1888 год. Разгар респектабельной викторианской эпохи. Обрамленный плюшевыми портьерами и громоздкими пуфиками мир кажется на редкость незыблемым, что бы там ни толковали социалисты. Медики проповедуют гигиену. Публика верит в технический прогресс, хотя он еще в новинку. Десяти лет не прошло, как изобретены телефон, фонограф и электрическая лампа накаливания. Промышленность Европы и Америки бурно развивается, движимая бумом железнодорожного строительства. Генрих Герц исследует электромагнитные волны и как раз в1888 году измеряет скорость света.
А семья императора Александра III отправилась на отдых в Крым по железной дороге, в специальном царском поезде.
Ольга (в центре) с отцом, Александром III, 1888 год. Сзади: (слева направо): вел. кн. Михаил, Императрица, вел. кн. Николай (Николай II), вел. кн. Ксения и вел. кн. Георгий(Георгий I) .
На обратном пути 18 октября 1888года, не доезжая до Харькова, на перегоне Тарановка -- Борки Курско-Харьковско-Азовской железной дороги поезд потерпел крушение. Часть вагонов разнесло буквально в щепки, погибло 25 человек Пожалуй, за весь XIX век царская семья, да еще целиком, не бывала в столь непосредственной опасности. Да, была охота террористов-народовольцев на Александра II, в 1879 году они пытались взорвать и царский поезд, но подорвали состав со свитой, причем обошлось без жертв. И устроенный Степаном Халтуриным в 1880 году взрыв в Зимнем дворце унес жизни солдат в кордегардии, разрушил пол в царской столовой, но императорскую семью не тронул, застал на пороге зала.
В момент крушения поезда Александр III с женой и детьми находился в вагоне-столовой. Вагон, большой, тяжелый и длинный, был укреплен на колесных тележках, которые при крушении оторвались, покатились назад и нагромоздились друг на друга. Тем же ударом были выбиты поперечные стенки вагона, а боковые стены треснули, и крыша стала падать. Стоявшие в дверях камер-лакеи погибли, остальных бывших в вагоне спасло только то, что крыша при падении одним концом уперлась в пирамиду из тележек.
Спустя несколько минут пирамида вместе с крышей рухнула и те, кто не успел выбраться из под завалов, были практически обречены. Говорили, что рослый и сильный император поддерживал крышу, пока из-под нее вылезали его близкие. Мы никогда не узнаем так ли это, поскольку будущий император Георгий чудом выбрался сам, а императрицу и Ксению Александр буквально успел выбросить на насыпь за несколько секунд до падения крыши, накрывшей и его и престолонаследника Великого князя Николая Александровича.
На разрушенный вагон-столовую должны были наехать следующие за ним вагоны, но два ближних к нему развернулись на стальных рельсах поперек, образовав баррикаду Однако последовавший удар был столь силен, что проломило вагонную стенку и в пролом выбросило на откос земляной насыпи малолетнюю великую княжну Ольгу. Девочка осталась невредимой. Она закричала: "Мама, мама, я жива!" Малолетний великий князь Михаил был вынут из-под вагонных обломков . Во всем поезде уцелело только пять вагонов. Страшно пострадал вагон, в котором ехали придворные служащие и буфетная прислуга. В нем оказалось большинство жертв. А всего при крушении поезда погибло 25 человек и 37 были ранены.
Весть о крушении императорского поезда быстро разнеслась по линии, и помощь спешила со всех сторон. Императрица с медицинским персоналом обходила раненых, подавала им помощь, всячески стараясь облегчить больным их страдания, несмотря на то, что у неё самой повреждена была рука выше локтя, и что она осталась в одном платье. На плечи царицы накинули офицерское пальто, в котором она и оказывала помощь.
Вечером из-под завалов удалось извлечь тело Императора Александра III и тяжелораненого цесаревича. Останки Императора и тяжелораненый Николай были на свитском поезде отправлены в Харьков, остальное царское семейство отбыло на том же поезде.
Ранним утром 19 октября поезд прибыл в Харьков.
В больнице Харькова врачи провели первый подробный анализ состояния теперь уже Императора Николая II. К ужасу всех членов семьи диагноз был неутешительный:
Перелом позвоночника и почти полный паралич. Императрица Мария Федоровна всё это время находилась у тела мужа, стоя на коленях и обнимая его голову. Когда близкие подошли к ней, то увидели, что она без сознания. 19 октября вечером состоялся семейный совет под председательством Великого князя Владимира Александровича.
По докладу врачей Император не может быть никуда перевезен без очень тщательной подготовки, причем врачи не гарантируют, что он в этом состоянии перенесет переезд.
Хирурги Груббе и Вельяминов, а также лейб-медики Лейден и Захарьин проинформировали семью о том, что вероятнее всего император так и останется парализованным и, следовательно, не сможет исполнять свои обязанности.
Согласно своду Законов Российской империи Цесаревич Великий князь Георгий Александрович объявлен регентом и образован Регентский Совет, в который вошли Великие князья Владимир Александрович, Павел Александрович, Алексей Александрович, Сергей Александрович и вдовствующая императрица Мария Федоровна.
19 октября в Харькове была совершена траурная панихида по государю императору Александру III, после панихиды траурный императорский поезд отправился в Москву. По пути следования везде , где останавливался поезд совершались траурные панихиды. Особо торжественные были совершены в Курске, Орле и Туле.
20 октября в 14.30 дня поезд с телом императора Александра III прибыл в Москву.
Митрополит Сергий совершил литию при пении чудовских певчих. При провозглашении вечной памяти вся царская семья и присутствующие опустились на колени. Затем гроб почившего был поставлен на золотую колесницу. В соответствии с церемониалом печальное шествие тронулось в 15 часов по третьему пушечному выстрелу. . В 16.30 колесница остановилась возле Архангельского собора , на паперти которого тело покойного императора было встречено Митрополитом Московским и высшим духовенством. Георгий Александрович и члены императорской фамилии внесли гроб в собор и поставили на катафалк. После панихиды началось чтение Евангелия священником, продолжавшееся без перерыва днем и ночью. Весь оставшийся день и всю ночь , когда в Архангельском соборе не было церковной службы, народ допускался к прощанию с телом усопшего монарха.
22 октября в 10 часов утра поезд прибыл на Николаевский вокзал Санкт-Петербурга.
Перед гробом почившего императора Митрополитом Палладием была совершена лития. По окончании ее генерал-адъютанты сняли императорский покров , а Георгий вместе с членами августейшей семьи вынесли гроб из вагона. Катафалк, сопровождаемый гимном "Коль славен" и боем барабанов , тронулся в путь. За ним пешком следовали Георгий с великими князьями и кареты с вдовствующей императрицей и другими высочайшими особами.
В процессии было 52 знамени и 12 гербов. За депутатами , сановниками и министрами несли государственные мечи, 57 иностранных орденов, 13 русских орденов и знаков отличия, за ними 12 императорских регалий.
В 14 часов дня печальная процессия, пойдя восьмиверстовое расстояние, под колокольный звон всех церквей и пушечную пальбу прибыла к Петропавловскому собору. В нем гроб императора был установлен на малиновом с золотым обводом катафалке под грандиозной сенью, имевшей вид громадной шапки Мономаха , сделанной из золота и украшенной щитами с гербами русских земель. Верх шапки венчала императорская корона с крестом. Из-под горностаевой оторочки к четырем столбам храма спускались белые глазетовые драпировки, перехваченные у столбов золочеными коронами. У изголовья стоял аналой для чтения Евангелия. До самого погребения ежедневно у гроба дважды совершались панихиды в присутствии высочайших особ.
Погребение почившего императора свершилось 29 октября 1888 года.. наряду с родственниками царя и высшим духовенством в нем приняли участие датский, греческий и сербский короли, князь Черногории, королева Греции, все великие князья и княгини, иностранные владетельные особы и принцы, приехавшие со своими свитами.
25 октября на заседании Регентского Совета было принято решение о проведении независимого следствия по факту крушения императорского поезда. Возглавить его было поручено славившемуся принципиальностью и честностью блестящему юристу Анатолию Федоровичу Кони (при дворе его недолюбливали из-за дела Веры Засулич: Кони был председателем на суде и допустил ее оправдание). Все, конечно, сразу подумали о террористах, народовольцы-то были совсем недавно. Однако очень быстро все эксперты пришли к решительному заключению, что никаких следов теракта нет, просто паровоз или его тендер сошел с рельсов. Зато стала всплывать масса великолепных обстоятельств.
Царский поезд имел статус "экстренного поезда чрезвычайной важности". Вообще все, что имело отношение к особе государя, окружалось необыкновенным пиететом. Состав вагонов поезда определялся министром путей сообщения по согласованию с министром двора и начальником охраны. На практике это означало, что министр двора подавал предложения (при этом он руководствовался своими соображениями, учитывал, к примеру, состав свиты), а министр путей сообщения их утверждал. Свита была многочисленная, все важные персоны, все хотели ехать с удобством, и считали себя вправе требовать отдельные купе, а то и вагон. В результате царский поезд становился все длиннее и длиннее. Перед крушением он состоял из 14 восьмиколесных и одного шестиколесного вагона, хотя правила о поездах высочайших особ (имелась такая инструкция) ограничивали размер состава в зимнее время (с 15 октября) 14 шестиколесными вагонами. Иначе говоря, предельным считался состав, имевший 42 вагонных оси, а реально царский поезд насчитывал их 64. Весил он до 30 тысяч пудов, растягивался на 300 с лишним метров и более чем вдвое превосходил длину и тяжесть обычного пассажирского поезда, приближаясь по весу к товарному составу из 28 груженых вагонов. Но товарнякам тогда не разрешалось ехать быстрее 20 верст в час, а царский поезд по расписанию должен был делать 37 верст в час. На деле перед крушением он шел со скоростью под семьдесят.
