К.А.Терина : другие произведения.

Крозельчикюс

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    2011 "Если" 2012'9

К.А.Терина
Крозельчикюс

  
  
  1.
  
  Наконец, Крозельчикюс купил новейший гелиофор.
  
  Крозельчикюс был равнодушен к искусству. И в особенности - к искусству гелиографии. Но у него был план, в котором покупка гелиофора значилась третьим пунктом. И Крозельчикюс строго придерживался этого плана.
  
  Гелиофор привезли в воскресенье вечером техники Штайнграу, которых сопровождал хвост с оружием. Хвост - невысокий, не слишком опрятный тип с крысиным лицом - придирчиво изучил дом Крозельчикюса, самого Крозельчикюса и его разрешительные бумаги. С особым недоверием хвост обнюхал патент - свеженький, пахнущий лаком и буквами.
  
  - Теперь вы в сером списке, Крозельчикюс, - сказал хвост, протягивая ключ на латунной цепочке. - Ведите себя хорошо. И будьте бдительны. Крозельчикюс не стал отвечать.
  
  Пока он подписывал бумаги - накладные, договор и уведомление об ответственности, - хвост устроился рядом с радиоприёмником и принялся крутить ручку настройки.
  
  "...поздних работ Нисефора Ниепце... управления, пан Бодани заявил... согласно закону... расколется легче стекла... смертная казнь..."
  
  Крозельчикюс отдал бумаги экспедитору, решительно выключил радиоприёмник. Хвост широко улыбнулся и, не сказав ни слова, вышел прочь. Вслед за ним покинули дом экспедиторы. Оставив у двери небольшой ящик с гелиофором.
  
  Крозельчикюс оглядел комнату - убедился, что линии всё так же параллельны, и все вещи занимают строго отведённые для них места, не двигаются и молчат; слегка прикрутил керосинку. Лампа недовольно зашипела и в знак протеста забрызгала стол керосином. Крозельчикюс проигнорировал этот её жест. Плотно задёрнул шторы. Прислушался. Из-за окна доносилось равномерное жужжание гидравлической машины.
  
  Гелиофор был что надо. С кассетой на двенадцать пластин. С объективом от Герца. В собранном виде он представлял собой строгий чемоданчик, обитый чёрной кожей, с металлическими рычагами по бокам и крепким замком, ключ от которого оставил хвост. Такой передовой гелиофор Крозельчикюс видел вблизи впервые. Весь курс обучения в школе гелиографии Крозельчикюс, как и его сокурсники, прошёл в теории. К теории прилагались деревянные макеты современных гелиофоров, так что Крозельчикюс знал, как обращаться с любым из них. Кроме того, он был хорошо знаком с моделями, устаревшими настолько, чтобы попасть в музей.
  
  Крозельчикюс осторожно поставил гелиофор на стол, отпер замок и откинул переднюю панель. С щелчком выдвинулся объектив, растянулась гармошка меха. Крозельчикюс затаил дыхание. Неожиданно он осознал, что не только ради результата, но и ради процесса не терпится ему сделать первый снимок. Патента на съёмки при искусственном освещении у Крозельчикюса, разумеется, не было - лишние расходы, а в перспективе - больше внимания со стороны серых. Потому следовало дождаться утра. Крозельчикюс захлопнул переднюю панель, запер аппарат и убрал его в нижний ящик бюро.
  
  Уже в спальне он достал из упаковки один порошок люминала, высыпал содержимое в стакан воды и выпил. Заснуть самостоятельно, зная, что в соседней комнате ждёт своего часа новенький гелиофор, Крозельчикюс вряд ли смог бы. С некоторых пор он стал плохо спать: засыпал долго, просыпался часто, но хуже всего были сновидения - яркие, красочные, тревожные. Просыпаясь, Крозельчикюс помнил их в мельчайших подробностях - известный признак душевного нездоровья.
  
  Он успел подготовить воду и приборы для утреннего туалета, равнодушно полистать старый альманах и в сто двадцать третий раз детально обдумать свой план завоевания Агаты, прежде чем сон оглушил его.
  
  Этой ночью снились Крозельчикюсу волки цвета грозового неба. Они были совсем рядом, дышали Крозельчикюсу в спину и шептали страшные слова.
  
  
  2.
  
  Крозельчикюс проснулся ровно в восемь. Умылся, побрился. Надел свежее бельё, новый клетчатый костюм, чёрно-белые оксфорды и круглые очки. Этого дня он ждал почти вечность. И спланировал его по минутам.
  
  Не завтракать. Взять гелиофор. Покинуть дом, пересечь улицу, свернуть на Плахты и пройти полквартала, - до кафе "Зарадли". Устроиться на веранде, в углу. Гелиофор небрежно поставить на стол. Агата появится как раз в тот момент, когда Крозельчикюс, откушав кофею, примется выбирать ракурс для гелиосъёмки. И...
  
  Четвёртый шаг его плана. Первые три - обучение в школе гелиографии, получение патента и покупка гелиофора - были выполнены строго по графику, назначенному полгода назад. График этот представлялся Крозельчикюсу соломинкой, хрупкой и ненадёжной. Единственной опорой в бушующем океане, каким обернулась вдруг окружающая реальность.
  
  Это случилось в мае: спокойная, прилично-монохромная жизнь Крозельчикюса взорвалась нежданным фейерверком и рассыпалась безумной мозаикой, которую Крозельчикюсу так и не удалось собрать воедино. С тех пор Крозельчикюс мог держаться на поверхности серой обыденности, только неукоснительно следуя плану.
  
  Крозельчикюс взял с каминной полки толстый справочник Нисефора Ниепце, содержащий таблицы разрешённых фокусных расстояний и формулы построения композиции. Крозельчикюс знал этот справочник наизусть, но полагал, что, листая его, будет выглядеть значительно более авантажно.
  
  Убирая справочник в наплечную сумку, Крозельчикюс заметил странное: миниатюрные фарфоровые бинтуронги на каминной полке, амиантовые в чёрную полоску, не стояли ровно, как обычно, а выстроились в подозрительную синусоиду. Это был плохой признак. Бинтуронги нервничали.
  
  Крозельчикюс медленно обернулся к бюро, заранее испытывая нехорошее предчувствие.
  
  Нижний ящик бюро был выдвинут примерно на полтора сантиметра.
  
  В три шага Крозельчикюс пересёк комнату, но внутренне он преодолел куда более внушительное расстояние. Мысли его зигзагами метались от надежды к отчаянью, и семнадцать раз Крозельчикюс успел подумать, что, может, он сам вчера не до конца задвинул ящик, и шестнадцать раз успел решительно отмести такую возможность. В семнадцатый раз ответ ему дала реальность: гелиофора в ящике не было.
  
