Аннотация: Небольшая повесть в письмах о жизни начала 90-ых с точки зрения молодого католика
Русские письма
Предисловие
Kszysiu, oto wlasnie te listy z Rosji, o ktorych Cie mowilem. Kazimierz prowadzil rekolekcje latem 1992 w parafii sw. Rocha w Hermanowce, jak to zawsze bywa. Bylo tam dwoch rosyjskich rodzin - malzenstwo z Bielgorodu i Buszniewy z Moskwy: Aleksander, Aleksandra i dwojka dzieci, jak mowi Helena, rodzina bardzo mila i otwarta. Aleksander - naukowiec, biolog, za niedlugo sie nawrocony, mial szczerzy i gleboki impuls wiary, troche mowil po polsku. Jego zona lekarzem, raczej agnostykiem, rozumna i ironiczna mloda pani, ktora przyjechala tylko dla towarzystwa razem z mezem, najpierw byla troche napiata. Kazimierz dawal swiadectwo o nawroceniu serca, mowil o przykladzie bogatego mlodzienca, ktory nie mogl odpowiedziec na wezwanie Chrystusa, o mozliwosci duchownej biady, ktora Pan Bog otwiera jako studnie zywej wody w relacjach malzenskich - no wiesz ten jego ulubiony temat. Aleksander nagle zaczal mu sprzeciwiac sie, goraco dyskutowac. Wieczorem oni sie spotkali u Heleny i rozmawiali przez cala noc. I tak to sie od tego trwalo. Najpierw Helena nie byla z tego zadowolona, ale potem Kazimierz pozwal Aleksandre na spacer wokol kosciola, czytal dla niej wiersze rosyjskie, ukrainskie i polskie, po czym tez zaczela przychodzic na spotkania polnocne, najczesciej sluchala bogoslowskich rozmow, ale tez i sama rozmawiala z Helena po ukrainsku - okazalo sie, ze pochodzi z Czerkas na Ukrainie. Helena prawie rozkwitala sie, a kiedy Sasza wyleczyla jej noge, przyjela ich jako swoja rodzine - wieczorem karmila szynka, rano przynosila swieze mleko, robila pierogi ruskie. Kazimierz mowil, ze bardzo roztyl sie tym latem, dlatego ze za duzo jadl... Chyba brzmi prawdopodobnie, jezeli pamietac o przyzwyczajeniu naszego Kazika chaotycznie zakasywac podczas dyskusji. Wiec zdaje sie, ze wtedy znalazl sobie rozmowce wedlug swego temperamentu. Potem zaczeli pisac do siebie i tak to sie trwalo kolo poltora lat. Szkoda, ze nie znalazlem zadnego listu Kazimierza, nawet na brodno napisanego. Listy Aleksandra Buszniewa takze nie sa pelne, ni dobrze datowane, ale skladaja sie w jakas kolejnosc i sa moim zdaniem bardzo interesujace. Rozbieralem archiwum Kazimierza w 1998. Ostatni list zdaniem Heleny odnosi sie do 1993. Minelo 15 lat. Jezeli znajdziesz Buszniewa w Moskwie, zapytaj go o zezwoleniu wydania tych listow w Polskiej - byloby to sprawa pamieci naszego Kazimierza. W kazdym razie masz ich przeczytac jako ksiadz sluzajacy w Kosciele Katolickim w Rosji.
Pozdrawiam
Andrzej
Кшиштоф, вот, русские письма, о которых я говорил. Казимир проводил летние реколлекции в приходе святого Роха летом 92 года, как обычно в Херманувке. Были две русские семьи, - пара из Белгорода и москвичи Бушневы, Александр и Александра с двумя детьми. По словам Хелены оба очень открытые, симпатичные. Александр ученый, биолог, недавно обращенный, с искренним глубоким импульсом веры, немного говорил по-польски. Александра, врач, скорее агностик, умная, ироничная молодая женщина, которая приехала "за компанию" с мужем, сначала держалась настороженно. Казимир давал свидетельство об обращении сердца, привел пример богатого юноши, который не мог ответить на призыв Христа, говорил о способности духовной нищеты, которую Бог открывает, словно колодец живой воды в отношениях супругов,- знаешь эту любимую его тему. Александр, неожиданно, принялся ему возражать, горячо заспорил. Вечером они встретились у Хелены и просидели всю ночь. Так, потом и повелось. Хелена, гнала их, ругалась, тогда Казимир, позвал Александру погулять с ним вокруг храма, почитал ей русские, украинские и польские стихи, и она, также стала приходить, сидела, слушала богословские диалоги, но и говорила с Хеленой по украински; она оказалась родом с Черкасс. Хелена расцвела, потом еще Саша вылечила ей ногу, совсем, приняла их по-родственному, кормила на ночь окороком, поила утром парным молоком, лепила вареники. Казимир, говорил, что сильно поправился тем летом, потому что ужасно много ел... Звучит правдоподобно, ввиду привычки нашего Казимира хаотично закусывать в спорах. Итак, по-видимому, он нашел, тогда собеседника по своему темпераменту. Позже появилась переписка и продолжалась около полутора лет. К сожалению я не нашел ни одного даже чернового автографа Казимира. Корпус писем Александра Бушнева, также неполон, фрагментарен, не имеет точного датирования, тем не менее, укладывается в некоторую последовательность, и в целом, на мой взгляд, интересен. Я разбирал архив Казимира в 98 году. Последнее письмо Хелена датирует 93 годом. Прошло 15 лет. Если удастся разыскать Бушнева, попроси у него разрешения издать эти письма в Польше,- это была бы память о Казимире. В любом случае тебе их нужно прочесть как священнику, работающему в католической церкви в России.
Анджей.
Здравствуй, Казимир. Слава Иисусу Христу!
Вот уже месяц, как мы вернулись из Польши. Ну что! Наша повседневная жизнь суматошная, приземленная и чрезвычайная навалилась уже в полной мере и затре-бовала властно наши души - как ждала! Дни мои разобраны по часам, а то и по ми-нутам - слава Богу, есть ночи. Я просыпаюсь легко, без будильника, но нелегко встаю - поднимаю себя скорее с насилием, чем с усилием, преодолевая немалый ропот, видимо, молодого еще организма - машу руками-ногами, суюсь под душ, потом молюсь, читаю Слово, понемногу откликаюсь, начинаю соображать, прихожу в се-бя. Процедура эта, по грехам моим, долгая, кропотливая, но, слава Богу, плодотворная, - душа пробуждается, подбираю мысли-чувства и вспоминаю уже полным весом - дом на краю скошенного поля, утренний розовый туман. Хелена ходит по двору, гремит посудой, ругает "злыдня" Барсика, что трется, задрав хвост под но-гами, ласково отвечает корове, а мы с тобой - усталые, взволнованные - говорим, говорим про грехи и спасение, про Израиль и Церковь, про Россию, Польшу и Ев-ропу...
Да, но я буду рассказывать по порядку...
Витек довез нас благополучно. Переночевали у них, утром Саша с Эвой упаковали практически все! Соорудили три коробки на трех тележках для взрослых и Анютке также приладили рюкзачок на спину... Анютка в коротких джинсиках, в цветных кроссовках, со значком Марии на груди и с серьезнейшим видом! Остальные в виде навьюченных перуанских носильщиков, о которых ты рассказывал, погрузились в электричку и более-менее удачно миновали государственную границу.
Поезд в Гродно уже стоял на платформе, В кассах билетов не было, люди толпи-лись в надежде схватить какой-нибудь возврат. Я отошел в сторону помолиться "Крулеве Польской", смотрю, направляется ко мне маленькая бесцветная женщина и предлагает три билета в плацкартный вагон. Я даже не удивился сильно. Поспешил расплатиться, пока народ не набежал, оглянулся - её уже нет, как исчезла!
Саша узнала, обрадовалась, просияла; дети запрыгали! Отправил их в туалет и за водой. Было очень жарко. Минут за десять до отправления полезли в раскаленный, заполненный вагон и обнаружили на наших местах двух женщин с неимоверным количеством багажа. Я их попробовал подвинуть, они мне показали свои билеты и отправили к проводнику. В вагоне вонь, духота ужасная. Мы со своими тележками перегородили проход. Пока я ходил, Анютку вырвало... Саша тем временем рас-смотрела билеты наших "двойников" и обнаружила, что у них места на другой поезд. Они, оказывается, врут внаглую, потом, уличенные, нам говорят: "Мы уже разместились, а вас проводник сейчас куда-нибудь определит". Проводница пришла и правда - предлагает нам места в разных вагонах! Мы стали возмущаться, народ уже смотрит с интересом, а она нам заявляет: "Сами договаривайтесь!" И ушла. Тётки ни с места. Ну, думаю, странное какое-то чудо, с подковыром.