Такую махину один паровоз тащить не мог, подцепляли два. В обычных условиях так водили товарные составы, пассажирским это не разрешалось из соображений безопасности. Тем не менее, к чрезвычайному поезду цепляли два паровоза. А два паровоза -- это, во-первых, два машиниста, у которых не было связи ни между собой, ни с поездом. Царский поезд в принципе был оборудован телефоном, но тот после переделки действовал плохо, и бригада не любила им пользоваться. К паровозам же он вообще не был подведен. Чтобы что-то сообщить машинисту, надо было перелезть через тендер и помахать руками. Во-вторых, два паровоза при скорости свыше 40 верст в час создавали опасную дополнительную боковую качку, особенно если у них не совпадал диаметр колес. С царским поездом так и было -- один паровоз прицепили пассажирский, а другой товарный.
Один из них был товарный Зигля Т-164, а второй - пассажирский Струве П-41. Сразу за паровозами располагался багажный вагон, в котором находилась небольшая электростанция для освещения состава, потом вагон-мастерская, за которым следовал вагон министра путей сообщения. Далее находились два кухонных вагона и вагон для обслуживающих кухню людей, вагон-столовая, великокняжеский вагон, потом вагон императорской четы, наследника престола и пять вагонов царской свиты. Длина поезда составляла 302 метра. По мнению экспертов, крушение произошло как раз потому, что раскачавшийся паровоз порвал пути и сошел с рельсов.
Надо сказать, что в таком виде императорский поезд ездил лет десять. Имевшие к нему отношение железнодорожники, да и сам министр путей сообщения, знали, что это технически недопустимо и опасно, но не считали возможным вмешиваться в важные расклады придворного ведомства. Министр двора, естественно, не вникал в технические обстоятельства, а начальник царской охраны генерал Черевин -- тем более, его дело было караул выставить. Имелись два специальных лица, отвечавших за техническую безопасность царской езды, -- главный инспектор железных дорог инженер барон Шернваль и его помощник, технический инспектор движения императорских поездов инженер барон Таубе, но их должностная инструкция была составлена так бестолково, что ни тот, ни другой не знали, за что, собственно, отвечают. Вся эта неразбериха, в сущности, упиралась в министра путей сообщения адмирала Константина Николаевича Посьета, старика с былыми флотскими заслугами. Почему именно его в 1874 году Александр II назначил транспортным министром, вопрос темный: Посьет не только ничего не смыслил в железных дорогах, но и не скрывал этого и как-то даже полагал, что такие подробности его не касаются.
Анатолий Федорович Кони, допрашивавший Посьета, попытался выяснить, почему тот не вмешивался и не обращал внимания государя на неправильный состав поезда. Посьет оживился и сказал, что очень даже обращал, еще Александра II. И рассказал, что лет десять назад присутствовал при встрече на вокзале германского императора. Быстро подлетевший к перрону немецкий поезд сразу же остановился. "Вот как это у них делается! -- сказал Александр. -- А мы замедляем ход и подползаем к станции". "Но ведь у них всего четыре вагона", -- возразил Посьет. "Ну, и что дальше?" -- спросил Кони. Оказалось, что дальше ничего. Вильгельм вышел из вагона, царь со свитой двинулись навстречу. Похоже, Александр так и не понял, что его августейшее внимание столь деликатным образом пытались обратить на проблему состава поезда.
Впрочем, железнодорожный персонал чрезвычайно заботился об удобстве и спокойствии государя и свиты. Положено было, например, самые тяжелые вагоны подцеплять в начало состава, за паровозом. Но там же дым, гарь, шум -- и тяжелые царские вагоны ставили в середину. У всех пассажирских поездов полагалось после смены паровоза проверять тормоза: отъезжая от станции, поезд разгоняли и подтормаживали. Но венценосное семейство не осмеливались подвергать лишним толчкам и тряске, поэтому тормоза не проверяли.
Теоретически состав был оснащен и автоматическим, и ручным тормозом. У ручных тормозов в каждом вагоне должен был неотлучно дежурить кондуктор, чтобы успеть рвануть рукоятку по свистку машиниста. Но два самых тяжелых царских вагона ручного тормоза вообще не имели -- опять же, чтобы не беспокоить пассажиров тряскою. Кондукторам было велено не торчать зря без дела, а помогать прислуге. Что же касается автоматического тормоза, то после смены паровоза на станции Тарановка его манометр не показал нужного для торможения давления, а кран тормоза на тендере засорился и отказал. Отправились без тормозов: не задерживать же из-за них российского самодержца! И машинисты в тот день ехали, не давая свистков на уклонах, когда следовало бы подтормаживать.
Впрочем, как заключили эксперты, в картине крушения отсутствие тормозов никакой роли уже не играло. Играло роль скорее другое обстоятельство: в составе находился вагон с неисправной ходовой частью. Располагался он непосредственно перед царскими, и являлся... личным вагоном министра путей сообщения. В России все-таки нашелся один человек, которого безопасность императорской семьи взволновала всерьез. Им был занимавший тогда сравнительно скромный пост управляющего Юго-Западными железными дорогами Сергей Юльевич Витте. В сентябре 1888 года, когда царский поезд ехал в Крым, его по должности сопровождали на своем участке пути Витте вместе с главным инженером Юго-Западных дорог Васильевым. Сидя в вагоне Посьета, они обратили внимание на симптоматичный стук под днищем. Причиной стука были не рельсы, а сам вагон, он заметно кренился влево. На остановке Витте вызвал механиков и указал им на неисправность. Механики сказали, что с этим вагоном часто такое бывает, что-то поковыряли и пообещали заняться ремонтом в Севастополе. На обратном пути механики заявили, что уж коли министерский вагон выдержал южные горные дороги, то теперь с ним тем более ничего не случится. Витте пытался воззвать к самому Посьету, но тот укладывался спать и через прислугу посоветовал Витте подать докладную в министерство. И Сергей Юльевич ее подал, описав неправильность формирования и обслуживания поезда особого назначения. Похоже, это сыграло роль в его дальнейшем взлете: Георгий I запомнил, что один Витте побеспокоился всерьез.
Потом, на следствии, Витте повторил свою основную рекомендацию: "Система движения императорских поездов должна стремиться не нарушать всех тех порядков и правил, которые обыкновенно действуют на дорогах". То есть не следует считать особой державной привилегией нарушение элементарных правил безопасности и полагать, что самодержцу и законы Ньютона не писаны. Сам Александр III, будучи вполне разумным человеком, не пытался оспаривать законы природы. Но он слишком полагался на свое окружение.
Утром того дня в Тарановку царский поезд пришел с полуторачасовым отставанием от расписания. Уже на предыдущем перегоне машинисты, пытаясь наверстать, гнали вовсю, доводя скорость почти до 70 верст в час. Во время остановки в Тарановке генерал Черевин, прогуливаясь по перрону вместе с Посьетом, посетовал на опоздание. У Черевина были свои основания для беспокойства: в Харькове все жандармские меры по обеспечению безопасности императорской семьи были рассчитаны и подогнаны точно под расписание движения царского поезда (не могут же секретные агенты часами топтаться на улицах).
Потом, на дознании, Черевин уверял, что не имел представления о том, какую опасность представляет ускорение поезда, и что если бы хоть кто-то сказал ему об этом, он бы первый просил ехать со всей возможной осмотрительностью. Но, по его словам, Посьет в тот момент "считал галок на крыше", а технический инспектор барон Таубе благодарил бригаду поезда за скорую езду и обещал отблагодарить. При этом присутствовали управляющий Курско-Харьковско-Азовской железной дорогой Кованько и инспектор дороги Кронеберг, и уж они-то должны были знать, в каком состоянии находятся пути на следующем перегоне.
Строили дорогу по концессии. Принадлежала она акционерам и была сдана в эксплуатацию раньше запланированных сроков, поскольку правлению это было выгодно. Еще в конце 1870-х годов вокруг нее было столько злоупотреблений, что ее инспектировало несколько правительственных комиссий. Они порекомендовали правительству выкупить дорогу в казну. Предполагалось, что акционеры будут шестьдесят лет получать плату, соответствующую средней годичной прибыли дороги за самые доходные пять лет из последних семи перед выкупом. Понятно, что правление стремилось всячески завысить доходность и делало это, разумеется, за счет урезания расходов на эксплуатацию и ремонт. В 1885 году на дорогу был прислан правительственный инспектор -- упомянутый Кронеберг. Поначалу он попытался бороться со злоупотреблениями, временами его отношения с правлением дороги обострялись настолько, что на заседания он ходил с револьвером. Но министерство путей сообщения его почти не поддерживало, и Кронеберг сдался.
