Карпов Геннадий Геньевич : другие произведения.

Геологические были

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сборник рассказов о работе и жизни геолога 50-70-х годов двадцатого века. Написан совместно с отцом Карповым Г.П. по его мемуарам и воспоминаниям.

ГЕОЛОГИЧЕСКИЕ БЫЛИ

  

ЦЕНА ОСВОЕНИЯ СИБИРИ

  
   В 1942-м году Новосибирский проектный институт отправил отряд изыскателей по долине Казыра. Отряд вышел из посёлка Верхняя Гутара Иркутской области в верховья реки Казыр, чтобы, спускаясь вниз по горной реке, осуществить изыскания трассы для строительства новой железнодорожной ветки Абакан - Тайшет. В отряде были инженер-строитель А. Кошурников и молодые техники-геологи К. Стофато и А.Журавлёв. Но в контрольный срок - седьмого ноября - экспедиция в Новосибирске не появилась. Тогда немедленно были организованы её поиски. Эту историю гибели и дальнейших поисков экспедиции описывали многие известные писатели, причём каждый на свой лад. Главное, чтобы была интрига. В.Чивилихин сочинил целый рассказ, как будто бы сам плыл на том плоту. Он утверждает, что протока у острова Кедрового находится у правого берега. По его версии, тело самого Кошурникова, частично замытое песком, нашли в 1943-м году на правом берегу Казыра (Книга "Серебряные рельсы").
   И. Чуковский пишет, что экспедиция погибла у левого берега Казыра, а Кошурникова якобы нашли на берегу так же в 1943-м году (Книга "Серебряный герб"). Другие пишут, что останки всех троих нашли через полтора года на высокой речной террасе в траве. Кто-то даже утверждал, что на месте гибели экспедиции спустя полвека (!) нашли в воде страницы из дневника Кошурникова. На самом деле всё произошло иначе.
   Подлинную историю гибели экспедиции я услышал в посёлке Нижняя Тридцатка от местных охотников осенью 1951-го года. От тех людей, которые и нашли тело Кошурникова в декабре 1942-го года.
   Первые попытки поисков экспедиции силами пограничников и местного населения были безуспешны. В посёлках Верхняя и Нижняя Тридцатки, куда группа Кошурникова должна была прибыть из верховьев Казыра, в то время стояла пограничная застава. По долине реки Казыр проходила государственная граница между СССР и Тувой. Поскольку шла война, все опытные охотники были на фронте. Поэтому на организацию поиска пропавшего отряда ушло много времени.
   О том, что это такое "опытные охотники", можно судить по разговорам между ними. В 1951-м году в моём присутствии один пожилой охотник отдавал другому сохатого, который в это время ещё гулял где-то в тайге. Покупателю оставалось всего ничего: пойти и "взять" его. Адрес "жительства" сохатого выглядел примерно так: второй лог на правой стороне реки, урочище Козлова, в вершине третьего распадка.
   В поисках экспедиции принимали участие В. Вилисов, Н. Баяндин, Н. Кулаженко и, возможно, Д.Козлов. Дмитрий Иванович Козлов на финской войне получил ранение ног и потому был плохим ходоком. Кто из них обнаружил тело Кошурникова, они говорили - кто, но эту деталь я уже не помню. Нашли его, почти засыпанного снегом, под кедром на высокой террасе, куда в половодье вода в реке не поднимается. Сумка с документами и дневником, где он записал всё, что произошло с ним и его помощниками, висела на ветке кедра над ним. Из дневника Александра Кошурникова гибель экспедиции стала известна во всех деталях. Невероятное самообладание человека, подробно описавшего трагический путь отряда перед своей неминуемой гибелью, в глазах местных жителей сделало его героем.
   Изыскательская экспедиция под руководством Кошурникова в середине лета начала свой путь из таёжного посёлка тофаларов в Иркутской области. Горными тропами с вьючными оленями они преодолели перевал и спустились в долину реки Казыр. Далее их транспортным средством стали плоты. Строптивый, непредсказуемый, бурный Казыр всегда полон опасностей. Одни только саянские перекаты чего стоят. В районе устья речки Яшиной тридцать километров Казыр катится, как с горы. Волны на стремнине выше метра высотой, постоянно слышен глухой стук валунов, перекатываемых по дну. При прохождении порогов приходилось выгружаться на берег, а груз перетаскивать на себе к нижнему концу порога, а потом строить новый плот: прежний - река раскатывала по брёвнышку. Протяженность волока у порога Щёки - более трёх километров, у Базыбайского - около пятисот метров. Для строительства нового плота нужно было заготавливать новые бревна, т.к. старые, прошедшие через порог и напитавшиеся водой за несколько недель плавания, были уже не пригодны. На всё это требовалось время, потому экспедиция Кошурникова в пути подзадержалась до осени. А осень с шугой и заберегами в тех местах наступает иногда в конце сентября. В октябре зима уже вступает в свои права полностью.
   До ближайшего селения Верхняя Тридцатка оставалось примерно сорок километров. В районе острова Кедрового Александр Михайлович держался левого берега, как наиболее пригодного для будущей железной дороги. Здесь их плот и попал в ловушку. Основное русло они оставили правее и направили плот в узенькую протоку. В протоке вода метров пятьдесят скатывается по перекату как с крутой горки. Далее русло расширяется, течение резко замедляется, и плот, получивший разгон на перекате, быстро несёт вперед. А там река уже замерзла, и плот с разгона ушел под лёд. Кошурников успел перескочить на лёд. Одного из парней затянуло под лёд вместе с плотом сразу. Второго Кошурников поймал за руку, пытался вытащить, но вода оказалась сильнее. Мокрый, без продуктов, без возможности развести костёр, он побрел по глубокому снегу вниз по течению, по левому берегу Казыра. При нём осталась только полевая сумка с документами.
   Насколько мне помнится, охотники говорили, что прошёл он около двадцати километров. Но до жилья оставалось ещё двадцать, а силы иссякли. Когда Кошурников понял, что гибель неизбежна, он из последних сил сделал записи в дневнике. Полевую сумку повесил на ветке кедра, на видном с реки взгорке. Тут же под кедром его и нашли. В 1953-м году, возвращаясь с геологической партией из верховий Казыра, я проплывал по той протоке. Плот со всем нашим грузом направился по главному руслу, а мы с Михаилом Калининым пересели в лодку и свернули в Кошурникову протоку для экскурсии по историческому месту. Сколько ни грёб Михаил веслом, обогнать плот, который шёл по главному руслу у нас не получилось. В устье протоки вода оказалась как бы подпружена более быстрым течением главного русла. Поэтому здесь в середине октября и образовалась в тот роковой год ледяная ловушка для плота изыскателей. Мы проплывали это место в сентябре, и уже чувствовалось стылое дыхание глубокой осени. Теперь любой, кто читал о той экспедиции в газетах или журналах, может сравнить детали её гибели и отличить художественное произведение от реальной были.
   О судьбе молодых членов экспедиции - Стофато и Журавлёва - больше уже никто не вспоминал. К тому времени, когда начались поиски, река покрылась прочным льдом. В печати нигде нет упоминаний об одежде членов экспедиции. Теперь можно лишь предполагать, что упомянутые останки человека, обнаруженные, якобы, в песке на правом берегу, могли принадлежать одному из утонувших парней. Горная река во время весеннего паводка могла разбросать их тела на сотни километров от места гибели плота.
  
  

ОТ СЛУЧАЙНОСТИ К НЕОБХОДИМОСТИ

  
   Судьба геолога мне была предписана, видимо, свыше. И, несмотря на моё детство, далёкое от тайги, именно в тайге прошла вся моя трудовая жизнь. Сесть же за письменный стол и вспомнить некоторые события давних-давних лет заставила уже взрослая внучка.
   - Дедушка, а как ты стал геологом? - Спросила она однажды.
   - Как тебе сказать, Катя? Всё получилось случайно и в то же время - закономерно.
   Первые мои шаги в геологии начались под руководством замечательного человека Александра Дмитриевича Смирнова. Это тоже была, видимо, случайность, повлиявшая на все дальнейшие события.
   В 1940-41-м годах я занимался в самодеятельном оркестре в красноярском Дворце культуры железнодорожников. Директор Иван Иванович Быстров часто бесплатно приглашал нас в большой зал Дворца культуры на концерты, спектакли, оперетты. Вот тогда впервые о геологах я и услышал в романтической пьесе "Машенька". В ней рассказывалось, как долгожданный Машенькин жених-геолог вернулся из тайги, где он обнаружил рудное месторождение. За это открытие он получил премию тридцать пять тысяч рублей и, по тем временам, стал почти миллионером.
   Следующий намёк судьба дала мне в мае 1944-го года. На улице имени Сталина (ныне проспект Мира), недалеко от угла с улицей Робеспьера, жили мои знакомые парни. Я бывал там часто. В 1944-м году зашёл к одному из них - Виктору Бородулину, который только что вернулся с фронта. Он и рассказал, что у них во дворе поселился геолог из Москвы и набирает людей для сезонной работы на лето в тайгу.
   - Да вот и он из калитки вышел, - кивнул головой Виктор.
   Это был пожилой мужчина, худощавый, невысокого роста. В опрятном, но каком-то сером костюме. И весь человек мне показался обыденным. Серым.
   - Здравствуйте! - Обратился я к геологу несмело. - Это правда, что Вам нужны люди для работы в тайге?
   - А Вы кто, молодой человек? Я набираю людей на полевой сезон для работы в ангарской тайге.
   - Я сейчас заканчиваю второй курс техникума, - представился я. - В конце мая мог бы поехать с Вами. Осталось только экзамены сдать.
   - Нет,- отрезал он,- я не могу столько ждать!
   - Скажите, пожалуйста, а что Вы там будете искать?
   - Железо на Ангаре, - отрезал он и ушёл.
   Учился я в то время в железнодорожном техникуме имени Ф. Э. Дзержинского, который был эвакуирован в Красноярск из Москвы в начале 1942-го года. Недолго думая, я пошёл к директору техникума. Охота, говорят, пуще неволи.
   - Можно к Вам? - Обратился я к директору после робкого постукивания в дверь.
   - Да. Что у тебя случилось?
   - Нельзя ли мне скорее сдать весенний экзамен? Я хочу поехать на лето в геологическую экспедицию!
   - Я думаю, у тебя ничего не получится. Но на всякий случай зайди в управление железной дороги, в отдел кадров. Посмотрим, что там скажут, - ответил А. А. Воейков.
   И я пошёл. Тогда ещё не было этого помпезного здания Управления Красноярской железной дороги на Площади Революции. На такое парадное крыльцо как сегодня у меня тогда не хватило бы духа подняться. В 1944-м году здание было попроще. Зашёл в кабинет начальника отдела кадров. Естественно, мне отказали. Тогда я решил уйти из техникума. Снова обратился к геологу. Ни фамилии, ни имени его я не спросил.
   Мою фантазию он быстро остудил:
   - Сколько тебе, парень, лет?- Спросил он, критически посмотрев на мою тощую фигуру.
   - В декабре будет восемнадцать, - приврал я немного.
   - Ну вот, приедешь ты со мной в Мотыгино, тебя военкомат там заберёт в армию, а с кем я работать буду? Не получится у меня с тобой ничего!
   На том мы и расстались. Но у судьбы память оказалась цепкой.
   В армию я всё-таки попал. Принял посильное участие в войне (ефрейтором-пулемётчиком) и вернулся домой с медалью "За победу над Японией". Приехал домой только через шесть лет. Нет ни специальности, ни образования. Долго думали с мамой и братьями, выбирали - куда устраиваться на работу. От мысли продолжить учёбу в техникуме пришлось отказаться: на третий курс меня не приняли, да и тот техникум уже отбыл в Москву. В новом на первом курсе учились пятнадцатилетние мальчики и девочки, а мне уже почти 25.
   Однажды мама приходит домой с новостью:
   - Ну, сын, я нашла тебе работу! У нас в соседнем подъезде живёт геолог. Он недавно вернулся из командировки, из тайги. Я его сейчас встретила. Он сказал, что в Геологоуправлении идёт набор курсантов на курсы коллекторов. Что это за работа - коллектором - я не знаю, но давно уже от больных у себя в больнице слышала, что у геологов большие зарплаты. Пойдёшь?
   О больших зарплатах и премиях в геологии я знал ещё с детства по довоенной той пьесе "Машенька". Но настрой уже был другой.
   - Мам, но я уже собрался записываться на курсы шоферов!
   - Не надо! - Отмахнулась она. - У меня три брата - и все шофера. Как надоела эта вечная стирка замасленных штанов и рубах! Постоянный запах бензина! Мне это не нравится!
   - Ну, хорошо, - пообещал я, - схожу в Геологоуправление. Завтра.
   И выбор был сделан один раз и на всю жизнь. Работа геологов оказалась не столь денежной и героической, сколько интересной, а иногда и опасной.
  
  

НАЧАЛО ОСВОЕНИЯ САЯН

  
   Фундаментальные исследования юга Красноярского края начались практически в 1950-51-м годах, когда многочисленные геологические партии приступили к составлению региональной геологической карты. Ранее эти районы изучались разрозненными геологическими отрядами и энтузиастами - преподавателями и профессорами томских, московских и ленинградских ВУЗов. Для восполнения младших геологических кадров при Геологоуправлении были организованы курсы коллекторов. После войны прошло всего пять лет и, естественно, в них была большая потребность. Стране требовалась руда всех видов и многих иных полезных ископаемых, а геологов выкосила война и всевозможные репрессии. Огромные территории Сибири к этому времени на геологических картах оставались белыми пятнами. Учёные только лишь предполагали, что в этих недрах скрыты огромные запасы различных руд. Для форсирования поисков полезных ископаемых, кроме коллекторов - самых младших помощников геологов (мальчиков на побегушках), - в те годы широко привлекались и рудознатцы. Однажды при краевом Геологоуправлении организовали совещание рудознатцев. Приехали таёжные люди со всего края. Привезли куски руды и рассказали - где нашли эти образцы. После этого в разные районы края были отправлены геологические партии во главе с этими проводниками-рудознатцами. К изучению геологии юго-востока Красноярского края приступили фундаментально. В 1950-м году был создан Сисимский разведрайон со "штабом" в селе Кордово. Для ведущих специалистов в Кордово срочно построили несколько домов коттеджного типа и два небольших одноэтажных здания под камералку и лаборатории. Была создана "транспортная" база с конюшней, куда подбирались лошади, пригодные для перевозки геологических грузов по тайге вьючно. Начальником разведрайона был назначен Николай Иванович Поломошнов - опытный, пожилой геолог.
   Для начала при Сисимском разведрайоне были созданы несколько полевых геологических партий для проверки заявок рудознатцев. Одна из них, Базыбайская поисково-разведочная, проектировалась для проверки заявок Николая Николаевича Кулаженко, жителя таёжного посёлка Нижняя Тридцатка. Все рудопроявления, которые он и его отец Николай Иванович Кулаженко обнаружили за много лет охоты на соболя, оказались за сотни километров в тайге, в истоках реки Базыбай - правом притоке Казыра.
   До 1944-го года по долине Казыра проходила государственная граница с Тувой. Места глухие. Население на сотни вёрст вокруг состояло из отряда пограничников и нескольких семей охотников в поселках Нижняя и Верхняя Тридцатки. От Верхней Тридцатки вверх по Казыру более трёхсот километров - нехоженая тайга, и там ещё сотня с гаком до посёлка Гутара, что в Иркутской области. Вся эта территория вверх по Казыру от устья речки Соболинки, а это почти в сотне километров от жилых мест, была соболиным заповедником до 1953-го года. Всё это настраивало руководство Геологоуправления на серьёзную подготовку масштабных геологических исследований с перспективой не на один год. Истории о суровости этого высокогорного района с узкими угрюмыми ущельями и бурными порожистыми реками усугублялись разговорами о недавнем резонансном событии - гибели отряда Кошурникова.
  

ОСНОВАТЕЛЬНАЯ ПОДГОТОВКА

  
   Денег в ту пору на геологические исследования правительство не жалело. Назначенный начальником Базыбайской партии Евгений Александрович Шнейдер провел подготовительные работы с размахом. В феврале 1951-го года, когда охотничий сезон закончился, экспедиция собрала санный обоз, набрала местных умельцев и приступила к постройке трёх промежуточных баз в верхнем течении Казыра, на устье рек Соболинка, Верхний Китат и Прорва. Каждая из баз - это большой барак, сложенный из вековых кедров, с нарами и глиняной русской печью. И рядом такой же "капитальный" амбар, который надёжно защищал продукты от грызунов. Всё это возводилось таёжными умельцами за несколько дней. Без единого гвоздя и из местного материала. Печка - из глины, крыша - кора пихты. Только стекло привозное, три листа размером сорок на пятьдесят сантиметров.
   Следом за строителями пошли обозы с продуктами и снаряжением из расчета на полсотни человек на один полевой сезон. На нижние базы (в устье речек Соболинка и Верхний Китат) завозили соль, сахар, муку, крупы, посуду. Завезли огромное количество инструментов для горнопроходчиков и покорителей горных вершин. На базы было доставлено несколько
   ящиков аммонита для буровзрывных работ. Среди всего прочего завезли на две базы по двадцать ящиков питьевого спирта. Я не оговорился. Именно ящиков, а не полулитровых бутылок. В каждом ящике по двадцать бутылок. Евгений Александрович почему-то решил, что для работы в высокогорье при суровом климате необходим спирт.
   От Верхней Тридцатки, последнего жилого места в верховье Казыра, до базы на устье Соболинки расстояние около ста километров. От Соболинской базы до Верхнего Китата - более двадцати. В шестидесяти километрах выше, на устье речки Прорвы, истоки которой берут начало из-под пика Грандиозного с отметкой 2922 метра над уровнем моря, была
   поставлена третья база. Но ни продуктов, ни оборудования туда не завозили.
  
  

БАЗЫБАЙСКАЯ ПАРТИЯ

  
   В первых числах мая 1951-го года мы, выпускники коллекторских курсов при Краевом геологическом управлении, я и Виктор Ярлыков, прибыли по разнарядке в Кордово, на работу в Сисимский разведрайон в качестве техников-геологов. Начальник отдела кадров отправил нас к начальнику разведрайона и предупредил:
   - Настроение у него скверное. Будьте осторожны!
   Значительно позже, когда начальник отдела кадров уехал из села, нам стало известно, что этот скромный пожилой человек - Герой Советского Союза. Настроение у начальника разведрайона было действительно плохое. Накануне в кабинете отмечали первомайский праздник, и Поломошнов подрался с Краснокутским - главным геологом. Без лишних разговоров со своими будущими кадрами Николай Иванович всем назначил зарплату на глазок. Кому 700, кому 600 рублей. На том знакомство и закончилось. В отделе кадров на вопрос - где нам устроиться с жильем? - объяснили:
   - Мы вас у себя пропишем и поставим на военный учёт, а жильё поищите в деревне. Какая-нибудь бабушка пустит квартировать.
   Кордово - старинное село в излучине реки Кизир. Единственная его улица растянулась на три километра между рекой и горами. На противоположной стороне над всей местностью возвышается гора-голец Джеланджа.
   Прогулявшись по деревне, мы решили зайти в магазин. Там и получили первые намёки-подсказки, где можно попроситься в квартиранты. Кроме магазина, находившемся в нижнем конце села, в другом его конце, верхнем (по течению реки), была "чайная": забегаловка, где можно было заказать обед и стакан водки или спирта. Из культурных заведений были школа и клуб с приличной библиотекой.
   Стоило нам зайти в магазин и спросить у местных жительниц про жильё, как проблема была тут же решена. За умеренную плату сельчане всегда готовы были взять квартиранта себе на постой, да ещё и кормить его: деньги были нужны в основном для уплаты налогов и выполнения плана по сдаче молочных продуктов.
   Прошло несколько пустых дней ожидания. Прибыли ещё два выпускника коллекторских курсов - Володя Пильников и Вера Гудвиль - известные скалолазы, победители каких-то крупных соревнований.
   Однажды все начинающие геологи сидели в пустом кабинете и вели непринужденную беседу. В основном слушали о приключениях "столбистов". Вдруг резко открывается дверь и быстро входит пожилой мужчина среднего роста. Он ткнул в каждого из нас пальцем:
   - Ты, ты и вы двое - идите в отдел кадров, распишетесь! Завтра утром выезжаем на полевые работы. Обмундирование получите на месте!
   Тут же развернулся и исчез. В отделе кадров нам сказали, что все мы зачислены техниками-геологами в Базыбайскую партию. Начальник и старший геолог партии - кандидат наук Смирнов Александр Дмитриевич. Его назначил сам полковник Левченко - начальник Геологоуправления края. В те времена все геологические организации находились под патронажем организации "Енисейстрой" - ведомства Лаврентия Берии. На другой день мы с Виктором расплатились с квартирной хозяйкой, внесли плату за лето вперед, отдали ей все наличные деньги на хранение (в тайге до осени они не нужны), собрали одежду, мыльницу, зубную щетку и отправились на сборный пункт.
  

КАРАВАН ОБЕДАЕТ

  
   Набралось нас человек восемь, в том числе Вера Гудвиль и Володя Пильников. Все погрузились в кузов полуторки, старший геолог сел в кабину, и мы тихо, без слёз и проводов, выбыли из села. Речку Кизир проехали по перекату. Далее просёлочная дорога углубилась в тайгу. Но буквально через десяток километров на пути возник ручей с крутыми высокими берегами. Речушка уже разлилась, и вода переливалась через мост. Старший геолог повёл себя на наш взгляд странно. Выйдя из кабины, он разулся и отправился изучать состояние моста. Вода была ему выше щиколоток.
   - Вылезайте! Дальше пойдём пешком! - Сказал Александр Дмитриевич через минуту и отправился на другой берег. Там присел на валёжину, обулся и пошёл, не оглядываясь.
   - Вот это прокатились! Вот это начали геологическую жизнь! Прямо с корабля в ледяную воду! - Зароптали себе под нос новоиспечённые геологи.
   Естественно, другого выбора не было. Быстро разулись, перебежали мост и, надев сухую обувь, пошли догонять настоящего геолога. До таёжного поселка нижняя Тридцатка (Нижне-Казырское) оставалось чуть меньше тридцати километров. А там ещё по берегу реки - восемь. Вот на этих последних километрах начинающие геологи и увидели сибирскую
   тайгу в полной её красе.
   Три парня оторвались от основной группы, которая ушла вперёд в темпе пожилого геолога Александра Дмитриевича, слушая его рассказы о геологической службе довоенных лет. Дорога пошла вдоль крутого берега Казыра. Слева появились картофельные поля, маленькие, в три-четыре сотки, освобождённые от леса и огороженные поскотиной. Она служила защитой огорода от местного крупного рогатого скота - маралов и сохатых. За поскотиной сразу начиналась непролазная чаща. Коров и свиней, как потом обнаружилось, местное население не держало. У всех было "на иждивении" по две-три охотничьих собаки. Каждая ценилась дороже нескольких коров.
   - Ребята, гляньте! - Вдруг полушёпотом крикнул Сашка Шахматов. - Медведь на берегу!
   Действительно, метрах в пятидесяти от нас у воды на берегу сидел не очень большой бурый медведь в позе рыбака. Но как только парни заговорили, он моментально исчез в ближайших кустах. Это была первая, но не последняя наша встреча с хозяином тайги.
   К вечеру мы были на месте в поселке Верхняя Тридцатка, который не так давно был пограничной заставой. Дальше, до границы с Иркутской областью - девственная тайга, царство непуганых медведей и хитрых соболей.
   Первым делом взволнованные парни сообщили местным жителям о том, что недалеко от огородов бродит медведь. Николай Кулаженко, местный житель, тоже окончивший курсы коллекторов и уже знакомый вновь прибывшим, спокойно так отвечает:
   - Да, мы знаем. У нас женщины, когда идут на огороды, обязательно берут собаку и ружье.
  
  

УКОМПЛЕКТОВКА

  
   Видимо, злой рок преследовал Базыбайскую партию. Неприятности начались ещё в Кордово. Временно должность начальника партии занимал Александр Дмитриевич Смирнов. Бухгалтером ему администрация разведрайона рекомендовала Лемана - мужчину лет пятидесяти, горбуна с детства. Александр Дмитриевич сразу выдал ему на расходы 8 тысяч рублей. И бухгалтер в тот же день, сев на проходящий в Минусинск автобус, растворился на необъятных просторах нашей Родины.
   В середине мая начальнику Окуневской геологоразведочной партии Н.Н. Белякову было приказано часть рабочих-горнопроходчиков передать в Базыбайскую, вновь созданную партию. Он передал четырёх проходчиков и ещё человек десять из числа тех, кто ему был не нужен. Избавился от балласта, как он думал. В Базыбайской партии появились нормировщик, завхоз, бухгалтер, женщины-горняки (одна в положении) и девочки-лаборантки. А через неделю самому Белякову - коммунисту, заслуженному чекисту на пенсии, предложили возглавить Базыбайскую партию. Методы работы с людьми у него были отработаны ещё во время службы на Колыме, где он много лет был начальником лагерей ГУЛАГа. Видимо, и прибывший с Беляковым завхоз был из той же категории руководителей.
   Однажды Смирнов, пробегая мимо группы коллекторов, вдруг остановился:
   - Геннадий, ты знаком с черчением? Возьми у Нины Михайловны карту, тушь и кальку! Иди в комнату завхоза! Надо сделать выкопировку!
   Я собрал тушь, перья, кальку и зашёл к завхозу. Комната оказалась чистенькой, светлой, с окном на юг. Нет ни мух, ни комаров. По таёжным меркам - благодать. Пока занимался своим делом, хозяин квартирки что-то прибирал, упаковывал, и всё время повторял один и тот же кусочек популярной песенки: "Так, так, так - говорит пулемётчик. Так-так-так - говорит пулемет!
   Потом он вышел на улицу. Минут на пять установилась тишина. Нарушил её вошедший в избу Александр Дмитриевич:
   - Мать честная, что вытворяют!
   - Что там кто вытворил? - Оторвался я от чертежа.
   - Утонул завхоз! Теперь начнутся следствие, допросы, суд... А когда работать? Время уже упускаем. Заканчивай черчение! Сейчас придут опечатывать эту квартиру! - И убежал.
   Передав геологу Нине Михайловне карту и канцелярские принадлежности (просто так оставлять на столе любую топографическую карту было категорически запрещено!), я быстро отправился на место трагедии, на берег.
   - Гена, там уже никого нет. Степана арестовали, посадили под замок, - остановили меня Шахматов и Ярлыков, которые курили в холодке на валёжине.
   - А что там случилось?
   - Был завхоз, а через пять минут его не стало! Он сам и виноват! - Заговорили друзья. - Вчера коноводы пригнали из Кордово вьючных лошадей. Расседлали их и пустили на поляне пастись. Сами расслабились. Бутылку спирта, видимо, уже здесь раздобыли. А в это время к ним подошёл завхоз. Дело было вечером. Он начал мужиков ругать, воспитывать, а они ему ответили не по-салонному. И того коновода, который послал его подальше, завхоз хлестнул прутом по лицу. Видимо, не больно, но оскорбительно. Это было вчера. А сегодня случилось вот что: на берегу стояли те же коноводы, что-то обсуждали с местными охотниками. К ним подошёл завхоз. Сначала беседа шла тихо-мирно. Но вот завхоз опять бросил какую-то реплику в сторону Степана. И тот с разворота левой рукой двинул завхоза, видимо, в ответ на очередное оскорбление, под дых. А стояли они рядом с обрывистым берегом стремительной реки. Завхоз по воздуху отлетел метра на три и упал в воду. Через мгновенье вынырнул, что-то хотел крикнуть... и исчез в мутной воде: весеннее половодье приближалось к своему пику.
   Оказалось, что коновод Степан прошёл всю войну. Под конец был ранен и много месяцев пролежал в госпитале. Правая рука у него была покалечена и с психикой оказались проблемы. Об этом сразу же рассказали его друзья и коллеги. В итоге произошло то, чего более всего опасался Александр Дмитриевич. Партия полностью укомплектовалась и отправилась из Верхней Тридцатки вверх по Казыру только 25-го мая, в самый разгар половодья, когда бурная и без того река залила пойму и катила свои воды почти на уровне высокой, ранее не затапливаемой террасы.
   Партия разделилась на две группы. Одной предстоял путь тайгой с вьючными лошадьми, другой - на шестах в лодках-долблёнках по реке. И без того трудное передвижение
   с вьючными лошадьми по тайге в этих районах ещё больше осложнялось половодьем. Были трудности и у лодочников, т.к. в ряде мест шесты не доставали дна. Но, не смотря ни на что, партия отправилась в путь.
   Группа, которая двинулась вверх по бурному Казыру на пяти лодках, отправилась в путь рано утром. Они быстро загрузили подготовленный с вечера груз килограммов по четыреста на лодку, встали в лодки с шестами (один на носу, другой в корме) и отчалили. Естественно, что в лодочной группе были местные рыбаки и охотники.
   Другое дело - вьючный караван из пятнадцати лошадей и восемнадцати человек во главе со старшим геологом Базыбайской партии Смирновым. Кроме двух коноводов и самого Александра Дмитриевича никто из рабочих, среди которых было пять женщин, не знал - с какой стороны следует подходить к лошади. Это были те самые кадры, от которых начальник Окуневской геологоразведочной партии Беляков две недели назад так удачно избавился.
   Долго возились с укладкой вьюков, пока добились их одинакового веса, поэтому к отправке караван был готов только к обеду. Повариха быстро вскипятила ведро чая. Мы пообедали им с сухарями и, уставшие после длительных сборов и обучения - как седлать и завьючивать лошадей, тронулись в путь.
  

