Аннотация: Написано для конкурса на Мирах Фэнтези под гнётом мнения и тяжёлыми пинками по стилистике от Алексея Куликова. ЗЫ: Отдельное спасибо Ире Гаджиевой за отлов апшибок и очепяток.
Тени прошлого
Из переписки Бернарда Клервоского с Матвеем Альбанским (подлинник не был обнаружен.)
...воинами Ордена нашего - коим шлем мы особое наше благословение - дённо и нощно во славу Отца нашего Всевышнего и Единокровного Сына Его повелителя нашего Иисуса Христа истово служащими, посреди руин храма в Суассоне был обнаружен тайный схрон, в коем - помимо прочих - находилось донесение, предназначавшееся королю франков Хлодвигу Первому Меровингу, и тем особый интерес представляющее, что подтверждает оное известные Вам слухи касательно племени диаволова, себя "отрезанными" именующего, на чём Ваше внимание я и хочу остановить...
Из народных поверий о вампирах
...вампир имеет здоровый вид и румяную кожу (возможно и бледную), он часто бывает пухлым, у него отросшие волосы и ногти и ко всему прочему он совершенно не разложившийся...
Вампир мог быть уничтожен, если ему отрезать голову, вонзить осиновый кол в его сердце и сжечь труп.
Шотландец Роберт Льюис Стивенсон в своей книге 1879 года "Путешествие с ослом в Севенны" рассказывает о Звере в такой манере:
Это была земля незабвенного ЗВЕРЯ, этого Наполеона Бонапарта среди волков. О, что у него была за карьера! Он прожил десять месяцев на свободе между Жеводаном и Виваре; он ел женщин, детей и "пастушек во всей их красе"; он гонялся за вооружёнными всадниками; видели, как он среди бела дня преследовал дилижанс с верховым по королевскому тракту, и карета и верховой удирали от него в ужасе, галопом. Повсюду с ним расклеивали плакаты, как с политическим преступником, и за его голову было обещано десять тысяч франков. И наконец, когда он был застрелен и привезен в Версаль, взирайте! обычный волк, и даже небольшой.
-Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие красные глаза? А почему такие длинные ногти? - уже в который раз донимала внучка.
Обречённо вздохнув, Асилия бросила раздражённый взгляд на мать, успешно притворявшуюся, будто спит глубоким, старческим сном в скрипучем кресле-качалке, после долгих споров и уговоров всё-таки задвинутом в самый тёмный угол гостинной. Вот у кого спрашивать надо, откуда взялись эти красные глаза, чтобы скрывать которые она всю жизнь проносила затенённые очки, и длиннющие ногти, не поддававшиеся всем попыткам подпилить их или подрезать. Как-то стачивались сами собой, но только до строго определённой длины - и всё! Мало - неудобно, да сколько пришлось от окружающих натерпеться! Не понимали ведь, что это не "буржуйские" замашки, а досадная особенность физиологии. Вот и ходила и в зной, и в холод в перчатках, ссылаясь на неизлечимое кожное заболевание. Мужья, правда, находили эти недостатки даже... пикантными, но, в своей массе, люди, столкнувшись с необычной внешностью женщины, предпочитали навязчивое рассматривание исподтишка. Словно боялись, будто, взглянув прямо, чем-то заразятся.
Поинтересовавшись однажды, почему их семья так отличается от окружающих, Асилия получила весьма резкое, сухое:
-Нашего рода давно уже не существует, нечего былое ворошить.
Вот и весь разговор.
