Катков Евгений Геннадьевич : другие произведения.

Гомер. Одиссея

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Опыт чтения
  
  
  
   I. СОБЫТИЕ МУДРОСТИ
  
   "Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,
   Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,
   Многих людей города посетил и обычаи видел,
   Много и сердцем скорбел на морях, о спасенье заботясь
   Жизни своей и возврате в отчизну сопутников; тщетно..."
   (Од.1.1-5)
  
   Как же Одиссей! Один из великих героев, "градосокрушитель", вошедший в Трою, но и заблудившийся на обратном пути в морях, в неведомых землях, но не в мыслях....
   Растерявший спутников, имущество, оружие, корабли, но сохранивший способность думать, выживать своим умом, и идти в нем к незнакомым людям, в неизвестность простым нищим странником.
  
   Что-то произошло на Олимпе. Ныне бессмертные и блаженные боги находят нужным рассмотреть вопрос, как они выглядят в глазах людей? В самом деле, замечает Кронион:
  
   "Странно, как смертные люди за все нас, богов, обвиняют!"
   Вот, Эгист, коварный убийца великого Агамемнона.
   "Гибель он верную ведал... от нас был предупрежден:
   "Месть за Атрида свершится рукою Ореста, когда он
   В дом свой вступить возмужав, как наследник захочет, - так было
   Сказано Эрмием, - тщетно!"
   (Од.1.35 - 40)
  
   "И не сами ли люди гибель, судьбе вопреки на себя навлекают безумством?" - Вопрошает Зевс своих высокопоставленных родственников.
  
   Но, вот, Одиссей, отнюдь не безумный, благочестивый муж, - немедленно пользуется моментом Афина, - "давно он
   Страждет, в разлуке со своими, на острове, волнообъятном
   Пупе широкого моря, лесистом...
   Силой Атлантова дочь, Одиссея, лиющего слезы,
   Держит, волшебством коварно-искупительных снов об Итаке
   Память надеяся в нем истребить"
   (Од.1.50 - 55)
  
   Э-э, дочь, - постой! - возражает Владыка.- Я хорошо помню и ценю Одиссея; как же! Но, ведь на него остается "дело" у Посейдона за своего выродка Киклопа, которого ухитрился проучить и искалечить Одиссей. При том и поглумился над "Полифемом богоравным", а напрасно.
  
  "Хотя Посейдон, колебатель земли Одиссея
   Смерти предать и не властен, но, по морю всюду гоняя
   Все от Итаки его он отводит".
   (Од.1.75)
  
  Так что здесь справедливость... Мне докладывают. Я слежу.
  
   В плане "Илиады" это очень странное рассуждение. "Наверху" озвучивается некоторый благоприятный сюжет человеческой жизни, трудный, но возможный, основанный на почитании богов, конечно, но и опирающийся на ум, смекалку, даже изворотливость. Интересно, что боги сознают свою ответственность за совершение подобной судьбы, которая и выводится автором на первый план повествования.
  
  * * *
  
   "Уважай богов, уважай родителей, уважай гостя", - такова незыблемая "святая троица" мудрого человека. Гость - проситель, обращающийся к богам семейного очага, он же вестник, носитель знаний о других людях, землях, обычаях, чудесах. В доме мудрого всегда найдется, чем встретить гостя; это важно. Сам хозяин сумеет разговорить отдохнувшего, утолившего голод путника, с живым интересом будет слушать его истории. Мудрый человек любопытен, обнаруживает больший обычного кругозор, навык различения близкого через дальнее, малого через великое. Но источник его любопытства заложен в живости восприятия именно ближайшего, родного. В удивлении, восхищении, благоговении ребенка, юного человека, впервые открывающего мир, в его желании узнавать больше, участвовать, приносить плод. В событии вдохновленной, добром полученной жизни.
  
   Мудрый помнит детство, родство, свои первые значимые впечатления, стремится приобрести навык соответствующего расположения души, хранит и отстаивает открытость чудесам божьим. Также, впрочем, и трудностям, сложностям, опасностям человеческой жизни. Опыту ошибок, страданий, смерти - куда же без них!
  
   Мудрый умеет слушать, умеет, и говорить, всегда может сказать нечто занятное, неожиданное, содержательное. Разбирается и в словах, и в людях. Мудрого "не собьешь" - он всегда учится на своих, на чужих ошибках, умеет различать и ценить искренность, верность, дружбу, вообще хорошее, знает толк в искусно сделанных вещах. Мудрый благочестив, умеет угодить богам, что не просто... Помнит добро, но и зло, умеет плакать и скорбеть, также развеселиться сердцем на пиру. Знает и то, и другое.
  
   Мудрость невозможно уложить в формулу, - приходится постоянно вносить поправки, давать разъяснения, - так либо иначе, выходит длинный перечень, требуется особое искусство сворачивания и разворачивания речи. Трудно описать мудрость, проще указать человека, прийти к мудрецу. Мудрость радикально персоналистична при всей своей дидактичности и, в таком качестве, знакома, ценима во всех древних культурах. Мудрый человек оставляет след, действенную память в вещах, событиях, умах других людей. Впрочем, существует проблема наследования "имущества" мудрого; требуется особая процедура посвящения в мудрую жизнь. Плоды познания добра и зла не пригодны к обычному употреблению и чреваты смертью для непосвященного человека. Также невозможно просто заступить на место мудрого в его доме, - проблема остается даже для ближайших, верных ему людей.
  
  
   II. НАЧАЛО
  
   Телемах юн, это его внутреннее ощущение. Симпатичный, молодой человек, совсем не робкий, здравомыслящий, способный при случае повысить голос и взяться за копье. Но сам в себе неуверен, не находит места в сложившейся ситуации, не может принять серьезное решение.
  
   Эти молодые люди, женихи, дерзкие, вольные, сильные, осаждающие мать в его доме, среди которых он сидит, то ли будущий хозяин, то ли товарищ среди сверстников, весело проводящих время, настойчиво добивающихся своих целей.
  
   Мать красива, богата, нежна. Хранит память об отце, верна ему сердцем. Но жив ли он? И разве плох законный брак с одним из достойных молодых людей?
  
   Отец великий герой, царь. Память о нем священна, но где же эта память? В причитаниях матери, в рассказах слуг? В смутных, неясных образах далекого детства? И тяжелая неопределенность сегодняшнего дня, длящаяся и неизбывная. Мучительная неясность, бессилие. Телемах, вдруг, находит себя пленником в своем родном доме, заложником других разбитых судеб...
  
   К нему на помощь с Олимпа "бурно шагнула богиня" (Од.1.100).
  
   Способность к перевоплощению - важная часть греческого богомыслия. Боги телесны, но бессмертны, но с другими возможностями своих тел, - освобождены от скорбей, болезней, свободно перемещаются в пространстве и времени, способны сущностно имитировать человека, т.е. принимать определенный человеческий образ. Это напоминает библейских ангелов, но и отличает, поскольку не приходится говорить о преображенной природе гомеровских существ в библейском смысле этого слова: страсти бушуют на Олимпе. Мир и покой "бессмертных" выглядит подозрительно. Впрочем, по вере греков, страсти, и даже скорби олимпийцев не задевают фундаментального их блаженства, которое ассоциируется, в конце концов, со способностью хорошо проводить время.
  
   Итак, Афина предстает Телемаху чужестранцем, пользуется его гостеприимством, подробно отвечает на вопросы.
  
  "Кто ты? Какого племени? Кто твои родители? Где твой корабль?"
  "Скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать".
   (Од.1.165-170)
  
   У сына Одиссея хорошие задатки. Нужда, жадность к известиям об отце сдерживается в стремлении узнать всю истину; здесь уже узнаваемая осторожная поступь мудрого человека.
  
   Афина - Ментор позволяет высказаться юноше, раскрыть душу, но уходит от прямого ответа на главный вопрос, не скрывает, впрочем, совсем истину, но располагает ее в ряду других возможных сюжетов:
  
  "Ибо еще не умер Одиссей благородный;
   Где-нибудь бездной морской окруженный на волнообъятном
  Острове заперт живой он иль, может быть, страждет в неволе...
   Если жив твой отец, то выход найдет; ты знаешь".
   (Од.1.195)
  
   Загадка, притча - характерный прием мудрых, который учит символическому, объемному видению простых вещей. Но важно другое, богиня оставляет юношу в неопределенности, потому что он должен научиться поступать в неведении. Делать малое, возможное в виду невозможного, на этом пути принимать дальнейшие решения. И с этим возможным не медлить.
  
   Итак, завтра,- говорит странный гость,- ты должен выступить в собрании всех граждан Итаки; скажешь прямо свою нужду, попросишь помощи.
  
   Затем бери людей, подымайся на корабль, посети тех, кто может сообщить какие-то сведения; но не сиди здесь.
  
  "Поселила
   Твердость и смелость она в Телемаховом сердце, живее
   Вспомнить заставив его об отце, но проник он душою
   Тайну и почувствовал страх угадав, что беседовал с богом".
   (Од.1.315)
  
   Так формируется надежда. Все очень психотерапевтично. Неясность собственной участи, разгром в доме, переживания за мать остаются, но появляется иной план в этой истории, другое освещение. Телемах сразу начинает действовать.
  
