Корабль завершил выполнение стартовых процедур. Пассажирам разрешены перемещения по внутренним палубам. Бортовой когитор желает вам приятного полета.
* * *
Я с тихим стоном вывалился из тесной спасательной капсулы, словно птенец из скорлупы, и очутился в просторной старомодной каюте пассажирского Блимпа*, следующего рейсом с моей родной Скайды, где я провел отпуск, на Стронг. До студенческого городка на Стронге было около десяти минут лету, если, конечно, пользоваться субсветом. Но после бурных возлияний на родине денег не оставалось даже на скромный опохмел. Кроме того, телепортировать меня в таком состоянии путем реструктуризации на молекулярном уровне было невозможно, ибо тонкие приборы отказывались понимать, что же я такое, и запросто могли материализовать на Скайде пару ящиков горилки с моим студенческим вместо этикетки.
По общей совокупности проблем немногочисленными трезвомыслящими кругами из среды моих многочисленных знакомых на Скайде было принято единственно возможное решение.
Ранним августовским утром 2158 года в полубессознательном состоянии я был доставлен на космодром и загружен в первый же следующий на Скайду почти пустой тихоход. И пока маломощный медблок спасательной капсулы своими крошечными мозгами пытался разрешить загадку новой формы жизни, основанной на спирту, задавая себе мучительный вопрос, что же это будет, Скайда тяжело переводила дух под риторический вопрос, что же это было. В итоге все, конечно, встало на свои места, т.е. Скайда осталась на своей орбите, я протрезвел, а медблок сломался. Таким образом на момент отмены стартовых процедур я обнаружил себя на борту рейсового Блимпа посреди просторной, но несколько старомодной каюты. За огромным, во всю стену иллюминатором мерцали ярко-желтые жемчужины звезд, внутри же помещение было освещено мягким светом люминисцентов. Слышалось легкое жужжание не то от светильников, не то от моей головы. Как и положено только что вылупившемуся организму мужского пола, я сразу сделал несколько неверных шагов в верном направлении, т.е. к дивану.
Не успел я сесть, как раздалось мелодичное дзинь, и видеал засветился мягким синеватым сиянием. Впрочем, мне показалось, что в каюте со страшным грохотом вспыхнула сверхновая.
- Да, - буркнул я, - сейчас, только умру по быстрому, и сразу отвечу.
- Соединяю по готовности, - согласился когитор.
- Дубина силиконовая, - простонал я. - Я уже три месяца как готов.
- Прошу уточнить команду.
- Иди на фиг, - ответил я беззлобно.
- Прошу уточнить переадресацию.
Если бы это на что-то влияло, я бы, конечно, уточнил, причем с занесением во все виды памяти. Но разговаривать с этим куском силикона было бесполезно. Так всегда бывает, когда в голову закачивают то, что положено закачивать в зад.
- Абоненту 218 отключится навсегда и покинуть корабль!
Когитору отключится навсегда и покинуть мироздание! Меня не кантовать, при пожаре выносить первым.
Диспозиция ясна? - строго спросил я.
- Так точно! Будет исполнено! - вдруг по-военному гаркнул ког.
Видимо, следуя программе психологической адаптации, машина так определила мой стиль мышления, хотя с прапорщиком она явно переборщила.
- Бокс 218 вызывает бокс 139 по аварийному каналу. - монотонно доложил когитор.
О существовании аварийных каналов между каютами я даже не имел понятия, хотя учился в одной из самых престижных летных школ нашей звездной системы.
- Когитор, в системе предусмотрена аварийная связь между пассажирскими каютами? - устало поинтересовался я.
- Никак нет! - продолжая создавать мне психологический комфорт, прогрохотали динамики.
Разбираться в парадоксах летающих ведер с гайками типа Блимп не было никаких сил.
- Приказываю отключить все виды связи, включая половую! И свет. - строго сказал я, когда утих нежный звон в ушах.
- Есть! - Я предусмотрительно решил заткнуть уши, но не успел. В кромешной тьме я сосредоточенно пытался найти подушку и одеяло под чарующий звон где-то 2-3 миллиардов серебряных колокольчиков...
Просыпаться я начал от яркого света и монотонного голоса прямо в правое ухо.
- Бокс 218 хочет разговаривать разговоры с боксом 139 прямо сейчас. - И с этими словами бокс 218 вцепился мне прямо в плечо, и довольно ощутимо потряс. Нетрадиционные способы коммуникации на этой посудине достали меня до крайней степени, т.е. я проснулся.