УЖАС

  
   25-го мая 1951-го года я отправился в свою первую геологическую экспедицию. Во второй половине дня караван вышел из посёлка Верхняя Тридцатка по пограничной тропе в верховье Казыра. Тропа называлась пограничной, так как здесь до октября 1944 года проходила граница СССР и Тувы, а сам посёлок ранее был пограничной заставой. Местные старожилы-охотники уговаривали Александра Дмитриевича Смирнова отложить выход на недельку. Вода в Казыре скоро спадёт, и в ряде мест можно будет обойти скалистые прижимы по речной пойме, уверяли они. Но начальник отказался. Тёплые дни уходят, а лето в тех краях короткое. Беспокойная натура - Александр Дмитриевич - настоял на немедленном выходе вьючного каравана в путь. Глядя на него, создавалось впечатление, что он куда-то спешит, пытается наверстать время, потерянное в годы войны, плена и долгой последующей реабилитации.
   Провести караван геологов по тайге согласился Дмитрий Иванович Козлов. Трудно далось ему это решение. В Финскую войну он, после ранения, пока подобрали санитары, отморозил себе ступни и ходил на пятках. Но отказать уважаемому геологу трудно, да и кто пойдет, если не он? Хоть и возраст уже преклонный, а путь - не близкий: около ста километров. По тайге накрутишь и все сто пятьдесят.
   Вышли за посёлок Верхняя Тридцатка по торной тропе. Все налегке, лишняя одежда упакована во вьюках. Солнышко греет, тишина, только коноводы оглашают матом тайгу, объясняя лошадям правила дорожного движения. Не прошли и километра, как вьюки стали сползать набок. Пришлось останавливаться. Лошади сразу потянулись за травкой, разбрелись. Дмитрий Иванович распорядился каждую лошадь взять на повод. Часа через полтора тропа упёрлась в скалу, которая выступает прямо на берег. При низкой воде можно было бы спуститься и пройти по косе, но сейчас мощная струя реки била прямо в скалу. Караван встал. Начались обсуждения дальнейшего пути. Козлов объяснял сложность пути по горам, но начальник опять настоял на своём. Развернулись и пошли в обход горы. Меня эта первая таёжная скала очаровала. Более шести лет я не был на "Столбах", а тут - такая красотища! Вспомнились слова из басни: "Лисица видит сыр, лисицу сыр пленил!". А в голове мысли: пока обоз обходит скалу, я на неё поднимусь и на другой стороне его встречу.
   Как только хвост последней лошади скрылся за поворотом, я забросил малокалиберку за спину и решительно полез вверх по скалам. Это было совсем иное впечатление, не то, что на вылизанных культурных "Столбах". Здесь приходилось выверять каждое движение: проверить прочность выступа, выдержат ли корни кустарников, продумать ближайший вариант преодоления очередной крутизны. Минут за пятнадцать преодолел около ста метров, взобрался на вершину и был очарован красотой природы: сзади извивается и шумит бурная река, впереди, на сколько глаз хватает, зелёное море тайги. Сразу от подножья скалы простирается широкая низменность, переходящая в горный хребет. В синей дали возвышаются ещё более высокие скалистые горы. Мысленно представил себе: где-то за теми горами живёт своей жизнью село Кордово, а дальше, за следующими, - Красноярск. Глянул вниз и вздрогнул. У подножья горы лес стоит, не шелохнувшись. Не слышно ругани коноводов, не колыхнётся ни одна ветка. А где же караван? Только сейчас я, чудак, догадался, что это в городе можно обогнать человека, пробежав квартал по дворам и огородам, перемахнув через заборы, и встретить человека на углу. Кинулся вниз по склону. Благо, что северный склон оказался пологим и без бурелома. Сбежав в низину, остановился, прислушался. Нигде ни звука. Постоял немного, пробежал в северном направлении ещё метров двести. Застыл и задумался. Вспомнил Фенимора Купера и Зверобоя с его Чингачгуком. Эти герои по следам определяли: шёл человек вперед или пятился назад. А тут хоть пропади! Была бы голая глина или хотя бы песок, тогда и я бы определился. Но тут трава! Если караван уже это место прошёл, то где следы? А если ещё не прошел, а я пойду его искать дальше, то караван пройдет здесь за моей спиной? Тогда что? Вот это влип! Ну, хоть бы какая птаха пролетела! Абсолютная тишина! Что теперь делать? Вдоль берега в село бежать? Это же позорище! Вечером объявят в караване тревогу, начнутся поиски "исследователя"! Засмеют потом, хоть стреляйся. Напряг слух до предела и услышал звон! Это же комар звенит! И не один! А я в одной гимнастерке, даже пилотка во вьюке осталась. Всё, сожрут меня к утру!
   Вспомнив про мелкашку, из которой можно разве что застрелиться, и то не с первого раза, я решил дать сигнальный выстрел. Нажал на курок. Выстрел прозвучал, как будто кто-то спичку сломал. Посмотрел ещё раз вокруг, и вдруг в сотне метров что-то мелькнуло в кустах. Пригляделся - лошадь отмахивается хвостом от комаров! Даже винтовку выпустил из руки. Нагнулся её поднять и ещё больше удивился. Ба! Да, оказывается, я стою на только что протоптанной тропе! Тут я встрепенулся, принял равнодушный вид, подошёл к геологам и недовольным голосом спросил:
   - Ну что? Долго ещё будем стоять?
  

ЧАЕПИТИЕ

   .
   Пока я совершал "восхождение" на скалистый пригорок, караван отошёл метров на триста от реки и встал. Дмитрий Иванович ушёл вперёд на поиски дальнейшего пути. Это с горы всё казалось ровным и гладким, а под кронами елей, сосен и берёз оказались мелкие овраги, бурелом и скалистая гряда, протянувшаяся от далёких гор до берега. Почти через час проводник появился и повёл караван вглубь леса. Видимо, это было единственное место в округе, где лошади могли преодолеть скалистую гряду: узкий проход с пологим склоном перед ним. Затем шёл крутой поворот направо, и около пятидесяти метров следовало пройти по неширокому карнизу: справа - скала, слева - отвесный обрыв метров семьдесят. Вот тут новоиспечённым геологам своё мастерство продемонстрировали лошади. Отработавшие в геологических экспедициях по несколько лет, они по тайге шли без поводов. Только в самых опасных местах каждую лошадь вели люди. Иван Кузьмич распорядился разобрать лошадей. Но, как вскоре оказалось, неопытные горожане животным только мешали. Лошадки аккуратно обносили вьюки вокруг каждого выступа в скале справа и следили, чтобы не оступиться в пропасть слева. У Веры Гудвиль, да и у парней тоже, душа уходила в пятки, когда "их лошадь" проходила по кромке над обрывом. Весь дальнейший путь был чуть легче, но за первые полдня караван прошёл не более десяти километров. К вечеру вышли на замечательную поляну близ берега Казыра. Тут и палатки есть где поставить, и для лошадей лужок с молодой травой. Валентина, шустрая повариха, быстро сварганила на костре суп из макарон и чай, и спрашивает:
   - Александр Дмитрич, а сахар сразу в ведро засыпать?
   - Нет-нет, что вы! - Тут же появляется из палатки Нина Михайловна. - У каждого свой вкус. Я предпочитаю вообще чай без сахара.
   - Валентина! Скажи Владимиру, - Александр Дмитриевич имел в виду конюха, - пусть постелет брезент там, где ребята ужинают, поставит на него мешок сахара и раскроет! Сахар сами себе могут насыпать в чай!
   На другой день всё повторилось, но уже более организованно. К одиннадцати часам позавтракали, заседлали и завьючили лошадей. Шли караваном по тайге вдали от берега, так как там следовал один прижим за другим. Обходили то завалы и буреломы, то мочажины, где лошади вязли. Иногда мочажины и валёжины образовывали единое препятствие. Первый же инцидент с провалившейся в топком месте лошадью показал - кто тут сибиряки настоящие, а кто - так себе, одно название. Сельские парни в случае падения лошади сразу приступают к делу: хватают голову лошади и держат повыше, чтобы вода не набралась в уши, ножом режут верёвки и сбрасывают вьюки, убирают сучья и палки. При этом лезут в грязь, высвобождают скотинке ноги. Горожане только топчутся вокруг, мешаются под ногами или, растерявшись, чешут в стороне затылки. Много ещё предстоит им пройти таёжных троп, пока они станут настоящими сибиряками и таёжниками!
   На четвёртый день позавтракали пораньше. Что повариха приготовила, то и проглотили. И вдруг раздается громкий голос Витьки, рабочего:
   - Александр Дмитрич, а сахар к чаю будет?
   - Что ты у меня спрашиваешь? Возьми мешок около кухонного вьюка! - Отрывается начальник от топографической карты.
   - Дак, мешок-то вот лежит. Он пустой!
   Александр Дмитриевич резко встал, бросил полевую сумку на валёжину, которая служила ему скамейкой.
   - Мать честная!- Это у него было самое страшное ругательство.- За четыре дня пятнадцать человек съели пятьдесят килограммов!
   Потрогал мешок, убедился, что он действительно из-под сахара.
   - Будете теперь чаёвничать без сахара до встречи с отрядом лодочников! Седлайте лошадей!
   В лагере появился табун лошадей, все взялись за дело. Затягивая подпругу на своей подопечной лошади, Шахматов бормочет себе под нос:
   - Вот народ! Добрались, думают, что до бесплатного.
   - А я видел позавчера, как Витька чай пил! - Вступает в разговор Володя Пильников. - Подхожу к мешку, а он раз, отвернулся и пошёл в стеклянную банку чай наливать. Думал, что я не заметил, что он зачерпнул сахару полную полулитровую банку.
   - А он не боится, что кишки слипнутся? - Съехидничала Вера Гудвиль. - Наверное, в деревне с сахаром чай-то пил всю жизнь вприглядку. Я две ночи квартировала в Кордово у одной бабушки. У неё заварка для чая - морковка да какая-то сушёная ягода. Сахар на стол она не ставила.
   - На базу придём - узнаем, куда сахар девался, - подвел итоги Виктор Ярлыков, - вчера же еще почти полмешка было. Видно, кто-то из мужиков прибрал на брагу. Не будешь же сейчас шарить по чужим мешкам!
   И громко, на весь лагерь, спросил:
   - Александр Дмитриевич, а далеко нам до следующего мешка с сахаром?
   - По карте, если прямо, как птицы летают, то около двадцати километров. По тайге наберётся все тридцать! - Объяснил начальник. - Завтра к обеду должны дойти до устья Базыбая. Лодки нас там должны ждать.
   И караван снова растянулся по лесу. Впереди шёл проводник. Молодёжь - следом за ним с топорами - чистить тропу от веток и делать затёски.
  

ПЕРЕПРАВА

  
   На шестой день вьючный обоз или караван (каждый из рабочих называл этот транспорт по-своему) вышел к устью реки Базыбай. Это один из самых крупных притоков Казыра, истоки которого находятся в белогорье хребта Крыжина. Истоки Базыбая вроде бы и не очень далеко, а сколько в них воды! Какое стремительное течение!
   Группа лодочников уже второй день ждала вьючный обоз. Мужики наготовили дров для костров, кольев для палаток. На треножнике висели вёдра. Четыре лодки причалили к берегу. Быстро помогли развьючить и расседлать лошадей. Людей, вьюки и сёдла переправили на другой берег. Теперь уже и городские парни включились в работу. Пообтерлись за несколько дней. Они остались пока на берегу, чтобы помочь загонять
   лошадей в воду.
   - Эй, студент! - Обратился ко мне пожилой лодочник. - Чего стоишь? Бери вон ту, вороную! Заводи в воду!
   - Куда-куда?
   - Слева от лодки, сверху заводи! Иначе лодку под коня занесёт течением, и он нас потопит. Держи подальше, чтоб в лодку не ступил!
   Нос лодки отвалил от берега, и лошадь пошла вглубь. Через пять-шесть метров от берега над водой осталась только её голова. Остальной табунок, подгоняемый рабочими, вошёл в воду следом. Через несколько минут все были на другом берегу.
   Когда Виктор, Сашка и я подошли к костру, там уже варилась уха. Полные вёдра свежей рыбы - хариусов и ленков. Обед был почти готов, а самые заядлые рыбаки-лодочники выстроились на берегу с удочками и продолжали подбрасывать Валентине свежий улов. Но вот что интересно: рыбину за рыбиной с крючка снимает лишь один Андрей, младший Баяндин. Остальные стоят рядом, только червяков мочат да недовольно сопят. У каждого свой секрет в изготовлении наживки. На этот раз, видимо, Баяндины угадали.
   Тройная уха получилась на славу. Ещё бы! Впервые после городской-то жизни! Когда дело дошло до чая с сухарями, подошёл Александр Дмитриевич и распорядился:
   - Валентина, сахар больше не выставляй! Засыпь сразу в ведро! А для тех, кто чай пьёт без сахара - отлей в котелок или завари отдельно! Можно и покрепче.
  

ЛОШАДЬ

  
   Утром уже не начальник партии, а мужики-лодочники подняли весь лагерь на ноги. На завтрак снова рыба и сладкий чай с сухарями. Позавтракали с удовольствием, но тут обнаружилась пропажа лошади. Коноводы уже обшарили ближайший лес, но она как в воду канула. Начальник приказал всем отправиться на поиски:
   - Куда она могла исчезнуть? Справа - Казыр, слева - Базыбай, а там, - он указал в сторону гор, - скалы. Ищите! Может, завалилась где? Пока не найдем - будем здесь стоять.
   Мы с Виктором Ярлыковым прошлись вдоль берега Базыбая, затем пересекли лес и вышли к Казыру. Невдалеке, под кедром, увидели Вилисова, Баяндина-старшего и ещё двух лодочников. Они спокойно сидели и курили:
   - Мужики! - Обратились они к нам, - Что потеряли? Присаживайтесь!
   - Да мы вон туда, - указал Виктор в сторону леса, - ходили искать лошадь, проверили в зарослях.
   - Не ищите! Она ночью утонула. Пошла на Базыбай, там есть след, где она в воду спускалась на водопой. Витька не снял с неё уздечку, вот и результат. Кобыла на крутом спуске заступила в повод, начала биться и упала в реку. Её тут же и унесло. Вода-то вон как прёт!
   Через месяц по рации пришло известие: труп лошади обнаружили в ста сорока километрах ниже. Передняя нога у неё попала в узду под мордой. В том же районе обнаружили и тело завхоза, замытое песком на косе.
   Через три дня караван прибыл на устье Соболинки, где зимой была построена основная база. Расстояние за три дня прошли небольшое, но тайга, поеденная гусеницами лет двадцать назад, оказалась труднопроходимой. Половина леса лежала на земле, образуя громоздкие "баррикады", а та часть, что стояла, выглядела ужасно.
  

НА БАЗЕ

  
   Особо захватывающих событий на базе не было, но для истории о некоторых полукриминальных случаях упомянуть стоит.
   Геологические базы, построенные под руководством Шнейдера минувшей зимой, были все однотипны: жилой барак и склад. Барак был сложен из кедровых брёвен диаметром сантиметров сорок. На устье речки Соболинки в бараке справа стояла глинобитная русская печь. Вдоль стен, справа и слева - нары, на которых могли устроиться на ночлег человек по пятнадцать. Между нарами такой же длинный стол. Пол земляной, в дальнем конце барака - железная печка. В торцевой стене - полуметровое окно. В стены вбиты деревянные клинья-вешалки. Вот и вся обстановка.
   Главной примечательностью на базе был кладовщик Иван Иванович - маленький мужичок в замызганных штанах и куртке явно не его размера. Был он робким или до предела стеснительным, особенно перед начальством. Сторожем склада числилась жена Ивана Ивановича, такая же низкорослая пожилая женщина. Эта скромная пара охраняла базу с декабря до июня в полном одиночестве.
   На другой день после прибытия людей и груза на самолёте По-2 прилетел новый начальник партии - Беляков. Полная противоположность Александру Дмитриевичу Смирнову. Вместе с ним прибыл и новый бухгалтер.
   Александр Дмитриевич - сама вежливость. Коренной москвич, из древней купеческой семьи. Окончил Горный институт, где-то в конце тридцатых годов защитил диссертацию. Женился на дочери профессора того же института. Нина Михайловна - геолог со стажем. Она постоянно ездила на полевые работы вместе мужем, как только дети подрастали
   и могли оставаться с бабушкой. И сейчас она была с ним. Никто из семьи Смирновых не вступал в ВКП(б) или КПСС.
   Беляков (имя и отчество не осталось в памяти) - член КПСС, бывший начальник лагеря на Колыме. По выслуге лет ушёл на пенсию, но остался в системе НКВД и продолжил работу в должности начальника геологических партий. Именно он отправил из Окуневской геологоразведочной партии наихудших рабочих в Базыбайскую поисковую геологическую
   партию. И теперь сам принял над ними руководство. О геологии и трудностях работы геологов в тайге он не имел ни малейшего представления. Но сколько апломба! Если бы ему предложили должность директора театра, он бы и тут, наверное, не отказался и первым делом обнёс бы здание театра колючей проволокой.
   Через два дня все сотрудники получили одежду и обувь. Партия разделилась на два отряда и убыла в тайгу. Самолёт, доставивший начальника и бухгалтера, тут же развернулся и улетел. На базе остались начальник, бухгалтер, радист Михаил Калинин и семья Ивана Ивановича. База опустела. Начальник и бухгалтер слонялись туда - сюда на площадке в сотню метров в любом направлении. В реке вода холодная, да и течение быстрое. В лесу - комары с мошкарой заедают. Книг нет. Строгать, пилить и вообще работать руками - не приучены. Заготовкой дров занимались Михаил с Иваном Ивановичем. Начальник же с завхозом после завтрака сидят, ждут обеда. Иван Иванович принесёт продукты со склада, его жена на костре что-нибудь сварит. Тоска и скука. Садятся за стол, и тут начинается:
   - Иван Иванович! Сходил бы за бутылочкой! Для разнообразия!
   Тот послушно идет на склад. Приносит и распечатывает бутылку. Записывает в тетрадь тех, кто пил. Пьющих всегда было двое - начальник и завхоз. Иван Иванович оказался трезвенником. Молодой и деятельный Калинин от такой компании дистанцировался с первых дней. Он прошёл войну (родился в 1924-м году). Ещё в 1947-м году, как он однажды сказал, гонял абреков по Кавказу. С раннего детства тайга была для него домом родным. Здесь он чувствовал себя в своей стихии. Утром, после сеанса связи, уходил на реку или в тайгу. Возвращался к вечерней связи. Приносил рыбу и отдавал на кухню. Сам питался отдельно. Брал со склада продукты под запись, но в основном жил на "подножном" корме. Когда кончился клёв на Казыре - рыба прошла на нерест, - он стал ходить рыбачить вверх по речке Соболинке.
   Охота ради добычи мяса в этих районах была исключена. В течение почти двух десятков лет вся территория от устья Соболинки до истоков Казыра - границы с Иркутской областью - была объявлена соболиным заповедником. Эти хитрые зверьки быстро расплодились и стали хозяевами тайги почти наравне с медведями. Мелких зверушек соболь вылавливал, птичьи гнезда разорял. К появлению геологов в этом районе почти не осталось боровой птицы, а также бурундуков, белок и зайцев. Охотники рассказывали, что соболя нападали не только на крупных глухарей, но и на телят маралов. Медведей в тайге много, водилась росомаха. Высоко в горах, в высокогорной тундре, бродили северные олени да порхали полярные куропатки. Но это было слишком далеко. В промежутке между сеансами связи туда не сходишь.
   Через несколько дней начальник обращается к Ивану Ивановичу:
   - Иван Иванович! Запиши-ка на меня бутылку!
   Получив пол-литра питьевого спирта, удалился прогуляться на берег Казыра. Следом за ним с такой же просьбой к кладовщику подходит бухгалтер. И тоже отправляется погулять в ближайший лесок. Так они "гуляли" перед обедом или ужином. У каждого была под пнём в лесочке своя заначка. Но когда Иван Иванович подвел итоги и показал, сколько они пропили и проели, в основном - пропили, они призадумались. Жизнь стала совсем скучной. Из всех развлечений - утром и вечером принять радиограмму и дать ответ. А дни летом длинные-длинные. Однажды из тайги за продуктами пришёл Владимир с двумя конями. По заявке начальника отряда начали собирать продукты и кое-какие вещи. Все пошли на склад. Иван Иванович, как говорится, крутится-вертится: отпускает товар, выписывает накладные. Беляков за ним наблюдает, подсказывает и руководит. Стоит у входной двери. Справа от двери - штабель ящиков. В каждом по двадцать бутылок спирта. Начальник выбрал момент и быстро сунул одну бутылку в карман. Это, видимо, заметил бухгалтер и позже проделал ту же "операцию". Далее шло уже по накатанной дорожке. Если кому-то из начальников становилось скучно, они шли на склад проверять "порядок" или документы. Штабель ящиков со спиртом стоял справа. Простодушный Иван Иванович отправлялся под любым предлогом в левый дальний угол склада по их требованию: "Это почему у тебя мешок с рисом стоит не завязанный?" или: "Ну-ка, проверь, сколько у тебя осталось банок сгущенки!". После таких посещений вновь возобновлялись "прогулки" в лесочек перед обедом. За их прогулками наблюдал Михаил. Обнаружить заначки для него труда не составляло, но он не знал, что спирт начальники приворовывают. Для него удовольствием было заставлять начальников крутить как велосипед "солдатмотор" во время работы на рации. Когда Михаил принимал радиограммы, то педали крутились легко. Но как только он начинал выстукивать точки и тире, приходилось крепко упираться. В это время Миша на начальника покрикивал:
   - Давай-давай, жми быстрее!
   Вся эта история вскрылась осенью. Когда сезон закончился, на складе у Ивана Ивановича оказалась крупная недостача. Исчезло большое количество бутылок спирта, "ушедших" в известном направлении. Кроме того, начальник с бухгалтером "навесили" на бедного кладовщика ещё какие-то долги. Шум поднял Александр Дмитриевич, дело дошло до суда. В итоге Ивана Ивановича оправдали, а начальник Беляков и бухгалтер получили по два года тюрьмы. Только на суде Иван Иванович сказал, что видел, как начальники-коммунисты воруют спирт, но сказать им об этом не посмел.
  

ФЁДОР

  
   Прямыми свидетелями этой истории была вся Базыбайская геологическая партия. Некоторые её детали рассказал сам Фёдор при случайной встрече в феврале 1953-го года в его охотничьей избушке.
   Июль оказался хлопотным. Вначале энцефалит свалил Александра Дмитриевича. Пришлось, где на носилках, а где на волокуше вывозить его на базу, вызывать самолет. Через пару недель он появился вновь, такой же энергичный, подвижный. Доставили его сюда лодочники. И в этот же день, как с Луны, вдруг объявился Фёдор - сторож с базы, которая расположена в тридцати километрах выше по реке, на устье Верхнего Китата. Кладовщиком там был некий Смирнов. Было ему не более шестидесяти лет, но его все звали почему-то "дедом". Беляков, как только увидел Фёдора, набросился на него с "приветствиями" в стиле, свойственном для начальников и охранников лагерей ГУЛАГа:
   - Ты какого чёрта сюда припёр!? Твое место где!
   - Начальник, не кричи! - Сразу ощетинился Федор. - Беда у нас там. Дед помер.
   - Что ты городишь! Что ты там натворил? Куда девал?
   Беляков сразу сделал один единственный правильный вывод, так как за Федором тянулась молва - каторжник. Не более чем год как он вернулся в родные места после двенадцати лет заключения за какое-то преступление. Про него, когда Александру Дмитриевичу (как начальнику партии) начинали рассказывать местные жители, обязательно уточняли: "Да это тот Федя, который каторжник".
   - Отправляйся обратно, ищи и жди! Вызовем комиссию. Разберемся! - Распорядился Беляков.
   - Я не пойду туда один, начальник! Давай сразу комиссию! Дед утоп. Он вчера перед вечером вышел из избы и пропал до утра. Когда я его хватился, было уже темно. Я обошёл вокруг базы: склад замкнут. Его нигде нет. А утром, как рассвело, обнаружил деда в воде. Его занесло под кедр, который недавно упал в реку. Корни на берегу, а вершина - поперёк реки. Тело деда в воде двигается туда-сюда, только голова над водой, на камне. Я его верёвкой привязал к дереву чтоб не унесло - и сразу сюда.
   - Дело уже к вечеру, а я еще сегодня не ел. Дайте поесть!
   Время подошло к сеансу связи. Беляков сразу сел писать донесение. Через несколько минут получил распоряжение: "Ждите. Завтра вылетает комиссия. Сторожа задержите".
   - Владимир! - Сразу окликнул конюха Беляков. - Завтра пораньше отравляйся в горный отряд, что стоит на речке Луговой, на двух лошадях! К вечеру привези сюда фельдшера Шаркову! Она там работает радиометристом.
   - Николай Иванович! Андрей! - Повернулся он к лодочникам. - Вы пока оставайтесь здесь все! Лодки понадобятся.
   Утром обнаружилось, что сторож Фёдор исчез. День прошёл в тревожном ожидании. Доложили по рации наверх о побеге подозреваемого. К вечеру приехала Лида Шаркова. И только на третий день прилетела комиссия из разведрайона: майор Тугаринов - замполит начальника, и капитан-особист Лупейченко - из первого отдела. К ним в комиссию включили начальника партии и Шаркову.
   Прошёл ещё день. Только на третий день комиссия из четырёх человек разместилась в двух лодках и отправилась вверх по реке. До Верхнекитатской базы добрались во второй половине дня. Их встретил совершенно трезвый Фёдор. Нарушив приказ начальника, он решил вернуться к себе. Побоялся: вдруг звери уничтожат труп, тогда как оправдываться!?
   При осмотре тела погибшего признаков насильственной смерти не обнаружили кроме разбитого затылка и отсутствия большого пальца на левой руке. К прежним показаниям Фёдор добавил, что тогда шёл дождь, и что дед вышел из барака с ведром, но ведро исчезло. Видимо, его унесло водой. И высказал предположение, что дед направился по мокрому,
   отполированному водой, камню к воде и поскользнулся. Упал на спину и разбил себе затылок. Так и записали. При осмотре барака, где с ноября прошлого года жили кладовщик и сторож, особист Лупейченко обнаружил на нарах следы крови. Фёдор объяснил, что ещё в декабре дед колол дрова и нечаянно отрубил себе палец. Здесь, на нарах, они его перевязывали. Комиссия вырубила топором часть доски с пятнами крови и приложила щепу к делу. После формальностей тело предали земле. (Позже родственники перевезли его в село). Много времени отняла ревизия склада и проверка документации. Всё оказалось в идеальном порядке. Склад опечатали. Время было уже к вечеру. Решили заночевать.
   После ужина посидели у костра. Было уже поздновато, когда отправились спать. Комиссия заняла левые нары, Фёдор - напротив. Сквозь сон Лида услышала: кто-то разговаривает. Она приоткрыла накомарник, глянула - а это Фёдор стоит около трубы железной печки и что-то тихо говорит. А кому - не видно.
   - Что-что? Повтори! Я не понял! - Проговорил он внятно.
   Затем слегка постучал по трубе и снова начал объяснять какому-то собеседнику, куда надо подойти. У Лиды мурашки побежали по коже, сон пропал. В темноте она слегка толкнула соседа. Тут же проснулись все. Майор и капитан пытаются при лунном свете разглядеть, над чем там Федя колдует. Но тот тихо-тихо, как тень, вышел на улицу.
   Тогда все сразу сели. Шёпотом Тугаринов распорядился:
   - Давайте по очереди дежурить! Он тут четыре ночи с трупом под окном ночевал. Может, чокнулся?
   Дверь приоткрылась, и все мигом притворились спящими. Как позже рассказала Лида, никто в ту ночь уже не уснул. Все понимали, что имеют дело с каторжанином, а тут ещё и свежий труп недалеко закопан.
   Утром без завтрака отправились на базу. Река на этом отрезке длиной почти тридцать километров в середине лета относительно спокойна, и вниз по течению плыть на лодке - одно удовольствие. На базе Лида Шаркова приготовила обед (Супруге Ивана Ивановича не доверили готовить для высоких гостей). Пообедали, закусили. Фёдора Тугаринов отправил с
   лодочниками вниз до Верхней Тридцатки как арестованного. Комиссия направилась к По-2, который стоял на острове, готовый к взлёту.
   В те времена вся геологическая служба была под контролем ведомства Л.П. Берии. Стране срочно требовалась урановая руда, и для геологии средств не жалели. ПГО "Красноярскгеология" имела в своём распоряжений авиатранспорт. На таких самолётах как АН-2 и По-2 пилоты имели право сами подбирать площадки для посадок, когда это требовало производство. И в этот раз опытный лётчик приземлился на остров, на достаточно протяженную галечниковую косу, почти напротив базы.
   Николай Иванович Кулаженко перевёз летчика и пассажиров на остров. Пассажиры поместились в одноместной кабине за пилотом. При них был портфель с материалами дела, заведённого на Фёдора. Как водится, прощаясь, помахали руками, самолёт взял разбег и... поплыл вниз по реке! В тот же миг Николай Иванович столкнул в воду лодку и, мощно толкаясь шестом, погнал её к самолету. Остальные на берегу окаменели и онемели от ужаса. Увидели, как из кабины прыгнул в воду пилот и поплыл к правому берегу. С другой стороны выскочил один из пассажиров, как оказалось - майор Тугаринов, и поплыл к другому берегу. Капитан-особист выбрался на крыло самолёта. Он плавать не умел и только показывал Николаю Ивановичу туда, где почти уже тонул лётчик. Когда лодка настигла лётчика, намокшая одежда почти утянула того под воду. Николай Иванович успел его схватить. Втащил в лодку и развернулся в сторону Тугаринова, но того нигде не было видно.
   - Николай Иванович, я его не вижу! - Кричал ему Лупейченко. - Он был чуть повыше, там течения почти нет. Он как выскочил из кабины, метров десять отплыл и исчез под водой.
   Кулаженко несколько раз проплыл по предполагаемому месту, где должен быть Тугаринов, но безрезультатно. Он снял с самолёта капитана и вернулся на базу. Потом, уже с напарником они вместе обшарили тот омут. И так же без результата.
   Снова составление протокола, опросы свидетелей, показания виновного и потерпевшего. Только на другой день лётчик и капитан на лодке отправились до ближайшего населённого пункта, а затем - в Кордово.
   Поиски Тугаринова начались через несколько дней, но все усилия были тщетны. Позже были разговоры о том, что лётчик перегрузил самолёт, посадив двух пассажиров вместо одного. А рыбаки ещё усугубили ситуацию: по "просьбе" Белякова "подбросили" в кабину пару тайменей для комиссии. Это ещё, как минимум, двадцать килограммов. То место так и осталось в памяти местного населения как "Яма Тугаринова". Лётчик получил год заключения. Самолет разобрали и на плоту сплавили в Курагино.
  