Правление дороги нещадно эксплуатировало персонал, экономило на ремонте подвижного состава, мошенничало с закупками угля (те же лица, что входили в правление дороги, образовали угольную компанию -- сами себе продавали бросовый уголь по завышенным ценам, а убыток покрывали казенной дотацией) и, конечно же, закупало бракованные материалы.
Участок пути Тарановка -- Борки, на котором потерпел крушение царский поезд, еще летом того же 1888 года был признан аварийным, и машинистам рекомендовали тихую езду. Этот отрезок пути был введен в эксплуатацию всего за два года до крушения, но он изначально был уложен с превышением допустимого угла наклона, балласта насыпали меньше нормы, и насыпь постоянно оседала и размывалась дождями. Строили торопливо, шпалы клали бракованные, слабые, как следует держать рельсы они не могли, а за два года кое-где и вовсе прогнили и рассыпались. Правда, перед проходом чрезвычайного поезда балласт подсыпали, а шпалы заменили, но не новыми, а снятыми с другого участка по причине их негодности.
Обычные поезда дорога худо-бедно выдерживала, хотя некрупные аварии случались часто. Но тяжеленный царский поезд на скорости в 60 верст в час и сильно раскачивавшимся первым паровозом создавал ненормально сильное боковое давление на рельсы. Будь шпалы качественные, все бы, может, обошлось-- проездил же этот состав десяток лет. Но шпалы были слабые и порвались. Паровоз сошел с рельсов, массивные царские вагоны раздавили находившиеся перед ними вагоны полегче, довершил картину развалившийся министерский вагон Посьета. Шпалы оказались разрезаны вплоть до вагона наследника-цесаревича, стоявшего в составе десятым.
Проведя тщательное расследование дела, Анатолий Федорович Кони пришел к заключению о "преступном неисполнении всеми своего долга" (современный уголовный кодекс квалифицировал бы это как "преступную халатность"). Он решил, что привлечь к суду непосредственных виновников крушения -- машинистов, Кронеберга и Кованько (не вмешавшихся и не ограничивших скорость на аварийном участке) -- было бы несправедливо. Кони замахнулся на высших лиц-- Таубе, Шернваля, Черевина и, конечно же, Посьета. Кроме того, он считал необходимым отдать под суд и членов правления Курско-Харьковско-Азовской железной дороги -- за хищения и за то, что довели дорогу до опасного состояния.
Привлечь к суду персон такого ранга в тогдашней России было делом беспрецедентным. В железнодорожном ведомстве прочно укоренилась идея, согласно которой любую ответственность за аварии несли железнодорожные служащие, но никак не собственники дорог, какие бы злоупотребления за ними ни водились. А что касается ответственности министров и прочих высоких сановников, так об этом прежде и речи не заходило. Но и случай был из ряда вон выходящий, ведь погиб Император и наследник , ставший государем Николаем II стал инвалидом неспособным выполнять обязанности Императора.
Регентский Совет живо интересовался ходом следствия (еще бы!), выслушал подробный доклад Кони и согласился, что судить следует главных виновников -- министров и правление. До верхов не так часто доходила объективная информация о реальном положении дел, и рассказ о железнодорожных злоупотреблениях их впечатлил (Кони, между прочим, сообщил, что до открытия железной дороги в Харьковской губернии было 60 тысяч десятин леса, а на тот момент осталось меньше 6 десятин, остальное истребили на шпалы и топливо, пользуясь вынужденно низкими ценами и отсутствием правительственного контроля). Российским законодательством не была предусмотрена процедура привлечения министров к суду, и Регент Е.И.В.В.К. Георгий отдал распоряжение министру юстиции разработать и провести через Государственный совет соответствующий законопроект.
Тем временем в обществе (и в печати) начали ходить самые причудливые слухи насчет крушения. И про террористов, и про некоего мальчика, принесшего в царский вагон бомбу под видом мороженого. Говорили также, что приказ об опасном ускорении поезда отдал сам царь. Все ужасались катастрофе . Но, как только речь зашла об ответственности высокопоставленных лиц, у них нашлась масса защитников. Посьет через месяц после крушения был смещен с министерского поста, но назначен в Государственный совет с приличной пенсией. Его супруга рассказывала в великосветских петербургских салонах, сколь сильно он удручен происшедшим. Посьета жалели. Все сходились во мнении, что бесчеловечно было бы публично объявить его виновным. В харьковских гостиных очень сочувствовали членам железнодорожного правления -- некоторые из них были очень видными фигурами в свете, у них были такие очаровательные жены... Про Кони стали говорить, что он социалист, "красный", возбуждает рабочий вопрос. Даже политические доносы на него писали. Как-то все очень быстро забыли, что вообще-то речь шла о царской семье.
Новый закон был принят. По нему вопрос о предании министров суду сперва должен был идти на рассмотрение императору, а затем, "удостоясь высочайшего уважения", поступать в Государственный совет. Решался в особом присутствии при Государственном совете (это вроде чрезвычайного совещания). Там уже окончательно голосовали за отдачу под суд, прекращение дела или наложение взыскания без суда. И вот 10 февраля 1889 года дело о крушении слушалось в Регентском совете. Члены совета решили перенести рассмотрение вопроса на полгода, поскольку было непонятно, что будет с Императором Николаем II.
Чрезвычайное совещание состоялось 10 августа 1889 года в присутствие Императора Георгия I.
Особое присутствие состояло из председателей департаментов и заинтересованных министров. Оно выслушало доклад следствия и приступило к прениям. Присутствовавшие великие князья Михаил Николаевич и Владимир Александрович придерживались мнения, что тут "нечего долго обсуждать", и потребовали отдать Посьета под суд с излишней даже, по мнению Кони, безжалостностью. Часть присутствовавших с этим согласилась. Но затем возникли новые повороты сюжета. Умный и хитрый бывший министр финансов Абаза высказался в том духе, что Посьет, несомненно, виноват и "привлечение его к суду является делом элементарной справедливости", но ведь его вина была очевидна сразу после крушения, тем не менее, он еще месяц пробыл министром, а, получив отставку, был назначен в Государственный совет. Следовательно, заключил Абаза, верховная власть простила Посьета, и со стороны особого присутствия карать его было бы неуместно.
На такое заключение Абаза ЕИВ попросил Абаза ответить на вопрос, где и когда он простил Посьета, поскольку он такого не помнит. Одновременно ЕИВ заявил, что действия должностных лиц повлёкших такие тяжелые последствия для Империи требуют судебного разбирательства, и каждый член Госсовета должен это понимать, если он предан царю и отечеству. После этого оппозиция в Госсовете не рискнула продолжать защиту и, хотя Министр внутренних дел граф Толстой убеждал, что отдача министра под суд означала бы падение престижа власти в глазах общества, а Председатель департамента законов Государственного совета барон Николаи описал душевные страдания несчастного Посьета ("представьте себе, что должен выстрадать теперь почтенный Константин Николаевич!") и, призвав подумать, сколь они усугубятся от рассмотрения дела в суде, сделал вывод, что это будет "ненужной жестокостью" голосование все-таки решило дело в пользу отдачи всех виновных, включая Посьета и Шернваля, под суд.
Суд состоялся в октябре 1889 г. и приговорил Посьета к четырем годам заключения в крепости с лишением мундира, званий и наград, Шернваля и Таубе к шести годам заключения в крепости с лишением мундира, звания и наград, Кронеберга к шести годам тюрьмы с лишением мундира, званий и наград, Кованько и всех членов правления дороги к 10 годам каторги с конфискацией имущества. Железная дорога была конфискована в пользу государства.
13 апреля 1889 года состоялось заседание Регентского Совета , на котором был заслушан доклад Консилиума врачей о состоянии здоровья Императора Николая II.
По заключению консилиума улучшение здоровья и выход Императора из паралича невозможны и, следовательно, можно говорить о недееспособности Императора.
13 мая 1889 года в присутствии Матери вдовствующей императрицы Марии Федоровны и великих князей Павла Александровича и Владимира Александровича Император Николай IIотрёкся от престола в пользу Регента Цесаревича Великого князя Георгия Александровича. Цесаревич Великий князь Георгий Александрович был провозглашен Императором ГеоргиемI Александровичем.
23 августа 1889года состоялась коронация Императора Георгия I.
Император прибыл в Первопрестольную 15 августа около 18 часов, остановившись в небольшом по размерам Петровском дворце, выстроенном еще Екатериной II.
Находясь в Петровском дворце, Император в течение трех дней принимал высоких гостей и чрезвычайных послов, прибывших из зарубежных стран. 18 августа последовал торжественный въезд Императора в Москву.
У Триумфальных ворот Императора встречали генерал-губернатор князь В.А.Долгорукий с адъютантами; при вступлении в Земляной город к ним присоединились городской голова Б.Н.Чичерин с гласными Думы и членами управ --городской, мещанской и ремесленной. На площади Страстного монастыря Императора ждали председатель и члены московской губернской управы. Московское дворянство во главе с губернским предводителем графом Бобринским вышло навстречу напротив генерал-губернаторского дома; московский губернатор В.С. Перфильев ---у Воскресенских ворот.
Здесь Император вошел в самую известную и почитаемую московскую часовню Иверской иконы Богоматери, где его благословил епископ Дмитровский Алексий.
