Юнкер : другие произведения.

  

  

  

I

  

  На ватмане зимы мир выглядел великолепной гравюрой. Отпечатками пальцев жались друг к другу голые кусты; красногрудые, нахохлившиеся птицы застыли на них кровавыми каплями. Мороз крепчал, пощипывал нос и щеки, при глубоком вдохе обжигал легкие. Иннокентий Ревзин с подругой бродили среди почерневших, заметенных снегом крестов. Кладбищенская тишина успокаивала нервы, располагала к философской беседе. Девушка не без интереса читала эпитафии на заиндевелых надгробиях.

  — У меня возникает ощущение, что все хорошие люди давно умерли! — поежилась она и прижалась к Ревзину.

  Иннокентий обнял ее за плечи, стряхнул с плеча снег.

  — Когда умрет негодяй, родственники на его могиле напишут не обидную фразу, а что-нибудь доброе, вроде того, что ты сейчас видишь. В крайнем случае, не напишут ничего, кроме дат рождения и смерти. Это вполне нормальное явление. Ведь нет идеально положительных или идеально отрицательных людей. В каждом из нас уживаются добро и зло, — Ревзин в задумчивости нахмурил лоб. — И, вообще, мы гости в этом мире. Наш истинный дом там, за гранью понимания, а надгробные плиты — врата, ведущие туда. Но это так — мысли, не имеющие подтверждений.

  Девушка с иронией посмотрела на гранитную плиту, ничуть не опасаясь, что та отворится и выставит напоказ гнилое нутро, забитое костями в истлевших одеждах. С такой же иронией на девушку смотрело холодное небо. Оно хотело возразить, но вовремя одумалось. Недосказанность частенько порождает интригу!

  Ревзин тем временем продолжал читать лекцию:

  — Смерть является конечной целью нашего земного существования. В последние несколько лет я вступил с ней в такие близкие отношения, что теперь она не только не является для меня чем-то страшным, а, наоборот, очень утешительным! Благодарю Господа за то, что он предоставил мне возможность изучения. В результате я понял, что смерть — это ключ, который отпирает дверь в наше истинное счастье! Знаешь, кто это сказал?

  — Ну, кто еще может так умничать, как не твой коллега Рохлин! У вас в морге все такие продвинутые?

  Она остановилась у старинного надгробья. Ангел с преклоненной главой сложил на груди руки и пустыми глазами смотрел под ноги. Наверное, он искал тропинку, по которой люди уходили в царствие небесное. Чем-то потревоженные галки сорвались с веток, суматошно закружилась, загалдели.

  — Это не Рохлин. Это Моцарт.

  — Никогда бы не подумала! — сказала Рита, щурясь от солнца, и взглянула на Иннокентия. — Почему многие люди боятся смерти? Ведь она естественна и неизбежна.

  — Боятся не смерти. Боятся предсмертных мук, неизвестности. Поэтому, чувствуя ее дыхание, многие каются в грехах — норовят смягчить свою участь на том свете.

  — Ты по роду своей деятельности постоянно сталкиваешься с ней. Что-нибудь необычное происходит?

  — Я работаю с трупами, а не со смертью. Смерть — это миг перехода организма из одного состояния в другое. Раз — и ты уже в дамках! — Ревзин слепил снежок и запустил его в ясень, похожий на перевернутый веник.

  Ясень не ответил на провокацию, он ее даже не заметил.

  — А вот доктор Моуди смог заглянуть.

  — Доктор Моуди — шарлатан, выдающий свои бредовые фантазии за реальность и зарабатывающий на этом нехилые деньги. Точно таким же приемом пользуются все мировые религии. У тебя есть голова, сопоставляй и анализируй!

  — Тебя не поймешь! То смерть отворяет двери в новую жизнь, то ничего такого нет! — обиделась Рита.

  Иннокентий притянул ее к себе, как можно спокойнее сказал:

  — Я действительно не знаю, что нас ждет после смерти, и не узнаю, пока не умру. А может, не узнаю вообще. Пойдем домой, зябко что-то, — предложил он и шутливо клацнул зубами.