  
  3.
  
  В мрачную обволакивающую апатию Крозельчикюс впал ещё до прихода полиции. Он сел на краешек стула, упёрся ладонями в колени и так просидел двенадцать минут. Стрелка настенных часов двигалась то рывками, то черепашьей развалкой. И в эти двенадцать минут вечности Крозельчикюс успел двести тридцать шесть раз обдумать произошедшее и пятьдесят восемь раз в деталях припомнить вчерашний вечер.
  
  Инспектор, явившийся в сопровождении двух хвостов, представился именем Зайнике. Был он невозмутим, курил трубку, руки прятал в карманах полосатого пальто. Хвосты осмотрели квартиру, обнюхали стены и пол, а внимательнее всего - входную дверь. После чего Зайнике выставил их на улицу.
  
  Крозельчикюс не сводил взгляда с инспектора. Зайнике неспешно прошёлся по комнате, посмотрел на бинтуронгов, изучил коллекцию гелиографий над камином. Спокойный и внушительный, он напомнил Крозельчикюсу индийского элефанта.
  
  - Видите ли, Крозельчикюс, какая проблема. Problème, как говорится, du siecle. Следов взлома - нет. Вы, Крозельчикюс, понимаете, что это значит?
  
  Инспектор устроился рядом с Крозельчикюсом, выложил на стол карандаш и толстый блокнот в переплёте цвета испуганной мыши.
  
  Крозельчикюс не стал отвечать, хотя прекрасно понял намёк Зайнике. Неуверенные в себе люди обыкновенно очень страшатся подобных обстоятельств, и Крозельчикюс не был исключением. Заранее, ещё до появления инспектора, он вообразил, что его непременно сочтут виновным. Крозельчикюс мысленно перебирал возможные ответные реплики. Но все они были фальшивы и нелепы.
  
  Инспектор внимательно посмотрел на Крозельчикюса, оценил, по всей видимости, его внутреннее состояние и сочувственно покачал головой, послюнявил карандаш, сделал какую-то пометку в блокноте.
  
  - По моей информации ваш близкий знакомый, Виташ Бодани, - активист "Спектрума". Это правда? - невпопад спросил Зайнике, оглянулся в поисках пепельницы и, не найдя её, достал из кармана платок.
  
  - Я н-не... Чёрт возьми, когда вы успели пересчитать моих знакомых? - вскинул брови Крозельчикюс.
  
  - Не будьте ребёнком. Вы в сером списке Штайнграу, и это значит - нам известно о вас всё.
  
  Крозельчикюс поспешно опустил взгляд и принялся изучать старый потрескавшийся паркет. Раньше он не замечал этих трещин, но теперь в их сплетениях виделись Крозельчикюсу диковинные картины. Вряд ли в Штайнграу действительно знали о нём всё. Тогда бы не было этой дружелюбной беседы, как и повода для неё, а Крозельчикюс давно и надёжно обосновался бы в Богнице, в окружении молчаливых серых стен.
  
  - Вы подписывали уведомление, Крозельчикюс. Предупреждены о последствиях. Гелиофор исчез - это же не кот чихнул.
  
  Крозельчикюс с подозрением покосился на Зайнике. Восьмисекундный "Чихающий кот" был одним из самых популярных фильмов, снятых для запрещённого теперь эдисонова кинетоскопа.
  
  Зайнике аккуратно высыпал на платок содержимое трубки, для верности постучал трубкой по столу, держа её за мундштук. Свернул платок, убрал в карман и принялся набивать табачную камеру новой порцией табака из гридеперлевого кисета.
  
  Крозельчикюс коротко глянул на трубку - цвета весенней зелени, новенькую, блестящую, удивительно контрастирующую с соловьиным костюмом инспектора, - и тотчас отвёл взгляд.
  
  - Не одобряете табакокурение? - понимающе хмыкнул Зайнике, но трубку не убрал.
  
  Крозельчикюс вскочил, нервно прошёлся по комнате и сел на краешек стула в той же позе. Он хотел снять очки, но не смог: руки его мелко дрожали, и только уперев их в колени, Крозельчикюс кое-как унял дрожь.
  
  - Между тем, - продолжал Зайнике, - я вижу, что человек вы хороший. Ну, оступились разок - с кем не бывает? Вы симпатичны мне, Крозельчикюс, потому я пойду вам навстречу.
  
  Крозельчикюс с робкой надеждой посмотрел на инспектора. Тот продолжил:
  
  - Я дам вам сутки, Крозельчикюс. Мне всё равно, как и где вы найдёте свой гелиофор. Достанете из-под дивана, куда спрятали в надежде на страховку. Заберёте у перекупщика, которому отдали, чтобы загнать подороже на чёрном рынке. Мне всё равно. Главное - верните его. Иначе ваше дело уйдёт к серым. Завтра же. А вы... - тут Зайнике красноречивым жестом показал, что случится с Крозельчикюсом.
  
  - Но послушайте, - начал было Крозельчикюс, который теперь только понял, к чему ведёт инспектор. - Я не...
  
  - Все так говорят, Крозельчикюс. У меня двадцать три дела в год о краже и утере гелиофоров. Из этих двадцати трёх - одно дело оказывается настоящим грабежом - но это сразу ясно: хозяина в таких случаях непременно убивают. Насмерть, да. Двадцать же потерпевших - такие, как вы - за сутки находят пропажу в самых неожиданных местах.
  
  - А ещё двое?
  
  - Эти упорствуют. И отправляются в распоряжение серых.
  
  
  4.
  
  Пора уже рассказать, как выглядит Крозельчикюс. Не станем прибегать к пошлым приёмам вроде пересказа отражения в зеркале или витрине. Просто вообразите: навстречу вам идёт среднего роста гражданин. Среднего же телосложения и возраста. Как ни стараетесь, вы не можете найти в его образе ничего примечательного. Белоснежная рубашка застёгнута на все пуговицы, туго затянут тёмный галстук. Причёска - аккуратная, с пробором, очки - круглые. Руки Крозельчикюс держит вдоль тела, словно боится ими размахивать. Даже одетый в самый лучший свой клетчатый костюм Крозельчикюс не заставит ваш взгляд задержаться. Вы не просто забудете о нём через минуту - вы никогда не заметите его, если только он не заговорит с вами первый.
  
  Крозельчикюс шёл по улице Йиндржиха Плахты - одинокий и ничтожный, как человек невидимка. Мир сейчас виделся ему чёрной пустотой, в которой существовали три человека и один предмет.
  
