Аннотация: На конкурс СТ-15 "Разные стороны" 6-е место из 24 в группе, в финал не попал
Леха мчался сломя голову. Он явно опаздывал. На бегу вытащил телефон, ткнул кнопку: без пяти шесть!
- Черт! - он прибавил прыти и рванул через дорогу, - Если опоздаю, Татьяна до смерти обидится.
Сегодня московский состав, и спектакль этот давно хотелось увидеть. И день-то выдался не напружный, Леха хотел смыться на часок пораньше, но директору вдруг треснуло в голову повторно запросить справку по новым договорам. Блин, в конце рабочего дня! Время было упущено. Он поскользнулся на рельсе трамвайных путей, еле удержал равновесие и краем глаза заметил надвигающийся серебристый капот... Глухой удар и Лехино тело, скользнув по капоту и кувыркнувшись через покатое лобовое стекло, обрушилось на тротуар, прямо под ноги двум шарахнувшимся от неожиданности парням. Далеко в кусты улетела соскользнувшая с плеча сумка. И одновременно с шумом падения раздался душераздирающий визг тормозов.
- Скорая, скорая!... - худая брюнетка с решительными чертами лица, на пассажирском сиденье застывшего поперек проезжей части "Лексуса", кричала в мобильник, изо всех сил сдерживая дрожь в голосе. И все порывалась вскочить, не отстегнув ремня. Около Лехи, на коленях сидела водитель автомобиля, хорошенькая плотная шатенка. Она что-то жалобно бормотала и оправляла разметавшуюся Лехину прическу. На лице ее застыло безнадежное отупение. Вокруг собиралась толпа.
В конце квартала послышался вой сирены "Скорой". Распугивая зевак, белая "Газелька" подкатила к месту аварии по тротуару, минуя образовавшуюся пробку. Следом за ней подъехал автомобиль ДПС.
- Офигеть, как примчались! Сколько на твоих, Василь? - высокий черноволосый парень, это ему под ноги упал бедолага Леха, ткнул своего приятеля в плечо.
- Почти шесть, меньше пять минут... - Василь, крепкий розовощекий блондин, покачал головой и зябко вздрогнул плечами, - эк его долбануло-то... Сдюжит ли?
- Молодцы, быстро приехали. Если б попозже - точно каюк, а так - может и выкарабкается.
Тем временем врач из "Скорой" пощупал у пострадавшего пульс, оттянул веко, что-то сказал юному фельдшеру, видимо - студенту. Послышалось: "...отек мозга...". Тело уложили на каталку и впихнули в разверстое чрево автомобиля, торопливо пристраивая капельницу.
Приятели уже не увидели как закрылись дверцы, и машина, включив сирену и набирая скорость, рванулась вдоль улицы. Их отвлек подошедший сзади ГАИшник. Другой в это время с рулеткой в руках рассматривал черные зигзаги горелой резины на асфальте.
- Парни, говорят, его на ваших глазах сбили? - сержант выжидающе уставился на свидетелей.
- Да водитель тут ни при чем! Этот парень мчался как укушенный, наверное, в драмтеатр опаздывал! - высокий говорил преувеличенно громко, резко жестикулируя.
- Он время на телефоне смотрел, на рельсе поскользнулся, поэтому и машину не увидел, - с расстановкой добавил Василь.
- А когда случилось ДТП, вы не обратили внимания?
- Без пяти шесть. Точно. Всего пять минут прошло, как вы подъехали.
Сержант подозвал парней к машине, и на капоте принялся заполнять протокол. Любопытные расходились - все самое остренькое позади. К беседующим, что-то непрерывно тараторя, подходила брюнетка-пассажир со вторым ГАИшником. Поток автомобилей, наконец-то, пришел в движение, машины осторожно объезжали место происшествия по трамвайным путям. Солнце печально клонилось на закат. Ветерок прекратился, наваливалась нещадная июльская духота. На ступенях драмтеатра, с обидой на лице, ждала Татьяна.