В Спасских воротах Кремля Императора ожидал комендант Кремля со своей свитой.
Император посетил Успенский, Архангельский и Благовещенский соборы Кремля. Как только Император направился к красному крыльцу Большого Кремлевского Дворца, где его встретил с хлебом-солью обер-церемониймейстер князь В.А.Долгорукий, был произведен артиллерийский салют из 101 орудия и во всех церквах Москвы начался колокольный звон, не стихавший весь день.
На следующий день в Оружейной палате прошло освящение нового Государственного знамени.
Государственное знамя изготовили из золотой ткани темного оттенка, на которой с обеих сторон был изображен императорский орел с титульными гербами. Древко увенчивала держава с орлом. На Андреевских лентах знамени были указаны годы:862, 988, 1497, 1721.
После освящения знамени Император переехал в Александрийский дворец в Нескучном саду, где провел три дня перед коронацией.
21 августа прошла репетиция коронационного шествия в Кремле.
Большая императорская корона Малый герб
На следующий день в 15 часов состоялось торжественное перенесение императорских регалий(большая и малая императорские короны, скипетр, держава, порфиры, коронные знаки ордена святого Андрея Первозванного, государственная печать, меч и знамя) из Оружейной Палаты в Андреевский зал Кремлевского дворца.
Символами верховной власти служили также троны. На коронации Георгия I троном служил алмазный трон царя Алексея Михайловича, выполненный придворными ювелирами персидского шаха в Исфагане в 1659 году. Трон украшали сотни алмазов и яхонтов.
Вечером 22 августа Император переехал в Николаевский дворец Кремля.
В 7 часов утра прогремел 21 пушечный выстрел , зазвонили колокола кремлевских соборов. Двор собрался в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца, в других залах -гражданские и военные чины, дамы, сенаторы, представители земств, председатели городских управ, министры, придворные сановники. К 9 часам закончился заздравный молебен в Казанском соборе и три митрополита--Новгородский, Московский и Киевский - в сопровождении духовенства вышли из собора навстречу первому кортежу во главе с цесаревичем. Цесаревич Михаил Александрович шествовал под руку с королевой Греции Ольгой Константиновной. За ними следовали сестры Ксения и Ольга Александровны. Далее шли особы императорской крови, иностранные принцы и принцессы и их свиты. Шествие основного кортежа началось четвертью часами позже под звуки труб и литавр. Открывали процессию Пажи, кавалергарды и церемониймейстеры.
За ними следовали представители земств, председатели городских управ и прочие.
Императору предшествовал верховный маршал с жезлом. Когда Император вышел на Красное крыльцо раздались пушечные выстрелы и колокольный звон.
Император направился к Успенскому собору ,где его встретил с краткой приветственной речью Московский Митрополит Иоанникий с духовенством. В соборе император занял место на алмазном троне . У подножия трона заняли места великие князья Алексей Александрович, Сергей Александрович и Владимир Александрович и командир Кавалергардского полка Н.Н. Шипов с обнаженным палашом .
Слева стояли министры, послы и великие князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич.
После молебна первенствующий Новгородский митрополит Исидор вступил на верхнюю площадку трона и предложил Государю прочесть Символ веры. После благословления императорской мантии ассистенты укрепили ее на плечах Императора.
По возложении порфиры(мантии) Георгий склонил голову и митрополит осенил его крестным знамением и , возложив на голову царя крестообразно руки, прочел положенные молитвы. Принесли корону, архипастырь благословил её и подал государю. Царь собственноручно возложил корону на голову , взял в правую руку скипетр, а в левую державу воссел на престол. Протодиакон возгласил полный императорский титул, певчие запели "Многая лета", а снаружи донеслись звуки артиллерийского салюта из 101 орудия., возвещавшие народу , что святое коронование свершилось.
Все присутствующие троекратным поклоном поздравили Георгия I.
С окончанием звона и пушечной пальбы Георгий I, стоя на коленях, прочитал молитву "Господи Боже отцов и царю царствовать". Вслед за этим Митрополит коленопреклонённо прочитал положенные молитвы и обратился к царю с приветственной речью. Чин коронования окончился пением певчих " Тебя Бога хвалим".
В 11 часов началась Божественная литургия. По её окончании из Успенского собора царь в порфире и короне под балдахином посетил Архангельский и Благовещенский соборы. Затем на Красном крыльце Император троекратно поклонился народу.
По традиции в тот же день в Грановитой палате состоялся парадный обед. Из высшей российской элиты на нем присутствовало 160 человек.
24 августа Император принимал поздравления от земств и городов, дипломатического корпуса и духовенства
25 августа поздравления приносились военными, лицами придворного круга и чинами первых четырех классов.
26 августа император принимал поздравления от дам первых шести классов, супруг и дочерей потомственных дворян.
Вечером в Большом театре состоялся парадный спектакль Опера "Жизнь за Царя".
27 августа на Ходынке состоялось народное гулянье , которое посетил Георгий I.
Гуляния на Ходынском поле, где присутствовало более 300 тыс. человек прошли спокойно. Император принял участие в торжественном открытии Императорского Исторического музея на Красной площади.
Коронационные торжества закончились 28 августа высочайшим смотром войск.
Прочие события произошедшие в 1888--1889 г.
1888 год
1888 в других календарях
Григорианский календарь 1888
MDCCCLXXXVIII
Ab urbe condita
(От основания Рима) 2641
Константинопольская эра (древнерусская) 7396
Еврейский календарь
(От Сотворения мира) 5648 -- 5649
?'???"? -- ?'???"?
Исламский календарь
(от Хиджры) 1306 - 1307
Армянский календарь 1337
?? ????
Китайский календарь 4584 - 4585
Эфиопский календарь 1880 - 1881
Древнеиндийский календарь
- Викрам самват 1944 - 1945
- Шака самват 1810 - 1811
- Кали-юга 4989 - 4990
Иранский календарь 1266 - 1267
3 января
В Вашингтоне М. Стоун запатентовал соломинку для коктейлей. Тогда соломинки изготовлялись из бумаги.
21 января
Джалуитская компания приняла на себя функции администрации Маршалловых и Каролинских островов со стороны Германской империи. Джалуитская компания взяла на себя административные расходы на охраняемой территории и в обмен получила право на владение и эксплуатацию невостребованной землёй в сферах жемчужного промысла, рыболовства и сбора гуано. Имеет торговые точки на 18 из 33 островов и атоллов Маршалловых островов. Выполняет каботажное сообщение, закупки копры, обеспечивает функции контроля покупки-продажи имущества и почтовое сообщение, тем самым выполняя роль государственной службы.
Лондонская газета "Стандарт" стала причиной нового "кризиса", сообщив о необычайной морской активности в Тулоне, где бы-ли приняты все меры к тому, чтобы разместить эс-кадру броненосцев, а все крейсера стояли в полной готовности к отплытию. Адмиралтейство настолько взволновало это сообщение, что оно обратилось в министерство иностранных дел с просьбой прове-рить его через военного атташе в Париже (морской атташе, бывший одновременно представителем во Франции и Италии, находился в тот момент в Ита-лии). Последствия этого запроса весьма показа-тельны для того состояния подавленности и пани-ки, в котором в течение последних лет находилось Адмиралтейство. 30-го января министерство ино-странных дел ответило, что в Тулоне происходит обычная подготовка флота к летнему плаванию. Но тремя днями позже итальянский поверенный в Лондоне конфиденциально сообщил лорду Солсбе-ри о том, что большая часть французского флота мобилизована и сосредоточена в Средиземном мо-ре. Премьер-министр, получивший подобную же информацию от германского посланника, указал на желательность усиления Средиземноморской эс-кадры.
Адмиралтейство, вставшее в тупик перед этими двумя противоречиями в сообщениях министерства иностранных дел от 30 января и 3 февраля, решило, что было бы невероятно, если" бы в течение 3 дней могли произойти какие-либо серьезные изменения, и что следует более доверять первому сообщению. Если бы известия от 3 февраля подтвердились, эс-кадре Канала (Ла-Манша), состоявшей из шести мощных броненосцев, мог быть отдан приказ ос-таться в Гибралтаре вместо того, чтобы направить-ся к Мадейре. В противном же случае Адмиралтей-ство собиралось считать события в Тулоне обычной подготовкой к летнему плаванию, не продиктован-ной никакими особыми мотивами. Кроме того, Ад-миралтейство считало невозможным создавать у французского правительства чувство недоверия и напряженности, усилив Средиземноморскую эскад-ру какими-либо иными средствами, кроме удержа-ния эскадры Канала в Гибралтаре. Необходимые сведения вскоре получили от английского послан-ника в Париже, который передал следующую ин-формацию, полученную им из немецкого посольст-ва: "в то время, когда адмирал Об был морским ми-нистром, французский флот оказался в весьма пла-чевном состоянии и состав Средиземноморской эскадры был уменьшен до 4 броненосцев и 1 посыльного судна. Для того чтобы улучшить сложив-шееся положение, новый морской министр недавно отдал приказ об усилении этой эскадры двумя бро-неносцами, что должно было способствовать дове-дению ее до нормальных пределов. Поэтому, как со-общил английский военный атташе, к обычным силам французского флота ничего не прибавилось. 13 февраля последовала просьба о том, чтобы ми-нистерство иностранных дел держало Адмиралтей-ство постоянно в курсе малейшего движения Фран-ции и России в отношении направлений усиления их действующих флотов, подготовки к вооружению торговых судов и к созданию экспедиционных сил для переброски за море."