  Первым человеком был сам Крозельчикюс. Но не он был центром воображаемого чёрного мира. Там, в центре, разместился бы гелиофор, если бы его не украли, теперь же это место занял холодный сквозняк. Где-то в черноте слева и немного позади прятался образ инспектора Зайнике - воплотивший в себе Закон и Наказание. Где-то в черноте впереди и чуть справа скрылся неизвестный вор с гелиофором подмышкой. Едва Крозельчикюс вспоминал о нём, тотчас непроизвольно начинал осыпать воображаемого вора проклятиями. Мысленно, разумеется. Внешне Крозельчикюс никак не менялся. Даже в крайней точке эмоционального возбуждения он не становился интересным или хотя бы заметным.
  
  Родной город сделался похожим на лабиринт, предназначенный для испытания лабораторных крыс. Мир рушился, и плана на такой случай у Крозельчикюса не было.
  
  Всегда, сколько себя помнил, Крозельчикюс жил по плану. Сперва план этот был в ведении его матушки - женщины суровой, практического склада. После смерти матушки Крозельчикюс взялся планировать будущее самостоятельно, и только счастливая эта привычка выручила Крозельчикюса полгода назад, когда неожиданная находка перевернула его жизнь.
  
  Теперь несложный механизм Крозельчикюса работал по инерции; пока мысленно он переживал аффективную бурю, ноги сами выбирали дорогу, выполняя старый, ненужный уже план - за неимением нового.
  
  Ровно в десять утра Крозельчикюс поднялся по деревянным ступенькам в "Зарадли" - уютное кафе на Плахты, с бланжевыми скатертями на столах веранды и полосатым тентом над витринами, украшенными цитатами из меню.
  
  За угловым столиком, где обычно по утрам сидела Агата, теперь было пусто.
  
  Агата! Необыкновенная девушка. Тончайшей эмоциональной организации - что в деталях отражалось на её одухотворённом лице. Загадочная улыбка полных губ манила Крозельчикюса и обещала ему покой и понимание. Глаза светились мудростью и нежностью. Если бы только Агата оценила его, Крозельчикюса, по достоинству. Если бы только...
  
  Но Крозельчикюс самым бездарным образом упустил единственный шанс привлечь внимание Агаты.
  
  Не зная, как с этим жить, Крозельчикюс заказал крем-карамель и кофей. Он не очень хорошо понимал, зачем явился сюда сейчас, когда жизнь, похоже, стремительно неслась под откос. Крозельчикюс не представлял, где искать гелиофор. Всё, что он мог противопоставить свалившемуся на него несчастью - это давление в груди, спазм в горле и тремор в руках. Октябрь в этом году выдался удивительно тёплым, но Крозельчикюс почувствовал, что замёрз.
  
  Принесли кофей, и Крозельчикюс, прикусив губу, заставил дрожащую руку взять чашку.
  
  - Не возражаете, пан Крозельчикюс? - пропел над ухом мелодичный знакомый голос. Это была Агата. Увидев её, Крозельчикюс неловко вскочил, едва не расплескав кофей на рубашку.
  
  - Конечно, панна Агата, почту за честь.
  
  Глаза Агаты были удивительного цвета - точь-в-точь как прозрачное осеннее небо. И вместе с небом они были богатством, о ценности которого не подозревал никто, даже сама Агата. Только Крозельчикюс мог наслаждаться этой красотой.
  
  - Я почему-то знала, что сегодня встречу вас, пан Крозельчикюс, - с лукавой улыбкой сказала Агата. - Такой хороший день!
  
  И от этих слов сердце Крозельчикюса вспыхнуло тёплым огненным цветком - Крозельчикюс согрелся в одно мгновение, и руки его перестали дрожать. И побледнели мысли о пропавшем гелиофоре и завтрашнем аресте.
  
  И правда, - подумал Крозельчикюс, - такой хороший день!
  
  Агата была девушкой Виташа Бодани, школьного товарища Крозельчикюса. Но однажды она по секрету призналась Крозельчикюсу, что по-настоящему влюбиться сможет только в гелиографиста.
  
  Агата обожала гелиографию. С самым серьёзным видом рассуждала она о достоинствах и недостатках классических композиций и ракурсов, о выборе фокусного расстояния и выдержки, настройке экспозиции. Эти рассуждения её были очаровательно глупы. И в них было столько жизни!
  
  Крозельчикюс не любил гелиографию, но ему нравились гелиофоры и история. Этот маленький парадокс пятнадцать лет назад привёл Крозельчикюса в музей "Дом Нисефора", где он сделал головокружительную карьеру смотрителя архива.
  
  Агата с неподдельным интересом расспрашивала о Нисефоре Ниепце и его опытах, приведших к созданию гелиофора. Крозельчикюс мог рассказать многое: о мучительном поиске гелиораствора; о легендарной первой гелиографии, которая бесследно исчезла вскоре после создания; о передвижных выставках гелиографистов; о Мёренской ярмарке и истоках жёсткого контроля за гелиоискусством...
  
  Ничего этого Крозельчикюс Агате не рассказывал. Когда девушка появлялась рядом, он терял способность выражать свои мысли связно. Да и сами мысли его теряли способность двигаться в нужном направлении. Крозельчикюсу хотелось провалиться под землю от нелепости каждой фразы.
  
  Сделав большой глоток кофею, Крозельчикюс сказал буднично:
  
  - Вообразите, у меня похитили гелиофор.
  
  Агата ахнула. Невольно Крозельчикюс выпрямил спину. Трагическое событие обернулось вдруг поводом для гордости.
  
  - Вероятно, отправлюсь завтра в Штайнграу, - продолжал Крозельчикюс равнодушным тоном. И добавил с улыбкой: - Вы очень рискуете, панна Агата, общаясь теперь с опасным преступником.
  
  Сегодняшний стресс словно что-то сдвинул в Крозельчикюсе. Он совершенно не заикался и сам себе казался интересным и значительным.
  
  - Вам непременно надо всё-всё рассказать Виташу, - уверенно сказала Агата. - Он поможет. Виташ такой славный. Всем помогает. Очень люблю его за это.
  
  Крозельчикюс ревниво нахмурился, слыша такие слова. Но спорить не стал.
  
  
  5.
  
  Квартира Виташа Бодани занимала верхний этаж и мансарду самого высокого здания площади Верхнего рынка.
  
  Виташ был младше Крозельчикюса на пару лет. В школе они не особо приятельствовали, да и теперь их странные отношения держались, кажется, исключительно на интересе Агаты к гелиографии. Собственно, всех отношений - редкие встречи в "Зарадли". Виташ обычно бывал доброжелателен, внимательно выслушивал сбивчивые рассказы о малоизвестных документах, найденных в архиве "Дома Нисефора", непринуждённо шутил и как будто не замечал неуместности Крозельчикюса в их маленьком кружке.
  