По улицам города, завывая, мчалась "Скорая помощь".
Леха медленно открыл глаза. Больно... Особенно над глазами. Мир слегка ведет вправо... Сопротивляясь, повел взгляд влево. Мама... Спит на стуле. Попытался позвать ее, но сил не хватило, ушел в темноту.
Свет... Белые пятна... Лампы?... Больно... Голова болит... Как же болит голова!...
- Смотрите, кажется очнулся. - да давно я очнулся... а зрение не фокусируется... тяжело... Посплю...
Леха открыл глаза. Яркий свет. День? Ну да, лампы не горят... У постели двое в белых халатах: седоватый врач с фонендоскопом на шее, за его спиной - молодая девочка, медсестра. Волосы из-под шапочки - как пух созревшего одуванчика.
- Говорить можешь? - врач нагнулся к самому Лехиному лицу, выставив вперед бородку клинышком, поводил пальцем перед глазами вправо-влево. Леха невольно проследил за пальцем и увидел, как седой удовлетворительно кивнул.
- Где я? - это что, это я просипел?! Господи, какой кошмар! Леха попытался облизать губы. Язык вдруг оказался толстым, неповоротливым, каким-то чужим. А нижняя губа вообще не чувствовалась.
Врач улыбнулся.
- Все в порядке. Поспи пока. - он обернулся, негромко и быстро что-то сказал медсестре про "два кубика". Та ловко наполнила шприц и поднесла куда-то в район Лехиного локтя. Парень зажмурился, ожидая боли укола, но ничего не почувствовал. Врач внимательно смотрел в Лехины глаза и вскоре облик его стал расплываться - Леха соскользнул в дрему.
Утро. Точно, утро. Такого розового света в иное время суток не бывает. Наверное, очень рано. Часа четыре-полпятого. Леха огляделся. Белая комната, явно - больничная палата. Справа окно, за ним розовеющее небо. На фоне розового чернеет стайка птиц. Вороны, что ли? Видны кроны невысоких деревьев. Второй этаж? Он задрал глаза, насколько мог, вверх. Движение отозвалось тяжелой болью подо лбом. Перетерпел.
- Ух, ты! Аппаратуры сколько. Трубок-то! Капельница... две... Похоже, реанимация. Как это меня угораздило? Ни черта не помню... - мир ускоряясь понесся вправо, к горлу подступила тошнота. Леха быстро перевел взгляд налево. Кружение прекратилось. Сглотнул. Простейшее усилие далось с величайшим трудом.
Слева у стены еще одна койка. Кто-то спит. На стуле знакомый халат...
- Мама! - Лешка хотел позвать ее, но вовремя сообразил, что очень рано. - Чашка на тумбочке, тоже мамина... Она что, живет здесь? Ни фига себе! Это что же, сколько же я здесь валяюсь?... Что произошло?!
- Осмотреться... - он попытался тихонько, чтобы не скрипнуть, повернуться. Не удалось.
- Привязан, что ли? - осторожно оглядел себя. Нет, нормально лежит, одеяло на груди, руки вдоль туловища. - Так ослаб? - он погладил одеяло пальцами... То есть, попытался погладить, но это не вышло. Попытался поднять руку. Не выходит. И вообще руки он не чувствует. Тут только дошло, что чувствуется только голова и шея! Вспомнилось, что в первое пробуждение вообще чувствовал лицо до верхней губы... А ниже - ничего, как будто там пустота! Лешка запаниковал. Попытался дернуться, не вышло... В памяти вдруг медленно, как тина из омута, начало всплывать: вот он бежит к театру, к Татьяне... боится опоздать.... Всего лишь пять минут до начала спектакля... Смутно - серебристая машина справа... Все... Больше ничего! Ничего... Что же теперь - ничего?!
Он тихо заплакал. Сначала сдерживался, потом истерика усилилась. Слезы застилали глаза, губы тряслись, издавая какое-то сиплое подвывание, не хватало воздуха. Смутно, сквозь слезы, он видел людей, суетившихся над ним: вероятно, все-таки разбудил маму. Потом наступила спасительная расслабляющая тьма.