Пошёл искать начальника поезда. Тёмный, мрачный мужик в форме неприязненно выслушал меня, спросил, какой вагон, двинулся по составу. Наша проводница увидела меня с ним, также сразу пошла, шуганула тёток, которые принялись послушно собирать вещи. Я помогал таскать тяжеленные сумки. Поезд уже тронулся. Я открыл окно, посадил ребят. Одна верхняя полка так и осталась заставленная какими-то коробками. Анютка продышалась, бедняжечка - бледненькая, как платочек. Вов-ка, молодец, мужественно простоял с рюкзаком всё это время, обливаясь потом. Саша их раздела, вытерла мокрым полотенцем, отпоила. Вдруг слышим: вопли, грохот, мат. Это наши тётки сцепились с пассажирами на новых местах. Одна вернулась - плачет, просит пристроить две сумки, а то там "звери какие-то, а не люди". И вообще: "Можно я у вас посижу?"
Пристроили... Что делать? Своё распихали наверх, под стол, уселись как-то. Женщина привалилась к стене и заснула, тут же начала громко храпеть. Пожилое морщинистое лицо, тёмное платье в пятнах, чёрные от грязи ноги...
Вовка с Анюткой ожили, забрались наверх, занялись кроссвордами. К вечеру поезд разогнался, посвежело, решили кушать. Развернули Эвины шикарные и высоко-художественные "канапки", принялись уминать за милу душу в интерьере путеше-ствий начала века. Я спросил детей, что больше всего запомнилось. Вовка, конечно, как на тракторе с Рышардом вывозил сено; как телёнок родился. Ну, ещё, говорит, здоровски бегали с ксёндзами в "погодный вечер". Анечка вспомнила процессию на Успение, когда всё село шло и пело к капличке Марии. Вытряхнула из рюкзачка игрушки, чётки, картинки, значки - целое богатство, а у самой слёзки на глазах... Помнишь, у них весёлая компания сложилась с девочками.
Саша подумала и сказала: "Мне было трудно сначала, непонятно, но я этим людям верю. Чувствую, что и сама могу поверить теперь. Может быть, уже поверила".
Вот так вот.
Потом дети уснули, а мы вдвоём ещё посидели в темноте, помолились. Саша вспомнила твоё свидетельство. Хорошо, что ты разговорился с ней. У меня тоже очень сильные впечатления, какая-то выпрямленность внутренняя, удовлетворение, но и усталость. А от встречи со своим - шок. Лица, речь, грязь, хамство - правда, ошеломляют. Мы, видимо, отвлеклись серьёзно в польской деревне от меры нашей бесчеловечности. В Гродно идем вдоль состава - мужик пьяный мочится под колёса, хоть бы что. И эти двойники. Саша говорит: "Как мы будем жить здесь?"
- С Паном Езусом, - отвечаю, - правда, надежда только на Него!
Сказал, и вижу: страшно ей...
- Ладно, - говорю, - ложись. Может, оставим женщину, пусть спит, я пойду на её место.
- Нет! - говорит Саша. - Она мне спать не даст своим храпом и воняет!
Что есть, то есть. Разбудил, провёл на место, сам думаю: "Господи, чтоб мне не удариться в пафос. Вижу, Ты ведёшь нас... Даруй доверяться Тебе".
Саша тебе рассказала про наши школьные дела. У нас новый микрорайон, школа далеко. Вовка ходил полчаса, либо подъезжал на автобусе три остановки. Но в классе у него получился серьёзный конфликт с ребятами. Я пошёл разбираться, обнару-жил целую мафию, которая вышибает деньги под руководством взрослых парней вполне криминального вида. Одного из них я вычислил, перехватил на перемене, а он начал мне угрожать! Выволок его из школы, сделал китайское предупреждение: ещё одно недоразумение с сыном - искать виновных не буду, сразу иду к директору и в милицию. Сядешь-не сядешь - не знаю, но из школы вылетишь точно, обещаю. Так что следи, чтобы с моим парнем всё было хорошо. Понял?
Вроде понял. Вовку больше не били, но пакости делали и травили. Мальчишка за-хандрил. Мы кое-как дотянули до лета, а в этом году рядом с нами открывается новая школа. Думали, пойдём туда. Сейчас приехали, выясняется, что Анютку берут в первый класс, а Вовку - нет. Говорят, надо было заявление написать до первого августа. Мы это как-то упустили. Саша ходила к директору, объясняла ситуацию. Та говорит: "Пусть пятый класс заканчивает, а в шестой возьмём. Или - если освободится место... Иначе никак". Что делать? Мне знакомые подсказали устроиться преподавателем, хотя бы на год, детей педагогов принимают всех. Пошёл я к директору, попал на какое-то совещание. Извините, говорю, закончил университет, могу преподавать биологию, химию, физику, математику; если хотите - историю и литературу...
- Педагогическое образование есть? - спрашивают.
- Нет, только семья и два года преподавания в воскресной школе.
- У нас есть вакансия учителя физкультуры начальных классов...
- Нет, - говорю, - это не пойдёт.
Я вернулся домой, позвал Вовку: так и так, сын, надо продержаться ещё год в старой школе. Парень затих, кивнул головой. Саша пошла за ним в комнату, разговорила. Вышла, отозвала меня.
- Нельзя ему туда; он боится. Эти ребята его не оставят, а учителям всё равно. Я его не пущу.
Посмотрел я на них, пошёл обратно в школу. Захожу: "Извините, это опять я; согласен работать физруком, если сына в пятый класс возьмёте".
Сразу нашлось место.
Надо сказать, это не была совсем безумная затея. Я в школьные годы занимался спортом, комплекс упражнений для малышей составил в голове, пока сейчас шёл "сдаваться" на физрука. Потом, у меня есть старая советская книжка "Развивающие игры для детей дошкольного и младшего школьного возраста", очень хорошая. Купил в своё время, сделал выборку и успешно практиковал в воскресной школе. Я вообще люблю возиться с детьми. Здесь, конечно, классы большие - по 35 человек. Всего у меня восемь уроков в неделю, которые удалось сформировать в два рабочих дня. Завуч младших классов - высокая симпатичная интеллигентная женщина - отнеслась ко мне сочувственно и помогает. Впрочем, все учителя малышей - женщины - встретили меня тепло.
Так и пошли мы 1-го сентября на работу - Анечка в парадной форме в бантах и лентах, с розовым польским ранцем за плечиками, с высоким, чуть ли не в её рост, букетом гладиолусов, который упорно несла сама. Вовка тоже - нарядный, взволнованный. И папа Саша - новоиспечённый педагог, не без смятения в душе, но и бодрящийся.
Уроки с первоклашками у меня получились сразу. Они послушные и примерные. Я провожу построение, здороваюсь, говорю несколько добрых слов, сообщаю план урока: обязательная разминка, разучиваем новые упражнения, потом играем. Быстро справимся с обязательной учебной частью - больше времени останется на игру. Устраиваю им догонялки, простые эстафеты командами - идут "на ура"... Со старшими сложнее, у них уже есть своя организация, интересы. Оказалось, что спортзал ещё не готов - доделывают полы. Пока бегаем на свежем воздухе, это даже лучше. Месяц отработал, чувствую, внутреннее напряжение понемногу спадает... Полегче стало.
Вовка ходит с удовольствием. Все ученики новые, в равных условиях. Народ вокруг живёт пёстрый, люди большей частью работают в Москве - получается спальный район, только за МКАДом. Многие перебрались недавно из дальнего Подмосковья и смежных областей. Все перегружены, обычно совмещают несколько работ, тратят много времени на дорогу. Дома остаётся поесть, посмотреть новости и спать... А дети гуляют. Подростки собираются под окнами, шумят. В выходные много пьяных. Подъезжают машины, открывают двери, оглушают музыкой. Весело.
Саша теперь хочет выйти на работу участковым терапевтом. По очереди будем подхватывать Анютку в школе. На этот год перспектива сносная - детей пристроили, работаем, может, даже вырулим с деньгами. Зиму переживём, а там посмотрим, дальше сейчас загадывать нельзя. Ну, вот и всё пока...
Привет Басе и детям. Привет Витеку с Эвой, им Саша писала. Ричард с Хеленой прислали нам "листа" - очень приятно. Пиши, Казимир. Вот, тебе Анютка пририсовала....
***
Здравствуй, Казимир! Слава Иисусу Христу!
Надо же, какая история с Трефиловыми случилась, а мы и не знали! Они всё раздумывали: ехать-не ехать с нами; Мечислов их уговорил в последнюю минуту. Саша моя услышала, пришла в ужас, представила себе, что приступ начался бы в поезде, у неё на глазах. Бедный доктор. И бедный Илюша - натерпелся. Вовка рассказал, как он упал с велосипеда - хотел переехать по брёвнам через канаву за храмом и слетел, ударился боком. Витольд сразу подбежал к нему, поднял - он немного посидел, по-охал, потом ходил нормально, больше переживал за велосипед. Надо же как - слава Богу, прооперировали вовремя, в Варшаве. Да воздаст Господь всем принявшим участие, да благословит церковь.