  Крозельчикюс полагал Виташа типичным представителем золотой молодёжи - бестолковым и инертным; единственным его достижением было удачно родиться. Этого могло хватить, чтобы спасти невиновного человека из лап Штайнграу, но Крозельчикюс сомневался, что Виташ возьмётся ему помочь. Крозельчикюс пришёл сюда только ради Агаты - быть может, сегодня он видел её в последний раз.
  
  Но теперь, разглядывая дорого и безвкусно обставленный кабинет, Крозельчикюс невольно думал о том, что хозяин этого кабинета мог бы выручить его без особых усилий. Как всякий маленький человек, Крозельчикюс искренне верил в безграничные возможности публичных людей - будто у них имелись специальные рычаги влияния на всё, происходящее в этом мире. Таким публичным человеком был не Виташ Бодани, но его отец - тот самый Карел Бодани, после обличительной статьи которого в "Лидове новины" Штайнграу официально запретил кинетоскоп, и представители Эдисона покинули страну.
  
  Парадокс: именно младший Бодани был владельцем одного из оставшихся в городе частных кинетоскопов и даже после запрета нередко устраивал домашние просмотры. Однажды он и Крозельчикюса приглашал на "Казнь Мариии Шотландской" (рассказывали, что для шокирующих одиннадцати секунд этого фильма Кларк и Эдисон обезглавили настоящую женщину). Крозельчикюс тогда отказался: ему никак нельзя было привлекать к себе внимание серых.
  
  - Я слышал, Виташ имеет отношение к "Спектруму"? - осторожно поинтересовался Крозельчикюс. Они ждали Виташа уже час, но Крозельчикюс не был расстроен: всё это время Агата посвятила ему одному.
  
  - О, так вы знаете? - обрадовалась Агата. - Вам Виташ рассказал?
  
  Крозельчикюс неопределённо пожал плечами, нервно усмехнулся. Агата сделала строгое лицо, погрозила ему пальцем.
  
  - Вы же понимаете, пан Крозельчикюс, что это тайна?
  
  - По сравнению с пропажей гелиофора это пустяк, поверьте.
  
  Значит, Зайнике не обманул. Впрочем, это не имело значения. О "Спектруме" в последнее время говорили много, но исключительно шёпотом - как о единственной реальной оппозиции Штайнграу. "Спектрум" выпускал собственную газету, журналисты которой ловкими булавочными уколами досаждали серым, не давая, однако, поводов для запрета движения. Если все активисты движения были под стать Виташу, то не удивительно, что им так долго позволяли оставаться на плаву.
  
  То ли от скуки, то ли от смущения, Агата взялась наводить порядок: поправила статуэтки на полке, собрала в аккуратную стопку разбросанные книги. Крозельчикюс ревниво отметил, что девушка чувствует себя здесь совершенно свободно. Когда они только пришли, она распорядилась, чтобы принесли кофей, и строго отчитала старого лакея за нерасторопность.
  
  Самому Крозельчикюсу было в этом кабинете крайне неуютно. Виташ, не сознавая того, наполнил мансарду удивительно яркими и болтливыми вещами, которые теперь без стеснения рассматривали Крозельчикюса и подавали ему знаки, настойчиво напоминая о его душевной хвори. Ужасно несвоевременно. Крозельчикюс старался не смотреть по сторонам.
  
  - Виташ, всё-таки удивительный. Сколько раз предлагала я ему повесить на стену гелиографии - что-нибудь из работ Люмьеров, например... - Агата указала на стену, увешанную квадратными картинками в рамках. Крозельчикюс старался не смотреть в ту сторону, вместо этого принялся придирчиво изучать носки собственных ботинок. Агата продолжала:
  
  - Но нет, он упёрся в эти сизые квадраты, ни за что не хочет их менять. Его друг, Казимир... Вы знаете Казимира? Он утверждает, что можно научиться отличать один такой квадрат от другого. Что они разные, представляете? Это, разумеется, только глупые выдумки супрематистов.
  
  Последнее слово Агата произнесла презрительно, точно говорила о чём-то неприличном.
  
  - Думаю, пан Крозельчикюс с тобой не согласится, - слова эти сопроводились надрывным скрипом ступенек: по лестнице поднимался Виташ Бодани.
  
  
  6.
  
  Виташ Бодани сказал:
  
  - Крозельчикюс. Вам несказанно повезло. Я знаю парня, который знает другого парня, который что-то слышал про вашу пропажу. И этот третий - вы следите за моей мыслью, Крозельчикюс? - этот третий готов вернуть вам ммм... вашу собственность взамен на небольшую услугу.
  
  Крозельчикюс непонимающе уставился на Виташа.
  
  - Я не очень понял вас, Виташ, - медленно сказал Крозельчикюс, пытаясь подобрать слова. В голове его случились мельтешение и хаос. Мысли отказывались становиться словами, пихались, роптали, выталкивали друг друга вперёд. - Парень, который знает другого парня, который - что?
  
  Виташ склонился над Крозельчикюсом.
  
  - Бросьте это, Крозельчикюс. Бросьте. Я вижу, что мы преотлично друг друга понимаем.
  
  Крозельчикюс отвёл глаза. Ещё секунду назад он надеялся, что понял Виташа неправильно.
  
  - Какого рода услуга требуется вашему парню? - Крозельчикюсу трудно далась эта фраза, горло будто спазмом сдавило, а руки, даже упёртые в колени, продолжали ходить ходуном.
  
  - Не моему, Крозельчикюс! - очень искренне возмутился Виташ. - Да если бы это был мой парень, я бы тотчас вернул вам утерянное. Мы же свои люди, Крозельчикюс! Нет-нет, тот пан совершенно незнакомый. Можно сказать, прохожий. Знаете, как бывает? Вы обронили, он нашёл.
  
  - В моей квартире?
  
  - Почём я знаю? Я не вдавался в детали, я просто передаю информацию, полезную вам. Моему другу. Или мы не друзья, Крозельчикюс?
  
  Виташ налил себе виски в стакан и стал пить короткими глотками. Крозельчикюсу не предложил.
  
  Крозельчикюс с минуту молча следил за танцем пылинок в солнечном свете. Потом небрежно перевёл взгляд на стену, увешанную рамками с цветными квадратами внутри - работами супрематистов (тоже, кстати, запрещённых). Некоторые цвета были просто шокирующими... Крозельчикюс неимоверным усилием воли отвернулся. Дальше - стеллаж с книгами - до потолка; рабочий стол (туда лучше не смотреть), кресло-качалка (встревоженный скрип), барный шкаф. Виташ.
  
  Нисефор тебя дери, думал Крозельчикюс, глядя на Виташа. Тот был невозмутим, во взгляде - искренняя забота о друге. А на деле... Мелкий вор и шантажист. Но как держится! Будто действительно хочет помочь Крозельчикюсу, а не скидывает в пропасть.
  
