Каширенинов Давид Максимович : другие произведения.

Футура

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Многого мы не замечаем, и еще большего мы боимся. Так стоит ли свои страхи намеренно воплощать в чем-то бессмысленно-материальном, когда можно их красиво и со вкусом изобразить, подать королю в банкет на златом блюде, да тоненьким таким голоском нашептать правду - пророческую, а, может, и вполне себе явную? Можно, отчего же нет? Жалко только, что таких обычно вешают.
  ФУТУРА
  
  Подмосковье, 2058 год.
  В машине "Кадиллак", модели около нулевых годов, если родной завод этого автомобиля еще работал в то время.
  Сидят двое - один в плаще, другой в замшевой шоферской кепке. Первый - курит, второй - тоже курит, вдыхая гуляющий по салону табачный дым, но без сигары в руках.
  Говорит первый:
  - Странные у вас нынче нравы... - задумчиво протягивает он, затягиваясь.
  - Так и не в России уже живем-то, - с какой-то ехидной усмешечкой, также затягивается ноздрями.
  - А где ж это-то?
  - Дак в вашей, мать твою, современной интерпретации японского сегунатства, завуалированного только под круглый и сладкий тортик... со сгнившей, сука, начинкой, - последнюю часть фразы второй произносит особенно тихо и со злостью, но, в итоге, оказался услышанным.
  - Что такое "тортик"? - непонимающе хлопает глазками первый.
  - А, забудь. Дитя современностей... новаторства! Тьфу! - плюет он в окно, а сам в мыслях: "А сынок-то, видно, богато живет. Табак - не тот, что наш новодел химикатский. Пусть и вредно, но подышать-таки охота".
  Помолчали.
  За окном мелькают стены какого-то атомного производственного толи завода, толи электростанции - кто их теперь разберет? И там, и там - что-то делают, а народу (так уж сложилось) не обнародуют. Деревья если и есть, то редкие тополинии, оставшиеся еще с канувших в лету посевов, урожаев, пахательных-перепахательных эпохальных работ и прочего. Погода - пасмурная, так что окружающая картина смотрится особенно уныло и, как бы это странно не звучало, обыденно и реально. Не то, что данный субъект и выскочка, сидящий и дымящий где-то в задах.
  - Слушай, а каково-то в замке-то вашем? - вопрошал шофер.
  - Каком замке? - говорит, делая ударение на второй слог. "Через переводчик, что ли, общаеца?" - неприязненная мысль кольнула в мозг водителю.
  - Замке. Замке, который, эта, ваше сегунатское правительство себе построило?
  - Почему - наше? - впрочем, он тут же прервался, обдумывая сам вопрос. - Так я и не в курсах - Шиджимоджи и его реформы до меня не дошли, как-то мимо прошел. А вы, человек, по какому поводу интересуетесь?
  "Точно через переводчик говорит, еще и дежурными фразами отвечает, падла. "А вы, человек?.." - нет, бл*дь, я клоун из проездного цирка" - гневно вещает в мыслях второй, краем глаза глядя на неприятный субъект и на дорогу одновременно. Глубоко затянулся... "Впрочем, ради него (табака) - и не в грех потерпеть".
  - Да так, чисто кровный интерес, - отвечает. - Сами ж знаете - мы люди бедные, информацией обделены, в каморках живем и работаем сутками, так что до новостей ни нервов, ни всякого внимания, увы, не хватает. Приходится - на работе, с первых рук, так сказать, узнавать.
  В ответ - молчание.
  "Грустно как-то все" - печальная нотка заползла на лицо шофера, и ему пришлось уставиться на серые виды, дабы вернуться: хоть чуть-чуть.
  Мимо мелькает море - самое натуральное черное, которое образовалось на месте пары-тройки затонувших в отходах районов. Здесь у нас живет самое бедное, и в то же время - самое процветающее население, после реформ-то приснопамятного Шиджимоджи. Ранее оно было бедным из-за нищеты, отсутствия жилья и работы, а теперь оно богато из-за внезапно организовавшейся (а точнее, просто внезапно обнаруженной) полной свободы, так еще и товарищей по делу - только прибавилось, что вообще, изволю так выражаться, сказка для человека без места проживания. Коллектив, так сказать, развивается, каждый ищет шанс реорганизовать старые устои и специально забытое цензорами прошлое, и у некоторых что-то даже получается, но... дальше этих событий слухи уже, по мановению палочки с прикладом, пропадают.
  Увы.
  Наконец, машина выехала на обновленную позавчера асфальтированную дорогу. Воздух еще пыщет вонючей асфальтной смесью ("Дешево, зато крепко" - как говорят китайские лозунги), что пробивается даже сквозь почти прикрытую форточку и перебивает сладкий дымный запах, но, снова же, можно и потерпеть.
  - А вы откуда родом? Часом, не из иностранного? - актуально нынче пошутил шофер, на что его клиенты обычно: прыснут и забудут, но данный субъект решил отреагировать по-другому:
  - Это такой извращенный способ поддеть меня, или же мой Ассистент неправильно перевел местный жаргон? - напыщенно произнес человек в плаще, безбожно выкидывая окурок прямо проходящему мимо дворнику под ноги. Кинул бы на полсекунды позже - попал бы за воротник.
  - Нет, что вы. Просто шутка, хоть и спрашиваю я серьезно, если это не секретно, - протараторил он, вытирая со лба невидимую испарину.
  - Ни для кого не секрет, и для вас тоже не будет. Фамилия Карлов вам о чем-то говорит? - и вызывающе смотрит на второго.
  "Боженька ты мой, кабы не испепелил бы счас" - и, ухмыляясь извиняющейся улыбкой, произнес:
  - Не знаю, не ведаю, товарищ Карлов. Можете подробнее рассказать, если я вас ничем не обременяю - дорога долгая еще, можем разнообразить ее разговором, как это у нас принято.
  Новоиспеченный Карлов пожал плечами, немного внутренне оскорбившись на обращение "товарищ".
  - На самом деле, мы скромный род. Живем в поместье невдалеке от северо-западной части Дона. Занимаемся не особо крупной промышленностью, по типу производству сенсорных мышек и голо́графных ручек. Изредка, при особых заказах - рыболовные снасти для покровительствующего народа наших островных идейных друзей, - высокопарно он описал Японию, а ныне - Японскую Сверхдержаву имени Ямато, в честь гордого крейсера, силуэт которого, к слову, расположен на новом гербе сверхдержавы, а также в честь имени ее, собственно, основателя.
  - А с разведкой что? - буднично спросил шофер.
  - Какой разведкой?
  - Да нет, неважно. Так, на ум слово пришло.
  - Погодите, может, я не правильно прочитал перевод?..
  - Нет-нет, ничего, товарищ Карлов. Вы рассказывайте дальше, рассказывайте. Я весь во вашем внимании.
  Карлов поджал губы, но, все же, продолжил...
  И зашел с предполагаемого им козыря:
  - Вам сделать рыболовные снасти, под индивидуальный заказ?
  - И почем в цене? - "клюнул" на удочку первый.
  - При ваших-то зарплатах - цена вполне реальная, я считаю, - и ослепительно, завораживающе улыбнулся.
  - Это вы считаете, - притормозив, указывает он пальцем на первого. - А я считаю, что цена мне неподъемна.
  - Так, подождите, вы же даже...
  - Нет, спасибо, товарищ Карлов. Вы лучше о себе расскажите - у вас интересно получается, - и трогается дальше с прежней скоростью.
  Вновь молчание. Первый хотел прикурить, но тут же покосился на чем-то довольного шофера и передумал. Он посмотрел в окно, мысленно сделал пометку: "Уже вечереет..." - и погрузился в дебри контактов, "FOuMI", социальных сетей и, наблюдая картинку танцующей под музыку девочки, принялся потихоньку посапывать.
  "Вечереет" - оценил он лежачее положение клиента, после чего медленно начал поворачивать ручку приемника около ручника, отчего в салоне фоном, постепенно набирая громкость и силу, заиграла зомбирующая, и в то же время успокаивающая музыка. Клиент захрапел, а Ассистент погрузил своего носителя в глубокий двухчасовой сон. У этого ПО очень много уязвимых мест, и конкретно это шофер, он же второй, прекрасно знал. Бессовестно своровав выпавшую из бокового кармана сигарету, с удовольствием ею закурил и, медленно катя, подъехал к нужному повороту.
  -------------------------------------------------------------------
  Гаражный переулок, проулок и улица в одном лице. Верхнее Подмосковье.
  Время: около полуночи. Год уже говорился ранее.
  Гараж, примерно десять на три метра. Построен из тонких, замененных и ждущих замены металлических пластин, побывавших во многих самых разных сплавах до этого в виде еще более разных металлических конструкций.
  Мусор, грязь, земля под ногами и дерево, растущее прямо через крышу. На стволе, для одаренных, вырезано слово "ЯбЛАНя".
  Четыре человека стоят напротив въехавшего "Кадиллака". В "Кадиллаке" сидит и лежит двое: один за рулем, другой, связанный, сзади.
  - Приехала-таки птичка, - ласковым тоном проговорил низкорослый и лысый бандит в престарелом кожаном рокерском наряде.
  - Припорхала на плечико и там же наср*ла, - зло ответил выходящий из машины шофер. - Была зима, ноги птицы примерзли к г*вну, и там же она и сдохла, - и разводит руки, будто с каждой птичкой так и случается, а этот парадокс сказавший никак объяснить не может. - Так что, чего насчет расплаты?
  - Расплату над коррупционерами делать буишь, - пробасил бородатый второй рокер, в характерной красной черепной бандане и темных очках.
  - А нам ты везешь товар, да, - вроде как, примирительно сказал первый. - В общем - что, как? Клиент - живой, не покалеченный? Родство, паспорт, деньги - выкладывай давай, что нарыл.
  - Да ниче особого и не нарыл... Вы, кстати, выкладываете его пока, пока система его во сон погрузила, - говорит, обращаясь к двум молчаливым истуканам, которые, после кивка лысого начальника, тут же побежали выполнять наказ. Далее переводит взгляд на вновь говорившего. - Так, из рода, этих, как их... Васевых?..
  - Карловых, - тут же его поправил низкий.
  - Да-да, их самых. Распинался что-то про его крутость, про удочки и все такое - ну, в общем, стандартная схема, все такое.
  - Ценности? - в нетерпении негромко топнул ногой.
  - Сигареты, - собеседник выгнул бровь, - которых сейчас уже не достанешь. По карманам не шарил особо - боялся чипов всяких навороченных - сам знаешь, цапают они больно, а потом, как клещей, выковыривать приходитца.
  - Ох, да, морока... - вздыхая и расслабляясь, проговорил лысый, подходя к шоферу ближе. - Искусственный Исполнитель Охранного Минимума, он же ИИОМ, он же "Блоха". Недавно изобрели, и, сука, такая дешевая штука - любой бомж из Любя́т может себе позволить... Ну чего, парни, "Блохи" есть? - два амбала отрицательно покачали головами. - Отлично. Степа, - ласково обращается к бородатому, - пойди, прошныряй ему карманы.
  Степа по-японски поклонился с руками у груди и удалился.
  - Понтовоз, - цыкнув, помотал головой низкорослый. - Ладно, пошли, что ли, чайку бахнем. О себе расскажешь, потом я о себе расскажу... Пошли?
  - Пошли, - еле слышно вздохнув, шофер побрел за бандитом, пристроившись ему за спиной. За спиной шофера организовались два, похоже, немых шкафа, но и те скоро остались позади - по уставу, а скорее по договору, эти двое остались охранить дверь в коридор с единственной дверью в его конце.
  - Входи, - полуприказным тоном произнес лысый в рокерском наряде, открывая дверь. Потупившись, человек в кепке заходит.
  За их спинами закрывается дверь, а яркий свет светлой комнаты ослепляет глаза, привыкшие к былой неясности и тусклости.
  ------------------------------------------------------------------
  