УДАЧНАЯ ОХОТА

  
   В июле разведочный отряд получил задание отправиться на следующую точку: к подножию пика Фигуристого. Там при изучении первой заявки рудознатцев на ручье Луговом, была обнаружена реденькая вкрапленность свинцово-цинковой минерализации. Ей была дана отрицательная оценка и поэтому работы приостановили. Начали сборы в дальний маршрут. Пригнали из другого отряда лошадей и заказали дополнительно продуктов. Но самое главное - наказали привезти на каждого, кто отправляется на белогорье, в том числе и для женщин, по бутылке питьевого спирта. Именно для работ в высокогорье Е.А.Шнейдер и завозил на две базы по 20 ящиков спирта. Перед этим маршрутом только и разговору было о снегах: "Как же там без спирта? Замёрзнем!"
   Путь был длинный, по нехоженой тайге. Всё время в гору и в гору. Приходилось делать большие обходы: то бурелом прошёл полосой, то опасные каменные развалы, где лошади в любой момент могли сломать ноги. И вот вышли, наконец, на высокогорные, так называемые, альпийские луга: трава выше головы. Лесные кущи - сплошные кедры и пихта. Комаров не слышно, но мошка вздохнуть не даёт. Как только выбираешься на вершинку какой-нибудь небольшой скалы, на ветерок, так сразу вся мошкара с ветренной стороны перелетает на подветренную. С головы до ног покрывает всю одежду как ворсом: проведёшь по куртке - мошки осыпаются, как песок. Повернешься другим боком к ветру - и через секунду подветренная сторона снова плотно покрыта ими.
   Когда караван вышел на открытое место, перед нами открылась широкая долина. Дальше в десяти - пятнадцати километрах - гольцы: скалистый хребет и пик Фигуристый. В это время с конца каравана по цепочке полушёпотом передали: " Олени!" Караван остановился. Все зашушукались, предупреждая друг друга, чтоб не разговаривали. И увидели такую картину:
   на противоположном, пологом склоне долины, на расстоянии около километра впереди отряда мирно паслись два оленя. Николай Николаевич, старший сын Н.И. Кулаженко, уже опытный охотник (он и рудознатец, заявку которого шёл проверять отряд) взял карабин и скрытно пошёл вперед. Томительно долго пришлось ждать, чем закончится охота. Наконец, раздалось два выстрела с паузой в несколько секунд, и оба оленя упали. Что тут началось! После надоевших макарон, каш и консервированных щей-борщей с сухой картошкой появилось мясо! Два охотника с ножами побежали к добыче, остальной отряд развернулся к ближайшему кедрачу, принялся разводить костёр, готовить таган, ставить десятиместную палатку, одну на всех. В палатку настелили лапок пихты, накрыли пол брезентом и сели ждать: каждый из сумы вынул свою бутылку спирта.
   Повар Валентина заполнила мясом два ведра доверху. Прошло не более получаса, и уже раздались первые нетерпеливые голоса:
   - Валя, ну сколько можно? Сварилось, давай на стол!
   Повариха отговаривала, напоминала, что надо быть осторожнее: с непривычки может быть расстройство желудка. Но в конце концов поддалась уговорам и занесла в палатку ведро с супом, в котором было только мясо. Мужики и женщины открыли каждый свою бутылку, ухватили по объемистому куску мяса, которое без ножа и укусить-то было невозможно. И "пошла гулять губерния"!
   Утром я проснулся от разговоров и смеха. Вечером, как и все, выпил кружечку разведенного спирта, съел кусок мяса и с устатку быстро заснул. Когда проснулся, было уже светло. За распахнутым на мгновение пологом увидел, что все уже одеты и сидели на своих спальниках. Вдруг в палатку быстро вбегает Алексей, нормировщик, раздетый, в одних трусах, и сбрасывает резиновые сапоги. Их тут же подхватывает радиометристка, так же быстро выскакивает из палатки и бежит в кусты. Смех усиливается. Оказалось, что больше половины любителей мяса всю ночь промаялись несварением. Один убегал в резиновых сапогах, а двое других его уже ждали. Кому невтерпёж - те выбегали на снег босиком.
   На завтрак хватило и одного ведра. Ещё и осталось. Многие предпочли бульон с сухарями. Вскоре выглянуло солнце, снег быстро сошёл. Руководимые Николаем - рудознатцем техники-геологи и взрывник отправились к скалистому подножью хребта. В одной из скал Николай показал прожилок галенита - минерала свинца. Длина прожилки не превышала 40 см, толщина в самом широком месте - 4 см. После обеда парни ещё раз сходили туда. Взрывник приложил патрон аммонита, поджег шнур, и... от рудопроявления не осталось и признаков. Проверка заявки закончилась. На другой день отряд отправился в обратный путь.
  

ВЕРХНИЙ КИТАТ

  
   Вторая половина августа. Дни стоят жаркие, сухие. Работа на речке Луговой закончена, отряд по частям отправился на устье Верхнего Китата прямо через горы. Первой ушла группа из десяти человек во главе с Александром Дмитриевичем. Ушли все рабочие, погрузив горняцкие инструменты на лошадей. Вьюки получились увесистыми, а ведь путь предстоял по горам и нехоженой тайге. Для остальных - техников, радиометристов, лаборанток, которые пойдут позже, рабочие пометили трассу затёсками на деревьях. Через три дня, проверив, все ли горные выработки ликвидированы, и закончив составление геологической схемы разведанного участка, вслед за первой группой отправился и я. В пустеющем лагере оставалась еще группа в ожидании вьючных лошадей, которые должны вывезти пробы и часть оборудования на устье Соболинки.
   Валентина выдала на дорогу хлеба до грамм по сто, около двадцати граммов сливочного масла и кусочек сахару.
   - Тебе, Гена, на один раз перекусить хватит! - Сказала она, оправдываясь за столь скудный обед. - Идти-то тебе всего двадцать пять километров. А у нас тоже еды осталось чуть-чуть. Когда еще Владимир подъедет?!
   Как только роса мало-мало подсохла, я отправился в путь. Груз получился приличный: личные вещи, спальный мешок, шесть полевых книжек документации горных выработок.
   Одна только рулетка для разметки разведочных линий тянула килограмма на полтора. В последний момент кто-то вспомнил: "Гена, возьми ружье! Вот два патрона, а один уже в стволе". От ружья я отказываться не стал: одного медведя за лето мы уже видели. Правда, издалека. Прикинул ещё раз маршрут. Вначале надо держать Солнце прямо "по носу". К двенадцати часам Солнце сдвинется правее. И мне тогда тоже надо забрать правее. Потом, когда слева появится речка Верхний Китат, идти по берегу до устья, а там и база. Всё просто и понятно.
   Взял свой геологический молоток, перешёл речушку, увидел затёски и зашагал по примятой траве. Первые километры тайга была замечательной: почти без завалов, трава не выше колен. Издалека видны затёски. Небольшие подъёмы и спуски. В такт шагам в голове прокручиваются марши духового оркестра. Не прошло ещё и года, как я расстался с полковым духовым оркестром и с парнями, с которыми пять лет жил в одной казарме. Вся та, прежняя армейская жизнь постоянно напоминала о себе.
   Потом затёски пошли в гору. На широком пологом склоне наткнулся на мочажину - мокрое и вязкое место без видимого направления течения воды. Выбрал место и преодолел препятствие сухим. И тут до меня дошло: а где же затёски? Посмотрел на компас: солнце сдвинулось уже на азимут 180 градусов. Значит, я в пути уже почти три часа. В поисках затёсок прошел сотню метров вправо, затем - влево. Нету! "Может, оставить рюкзак, поискать затёски налегке? Опасно. Потом несколько дней будешь искать вещи. Надо вернуться по своему следу до последней затёски, ниже болотины. Начать поиск там" - размышлял я над сложившейся ситуацией.
   Вернулся на сотню метров назад и обнаружил, что тропа круто уходит вправо, в обход места, где лошадь вязла в болотце. Дальше тропа пошла круче в гору и вышла на более-менее выраженный хребет, на котором много лет назад был пожар. Большая часть деревьев лежит, стоят только голые стволы ели, пихты и кедра. Затёски снова потерялись на сухих деревьях, да еще на теневой стороне, где их и ранее было почти не видно.
   "Надо пройти вперед, а там видно будет. Хребет вытянулся на юг, туда и мне пора повернуть. Слева, вроде бы, река уже шумит. Всё правильно, теперь не промахнусь" - подбадривал я себя.
   Пройдя совсем немного, я вышел на верхнюю часть хребта. Слева, далеко внизу, увидел приличную речку. Решил, что это и есть Верхний Китат. Александр Дмитриевич с отрядом, видимо, где-то ранее спустился к реке. "Значит, там должна быть тропа с затёсками, и нечего тут, на горе, плутать среди валёжин, ощетинившихся сухими разлапистыми ветками" - уже волнуясь, торопил я себя.
   Мысль показалась вполне логичной, и я пошел вниз по крутому склону.
   Склон оказался прямо на солнцепеке. В высокой траве лежит половина леса, редко стоящие мертвые стволы тени не дают. Даже комары и мошки в такую жару исчезли, сидят в траве. Грызут только пауты и оводы.
   Значительно позже я обнаружил, что и у оводов, этих цветастых злых мух, есть враги. Однажды маршрутом я проходил сосновыми борами в верховьях Сухой Базаихи. Решил в тени сосны передохнуть от жары. Только устроился, как на меня сразу налетели дрозды. Начали пикировать раз за разом и с близкого расстояния "бомбить" своим помётом. Пришлось перейти подальше от их гнезда. На другом месте на меня напали мухи и оводы. Вдруг я заметил, как на оводов сбоку в полёте нападают осы. Они вместе падают на землю, там идёт борьба. Затем от овода отваливаются крылья, лапки, брюшко. Последней отпадает голова. "Грудинку" оса забирает и улетает. Через несколько минут снова появляется оса, и охота на оводов повторяется в той же последовательности.
   Но в этот раз мне было не до наблюдений за осами. Когда я спустился почти на половину склона, то разглядел правый берег реки. Он на значительном протяжении крутой, обрывистый и завален лесом. Некоторые деревья упали вершиной вниз, в воду, корневища же их держатся за дёрн высоко на склоне. Там не только лошадь с вьюком - там человек не сможет пройти и десяти метров, чтобы не упасть в реку. Почесав затылок и перекурив, я снова полез в гору. Теперь уже каждую сучковатую лесину надо было перелезать снизу вверх, а это на столь крутом склоне гораздо труднее, чем при спуске. Рюкзак, спальник и ружьё за всё цепляются. Трава оказывается выше головы. Пот заливает глаза. Каждые десять - двадцать шагов хочется упасть и уже не вставать. Рюкзак становится невыносимо тяжёлым. Появляется желание бросить хоть спальник. Как будто внутренний голос даёт разные советы:
   - Поднимусь налегке, отдохну и вернусь за спальником!
   - А где я этот зеленый мешок буду искать в зеленой траве? - Шепчет другой. - Если не найду, кто мне отдаст свой?!
   И снова лезу вверх. Десять - пятнадцать шагов - отдых. И так, кажется, до бесконечности. Наконец - вот она, вершина. Отдохнув, отправился дальше. Вдруг справа в нескольких метрах резко колыхнулись кусты. Бросил с загорбка спальник, схватил наизготовку ружьё. Душа уже в пятках. Никого! Постоял немного, присел передохнуть на валёжину, а в стороне, у её вершины, снова кусты колыхнулись.
   - Фу ты! Сам же наступил на ствол, вершинка и шевельнулась! Как ворона пуганная, куста испугался!- Обругал сам себя и отправился дальше.
   Вскоре наткнулся на растоптанную гнилушку, на дереве увидел долгожданную затёску, а через какую-то сотню метров подошёл к свежему кострищу.
   - Ну вот, они здесь обедали. Перекушу и я!
   Нашёл недалеко родничок, зачерпнул кружку воды. Мигом съел кусочек хлеба с маслом, запил холодной водой. Дополнил обед куском сахара. Пять минут покурил и снова взвалил на себя рюкзак со спальником.
   Старая гарь кончилась, идти стало приятней. Тропа с затёсками повела под гору. Вскоре она вышла к речке и пошла по кромке леса вниз по реке. Даже наметилась настоящая тропка, натоптанная зверями. Музыка в голове уже не звучала. За каждым поворотом долины я надеялся увидеть базу. Но повороты следовали один за другим, стало уже вечереть, а конца пути всё не было видно. Когда уже в сумерках увидел очередной поворот реки за мыс направо, подумал: "Дойду до этого поворота, база должна быть уже близко. А там люди. Выстрелю. Может, услышат". Дошёл, а река за тем мысом делает поворот налево за очередной мыс. Стемнело. Тропка вывела в тальник и потерялась. Затёски уже не видны, а на берегу белеет небольшой пляжик. Открытое место, сухо, чисто. Для ночлега лучше места не придумаешь. Ещё раз подумал - выстрелить или нет? Решил - бесполезно. Расстелил спальный мешок, рюкзак под голову положил вместо подушки, разулся, разделся и пошёл в воду смыть пот. Вода оказалась очень холодной, несмотря на жаркий день. После купания возникла проблема - как залезть в спальник: ноги мокрые и в песке. Пришлось взять сапоги и снова идти мыть ноги. Когда со всеми проблемами управился, положил рядом ружьё, залез в спальник и сразу уснул. Разбудил меня рано утром какой-то лёгкий шум-шорох. Отбросил с лица брезент спальника: оказалось - сыплет дождичек! Только начало светать. Быстро вылез, на мокром спальнике оделся, обулся. Хорошо, что одежду вечером спрятал под спальник!. Собрал кое-как весь груз и перешёл под ближайший кедр. Он стоял рядом с песчаной косой. Там, как под навесом, был сухой, толстый и мягкий слой хвои. Но тогда я ещё не знал, что все нормальные таёжники устраиваются на ночлег в подобных местах, под кедром. Да и не оглядывался в темноте: увидел сухой светлый пятачок на песке, обрадовался, и быстро к нему.
   Дождик прекратился, пора упаковываться. Долго я избавлялся от песка на мокром спальнике. Наконец, собрался и тронулся в путь. И только углубился в лес, огибая заросли тальника, как увидел затёску. Прошёл ещё метров сто - стоит лошадь! Дремлет, опустив низко голову. Ещё через двести метров увидел барак.
   Людей не видно. Видимо, прибыл очень рано. Как только открыл дверь, все сразу подняли головы из спальников и широко открытыми глазами с удивлением воззрились на меня.
   - Ты откуда явился, ещё нет и шести часов?! - читался вопрос в заспанных глазах.
   Из разговоров выяснилось, что там, где я вчера обедал, предыдущий отряд ночевал. Они шли два дня.
   Несколько последующих ясных дней после работы я уходил на "свой" пляж купаться. Потом прошёл немного дальше, до Китатского порога. Там обнаружил на гладких отполированных скалах гранита "ванны" с тёплой водой. За многие и многие тысячи лет речная вода, прорезая себе путь сквозь граниты, на порогах за отдельными выступами образует маленькие водовороты диаметром метр - два. В такие водовороты попадают камни, которые крутятся на одном месте и, как сверло, высверливают в скалах вертикальные колодцы. Глубина их, например на Базыбайском пороге, более четырёх метров. Местные жители называют их "чёртовыми колодцами". Встречаются подобные "колодцы" и в древних слоях горной местности. Офтальмолог Э. Мулдашев, например, принял их за результат деятельности птице-человеков в доисторические времена. В таких колодцах глубиной 50-70 сантиметров вода к вечеру нагревалась. В подобной ванне можно было помыться один раз. Потом надо искать новую, где муть пока лежит на дне, или ждать следующего паводка, когда вода сменится на чистую.
   Самая главная новость, которую я узнал утром у рабочих: на базе нет спирта. После случая с дедом Смирновым, весь остававшийся в ящиках спирт сплавили на плоту вниз по реке туда, где живут люди. Через несколько дней, проверив последнюю заявку рудознатца
   Николая Кулаженко, вся Базыбайская геологическая партия на плоту спустилась до базы на устье Соболинки, а затем - до посёлка Верхняя Тридцатка. Мой первый полевой сезон закончился.
  

ВЕРХОВЬЕ КАЗЫРА

  
   Начало пятидесятых годов двадцатого века можно отнести к времени героической романтики в геологии. В конце весны или начале лета маленькие отряды выбрасывались в глухие уголки страны для оценки общих перспектив "белых пятен" на геологических картах для поиска различных полезных ископаемых. Каждый такой выезд на полевые работы
   можно считать подвигом. Были такие героические партии и в Красноярске. Одна из них - Казырская геологосъемочная партия. В её планы входило изучение юго-востока Красноярского края на территории, превышающей площадь некоторых европейских или африканских государств. Подготовка к исследованиям района верховий Казыра от устья реки Верхний Китат до Иркутской области, как уже было сказано, началась с постройки трёх баз в зиму 1950-51-го годов. Начальником партии был назначен Николай Иванович Панарин, специалист с большим практическим опытом. Многие годы он отработал руководителем геологических партий, осваивавших отдаленные уголки Колымы и Чукотки. Старшим геологом был назначен молодой специалист, за четыре года до этого окончивший Томский университет, Арнольд Данилович Шелковников. Основной состав, техники-геологи и часть рабочих, перешли в Казырскую партию из Базыбайской. В начале февраля 1953 года Николай Иванович решил проверить количество и степень сохранности снаряжения и продуктов, оставшихся на базах на устье Соболинки и Верхнего Китата. Выехали из села Кордово, где располагался Сисимский разведрайон, на двух санях: впереди сам Николай Иванович и кучер, сзади - мы с рабочим Кириллом Филипповым. Завернулись в тулупы и закопались в сено. Путь предстоял не близкий.
   Перед поездкой нашли у местных жителей охотничьи камусные лыжи, о которых я ранее только в книжках читал, подогнали их каждый под себя. Тут возникла проблема с лыжами и обувью для самого Панарина. Мужик он высокий, атлетического сложения и приличного веса. Унтов для него в деревне не нашлось, и он решил идти в поход в валенках.
   Километров через пятнадцать, в деревушке Можарка, к нам присоединился Андрей Баяндин, местный охотник, он же кладовщик. Тот самый рыбак, который два года назад накормил свежей рыбой на устье Базыбая весь отряд после переправы через эту реку вьючного каравана. Невысокого роста и не богатырского сложения. Андрей бросил котомку в передние сани, в задние положил гружёные нарты, и мы поехали дальше. До Верхней Тридцатки оставалось около пятидесяти километров. Добрались к вечеру. Всю дорогу меня мучили сомнения: ведь все попутчики выше и здоровее. Не буду ли я для них обузой в пути? Более шести лет отслужил в степях, где лыж в глаза не видел, а снега было - "кот наплакал". И до армии был не из лучших лыжников. Но в действительности всё оказалось не так.
   Когда на следующее утро мы вышли в путь из Верхней Тридцатки, то впереди оказался Андрей с нартами. Последним шёл начальник. Снег был глубоковат, лыжню замело, т.к. в ту сторону по реке давно никто не ходил. Андрей впереди с нартами расчищал тропу, мы еле-еле за ним успевали. Грузный Панарин проваливался в слабо уплотнённый нами снег. Это для него было дополнительным затруднением. Через несколько километров
   Андрей пропустил вперёд Кирилла. Движение сразу замедлилось. А ведь за день до ближайшей охотничьей избушки, места ночлега, надо было пройти около тридцати километров. Кирилл быстро выдохся и пропустил вперёд меня. Но и у меня получалось не лучше. Андрей не выдержал и снова пошёл первым номером. Николай Иванович к концу дня отстал почти на километр.
   Утром обнаружилась неприятность: вчера за день валенки намокли и подсели. Утром Николай Иванович их с трудом надел, а на ходу стал отставать ещё больше. В середине дня мы остановились на чаепитие. Уже разгребли снег, разожгли костёр, а он только подходит. Обед нам устраивал опять же Андрей. Вынимал из упаковки, что вёз на нарах, большой шмат сала, нарезал куски - вот и весь обед. Потом чай с сухарями. Ужинали и завтракали в охотничьих избушках. Кашу варил Андрей. Дрова для печурки на ночь заготавливал также он. Один раз я взял топор, срубил сушину (сухое дерево) близ избушки и начал рубить её на поленья. Андрей посмотрел-посмотрел, отнял у меня топор и наготовил дров сам на эту ночь и на обратный путь. У него это получилось во много раз быстрее. Оказалось, что и дрова колоть я не умею. Каждый раз, замахиваясь топором, я разгибаюсь, а при ударе сгибаюсь. Андрей же нагнулся и работал только руками. На один мой замах он успевал рубануть три-четыре раза. Странно теперь мне видеть, что и в двадцать первом веке лесоруб-биатлонист Бьёрндален, рекламируя свой товар, демонстрирует - как не надо колоть дрова.
   Пока ужин варился, Андрей сделал колодки для растяжки валенок, которые стали Николаю Ивановичу вообще малы. Вставил колодки, забил клинья и положил сушиться над печкой. Утром валенки были готовы к походу.
   Спали ночью поочерёдно. Около печки укладывали поленницу. Трое ложились на нары спать, один топил печь. Обычно дежурный истопник, сидя у печки, засыпал. Холод тут же давал о себе знать. Под рукой на такой случай всегда была сухая береста, и печка быстро растапливалась вновь. И так поочередно. Снова Андрей брал на себя большую часть ночи.
   На третий день пути встретились с охотниками - Колохматовым и его напарником. В этом году впервые за несколько десятков лет соболиный заповедник открыли для охоты. В Кордово ходили потом слухи , что эти двое за зиму добыли 207 шкурок - целое состояние! Но для этого они ещё в сентябре на лодке забрались в глухую тайгу за сотни километров, до Верхнекитатской базы. По горной реке завезли запас продуктов почти на полгода и жили как "робинзоны".
   После встречи с охотниками и нам и охотникам идти по готовой лыжне стало легче. К концу четвертого дня прибыли на основную базу на устье речки Соболинки. Всю зиму её охранял от медведей и грызунов девятнадцатилетний Вася Вилисов, внук Василия Васильевича, рослый крепкий парень, весьма начитанный, интересный собеседник. Он не просто сидел в тайге сложа руки, а читал книги и охотился. Его охотничье угодье раскинулось на десятки километров от базы. Через день-два он обходил всю территорию, проверяя и расставляя капканы. Каждый обход, при любой погоде, был протяженностью не менее двадцати километров.
   Один день ушёл на ревизию склада и ознакомление с документацией по верхнему складу, что на устье Верхнего Китата, на отбор проб продуктов, пролежавших здесь три года. Обратный путь по своему следу, да ещё и вниз по реке, занял всего три дня.
   В последней охотничьей избушке, в тридцати километрах от поселка, где мы наметили ночлег, встретились с её хозяином. Навстречу вышел Фёдор. Тот самый, за которым ранее тянулся шлейф каторжника. За долгий вечер у костра о многом переговорили. Он рассказал, как его судили и оправдали. (Все улики и документы утонули вместе с Тугариновым). Потом Фёдор удовлетворил мое любопытство: рассказал, как выглядит охота и жизнь в бескрайней тайге почти всю зиму.
   - Это всё просто! - Объяснял он. - С осени, по малой воде завозим в избушки продукты и всё необходимое для зимовки. Когда начинается сезон охоты, снега в тайге мало, охотимся с собаками. Плохих собак не держим. Как выпадает глубокий снег, уходим домой. В декабре-январе охотимся без собак - расставляем капканы. Их надо проверять через день да каждый день. Угодье большое. Загружаем нарты и гуляем по всей округе неделями.
   - А как же с ночёвками?
   - Я беру палатку, печурку и небольшой запас дров. Наступает темнота - ставлю палатку, затапливаю печку, покурю и ложусь спать. Дрова прогорят - снова разжигаю огонь, снова покурю - и спать. И так за ночь раз десять. Ночь-то зимой длинная, успевал выспаться.
   Каждый раз вспоминаю Андрея, Фёдора и многих своих знакомых из той, другой жизни, когда читаю или слышу о присвоении звания "заслуженных" артистам кино и "звёздам" эстрады - любителям собольих шапочек и красивых меховых воротников. Как они, бедные, трудятся - надрываются ради таких наград! И не помню случая, чтобы охотнику или рядовому геологу на большой сцене театра вручали призы "Золотого медведя" или "Серебряного тайменя". Но сколько разговоров о сибиряках! Каждый, кто вчера на самолете перелетел через Уральские горы, уже сегодня причисляет себя к когорте сибиряков!
   Утром Фёдор отправился вглубь тайги ещё на недельку собрать капканы и завершить сезон, а мы - вниз по реке в посёлок, где нас ждал ямщик с лошадьми. На следующий день к вечеру мы прибыли в Кордово.
  