  - Этому парню... - Виташ, решив, что выдержал нужную паузу, продолжил, - назовём его Игрек... Игреку нужна безделица, в сущности...
  
  - Да не томите же, Виташ, - нетерпеливо простонал Крозельчикюс. - Мне, откровенно говоря, даже интересно, что может понадобиться Иксу, Игреку и прочим Зедам от обыкновенного смотрителя музейного архива.
  
  - Потерянная гелиография, - скороговоркой выпалил Виташ и запил эти слова огромным глотком виски.
  
  Крозельчикюс медленно, с расстановкой, спросил:
  
  - Вы. С ума. Сошли. Виташ?
  
  Крозельчикюс успокоился вдруг, руки и голос вновь его слушались, мысли выстроились в параллельные шеренги, мир стал прост. Он поднялся, поправил очки, немного рассеяно огляделся - не оставил ли здесь своих вещей? - и, не говоря более ни слова, двинулся к лестнице.
  
  - Эй, вы куда, Крозельчикюс? А как же гелиофор?
  
  - Вы хотели сказать, моя собственность?
  
  Виташ резко пересёк комнату и преградил Крозельчикюсу путь.
  
  - Я хочу сказать - ваша свобода, Крозельчикюс. Она не дорога вам?
  
  - Дорога. Как память. Но жизнь дороже. Выпустите меня, Виташ.
  
  - Если вы уйдёте, то завтра ваш гелиофор найдёт какая-нибудь милая старушка и сдаст хвостам. - Виташ достал папиросу, не спеша прикурил, затянулся, выпустил дым. - И все двенадцать пластинок будут отсняты. Запрещёнными кадрами, Крозельчикюс.
  
  Крозельчикюс, не глядя на Виташа, подошёл к бару, налил себе полстакана виски и залпом выпил. Закашлялся.
  
  - Папиросу? - участливо спросил Виташ.
  
  Крозельчикюс сказал:
  
  - Положим, вам удался ваш шантаж. Я испугался и решил вам помочь. Но Виташ, сами подумайте - где я возьму вам потерянную гелиографию? Потерянную, Виташ! Это значит, что её нет. Испарилась. Исчезла.
  
  Виташ подошёл к Крозельчикюсу, стал рядом, у окна.
  
  - Одна птичка на хвосте принесла, что гелиография у вас, - доверительно сообщил он. - Или - вы знаете, где этот снимок найти. И если птичка ошиблась - вам же хуже.
  
  Виташ распахнул окно, и вместе с порывом ветра и запахом осени в комнату ворвались звуки улицы: клаксоны автомобилей, шелест деревьев, шум городской толпы, воркование голубей.
  
  
  7.
  
  История гелиографии началась не сто лет назад, а ещё на двенадцать лет раньше, когда эксперименты Нисефора Ниепце с закреплением гелиоизображений впервые увенчались успехом. О первой гелиографии сохранилось мало сведений. Снимок был сделан с помощью особого гелиораствора, описания которого в дневниках Ниепце нет. Не существует ни одного документального подтверждения, что Нисефор сделал ещё хотя бы одну гелиографию с помощью того же раствора.
  
  Зато о Мёренской ярмарке известно многое. В те дни в столицу съехались тысячи зевак. Сотни из них пришли поглазеть на диорамы Ниепце - чудо привычное - и заодно бросали взгляд на новейшую работу мастера. Маленькую, шесть на восемь сантиметров, картинку с диковинным названием - гелиография.
  
  - А правду рассказывают, что она проклята? - Агата легко прикоснулась к руке Крозельчикюса. Сердце его мгновенно выпрыгнуло куда-то в горло и застряло там, мешая дышать.
  
  - Прошу прощения? - прохрипел Крозельчикюс.
  
  - Первая гелиография. Говорят, у того, кто на неё посмотрит, выпадают глаза...
  
  - О. Нет, конечно, нет. Ерунда, бабушкины сказки.
  
  Крозельчикюс поёжился. Желание оглянуться и убедиться, что за ними не следует отряд хвостов в одинаковых касторовых костюмах, ощутимо жгло изнутри, как физиологическая потребность. Вроде голода.
  
  Они шли по Радничке в сторону Старой ратуши, рядом с которой помещался музей "Дом Нисефора". При других обстоятельствах Крозельчикюс был бы совершенно счастлив. План его, пусть кривой дорожкой, привёл к нужному результату: Агата была рядом. Но цена такого счастья Крозельчикюса решительно не устраивала. Авантюра, в которую тянул его коварный Виташ, никак не должна была зацепить эту невинную девушку.
  
  Невдалеке от музея помещался газетный киоск. Крозельчикюс остановился рядом с ним, чтобы незаметно осмотреться.
  
  Конечно, никаких хвостов позади не было. По пустынной серой мостовой ветер гонял пожухлые кленовые листья. Но Крозельчикюса не отпускало тревожное чувство, что улица полна тайных соглядатаев, которые только и ждут момента, чтобы уличить преступников.
  
  Юноша в потрёпанной федоре прошёл мимо, окинув Крозельчикюса и Агату равнодушным взглядом. Равнодушным ли? Нескладная дамочка у соседнего дома изучала список жильцов. Подозрительно.
  
  - Что пан хочет? Вечернюю "Лидове"? Папиросы, табак? - противным голосом поинтересовался старик-киоскёр. Крозельчикюс спохватился, ткнул пальцем в первую попавшуюся пачку папирос.
  
  Наклонился к Агате и зашептал:
  
  - Панна Агата, не нужна вам эта махинация. Останьтесь.
  
  Агата испуганно оглянулась. По противоположной стороне улице медленно шёл Виташ, искусно делая вид, что совершенно не интересуется Крозельчикюсом и Агатой.
  
  - Простите меня, пан Крозельчикюс, что посоветовала вам обратиться к нему, - ответила Агата. - У меня и мысли не было... что Виташ... Я так хотела помочь! И теперь не оставлю вас! Не смейте перечить.
  
  Холодной своей ладошкой Агата сжала запястье Крозельчикюса, и тот замер в блаженстве. Пусть завтра смерть. Теперь не страшно.
  
  - Шесть гелеров, - напомнил о себе киоскёр.
  
  Крозельчикюс поспешно дал ему несколько монет и машинально спрятал в карман ненужные папиросы.
  
  "Дом Нисефора", как и большинство музеев, в понедельник не работал, а мрачно дремал серыми стенами в компании усатого сторожа.
  
  Этот дом не был родным для Ниепце. Это была его тюрьма.
  
