Когда приходит осень, начинается новая жизнь. Я это знаю точно, потому что есть с чем сравнивать. Это уже не весна, когда чувствуешь себя ошалелым от гормонов мартовским котом, и не лето, когда от постоянного употребления пива на животе появляются жировые отложения и кажешься себе нагулявшимся тюленем; это не зима, когда душа постоянно спит под тёплой одеждой и ничто абсолютно не способно расшевелить её.
Это - осень. Это когда осеняет, и внутренний мир требует немедленного выплёскивания на бумагу, на холст, струны, клавиши. Видимо, Господь сотворил человека именно в это время года.
Красивых женщин много. Странные создания! У меня в голове не укладывается, зачем на совершенство накладывать грим, превращая это совершенство в полное уродство, но при этом ходить с чувством выполненного долга перед собственной природой? А этот запах парфюмерии, от которого чаще хочется наблевать в ближайшую урну, чем пойти следом в надежде завязать небольшой романчик. Что может быть лучше аромата чистого женского тела? Да ничто! Ничто на свете. И тот, кто хоть раз касался губами кожи своей красавицы, несомненно, согласится со мной. Если он, конечно, мужчина. Чёрт побери, мужики, так кому же они тогда хотят нравиться, убивая время и деньги - причём, заметьте, чаще наши с вами - на духи и косметику? Боюсь, этот вопрос из разряда риторических.
Хочу ощущать женщину! Чистую, светлую! Чтоб посадить её в самый яркий уголок моего сердца и рожать для неё вопли влюблённой души, от которых она не улетит, испуганная, белокурым голубем в ворота моих глаз. Да будет так! Сегодня же я кого-то встречу. И полюблю. Встречу и полюблю. У меня такое предчувствие. Этакое тихое ожидание праздника. Душа сжалась в гармошку и скоро разразится светом. Я это знаю. Кому это сегодня крупно повезёт со мной?
На улице хороводятся жёлтые листья. Осенний бостон под музыку ветра. Бабье лето - последний искренний крик уходящего тепла. Увядание, танцующее свой последний бал, потому что затем оно потеряет свою прелесть.
Сегодня - день рождения заурядного человека. Но я испытываю к нему давнюю симпатию, потому что он никогда не пытается прыгнуть выше собственной головы, что свойственно многим. Он всегда остаётся самим собой, и я люблю его за это. Потому и приглашён. Подарок мой не представляет особой ценности, которую можно было бы измерить в деньгах: я несу к виновнику торжества собственную душу - единственное, что у меня осталось. Так происходит вот уже несколько лет, и, тем не менее, меня всегда приглашают, и я уверен, что так будет и впредь. К чему дорогие подарки, если за ними чаще стоит лишь желание продемонстрировать свою фальшивую щедрость, после проявления которой считается не за грех смести со стола в свой желудок ровно столько, сколько принёс, а может быть, даже и больше. Не в деньгах смысл. Обратитесь ко мне, и я помогу всем, на что я на данный момент способен. Тем не менее, я прихватил с собой бутылку водки, чтобы глаза принесших подарки не проели в моём черепе дырки их справедливого негодования.
Меня встречает сам хозяин с широченной улыбкой на лице. Наши объятия и похлопывания по плечам - искренни, и внутри меня от этого обстоятельства, как всегда, рождается приподнятое настроение. Я говорю кучу любезностей и прохожу к столу, за которым уже расположились гости. Я знаю их всех, и потому избавлен от обязанности представляться.
- Иваныч! - кричит мне полулысый худосочный очкарик, и я с радостью тискаю его тщедушное тельце, потому что это один из задушевнейших людей на свете и я люблю его. Я демонстративно медленно извлекаю из кармана бутылку и ставлю её в центр стола. Затем здороваюсь со всеми за руку и опускаю свой зад на табуретку. Мама моя! Чего тут только нет! Мой изголодавшийся желудок начинает пляску внутри, и я давлюсь слюной, предвкушая начало действа. Время "динь-динь", когда приходят все приглашённые, наступает спустя несколько минут. Начинаются тосты, минуты молчания, вызванные усиленной работой челюстей и разговоры, разговоры без конца и определённых тем, - словом, типичная праздничная возня гостей, осознавших, наконец, зачем, собственно, они сюда и явились.