  
   III. БЕЗУМИЕ
  
   В древности это страшное наказание человека, кара богов. Тем не менее, существует путь постепенного, неторопливого игнорирования ума, которым идут многие. Злополучные женихи - будущие герои, видные, блестящие молодые люди, способные постоять за себя, не лишенные здравомыслия, умеющие пить и веселиться, пировать блистательно, обнаруживают неразборчивость в средствах, легкомысленность в плане серьезных, долгосрочных человеческих отношений, неряшливость в оценках собственных даров, - молодости, силы, благополучия.
  
   В "Одиссее" автор неожиданно делает серьезное различение между героем и героем. Внешние данные, отличные навыки "атлетов искусных", еще не все, - как говорит Одиссей-странник Лаодаму, "благородному сыну царя Алкиноя":
  
  "Твоя красота беспорочна, тебя и Зевс бы
   Краше не создал; зато не имеешь ты здравого смысла".
   (Од.8.175)
  
   Молодой человек оставляет это замечание без внимания. Для того, чтобы оценить здравый смысл, требуется навык восприятия смысла как такового, пусть и "нездравого" Лаодам, оглядывая Одиссея, не находит в нем должной "атлетичности" и выражает презрение. Останавливает его лишь расстояние, на которое Одиссей, встав, зашвырнул камень. Удивляет, но не больше. Не лишает, конечно, радости о себе. Не понуждает лучше узнать гостя. Юный царевич скоро отвлекается в пляске.
  
   Подобные молодые люди откровенно безобразничают в дому Одиссея.
  
  "Преследуют мать женихи неотступные...
   Им удобней вседневно врываясь в дом наш толпою
   Наших быков и баранов и коз откормленных резать
   Жрать до упаду и светлое наше вино беспощадно тратить...
   Наш дом разоряется... Грабят бесстыдно".
   (Од.2.50 -60)
  
   Они, очевидно, вдохновлены благоприятной возможностью пожить некоторое время в свое удовольствие, причем, безнаказанность, несомненно, кружит им головы, ослепляет в отношениях к старшим и, самое печальное, к воле богов. На совете граждан Итаки старец Алиферс напоминает четкое пророчество, бывшее перед походом.
  
  "Не безопытно так говорю, но наверное,
   Зная, что будет; сбылось утверждаю и все, что ему я
   Здесь предсказал перед тем, как пошли кораблями ахейцы
   В Трою и с ними пошел Одиссей многоумный. По многих
   Бедствиях (так говорил я) и спутников всех потерявши,
   Всем незнакомый, в исходе двадцатого года в отчизну
   Он возвратится. Мое предсказание свершается ныне".
   (Од.2. 175)
  
   Женихи отвечают смехом. Глумятся, мол, иди домой, дядя, да не заговаривайся. "В нашем деле вернее тебя я пророк". Короче, проваливай, старик, и не смущай Телемаха. А то похороним обоих!
  
  "Горе безумным!" - комментирует Афина, -
  "Они в слепоте, незнакомые с правдой
   Смерти своей не предвидят, ни черной судьбы ежедневно
   К ним подступающей ближе и ближе, чтоб вдруг погубить их".
   (Од.2. 280)
  
   Может быть, здесь эмоционально поданный неизбежный конфликт поколений? Молодые сильные борются за свое место в жизни, за ценности определенного социума, который пытается их дисциплинировать дряхлой своей моралью?
  
   Возможно. Но Гомер, правда, не одобрил бы подобный взгляд на происходящее, для него несомненно, что молодые люди просто не доживут до моральных вопросов. Эти ребята в своей молодой и задорной беспечности как-то скользят взглядом по самой поверхности жизни, полагая, что дары богов, таинственное их присутствие, наставление и соответствующий опыт, - вещи смутные, далекие и не нужные в очевидных запросах ближайшего дня. Что-то еще не выросло, а, может, и оборвалось уже в душах, закрылось наглухо циничной завесой так, что они видя - не видят, слыша - не слышат, и не подозревают даже необходимости переменить какие-либо взгляды, привычки, намерения... Впрочем, в потребительски-беспечной, в меру безумной жизни есть свои возможности, надо, конечно, сказать об этом. На окраинах, в закутах Ойкумены обитают последовательные безумцы циклопы и лестригоны, свиноводы-цирцеи, козлоногие силены, живут себе вольно, анархично, уродливо и святотатственно, последовательно и несомненно, теряя человеческий облик, но почему-то хранимые богами.
  
  "Видно, что ты издалека иль вовсе безумен, пришелец,
   Если мог вздумать, что я побоюсь иль уважу бессмертных.
   Нам циклопам нет нужды ни в каком боге Зевсе, ни в прочих.
   Поступаю я, как самому то угодно".
   (Од.9.275)
  
   Античность всегда бредила химерами. Человечность древних - еще хрупкий, неутвержденный дар, неотделенный радикально от животного мира. Именно химера преграждает путь Эдипу с загадкой.
  
  Кто ходит сначала на четырех, потом на двух, потом и на трех конечностях?
  
   Вопрос, конечно, общий, формальный. Вопрос - эскиз. Эдип многострадальный ответил, но и озадачил своей жизнью и, таким образом, прошел. Так они выражаются древние, имеют интуицию человека, но не способны выразить его сущность. Разумен человек, это главное. Но и безумен. Разве не безумен!
  
   Животные, быть может, мудрее людей, простодушно глядят в Вечность, как боги Египта. Горделивые, страждущие, чрезвычайно неряшливые, одинокие существа-химеры, возможно, ничем не хуже всех остальных, цивилизованных и опрятных. Великое Безумие способно остановить, загипнотизировать любую цивилизацию. Всякий ум знает мало,- это ведь свидетельство ума. Именно ум подточен неведомым, а то и подавлен. Великое Неведомое всегда требует: живи сейчас. Спеши жить. Как тут не потерять голову?
  
   Длительное общение с женихами губительно для Телемаха; ум его может пошатнуться, сердце - помрачнеть. Афина гонит его прочь, к мудрым, к Нестору, к Менелаю, просто в дорогу, к свежим впечатлениям, также, сама не перестает поучать юношу.
  
  "Сын Одиссеев, теперь уже застенчивым ты быть не должен...
   Многое сам ты угадаешь рассудком
   Многое демон откроет тебе благосклонный и укрепленье подаст...
   Ибо не против воли бессмертных я думаю был ты рожден и
   воспитан".
   (Од. 3. 15 - 25)
  
   Воспитание,- вот, новое требование в "житии" героя.
  
  
   IV. ПОРТРЕТЫ МУДРЫХ
  
  
   Нестор и Менелай живут основательно. Первое, что бросается в глаза Телемаху, - невиданное богатство, роскошь, величественный и вместе с тем непринужденный обиход царского дома. Радушие, гостеприимство. Молодой человек выражает искреннее восхищение. Менелай возражает иронично: Зевс несравненно богаче; и сравнить-то нельзя!
   Цена человеческого богатства велика, трудно и долго оно приобретается, отбирая безвозвратно силы, годы, способности. Близкие теряются... Горький вкус у богатой жизни, поверь, юноша!
  
   Но женщины! Прекрасные, послушные, украшенные и ухоженные!
  
  "Тою порою, как рассудком и сердцем колеблясь, молчал он,
   К ним из своих благовонных высоких покоев Елена
   Вышла, подобная светлой с копьем Артемиде...
   Села, прекрасные ноги свои на скамью протянувши".
   (Од.4. 120, 135)
  
   Завела речь, соку в вино, подмешав, чтоб украсить беседу. А голос! Вспомнила славного Одиссея, лазутчика смелого в Трое. Молодой человек совершенно очарован.
  
   Менелай, супруг ее, "столь одаренный светлым умом и лица красотою", тут же приводит другой эпизод, о том, как дорогая жена, виновница страшной войны, чуть было не сгубила целый ахейский десант в "чреве деревянном, конском", -
  
  "К нам ты тогда подошла - по внушению злому, конечно,
   Демона, замышлявшего славу враждебным Троянам...
   Начала называть поименно агривян голосу наших возлюбленных жен
   Подражая искусно...
   В чреве коня притаяся, глубоко молчали ахейцы.
   Только один Антиклес на призыв твой подать порывался
   Голос; но царь Одиссей, многосильной рукою зажавши
   Рот безрассудному, тем от погибели всех нас избавил;
   С ним он боролся, пока не ушла ты по воле Афины".
   (Од.4. 275 - 285)
  
   Позже, наедине, мужчины беседуют более плодотворно. Менелай подробно описывает свои странствия, в которых некоторый сюжетный прообраз участи Одиссея - героической судьбы, продолженной за военное время. Возвращение героя выходит долгим, трудным, едва ли менее тяжким, чем сама война. Это хождение по землям, по людям, по чудесам, по мукам и избавлениям в некоторой таинственной последовательности, ввиду пульсирующей вновь и вновь обнаруживаемой, весьма изощренной, изобретальной гибели.
  
   Не получается человеку благополучно возвратиться с войны, поблагодарить богов и зажить, как ни в чем ни бывало. Менелай переживает тяжелейший кризис в пути.
  
  "Той же порой, как в далеких землях я, собирая богатства,
   Странствовал, милый в отечестве брат мой погиб от убийцы
   Тайно, никем непредвиденно, хитрым предательством женским".
   (Од.4. 50)
  
   При возвращении из похода, в своем доме, "на веселом пиру, словно быка при яслях", заколол его любвник в сговоре с женой. Это известие подкосило царя.
  