Пожилая женщина устремила взгляд за окно, на серые волны Финского залива, что уныло, вспениваясь иногда грязно-белыми гребешками, перекатывались под пасмурным, затянутым тяжёлыми грозовыми тучами, небом. Ветерок, слабо развевавший занавеску из оранжевого тюля, доносил горьковатый запах морской воды и удушливо-сладковатый - водорослей, серо-коричневой полосой обозначивших линию прибоя. Сколько она себя помнила, мать жила здесь, в этом уединённом уголке почти нетронутой природы, и даже сейчас, приближаясь к своему стоодиннадцатилетию, наотрез отказывалась перебираться ближе к цивилизации. Так и продолжала угасать в небольшом, деревянном, но очень уютном домике, с камином, старенькой, но добротно сделанной мебелью и множеством картин на обитых старомодными, выцветшими от времени шпалерами стенах. Выполненные маслом пейзажи, изображения каких-то городов и скалистых побережий занимали каждый свободный от забитых книгами полок уголок. Казалось, в этом доме специально прорубили окна, каждое из которых выходило в другую страну, а, возможно, и в другие миры.
Всего десять лет назад Асилии удалось уговорить мать провести телефонную линию, водопровод и электричество. Но, даже с тщательно скрываемым удовольствием пользуясь телефоном, та упорно продолжала зажигать по вечерам две масляные лампы, неверный свет которых едва рассеивал тени небольшой гостиной, создавая в сочетании с горящим камином мрачноватую, почти мистическую атмосферу. И от телевизора отказывалась наотрез. Предпочитала книги, которых в этом доме было великое множество. На французском, немецком и финском языках. Старые, потрёпанные, пожелтевшие от времени, некоторые даже когда-то вымокшие, с почти склеившимися страницами. А вот книг на русском языке не было. Хотя старуха и им владела. Говорила медленно, неохотно, с акцентом, но вполне правильно. Сама же Асилия, давно жившая в России, равно свободно переключалась с финского на русский и обратно, а внучка - которую часто привозили сюда погостить - и вовсе болтала и на том и на другом вперемешку.
Тем временем Лёлька хлопнулась на четвереньки и деловито полезла под диван.
-А ты вампир, да? - глухо донеслось оттуда через три секунды.
Что за дети пошли! И лет-то ей всего пять, а уже такие слова знает! Это всё телевидение и сериалы, что стали модными в последнее время. Уж она-то, в том же возрасте, только про Красн...
-Бабушка, бабушка, а я - Красная Шапочка! - заорала внучка, задом выбираясь из-под дивана и выволакивая на свет основательно помятый, запылённый и потрёпанный молью и временем предмет неопределённого, цвета, некогда предположительно бордового.
-Маман! - не выдержала Асилия. - Сколько можно Вас просить? Выбросьте уже этот головной убор!
Фрау Нюриш фон Вольф, а ныне Нюра Волкова или просто баба Нюра, недовольно дёрнула бровью и, понимая, что на этот вопль души что-то надо ответить, ибо дочь по настойчивости не проигрывает правнучке и покоя не даст, выдавила из себя неопределённое "Угу".
-Что "угу"? - взорвались в ответ. - Мало того, что всю жизнь...
Нюриш на мгновение приоткрыла глаза, под тяжёлыми веками в полумраке сверкнуло пурпурное пламя, дочь тут же умолкла и принялась суетливо оббивать пыль с полей старинной шляпки, которую Лёлька уже нахлобучила на голову. Старуха мрачно наблюдала сквозь сомкнутые ресницы.
До чего девка бестолковая получилась! Ни стати, ни норова предков не унаследовала! Чего жалуется? И цвет радужки ей не такой яркий достался, и ногти всего лишь вполовину родительской длины отросли. У дочери Аськи - Веры - почти незаметны родовые признаки, а у Лёльки... Глазки карие, а ноготки чуть-чуть длиннее, чем у остальных людей. Разбавили кровь... Да что там Аська? Она ведь и сама полукровка.
Фрау фон Вольф с тяжёлым вздохом откинулась на подушку, которую дочь практически силой положила ей за спину.