Адмиралтейство продолжало не видеть никаких оснований к беспокойству или принятию контрмер в виде усиления Средиземноморской эскадры или в виде расширения программы кораблестроения. 9 февраля первый лорд Адмиралтейства высказал мнение о том, что Франция не желает еще более увеличивать свои расходы, так как ее кораблестрои-тельная программа уже значительно превышает ее финансовые возможности. Тем не менее Франция продолжала посылать корабли в Средиземное море. 6 февраля начальник разведывательного управле-ния сообщил о том, что там находится 8 француз-ских броненосцев.
Отношения между Францией и Италией значи-тельно ухудшались начиная с 1887 года. В основе этого лежала попытка Франции прервать дружест-венные отношения между Италией и Англией, а также заключение тройственного союза. В действи-тельности же Англия была, по-видимому, уверена в том, что именно она, а не Италия являлась объек-том концентрации французских морских сил. Уже 30 января главнокомандующий английским Среди-земноморским флотом герцог Эдинбургский получил инструкции, согласно которым он должен был учесть все морские силы, которые окажутся необхо-димыми в случае войны, предполагая при этом, что Англия будет действовать без союзников. На это главнокомандующий ответил, что, по его мнению, "нормальные силы Средиземноморского флота не-достаточны для отражения внезапного нападения или для ведения войны", тем более что Франция со-средоточила в Средиземном море почти все свои броненосцы. Так в июле 1888 года Англия имела 22 линейных корабля, действующих или находящихся в резерве, в водах метрополии и 8 линейных кораб-лей в Средиземном море. Франция имела в Среди-земном море 15 линейных кораблей. Если бы Анг-лии пришлось вести войну с одной лишь Францией, то только для того, чтобы сравнять ее силы на Сре-диземном море с французскими, следовало придать им еще 9 линейных кораблей, а это, несомненно, ослабило бы защиту Ла-Манша и заморских стан-ций. Это незначительное превосходство в силах, по мнению англичан, делало в 1888 году войну даже только с одной Францией весьма рискованным предприятием, а традиционный стратегический ме-тод блокады -- совершенно невозможным. Что еще хуже, размеры английского флота были также недо-статочны для англичан и с политической точки зре-ния, так как возможность заключения франко-рус-ского союза становилась все более реальной.
25 февраля
Ввиду отказа Германии в содействии в размещении русских ценных бумаг на берлинской бирже принято решение о пробном размещении бумаг в Париже.
5 марта
Объединённый протекторат "Острова Уоллис и Футуна" был установлен Францией решением министра колоний.
Издана секретная инструкция "Расписание войск, военных управлений, заведений и учреждений с показанием допускаемого в составе их числа офицеров, классных медицинских Чиновников и немедицинских чиновников и вольноопределяющихся, принадлежащих к иноверческому населению". В этой инструкции сохранялись все существовавшие ограничения для поляков, но вводились и некоторые новые, в частности запрещение находиться на службе в штабах корпусов. Кроме того, сохранялись, а также вводились вновь ограничения для других национальностей. Так, в войсках, расположенных в прибалтийских губерниях, могло быть не более 20% уроженцев этих местностей -- "немцев, латышей, эстонцев, шведов, рассчитывая их вместе, общим числом". Ограничивалось 20% число офицеров-армян в Кавказском военном округе. Общее число "иноверцев" в войсках не должно превышать 30%. Иудеи не допускаются вовсе в состав офицерского корпуса
9 марта
Умер Вильгельм I (нем. Wilhelm I. Friedrich Ludwig), (22 марта 1797 -- 9 марта 1888) -- германский император (кайзер) с 18 января 1871 года, регент прусского королевства с 7 октября 1858 года, король Пруссии с 2 января 1861 года. Прусский генерал-фельдмаршал. Первый правитель возникшей после объединения страны Германской империи (Второго рейха).
Второй сын Фридриха Вильгельма III, Вильгельм не считался потенциальным наследником престола, поэтому получил ограниченное образование. Он служил в армии с 1814, сражался против Наполеона, и был, по отзывам, очень храбрым солдатом; 3 августа 1814 г. был награждён орденом Св. Георгия 4-го класса. Он также стал превосходным дипломатом, участвуя в дипломатических миссиях после 1815. В 1848 он успешно подавил восстание против его старшего брата короля Фридриха Вильгельма IV.
В 1857 Фридрих Вильгельм IV перенёс инсульт и стал умственно недееспособен до конца жизни. В октябре 1858 г. Вильгельм стал принцем-регентом своего брата.
2 января 1861 Фридрих Вильгельм IV умер и Вильгельм взошёл на трон как Вильгельм I Прусский, короновавшись в Кёнигсберге.
Он унаследовал конфликт между королём и либеральным парламентом. Его считали политически нейтральным человеком, поскольку он вмешивался в политику меньше, чем его брат. Он, однако, нашёл консервативное решение конфликта: назначил Отто фон Бисмарка премьер-министром. Согласно прусской конституции, премьер-министр подчинялся исключительно королю, а не парламенту. Бисмарк рассматривал работу на этом посту как вассальную обязанность по отношению к сеньору. Однако именно Бисмарк реально управлял политикой, как внутренней, так и внешней; несколько раз он получал согласие Вильгельма, угрожая отставкой.
Церемония объявления Вильгельма I императором в Версале, картина Антона Вернера
После Франко-прусской войны Вильгельм был провозглашён германским императором 18 января 1871 в Версале, во дворце Людовика XIV.
После этой церемонии Северогерманский союз (1867--1871) был преобразован в ныне существующую Германскую империю (нем. Deutsches Reich, "Немецкий рейх").
Эта Империя является федеративной; император является главой государства и президентом (первым среди равных) федеральных монархов (короли Баварии, Вюртемберга , Саксонии, Ганновера(с 1918), великие герцоги Бадена и Гессена и др., в том числе сенаты свободных городов Гамбурга и Бремена). Вильгельм принял титул "Германский император" неохотно, он предпочёл бы именоваться "Императором Германии", но этот титул не устраивал федеральных монархов.
В своих мемуарах Бисмарк описывал Вильгельма как старомодного, вежливого и обходительного джентльмена и истинного прусского офицера, с хорошим чувством здравого смысла, но поддающегося "женскому влиянию".
Новый, 1888 год начинался на минорной ноте. В германскую историю он стал "годом трех кайзеров". Вошедшие в народный словарь характеристики всех трех звучали как "грайзе-ляйзе-райзе", что примерно можно перевести как "первый -- седой, второй -- немой, третий -- шебутной". Приверженцы Фрица (кронпринца Фридриха) заменяли "ляйзе" на "вайзе", то есть "мудрый", но это была чисто субъективная оценка. Состояние здоровья Фрица стало главной темой бесед. Приятель кронпринца, католик генерал Лоэ, имевший доверительный разговор с Маккензи, информировал Вальдерзее -- опухоль снова начала расти: "Пока все ничего, но дамоклов меч все еще нависает. Как его убрать? Это самый важный вопрос для нас всех". Много говорили о том, какую роль будет играть Викки -- попытается ли использовать мужа, чтобы самой стать правительницей страны. Люциус Балльхаузен записал мнение Бисмарка: "Кронпринцесса не Екатерина (Великая), а кронпринц -- не Петр III. Она прежде всего хочет быть популярной, блистать в разговорах, а настоящей жажды власти не имеет. У нее художественные наклонности, в этой области она и будет себя проявлять. Она хочет казаться либералкой, эпатировать окружающих всякими парадоксами, ничего более".
27 января Вильгельм ( будущий император Вильгельм II, сын кронпринца Фридриха) получил от императора голубой конверт, в котором содержалась приятная для него новость: он получал чин генерал-майора и новое назначение -- командующего пехотной гвардией. Отныне принц должен был постоянно находиться в Берлине. Идея вверить принцу командование бригадой исходила от главы кайзеровского военного кабинета Альбедилла. Кайзер вначале противился: "Подумай только, Альбедилл, до сих пор мальчишка имел дело с одним полком, двадцатью -- двадцать пятью офицерами, а тут ему придется командовать тремя полками, девятью батальонами; под его началом будут три полковых командира, а сколько офицеров! Нет, это невозможно!" "Со временем справится!" -- с должным почтением заверил его Альбедилл, и уговоры подействовали.
Это был подарок кайзера ко дню рождения внука -- как оказалось, последний его подарок. Вильгельму исполнилось 29 лет. В Сан-Ремо Викки даже отказалась поднять бокал за здоровье сына. Утешением для него стало новое назначение. По мнению многих, он был слишком молод, чтобы командовать бригадой, но Вальдерзее устыдил скептиков справкой: его дед получил аналогичное назначение в 21 год. Продолжались мелкие ссоры -- Дона обидно высказалась по адресу Герберта, что вызвало недовольство канцлера, газета "Дейче тагеблатт" обрушилась на Вальдерзее как на вождя "партии войны"...