  Нисефора заперли здесь почти сразу, после дознания по делу о мёренской чуме. И ему ещё повезло. Остальные жертвы первой гелиографии, в том числе и жена Ниепце, закончили свои дни в карцерах Богнице, где их до смерти лечили кровопусканиями, слабительными, опием, чемерицей и ледяной водой. Ниепце не лечили. Почти. Но ему долгих двенадцать лет пришлось трудиться в этих стенах - на благо общества.
  
  "Дом Нисефора" правильнее было бы назвать музеем славы Штайнграу. Это был памятник нечеловеческой изворотливости основателей серого департамента. Открытие Ниепце, обернувшееся мёренской чумой, для Шейнграу стало лестницей к власти; никчёмная лаборатория при Богнице превратилась в структуру, контролирующую весь Мёрен.
  
  В Штейнграу хотели от Нисефора много, но добились только изобретения безопасной гелиографии, развитие и распространение которой серые с тех пор чутко и бдительно сдерживали. Всякое новшество, хоть бы и косвенно связанное с опасной наукой офтальмологией, тщательно обнюхивали специальные люди из патентного ведомства Штейнграу и, как правило, запрещали.
  
  Было совсем уже темно, когда Агата приостановились у запертых ворот "Дома Нисефора". Крозельчикюс же решительно прошёл мимо, прошипев только:
  
  - Не сюда.
  
  Он двинулся вдоль чугунной ограды, заросшей плющом, и повернул за угол. Здесь Крозельчикюса нагнал Виташ, ухватил за плечо.
  
  - Без фокусов, дружище. Вы куда собрались?
  
  - Пан Бодани, - сказал Крозельчикюс, оглядываясь, - оставимте панну Агату здесь. Незачем впутывать её в грязное дело.
  
  Неслышно подошла Агата.
  
  - Я иду с вами, и это не обсуждается, - в её голосе прозвучали металлические нотки. Виташ и Крозельчикюс переглянулись.
  
  - Крозельчикюс, вы неправы насчёт грязного дела, - горячо зашептал Виташ. - Я не всё могу рассказать, но поверьте, вы оказываете "Спектруму" неоценимую услугу.
  
  - Думаете, меня впечатляют ваши детские игры в политику? - Крозельчикюс скептически поднял бровь. Отодвинул рукой заросли плюща и сказал: - Прошу.
  
  Следуя привычке хранить и систематизировать не только музейные экспонаты, но и любую информацию об окружающем мире, Крозельчикюс давно приметил место в ограде, где расположенные достаточно широко прутья решётки позволяли забраться на территорию музея в обход ворот и сторожки охраны.
  
  - Вы недооцениваете "Спектрум". Знаете ли вы, какую библиотеку по теме человеческого зрения нам удалось собрать? - в голосе Виташа звучал неподдельный фанатизм. - Я намедни читал научный труд некоего Яна Далтона - это удивительно, что он пишет...
  
  - Впервые слышу это имя.
  
  - Уж об этом в Штайнграу побеспокоились. А о Менделе вы слышали? Гениальный учёный, светило. Сгинул в Богнице вслед за Далтоном.
  
  - Ваши учёные были душевнобольными?
  
  - Они позволили себе сомнение.
  
  Крозельчикюс достал часы из жилетного кармашка. Семнадцать пятнадцать.
  
  - У нас не более получаса, - сказал он. - Поторопимся.
  
  Три тени, крадучись, проскользнули через сад к чёрному ходу, каким обыкновенно пользовались только технические сотрудники музея. Пропустив Виташа и Агату вперёд, Крозельчикюс задержался. В шелесте деревьев и шуме ветра ему почудились тревожные знаки. И дверь скрипела как-то не так. Предупреждающе. За изгородью как будто мелькнул свет фонаря.
  
  Крозельчикюс мысленно посчитал до тринадцати и захлопнул за собой дверь.
  
  
  8.
  
  Почувствовав знакомый запах щёлочи, которым пропитано было всё здание музея, Крозельчикюс немного успокоился.
  
  Виташ успел уже зажечь лампу и уйти по коридору далеко вперёд, Крозельчикюс двинулся за ним, ориентируясь на пятно света.
  
  - Стойте, пан Крозельчикюс! - тревожно прошептал где-то рядом голос Агаты. - У меня плохое предчувствие. Не пойдём туда.
  
  - То есть как - не пойдём? - занервничал Крозельчикюс. Теперь и его накрыло плохим предчувствием, да так, что он счёл за лучшее прислониться к стене. Агата взяла его за руку.
  
  Тотчас раздался хлопок выстрела, крик, потом где-то впереди послышалось эхо голосов и шагов.
  
  - Западня, - сдавленно прошептала Агата. - Что делать, пан Крозельчикюс?
  
  Такого поворота событий Крозельчикюс никак не ожидал.
  
  Разве мог он решить - что делать? Впасть в ступор и мелко дрожать, пока голоса и шаги не доберутся сюда? Потерять сознание от избытка чувств? Забиться в угол и не дышать?
  
  Но прохладная маленькая ладонь сжимала его руку, и Крозельчикюс мужественным шёпотом сказал:
  
  - Уходите, панна Агата. Я задержу их.
  
  Агата напряглась, впилась в его ладонь ногтями так, что, кажется, пошла кровь.
  
  - Я боюсь, Станислас. Не оставляйте меня.
  
  Никто не звал его по имени уже пятнадцать лет, с тех пор, как умерла матушка.
  
  Крозельчикюс решительно распахнул дверь и вывел Агату наружу.
  
  Кажется, здесь никто их не ждал.
  
  На полпути к ограде Агата резко остановилась. Крозельчикюс едва не упал от неожиданности.
  
  - А как же вы теперь вернёте свой гелиофор? - спросила Агата.- Ведь гелиография осталась в музее...
  
  - Пойдёмте, панна Агата, не стойте тут, - зашипел Крозельчикюс.
  
  - Нет! - почти закричала Агата. - Немедленно возвращаемся! Пан Крозельчикюс!
  
  Крозельчикюс затравленно оглянулся. Ни сторожа, ни хвостов он пока не заметил, но был уверен, что с минуты на минуту они явятся сюда.
  
  - Агаточка, миленькая, позвольте вывести вас отсюда. После поговорим.
  
  - Но я не хочу, чтобы вас арестовали серые, - Агата почти плакала. Крозельчикюс растрогано улыбнулся.
  
  - Ну, раз не хотите, значит, не арестуют. Как бы то ни было, возвращаться в музей нам незачем. Первой гелиографии там нет, - Крозельчикюс машинально поправил очки.
  
  - Как так? - Агата привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть лицо Крозельчикюса. - Зачем же мы сюда пришли?
  