  "Горько заплакав, упал я на землю; мне стала противна
   Жизнь, и на солнечный свет поглядеть не хотел я, и долго плакал,
   И долго лежал на земле, безутешно рыдая".
   (Од.4. 540)
  
   Осторожнее с женщинами, Телемах! В них мы можем потерять все, включая самую волю к жизни.
  
   Престарелый Нестор подтверждает трудное возвращение героев. Он сообщает краткое резюме Троянской войны.
  
  "Кронион бедственный путь по морям замыслил ахейцам.
   Был не у каждого светел рассудок, не все справедливы
   Были они - потому постигла их злая судьбина"
   (Од.3. 130)
  
   Внешне Нестор и Менелай вполне благополучны, проводят время в пирах, в покое; эти празднества имеют литургическое значение. "Боги живут легкой жизнью", люди иначе. Мудрый, в отличие от безумцев, никогда не забывает эту истину, не теряет страх божий, а потому спешит заложить телицу, чуть заподозрив некоторый знак бога. Пир, собственно, всегда сопровождает жертву и, значит, являет смерть. Убийство, кровь - мужская жестокая работа, которую оглашает невольный женский крик ужаса (Од.3.445 - 460)
  
   Женщины живут в мужском мире, наполненном насилием, скорбями, смертью. Мужчины убивают, чтобы почтить богов, чтобы защитить себя и близких; муж знает цену мирной жизни.
  
   Убийство женщиной - святотатственно, невыносимо, чудовищно.
  Здесь ужас древний, в котором необратимо мешается ум человека, - чудище, убивающее своих детей, рождающее и пожирающее все. Имя ему - Безнадежное Время.
  
  
   V. ОДИССЕЙ
  
   Одиссей в плену. Гермес направляется "к нимфе могучей Калипсо" с требованием отпустить пленника. Нимфа же прекраснокудрявая сидела в чудном гроте, пред очагом, где сжигался кедр ароматный и прочие "дерева жизни", так что весь остров был немало накурен благовониями. Голосом звонким, приятным богиня "спевала", ходя неустанно золотым челноком по узорной ткани.
  
  "Густо разросшись, отовсюду пещеру ее окружали
   Тополи, ольхи и сладко лиющие дух кипарисы
   В лиственных сенях гнездились там длиннокрылые птицы
   Копчики, совы, морские вороны крикливые...
   Рос виноград, и на ветвях тяжелые гроздья висели".
   (Од.5. 60 - 70)
  
   Далее из сего примечательного уголка выходили четыре потока (ср. Быт.2.10-14)
  
   "Светлой струей рядом бежали
   Близко один от другого, туда и сюда извиваясь;
   Вкруг зеленели густые луга и фиалок, и злаков
   Полные сочных. Когда бы в то место зашел и бессмертный
   Бог - изумился б, и радость в его бы проникла сердце".
   (Од.5. 75)
  
   Плен Одиссея своеобразный, заставляющий вспомнить древний сад у шумеров - отгороженный, обильноорошаемый; также защищенный специальным образом paradiz персов, наконец, Вавилонский edin - оазис в пустыне, цветущий, благоухающий, возделываемый человеком, и, соответственно, жестко охраняемый, со специальными процедурами входа и выхода и проживания. С деревом жизни и женщиной у его подножия, разумеется...
  
   Женщина, кстати, примечательная, сильная, деятельная, умелая, красивая, и еще "с горячим нежным сердцем". Да не в Раю ли обретается Одиссей?
  
   Как бы там ни было, в подобном месте наш герой оказывается глубоко несчастным.
  
  "Хладный
   Сердцем к богине, с ней ночи свои он делил принужденно
   В гроте глубоком, желанью ее непокорный желаньем.
   Дни же свои проводил он, сидя на прибрежном утесе,
   Горем и плачем и вздохами душу питая, и очи,
  Полные слез, обратив на пустыню бесплодного моря".
   (Од.5. 150 - 155)
  
   Именно такое положение человека, заключенного в "раю", либо в каком другом чрезвычайно благоприятном месте, но разлученного с собственной жизнью, страдающего безутешно, фиксирует автор.
  
   Боги сразу узнают друг друга. В "семье бессмертных", как в Парменидовом, лишенном перемен бытии, все друг друга знают, соприсутствуют свободно, неизбывно и, в конце концов, согласно.
  
   Итак, Одиссей свободен. Нимфа не может удерживать его против воли. (Опять эта загадочная человеческая воля, которую не может пренебречь богиня)
  
  "О Лаертид, многохитростный муж, Одиссей благородный,
   В милую землю отцов, наконец предприняв возвратиться...
   Хочешь немедля меня ты покинуть...
   Но когда бы сердцем предчувствовать мог ты, какие судьба назначает
   Злые тревоги тебе до прибытия в дом свой
   Ты бы остался со мною в моем безмятежном жилище
   Был бы тогда ты бессмертен. Но сердцем ты жаждешь свиданья
   С верной супругой, о ней ежечасно крушась и печалясь
   Думаю только, что я, ни лица красотою, ни стройным
   Станом не хуже ее, да и могут ли смертные жены
   С нами, богинями, спорить своей красотою земною".
   (Од.5.205 - 215)
  
   Но Одиссей без промедления делает свой удивительный выбор.
   Поступок его по форме напоминает выбор Париса. Герой ориентируется среди нескольких сюжетов, предложенных богами. "Пусть будет со мною, что угодно Дию", - заявляет Одиссей. Это важно. В аналогичном случае с Цирцеей Гермес настоятельно потребует покорности смертного бессмертному.
  
  "Станет на ложе с тобою тебя призывать чародейка -
   Ты не подумай отречься от ложа богини".
   (Од.10.295)
  
   Античный человек следуя противоречивым указаниям богов запутывается, подпадает под гнев; это неизбежно. В нашем случае, Одиссей мудро угадывает Верховную волю Зевса, так или иначе одобренную другими богами, что позволяет ему уйти от богини не возбуждая вечной женской ревности. Именно на этом пути,- усмотрения главного, выделения существенного, краеугольного, личностно-эмоционально окрашенного - решается человек выбрать свое время перед "лицем Вечности".
  
   "Самостоятельного времени" античность, конечно, не знает. То, что происходит на земле,- происходит на небе. В этом смысле всякое время - событие Вечности. Вечность, однако, не монолит; в ней различимы отдельные лики, сюжеты, среди которых ориентируется мудрый человек.
   Впрочем, в нашем случае человек находит возможным противопоставить хрупкое, бедственное, временное бытие - бытию бессмертных, уже сейчас готовых принять его в свою семью. Одиссей заявляет свои предпочтения, заблуждения, удачи и промахи и, конечно, страдания ввиду выверенного, необходимого, благополучного бытия. Как это возможно? И разумно ли это? И где здесь женщина и жена?
  
   Одиссей идет по воле богов,- уверенно сообщает Гомер. Вечность изменилась. Внутри Вечности, в хитросплетении судеб наметилась и оформилась особая область человеческого бытия. Непреклонная смерть-судьба начинает отступать перед смертной решимостью думающего человека, освобождая пространство его хрупкой, страдательной, но и длящейся жизни.
  
   Здесь уже намечен проект полиса,- мудрого человеческого устроения перед ликами богов, судьба которого в какой-то мере положена в нем самом. В утробе Вечности намечаются человеческие пространство и время. Но это и значит, что человечески переменилась сама Вечность. В какой мере и степени?
   Неизвестно. Нужно пробовать...
  
   Одиссей, уясняя свои возможности, прежде всего, требует от богини клятву. Затем проводит с ней ночь, утром же решительно берется за работу, причем благодарная нимфа, "несет бурав", ассистирует человеку, работает с ним плот... Невероятно!
   Скоро "радостно парус напряг и попутному ветру вверившись", выходит человек в открытое море, - поэтический, возвышенный образ, живо напоминающий библейского Ноя, переплывающего воды смерти в стремлении сохранить и возродить временное человечество.
  
   Враги не дремлют. Посейдон-гонитель, отвлекшийся было на традиционном олимпийском мероприятии у эфиопов, возвратившись, в изумлении видит своего неприятеля, воодушевленно пересекающего подведомственные воды. И немедленно воздвигает Бурный Потоп.
  
   Одиссей, правда, плохо представлял себе меру опасностей. Он быстро теряет парус и плот и надежду, едва живой, в страшной сутолоке ветра и волн, извергая из уст горько-соленую воду, отталкивает от себя обломки индивидуального незатейливого ковчега... Нимфа предупреждала верно, - этот дерзкий человеческий путь неосуществим по здравому рассуждении,- лишь по неведению да по неопытности отважный человек может бросить вызов всем стихиям мира.
  
   Два дня из последних сил бьется за жизнь Одиссей, оставаясь в "сердце морей", на третий - воды утихли. Явилась "лучезарно-кудрявая Эос". А там и земля. В радости измученный человек находит силы плыть быстрее, высматривая евангелие в солнечном свете, ласковой тиши моря, открывшейся мягкой линии береговой черты... Увы! Надежда и отчаяние на сем пути меняются местами с поразительной быстротой, движутся тесной парой, как в битве! Весь берег кипит на скалах губительным прибоем.
  
