Аннотация: Версия слегка отредактированная. Но все еще незаконченная. ;З)))
Дорога начинала утомлять Доминика. И какой (прости Господи) черт дернул его переться в такую даль. Ведь Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Фома - кардинал, особо приближенный к самому Папе (а его, Доминика, покровитель и наставник), предложил ему на выбор любое задание. Он мог бы посетить для ежегодной проверки (естественно формальной) ближайший Бенедиктинский женский Монастырь, настоятельницей которого была его троюродная тетушка. Эта Святая Обитель находилась в десяти милях к северу от столицы и славилась своими никогда не пустеющими винными погребами. На выполнение этого задания он потратил бы два, ну если учитывать время на общение с тетушкой (и конечно же с погребами) максимум три дня. А потом вернулся бы в столицу к привычной жизни, наполненной различными балами и светскими раутами, на которых он сопровождал своего покровителя и которые (если честно) уже сидели у него в печенках.
Вместо этого он взялся проверить одного миссионера, отправленного на границу Империи для проповеди среди безбожных (ну нельзя же назвать богами деревянных истуканов) язычников. От этого бедолаги уже больше пяти лет не поступало отчетов (между прочим ежеквартальных).
Кардинал Фома был очень удивлен таким выбором Доминика. Он то думал, что тот как всегда съездит на несколько дней к тетушке и привезет ему горячий привет от кузины и пару ... десятков бутылочек лучшего в Империи вина из погребов ее монастыря. Кроме того что Его Высокопреосвященство был удивлен, он был еще и обрадован таким похвальным рвением своего протеже - молодого инквизитора третьего ранга. В свои тридцать лет Доминик был инквизитором 'третьего ранга'!!! (Инквизитором Первого Ранга является глава ордена инквизиции) среди его ровесников только пара человек достигли того же уровня, и это не странно ведь у них не менее влиятельные покровители, чем у него. Пришлось кардиналу тряхнуть стариной (кардиналу было уже за семьдесят) и выхлопотать повышение для племянничка. Если быть честным, это было не сложно, ведь формально главой ордена является сам Папа (Инквизитор Первого Ранга ежедневно приходит к нему с отчетом), который никогда не оставляет без внимания молодых, активных в борьбе за чистоту веры инквизиторов.
Истинную причину выбора, сделанного Домиником, не угадал никто: ни кардинал Фома, решивший что в племяннике взыграло честолюбие и жажда карьерного роста (и очень этому обрадовался потому, что думал что в нем проявилась их семейная черта), ни 'сослуживцы' инквизитора, решившие, что у него явно поехала крыша. Ну разве человек в здравом рассудке предпочтет тетушкиному монастырю захолустную деревню на краю света. Причину явного помешательства Доминика выясняли всем орденом, и решили что товарищ явно перемолился.
На самом деле все гораздо проще. Доминик пришел в дядин кабинет и стал не спеша перелистывать тетрадь, старательно делая вид, что он выбирает, а не старается поскорее найти страницу с заданием о проверке тетушкиного монастыря. Пробегая взглядом по одной из страниц, инквизитор наткнулся на знакомое имя.
Павел Малигнус - это было не просто знакомое имя, это было имя человека с которым он жил в одной комнате на протяжении долгих лет обучения в семинарии. С Павлом его связывало очень многое. Кроме того что они жили в одной комнате, они вместе убегали по ночам за стены монастыря, в котором находилась семинария, вместе пили в ближайшей от обители таверне, которую тщетно пытался закрыть настоятель (обычно это благочестивое желание у него возникало по утрам когда он просыпался после похода в эту самую таверну) и вместе получали розог после того как подобревший к вечеру и раскаявшийся в своих благочестивых желаниях настоятель приходил в таверну за очередной порцией и заставал их там.
Ошибки быть не могло. Дело в том, что студентам из простых (не дворян) фамилии давали в семинарии. Фамилию придумывал ректор или один из преподавателей в зависимости от успехов и достижений студента, но некоторым в том числе и Павлу фамилией становилась их семинарская кличка (тоже в каком-то роде достижение). Слово malignus (как и имя Павел (Paulus)) переводится с латинского, как малый - попросту говоря Малыш (в общем, ростом Павел не вышел).
Правда на последнем году обучения в семинарии Павел сильно изменился. Он отказался от ночных походов в город, перестал выпивать и оставлял без внимания приглашения на вечеринки, которые студенты устраивали по любому поводу (да и без повода тоже). Вместо этого Малигнус все свое свободное время, которого стало значительно больше, использовал для учебы и ... молитвы, что среди студентов считалось немного не нормальным. 'Понятно что без молитвы верующему человеку ни куда, но мы же еще молодые!!! - рассуждали они. - Еще успеем намолиться, вся жизнь впереди'. Таким образом, Павел выпал из компании, но от этого не перестал быть лучшим другом Доминика.
