Аннотация: Мужчина с пустотой в душе и мальчик, душа которого запятнана сумасшествием. Что у них может быть общего? И смогут ли они помочь друг другу?
1.
Страшно...
- Лель, ты что? - девочка изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал весело, но в нем все равно явно слышались истеричные нотки.
Глупая. Она все еще надеялась, что это продолжение невинной игры, что вот сейчас мальчик улыбнется светло, как раньше, подойдет ближе, откинет этот страшный нож и прижмет ее к себе, утешая.
- Лель?..
Он всё-таки улыбнулся - растянул потрескавшиеся губы в холодном оскале. Небрежно откинул челку, спадающую на глаза, и осторожно, почти ласково провел языком по окровавленному лезвию, с отстраненным интересом наблюдая за подругой.
Она хотела закрыть глаза, чтобы не видеть жуткой маски, исказившей прежде доброе лицо мальчика, но сияющее серебро, плескавшееся в его взгляде, манило, притягивало, завораживало и лишало воли. По телу разлился липкий, противный страх, сердце билось, словно намеревалось выскочить из груди, а дыхание стало частым и рваным. Рана на ладони, нанесенная пару минут назад, пульсировала болью: кровь всё никак не останавливалась, стекая по пальцам, пачкая яркими пятнами светлый дощатый пол. Перед глазами все плыло - оставались только неправдоподобные, светящиеся глаза напротив. Раньше этот светло-серый цвет был для нее чем-то вроде путеводной звезды, но тогда он был тёплым. Сейчас же - яркая сталь. Холодная и убийственно-прекрасная.
Бежать некуда, да и нет сил сдвинуться с места. Оставалось только смотреть, как он нарочито медленно приближается, не прекращая улыбаться, и стараться не обращать внимания на обжигающе горячие капли, стекающие по щекам, собирающиеся в складках губ. Она слизнула одну - соленая. У девочки вырвался тонкий, дрожащий всхлип, когда он наконец оказался рядом и схватил ее за запястье, нежно провел по нему пальцами, резко вонзив их в кровоточащий порез.
- Зачем ты это делаешь, Лель? - последняя жалкая попытка достучаться до чужого сознания.
- Я должен очистить мир от скверны, - заученно ответил мальчик, вмиг становясь серьезным и коротко замахиваясь ножом.
Крик девочки был недолгим, но пронзительно-громким.
***
Дорога до старой часовни была настолько знакомой, что Каю казалось: он придет сюда даже с закрытыми глазами, даже если все вокруг внезапно изменится, он непременно найдет эту небольшую старую комнатку с многолетней пылью на скамьях и выцветшими витражами. Что раз за разом приводило его сюда - он и сам не мог сказать. Он не был религиозен, да и не осталось здесь уже следов слепой, безграничной веры. Только запустение и уединенный покой. И тишина. Да, наверное, ради этого он и приходил - опускался на переднюю скамью и полностью погружался в свои мысли, бездумно глядя на блеклых ангелов из некогда цветного стекла, подсвеченных слабым светом. Кай приходил по вечерам, во время заката: ему нравилось, как заходящее солнце заставляет эту комнатку жить. Ну и пусть парящая под потолком пыль становится заметнее. Но в лучах заката часовня становилась почти волшебной, загадочной и уютной. В такие моменты как никогда хотелось верить в Господа. Или хотя бы в сказки.
Хотелось верить хоть во что-нибудь, лишь бы не чувствовать обжигающей пустоты внутри, подобной черной дыре, разрастающейся с каждым новым днём. Иногда Кай думал, что же будет, когда пустоте некуда станет расти и она поглотит душу без остатка? Может быть, он умрёт, не выдержав подобного. Или продолжит существовать в виде бесчувственной оболочки, подобии человека - вроде бы парень как парень, а внутри - ничего.
Дверь скрипнула - в тишине это прозвучало излишне громко и как-то зловеще. Кай резко обернулся. В проходе стоял мальчишка, невысокий и удивительно хрупкий на вид, и с интересом осматривался, особое внимание уделяя витражу. Завораживает, да.
- Что ты здесь делаешь? - резко спросил Кай.
Мальчик вздрогнул и перевел испуганный взгляд на него. Робкий какой. Словно Кай съесть его может. Хотя ребенок явно из пациентов, а пациентам запрещено находиться в этой части больницы. Наверное, боится, что ему попадет, вот и съежился, словно в ожидании удара.
- Я... люблю рисовать ангелов, - пролепетал мальчик, сделав несколько шагов вперёд, настороженно глядя на Кая.
Кай не ответил и не отвел взгляда, наблюдая, как ребенок постепенно расслабляется и уже увереннее подходит ближе, а потом и вовсе усаживается рядом, раскладывает на коленях альбом, долго всматривается в понравившееся изображение и начинает легкими плавными движениями водить по листу карандашом. Про невольного соседа он, кажется, забыл вовсе, а тот не мог оторвать глаз от волшебства, творимого человеческими руками - самыми обыкновенными, с худыми запястьями, маленькими ладошками и длинными тонкими пальцами. Наблюдать за ним оказалось интересно - когда все выходило правильно, в светло-серых глазах словно звезды загорались, и губы растягивались в довольной улыбке, а если что-то не получалось, юный художник хмурился, отчего между бровей появлялась глубокая складка, которую хотелось разгладить пальцем, и закусывал губу, стирая неверные линии и рисуя их заново, до тех пор, пока не получится, как нужно. Можно было подумать, что от частых исправлений рисунок будет выглядеть небрежно, неаккуратно, но на самом деле эта небрежность придавало ему странного очарования. Ни один штрих не являлся лишним, все они, даже не до конца стёртые или размазанные, дополняли общую картину. Особое внимание мальчик уделял крыльям, прорисовывая каждое перо с особой тщательностью. Он обводил их снова и снова, и в один миг Кай понял: всё это и затевалось только ради прекрасной пары крыльев, легких, воздушных, но поразительно сильных - по крайней мере, так казалось неискушенному наблюдателю.
