Владыка стоит у окна и сжимает побелевшими пальцами флакон с зельем от бессонницы. Красные глаза с разливом лопнувших жил слипаются от усталости, и у него возникает ощущение, что кто-то щедро насыпал в них песка. Веки тяжелеют и наливаются свинцом.
Он пытается сосредоточиться на размышлениях о нуждах города, но мысли мечутся в голове как раненый тигр в клетке. Они ревут от боли и отчаяния, пытаются пробить прутья мощными, но теряющими силы лапами.
Спать. Спать. Спать. Хочется спать, хочется уткнуться носом в мягкую перину, укрыться расшитым золотыми нитками покрывалом и отправиться в мир сказочных сновидений, в миры, полные солнца и тепла.
Но Владыка боится. Страх стоит за правым плечом и крепко держит за горло. Из-под костлявых пальцев страха, впивающихся в плоть, по шее вниз стекают крупные капли горячей крови. На коже остаются багровые синяки, и Владыка боится смотреть в зеркало.
Что? Это не кровь? Конечно же не кровь, ему это только кажется...
Обволакивающие нутро липкие и дерзкие кошмары так и норовят выпрыгнуть наружу. Им нет ни счета, ни числа. Они берут его в плен вне зависимости от того, темно или светло за окном. Стоит только прикрыть веки - и они приходят в гости.
Он ходит по комнате, нарезая круги. Каждый вечер оборачивается мучительной пыткой - он тянет время, откладывает принятие решения о собственноручной ссылке в мир повторяющихся ночных ужасов. Он боится, что на этот раз схватка со страхом будет проиграна, боится того, что узреет сегодня.
Мужчина садится за стол в желании поработать, разобрать бумаги, на которые никогда не хватает времени. Но Морфей берёт своё; мутная голова обессиленно падает на скрещенные руки, мужчина проваливается в глубокий сон.
Сначала ничего не происходит. Но потом окружающий мир сужается до размеров песчинки и взрывается обжигающей резкой болью.
Он осознаёт себя посередине пустой улицы незнакомого города. Прищуренные глаза постепенно привыкают к яркому свету палящего солнца, и он видит, что у низеньких кирпичных домиков, стоящих неровным рядком по другую сторону кирпичной мостовой, выбиты стёкла.
Мужчина вертит головой по сторонам, но никого вокруг нет - ни намёка на присутствие людей. Он вздыхает и поплотнее укутывается в шерстяную мантию, которая, однако, не спасает его от кусающего лицо злого ветра.
Вдруг он слышит звуки позади себя. Гал ускоряет шаг, но и звуки не отстают - они нарастают; гуляющий в пустых домах ветер гудит, смешиваясь с тревожным звоном позади мужчины.
Гал срывается на бег. Он закрывает глаза и мчится изо всех сил, надеясь, что в этот раз ему повезёт.
Когда он попадает ногой в небольшую яму на жёлтой кирпичной кладке, мужчина вскрикивает и падает ничком. Звуки внезапно пропадают, даже ветер прекращает играть на осколках стёкол в глазницах домов.
Тихо бормоча ругательства под нос, Гал встаёт и понимает, что видит перед собой храм. Небольшой каменный свод расширяется ближе к входу. Мужчина шагает вперёд и принюхивается. Затхлый запах сырости, старости и плесени - всё, что бывает в подобных местах в избытке. Он идёт по стене, держась за неё руками, ибо пол в некоторых местах грозит провалиться куда-то в преисподнюю. Он не может определить на глаз насколько глубока яма под гнилыми досками, прикрытыми мхом и какими-то разлазящимися на нитки тряпками.
Наконец он преодолевает коридор, ведущий к двери. Он останавливается перед ней и замирает, занося кулак над оббитой полусгнившей кожей дверью.
В последний миг он передумывает стучать. Он просто берётся за покрытую паутиной бронзовую ручку в форме головы химеры. Дверь поддаётся с едва слышным скрипом, и Гал шагает внутрь.
Всё затянуто сизым дымом. По стенам клубятся тени, создающие любопытные завихрения, которые дотягиваются до самого потолка. Кое-где воздух искрится так, как будто кто-то невидимый разжигает костёр с помощью кремня, высекая искры для обогрева.
Посередине зала - широкий алтарь в виде каменного круга. По его краям вырезаны руны. Гал не умеет их читать и вздыхает: отец настаивал на том, чтобы он учился рунной грамоте.
Мысль об отце щекочет натянутые нервы. Мурашки бегут по спине съёжившегося мужчины. Он делает шаг вперёд и идёт к алтарю, кладёт на его щероховатую выщербленную поверхность руки и закрывает глаза.
Он не видит бешеной свистопляски чёрных теней на стенах храма. Он не видит, что позади из мрака появляется высокая фигура, которая плывёт по воздуху в его сторону.
Гал оборачивается только тогда, когда чувствует холодное дыхание, морозящее шею.
Глаза широко раскрываются. Сердце набатом отбивает марш лихого гимна.
Гимна персональному аду.
Мужчина узнаёт его. Владыка видит ухмыляющегося родителя. В его пустых глазницах клубятся тлен и тьма, а из зияющей раны на боку торчит тот самый кинжал.
Отец ничего не говорит. Он испытующе смотрит на сына, скорбно поджав губы.
Паника.
Гал закрывает глаза руками и пятится обратно. Он огибает алтарный камень и поворачивается спиной к отцу, но мрачная фигура настигает его и разворачивает костлявой ладонью к себе. Владыка пытается закричать, но ни звука не вырывается из глотки; однако отца уже нет, он растворился в воздухе.
Мужчина выдыхает, успокаивая сердце, готовящееся проскочить меж ребёр. Новый шум привлекает внимание. Со смачным звуком что-то плюхается позади него.
Медленно он поворачивает голову к алтарю, догадываясь о том, что сейчас случится. Тени беснуются по стенам храма; и всё, что Гал видит перед собой - мёртвое тело на алтаре.
Кровь тонкой струйкой стекает с рунного круга. Гал падает. В процессе полёта пальцы хватаются за острый край и скользят по камню. Он опускается на колени пред алтарём, не сдерживается и беззвучно плачет, прижимая к груди окровавленные руки.
***
Владыка резко просыпается.
Рукава рубахи мокры от слёз. Он вздрагивает и утирает солёную дорожку с щёк, думая о том, что надо увеличить дозу зелья.