  

МИХАИЛ КАЛИНИН И ДРУГИЕ

  
   Н.И. Панарин, не тратя времени после наших проверок склада, через несколько дней отправил группу из четырёх человек на базу в устье Прорвы. До неё от Верхней Тридцатки около двух сотен километров. Прорва - правый приток Казыра - вполне оправдывает своё название. Начало она берёт на склонах пика Грандиозного, где в карах, циркообразных котловинах, выпаханных ледниками в не очень давние времена, на склонах лежат вечные снега. На северных склонах хребта Крыжина жив ледник Стальнова. Старшим группы был завхоз по фамилии Попов, мужчина лет сорока пяти, с опытом таёжной жизни. С ним в опасное путешествие отправились радист Михаил Калинин, рабочие Кирилл Филиппов и Миша Разумовский, и Валет - сибирская лайка.
   В начале последней декады февраля до Верхней Тридцатки их доставили обозом. Дальше они пошли на камусных широких лыжах. У каждого на "буксире" нарты с грузом. Тянули с собой запас продуктов на два месяца, печку, инструменты плотницкие и столярные, оружие и боезапасы к ним, спальники и главное - радиостанцию с солдатмотором. Всё это для того, чтобы подготовить базу до прибытия партии, наладить связь с аэропортом Абакана и с начальником разведрайона в Кордово. До ледохода на Казыре предполагалось самолётом забросить туда груз: продукты и снаряжение. Эту методику заброски геологических партий в глухие уголки тайги на основании своего опыта работы на Колыме, предложил Н.И. Панарин.
   На преодоление двух сотен километров "десантная" группа потратила две недели. Только преодоление порога Щёки отняло целый день. Пришлось нарты, как лодки летом, перетаскивать волоком в обход порога. Вначале их надо было по глубокому снегу втащить на крутую гору высотой около ста метров. Каждые санки общими усилиями приходилось тащить отдельно. Далее около трёх километров, до начала порога, шли лесом по просеке, где рыхлого пушистого снег было по пояс. Проваливались даже охотничьи лыжи. Только когда вышли снова на реку, стало полегче. Опять же, в последние дни Солнце начало сильнее пригревать и появились наледи, которые не всегда удавалось обойти. После каждой надо было снимать лыжи и чистить камус от налипших льдинок.
   На базу прибыли восьмого марта. Работы - невпроворот: установить печку-буржуйку, подремонтировать глинобитную печь и топить их днём и ночью, чтобы сушить и прогревать барак. А также заготовить пихтовой коры для покрытия крыши, приготовить склад к приёму продуктов и снаряжения. Всё свободное время отнимала заготовка дров. В первый же день установили антенну. Вечером вышли на связь с центром. Как только небо прояснивалось - из Абакана передавали:
   - Встречайте рейс! - И указывалось время подлёта АН-2 и количество мест.
   После такого предупреждения зимовщики вставали на лыжи и выходили на противоположный берег, чтобы следить за действиями лётчиков. Пилот делал над базой круг и, убедившись, что внизу за ним наблюдают, заходил на бреющий вдоль берега реки на минимальной высоте и скорости. В этот момент Николай Иванович и один из пилотов открывали дверь самолёта и быстро-быстро выталкивали один мешок за другим. Внизу считали мешки и засекали место их падения, но не всегда удачно. Потом долго-долго приходилось их разыскивать в глубоком снегу. Легко обнаруживались лишь те мешки, которые падали на какое-либо дерево. Летя сверху, от макушки до земли "шкуродёром", они обламывали со ствола все сучья. И от мешков на деревьях оставались хорошо заметные издали лохмотья. Этот метод Н.И.Панариным был ранее опробован на Колыме. Груз упаковывался в три прочных брезентовых мешка. При падении на деревья или скалы верхние два мешка рвались, а третий оставался целым. В этот раз таким способом за короткое время, почти без потерь, было заброшено снаряжение на двадцать пять человек на всё лето.
   В апреле, когда солнце стало больше пригревать, оттаяли деревья, и все мужчины занялись изготовлением лодок. Так как следующим заданием было: как пройдёт ледоход, по малой воде сплавать вниз за восемьдесят километров за частью снаряжения.
   Пока завхоз с рабочими благоустраивал склад и разбирался со снаряжением и продуктами, сравнивал наличие товара с накладными, Михаил после сеанса связи отправился вдоль берега на поиски осины. Выбор осины, пригодной для постройки лодки, как говорят корабелы, - ответственный момент. Он взял топор и карабин. Быстро выбрал дерево, срубил и начал обработку ствола. Вдруг недалеко залаял Валет. Лай был злобный, с повизгиванием.
   - Я схватил карабин, - рассказал позже Михаил, - и бегом туда. А там Валет "держит" медведя. Ранний какой-то забрёл к нам в гости. Ведь снег только что сошёл.
   Тому Валету от роду был всего год, но вместе со своим хозяином, он уже побывал в разных переделках. Первый раз пострадал, когда ему было около трёх месяцев от роду. Мы с Михаилом тогда работали в Буйбинской партии в Западном Саяне. В июне нам выдали маршрут. До начальной точки маршрута от автостанции было пять километров. Попросились на попутную машину. Валета Миша забросил в конец кузова, а мы сели у кабины. На одной из выбоин машину тряхнуло, бочка с бензином в заднем углу кузова подпрыгнула и придавила щенку лапку. Тот завизжал. Бочку быстро сдвинули, но щенок ещё долго поскуливал и за лапу трогать не давал. В назначенной точке, сразу после мостика через очередной ручей, мы высадились. Поблагодарили шофёра и отправились в маршрут. Путь наш круто уходил в гору. Валет хромал-хромал за нами, но где-то через сотню метров сел и прижал лапку. Хозяин зовёт, а он не идет.
   - Ладно, пусть сидит! - Распорядился хозяин - Не тащить же его на руках!
   У него на груди висел радиометрический прибор, в руке - трубка, которую надо беречь от ударов. Моя работа тоже не позволяет нести Валета на руках. Жалко было пса, но работа есть работа. Мы ушли. Выполнив задание, с маршрута вернулись поздно, когда начало смеркаться. На базе о щенке все переживали, горько повздыхали, а Михаил отмалчивался. Утром заморосил дождь. У хозяина собачки возникли проблемы с радиометром, и он занялся эталонированием прибора. Вид у него был угрюмый, видно, что переживает потерю. Видя такую ситуацию, я решил вернуться на то место, где был оставлен пёсик. Дождик перестал, и я не спеша пошёл по асфальту. После длительной ходьбы по тайге, где кусты пытаются выцарапать глаза, а коряги в густой траве хватают за ноги, ходьба по асфальтированной дороге - одно удовольствие. Через минут двадцать ходьбы я на всякий случай громко позвал Валета. Тишина. Иногда останавливался на мостиках через ручьи и овраги. Вдруг, думал, покажется из-за кустов. Дошёл до моста, за которым у нас начинался маршрут. Позвал его ещё раз, покричал в ту сторону, где он отстал. Снова тишина. Постоял в раздумье: подниматься ли на гору? Может, стоит поискать в лесу? Оглянулся: Валет вылезает из-под моста и уже бежит ко мне! Прихрамывает, крутит хвостом так, что он, того и гляди, оторвется и улетит. Мордочку вытянул вперёд, ушки прижаты. Мне даже показалось, что он улыбается и у него рот до ушей. Домой, на базу, я нёс его на руках как ребёнка. Радости у всех нас было выше головы!
   Это было в июне. А уже в сентябре Валет сам "поймал" медведя. Вот как это было. Мы с Михаилом возвращались на станцию Буйба. При нас была лошадь с лёгким вьюком. В нём немножко каменного материала, спальники, палатка, брезент. Снег выпал неглубокий. Валет, уже подросший, крутился где-то в лесу. Хорошую охотничью собаку охотник в лесу никогда не видит. Но как только присядет отдохнуть или перекусить - она тут как тут. И в этот раз мы Валета не замечали, пока он сам не залаял и не показался из леса с медведем. Мы видим, как медведь гонится за собакой, а она нет-нет, да оказывается у него сзади. Выбежали они на крутой склон, покрытый курумником - развалом крупных глыб, оставшихся от разрушенных гранитных скал, и здесь Валет внезапно падает между глыб. Видимо, поскользнулся. Медведь лапой его прижал, но зубами схватить не успел, так как Михаил уже подбежал к ним и с расстояния в десять шагов выстрелил в медвежью голову. Помять собаку медведь всё же успел. Валет долго потом прихрамывал, но уже на заднюю лапу. И вот через восемь месяцев - новая встреча со зверем.
   - Когда я подбежал, - продолжил рассказ Михаил, - Валет крутился вокруг медведя. Медведь, вроде, пытается от него уйти, а он сзади налетает с лаем. Пришлось стрелять. Иначе собака обидится и в другой раз за зверем не пойдёт. Да и погибнуть может, а впереди ещё целый полевой сезон, сотни километров маршрутов по тайге.
   Через неделю лодка была готова. Тут и лёд на реке почти прошёл. Зимовщики, нестриженные и небритые, похожие на Робинзона Крузо или пиратов, решили порыбачить. Кое-как накопали червячков и втроём вдоль берега поплыли в поисках рыбных мест. Километрах в пяти ниже по реке, на том же правом берегу обнаружили тушу марала, видимо, затёртого льдом и только вчера вытолкнутого льдиной на берег.
   - Мужики! - предложил Михаил, как опытный охотник. - Берём его за рога и копыта, оттащим от воды! Завтра приедем с топорами и сделаем скрадок на ёлке. Через день-два обязательно медведь придёт на запах. Нам ведь здесь ещё долго ждать партию. Мясо лишним не будет!
   На другой день охотники собрались делать скрадок. Взяли два топора. Когда все уже были в лодке, завхоз их остановил:
   - Вы куда? Ружьё или карабин взяли? - И идёт к реке со своим ружьишком.
   - Да мы ненадолго, зачем нам ружьё? Ну, давай, коли уж принёс!- Михаил взял ружьё, проверил - заряжено ли, и оттолкнул лодку от берега.
   - Подплываем мы к тому месту, где тушу оставили, - рассказал неделей позже Михаил, - а марала нет! Вышли из лодки и обнаружили, что его кто-то волоком утащил в лес. Пошли по следу, поднялись на взгорок, а там, метрах в двадцати от нас, над тушей трудится медведь. Рвёт её зубами. Медведь сразу бросился на нас. Парни закричали: "стреляй!", а я медлю. Решил подпустить зверя ближе: ружьишко-то слабенькое. Осталось не больше десяти метров. Я нажал на курок. Осечка! Медведь уже набежал на нас. Мы стоим все рядом, кричим на него, Кирилл машет топором. Я перехватил ружьё двумя руками и ударил стволом медведю поперёк раскрытой пасти до упора. Не заметил, ударил ли Кирилл его топором, но медведь врезал мне по боку лапой, развернулся и убежал. Всё произошло мгновенно. Я перезарядил ружьё, выстрелил ему вслед - опять осечка! Когда пришли в себя, обнаружилось, что у меня обе руки в запястье прокушены насквозь. Зубы прошли между костями, так что все пальцы шевелятся. Крови пока нет, но на ладонях вывернулось белое мясо. Быстро сели в лодку и рванули на базу. У нас было немного свежего жира от медведя, которого накануне "поймал" Валет. Раны залили жиром, забинтовали. На другой день Антон Петрович с парнями отправился за спальниками на нижнюю базу, а я остался на несколько дней держать связь с конторой.
   - Вот, смотри! - Показал Михаил руки, повернул их так и эдак. - Остались только шрамы. Прошло всего десять дней. Теперь и помыться можно!
   О том, что ему несколько дней с такими руками пришлось самому готовить еду и топить печку, он промолчал.
   Уже зимой разговор об этой истории зашёл с радистом Михаилом Матюниным, с которым Калинин постоянно держал связь.
   - Я, - сказал Матюнин, - удивился почерку Миши. Только потом он объяснил, что больными руками передавал морзянку и сам одновременно крутил ногами педали солдатмотора. Это же почти цирковой номер!
  

ПРОРВА

  
   На Прорвинскую базу партия в полном составе отправилась в начале мая. Николай Иванович учёл ошибку прошлого сезона, и мы начали путь из Верхней Тридцатки до весеннего паводка. Шли по берегу Казыра. Рядом с нами двигались две лодки. Перед прижимами, где река подмывает берега, мы переплавлялись на другую сторону и шли дальше. Двигались достаточно быстро, ночевали у костров. Было лишь дно небольшое приключение. Выше порога Щёки, в очень неудобном месте, кормщик передней лодки Евгений Наумович, попросил протянуть лодку бечевой вокруг прибрежного камня, из-за которого крупным валом падала вода. В итоге неумелых действий лодка перевернулась. Лодочник искупался, но быстро вылез на берег. Наши рюкзаки и пару спальников струя вынесла на середину реки. Не успели они намокнуть, как их выловила вторая лодка, на корме которой кормщиком был Михаил Иванович Калинин 1912 года рождения, как он сам, по лагерной привычке, представлялся. Пришлось обустраивать привал, сушиться. Когда разбили лагерь и сели обедать, обнаружилась серьёзная пропажа: "корову" утопили. Так у нас назывались трехкилограммовые банки сгущёнки.
   Интересен случай появления Михаила Ивановича в нашей компании. Шли мы, человек пятнадцать, по дороге на Нижнюю Тридцатку. У Жаровска присели отдохнуть. Мимо, обгоняя нас, шёл коренастый бородатый мужик. Поприветствовали друг друга, как принято в деревнях. старший геолог партии Арнольд Данилович предложил путнику присесть покурить.
   - А вы куда, мужики, путь держите? - Поинтересовался незнакомец.
   - Хочешь, и тебя возьмем с собой? - Отшутился Арнольд.
   После небольших уточнений, куда мы идём, Михаил Иванович махнул рукой и сказал:
   - Пошли! Согласен!
   Куда он шёл, пока нас не встретил, мы так и не узнали. Заявление о приёме на работу он написал уже на базе, на Прорве. Для этого тогда не требовался ни паспорт, ни прописка. Что бы мы делали без него! Он оказался мастером действительно на все руки: от столяра и печника до ресторанного шеф-повара. И при этом - эталон вежливости. С ним в паре потом я прошёл в лодке с шестом все двести километров. Когда неумехи перевернули лодку, именно он один не растерялся и принял срочные меры.
   В середине мая или чуть позже партия прибыла на базу. Почти две недели ушло на подготовку к маршрутным геологическим исследованиям. Оказалось, что коллектив подобрался - одни мастера. Часть рабочих занялась заготовкой дров для пекарни и леса для плота. А Михаил Иванович перед бараком слепил вторую русскую печь. В первой, что в бараке, он выпек хлеб уже на второй день. Да какой хлеб! В Красноярске такого и не видывали! На площадке соорудил стол на всю компанию, а Женя Наумович для всех отрядов, а их получилось четыре, быстро сделал берестяные туеса. Потом в них мы в маршрутах по несколько дней носили сливочное масло, и оно не портилось при самой жаркой погоде. Все, у кого оставалось время, мастерили лодки - долблёнки или ловили рыбу для кухни.
   Интересно было наблюдать, как из бревна осины получается лодка, которая позволяет перевозить по реке груз до пятисот килограммов. Для этого достаточно иметь топор, коловорот, тесло, штук тридцать небольших гвоздей и умелые рабочие руки. У всех мастеров оказались с собой и железные наконечники для шестов.
   Геологи это время "колдовали" над картами. В спецотделе на всю партию выдали один экземпляр качественной топографической карты, а требовалось минимум шесть. Пришлось (вдали от спецслужб) срисовывать топографию в упрощённом варианте на кальку, размножать синькованием, затем, для лучшей сохранности, наклеивать на материю клейстером. Всё это время река бушевала: таяли снега в горах.
   Наступил июнь, а водоразделы, превышающие высоту 1700 метров над уровнем моря, по-прежнему оставались в снегу. Пришлось ждать ещё неделю. В это время случилась неприятность: заболел энцефалитом один из рабочих. У него уже на второй день болезни парализовало спину. Пришлось сплавлять его почти триста километров до села Гуляевка и заказывать туда машину. В день отъезда такая же история приключилась ещё с одним рабочим. Выбыли из работы сразу четыре человека. Правда, к началу полевых работ двое лодочников успели вернуться и рассказали:
   - Вы знаете, Арнольд Даниилович, ваш земляк, который вторым заболел, прикидывался! Мы с ним, как с яшкой, возились, под руки таскали его, кормили. А он, как только ступил на землю в Гуляевке, схватил рюкзак и ушёл! Он просто струсил! Трудностей испугался!
   Начать загружать плот решено было от устья речки Яшиной, что около сорока километров ниже базы по течению. Затарив под завязку рюкзаки продуктами, все четыре отряда сели на плот и отправились в путь.
   Это было удивительное, незабываемое плавание. Течение стремительное, вся река - сплошной перекат. Волны на стрежне выше метра, на поворотах струя несёт плот на скалы - рот не разевай! На гребях стоим четверо впереди, двое - на корме. На одном из водоворотов плот развернуло и обломило кормовое весло, сделанное из цельного ствола ели. Но
   опытный кормчий Михаил Калинин (тот, что 24-го года рождения) сумел причалить плот в нужной точке и с одним веслом.
   На базу все отряды вернулись через шесть дней своим ходом. У одних маршрут пролегал по горным хребтам, у других - по долинам ручьёв и речек.
  

МАРШРУТ НА БЕЛЫЙ КИТАТ

  
   Следующий маршрут моей группе выпал в район истока Белого Китата. Это значит: надо дойти почти до подножия пика Грандиозного. На сам пик Арнольд Шелковников взял маршрут себе. Сразу замечу, что на самый пик он подняться не смог. Маршруты начальника и старшего геолога, ответственных специалистов проходили по хребтам, и их сопровождали по два маршрутных рабочих. Наши с Иваном Вьюжаниным маршруты прокладывались по долинам. Группы, состоящие из двух техников-геологов, шлиховщика и рабочего, были комплексными. В нашу задачу входило описание геологии береговых скал и шлиховое опробование речных отложений. Я всё лето работал в паре с Шарафетдиловым. По-русски его звали Николаем Васильевичем, а по-татарски - Гуляр. Видимо, так было записано в паспорте. Николаю Васильевичу было немного больше сорока. Он имел большой опыт золотоискателя, прошёл тысячи километров по долинам рек Колымы. Прекрасно ориентировался по плохоньким картам. Он в любой момент с точностью до ста метров отвечал на вопрос - далеко ли мы отошли от устья той или иной речки. Ответ звучал приблизительно так: "шесть тысяч четыреста двадцать пар шагов". Это означало - чуть больше трёх километров. Он, когда по городу в магазин или в баню ходил, тоже считал шаги, совершенно об этом не думая. Позже я узнал, что среди геологов таких много.
   Шелковников нарисовал нам на карте маршрут на тринадцать дней. Кроме продуктов, заполнивших рюкзаки, мы взяли полкуля сухарей. Два дня мешок с сухарями нёс Александр Калинин, младший брат Михаила. Затем он вернулся на базу, а мы отправились в горы. Каждое утро мы с Николаем Васильевичем назначали новое место встречи где-нибудь в восьми - десяти километрах от ночёвки. Он с Михаилом Разумовским уходил своим путём, я с Николаем - своим. Кто первым приходил на следующую точку, тот начинал заготавливать дрова, ломать пихтовые лапки для "постели", готовить ужин.
   Николай, девятнадцати лет невысокий паренёк из охотничьей семьи, пошёл маршрутным рабочим в Казырскую партию как романтик. У него дед ещё до войны прошёл Восточный Саян с известным топографом Федосеевым. В этот раз дед отправил в тайгу внука с собакой по кличке Булат. Пёс полностью оправдывал имя.
   Впечатлений в этом маршруте было предостаточно. На девятый или десятый день мы вышли к истокам речки Поперечной. Странная эта речка проложила русло вдоль горного хребта. Её следовало бы назвать продольной, тогда все остальные стали бы поперечными, т.к. они все текут поперёк склонов. На второй день мы в соответствии с заданием делали заходы от Поперечной в горы и лога, и так постепенно шли вниз. В нижнем её течении обнаружили водопад. Все мы были очарованы красотой места. Это удивительный уголок природы. Река широким спокойным потоком почти без шума сливается в озеро с высоты около трёх метров, как со ступеньки с ровным краем. Озеро чистейшей воды диаметром до ста метров окружено зелеными скалами древних сланцев с вертикальной слоистостью. И вода кажется зеленоватой. На глубине у дна замерли без движений хариусы. Стоят на одном месте перед сливом воды, слегка пошевеливая хвостами в ожидании пищи, которая плывет к ним сама. Мы обрадовались: сейчас порыбачим, поедим свеженинки, сделаем запас продуктов. Но хариусы на нас не обратили внимания. Миша подводит рыбине червяка под нос, та отодвигается на сантиметр и снова замирает, как остолбенелая. Полюбовались, облизнулись и пошли дальше.
   Вскоре пришлось остановиться на ночёвку. При форсировании Поперечной, а она уже набрала воды из мелких ручьёв-притоков, и из речки превратилась в реку, Шарафетдилов окунулся в воду. Мы все разделись и разулись. Вещи упаковали в рюкзаки, ботинки надели на босу ногу и, воспользовавшись шестами, перешли реку вброд. Николай Васильевич посчитал, что речку здесь можно в резиновых сапогах перейти не раздеваясь. Но для этого, пользуясь шестом как дополнительной опорой, надо было выбирать на дне крупные валуны и ступать только на их макушки, т.к. они всегда покрыты скользкими водорослями. Одна ошибка - и Николай Васильевич плюхнулся в воду. Вскочил, выхватил со дна со злостью тот валун и с криком: "Чтоб ты горел в аду синим пламенем!" - бросил его в ту же воду. Повеселившись, обустроились на ночлег. Надо сушиться. Возможно, этот пустяковый случай повлёк и дальнейшие события, т.к. мы потеряли маршрутный день. Впереди оставалось ещё много работы, а продукты подходили к концу.
   На другой день, после скудного завтрака, мы со шлиховщиками договорились встретиться в самой вершине одного из истоков Белого Китата. Нам с Колей предстоял подъём по хребту - короткому отрогу главного хребта, западнее самого пика с отметкой 2922 метра. Поднялись почти до перевала в Кизир. Убедившись, что кроме гранитов здесь других горных образований нет, я направился на спуск.
   Если гребень, по которому мы поднимались, был похож на киль перевёрнутого корабля, то теперь нам надо было спуститься по внешней стороне его крутого "борта". Спускались осторожно и потому долго. Когда осталось преодолеть чуть больше ста метров, слева у меня оказались неудобные скалы, справа - крутая ложбина, заполненная многолетним твёрдым снегом - фирном. За снегом - более удобный спуск. Я молотком, как ледорубом, выбил несколько ступенек, вышел на фирн, несколько раз ковырнул молотком снег, и нога у меня из ступеньки выскользнула. Меня понесло вниз по крутой "катушке". Я успел только развернуться и сесть. Молотком пытался тормозить. Внизу снег резко обрывался, дальше склон покрыт крупным курумником. Я приготовился со снега выскочить вперед ногами, но в последний момент, как на маленьком трамплине, меня подбросило, и я вылетел на камни пятой точкой вперед. Первая мысль была - кости сломаны, это конец! Парням до базы меня не дотащить. Дай бог, как говорится, чтоб сами выбрались. Пошевелил ногой - работает. Правая рука почему-то в крови. Видимо, содрал кожу о снег. Потрогал ушибленное место, обнаружил третью ягодицу. Встал. Пока, вроде, кости целы.
   - Николай! - крикнул сразу наверх. - Всё нормально! Спускайся осторожнее, догоняй!
   Сам заковылял вниз по крутому, но уже не скалистому склону. Коля догнал меня только через час, - такими трудными оказались для него последние сто метров спуска. Дошли до леса, пихтовой смолой замазали царапины на руке. Вскоре подошли и остальные.
   Николай Васильевич сразу озадачился, узнав о случившемся.
   - Гена, ходить можешь? - Спросил он меня. - Если перелома нет, то в таких случаях надо ходить и ходить. Иначе к утру нога опухнет, и ты на неё не встанешь. Давайте, ещё один перевал одолеем, там уж будем чаи распивать. Этот перевал легче, склоны не такие крутые. А там ещё два дня работы - и выходим на Прорву. До устья останется километров пятнадцать. Вот, смотрите! - показал на карте - Здесь остаётся около семи сантиметром. По тайге это будет чуть больше, чем четырнадцать километров.
   Решено - сделано. Мы начали подъём на очередной перевал. Поднялись часа за два. Время, судя по тени, четвертый час. Сели покурить. Я сделал записи в полевую книжку, отметил путь на своей карте. В этот момент Коля так спокойно сообщает:
   -Вот внизу, под скалой, медведь пасётся! - И уточнил. - Там, где на солнцепеке трава уже выросла.
   - Миша, - обратился я к Разумовскому, - ты у нас уже знаком с медведями. Сходи! Может, повезёт? Маралы к нам не придут, лоб не подставят. Сколько у тебя жаканов?
   Михаил призадумался. Давно ли он орал и руками махал перед носом зверя. Риск большой. охотиться на топтыгина с одностволкой при четырёх патронах на открытом месте. Это не тот медведь, что в цирке на велосипеде катается и одну морковку ест!
   - Пойдем вдвоем? - Спросил или предложил я.
   Он молча взял ружьё, и мы пошли вниз. Наказали придержать Булата, чтоб не угнал добычу. Два Николая остались на перевале. Оттуда хорошо было наблюдать за происходящим.
   Спуск оказался достаточно простым, мы быстро дошли до подножья склона. До медведя осталось метров двести открытого пространства. Это пологая ложбина с сугробом грязного снега и обилием крупных серых валунов. Миша постоял, посмотрел, потом отдал мне ружьё и патроны. Осторожность взяла верх. Никто предполагать тогда не мог, что через два месяца Миша встретит медведя почти лицом к лицу (к морде!) с подмоченным патроном в стволе.
   Старшим в группе был я, мне и отвечать за выполнение маршрута и за людей. А есть хочется ещё с раннего утра. В армии я всегда стрелял "на отлично", поэтому решил попробовать.
   Пригибаясь и приседая, прокрался, насколько позволяла местность, и сел. Медведь то опустит голову в траву, то поднимет и спокойно жуёт. Я выбирал моменты, когда он рылся в траве, и перебегал вперёд. Дальше мне преградил путь длинный сугроб, на котором медведь вполне мог меня обнаружить. Из охотничьих рассказов я знал, что зрение у него неважное, но боялся, как бы он не учуял меня, пропахшего потом и дымом. Наконец, выбрал момент, скатился к нему ещё на десяток метров и залёг за валун. Валун серый и шляпа у меня серая. Замаскировался, как на войне. Прикинул расстояние, решил - достану. Прицелился и выстрелил. Медведь встрепенулся, покрутил носом, поозирался, но остался на месте. Видимо, принял выстрел за гром. Через несколько минут он продолжил спокойно щипать траву. Я взял прицел чуть повыше и ещё раз выстрелил. Зверь подпрыгнул и кинулся вскачь в мою сторону. Голова его на бегу моталась, то вниз, то вверх. Я бесконечно долго ловил её на мушку, выстрелил - мимо! Остался один патрон. Решил стрелять теперь только в упор. Зверь уже близко, видны крохотные чёрные глаза. Я уже готов был нажать на курок, как слева от меня что-то мелькнуло. Через мгновение Булат с лаем почти пролетел перед медведем, развернулся и сразу оказался у его хвоста. В этот момент зверь подставил мне бок, и я успел выстрелить. Расстояние было не более десяти метров. Я-то думал, что после такого выстрела медведь сразу упадёт. Но он как будто ничего не почувствовал и погнался за собакой. Булат "повёл" его от меня вниз по логу. Я побежал к Мише в гору. Кричу, чтоб он отдал остальные два патрона. Он же подумал, что за мной медведь гонится: стоит в нерешительности - убегать или нет? Когда мы разобрались и выбежали на открытое место, медведь уже в полукилометре от нас пересек ложбину и, не обращая внимания на собаку, побежал в гору. Выбежал на снег и упал. Вскоре прибежали Гуляр и Коля. Мы посидели, передохнули и пошли смотреть трофей. До него было далековато.
   - Смотрите! - Показал Коля на медведя. - Там Булат теребит его уже за уши. Значит можно подходить. Он уже готов.
   Только мы направились вниз к своей добыче, как с противоположного склона туда же направились ещё два крупных медведя. То ли брат с сестрой, то ли муж с женой? Второй вариант для нас опаснее. Они появились из-за перевала. Идут не торопясь, на собачий лай не реагируют. И Булат увлёкся добычей, тоже их не замечает.
   - Вот те на! - Пригорюнился Михаил. - Я уже настроился на сытный обед. Видно, напрасно.
   - Ребята, надо уходить отсюда! Они как кровь учуют - на нас нападут, - прокомментировал ситуацию Шарафетдилов.
   Ситуация действительно стала опасной, но и отступаться от мяса тоже нельзя. Нам добираться ещё четыре дня, а продуктов уже почти нет.
   - Давайте, - говорю, - попробуем их отпугнуть! У нас два котелка, лоток деревянный. Два патрона с дробью для шума сгодятся.
   Большинством голосов предложение было принято. Такие встречи с медведем были для нас не в диковинку. Обычно стоило поднять шум, как они уходили. Вполне возможно, что после длительных маршрутов по тайге, мы выглядели так, что от нас даже звери шарахались как воробьи от огородного пугала.
   Расстояние между нами и медвежьей тушей большое. Мы выстроились в шеренгу и с криками, колотя в котелки ложками и размахивая руками, побежали вперед. Пробежали метров сорок и остановились. Медведи продолжают спускаться. Мы выстрелили в воздух и продолжили "психическую" атаку. Ещё пробежали столько же. Звери сели. Сидят и с интересом смотрят: что за дикари там прыгают? Мы продолжили "концерт". Забежали на громадную гранитную плиту, стали прыгать, стучать, кричать. Один косолапый, передний, несколько минут внимательно слушал и смотрел, потом вдруг развернулся и крупными скачками, как кошка, быстро скрылся за гору. Издалека он был такой симпатичный, как плюшевый. Другому выступление понравилось больше, и он продолжал сидеть. Николай Васильевич предложил ещё раз выстрелить в его сторону. Я выстрелил и, наконец-то, убежал второй.
   Дальше дело пошло быстро. Михаил и Николай Васильевич быстро разделали тушу. Нарезали крупных кусков мяса. Мы набрали его сколько смогли унести, и ушли вниз по логу до кедрача. Перед этим Миша подал мне медвежье сердце:
   - На, Гена, угости Булата! Если бы не он - неизвестно, как бы охота закончилась и где бы ты сейчас был. Булат вырвался у Николая сразу после первого выстрела и умчался вниз, в долину. Вот, смотри! - Он показал на ладони два жакана. - Вторым выстрелом ты попал чуть ниже лопатки. Пуля застряла в лапе, даже кость не раздробила. Далековато стрелял. А вот четвёртая прошила его наискосок всего: от правого плеча до левой задней лопатки. Он бы тебя успел разделать с разбитыми лёгкими и желудком. Там ещё что-то разворочено, кишки все порваны. И после этого он пробежал полкилометра!
   - Миша, я знал, что это опасно!
   Год назад уже был подобный случай. Я взял в маршрут чужую двустволку. На высокогорной равнине, в верховье речки Анягус, рабочий увидел вдалеке оленя. У нас, как всегда бывает у геологов, была лицензия на отстрел одного копытного. Я решил, что пора её использовать. Оставил рабочего с рюкзаками и полевой сумкой и побежал низинкой. Место, где бродил олень, я запомнил. Подкрался, а его нет. Потом над травой показалась бурая спина. Марал, решил я, пасётся в овражке. Но из овражка на мою сторону вышел огромный медведь. Было между нами не больше двадцати пар шагов. Я взвёл курки, взял его на прицел, а стрелять боюсь. Притих за кедром. В этот же район параллельным маршрутом шёл Михаил. При нём всегда был охотничий карабин. Как только издалека он увидел меня, то оставил рюкзак Ярлыкову - технику-геологу, и побежал на помощь. Медведь к этому моменту снова спустился в овражек. Я только показал пальцем, куда медведь ушёл, Михаил бегом подбежал к оврагу. Медведь резко развернулся, встал на задние лапы в трех шагах от Михаила. Выстрел - и пуля попала ему между глаз. Мясом потом загрузили три вьючных лошади. Но там не было такой необходимости, как сейчас у нас.
   Ушли мы достаточно далеко, устроились под могучим кедром. Мясом занялся Николай Васильевич, остальные пошли готовить дрова для ночного большого костра и для кухни.
   Ломали пихтовые лапки, стелили "постель". Потом сидели, ждали когда приготовится мясо. А Николай Васильевич мелко его изрезал и варил в двух котелках долго-долго. Он уже тогда знал, что медвежье мясо может быть опасным, а этот наш трофей был подозрительно худым.
   Когда медвежатина сварилась, он всем выдал понемногу:
   - Перекусите, охотники! И по сухарику возьмите! Проверим, не заболят ли у кого животики. В нашем случае это грозит бедой.
   После ужина мы с Гуляром почти до рассвета варили впрок остальное мясо. Только под утро немного вздремнули. Позавтракали капитально мяском, напились чаю и отправились в путь. Про вчерашнюю травму я и не вспомнил бы, если бы каждый из идущих время от времени не интересовался:
   - Ну, как твоя нога?
   Два следующих дня мы шли маршрутами. К концу второго дня мясо доели. До базы оставалось менее пятнадцати километров.
   В последнее утро мы вытряхнули в лоток крошки сухарей, залили их кипятком, бросили туда последний сахар и выхлебали, как из корыта, ложками. После обеда прибыли на базу. Там только и разговоров было между рабочими, кто как медведя встретил и как мирно с ним разошёлся. Начальнику Николаю Ивановичу сильно не повезло. Вышли они, геолог и двое рабочих, выше зоны леса. На широкой нагорной террасе, перед гольцами, стоят отдельные могучие кедры да ущербные пихты. Трава в человеческий рост. Только Панарин вытащил карту, чтоб определиться - куда двигаться дальше, как в нескольких метрах от них над травой поднялась голова медведя. Николай Иванович выше ста восьмидесяти сантиметров, а медведь ещё выше.
   - Петя, бери его на прицел! - Приглушенным голосом сказал Панарин, а сам схватил фотоаппарат.
   Успел щёлкнуть один кадр, и голова медведя исчезла. Впереди только трава заколыхалась: косолапый удалялся. Только тут горе-фотограф увидел, что не снял крышку с объектива. Ещё на Колыме мечтал сфотографировать медведя! И такой кадр упустил!
  