Утро. Алексей открыл глаза. Он уже все понял. И уже со всем смирился. Только где-то внутри сидел горячий комок обиды. Двадцать два, всего двадцать два года он прожил на этом свете! Задрожали щеки, но Алексей задавил слабость.
- Яду мне, яду! - это откуда?...
Леха был крепким парнем. И духовно, и физически. Теннис, плаванье, серьезные занятия академической греблей. В институте на хорошем счету, на горизонте маячила аспирантура, а заведующий профилирующей кафедрой обрисовал тему кандидатской. И вдруг все так, в один момент, закончилось! Захотелось взвыть! Алексей сглотнул крик, задавил наливающиеся слезы, кинул глаза влево: мама спит. Голова уже не кружилась. Единственный плюс среди сплошных минусов.
- А как же Таня? - через год, после окончания института, они собирались пожениться. Алексей горько вздохнул... Мама, конечно, была против: "Молод еще, погулять должен". Опять же - научная работа. Да и не нравилась Лешкина избранница маме: она называла Татьяну рыбой, - Не уживешься ты с ней, Лешенька, холодная она, рассудительная!
- Ну, я и сам-то не больно теплый, - смеялся Лешка и утыкался маме носом в щеку. И хотя внутренне он понимал, что мама в какой-то степени права, что-то удерживало рядом с Таней. То ли привычка, то ли ощущение надежной опоры?... Отец оставил их когда Лешик был совсем крохотулей и, несмотря на всю мамину заботу, Алексей никогда не чувствовал в своей жизни надежного тыла. Потому-то и жил он очень аккуратно, все свои решения и действия проверяя самым надежным образом. До недавнего вечера...
- Кстати, а как давно я здесь лежу? - Леха пошарил глазами по палате, запрокинув голову оглядел аппаратуру, но показаний вроде "время/дата" нигде не увидел. Попутно отметил, что количество приборов изрядно уменьшилось, собственно остался только один ящик с бегущими по экрану разноцветными кривыми. Капельницы тоже исчезли. Это должно бы радовать, но с другой стороны рождался вопрос: "Это все что смогла сделать медицина?".
Дверь тихо отворилась и в палату вошла давешняя медсестра-одуванчик. В руках она несла никелированную коробку, видимо настало время уколов. Заметив, что пациент не спит, она улыбнулась ему одними глазами, часть лица была скрыта маской. Тем не менее, пока девушка манипулировала шприцами и ампулами, Алексей разглядел, что медсестра не столь уж и молода, как показалось ему в первый раз. Скорее, ей было за тридцать, о чем безжалостно свидетельствовали морщинки в уголках глаз. Но вот этот пушок... Нет! Пух одуванчика седой, а волосы вблизи были похожи скорее на спелую пшеницу.
Лешку обожгло воспоминание. Он тогда катал на велосипеде далеко за городом: Филиппыч - тренер по академичке настойчиво рекомендовал своим "утятам" велотренаж. День был жаркий, вода у Лехи давно закончилась, и после длинного тягуна, уже видя трубы ТЭЦ и окраинные кварталы города, он совершенно выбился из сил. С юга несло грозовую тучу, волокущую серый полог ливня, вокруг был чернозем, обещающий превратиться с первыми каплями дождя в грязную жижу... Тем не менее, велосипед был брошен, а Алексей навзничь распростерся на земле. Он лежал, тяжело дыша, перемогая синеватый туман в глазах, а вокруг - колыхались волны пшеницы. Синь неба и желтоватое море спелых колосьев!
Ливень пронесло стороной, Леха докрутил свою сотню. Но частенько потом волновалось вокруг пшеничное море на фоне яростной синевы небосвода, предвещая в предутреннем сне удачный день.
С высот лирики парня скинула резкая боль, левую ягодицу пронзило раскаленной спицей! Он скрипнул зубами.