Я обдумываю титул христианского экстремиста, который ты мне присвоил. Что ж, верно! Я обратился поздно, через тяжёлый экзистенциальный кризис. Слова псалма: "Ты избавил душу мою от смерти, очи от слёз, ноги от преткновения" имеют ко мне самое непосредственное отношение. Вера - правда, какая-то огромная удача моей жизни. Я знаю, всё могло быть по-другому, имею перед глазами примеры моих родственников, друзей. Сам в душе ношу мертвечину, морок безмыслия, легион тупых, обломленных, но упорных похотей. В сущности, я ни одного дня не могу прожить чисто. Молитва моя корявая, трудная, неровная, так же, как эмоциональный душевный фон. Я думаю, жить со мной нелегко. Но ведь Саша подозревает у меня повышенную функцию щитовидной железы и предлагает пройти соответствующее об-следование... Другое её наблюдение психологическое и даже богословское: ты, мол, натура творческая, науку бросил, но честолюбие твоё в тебе, ищет теперь религиозную форму. Но ведь суть религии - смирение, а у тебя что? Короче говоря, вместо того, чтобы совершать подвиги и рассчитывать на церковную карьеру, лучше бы ты "имел тихую веру в себе", сосредоточился на выполнении своих семейных обязанностей - экономических, сексуальных, отцовских... Как видишь, ты вполне солидарен с моей супругой в требованиях.
Я что думаю, Казимир. Колледж св. Фомы для меня важен. Я мечтал получить учение Церкви из первых рук и, слава Богу, это совершается! Далее, у нас здесь дружная замечательная команда под руководством великолепного Бернардо Анто-нини, доверием которого я дорожу... Преподавание для меня - лучший способ учёбы; я начинаю активно думать именно тогда, когда говорю, а затем тщательно проверяю и выверяю сказанное. Бернардо говорит, что я концептуален. Была бы возможность учиться дальше - занялся бы преподавательской деятельностью профессионально. Тем не менее, сейчас прямо спрашивал Яна на исповеди: "Что делать? Мы живём трудно. Моя учёба раздражает жену; я боюсь, что дипломная работа будет уже не по силам нам обоим... В сущности, образование я получил, документ всё равно не будет иметь юридического значения..." Его ответ был жёстким. Колледж необходимо закончить, диплом и соответствующее благословение получить. Потом искать работу, не оставляя служения в Церкви.
Есть и другая сторона дела. В моей симпатичной, молчаливой и проницательной жене дремлют широчайшие запросы, уверяю тебя. Одежда, обувь, посуда, мебель, текущий ремонт и летний отдых, разумеется. Культурно-образовательная программа для детей и взрослых - всё это требует времени, сил и денег, конечно. Раньше нам помогали родители, теперь они сами нуждаются. Саша мужественная женщина, умеет переносить лишения, но говорит и думает о другом - о многом и многом, которого нет у нас... Короче говоря, мы друг друга стоим.
Сестра Данута пригласила нас в семейный круг. Пять пар. Фёдор и Вероника Субботины - смешанная пара... Фёдор православный. Вероника недавно приняла католичество. Молодые ребята-католики с польскими корнями. Ещё две пары - право-славные интеллигентные люди. И мы с Сашей. Познакомились, помолились, пообщались хорошо. Данута предлагает план занятий на год, возможно со священником. Темы простые - совместная молитва, чтение Писания, молитва с детьми, супружеский диалог... Интересно. Саша разговорилась с женщинами. Дети рисовали с сёстрами, пили с нами чай, налопались польского печенья. Дорога тяжёлая, два часа в один конец. Попробуем выбираться раз в месяц; оно того стоит.
Я работаю. У нас тут похолодало, пошли дожди. Меня наконец-то пустили в новый спортзал, а то я со своими малышами то на улице, то в переходах занимался. Дали какой-то инвентарь. Устраиваю эстафеты - бежать с мячом, пролазить в гим-настический круг, перекувыркнуться на мате, бегом назад, наперегонки. С удовольствием носятся. Меня хорошо принимают. Я сам больше замечаю отдельные лица. Ребята есть очень талантливые. Девочки в четвёртых классах уже рослые. Одна есть - Катя - высокая, тонкая, грубоватая, видимо, из простой семьи, потому что матом выражается непринуждённо. Подруга у неё, Оля, наоборот - окультуренная, ухоженная девочка, тоже высокая. Я в отсутствии сетки придумал наземную версию пионербола - играют "тройками"- "пятёрками", располагаются в своих зонах напротив, а мяч после удара в среднюю зону должны перебрасывать противнику, что-бы он коснулся пола. Бегать с мячом нельзя - только ловить руками, стоя на месте. Устроил небольшой турнир, так эти две девчонки всех перекидали - цепкие, коор-динированные, рукастые, с какой-то животной грацией, интуитивным чутьём мяча противника и друг друга. Я просто любовался. Мальчишки орали, бесились и ничего не могли с ними сделать.
В третьем классе вышел случай провальный. Пришёл в зал, ребята переоделись, лезут на лестницы. Я дунул в свисток. Девчонки, несколько мальчишек построились, но другие, большая часть, проигнорировали - бегают, кричат, дразнят послушных: вот, мол, с девками стоят! Я другой раз даю команду, третий... Ноль вни-мания. Бегают, посматривают на меня с любопытством: мол, что будешь делать, дядя? Девчонки уже стали их ловить, лупить... Говорят: "Александр Васильевич, да-вайте начинать урок, время же идёт!"
Я посмотрел на них, на пацанов, пошёл, сел на стул, ногу за ногу, сижу- жду, думаю: "Не буду орать".
Девчонки постояли, подошли ко мне. Маша Лопарёва с круглыми испуганными глазами говорит: "Александр Васильевич, может завуча позвать?"
- Зови.
Побежала. Через несколько минут появляется встревоженная Людмила Николаевна.
- В чём дело, Александр Васильевич?
- Не могу построить. Форменный саботаж.
- Сейчас, подождите...
Вышла на видное место и как рявкнет громовым голосом:
- А ну-ка построились все!
Мальчишки дрогнули, быстро выполнили команду.
- Вы почему заставляете ждать учителя?! Сабуров, Мамонтов, хотите, чтобы я вызвала родителей в школу? - она продолжала развивать наступление. - Да что вы тут устроили?!
Полная тишина. Внимание.
- Пожалуйста, Александр Васильевич, - негромко, своим обычным интеллигентным голосом обратилась ко мне Людмила Николаевна, - начинайте урок.
И вышла. "Да, - подумал я, - вот это педагог!"
- Ну что, ребята, начинаем разминку. Нале-во! Бегом марш!
Урок прошёл очень хорошо.
С этой девочкой, Машей Лопарёвой, мы подружились. Она, полная, нескладная, стеснялась делать кувырок. Я её научил. Стоял на коленях, подымал попу, прижимал голову, ловил... Перекувыркнулась сначала с моей помощью, потом и сама. Смотрю, поувереннее стала вести себя на уроке. Приходит однажды на перемене, доверчиво берёт меня за руку, ходит по залу, разговаривает о том, о сём... Потом эдак, требовательно спрашивает: "Александр Васильевич, а у Вас есть пуховик?" Куртки китайские на меху у нас сейчас в моде.
- Нет, Маш, нету.
- А у меня есть!
Завуч предложила мне взять часы в группе продлённого дня, для тех детей, которые остаются в школе до вечера. Наверное, соглашусь, попробую - это ещё заработок. Саша работает на полную ставку. Утром я обычно веду Анюту в школу. В мои дни забирает Саша, кормит, ждёт меня или Вовку и бежит сама на приём. Когда я дома, работает в утренние часы. Так и живём. Уроки Анечка делает с мамой, которая ещё успевает готовить, стирать... Вовку контролирую я; с ним убираемся. Продукты стараюсь закупать на рынке в Москве - в субботу, после занятий в колледже загружаюсь на Киевском вокзале по списку Саши и тащу рюкзак. Дети обуты, одеты. За квартиру платим вовремя. Денег на еду, дорогу хватает. По-моему, совсем неплохо сводим концы с концами.
Привет тебе от Саши и детей. Привет Хелене. Особый привет Барсику от Анечки. Тут она его нарисовала... Вот, каков!
***
Здравствуй, Казимир! Слава Иисусу Христу!
Ну что у нас - стреляют! Я в воскресенье ехал от родителей, слышу - народ взбудораженный. Две женщины сначала ругались, а там и сцепились по политическим мотивам. Сосед мой - пьяный, но дело объяснил, рассказал о беспорядках в Москве, о выступлении Лужкова, о введении чрезвычайного положения. Я приехал домой, стал смотреть новости. События начались, сколько могу судить, митингом на Ленинском проспекте. Уже там были организованные отряды, которые прорвали оцепление, повели толпу по Садовому кольцу к Белому дому. Увидев народ, депутаты воодушевились и позвали штурмовать правительственные здания. Руцкой, говорят, предложил "бомбить Кремль" - что называется, был в духе. Манифестанты развернулись, разгромили мэрию, здание ИТАР-ТАСС, отдельные боевые отряды двинулись к телецентру в Останкино, где ворвались на нижние этажи, но были остановлены ОМОНом и подоспевшими войсками. Там был бой, положили десятки людей.
Всю ночь в Москве была слышна стрельба. Утром Ельцин решил заканчивать безобразие. В город ввели бронетехнику, окружили Белый дом. Остальное ты видел по CNN. Могу добавить, что была неразбериха. Военные по ошибке стреляли друг в друга. Какие-то люди с белым флагом вышли из 20-го подъезда и были расстреляны. Снайпера били с обеих сторон. Много погибших и раненых среди случайных прохожих, зевак...
В школе на продлёнке один мальчишка меня неожиданно спросил:
- Александр Васильевич, а Вы за Ельцина или за Хасбулатова?