МАГНИТНАЯ ГОРА

  
   Следующий маршрут нашей группы в верховье речки Гришкиной был почти прогулочным: шестидневным. От самого маршрута впечатлений не осталось. Рядовое задание. Шарафетдилов и Разумовский шлиховали пески и галечники в речке и её небольших притоках. Мы с Николаем лазили по склонам, изучали скальные выходы. На четвёртый день, в первой его половине, мы поднялись на перевал. Дальше наш путь лежал вниз. По долине речки Васькиной мы должны были прийти на базу. Вскоре поднялись на перевал и шлиховщики.
   - Смотри, Гена!- Показывает мне какие-то образцы Николай Васильевич. - Это же магнетит! Весь ручей наполнен такими обломками. Шлих отмоешь - горсть железа. Попробуй, поднеси к компасу!
   Я убедился, что это действительно железная руда. Прошёл по одному косогору, по-другому. Скал нет, вся верхняя часть горы покрыта дресвой. На склоне главного хребта, если на него смотреть с юга, заметил полого наклоненное чередование пластов, как стопка блинов. Каждый "блин" толщиной от трех до пяти метров. Один "блин" гранитный, другой - магнетитовый.
   - Николай Васильевич! - Кричу издалека. - Мы открыли месторождение! Магнитную гору!
   Отобрали образцы для исследований, часть из них я положил на лист бумаги (вырвал из полевой книжки) и оставил на самом видном месте. По моим подсчетам, завтра или через день в этом месте должен пройти Арнольд Данилович. Наши маршруты здесь пересекались.
   Мы направились в сторону долины речки Васькиной, а там опять медведица с медвежонком. Прямо на нашем пути! Мы подняли шум, крик. Мама-медведица сразу поддала своему ребёнку лапой под зад. Тот скатился по чистому склону до подножья, она его догнала и ещё раз турнула. Ниже начинался лес, и они затерялись в кустах. Дорога освободилась.
   Отличительной особенностью склона при спуске было обилие дресвы. Она толстым слоем покрывала склон от водораздела до подножья крутяка. Спускаться по такому склону было одно удовольствие. Шли мы как в сапогах-скороходах: один шаг - и метров пять, а то и десять катишься вниз вместе с дресвой. Естественно, за это открытие, а оно фактически было сделано Шарафетдиловым при моём участии, никто из нас не получил и простого "спасибо". Месторождение было отнесено к забалансовым, т.е. до будущих времён. К тому же, в то время отсутствовали методы разделения (обогащения) титана и железа из-за близости их химических характеристик. Позже, на примере открытия якутских алмазов и уникального месторождения полиметаллов в районе устья Ангары, я видел, что при дележе наград и лауреатских званий в списке награждённых всегда не остается места истинным первооткрывателям - ни начальникам, ни геологам полевых партий. За такими историями одно время наблюдала вся геологическая общественность. Награды забирали министры, их заместители и руководители рангом чуть пониже. Естественно, помощь техников-геологов при дележе денег не требуется. Это только в пьесе "Машенька", которую я смотрел в детстве, всё так красиво показано: нашел месторождение - получи премию. В реальной жизни премию надо выбивать, выцарапывать, выпрашивать.
  
  

ТРЁХНЕДЕЛЬНЫЙ МАРШРУТ

  
   В середине июля старший геолог Арнольд Шелковников разделил оставшуюся для исследований территорию на четыре части, по количеству геологических отрядов. Моему отряду достался участок от устья р. Катун вверх около тридцати километров, затем перевал через высоту 2608 метров в долину Запевалихи. За двадцать два дня мы должны были изучить площадь около шестисот квадратных километров. В организационном отношении это получалась экспедиция в экспедиции. Группа отправилась в прежнем составе. Первые пять дней нас сопровождал, как и в предыдущем маршруте, Саша Калинин и Валет при нём. Для начала мы на двух лодках поднялись до устья Запевалихи. В старой-старой охотничьей избушке подвесили под потолок мешок рожек, почти полный брезентовый мешок сухарей и кулёчек сахара. Свою лодку, которую делал Разумовский, затащили подальше от берега, оставили для дальнейшей работы и возвращения на базу. Затем вернулись на устье Катуна. Под двумя развесистыми кедрами развели костёр, перекусили. Перед уходом устроили из двух жердей "полати" на высоте около двух метров. Положили на жерди ещё мешок с сухарями (на обратный путь) и отправились в маршрут вверх по долине Катуна.
   На первом же километре звериная тропка по левому борту реки круто пошла в гору. Воду мы не видели, она глубоко в ущелье катилась с большим шумом, перекатывала крупные валуны. Слышно было только как огромные камни, перекатываемые течением, стукаются друг с другом. Долина представляла собой узкую щель в скале с крутыми берегами. Через пять километров она резко расширилась, речка стала спокойной, дно устелено средней величины галечником. Катун вдруг стал похож на речку равнин, хотя мы вышли на одну из нагорных террас. Проходимость стала отличной.
   На другой день мы с Шарафетдиловым наметили следующую стоянку. Выложили из рюкзаков лишний груз и разошлись в горы налегке. Сашина задача - перенести всё это и мешок сухарей на следующую стоянку. Так мы последовательно отрабатывали территорию: день - левобережье от реки до водораздела, на другой день - правобережье. И смена лагеря.
   Конечно, не обошлось без медведя. На пятый день обе собаки увязались за нами. Мы с Николаем поднялись по узенькому гребню уже достаточно высоко, Валет шел за нами, а Булат вдруг далеко внизу поднял лай. На открытой поляне, заваленной крупными, более метра в поперечнике, глыбами, мы увидели, что он опять "поймал" медведя. Мишка крутится на одной такой плите, а Булат мечется вокруг и всё пытается укусить его сзади. Валет сразу засуетился, по гребню бегает, поскуливает. Ему из-за кустарников "поле боя" не видно. Мы с трудом указали ему направление, и он чуть не кубарем помчался вниз. Булату игра с медведем надоела, он уже бежал в это время к нам. Интересно было наблюдать: они встретились, остановились, о чём-то "поговорили". Булат побежал нас догонять, Валет побежал за медведем. Потом он ушёл в лагерь, к хозяину.
   На шестой день утром Сашу нагрузили каменным материалом и различными пробами (лишнего едока нам уже не надо) и с Валетом отправили на базу. Сухари разобрали по рюкзакам. Теперь каждый вечер во время ужина повторялась одна и та же неприятная история.
   - Гена, что-то масла в каше мало! - Начинал поднывать Николай Васильевич. - Совсем не чувствуется! Добавим ещё?
   Я ему показывал туесок, где масла было уже не богато, но на другой день всё повторялось. Тогда я предложил разделить продукты, тем более, что сходиться на ночевку стало далековато и им, и нам. Тут ещё и погода несколько дней как испортилась. Первые восемь дней ночью тучи закрывали небо, днём светило и грело солнце. Теперь же небо прояснялось к ночи. Появились красивые большие звёзды, и стало холодать.
   У нас с Колей положение было лучше. Мы раньше стали завтракать и отправляться в горы, в гольцы. Мы поднимаемся выше, под нами появляются белые тучки. Выходим на высоту более двух километров. Под нами всё скрыто уже серыми тучами. Там дождь. Иногда и на нас налетали облака. Одежда сразу покрывалась мелкой водяной пылью. К полудню тучи рассеивались, мы в это время уже спускались в лес и шли по траве, мокрые по пояс. А шлиховщики заканчивали день мокрые, как говорится, с головы до пят.
   Странные вещи стали твориться с продуктами: они убывали стремительно. Было впечатление, что их кто-то поедает в рюкзаке, пока мы идём: утром, вроде было больше, а вечером - вообще есть нечего.
   - Всё! Николай! - Обрадовал я парня. - Ужинать будем на берегах Запевалихи. Сейчас идём на высоту 2608 метров!
   Ночевали мы на высоте около 1300 м. Осталось подняться ещё на полтора километра, а потом спуск. Мы оставили по кусочку сахара, по сухарику, остальное съели.
   Подъем оказался сложным, но одолели. Последние метры карабкались, помогая ногам руками. Солнце уже перевалило далеко за полдень, когда мы вышли на заданную высоту. Вид с этой вершины оказался изумительным. Точное описание местности коротко сделал Коля:
   - Хребты - как спина у колхозной лошади!
   По одному из таких хребтов нам предстояло пройти несколько километров на север, затем - спуск в долину Запевалихи. В её устье у нас продукты, сухари, сахар. Ширина хребта - несколько метров, слева и справа - отвесные стенки, высота над склоном, где на откосах начинаются развалы глыб - метров двести. Для спуска мы долго искали отрог - хребтик, который отходит от главного хребта и полого спускается к россыпям. Выбрали, как нам показалось, подходящий. Он походит на конёк, на тот, что почти на самом верху Второго столба под Красноярском. Только несколько длиннее, метров на двести. Ширина конька метра полтора, склоны - вертикальные стенки. Прошли вниз около пятидесяти метров. Уступ. Надо спрыгивать почти на два метра. Я прикинул: если дальше будет ещё уступ, то вверх мы сможем вернуться. Спрыгнули. Дальше - ещё уступ, повыше. Если спрыгнуть тут, то обратно возврата уже не будет. Впереди ещё остается около сотни метров. Долго присматривались: как же наш хребтик оканчивается? Показалось, что уступов больше нет. Решили спрыгивать ещё раз, и тем самым отрезали себе путь назад. Оказалось, что скала обрывается уступом. Теперь надо прыгать с высоты не менее пяти метров. Внизу, на откосе, навал камней.
   - Да, Коля, влипли однако! Обратно пути нет, да и поздновато уже. Не ночевать же здесь! Будем прыгать! Давай, раздеваемся, всё складываем в рюкзаки. Телогреечку свою завяжи кульком, котелок вытащи!
   Внизу я выбрал два валуна под скалой и перед ними бросил все мягкие вещи. Отдал Коле полевую сумку. На мне остались трусы и ботинки.
   - Ну, всё, Коля, я полетел! - Прицелился и прыгнул на рюкзаки.
   Получилось удачно. Я подправил место приземления. Коля сбросил котелок и сумку. Прыгнул и благополучно приземлился. Всё же было тревожно: любое повреждение ноги грозило крупной бедой.
   В сумерках мы спустились до кедрача, развели костёр. Вскоре подошли взволнованные Николай Васильевич и Миша. У них перевал получился легче, но напугал медведь. Снова мы вместе обустроили ночлег. Мы с Николаем проглотили остатки сухариков и сахара. Гуляр взялся варить грибы. Потом угощал и нас, но я и Коля отказались. Опасались, не случилось бы расстройства желудка. Я к тому времени вообще грибов никогда не пробовал.
   Перед сном товарищи рассказали нам про медведя. После перевала они дошли до леса и попали на грибное место. Насобирали, присели перекурить. Вдруг кусты раздвинулись, и не далее чем в двадцати метрах вышел огромный медведь. Миша взял на изготовку ружьё, приготовился стрелять. Гуляр встал рядом. Бежать бесполезно. Повезло им. Медведь оказался сытым и добрым. Он посмотрел на них и тут же ушёл. Люди тоже быстро оттуда смотались, подальше от грибной поляны, и набрели на наш костёр.
   История с медведем получила продолжение на другой день. Миша в маршруте увидел птицу на дереве и решил её подстрелить. Есть-то хочется! Прицелился: щёлк! И осечка. Шарафетдилова всего сразу затрясло, он побледнел так, что не смог стоять и сел.
   - Миша, медведь-то, если бы захотел, сожрал бы нас! - Пробормотал он в ужасе.
   Задним числом с ним приключилась истерика.
   За день пройти всю Запевалиху у нас не получилось. Много времени в маршруте отнимают записи. Уже к вечеру обнаружили рудопроявление галенита. На другой день быстро добрались до избушки. Лодка на месте. Я скорее за сухарями, а там! ... Весь мешок покрыт плесенью, на мокром мешочке сахара - целый рой ос. В избушку зайти страшно. Пришлось
   надевать накомарник и заматывать руки. Иначе - закусают. Расстелили тент от палатки, вытряхнули сухари, начали выбирать съедобные. Половину выбросили, остальные разложили сушить на брезент, на солнцепек. Про голод сначала забыли. Нам же ещё шесть дней работать! Чуть позже подошли шлиховщики, успели к обеду.
   На другой день мой маршрут начался напротив устья Запевалихи. В десять утра начали подъём и только к семи вечера буквально выползли на вершину, на отметку около 2300 метров. Вершина плоская, куда ни глянь - камни. Лес, где можно костёр развести, виден далеко внизу. До темноты туда не успеть. Наткнулись на большой камень, спрятались за ним от ветра. Вскоре пошёл дождь со снегом.
   - Всё, - говорю Николаю, - обедать и ужинать будем завтра!
   Накрылись мы тентом от палатки, обувь и портянки спрятали под себя, сели спина к спине. Погрызли сухарики. И - до рассвета. Булат рядом свернулся калачиком. Мы его звали под тент, он не подошел. Предлагали сухарь - отказался. Знал, видимо, что у нас продуктов с "гулькин нос".
   На рассвете собрались, упаковались и пошли на спуск. Полкилометра не прошли, как обнаружили кедровую рощицу. Кедры не выше пяти метров высотой, усыпанные уже созревшими шишками, выросли на небольшом уступе, вроде терраски. Под ними толстый слой хвои. Тут же рядом в углублениях камней полно дождевой воды. Мы согрелись, перекусили, орехи пощёлкали. Пригрело солнышко, и мы вздремнули. Проснулись - день уже клонится к вечеру. Остались в этом высокогорном уютном уголке ещё до утра. Маршрут, отдохнувшие и выспавшиеся, завершили своевременно.
   Дальше нам с Шарафетдиловым оставалось по последнему двухдневному маршруту. Мы все сплыли вниз по реке. Первыми вышли из лодки мы, а шлиховщики уплыли вниз ещё около пяти километров. Там ставили для нас лодку в устье небольшого ручья, а сами ушли его шлиховать. На следующий день выйти на берег Казыра они должны ещё ниже. Дальше оставалось около двадцати километров по реке до устья Катуна, где мы оставили под кедрами сухари.
   Этот двухдневный маршрут мы с Колей и Булатом отработали почти без приключений. В одном месте обнаружили нечто похожее на "железную шляпу" - на небольшом участке все горные породы были окрашены в жёлто-коричневое лимонитом и гематитом. ( Позже в пробах спектральный анализ показал повышенные содержания индия - редкого металла.) Километра четыре оставалось до конца маршрута. Булат, видимо, тоже
   устал и не бегал резво по тайге, как раньше. Один раз он быстро рванул в сторону, встал на задние лапы, высматривая в траве мышь. Не поймал. А тут почти из-под наших ног выскочил зайчишка. Булат в два прыжка его настиг и через секунду положил перед нами. Я уложил зайчонка в свой рюкзак, и мы без задержек пошли к лодке. Вышли на берег, Николай пошёл за лодкой - она была недалеко в кустах, я разделал зайца, приготовил дрова. Хватился - нет спичек. И тут вспомнил, что когда зайца затолкал в рюкзак, то вынул свитер и положил на траву. В нём были упакованы курево и спички. Там свитер и остался. Возвращаться искать - бесполезно.
   Причалил к берегу Николай. Мы разожгли костёр, мало-мало поварили зайца и дожёвывали его уже в лодке. Ниже по реке нас ожидали голодные шлифовальщики. Они быстро запрыгнули в лодку. Гордые, что выполнили задание, мы поплыли по перекатам к мешку с сухарями. Каково же было наше удивление и разочарование! Мешка под кедрами не оказалось. Исчезли сухари, на которые мы так рассчитывали! На кострище, где мы три с лишним недели назад варили кашу, "вор" оставил улику - отпечаток огромной задней лапы. Мы осмотрели ближайшие заросли, но даже обрывков от брезентового мешка не нашли. Не тратя драгоценного времени, мы снова сели в лодку и усиленно начали грести вниз по саянским перекатам. Пришлось терпеть ещё около трёх часов. На базе в этот день собрались не все. Не прибыли отряды геолога Арнольда Шелковникова и техника-геолога Ивана Вьюжанина.
  

КОТЕЛОК

  
   Арнольд Данилович Шелковников из маршрута появился на базе на другой день после нас. Не теряя времени, он сразу взял, что называется, с места в карьер. Всем уже к вечеру на картах обозначил следующие маршруты, каждый из которых оказался девяти- или десятидневным. Моему отряду выпал район рек Татарка и Маётка. Машрутным рабочим на этот раз ко мне назначили Петра Филиппова, младшего брата Кирилла, пришедшего на Прорву ещё в марте. Оба брата рослые, физически крепкие парни. Пётр все лето работал с начальником, но Николай Иванович Панарин приступил к ликвидации базы и ему маршрутный рабочий стал уже не нужен. Моего юного помощника Колю присоединили к шлиховщикам. Жизнь - штука сложная. Вдруг ему пригодится и эта специальность? Остатки продуктов на складе поделили по отрядам, выдали по минимуму. Наш с Петром маршрут соприкасался с маршрутом шлиховщиков теперь только в начале и в конце пути. На другое утро впятером - я, Пётр, Николай Васильевич, Коля и Миша - отправились вниз по Казыру. В июне мы эти саянские перекаты уже проплывали на плоту. В августе волны на стрежне стали меньше, но перекаты всё так же следовали один за другим. Течение сохранилось стремительное. Отплыли от базы уже более десяти километров. Булат лежал на дне лодки, ему берегов из-за бортов не было видно. Вдруг он резко выскочил из лодки и поплыл на правый берег. До берега было не менее ста метров. Коля на него ругался, звал обратно, но бесполезно. Мы видели, как он выскочил на берег и с лаем кинулся в чащу на какого-то зверя. Мы долго звали его хором, но лай быстро удалялся вглубь тайги. Стало понятно, что Булат гонит сохатого или марала. на берег Булат больше не появился. Мы его ждали, громко звали, но вынуждены были плыть дальше: продуктов у
   нас с самого начала было в обрез, а работа была расписана на каждый день. Решили, что он сам найдет нас.
   Проплыли знакомые крутые повороты. Посмотрели ещё раз на то место, где нашему плоту в июне обломило кормовую гребь. Река здесь делает не просто крутые повороты, а очень крутые. Перед поворотами вода катится по перекату, как с горы. Вначале струя ударяет в скалу на правом берегу, и, отражаясь от неё, накатывает на левый. Лодка вместе с мощным потоком от правого берега катится, как с катушки, и вылетает на пригорок на левом берегу. Так и кажется, что лодку вот-вот выбросит в кусты. Однако вода круто сваливает вместе с лодкой направо, далее - снова резкий поворот налево. Натуральные американские горки. Но без страховки! Одно неверное движение и - катастрофа.
   В шести километрах выше устья речки Яшкиной мы с Петром высадились на левый берег. Николай Васильевич с Мишей и Колей уплыли дальше вниз по течению, до устья речки Татарки. План был такой: Они для нас оставляют лодку в устье Татарки, а сами уходят работать. Их задача - опробовать русловые пески двух рек - Татарки и Маётки. Наша задача - описать геологию долины Татарки, выйти маршрутом к лодке и плыть вниз. Встреча была запланирована в десяти километрах ниже устья Татарки. Далее - сплав до базы в устье Верхнего Китата. Это было завершением очередного полевого сезона.
   Всё ясно, но вначале надо было пройти девятидневный маршрут, дойти до истоков речки Татарки. Перед тем как отправиться в горы, мы с Петром посидели на берегу, надеялись на возвращение Булата. Не дождались и отправились в путь. В первой половине дня (по графику) нам надо было пересечь небольшой хребет и выйти на ту же Татарку, но уже в десяти-двенадцати километрах от её устья, т.к. на этом отрезке её долина вытянулась почти параллельно долине Казыра. Эту часть программы мы выполнили часам к трём, судя по солнцу. Тень показывала уже азимут 230 градусов, а часов у нас не было.
   Вышли на берег, я снял рюкзак. Надо разводить костёр, варить рожки. А напарник стоит и как-то странно на меня смотрит.
   - Петя, что ты у меня высматриваешь?
   -Гена, а котелок ты взял из лодки? - Вдруг спрашивает он.
   Я опешил!
   - Да ты что? Котелок у нас всегда носил Коля. Я уже к этому привык, и о нём никогда не думал, собираясь в маршрут. Вот это здорово! - После минутного замешательства подвел я итоги. - Значит так: котелок остался в лодке. Лодка от нас в двенадцати километрах. Проходимость по тайге - три километра в час. Чтоб за ним сбегать, требуется день.
   - Да, ты понимаешь, Геннадий, у нас тоже всё лето котелок был в рюкзаке у Андрея. И я тоже к этому привык. Положил в лодку и забыл. Ты знаешь, этот Андрей - чудной парень! - Перевёл он разговор в другую плоскость.
   - Что будем делать? - Перебил я его. - Если пойдём за котелком, мы потеряем день. Нас Николай Васильевич будет ждать где-то на берегу целые сутки. Могут нас посчитать погибшими. Потом скажут: "они заблудились или их медведь задрал". Сбегают за лодкой и поплывут на базу за народом. Все искать пойдут!
   - Ну и дела!
   Пётр приуныл. Мы присели на берегу, погрызли сухариков, запили водой с сахаром. И тут я вспомнил о москвичах и о банке сгущёнки, которую видел у них в лагере. Появился вариант, до некоторой степени авантюрный.
   Случилось это несколько дней раньше, в маршруте, в котором Булат "угостил" нас зайчатиной. Мы были уже в самом дальнем его конце, в горах, у верхней границы леса, когда вдруг обнаружили человека. Если бы мы увидели гориллу, то не так сильно удивились. Выше нас на склоне действительно сидел человек и наблюдал за нами. Я с опаской вступил с ним в переговоры. Видно было, что он нас тоже боится, но спустился пониже. Когда мы его разглядели поближе, то оказалось, что он прилично, по таёжным понятиям, одет и даже побрит. В руках - геологический молоток. То, что он нас опасался, было понятно: мы уже три недели бродили по тайге, умывались только росой, и при нас ещё странный пёс, похожий на овчарку или на волка. Внушать доверие могла лишь Колина юная физиономия. Всё стало ясно, когда и он увидел мой геологический молоток. Быстро выяснили ситуацию. Оказалось, что на части нашей территории более детальные работы проводит геологическая партия из Москвы. Мы все грузы перевозим на лодках и таскаем на себе, ночуем у костра под кедрами (более пятидесяти ночей за сезон), а москвичи сюда заехали из посёлка Верхние Гутары на вьючных оленях. Живут в палатках, спят в спальниках, голодом себя не морят. К вечеру мы набрели на их лагерь. Я на своей карте пометил площадь, где наши работы накладываются. Нам хозяева лагеря даже чаю не предложили. Сами они пили чай со сгущённым молоком. Около кухни, у костра, стояла "корова" - трёхкилограммовая банка из-под сгущёнки. Мы ушли от них километра за полтора, встретились с Шарафетдиловым и заночевали под кедром. На ночь заготовили около кубометра дров. Обычно для ночного костра мы разбирали, кедровые пни, ломали тонкие сухостои (кроме пихты и березы). Всё это складывали в пяти метрах от кедра, под которым стелили пихтовую "постель", и поджигали. Тепла хватало на всю ночь, только надо было раза два вставать и подправлять костёр.
   Таким образом, из разговоров с москвичами я узнал, что наш маршрут дальше в горах пройдет по тем местам, где они уже побывали, может быть даже в этом году. Всё это я рассказал Петру.
   - Ну, как ты думаешь? - Начал я рассуждать вслух, обращаясь к нему. - Продержимся мы девять дней на сухом пайке? Кружки есть, воды навалом. Вдруг да повезёт? Там выше по речке должны быть стоянки москвичей. За два дня мы должны до них дойти. Наверняка какие-нибудь консервные банки найдём. Шишки кедровые поспели, тоже еда. Пойдём?
   Пётр согласился. А что ещё он мог сказать? Мы вынули из рюкзаков две упаковки крупы граммов по четыреста - лишний теперь груз. К тому же рюкзаки нам выдали на всё лето по вместительности чуть больше обычной авоськи. Привязали кулёчки под кедром рядом с ручьём в надежде, что их увидят шлиховщики. Они должны пройти здесь через два дня. То-то им будет подарок! И мы отправились по маршруту.
   Остаток дня Пётр шёл за мной и всю дорогу щёлкал орехи. Одну шишку очистит, поднимет другую. Видимо, вчера был ветер, и их валялось много под каждым кедром. Шишки были крупные, спелые, с чуть синеватой "чешуей", хорошо выделялись на зелёной ещё траве. У меня на ходу шишками заниматься не получалось. Надо следить за маршрутом, за особенностями рельефа, за тропкой, за геологией. Каждые полкилометра надо садиться и описывать пройденный отрезок, выписывать этикетки к образцам и пробам. Ещё далеко до заката солнца выбрали место для ночлега, собрали дрова на костер. Пытались в кружках вскипятить чай - не вышло. Поставить в костер кружку ещё можно, а вытащить голыми руками не получилось. Пробовали зажимать палками, но если не опрокинется кружка, то половина выплеснется. Одна морока. Поели сухарей, запили снова водой с сахаром и, грызли орехи, долго-долго изучая звёзды на небе.
   - Ну, теперь расскажи про чудного Андрея! До утра ещё далеко! - Попросил я.
   - А ты видел, в чём он ходит всё лето? На нём брезентовые штаны и такая же куртка, на ногах резиновые чуни. Комаров и мошек он не замечает. Хариуса только вытащит из воды, тут же съест ещё живого. Ему и соль не нужна. На кедр вот недавно за шишками полез. Кедр толстый, внизу без сучков. Так он залез на соседнюю пихту, на макушке раскачался и перескочил на кедр. Ты вот, Гена, берёшь образцы маленькие, а Николай Иванович - по полкило каждый камень. Андрею их в рюкзак складывай хоть сколько, он их как бы и не замечает.
   - Петя, ему можно было. Я имел в виду Панарина. У него вон какие два помощника, а у меня всё лето был только Коля. Сравни его и себя. Да и я против вас с Андреем - хиляк. Много таких образцов утащили бы мы? Это в учебниках академики расписали, какие образцы геологи должны отбирать. Они как работали? Выезжает ученый муж в тайгу, плывёт по реке, точнее - сидит в лодке, а другие упираются. Его семеро мужиков обслуживают. Увидит такой исследователь скальное обнажение - полдня делает зарисовки, описание, отберёт два-три образца. Мужики ему в это время самовар приготовят. На другой день ещё одно обнажение изучит. Потом книжку напишет и будет всех учить, как надо работать. Это было при царе-горохе! Ферсман, старший и младший Обручевы ещё могли так работать. Сейчас время не то, а я не академик.
   На второй день вышли с раннего утра в надежде найти лагерь москвичей и банки. Наткнулись на стоянку как раз к обеду. Пока я сидел, описывал маршрут, Пётр обшарил все кусты и нашёл две плоские баночки из-под рыбных консервов. Мы ржавчину с них песком отдраили, затем прожарили на костре. Рожки варить в таких банках не получилось, но
   сладкого горяченького чаю попили. К сухарям теперь добавилось масло, дело пошло лучше.
   Солнце в узкую V-образную долину, где мы заночевали, заглядывает поздно. На следующее утро мы не стали спешить, выждали, пока подсохнет роса. Питались кедровыми орехами с горячим чаем. Решили, что жить можно. Это был уже третий маршрутный день. От ночёвки прошли не более пяти километров и снова вышли на стоянку геологов. Пётр сразу меня обогнал, пошёл шарить по кустам, а я сел записывать, упаковывать пробы и образцы.
   - Генка! Генка! - Вдруг заорал Пётр во всё горло. - Банка!
   Бежит ко мне радостный такой! В руках большая блестящая банка.
   - Петя, а она целая? - Я еще не верил в удачу.
   - Нормальная. Живем, Генка! Разводи костер, еще раз завтракать будем! - И он побежал на речку мыть банку.
   Она и так была чистая, даже без следов ржавчины, а от сладкого молока её на несколько рядов, наверное, почистили звери и насекомые. Вместо дужки мы проделали пару дырок, за которые потом банку поднимали кончиками ножей. Дальше всё пошло нормально. На пятый день мы вышли к самому истоку Татарки, в дальний конец маршрута. Метров на пятьсот выше нашей очередной стоянки, на абсолютной отметке около 1700 метров лес кончался. Выше - тундра и голые скалы. (Все топографические отметки на картах делаются от уровня Балтийского моря). Заготовили кучу дров, натаскали их прямо целыми деревьями, которые плохо держались на корню. Петя наваливал на себя комель, а я практически только держался за вершинку. Пока варилась каша, брёвна перегорали как раз посередине. Мы их ещё раз укладывали на огонь так, чтобы снова пережечь пополам. И до утра дров хватало, пилить не надо, да и нечем. Обычно мы и топоры с собой не носили, обходились большими ножами.
   К ночи заморосил дождь. Утром мы встали и увидели, что перевал, через который нам сегодня "маршрутить", в снегу до самого леса. У нас дырявые сапоги. Штаны вышарканы до марли и защищают только от комаров и мошки. Вторые брюки, которые мы надевали на ночь для утепления, днём одевать бесполезно - намокнут, слипнутся; те и другие расползутся по швам.
   - Ну, и как тебе эта картина нравится? Что ты по этому поводу думаешь? - Спросил я у Петра.
   - А я сегодня опять во сне деревню видел, с девками хороводился. Все они, те девки, теперь вон за тем перевалом. Идти надо! - Отшутился он.
   Утро было хмурое, небо в облаках. В лесу ветерок. Нам надо преодолевать подъем, а затем и спуск по четыреста метров по вертикали. Следовательно, придётся пройти не менее полутора километров по снегу в летнем одеянии!
   Действительность оказалась значительно хуже, чем виделась от костра. На подходе к гольцам, ещё в лесу, мы шли почти по пояс если не мокрые, то сырые. Вышли на снег, на открытое место. Сразу подул ветер, перешедший наверху в метель. Ноги ставишь в рыхлый снег - спотыкаешься, проваливаешься или запинаешься. Руки голые и мокрые. Надо держать шляпу и закрывать уши. Я отбил от скалы по ходу пару образцов, они отлетели куда-то, пришлось искать, разгребая снег руками. Спуск оказался ещё хуже. Куда ни наступи - скользко или дыра между валунами. Того и гляди - подвернёшь ногу. Только прошли снег, вышли на камни - тут же выглянуло Солнце. Опять наступило лето. От камней и от нас повалил пар. Мы зашли в кедрачи, разожгли костёр, обогрелись и обсушились.
   Пощёлкали орехов с полчасика, и уже по сухому лесу продолжили путь.
   На седьмой день к вечеру обустроились на красивом берегу притока Татарки. До лодки осталось двенадцать километров. Снова щёлкаем орехи допоздна. Утром встали - опять зима. Густой снег большими хлопьями тихо падает на лес. Совсем как в опере "Иван Сусанин", когда главный герой поёт свою трагическую арию. По такой погоде продолжать маршрут - смерти подобно. Пётр поглубже вдохнул воздуха и решительно пошёл за шишками. На земле их засыпало снегом, надо трясти кедры. Делается это просто: любую валёжину что потяжелее приставляют верхушкой к корням дерева и с размаху комлем бьют по стволу. Шишки градом валятся на землю. Так он набрал шишек на весь день - и скорее к костру, сушиться.
   Решили пересидеть непогоду. Одни сутки у нас были в запасе, тем более, что мы уютно устроились. Несколько раз пили чай со смородиной и сахаром. Продукты были на исходе. Вспоминали про крупу, оставленную под кедром восемь дней назад. Шлиховщики её нашли, и она им оказалась очень кстати. На следующее утро снова сюрприз - наступило очередное
   лето. День выдался просто жаркий. К полудню мы были уже на берегу Казыра. Пётр пошёл рыбачить, а я - на поиски лодки. Нашёл её быстро. Под лодкой оказался не только котелок, но и сюрприз: из-под лодки навстречу мне вылез Бобик - чёрная собачонка, похожая на дворняжку. Она всё лето "работала" в отряде Ивана Вьюжанина. У неё в том отряде хозяин работал щлиховщиком. Как позже выяснилось, эта маленькая псинка, как и Булат, учуяла зверя на левом берегу, выскочила из лодки и была такова. В итоге Бобик тоже отстал от своей лодки, но выбрал правильное направление, когда пошёл искать хозяина вниз по Казыру и наткнулся на нашу лодку и подвешенные над ней вещи. Он правильно понял: раз лодка лежит на берегу, значит, люди появятся, и ждал нас, как потом выяснилось, не менее пяти дней. Я тогда ещё раз убедился, что собаки обладают не только рефлексами, но могут и самостоятельно решать сложные проблемы. Не меньше моего удивился и Пётр, увидев меня в лодке с собакой. Мы немедленно отправились вниз по реке. Голодные шарафедиловцы нас уже ждали. Мы, к сожалению, смогли угостить их только одним, последним, куском сахара. Теперь уже осталось недалеко до порога Щёки и там еще полтора десятка километров до места сбора всей партии на устье Верхнего Китата. Самая главная забота была - не въехать в порог. Но нас, как оказалось, поджидали. На берегу жёг костёр Саша Калинин. Мы выгрузили и перенесли вначале вещи, а затем перетащили волоком лодку по трёхкилометровой просеке. Мы шли по горизонтальной поверхности, но когда вышли к нижнему окончанию порога, то река оказалась на сотню метров ниже. Так круто на этом отрезке скатывается Казыр!
   Порог Щёки - узкое ущелье, прорезанное водой в скалах. До порога ширина реки более двухсот метров, а в "щеках" не превышает и двадцати. Вода с рёвом мчится под гору, струя бьётся то в одну скальную стенку, то в другую. Плоты, проходя через порог, рассыпаются на отдельные брёвна. Если попадёт в "щёки" лодка, от неё останутся только щепки. Я представил, сколько сил и времени потерял Кошурников на этом пороге. Потери, которые, может быть, и стали роковыми.
   Здесь на пороге Саша передал мне записку от Шелковникова, в которой нам с Петром был указан ещё один трёхдневный маршрут. Для нас уже были приготовлены продукты, а у Саши оказались даже нитки с иголкой. Мы с Петей быстро зашили дырки на штанах. На носки рваных своих сапог надели носки от резиновых сапог большего размера. Благо, старых резиновых сапог здесь было изобилие. После этого помогли ребятам спустить вещи и лодки с горы, и Миша Разумовский переправил нас на правый берег. Прямо от порога, не теряя времени, мы ушли в гору в очередной тридцатикилометровый маршрут.
   На этом маршруте скальных выступов было мало. Проблема была в поисках каменного материала. Приходилось копаться в корнях вывороченных ветром деревьев, искать "медвежьи" закопушки, в которых обычно бывает щебёнка коренных пород. В кедровых лесах их много, но здесь, в соболином заповеднике, почти всех бурундуков уничтожил соболь. Мало бурундуков - мало и закопушек. Другое дело - Западный Саян, где популяцию соболя сократили охотники и браконьеры. Бурундукам там живётся вольготнее, но от другого врага, медведя, защиты нет. Бурундуки устраивают норки под корнями деревьев, обычно под кедрами. Всё лето заготавливают продукты на зиму, сушат, укладывают в отдельной "комнате" - кладовке. Интересно наблюдать, как бурундук заготавливает орехи. Он бежит на вершину кедра, отгрызает шишки. Затем спускается вниз, их собирает, шелушит, набирает чистый орех за щёки и уносит в кладовку. Пустые орехи, порченые, с помутневшими пятнышками на каждом орехе, оставляют в шишках. Охотники говорили, что в некоторых норках находили до четырёх вёдер отборного ореха. (Видимо, тоже грабили бурундков?). Об этом хорошо знают и медведи. Обнаружив норку, они раскапывают её, рвут при этом корни деревьев толщиной 5-7 сантиметров. Хозяина, если не успел убежать, давят, а орехи выгребают. Я одного такого любителя орехов однажды чуть не захватил "на месте преступления".Это было в районе Буйбинского перевала в Западном Саяне. В 1952-м году я шёл маршрутом со студентом Виктором Лавриковым. Мы громко разговаривали и, видимо, спугнули медведя с разграбленной норы бурундука. Земля, выброшенная в отвал, была ещё сырая, на ней отпечаталась обширная медвежья задница. Видно было, как он сидел и выгребал орехи. Но не успел съесть всё, оставил нам около килограмма. Орехи были действительно отборные. В сохранившейся части "кладовки" они были переложены сухими листочками рябины.
   На третий день мы закончили маршрут на берегу Верхнего Китата, почти напротив того места, где два года ранее я умудрился заночевать на пляже. Мы прошли до устья речки, и нас переправили на базу. Барак и склад рабочие уже разобрали и начали строить из сухих брёвен плот. Через два дня вся партия должна сплавляться до Нижней Тридцатки или до Гуляевки. Поплывем, так сказать, на Большую Землю. Вся партия в сборе, нет только Булата. Николай ходит, как в воду опущенный. Такой пёс для охотников в этих местах ценится дороже нескольких коров. На другой день я отчитался за все маршруты перед Арнольдом Даниловичем и отправился по знакомой дорожке вверх по Китату к порогу. Два года назад я любил здесь по вечерам после работы отдыхать. Помылся в уже знакомых каменных "ваннах", переоделся. В ближнем кедраче набрал немного шишек. Они, падалки, валялись повсюду. Ещё осталось время, я сел на нагретые солнцем тёплые камни и долго смотрел на падающую со скал воду. На такие, падающие со ступеньки на ступеньку струи воды, можно смотреть бесконечно долго, как и на языки пламени в костре. Ещё один полевой сезон окончен. Что там впереди?
  