- Миленький, больно?! Прости, в нерв попала! - испуганные глаза сестрички оказались совсем рядом. Небесно-синие, они так напомнили то лето... - Ночь тяжелая выдалась, приустала.
- Колосок, - еле слышно прошептал Алексей. Медсестра тихонько рассмеялась. Было в ней что-то такое, по-детски непосредственное, отчего никак она не тянула на свои годы.
- Как вас звать?
- Света. Прости, миленький, побегу.
Света... Лешка улыбнулся, припомнил знакомых Свет, и усмехнулся отметив, что все они были темноволосыми. А эта и вправду, словно свет дарит... Колосок...
Дверь снова отворилась, на сей раз уже с легким шумом - в палату энергично вошел доктор. Резко придвинул к изголовью Лехиного ложа стул, свистнул линолеум. Глаза доктора серьезно глядели на парня. Алексей слегка встревожился: нечто необычное сквозило во взгляде врача.
И вдруг позади белой фигуры доктора Лешка увидел маму! Вероятно, ее разбудило вторжение врача. Выглядела мама неважно. Лицо ее потемнело и осунулось, под глазами чернели круги. Похоже, она ночевала здесь не первый день.
- Мама, мамочка! - врач обернулся и быстро встал, уступая женщине место. Он поддерживал Лешкину мать под руку, пока она оправляла халат и тяжело опускалась на стул.
- Господи, как же ей-то тяжело! - у Алексея защемило сердце, так стало жалко эту враз постаревшую, дорогую ему женщину, - а я - привык, смирился... Хоть бы о ней подумал!
- Лешенька, мальчик мой... голос матери прервался. Она наклонилась и обняла Лешкину голову ладонями, гладила его изрядно отросшие свалявшиеся волосы. Тело ее содрогалось от рыданий.
Врач достал из кармана облатку, выковырнул таблетку, подал чашку с тумбочки. Мама, всхлипывая, запила таблетку. Доктор стал рядом, положив руки ей на плечи. Алексей с удивлением заметил, что взгляд его был не то, чтобы весел, но излучал некое спокойствие, обстановке никак не соответствующее.
- Доктор?...
- С вашего позволения, Владимир Иванович, ваш лечащий врач. Простите, мой друг, ранее не имелось возможности представиться. А вы, я знаю, Алексей. Вы не против, если я так вас буду именовать? - мама, вытирая платочком глаза, обернулась к врачу с некоторым удивлением.
- Прасковья Петровна, моя мама, - Леха принял правила игры, в нем вдруг родилось чувство ожидания чего-то. Чего можно ждать в нынешнем положении, он понять не мог, но в душе словно забурлила газировка.
- Вы смущены, мой друг, - Владимир Иванович здорово косил под Чехова, - чувствуете перемены. И не напрасно. Света сказала мне, что сегодня вы бурно реагировали на укол.
- Ничего, почти не больно, - в Лешкиной душе вдруг возникла потребность защитить маленькую медсестру.
- Не ничего, а ого-го! Вы что, не понимаете, что функции нервной системы у вас восстанавливаются?
- Доктор, я что, смогу двигаться? - Лешка увидел, каким напряженным, ждущим, жаждущим стало лицо мамы. Она впилась в лицо врача таким взглядом, что кажется, хотела услышать его мысли.
- Не просто сможете, вы уже сейчас должны это попробовать. Конечно, точно все нам расскажет томограф, но и так уже ясно, что гематома в мозгу рассасывается...
Врач что-то еще говорил, но Леха уже не слушал его. Совершенно очумевший и оглохший от неожиданного известия, он смотрел на маму. Та, в свою очередь, смотрела на него. Лешку настолько поразила перемена в лице мамы. Сейчас ее глаза словно светились, губы что-то неслышно шептали. Руками она рассеянно то проводила по щекам, то оправляла волосы.
Сквозь растерянность и ошеломление до Лешки наконец прорвались слова врача.
- Ну что, молодой человек, пробовать двигаться будем? - в воздухе повисла звенящая пауза.