- Ни за того, ни за другого, я сам по себе...
Он тогда говорит так, с облегчением:
- Конечно, ведь Ельцин - убийца!
Я потом узнал, что у него отец получил тяжёлое ранение в Останкино. У нас здесь много военных.
Бернардо устроил конференцию, посвящённую 25-летию энциклики "Humana vitae" Павла VI. Позвал православных и протестантов. Попросил меня сказать несколько слов "от имени мирян". Доклады были так себе: про то, что семья - дело хорошее и богоугодное. Потом о. Николай Сергиенко в сдержанных, точных словах представил историю вопроса, дискуссию о контрацепции на Соборе, учреждение комиссии экспертов, деятельность которой папа, собственно, прекратил своим документом. Народ оживился. Доминиканец о. Белый возражал о. Николаю в том смысле, что в энциклике папа обнаружил "непреклонный и пророческий голос Церкви" в ответ модернистским и анархическим движениям, защитив тем самым брак. Социолог Андреев выступил с репликой о кризисе института отцовства в Европе и у нас в послевоенные годы. Шестидесятники и бунтари, по его мнению, представляют поколение, выросшее в неполных и дисфункциональных семьях, с гипертрофированной зависимостью от матери, что выражается в повышенной склонности к эмоциональному и психологическому комфорту, ранней беспорядочной сексуальности, употреблении алкоголя и наркотиков, культу безответственной свободы и вообще - моде на социализм в Европе. Во как!
О.Георгий Чистяков пояснил, что жизнь православного священника не регламен-тирована различными документами и инструкциями, разве что в Хрущёвские времена... Рядовой священник в пастырской деятельности руководствуется собствен-ным опытом, знанием традиции и молитвой. Задача - выслушать и оказать возможную помощь конкретному человеку. С другой стороны, уровень священников разный, поэтому могут быть различные решения сходных проблем. Впрочем, полагает о. Георгий, в православной церкви нет разработанного учения о браке... Поэтому он внимательно следит за попытками католической церкви найти ответы на вызовы современного мира.
Услышав это, я пошёл к микрофону. Представился семейным человеком и практикующим католиком. Отметил, что этот порядок важен, так как моя семья сложилась до того, как я пришёл в Церковь. Второе, важное замечание: мы с женой имеем раз-личное понятие о церкви и, соответственно, о христианской жизни. Наши попытки применить методы естественного планирования привели к серьёзному кризису. Потому скажу коротко. Дорогие братья священники и монашествующие, когда вы берётесь служить Евхаристию в поле, в дороге, вы ищете и находите соответствующие возможности. Поверьте, мы - супруги-христиане, также имеем дело с Плотью и Кровью. Сам Господь сказал о ребёнке: "Это Я". А семья - Вифлеемские ясли. И мы несём здесь полную ответственность. Давайте помнить, что то уникальное единство, именуемое одной плотью, совершается не в процедуре регистрации брака или в обряде Венчания, но в Раю, в том начале, которое именуется любовью супругов, их доверием друг к другу и к Богу и которое, по обетованию Христа, мы можем и должны открывать, хранить и передавать в этом грешном мире. Это наша главная работа - хранить и поддерживать, и развивать наше единство. Мы здесь ответствен-ные. Никто сюда не должен вмешиваться внешним образом - ни власти, ни родители, ни епископ, будь он даже епископом Рима, как сказано: "Что Бог сочетал, чело-век да не разлучает..."
Тут начался переполох в зале, послышались возгласы: "Вы проповедуете контрацепцию?" "Как Вы можете называть себя католиком?" Другие женщины смотрят на меня с явным интересом. Оборачиваюсь к Бернардо - тот сидит, приятно улыбается всем присутствующим. Тогда поднимается наш новый настоятель Иосиф Скапуля, говорит отрывисто: "Церковь всегда права!" Помолчал и вновь произнёс ясно в наступившей тишине: "Церковь всегда права. Поэтому она жива и будет жить дальше, даже если этого не понимают какие-то учёные люди..."
Ладно. Приезжаем мы в прошлое воскресенье на семейную встречу, а там сидит настоятель, Данута же радостно сообщает нам, что отец Иосиф, несмотря на загруженность, согласился сопровождать наши занятия в этом году. Тот посмотрел на меня, надо сказать, со смирением, потом взял слово и часа полтора проповедовал, рассказывал, как хорошо быть открытым Богу, принимать детей... Как в Польше Пан благословляет большие семьи. Он сам - восьмой из двенадцати... Мать жива. Восемьдесят шесть лет, здорова и деятельна... А какие плохие контрацептивы, которые убивают детей и приводят к раку "кобету". Саша смотрит на меня с сомнением - мол, надо было тащиться сюда с детьми, чтобы выслушивать это? Православные, впрочем, тоже оживились, Лёня Самойлов говорит: "О. Иосиф, известно, что египтяне пользовались мужскими и женскими контрацептивами. Как Вы думаете, не потому ли случились с ними казни?"
Грустно всё это, Казимир. Ты знаешь, что мы честно мучились с натуральными методами... В результате благополучно родилась Анютка. Слава Богу! Но почему мы опять утыкаемся в этот вопрос? Какое-то сомнительное экологическое движение? Я уговорил Сашу съездить ещё на одну встречу, объясниться с Данутой - там посмотрим.
Приехал к нам в гости мой студенческий приятель, который нас с Сашей познакомил в своё время. Посидели, выпили вина, разговорились... Я смотрю, моя жена ожила, болтает о всяких пустяках, смеётся... Тот сыплет какими-то анекдотами по-шлыми, друг друга понимают с полуслова... А я сижу усталый, сонный, замудренный и вижу - никогда у меня с женой не будет такого контакта! А они ещё взялись меня вышучивать вместе... В общем, гостя выпроводили, детей уложили... Ночью я стал приставать к жене, она меня отставила. А я вдруг обезумел, взревновал... Получилась безобразнейшая сцена... Утром поднялся тяжко, поехал в колледж в ужасных чувствах - обида, ревность, боль... Чресла воспалены. Нечистота. Решил пропустить первую пару, зашёл в храм. Начали служить мессу, думаю: посижу немного, от Причастия уйду. Потом смотрю: народу в храме довольно много, люди на двери оглядываются, много сестёр из ордена Терезы Калькутской в характерных бело-синих одеяниях. И вдруг появляется она сама - маленькая, сухонькая, лёгкая... Во время приветствия мира встала, пошла пожимать руки по рядам. А я сзади, как раз у прохода стоял. Подошла ко мне, двумя руками взяла мою руку, заглянула в лицо... Глаза старческие - добрые, умные - совсем близко! Я оторопел. К Причастию так и не пошёл, сижу, чувствую, меня колотить начинает, а внутри тепло, прямо бальзам на сердце...
Побежал в колледж. Пока доехал, опять сомнения поползли. Мол, Господи, спасибо Тебе за знаки любви, но я ведь не переменюсь уже, да и Саша тоже - так и будем мучиться дальше...
В колледже вторая пара - экзегезис. Бернардо в духе - сияет, выхаживает, рассказывает пророка Осию, трагедию Северного Царства, брачную символику завета. Подходит ко мне, кладёт свою руку на мою ладонь, пальцами поглаживает обру-чальное кольцо, затем поднимает руку, берётся за целибатку, смотрит на меня. Моё лицо, видимо, отражает недоумение, поэтому он повторяет жест - берётся за кольцо, потом за своё горло, выкатывает глаза, хрипит, имитируя удушье. Все хохочут, я тоже.
Вечером еду в электричке, чувствую, что душа моя этими перипетиями вытряхнута и выстирана дочиста, покойна и отстранённа. Свободна. Приезжаю домой вечером - хороший разговор с Сашей, а там и полноценное супружество. На следующий день, утром, вынимаю из ящика твоё письмо, читаю: "Живи своей жизнью и проси помощи у Бога. Христианская жизнь - невозможна!"
Да благословит тебя Господь наш, дорогой брат.
У нас выпал снег, много. Дети счастливы. Лепили с ними свинью и тигра - весьма недурно; вся дворовая ребятня подтянулась помогать. Изваяния простояли сутки, потом какие-то ревностные подростки сокрушили идолов.
Саша трудится, ходит по участку. В день бывает два десятка вызовов, а ещё приём. Дома падает. В выходные полдня лежит, потом готовит еду. Отпускает меня в субботу в колледж. Мы пока, слава Богу, без соплей, не кашляем.
Я в группе продленного дня в школе начал было разговаривать с детьми о Боге, рисовать, читать из детской Библии с картинками. Меня тут же вычислили какие-то бдительные православные, устроили скандал. Пришлось свернуть эту деятельность. Жалко. Ребята сложные. Два брата-сорванца взялись ходить ко мне домой. Пьём вместе чай, разговариваем. Привели ещё приятеля - смышлёный, очевидно, знако-мый со взрослой жизнью мальчишка. Сидел, смотрел на меня, играл с Анюткой, слушал, потом вдруг спрашивает: "А как Бога зовут?" Я подумал, говорю: "Отец небесный... А ещё - Тот, Который не умирает". Он говорит: "Это Иисус?"
-Точно, - кивнул я.