Детство её прошло в повозке. Сколько Нюриш себя помнила, они с матерью всегда куда-то ехали, избегая крупных людских поселений, огибая города и останавливаясь в самых глухих и отдалённых сёлах и деревеньках, где никто не задавал вопросов женщине и ребёнку с обмотанными тряпками руками и полускрытыми лицами. Если зима выдавалась слишком суровой, приходилось проситься в обоз к бродячим циркачам или цыганам, отрабатывая проживание на представлениях. Уж очень охотно смотрели люди на "уродов" с необычными и страшными глазами и пурпурными, длинными, неломаемыми ничем ногтями. Даже аттракцион такой придумали: все желающие могут подойти и попытаться перекусить любой ноготь на свой выбор кузнечными щипцами. Ни один не справился! Но "Смотри, мамка! Упыриное семейство!" - кричали почти каждый раз.
Мать никогда не рассказывала Нюриш об остальных их родственниках. Обмолвилась только, что во Францию возвращаться им сейчас нельзя, потому что неспокойно там. Эта оговорка, да акцент, от которого родительница, свободно владевшая немецким, не смогла избавиться до конца своих дней, были единственными зацепками, как-то связывавшими девочку с воображаемой семьёй. Иногда, когда выпадала особенно ясная ночь, она часами смотрела в усеянное звёздами небо, представляя, будто вернулась в загадочную Францию, нашла всех-всех... А наутро всё вновь становилось на свои места, и мечты приходилось откладывать до следующей подходящей ночи.
Годы шли, в Австрийской империи становилось всё тревожнее, неуютнее, даже в том спокойном уголке недавно присоединённых восточных общин на Дунае, где маленькая семья чувствовала себя вполне уютно; потом произошло убийство Франца Фердинанда, вести о котором дошли даже до их захолустья, началась Первая Мировая война.
Неизвестно почему матери пришло в голову, что возвращение в родное поселение будет лучшим выходом из положения. Может, сыграло роль бессознательное стремление каждого вернуться туда, где прошло детство, где не может случиться ничего плохого. Это решение стало ошибкой из тех, что называют роковыми. Добраться-то они добрались, спустя полгода, окружными дорогами, через леса Тироля и Италию обогнув заполненную войсками Швейцарию. И их приняли, приютили, не задавали вопросов.
Деревенька была небольшая, домов на десять, но настолько чистая и ухоженная, что просто не верилось, что всего в двухста километрах отсюда мир выглядит разрушенным, мрачным и нищим. Особенными были и жители - афметы: темноволосые женщины разных возрастов, с гордой осанкой и алебастровой бледности лицами, темноволосые же мужчины, слегка пугавшие чёрными бородами, резко выделявшимися на белой коже, дети, ногти которых были длиннее, чем у самой Нюриш. Она всему удивлялась, сравнивала себя с соплеменниками, но потом подслушала тихий разговор двух древних бабок о том, что мать её спуталась с обычным человеком, который польстился на красивое личико, а после, соблазнив, сбежал, не оставив даже прощальной записки, а ребёнок их с попорченной кровью вышел. Но всё равно это были свои. Среди своих не нужно было прятать кроваво-красные ногти, уже начавшие загибаться внутрь, не нужно было закрывать тряпкой светящиеся багровым глаза. Никто не показывал на неё пальцем, не шарахался в сторону или, того хуже, обидно смеялся. Она поверила, что всё позади, что теперь всё будет хорошо.
Но судьба решила иначе, и счастье продлилось две коротких недели.
Всего на пять часов ушла она в лес, глухой стеной окружающий общину.
Этих пяти часов хватило для того, чтобы неизвестные сожгли деревушку, перед этим убив всех её обитателей. Бежавшая на запах дыма девушка застала лишь догорающие руины, запах горелого мяса, от которого её тут же вывернуло, мёртвую тишину, которую нарушал только шум леса и потрескивание углей, что остались от почти сбывшейся мечты, да неряшливые проломы в подлеске.
Кто это сделал, за что? Как они нашли затерянное в глубине чащи поселенье? Эти вопросы Нюриш задавала себе даже сейчас, но ответов не находила.