  Лето, 1213 год.
  Шатер, увешанный красными роскошными шелковыми тряпками. Диковинные черепа, сделанные явно не из человеческих костей, украшают стоящие тут и там наголовья слоновых бивней.
  Высокий Трон. На Троне сидит немолодой человек азиатской внешности, в характерной для восточной Азии шапке и дорогих тряпьях.
  Чингисхан:
  "Это поражение" - думает великий монгольский полководец. "Так проиграть руссам - позор! Позор! Позор моей эре и моему народу! Позор!"
  "А как те, из непонятного оружия - по народу!" - продолжал убиваться хан. "Нет, от былых шашек не осталось и следа на их грязных руках. Какова ныне мода пошла! Все кругом - в этой круговерти - по́шло, и я один здесь - священный провидец, грядущих лет защитник".
  "Нет, за ширмами их не оставить - нельзя, чревато нам. Но Шелковик нужно все-таки подчистить. Эх, жаль, что далеко, а разрознять народ - чревато и благо, но уже им - не нам..."
  В палаты, отодвинув закрывающие шатер полотна, заходит приземистого вида мальчик, около девятнадцати годах от роду. С бритой головой и странной шапке с резным из кости и витым рогом на макушке. Поклонился, придерживая непонятный гардероб, и обратился к вышесидящему человеку:
  - Напали русы, да поражение - их удел. Разрешите обратиться, правильно ли провиденье было ваше? - монгольскими стихами тараторит мальчик, на что сухой полководец криво усмехнулся, едва заметно.
  - Да, млад, правильно говоришь: так и должно быть. Руссам не подвластен Крым! - возводит он руку к небесам. - Но, все же, терзает меня смутное провидение одно...
  - То, которое сбылось? - поспешил уточнить гонец.
  - Нет, другое - далекое, может, а может - напротив, уже рядом стоящее, - и хмурит брови. - Боюсь - проиграем руссам. Не словене их учили, пусть и из одного рода идут. Как там писал какой-то зарубежный грек? Не помнишь те плиты́, что мы с юга-южного тогда носили?
  - Помню, великий хан, помню! Геродот!
  - Да, он самый. Дословно уже не помню - стар нынче, хоть сейчас, да в тлен - но что-то про победу и поражение писал он.
  - "Ясность победы - залог поражения, если поражение - свет, а беда - потемки"?
  - Да-да, что-то в этом роде, млад, что-то такое... - и, громко и даже как-то властно, прокашлялся, а от былой его сухости и старчества остались только налитые желтым глаза. - Передай первому из шести, что выступаем - завтра, когда солнце будет пить воду черную... Передай второму из шести: пусть готовит женщин и рощеных ими детей, дабы те готовили одежду и благовония. Передай третьему и четвертому, чтобы те, как только отойдем, шли на север - далекий север - и перехватывали каждую встречную лошадь, а потом, - делает характерный жест, - по горлу им. И, мэймэй - иди с шестым, наведай соседей из запада.
  Мальчик уже собирался уходить, почтительно кланяясь, как хан заговорил вновь:
  - Но прямо сии сутки: отзови с территорий или фронта пятого из шести, смотря, где будет, а потом приведи ко мне.
  - Великий хан! - второй раз поклонился мальчик, развернулся и сверкнул босыми пятками.
  "Душа - беда, и с нею живется плохо, когда зачем-то ты сидишь с людьми" - думал Чингисхан. "Вроде и смотришь на них - маленьких и вечно трусливых, но яростных и беспощадных при сражении - и никак не можешь понять, прав ли был Геродот? Действительно ли человек - двуногое, птичье и без перьев? Впрочем, к чему темнить? Человек - грязь, пылинка и темная тучка на небе светлом, а все остальное тогда - что? Длань ли, Чистота ли, Свет ли? И есть ли Свет - без грязи? Как несчастные Пекинцы говорили, про природу сил воды и огня? Слишком сложно это, и - куда уж проще - разобраться без философа - никак".
  Вздыхает, переводя мысли в иное русло.
  "Душа - беда, и с нею живется плохо, когда темный ком внутри - вырывается наружу, безлико же для души моей... Позор же, да только все равно - беда, и она пусть и рядом, но как же обратишься ты к ним? С какою просьбой, с каким сомненьем?", - Чингисхан яростно повел плечами.
  "Беда" - мысленно констатировал он, наблюдая вошедшего нового гостя. Мэймэй заходить не стал и сразу вышел, только внутрь зашел Джучи. Пусть за хмурыми бровями скрывается ласка и неестественная забота, наружу рвется темный ком - охватывает он тучи, разрывает их; где-то вдалеке зашелся гром, а прямо здесь - внизу, у самих великих ног - в глубоком поклоне лежит его сын. Пятый из шести.
  "Седьмой пропал" - отчего-то странная мысль пришла в голову правителю, и он ее отринул, только заговорил вошедший:
  - Звали, великий хан? - а в глазах его играет гневный ветер, не глядя на почтение.
  - Звал, Джучи, - задумчиво произнес хан. - Встань.
  И сын поднялся.
  - Скажи, что есть на фронту?
  - На фронту горят хутора, лошадей режут аборигены - непонятные народы из неизвестных никому полей - и полезную кобылу в суп кладут. Пришлось извести, - признался он, понурив голову.
  - И красавицы были средь них? - безмятежно спрашивает хан.
  - Были, великий хан, - и вновь заходится в глубоком поклоне; не поднимая головы, продолжает гулко вещать, - и каждую - пленили.
  Великий хан нарочито задумался. Джучи встал.
  - Убейте их, - махнул рукой Чингисхан.
  - Убить?
  - Убейте, и больше не берите пленных.
  - Но, как же так, великий хан?! Спасая жизни чуждые, мы обременяем себя же, и вы же говорите их убить?
  - Не говорю, Джучи. Я - повелеваю, и ты - мой перст пятый - выполняй. Иначе - вольное поражение.
  - Но, великий хан...
  - Ты хочешь драки? - спрашивает хан, грузно спрыгивая со своего места. - Ты имеешь путь, и твой путь идет вместе с моим, на одной тропинке. Но через какое-то время кто-то из нас, Джучи, затопчет чужую часть тропинки, и один из нас потеряется. И прямо сейчас, Джучи - ты хочешь уйти вперед и накидать веток на мою половину. Такое - стоит всех моих усилий?
  - Великий хан... - обреченно он смотрит на появляющийся из ножен меч.
  - И, Джучи - такое стоит всех твоих усилий?
  Повисла тишина. За шатром ржут кони, громко суетятся люди; кто-то ругается, кто-то обреченно делает кому-то подсечку во внезапно организовавшейся давке, а кто-то, далеко от этого сухого места, сражается с наступающим легионом руссов, с неизвестным мужчиной во главе - скорее всего, подставным лицом, но кому сейчас до сего есть дело? Чингисхан смотрит на Джучи, а сын - на своего отца. И только стар понимает роль своего пятого из шести.
  Клинок возносится над плечом хана.
  - Душа - беда, и с нею живется хорошо, когда гневный ком плавно вырывается изнутри, сеет смуту во ряды людей, разливается по миру и - рычит о ветхом Роке. Слышал про него?
  Пятый отстраненно мотает головой.
  - А ведь он - потемки. Грешно его не видеть.
  И опускает клинок на голову сыну. И только кровь освещает полутемный хутор, и только гром находит этот звук в вечной тишине, и только ангелы на небе видят, как струится мокрая капель по щеке великого хана и полководца Чингисхана.
  ------------------------------------------------------------------
  Современность. Двумя минутами позже.
  Кабинет относительно спартанского убранства: стол, офисный стул на колесиках, компьютер с "древних" времен, софа, кофейный стеклянный столик, лаврового оттенка коврик, немного замшевый на вид, и окно с наполовину открытыми жалюзи. Из декоративного: картина с изображением монгольского войска, пятнающего землю кровью русских и, скорее всего, татар.
  Из присутствующих те же лица: шофер и лысый в рокерском наряде. Второй, к слову, обескуражен.
  - Панический припадок?.. паралич?.. или что-то среднее? - допытывался лысый до шофера, но в ответ получил наконец заморгавшие зенки. - Очнулся, ей богу! - фальшиво тут же обрадовался он, но, впрочем, фальшивая же его радость быстро поникла.
  - Ч-что по делу? - запинаясь, спросил первый более-менее спокойным голосом. Мысленно же он метался: "Монголы? Чингисхан? И какой, к черту, двенадцатый век? Какое это все отношение имеет к Крыму?! Шашки, шестые, пятые-десятые? Русы да ханы, мэймэи черепа с бивнями?"
  И тут же, будто насмехаясь над всеми предыдущими логическими умозаключениями, пришла очередная мысль: "Ну точно, эвтаназия какая-то".
  Мысленный кровоток так бы и продолжил изливаться и уносить сознание в непонятные дебри, если бы не начало делового разговора:
  - По делу-то? С такими-то твоими закидонами только по делу и говорить... ладно, неважно, - заметив хмурый взгляд, он тут же поправился. - Как доложили мои бригадиры, парень попался знатный - какой-то его робот несколько минут назад все же отправил посылку его родичам, али знакомым, и теперь по нашу душу едут разбираться...
  - Но ко мне это отношения не имеет, - заволновался шофер.
  - Но к тебе это, по нашему контракту и по деловой дружбе, отношения не имеет, - согласился он, складывая руки треугольником у себя под подбородком. Когда этот человек успел сесть за стул, не заметил даже автор. - И, все же...
  Наступила тягучая тишина, а владелец кабинета специально принялся растягивать гнетущую только для одного, здесь присутствующего, человека тишину. Шофер заерзал стоя. Он бросил многозначительный взгляд на своего нанимателя, и тот соблаговолил продолжить:
  - И, все же, согласишься ли ты на дополнительную работу за премию?
  "Ловушка!" - кричащи мысли, да только жадный гоблин уже начал скрести когтями по подкорке мозга.
  - Мне не кажется, что работа будет слишком уж простой...
  - Тогда, двойной оклад, - "Как-то быстро согласился..." - вновь отметил здравый рассудок, но гоблины уже принялись плодиться с утроенной скоростью.
  Извозчик по современным меркам деланно задумался. И тут же возразил, казалось бы, против себя самого:
  - А если меня пристрелят? Делов-то, для современного мира - тем более.
  "А для современной России - и подавно", - запищала противная мысля ехидно, но тут же получила пендель.
  - А тебя не пристрелят, - уверенно заговорил шеф в этом здании. - Потому как... хотя, нет, присаживайся для начала. Стоишь здесь, как неродной.
  Шофер сел.
  - Чай? Кофе? - предложил хозяин, тыкая в только ему известную точку в стене и доставая из образовавшегося шкафа с откидными дверцами чайник, чашки, блюдца, ложечки и заварки в пакетиках.
  - Лучше виски.
  - Нет, ты за рулем.
  - Тогда чай. Три пакетика.
  - Сделаю, - принялся работать руками лысый.
  Когда все было готово, и дым от горячих напитков уходил через узкие и длинные вентиляционные щели, заговорили о баранах:
  - В общем, для начала, дорогой, отвезешь ты нашего клиента куда подальше...
  На этом моменте шофер подавился отпитым им глотком чаем. И дальнейшие ЦУ отнюдь не радовали сознание.
  ------------------------------------------------------------------
  Шоссе под старым номером "34". Время: 06:05.
  Редкие машины мчатся на огромной скорости по полупустынным трассам, то и дело переходя на встречную полосу. Попасться на камеры не боятся - это шоссе одно из немногих, до сих пор не претерпевших реставрацию, оттого и одно из самых непопулярных шоссе дальнего подмосковья, протяженностью лихих тридцать километров.
  Погода пасмурная, накрапывает легкий дождь; в приоткрытое окно "Кадиллака" к водителю подкрадывается ранняя осенняя изморось, а старая подвеска автомобиля только и делает, что ловит лужи и прыгает на ухабах старой дороги.
  Рассвет подступает слишком медленно, но план - на сегодняшние три часа - идет до тошноты гладко. За машиной видного хвоста нет, легкий утренний туман - так, просто шальная опустившаяся тучка - мешал обозревать именно этот "Кадиллак" издалека, а противная погода пошатнет боевой дух расслабившихся японским режимом военных, если те собираются участвовать в облаве на деяния шофера и его бандитских... союзников?.. Впрочем, важно не это. Важно то, что облава будет, и будет состоять из более квалифицированных наемников, но выходцев из тех же районов, что и сам водитель предполагаемой их цели. А это ставит проблему ребром - против "своих" действовать сложнее и с практической, и с моральной точек зрения. Плюнуть на всех, освободить парня и уехать в закат? Нет, выследят, не те, так свои же, как бы, союзники - подстава, все дела; быть кидалой - плохо, и все в таком же духе. На что ответить им будет нечем.
  Первый скрипнул зубами, в то время как второй требовательно замычал и языком попытался вытолкнуть из своего рта кляп, но в очередной раз претерпел фиаско - бандиты знают толк в своих гонениях.
  - Молчал бы лучше, и так уже смертник, - сухо и тяжко произнес водитель, а связанный по всему телу бывший клиент, наперекор словам, замычал еще сильнее.
  Время подумать про политику - хотел было в действительности подумать шофер, но тут же осекся. Почему?
  "Военное задание, по сути. Обнаружение, обезоруживание и обездвиживание, потом сохранение и доставка к определенному пункту потенциального пленника и информатора. А потом оформление и передача "посылки" потенциальным врагам таким образом, словно этот пленник - никакой не пленник, а дезертир. Кто по нему хвататься потом будет?.." - на этом хорошем вопросе мысли плавно перетекли в другую сторону.
  "А если подставить его под фугасный выстрел, а потом посылкой отправить звукозапись, а еще лучше аудио - тогда поверят?"
  И снова мысли ушли в другую сторону: "Не стоит о подобном при других людях говорить - аппетит еще испорчу. А что я сегодня ел? Только чай с печеньем, а что было до этого?.. Рыба, кажись. Точно, рыба, третий день как протухшая, зато с до сих пор свежей кровью - металл бы мне сейчас сто раз пригодится...".
  Глаза водителя потихоньку слипались от бессонной ночи, а руки сами собой выхватили из пачки дорогую сигарету с восхитительным ароматом. Прикурил и затянулся. Никотин положительно подействовал на нервную взбудораженную систему, отчего мозг, желая отвлечься, перевел взгляд на редкий лес, идущий по обоим сторонам дороги.
  Темные деревья росли здесь только потому, что их периодически засаживают, используя какие-то особые химикаты для ускорения роста растений. Пусть за пару лет из крохотного ростка вырастает вполне себе крепкое и высокое дерево, почва от такого варварства быстро истощается, отчего дерево через жалкие две недели полностью высыхает. Но, как для галочки - сойдет, не в столице же, здесь экскурсы никто проводить не будет никогда, а если кто и будет: к стенке, или в погреб.
  Жидкий взгляд устремился немного ввысь, и низкие серые облака ответили ему завыванием ветра в окно, зябкими наставшими ощущениями и хандрой. Хотелось шоферу в тот краткий миг просто повеситься, но миг на то и краткий, что проходит быстро, и все же, в эту долю секунды он, человек, которому давно уже за сорок и который, казалось бы, давно уже должен был уметь складывать дважды два, внезапно "открыл глаза", отчего непроизвольно вильнул рулем.
  На скользкой дороге китайская четырехлетняя резина особо не справлялась, а опытный водитель в данной ситуации смог бы сделать одно - правильно и красиво упасть, что, по возможности, и попытался сделать Андрей Иванович: так было написано на вылетевшем из бардачка паспорте, так удачно в полете открывшемся на нужной странице.
  Машина, заскользившая по дороге, угодила бортом в железные диагональные ограничители, но это послужило лишь трамплином для транспорта, разогнавшегося до такой огромной скорости. "Клиент" недоуменно промычал, потом ударился головой о потолок и по салону, перебивая запах дорогой сигары, прокатился характерный металлический запах красненькой, после чего навсегда затих; шофер, подпрыгнув на своем пристегнутом месте, на секунду заволновался и пытался крутить рулем, но в последующие две расслабился и откинулся на спинку - смысл волноваться, если так и так пришлось бы умереть?
  Затем наступил глухой удар, раздавшийся на полкилометра вширь. Машина на крыше прокатилась несколько метров по грязной земле, повалила пару неверно стоящих дерева, а потом наполовину, с багажной части, ушла под воду в болото. Возгорания не последовало, а об аварии никто в курсе не был - на пустынной дороге, среди таких же пустынных серых массивов деревьев и далеких туч, небольшая и еле заметная прогалина на обочине покажется простым исключением из фактума, не больше.
  Так оно и случилось. Труп второго нашли только спустя сутки, когда из болота выглядывал уже только бампер да одна фара. Труп первого объявили временно пропавшим, хотя эксперты утверждают, что он утонул в болоте; журналисты слепо кричат о наличии в машине четырех-пяти человек и неуверенно поливают грязью неквалифицированные поисковые организации; пару оперуполномоченных, ссылаясь на Маресьева и еще на несколько других громких случаев, говорят о его бегстве на "свои" территории - как-никак, а этот человек совершил правонарушение высшего разряда текущего десятилетия: похитил и, по сути, убил члена крайне важной для государства семьи.