  - Откровенно говоря, я рассчитывал отдать Виташу одну из достаточно старых, но самых обыкновенных гелиографий. Что-то из первых тюремных экспериментов Ниепце с обыкновенным раствором, каким мы пользуемся до сих пор. Настоящая первая гелиография давно хранится у меня дома.
  
  
  9.
  
  Крозельчикюс любил свой дом. Но только полгода назад, когда Крозельчикюс случайно нашёл в архиве музея ту самую гелиографию и через сто с лишним лет сделался новой жертвой мёренской чумы, он смог, наконец, по достоинству оценить красоту и гармонию дома и научился как следует понимать его.
  
  Сейчас дом был встревожен. Стены почти кричали, стёкла в окнах держались на грани истерики. Фарфоровые бинтуронги на каминной полке зыркали мрачно и дёргали усами.
  
  Крозельчикюс прикрыл за собой дверь. Агата, то ли почувствовав настрой дома, то ли по иной причине, была непривычно молчалива. Даже, как показалось Крозельчикюсу, несколько напряжена.
  
  Крозельчикюс снял со стены гелиографию, висевшую рядом с изображением чёрного индийского элефанта. Это было простенький кадр - бульвар, дома, деревья, чёрное небо. Специалист без труда узнал бы вид, открывающийся на Радничку из "Дома Нисефора".
  
  - Неужели это она? - жадно спросила Агата.
  
  - Почти, - усмехнулся Крозельчикюс. Он отогнул крепления и убрал задник рамки. Бережно достал металлическую пластинку, передал её Агате, перевернув другой стороной. - Не знаю, как Ниепце сберёг эту гелиографию во время ареста, но позже он просто воспользовался ею снова. Видите: с одной стороны пластины - вид из окна, а с другой... Я нашёл этот снимок в альбоме среди десятка таких же.
  
  - Но она... пустая, - разочарованно сказала Агата.
  
  - Поднесите к свету... Вот так. И чуть поверните, - Крозельчикюс своей рукой помог Агате повернуть гелиографию как следует.
  
  Крозельчикюс в который раз изумился, как красива и настолько же печальна женщина, запечатлённая на этом снимке.
  
  - Почему Ниепце всё-таки не уничтожил снимок? После всего... - спросила Агата.
  
  - Это портрет его жены. Он любил её. - Крозельчикюс переставил лампу к краю стола, чтобы Агата могла удобно устроиться на стуле и рассмотреть изображение.
  
  За лампой протянулась едва заметная дорожка пролитого керосина. Крозельчикюс отошёл в тень.
  
  Агата всмотрелась в гелиографию. Ахнула, зажмурилась.
  
  - Я... не понимаю, - сказала она. - Что-то не так в этой... Она как будто... громкая? Мне больно смотреть.
  
  - Это называется цвет. Не бойтесь. Больно только в первый раз. Вы будете плохо видеть - недолго. Может быть, полчаса. Зато потом... - Крозельчикюс запнулся, продолжил совсем тихо: - Вы могли просто попросить, панна Агата, - ему очень трудно дались эти слова, спокойствие вновь покинуло Крозельчикюса, голос дрожал.
  
  Агата резко поднялась и, не выпуская гелиографию из рук, сделала несколько неуверенных шагов в сторону двери. Остановилась.
  
  - Что вы имеете в виду, пан Крозельчикюс?
  
  - Я отдал бы вам свою жизнь.
  
  Агата шумно выдохнула, помолчала несколько мгновений (Крозельчикюс успел мысленно сосчитать до девяти), словно обдумывая что-то. За эти мгновения внешность её изменилась удивительно, как будто Агата с облегчением сняла, наконец, маску глупой девочки. И стала... кем?
  
  - Вы не отдали бы, - презрительно сказала она. - Эта гелиография у вас уже несколько месяцев, и вам не пришло в голову даже показать её мне.
  
  - Это опасная вещь, милая Агата. Практически приговор. Впрочем, вам ли я буду это рассказывать, серая вы моя.
  
  Агата нахмурилась.
  
  - Давно знаете?
  
  - Узнал - только что. Заподозрил в музее.
  
  Бинтуронги с камина смотрели укоризненно. Крозельчикюс нашёл в себе силы приблизиться к Агате, чтобы ещё раз - на прощанье - заглянуть в её глаза.
  
  - Я только не понимаю, зачем вы подставили Виташа, - сказал он. - Ведь это вы - та самая птичка, которую он упомянул. Вы рассказали ему и про мой гелиофор, и про эту гелиографию. Агата повернула голову на его голос. Усмехнулась.
  
  - Ну как же, это как раз очень просто. И элегантно, я считаю. Мой подарок Штайнграу на прощанье. Глава "Спектрума" пойман с поличным при попытке кражи из музея Ниепце. Наконец, есть повод прижать гадёнышей. И серые отвлекутся на это лакомство, пока я буду искать покупателя. Как в шахматах, Крозельчикюс. Вы играете в шахматы? Одним ходом убить двух зайцев. Раз-раз, и в дамки, - сказав это, Агата направилась к двери, безошибочно определив направление.
  
  - Вы, наверное, имеете в виду шашки, дорогая? - этот вопрос прозвучал одновременно с выстрелом.
  
  У двери стоял инспектор Зайнике всё в том же полосатом пальто и кепке. В руке его дымился револьвер.
  
  
  10.
  
  Зайнике поставил гелиофор на бюро, а сам прошёл к креслу, стараясь не смотреть на гелиографию, выпавшую из рук Агаты. Достал свою ужасную трубку цвета молодой зелени. Продемонстрировал её Крозельчикюсу.
  
  - Вы ведь видите цвет, правда, Крозельчикюс?
  
  Крозельчикюс кивнул машинально. Отвернулся к Агате. Та сидела, криво прислонившись к столу, недоверчиво смотрела на свою блузку, пропитавшуюся кровью. Крозельчикюс опустился на колени рядом с ней, взял за руку. Рука была пронзительно холодной.
  
  - Кровь. Она как...что? Как... - едва слышно прошептала Агата, но не закончила фразу. Крозельчикюс каким-то специальным чувством понял: Агата умерла.
  
  - Как закат, - хрипло сказал Крозельчикюс.
  
  Мир остановился. Крозельчикюс вообразил, что замерли световые лучи в плену линз и скрипят, неспособные вырваться, - как если бы кто-то назойливо водил железом по стеклу. Что-то мешало свету двигаться дальше. Что-то мешало Крозельчикюсу дышать.
  
  - Только не нужно убиваться, Крозельчикюс, - грубо сказал Зайнике. И в этой грубости Крозельчикюсу почудилась попытка оправдаться.
  