А тогда был безутешный, отчаянный плач, переходящий в вой. Не иметь никого, кроме матери, обрести родных, чтобы тут же их потерять... Ощущение полного, абсолютного одиночества... Страстное желание, чтобы случившееся оказалось всего лишь дурным сном... Нюриш почти сумела убедить себя, что всё это неправда, что она скоро проснётся в повозке под небом Австрии и всё будет по-прежнему. А потому, когда в сумеречных кустах неподалёку что-то или кто-то завозился, захрустел ветками, и из лиловой тени на девушку глянули два горящих глаза, она даже не подумала о том, что надо испугаться, что это может быть один из тех, кто убил её жизнь, а - напротив - поприветствовала на смеси немецкого и французского:
-Guten Abend, monsieur! - и шмыгнула носом.
Глаза озадаченно поморгали, а потом на полянку, в густой траве которой девушка рыдала последние полтора часа, выбрался крупный, серый и косматый зверь. Отряхнувшись, он внимательно уставился на обнимающего пень, зарёванного человека.
Разочарование из-за того, что это не чудом уцелевший родич, вылилось в очередной неудержимый приступ истерики с подвываниями и всхлипываниями, а когда слёзы закончились, выяснилось, что волк сидит рядом, сочувственно наблюдает и вроде бы даже поглаживает её передней лапой по руке. Поцарапал, правда, слегка, но это несколько отрезвило.
Впоследствии, вспоминая ситуацию, Нюриш понимала, что только пережитый шок помешал ей трезво оценить обстановку и попытаться сбежать, защититься. А тогда она просто села, обвила руками колени, как растрёпанный и несчастный ребёнок, позабыв о том, что ей уже четырнадцать и она совсем взрослая, и, размазывая слёзы, начала жаловаться неожиданному компаньону на всё и вся. Волк молча слушал, а потом толкнул носом в плечо, кивнул головой на кусты, откуда вылез и вопросительно наклонил голову. Девушка подумала, решила, что лучше серый зверь в попутчиках, чем вообще никого, и поднялась на ноги, готовая идти хоть в Пруссию, но подальше отсюда, от могилы её надежд.
Волк оказался лучшим спутником из всех, кого она могла бы себе пожелать. Он всегда знал куда идти, не спорил, когда у неё портилось настроение, "подсказывал", где можно найти "бесхозный" кусок хлеба или "позабытый" кем-то кошель с деньгами. Зверь издали чуял опасность, обходя вооружённые отряды, прочёсывавшие леса в поисках затаившихся там недругов, а когда девушка всё-таки наткнулась на мародёров - набросился на тех с такой скоростью и агрессией, что они даже понять не успели, что случилось. Перед тем, как умереть. Позже, когда Нюриш научилась стрелять, и ей исполнилось семнадцать, он начал провоцировать её на рискованные вылазки, и они ограбили не один роскошный экипаж, неосмотрительно двинувшийся в путь без охраны. Попытки найти ещё поселение афметов закончились ничем. То ли девушка и впрямь осталась последней из рода, то ли все остальные так тщательно схоронились, а только даже волк не смог ничего вынюхать.
-Бабуль, а где такие шапочки продаются? - донёсся из реальности голосок правнучки.
Фрау фон Вольф приоткрыла глаза и с усмешкой на смятых морщинами губах посмотрела на Лёльку, которая гримасничала перед зеркалом, пытаясь кокетливо сдвинуть слишком большую ей шляпку набок.
-Баб Нюра? - тут же отреагировал ребёнок, глядя на Нюриш карими глазами необычного, тёплого оттенка.
-Что солнышко? - старательно проскрипела та, изображая старческую немощь.
-А откуда у тебя такая шляпа? А можно я её на утренник, на Новый Год надену? А платьице мне как у Красной Шапочки ты пошьёшь? - посыпались вопросы.