- Понятно. - Посидел немного, и опять так, как будто невзначай, говорит: "У меня отец в тюрьме, а мамка пьёт..."
Друзья его, братья, тут вмешались: "Он с бабкой живёт. А мать на остановке с бомжами сидит - Вы, наверное, видели - толстая такая! У него бабка дерётся - ваа-ще! Может сковородкой швырнуть! И молотком лупит... Мне как дала по спине - так больно! И матом орёт на весь дом - дурная!.."
Тут я понял, что они его ко мне привели с некоторой верой, пожалуй. Начал было расспрашивать про жизнь, но он насторожился... "Попробуй, - говорю, - просить помощи у Бога. Прямо так и говори: "Помоги мне, пожалуйста, прошу Тебя" И смотри, что будет".
Ребята грубоватые, к сожалению, напрягают моих детей и Сашу. Я спрашиваю священника, что можно сделать? Он говорит: "Есть салезианцы, они занимаются детьми." Есть, конечно, только где и как? Но он прав - моё первое дело - моя семья. Тут опять нужно слушать голос жены...
Работаю в школе. Сейчас надо оценки проставить за четверть и полугодие. Выправляю ведомости. Ребята со мной здороваются на улице, да и родители узнают, приветливо. Меня пустили в зал - совсем хорошо. Вовка после уроков приходит с приятелями побросать мяч, а Анютка повисеть на лестнице и покувыркаться!
Я разговорился с завучем, Людмилой Николаевной. Интересная женщина - недавно похоронила мать, которую выписали из больницы умирать от рака дома. Полгода жила, мучилась, никому не позволяла себя подмывать, только мужу Людмилы Николаевны. А тот - номенклатурный человек - много лет проработал в журнале "Коммунист". С тёщей дружил и теперь трогательно о ней заботился, хотя характер у неё был тяжёлый, капризный. Людмила Николаевна всё это рассказала мне и говорит: "Не обязательно должна быть вера. Мой муж - неверующий порядочный и совестливый человек". Я говорю: "Конечно! К сожалению, среди христиан много нехороших и непорядочных людей". Она говорит: "Приходите в гости". Пошёл, познакомился. Лев Борисович - правда, живой, открытый, говорливый. В СССР был выездной, интересовался католичеством и протестантизмом. Знает языки, начитан. Но в голове у него, конечно, производительные силы и производственные отношения крепко сидят; впрочем, и хорошая социологическая база. Убеждал меня, что католичество - в сущности, род идеологии, система понятий, медленно переориентирующаяся на антропологические категории. Упомянул, кстати, "антропологический переворот" и "теологию освобождения". Сам проповедует творческий марксизм - некоторый микст гуманизма, раннего Маркса и, кажется, Хабермаса. Историчность мышления, освобождение человека в социальных практиках, конструктивный диалог с природой. Я вспомнил своего любимого Николая Фёдорова, говорю: "Жить согласно природе - значит вести тяжёлую борьбу за выживание, за ресурсы, за са-мок, неизбежно дряхлеть и умирать в этом. По-моему, тут всё беспросветно".
Он говорит: "Ну почему? Работы много - интересной, плодотворной. Посмотрим, что будет на выходе. Главное - не впадать в депрессию и не мистифицировать трудности."
- А на каком-таком выходе?
- На том! - показывает глазами наверх.
- Это как, из гробов мы посмотрим, что ли?
- А так - каким-нибудь выпуклым общечеловеческим глазом!
Забавный дядя.
***
Здравствуй, Казимир. Слава Иисусу Христу!
Спасибо тебе огромное за Ранера и фон Рада - буду читать потихоньку, и польский свой поддержу.
Расскажу тебе о семейном круге. Всего пять пар. Аня и Миша - католики, недавно перебрались из Белоруссии, пытаются зацепиться в Москве. Аня - музыкант, играет и поёт в храме, также работает уборщицей в детском саду при посольстве. Миша пристроился водителем и разнорабочим по совместительству в итальянской фирме. Это всё церковные контакты. Квартиру снимают за городом, далеко. Девочку пяти лет берут с собой. Люди смирные, симпатичные. В воскресенье Аня играет на трёх мессах, а Миша с дочкой обращаются тут же, неподалёку...
Православные другого толка. Дима - архитектор, щуплый, небольшого росточка, реставрирует храмы. Жена его, Оля - художник - оформитель, закончила Строгановку, но сидит уже пять лет дома с маленькими детьми. Москвичи, живут в центре, в большой квартире, в достатке - помогают им Олины родители. У Димы заработки символические, он неофит, недавно обратился, к вере своей относится тщательно и трепетно. Утром, пока Оля подымает и кормит детей, Дима спит, а встамши, закрывается у себя в комнате и читает молитвы по молитвослову. Говорит, батюшка благословил, а если не прочитано правило, так весь день всё из рук валится. А Оля не понимает, дёргает его, не хочет занять детей... Скажите Оле, чтобы не мешала!
Оля также небольшого роста, изящная, нервная, ругается на него почём зря. Говорит, девочка - аллергик, её надо особо кормить; а мальчик очень нервный, капризный, с повышенным внутричерепным давлением. Спит плохо. Родители деньги дают, но более ничем не помогают. Две няньки ушли, потому что тяжело. Я с ними одна, без выходных, уже три года. Я не могу больше!
Я Диме говорю: "Ты должен помогать Оле. А молитву свою убери с глаз долой - ты же искушаешь человека!" Дима говорит: "Я должен высыпаться, молитва же - церковное правило, как это можно убрать?!" В самом деле!
Другая пара - тоже православные. Лёня - потомственный учёный, физик-ядерщик, начитанный, интеллигентный. Жену Наташу привёз из Серпухова - яркую, энергичную женщину, которая родила ему трёх прекрасных деток. Леня их всех очень любит, но сомневается, верно, ли он решился на семейную жизнь с Наташей, не была ли тут с его стороны слабость или даже нечестность, потому что они очень разные, и у него бывают увлечения...
Наташа всё это слушает с каменным лицом. Потом, в разговоре без Дануты выясняется, что Леня часто уезжает в командировки в Дубну, где живёт с другой женщиной, сотрудницей лаборатории, которая его, очевидно, понимает... Причём, будучи честным человеком, он не скрывает эту связь - кается, рассказывает всё, но обещаний никаких не даёт, он же не знает, как будет дальше на самом деле! Ещё он любит в монастыре пожить. Соберётся, да и поедет - внезапно - на Валдай на недельку-другую, даже денег не оставит. Наташа берёт надомную работу - она замечательная портниха и может набрать много заказов. Одно время организовала домашний детский сад-ясли с другими мамочками. Играет с детьми, рисует, шьёт платья куклам. Спит и ест урывками, живёт, очевидно, на износ. Высохла, подурнела.
Мы их послушали, предложили провести очередную встречу у них дома. Принимал нас Лёня один. Говорит, опять поругались, Наташа пошла с детьми гулять; сейчас придёт, наверное. Подал роскошный плов, открыл грузинское вино, напоил, накормил вдоволь, сам всё время говорил, рассказывал, что умеет и любит готовить "в охоточку", жаловался, что Наташа - прекрасная женщина и мать, а он - плохой. Но сделать с этим ничего не может - тянет к другим... Весь такой интеллигентный, бар-ственный и порнографически-прозрачный...
Мы с Сашей пошли, разыскали Наташу с детьми в пустом сквере. Она говорит просто: в Серпухове две комнаты, отец пьёт. Хочу заработать, снять квартиру в Москве, забрать детей, конечно. Лучше бы он не приходил. Возвращения его покаянные - самое ужасное. Я боюсь сойти с ума. Уже сижу на таблетках.
Аниматоры наши - смешанная пара. Вероника - энергичная и успешная бизнес-леди, работает в пейджинговой компании, консультирует "Каритас" и прочие орга-низации. Была во Франции, познакомилась с тамошними иезуитами, съездила в Лурд и там обратилась, о чём рассказывает красочно, сильно, пространно. Сама, впрочем, в постоянных командировках и встречах с бизнесменами, политиками и иерархами. Я её видел всего два раза - впечатление осталось, как после визита Мар-гарет Тэтчер. Зато Фёдор - её муж - благодушный, православный пофигист, следящий на наших встречах за регламентом. Послушает какое-либо надрывное свидетельство, кротко улыбнётся и скажет: "А теперь помолимся".
Таков "крэнг", Казимир. Саша говорит, вполне знакомая рыхлая московская интеллигенция, которая пытается играть в христианство. Может быть. Я надеюсь, что Бог сделает что-нибудь из этого "материала".
Саша, кстати, подружилась с Наташей. Они перезваниваются, та сшила ей юбку и была у нас, ночевала с детьми. Вернее, я ушёл с детьми спать, а они до утра разговаривали, курили на кухне.
Стоял тут в субботу на остановке, ждал автобус. Неожиданно остановились старенькие "Жигули", а там - Лев Борисыч, муж Людмилы Николаевны, нашего завуча. Предложил подвезти до метро. Разговорились с ним легко, и в какой-то момент он на меня, как у нас сейчас говорят, "наехал" основательно. Сначала провёл политинформацию: Ельцина он не любит крепко. Рассказал много гадостей про него и его окружение - мол, рвачи, авантюристы, проходимцы, которые меньше всего думают о людях и, несомненно, ведут страну к развалу... Я ему возражал: это коммунисты подвели нас к экономической катастрофе, но сами уходить не хотели, и не ушли бы, если бы их не вытолкали... Я критически отношусь к Ельцину, но нахожу в нём волю к размежеванию с КПСС и проведению реформ.
