У Леночки с детства были очки. Сначала круглые, сквозь которые глаза были - лупоглазые, как у лягушонка и очень глупые. Она разбила их каблуком и сказала дома, что разбили мячом мальчишки, игравшие в школьном дворе в футбол. Строгая Леночкина мама поговорила с директором школы, и в школьном дворе больше не играли в мяч. Директор - маленькая грузная женщина со старомодной высокой прической - вывела Леночку на общешкольном собрании на середину залы и крепко держала за руку липкой ладонью. Директор говорила долго и так громко, что становилось страшно стоять рядом с ней, и Леночка на всякий случай улыбалась, подслеповато щурясь на ряды молчаливых школьников. У зрителей не было лиц - только расплывчатые фигуры, но каждый из них смотрел на нее - в этом Леночка была уверена, и она радовалась, что вместе с очками исчезли эти обидные презрительно скорченные лица. Ей хотелось, чтобы они все отвернулись - разом, однообразно скорчившись в тесных креслах с потертыми подлокотниками - всегда кололо руку шершавое сукно - и можно было сгинуть в их невнимании, как в страшном школьном подвале с одинокой лампочкой в самом конце длинного коридора.
На следующий день Леночке разрисовали ручкой все учебники, когда она вышла на перемене из класса: зло, прорывая бумагу, ярко-зеленой ручкой. На одной странице был даже ее портрет - узкое личико копейкой и огромные очки-блюдца - но это было уже неправда, потому что скоро Леночке купили новые очки - с тонкой блестящей оправой и узкими стеклами.
Потом - уже много-много позднее - когда стало можно шутить о том, от чего раньше жарко краснели уши, а горькое пиво в холодном незнакомом подъезде стало особенно притягательным - у Леночки были самые красивые подруги. Да, Леночка так и осталась Леночкой. Только раз - давным-давно, когда слушали про гибель древней Трои, ее назвали иначе - в честь золотоволосой, в честь драгоценного приза многолетней войны - ее назвали Еленой и давились смехом по углам. И совершенно напрасно: Леночкины волосы - крысиный хвостик за плечами - можно было назвать золотыми, и у нее были самые красивые подруги. Одной из них однажды подарил розы красивый мужчина с блестящим кольцом на пальце, а из-за другой дрались на школьном дворе два лучших друга.
Строгая Леночкина мама не любила ее подруг. Она говорила, поджимая и так узкие губы - и совершенно зря говорила - что те дружат с Леночкой только за тем, чтобы на ее фоне выступать писаными красавицами, и как ты можешь, Елена (мама всегда называла Леночку Еленой, но только не в честь Троянской, а просто потому, что так было солидней), как ты можешь, Елена, общаться с этими особами, с этими развратными девицами без проблеска интеллекта. В такие минуты, когда мама становилась очень прямой и все на свете знающей, Леночка любила снимать очки и протирать их платком. И не потому, что стекла очков были грязны, а потому что тогда строгая мама из превращалась в зыбкий силуэт, почти колышимый ветром, такой мягкий, без острых линий. И странно бывало, что этот резкий голос, просверливающий аккуратную дырку в Леночкиных ушах, принадлежал ласковому мягкому силуэту. Иногда Леночке хотелось даже прижаться к плечу силуэта лбом и постоять чуть-чуть - но, приближаясь, она натыкалась на строгий взгляд и строгие сомкнутые губы, и приходилось уходить.
Леночке нравились ее подруги. Они были красивы и говорили о своих парнях, много, долго, - а Леночка слушала внимательно, и ей представлялось, что и ее провожают жадными взглядами мужчины, останавливаясь и подолгу глядя вслед. Иногда на улице она сама вдруг останавливалась и оборачивалась - но ни разу не встречала ничей взгляд - и Леночка ругала очки, которые уже совсем не подходили, и из-за которых мир расплывался и мутнел, и становился ужасно скучным, серым, вечно дождливым и зыбким. Казалось, что сквозь него, если задуматься, можно пройти навылет, - и тогда город будет ярок, только что написанный художником, блестящий масляно и пахнущий остро невысохшей еще краской. И Леночка проходила сквозь город, входила в его улицы, как в тяжелую воду грязной реки, а позади нее оплывали такие же улицы, и не было конца серой мути. И Леночка покупала себе новые очки.