- Нравится? - вернул его в реальность нерешительный голос.
- Тебе нельзя быть здесь, - Кай проигнорировал вопрос.
- Всё равно, - мальчик равнодушно пожал плечами. - Я - Хейлель, кстати. Можно просто Лель, если так проще.
Ребенок без страха протянул руку. Кай проигнорировал ее, но все же соизволил ответить:
- Кай.
- Тебе не идёт.
- Хм?
- Я читал про Снежную королеву. Имя - холодное.
Боже, ну какое дитя! Читал он...
- И что?
- Имя - холодное, - повторил Хейлель так, словно это все объясняло. - А руки - теплые, - в доказательство он схватил Кая за ладонь, сжал крепко. - Видишь?
Каю стало неловко. Он вообще не любил, когда к нему кто-то прикасался - это воспринималось как слабость, уязвимость. А он давно понял, что уязвимым быть нельзя: те, у кого душа нараспашку, никогда не живут долго и счастливо. Во всяком случае, Кай никогда таких не встречал. Но прикосновение этого мальчишки отторжения не вызвало. Чтобы удостовериться, он перехватил ладонь Леля, осторожно погладил её большим пальцем, прислушиваясь к собственным ощущениям. Спокойно и уютно. Значит, не показалось. Почему-то было даже не жаль. Может быть, это шанс вырвать из сердца съедающую его пустоту?
- Да нет, глупости, - негромко пробормотал он.
- Ты о чём? - недоуменно спросил Лель, переводя взгляд с задумчивых глаз напротив на собственную руку, которая все еще находилась в чужой ладони.
- Забудь, - Кай неожиданно улыбнулся и выпустил маленькую ладошку. - Тебе пора, иначе будут неприятности.
Мальчик нерешительно кивнул и встал.
- Доброй ночи, Кай.
- И тебе.
Хейлель ушел, а Кай еще долго сидел в одиночестве, странно улыбаясь и чувствуя, как в груди все-таки зарождается странное тепло, похожее на... надежду?
Эмоционально неуравновешен. Психика неустойчива. Умеренно опасен для окружающих.
На данный момент больной в состоянии ремиссии. Сознание ясное. Спокоен, доброжелателен, неконфликтен.
Лекарства и процедуры по расписанию. В нарушении режима не замечен.
Короткое досье, всего несколько строк, и диагноз - как приговор. При встрече Кай даже не подумал бы, что мальчишка - пациент, если бы не знал точно, что посторонний человек в здании оказаться не мог. Да и повязка на плече с выбитым на ней номером палаты была словно клеймо: психически больной. Короткий номер, кстати, прочно впечатался в память, словно кто-то выжег его изнутри. 14-В. Второй этаж, левое крыло, обшарпанная темно-коричневая дверь в самом конце коридора. Кай мысленно прошел этот путь и оказался в типичной палате: старая и до жути скрипучая узкая кровать с крепкими кожаными ремнями, жесткое казенное белье, застиранное до грязно-серого цвета, небольшая тумба около кровати, крошечное решетчатое окно и - неотъемлемый атрибут психиатрической лечебницы - белые мягкие стены. Совершенно неподходящее место для этого ребенка с такой светлой и открытой улыбкой.
Кай тяжело вздохнул, закрыл тонкую папку и небрежно запихнул ее на место. Хейлель даже не его пациент. Не о чем беспокоиться.
________________
* Диссоциативные расстройства представляют собой группу психического типа расстройств с характерными изменениями либо нарушениями в определенных свойственных человеку психических функциях. К таковым в частности относится сознание, личностная идентичность, память и осознание фактора непрерывности собственной идентичности. Как правило, все эти функции являются интегрированными составляющими психики, однако при диссоциации происходит отделение от потока сознания некоторых из них, после чего, в определенной мере, они обретают независимость. В этом случае возможна утрата личностной идентичности, а также возникновение нового ее вида. Кроме того, для сознания в этот момент могут перестать быть доступными некоторые из воспоминаний.
2.
Кай не видел мальчишку несколько дней - тот был на "усиленной терапии"". Что это означало, Кай, к сожалению, знал: Хейлелю стало хуже, и теперь его без конца пичкают таблетками, потчуют болезненными уколами, а то и до электричества дело дошло. Стоило представить, какие муки приходится выносить этому ребёнку, как самого чуть ли не наизнанку выворачивало. В груди предательски жгла обида за этого мальчика, не давая забыть симпатичное, почти детское лицо с очень светлыми глазами. Не из-за чего беспокоиться, да?
- Так и знал, что ты здесь, - голос Хейлеля был весёлым, хотя и немного неуверенным.
Кай вздрогнул, но не повернул головы. Он был уверен, что рано или поздно мальчишка объявится. И сейчас молчал, спиной чувствуя пристальный взгляд, вслушиваясь в тихие осторожные шаги, и думал, что фраза прозвучала так беспечно и просто, словно ребёнок пришёл на встречу со старым другом. Лель шёл медленно - то ли оттягивая момент встречи, то ли просто не было сил. Кай больше склонялся ко второму варианту: всё-таки мальчик был не на отдыхе.
Так и есть: лицо бледное, осунувшееся, под глазами синяки, губы искусаны, и сам похудел до такой степени, что футболка болтается, как на вешалке. И это меньше чем за неделю. Что же дальше будет?
- Сильно плохо? - вопрос вырвался прежде, чем Кай успел додумать до конца.
- Нормально, - мальчик улыбнулся, пытаясь отвернуть лицо, освободиться из цепких пальцев, крепко схвативших его за подбородок.
- Оно и видно, - Кай хмыкнул. - Пациентов с таким на диво цветущим видом я давно не встречал.