- Саша, мы с Вами выросли в Советском Союзе и оба знаем, что это такое. Не забывайте, что Перестройка начата коммунистами и, я уверен, могла быть продолжена под руководством компартии, как это делается в Китае. А вот в Югославии иниции-рован другой процесс - ускоренного перенесения норм и ценностей развитого буржуазного общества. И мы видим, что получается. Либерализация европейского толка в России невозможна, уверяю Вас. Здесь всё сшито грубо, и основа другая... Почитайте Бердяева "Истоки и смысл русского коммунизма", если Вы не хотите читать Маркса...
Церковь ваша занимается прежде всего собственным благоустройством, разменивает услуги, социальные жесты на вполне определённые бонусы в правах, недвижимости, деньгах. В Европе это делают цивилизованно, довольно изящно, а здесь - неумело, грубо... Воспитательным институтом церковь не является потому что давно уже не несёт ответственности за общество... После событий 17 года и всего периода советской власти пытается быть прежней и делать вид, будто ничего не произошло. Это ведь какая-то страшная глупость. Впрочем, само Евангелие - лишь архаический коммунистический манифест, не более. В Церкви, конечно, есть отдельные замечательные люди, которых при жизни гонят, а после смерти канонизируют, используя в пропагандистских и шовинистических целях... Это святых-то!
Расскажу случай. На даче отмечали День рождения Людмилы Николаевны, 45 лет. Приехали дети, друзья. Сели за стол - прибежала соседка: "Мужу плохо, не довезёте до Москвы, в больницу, а то здесь "скорая" повезёт в Ногинск?" Я посмотрел на жену, она говорит: "Конечно!" Сел и поехал. Это совершенно нормально в нашем кругу.
Теперь другой наш сосед по даче, тоже партработник, но прохиндей известный - уверовал, принял сан и взялся строить церковь прямо у себя на участке, не спрашивая и не обращая никакого внимания на окружающих. Лето, знаете, люди выехали с детьми, а тут грохот, извёстка, грузовики с раствором... Два года мы с ним воевали, ничего не могли сделать. Местный благочинный ему приятель, а по воскресеньям братки приезжали - душу освежить... Я наконец написал про него статью в местной газете. Теперь он меня при встрече пытается увещевать: "Лёва, ты же не меня, но Церковь гонишь!" Я ему говорю: "Ты лучше своих бандитов наставляй, чтоб не убивали, не грабили... Или хоть деньги от них не бери, что ли..."
- Вам, Саша, - говорит мне опять, - надо получать вторую специальность и работать. Люда говорит, что у Вас несомненный педагогический талант, и Вы любите детей - это же огромная ценность, поймите!
- Я хочу закончить колледж.
- Зачем? Где Вы с этим дипломом сможете работать? Они же вас там не учат, а идеологически обрабатывают. Потом выбросят выживать с Вашими идеальными конструкциями... А у Вас, между прочим, семья, дети... Где Вы будете зарабатывать деньги - на случайных работах? Всё временное забирает время, знаете... Дети вырастут, спросят: "Папа, ты кто? Несостоявшийся учёный, педагог, охранник?" Или Вы хотите уехать в Европу?.. Если так, тогда, понятно, можно поучиться на католика...
Я засмеялся.
- Да нет, уезжать я не собираюсь. Была возможность обучения в Италии, меня приглашал мой директор, но там нужны языки и деньги. Один я, конечно, никуда не поеду, но учусь с удовольствием, правда... Веру свою начинаю понимать и другое - свою жизнь, призвание к браку, историю Европы, да и России... Я знаю, что коммерческого эффекта всё это не принесёт, но морально и человечески получаю огромную поддержку, правда. Я вообще должен учиться... К католикам пошёл потому, что хотел узнать о них из первых рук. Сам я, в сущности, плохой католик. Многое в католичестве мне не нравится, но есть вещи великолепные - строгая интеллектуаль-ная выверенная доктрина, документы II Ватиканского собора... На практике, конечно, встречаются разные вещи. Католическая церковь в России - нечто неясное...
- Католическая церковь почище КПСС, уверяю Вас, Саша! Вы правда очень наивны...
Всё, Казимир, бросаю письмо. Приветы всем!
***
Здравствуй, Казимир. Слава Иисусу Христу.
Нашлись наши подарки Рождественские, слава Богу. Всё мы получили. Дети счастливы, а Саша глубоко, почеловечески, тронута. Дублёнка тёплая, лёгкая, в самую пору. Она тут намёрзлась - в куртчонке своей бегала по участку. Хорошо, декабрь тёплый, - думали мы, - а как же морозы? А тут примерила - такой интересный доктор! В общем, шикарная шуба.
Да благословит вас Бог, да одарит теплом Своего рождения, да спасёт нас всех!
Мы всё-таки разболелись. Саша давно ходила сморкалась, после Нового Года слегла, потом и дети затемпературили. Я держусь своей физкультурой и вредностью характера, наверное. Работаю. На каникулы у нас резко захолодало, неделю стояли двадцатиградусные морозы, потом пошёл снег. В школе дали команду - лыжи! С малышами хожу вокруг школы. А со старшими идём по лыжне с полкилометра, там приличный пологий склон - катаемся с горки. Первая задача моя - не растерять детей. Мальчишки рвутся вперёд, я с неумелыми и немощными также на лыжах потихоньку двигаюсь следом, поправляю шаг на лыжне, потом быстро перебегаю между группами, обозреваю растянувшуюся колонну. На горке ставлю палки для маневрирования, внизу из них же мастерю "домик", объясняю задачу. Просто скатиться с горки и не упасть - "тройка". Объехать благополучно палки - "четвёрка". А повторить вот это - "пять". Качусь сам, маневрирую, внизу подбираюсь на скорости и, присев, проскакиваю "домик". Встаю в рост, плавно останавливаюсь. Понятно! Две попытки, третья на оценку.
Подымаюсь, назначаю ответственного на старте, ставлю помощников возле палок на дистанции ( все должны быть при деле), сам качусь опять, повторяя упражнение, внизу лихо торможу боком - вспоминаю молодость и показываю некоторый класс.
Первый, пошёл! Смелые мальчишки и девчонки быстро осваивают трассу. Не без приключений - кто-то падает, уходит в сторону, сметает "домик". Некоторые сразу чисто выполняют всё и дальше скучают, просят придумать что-нибудь ещё... Даю им эту же задачу на скорость... Других учу, подбадриваю, уговариваю. Прочих развлекаю, смотрю, чтоб не раздевались, не наедались снега, не потерялись, в конце концов.
В целом - хорошо. Погода установилась. Солнышко, морозец, свежий чистый снег, румяная весёлая детвора. Оживаю с ними. Голос, впрочем, сорвал. А было тут - перепугался.
Возвращался с классом, мальчишки, как обычно, убежали вперёд, сбросили лыжи и стали кататься на ледяной горке рядом со школой. Там были чужие ребята, вышел какой-то конфликт, и один мой ученик - Ваня Повод - расшибся крепко. Мне потом рассказали, что он первый толкнул другого парня, тот полез драться. А Ваня - крепкий, сильный, вспыльчивый - скрутил его, подмял, в общем, победил. Я к этому времени подошёл с девочками, помогал им освободиться от лыж, слышу,- Ваня из-рядно бранит кого-то, обзывает уродом и обещает убить, если тот только ещё при-близится к горке. Закончив эту мысль, он разбежался и быстро заскользил по льду вниз, расставляя руки и ловко балансируя на полусогнутых ногах...
И тут, видимо, друг изгнанного неприятеля, швырнул ему под ноги санки. Ваня полетел кубарем и с размаху влепился лицом в затылок Димы Шароватого, который раньше упал перед ним, потеряв шапку. Я подбежал к ним - один вопит, схватив-шись руками за голову, другой сидит молча, лицо в крови... Я схватил снег, стал промокать, смотрю, нижняя губа разорвана и зубы торчат наружу. Спрашиваю, дома есть кто? Сидит кивает молча, побледнел только. Говорю ребятам: "давайте к нему домой, сообщите, скажите, надо ехать в травмпункт, швы накладывать".
Ваня встаёт, говорит: "Не надо, я сам дойду".
- Подожди, у тебя голова кружится?
- Нет... Я дойду. Мама дома, она медсестра. Она меня в больницу свою отвезёт. Мой дом вот, рядом.
Я посмотрел ещё раз рану и отпустил его с двумя провожатыми. Сам отвёл класс, пошёл к завучу. Людмила Николаевна меня выслушала, говорит: "Плохо. Надо было его оставить, вызвать врача, потом сообщить родителям. За травму на уроке Вы получите выговор, но если выяснится, что они у Вас без присмотра бегали, будет хуже..."
- Людмила Николаевна, - говорю я, - не волнуйтесь, у него зубы целы, а губа заживёт.