  "В ужас пришел Одиссей, задрожали колена и сердце
   Скорбью объятый сказал он своему великому сердцу:
  "Горе! На что мне дозволил увидеть нежданную землю Зевс?"
   (Од.5. 410)
  
   Впрочем, долго раздумывать ему не приходится - "быстрой волной подхваченный мчится он на утесистый берег, там вцепившись руками в скалу "ждал он, со стоном на камне вися, чтоб волна пробежала мимо; она пробежала, но вдруг, на возврате, сшибла с утеса его и отбросила в темное море", оставившего кожу ладоней на шипящей солью скале... В ужасе, молясь богам, распухший, холодный, нагой выбрался Одиссей на берег, упал неподалеку, зарываясь в кучу мертвых листьев, в тлен. И отключился.
   Прибыл герой в землю обетованную...
  
   Это была школа ужасов; далее последуют классы стыда и смирения. Боги располагают участь Одиссея полностью в руках других, чужих людей. Впрочем, уже спешит ему навстречу юная, благородная Навсикая, прекрасная, как пальма. Человек делает шаг, другой, третий - падает без сил. Боги подымают, ведут дальше. Так строится этот путь.
  
   Но что делают боги с Навсикаей? Афина побуждает девушку готовиться к браку, которая и затевает большую стирку рядом с той кучей мусора, где отогревается Одиссей. Именно словом, разумной речью преодолевает ее смущение нечеловечески ужасный, нагой, грязный, чуть живой, но мыслящий герой. Позже девушка восхищается его видом, "подправленным" Афиной.
  
  "О когда бы подобный супруг мне нашелся, который,
   Здесь поселившись, у нас навсегда захотел бы остаться!"
   (Од.6. 245)
  
   Подобное предположение естественно возникает и у царственных родителей девушки, внимательно рассмотревших гостя.
  
   Одиссей ведет себя сдержанно, деликатно, ни на йоту не отступает от своих целей. Когда молодая девушка решается просить его помнить о ней, он благодарит за спасение и обещает молиться... Небольшой подарок, на первый взгляд, но кто знает?
  
  "Три вещи непостижимы для меня
   И четырех я не понимаю:
   Пути орла в небе,
   Пути змея по скале,
   Пути корабля среди моря,
   И пути мужа к сердцу девицы".
   (Притч. 30. 18 - 19)
  
   Так утверждает Премудрость в Библии. Одиссей твердо отвергает всякий женский плен от грубого Цирцеиного довольства до тонких Алкиноевых возможностей: у него есть родина, - желанная земля, и там жена.
  
   Используют ли боги Навсикаю? Этот вопрос остается за пределами повествования Гомера. Девушка видела "желанного мужа", - осталось его встретить.
  
  
   VI. СТРАНСТВИЯ ОДИССЕЯ
  
   Путешествие - чрезвычайное событие античного мира. Жизнь происходит и держится у родительского очага, среди семейных и родовых богов. Всякая география древних - священная. Человек отправляется в паломничество, двигается среди соседей и "дружественных богов". Царь, народ может решиться на справедливую, т.е. "богоугодную" войну, освященную знамениями и жертвами. Античный человек всегда знает, куда идет, - от одной гермы к другой, от дома к святилищу, к храму, в собрание благочестивых людей.
  
   Каждый переход, тем не менее, сопровождается долей неясности, неизвестности, содержит элемент "междубожной" немыслимой пустоты. Будем помнить, что осмысление движения в греческой философии обнаружило фундаментальные трудности; в самом деле, - в начале пути человек еще не двигается; в конце - уже стоит на месте. Событие перехода "схлопывается" в небытие, ускользает, словно тень матери в объятиях Одиссея. Потом, невозможно логически сопоставить круговой, совершенный мелодический покой небес и длящееся прерывистое незавершенное движение в мире, в которое, собственно, нельзя войти дважды.
  
   Античный человек в этом смысле всегда остается сыном земли, причем не абстрактной, но определенной, с характерным, опознаваемым обликом. Путешествие Одиссея происходит в пределах античного мира, - это возвращение на родину, долгое, невероятно затянувшееся, положенное в гипертрофированную, принципиальную неясность. Человек терпит здесь настоящую пытку неведомым. Одиссей, герой неизвестности, очень близко подходящий к поступку библейского Авраама, безвозвратно ушедшего в неизвестность...
  
   Одиссей же, "держится" умозрительно за скалу родной Итаки, истово стремится вернуться домой, впрочем, вроде бы поневоле, несет с собой связный рассказ о Большом мире. О целом мире в новых, значительно более протяженных ракурсах. Взглянем внимательнее, что в нем?
  
   Первое, - это событие Космоса. На войне время летит, либо застывает тупо, враждебно... Война глотает человеческое время. Пространство человеческое также невелико, укладывается в перечень позиций, обозначается линией лагеря, а то и вовсе, заключено в узкие размеры положения в строю, в это тело, покрытое доспехами и осененное смертью. Стихии войны заслоняют божий мир, родных и близких, а то и рвут безвозвратно. Души воинов ослеплены ужасом, гневом, подавлены и оглушены смертельной усталостью; нелегко отвести глаза от привычной гибели, отложить спасительный навык безумной отваги... Мира нет на войне; мир открывается миром, то есть преодолением и размежеванием с войной.
  
   Каждое утро подымается из мрака "младая с перстами пурпурными Эос", является безбрежное "рыбообильное море", по хребту которого идут корабли. На высоте в колеснице выкатывается ослепительный Гелиос - "всемирно-светящее солнце" - и все озаряется, расцветает красками, приходит в движение "зыбь Амфитриты лазоревоокой", "бездна соленая" - искрится, лениво течет, либо шумно, ритмично вздымает пенные валы, в которые зарывается носом черный корабль.
  
   В море стоят острова, каменные утесы жестко разбивают волны, морщатся суровыми ликами в шипящей пене прибоя. Укрощенная ласковая вода мягко обтекает берег, входит в бухты, куда спускаются с гор зеленые луга, сады, оглашаемые голосами птиц, а далее - поля "ржи золотой", дорога, человеческие жилища.
  "Солнце зашло, и в раз потемнели дороги"...
  
   Вечером море затихает, мерно дышит, скрывается понемногу во тьме, а в вышине высыпают звезды, беспредельного неба владыки - "божественно темная ночь наступила".
  
   Утром вновь и вновь является Великий Чудесный Равный Себе Космос, небо и земля, и все, что в них - радуются и ликуют добрые люди, спешат благодарить богов и приветствовать странника.
  
   Впрочем, есть и другие - грубые, уродливые, святотатственные и коварные обитатели земли. Ведьмы с чарующими голосами, внешностью, но способные лишить человеческого обличья; лотофаги - наркоманы потерявшие рассудок; людоеды - лестригоны; гороподобные циклопы...
  
   Где-то обитают хищные, свирепые драконы, с которыми невозможно сразиться человеку, а нужно ухитриться миновать гибельное место с неизбежными потерями. Сама бездна морская разверзает пасть, глотая корабли... Есть земли пасмурные, покрытые холодным туманом, куда не заходит солнце. И все это скроено, сшито, сложено богами, вот, в этот Космос!
  
   Мир великий, прекрасный и чудовищный, полный опасностей. Грандиозный мир! Но человек, ищущий свой путь в нем, должен еще открыть Подземное царство мертвых.
  
   На краю Океана в условленном месте мечом копается песок, отрывается глубокая узкая щель. Над нею льется мед, вино, вода, замешанная мукой. Произносятся определенные слова, проливается теплая кровь зарезанного черного барана... И немедленно
  "слетелись толпою
   Души усопших, из темные бездны Эреба поднявшись;
   Души невест, малоопытных юношей, опытных старцев,
   Дев молодых, о утрате недолгие жизни скорбящих,
   Бранных мужей, медноострым копьем пораженных смертельно
   В битве и брани, обрызганной кровью, еще не сложивших.
   Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным".
   (Од.11. 35 - 40)
  
   Ба! Да здесь представители всего человечества, без исключения, в несчетном числе, в тотальном массиве небытия подлежащего бытию. Аид открывает точную и страшную, простую и грандиозную симметрию живых и мертвых, словно обнажает корни некоего Единого Древа в подземном крае темных, мощных, холодных и непереходимых рек. Здесь, в этом провале, надлежит Одиссею испросить свою участь ( Сравните трапезу для живых и мертвых на библейской горе, - Ис.25.7).
  
   Души говорят, прикармливаемые кровью. Это распространенный мотив коммуникации живых и мертвых в культурах разных народов. Кровью поят умирающих и ветхих стариков аборигены. Древние евреи практиковали обрезание волос и проливание крови в память об умерших. В цивилизованной Европе живы представления о вампирах - агрессивных и жестоких духах бездны. И, конечно, религиозное посредничество жертвенной крови на Высшем Суде.
  
   Знак крови, - открытие внутренней исходной жизни тела; таинственное пульсирующее движение передаваемое из утробы в утробу. Причем, кровь жертвы являет движение Жизни и Смерти,- "священный дискурс" божественных стихий, перед которым благоговеют люди. Но этот Ток совершенно теряется на войне в смятении человеков и смешении стихий.
   Одиссей со спутниками вынуждены теперь заново открывать и, даже, "конструировать" прежнее, мирное соотношение: благодаря совету богов и принесенной жертве, живые и мертвые преодолевают разделение и вступают в осмысленный диалог.
  