БУЛАТ

  
   Николай, самый молодой маршрутный рабочий Казырской партии, отправился в поход в верховье Казыра с собакой по кличке Булат. У его деда-охотника этот пёс был лучшим среди других охотничьих собак. Внешне он не был похож на сибирскую лайку. Сибирские лайки отличаются пышной густой шерстью. Уши у них торчком, хвост крючком. Для лаек каждый человек - друг. Булат больше был похож на уменьшенную овчарку. Шерсть гладкая, рыжевато-серая, хвост кверху не задирал, посторонних людей сторонился. Даже к знакомым, с которыми проработал всё лето, не подходил. Если кто-то пытался его погладить, сразу показывал оскал зубов и отходил к хозяину. Из чужих рук никакой пищи не брал. Снисхождение Булат сделал только для меня после нескольких наших совместных с Николаем маршрутов. Он, видимо, заметил, что мы едим из одного котелка, спим у костра спина к спине, разговариваем мирно.
   Я мог Булата и покормить, а вот из рук Миши Разумовского и Николая Шарафетдилова пёс не взял даже мясо медведя, добытого с его помощью. Если у нас с Николаем заканчивались в маршрутах продукты, наступало голодное время, Булат во время обедов и ужинов отходил в сторонку. Отойдёт, свернётся калачиком, на нас даже не посмотрит.
   - Ты не беспокойся за него, - объяснил мне однажды Николай, - он не пропадёт. Мы же его на ходу целый день не видим, а он мышкует и появляется только на привалах, да на ночёвках.
   Когда Булат поймал зайца, он, может быть, и был голодный, но принёс добычу и положил перед хозяином. Я был от него в восторге, но погладить поостерегся. Своё мастерство, отчаянность и ум Булат продемонстрировал и ранее, во время вынужденной охоты на медведя - увёл его в сторону от меня.
   И вот Булат потерялся. Его нет уже около десяти дней. Позже выяснилось - последними видела Булата группа Ивана Вьюжанина. Это было через два-три дня после того, как он выскочил из нашей лодки. Учуяв сохатого на берегу, он доплыл до берега и набросился на зверя. Сохатый стал уходить вглубь леса. Булат, видимо, гонялся за ним, ожидая хозяина, но охотники не появились. Разочарованный пёс бросил охоту и прибежал назад на берег. Поиски лодки и хозяина не увенчались успехом, и Булат решил вернуться на базу. Но на базе никого не было. Дело в том, что на следующий день после отплытия нашей группы Николай Иванович распорядился загружать плот и сплавляться вниз до устья Верхнего Китата. Базу на Прорве покинули все. К этому дню из дальних маршрутов по Дикому и Таёжному Казырам на базу не вернулся только отряд Ивана Вьюжанина. Для него оставили в бараке записку-распоряжение и продукты на столе на пару дней, чтобы хватило на дорогу до следующей базы. Барак крепко подпёрли снаружи. Из этих данных можно предположить, что Булат появился на базе после отплытия плота Николая Ивановича. Следов, куда люди ушли, на воде не осталось. Какое-то время Булат, видимо, выждал, затем сделал подкоп и пролез в барак. Там немного попользовался продуктами, оставленными на столе для группы Ивана Вьюжанина. Дожидался их не менее суток. Группа Вьюжанина появилась на третий день. Они задерживаться не стали. Немного отдохнули, пообедали и отправились дальше вниз по реке. Булата в этот раз уговаривать не пришлось, он сам занял место в одной из лодок. Так у них стало две собаки - Бобик и Булат. Далеко ли они отплыли от базы - никто определённо сказать не мог, когда Булат вновь учуял на берегу зверя. Так же, как и три-четыре дня раньше, он выскочил из лодки и погнался за зверем. И снова увлёкся. Голос его затих далеко в тайге. Чуть позже такой же фортель выкинул и Бобик. Только он зверя обнаружил на левом берегу.
   О дальнейших действиях Булата можно только догадываться. Скорее всего, он ещё раз вернулся на базу, и там несколько дней ждал хозяина. Мог заняться охотой (мышкованием) для пропитания. О том, что его поймал медведь, и думать не хотелось. Обо всем этом я размышлял, когда сидел на камнях у Китатского порога, наблюдая за падающими струями воды и очищая шишку за шишкой.
   Вдруг на другом берегу, выше по реке, на значительном от меня расстоянии, что-то промелькнуло. Кусты чуть шевельнулись. Я заметил это краем глаза. Стал всматриваться: мало ли что, тайга ведь! Но нет, для медведя мелковат. Бежал не очень крупный зверь, разглядеть его мешали кусты. И вот вижу, уже совсем близко из-за кустов на берег выбегает Булат! Бежал он лёгкой рысью, вроде как будто летел над землёй. Лапы словно и земли не касаются. Остановился на миг у камня, на котором я вчера сидел, делая последние записи в дневнике, и побежал дальше в том же "прогулочном" темпе.
   От радости я сдуру крикнул: "Була-ат!" Он замер, глянул на меня и кинулся в реку, прямо в порог, который был между нами. Надо было мне подождать, пока он пробежит ещё хоть немного. Его начало в водоворотах крутить, вертеть. Он то исчезнет в белой пене каскада, то
   вновь работает лапами к моему берегу. Наконец, добрался почти до берега, ухватился лапами за большой валун, туловище водой болтает туда-сюда, вот-вот сорвёт с камня. На берег выбраться сил уже не хватает. Я подбежал, схватил его за ошейник и выдернул из воды. Булат даже не отряхнулся, а сразу с разбега кинулся меня целовать. Подпрыгивает, пытается лизнуть лицо. Потом отбежит, чуть присядет и снова прыгает. Вообщем, мы с ним устроили на каменной площадке настоящие пляски и танцы. Потом я показал ему направление рукой, сказал: "Пошли домой!". Он бросился впереди меня по тропке.
   - Николай, Булат пришёл! - Эту новость я сообщил ещё издали.
   Встречать собаку высыпал весь народ. Позже мы пришли к выводу: когда Булат второй раз выпрыгнул из лодки на охоту, он снова побывал на той же опустевшей базе. Ждал людей там несколько дней, но потом догадался, что надо бежать вниз по берегу Казыра. Бежать ему пришлось более шестидесяти километров. Пробегая уже мимо порога Щёки, он наткнулся на наш с Петром след, где мы прошли от лодки до горы, и дальше пошёл по этому следу. Прошёл ещё тридцать километров и вышел на Китат, туда, где стояли мы. В том месте я и заметил непонятное шевеление кустов.
   На другой день вся Казырская партия погрузилась на плот и в сопровождении целой флотилии лодок - девять штук - отправилась вниз по Казыру. До села Гуляевка, ещё через три порога - Базыбайский, Убинский и Гуляевский. Когда погрузились на плот, чуть ли не каждый подходил к Николаю и подсказывал:
   - Ты привяжи своего охотника, а то опять убежит!
   Последний раз Булата я видел в Кордово, когда Николай пришёл с ним за расчетом. Я обрадовался, подошёл к нему, зову: "Булат, Булат!", и хотел, как старый друг, погладить его. Но тот ощерился, показал мне зубы и залез под скамейку, на которой сидел Николай. На том мы и расстались.
  

В ПЛЕНУ ОЗЕРА

  
   События, случившиеся на озере Северном со мной и Андреем Аксёновым, произошли благодаря сочетанию трагических обстоятельств, административного бюрократизма и ошибочных действий самих геологов. Но для того, чтобы было понятно, как мы попали на озеро Северное, необходимо небольшое научное пояснение.
   В середине 60-х годов двадцатого века геологические работы охватили обширную территорию Восточной Сибири от Ангары на юге до шестидесятой параллели на севере, и почти от Енисея до Лены - в восточном направлении. Одновременно на полевые работы каждый год выезжали десятки геологических партий и сотни геологов. Геологи к тому времени знали: если где-то в давние времена извергались вулканы, то там должны быть глубинные (интрузивные) магматические горные породы, лавы (эффузивные) и туфы (эксплозивные). То есть, если территория имеет вулканогенные породы, то на этой территории в древние времена проявлялась широкомасштабная вулканическая активность. К тому времени один из молодых учёных, сын академика, сказал, что до начала вулканических извержений на указанной территории длительное время шло формирование осадочной угленосной толщи. Если сын академика сказал, значит, так тому и быть. Геологи больше не сомневались, что осадочная угленосная толща древнее вулканизма. Вопрос - откуда взялось такое большое количество песчано-глинистого материала? - ни у кого даже не возникал. Не видели геологи и вулканов. Если гор нет, значит - и вулканов нет. И точка. Нормальным людям я мог объяснить, что гор, сложенных вулканогенными породами без вулканических извержений не бывает. А с геологами на эту тему даже разговаривать было бесполезно.
   В разгар таких дискуссий меня перевели в палеомагнитную лабораторию Геологосъёмочной экспедиции. В итоге я получил возможность детально познакомиться с геофизическими, палеомагнитными исследованиями и собрать огромный доказательный материал о наличии вулканов в Эвенкии, о характере их извержений и о геологическом строении вулканогенной толщи.
   Палеомагнитную лабораторию в экспедиции, что называется с "нуля", оборудовал Саулюс Домининкович Сидорас. В процессе работы возникла странная ситуация: совершенно одинаковые по петрографическим описаниям базальтовые горные породы (долериты, базальты и туфы) давали широкий разброс (в тысячи раз) скалярных значений магнитной
   восприимчивости и остаточной намагниченности. Причина была, как позже выяснилось, в том, что геологи не видели всю сложность условий возникновения и дальнейшей сохранности продуктов вулканического происхождения, их большое разнообразие.
   Я пытался на эту проблему обратить внимание геологов, но только один Вячеслав Михайлович Гавриченков, начальник Сайбарской партии, в 1972-м году однажды выслушал меня внимательно и сказал:
   - Геологи тебя, Палыч, поймут только после твоей смерти!
   Я поверил ему лишь через двадцать лет, после того, как сбылось ещё одно его предсказание тех лет о том, что советская империя развалится.
   Вот такая предыстория, из которой становится понятной цель поездки нашей небольшой группы на озёра Агата и Северное. Мы летели туда для сбора комплексного (палеовулканогенного и палеомагнитного) материала и изучения всего разнообразия продуктов вулканических извержений древних эпох.
   Из Туруханска наша группа вылетела в июне на самолёте АН-2 в гидроварианте и приводнилась на озере Агата за полярным кругом. Лето в тех местах в июне только ещё вступает в свои права. В августе - уже осень, и за ней без проволочек сразу зима. Времени для полевых работ остается крайне мало, а геология района интересная и сложная. Мы задержались немного дольше, чем планировали. А какие места удивительные встречались здесь! Сами озёра Агата и Северное - маленькие моря со своими штормами - чего стоят! В долине одного ручья, впадающего в Агату с севера, я обнаружил "стену плача": ручей стекает со ступенчатых гор, напоминающих исполинскую лестницу, по прямой долине, проложенной, видимо, по разлому. Недалеко от впадения в озеро правый его берег обрывается отвесной стеной высотой до семи метров. В стене видно три слоя: верхний и нижний сложены туфами, между ними - древний базальтовый поток лавы, разбитый трещинами-отдельностями, которые обычно возникают при остывании и кристаллизации жидкой магмы на поверхности Земли. На расстоянии около ста метров из слоя лавы, из трещин-отдельностей, бьют тонкими горизонтальными струями фонтаны в три этажа. Верхние струи долетают до середины речки, следующие - короче, самые нижние - самые короткие. Я бы предложил отнести эту "стену плача", точнее - "стену тысячи слёз", к девятому чуду света.
   Работа шла своим чередом. На десятое августа Саулюс Домининкович уже заказал рейс АН-2, но к сроку мы не успели закончить работу, и он отправил этим рейсом в Туруханск только повара с небольшой партией груза. Отправил и ненужную уже рацию, так как следующий рейс был заказан на восемнадцатое число. К этому времени мы уже отработали район и ждали самолет на берегу озера Северного. Саулюс решил, что часть людей и груза лучше отправить рекой на плоту, по реке Северной.
   Пятнадцатого августа утром плот, построенный из четырёх резиновых лодок-пятисоток в сопровождении лодки "Казанки" с подвесным мотором "Вихрь" был готов к отплытию. Когда все стали собираться и укладывать вещи на плот, Сидорас вдруг сказал мне:
   - Геннадий Павлович, вы с Андреем останетесь! - Обычно он обращался ко мне по отчеству "Палыч", но сейчас момент, видимо, был ответственный. - Через три дня будет самолет, продуктов на четыре дня мы вам оставили. Вам остаётся полевая документация, ящики с каменной коллекцией. Заберёте и всё остальное. Мы в Туруханск должны прибыть
   через неделю. Вы нас там будете встречать.
   Уже перед отчаливанием плота от берега я засомневался и приостановил мореходов.
   - Слава, - спросил неожиданно для него, - до какого числа ждать? Ты же знаешь, в этих местах всякое бывает: то погоды нет, то борт задержался, или его в ремонт поставили на неделю.
   - Ну, - он постоял, почесал затылок, - крайний срок - двадцать пятое августа.
   И плот с попутным ветром отправился по волнам озера. До места, где из него берёт начало река Северная, было чуть больше двух километров. Мы его провожали до тех пор, пока плот не вошёл в русло реки и не скрылся за редким лесом. Наступили три дня ожиданий.
   Вопрос о контрольном времени возник у меня не случайно. Я уже имел печальный опыт общения с необязательной нашей авиацией. Случилось это в 1966-м году, когда Оскобинская геологосъемочная партия завершала свой последний полевой сезон. Далее предстояло писать отчет и объяснительную записку к карте, а на ней не обследованным случайно остался достаточно большой участок в верховье реки Чавиды, в самом дальнем углу изучаемой территории. Показать такую карту экспертам и кураторам мы не могли. Нас с Юрием Дмитриевичем Кутумовым и раньше крепко "критиковали" за обнаруженные "какие-то там вулканы", а это был бы повод забраковать вообще всю работу Оскобинской партии. А.В. Крюков, Ю.С. Глухов и многие другие геологи "знали": на территории Эвенкии вулканов "быть не может"!
   Для ликвидации "белого пятна" на геологической карте Ю.Д. Кутумов отправил меня и студента Юрия. Нас вертолётом забросили за восемьдесят километров от базы в посёлке Оскоба. Планировалось, что работу мы выполним за три дня, на четвёртый день за нами прилетит вертолет. Мы взяли продуктов на четыре дня с небольшим запасом. Высадились
   на берегу речки, на ровной открытой площадке. Поставили палатку и в тот же день прошли ближайший маршрут. На другой день, после раннего завтрака, мы застегнули на застёжки палатку и ушли на два дня в дальний угол района. После окончания работы направились "домой", к палатке. Оставалось отмыть ещё пару шлихов. Юрий присел на берегу между кочек и занялся работой. Я стоял рядом. Вдруг между кочек, метрах в пяти от нас, мелькнул цветастый селезень. Тихое спокойное течение несло его прямо к Юрию. Я его за плечо чуть тронул, показал, чтоб он не шевелился. Сам неслышно оттянул предохранитель на затворе у карабина. Утка выплыла из-за болотной кочки почти рядом с нами. Мне осталось только нажать на курок.
   - Ну вот, - думаю, - утятина лишней к ужину не будет. Никто ещё не охотился на уток с карабином. Я - первый! Путь до палатки был не близким. По дороге попался ещё и глухариный выводок. Птенцы, каждый с курицу, взлетели и расселись перед нами на низкорослых лиственницах. После выстрела один падает на землю, остальные провожают его последний полет взглядом, наклоняя голову. Мы прибрали их всех. Пришли к палатке. Никто из зверей и зверушек её не тронул. Приготовили на ужин утятину, отвели душу. На завтра осталась курятина. Утром встали, позавтракали, всё упаковали и сели в ожидании вертолёта. Прождали до вечера. Один раз только чаю попили, всё надеялись - вот вертолёт появится. Когда поняли - ждать бесполезно, приготовили цыплёнка капалухи. На другой день всё повторилось. Мы уже пересказали друг другу все анекдоты, все случаи из своей и чужой жизни, а вертолёта опять нет. Сидим на берегу, даже удочек не догадались захватить. Скука. На третий день мы уже не стали укладываться "в дорогу". Я предложил Юрию поиграть в городки, чтоб не мучиться в затянувшемся ожидании. Весь день мы большими ножами, которые нам обычно заменяли топорики, делали десять рюх и пять палок, расчищали и размечали площадки, благо ровная речная терраса позволяла. Доели всех цыплят. К вечеру как на заказ прилетела ещё одна капалуха (самка глухаря) и уселась на лиственницу почти рядом с палаткой. Прибрали и её. Далеко от палатки отойти на охоту нельзя. Как только появится шум вертолётных винтов, надо быстро снимать палатку, собирать вещи и прыгать в кабину, едва только он коснется земли.
   Пошёл четвёртый день ожидания, почти как у моря погоды. Поиграли в городки, но после пары партий Юра отказался:
   - Геннадий Павлович, - сказал он в минорной тональности, - не хочется что-то играть. Какое-то состояние напряжённое.
   - Это понятно, Юра. Ситуация такая, как будто про нас забыли. Но это только так кажется. Про нас знает Любовь Петровна Козис - радистка. Она всех помнит. Причина в авиации! За палаткой в ямке прикопаны банка тушёнки и банка сгущёнки. - Обрадовал я его. - Ещё два дня ждём и идём в Оскобу своим ходом! Напрямую здесь семьдесят километров с гаком. За три дня пройдём, по пути еды настреляем, патронов хватит. А эти банки будут как неприкосновенный запас.
   Вертолёт прилетел на шестой день. Мы быстро погрузили вещи, забрались в машину и улетели. Про те банки за палаткой вспомнили уже в Оскобе. Такая вот получилась история.
   Теперь же ситуация была поинтересней. Мы оставались без связи, почти без продуктов и без транспортных средств в пятистах километров от Туруханска. Пешком туда не уйдёшь и все документы с собой не унесёшь. Надежда только на авиацию.
   В самый последний момент я отдал Славе в лодку карабин и спиннинг, за ненадобностью. "Плотогоны" хватились ещё, что у них нет топора. Я и топорик свой им отдал. У нас остался топорик Андрея, как он сказал, доставшийся ему по наследству. Лезвие у того топорика был сточено почти до обуха. В этой ситуации нам осталось только сидеть и ждать.
   За две недели до этих событий мы побывали на недавно брошенной ихтиологической станции на озере Агата. Среди мусора Андрей выбрал несколько книг, которые мы теперь и читали в светлое время суток. Накануне прилёта самолёта, вечером семнадцатого числа, собрали весь багаж, подтащили к берегу. Утром восемнадцатого сняли палатку, упаковали спальники. Самолёт не прилетел. Не прилетел он и двадцатого августа. Стало тревожно на душе. После расставания с отрядом мы взяли на учёт продукты, разделили их на пять дней. Получалось, что прожить можно, но впроголодь. Но сразу после восемнадцатого числа стали и эти крохи экономить.
   У той группы, которая отправилась в путь на плоту, с продуктами тоже было туговато, но они могли охотиться, рыбачить, шишковать. Мы в этом плане были беспомощны. Книги быстро надоели: читаешь об одном, а думаешь о другом. Все развлечения - утром чай с сухариком, в обед затируха без сухарика. Вечером варили вермишель, заправляли говяжьей тушёнкой - по две столовых ложки на котелок. Вскоре шум самолёта нам обоим стал уже мерещиться. Чтобы не думать о еде и самолёте, двадцатого августа или днём позже я взял топорик и отправился в соседний лесок на поиски засохших ёлок. Чёткого плана ещё не вырисовалось, но я решил на всякий случай начать заготавливать брёвна для плота.
   Вначале Андрей прогуливался по берегу, сидел в палатке и пил чай вприкуску с сахаром. Пил кружку за кружкой и не столько вприкуску, сколько вприглядку. На мои заготовки для плота он смотрел, видимо, скептически.
   До контрольного срока - двадцать пятого числа - оставалось уже немного. Пока я игрушечным топориком заготавливал брёвнышки, Андрей взялся проверять оставшиеся у нас три резиновые лодки-пятисотки. Все три оказались с проколами и без дна. Во вьючном ящике он нашел тюбики резинового клея - обязательного атрибута в таких поездках. Мы привели две лодки, вернее - их баллоны, в порядок. На берегу, недалеко от нашей палатки, Андрей обнаружил давно заброшенный рыбаками барак. Крыша, снесённая ветром, лежала на земле. Мы все доски, да ещё и с гвоздями, принесли к палатке. У нас появилась спасительная идея. Из брёвен и досок мы сколотили нечто похожее на сани-волокуши. Поставили их одна за другой, соединили "в лапу", как сказали бы плотники. Постелили на них по брезенту, сверху поставили баллоны (лодки без дна). Всё это прочно скрепили верёвками. Из тех же досок выстрогали четыре весла. Утром двадцать шестого числа мы были готовы пуститься в путь вниз по реке в Туруханск. Теперь наша судьба зависела только от нас. Банку сгущёнки я сразу убрал во вьючный ящик, на крайний случай. Погрузили на борт своего транспортного средства ящик с документами, все ящики с каменным материалом, спальники, палатку, брезенты. Оставшееся снаряжение перенесли повыше на берег, куда в половодье вода не поднимается. Всё это упаковали под брезенты в два ряда. И с попутным ветром отправились по волнам Северного озера к истоку одноимённой реки.
   Расстояние до начала реки мы под парусом одолели быстро. Как только вошли в русло реки, парус пришлось убрать. В лесу наступил полный штиль. Сразу пришлось взяться за вёсла. Первым делом, как только отчалили от берега, я как капитан корабля издал устный приказ (то есть попросил Андрея) рассказывать только весёлые истории или анекдоты. Про еду не упоминать.
   Гребли вёслами до полудня почти без передышки. Потом - небольшая остановка, приготовление похлёбки из вермишели и двух ложек тушёнки. И снова - за вёсла. Ни рукавиц, ни перчаток у нас не было. Руки быстро покрылись мокрыми мозолями. Пришлось воспользоваться советами старого знакомого - Михаила Ивановича Калинина, 1912-го года рождения. Для того чтобы мокрые мозоли не сорвать и не сделать их кровавыми, надо
   накалить гвоздь (или дужку котелка) так, чтобы на нём брызги воды вскипали. Приложить его к мозолю. И всё. Мозоль сразу становится сухим и безболезненным. Мы так и делали.
   Из всех средств для ловли рыбы у нас были только удочки, но всякая остановка для рыбалки отдаляла нас на километры от спасения. Мы работали вёслами, как рабы на галере. Трудности были еще и из-за особенностей рельефа, по которому река проложила свой путь. Западный склон горного массива, по которому мы вместе с водой спускались в долину Нижней Тунгуски, представляет некоторое подобие лестницы со ступеньками высотой около пяти метров и шириной в несколько километров. Река со ступеньки на ступеньку сливается бурной струёй, а до следующей ступеньки течение почти отсутствует. Со ступенек наш корабль каждый раз разгонялся, но через каких-то двести метров снова приходилось браться за вёсла и грести от одного до пяти километров.
   Только лишь в сумерках мы причаливали к берегу, между первыми попавшимися деревьями растягивали, как получится, палатку, стелили на траву брезент и до утра залезали в спальники. Утром чай сладкий с сухариком и - за вёсла. В конце четвертого дня к вечеру причалили к охотничьей избушке. Пришлось воспользоваться чужими дровами. Нагрели
   воды, отмылись, чужим вазелином обработали руки. Выспались в тепле и - снова в путь.
   По нашим подсчетам, это было тридцатое августа. Мы уже выплыли из-за полярного круга. День выдался тёплым. Выбрали место на солнцепёке, пристали к берегу, занялись приготовлением очередной похлёбки с последней ложкой тушёнки. Вдруг услышали гул моторной лодки. Решили, что померещилось. Но звук нарастал, и далеко впереди, на очередной плоской "ступеньке", действительно показалась лодка. Каково же было наше удивление! В лодке к нашему "кораблю" причалил Саулюс Домининкович! Он тоже был крайне удивлён тем, что встретил нас на сто пятьдесят километров ближе, чем рассчитывал. (Когда разобрались позже, то оказалось, что в итоге стольких усилий мы преодолевали каждый день не более тридцати километров. Каким же неуклюжим было наше транспортное средство!). Мы все очень обрадовались почти благополучному завершению приключений. Слава привёз рюкзак продуктов и даже прихватил бутылку водки. Здесь у костра, едва утолив голод, мы узнали о целой цепи злоключений, случившихся за последние шестнадцать дней.
   Сидорас рассчитывал, что на плоту в пути до Туруханска к скудным продуктам добавится рыба. Однако рыба, как он узнал позже, большими косяками прошла в Енисей на неделю раньше. Им пришлось спешить и гнать плот без остановок. На четвёртый или пятый день они доплыли до крутого уклона русла реки и поплыли быстрее. Река здесь выглядит как длинный перекат с двумя порогами. Верхний порог плот прошёл благополучно, а на нижнем благодаря глупостям супругов-геофизиков, получилась крупная неприятность.
   Раньше с порога "спрыгнул" на лодке Сидорас и остановился в улове под порогом для страховки плота. Почему "спрыгнул"? Потому что он разгонял лодку и действительно прыгал с порога далеко вперёд. Вода здесь мощной струёй падает с высоты более пяти метров. Геофизики, любители-туристы, взрослые люди, сошли на берег и побежали вперёд с фотоаппаратом и камерой снимать прохождение плота через порог. Рабочий, заядлый рыбак, ушёл рыбачить под порогом. Лаборантка Лида Матвеева не захотела рисковать и тоже пошла по берегу. На плоту остались студенты Степан Солдаткин и его невеста Ольга. Оля была мастером спорта по ориентированию, но не по управлению плотами. Студентам объяснили, куда и как направлять шестами плот и оттолкнули от берега. Они направили плот, как и следовало ожидать, на камень, который выступал из воды прямо перед сливом в порог. Камень пришелся на середину плота, и плот начало болтать в разные стороны. Пока все бегали и кричали Степану - что и как он теперь должен делать, напором воды плот разорвало на две части и сбросило с порога. Обошлось без падения студентов в бурлящий поток, то есть без большого ЧП. Саулюс Домининкович под порогом выловил половинки плота и причалил их к берегу. Все вздохнули с облегчением. Решили устроить отдых и обед, и только тогда обнаружили: исчез ящик с посудой и остатками продуктов. Он стоял на середине плота, и когда плот разорвало - он булькнул в пучину. Нечем стало даже зачерпнуть воды чтобы попить. Решили отремонтировать плот и двигаться дальше, но оказалось, что и топорика нет. Какая-то разиня положила его в ящик с посудой! Положение путешественников было бы смешным, если бы оно не случилось в семидесяти километрах от ближайшего населённого пункта, в глухой тайге, да ещё под вечер.
   Студентов переодели в сухую одежду, Слава посадил их и ещё двух женщин в лодку и на полной скорости отправился в Туруханск. А там! В Туруханске нашего начальника ждал ещё один "сюрприз". По его расчетам, мы с Андреем должны были уже неделю отдыхать на съемной квартире, но она оказалась заперта. Повар, прилетевший ранее, уже отбыл в Красноярск. Соседи сообщили: недавно в горах разбился самолёт. Утром в порту он узнал, разбился именно тот самолёт, который должен был забрать нас с озера. Но первым рейсом утром его отправили на одно из многочисленных озёр за бочками с рыбой. (Диспетчер, видимо, решил, что рыба - не люди, ждать не может). Следующим рейсом он должен был лететь на озеро Северное, за нами. Загрузился АН-2 на не очень большом озере, окружённом горами. Вершины гор были прикрыты тучками. Пилот посмотрел на высотные отметки гор и взял немного выше, но гора на пути взлёта оказалась выше почти на сотню метров, чем было указано на карте. В аварии погибли три лётчика.
   Закрутилась бюрократическая карусель. Про нас неделю никто и не вспомнил до прибытия в Туруханск Славы Сидороса. В аэропорту с ним не стали даже разговаривать. Заявили, что порт закрыт, работает государственная комиссия. Ваши люди на озере - ваша проблема!
   Пока он выяснял отношения с авиацией, накануне прибывшие с ним женщины закупили посуду, продукты, и он отправился на моторке выручать "плотогонов". На все хлопоты потратил день. Ещё день понадобился на подготовку рейса на лодке на озеро за нами. Туда и обратно будет чуть меньше тысячи километров. Слава загрузил в лодку десять канистр бензина, рюкзак продуктов, и отправился один вверх по реке Северной. Сколько времени и сил он потратил на перетаскивание бензина и лодки через порог, он умолчал. От того места, где мы встретились, до Туруханска оставалось около трёх сотен километров, на которые мы потратили ещё почти два дня. В летней одежде всё это время сидели в дюралевой лодке почти без движений, промерзли, как говорят, до самых костей. На реке уже появились ледяные забереги. На склонах гор лежал первый снежок. В Туруханск прибыли после полуночи, когда наступил уже сентябрь.
   Интересны воспоминания моего напарника об этом путешествии: "Всё было просто! Построили плот, сели и поехали. Встретили Саулюса Домининковича и быстро прибыли в Туруханск". Всё хорошо, прекрасная маркиза. Обычные геологические будни.
  