-Конечно, милая, - ответила разом на всё старая женщина и повысила голос: - Ася! Принеси мою шкатулку. Ту, что из дуба.
-Придумаете же Вы, маман, - проворчала дочь, но послушно встала и поплелась вон из комнаты.
-Платьице мамочка сошьёт, а я тебе серёжки подарю, - отвлекая девочку от вопроса происхожденя шляпки, пообещала Нюриш. - Сейчас бабушка принесёт.
-Серёжки, серёжки! - мячиком запрыгала по комнате Лёлька. - Баба Нюра подарит мне серёжки!
Старуха с нежностью и раздражением одновременно смотрела на веселящуюся девчушку. Всё-таки, продолжение давно сгинувшего рода, хоть капля крови, продолжает жить, но как разбавлена! И надежда на то, что малышка когда-нибудь встретит одного из них, ничтожна до такой степени, что её даже во внимание принимать не стоит. Растворится среди людей, истает.
-Маман, Вы уверены, что ребёнку это следует давать? - вернулась с небольшой деревянной шкатулкой в руке дочь.
-Ася, не спорь! - властно протянула ладонь Нюриш.
Вздохнув, Асилия покорно отдала коробочку.
-Лёлечка, посмотри сюда, - позвала фрау фон Вольф.
-Покажи, покажи! - моментально припрыгала к ней правнучка и, жадно заглянув в шкатулку, потрясённо замерла.
Серьги были и впрямь хороши: "гвоздики" с плотным золотым шнурком, оканчивающимся продолговатым опалом в едва заметной оправе.
Девочка задумчиво покатала украшение на ладошке, после чего решительно, почти по-взрослому, произнесла:
-Нет, баба Нюра. Я их на утренник не одену. Пусть у мамы будут. А то потеряю.
-Умница! А теперь я посплю, - улыбнулась Нюриш, уносясь мыслями в воспоминания.
В тот вечер волк был настроен бесшабашно. Подначивал, указывая на сияющий огнями особняк, стоящий на отшибе небольшого датского городка. Там жил то ли губернатор, то ли градоправитель, то ли ещё кто - из богатых. Доносились звуки музыки, голоса гостей, то и дело смеявшихся, звон бокалов.
-Вольф, ну что я там буду делать? - сопротивлялась Нюриш. - Бал какой-то, а я что? В лохмотьях, кто меня туда пустит?
Она давно пыталась как-то поименовать своего серого друга, но ни одно имя, включая "Маркиз" и "Ваше Величество" тому не понравилось. Поэтому девушка называла его просто волком, но по-немецки. Против такого обращения зверь, кажется, ничего не имел. Во всяком случае, отзывался.
Но это стало единственной сложностью в их странной дружбе. Вольф был настолько понятливым и разумным, что страннице, давно уже научившейся грамоте по украденным или приобретённым на украденные деньги книгам, и безоглядно влюбившейся во всевозможные истории о оборотнях и зачарованных существах, которые не были тем, чем казались на первый взгляд, чудилось иногда, что это не волк её сопровождает, а заколдованный принц. Или один из тех самых зверей-перевёртышей. Который вот-вот превратится в привлекательного мужчину, который давно и безнадёжно в неё влюблён, который сделает ей предложение руки и сердца, который останется с ней на всю жизнь. С которым она будет счастлива...
Шли месяцы, складывались в годы, а волк не спешил превращаться. Даже не пытался заговорить человечьим голосом. Так и оставался верным, зачастую более умным и всегда более опытным другом. А ещё он был упрям, как баран. Например, как сейчас: решил, что Нюриш обязательно нужно поприсутствовать на приёме у незнакомого человека, а значит, делай, как тебе... гм, говорят и не возражай взрослому волку, человеческое дитя неразумное!
-Да мне одеться не во что! - рассердилась путница. - Тебе всё равно, а людям - нет!