А она вдруг в крик: "Там мать скандальная, без мужа, подаст заявление в прокуратуру, достанется всем - как Вы не понимаете?!" Я промолчал, вышел. Смотрю, Ванины провожатые вернулись. Спрашиваю: ну как там?
- Нормально. Мы его довели, сказали, надо зашивать губу. Мать сразу вызвала такси, поехали в больницу.
- Не ругалась?
- Не! Вы не волнуйтесь, Александр Васильевич, мы с Ваней договорились, он сказал, что на переменке катался и грохнулся...
Ну, партизаны! Посмотрел Димкину голову - там глубокая "кусанная рана". Нашёл аптечку, обработал ему сам. Говорю: два дня не купаться!
Пошли довольные.
Прихожу на следующий урок в этом классе, смотрю - Ваня мой, бодрый, с нашлёпкой на губе, бегает с мальчишками. Подхожу, спрашиваю: "Ну как ты?"
- Нормально. Зубы шатаются ещё немного, но, сказали, пройдёт. Два шва наложили с уколом. Не больно.
- Мать ругалась?
- Не! Не волнуйтесь - я часто бьюсь, она уже привыкла.
Я пожал ему руку: "Вань, никому не желай зла, это важно, слышишь?"
- Да я понимаю, - поморщился он, двигая марлевой нашлёпкой, - они же Генку Смирнова перед этим спихнули... Вы просто не видели, я потому и полез...
Вот такие ребята... Молюсь за них. Мальчишки ладно, девчонки нескладные - иной раз столкнутся на бегу - страшно. Слава Богу, за полгода работы у меня это единственная травма.
***
Здравствуй, Казимир. Слава Иисусу Христу!
Посмеялись мы с Сашей, как ты ругаешь чиновников "холерами" и "паскудами". Наши не лучше, но у нас сейчас больше динамики: не успевают созреть - хапают быстро, грубо и очевидно. И потому долго не задерживаются. Ты пишешь про грехи Западной Церкви - обмирщение, модернизм, угоднический популизм, с надеждой смотришь на Восток, где остаётся "выстраданное молитвенное христианство".
Ты знаешь, мне тоже интересно, что остаётся на Востоке? Одни говорят о моральной разрухе, антропологической катастрофе и ждут дальнейших социальных потрясений. Другие - об истинной духовности народа претерпевшего большевистский плен, пророчат Возрождение, экономический и политический расцвет России. Я же, по своему обыкновению, расскажу тебе историю.
В начале 80-ых я дружил с разными людьми. Время было замечательное: с одной стороны - Андроповские гонения, допросы, посадки, а с другой - интенсивная рели-гиозная жизнь, много ярких людей, встреч, дискуссий. В крахе Советов никто не сомневался, расхождения были в сроках и в характер перемен, ну и, конечно, в видах на будущее. Я ходил по различным подпольным и светским кружкам, много читал, думал и проговаривал свои мысли, что ценно... Жили мы тогда в Москве, втро-ём, Вовка был маленький. Снимали комнату на Войковской. Потом родилась Анечка, перебрались к моим родителям в Подмосковье. Я взялся ходить в сельский храм, заприметил там видного батюшку, отца Владимира - седого, бровастого, иконопис-ного, с замечательным густым голосом. Решил познакомиться поближе - рассказал о себе честно: мол, в Бога поверил недавно, толком ничего не знаю и не умею; читаю много и обсуждаю это с разными людьми.
- С какими людьми?
- Да там разные - и православные, и католики, и протестанты, и иудеи есть.
- Но ты сам-то православный?
- Я крещён в детстве бабушкой в этом храме. Родители неверующие. До двадцати лет жил безбожником и грешником; я не знаю, какой я...
- Ну и что мне с тобой делать?
- А Вы мне можете рассказать, почему лучше православие?
Посмотрел на меня.
- Ну приходи...
Назначил время.
Я пришёл. Он завёл меня в ризницу, тяжко сел на табурет, подобрав рясу, обнажив грубые мужицкие сапоги. Глянул на меня, потом махнул в сторону, где на стене начертан был символ веры.
- Читай последние слова.
- "Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века" - произнёс я.
- Вот! - подтвердил он, - это главное. Для этого и живём.
Помолчал, потом понемногу, словно нехотя, стал рассказывать.
- Я мальчишкой из дому ушёл... Нас было семь человек детей. Отца убили на фронте. Работал сначала в Ногинске на фабрике, потом в Москву... Жил в общежи-тии - тошно мне стало. Ребята выпьют - и на блядки. А я всё один. Да и холодно, голодно было. Раз шёл мимо церкви на Новокузнецкой и вспомнил, как отец меня маленького брал на службу, сам на клиросе пел. И зашёл. А там служба идёт, свечи горят, тепло так, лица хорошие... И я вспомнил всё, и так мне стало на сердце хорошо, что тут и подумал: буду священником. Сказал и сделал. И тридцать девять лет уже... И не жалею.
Он замолчал, задумался. Я смотрел на него. Было много вопросов - он ведь ни слова не сказал о Христе; с другой стороны, я почувствовал к нему доверие. Так мы и разошлись... Он меня исповедывал, но к Причастию не допускал - мол, опреде-ляйся, кто ты. Я толком не понял: вроде грехи прощены, а нельзя. Ну ладно. Ходил к нему раз в три месяца. Пошёл на Страстную - очень сильное впечатление, просто пробивает где-то, но опять не словами, но службой... Хорошо, но как же без слова, без свидетельства? Это же не обмен личным опытом, как в Анонимных Алкоголиках, - говорил я себе.
И вот это впечатление моё - двойственное - оказалось архетипическим. В каком-то смысле православные люди мне ближе, роднее, но до определённой черты... Начнёт какой-нибудь батюшка укорять календарём, или нести хулу на протестантов и католиков - "хоть святых выноси". У меня есть студенческий приятель - семинарист; наезжает в гости, спрашивает: "Ты проспект Калинина видел?"
- Ну!
- Пятикнижие Моисеево! Ты покайся, пообещай, что не будешь общаться с католиками и евреями - и приезжай к нам в храм. Мы тебя причастим, только попостись три дня. Ты же русский человек, Бушнев!
- Я физкультурой занимаюсь с детьми на воздухе. Мне есть надо, а то промёрзну - буду с соплями ходить.
- Нельзя. Ты вот не слушаешь меня... Я просил тебя не голосовать за Афанасьева, а ты ослушался. Гордый ты!
- Стасик, голосовать нужно по совести, это очень важно. От этого зависит будущее России: будет свобода - будут и наши дела.
- Главное дело - спасение души. Знаешь ведь, как Преподобный отец Серафим говорит: спасай себя - и вокруг тебя спасутся тысячи.
- Во-во... "Спасай себя, свою семью - и пусть вокруг погибнут миллионы" - так звучит твой совет с точки зрения лагерного вертухая... Вряд ли бы его одобрил отец Серафим.
- Не греши, Бушнев! Подумай о своих детях, если тебе себя не жалко!
- А ты не сори советами...
Так мы и разговаривали. А вокруг - разруха, проломленные заборы, тёмные фабричные здания с выбитыми окнами, на крыше которых подымаются кусты и молодые берёзки. Я ходил с Вовкой в храм на Пасху... Народу мало, в основном бабушки. Мужчин нет. Мне дали нести хоругвь. Шли с Вовкой вокруг храма, пели, а на заборе, на погосте местная молодёжь в виде крупных ворон наблюдает. Потом они дружно ввалились в храм, уже пьяные... Носились по шоссе с грохотом на мотоциклах.
Не обольщайся, Казимир. Я говорил тебе, что народ бросился догонять общество потребления - есть, пить, одеваться, покупать технику, автомобили, обустраивать жильё, по возможности - выезжать в Европу или ещё дальше. На это тратятся силы, время. В головах хаос, множество мифов, причём, весьма противоречивых, также совершенная разорванность по отношению к ближайшей истории, отсутствие эле-ментарной культуры диалога... Всё на нервах, истерично, по Достоевскому. Будет ли толк какой и когда? Не знаю. Чувствую, что нам дано время, но и бездны наши неподалёку, а то и просто под ногами...
* * *
...Ничего подобного мы здесь купить не можем, а Вовка растёт быстро, не успевает сносить. Всё отдаём дальше - друзьям, ничего не пропадает - уже очередь!
Зима была неровная, а тут к марту проснулась - ветер, мороз, снег валит и валит. Дети опять переболели. Анютка сидит дома. Саша очень устаёт. Деньги платят неплохие, позволяют брать подработку, но работа тяжелейшая - на приёме столпотворение; она часто работает одна, без сестры, потом ходит в темноте по дворам, ещё домой берёт писать карты. Больных много тяжёлых - сердечников, раковых, стариков, просто одиноких беспомощных людей, которым нужен психолог, социальный работник, священник, наконец. Раньше приходила - рассказывала; мы с ней кого-то обсуждали, думали, чем помочь... Сейчас падает. Поест, тупо смотрит телевизор и засыпает... Я тоже пропустил много в колледже и семейную встречу. Стараюсь читать дома, иногда - ночью - удаётся поработать, но чаще успеваю только помолиться, посмотреть бегло чтения и - вперёд! Как быть с дипломом моим - не представляю. К июню всё прояснится...