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АНДРЕЯ АКСЁНОВА

  
   Озеро Северное. Наши ушли вниз. Остались Гений Павлович и я. Груда ящиков с образцами и две резиновые лодки без дна. Мы ждём заказанный самолет. Ждали, ждали - не дождались. На озере забереги, пробрасывает снежок. С продуктами тоже туговато. Решили удирать вниз по озеру и по реке Северной. Гений Павлович предложил поставить дырявые лодки на щит из досок. Ноги в воде, зато центр тяжести пониже. Я соорудил парус. Лодки связали цугом (друг за другом). И поплыли. Подсчитали, что если по восемь часов в день грести - до зимы доберёмся до Нижней Тунгуски. Так вот и плыли. Из продуктов - немного муки и "бичпакеты" (супы в пакетах). Варю затируху. По утрам Гений Павлович играет "Хор девушек из аскольдовой могилы" ("И зачем мы, горемычные, родились на белый свет?"). Как-то не очень вдохновляет. Перешёл на "Турецкий марш" - создаёт бодрящий импульс. Прошли озеро, река Северная набирает скорость. Всё ничего, но впереди два порога, очень даже серьёзных. Как поведёт себя наше сооружение?? В очередной раз пристали на обед. Варю затируху. Плохо то, что я отдал брату Степану, который уплыл на плоту, ружьё и спиннинг. Так что остались мы без подкорма. Вдруг Гений Павлович говорит:
   - Гудит мотор!
   - Я ничего не слышу. У тебя галлюцинации на почве недоедания, - говорю ему, - впереди два порога. (Кто сюда заберется на лодке? - прим. Г.К.).
   Потом прислушался - точно! Гудит мотор. Из-за острова выскакивает "Казанка". На корме человек в полушубке, в меховой шапке. Сидорас едет нас выручать. Как выяснилось, самолёт, который должен был прилететь за нами, разбился. Саулюс в одиночку прошёл по Северной, перетащил лодку через два порога (по берегу). Далее всё просто. Погрузились на "Казанку" - и с ветерком вниз по реке.
   Ещё когда мы плыли второй день по реке на своем самодельном "корабле", я мысленно благодарил судьбу за то, что моим напарником в этой ситуации оказался Андрей. Мы с ним всегда все проблемы обсуждали и решали без споров и без повышения голоса. И до сих пор остались друзьями. Помнится, в те же годы в газетах прошла публикация о двух лётчиках. После аварии в тайге они остались живыми. Через две недели правдами-неправдами они вышли к жилью, но на всю оставшуюся жизнь стали врагами.
   Про нашу историю в геологических материалах было написано сухим, казённым языком: полевые работы выполнены в соответствии с программой. Был, кажется, ещё слух, что нас летали искать на самолете шестого сентября. В это время озеро Северное, видимо, было
   уже покрыто льдом.
  

ЙЕТИ

  
   Этот случай произошел в 1958-м году в Западном Саяне, в верховьях реки Малый Абакан. Я тогда работал в Кантегирской партии. В то время мы не слышали ещё такого слова - "йети", и о существовании подобных субъектов не подозревали. Но встреча с ним (?) запомнилась на всю жизнь. В начале сентября или в последних числах августа в маршруте со мной шёл подросток Максим - хакас, десятиклассник. С ним была собачка, натуральная дворняжка. В последний момент Глеб Гаврилович Семёнов, старший геолог партии, отправил с нами ещё и студента-дипломника Томского политехнического института Киселёва. Имени его я уже не помню. Парень он был заметный: рослый, внушительной комплекции. Для студента он выглядел старовато. Видимо, повидал уже многое до поступления в институт. Для ночёвки на высокогорье мы выбрали раскидистый кедр на большой лужайке. Обустроились, запаслись дровами, запалили большой костер. Поужинали. Совсем стемнело. Мы сидели и любовались крупными звёздами на небе. Вдруг вдали, восточнее нас, где-то в тёмном лесу, послышались шаги. Собачка залаяла, но "гостя" это ничуть не смутило. Шаги явно приближались. Было слышно шуршание сухой листвы. Судя по шуму шагов - к нам не спеша шёл человек. Мы подбросили сухих веток в костёр, чтобы осветить ночному гостю тёмный лес. Собака заливалась лаем, а сама жалась к ногам хозяина. Мы встали и отошли чуть дальше от костра, чтобы разглядеть - кто там идёт. Но за деревьями ничего не увидели. Шаги уже совсем рядом. Вот-вот кто-то должен выйти на лужайку. Но он (?) прошёл вдоль лужайки за кромкой леса. Мы слышим, как он идёт. Отчётливы шаги: шир-шир, шир-шир, и так далее ровным темпом спокойно мимо нас! Прошёл мимо неведомо кто, по кромке тёмного леса лёгким прогулочным шагом, как по освещённой аллее парка. Вскоре шаги, затихли.
   Мы стояли на свету, у него на виду, и боялись рот открыть, чтоб его окликнуть. У всех по спине мороз прошёл. Когда он ушёл, мы сели к костру и стали обсуждать: на двух ногах этот некто прошёл, или на четырёх? Если бы на четырёх, то мы услышали бы не шир-шир, шир-шир, а ши-ры, ши-ры, ши-ры-ши-ры. У лошади, например, именно такой, сдвоенный стук шагов. Он слышен чётко независимо от того, идет конь по траве или по дороге.
   Были и ещё странности. Почему таёжная собака так испугалась, поджала хвост и пятилась к нашим ногам? Как он (?) в тёмном лесу прошёл, не шевельнув ни одной ветки и не нарушая ритма шагов при отклонении от них?
   Долго мы не могли уснуть, опасаясь возвращения "гостя", но потом уснули, доверив охрану лагеря собачке. Утром на полусухой траве, присыпанной сухими листьями, Максим, достаточно опытный уже в этом деле сельский парень, найти следов не смог.
   История странная. Может быть, и правда это был снежный человек? Я и сейчас могу сказать, что он шагал в темпе чуть меньше ста шагов в минуту, а это шир-шир и сейчас слышу, как наяву.
  

АСПИРАНТСКИЙ МАРШРУТ

Памяти жены Ани Карповой - Брындиной

Неправильные идеи живут в геологии значительно дольше,

чем в других науках. Тазиев Г.

  
   Жизнь у меня выдалась сложной, как, впрочем, у всех людей моего поколения, и случилась она таковой помимо моей воли: на всех крутых поворотах судьбы у меня практически никогда не было выбора. К двадцати девяти годам у меня в биографии было всё кроме родного угла. И вот встретилась она, Анюта. На первое свидание с ней я пошёл с билетами в театр, на что взял у мамы двадцать пять рублей. После покупки билетов денег осталось только на покупку двух "пломбиров". Пришёл на условленное место, стою, кручусь от волнения.
   - А я здесь!
   Оказывается, она давно скромненько стоит рядом.
   - Ой, да ты оказывается такая маленькая! Ну, идём в театр Пушкина, там отогреемся, поговорим да развлечёмся! - Поспешил я её обрадовать.
   - Я же в валенках! Какой театр! Давай лучше зайдём в магазин! Там и поговорим!
   - Ну, хорошо. Пойдём в магазин! - Я смял билеты и незаметно бросил их в урну.
   Знакомство состоялось. Через две недели мы расписались в ЗАГСе и стали жить-поживать да добра наживать. Добро наживалось не сразу и с большим трудом. Моя красавица только прошлым летом окончила институт и работает преподавателем в фармацевтическом училище на проспекте Мира. Оказалось, что она - последний, шестой ребёнок в семье. Когда она родилась, родителям было уже больше сорока. В школе города Алейска, где она училась, директором работал её брат, а классным руководителем - сестра. Из трёх остальных братьев двое - майоры разных войск и один - подполковник, командир авиационного полка в Канске. Их отец был простым плотником, разнорабочим, воевал ещё в первую мировую. Мать - неграмотная домохозяйка, на ней держалось всё хозяйство: кухня, дети, огород, скотина. Электричества в их полуземлянке на Алтае не было ещё в 1963-м году. Так что моя избранница не была баловнем судьбы, никогда не купалась в роскоши, довольствовалась тем малым, что перепадало от старших братьев и сестры до самого окончания института. Вся её прошлая жизнь была для меня залогом прочной семьи. При том, что я каждый год уезжал на полевые работы на всё лето, а потом ещё в Москву на пару месяцев сдавать зачёты и экзамены, пока учился там заочно в институте. Нелегка жизнь у жены любого геолога, а уж у моей - тем более. Но она никогда не жаловалась на трудности.
   В аспирантуру института вулканологии в Петропавловске-Камчатском меня как обычно занесло по воле волн. В наш город приехал крупный специалист из этого института, которому я рассказал о своих сомнениях относительно методов геологических исследований в районе древнего вулканизма на севере края. Через год переписки он предложил мне поступить в аспирантуру и под его руководством провести специальные палеовулканологические исследования. Я, посоветовавшись с женой, согласился. И все расходы по этой теме легли на наш семейный бюджет тяжким грузом.
  

ЗАДАНИЕ

  
   Шёл третий год моей учёбы в аспирантуре. Руководитель моей диссертационной темы прислал письмо, в котором сообщил, что собранных мной за последние несколько лет доказательных материалов для диссертации недостаточно и настоятельно предлагал ещё раз съездить на Подкаменную Тунгуску. В пространном письме было указано - на какие детали геологии района следует обратить особое внимание. Легко сказать! Только до посёлка Ванавара лететь почти тысячу километров с пересадкой в районном центре Кежма, а потом ещё сотню плыть вниз по реке. Денег институт на поездку конечно не прислал. Дома, посовещавшись, решили: столько сил и средств уже потрачено! Не бросать же дело на полпути! Надо ехать!
   Не в диковинку мне одному ехать одному в тайгу. На тот момент я отработал в геологии уже два десятилетия.
   С утра распределили - кому что делать. Аня к вечеру должна закупить продуктов на месяц: готовые пакеты с супами и банки с кашей. Насушить сухари, собрать одежду. Моё дело - оформить аспирантский отпуск и получить за него как можно больше денег, а также узнать расписание самолётов по маршруту Красноярск - Кежма, цену билетов и стоимость провоза багажа. Работа закипела. На следующий день сели подсчитывать наши финансовые возможности. У меня оказалось чуть больше четырёхсот рублей. Столько же жена заняла под свои отпускные у мое матери-пенсионерки, приторговывающей на рынке цветами. Немного оставили на пропитание ребятишкам, чтобы хватило до Аниного отпуска. Я получил боевой карабин, три обоймы патронов и топографические карты. Без них в таком маршруте весь собранный материал повиснет неведомо в каком пространстве. Для того чтобы всё это получить, мне пришлось рассказать главному инженеру экспедиции - куда и зачем я собираюсь ехать.
   - Геннадий, а лодочный мотор у тебя есть? - Спросил тот неожиданно.
   - Откуда у меня такие деньги, Владимир Семёнович! Я рассчитываю только на вёсла и шест. Ведь ещё даже не знаю - удастся ли взять лодку напрокат на месяц в Ванаваре!
   - Подожди! Без мотора - это не плаванье.
   Он сел за стол, что-то написал на бумажке и поставил печать и подпись.
   - Вот, сходи к Тамаре Степановне на склад, возьми там "Ветерок"! Он не очень мощный, зато и не тяжёлый.
   С этой запиской я пошёл на склад и показал её Тамаре Степановне, пожилой кладовщице. Она тут же показала мне в угол склада:
   - Вон там, в брезентовом чехле, новый мотор. Бери вместе с бачком! Только расписаться не забудь!
   Одна проблема оказалась решена мимоходом. Хороший признак для начала такого дальнего маршрута. Я хоть и не религиозный человек, но плохие приметы в любом случае портят настроение, а хорошие взбадривают.
   До обеденного перерыва мне удалось оформить все формальности. Пришёл вечером домой с мотором и карабином, а там уже лежит упакованный доверху рюкзак и спальный мешок с палаткой. Два увесистых места. Я добавил ещё одно, тоже не из лёгких. Присел над рюкзаком и начал его перебирать в поисках того - что же можно выбросить, без чего могу месяц в тайге обойтись. В итоге отложил только зубную щётку и пасту. Разобрал карабин. Затвор положил в рюкзак, а ствол и приклад завернул в спальник. Жена, молча наблюдавшая за мной, вздохнула:
   - Гена, как же ты всё это потащишь один? Взял бы кого-нибудь из знакомых!
   - Кого же я могу пригласить? У меня все друзья - музыканты. Их самих в тайге надо охранять и обслуживать как детей. Хорошего рабочего мы нанять не сможем: его надо кормить и платить зарплату, а наши финансы поют романсы. Пригласить геолога - специалиста из экспедиции? Да я его застрелю в первом же маршруте! Шутка конечно, но такие спецы вроде Анатолия Вячеславовича да Юрия Степановича мне и здесь осточертели.
   Я завязал последний узел и пошёл на кухню:
   - Давай обедать, да я поеду за билетом! Здесь ты мне поможешь погрузиться в самолёт, а в Кежме носильщика найму! - Успокоил я её. - Там такое село, что можно рюкзак на улице бросить - и никто год не тронет. Староверы - люди честные. Как-нибудь управлюсь.
   - Может, ты хоть Галю возьмёшь? Одного тебя отпускать у меня сердце болит!
   - Какую Галю? - Не понял я сначала.
   - Как какую? Нашу дочь! Ей уже пятнадцать исполнилось, вполне взрослый человек.
   Я задумался. Работаю ложкой и рассуждаю вслух:
   - Дополнительный расход - восемьдесят рублей на билеты туда и обратно. Дополнительный груз килограмм десять: спальник для дочери и её вещи. Обратно в рюкзак надо будет положить зубную пасту и уже не одну щётку, а целых две! Но тогда можно взять ещё рыболовные снасти и сэкономить на еде: ведь если поеду один, то будет не до рыбалки. Можно не брать куртки: лето всё-таки на дворе. Достаточно свитеров на случай прохладных вечеров на реке.
   - Ладно, Аня! Поеду с Галей, раз она тоже не против. Я иду за билетами, а ты перепакуй багаж! Топорик, нож и геологический молоток заверни во второй спальник!
   - Иди, иди, мы тут без тебя разберёмся!
   Сорок лет спустя я спросил у своей дочери: какие воспоминания у неё остались от той поездки на Подкаменную Тунгуску. Она ответила с улыбкой: "Только такие дурные родители как у меня могли догадаться отправить ребёнка в безлюдную тайгу за сотни километров от дома!"
   Не буду утомлять читателя скучным рассказом о перелёте до Ванавары, скажу только, что вдвоём с Галей действительно оказалось спокойнее и надёжнее. Было с кем поговорить, да и вещи всегда под присмотром.
  

АРЕНДА ЛОДКИ

  
   Трудности начались в Ванаваре. В рыбачьем по сути посёлке я ожидал увидеть на берегу множество разных лодок, а их там оказалось всего несколько штук. Время - полдень. Народу - никого ни на берегу, ни на улице. Я решил обратиться к бакенщику. Уж он-то наверняка знает здесь всё о рыбаках и их лодках. Дочери наказал сидеть с багажом на берегу, а сам вышел на улицу, которая тянется вдоль реки. Улица оказалась безлюдной, только комары да мошка вьётся перед глазами. Дома стоят плотно один к другому - не дай бог пожар! Маленькие дворы у всех под навесами: защита от глубоких снегов зимой. Вдоль домов настелен свежий тротуар из плах. Я постучал в ближайшую калитку и узнал у хозяйки - где живёт бакенщик. Его старенький дом, как и ожидалось, находился на берегу, так что далеко идти не пришлось. Услышав приглашение войти после моего стука в дверь, я вошёл и увидел на седине комнаты хозяина с молчаливым вопросом в глазах. Бакенщик Сапожков, фамилию ранее подсказала мне та женщина, оказался сухопарым мужиком чуть ниже среднего роста. Как оказалось, он был большим патриотом своей Подкаменной Тунгуски, которую сравнивал с Угрюм-рекой писателя Шишкова.
   - Здравствуйте! - Поздоровался я и, не дождавшись приглашения пройти в комнату, перешёл к делу: - Мне нужна лодка на месяц! Надеюсь, что у бакенщика найдётся одна свободная?
   - Лодка у меня есть, но река у нас больно опасная. Сколько уже туристов тут потонуло! Я вам не советую по ней спускаться. Не могу... - Он не договорил и замялся.
   - Ну что вы! Я больше двадцати лет работаю в тайге. Плавал по Малому Абакану, по Казыру. Я не турист! Я - геолог! Еду работать с дочерью - помощницей, так что буду очень осторожен. Да и мотор у меня слабенький, так что пируэты на воде даже при желании не получится.
   А сам думаю: назови сейчас я его любимую реку болотом - обидится и вообще разговаривать откажется! Хотя на Подкаменной Тунгуске ниже Ванавары до самого Байкита всего один порог - Чамбинский, да пара перекатов. А вот на Казыре перекатов не счесть. Перекаты под названием Саянские тянутся почти тридцать километров один опаснее другого. И я их все прошёл! В лодке нас тогда было четверо, да и груз солидный. Выше речки Яшиной по перекату лодка мчится как с горы. Впереди речная струя ударяет прямо в скалу и круто от неё сворачивает влево. Там надо чётко держаться своей струи. Сдвинешься заранее влево - на середине реки захлестнут лодку метровые волны-валы. А чуть возьмёшь вправо - не увернёшься от скалы. Мы тогда благополучно миновали это опасное место, а дальше спуск ещё круче, и через сотню метров правый разворот от залома почти в обратную сторону. Лодка по струе выскакивает буквально на берег, пролетает по кустам, делает поворот влево и выходит на спокойную воду. Но рассказывать это человеку, гордому за свою реку, я не стал.
   После недолгих уговоров Сапожков предложил:
   - Если сильно надо - мой сын отвезёт вас в Оскобу за сорок рублей. - И он озвал из дальней комнаты Колю, мальчика лет шестнадцати.
   Я согласился, иначе пришлось бы искать в деревне ночлег и перетаскивать куда-то на хранение вещи. Хотя было странно, что взрослому бакенщик не доверяет, а подростка отправляет в путь за сотню километров, да ещё наказывает ему в тот же день вернуться домой. А в Оскобе могут оказаться мои знакомые, которые помнят меня ещё с 1966-го года, когда я в тех краях работал геологом.
   Мы с Галей немедленно погрузились в прекрасно изготовленную лодку - долблёнку длиной около десяти метров, и Коля Сапожков менее чем за два часа доставил нас в Оскобу, умирающий посёлок. В итоге мы с дочерью за каких-то восемь часов из цивилизации попали в самую настоящую таёжную глушь, какую только можно себе вообразить. Коля помог нам выгрузить вещи и тут же рванул обратно, а мы остались на берегу одни. Постепенно стали подходить местные жители. Завязался разговор, а вскоре нашлись и знакомые: Зезевские. Евгений Зезевский ранее работал в геологической партии буровым мастером. После завершения геологической съёмки в этом районе он остался в посёлке и теперь заведовал небольшой соболиной зверофермой. За последние годы Оскоба наполовину опустела. За два дня пребывания в ней я не увидел на улице ни одного подростка и ни одной собаки. Кроме фермы в посёлке ещё была дизельная электростанция, которая давала свет на час утром и на час вечером. Там тоже работали наши бывшие буровики.
   Когда народ собрался вокруг нас, я поинтересовался: найду ли я тут лодку примерно на месяц работы вдоль реки, а также бензин. Мужики показали рукой на бочку:
   - Вот бензин! Целая бочка! Эту ещё никто не купил.
   Чёрная железная бочка стояла неподалёку от нас. Подошла и Анна Ивановна - завскладом и продавец в одном лице. А как же! Для Оскобы приезд незнакомого человека, да ещё с дочкой - красавицей - это целое событие. Продавщица оказалась тоже человеком мало-мало знакомым: к ней в магазин мы когда-то ходили за водкой и макаронами. Она подтвердила, что бочка продаётся. У меня сразу пронеслась мысль: куда мне столько? И хватит ли денег? И не придётся ли потом торговать тут бензином, чтобы купить билеты обратно до Красноярска?
   - И сколько эта бочка стоит? - Робко поинтересовался я у Анны Ивановны.
   - Двенадцать рублей. Берёте?
   Прежде чем сказать "Да!", я подумал, что она шутит. Но оказалось, что это действительно так: бензин, который в такую даль завозят караваном судов один раз в год, стоит тут дешевле чем в Красноярске! Я отдал деньги, а бочка как стояла, так и осталась стоять на берегу.
   После удачной сделки мы пошли ночевать к Зезевским в просторную, почти новую избу. Хозяева отвели нам большую комнату. Мы расстелили свои спальные мешки прямо посредине комнаты, и через несколько минут я уже спал мертвецким сном. Проснулся далеко за полночь от того, что по мне ползают какие-то насекомые. Когда поймал одного, то по запаху сразу понял: нас атаковали клопы! Пригляделся к полу, хорошо освещённому луной, - а они ползут к нам десятками со всех сторон. До самого пришлось заниматься тем, что отметал их веником от себя и от дочери. Боялся, что её, спящую, сожрут за ночь. А она, оказывается, проснулась ещё раньше меня и долго отбрасывала с себя паразитов, но потом, увидев, что папа встал на защиту, уснула.
   В седьмом часу утра мы были уже на берегу и занимались тем, что вытряхивали кровососов из наших спальников. Затем перекусили остатками домашних продуктов - подорожников: курицей да сладкими хлебцами, и я занялся лодкой - "Казанкой", которую ещё вечером мне предложил Евгений. После того как я заправил бак бензином, добавил в него положенное количество автомасла, крепко прикрутил к корме свой новенький "Ветерок" - дело застопорилось. Я побоялся запускать новый двигатель, опасаясь его ненароком повредить. От него теперь зависел успех аспирантского маршрута и всего нашего путешествия в целом. Решил попросить местных мужиков: у них у каждого свои лодки с моторами, так что в этом деле тут все - большие мастера. Просидели у реки часа два. Наконец на берегу появился довольно молодой, лет около тридцати, мужичок. Выслушав просьбу, он сразу согласился помочь, залез в лодку, что-то забурчал себе под нос про разные регулировки и начал откручивать гайку на крышке мотора. Открутил одну - и тут же уронил её в воду. А там глубина - больше метра! Открутил другую - и её утопил! Я запротестовал против такой помощи и прогнал мужика. Когда горе-помощник вылез из лодки, то оказалось, что он еле стоит на ногах. Видимо, с утра он уже где-то надрался самогонки, а пока сидел крутил гайки - его и развезло.
   Я достал из воды гайки и стал ждать более трезвых специалистов. Просидели почти до обеда. Наконец на берегу появились три рыбака, которым я и объяснил - в чём наша проблема. Они быстро сняли мотор с лодки, укрепили на ближайшем заборе, что-то внутри подкрутили и завели на несколько минут. Потом поставили на место, снова завели и сказали:
   - Готово! Иди в магазин!
   Я взял две поллитровки. Галя осталась на берегу, а я с мужиками уплыл метров за двести. Вышли на берег, выпили и закусили. Пока мужики курили и матюгались (беседовали), я побродил по берегу и сделал первое открытие: отмеченная здесь ранее на картах интрузивная дайка долеритов оказалась обыкновенным глыбовым лавовым потоком.
   И вот - мы сами себе хозяева. Моторчик завёлся с одного рывка. Мы уплыли вниз по реке на несколько километров, нашли на высоком берегу отличное место, поставили палатку, приготовили обед и попили хороший чай с сахаром и печеньем. До вечера спали после бессонной ночи, а вечером занялись приготовлением к рыбалке. Я вырубил из ивы два удилища и собрал карабин. Зезевский, узнав про мой карабин для защиты от зверя, сказал: если кто попадётся - стреляй! Я куплю у тебя и мясо и шкуру! О деньгах я в тот момент думал меньше всего. Главное - самим шкуру не потерять: раньше в этих местах я видел медведей и слышал несколько жутких историй про местных неудачливых охотников на этого зверя. Так что расслабляться тут было никак нельзя.
  