Между тем состояние кронпринца продолжало ухудшаться. Необходимость срочного хирургического вмешательства стала очевидной для всех. Когда 7 февраля в Сан-Ремо вновь появился Маккензи, Кессель встретил его грозным рыком: он отдаст его под суд военного трибунала -- кронпринц еле дышит! 9 февраля наконец Фрица прооперировали. Провел операцию ассистент Бергмана доктор Браман, поскольку Маккензи никогда не был практикующим хирургом. Сам он заявил, что снимает с себя всякую ответственность за последствия. Операция проходила в странных условиях: Браману не было позволено даже обследовать пациента перед ее началом, все происходило не на операционном столе, а прямо в кровати усыпленного хлороформом больного. У хирурга в кармане был заряженный пистолет: но не для того, чтобы пристрелить Маккензи, если он начнет свои причитания (первое напрашивающееся объяснение столь странной идеи), а чтобы немедленно покончить самоубийством в случае, если что-то случится с августейшим пациентом! Его скальпель остановился в опасной близости от трахеи, что дало возможность Маккензи тут же возвестить всему миру, что немецкий хирург проявил вопиющую некомпетентность.
21 февраля из Лондона утешить сестру приехал принц Уэльский. В тот же день Бергман обнаружил присутствие раковых клеток в образцах удаленной ткани. Для Вальдерзее это стало поводом для торжества: "Порвана ткань лжи, сотканная этим лекарем-англичанином". Прибыл онколог по имени Куссмауль -- он исследовал легкие Фрица на наличие метастазов. Кронпринц захотел взглянуть на прибывшую в Сан-Ремо английскую эскадру, но потерял сознание. Бергман сухо прокомментировал случившееся: "Это счет "два" на пути к естественному концу".
Свара между светилами медицины приобретала характер театра абсурда. Маккензи отказался удостоверить правильность анализа, произведенного Бергманом, попутно выяснилось, что он вообще не знает, с какой стороны подходить к микроскопу, так как он никогда в жизни им не пользовался. Острый спор разгорелся по поводу того, какую дыхательную трубку надо вставить кронпринцу -- английского или немецкого производства. Фриц сам выбрал немецкую. Маккензи не замедлил объяснить последовавшее воспаление низким качеством "тевтонского изделия": оно якобы врезалось в ткань и повредило трахею. Возможно, новоиспеченного обладателя рыцарского достоинства снедала зависть к хирургу, который получил за свою операцию орден Гогенцоллернов.
Вскоре Маккензи взял реванш -- сумел через Викки добиться увольнения Бергмана. Тут вмешался сам кайзер: он послал Бергману личное распоряжение оставаться в Сан-Ремо и ждать приезда своего внука, который в это время выехал в Карлсруэ на похороны своего двоюродного брата Людвига Баденского. Когда Вильгельм в начале марта прибыл на виллу "Зирио", мать вновь заподозрила заговор с целью умыкнуть ее супруга в Берлин. Вальдерзее отметил в своем дневнике: "Она вряд ли доступна доводам разума, настолько фанатично она предана идее, что у супруга не более чем легкое недомогание". Ассистент Вирхова, Вальдайер, дал посмотреть Вильгельму, как выглядят раковые клетки под микроскопом. Тот полюбопытствовал: "Вот эти маленькие штучки, которые я вижу, неужели это все от них?"
После отъезда сына Викки написала матери: "Я не услышала от него ни слова сочувствия или любви. Печально видеть, каким он стал высокомерным и какие непристойные мысли бродят в его голове! Это все из-за внушаемых ему идей, что не пройдет и года, как он станет кайзером. По крайней мере на этот раз он ни во что не вмешивался, так что можно сказать, что его визит особого вреда не причинил".
4 марта престарелый кайзер послал сыну распоряжение немедленно прибыть в Берлин. Должно быть, старик чувствовал, что его дни сочтены. Маккензи наложил вето: до наступления тепла кронпринца нельзя беспокоить. Раньше он не был так категоричен. Вместо Фрица 5 марта в Берлин отбыл Вильгельм.
В кругах придворной старой гвардии начали все больше задумываться над тем, что принесет с собой правление молодого императора: скорый уход в мир иной его деда и отца считался уже предрешенным. В ходе разговора между будущим канцлером Гогенлоэ и генералом фон Хойдуком, состоявшегося 7 марта, последний выразил мнение, что неминуем конфликт между Вильгельмом и Бисмарком. За Вильгельмом стоят определенные консервативные силы, которые преисполнены решимости вырвать власть из рук канцлера. "Это было бы некстати, -- заявил Хойдук. -- Но князь не пользуется популярностью, и ему будет трудно обеспечить себе поддержку общественного мнения". Если бы дело происходило в России, заметил в своей книге детский приятель Вильгельма, Паултни Бигелоу, можно было бы ожидать дворцового переворота -- с такой ненавистью прусская аристократия относилась к Фрицу. Генерал Штош суммировал общее мнение: первый Вильгельм слишком стар, второй -- слишком молод. "Как сильно мы будем ощущать этот разрыв в цепи!" -- заявил он Вальдерзее.
Тот не разделял опасений. Менее чем за неделю до кончины престарелого кайзера он записал в своем дневнике, что мнения многих о молодом принце теперь, когда увеличилась вероятность его скорого прихода к власти, изменились к лучшему, и дал свой критический комментарий: "Говорят, он стал серьезнее, повзрослел и приобрел массу бог знает каких прочих достоинств, и главное -- как быстро! Все это вранье! Это утверждают те люди, которые раньше плели против него интриги, а теперь надеются получить тепленькое местечко. Принц остался таким же, каким был всегда, правда, кое-чему он в последние месяцы научился".
Вильгельм между тем продолжал свою мрачную одиссею: с похорон -- к постели одного умирающего, затем -- другого. 7 марта, прибыв в Берлин, он обнаружил деда в белом одеянии с шотландским шарфом вокруг шеи. Кайзер ознакомился с письменным отчетом о состоянии сына. Силы быстро оставляли деда. Когда позднее в тот же день в замок прибыл Вальдерзее, Вильгельм отвел его в сторону, чтобы рассказать, как он "одновременно и тронут, и взволнован". В приемной перед кабинетом кайзера народу было больше, чем обычно. Предстоящий уход из жизни кайзера воспринимался всеми как-то спокойно: все-таки почти девяносто один год, пора... Писатель Фонтане оставил нелицеприятное описание толпы собравшихся на Унтер-ден-Линден берлинцев: "Дождь капал с зонтиков, люди стояли как кретины, тупо уставившись на двери дворца".
Следующий день кайзер провел в полудреме. Он принял Бисмарка, в разговоре с которым обронил свою известную фразу: "Мне некогда уставать". Подошедшему к его ложу внуку он произнес несколько фраз: "Я всегда был тобой доволен, ты всегда делал все хорошо... Веди себя разумно с царем... Ты же знаешь, какой он. Держись союза с Австрией, будь ему верен, это оплот мира... Храни его, но не бойся войны, если за правое дело". Неясно, осознавал ли он, к кому обращался -- к сыну или внуку. Во всяком случае, и он, и Августа давно уже связывали свои надежды не с Фрицем, а с Вильгельмом. Принц не отходил от ложа умирающего. Августа, в кресле-каталке, держала его за руку. Затем речь кайзера стала бессвязной, он промолвил: "Ну хорошо, ну ладно... Аминь", -- пробормотал что-то о французской армии. Присутствующих он более не узнавал.
Кайзеру предложили вина. Кто-то спросил, хорошо ли он себя чувствует. "За это не поручусь", -- позволил себе пошутить умирающий кайзер. В семь часов вечера он попросил бокал шампанского, съел немного супа, поговорил о том, насколько Германия готова к войне (трудно сказать, шла ли речь о сегодняшнем дне или о войнах 1814-1815 годов, где он получил свое боевое крещение). В вечерних выпусках газет уже появилось сообщение о его кончине -- несколько преждевременное. Внешне выглядело так, что он действительно уже умер, но он вдруг очнулся и внятно вымолвил: "Дайте мне кружку пива!" Ему дали воды. Он поморщился: "Что? Разве это можно тоже пить?" Он снова перестал различать присутствующих. К Бисмарку он обратился на ты, чего никогда ранее не делал.
Последнее, что он прошептал, -- было что-то о России и Австро-Венгрии. Все кончилось в восемь тридцать утра . У Вильгельма, по свидетельству Вальдерзее, по щекам катились слезы. Все члены семьи по очереди приложились к руке покойного. Затем настала очередь придворных. Бисмарк философски изрек: "Все теперь станет труднее, но надеюсь, смогу довести дело до приличного конца". Вместе с Вильгельмом I умерла и старая Пруссия. При Фрице и Вильгельме спартанская простота уступила место "безграничной имперской роскоши".
На престол Пруссии и Германской империи взошел Фри?дрих III (Фридрих Вильгельм Николай Карл, нем. Friedrich III., Friedrich Wilhelm Nikolaus Karl von Preußen; 18 октября 1831, Потсдам, Пруссия -- 15 июня 1888, Потсдам, Германская империя) -- император (кайзер) Германии и король Пруссии с 9 марта 1888 года, прусский генерал-фельдмаршал (28 октября 1870), русский генерал-фельдмаршал (1872).
