Аннотация: На конкурс "Вера, Надежда, Любовь - 2017"
- Привет! - не узнала или не жаждет общения? Черт, неловко, ситуация - прямо по М. Леонидову...
- Здорово, Ань! Это - я, Жаконя! - упрямо пытаюсь достучаться. В ответ - тонкая, вежливая улыбка.
Подхватываю пакеты, оттягивающие руки женщины:
- Давай, помогу!
- Да мне, тут, собственно... - осекается. Приязненно, но все-таки без сближения, косится, но пакеты уступает. Достойно выступает на полшага впереди. Статуя! А как вам, с Эллкой Васюкиной, нравилось подтрунить над стеснительным одноклассником, поглаживая украдкой по попке, в толпе на выходе из класса?
Госссподи, Анна, до чего же ты хороша!
Прежняя, еще девчоночья, легкая мешковатость исчезла, передо мной несет себя богиня! Может только, модный пиджачок чуток туговато обхватывает грудь и талию? Но, каштановые волосы тщательно уложены, удачный макияж подчеркивает тонкую прорисовку лица с голубой жилкой на виске, нежный рот выгодно оттеняет небольшая родинка на левой носогубной. Карие глаза слегка пригашены великолепными (без капли краски!) ресницами. Немного снижают класс обширные тени под глазами утомленной заботами настоящей главы семьи (проклятый Совок!). И эта, ее фирменная маска - "мраморная статуя", творение Фидия или Праксителя!
Ах, как жаль, что в бездонных карих колодцах не видно отражения побитого жизнью Жакони. Ах, как жаль!
Тащусь, стеснительно уперев глаза в асфальт. Ситуевина тягостная, но и отступать - нелепо. Впрочем, на самом деле, тут и идти-то... Заходим под арку, лавируя среди луж. Вроде и дождь-то лил дня три тому?... Сильно затененный двор, первый, от арки, подъезд.
Поспешно возвращаю пакеты, осмеливаясь последний раз заглянуть в глаза: вежливое отчуждение, холодная улыбка. Точно, Ленка Ткач как-то при встрече рассказывала, что у Аньки был микроинсульт или что-то вроде, и теперь одноклассников она не узнает. Блиннн, в тридцать пять лет! За что ей это!!
- Да ну тя на фиг, Жако! Потом всю ночь в мокром купальнике кваситься?!
- А мы - без купальников!
- Фу, дурак!
- Ну Аньк, ну пошли... Гля, ночь-то какая! Все вон - кривые давно. Кто помешает-то?!
Десятый "Б" выехал "на природу" незадолго перед выпускными. Не все, актив. Класс наполовину разбавили учениками из расформированной школы. Мостов с ними за год мы так и не навели. В общем, последний раз пообщаться своей кодлой. С ночевой, чтоб у огонька песни поорать! На островах нашли незанятый закоулок, поставили четыре армейские пятиместки, запалили пионерский костерочек, замутили знатный пикничок с кулешом, печеной картохой, чайком. Надзирать за буйной молодью поехала физкультурница с мужем-офицером. Он, кстати, и палатки и котлы и миски-кружки-ложки подогнал.
В общем, все было как в неведомой нам еще армии - построили, навели истерию, пообещали раздачу кренделей и недопуск к экзаменам, в случае "нарушения безобразий". Проведя вечеринку чинно-благородно, и распределив воспитанников по спальным местам, наши шефы тишком свалили в стан каких-то своих знакомых.
И вот тут началось...
Нет, безобразий особых натворить не успели. Взяли слишком уж крутой темп. Уже через час наш лагерь напоминал Куликово поле. Ядерная смесь из "Тридцать второго" портвяка и "забитых" папиросок (добытых Лысым у знакомых татар, чей стан был неподалеку, по-дружески, взаймы), свалили даже самых стойких. Напрасно и с индустриками договаривались, на случай стычки с теми же татарами. Даже часть девчонок - не нажрались, так укурились в зюзю. По лагерю, страшно ругаясь, бродил один лишь Димуля. Потом он пал спиной в костер, и пришлось нам с Анькой отмачивать бесчувственную тушку на мокрой тряпке.
Я избег всеобщей участи, будучи, еще после начальных возлияний, как самый застенчивый, направлен на сбор дров для затухающего костра. Лес был тщательно прочёсан еще прежними бивачниками, так что задача вышла длительной и нетривиальной. Пришлось обломить здоровенный сухой сук, торчавший где-то метрах в четырех от земли, что едва не привело к падению и окончательно отрезвило меня.
Когда я доволок ветвистую орясину до лагеря, то обнаружил "в живых" лишь сердобольную Аньку, помогающую освободить от пищи отравленный желудок Ангелочка-Инги. Вдвоем мы дотащили жертву алкогольного токсикоза до девичьей палатки, после чего, собственно, и зародилась мысль окунуться. Особенно, глядя на перемазавшуюся Аньку.
- Ань, ну пошли? Ты глянь на себя - хоть отмоешься. Ань, ну не боись, чесс комсомольское, не притронусь к тебе.
Гордый взмах головой:
- А я и не боюсь. Рыпнись, только!
- Ань, я у Сереги "Вальтер" стащил... Пальнем!
Маленький пистолетик блестит серебром в моей ладони. В чуть хмельных глазах девочки вспыхивает неподдельный интерес. Я демонстративно сую единственный золотистый, с мельхиоровой пулей, патрончик в обойму, эффектно вщелкиваю ее в рукоятку. На накладке бликует контур выдавленного конного латника. Осторожно взвожу затвор и ставлю пистолет на предохранитель.