Во вселенной знают, что будить меня нужно крайне осторожно, и только в случаях, уже не совместимых с жизнью. Я воздвигся над ярко освещенным и, похоже, совершенно бесполезным ложем, и разразился таким фонтаном ругательств, о существовании которых не подозревал даже я.
Фонтан иссяк так же неожиданно, как и возник, лишь только мои вылезшие от ярости из орбит глаза узрели того, кто назывался блоком 218. За неказистым названием скрывалось просто до неприличия красивое создание, на фоне которого параметры 90-60-90 казались врожденным уродством.
- Здравствуйте, - прощебетала фея. - Меня зовут Синти. Я ваша соседка.
В общем-то, цифры 218 и 139 означали первую и третью палубу, а значит, между нами было около километра, но обращать внимание на мелочи не хотелось.
Я растаял в улыбке и рассыпался в приветствиях, стараясь при этом не выдыхать через рот. Но альтернатива оказалась слишком смелой даже для звездохода, и страшная правда вскоре опутала каюту ядовитыми парами. Мне светило стать первым звездным исследователем, которому удалось заспиртовать фею. По всем моим расчетам, гений чистой красоты должен был вот-вот задохнуться.
Но ничего такого не случилось. Синти чувствовала себя в моей каюте как дома. В разговоре она была так же легка и красива, как и на вид, и уже через пять минут мы были как минимум хорошими друзьями и знали друг о друге почти все, кроме, пожалуй, того, какого , собственно, черта мы все это узнали. Из разговора выяснилось, что Синти была из людей-2. Это было следующее поколение человеческих существ, последний, так сказать, писк в управляемой эволюции. Ее растили в пробирке от момента зачатия , откуда буквально пару дней назад она и вышла на свет божий, как говорят, синтоиды за стекло, уже вполне сформировавшимся человеком. Мало того, последний год, используя появившиеся к тому времени способности, она телепатически участвовала в научной работе по выбранной специальности и к настоящему времени имела кучу друзей среди синтоидов и людей, летя уже не просто по распределению на работу, но на свое личное рабочее место.
- Понимаешь, Витя, - сказала она, - тебе уже 25 лет. - Она мечтательно воздела глаза к светильнику, словно 25 лет было ему. - Ты уже знаешь жизнь! - светильник благосклонно мигнул. - А я?! Два дня из пробирки, и те в летающей консервной банке. А ведь мне завтра к девчонкам. Там такие девчонки, ты даже не представляешь! - она восхищенно взмахнула руками, словно пытаясь этим жестом показать, какие они невероятные.
Смутная догадка задала увесистого пинка моему задремавшему было ЭГО.
- Взять хотя бы Томку! Она за стеклом всего две недели, а у нее уже четыре парня было, включая руководителя проекта. Между прочим профессор.
- Трое парней - подумал я - плюс общественная нагрузка в лице научного сотрудника за две недели! Это действительно внушало уважение.
Эго проснулось окончательно и смачно облизываясь шумно завозилось в берлоге подсознания.
- Понимаешь, - быстро заговорила она - мне уже два дня, а у меня еще никого. Как я взрослым людям в глаза смотреть буду!
В моей голове моментально созрел блестящий план. Его осуществление, конечно, требовало какого-то времени.
- Да. - серьезно поддакнул я - Случай почти безнадежный. Хотя если подумать еще что-то можно исправить. Двух дней, конечно, не вернешь. Это потеряно. Но если... Договорить я не успел.
- Так ты согласен? - вне себя от восторга воскликнула Синти.
Я проснулся часов в пять. До Стронга оставалось еще полдня лету. На столе, среди погасших свечей, посуды, шампанского и прочих, сопутствующих таким моментам мелочей, обнаружилась записка. Она была написана на клочке салфетки прыгающим от спешки почерком.
"Ты был просто великолепен, я никогда тебя не забуду. Синти."
Я встал. По каюте витали еле уловимые запахи благовоний цветов и шампанского, и еще чего-то, чего нельзя ни рассказать, ни объяснить словами.
С неожиданной грустью я посмотрел на звезды в иллюминаторе, а потом на дверь, в которую она вышла, как в вечность, и подумал как бы обо всем сразу, в том числе и о том, как же все таки непредсказуема жизнь. Кто бы мог подумать, что моей первой женщине было всего два дня отроду.