  Одинокая пара направилась к выходу, но отклонилась от маршрута — торчащие из сугробов памятники манили, вынуждали останавливаться. Странно дело — люди внимательнее всего читают надписи и рассматривают фотографии на могилах.

  — Глянь! — вскрикнула Рита у огромного надгробия. — Если бы я носила парик, то не сомневалась бы, что памятник поставлен мне. Какое поразительное сходство!

  — Ну, что ты выдумываешь?! — Ревзин приблизился к подруге, читающей надпись на памятнике.

  — Она умерла в день моего рождения! — выдохнула Рита и с неподдельным страхом спросила: — Как это можно понимать?

  — Чему удивляться? В мире много странного, он кишит загадками. Не зацикливайся на этом. Видела, утром по телевизору... — Ревзин хотел сменить тему.

  — Но ее зовут так же, как и меня! — Рита снова наклонилась.

  Интуиция подсказывала Ревзину, что это перебор. Он знал, — в жизни имеют место совпадения дат, имен и многое другое. Догадывался, что эти совпадения несут информацию, но какую именно — ответить не мог. Литература описывала подобные вещи, обычно связывая их с проявлением высших сил. Ревзин в это не верил.

  — Пойдем отсюда. Мир пестрит загадками, недоступными человеческому уму. Желание докопаться до истины порой приводит к плачевным результатам. Халиль Джебран говорил: «Когда ты постигнешь все тайны жизни, то будешь стремиться к смерти, ибо она не что иное, как еще одна тайна жизни».

  — Ты грамотный, в институте учился! А я, кроме комиксов, ничего не читаю — скучно! — немного успокоилась Рита.

  Снег искрился неестественно ярко, вынуждал прикрывать глаза ладонью. Рита держала Ревзина под руку.

  — Вот бы вместо снега выпал кокаин! Неужели Богу не понятно, в чем нуждаются люди? Ведь он, не скупясь, посылал манну небесную блуждающим по пустыне евреям. Почему бы не дать кокса блуждающим по лабиринту жизни?

  — Опять ты об этом! Подумай о чем-нибудь другом. О природе, например, о той красоте, которая нас окружает!

  — Какая это красота? Красота, когда есть «дорожка». Когда ты знаешь, что сейчас наступит блаженство, — потрепав Ревзина за рукав, она заканючила: — Ну, скупердяй, не жадничай! Мне после кладбищенской прогулки так тревожно.

  — У тебя развивается зависимость, пора завязывать. Марадона тоже обожал порошок, но ничего, взял себя в руки, перекумарил и снова гоняет мяч.

  Рита вздохнула. Опустив голову, другим тоном произнесла:

  — Я не Марадона! Не дашь, к Рохлину уйду — он не откажет!

  — Иди, я тебя не держу! Твои ноздри жрут столько, что бедолага через неделю сядет на паперть, — понимая, что нытье будет бесконечным, он раздраженно сказал: — Ладно, последний раз — и бери себя в руки!

  Здание морга выглядело уныло. Сколько его не ремонтировали, краше оно не становилось. Горе настолько пропитало стены, что никакая штукатурка не могла придать им благообразный вид. Иннокентий отыскал взглядом Рохлина и приветственно ему кивнул. Тот колдовал над распахнутой, как баул, старушкой. Благодарная старушка жутко благоухала. Ревзин достал из сейфа пузырек, повертел его в руках.

  — Иди сюда! — позвал он Риту.

  — Фу, как вы тут работаете? Меня сейчас вырвет!

  — Для того чтоб не вырвало, иногда и прибегаю к этой дряни. Здесь тебе хватит на три-четыре раза. И все! Поняла?!

  Рита положила зеркало, что стояло на письменном столе, обернулась и с ехидной улыбкой попросила у Ревзина купюру.

  — Кошелек дома забыл. — Иннокентий вырвал из клизмы пластмассовую канюлю, протянул ее подруге.