  А что у нас говорит сегунатство по ТВ?
  "Граждане, перечень вышеизложенных фактов не должно заставить трепетать ваши умы! Путь самурая - путь вечной смерти, и этот похититель - человек, идущий против своей смерти! Недопустимо! Это недоразумение нужно искоренить, и да взойдет над нами завтрашнее солнце, да согреет наши души и наши чистые бренные умы..." - и все такое прочее в том же духе, - "но, не смотря на апатию и поникший дух, каждый из нас обязан приложить частичку своей души во изгнание этого нарушителя порядка, да заклеймят наши узы слышащие меня духи..." - и далее в том же ключе, до скончания этой бесконечной тирады.
  И что же было на самом деле?
  -------------------------------------------------------------------
  ? ? ?
  ? ? ? ? ? ? ? ? ?
  Играет музыка, вроде как старый добрый русский рок, годах так о девяностых. Задает ритм ударник, клавишник надает музыке вкуса, гитара выводит основной тембр песни, бас - поддерживает; кто-то фальцетом зачинает песню неизвестного авторства:
  "Ах, цветочные лета́ улетают!
  Архицветные, архиважные дела улетают!
  Доктора несчастно могут и бедно разводят руками -
  Их нелегкие цвета полегли, и коллеги захотели фрахтоваться с рунами".
  В баре - а это был именно он - стояла вьюга; мертвые посетители слушали музыку и своими посиневшими лицами всячески одобряли невидимых певцов и музыкантов - невидимых потому, что звук исходит из ржавого граммофона без крутящейся виниловой пластинки на его корпусе. Стеклянные столики на железных ножках забиты стоящими около них гостями, и каждый синекожий человек, одетый в праздные черно-белые наряды, держал в руке с черными ногтями по хрустальному бокалу с чем-то красным. Пол украшали метящиеся клубья снега, на потолке - необычная люстра, вся заметенная снегом и абсолютно здесь неуместная, а на стенах - неоновые гравировки, половина из которых просто погасла.
  За барной стойкой никто не стоит, да и за самим широким полукруглым столом - так же ничего нет, одна пустота. В прямом, к слову, смысле.
  Единственный человек, выбивающейся из необычной черно-белой серости, оказался человек в шоферской кепке, лежащий нощно на полу и оглядывающийся с изумлением. Окружающие личности мимолетом бросают взгляды на необычного посетителя, заявившегося к ним с неба - а откуда же еще, здесь выхода или входа нет? - и отчего-то валяющегося на полу. Шепотки так и разлетелись по всему не такому уж и крупному залу.
  Шофер же, прокашливаясь и отплевываясь от снега, пытался все-таки встать, но дело не увенчалось даже половинным успехом - что-то невидимое давит на спину, а ноги в колене сковывает. Не видя смысла трепыхаться, пусть до конца и не придя в себя, шофер решил все же немного понаблюдать.
  - Позвольте, милейший?.. - над ним наклонился смазливого вида, с приплюснутым и широким лицом, с оплывшими впалыми глазами и донельзя расширенным носом, мертвый человек с рыжей шевелюрой и смокинге, протягивая руку. Первый ухватился за руку и без каких-либо более проблем поднялся. - Негоже красивому молодому человеку молоть паха о грязный пол, - с кривой ухмылкой просветил он.
  - Спасибо, - хрипло произнес шофер, оглядываясь в полный рост.
  - Позвольте, если вас это не оскорбит: ваша следующая мысль заключается в познании этого места, я прав? - и широко улыбнулся, что на его расплывчатом лице показалось особенно жутко.
  - Да.
  - Тогда, прошу... - и запнулся. - Нижайше попрошу вас подождать... - хаотично оглядываясь, он подбежал к одной барышне, бросив напоследок фразу: "Один момент".
  Барышня общалась с непрезентабельным человеком обрывистыми фразами, да и в целом смотрела на него свысока, но, в конечном счете, оба сошлись в каком-то едином мнении, разошлись по разным углам - женщина к дальнему и темному углу, а мужчина обратно к шоферу - и, попутно с развеивающим мрак светом, заговорил рыжий:
  - Сейчас будет небольшое представление. Моя просьба: как бы оно не выглядело, в конце вы обязаны показать нам аплодисменты! - сделал он нажим на слово "обязаны". - А пока наши актеры готовятся, советую пропустить вам по одному стаканчику, - и, в приглашающем жесте, к ним подходит странного вида официант с бутылкой элитного шампанского фирмы "Shopengauzer" вместо головы. В руке он, моргая нарисованным на этикетке глазом, держал разлитый по бокалам напиток - приятно пенящийся даже глазу.
  Рыжий ухватил один бокал, вскинул руку, и довольно громко прогнусавил:
  - Выпьем, дорогой Андрей Иванович, за прекрасную нашу Марию, - после чего в секунду опустошил емкость.
  - А кто... - прокашлялся человек в кепке. - А прекрасная Мария - это кто?
  - Прекрасная Дева Мария из древней Нижегородской области, города Пытла. Уроженка ушедшего в веках двадцатого года десятого века, рожденная в летах после рождества Христова. Прекрасная женщина, со вкусом, но совершенно... - протянул он печально, - совершенно не терпящая компанию курящего мужчины. Ах, скольких ей женихов в молодости предлагали, но девичий норов все кривил носом да тайком кутил со всякой страшной деревенщиной... Впрочем, в посмертии можно думать что угодно и как заблагорассудится, а главное, - сделал он акцент указательным пальцем на этом слове, - что угодно, вне круга следящих за тобой плотоядных тварей, - и хищно улыбнулся.
  - Дольче! - окликнула разговорившегося рыжего подошедшая грузная женщина с огромным париком на голове. - Не пугай ты мальчика - ему еще пить придется, а не твои травленные байки слушать.
  - Помилуйте, сестра Мария, по-ми-луй-те! - вскинул он руки в небрежном примирительном жесте, улыбаясь.
  - Мария? - тут же встрепенулся шофер и снял кепку.
  - Нет-нет, дорогой, нижайше прошу вас посторониться и не спешить. Вы наверняка услышали мой оборот: "сестра", а "сестры", как это обыденно водятся, святыми девами не являются, - после чего гаденько ухмыльнулся.
  - Нахал, - беззлобно сказала женщина, а с ее синей обвислой щеки соскарбился лоскуток кожи.
  Шофера передернуло и у него закружилась голова.
  - Сестра, прошу, позволь проявить заботу... - взяв платочек с наружного кармана, рыжий протер тот участок кожи, где совсем недавно виднелся подкожный гной.
  - Благодарю, Дольче, - и все вернулось на круги своя.
  - Еще бокальчик, Андрей Иванович? - мигом поинтересовался рыжий в смокинге.
  - Пожалуй, воздержусь...
  - Ну что вы, дорогой, пейте - скоро может и не остаться, а вы пейте!
  Шофер все же взял протянутый бокал, накренил один край и отпил чуть-чуть. Головокружение отошло на второй план, а свет, до этого яркий, резко потускнел и замерцал. Барная стойка уехала куда-то под землю, а на место нее встал небольшой подиум с дымными спецэффектами, точно как перед выступлением рок-группы. На подиуме стояли четыре силуэта, неразличимые в тумане, но остальные гости заведения, судя по их дружному и неровному визгу, их явно узнали.
  - Какая-то известная группа? - расслабившись, первый решил блеснуть своими знаниями старыми временами.
  - Здесь играет только одна группа, и, уверяю вас и прошу не гневаться, вы ее не знаете, - ответил рыжий, на что человек в кепке пожал плечами.
  Зазвучали писки и хриплые стоны начала фонограммы, и по первым нотам шофер сразу понял: электроника. "Значит, что-то из современного". Фоновые завывания тонули под криками аплодирующих слушателей - для тех словно весь окружающий мир пропал, и остались они в пустыне наедине с собой и одиноким вечным роком. Постепенно невнятные шипения преобразовались во что-то более ритмичное и жесткое, проявил себя ударник: барабаны четко выбивали ритм, проникая в самую душу и тревожа ее; первые три проигрыша струн гитары и вовсе заставили потонуть сознание в громкой музыке; и только тогда проявили себя клавишник и басист: ритм понесся вскачь.
  Дым развеялся внезапным холодным порывом ветра, и на сцене удалось разглядеть четверых оживших мертвецом женского пола: плоть их сочилась гноем, из разных мест на теле выглядывали головки червяков, глаза зияли провалами а носы и рты оказались полностью забиты землей. И, все же, солистка запела:
  