   В жертве и ритуале, впрочем, выполняются фундаментальные определения человеческого бытия, как бытия в Бытие. Жертва суть "превентивная смерть". Также как превентивный военный удар и сейчас остается формой цивилизованного жертвоприношения, упреждающий полномасштабную войну на уничтожение. Жертва состоятельна, как удавшаяся, принятая. В этом смысле она отодвигает неуправляемую или всегда возможную смерть, смертельный Террор, освобождая некоторое пространство и время гарантированной мирной жизни. Ритуал фиксирует соответствующие "технологии" подобного события. Но жертва остается только предложением: она может быть не принята. То есть, в жертве всегда испытание и Суд, "жесткий медосмотр" если угодно, самого жертвователя и всех иже с ним. Масштабные жертвенные предложения, гекатомбы, в сущности, не меняют, определений богов, хотя и желательны. Критерием "услышанности" являются священные знаки, благоприятные события, соответствующий порядок жизни, наблюдаемый на протяжении многих лет. Впрочем, все осложняется множественностью богов, их соперничеством и причудами Судьбы.
  
   Нам важно, что Одиссей, разыскивающий свой путь с божьей помощью, ухитряется мирно переговорить практически со всеми своими усопшими.
   Мертвые обитатели Аида - образы (edolon) и тени (skia) - сохраняют память о себе, о своем земном бытии, способны общаться, переживать, имеют, возможно, более полное, завершенное видение собственных жизней, могут дать мудрый совет.
  
   Впрочем, не все; есть мучимые, проклятые, - их немного у Гомера. Титий, Тантал, Сизиф - это не люди, но древние ропотные существа. Далее, усопшие сохраняют таинственную связь с миром живых. Мать Одиссея, Антиклея, сообщает ему, "глядя из Аида", о действительном положении дел в доме.
  
  "Верность тебе сохраняя, в жилище твоем Пенелопа
  Ждет твоего возвращения с тоской великой и тратит
   Долгие дни и бессонные ночи в слезах и печали".
   (Од.11. 180)
  
   Души сохраняют привязанности, положение. Ахилл остается почитаемым великим героем, Тиресий произносит оракулы. В целом, существование в Аиде блеклое, смутное, ущербное. Слышится скорбь о потерянных жизнях, тоска по телесности, впрочем, и сожаление об ошибках, о кратковременности и несовершенстве человеческого существования.
  
   Ахилл сожалеет о своем прошлом честолюбии, приведшем его к ранней гибели - "лучше живой батрак, бедный крестьянин, нежели царь мертвых".
  
   А живой пес, конечно, выглядит лучше мертвого льва (Еккл. 9. 4)
  
   Мертвый Аякс хранит обиду на Одиссея и отказывается разговаривать. Мать Антиклея скорбит о мытарствах сына, хотя и знает, что он, в конце концов, выпутается.
  
  Для того ли женщина рожала дитя,
   "Радовалась о миролюбивом нраве отрока
   И о разуме его светлом", чтобы сын столько
   Скитался и страдал в безвестности!
  
  Это уже какая-то непроходимая человеческая беда.
  Трижды "руки свои к ней, любовью стремимый, простер я"
  Трижды "меж руками моими она проскользнула тенью иль сонной
   Мечтою, из меня вырывая стенанье".
   (Од.11. 205)
  
   Душа не живет в Аиде, остается лишь некоторый след человека, непреходящий, личностный и, очевидно, материальный, поскольку жаждет напиться крови.
  
   Обозрение царства мертвых, выполненное Одиссеем, не позволяет ответить на главные вопросы. Люди необратимо теряют жизни; что это? Почему? Неясно. Неизбежно. Тем не менее, способность мудрой речи позволяет благочестивому человеку систематически учиться у живых и мертвых.
  
   Космос, "главный герой" мироздания, способный возвращаться к своим началам, исчезая из поля зрения человека, но и возвращаясь в полном своем великолепии.
  
   "Космос прекрасен, ибо он и есть произведение бога" - скажет мудрый Фалес. И еще обнадежит.
   "Время мудрее всего, ибо открывает все".
  
   Но, тогда, мудрый призван пройти, претерпеть время, даже, все времена, в которых открывается связность Космоса. Время, дар божий, но и человеческое дело. Связь времен возможна только в связности живых и мертвых, в преемственности их судеб, но и обычных человеческих дел. В сущности, между жизнью и смертью нет смыслового различия, точнее, предполагается смысловая преемственность. Одиссей со спутниками, разыскивающий путь домой, приобретает интеллектуальное бесстрашие смерти.
  
   "Люди железные" - свидетельствует Цирцея, - "заживо зревшие царство Аида, дважды узнавшие смерть, всем доступную только однажды".
   (Од.12. 20)
  
   В "Илиаде" герои различают и переживают смерть в виде непостижимой и непреклонной Судьбы. В "Одиссее" человек созерцает жизнь и смерть в Космосе. Открытие Космоса, Умного Порядка богов в долгом и трудном и благочестивом путешествии позволяет герою синтезировать опыт войны и мира. Но на этом пути он теряет всех неразумных своих спутников.
  
   Важно, что именно из Аида выслушивает Одиссей три главные вести для своей жизни.
  
   Первое - Пенелопа жива, ждет, хранит верность.
   Второе - женщина должна быть испытана.
   Третье - герой соединится со своими близкими, но не закончит пути. Скоро боги вновь позовут его в дорогу.
  
  
   VII. ВОЗВРАЩЕНИЕ
  
  Странствия Одиссея завершаются так же внезапно, как и были начаты. В один миг, чудесным и неповторимым образом, в странном глубоком сне (ср. Быт. 2.21), после невероятных трудов и бедствий, которые сами по себе способны вычеркнуть добрую память о прошлом, словно "с того света", доставляет его корабль феаков к берегам Итаки.
  
  "С палубы гладкой царя Одиссея рукой осторожной
   Сняв с простынею и мягким ковром, на котором лежал он,
   Спящий глубоко, его положили на бреге песчаном".
   (Од.13. 115)
  
   Очнувшись, герой не узнает своей родной земли; натерпевшийся бед спешит усомниться в доброте благодетельных феаков и даже успевает призвать на них Зевсовы проклятия. И далее привычно горько плачет, печалится, как измученный, сокрушенный в сердце человек.
  
   В трех встречах боги помогают Одиссею, ставят героя на ноги.
  
   Первой находит его Афина. Богиня возобновляет явно свое постоянное покровительство. Одиссей произносит горькие слова.
  
   "С разорванным сердцем без всякой надежды странствовал я...
   Ныне же, колена объемля твои, умоляю Зевесом
   (Я сомневаюсь, чтоб был я в Итаке; я в землю иную
   Прибыл; ты, так говоря, без сомнения испытывать шуткой
   Хочешь мне сердце; ты хочешь мой разум ввести в заблужденье),
   Правду скажи мне, я подлинно ль милой отчизны достигнул".
   (Од.13.320 - 325)
  
   В самом деле, этот туманный памятный вид, наверное, лишь злой мираж, скрывающий новые испытания, для которых уже просто нет сил...
  
   Богиня открывает панораму острова, указывает памятные, знакомые еще с юности, священные для героя места.
  
  "В грудь Одиссея при виде таком пролилося веселье
   Бросился он целовать плодородную землю Отчизны".
   (Од.13. 345 - 350)
  
   Радуется человек недолго. Богиня предупреждает его об опасности в доме; необходимо быть скрытным. Следует испытать жену. Поневоле Одиссей вспоминает возвращение царя Агамемнона, и вот он уже вновь близок к отчаянию. Эмоциональная трепка продолжается. Афина укрепляет своего фаворита.
  
  "Буду стоять за тебя и теперь я; не будешь оставлен
   Мной и тогда, как приступим мы к делу и, думаю, скоро
   Лоно земли беспредельной обрызжется мозгом и кровью
   Многих из них, твое достоянье губящих".
   (Од.13. 355)
  
   Теперь же прими следующее испытанье, новый изощренный ужас - ты должен войти в свой дом нищим, никчемным стариком.
  
  "С сими словами богиня к нему прикоснулась тростью.
   Разом на членах его, вдруг, иссохшее сморщилось тело,
   Пали с его головы злато-темные кудри, сухою
   Кожей дряхлого старца дрожащие кости покрылись,
   Оба столь прежде прекрасные глаза подернулись струпом,
   Плечи оделись тряпицей, в лохмотье разорванным старым
   Рубищем, грязным, совсем почерневшим от смрадного дыма;
   Сверх же одежды оленья широкая кожа повисла,
   Голая вовсе без шерсти; дав посох ему и котомку,
   Всю в заплатах висящую вместо ремня на веревке,
   С ним разлучилась богиня".
   (Од.13. 430 - 435)
  
  Вторая встреча, - "богоравный свинопас" Эвмей. С этим человеком Одиссей - бомж проводит первые дни и ночи, делит скромный очаг, неприхотливую пищу, "о многом беседуя сладко".
   Почему Эвмей? У него обнаруживается своя "предистория спасения". Конечно, это один из немногих верных слуг, просто, без промедления давший приют незнакомому страннику. Далее, свинопас обнаруживает скорбь и радение о хозяйском доме. Впрочем, он сам не без смысла; грубоватая мудрость сопровождает его беседы с Одиссеем.
  
   "Странник,- сказал, - не угодно ль тебе поросятины нашей
   Пищи убогой, отведать, - свиней же они беспощадно
   Жрут женихи".
   (Од. 14.80)
  
   Здесь слышна евангельская смекалка "сынов века сего", похвальная (ср. Лк.16.8). В самом деле, не пропадать же добру! Также симптоматично и симпатично сочувствие и досада этого крестьянина к совравшему, по его мнению, гостю.
  