Хейлель смутился.
- Ну, может, и не очень хорошо... - лицо его погрустнело. - Откровенно говоря, вообще паршиво. Эти их таблетки, знаешь... гадость ужаснейшая, после них чувствуешь себя так, словно через мясорубку пропустили. Трижды.
- Но ведь так нужно.
- Ага, они тоже так говорят. Как будто это поможет, - мальчишка недовольно поморщился.
- Так ты думаешь, врачи не правы?
- Я не псих. Мне не нужно лечение.
"А мальчик-то с характером", почти с восхищением подумал Кай. Впрочем, редко когда встретишь пациента, который будет согласен с диагнозом. Да что там редко - почти никогда. Вот и этот туда же - насколько же категоричен! Тяжело с такими, они не понимают, что им пытаются помочь. Хотя... Кай считал, что методы, которые используются в этой захудалой больничке, далеки от желания по-настоящему помочь. Иногда это вообще больше похоже на желание помучить, избавить человека не от проблемы, а от собственного "Я", превратив в бессознательный "овощ" - так ведь проще, чем действительно попытаться вытащить кого-то из ямы безумия, в которой зачастую и дна-то не видно. Стыдно признать, но Каю иной раз и самому не хотелось возиться, взваливать на себя ответственность за абсолютно чужого ему человека. Он понимал, что, наверное, ошибся в своё время, подавшись в психиатрию: если несколько лет назад в восторженном подростке было полно человеколюбия и готовности помогать, то теперь от этого остались лишь растоптанные мечты, сухая и горькая пыль которых порой забивала лёгкие, не давая сделать вдох. Тогда приходилось много курить, сигаретным дымом изгоняя из груди осколки разбившихся надежд. Лечить горечь горечью. Даже самому смешно. Но иногда по-другому просто не получалось.
- Почему ты сюда приходишь? - Кай уже успел забыть о мальчишке, а тот сидел рядом, почти касаясь плечом плеча и, чуть наклонив голову, пристально смотрел в глаза, ожидая ответа.
- А ты? В прошлый раз ты был с альбомом - рисовать любишь, верно? А сегодня?
- Тебя искал, - бесхитростно ответил Лель, не отводя взгляда.
- Неужели? - Кай недоверчиво приподнял бровь.
- Правда. Тогда... ты единственный, кто не испугался, - тихо произнес мальчик, глядя теперь куда угодно, только не на Кая. Кажется, это признание далось ему с трудом.
- А нужно было?
- Они все, - Хейлель неопределённо махнул рукой, - боятся. Голоса вроде ласковые, едва ли не сюсюкают, а в глазах - страх. Я так и вижу, как в их черепушках бьётся мысль: "Убийца". Как будто мне этого хотелось!
Мальчишка уставился в пол, но Кай успел заметить блеснувшие слёзы. Странно. Действительно, он ведь читал полицейские отчёты. И почему забыл? Просто не верилось, что этот ребёнок мог убить человека. Лучшую подругу, вроде так писали в газетах? Сейчас не верилось особенно. Кай не боялся, скорее, жалел Леля. Болезнь не появляется из ниоткуда, это он знал точно. Так что винить мальчишку было, по сути, не в чем. И Кай сделал то, чего не делал уже давно - протянул руку и слегка приобнял его, притянув к себе. Хейлель помедлил, но всё же уткнулся лицом в подставленное плечо. Он тихо всхлипывал, а Кай отстранённо думал, что совершенно не умеет утешать и понятия не имеет, что в таких случаях принято говорить, да и стоит ли что-то говорить вообще. Поэтому он просто продолжал прижимать дрожащего мальчишку к себе, чувствуя, как постепенно намокает ткань рубашки, но не испытывая к чужой слабости ни малейшего отвращения или презрения. Скажи ему кто раньше, что он будет играть роль жилетки, Кай бы только посмеялся. Он сторонился людей, и подобное казалось в принципе невозможным. И вот сейчас он смирно сидит и успокаивающе гладит ребёнка по спине.
- Кажется, ты плохо на меня влияешь, - вполголоса сказал он, не надеясь даже, что его услышат.
Услышали. Мальчишка встрепенулся и отстранился, ладонью вытирая отчаянно-красные щёки.
- Извини.
- Пойдём, - Кай мгновение подумал, что-то решая для себя, и резко поднялся, протянул руку, которую Лель нерешительно принял.
Кай вёл его старыми пустынными коридорами. Место, которое он хотел показать, было для него столь же дорогим, что и часовня, ставшая местом обеих их встреч. Теперь же хотелось несколько расширить границы этих странных отношений, установившихся между ними с первой же фразы. Откуда возникло это желание, Кай сказать не мог - сам не разобрался. Одно было ясно - отвернуться от мальчишки уже не получится. Да и не хочется, если честно. Заинтересовался, был очарован или просто увяз в чужой искренности - какая, в сущности, разница? Кай никогда бы не подумал, что так бывает... Хотя нет, было же однажды. Не так давно, если разобраться, но воспоминания были болезненными, вопреки общему светлому их настроению. Просто закончилось всё в тот раз плохо.
- Куда ты меня тащишь?
- Увидишь, уже почти пришли, - Кай толкнул тяжелую дверь. - Осторожно, лестница. Здесь темно, но подняться можно.
Лель тихо чертыхнулся, и Кай крепче перехватил его руку - сам-то привык давно, а вот мальчишка может и споткнуться. Падать с лестницы больно, это Кай на себе проверял.
- На месте, - Кай глубоко вдохнул и выпустил ладонь Леля.
Мальчишка восхищенно ахнул - они оказались на крыше. Город, раскинувшийся перед ними, уже переливался огнями, а лес, тёмной стеной окружающий больницу с другой стороны, в сумерках казался зловещим, словно сошедшим со страницы какой-нибудь страшной сказки. Губы Леля расплылись в улыбке, и Кай снова обратил внимание, как сияют глаза, когда он радуется. Ребёнок смело подошел к краю, взглянул вниз.