И Лешка не веря себе, несмело, попытался прикоснуться пальцами к одеялу. Как тогда... Но тогда это не вышло. А сейчас... сейчас непослушные толстые пальцы вдруг ощутили полотно пододеяльника. В пальцах и всей руке стала нарастать тупая боль, возникло ощущение тысяч иголочек, как давно, зимой, когда в лыжном походе Лешка поморозил и руки и ноги. И хотя движение причинило очень неприятные ощущения, он сдвинул руку. Спорт приучил терпеть, быть беспощадным к себе. Пальцы ощутили переход с гладкой поверхности полотна на пушистость одеяла.
- Браво, молодой человек. Я не ошибся в вас! - доктор сиял. Алексей лежал в поту и совершенно без сил. Даже не верилось, что малейшее усилие может так ослабить. Мать не отрываясь смотрела на ожившую руку сына, словно перед ней положили икону, глаза ее вновь наполнились слезами.
- Доктор, я скоро встану? - мама посмотрела на Владимира Ивановича, пожалуй, даже с большей надеждой, чем Алексей. Доктор смутился.
- Пойми, Леша... Это большая удача, что ты вообще остался жив... Ну, в общем, ты восстановишься, но ноги... Ходить ты вряд ли будешь... Позвоночник цел, но при такой протяженности нервных стволов...
Говорить Лешка не смог, он с трудом подавил рвущиеся наружу слезы обиды, сотворил улыбку (в основном - для мамы) и приподнял большие пальцы: "Здорово!". Почему-то подумалось, что Татьяна так ни разу и не навестила его за все эти дни.
Припомнив азы общефизической подготовки, Алексей доводил себя упражнениями до обморока. Маму он уговорил отправиться домой, чтобы не мешала тренировкам. Его переселили из реанимации в обычную палату, где располагались еще трое товарищей по несчастью. Один из сопалатников был лежачим, другие передвигались на колясках. Все мужики горячо приветствовали Лешкины занятия, особенно завидовал ему Копейкин - лежачий, довольно молодой электрик, которому "повезло" свалиться со стремянки. Ему врачи особых перемен не обещали, однако Копейкин проявлял неподражаемое жизнелюбие, и сожаления, по крайней мере - внешне, не выказывал. Может быть, поэтому он так ревниво относился к успехам Алексея и частенько выступал в роли беспощадного тренера. Электрик по хозяйски покрикивал на парня, и так уж выкладывающегося на все сто, и с завистью взирал на его мускулистый торс. Спортивное прошлое не подвело, и уже на третьей неделе, Алексей мог одним могучим рывком перекидывать свое полуподвижное тело из кровати в коляску, и даже без посторонней помощи справлять свои потребности. Владимир Иванович сдержанно радовался успехам своего пациента и поговаривал о скорой выписке.
Каждое утро Алексея, после тяжелой зарядки, продолжалось свиданием со Светой. Это были всего лишь сеансы уколов, но вся палата подшучивала над их явной приязнью, над пунцовыми щеками Лехи, так и не привыкшего оголять ягодицы перед светловолосой женщиной. После уколов Света ненадолго оставалась у его кровати, и они премило болтали о том, о сем, не обращая внимания на подколы Копейкина. Как-то в разговоре промелькнуло упоминание о том, что Лешка попытался самостоятельно научиться игре на гитаре, но не смог. На следующий день Света принесла в палату свою "Валенсию". Играла медсестра просто великолепно, под сводами дома страданий звучала затейливая орнаментика Моцарта и Вивальди, кантри американского Запада и обжигающее фламенко "Gipsy Kings". Палата рукоплескала, сбежался персонал, сползались больные из других палат. Начались расспросы. Света призналась, что заработала первое место на городском конкурсе еще в годы своей учебы в музыкальной школе. Лешка глаз не мог отвести от разрумянившегося лица прелестной гитаристки. Он вовсе не был уверен, что когда-нибудь сыграет на гитаре хотя-бы "чесом" три аккорда, но разве мог он ответить отказом на предложение поучиться, тем более что все присутствующие хором поддержали Свету, а Копейкин даже показал кулак.