  "Бедный скиталец, все сердце мое возмутил ты рассказом
   Многих твоих приключений, печалей и странствий далеких.
   Только одно не в порядке: зачем о царе Одиссее
   Ты помянул? И зачем так на старости лет бесполезно
   На ветер ты лжешь?"
   (Од.14.360 - 365)
  
   Тут он ударил свинью сбереженным от рубки поленом.
  
   Царь Одиссей с удовольствием пользуется гостеприимством этого человека. Странствия научили героя ценить немногое, необходимое, ценить радушие. В обиходе Эвмея являются важные черты жизни на Итаке: незатейливый пейзаж, неприхотливый уклад жизни царского дома, простодушные, грубоватые речи. Хозяин и его слуга мирно беседуют, как два простолюдина, довольствуясь очагом и кровом в ненастную погоду. Мы узнаем также, что царь сам изготовил себе брачное ложе, наблюдаем отца героя в старых обносках, в грязных рукавицах, копающегося в огороде, словно какой советский пенсионер. И ради этого следовало разминуться со всем прочим, что встретил, видел, пережил Одиссей? Что же такое эта Одиссеева родина?
  
   Будем внимательны к тексту. Для Одиссея Итака имеет прежде всего теологическое значение. Встав ногами на родную землю, герой не имеет сил принять ее, потому Афина является ему воочию, возобновляет явно свое постоянное покровительство. Это напоминает посольство Ангелов Иаковом по возвращении его от Лавана, ввиду родной земли. (Быт. 32. 1 - 2). Человек в своей земле, вновь, обретает своего бога, помощника, покровителя, верного заступника перед Зевсом. Вспоминает свои первые жертвы богам в юности и, таким образом, получает силы, с радостью принимает родную землю, ожившую преемственную память о себе, о родных и близких, примиряется со всем миром и обнаруживает способность идти дальше по воле богов.
  
   Царь Одиссей многие годы был верен этим своим впечатлениям, не разменял их ни на что другое в бурной своей жизни. Очевидно, здесь настоящее сокровище мудрого человека. Собственно, герой где-то остается простым ребенком, помнящим и любящим свои первые впечатления жизни. Все ведь происходит оттуда, из детства и юности. Мир при - Родах - именно детский, незавершенный, становимый мир, который умеет подмечать поэт, трудно воспоминая открывает философ и хранит в своей душе мудрый человек. В детской свежести восприятий - тайна мудрости взрослого человека. (Ср. Мк. 10. 13-15).
  
   Другое, в жанре письменности мудрых обозначается событие человека как самостоятельная ценность. Для царя нужны наследники, для правителя воины, для ремесленника и крестьянина работники... Мудрый человек отыскивает свою собственную жизнь и хочет ею поделиться со своим сыном.
  
  
   Третья встреча Одиссея с Телемахом. Юноша только что совершил первое малое собственное путешествие и ныне выходит прямо к знакомой сторожке,
  "где множество было в закутах свиней, и где с ними
   Сторож их спал, свинопас, Одиссеев слуга неизменный"
   (Од.15. 555)
  
   Боги хранят молодого человека, позволяют ему разминуться со смертью, приводят к отцу, но и оставляют в неизвестности. Телемах спешить усадить вскочившего перед ним нищего странника.
  
  "Не трудись... сиди... для меня, уж конечно, найдется местечко
   Здесь; мне очистить его не замедлит наш умный хозяин".
   (Од.16. 40-45)
  
   Юноша доброжелательно беседует с гостем своего слуги, подробно отвечает на вопросы, делится своими мыслями.
  
  "Я еще молод; еще я своею рукой не пытался
   Дерзость врага наказать, мне нанесшего злую обиду;
   Мать же, рассудком и сердцем колеблясь, не знает, что выбрать
   Вместе ль со мною остаться и дом содержать наш в порядке
   Честь Одиссева ложа храня и молву уважая,
   Иль наконец предпочесть из ахейцев того, кто усердней
   Ищет супружества с ней и дары ей щедрее приносит".
   (Од.16. 70-75)
  
   Телемах знает, что ему предстоит стать воином, мужем, отцом, но не знает "пути", времени... Тем более не представляет возможностей богов в избранном человеке. Он пугается, когда Афина меняет облик старика, являя в нем Одиссея, хочет принести "жертву бессмертному".
  
  "Вечным богам, беспредельного неба владыкам, легко нас,
   Смертных людей наделять и красой, и лицом безобразным".
   (Од.16. 210)
  
   Поучает герой сына. Бессмертные властны над "плотию и кровью". Мы с тобой будем освобождать дом.
  
   Телемах опять в страхе, ропщет.
  
  "О несбыточном ты мне говоришь, невозможно
   Двум нам со всею толпой женихов многосильных бороться.
   Должен ты знать, что числом их не десять, не двадцать, гораздо
   Более... С Дулихия одного пятьдесят два человека"
   (Од.16.245)
  
   Невозможно! Силы несопоставимы. В дому целое нашествие.
  
   " Должен и ты знать, - мужественно возражает отец, - Кронион и Паллада,- оба они не останутся долго от нас в отдаленьи
  В час воздаяния, когда у меня с женихами в жилище
  Царском последний Ареев расчет смертоносный начнется".
   (Од.16. 265)
  
  
   VIII. СУД
  
   Суд приходит неприметно, обычным порядком жизни. Встает солнце, озаряет небо и землю, пробуждает людей, которые отправляются по своим делам.
  
  "В город повел свинопас своего господина
   В образе хилого старца, который чуть шел, подпираясь
   Посохом, рубище в жалких лохмотьях набросив на плечи".
   (Од.17.200)
  
   Одиссеев дом живет привычной жизнью. Женихи едят, пьют, играют. Развлекаются со служанками. Пенелопа плачет в своих покоях. Наглость и срам торжествуют в этом некогда устроенном, благочестивом доме. "Козовод Меланфий" бранью встречает Евмея и его непритязательного спутника.
  
  "Подлинно здесь негодяй негодяя ведет...
   Ты, свинопас бестолковый, куда путешествуешь с этим
   Нищим, столов обирателем, грязным бродягой, который
   Стоя в дверях, неопрятные плечи об притолоку чешет...
   Одно тунеядство любо ему; за работу не примется, лучше таскаясь
   По миру, хлебом чужим набивать ненасытный желудок".
   (Од.17. 215 - 225)
  
   Обвинения нищих схожи во все времена и всегда чреваты святотатством. Ругань "поднявшегося" в отсутствие хозяина сварливого "козовода" важный четкий симптом необратимого процесса запустения, обнаруживаемого в доме мудрого человека. Здесь, правда, все рушится. Телемах вежливым дураком сидит на разорительных попойках так называемых "гостей". Мать прячется в своих покоях. Добрый Эвмей держится на отшибе в обществе свиней... Верный пес Аргус просто околевает с голоду на куче навоза. Женихи довольны.
  
   Ахиллес был совершенно необходим ахейскому войску под Троей; ныне боги показывают незаменимость мудрого царя в его доме. Теперь, всякий получит урок. Задача присутствующих усложняется, поскольку Одиссей возвращается анонимно.
  
  "В образе хилого старца, который шел, подпираясь
   Посохом, с бедной котомкой, рубище в жалких лохмотьях;
   Сел он в дверях на пороге, спиной прислоняся к дубовой притолоке".
   (Од.17. 335)
  
   Так что, помнящие царя Одиссея вынуждены быть как непомнящие; только личное смиренномудрие, страх перед бессмертными могут помочь здесь разминуться с погибелью. Уцелеть в эту "Пасху".
  
   Афина торопит, понуждает своего "нищего" провоцировать собравшихся -
  
  "Встать и ходить вкруг столов их, прося подаянья: хотела
   Видеть она, кто из них благодушен, а кто беззаконник
   Пока что в мыслях всех без изъяна смерти предать назначала".
   (Од.17.360)
  
   Здесь, конечно, скоро нашлись раздраженные молодые люди: в самом деле, они собрались весело провести время в надежде доконать хорошенькую вдовушку, а тут этот вонючий свидетель других сторон жизни, да еще наглый какой!
  
   "Пошел вон!" - искренне восклицает Антиной, сын Евпетов.
  
   "М-да", - комментирует Одиссей, - "Видно с лицом у тебя твой рассудок несходен".
  
   И немедленно получает от юноши тяжелой скамейкой по хребту.
  Крякнул герой, на ногах устоял, "только молча потряс головою и страшное в сердце помыслил".
  
   Другие молодые люди, разгребая руками жирное мясо, пробуют увещевать товарища.
  
  "Ты, Антиной, поступил непохвально, обиду нанесши
   Этому нищему; что же, когда он один из бессмертных?
   Боги нередко, облекшись в образ людей чужестранных,
   Входят в земные жилища"...
   (Од.17. 485)
  
   Пустые слова! Любопытно, что Гомер вводит в дом еще одного бродягу, известного "жадным своим желудком, нахальством и пьянством: по имени слыл Арнеом, по кличке Ир", потому что у всех был на посылках. Он видит в Одиссее неожиданного конкурента и затевает безобразную драку на потеху женихам - они с удовольствием стравливают двух нищих. Одиссей, чтоб окончить дело, вынужден дать бедолаге в ухо, тяжко, недвусмысленно, так, что "кровь на зубах потекла"... Собственно, это первый грозный знак. Женихи не внемлют, они разочарованы неудавшейся потехой. Амфином, прямо предупрежденный Одиссеем о смертельной опасности, не слышит - "его оковала Афина Паллада - он не ушел от судьбы".
  