  "Последний король сбежал с вольной войны,
  А на голове чахнется завет ушедшей правды,
  Что сама по себе постреливает по ушедшим казакам!
  А зачем нам то? Ведь могут всегда быть ушедшие ощущения глазам,
  А на правде и неправде, поверху и снизу, в сетку утыкается обломок
  Веры-надежды-судьбы, потрепанный правдами и нет - и на что бы он, еще совсем младой, смог?".
  
  Хором закричал весь зал, и, сам того не замечая, подпел сам Андрей Иванович:
  
  "Быть войне!
  Как заправские горючим, снаряды теплятся друг друга в казеннике!
  Быть войне!
  Дородные родные, ушедшие кругом, заполонили небо качающимися телами в клинике!".
  
  Глаза задергались по всему залу, и только сейчас ноги обратили внимание на чужеродное ощущение у себя на голенищах: они оказались скованы призрачными кандалами, полупрозрачная цепь от которых уходила далеко во тьму за сценой и выступающими трупами. Тело задергалось, попыталось побежать, но своей жесткой хваткой его остановил недавний дружелюбный рыжий, смотря на него разъяренным взглядом хищника. Правый глаз висел на прожилке, кожа постепенно чернела и обваливалась, оголяя свету целый рой белых личинок; по другую сторону, полностью уйдя в музыку и плача черными слезами, стояла сестра Мария, по телу которой из волос передвигались сотни черных и волосатых пауков, расползающихся по всему поющему залу.
  Горло шофера само пело:
  
  "Быть войне!
  И на горле, внутри кругом, скребется истинный царя лик - горланит громко гном!
  Быть войне!
  И на Польшу, невинную во всем, наступает лапа, совсем невечная, как заветный вечный гром!"
  
  Настала небольшая аранжировка после припева, и сейчас пойдет второй куплет. Человек в кепке задергался сильнее, но оба разлагающихся мертвеца сдерживали его все более разъяренной хваткой, не давая и повода помыслить о побеге. Глаза заметались по полу и потолку, но их оба заполонил собой туман, пришедший вместе с поющей четверкой. К самому уху наклонился расплывшийся лицом рыжий:
  - Ты не вырвешься! Ты дослушаешь! А потом будешь аплодировать! - его голос отдавал жуткими шипящими нотками, слюна забрызгала на куртку белыми опарышами, а запах гнили да лопающихся сосудов ударил по носу.
  Солистка запела второй куплет:
  
  "Дубрав созрел - щекотливый певец прочистил горло и запел
  Протяжную песню про родных и близких - тех, кого успел:
  Помянуть, забыть и вспомнить, убить и воскресить - герой!
  И на улице, когда погода стояла солнечная, на почве сверзилась дыра - зимой!
  Гудрон совсем еще сырой, а машинист давит и давит на котел
  Паровоза, углевоза, парохода, паровоза - на тех далеких, кто пришел"
  
  И тут же зал, завороженный и загиптотизированный, вместе с Андреем Ивановичем, во всю глотку запели припев, плюясь слюнями, грязью, личинками и выходящими через рот мозгами:
  
  "Жарко!
  "Быть войне!" - так кричали все герои, что с гордостью ушли вниз и забрали...
  Жарко!
  Забрали вниз умерших братьев и сестер, товарищей и комсомольцев - зверски убили!".
  
  Голова одного из полностью почерневших трупов покачнулась слишком резко, раздался приглушенный влажный звук и та покатилась по полу, продолжая заунывно петь припев и создавать хоровую иллюзию:
  
  "Быть войне!
  Скотобойня - молотильня, бедная флотилия, где режут всех детей на части и куски!
  Быть войне!
  Бойня же - скотобойня же, почивальня для ушедших личей, что завывают зимой протяжно - гулки!".
  
  Человек в шоферской кепке, зарычав и дернувшись всем корпусом, оторвал вместе с прогнившим суставом руки обоих его держателей, после чего понесся за сцену - во тьму. Музыканты проигрывают песню, готовясь к третьему куплету, а рыжий, даже не удивившись потере руки, возопил во весь зал:
  - Хватайте его!
  Голос его обладал сиплостью и мертвенным бульканьем, но каждый присутствующий, даже с отпавшей головой, его услышали и побежали в погоню за мертвецом. Три трупа бросились в ноги беглецу, но тот просто перепрыгнул образовавшееся столпотворение и по столам, разбивая хрупкие стекла, побежал дальше. Несколько мертвых подняли бутылки, бокалы и вместе с отрывающимися руками принялись швырять снаряды, но ни один так и не угодил в цель. Солистка, своими слепыми глазами и вислыми дырявыми ушами не обращая никакого внимания на происходящий бардак, продолжила звонко петь:
  
  "Засвербело в носу - умерший мальчик протянул руки
  К уходящему отцу, что навек затем навеял порядок с руки
  В мозгах ребенку, и жене его, и жене его его, пока не стучали пули!
  Как на воду, искренние братья из концлагеря протяжно и заунывно дули,
  Привлекали внимания бравых и бодрых, добрых освободителей воли!
  Но, по злому секрету, от добытой воли остались в стороне все освобожденные - без доли!".
  
  Взорвался вылетевший из окантовки сцены фейерверк, фонограмма громом ударила по ушам трубами и самыми разными убойными электронными звуками, ударник проделал дыру уже во втором барабане, басист играет всего на трех струнах, а солистка, потрясая полностью непригодной к игре гитарой, запела очередной припев:
  
  "Быть войне!
  Как заправские горючим, снаряды теплятся друг друга в казеннике!
  Быть войне!
  Дородные родные, ушедшие кругом, заполонили небо качающимися телами в клинике!
  Быть войне!
  И на горле, внутри кругом, скребется истинный царя лик - горланит громко гном!
  Быть войне!
  И на Польшу, невинную во всем, наступает лапа, совсем невечная, как заветный вечный гром!".
  
  Тьма оказалась уже совсем рядом, шофер уже тянул к ней свои руки, но его, жвалами хватая за дешевую китайскую футболку, оттаскивал назад гигантский паук с четырнадцатью ногами. Шофер так и застыл в ступоре, но быстро из него вышел, почувствовав запах гари - синтезатор клавишника отчего-то коротнул и задымился, пламя перешло на самого музыканта и вмиг превратило его в пепел. Оранжевые языки бездны постепенно перебирались к вокалисту и басисту, но те в унисон, пребывая на своей волне, заканчивали песню:
  
  "Быть войне!
  "Быть войне!" - так кричали все герои, что с гордостью ушли вниз и забрали...
  Быть войне!
  Забрали вниз умерших братьев и сестер, товарищей и комсомольцев - зверски убили!
  Быть войне!
  Скотобойня - молотильня, бедная флотилия, где режут всех детей на части и куски!
  Быть войне!
  Бойня же - скотобойня же, почивальня для ушедших личей, что завывают зимой протяжно - гулки!".
  