После выпускных экзаменов, перед тем как разъехаться по разным универсумам они по старой традиции обменялись подрясниками (несмотря на то, что Доминик был на полторы головы выше и подрясник Павла доходил ему чуть ниже колена). Еще они пообещали друг другу (точнее Малыш настойчиво предложил, а Доминик согласился) что при первой возможности обязательно встретятся и обменяются обратно.
Вспомнив свое обещание инквизитор не раздумывал ни секунды. Даже не пытаясь убрать с лица ностальгической улыбки, он ткнул пальцем в страницу, на которой говорилось о миссионере Павле Малигнусе и сказал: 'Дядя, вот задание, которое я хочу выполнить'. Глаза у дяди полезли на лоб. 'А как же тетя? Как же погреба?' - спросил он. Но Доминик был непреклонен в своем решении. Как выше уже говорилось кардинал придумал себе уважительную причину такого поведения племянника и успокоился.
И вот Доминик уже почти неделю трясется в карете по хваленым имперским дорогам. При особенно сильной тряске у него из-под рясы выглядывает золотой медальон на золотой же цепочке. На нем изображена Божья десница, перстом указующая на человека. Каждый в Империи знает, что инквизитор обладающий таким медальоном имеет право лично, не дожидаясь указаний от начальства, решить судьбу еретика (в том смысле: бить или не бить, жечь или топить). Является ли человек еретиком, обладатель 'Перста Божия' (официальное название медальона) тоже решает сам.
Для защиты от непредвиденных событий (разбойников, различного зверья, да и аборигены на краю света говорят не намного дружелюбней), карету сопровождали тридцать конных гвардейцев во главе с сержантом. Вы скажете, что тридцать человек мало для защиты инквизитора в дальнем путешествии. Да тридцать человек мало, а вот три десятка отборных гвардейцев в самый раз. Кроме гвардейцев за каретой следовали две телеги груженные припасом и личный повар, который готовил исключительно для 'Его высокого инквизиторского преподобия' (что он (повар) не уставал повторять, надоедавшим ему просьбами, гвардейцам).
Первая неделя пролетела незаметно. Видимо из-за чувства эйфории, полностью захватившего Доминика. А как не быть эйфории, если он, наверное первый в истории ордена инквизитор, которому дали 'Перст Божий' в тридцать лет!!! Это же наверняка войдет в летопись ордена. Так же он не мог не радоваться, вспоминая о том, что при успешном завершении задания (в чем он не сомневался), его ждет посвящение во второй ранг. А больше всего, его радовало то, что все это произошло из-за его желания навестить старого закадычного друга. Закадычного в том смысле что они частенько вместе заливали за кадык. Доминик и сейчас вез несколько бутылочек отменного вина из тетушкиных запасов в надежде отметить встречу двух старых друзей.
Миля за милей оставались позади. С каждым новым ухабом настроение инквизитора понижалось. Его уже не радовала предстоящая встреча со старым другом. Цепочка от медальона натерла ему шею. А мысль о том, что для посвящения во второй ранг (да и вообще чтобы попасть домой) ему придется проделать этот же путь еще раз, начинала сводить его с ума. Но тренированный мозг инквизитора смог побороть сумасшествие. А помогло ему то, что он наконец достиг цели своего пути.
Решили соблюдать осторожность. Аборигены наверняка уже просвещены светом веры (не даром же Павел провел здесь столько лет), но кто знает что может взбрести им в головы. 'Наслушавшись проповедей Малыша эти дикари могут принять гвардейцев за всадников апокалипсиса, - размышлял Доминик, - а меня за самого сатану. Так что, лагерь разбили не доезжая до поселения миль пять.
Сержант послал разведчиков, узнать где находиться жилище миссионера. Это было довольно трудно. Заходить в деревню и общаться с местными жителями разведчикам запретили. Но им повезло. Обходя поселение по кругу, один из них обнаружил в лесу землянку. Землянка явно была обитаема, но внутри никого не было. Гвардеец решил дождаться хозяина и притаился недалеко от землянки. Прошло совсем не много времени (гвардеец даже не успел уснуть), как с противоположной стороны поляны из леса вышел человек. Он шел не к землянке, а прямо к месту где засел разведчик. Не дойдя до укрытия гвардейца несколько шагов, остановился и спросил его на чистейшем имперском:
- Что достойнейший гвардеец Святой Церкви делает здесь на краю света?
- Так это, сержант приказал найти миссионера, - сказал гвардеец.
- А зачем сержанту нужен миссионер?
- Сержанту то он без надобности, а вот Его Высокому инквизиторскому преподобию этот миссионер до зарезу.
- До зарезу, говоришь? - по лицу Павла (а это был именно он) было видно, что двусмысленность слов гвардейца ни сколько не испугала его - Возвращайся в лагерь и доложи Его Высокопреподобию, что миссионера ты нашел.