   Грозная Илиадская Судьба вновь выходит на страницы нашего повествования, страшно нависает над всеми собравшимися.
  
   Нищий герой продолжает двигать свое дело, задевает следующего нервного юношу, который запускает в него другой скамейкой - попадает в слугу.
  
   Вот гад! - восклицают пирующие, - "Лучше бы было, когда б, до прихода к нам этот незваный
   Гость по дороге издох..."
   (Од.17. 400)
  
   Теперь праздник испорчен.
   Все верно, вещие слова говорят, единственно, не подозревают меру своих напастей.
  
   Действие, тем временем, обретает ощутимую весомость, инерцию. Ночью, пока женихи спят, упившись вином, Пенелопа, взволнованная беседой с неузнанным гостем, решается испытать судьбу. Также и Одиссей, ворочаясь без сна на своем ложе, преодолевает последние свои опасения. Утром разобщенные еще супруги молятся каждый на своем месте. Жена просит Артемиду забрать ее душу, прежде, нежели "быть мне подругой мужа, противного сердцу".
   Ишь, сердешная!
  
   Муж ее любимый, рядом поднимает руки к Зевсу, просит укрепления на страшный бой и неожиданно получает знак бога... Вдруг раздается страшный удар грома. "Преисполнилась радостью грудь Одиссея". Молится также верная Эвриклея, служанка. Все разрозненные нити повествования ложатся вместе. Словно для брачного пира вымывают гостевую залу другие служанки; добрые ждут своего господина, злые продолжают ругаться. Некоторое беспокойство проходит между женихами, нервничают ребята, швыряют куски мяса. И тут встает Телемах, переступает порог робости, властно говорит этому сборищу - хватит! Следующий раз тот, кто попытается обидеть гостя в моем доме, отведает острие моего копья!
   Женихи обращают его слова в шутку, деланно смеются, хохочут в безумии обреченных.
  
  "Сердце смутив и рассудок расстроив,
   Дико они хохотали; и лицами вдруг изменившись,
   Ели сырое, кровавое мясо; глаза их слезами
   Все затуманились; сердце их тяжкой заныло тоскою".
   (Од.20. 345)
  
   Таковыми их провидчески увидел Феоклимен и поспешил уйти, единственный, прочь, от греха подальше.
  
   Тем временем Пенелопа отправляется в
  "В дальнюю ту кладовую,
   Где Одиссеевы все драгоценности были хранимы...
   Там находился и тугосгибаемый лук и набитый
   Множеством стрел бедоносных колчан".
   (Од.21. 5- 10)
  
   Неторопливо, подробно рассказывает Гомер историю этого лука. Все вещи уже звучат единой мелодией Грядущего Суда.
  
  "Ключ свой вложила царица в замок, отодвинув задвижку
   Дверь отперла; завизжали на петлях заржавевшие створы
   Двери блестящей; как дико мычит выгоняемый на луг
   Бык круторогий - так дико тяжелые створы визжали".
   (Од.21.50)
  
   Вещи кричат, но люди оглохли, ослепли, как зажравшиеся быки Гелиоса... Петли визжат, точно души умерших, гонимые Гермесом в Аид (Ил. 24. 5-10).
  Лук несгибаемый, хранимый верной женой в мужниной сокровищнице, собственно, есть способность гнева, воинский характер героической души.
  
  "Бережно был он обернут блестящим чехлом
   И, доставши, лук на колена свои положила его Пенелопа".
  
   Наплакалась, да и пошла медленным шагом, да и понесла женихам многобуйным в собранье. Здесь женщина произносит свое последнее слово.
  
  "Можете теперь разрешить вы мой выбор. Готова
   Быть я ценою победы... Готова уйти с
   Осилившим лук".
  
  "Гости дорогие!" - вторит матери Телемах, - "Дерзайте!"
  "Час наступил; женихи, приготовьтесь к последнему делу.
   В целой ахейской земле вы такой не найдете невесты".
   (Од.21.75, 105)
  
   Таким образом, перед нами воспроизводится экспозиция начала Троянской войны. Впрочем, о Елене ходили разные толки, но эта жена безупречна!
  
   Лук Одиссеев - героический канон - посрамил всех без исключения, включая Телемаха. Мало быть здоровым, крепким телом, прекрасным видом. И в войне, и в мире есть мера богов не просто обретаемая человеками. Время брака, в этом смысле, весьма отличимо от сроков наступления репродуктивного возраста. Боги основывают и хранят семью, дом, имущество благочестивых супругов.
  
   С любовью, неторопливо, словно дорогой инструмент взял Одиссей свой неприступный лук.
  "...как певец приобвыкший
   Цитрою звонкой владеть, начинать песнопенье готовясь...
   Так без труда во мгновенье лук непокорный напряг он.
   Крепкую правой рукой тетиву протянувши, он ею
   Щелкнул: она провизжала, как ласточка звонкая в небе".
   (Од.21.405 -410)
  
   Затем призвал Аполлона и пустил горькую стрелу.
  
  "Взяв со стола золотую с двумя рукоятями чашу,
   Пить из нее Антиной уж готов был вино беззаботно
   Полную чашу к устам подносил он; и мысли о смерти
   Не было в нем. И никто из гостей многочисленных пира
   Вздумать не мог, чтоб один человек на толпу их замыслил
   Дерзко ударить и разом предать их губительной Кере.
   Выстрелил, грудью подавшись вперед Одиссей и пронзила
   Горло стрела; острие смертоносное вышло в затылок;
   На бок упал Антиной; покатилася по полу чаша,
   Выпав из рук; и горячим ключом из ноздрей засвистала
   Черная кровь; забрыкавши ногами, толкнул от себя он
   Стол и его опрокинул; вся пища (горячее мясо
   Хлеб и другое) смешавшись, свалилося на пол.
   Ужасный подняли крик женихи..."
   (Од.22.10 - 20)
  
   Эвримах видит скандал и пробует договориться через выкуп. Но "нет мира нечестивым", как говорит пророк Исаия. Прошло мирное время.
  
  "Нет Эвримах - и хотя бы вы с вашим сполна все богатства
   Ваших отцов принесли мне, прибавив к ним много чужого, -
   Руки мои вас губить не уймутся до тех пор, покуда
   Кровию вашей обиды моей дочиста не смою".
   (Од.22.60 - 65)
  
   Речь теперь не о вас, но обо мне, - говорит Одиссей, - а вернее, о божьем гневе, которым преисполнен герой.
  
   Видя, что дело плохо, Эвримах обнажает меч, с криком бросается на врага.
  
  "Но навстречу ему Одиссей богоравный
   Выстрелил; в грудь близ сосца проколола и в печень вонзившись
   Крепко засела в ней злая стрела. Из руки ослабевшей
   Выронил меч он, за стол уцепиться хотел, и споткнувшись,
   Вместе упал со столом; вся еда со стола и двудонный
   Кубок свалился наземь; он об пол стучал головою
   Болью проникнутый; ноги от судорог бились; ударом
   Пяток он стул опрокинул; его наконец потемнели
   Очи..."
   (Од.22. 80 - 90)
  
   Здесь, очевидные, истоки Воландовой эстетики низповержения нормальных обуржуазившихся советских граждан, заселивших жилые площади былых "классовых врагов", - дохлой курицей да по лицу, да наотмашь, совершенно неожиданно и крайне печально...
  
   Молодые люди в оторопи, изумлены до глубины душевной, но пока что сильно не боятся - при многолюдстве их - что же один сделает "сей благородный воитель"?
  
   Одиссей же, пользуясь паузой, сообщает полный обвинительный акт и приговор.
  
  "А! Вы собаки! Вам почудилось всем, что домой уж из Трои
   Я не приду никогда, что вольны беспощадно вы грабить
   Дом мой, насилуя гнусно моих в нем служанок, тревожа
   Душу моей благородной жены сватовством ненавистным,
   Правду святую богов позабыв, не страшася ни гнева
   Их, ни от смертных людей за дела беззаконные мести!
   В сеть неизбежной погибели все наконец вы попали".
   (Од.22. 35 - 40)
  
   Амфином благородный бросается в бой, надеясь опередить стрелка, но тут
  " сзади бросил копье Телемах, заощренное медью, вонзилось
   Между плечами и грудь прокололо оно; застонавши
   Треснулся об пол лицом Амфином..."
  
   Так, обстоятельно, неторопливо, со вкусом и толком разворачивается перед нами хорошо знакомая картина "медного поражения" плоти. Был момент, когда Одиссей расстрелял все боеприпасы; уцелевшие еще многочисленные женихи ободрились, попытались соорганизоваться... Тщетно. Это Афина испытывала своих бойцов, ждала, чтоб они явили необходимое мужество, убедилась и бросила на женихов невидимое покрывало Ужаса. Обезумевшие, безоружные, бегали они по залу, ища выхода, натыкались на крепко запертые двери и не нашли, никто, ни один.
  