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

  
   Третий день нашего путешествия стал первым рабочим днём. Даже самому не верилось, что снова оказался в этих местах! Первым делом я приступил к изучению деталей геологии в береговых скальных выступах в урочище Кривляки, что в тридцати километрах от Оскобы вниз по реке. Пока плыли - Галя занялась рыбалкой с лодки. Так у нас сразу распределились обязанности, а вот обеды всегда готовили вместе. В начале кривляковского участка долины реки, на высоком левом берегу, я обнаружил не очень старую охотничью избу. Как и в сказке, она была повёрнута к лесу задом, а передом - на небольшую поляну и реку. Внутри избы, что удивительно, царили порядок и чистота. Маленькое окошко смотрело на лес, который шумел рядом. Внутри - широкие нары у окна и железная печка в ногах. Мы перенесли вещи в избушку и устроили там свою временную базу. В первую же ночь нас посетил гость, хотя мы ничего не слышали, и только утром, выйдя на берег, обнаружили следы лося. Зверь вышел из воды на берег и прошёл в десяти метрах от избушки. В его глубоких следах ещё стояла мутная вода. Позавтракав, мы продолжили работать. Я причаливал к берегу около интересного объекта, привязывал лодку и указывал дочери устье ближайшего притока речки или ручейка, которых здесь, больших и маленьких, в начале лета было великое множество. Сам я брал блокнот, фотоаппарат и шёл искать те маленькие детали, ради которых сюда приехал и которые позднее, я был уверен, должны были опровергнуть устоявшиеся представления геологов о трапповой формации Сибирской платформы. Итоги этой работы трудно было переоценить. Пока я брал образцы, делал описание разрезов и фотографировал наиболее интересные обнажения - у дочери уже был улов окуньков и ельцов, достаточный для двойной ухи. Так за две недели мы обследовали берега Подкаменной Тунгуски километров на пятьдесят вниз от Оскобы. Я, по моим оценкам, набрал, описал и сфотографировал интересной информации о вулканизме района уже на одну докторскую и пару кандидатских диссертаций. Ритм работы за всё время нарушили только два маленьких приключения. Однажды "Ветерок", всегда послушный, отказался заводиться. Работали мы в этот момент далеко от избы ниже по течению. Я собрал множество интересных образцов, а дочь, наловив рыбы, помогала мне выписывать этикетки и упаковывать собранный материал. Здесь оказалась очень интересная точка: столбы белого известняка, продукция деятельности какого-то древнего горячего источника, которые с какой-то стати первооткрыватель Оффман назвал трубкой взрыва "Скарны". На какие-либо взрывы я даже намёка не обнаружил, а классические следы метасоматоза заснял на фотоплёнку. Далее мне на глаза попалась ещё одна странность: галечники гранитоидного состава почти в центре базальтового вулкана. По слабой окатанности обломков было видно, что они являются продуктом извержений местного вулкана, что находится в противоречии с геологическими канонами. Мы подзадержались на этом обнажении, солнце уже клонилось к западу. Сели в лодку, оттолкнулись от берега, течение понесло нас вниз, а мотор отказался заводиться. После бесконечного дёрганья за шнур я бросил это занятие. Ладно, думаю, пусть себе несёт! Ниже километрах в двадцати стоит посёлок Мирюга. Там живёт охотник и рыбак эвенк по фамилии Топочёнок, которого я знал. Переночуем у него, а утром мне помогут разобраться с мотором.
   На реке становилось прохладно, а мы днём уехали налегке. Минут через пятнадцать любования тишиной и дикими берегами красавицы Тунгуски я решил сделать ещё одну попытку завести мотор - и тот завёлся как говорят - с половины оборота. Через двадцать минут мы были дома. Припозднились с ужином, а потом долго сидели у костра, пили чай и изучали звёздное небо. Утром проснулись поздно, попили чай с сухарями и сгущёнкой, и, прежде чем ехать работать, я решил выяснить причину вчерашней неполадки мотора. В этот момент к берегу причалили гости. К нашему затухающему костру подошли пожилой кривозубый эвенк и русская женщина средних лет. Мужчина представился:
   - Николай Топочёнок. А это Эмма. Моя жена. - И выжидательно замолчал.
   Я тоже представился, напомнил ему, что мы когда-то мельком виделись и рассказал, что снова приехал в эти края добирать геологический материал в знакомый район, где работал в составе Оскобинской партии. Николай вспомнил нашу встречу, нашлось несколько общих знакомых, так что разговаривать сразу стало проще. Между делом я пожаловался на свой "Ветерок", который вчера отказался заводиться. Мы пошли к лодке, а по дороге Николай уже сам пожаловался мне, что едет с женой в Ванавару, но беспокоится о том - хватит ли бензина? Запас у него маловат, а продадут ли ему в Оскобе литров сорок - он не знает. Через пять минут мой мотор был исправен: шланг подачи топлива оказался с дыркой. Я объяснил Николаю, где на берегу у посёлка у меня стоит бочка с бензином и сказал, что он может из неё заправиться.
   - Мне уже много не надо, - уточнил я, - надеюсь из Оскобы улететь сразу в Кежму.
   Как же сильно я ошибался!
   На этом мы разъехались в разные стороны. Эмма, пока мы ремонтировали мотор, успела показать Гале некоторые травы, в том числе - полевой лук, который рос прямо у нас под ногами. Это было кстати, так как наши запасы лука были на исходе.
   До обеда мы снова сплавали на Кривляки, добрали материал, а после обеда отправились вверх по реке за тридцать километров выше Оскобы. Я снова с благодарностью вспомнил Порядина: что бы сейчас здесь делал без мотора!
   Позже у местных жителей я мельком поинтересовался про Николая Васильевича Топочёнка и его русскую жену, и услышал удивительную историю. Эмма оказалась не русской, а немкой с Поволжья. Во время переселения этих немцев в начале Отечественной войны потеряла родителей и каким-то невероятным стечение обстоятельств оказалась в Эвенкии без вещей и денег. Её, совсем ещё девчонку, приметил и пожалел местный эвенк Николай. Он отвёз её к себе в посёлок Мирюга. Там она и осталась. Постепенно вписалась в трудный эвенкийский быт, а когда выросла - вышла за своего оленевода и удачливого охотника замуж.
   На новом месте ночёвки я к вечеру поставил палатку, приподняв её от земли на пару вершков. Получился маленький парусиновый домик на четырёх куриных ножках на правом берегу Тунгуски. Как всегда к ночи разожгли костёр, поужинали, полюбовались тишиной и ровной водной гладью, из которой то и дело выпрыгивали какие-то мелкие рыбёшки, хватая разную мошкару. Река здесь широкая, русло прямое, видимость что вверх что вниз по течению отличная. Рано утром снова отправились на работу по ближайшим обнажениям. Мне в этом районе ещё с прошлых лет были интересны несколько точек. Крутой высокий берег, сложенный цеолитизированными (вроде как варёными) кавернозными туфами, и одиночная скала, как постамент какого-то памятника, на совершенно ровной поверхности в тайге вдали от берега. Несколько часов пришлось бродить по залесённой равнине, прежде чем мы нашли и сфотографировали этот долеритовый "постамент", который скорее всего является фрагментом древнего вулканического жерла. Дочь всё это время держалась позади меня в нескольких шагах и напевала популярные в те годы песенки про Чунгу-Чангу и кого-то ещё. Я наказал ей петь громче, чтоб медведи издалека слышали: мы идём. Дочь старалась до хрипоты и разогнала всю живность в радиусе километра.
   В полдень стояла жара. Мы чаёвничали после ухи, сидя у костра, как вдруг сверху по реке примчалась лодка, лихо развернулась и аккуратно причалила рядом с нашей. Из лодки грузно вылез крупного телосложения мужик и полез к нам на высокий берег.
   - Парашина! - Представился он, отдуваясь.
   Непонятно, фамилия это была у человека такая или местная кличка. Мы пригласили его к столу, но от чая он отказался. Говорил он с трудом и был изрядно "под шафе". Я рассказал ему - чем мы тут занимаемся, потом расспросил его о местном житье-бытье. Узнав, что я - геолог, Парашина ни слова не говоря сходил к своей лодке и вернулся с ленком длиной сантиметров пятьдесят.
   - Во! Угощайтесь! Будете в Оскобе - заходите!
   Когда он садился в лодку, я гадал: он упадёт в воду или в лодку? Но Парашина занял своё место у мотора, оттолкнулся от берега и сразу газанул так, что лодка чуть из воды не выскочила, и через пару минут скрылся вдали.
   Проводив гостя, мы занялись его рыбиной. Долго хранить её было негде, поэтому мы почистили ленка, порезали крупными кусками и сварили прекрасную уху. Вечером заготовили червей для рыбалки перед отъездом: хотелось привезти домой немного малосольной рыбки.
   На другой день я нашёл место с проявлением интенсивной гидротермальной деятельности в давние времена, когда почти на всём севере материка появлялись и исчезали огнедышащие горы. Это был протяжённый крутой косогор, сложенный изменёнными вулканическими пористыми туфами. Поры, а точнее - крупные пустоты, словно следы лопнувших пузырей, а также выщелоченные неровные пустоты от пяти до восьми сантиметров между обломками породы частично были заполнены белыми кристаллами цеолитов, кальцитом, на стенках образовались щётки прозрачного или дымчатого кварца. Попадались и мелкие кристаллы исландского шпата. Попытки найти такие кристаллы с размерами, представляющими интерес для оптической промышленности, не увенчались успехом.
  

ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

  
   Время моего отпуска подходило к концу. Последний рабочий день у нас начался рано. После завтрака мы собрали палатку, упаковали вещи и отправились в Оскобу. По пути я собирался детально изучить вулкан Туфовый, как мы его привыкли называть ранее, в тринадцати километрах выше посёлка, на крутом левом берегу реки. Эти обнажённые скалы, сложенные пепловыми туфами, я осматривал, зарисовывал и фотографировал до обеда. Здесь хорошо заметны следы ливневых дождей, смывающих вулканический пепел и песок со склонов возвышенностей. Зафиксированы также разломы земной коры с внедрением даек базальтов. Изливались здесь когда-то и небольшие потоки базальтовой лавы. Тут присутствовало всё, что описывается на современных вулканах трещинного типа в той же Исландии. Даже нашлись рулетоподобные туфовые бомбы диаметром до тридцати сантиметров и грязевые закатыши древних мутных потоков.
   Во второй половине дня мы пристали у Оскобы, выгрузили вещи на берег, и я вернул лодку Зезевскому с благодарностью и в полной сохранности. Сразу поинтересовался - когда ожидается вертолёт из Кежмы.
   - Геннадий, а мы этого никогда не знаем! - Спокойно сообщил мне тот. - У нас тут связи вообще нет. Только динамики на батарейках новости по "Маяку" послушать.
   Эта информация меня смутила, но серьёзность ситуации до меня дошла не сразу. Я предупредил Зезевского, что сейчас возьму какую-нибудь лодку с вёслами из тех, что лежат на берегу, чтобы переехать на другой берег переночевать, так как в деревне или на поляне за поскотиной от коров и комаров не будет спасения. О клопах я дипломатично умолчал. Потом я отправился в магазин за продуктами, где ещё раз услышал, что воздушный борт тут можно ждать до глубокой осени. Вот это влип! Но всё же мы переехали на другой берег, поставили палатку напротив того поля, что было здесь аэродромом, и прожили там два дня в ожидании чуда. Погода стояла отличная. Мы вставали рано, складывали вещи в лодку и слушали до писка в ушах - не зашумит ли вертолёт. Галя занималась рыбалкой и засолкой рыбы для мамы, а у меня появилось время подумать обо всём увиденном с учётом того, что я узнал о геологии и вулканизме района за предыдущие восемь лет работы и из общения с вулканологами. Сравнить мою информацию с той, что мне известна из публикаций в журналах и монографиях и из общения с Евгением Федотовичем Малеевым. С учётом всего этого собранный мной материал доказывал сложную последовательность событий: смена рельефов и климатов на территории юга Тунгусской синеклизы в период сто пятьдесят - двести пятьдесят миллионов лет назад. Можно было уже полностью согласиться с мнением академика А.П. Лебедева, который в 1955-м году в своей пространной статье утверждал, что территория Тунгусского угольного бассейна в позднем палеозое, то есть в каменноугольном и пермском периодах, являлась среднегорьем с плоскими водоразделами и широкими, иногда заболоченными долинами. На том месте, где я в данный момент в раздумье сидел под сосной, в те времена никакой реки ещё не было. Было озеро, осадки которого пробурены несколько лет назад колонковой скважиной на противоположном берегу. В тридцати километрах западнее возвышался стратовулкан: огненная гора высотой не менее километра или даже двух. Масса песка и глины с прослоями туфов и лавовых потоков распространялась с его склонов на десятки километров, образуя пологие склоны, которые в паузах между извержениями покрывались травой и кустарниками. Во время извержений вся эта растительность горела и погребалась под тучами пепла и под потоками лавы. Итальянцы, живущие в окрестностях вулкана Этна на острове Сицилия, не так давно были очевидцами подобной картины, когда лава и туфы уничтожали их сады и селения. Разрушение туфовых гор во все времена начиналось с момента первых извержений. Через несколько миллионов лет, как утверждают вулканологи, на месте любого вулкана остаётся небольшая возвышенность, разрезаемая на части современной речной сетью. Через много миллионов лет после того, как Кривляковский стратовулкан "уснул", восточнее нынешнего посёлка Оскоба произошло рождение нового вулкана Тувовый, который за длительный отрезок времени засыпал огромную территорию слоем пепла толщиной в несколько метров, превратив её в пустыню. На примере Исландии можно предположить, что у этого вулкана изначально отсутствовала туфовая гора - та деталь, которую геологи и называют непосредственно вулканом. Такой мне представилась общая картина событий глубокой древности на этом небольшом участке.
   Через два дня сидения на берегу надежа на чудо в виде вертолёта у меня иссякла. Встал вопрос: как добраться хотя бы до Ванавары? Мы в который раз упаковали вещи, переправились на правый берег, и я пошёл в дизельную, где трудились бывшие буровики.
   - Мужики! Выручайте! - Взмолился я. - Отвезите нас в Ванавару! Отпуск кончается, вертолёта так можно ждать и до нового года. Я не могу больше тут сидеть! Сюда я приехал за сорок рублей. Заплачу и за обратную дорогу столько же!
   - У нас тут своя работа, Геннадий! А туда плыть - это два дня потерять минимум. Это вы вниз по реке прискакали быстро! И потом - там же знакомые у всех! Без выпивки никак не обойдётся! Так что и двух дней мало!
   Я почесал затылок, вздохнул, но уходить не торопился. Наконец, один обрадовал:
   - Там на берегу лодка лежит. На песке, пониже других. Бери, плыви! В Ванаваре моему тестю отдашь! - Он назвал адрес. - Да ты его должен помнить! Он тебе ещё тогда по осени малопульку давал для охоты на рябчиков!
   Да, такой момент в последнем полевом сезоне имел место быть. Все рабочие в тот момент уже рассчитались и улетели в Красноярск. Оставались только геологи и техники для первичной обработки и упаковки полевых материалов и образцов. Недели две я по утрам уходил в ближний лес за село и часа через два приносил всем на обед по рябчику вместо надоевшей каши. Патроны мы свободно покупали в местном сельпо, а тозовку мне давал знакомый охотник. Местные жители за рябчиками не ходили потому что за дичь не считали.
   - А как с заправкой быть? - Задал я ещё один щепетильный вопрос. - У меня осталась одна канистра и в бачке половина. Не хватит же до Ванавары!
   - Не надо было отдавать Топочёнку! - Буркнул дизелист. - Ладно, пойдём, дам тебе ещё канистру. Для твоего "Ветерка" на сто километров хватит!
   Ни о каких деньгах даже разговор не зашёл! Я, радостный, пошёл на берег. Мы с дочерью перекантовали нашу новую лодку по песку до воды, загрузились. Я расчехлил и укрепил на корме мотор. Затем собрал ранее разобранный карабин - и мы отчалили. Путь предстоял неблизкий: больше сотни километров. Через два часа поплыли хорошо знакомые места и мы остановились на обед у нашего старого кострища.
   Дорогу мы преодолели успешно. Я сильно не газовал, держался в стороне от стрежня, но и к берегу не прижимался: берёг лопасти винта и экономил бензин. В пути переночевали. Но на второй день плавания я ошибся протокой, налетел на мель и сорвал шпонку винта. Хотел ещё взять гвоздей в Оскобе и на радостях забыл! До Ванавары, поим подсчётам, оставалось ещё не менее двадцати километров. Можно конечно и шестом дотолкаться, а на перекатах перетащить лодку верёвкой. Опыт хождения на лодке с шестом я приобрёл, работая на Казыре. Решили посидеть, собраться с силами и попить чаю. Я поднялся на крутой берег за дровами и чуть в стороне увидел старую охотничью избушку. Я бросил дрова, пошёл искать гвоздь - и нашёл! На топорике отрубил нужный кусочек, вставил самодельную шпонку в винт - и мы поплыли дальше. Вскоре добрались до Чамбинского порога, от которого уже виден посёлок Ванавара. Наступил час икс: как перетащить лодку через порог? Порог в виде навала базальтовых глыб размером от полуметра до метра и чуть больше преграждает путь реке. Я выключил мотор, Гале поручил быть бурлачкой, сам взял шест и командовал:
   - Тяни! Подтяни к себе поближе! Отпусти! Оттолкни!
   Дочь аккуратно выполняла все команды, а я обводил нос лодки между камней. Так мы продвинулись почти к самому сливу, но тут упёрлись в непроходимый навал камней. Левый берег тоже оказался непроходимым на бичеве. Делать было нечего. Я отдал дочери документы, карты и карабин, а сам решил проскочить порог на лодке. Риск был, так как мой моторчик был для подобных подвигов слабоват, но выше порога я заметил две лодки рыбаков, стоящих на якорях на самой середине реки. С лодок мужики ловили хариуса на муху. Подумалось, что если что - они не дадут утонуть и потерять чужую лодку.
   Я оттолкнулся шестом подальше от каменистого берега, завёл мотор и сплыл метров на сто от порога. Затем дал полный газ и направился на главный крутой слив. С разбега лодка за одну секунду проскочила порог и умчалась дальше вверх по спокойной воде, пока я убирал газ. Причалил к берегу. Впереди оставался последний километр речной части нашего путешествия. Я прошёл обратно по берегу чтобы посмотреть на этот массив, преградивший путь реке. От геологов и геофизиков я был наслышан, что этот массив - пластовая интрузия долеритов, но увидев этот массив вблизи, я засомневался. При близком рассмотрении оказалось, что каждая глыба имеет стекловатую корочку закаливания. Некоторые глыбы отличаются миндалекаменной текстурой (пёстрые как рябчики). Мало того: крайние глыбы залегают на подгорелом древнем почвенном слое. Трава при растекании лавы обгорела и оказалась примята в одном направлении. Уже одних этих фактов было достаточно, чтобы рассматривать данный массив как древний лавовый поток, прокатившийся по зелёной лужайке. Получилось, что на последнем километре этого маршрута я сделал ещё одно важное открытие. Возможно - самое существенное для понимания особенностей палеовулканизма данного района.
   Зафиксировав странности "интрузии", мы сели в лодку и через несколько минут причалили в Ванаваре. Я отдал канистры с остатками бензина по указанному мне адресу, поблагодарил хозяина и сказал, что лодку я вытянул на берег и моя дочь сейчас сидит там и её охраняет.
   - Ладно, пусть лежит! - Только и махнул он рукой.
   На том мы и разошлись. На подвернувшейся машине перевезли наш груз на вертолётную площадку, вскоре улетели в Кежму, а к вечеру уже были в Красноярске. В Кежме меня ещё раз приятно удивил начальник аэропорта: сначала он определил нас с вещами в отдельную комнату. Когда прибыл самолёт, он помог нам погрузиться. Ведь теперь у нас кроме прежнего багажа были ещё две упаковки: ящик с каменной коллекцией и коробка солёной рыбы: гостинец маме от дочери. Две ночи после этого путешествия я переночевал дома, а потом улетел до самой осени в Хатангу зарабатывать деньги, изучая Попигайский метеоритный кратер.
  

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

  
   Многие мои знакомы, в том числе геологи, узнав об этой моей поездке, задавали вопрос: зачем тебе это надо? На что я им отвечал, что просто хочу знать истинное геологическое строение района. А объяснения других геологов меня не устраивают. Это же очень интересно: пытаться делать открытия! Зачем, например, археологи раскапывают древние городища? Ведь там нет золота! Но там есть новая информация! Когда я отработал свой первый полевой сезон в районе древнего вулканизма на Подкаменной Тунгуске, то ещё не знал, что за сорок лет до меня в тех местах побывал сын знаменитого геолога и популяризатора науки академии В.А. Обручева Сергей, окончивший в 1915-м году физико-математический факультет Московского университета. Как пишут его биографы, он проплыл по рекам Ангара, Бахта, Подкаменная и Нижняя Тунгуски, открыл новый каменноугольный Тунгусский бассейн, "заложил основу знаний внутреннего геологического строения бассейна", изучил состав "слагающих его напластований", написал "о так называемых Сибирских траппах - вулканических породах, прорывающих эти напластования". В конечном итоге С. В. Обручев предложил стратиграфическую схему всего региона. По его представлениям, в конце каменноугольного и весь пермский период в пределах Тунгусской синеклизы шло формирование осадочной угленосной толщи, а в триасовом периоде начался этап активного магматизма и формирования туфогенной трапповой формации на юге и существенно лавовой - на севере района. Эта стратиграфическая схема стала популярна в пятидесятых годах и в дальнейшем принималась за основу всех геологических исследований в пределах распространения траппов. Меня эта схема не удовлетворяла по многим причинам с самого начала работ в районе Подкаменной Тунгуски. В красивой схеме Обручева не нашлось места вулканам и вулканизму при обилии в районе туфов и лав. Я решил самостоятельно разобраться в геологии района, но ощутил недостаток знаний для работы в этой области. Возникли и другие трудности: мои рассуждения о вулканах трапповой формации геологи приняли в штыки. Геологи имели о вулканизме самые примитивные представления, но при этом ухитрялись этим гордиться! Дело стронулись с мёртвой точки после посещения Красноярска в 1969-м году вулканологом Малеевым Е.Ф. Он посетил некоторые места на Нижней Тунгуске, увидел, что древний вулканизм платформы сопоставим с современным вулканизмом и был решительно настроен против популярной стратиграфической схемы. Я поделился с ним своими мыслями о данной проблеме. В 1970-м году он предложил мне свои услуги в качестве руководителя кандидатской темы. Однако, когда он сам в 1972-м году представил свой доклад о вулканизме Тунгусской синеклизы на Всесоюзную Абаканскую конференцию, то встретил отпор. Доктор геолого-минералогических наук из ВСЕГЕИ М.Л. Лурье (родственница семьи Обручевых) с трибуны с трибуны совещания высказалась примерно так: "Странно! Евгений Федотович - вроде бы солидный учёный, а пишет о каких-то вулканах трапповой формации!" И тема о вулканах стране древнего континентального вулканизма была закрыта и запечатана. Поэтому я с дочерью при моральной и финансовой поддержке жены и прошёл этот аспирантский маршрут, чтобы убедиться в правоте взглядов на проблему вулканизма платформы вулканолога Малеева и начать распечатывать эту интереснейшую тему, которая до сих пор не освещена ни в одном учебнике по общей геологии.
  
  

ЯМЩИК, НЕ ГОНИ ЛОШАДЕЙ...

  

Из передачи по радио в 1973-м году

  
   Война застала Вадима в том возрасте, когда бы ещё учиться и учиться, а совесть говорит: "Иди на завод! Там людей не хватает! Замени тех, кто на фронт ушёл!"
   И пошёл из восьмого класса на эвакуированный из Запорожья комбайновый завод. Грамоты хватило толь на то чтобы написать заявление: "Прошу принять на работу. Специальности не имею".
   А через два месяца он уже токарь-инструктор. Его ученики осваивают станки, стоящие под открытым небом, и по 15-18 часов в сутки выдают болванки мин и стволы миномётов. И так почти всю войну. К двадцати годам ссутулился. Медаль не заработал, т.к. за четыре года один раз опоздал на работу на 20 минут: проспал. Пришёл домой на четыре часа, упал спать и проспал! Суд был коротким: 6/20. Это означало, что шесть месяцев из зарплаты будут вычитать по двадцать процентов. А это стоимость одной булки хлеба на чёрном рынке.
   Со своей подругой встречался редко. Она сутками на фабрике, он - на заводе. Часто и выходные прихватывали. Один раз "повезло": проткнул чем-то ржавым палец и не обратил внимания. Через три дня палец разбух, и хирург во избежание более крупных осложнений отхватил две фаланги. Бюллетенил целую неделю и за это время организовал выход на "Столбы". Несколько раз просился на фронт, но его даже слушать не стали: парни семнадцати лет в тылу - это основа заводского коллектива, главная ударная сила в сравнении с женщинами и стариками.
   И вот - Ура! Праздник и на нашей улице! Победа! А у Вадима теперь будни - это больница. Приговор врачей оказался страшнее приговора суда: туберкулёз второй стадии. Вышел на пенсию по инвалидности в возрасте чуть больше двадцати, попав из огня под ледяной душ. Несколько дней бродил одиноко по родным с детства улицам и слободкам. Узнавал их и не узнавал. За четыре года войны они словно прижались к земле, состарились и поблекли. А, может, это он сам вырос за эти годы, не выходя с завода.
   Во время прогулок многое передумал. Первое что надо сделать - это объяснить Кате, что он не имеет права портить ей жизнь и не может на ней жениться. Второе - найти своё место в новой жизни и не думать о смерти. Врачи ведь не сказали - сколько ему осталось: год или десять лет? То, что осталось, надо использовать полностью.
   Уладить дело с подругой помог случай. С войны вернулся живой и невредимый друг юности. Познакомил его с подругой. Один раз под благовидным предлогом оставил их вдвоём на вечер, другой раз попросил его проводить Катю до дома. Позже объяснил им причину своего странного поведения и пожелал счастья на долгие года. На их свадьбе никому и в голову не пришло, что Вадим выдаёт свою невесту за своего друга.
   А сам он накупил учебников и начал готовиться к вступительным экзаменам в музыкальное училище. Учить детей музыке - была его давняя мечта. Потрудился на славу, все экзамены сдал на отлично, а вот на русском языке срезался. Готовился ещё год. За это время заново освоил домру: требовалось добиться тремя пальцами такого же мастерства, как раньше, до травмы, - четырьмя.
   На следующий год история с экзаменом по русскому языку повторилась. Но в этот раз преподаватель дала понять, что причина - в отсутствии указательного пальца на левой руке, так что низкую оценку по русскому языку следует рассматривать как тактичный отказ в приёме в училище.
   На третий год Вадим вновь подаёт заявление в музыкальное училище. Но теперь уже вся приёмная комиссия знает, что этот абитуриент - тот самый прима-домрист любительского оркестра при ДК железнодорожников, который при необходимости может заменить на концерте дирижёра! Наконец - победа! Принят успешно на первый курс! Экзамены за первый семестр сдаются только на "отлично"! до экзаменов за второй семестр он не дожил.
   В компаниях столбистов до последних дней, пока ноги носили, Вадим был самым весёлым парнем. Только одна его песня навевала друзьям грусть. И теперь, когда я слышу по радио: "Ямщик, не гони лошадей! Мне некуда больше спешить!" - я вспоминаю о нём.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"