  Сквозь приоткрытую форточку слышно было, как на улице жужжит гидравлическая машина и поёт сверчок. Эти два звука сливались в одну, такую привычную и уютную мелодию. Крозельчикюс помимо воли прислушался к ней, полагая различить новые ноты: перешёптывания, хриплое дыхание, шаги. Звуки засады.
  
  Но там были только сверчок и гидравлическая машина.
  
  - А ведь вы тут один, Зайнике или как-вас-там, - сказал Крозельчикюс.
  
  Зайнике не ответил. Он набил трубку и теперь с явным удовольствием курил.
  
  Крозельчикюс чувствовал себя престранно: кажется, впервые в жизни он ничего не боялся. Как будто всё самое страшное уже случилось. И выжгло его изнутри.
  
  Крозельчикюс подошёл к камину. Полосатые бинтуронги выстроились в ряд. Они смотрели на Крозельчикюса мрачно, но одобрительно. Искоса глянул Крозельчикюс влево и такой же одобрительный, полный нехорошей решимости вид заметил у керосиновой лампы.
  
  Легко поднял тело Агаты, аккуратно уложил на стол рядом с керосинкой.
  
  Зайнике с любопытством следил за его действиями, но ничего не предпринимал.
  
  - У меня револьвер, Крозельчикюс, - только напомнил он.
  
  - Так стреляйте, - спокойно ответил Крозельчикюс.
  
  - Вы нездоровы, Крозельчикюс. Мёренская чума - не шутка. Вас вылечат.
  
  - В Богнице?
  
  - Медицина не стоит на месте. Есть...
  
  - Зайнике, почему вы один? - перебил Крозельчикюс. - Не всё так гладко в сером департаменте, да? Подкрепление задерживается? Наверное, празднуют там арест Виташа.
  
  У Крозельчикюса не было плана. Он импровизировал, и ему это нравилось.
  
  Крозельчикюс убрал бинтуронгов с каминной полки в карман. Взял в руки справочник Ниепце. Никчёмная книга, если подумать. Будто Крозельчикюс не разберётся сам, какую композицию выбрать для гелиографии. Он положил справочник на стол. Пусть хоть раз послужит для пользы дела.
  
  - А ведь я несколько месяцев действительно полагал себя душевнобольным. Один против вселенной... Это, знаете, бодрит, - Крозельчикюс поднял с пола гелиографию. - Я был неправ, Зайнике. Вы слишком нервничаете, слишком боитесь меня.
  
  - Чего вы хотите, Крозельчикюс? Штайнграу обеспечит вас всем. Признаюсь по секрету, вы нужны нам.
  
  - Чего я хочу... Например, увидеть, какого цвета море. Увидеть мир, который вы украли.
  
  Зайнике попытался привстать, но отчего-то у него не получилось. Он принялся ёрзать в кресле, стараясь делать это незаметно для Крозельчикюса.
  
  - Вы утеряли способность рассуждать здраво. Болезнь прогрессирует. Не останови мы мёренскую чуму сто лет назад, мир погряз бы в войнах и хаосе! Забудьте о тихой Европе, забудьте о сильном Мёрене, - Крозельчикюс не слушал его, а слушал скрип половиц, и чувствовал в нём слова прощания. Дом знал, чем закончится эта ночь. - Вам не интересно, Крозельчикюс?
  
  - Пропаганды мне довольно по радио. Но мне вот что интересно: почему вы не стреляете?
  
  - Мне незачем убивать вас. Вы симпатичны мне, Крозельчикюс. Только прекратите, пожалуйста, эти метания по комнате...
  
  - А вы остановите меня, - Крозельчикюс оглядел комнату. Всё ему тут было дорого, но иногда приходится расставаться и с самым дорогим.
  
  Крозельчикюс достал папиросы, которые купил в киоске рядом с музеем. Теперь только он разглядел, что на пачке изображена была девица, удивительно похожая на Агату. В руках она держала поднос с грушами. Девушка печально подмигнула Крозельчикюсу.
  
  Он похлопал себя по карманам. Обернулся к Зайнике:
  
  - Могу я попросить у вас спички?
  
  - Так-то лучше! - одобрительно сказал Зайнике. - Покурите, успокойтесь. Только не подходите ближе! Я брошу вам коробок.
  
  Поймав спички, Крозельчикюс тотчас спрятал папиросы в карман и сказал:
  
  - Карандаш, огонь, вода, карма-барма, цу-е-фа.
  
  Зайнике с подозрительным прищуром следил за тем, как Крозельчикюс зажигает спичку.
  
  - Что вы делаете, Крозельчикюс? Немедленно курите!
  
  - Извините, Зайнике. Не люблю это дело, - Крозельчикюс бросил спичку на стол, туда, где на пропитанной керосином скатерти лежало тело Агаты. - Прощайте, Зайнике. Жаль, вы не способны оценить, как красиво сейчас здесь будет.
  
  - Стойте, Крозельчикюс! - инспектор направил на Крозельчикюса револьвер. Это был не какой-нибудь легкомысленный "кобольт", а мудрый надёжный "маузер"; дуло его смотрело печально и строго.
  
  - Очень хорошо, - сказал Крозельчикюс, снимая очки и убирая их в нагрудный карман. - Если вы правы, и я болен... Если мир только кажется мне не таким, каким видите его вы, то револьвер выстрелит, и мы умрём здесь вместе. Если прав я, и неодобрение револьвером вашей серой деятельности - не странные фантазии воспалённого мозга, а реальный факт, то будет осечка. Стреляйте.
  
  Стол, справочник Ниепце и Агата почти мгновенно превратились в пламя. Огонь уже тянулся к шторам и ковру. Крозельчикюс поднял гелиографию, подхватил с бюро гелиофор и, не удержавшись, обернулся, чтобы подмигнуть креслу, в котором сидел побагровевший инспектор, и револьверу в руке Зайнике.
  
  Инспектор так и не выстрелил.
  
  Крозельчикюс вышел и не видел уже, как беспомощно Зайнике бился в крепких объятиях кресла, одной маленькой пружиной, зацепившегося за ремень инспектора. Как, отбросив револьвер, пытался Зайнике дотащить кресло к двери, но не смог справиться с силой притяжения пола, удерживающей громадину на месте.
  
  Зато Крозельчикюс слышал, как взрываются патроны, до которых добрался голодный огонь.
  
  Крозельчикюс пересёк улицу и обернулся. Дом пылал. Пламя пожирало его яростно и жадно. Достойный погребальный костёр для Агаты. Прощай, дом.
  
  Крозельчикюс разложил штатив, установил гелиофор. На крышку усадил фарфоровых бинтуронгов, которых достал из кармана, - пусть тоже полюбуются.
  
  Крозельчикюс немного волновался: это был его первый кадр.
  
http://k-a-teryna.blogspot.ru/

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"