Импровизированный концерт не прошел мимо внимания начальства. Зав.отделением сказала, что самодеятельность, конечно, замечательно поднимает настроение, но это - все же лечебное учреждение! И попросила вести себя потише, при этом очень зло зыркнув на медсестру. Теперь, если позволяли дела, чаще - во время ночных дежурств, Света и Алексей с гитарой запирались в бельевой, имеющей неплохую звукоизоляцию. Не сказать, чтобы Алексею грозило стать великим музыкантом, но настойчивость учительницы и усидчивость ученика давали результаты. Дальнейшему обучению помешала выписка.
Алексей ужасно рад был встрече с домом, с мамой, с друзьями, что на руках внесли его в лифт. Единственное, что огорчало - отсутствие Светы. В последний вечер в больнице у них состоялся серьезный разговор. Я думаю, уважаемый читатель, вы догадались, что молодые люди, уединившись в уютной бельевой, посвящали свое время не только мучанью инструмента. Ведь ни разница в возрасте, ни физическая ущербность любви пока не отменяли. И если для Светланы, ранее побывавшей замужем, отношения не принимали патологический наклонности, то Алексей влюбился, что называется - по уши. Он уже знал нерадостную историю жизни своей возлюбленной. Вполне обеспеченная семья, восторженные дифирамбы педагогов обещали юному дарованию успешную и красивую жизнь. Света рано вышла замуж за симпатичного парня, с которым познакомилась при поступлении в музучилище. И единственным облачком на ее сияющем небосклоне было то, что у молодой пары не было детей. И вдруг все рухнуло в одночасье. Светин муж погиб. Не на войне, не в пьяной драке - его забили ногами мальцы-школьники в собственном подъезде , просто так, от скуки. И еще на телефон снимали, как умирающий мужчина ползал в крови и грязи. Свекор умер от инфаркта, не выдержав страшной вести. Свекровь слегла с инсультом. У Светы ухаживание за ней отнимало много времени. Музучилище она закончила еле-еле, и продолжать образование в консерватории категорически отказалась. Поступила на курсы медсестер, напрочь разругавшись из-за этого с родителями. Видимо раздражение от разговора сильно влияло на внимательность Светиного отца, когда он, возвращаясь с дачи, лоб в лоб столкнулся с грузовиком. Мать скончалась на месте, отец - через два дня, в больнице. После похорон Света впала в полную прострацию и упустила момент, когда полусумашедшая свекровь выбросилась с балкона. До сих пор молодая женщина винила во всех случившихся бедах себя. Леша был так потрясен ее рассказом, что в его душе родилось некое покровительственное чувство, изрядно подогревшее отношения влюбленных.
- Света, ты передешь к нам! Я не могу настаивать, чтобы мы поженились, безногий - не лучшая партия, но...
- Дурачок, при чем тут это... Ты подумай, что скажет твоя мама, я же на десять лет старше.
- Ну и что, ты выглядишь моей ровесницей. Ну, Колосок, ну не упрямься, а с мамой я как-нибудь договорюсь.
Что удивительно, мама безо всяких возражений приняла невестку. Пожилые люди понимают жизнь гораздо лучше. Свадьба была скромной, но веселой. У ЗАГСа Алексей вдруг увидел Татьяну. Она, кажется, была подружкой кого-то из невест. После нескольких быстрых взглядов, оба сделали вид, что не заметили друг друга. Кажется, Татьяну это нисколько не смутило. А вот у Лешки внутри словно бы поселился какой-то червячок. Словно бы - предчувствие чего-то нехорошего. Теперь ему часто снился тот злополучный вечер, надвигающийся серебристый капот и, взметнувшись в поту, он долго не мог уснуть, размышляя о том, как сложилась бы его жизнь, если бы не то ДТП.