Ей было двадцать лет, и она училась в Академии Искусств на библиотекаря, и у нее были новые, тоже очень красивые подруги - когда глазной врач, долго слепивший Леночку светом своей лампы и множеством стекол, покачала головой и долго беседовала с притихшей Леночкиной мамой за закрытой дверью. Мама, которую вывели из кабинета под руки, передала Леночке слова врача: ограничить чтение и любые нагрузки на глаза. Как можно больше отдыхать. И необходима срочная операция. Иначе - слепота. Сказав "слепота" почти шепотом, строгая Леночкина мама закрылась в ванной и включила там воду. Леночка долго думала, и когда, шмыгая носом, мама наконец вышла из ванной, Леночка сообщила ей свое решение: на операцию она не пойдет. Ни за что. Был крик. Леночка снимала очки и протирала их платком, но это не помогало - от крика все расплывшиеся предметы вокруг застывали, выкристаллизовывались в какие-то чудовищные страшные формы, жесткие, со множеством острых углов и теневых складок. Они обступали Леночку со всех сторон, и только с трудом Леночка узнавала в этих монстрах привычные вещи.
Потом стало легче. Мама утихла и сама застыла в своем крике. Леночка ходила на учебу и потом до вечера гуляла одна по улицам города. Людей она не видела. Когда с каждым днем видишь этот мир все хуже, можно выбирать, на что смотреть. И Леночка смотрела и запоминала, и шептала одними губами, чтобы не позабыть: как атласен снег, покрытый вечерним светом, как тревожны деревья на ветру, выводящие долгими ветвями письмена на низком небе, как сметает с покатых крыш ветром снег, и дома кутаются в нем, как в серебряном плаще. Теперь уже Леночка тем более не согласилась бы лечь под нож хирурга, ведь тогда его скальпель, сочно разрезающий глаза, взрезал бы эти картинки, расколол их стеклянную светлость и множество бликов, чудесно танцующих на гранях стекла.
Потом картинки исчезли и остались только темные силуэты на сером фоне, но Леночка не испугалась: это солнце и этот снег она носила с собой, под самыми веками слепнущих глаз и ни за что не могла позабыть. Некоторые силуэты двигались, и Леночка понимала, что это, должно быть, люди, и ей становилось весело оттого, что теперь она может не замечать их, как они не замечали когда-то ее. Это ощущение было сладким, и Леночка воображала, как берет ножницы в руку и разрезает эти бумажные плоские силуэты на кусочки и бросает по ветру. Ей было жутко и весело от этих мыслей.
Когда стало темно, Леночка была дома. Она встала и покачнулась, но устояла. Сняла ненужные теперь очки и с силой бросила об пол. Зазвенели стекла, и осколки холодными брызгами ударили по ногам. Леночке захотелось смеяться и плясать так, как пляшет зимой случайная капель: вздрагивая от холодного воздуха, падая в подтаявший снег и разбрасывая во все стороны свое жидкое гибкое тело. Леночка победно крикнула, и крик ее оделся тьмой, обступившей Леночку со всех сторон ватной стеною.
Тьма услужливо предупредила Леночку о шагах, и когда мать встала на пороге комнаты, Леночка сказала ей гулким торжественным голосом:
- Слепа.
"Лена, Леночка, доченька моя..." - выдохнула мама, но Леночка не дала ей говорить: Леночкины руки наткнулись на твердое ее плечо, и Леночка вытолкнула мать из комнаты. Тьма жадно сглотнула все разом - и поджатые губы, и строгий голос, и острое плечо - и матери не стало... И никого не стало в мире. Леночка выгнала всех вон - всех, кто раньше смел презирать ее и смотрел насмешливо круглыми глазами. Теперь они были съедены ненасытной тьмой - страшным зверем, который лежал у ног Леночки послушной ласковой кошкой и позволял гладить бархатную свою шерсть. Леночка была королевой - Еленой Троянской - гордой, всевластной, прекрасной королевой...
Санитары вышли из машины и пошли к подъезду. Навстречу им вышла, еле передвигая ноги, женщина с застывшим в ужасе взглядом. Санитары остановились около нее, и один деловито спросил:
- Где она?
- Там. - женщина показала рукой на подъезд и уронила безвольно руку. - Пятый этаж. Квартира 20. Дверь открыта.
Сказав это, женщина вдруг схватила санитара за руку и, жалобно плача, зашептала:
- Пожалуйста... заберите ее. Она... она улыбается...