  — Интересно, в скольких задницах она побывала?

  — Твоя ноздря будет последней! — вспыхнул Ревзин.

  Рита раздробила слипшиеся кристаллы кредиткой и втянула их носом. Будто от щекотки вздрогнула и улыбнулась. Ее красивые, как у кинозвезды, зубы ослепили Ревзина. Иннокентию захотелось врезать по ним, превратить в уродливые осколки. Но внутренний голос остановил его, намекнув, в какую сумму обойдутся услуги дантиста. Ревзин сбавил обороты и выругался.

  — Ну что, может, сходим куда-нибудь еще? — ожила Рита.

  — Домой! На сегодня прогулки закончились!

  Рита не просто ожила, она кипела энергией: шаловливо забегала вперед, приседала на одно колено и фотографировала Ревзина сложенным из пальцев фотоаппаратом. Со стороны казалось, будто она развлекает расстроенного чем-то кавалера. Рита тормошила пушистые лапы елей, и те осыпали ее серебряной пылью. Подруга Ревзина взвизгивала, подхватывала ее ладошками и подкидывала вверх. До дома оставалось рукой подать. Ревзин не реагировал на заигрывания. Он молча шел, совершенно не обращая внимания на подругу. Рита вела себя как дитя, и спешила получить удовольствие от всего. Намеки могильной плиты уже не беспокоили ее.

  Парк остался за спиной. Впереди тянулось накатанное до глянца шоссе. Рита так увлеклась игрой, что не заметила мчащийся навстречу автомобиль. Ревзин растерянно смотрел на ее акробатические кульбиты, которым позавидовал бы любой циркач. Когда он подбежал, Рита лежала в неестественной позе. Ревзин упал на колени, взял ее за руку. Рита виновато улыбнулась и надула кровавый пузырь. Тот лопнул, превратившись в багровый ручеек.

  Мужик с испуганной физиономией вывалился из машины. «Бог ты мой, ну откуда она взялась?» — причитал он, задыхаясь и тряся брылами. Пшикнув в рот из ингалятора, полез в карман. Отыскал телефон и вызвал скорую помощь.

  Рохлин еще копошился со старушкой, стараясь придать ее лицу благородные черты. Обернувшись на шаги, он увидел Ревзина и вопросительно вздернул мохнатые брови. Два медбрата вкатили Риту. Смерть стерла улыбку и набросила на заострившееся лицо вуаль безразличия. Рохлин оставил старуху в покое и стянул резиновые перчатки.

  — Слишком торопилась насладиться жизнью, а наслаждение нужно растягивать... Что теперь об этом говорить? — Иннокентий спрятал руки в карманы пальто. — Сегодня она познакомилась со смертью, но не сделала надлежащих выводов.

  Он сел на кушетку и замолчал. Долго глядел в пол, затем резко поднялся, суетливо заходил взад-вперед.

  — Надо сменить работу. Надоели эти трупы, эта вонь. Все надоело! Открою кабинет женской консультации. Я же гинеколог по образованию. — Ревзин хрустнул пальцами. — Без меня не вскрывай. Всегда мечтал посмотреть, из чего слеплены стервозные бабы.

  Он вышел на крыльцо, закурил. Будто дожидаясь его, из-за кустов выглянула тощая дворняга. Поджав хвост, она следила за Рев-зиным слезящимися, воспаленными глазами. Кажется, псина признала в нем родственную душу и думала, чем бы помочь. Ревзин горько усмехнулся. Пошарив в кармане, достал конфету, нагнулся и протянул ее на ладони. Собака шарахнулась, но потом осмелела и бочком подкралась к мужчине. Вместо благодарности она неожиданно цапнула его за руку! «Вот, сука!» — Ревзин отпрянул. Конфета упала в снег. Заливаясь радостным лаем, собака убежала. Ошарашенный паскудством Иннокентий смотрел, как на ботинки капает кровь. «Кругом сволочизм... во всех слоях... Раньше это было явление, теперь — образ жизни!»

