1
Кого бы мне обманывать, что плен,
что если и не в рабстве, то в залоге,
очерчивая контуры колен,
истоков, и разливов, и порогов,
когда слова прозрачней, чем вода,
цезуры  откровенней камасутры,        
и ночь не столько время, сколь -- среда.

Вот так и затевают споры с утром,
и как чулок натягивают день,
и как сорочку сбрасывают слово.
Священный акт: все сущее раздеть,
не совлекая тайного покрова.


2
Теперь  у жизни на краю я верю в клинопись твою.
Скупую, твердую, как зерна, мелю ее как раб покорный,
опресноков  творя запас. Никто не молится о нас
ни в судный день, ни в воскресенье,
ни в зимний вечер, ни в весенний.

Все против.  Клинописный штрих
лишь проступает на  предплечье,
не охраняет и не  лечит,
читается  -- от сих до сих,
приоткрывая  междуречье.


3
Тебе не утонуть в моей воде,
она не поглотит и не сокроет.
Ты глубже вод, и только ты везде,
где нет меня,  где есть ли что живое.

Хотелось бы и мне хоть иногда
ступать с тобой по вымышленной  глади,
предощущать, как зыблется  вода,
и укрощать ее, попытки ради.

Но  если, кроме водного пути,
дороги до меня уже запретны, 
ты сотни раз отважишься пройти.
А я ни разу попросить  об этом.