- Аньк, последний. Больше патронов нет, - продолжаю соблазнять я. И она понимает - это подарок и жертва - мне-то пострелять не досталось.
Ближний Серегин круг уже расстрелял по пенькам восемь патрончиков из аккуратной пачечки, заставив окрестных соседей срочно переносить свои лагеря подальше от милитаризированной гопоты. Дедовья Семкова были какими-то крутыми чекистами и в доме имелось наградное оружие. Серега таскал в класс и этот "Вальтер", и изящный дамский "Браунинг". Мне доверялось разбирать, чистить и смазывать оружие, больше никто не мог врубиться, как внезапно образовавшуюся кучку железочек превратить обратно в крошку-пистолет.
Ночь и вправду хороша! Луна играет в прятки с легкими облачками, лишь изредка высверкивая дорожку на чуть рябой воде протоки. На обоих берегах лес подсвечен заревами костров. Доносится стук посуды, звенит гитара, взлетают отдельные пьяные выкрики. На фоне светлых облаков беззвучно проносится какая-то большущая птица.
- Ну че, Ань, макнемся?
- Отвернись, гад, не подсматривай, - я поспешно скручиваюсь на пятках в остывшем песке. Рядом шлепается дешевенький растянутый купальник. Ух-х! Плесканье, взвизг, фырканье. Плавки словно сами падают рядом с купальником. Я поспешно пихаю "Вальтер" в развилку ивы и с разбегу разбиваю серебро лунной дорожки.
- Не приближайся! - в мою сторону предостерегающе выставлена ладонь. Я стремительно ныряю, и проношусь во мгле рыбьего царства вплотную к ногам девчонки. Вынырнув, получаю в нос порцию брызг. Отфыркиваюсь и замираю: Анька заправляет мокрый поток волос за уши. Луна четко очерчивает профиль запрокинутого лица и ленивый взмах рук. Вода едва укрывает холмики грудей. Вообще-то, все - резко контрастное, черно-серебряное, и возможно, подробности дорисовывает мое разыгравшееся воображение.
- Анька, ты - русалка... - восхищенно шепчу я. Ответом мне, сыплется тихий серебристый смех.
- Холодно, - передергивает плечами она и, стыдливо прикрываясь руками, выходит на берег. Я поспешно вылетаю следом.
Нагота и оружие - какое неожиданное сочетание, какая сумасшедшая романтика, какая страшная сила! Анька сжимает "Вальтер" обеими руками. Я плотно накрываю правой ладонью судорожно сжатые кулачки, плавно сдвигаю предохранитель. Кругленькая ягодица прижимается к моему бедру, с мокрых волос на живот щекотно стекают ручейки, я вздрагиваю. Левая рука, которой я, как бы невзначай, приобнял девочку за плечо, соскальзывает и ощущает восхитительную упругость нежного полушария! Анька дергает щекой, но продолжает целиться в дерево на берегу, метрах в десяти от нас. Ресницы робко дрожат, но лицо - в мраморной неподвижности.
Ба-бах!! Из ствола маленького пистолетика в ночь вылетает сноп искр. Анька не удерживает рукоятку и затыльником затвора мне сносит кожу на сгибе большого пальца. Ойкаю и кривясь тащу палец в рот. Одновременно, не видя, умудряюсь прижать скобу падающего "Вальтера" где-то в неприличной близости от девичьего животика. Анечка - практически в моих объятиях.
- Че, Жаконя, больно?! - Аня сочувственно тянется осмотреть ранку. Движение влажных русалочьих плеч окатывает меня кипятком! Я резко разворачиваю девочку, всем телом прижимаюсь и целую прохладные губы!!
- Дурак! - Анька резко толкает основанием ладони мой подбородок. Пячусь, цепляясь за корни лечу навзничь. Руку вскидываю, чтобы не запорошить песком ссадину и оружие. С другого берега протоки несутся хриплые вопли: "Вашу мать!!! Партизаны малолетние! Ноги завтра повыдергаю!!".
Моя русалка шустро подхватывает купальник, и ретируется на тропинку, ведущую к лагерю. Я таращусь вслед, впервые постигая красоту женского тела. И, в ответ на мое восхищение, прежде чем скрыться в глубокой тьме, Анечка оборачивается и принимает позу a-la Венера Таврическая! Охренеть!! Это - так откровенно, так бесстыдно... и так очаровательно!!!
Я - в ступоре! Девчонка забавно морщится, дразнится языком и с низким ведьминским хохотком ускользает во тьму.
Богиня! Богиня!! ( (С) М.А. Булгаков )
***
Словно обожженный воспоминанием, я резко оборачиваюсь! В распахнутом проеме второго этажа вижу задумчивое лицо. И вдруг, Анна мило морщит носик, и мимолетно кажет язычок. Миг, и прекрасное видение скрывается во тьме лестничного пролета.
Бреду, не разбирая дороги. Влетаю в зеленоватую лужу под аркой, получаю в нос черную струю выхлопа от "Икаруса" на улице, тупо суюсь на красный свет на перекрестке.
Глаза застилают слезы. Нет, я не жалею об упущениях непутевой юности, о жизни, текущей совершенно не считаясь с нашими желаниями. Я просто переполнен слепящей, бешеной радостью!
Случилось чудо слияния двух душ! И ни время, ни болезнь не смогли этому помешать!
![[]](/img/k/kazimirow_e_d/anna/anna1.jpg "Анна1")
![[]](/img/k/kazimirow_e_d/anna/anna2.jpg "Анна2")