  - Где аплодисменты? - разрывался булькающими звуками, опадающий на пол и разлагающийся, рыжий. - Народ требует похвалы! Бахвальства! Где твои аплодисменты?
  - Черти курили ваши аплодисменты... - ошарашено пробормотал шофер и быстрым движением, под хоровое "Быть войне!" окончательно убег и растворился во тьме. Мертвые голоса зашлись ужасающим вздохом, ныне не существующие стены и потолок потонули в тряске и, кажется, обвалились. Во тьме постепенно растворялись голоса толпы и остаточные мотивы песни, и чем дальше убегал человек, тем тише они становились...
  
  "Быть войне!
  Быть войне!
  Быть войне!
  Быть войне!..".
  
  -------------------------------------------------------------------
  История про Каплю.
  Капля была совсем мала, и только зарождалась, но уже тогда она прекрасно знала: ей быть, и быть ее свершением великое дело, может даже - вселенского масштаба, али еще чего-нибудь такого распрекрасного.
  Появлялась она на космическом корабле, именуемом землянами "Дерн. 23", давней советской разработки ученого под псевдонимом - или под настоящим именем, доподлинно неизвестно - Тесла. Его речевки считали безумными, а планы - грандиозными и такими же сумасшедшими, но, все же, культурное наследие этот человек после себя оставил - чертежи, каркасные только, гигантского корабля, вмещающего в себя под тысячу человек гражданских и около пятисот человек национальной важности. Правда, корабль этот оказался воплощен только при приходе ко власти Шиджимоджи с его реформами, так что о его древнем конструкторе никто, естественно, в массы говорить не стал. Так, слухи, да и те - с местных.
  Но сегодняшний день отнюдь не такой. Точнее, если мерить старыми мерилами. Сегодняшняя видимая область луны не такая, какая обыденно бывает. Вместо толкучки на мостиках, шипящих механизмами шлюзов и галдящих во столовых и зонах отдыха людей, слышна была замогильная тишина. Каждая живая душа в этот лунный участок отправилася спасательными капсулами на орбиту Земли, где их подберут соответствующие буксиры - лететь им недалеко, всего десятую часть а. е. Но даже так, зная о сохранности каждого спасенного человека, одному-единственному оставшемуся живому существу на судне было - тоскливо, немного боязно, да и просто печально.
  "Клавдия Гавриловна" - так этот мужчина в современного покроя сером флотском фраке - с погонами капитана флотилии из одного корабля, наградными медалями за разные заслуги "для вида" и просто с ровно держащейся спиной, являющейся и так немалым подспорьем, по сравнению с обычным военным и, тем более, обычным человеком - ласково про себя именовал корабль. Недельно небритый, с куцыми бровями и котлатыми кудрями черного цвета с ранней сединой выдают человека, вечно держащегося на нервах, но сегодня он был абсолютно спокоен. Своими слегка выцветшими голубыми глазами он смотрит далеко-далеко в черный космос перед собой, и сладко, с грустной невидимой усмешкой во рту, думает:
  "Далеко, точно. Точно далеко косточка улетела. Когда только не заметили? В последний раз хлам выкидывали около двух дней назад, так что тогда было? Тогда кость - была, и была на месте, но сейчас, черт... подери... ее нет" - вздыхает несколько раз и тяжко. "Ваню, что ли, кликнуть?" - но потом капитан тут же вспоминает: "Ваня - на Земле уже, наверное. Чай пьет, обнимается со своей женой - как ее имя?.. - целует щетинистой губой дочку в лоб; крепко и до скрежета костей обнимает сына - тоже служащего во флоту, только морском; а маму - старую шатенку - наведывает в поликлинике, проведывает ее капельницы, спрашивает про таблетки и самочувствие... если она еще не там...", - и глаза его смотрят, непроизвольно, наверх, а рука тянется перекреститься, но тут же уходит обратно - за спину. "Грешно - всуе Господа упоминать" - вспоминает он заповедь, и снова же удаляется в прошлые бытейные мысли.
  "До Сиракузы так и не добрались - далека оказалась планетка. Вошь, а так притягательна..." - взгляд он переводит куда-то вправо, где, невидимо для человеческого глаза, располагается эта планета. - "Если наши яйцеголовые были правы, то сюрприз ждет их - чую я. Впрочем, неважно", - и внезапно мысли вспомнили про Игоря, Васильева, из пятнадцатой квартиры на родной жилплощади в нулевые:
  "Пацан бойкий был, с характером, черт. Фингал мне дважды засаживал, да тот и заживал быстро, а сам я - так же, забивал на обиды, лез к нему снова - потому что за крутого принимал, как-никак, а в старшину мне годился - и снова по глазам, бровям и тычки в поясницу получал... Так в драке и дружили все девять классов..." - а потом мысли наткнулись на грустную тему. - "Странно, что в политику ушел, да с чертовой его звонкой головой. Там же ему все улья и прожужжали. Так хоть байки травить умел, пусть и непутевые, а сейчас - слизняк слизняком; ни посуды мыть, ни шашлык изварить. Травянистен путь политикана..." - процитировал он кого-то напоследок, да так мысленно и заглох.
  Компьютер коротко и требовательно пискнул, на дисплее под носом у капитана замелькала какая-то картинка. Капитан опустил голову.
  Внизу оказались нарисованы простенькие модели Земли и странной девушки в красном платье. Девушка, меняясь в кадрах, переставляла ноги по направлению к Земле, а сама планета словно бы крутилась на месте, как ей это и положено. Но капитану, из-за накатившей на глаз Капельки, почудилось совсем иное: красное кровавое пятно справа, стремительно приближающееся к Земле, экватор которой разверзся в жутком кровожадном оскале, с тонкими сверлами зубов и бездонным черным ртом...
  Капитан покачнулся, вроде как упал, а вроде как остался стоять на месте. Перед его глазами замелькали картины прожитой жизни: или его, или чьей-то чужой - уже не разобрать. Но тематика общих картин была одинакова: Война.
  
  Тринадцатый год второго тысячелетия. Флот, состоящий из исключительно одиннадцати эсминцев - американских и передовой разработки. Решение командующего оказалось спорным: прекрасные машины для диверсий и шпионажных игр решили задействовать как основную ударную мощь, но возражать простые боцманы не посмели, оттого их и муштровали по палубе, гоняли за орудия и под палубу - проводить экстренные ремонтные работы. Большей части народа не понять, почему командование приняло это решение, но шкипер - Арнольдов в простонародье - давно уже раскусил черную их душонку, а потому непрямым текстом так и донес до своих моряков: их отправили на убой.
  Радары передали сигнал о подступающих инородных объектах, и штурвалы тут же провернули маневры уклонения. Торпеды ушли мимо, но заряжающие за носовыми орудиями особенно напряглись - выслеживать вражеские корабли и так дело нелегкое, а если их дело стоит еще и за подводными суднами...
  Крайний левый корабль - "Красный Роджер" - взорвался с обеих частей корабля, поделившись на три и тут же потонув. Орудия тут же перевели свой заряженный взор на левый фланг, но рация быстро оповестила каждый корабль о тревоге: ""Тринадцатая Тренога" - подставной корабль. Повтор. "Тринадцатая Тренога" - подставной корабль. Повтор...". Пушки мигом низвергли огонь на бывший свой корабль, один из мощнейших в этой эскадрильи, и за секунды покрошили тонкую обшивку эсминца на дырявые крохи.
  Из одиннадцати осталось девять.
  "- Клятые японцы!" - в сердцах кричал один из боцманов на палубе корабля "Серебряный Крест". - "Суицидники драные. Так весь наш флот передерется друг с другом. Загипнотизированные ублюдки...".
  "- Потому русско-японская война и вошла в историю, как ужасное поражение русской армии и флота", - блеснул знаниями истории другой боцман, будучи на подхвате возле одного из орудий. - "И не причем там была Цусима, гений Того и ошибки русских конструкторов - узкоглазые островитяне просто умирать умеют".
  "- Вот сейчас-то мы их и нашинкуем, по умелому!" - оскалился первый боцман, но тут же пропустил фугасный 300-мм фугасный снаряд в тело, и палубу разорвало на мелкие щепы.
  Орудия тут же принялись отстреливаться в пустоту, но японский флот, оставаясь в десятках, а может и того больше, километрах от эскадрильи, точно обстреливал атакующих американцев. Взрывались эсминцы, падали за борт горящие тела матросов, один из снарядов улетел точно в корабль капитана Арнольдова, но тот просто проделал сквозную дыру через палубу до ватерлинии и ушел на глубину, не взорвавшись.
  "По нам бронебойными стреляют, да?" - не без удивления ухмыльнулся он, отработанным жестом дал своим приказ переключиться на полный ход - и гордая американская разработка помчалась по морской глади с ошеломительной для прицельной стрельбы скоростью в девяносто узлов. Увидев вырвавшийся вперед флагман шкипера, оставшиеся корабли воодушевленно вырвались вперед из обстреливаемой зоны и поспешили за капитаном. "Дор", испустив последний дух, успел запустить за горизонт несколько торпед да пару управляемых ракет, после чего сразу же взорвался. С неба в жадный океан посыпались тела изувеченных матросов.
  Шесть из одиннадцати.
  "- Три часа!" - крикнул впередсмотрящий, глядя через бинокль, и действительно - вражеский дредноут, с точными артиллерийскими расчетами, пусть и малокалиберными вместо стандартного вооружения переделанного на современный лад "Ямато". Матросы флагмана в радости вскинули руки, но японская переделка сделала залп. Эсминец Арнольдова сделал несколько обманных и хитрых маневров, но показать полностью искусство виражирования себя не позволило - помешали выпущенным ранее торпеды идущего на дно корабля.
  "Вот и поплавали" - с грустной усмешкой подумал капитан, глядя на приземлившийся слева фугасный снаряд, а потом взлетел на небо.
  