В школе случилась поучительная история. Я вёл природоведение в четвёртом классе, подменял заболевшую учительницу. Ребят также было немного, человек пятнадцать. Рассказывал им свои впечатления от поездки в тундру. Слушали с интересом, но один мальчик, Андрюша Королёв, шумел, ёрзал, отвлекал девчонок, перебивал меня. Я уже имел с ним дело на уроках физкультуры - маленький, нервный, тщедушный и задиристый, вредный, способный толкнуть девочку, поставить под-ножку... В общем, я сделал ему несколько замечаний и вызвал к доске - мол, ты что-то бубнишь там, на своём месте, тебя плохо слышно. Я тебе, наверное, мешаю, расскажи всем - мы тебя слушаем. Давай-давай, выходи, не стесняйся...
Он неохотно вышел, замолчал. Класс начал смеяться.
- Ну вот видишь - за спиной всегда легче говорить глупости, чем лицом к лицу. Иди, садись на место, - сказал я назидательно и повернулся к классу и вдруг почувствовал ощутимый удар в зад. Он попросту дал мне пинка.
Я в один миг увидел его убираемую ногу, глаза, переполненные ужасом и любопытством, и тут же принял решение: он ещё не приставил ногу, как я уже снёс его сзади подсечкой. Он полетел на пол, крепко ударился. Класс выдохнул. Я стоял и смотрел. В глазах девчонок появилось восхищение и злорадство. Андрей же сел на пол, ощупал себя и заявил с совершенной уверенностью: "Всё, тебя точно убьют!"
Я посадил его, кое-как закончил урок. Дальше у меня был перерыв - я сходил домой, поел, переоделся в спортивный костюм, пошёл в школу. Подхожу - прозвенел звонок, ребята высыпали во двор. Смотрю - мой Андрюша бегает без шапки, валя-ется в снегу. Рюкзак бросил. И подъезжает к калитке БМВ с заклеенными чёрными окнами, оттуда неспешно выбираются несколько крепких молодых людей характерного вида, закуривают. Один из них - крупный, бритоголовый - начинает громко звать Андрея.
- Щас, пап, - кричит тот и устремляется дальше с мальчишками.
Лысый постоял немного, потом направился к нему, подошёл и грубо и сильно пнул его ногой в спину. Мальчишка полетел в снег... Поднялся, получил ещё затрещину по лицу... Весь обмяк, плача, пошёл, взял портфель, вернулся, подобрал шап-ку. Они сели в машину и уехали.
Я сначала, когда увидел этого папу, не то, чтобы испугался, но затосковал - подумал, сейчас мне набьют физиономию на глазах моих учеников. Потом, когда увидел, как он пинает и жестоко бьёт сына, внутренне раскололся: с одной стороны - словно сам получил удар, а с другой - ощутил себя этаким верзилой, бьющим ногой ребёнка перед другими детьми. Ужас!
Всё это время я непрерывно думал о происшествии на уроке, испытывал смешан-ные чувства. Я понимал, что пинок учителю перед классом - вещь невозможная, этого нельзя оставлять без последствий. Жаловаться на него, применять административные меры не хотел. Ответил по-мужски грубо, но понятно - наверное, правильно. Сейчас увидел "контекст". Моё возмущение исчезло - я, правда, пожалел этого мальчишку. Андрюша видел меня, но ему так было плохо, что он позабыл свою месть... Я же стоял в оцепенении, стал было думать, что надо вмешаться, сказать что-нибудь этому папе... Долго думал. Они уехали. Тут я оказался совсем не так скор на справедливый ответ, как это случилось в классе по отношению к беззащитному ребёнку. Струсил, короче говоря - подлец.
Впрочем, с Андрюшей мы впоследствии подружились. Я переменил к нему отношение - стал более внимательным, терпеливым. И он это почувствовал. А там и другие ребята, среди которых у меня уже есть авторитет. Я думаю, правильно тогда дал ему сдачи: он поступил со мной "как папа" и посмотрел, как можно держать подобный удар. И хорошо, что он меня ударил. Надеюсь, мы оба поняли что-то в этой жизни. Вот, такая наука, Казимир.
***
Здравствуй, Казимир. Слава Иисусу Христу!
Извини, что давно не писал. Письма твои получил, но сам не спешил с ответом - хотел подобрать свои впечатления.
В конце марта мы выехали на семейные реколлекции. В первый день, поздно вечером, когда мы уже уложили детей, нас с Сашей позвали на какое-то совещание с о.Иосифом. Была Данута, аниматоры, Вероника и Фёдор, Аня и Миша Дедковские.
Обсудили какие-то текущие дела, потом Вероника выступила с неожиданным заявлением о том, что она не понимает, что происходит в нашем круге... Какие-то непонятные встречи, разговоры - и никаких движений по программе.
- Каких движений? - переспросили мы.
- Мы должны проработать молитву в паре, молитву с детьми, домашнее чтение Писания и супружеский диалог. Прошло полгода - я вынуждена констатировать, что программа не выполняется.
- Вероника, - подала голос Саша, - ты сама отсутствуешь и, по-видимому, не знаешь всех обстоятельств. У Петровых и Самойловых плохо. Мы пытались им помочь.
- Чем вы можете им помочь?
- Мы с ними разговаривали, ездили в гости, познакомились поближе...
- Послушай, Саша, если у них серьёзные проблемы в семье, они должны обсудить их со священником, с психологом... Я не могу брать на себя такую ответственность. Церковь нам предлагает сделать определённые шаги, в которых Бог нам может по-мочь. И мы согласились вместе идти этим путём...
- Подожди, Вероника, - вмешался я, - ты полагаешь, что мы не должны обращать внимание на те проблемы, которые они высказывают?
- Мы должны делать то, что нам предлагает Церковь - нравится это, или нет...
- Слушай, скажи конкретно, - не уступал я, - что делать Лёне с Наташей, которые, как выяснилось, находятся в состоянии развода?
- Вот программа, - Вероника подняла тетрадку, - тема первая: молитва в паре. Супруги должны выбрать время, зажечь свечку, помолиться... Просто посидеть в тишине.
- Вероника! Да они месяцами не разговаривают! - закричали мы с Сашей наперебой. - Видеть друг друга не могут! Ты не ходишь и не знаешь, сколько там взаимной боли!
- Послушайте, я никого не хочу уговаривать, и вам не советую это делать. Мы взрослые люди. Повторю ещё раз - мы собрались и приняли совместное решение участвовать в семейном движении католической церкви с совершенно определённой программой. Да, я пропускаю, потому что у меня работа, тем не менее, мы с Фёдором тщательно работаем по темам, а не занимаемся самодеятельностью...
- Вероника, ты была два раза, - сказал я. - Мы с Сашей ездили к ним, Наташа была у нас. Я сам подъезжал к Лёне в институт и разговаривал один на один. Я знаю, у нас есть результаты, правда. И я совершенно не понимаю, зачем ты сейчас устраиваешь этот кипиш?
Тут Фёдор благодушно расхохотался, а Данута и Герман попросили перевести термин "кипиш"...
Данута, выслушав, начала говорить, что в Польше также очень много проблем в семьях, но люди хотят участвовать в движении, и это, может быть, критерий...
Я её оборвал и попросил слова.
- Знаете, положение, по-моему, очень простое. Петровы и Самойловы пришли в круг потому, что остро нуждаются в помощи. Они прямо говорят об этом. Разрушатся или нет эти семьи - я не знаю, но у меня лично есть что сказать и чем поделиться в данной ситуации, я полагаю свою ответственность перед Богом и перед Церковью, чтобы принести свидетельство веры, ценности семьи и, конечно, молиться за них. По-моему, это сейчас стоит делать, а не заниматься благочестивой лабудой... В конце концов, здесь заложниками дети!
Я уже завелся, конечно, и говорил громко. Данута попросила растолковать слово "лабуда"...
Вероника, надо сказать, хорошо держит удар. Она сделала движение отряхивания пыли с платья и спокойным, немного приглушённым голосом сказала:
- Вот эти заявления, сестра Данута, подтверждают мои худшие опасения. Нас вовлекают в какую-то безответственную деятельность с непредсказуемыми последствиями... Я думаю, нам нужно сейчас принять решение: мы находимся в движении Церкви - и тогда я, по мере сил, готова дальше сотрудничать, либо принимать какое-то другое решение... Я прошу Вас, отец Иосиф, высказаться.
Все, как говорится, дружно повернулись к священнику.
Скапуля говорил минут двадцать о кризисе семьи, о трудностях воцерковления в России. О том, что надо видеть проблемы комплексно и решать поэтапно. О том, что Бог ведёт Свою Церковь.
Понятно. Поворачиваемся к Дануте. Та была более простодушна - сказала, что нам всем нужно учиться слушать Церковь, ей самой в первую очередь. Это трудно. Работа.
Я смотрю, Вероника сидит в тихом триумфе, Дедковские - со строгими, законо-послушными лицами. Переглядываюсь с Сашей, понимая, что тут, похоже, уже всё решено. Думаю - что делать? Сопротивляться? А там - слышу - голосование за верность программе и движению... Я промолчал.
Днём с детьми прошли далеко в лес, погуляли хорошо. После обеда уехали.