Зверь призадумался, сел и глубокомысленно поскрёб задней лапой за ухом. Потом огляделся, принюхался и вскочил, тихо рыкнув с интонацией "А ну, пошли за мной!".
-И что мне с тобой делать? - прошипела девушка, следуя за серым. А у того, похоже, уже созрел какой-то план. Во всяком случае, он уверенно пошёл, подозрительно принюхиваясь, к поражавшему своими размерами тёмному особняку, что находился шагах в пятиста.
-Ты в своём уме? - слабым голосом поинтересовалась Нюриш. - Да хозяева наверняка присутствуют на приёме, признают свои вещи, и меня заберут в тюрьму!
Волк покачал головой и тронул лапой бронзовую ручку неприметной калитки в ограде.
В доме, судя по всему, по меньшей мере, пару месяцев никто не жил. Почему его никто не разграбил в отсутствие хозяев, или где была охрана, если всё-таки за имуществом кто-то следил - осталось загадкой. Единственное объяснение, которое девушка могла найти - это феноменальный нюх и разум Вольфа, подсказавшие, где в округе можно было найти единственное неохраняемое и неразорённое всвязи с этим гнездо местной знати или просто летнюю резиденцию кого-то из приезжих. А раз так, то...
-Хорошо тебе, ты в темноте видишь, а я... Ой! - успешно вскрыв ногтем замок и в темноте здорово ушибив обо что-то ногу, воскликнула Нюриш. - Хоть бы свечку какую!
Сам дом ей запомнился смутно - слишком велико было нахлынувшее нетерпение. Сноровисто запалив фитиль небольшого, но на удивление изящного светильника из золотистого металла и хрусталя, найденного вместе со спичками Вольфом, она зашагала по мраморной лестнице на второй этаж, где - по расчётам - должны были находиться спальни и гардеробные. Кольцо с ключами от дверей притащил откуда-то тоже волк, всем видом своим показывая, что люди ни для чего в этой жизни не приспособлены.
В спешке распахнув с добрый десяток дверей и обшарив столько же комнат, девушка нашла нужную и потрясённо замерла на пороге гардеробной, по размерам своим не уступавшей небольшому трактиру.
Господи! Это же за всю жизнь не переносить! И как только они оставили этакое богатство без присмотра?!
Шёлк, бархат, многие другие неизвестные ей, но безумно приятные на ощупь ткани; платья, плащи, меховые накидки, шали и шарфики; башмачки из мягкой кожи, бальные атласные туфельки, сапожки... Глаза разбежались.
Волк нетерпеливо толкнул лбом в бедро, мол, выбирай быстрее!
Нюриш и выбрала. Чёрное платье плотного атласа, неширокое, почти без отделки, с квадратным вырезом и оставляющее открытыми руки. Потом, подумав и решив, что в подобном наряде снаружи будет холодно, добавила к числу похищенного чёрный же шёлковый плащ с бордовой оторочкой. И - отчасти из озорства, а отчасти из-за того, что Вольф закатил глаза к потолку и скривился - прихватила бордовую шляпку с пушистым пером в цвет да, поколебавшись, тонкую вуаль, чтобы скрыть глаза.
После чего, нацепив на запястье связку ключей, Нюриш принялась за одевание. С размером платья, правда, вышла заминка, потому что владелица была явно массивней и выше стройной, если не сказать, тощей расхитительницы, но пара десятков булавок, найденных в ящичке рядом с туалетным столиком, делу заметно помогли. Там же, на столике, нашлась пара длинных серёг со светлыми камнями, показавшихся девушке очень дорогими, гребень, чтобы заколоть ещё влажные после недавнего купания в реке волосы, и французская парфюмерная вода.
Кое-как разобравшись что, куда и как застегнуть и приладить, преступница повела плечами, привыкая к наряду, распрямила спину, сдёрнула покрывало с массивного, много выше её, зеркала и, на мгновение зажмурившись, заглянула в своё отражение.