Она опоздала, и я её не знал. Её провели к столу. Все уже находились под изрядным хмельком, а потому начали предлагать новой гостье штрафную. Она не стала отказываться, что вызвало у меня поток положительных эмоций: не люблю, когда люди создают проблемы из-за пустяка. У неё были короткие волосы а-ля блонде и ещё то, от чего я никогда не мог оставаться спокойным - зелёные-зелёные глаза-водоёмы, в которых плавало явное выражение неудачного замужества. К тому же звали её Татьяной. После этого я окончательно убедился в том, что предчувствия меня не обманули, и всё оставшееся время гулянки потратил на то, чтобы быть к Татьяне поближе. Конкурентов у меня не было - все были увлечены пьянством - поэтому мне это удавалось без особого труда. Мы мило чирикали, пили, танцевали, вечер неумолимо приближался, о чём весьма красноречиво свидетельствовали двое набражничавшихся до состояния сна джентльменов, лежавших в обнимку на хозяйской постели. Остальные находились на пути к этому состоянию. Я навёл справки у юбиляра и узнал, что моя собеседница была им приглашена по причине её временного одиночества вследствие запоя муженька, который в подобные отрезки своей жизни неделями не появлялся дома. Дело там шло к разводу, и мой друг порекомендовал мне позаботиться об этой прелестной девушке.
Мы простились со всеми вменяемыми, и вышли в ночь. Звездень небесная! Я держал Татьяну под руку и веселил её своими тремястами способами, самый скромный из которых заключался в изложении свежих анекдотов. Она смеялась красиво. В ней вообще не было недостатков. Даже делая скидку на выпитое, я находил её идеальной. Мои руки смелели, она не особо сопротивлялась, и когда мои губы закрыли ей рот, я испытал прелесть, может быть, самого лучшего ответного поцелуя. Жила она, к счастью, недалеко, поэтому мне не пришлось ударить в грязь лицом из-за отсутствия денег на такси.
- Ты не возражаешь против кофе? - спросила она, лукаво улыбаясь. - Господи! - подумал я, и поспешил согласиться...
Татьяна жила в двухкомнатной квартире. Обстановка не претендовала на изысканность вкуса, но мне было на это глубоко наплевать. В её комнате находилась шикарная кровать-стадион, которую я собирался переименовать в аэродром. Замок на моих джинсах трещал, пока Татьяна готовила на кухне кофе. Я увидел на столе у окна подсвечник с тремя огарками свечей, и когда хозяюшка вернулась с подносом, одетая в махровый халатик, у меня в комнате был полный интим.
- О-о-о! - протянула она и опять загадочно улыбнулась.
- Что "о"? - спросил я вдруг охрипшим голосом.
- Ничего, мне нравится. А ты - фантазёр...
Естественно, мы кофе пить не стали. У нас оказалось огромное количество дел, требующих немедленного разрешения, и бразильский напиток никак не мог конкурировать с ними по степени важности. Без одежды она выглядела куда лучше... Я помню, что до кофе дело дошло только под утро, когда наши неотложные дела завершились полным изнеможением на кухонном столе...
Мы были счастливы три дня. Затем мне пришлось на некоторое время покинуть город. Мы простились в кафе. Мне было горько оттого, что целую неделю я не смогу её видеть, не смогу целовать её, вдыхать запах её волос. Я обещал позвонить сразу же, как только приеду. Посадив её в такси, я долго смотрел вслед, пока машина не влилась в поток других авто и не пропала из поля зрения...
Грусть всегда приходит по-разному. Когда спустя неделю я выходил из кабинета венеролога, приведённый туда весьма объективными причинами, мне было грустно. Как-то не по-осеннему.
- Э, батенька, да у вас триппер! - не без доли ехидства в голосе сказал мне пожилой врач со старомодной бородкой клинышком после тщательного изучения моего вещественного доказательства.
- Извольте с завтрашнего дня на укольчики. И алкоголя не принимать вообще, иначе придётся долго возиться с вашим подарком. Всего наилучшего! Да, и партнёршу вашу тоже ждём. Следующий!
Забавное слово - партнёрша...
Осень продолжалась. Перед дверью венеролога сидело человек двадцать разного возраста и пола. Они ожидали своей очереди. Я закурил и побрёл по улицам родного города. Остановившись около урны, я вынул из кармана блокнот со своими последними стихами, перечитал их и медленно опустил в глотку мусоросборника. Пожилая ободранная собака, сидевшая в отдалении, не обратила на меня ровно никакого внимания...
Я никому не позвонил. Мой телефон тоже хранил молчание...