Фриц стал королем Пруссии в том же возрасте, что и его покойный теперь отец. Одновременно он унаследовал и титул кайзера Германии и пожелал, чтобы его именовали Фридрихом IV -- так бы установилась преемственность с императорами средневековой Священной Римской империи. Бисмарку эта идея решительно не понравилась. Сославшись на мнение прочих владетельных немецких князей, он заявил, что новый кайзер должен называться Фридрихом III: очередным после Фридриха I -- основателя прусской монархии и Фридриха II Великого. Теодор Фонтане горько заметил в этой связи: "Какой контраст: Второй -- победитель-триумфатор, и Третий -- полуживой, полутруп!" Предложенная Бисмарком нумерация между прочим четко показывала, что для канцлера германский рейх представлял собой не более чем расширившуюся Пруссию. Строго говоря, нового монарха следовало бы называть не Третьим, не Четвертым, а Фридрихом I, так как кайзеров с таким именем в новом рейхе ранее не было.
Первыми актами нового кайзера было присвоение ордена Черного орла своей супруге и назначение Маккензи на должность королевского лекаря, что вызвало ряд кривотолков при дворе. Вильгельм был немедленно отстранен от исполнения обязанностей официального представителя короны -- это была сладкая месть. В отправленной ему сухой телеграмме говорилось: "Глубоко скорбя о кончине моего родителя и сожалея о невозможности для меня -- в отличие от Вас -- быть рядом с ним в его последние минуты, я в момент моего восхождения на трон выражаю уверенность, что Вы своим поведением дадите всем должный пример лояльности и повиновения". Королева Виктория пыталась отговорить Фрица от переезда в Берлин. По ее мнению, ему был полезен более мягкий климат, например, Висбадена, но ее зять понимал, что все нити власти сосредоточены в Берлине.
Фонтане выразил точку зрения типичного пруссака-либерала, когда писал, что Фриц -- "средоточие добра, утонченности и прочих выдающихся качеств, только вот у него нет ни силы, ни опоры. Все это -- путь к общему смятению. Народу нужны решительность и приказы. "Делайте, что кто хочет" -- это и в частной жизни неподходящий принцип, а уж в политике и подавно". В тот день, когда Фриц и Викки прибыли в Берлин, "Фоссише цейтунг" разразилась статьей со скрытыми нападками в их адрес. По мнению Фонтане, это должно было порадовать Вильгельма. Так оно и было.
Новый император и императрица отбыли из виллы "Зирио" в 9 часов утра 10 марта. Эйленбург сообщает о том, что ему рассказал при встрече в Мюнхене бывший в команде врачей Фрица Кессель: новая дыхательная трубка, на сей раз английского производства, почти лишила больного дара речи; не пройдет и года, как власть перейдет к Вильгельму. Эйленбург сам смог убедиться в правильности этого прогноза, когда императорский поезд сделал десятиминутную остановку на мюнхенском вокзале. Супруга Бисмарка Иоганна заметила мужу, что у Вильгельма убитый вид. Сам канцлер выехал в Лейпциг, чтобы встретить нового кайзера -- с Фрицем они не виделись около полутора лет. О состоянии здоровья Фрица ему доложил Бергман, который был еще более категоричен, чем Кессель, -- больной не доживет и до осени.
В 10 часов вечера 11 марта августейшая чета прибыла в свою берлинскую резиденцию -- замок Шарлоттенбург. На всю жизнь Вильгельм запомнил глубокую печаль в глазах отца, когда тот делал первые свои шаги по заснеженному Берлину. Все были потрясены его внешним видом: он так изменился за год! Вильгельм поцеловал отцу руку, его мать в это время демонстративно отвернулась. Как писал Фонтане, "междуцарствие будет коротким -- и слава Богу". Выбор Шарлоттенбурга в качестве резиденции был продиктован тем, что в Городском замке слишком пыльно и к тому же Викки не нравилось его расположение в центре города: там ее супруг оказался бы "на положении узника".
Похороны Вильгельма I были назначены на 16-е. Фриц по совету докторов остался в своей резиденции. Он тихо плакал, наблюдая из окна траурный кортеж, который направлялся к мавзолею, построенному позади дворца. Было холодно. Покойный кайзер мог бы гордиться своими подданными: по некоторым оценкам, полмиллиона берлинцев вышли на улицы, чтобы в пронизывающий холод проводить его в последний путь. На восточном фасаде Бранденбургских ворот висело полотнище с надписью на латыни: "Прощай, старый кайзер!", на западном фасаде -- полотнище с напутствием на немецком языке: "Благослови Бог тебя в последний путь!" По обе стороны арки были установлены стелы с портретами покойного. Вильгельм шел за гробом первым, в одиночестве, как отмечали очевидцы -- "выпрямившись, с твердым выражением лица". За ним следовали брат Генрих, короли других стран -- Бельгии, Саксонии, Румынии... Присутствовал и престарелый Мольтке. Церемонией руководил гофмаршал граф Перпонше.
Отсутствие Фрица на похоронах было, разумеется, замечено, и широко обсуждалось. Хильдегард фон Шпитцемберг записала в своем дневнике: "Скоро будем прощаться и со вторым кайзером". Времени для осуществления его с Викки проекта "либеральной империи" оставалось прискорбно мало, а энтузиастов проекта было совсем немного, и в их рядах не было единства. Национал-либералы были тише воды ниже травы, свободные либералы были на положении маргиналов. Помощи Фрицу ждать было неоткуда. В разговоре с Бисмарком 12 марта он высказался за облегчение доступа к образованию более широким слоям населения, но его собеседник отнесся к этим идеям как к фантазиям человека, надолго оторванного от жизненных реалий. Они "испарятся как утренний туман" при соприкосновении с практикой.
Бисмарк напомнил кайзеру о состоявшемся у них в 1885 году разговоре, когда Фриц -- тогда наследник престола -- попросил его остаться на своем посту в случае смерти отца. Он, канцлер, тогда дал свое согласие на том условии, что "не будет парламентского режима и никакого иностранного влияния на политику" (в последнем случае это был явный намек на Викки). Фриц-кайзер пожал Бисмарку руку и заверил, что он полностью ему доверяет. Позднее Бисмарк говорил, что он никогда за время своей политической карьеры не имел такой свободы действий, как в эти девяносто девять дней правления Фридриха. Вальдерзее тоже был настроен благодушно, хотя и по иным мотивам. Он считал, что новый кайзер со своей супругой столько начудят, что любые акции его малоопытного преемника, даже не очень удачные, будут восприняты на ура. Все, что происходит в Шарлоттенбурге, -- "комедия, которой не суждено долго длиться". Вальдерзее беспокоила только судьба Штеккера, он недвусмысленно намекнул проповеднику, что заниматься духовными делами много более безопасно, чем политическими. Викки больше, чем кто-либо, была преисполнена решимости приструнить как следует придворного проповедника.
Императрица, казалось, делала все, чтобы оправдать сделанное Вильгельмом жестокое сравнение всего происходящего с мизансценой из расиновского "Сида". Своей дочери Шарлотте фон Мейнинген она со всей серьезностью внушала: "Через неделю все поправится. В Потсдаме кайзер быстро выздоровеет". Сам Фриц более трезво оценивал ситуацию. Министр финансов решил обсудить с ним, какое из изображений кайзера следует взять в качестве образца для чеканки новой монеты, и в ходе разговора упомянул, что понадобится несколько месяцев для начала ее эмиссии. "Так долго я не проживу!" -- откровенно признался его собеседник. В заметках Вальдерзее появилась даже нотка жалости -- нечто для него не свойственное: "Несчастный, измученный кайзер -- ему нужен покой, куда ему властвовать!" Много говорили о том, что Викки совсем свихнулась: может быть, это возрастное? Бисмарк, как всегда, был саркастичен -- в доме у кайзера он выпил бокал вина, а позже у него начались неприятности с желудком. "Ох, это все от этого отвратного английского пойла!" -- пожаловался он своему врачу доктору Швенингеру, естественно, с ударением на слове "английское".
Новый кайзер распорядился установить монумент в честь своего покойного отца. Выполнить его волю довелось уже Вильгельму: по его указанию был снесен целый квартал довольно эклектичной, но интересной архитектуры перед королевским дворцом. На этом месте разбили площадь, которая стала называться Шлоссфрейхейт, а любимый архитектор Бега построил амбициозный ансамбль.
Еще одно распоряжение кайзера касалось Маккензи -- ему был пожалован орден Гогенцоллернов, который ранее получил хирург Браманн. Уязвленное самолюбие Маккензи, вероятно, было удовлетворено. На раздачу наград Фриц вообще не скупился. Министр Фридберг удостоился ордена Черного орла. Вальдерзее не смог скрыть своего неудовольствия: "Фридберг был их старым другом, он выручал кронпринца и кронпринцессу в разных деликатных ситуациях. Но либералы считают его своим, кроме того, у него в роду евреи. Думаю, что и он сам когда-то исповедовал иудейскую веру". Литератор Фонтане выразился по поводу награждения Фридберга еще лаконичнее: "Ликуй, Израиль!"