  Ревзин вернулся в морг, обыскал одежду Риты. Долго вертел в пальцах ставший ненужным ей пузырек.

  

  

II

  

  Швыряя мертвую листву, осень куксилась и роняла слезы. Не в силах вынести ее сумасбродства, журавли уносили на крыльях дымку отчизны. По ночам луна смотрела на маскарад, устроенный рыжей хулиганкой, и с горечью пряталась за облаками. Природа готовилась к летаргии. И выпал снег. Почти сразу он растаял, добавив слякоти и грусти. Так продолжалось пару недель, пока зима не закутала тополя в искрящийся саван.

  Тамара, новая сожительница Ревзина, водила пальцем по вспотевшему оконному стеклу. Палец рисовал смешные мордочки и, словно недовольный своей работой, ставил на них кресты.

  — Хочу незабываемую ночь! Можешь ее подарить?

  Иннокентий смотрел на белый, похожий на занесенное снегом кладбище, потолок. Отзвуки недавней эйфории приятно пощипывали мозг и не располагали к лишним телодвижениям. Хотелось просто лежать. Лежать, рисуя в голове узоры из мерцающих образов. Тамара подошла и потормошила его за плечо.

  — Чего притих? Помер что ли?

  Ревзин болезненно скривился.

  — Чтобы провести незабываемую ночь, достаточно иметь хорошую память, — сказал он тихо и отрешенно.

  — Ты уходишь от прямого ответа. Так сможешь или нет?

  — Смогу. Выпей «Ноотропил» и раздевайся!

  Тамара удивленно посмотрела на Ревзина.

  — Зачем «Ноотропил»? Он повышает качество оргазма?

  — Он повышает качество памяти! — Иннокентий закурил.

  Раздражение распирало его и готовилось сорваться с языка потоком брани. Ревзин еле сдерживался, стараясь избежать скандала. Кто-кто, а он-то хорошо знал, от чего получают незабываемое наслаждение, к которому тянет вновь и вновь.

  — А без него никак? — съязвила Тамара.

  — Можно. Но боюсь, ты все забудешь!

  — Не забуду! Каждую ласку я вспоминаю, как последнюю.

  Настроение Ревзина окончательно испортилось, но в мозгах созрел хитрый план. Взъерошив волосы, Иннокентий потащился на кухню и вернулся с двумя бокалами красного вина.

  — За незабываемую ночь! — произнес он тост.

  Тамара выпила до дна, Ревзин лишь пригубил.

  Головная боль сдавила виски. Присев на кровати, Тамара силилась вспомнить минувшую ночь. Безрезультатно! Она растолкала Ревзина — хотелось выяснить, что произошло. Зевнув, Ревзин повернулся на бок. Потом, приподнялся на локтях, зевнул еще раз и бросил на нее рассеянный взгляд.

  — Как?! Ты умудрилась все забыть? Ах, да-да... проблемы с памятью не дают наслаждаться воспоминаниями, — скаламбурил он. — Вчера ты испытала три оргазма. Запомнила хоть один?

  Ревзин глумился. Тайный союз вина с клофелином отлично справился с поставленной задачей. В ушах Тамары шумело потревоженное море. Откуда-то далеким эхом звучал голос Иннокентия.

  — Из памяти стирается все, даже собственная жизнь, не то что какая-то ночь! Помнишь ли ты момент рождения — величайшее событие своей жизни?

  Ревзин сбросил одеяло, встал с кровати и потянулся.

  Отвечать не хотелось, во рту першило. Свинцовая голова плохо держалась на шее и тянула вниз. Тамара прилегла.

  — О чем ты? Я в то время ничего не понимала.

  — А запомнишь ли момент смерти? Тоже нет. Потому что потеряешь память раньше, чем умрешь. Таковы свойства головного мозга, а ты говоришь... Я могу подарить наслаждение. Но где гарантии, что кто-то другой не подарит тебе более сочное? Тогда испытанное со мной удовольствие забудется, как несущественное. Все относительно, дорогуша... память избирательна.