  За пулеметом Максим сидит израненная, окровавленная и вся в грязи женщина, без характерной пилотки со звездой и распустившимися грязными каштановыми волосами. Перегретый ствол пулемета нещадно дымил, но женщина продолжала стрелять из него по кустам, изредка слыша доносящиеся оттуда страдающие голоса и стоны. Справа и слева, сверху и снизу разрываются гранаты, летят комья земли, самолеты в небе перестреливаются друг с другом своими мелкокалиберными орудиями и закладывают крутые виражи, а женщина за пулеметом, с обожженной на руках кожей, продолжала стрелять и тратить излишние остатки патронов.
  Из-за дерева в отвлекающем маневре, а может просто в панике, попер один враг, тут же оказавшийся расстрелянным; воспользовавшись моментом, из-за каменной ограды выглянул вражеский стрелок, но быстро сгинул с пулей во лбу, успев выбить щебень из плавной стены бункера, в котором засела эта женщина. После очередного выстрела что-то внутри стреляющего аппарата щелкнуло, громко треснуло, и попавшая в патронник пуля напросто взорвалась, повредив и без того плохо функционирующие пальцы женщины.
  "- Мария! Нам надо уходить! Вы их не остановите!" - кричал солдат, оттаскивая женщину под мышки, но та лишь небрежно его отпихнула, попробовала выхватить зубами штатный пистолет, но не преуспела ни в чем. Залетевшая внутрь здания осколочная поставила жирную точку на каждой войне этого маленького клочка земли.
  
  Из сгоревшего и потухнувшего танка старинной по сиим временам модели Т-26 выглядывал стрелок с прекрасным и дорогим оптическим прицелом на "икс 32". Держа винтовку Драгунова двумя своими тонкими руками, снайпер выслеживал вражеских гранатометчиков, которые должны пройти сегодняшним закатным вечером этой дорогой. Вместе с ними должны шествовать пара новых велеречивых разработок типа "ПЗРК", которые германское руководство получило от незаметно подсобивших им японцев. "Все-таки, головы у них сидят, на своем острове" - одобрительно кивали головами умные головы, сидя за своими высокими столами в Германии.
  Шествующая процессия обнаружилась достаточно быстро - шестеро с большими мешками за спинами и еще четверо чуть отстают, но с такими же мешками в такой же форме. Пробираются тихо и по уму, но не особенно осторожно - не рассчитывало их начальство, что кто-то всерьез здесь выставит стрелков, тем более с дальнозоркой экипировкой. Но такой здесь оказался, пусть и всего один. Устроившись поудобнее, стрелок совершил первый выстрел, но, как это часто у него случается, пуля ушла вбок и пробила грудь, а за ней и мешок с чем-то наверняка тяжелым. Пуля задела что-то взрывоопасное, и огненный феникс прошелся по всему впереди идущему отряду.
  "- Красиво..." - ощерился небольшой улыбкой на своем тощем, как соломинка, лице, перезарядил винтовку и выстрелил в человека из дальней группы, но тот успел зайти за дерево. Еще два выстрела ушли в молоко, но по этому поводу человеку сильно огорчаться не стоило - сверху на него, пикируя, падал подбитый вражеский самолет; горящее исчадие свистело и жужжало остатками мотора, а стрелок, заворожено глядя на нисходящего с небес ангела, перекрестился и одними губами пожелал сохранения. Самолет врезался в остов уничтоженного танка, взорвался и накрыл округу еще одним красивым локальным взрывом.
  
  Много еще картин приходили на глаза капитана, но его пространный взгляд так и не смог зафиксировать одну небольшую деталь: Капелька.
  Капелька, сорвавшись с дрогнувшей скулы человека, полетела вниз, прямо на экран с изображением Земли и дамы в красном. Пока она летела, перед глазами мелькала вся прожитая не прожитая жизнь, хотелось ему уйти в апатию, велеречиво трещать речитатив самому себе о том, как в жизни все плохо и о том, как одному ангелу на небе живется хорошо. Но, так и не исполнив ни одно из своих недавно объявившихся желаний, Капелька приземлилась на экран; ее более мелкие сородичи разлетелись по всей приборной панели и затекли под мигающие разным огнем кнопки. В разных местах заиграли тревожные сигналы, повалил дым, и заиграли свою игру на органе языки пламени, а сам корабль, повелеваясь внезапно объявившемуся новому закону, спустя две минуты - разорвался, и мощь его взрыва равнялся шестой части от мощи взрыва сверхновой, массой примерно равной Солнцу.
  Конец истории про Капельку.
  -------------------------------------------------------------------
  
  Современность. Андрей Иванович.
  Сгнившие сухие остовы деревьев, тухлый и тяжелый запах трясины и смог, окутавший своим белым одеялом жуткое и пустое место...
  Андрей Иванович, лежа на спине и корчась от боли в пояснице, созерцал крохотный фонарик в небе - он ярко-желтый, но светит совсем тускло, не освещая ничего. Туман сковывал обзор, сужая его до пяти метров, а темнота, приливающая к глазам, лишь усугубляла положение шофера.
  - Дела... - просипел он. - Уй, черт!.. - поспешил он схватиться за голову, скривив лицом. Круги перед глазами пляшут свои дикие танцы перед котлом, багрянец сменился тьмой, мир заходил ходуном и потонул... пожалуй, в прямом смысле.
  Повсюду мелькали уходящие куда-то вниз деревья, растущие почему-то на земле справа, перпендикулярно ногам тонущего человека. Эти деревья все тусклее и тусклее отражаются в его сетчатке, пока окончательно не пропадают. Затем, словно воздушный пузырь, пространство лопается и на человека наваливается все: запахи, чувства в полной мере, зрение, осязание... ветер слегка поддувал под отросшую челку, упавшую на глаза, туман медленно тек куда-то вправо, а деревья остались здесь одни, без временно исчезнувшего гнилостного запаха.
  Человек, никак не реагируя, просто пошел - не удивился он и тому, что обнаружил себя уже стоящим. Мимо, по бокам и не зависимо от его зрения, проплывали тусклые темно-синие круги, накладываясь друг на друга, словно хотят образовать некое подобие одноцветной радуги; тут справа поднырнул подмышку маленький ангел - что-то крохотное о двух больших крыльях, подсело человеку под загривок и зашептало... Невнятно так, но голос так и сочился пряными пожелании: "Все хорошо", и "Не ждет тебя беды". Отчего-то человеку не хотелось верить этому сладостному голосу.
  Из округи начали литься голоса, повторяющие одну и ту же фразу:
  - А вы, человек, по какому поводу спрашиваете?
  На что Андрей Иванович отвечал так:
  - Да по чем мне знать? Все правительство разнюхало.
  И вслед ему снова прилетал:
  - А вы, человек, по какому поводу спрашиваете?
  На что шел ответ:
  - Да так, не интересуюсь отнюдь. Просто раздражать вас интересно.
  И снова откуда-то безликое дерево шептало:
  - А вы, человек, по какому поводу спрашиваете?
  И шел безэмоциональный ответ:
  - А и не человек я, чтобы интересоваться. Так, мартышка на привязи, - словно и не было такого вопроса ранее. Шоферу очень сильно захотелось добавить "Без гранаты" и вздохнуть, но вместо этого улыбнулся и побрел дальше.
  За его спиной мелькали деревья, помахивающие ветками и табличками на веревочках с извращенными надписями: "ЛЕПа", "ДыНИна", "БАРкозАА", "ТипоЛИНКА", "ЕЕЕЛ", "ГУрсаТИн", "ОРеХол" и прочими. Впереди же деревья словно расступались, образуя дорожку, обходя человека по дуге, отчего складывалось ощущение, будто человек одел линзовые очки, искажающие пространство с боков. Но деревья и правда расступались - поднимали с земли свои тягучие корни, отрывая их с земли и оставляя их сгнившую часть в ней, перебирались за спину медленно идущего человека, после чего прирастали обратно и обязательно находили табличку, начиная ей помахивать.
  При этом их немые рты улыбались. Каждое дупло дерева преображалось в кривую улыбку, каждая дырка и обломанный сук превращались в моргающие зенки, трещины на стволе в глубокие шевелящиеся морщины, а остатки листьев - в льющиеся водопадом раскидистые волосы... Да, едко-зеленые волосы, среди которых пробивался модный волосяной пирсинг - извращенная мода, заменившая тату.
  А мужчина шел и лыбился. Шел по туману, наблюдал преображающиеся ветки в ласковые руки, ноги-пеньки в соблазнительные бедра, а глаза-суки в очаровательные, немного заплывшие, темно-карие глаза, как у азиатов. Тут, внезапно, отогнав всех пристающих к мужчине ранее далеких деревьев, появился прямо на дороге Чингисхан с его подручным мэймэем. Он, грузно восседая на своем гигантском троне и сложив руки на груди, другой парой рук нежно поглаживал отрубленную голоду своего пятого сына, внимательно поглядывая на бредущего в потемках человека.
  "Не прольется свет на тьму, пока соглядатай ей, впотьмах, земля, шарящая своими рыхлыми руками по души народные. Ступала бы она, да не уйдет - уйдем мы, не земли наши", - пронеслось у Андрея Ивановича в голове, но тот сразу понял, что мысли не его - чужие. Мэймэй, придерживая рукой свою шапку, нервно кивал головой, соглашаясь с каждой мыслью своего правителя.
  
