Если небо летит клоками
на гряду овощных культур, 
значит, тяпает вместе с нами
неприкаянный бог Амур.
Без парадных своих регалий
неприглядный влачит удел: 
горе луковое варганит 
увернувшемуся от стрел. 

То-то радость из этих греков, 
этих римлянок-субвенер
изготавливать человеков
на французский хотя б манер.
Или, боже спаси, на русский:
дай такому цыбулю в рот - 
посчитает ее закуской, 
перекрестится и пойдет. 

Что бы ни было - мало горя, 
засучи рукава, Амур.
Трудовые свои мозоли
не показывай никому:
засмеют и в поля низвергнут.
И в объятиях Костромы 
будешь вечно гоним Деметрой,
как гонимы Деметрой мы.

Ей бы только скорбеть о Коре
за твои, между тем, дела - 
плодородие нам такое 
отломила твоя стрела.
Горемычный ты мой, болезный,
поднатужься еще чуток:
вот цыбуля уже пролезла,
переходим полоть чеснок... 

ну и тд

***
В подсолнечной давильне Запорожья
луна задаром, дыня за пятак,
и атрибуты ночи: тюль, сквозняк, 
мой запах на твоей горячей коже - 
все то же, 
что в лимонном Сингапуре.
Торговец улыбнется и обдурит,
и бросит нас с арбузом на сносях, 
двустопый, тусклобронзовый, как Пушкин...
Я нахожу щекой твою подушку.

До утреннего кофе полчаса, 
едва прикрыты плечи и глаза, 
и можно незаметно пульс подслушать.

***
...но ты еще не знаешь - в розовом
 и голубом тонуло время, 
и Сан-Суси качался в воздухе, 
а город не имел значенья.

И мне поверилось заранее
в отсутствие земли. Но вскоре,
как ящер, выползла Германия
из неприветливого моря.

Она несла, скупая, косная,
поклажу сумрачных реликвий.
Что оставалось - лечь под соснами 
и поживиться земляникой.

Картавил кельнер и выманивал 
меня к столу горбушкой тминной - 
так я пресытилась Германией,
а ты опять про витамины.