  Ревзин обыскал карманы брюк. В его пальцах завертелся целлофановый пакетик. На прикроватной тумбочке появилась насыпь стеклянной пыли.

  — Опять?! Ты же обещал! — Тамара поджала губы.

  Ее маленькие, выточенные из слоновой кости ноздри презрительно дернулись. Хотелось плюнуть в лицо Иннокентия, крик-нуть, что он слабак и дрянь.

  — Не мешай! — Ревзин разделил горку на две части и старательно вытянул неровные дорожки. — «Снег, снег, снег... Зима за облаками», — мурлыкал он под нос.

  Ловя прекрасное мгновенье, Иннокентий закатил глаза

  — Вот единственное блаженство, которое забыть нереально! Этот «снег», как награда и наказание.

  — Да вы, батенька, поэт! — Тамара накинула халат и поплелась в ванную.

  За окном линяли небеса. Опускаясь на землю, ажурные хлопья окончательно уничтожили остатки осеннего банкета.

  

  

III

  

  Рука затекла. Ревзин поработал пальцами и разлепил веки. Паутина в углу, у самой гардины, трепыхалась в надежде заарканить сквозняк. Болезненное состояние парализовало волю. «Надо вставать, надо искать. Надо, надо, надо...» — Ревзина ломало. Не в силах подняться, он сдавил голову руками. «Подыхаю ежедневно, и нет спасения! Убежать от себя мешает бесконечная стена, облицованная безразличием. Сморщенная как куриный желудок душа хранит пепел кремированной любви и больше ничего. Может, это вовсе не пепел, а грязный иней, отравивший чувства? Да и была ли любовь? — мысли путались. — Где время покоя и безмятежности, где арабески, нацарапанные хмельным воображением? Ничего нет, только стены. Стены душевной пустоты. Мрачные тона бытия, томящие сознание», — Ревзин поймал себя на мысли, что он действительно поэт!

  По подоконнику барабанил дождь. Под монотонный звук в голове Ревзина рождались и умирали мысли: «Никто не нужен мне и никому не нужен я. Зачем человеку жизнь? В чем ее прелесть и величие? В любви, которая лишает сна, покоя и причиняет массу страданий? Нет, только не в ней! Она такой же наркотик, как гадость в шприце. Нет сил противостоять соблазну, я слаб. Каюсь и ненавижу себя. Мир катится в тартарары, скрипит колесами несмазанной телеги. Но вот в чем парадокс — стоит пустить по вене маковую слезу, и он сразу преобразится, поменяет тональность и ритм. Деньги. Нужны деньги! У кого занять? Никто не верит в мою порядочность: боятся, что не верну. Сволочи, тупые сволочи! Надо украсть, на худой конец — обмануть! — Логика Ревзина выстраивалась и рушилась, по принципу домино. — Позвонить по старой памяти Тамарке?! Пусть похотливая сучка возьмет у своего хахаля на дозу. Неужели она забыла чувства, которые питала ко мне? Продажная мармулетка!» — озлобление придало сил, заставило Иннокентия подняться с дивана.

  Еще вчера к нему шли с надеждой состоятельные дамы; его боготворили. Мужья доморощенных цариц заискивающе улыбались при встрече. Царицы кокетливо раздвигали ляжки, не подозревая, какую тошнотворную реакцию вызывают у Ревзина своими ужимками. Сегодня некогда признательные клиентки отворачиваются, проходят мимо. В лучшем случае делают вид, что не узнали. За полтора года жизнь раскололась вдребезги. Тоненькая вена оказалась весьма прожорлива. Чтобы ее накормить, пришлось пустить с молотка целое состояние. Ревзин отдернул штору. Дождь выдохся, уронил последние капли в разлитое на асфальте небо. Сквозь расползающиеся тучи выглянуло солнце и подмигнуло Ревзину. Вяло пиликнул телефон.