  Машины неслись вскачь, обгоняя груды людей, сгрудившиеся около моста. Старая дорога-шоссе под номером "34" под конец своего пути, ближе к Воронежу, переходила в мост, пересекающий небольшую речку. Машины ехали, притормаживали иногда, и снова ехали дальше - не каждый же день обнаружишь в этом месте скончавшегося связанного сына важного людского рода новой России вместе с его, как предполагалось, похитителем. Похититель лежал ничком, из перерезанного его горла крохотными толчками до сих пор текла кровь. Знатный сын же просто ловил бледным застывшим лицом воздух, страдая от невыносимой боли в проколотом сердце. Народ охал, ахал, несмотря на оцепление полиции, лез за ограждение и старался сделать фото, а кто и селфи. Органы правопорядка работали, звоня нужны людям и нервно куря сигареты - им предстоит много макулатурной и моральной работы с высокими и нудными людьми. Но не это страшно - куда страшнее угодить под злой прицел расстроенного папаши...
  - Будешь? - кивнул один из ментов, протягивая следователю пачку средненьких сигар.
  Тот, помыслив немного и покатав желваками, согласился. Ловко поймал выстрелившую сигарету и от уже заботливо зажженной зажигалки прикурил. Затянулся...
  Заморосил холодный дождик. Лицо следователя затянулось мороком, окружающий мир почернел. "Нервы", - обеспокоенно подумал человек в возрасте с характерными проплешинами в шевелюре, когда взгляд его гуляющих глаз не зацепился за тело - то словно светилось в этом наступающем мороке, а через миг, никого не стесняясь, встало.
  Тело точно покойного Ивана Андреевича, шатаясь, стояло, поворотившись спиной к следователю. "Какого?..", - только и успел подумать он, как тело самоубитого резко качнулось и сделало шаг... другой... третий...
  - Эй... - неуверенно прохрипел следователь. После чего мысленно завопил "Какого черта?!" и уверенней проложил. - Эй, а ну стой!
  Он прошел за шатающимся трупом, хотел было того ухватить за шиворот, но тело мертвеца внезапно ускорилось, молниеносно, по сравнению со своей предыдущей скоростью, метнулось к перилам моста и встало на них. Следователю уже вовсю бежал и больно ударился грудью о перила ровно в том месте, где секунду назад восседал покойник. Теперь же он летел со стометровой высоты, развевая на ветру окровавленной одеждой, прямо в черную от отходов воду.
  - Петр Арнольдович, как это понимать? - следователю на плечо легка холодная рука полицейского. Тот вздрогнул, потому как ему почудилось, что изо рта мента попахивает гнильцой. Но все обрушила следующая фраза служивца: - А где труп?
  Как назло, машины перестали проезжать мимо, каждый зевака уставился на низко опустившееся и прошедшее прямо через них густое облако, а полицейский увлеченно подкидывал и ловил обратно в именной портсигар дорогую французскую толстую поделку. Все взгляды сейчас устремились на одинокого следователя, камеры телефонов защелками, фиксирую бледнеющего с каждой секунды мужчину и то, как с его головы пухом опадают белеющие на глазах волосы.
  - Это... Это... - проблеял, заикаясь, он. - Он сам спрыгнул!..
  Наручники сковали его руки сзади, а мент, воспользовавшись рацией, зажал кнопку приема:
  - Шеф, у нас тут ЧП. Вызывай дополнительный наряд и группу водолазов. Повторяю...
  -------------------------------------------------------------------
  
  Апостольский холм при перешейке в Крым. 1214 год. Всего четыре человека меняют малый сия исход...
  - Тленен путь того, кто идет по душам других. Поначалу он следует за ними, потом сам становится такой душой. Затем, так же, как и души, чахнет, - читал свой устный трактат Чингисхан, глядя на трех своих сыновей. Но забыл их имен, как и они - могущество своего отца. Нет больше провидца. Нет того, кто злаками обеспечивал весь немалый кочующий народ. Страдал он много, но выстрадался, как считают его не обделенный разумом, но лишенные философии, сыновья. "Тлен им, тлен...", - грустно думал Чингисхан, изучая родные свои лица и стараясь отчаянно вспомнить их имена.
  Все молчали. Невольно каждому вспомнились остовы деревянных крестов, что когда-то остались от пыточных мест для заключенных на смерть. Холодок сквозит по этому месту, сковывая мысль и наворачивая предательскую слезу одновременно. Стояла ранняя зима...
  - И только тот, - хрипло продолжал старик, - кто увидит свет в этих душах - найдет его в себе. Невероятно долго ища его снаружи, найдет его внутри, - повторился он, опуская глаза к перебитым своим ногам. - Не каждому дано познать этот труд - но для того он и труд, чтобы с каждым изученьем и продвижением становился сложнее для простого грека, затем для мудрого грека, а затем - невозможным для философа.
  Внезапно поднялся сильный ветер, сорвав с богатого одеяния Чингисхана простенькую шапочку, наподобие головного убора его мэймэя, только без витого длинного рода. Убор понесся, ударяясь о каждую редкую травинку и кустик, застревая между мелких камней и цепляясь своими топорщащимися швами за какие угодно поверхности. Шапочка летела, разваливаясь на ветру кусками, что по разным сторонам уходили вдаль, вдаль, вдаль...
  - Так зачем делать столь сложные труды, - все больше хрипел он, - если человек, курица без перьев, не меняется, а труды - прогрессируют? Зачем делать такие труды, кои сам ты и боишься? Боишься потому, что не знаешь - что это за труд, что он может вывести в дальнейшем и повлиять на окружающих. Гомер? С печали, Гомеру этого не понять, - взгляд его туманился с каждой секундой, а пасмурные тучи, кажется, вот-вот норовят выплеснуть из себя содержимое ненастье. - Зачем делать труды, которые весь Человек боится, потому что не понимают? - повторился Чингисхан, поднимая голову на своих сыновей и по очереди их оглядывая.
  Ему ответил третий из шести:
  - Не знаю, - сухо произнесли его губы, пока руки в приговоре заносили над плечом меч.
  - Да, третий из шести. И никто более не узнает, - грустно улыбнулись старческие губы. - Потому что пал греческий пантеон, римляне сломали сами себя, а мне суждено умереть от любимых моих рук. И сколько раз подобно может повториться в летах наших? - вновь задал он своим сыновьям вопрос, на что шестой из шести ему так же пустынно и сухо ответил:
  - Закрой глаза, великий хан.
  - Вы продолжаете меня величать, когда и сами без уважения поднимаете меч? - хмуро, с какой-то неясной веселостью проговорил шелестящий голос. - Тогда, прошу, разрешить проявить великую волю напоследок, - съязвил Великий Хан самоиронично, после чего братья напряглись. Но было уже слишком поздно.
  Быстрая, словно вспышка света, рука скользнула за ворот сапога и вынула оттуда надломленный кинжал, который тут же полоснул горло своего обладателя. Меч третьего из шести, как был занесен над плечом, так и вывернулся на землю из ослабших рук воина. "Хоть на что-то горазды эти подлые руссы", - довольно про себя скалился умирающий Чингисхан, поминая добром засопожный нож. Закрывающиеся в блаженстве покоя глаза увидели ноги своих сыновей, которые так и остались неподвижно стоять, глядя на заваливающееся набок тело своего прародителя.
  "И тлен освещает то, что видно в будущем. Неважно, каков он и какого он истока - будущее всегда одного с ним рода. Ведь, из каких грехов не сделано было прошлое, из таких грехов не будет жить будущее. Будущее живет... под мерзской кликой "Футура", что придумала ей жизнь. Так зачем бодаться, если все одно - все из того же гона? Зачем сражаться - заря всегда рано меркнет, а полночью всегда светло?"
  ------------------------------------------------------------------
  
  "Зачем нам быль, если каждый вечер светит то, чего нам не надобно из прошлого?"
  
  
  
  КОНЕЦ
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"