- Ты рискуешь, - насмешливо сказал он. - Я же больной, забыл? Таким, как я, не место на крыше.
- Я надеюсь на твое благоразумие.
Кай действительно не подумал, что это может быть опасно. Он поймал себя на мысли, что не воспринимает Хейлеля как пациента. Не может. Не получается. Или просто не хочет, понимая, что как только проведет четкую границу, тепло, идущее от мальчишки, исчезнет, и он снова будет бороться со своей пустотой в одиночестве?
- Наивный, - усмехнулся Лель, потом закрыл глаза и раскинул руки, словно отдаваясь на растерзание ветру. Стоя на краю, ага.
Кай подумал, что это выглядит красиво. Но за мальчишку всё-таки было немного страшно, поэтому он подошел ближе, встал рядом, готовый чуть что подхватить его.
- Я люблю высоту, - пробормотал Хейлель, не открывая глаз. - Когда стоишь вот так, кажется, что ещё немного, и за спиной распахнутся крылья. Я бы хотел летать. Наверное, это здорово.
- Наверное.
Лель снова улыбнулся так, что в груди отчего-то стало теплее. Кай начал думать, что мальчишка не умеет по-другому. Только так, только искренне. Удивительно "живой" ребёнок. Не сломленный. Сильный.
- Ты сильный, - Кай зачем-то решил сказать это вслух. Почему-то это казалось важным.
- Мм?
- Ты сильный, - увереннее повторил Кай. - Это место... Здесь тяжело оставаться собой. Что бы там ни говорили о помощи, на самом деле, здесь, именно здесь, сходят с ума окончательно.
- Значит, вот чем всё для меня закончится, - голос Хейлеля звучал грустно и немного дрожал.
- Нет, - Кай был в этом уверен. - Ты же сильный.
- Ты сейчас меня убеждаешь или себя? - мальчишка лукаво приоткрыл один глаз.
- Не знаю, - Кай рассмеялся.
Он уже и забыл, как это - просто смеяться, без причины. Ему вторил негромкий смех Леля. На душе было легко. Не пусто, не давяще - просто легко. Откуда-то появилась уверенность, что всё наладится. Пусть это было слишком наивно и по-детски, но ведь лучше так, чем мучиться от выжженной дыры в сердце. Мальчишка, сам того не ведая, стал для него спасительным кругом в бурлящем омуте безумия. И как Кай столько времени жил без этого чистого звонкого смеха?
- Мне пора, - отсмеялся Лель, вмиг становясь серьёзным, хотя в глазах всё ещё плясали смешинки.
- Куда?
- У меня режим, забыл?
- Точно. Тогда до завтра?
- Ага. Там же?
- Нет, ќ- Кай отрицательно помотал головой. - Как насчёт прогулки?
- Идёт.
Прогулка, значит. Веселье ушло вместе с мальчишкой, и реальность грузом упала на плечи. Кай запустил пальцы в волосы. Что же ты делаешь? Опять ведь будет больно. В этот раз, наверняка, ещё больнее, чем прежде. Снова задыхаться от безысходности, от душащих слёз, которые комом встают в горле и не могут найти выхода. Надежда? В этот раз будет лучше? Брось, Кай. Чудес не бывает.
Пальцы дрожали, когда Кай доставал мятую сигарету. Он всё понимал, чётко и ясно. Как понимал и то, что стоит увидеть Леля, и сегодняшние сомнения, метания и тревоги забудутся, отойдут на второй план. Останется только тихое незамутнённое счастье от чужого тепла.
Пусть.
3.
Выбить у главврача разрешение вывести Леля "в люди" было нелегко, но Кай справился. Правда сил и нервов он потратил немало и теперь шёл по парку с крайне задумчивым видом. Мальчишка ни о чём не спрашивал, просто шагал рядом, с неподдельным интересом оглядываясь по сторонам. И держал Кая за руку. А тот против воли задерживал дыхание, когда Лель, в очередной раз, отвлёкшись на что-то, приостанавливался, и чужие пальцы в ладони ощущались особенно ярко.
День выдался замечательно тёплым. После прошедшего дождя воздух был свежим и потрясающе пах мокрым асфальтом и прелыми листьями. Солнце светило ярко, словно желая наверстать упущенное за время недолгой утренней грозы, заставляло щуриться и подставлять лицо ласковым лучам.
Говорить не хотелось - не то настроение. Достаточно было горячей ладошки, доверчиво лежащей в руке и тонких пальцев, которые то и дело, словно случайно, сплетались с пальцами Кая. Мальчишка не переставал счастливо улыбаться, а Кай украдкой разглядывал его лицо, со странной нежностью отмечая длинные ресницы, немного курносый нос, еще по-детски округлые щёки и чётко очерченные, чуть пухловатые губы. Хорошенький, но такой ещё ребёнок. Невысокий, худой - даже не тянет на свои шестнадцать.
- Хочешь чего-нибудь? - всё же спросил Кай. Хейлель посмотрел на него немного удивлённо. - Мороженого, например, или ещё чего-то?
- А... Сладкой ваты можно?
Кай кивнул и, высвободив руку, направился к небольшой палатке. Через минуту Лель уже довольно уплетал лакомство, то и дело облизываясь и довольно жмурясь. На лице было написано явное удовольствие, словно ничего вкуснее он в жизни не ел. А его ладонь снова была в ладони Кая, и это было неожиданно приятно.
- Вкусно, - вздохнул мальчишка, выбрасывая ненужную уже палочку в урну.