  — Тома? Привет! Надо же, какое совпадение! Только что думал о тебе, моя голубка. Вспоминал яркие моменты нашей жизни. Слушай, у меня проблема возникла. Что? Я все верну, не переживай! Я же не прошу миллион, дай... Тома, клянусь тебе! Хочешь, переоформим документы на квартиру? Как ты хотела — твою малометражку на меня, а на эту я дарственную сделаю. Что? Слушай, Тома, я тебя когда-нибудь обманывал? Я не могу ждать до вечера, мне срочно нужно! Хорошо, хорошо!

  Иннокентий причесался, радостно хлопнул в ладоши и выскочил из квартиры. Черный Bentley Continental, выторгованный у Ревзина за копейки Томиным коммерсантом-мазуриком, бесшумно подкатил к подъезду. Ревзин с тоской смотрел, как солнечные лучи отскакивали от хромированных, переплетенных спиц. Дверца автомобиля распахнулась. Из него бабочкой выпорхнула Тамара. Прищурившись, она засмеялась.

  — Ты в трусах собрался ехать к нотариусу?

  Только сейчас Ревзин заметил, что стоит без брюк, в стоптанных тапках.

  — Это шорты, — оправдался он. — Бермуды... Сейчас все в них ходят. Тома, давай с нотариусом отложим до утра. Видишь же в каком я состоянии! Не волнуйся, все будет в ажуре. Оформим документы и забудем друг о друге.

  «Барыги — самый скверный народ! Подмешают всякой дряни, а продают, как высший сорт. Надо бы увеличить дозу, чтобы наверняка! — Ревзин колдовал с ложкой в руках. — Сейчас станет легче, — успокаивал он себя, — а с завтрашнего дня тормозну. Ведь я не совсем пропащий! Вернусь к Рохлину в «музей восковых фигур». Думаю, он мне не откажет. Буду снова резать, штопать, гримировать». Ревзин сжал зубами конец жгута, перетянул руку чуть выше локтя. Ориентируясь по крапленой «копьем» дорожке, он проткнул желтый пергамент. Контроль... Диван выдохнул, уложив на себя тощее тело. Ревзин закрыл глаза.

  Ненависть к окружающей действительности отошла. Мириады огоньков водили хороводы в помутившемся сознании. За спиной выросли крылья. Два взмаха оторвали Ревзина от убогой реальности. Сотни метеоритов втыкались в кожу, вызывая приятный зуд. Перед глазами золотистым миражом горело Солнце. Ревзин смотрел на электрическую лампочку, которую забыл выключить, и погружался в грезы. Внезапно яркая глыба сорвалась с места, проломила грудь и обожгла внутренности. Иннокентий прикрыл веки ладонью. Заиграла музыка. Может быть, у соседей, а может, это дрогнули струны восхищенной души. Ревзин мчался к обманчивому счастью, надеясь, что успеет насладиться им раньше, чем оно испарится. Внизу, в матовой дымке, колыхался вытоптанный ковер, вверху зияла бездна недоступного рая. Ревзин парил между ними, купаясь в эйфории.

  Лампочка моргнула и погасла. Невесть откуда появилась и отчетливо увеличивалась в размерах черная дыра. Она с чавканьем засосала Ревзина. Иннокентий сжался от боли. «Крылья, это сломались крылья!» — первое, что пришло на ум. Обгоняя друг друга, неслись вырванные с мясом перья. Музыка сдохла. Игла мнимого патефона сбилась и царапала пластинку. Скрежет вызвал у Ревзина озноб и тревогу. Он пошарил рукой. Укрыться нечем. Одеяло, сбитое из клочков небесной ваты, осталось там, дотянуться до него не представлялось возможным. Безжалостный фантом-экзекутор ломал и выкручивал тело. На миг боль отступила, озарив мозг Иннокентия: «Обломалась ты с квартирой, Тома!» Холодная волна накрыла его с головой. Ревзин обнял окоченевшее тело, его лицо разгладилось, стало спокойным и излучало радость. Исчезли следы мук, следы недавних угрызений совести. Сверху нависал белый, похожий на занесенное снегом кладбище, потолок.