Казнов Сергей Анатольевич : другие произведения.

Черная Молния

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Сергей КАЗНОВ
  
  
   ЧЕРНАЯ МОЛНИЯ
  
   Семью цветами полыхали
   и в поле зрения росли,
   на весь квартал благоухали -
   остановиться не могли.
   Вдоль всех обочин цвел цикорий
   и хорохорился пырей,
   цепляясь за квадратный корень
   пушистой липы во дворе.
  
   В ночи гремели водостоки
   и лужи были до колен,
   но утром небо на востоке
   светилось, как ацетилен.
   И пахла ночь аперитивом,
   и сквозь дрожащие листы
   мелькало солнце негативом,
   черноволосое, как ты.
  
   Твоя квартира в центре мира
   и кожа как карбид бела, -
   в пятнадцать струн звучала лира,
   остановиться не могла.
   За лацканы цепляла душу,
   да так, что не уйти назад,
   необычайна, словно груша
   у входа в яблоневый сад.
  
   И не уместится в тетрадке,
   как день бежал, а ливень шел,
   как все дрожало в лихорадке
   и слишком было хорошо.
   Но этого не бросить за борт,
   не зачеркнуть, - не потому ль
   октябрь глядит на юго-запад,
   где продолжается июль.
  
   И невдомек, что все застыло,
   что мерзнут сами холода,
   и все, что летом с нами было, -
   не путеводная звезда,
   не именины небосклона
   и не судьбы веселый знак,
   но фронт грозы, и центр циклона,
   и черной молнии зигзаг.
  
  
  
   СТИХИ О МЕТАФИЗИЧЕСКОМ НАКАЗАНИИ
   ФАШИСТСКОЙ ИДЕОЛОГИИ В ЛИЦЕ
   АДМИРАЛА КАНАРИСА
  
   Адмирал Канарис очень любил cannabis,
   или, говоря по-русски, лен-конопель.
   И потому, ощущая такую надобность,
   он прибыл в Россию, когда в России была капель.
   Дожидаясь сезона, он укреплял гарнизоны,
   сволочь, командовал своим фашистам: "Пли!"
   У адмирала Канариса были свои резоны:
   он мечтал об урожае отборнейшей конопли.
  
   Как бывает это, потом наступило лето,
   спрятались ромашки, лютики отцвели,
   и адмирал обнаружил, что конопли почему-то нету -
   во всей России нету ни колоска конопли.
   А курить охота - ох как курить охота!
   Но с этой напастью не поделаешь ничего.
   Он ошивался на наших просторах еще два года -
   он искал коноплю, а конопля пряталась от него.
  
   Маршал Жуков не любил слишком громких звуков
   и, узнав о произошедшем, спокойно сказал:
   "Я тебе покажу русскую коноплю, сука!" -
   и в скором времени действительно показал.
   Если нам не солгали, Канарис теперь в Валгалле,
   но не изменилось, в общем-то, ничего:
   до сих пор, избегая встреч с воинскими богами,
   он ищет коноплю, а конопля прячется от него.
  
  
  
   ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ВЕРБЛЮДА
  
   На самом деле все было нехорошо.
   Верблюду сказали: "Иди!", и верблюд пошел.
   В игольное ушко, как в вариант судьбы,
   верблюд пошел, поджимая свои горбы.
  
   Он продирался в него не час и не год,
   к ногам верблюда стекался верблюжий пот.
   Было жарко, он сам себе говорил: остынь.
   Он не знал, что в игольном ушке столько пустынь.
  
   Верблюд содрал себе кожу, верблюд ослеп,
   он забыл, как журчит вода и как пахнет хлеб,
   он не помнил, кто он такой и зачем идет,
   но точно знал: не свернет и не упадет.
  
   Верблюд стонал, задыхаясь в стальном аду:
   "Он сказал, мне легче пройти - значит, я пройду..."
   А когда верблюд одолел дорогу свою -
   богатый уже давно хохотал в раю...
  
  
   * * *
   Мы встречались в лохматом тумане всего
   только год; ты не знала сама для чего.
   Только спички спасали меня от пожара.
   За то время, пока ты не знала сама,
   я успел доказать теорему Ферма
   и всерьез занялся кубатурою шара.
  