Кай не смог сдержать улыбки. Впрочем, как всегда, когда рядом был Хейлель. А когда не было, его не хватало - до беспокойства, до бессонницы, до тянущей боли в груди: пустота, отступающая с появлением мальчишки, в такие моменты словно старалась поглотить больше, чем обычно. Это оказалось странно и страшно - настолько зависеть от кого-то. Раздираемый противоречиями, Кай не заметил, как день стал медленно клониться к вечеру. Небо теряло цвет, становясь бледно-серым, только на западе раскрашиваясь красно-оранжевыми лужицами последних солнечных лучей.
Пора было возвращаться, и Кай был этому рад - ему нужно подумать о том влиянии, что оказывал на него Хейлель, разобраться, стоит ли продолжать эти странные встречи, которые согревали, но не могли иметь счастливого конца.
- Ты неразговорчивый сегодня, - поделился мыслями Лель, когда они не спеша шли обратно в больницу.
Он выпросил ещё одну порцию сахарной ваты и теперь с удовольствием уплетал её, весь при этом перемазавшись.
- А ты хотел поговорить?
- Да нет, - пожал плечами мальчишка. - Молчать тоже бывает приятно.
Хейлель замолчал и немного нахмурился. Устал, наверное. Кай проводил его до палаты и уже собирался уходить, когда тот схватил его за запястье.
- Спасибо за день. Мне было приятно увидеть что-то кроме больничных стен, - слова звучали словно через силу.
Внезапно он резко побледнел, пошатнулся и, наверное, упал бы, не подхвати его Кай. Пальцы мальчишки судорожно вплелись в растрепанные волосы и сжали виски. Каю показалось, что в его глазах на миг сверкнули золотые искры, но это чудо тут же крепко зажмурилось.
- Эй, - Кай обеспокоенно посмотрел на ребёнка. - Ты как?
Пару неожиданно долгих мгновений мальчишка не отвечал, потом очень медленно опустил руки, словно боясь, что приступ повторится снова. Глаза были по-прежнему серыми, разве что более тусклыми, чем обычно.
- Я в порядке, просто голова закружилась, - он попытался улыбнуться, но губы заметно дрожали.
Кай прижал мальчишку к себе, обняв за плечи, а тот упёрся лбом ему в грудь, стараясь выровнять дыхание и унять колотящееся сердце. Впервые для него это было настолько сильно. Раньше - слабее, и не так неожиданно. Раньше легко получалось сдерживаться, а сейчас он чуть не позволил этому... чудовищу вырваться. Хорошо бы Кай ничего не заметил. Лель чувствовал, что этот человек стал для него слишком дорог.
- Я в порядке, правда. Ты можешь отпустить меня, - тихо пробормотал он в чужую рубашку.
- Я испугался, - неожиданно даже для самого себя признался Кай.
- Меня? Не стоило, я ещё не настолько свихнулся.
- Бестолочь. Я за тебя испугался.
Мальчика он всё-таки отпустил: на ногах тот вроде стоял крепко. Вот только Лель уже не хотел, чтобы его отпускали. Кай испугался... за него. Внутри словно пламя вспыхнуло, жарким клубком сворачиваясь в груди, затрудняя дыхание и выжигая из головы последние мысли. Мальчишка долго смотрел Каю в глаза, затем крепко зажмурился и смело подался вперед, касаясь губами губ - еле ощутимо, почти невинно и до умопомрачения сладко. Кай на пару мгновений замер, затем резко втолкнул Леля в палату и захлопнул дверь.
- Ты что творишь?
- Прости, - Хейлель опустил голову и пристыжено выдавил: - Я не подумал, что тебе может быть противно.
- Мне не противно, Лель, - Кай нервно пригладил волосы, - просто... Это не то, чем нам стоит заниматься.
- Почему? - мальчишка распрямился и прямо взглянул в глаза напротив. - Если бы это было мерзко для тебя, я бы понял. Но если нет... Какая причина тогда?
- Это неправильно.
- Что толку задумываться о правилах? - поморщился Хейлель. - Когда от них кому-то становилось легче? Мне рядом с тобой хорошо.
Кай смотрел на мальчишку и не мог узнать. Этот Лель был слишком решительным. Он действительно верил в то, что говорил, и эта уверенность передавалась Каю. Но перешагивать грань между дружбой и чем-то большим тот боялся. Не давала покоя мысль, что Хейлель совсем ещё ребёнок, хотя прямой взгляд говорил о том, что мальчишка-то всё для себя уже решил, и как ребёнок ведет себя Кай.
- Лель, давай ты не будешь торопиться, хорошо? - Кай осторожно коснулся его щеки.
Хейлель вздохнул и, помедлив, согласно кивнул, вмиг становясь самим собой.
- Ладно. Только ты не уходи сегодня.
- Как скажешь.
Они устроились на кровати мальчишки, прислонившись к спинке - Лель, как котенок, свернулся под боком у Кая, а тот, в свою очередь, приобнял, прижимая к себе.
- Лель?
- Что?
- У тебя необычное имя. Расскажешь?
- Да что рассказывать? - пожал плечами мальчишка, плотнее прижимаясь к Каю. - Шестнадцать лет назад дворник, у которого была привычка убирать двор едва ли не затемно, с самым рассветом обнаружил на крыльце приюта ребёнка нескольких недель отроду, завёрнутого в старое ватное одеяло. Нетрудно догадаться, кто был этим ребёнком. Дворник-то и дал мне имя. Он был старым евреем, и "Хейлель" при данных обстоятельствах показалось ему вполне подходящим.
- "Утренняя звезда"... Действительно, подходит, - Кай улыбнулся и легко чмокнул мальчишку в нос. - Очень красиво.
ќ- Твоё имя тоже красивое. И, знаешь... Оно больше не кажется мне холодным, - Лель уткнулся носом в твёрдое плечо, остро чувствуя обнимающую его горячую руку. - Теперь я знаю, что "Кай" - это самое тёплое, что есть на свете.