Незнакомка, настороженно уставившаяся в ответ, была даже больше похожа на афметов, чем её чистокровная мать. Бордовый цвет плаща и шляпки прекрасно сочетался с чёрным атласом платья, резко оттеняя белую кожу, в нарушаемом только неверным огоньком фонарика мраке глаза светились багровым. Даже нечеловеческой длины ногти не казались чем-то инородным или неправильным. Сидящий рядом зверь с живым любопытством рассматривал стену, хотя, скорее всего, какого-нибудь паука на ней, а за спиной, через огромное окно, переливалась радужными огнями громада особняка напротив.
-Вольф, а я ведь красивая! - прошептала девушка, поднося светильник поближе к стеклянной поверхности, на что волк фыркнул, то ли соглашаясь, то ли имея ввиду "Да какая разница?".
Проникнуть в обширный сад, окружавший здание, оказалось несложной задачей, смешаться со стайкой только что прибывших гостей самозванке тоже не составило труда и, уже подходя к особняку, она придумала себе имя: Нюриш фон Вольф.
Годы шли, воспоминания тускнели. Давно уже истлел тот наряд, брошенный ею где-то в лесу. А шляпка и серьги сохранилась каким-то чудом.
-Бабушка, а у меня хвостик есть маленький. И у мамы тоже! - похвасталась уже наигравшаяся в принцессу Лёлька. - А у тебя есть?
Асилия поперхнулась: у неё самой на месте произрастания рудиментарного хвоста красовался небольшой шрамик. Нюриш неубедительно объясняла его наличие тем, что когда-то в младенчестве врачи удалили оттуда родимое пятно. Дочь было поверила, но когда у обеих её собственных девочек (от разных отцов, между прочим) оказалось крохотное продолжение позвоночника - начала мучиться догадками и предположениями. Вот и у Лёльки "украшение" есть... Припереть бы старуху-мать к стене, да расспросить, как следует, да только не скажет она ничего, хоть конфискацией вставной челюсти грози! И сейчас: всё слышит, но упорно делает вид, что спит и неприличный сон видит!
А Нюра Волкова извлекла из сокровищницы воспоминаний самое драгоценное, то, которое она осмелилась потревожить всего несколько раз за последние девять десятков лет: уж слишком невероятным оно было, почти бредовым. Но...
В ту ночь Нюриш фон Вольф, по легенде - незаконная дочь Карла Крауза и австрийская подданная, решив обосноваться в Швеции, заселилась в небольшой и уютный домик. Расположив лежанку для ставшего почему-то странно-задумчивым Вольфа в гостинной у камина, она шумно восторгалась своим первым настоящим жилищем, сидя на полу рядом, а потом, когда девушка задремала, по привычке обняв зверя за шею, ей приснился сон.
Будто бы случилось внезапно так, что не зверь рядом с ней, а мужчина. Не прекрасный принц из сказки, не красавец. Обычный мужчина с седыми, спутанными волосами и резкими чертами усталого лица. Только так знакомо глаза горели алым. И она, никого до того к себе не подпускавшая даже для поцелуя, сама к нему потянулась.
"Не отпускай!", - просила она, не зная, почему и о чём просит, тая под горячими, сухими губами.
"Не отпущу..." - шептали в ответ.
"Не уходи, не оставляй!" - умоляла она позже.
"Не оставлю никогда..." - звучало твёрдо, как клятва.
"Пусть этот сон не кончается..." - тихо катились слёзы.
"Будет сон, что продлится целую вечность, и я тебя в нём буду ждать..." - тихо отозвались из подступающей темноты.
Хмурое утро застало Нюриш спящей у остывшего лежака. А спустя девять месяцев на свет появилась Аська...
Голоса дочери и правнучки затихали по мере того, как старуха погружалась в тяжёлую дрёму. И, как и каждую ночь на протяжении всех лет, прошедших после, она молила неизвестно кого о том, чтобы никогда больше не проснуться.