   И когда я, мечтая исчезнуть в толпе,
   выхожу вечерами на рю де ля Пэ,
   я вас вижу: вы вместе, но вряд ли поженитесь.
   Стар я стал, да и просто устал, наконец,
   наблюдать, как тоскует влюбленный юнец,
   принимая "десятку" за "Киа Маджентис".
  
   Я давно не любитель подобных картин,
   у меня есть внутри свой святой Валентин,
   сам себе живописец, мольберт и картина.
   Оттого-то и хочется мне поскорей
   перестать увлекаться судьбою зверей
   и направить ружье на хозяина тира.
  
  
   * * *
   В автобусе прогретом
   у дальнего села
   сидел я прошлым летом.
   И ты со мной была.
   Глядела вслед селенью,
   цветок в руке вертя,
   и на моих коленях
   уснула, как дитя.
  
   И в эту четверть часа,
   покуда ты спала,
   я думал не о счастье,
   которым ты была,
   которое фиалкой
   цвело в моих руках -
   я думал, как ни жалко,
   о разных пустяках.
  
   О барбадосской розе,
   открытии границ,
   о философской прозе
   в четыреста страниц,
   о шифере на крыше,
   о елочных шарах,
   о коврике для мыши,
   о глупых комарах.
  
   Я после пожалею,
   что думал не о том:
   о липовой аллее,
   о лошади с хвостом,
   о кошках и подушках,
   фиалках и плащах,
   о глупых, простодушных,
   сиреневых вещах.
  
   И птица встрепенулась
   и прыгала в окне.
   А после ты проснулась
   и улыбалась мне.
  
  
   * * *
   Из наших встреч растет трава -
   ничто не может длиться вечно.
   Остались лишь мои слова,
   но в них ты так же безупречна.
   Прекрасен летний день в Крыму
   и карусельное круженье,
   но я не знаю, почему
   прекрасно их изображенье.
  
  
   ЭЛЕГИЯ (ГРАФ КАЛИОСТРО)
  
   Я позабыл, кто Вы по гороскопу.
   Я хотел бы позвонить Вам по городскому
   телефону и вновь ощутить запах ванили.
   Впрочем, лучше б вы сами мне позвонили.
   "Позвони мне", - шепчу я с долею укоризны,
   пытаясь вызвать Ваш симпатичный призрак.
   но граф Калиостро искренне полагает
   (и я с ним согласен), что это не помогает.
  
   Неважно, как Вас зовут, но для рифмы - Светой.
   Пять студенческих весен не стоят этой,
   прошлой весны; я пытался найти к Вам дверцу,
   но Ваше сердце осталось где нужно сердцу.
   Чтобы найти эту дверцу или ворота,
   я готов был прибегнуть к гаданью и привороту,
   но граф Калиостро (я верю ему всецело)
   считает, что это тоже пустое дело.
  
   Наблюдая за мной, солнце впрямь утомилось.
   По какому курсу меняется гнев на милость?
   Я гадал по осколкам мрамора и фаянса,
   карты Таро раскладывал в гранпасьянсы,
   я вопрошал все явления и предметы,
   верил во все известные мне приметы, -
   но граф Калиостро пламенно уверяет,
   что он таким рецептам не доверяет.
  
   Поймите, вопрос стоит небывало остро:
   стоит ли верить этому Калиостро?
   И когда я шепчу, что не верю и хватит басен,
   граф Калиостро тоже со мной согласен.
  
  
   * * *
   Я победил и смотрю трофейные сны:
   о том, насколько лето мудрей весны,
   о том, как мы коротали наш краткий век,
   сидели на крыше с пятью ступеньками вверх,
   гуляли по дачным зарослям битый час,
   и корнеплод картофель смотрел на нас.
  
   Цвета назывались: охра, краплак, кармин,
   а у калитки действительно цвел жасмин,
   и громко пылили женские тополя:
   слушайте, небеса, и внимай, земля.
  