Кай улыбнулся снова - он вообще не мог не улыбаться рядом с этим мальчишкой - и наклонил голову, вдохнул запах волос: свежий и немного пряный. Пьянящий и одновременно умиротворяющий. Родной. И когда это мальчишка успел стать для него таким близким? Не хотелось ничего - только сидеть вот так, обнявшись, делясь теплом, чувствовать, как бьётся чужое сердце и слушать глубокое, немного рваное дыхание. Разве нужно для счастья что-то ещё?
На ночь Кай остался с Лелем. Мальчишка сонно сопел ему куда-то в шею, а Кай лениво перебирал мягкие волосы, пропуская их сквозь мальцы. Кто-то сказал бы, что это неправильно, что не должно быть столько близких и доверительных отношений между врачом и пациентом, между двумя мужчинами, в конце концов - собственно, ещё пару часов назад Кай и сам так думал, - но сейчас ему было решительно все равно. Не может быть неправильным то, от чего появляется желание жить.
Посреди ночи Кай проснулся от крика. Хейлель, откатившись на самый край кровати, метался по постели, сбивая простынь и крича от боли. Лицо было искажено мукой, а из-под плотно сжатых век катились слёзы, прочерчивая на щеках блестящие дорожки. Казалось, словно мальчишку что-то ломает изнутри, стремясь прорвать тонкую кожу и выбраться на свободу. Каждый крик, каждый стон Леля болью отзывался в сердце Кая - ему казалось, словно не ребёнка, а его самого рвёт на части неведомый монстр.
- Хейлель... Лель! - Кай схватил мальчишку за запястья и перекинул ногу через его бёдра, сел сверху, прижимая к постели своим весом, удерживая, не позволяя вырваться. - Лель!
На помощь никто не спешил - крики в больнице были делом привычным, а стены - достаточно толстыми. От этого и от осознания собственного бессилия было ещё страшнее. Кай не имел понятия, что сейчас делать - позвать кого-то означало оставить Леля одного, пусть ненадолго, но, возможно, и этого окажется достаточно, чтобы случилось что-то непоправимое. Поэтому оставалось только гладить мальчика по голове и по щекам, надеясь, что ласковые осторожные движения успокоят мучающее Леля чудовище.
- Лель... - Кай устал звать, теперь он тихо шептал, склонившись к самому уху мальчишки. - Давай же, Лель... Очнись.
Внезапно Хейлель под ним замер и широко распахнул глаза. Знакомую светло-серую радужку теперь заливало расплавленное золото. Кай резко отшатнулся, а мальчик отполз к стене, обняв себя руками за плечи и яростно смотрел на него из-под растрёпанной челки.
- Ты кто?
Сердце бухнуло и остановилось.
- Лель, что..?
- Я спрашиваю, кто ты, осмелившийся своими прикосновениями осквернить это тело?
4.
Было больно. Очень. До вскипающих на глазах слёз - глупых, позорных, бесполезных... До обломанных ногтей, которыми Хейлель то впивался в собственные ладони, то царапал жёсткую постель. До искусанных в кровь губ - лишь бы не кричать. А кричать хотелось безумно - от обиды, от боли, от осознания собственной ничтожности и бессилия. Быть сильным сложно, но Лель как мантру повторял, что сможет, выдержит, выживет. И вернётся к Каю - если тому ещё нужен непредсказуемый психически больной ребёнок.
Мальчик крепко зажмурился, когда очередная ледяная игла вошла в вену, вливая в кровь жидкий огонь. От него невыносимо жгло кожу и плавились мысли, то и дело поглощаемые спасительной темнотой, из которой Лель раз за разом упрямо выныривал, жадно глотая воздух и изо всех сил сжимая кулаки. Терпеть. Нужно всего лишь немного потерпеть, и всё пройдёт, обязательно.
А чудовище внутри, загнанное обратно какими-то лекарствами, ревело от ярости и требовало выхода. Оно хотело разорвать верёвки, крепко удерживающие хрупкое тело, выдрать холодную иглу, разбить выстроенные в аккуратный ряд прозрачные ампулы, разбросать по полу звенящие инструменты, предназначение которых оставалось загадкой... Громить, крушить, ломать - вот чего оно желало.
И чего - иногда, очень-очень редко, в особенно болезненные моменты, - желал Лель. От этого спасало только желание видеть Кая и поблекшие на фоне мучений воспоминания о тепле его руки.
***
Главврач был зол. Он мерил шагами кабинет, ни на секунду не прекращая отчитывать Кая - за безответственность, за то, что промолчал о первом приступе, за то, что растерялся ночью... Можно ведь было позвать кого-то раньше - всего-то и требовалось, что воспользоваться крепящимися к кровати ремнями, предусмотренными как раз на такой случай. Но Кай позволил страху затмить разум, и это не был поступок профессионала.
- Ты - врач, в первую очередь! За пределами больницы можешь делать всё, что хочешь, но здесь изволь помнить о своих обязанностях!
Честно говоря, Кай не слушал. Его волновал только мальчишка, который в эту самую минуту лежал без сознания. Кай вспоминал тонкие руки, которые наверняка сейчас утыканы иголками капельниц, серые глаза, всегда искрящиеся радостью, робкий поцелуй тёплых губ и тихий голос: "...не уходи сегодня". А доктор Ричардсон всё продолжал ходить из угла в угол и вещать о его, Кая, несостоятельности как специалиста.
- Двухнедельный курс электрошока. Если не поможет, продолжим, - вырвал из транса сухой голос главного.
Кай пару раз моргнул, осознавая... И крепко сжал кулаки, испытывая почти непреодолимое желание схватить Ричардсона за ворот рубашки и хорошенько встряхнуть. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул сквозь плотно сжатые зубы:
- Это безумие.