Живя в столице империи, Доминик в отличие от большинства столичных жителей любил пешие прогулки. Его часто можно было встретить в императорском парке, где он любил прогуливаться размышляя или беседуя (это если находился достойный собеседник, что бывало крайне редко) на богословские темы. Ходить по парку он мог часами, и не без основания (как ему казалось) считал себя опытным пешеходом. Но шагая по лесу к землянке в сопровождении десятка гвардейцев и под водительством разведчика, обнаружившего миссионера, Доминик понял как он глубоко ошибался. Первое падение он перенес стоически. Он молча поднялся. Отряхнул рясу (она и была виновницей падения) и как ни в чем не бывало, пошел дальше. Когда он упал в третий раз, один из гвардейцев попытался помочь ему подняться. Инквизитор яростно оттолкнул от себя протянутую ему руку, а когда встал, наградил помощника таким взглядом от которого у опытного воина подогнулись ноги. Хорошо, что его вовремя поддержали товарищи. Доминик же гордо задрав нос и презрительно скривив губы двинулся дальше. Его торжество продлилось не долго.
Спускаясь к ручью, перегородившему им дорогу он поскользнулся на долю секунды завис в воздухе и всем своим Высоким преподобием шлепнулся поперек ручья (который кстати был довольно широким для ручья), и большая часть преподобия каким бы оно ни было Высоким оказалось в воде. Гвардейцы хотели было помочь Доминику, но вспомнив участь товарища, замерли в нерешительности что-либо предпринять. Инквизитор вынырнул громко фыркая и осыпая проклятьями всех подряд. И бестолковых гвардейцев, которые вместо того чтобы помочь ему встать прикинулись пеньками и не подают признаков жизни. И разведчика у которого оказывается бабушка была в дружеских (и не только) отношениях с самим чертом, о чем разведчик явно не знал поскольку услышав это побледнел и покрылся холодным потом. Досталось и миссионеру, который устроил себе жилище у черта в ж... эээ на куличках. На этом тирада Доминика закончилась, так как пришедшие в себя гвардейцы с похвальной резвостью ломанулись форсировать ручей, попутно выуживая из него инквизитора. Не смотря на то, что делали они это вдесятером, выуживание удалось им довольно быстро - с третьего раза. Два раза, уже почти спасенный, Доминик выскальзывал у них из рук и снова падал в ручей. Оставшуюся часть пути инквизитора, в буквальном смысле, несли на руках.
Солнечный свет заливал поляну. Павел сидел возле землянки на оструганном бревнышке и плел корзины. Его пальцы ловко сплетали прутья ивы. Он делал это автоматически почти не глядя и не думая. Его мысли были далеко. Он молился.
Когда Павел впервые оказался в деревне, в которую его направили с миссией, он еще верил в то, что язычников можно обратить в свою веру словами. Но уже первая попытка убедила его, что время, когда после одной проповеди обращалось пять тысяч человек, прошло.
Все время нелегкого пути сюда, на край света миссионер поддерживал себя мыслями о том, что он несет этим бедным людям свет веры. Не важно, шел ли он за обозом торговцев, сидел ли на телеге рядом с возницей, лежал ли у костра ожидая прихода сна, в своих мыслях он был уже там, на проповеди. И глаза людей, слушающих его, вспыхивали огоньками зажженной в них веры. Но мечтам миссионера не суждено было сбыться. Сердца, огрубевшие как истоптанная земля дороги, не смогли принять в себя щедро брошенные в них семена веры.
Павел был жестоко разочарован. Он покинул деревню и поселился в лесу, в вырытой им землянке. Ведя отшельническую жизнь, миссионер все свое время посвящал молитве. Он молился когда собирал хворост, молился когда добывал себе в пищу: ягоды, грибы и коренья. Молился когда разжигал костер чтобы 'по черному' отопить землянку, а когда ночью просыпался от холода он тоже молился, согревая себя разговором с Богом. Чаще всего, в своих молитвах, Павел просил открыть ему причину, по которой его проповедь не принесла плодов. И Бог исполнил его просьбу!
В один миг миссионер осознал причину своей неудачи. Он понял, что местным жителям трудно, да почти невозможно поверить его словам! Его, чужака, посланника империи, которая совсем недавно силой присоединила их к себе. Слова Павла не смогли породить в них ничего кроме возмущения. А как им было не возмущаться, когда он говорил им, что они верят не правильно, поклоняются не правильно и вообще их боги - суть бесы. Их отцы учили так верить! А их отцов учили верить так их отцы! Как они могли усомниться в том во что верили их предки? Для этого нужно нечто большее чем слова. Чудо. Знамение. А этого он сотворить не в силах. Маловерный! Что же делать, Господи? Вразуми. Как мне доказать что мои слова - Истина?
Павел стоял на коленях, а по его щекам текли слезы. Он осознал свое бессилие, свою беспомощность. И осознав это миссионер обратился за помощью к Тому, Кто никогда не оставлял безпомощных. И помощь пришла! 'Они хотят знамения? Что ж, я сам стану этим знамением, я сделаю свою жизнь доказательством истинности моих слов. Я буду примером. Как говорил апостол Иаков: 'покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу тебе веру мою из дел моих' (Иакова 2;18). Мои дела и вся моя жизнь станет доказательством истинности моей веры!