Костер сухо потрескивал и сыпал искрами на холодный песок. Трое сидели у огня. Где-то невдалеке пережевывали колючки их верблюды, шумно причмокивая мягкими губами и всхрапывая. О чем-то переговаривались барханы. Кто-то ходил в глухой темноте, тревожа затихающий песок. Глаза пустыни были темны от ледяного холода.
- В город мне надо, обязательно надо в город воротиться, - плаксиво сказал один. - Мой человек говорил, что еще луна не минет - вернется караван из Бейрута. Товар с ним жду. А ну как надуть купцы решат - помощник мой и проворонит, бестолочь. Обязательно мне надо в городе быть. Помощник - он такой, он не только проворонить, он и умыкнуть чего может, за ним глаз да глаз нужен. Без хозяйского пригляда дело всегда страдает. Да и потом... дома жена на сносях. Бабка-повитуха говорила, еще до будущей луны разрешится. В город бы мне назад, в город.
Ему никто не ответил. Все трое смотрели на небо, но ночь была на редкость темна - и всем троим верилось, что Сатана в эту ночь проглотил все звезды и луну, насмехаясь над человеческим родом.
Говоривший посмотрел на своих спутников - в неверном отсвете костра они показались ему страшны. Высокий человек - почти уже старик - машинально щипал длинную бороду, крашенную хной, и смотрел на пламя. Чему-то ухмылялся другой - с хитрым взглядом, с растрепанной, будто бы подерганной бороденкой, подозрительными кольцеобразными ранами на запястьях. Говорившему захотелось уйти от них, пугавших его, в ночь, там на ощупь отыскать своего верблюда и отправится назад. Но беззвездная ширь над головой душила его и лишала сил, шорохи пустыни заставляли мелко подрагивать колени под его длинным, добротной выделки, купеческим халатом.
"Старик еще крепок - вот что плохо - крепок старик. Нечего и рассчитывать, чтобы он согласился отдать свою жизнь за бесценок" - думал другой. "Не очень она мне и нужна, его жизнь, но свидетелей быть не должно. Другое дело этот мозгляк - дрожащая душонка, этот сам с себя все снимет, только пообещай ему оставить никчемную жизнь. Жена у него, караван из Бейрута. Нет, ему не плевали в лицо продажные девки, видя на шее отметину клейма". Думая об этом, мужчина зло сплюнул в костер. Костер покачнулся, как подрубленное дерево, но устоял. А мужчина вспоминал. Ему всегда доставались самые дешевые, самые грязные девки - только они соглашались иметь с ним дело. Некоторые из них носили такое же клеймо. И ему плевали под ноги все, кто встречался по пути, едва завидя постылый знак на шее. И ему доставалась самая грязная, рабская работа, плату за которую ему кидали, как собаке - если, конечно, вообще удосуживались заплатить. Мужчина сидел у костра, чему-то ухмыляясь, щуря глаза на огонь - и теребил за пазухой длинный, с зазубринами, нож. "А что если когда все улягутся спать? Если зажать старику рот, он не успеет закричать", - думал мужчина.
"Господи, велика воля твоя, - думал старик, поглаживая по привычке бороду. - неужто ты позволишь этому мудрецу из Багдада превзойти своей славой меня? Люди говорят о нем по всей земле и славят его мудрость, убеленную годами, и превозносят имя его, имя, достойное лишь самой убогой, вшивой собаки, имя, столь же скверное для уст, как и название презренного животного "ишака". Где твой замысел, Господи? Почему ты позволяешь его имени греметь, когда мое засыпается песком этой треклятой пустыни? Я служил тебе верой и правдой, я чтил волю твою и был послушным сыном твоим. Я изучал книги, где записана мудрость твоя, все они изучены мною, дабы постигнуть замысел твой и стать причастным к замыслу твоему. Так почему же, Господь мой, во время той, трижды проклятой встречи нашей, во время того спора - да поразит холера каждого, кто помянет его - так почему тогда мой язык прилип к гортани, и не нашел я слов, дабы показать этому вору мудрость мою, превосходящую его много раз? Почему, о Господь мой, ты не дал мне слов, чтобы влить их в уши этого богохульника и нищеброда? Ты покинул меня, Господи, верного сына твоего! Где же мудрость твоя? Что, если отрекусь от тебя, Господи, и не буду более служить тебе, ибо забыт тобою и обижен тобой? Или, если не желаешь ты помочь мне, подошлю наемных убийц к тому вору, дабы освободили они этот мир от его смрадного дыхания. И сделаю так, Господь мой, ибо лишен ока твоего и благословения твоего!"
Пустыня вздыхала остывающими грудями барханов. Небо медленно стекало на песок, пожирая его и заполняя мир своей гулкой темнотой. Земля задыхалась - воздух тяжелел и оседал вниз. Трое сидели у костра, и над каждым стояло беззвездное небо, как палач с поднятым топором. Они боялись смотреть вверх.
Они не сразу заметили, как стало вдруг легче дышать. А когда заметили - подняли глаза к небу - и медленно, как один, поднялись на ноги. Они стояли, а огонь подрагивал у их ног причудливым цветком, бросая блики на их лица. Они не стали тушить его. Просто нашли в темноте каждый своего верблюда, оседлали их и медленно тронулись в путь.
Костер догорел, когда они уже скрылись из виду, и только ветерок перебирал цепочку их следов. Когда затихли последние искорки огня, на песок серебряной ниткой упал свет звезды, маленькой звездочки, взошедшей над землей.