  "Справа и слева
   Как ни попало их убивали...
   Поднялся ужасный крик...
   Был разбрызган их мозг, был дымящейся кровью их залит пол".
   (Од.22. 305)
  
   Мрачно выслушав Леодея, обнимающего его колени Одиссей сносит ему голову. Все это, уже, несомненно, "малая Троянская война", Илиада, в доме героя, защищающего свой мир и обративший пир нечестивых в бойню.
  
  
   IX. ПЕНЕЛОПА
  
   Гомеровское действие, начатое Еленой, долгим, кружным путем приходит к Пенелопе, благородной, прекрасной и верной жене. Это неожиданный поворот героической темы. Помним, краснопоясные нежные пленницы сопровождают ахейских воинов под Троей; они же - причина раздора недавних боевых товарищей. Участь их жалкая, судьба переменчивая... Сегодняшняя царица, завтра - наложница в доме чужого человека, губителя ее родных и близких, рабыня, стареющая в неведомых краях.
  
  "О супруга!" - восклицает Гектор.- "Тебя меднолатный ахеец
   Слезы лиющую, в плен повлечет и похитит свободу!
   И, невольница, в Аргосе будешь ты ткать чужеземке,
   Воду носить из ключей Мессеиса или Гиперея,
   С ропотом горьким в душе; но заставит жестокая нужда!"
   (Ил. 6. 450 - 455)
  
  Участь побежденных страшная, чудовищная, но и участь победительниц горькая, незавидная. Юные, разлученные с мужьями, с любимыми, вынужденные самостоятельно растить детей, содержать дом и ждать, выплакивать свои лучшие годы в неизвестности, в одиночестве, в повседневном труде.
   Впрочем, люди по-своему всегда были прагматичны. Герои за морем налаживают неприхотливый лагерный быт. Жены их совсем неплохо успевают в домашних хлопотах, зачастую и лучше своих величавых мужей. Все ничего, кроме одинокой супружеской постели. В патриархальном обществе брак - дело серьезное, строго охраняемое. Все живут на виду... Что же Пенелопа?
  
   "Странник" - обращается она к анонимному Одиссею, - "ты скоро пойдешь отдыхать и заснешь, и счастлив тот, на кого сон миротворный слетает.
  Мне ж несказанное горе послал неприязненный демон;
  Днем, сокрушаясь и сетуя, душу свою подкрепляю
  Я рукодельем, хозяйством, присмотром за делом служанок,
  Ночью же, когда все утихает и все вкруг меня погрузившись
  Сладостно в сон, отдыхает беспечно, одна я, тревогой
  Мучаясь, в бессоннице тяжкой сижу на постели и плачу..."
   (Од.19. 510 - 515)
  
   Это, правда, так открывается повествование при посещении Афиной дома Одиссея. Там на пиру женихов мы видим эту женщину, буквально раненую печальной песней певца о Трое.
  
  "Вниз по ступеням высоким поспешно сошла Пенелопа...
   Старца Икария дочь многоумная: вместе сошли с ней
   Две из служанок ее и она, божество меж женами,
   В ту палату вступив, где ее женихи пировали,
   Подле столба, потолок там высокий державшего, стала
   Щеки закрыла своим головным покрывалом блестящим
   Справа и слева почтительно стали служанки; царица
   С плачем тогда обратила к певцу вдохновенное слово...
   Спой Фемий песню другую... эту прерви...
   Сердце в груди замирает, когда я
   Слышу ее: мне из всех жесточайшее горе досталось;
   Мужа такого лишась, я всечасно скорблю о погибшем".
   (Од.1. 325 - 340)
  
   И затем, отосланная Телемахом от общества разгоряченных молодых людей, "в покое верхнем своем затворяся", в кругу немногих служанок, "плакала горько она о своем Одиссее, покуда сладкого сна не свела ей на очи богиня". (Од.1.355)
  
   Участь любящей жены - затвор да слезы; сколько же можно плакать? Сын вырос. Одиссей, отправляясь в поход, разрешил ей вступить в новый брак по достижении совершеннолетия сына. Женихов много, есть богатые, молодые, красивые. Они теперь не успокоятся, пока она не сделает выбор. Но как выбрать, не повредив Телемаху? А что, если Одиссей жив?
  
  "Виделось мне, что лежал близ меня несказанно с ним сходный,
   Самый тот образ имевший, какой он имел, удаляясь;
   Я веселилась; я думала, это не сон - и проснулась!"
   (Од.20.85)
  
   Любовь помнит. И память не меркнет в неустанной любви. Труд любящего сердца поистине велик. Умная, волевая, чувственная, страдающая, измученная душа, метущаяся, изнемогающая, жадная до слухов, знаков, сплетен.... Все о том же... Боящаяся ошибиться, нанести вред сыну. Вот, услыхала, что женихи замышляют убить Телемаха.
  
  "Так он (Медонт) сказал: задрожали колена и сердце у бедной
   Матери; долго была бессловесна она, и слезами
   Очи ее затмевались, и ей не покорствовал голос".
   (Од.4. 700 -705)
  
   Выживает Пенелопа, в конце концов, молитвой и божьей милостью. Молится царица истово, а тут еще как мать о дитя.
  
   "И не втуне осталась молитва".
   (Од.4. 765)
  
   Боги не оставляют эту женщину, поддерживают силами, малыми знаками постоянно, несомненно.
  
  "Боги, живущие легкою жизнью, тебе запрещают
   Плакать и сетовать; твой Телемах невредим возвратится
   Скоро к тебе; он богов не прогневал виною".
  "Пробудяся ото сна, Пенелопа ложе покинула сердцем она ожила"
   (Од.1. 840)
  
   Она, словно евангельская сирофиникиянка готова питаться крохами, которые тщательно подбирает, жадно верует, откликается так, что иной раз и веселится.
  
  "Если же он возвратится и снова отчизну увидит,
   С сыном своим отомстит им за все".
   "Так царица сказала. В это мгновенье
   Чихнул Телемах, и так сильно, что в целом доме
   Как гром раздался... Рассмеялась царица".
   (Од.17. 540)
  
   Она очень живая, убедительная получилась у Гомера - Пенелопа. Жена героя, понесшая муку любящего, несберегающего себя, совершенно открытого сердца, прошедшая долгим путем страданий. И, вынесшая все, спасенная на пределе своих сил.
  
  "Смотрите, вот лук...
   Кто совладает с ним, я с тем удалюся из этого милого дома,
   Дома семейного, светлого, многобогатого, где я
   Счастье нашла, о котором и сонная буду крушиться".
   (Од.21. 70 - 75)
  
   Обвыкшая страданию, Пенелопа вначале не может поверить вести о возвращении мужа; ей легче принять чудо избавления, нежели собственное, вновь обретенное, долгожданное счастье.
  
  "Это не он, а один из бессмертных богов, раздраженный
   Их беззаконным развратом, и их наказавший злодейства...
   Но супруг мой погиб..."
   (Од.23. 65)
  
   Она сдерживается, воочию наблюдая "реконструированного" из нищего Афиной, прекрасного, страшно схожего и не схожего с ее Одиссеем героя. Следует эта замечательная сцена, где супруги сидят друг перед другом и не знают, что сказать. Впрочем, женщина здесь тоньше, сообразительнее мужчины. Пока Одиссей, озадаченный ее сдержанностью, собирается обидеться, а Телемах - негодовать, Пенелопа говорит мужу о том, что известно только им, обоим, вспоминает собственноручно изготовленное несокрушимое ложе молодого Одиссея. Таким образом, испытывает этого гостя. И лишь затем бросается в объятия любимого.
  
  "Друг мой, не сердись на меня и не делай упреков
   Мне, что не тотчас, при виде твоем, я к тебе приласкалась;
   Милое сердце мое повергла в великий
   Трепет боязнь, чтоб меня не прельстит здесь какой иноземный
   Муж увлекательным словом: у многих коварное сердце
   Слуха Елена Агривская, Зевесова дочь, не склонила
   Б к лести пришельца и с ним не бежала б, любви покорная,
   В Трою, когда б предвидеть могла..."
   (Од.23. 210 - 215)
  
   Пенелопа умнее и целомудреннее, чем мы думали; она помнит уроки чужих ошибок, имеет страх богов. Но, главное, она поразительно уверена в своем муже.
  
  "О не сердись на меня, Одиссей! Меж людьми
   Ты всегда был самый разумный и добрый...
   На скорбь осудили нас боги;
   Было богам неугодно, чтоб сладкую молодость нашу
   Вместе вкусив, мы спокойно дошли до порога веселой старости...
   Ныне ты же мою, Одиссей, убедил непреклонную душу".
   (Од.23. 230)
  
   Вот женщина! Та, к которой возвратился Одиссей, преодолев все препятствия, из страшной дали, из забвения, из смерти. Вернулся с войны. То, что между ними, сделало возможным этот путь.
  
  "Утехой любви удовольствовав душу,
   Нежно-веселый вели разговор Одиссей с Пенелопой".
   (Од.23. 300)
  
   Все рассказала она о жестоких, испытанных ею обидах. Все о себе в свой черед рассказал он. И заснул в полноте выговоренной и вычувствованной любви.
  
   Сон этот хранит богиня, удерживая солнце на краю земли. В Библии солнце удерживается для истребления жителей Иерихона и Гая, для знамения болящему царю, здесь - чтоб продлить покой исстрадавшихся и утешившихся супругов, прошедших путем бескомпромиссной любви.
   Поистине, что Бог сочетал, то звезды не разлучают.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"