- Безумен - Адамс. Я выполняю свою работу.
- Но он ребёнок! Две недели - это слишком много! Вы сломать его хотите? Вы видели его улыбку? Хоть раз видели? Хотите, чтобы он никогда больше не смог ТАК улыбаться? - сдавленно прошептал Кай - приговор врача был словно удар под дых.
- Вы, кажется, не осознаёте... Адамс болен и болен серьёзно. В Вас говорит привязанность, которой, к слову, вообще не должно быть. Вы можете быть уверены, что знаете того Хейлеля, каким он является на самом деле?
- Да.
- Можете идти, - устало произнес Ричардсон и, когда Кай открыл дверь, неожиданно тихо добавил: - Та девочка не сама себя убила, Кай.
Рука дрогнула и судорожно сжалась на ручке двери. Оборачиваться Кай не стал.
***
Робкий стук в дверь отозвался нервной дрожью. На пороге стоял Хейлель - в больничной пижаме не по размеру, босиком, с подушкой в руках. Он улыбался, только улыбка была вымученная и какая-то жалкая. В горле против воли встал противный комок.
Кай молча протянул к нему руки, и Лель в одно мгновение оказался сжат в надёжных объятиях.
- Никогда больше не смей меня так пугать, - прошептал Кай в родную макушку, сжимая мальчишку так, словно видел его в последний раз.
Эта мысль неприятно уколола и немного отрезвила. Кай слегка отстранил Леля и придирчиво впился взглядом в лицо, разом отмечая и синяки под глазами, и заострившиеся скулы, и каплю крови на нижней губе, выступившую из открывшейся ранки. Лишь глаза сияли, как прежде - чистым, незамутнённым счастьем.
- Не смотри так, - смутился мальчишка. - Со мной всё хорошо.
- У тебя кровь, - глухо сказал Кай, не разрывая взглядов.
Светлые глаза гипнотизировали, и Кай, поддавшись порыву, медленно наклонился и осторожно слизнул тёплую солоноватую каплю с истерзанных губ. Хейлель вздрогнул и потянулся навстречу, приникая к чужим губам с такой жадностью, словно от поцелуя зависела его жизнь. Кай не сопротивлялся, только крепче прижал мальчишку к себе. Не отпускало чувство, что если он сейчас разожмёт руки, Лель исчезнет, уйдёт или просто растворится в воздухе, и окажется, что это просто сон - прекрасный, самый лучший на свете сон, но... пустой, ненастоящий.
- Кто там говорил не торопиться? - лукаво поинтересовался мальчишка, переводя дыхание, и упёрся ладошкой Каю в грудь, толкая его в сторону сиротливо стоящего у стены потёртого диванчика.
- Это было до того, как я чуть тебя не потерял, - тихо и решительно проговорил Кай, опускаясь на диван и увлекая за собой Леля. Тот улёгся сверху, уткнулся лицом в шею и глубоко вдохнул.
- Ты пахнешь апельсинами, - поделился мальчик, еле ощутимо касаясь губами кожи. - А у меня аллергия на цитрусовые.
- Сильная? - Кай откинул голову, давая неожиданно расхрабрившемуся Хейлелю больше простора для действий.
- Однажды я чуть не умер, - Лель не отрывался от своего занятия.
Ему явно нравилось дразнить Кая. Кай был не против - от жаркого шёпота по телу пробегали приятные мурашки, скапливаясь где-то внизу живота, словно трепыхающие крылышками пресловутые бабочки.
- Тогда что ты любишь?
- Тебя? - мурашки-бабочки встрепенулись и устремились ввысь - или сердце само по себе так колотится? - И яблоки... Зелёные такие, кислые.
Лель отстранился и лёг рядом, положив голову Каю на плечо.
- Будут тебе яблоки, - заверил мальчишку Кай, и, замявшись, поинтересовался: - Лель... Ты помнишь, что произошло?
Мальчишка помрачнел и отвернулся, уткнулся лицом в подушку и еле слышно пробормотал:
- Да. Это было похоже на тот раз, самый первый, когда я... - Хейлель замолчал, набираясь смелости, и резко выдохнул: - Когда я убил Лиззи, - не дождавшись от Кая реакции, он тихо продолжил: - Это... Я не знаю, как объяснить. Когда ОН вырывается, я оказываюсь словно в клетке - всё вижу, всё понимаю, но поделать ничего не могу. Просто смотрю со стороны, пытаюсь бороться, но тело не слушается. Это больно, Кай. Ты даже не представляешь, насколько это больно.
Лель поднял глаза, абсолютно сухие, но наполненные такой горечью, что Каю самому стало больно - не физически, но где-то на уровне души. Не так тяжело страдать самому, гораздо хуже, когда страдает тот, кто дорог, а ты ничем, абсолютно ничем не можешь помочь. В памяти против воли всплыло другое лицо, чертами совсем не похожее на лицо Хейлеля, но чем-то неуловимо его напоминающее - наверное, этой невыраженной печалью, этой внутренней борьбой, которую, сколько не старайся, не выиграть. Но ведь это знание не может помешать надеяться и просто верить - слепо, безнадёжно, но так отчаянно.
(- Ты же поможешь мне? Я знаю - ты выучишься и обязательно вылечишь меня.
Анна улыбалась так счастливо, что Кай ни на секунду не усомнился в её словах. У него получится. Он окончит школу и поступит в медицинский. Он станет психиатром и поможет сестрёнке справиться со страшным диагнозом, который день за днём отнимал её у него. Видеть, как она мучается, как держит всё в себе, стараясь лишний раз не напоминать родителям о своей беде, не могло не вызывать жалости и безграничного уважения. И Кай дал себе слово. Не Анне - себе. Что обязательно, несмотря ни на что, вытащит её, чтобы они снова могли всегда и всюду быть вместе - неразлучные близнецы.