Но вот, как-то вечером, Света тихонько прошептала на ухо Алексею, что у них, кажется, будет ребенок. Лешка словно проснулся. Он был бесконечно счастлив, но понимал, что поднять ребенка на мамину пенсию и медсестринскую зарплату - нереально. Необходимо было и ему как-то устраиваться в жизни. Он вспомнил старые связи, особенно - в спорте, и после нескольких дней телефонных баталий добился решения о восстановлении в институте. Зав. кафедрой (спасибо старине Филиппычу) предложил, не теряя времени готовить литобзор для будущей диссертации, раз уж в книги врос. С этого дня Алексей спал без снов. Диплом, литобзор и подготовка к госам настолько выматывали его, что иногда он забывал и о маме, и о жене, и о дочке.
Как всегда, он засиделся допоздна. Все уже давно спали. Мягко светился дисплей старенькой трешки, подаренной старым школьным другом. Настольная лампа освещала груду книг и специальных журналов. Тихонько завозился и захныкал ребенок. В постели приподнялась сонная голова Светы.
- Спи, я посмотрю, что она там, - Алексей повернул голову. Кроватка стояла сразу за дверью в другой комнате, чтобы ветерок из настеж открытой балконной двери не беспокоил малышку. Лешкины волосы от ужаса встали дыбом. Девочка, выпутавшись из одеяльца, ухитрилась просунуть головку между прутьев стенки. Она запросто могла задохнуться. Снося лампу и роняя книги, Алексей рванулся к кроватке, упал и с размаху ударился лицом об пол. Но в падении он все же успел мягко двинуть ребенка в плечо, сдвигая из решетки. Крошка громко заплакала. От шума проснулась жена, мама прибежала из соседней комнаты.
Света баюкала девочку, что-то тихо напевала ей. Обе они - и Света и мама как-то странно посматривали на Лешку. Он сидел, привалившись к двери, размазывал кровь, капающую из носа, по щекам, вяло повествуя о случившемся, а сам прикидывал, как бы попроще добраться до кресла. И вдруг понял, почему они смотрят так странно. Кресло было более, чем в трех метрах от Алексея! И стояло на тормозе.... Получается - он прыгнул? Как в когда-то в забытом прошлом - в бассейне с тумбочки... Оттолкнувшись... ногами?! Лешка тряхнул головой. Не может быть... Он повернулся набок, пытаясь встать на четвереньки... И продержался, опершись на колени, целую секунду!
Лежа на полу, он тихонько смеялся. Плевать, что нос разбит и кровь течет по губе! Он чувствовал ноги! Они были непослушными, даже болели, но Леха их впервые за этот год почувствовал! Света весело глядела на него. У мамы слезы радости катились по щекам. И малышка, поддавшись общему настроению, улыбалась, блестя глазками. Как хорошо! Какой прелестный летний вечер! Сквозь шуршанье листвы откуда-то издалека доносился вой сирены "Скорой помощи". Алексей прислушался, встревоженно оглянулся, словно вспомнив что-то...
***
Машина "Скорой" продиралась в длинной пробке. Город придавливали душные сумерки.
- Да выключи ты сирену, - устало сказал врач и утер шею куском бинта.
- Тогда хрен пропустят, - заметил водитель, - а что там - парнишка? Не помер?
- Да еще когда грузили... С таким отеком мозга... и пяти минут не протянул. Эй, студент, капельницу снял?!
- Щас, - послышалось из салона.
Водитель вырубил сирену и тут же, чертыхнувшись, нажал на тормоз. Впереди на разделительную влез здоровенный "Хаммер".
- А говорят, перед смертью у человека вся жизнь перед глазами проносится. О чем он себе думал эти пять минут? - водитель тяжело вздохнул и потянул сигарету из пачки, лежащей у самого стекла.
- Да ладно, че он там думал, - подал из салона голос юный фельдшер-студент, невольно обернувшись на жертву ДТП - молодого белокурого парня, как бы удостоверяясь, что тот не сможет возразить, - всего лишь пять минут...