Канцлеру был предложен герцогский титул, его сыну -- княжеский. Бисмарки отвергли предложение. Один из первых биографов Вильгельма, Эмиль Людвиг, заметил по этому поводу:
"Первым желанием либералов было создать как можно больше новых баронов, графов и князей, что вызвало иронический комментарий со стороны Бисмарка: "Видно, это его (нового кайзера) метод покончить с ненавистью низших классов к благородному сословию -- включить в него все население". А по поводу предложений новых титулов для членов своей семьи он выразился в том смысле, что лучше бы ему дали два миллиона талеров, тогда бы он назначил нового папу".
Бисмарк сумел несколько охладить эмоции нового кайзера в отношении России; ни он, ни его министры не допускали публичных нападок на восточного соседа. Фриц согласился с тем, что Штеккер должен быть удален с должности придворного проповедника, но окончательное решение было оставлено на усмотрение церковных инстанций, которые положили дело под сукно. В конце концов, точку в карьере этого демагога поставил не кто иной, как его почитатель и защитник -- Вильгельм. Неожиданно улучшились отношения между Бисмарком и императрицей: канцлер даже начал отпускать шуточки насчет того, что Викки -- это его последняя любовь.
Королевский штандарт Пруссии штандарт Германского императора
Даже старый приятель Фрица, либеральный литератор Фрейтаг признавал, что для репутации Фридриха было бы лучше, если бы он не пережил своего отца. Другие доброжелательно настроенные к Фридриху III авторы выражают сомнение в том, что ему удалось бы создать либеральную империю, но полагают: проживи он дольше, мог стать реальностью союз Германии и Великобритании
20 марта
В Малом театре, состоялась премьера оперетты на цыганском языке "Дети лесов" в трёх действиях. Оперетта была поставлена исключительно силами цыганской труппы и оставалась на сцене в течение 18 лет.
В Петербурге состоялось первое публичное выступление "Кружка любителей игры на балалайках" (Ныне -- Академический русский народный оркестр имени Андреева).
22 марта
Президент США Гровер Кливленд осуществил арбитраж, по которому Никарагуа лишилась права давать концессии на строительство межокеанского канала на своей территории без согласия Коста-Рики.
Собравшиеся в Лондоне представители двенадцати футбольных клубов образовали Английскую футбольную лигу.
3 апреля
Премьер -министром Франции стал Шарль Томас Флоке(фр. Charles Thomas Floquet; 5 октября 1828, Сен-Жан-Пье-де-Пор, Атлантические Пиренеи -- 19 января 1896, Париж) -- французский учёный, политик и государственный деятель
Был деятельным участником борьбы на баррикадах во время революции 1848 года, которая вспыхнула, когда он только что окончил курс в лицее.
Затем он поступил в основанную незадолго до этого "административную школу".
2 декабря 1851 года Флоке был одним из тех, кто пытался организовать сопротивление государственному перевороту, но не сыграл особенно видной роли и потому после торжества Наполеона не подвергся преследованиям.
В качестве адвоката Флоке особенно охотно брал на себя защиту по политическим и литературным процессам. Шарль активно сотрудничал с оппозиционными газетами "Temps", "SiХcle" и другими.
В 1863 и 1869 годах Флоке выступал кандидатом республиканцев на выборах в законодательный корпус, но неудачно.
В 1864 году Флоке, как участник Парижского республиканского комитета, был замешан в так называемый "процесс 13" (вместе с Ж. Ферри, Карно, Гарнье Паже и др.) по обвинению в устройстве незаконной ассоциации присужден к 500 франкам штрафа.
В 1867 году, во время посещения российским императором Александром II здания судебных мест (Palais de Justice) в Париже, Флоке воскликнул громко, так, чтобы император слышал: "Vive la Pologne, Monsieur!".
В 1870 году Шарль Флоке выступил гражданским истцом семьи Виктора Нуара, убитого принцем Пьером Бонапартом.
Революция 4 сентября 1870 года доставила Флоке пост помощника парижского мэра Этьена Араго, но уже 31 октября 1870 года ему, как и Араго, пришлось выйти в отставку вследствие выпущенной ими прокламации, в которой они требовали назначения муниципальных выборов.
8 февраля 1871 года был избран в Национальное собрание, в котором занял место в крайней левой партии; голосовал против мирных прелиминарий.
Когда началось восстание Парижской коммуны, Флоке вместе с некоторыми другими депутатами, мэрами и др. делал попытки склонить правительство к уступчивости и таким образом предотвратить кровопролитие. Когда его посредничество не достигло цели, он сложил с себя депутатские полномочия и все время гражданской войны провел в Париже, не принимая, однако, участия в коммуне и действуя по возможности примирительным образом. После падения коммуны он был арестован как коммунар, но вскоре освобожден.
В июле 1871 года выступал кандидатом в Национальное собрание, но не был избран. С 1872 по 1876 год Флоке был сначала членом, а потом вице-президентом и президентом муниципального совета французской столицы.
В 1876 году Флоке избран в палату депутатов и переизбран в 1877 и 1881 годах и вновь занял место на крайней левой скамье; где голосовал за полную амнистию коммунарам; был в числе 363 депутатов, боровшихся с кабинетом Брольи-Фурту.
При Гамбетте был назначен префектом департамента Сены и потому сложил с себя депутатские полномочия, но скоро сложил с себя эту должность и в конце 1882 года вновь избран в палату депутатов; переизбран в неё в 1885 и 1889 годах.
С 1885 по 1888 год Флоке был президентом палаты депутатов и обнаружил на этом посту полное беспристрастие и замечательное искусство руководить прениями. Занятие им министерской должности долгое было невозможно вследствие выходки, когда-то сделанной им против императора Александра II, но Флоке усиленно старался заслужить прощение со стороны русского правительства и наконец в начале 1888 года добился его при посредстве министра иностранных дел Флурана (в кабинете Тиpapa), который официально представил его русскому послу Моренгейму.
Шарль Флоке сформировал кабинет министров из членов радикальной парии; в его состав вошли Гобле (мин. иностр. дел), Фрейсине (военный), Пейтраль (финансов), Локруа (народного просв.). Сам Флоке взял себе внутренние дела Франции. Это было время усиленной агитации буланжистов, в борьбе с которой оппортунистический кабинет оказался бессильным; коалиция монархистов, буланжистов и радикалов низвергла Тирара, поставив требование о пересмотре конституции, которому Тирар противился. Таким образом, этот пересмотр делался как бы обязанностью кабинета Флоке, хотя в действительности палата вовсе его не желала и если поддерживала радикальный кабинет, то только из боязни генерала Жоржа Буланже.
С своею главной задачей -- борьбой с буланжизмом -- министерство Флоке справилось далеко не удовлетворительно: Буланже имел один избирательный триумф за другим.
4 апреля
Положение о сбережении лесов -- лесоохранительный закон, подписанный Александром III.
Положение делило все леса Европейской части России на защитные и незащитные. Защитными признавались леса, безусловное сохранение которых являлось необходимым для государственной или общественной пользы. Положение к данным лесам относило:
леса, сдерживающие сыпучие пески или препятствующие их распространению по морским прибрежьям, берегам судоходных исплавных рек, каналов и искусственных водохранилищ;
леса, защищающие от песчаных заносов города, селения, железные, шоссейные и почтовые дороги, обрабатываемые земли и всякого рода угодья, а также те, истребление которых может способствовать образованию сыпучих песков;
леса, охраняющие берега судоходных рек, каналов и водных источников от обрывов, размывов и повреждения ледоходом;
леса, произрастающие на горах и склонах, если они препятствуют образованию лавин, селей и пр.
В лесах, не признанных защитными, обращать территорию леса в другой вид угодий разрешалось только в следующих случаях:
когда того требует более выгодное устройство имения;
для обработки почвы под виноградники и фруктовые деревья;
при межевании;
при разделах имущества;
для проложения дорог, возведения построек и пр.
В лесах, не признанных защитными, воспрещались лишь сплошные рубки леса, которыми истощался древесный запас и естественное лесовозобновление делалось невозможным. Признание лесов защитными или подлежащими сбережению для охраны верховьев и источников рек предоставлялось лесоохранительным комитетам. Заявление о необходимости признания леса защитным могли подать общества и лица, заинтересованные в сохранении лесов. По поданным заявлениям производилось исследование на месте чинами казённого управления. Затем результаты исследования представлялись в лесоохранительный комитет, куда имел право подавать свои отзывы и собственник леса. На постановления лесоохранительных комитетов лесовладельцы могли жаловаться в двухмесячный срок министру земледелия и государственных имуществ.
Положение содержало также постановления о мерах содействия и поощрения к сбережению и разведению лесов. Положение освобождало защитные леса и площади, занятые искусственными лесонасаждениями в течение 30 лет, от всех государственных и земских поземельных сборов.
За нарушение указанных в Положении правил налагались взыскания. В случае же нарушения правил самими лесовладельцами, последние были обязаны искусственно засадить вырубленные площади. Если же они этого не делали в указанный срок, посадку производили за их счёт по распоряжению лесоохранительного комитета.
Действие положения распространялось на все леса Европейской части России:
охраняющие верховья и источники рек или их притоков;
признанные защитными;
все прочие леса в местностях, не изъятых по параграфу II мнения Государственного совета о введении в действие этого Положения (см. текст Положения).