Он ошибся. Или, может быть, просто не успел - Анна, державшаяся несколько лет, сдалась и угасла за пару месяцев. Болезнь победила, и одной весенней тёплой ночью Кай остался один. Анна покончила с собой, выпрыгнув из окна.
Наверное, она тоже хотела летать.)
В горле пересохло, и Кай тяжело сглотнул. Он не любил вспоминать сестру - слишком винил себя в том, что не спас, хотя и обещал. Сердце мгновенно было сковано ледяной коркой, возвращая к жизни почти позабытую пустоту. Мальчишка лежал буквально в паре сантиметров, но этого было мало - тепла, получаемого на пусть незначительном, но расстоянии, не хватало, чтобы прогнать холод, и Кай придвинулся вплотную, обхватил Леля обеими руками, прижимаясь близко-близко, насколько это вообще возможно, успокаивая и его, и себя.
- Скажи... - сдавленно прошептал он, не решаясь произнести это в полный голос: - Ты мог бы... убыть меня?
Хейлель встрепенулся и попытался вырваться, но Кай держал крепко. Смирившись и даже удовольствовавшись своим положением, он решительно выдохнул:
- Я - нет. Но ОН - мог бы. Ты ему не нравишься.
- Кто это - ОН?
- Я не знаю. ОН называет себя ангелом, спасающим души. Говорит, что у нас одно имя на двоих.** Говорит, что я должен помочь ему, что грязь и скверна заполонили мир, и наша задача - избавить людей от мучений жизни во грехе.
Кай вздохнул и крепче обнял мальчишку, коснулся губами макушки.
- Я никому тебя не отдам, слышишь? Никому.
***
Снова ночь, и опять что-то рвётся внутри, раздирает острыми когтями душу, ломает кости, выворачивает наизнанку, вытрясает остатки надежды выбраться из безжалостной, беспросветной тьмы. В этом мраке Кай - единственный огонёк, не позволяющий окончательно сдаться и отдать свой разум на растерзание жестокому монстру, дать волю которому значит потерпеть поражение в борьбе за собственную свободу. Хейлель помнил, как услышал ЕГО впервые. Тогда, кажется, ему было девять, и именно тогда он подружился с Лиззи. Наверное, только благодаря этой дружбе он смог продержаться столько лет.
(- Отстаньте от него!
У девочки был тонкий, но решительный голос, большие ярко-голубые глаза и две забавные рыжие косички. Ещё у нее в руке был обломок табуретки, и это выглядело устрашающе. В приюте знали, что Элизабет не упустит возможности пустить в ход кулаки или что-то посерьёзнее, поэтому хулиганы старались с ней не связываться, избирая в качестве жертвы кого-то более безобидного. В тот раз самым безобидным оказался Лель, никогда не отличавшийся ни физической силой, ни столь необходимой для драки смелостью.
- Ты как?
Протянутая рука, худенькая, усыпанная веснушками, стала опорой - с того дня и на несколько лет. Это Лиззи рассказывала Хейлелю сказки об ангелах, именно она подставляла плечо, когда ему было плохо, именно она стала его защитником и другом.
Именно она стала жертвой чудовища, стоило Лелю единственный раз задуматься о правильности убеждений внутреннего голоса.
Больше такую ошибку он не совершит.)
Не совершит... "Ангелу" было всё равно, чего хочет мальчик - у него были свои цели и свои методы. И Хейлель с каждой новой ночью, когда жёсткий самоконтроль слабел под воздействием усталости, убеждался - долго он не протянет. Полное уничтожение внутреннего барьера близко и одному Богу известно, что произойдёт тогда. Наверное, стоило бы держаться подальше от Кая - мальчишке не хотелось, чтобы тот пострадал, но это было выше его сил. Оставалось только надеяться, что Лель сумеет сдержать монстра хотя бы на несколько минут - этого должно хватить, чтобы ставший таким дорогим человек успел уйти. Оставалось только надеяться...
***
Эта ночь, наверное, последняя - он уже чувствует приближающуюся черноту, в которую погружается его сознание, уже давит виски, ещё чуть-чуть и боль станет нестерпимой. Кая сегодня нет, и это хорошо. Ему нужно отдохнуть, он слишком много времени проводит в больнице и почти не спит, оберегая сон мальчишки, сколько бы Лель не убеждал его в отсутствии необходимости это делать - он просто знает, что это бесполезно и прижимается ближе, безбоязненно целует мягкие губы, и этого достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым. Пусть это эгоистично, но ведь каждому хочется, чтобы его любили. Хотя бы так, хотя бы недолго.
А в больнице на удивление тихо, и луна мягко освещает комнату через маленькое окошко. Жаль, что её света недостаточно - в темноте Хейлель слабее, и удерживать чудовище внутри всё сложнее. От боли сводит зубы, хочется выть, но он терпит, крепко сжав виски ладонями - кажется, что если опустить руки, голова просто взорвётся. А тело немеет, и это явный признак того, что монстр всё-таки нашёл лазейку - мальчишке было страшно, и это не могло не сказаться на контроле.
Лель попытался вспомнить что-то хорошее - например, Кая. У него красивые глаза и сильные руки. Милая родинка на щеке. Бархатный голос, успокаивающий и вызывающий доверие.
"- Я никому тебя не отдам, слышишь? Никому."
Хотелось бы верить. Только совладать с НИМ никто не сумеет.
Господи, как же страшно. Навязчивый шёпот в голове: "Верь мне". Когда-то Лель на минуту поверил - и Лиззи больше нет. ОН убил её.
"Верь мне".
"Верь".
Хейлель зажмурился, когда пришла очередная вспышка боли. Она медленно расползается по телу, сковывая разум, притупляя реальность, оставляя только этот соблазнительный шёпот: "Верь мне. Мир погряз в грехе. Мы очистим его от скверны".