   Что еще было? Солнце, вино, альков,
   сотни ромашек, тысячи васильков,
   небо как море, радуга как волна,
   и в окошке, как желтый кактус, цвела луна.
  
   Вскоре рухнула дамба от талых вод:
   после медового месяца был развод,
   и стало возмутительно все равно...
   Слишком быстрый мотор в счастливом кино.
  
   На этих строчках, пожалуйста, не спеши.
   Это ручка - раньше были карандаши.
   Мы две пустых половинки одной души,
   и каждая летит по своей прямой.
   Это особенно ясно теперь, зимой,
   когда на белых пластах замерзшей воды
   под прямым углом разбежались наши следы.
   Наши следы, дороги, дела, слова, -
   все, что скрывала летом трава, трава.
  
  
   * * *
   Грусть моя полюбила сидеть у окна
   и смотреть на закат, и поет она через силу,
   и на все вопросы только молчит она,
   опускаясь ночью в кровать, словно гроб в могилу.
   Я молчу, молчу, мое сердце давно не здесь,
   и в груди моей почти не услышать стука.
   Видно, правда, что сердце наше - это болезнь
   и что встала обида в силах Дажьбожа внука.
  
   Отойди от меня, я прошу, все слова - не то,
   и не надо ни Верки, ни водки, и к черту жалость,
   потому что к ней опять приходил я не знаю кто,
   говорил ей слова, и она ему улыбалась.
   И вечер постепенно сошел на нет.
   И закончен ужин. Наверное, было вкусно.
   Вот и все. А потом они погасили свет
   и она вздыхала, как будто ей было грустно.
  
   ИЗ ГУМИЛЕВА
  
   Да, я в курсе, что мне не светит,
   и мне нравится не уют,
   а мерцанье звезд на рассвете,
   когда птицы уже поют.
  
   И умру я не на банкете,
   протянувши лапы к вину,
   а вцепившись в крылья ракете,
   улетающей на Луну.
  
  
   * * *
   Неотвратимо, словно старт
   ракет к Луне,
   произрастает месяц март
   в моем окне.
  
   Хотелось к этому окну
   всегда прильнуть,
   когда я каждую весну
   не мог заснуть.
  
   Мурлычут кошки за трубой,
   поскольку - март.
   Я тоже помню за собой
   такой азарт.
  
   По уличному хрусталю
   шагая к ней,
   я не уверен, что люблю,
   но март сильней.
  
   Сводившая меня с ума
   пожатьем плеч,
   теперь она звонит сама
   и ищет встреч.
  
   Теперь ей хочется тепла
   и звезд с луной.
   Ах, где ты, милая, была
   другой весной?
  
   Она мурлычет, мне звоня,
   и льнет к окну,
   и хочет склеить из меня
   свою весну.
  
  
   * * *
   Был июнь, тринадцатое число,
   как в романе Агаты Кристи.
   А тебя трясло, и меня трясло,
   и трясло молодые листья.
  
   Моя память похожа на объектив.
   Если верить этому снимку,
   мы, и после друг друга не отпустив,
   засыпали с тобой в обнимку.
  
   И корабль отплывал в неизвестный путь,
   становилось темно и мрачно,
   и мы плыли, плыли - куда-нибудь,
   и скрипели борта и мачты.
  
   Мир потом был ясен и недвижим,
   за окном колосилась поросль...
   Выяснялось утром, что мы лежим
   так же рядом, но порознь, порознь.
  
   Это был июнь, и промчался он,
   и сплетались тела и руки.
   Разделял нас, милая, только сон,
   буревестник нашей разлуки.
  
  
   * * *
   Раз в полгода, но не чаще,
   получаю я
   приглашенье к ней на чашку странного питья.
   Угадайте с двух попыток -
   кофе или чай?
   У нее другой напиток - терпкая печаль.
  
   Я хозяин этой грусти,
   я поклялся со-
   средоточиться на вкусе этого дюрсо.
   Ненаглядная певунья,
   Сольвейг и Кармен,
   золотая, как петунья или цикламен.
  
   Вечно новая страница,
   розовый рассвет,
   астра, ирис, медуница, ландыш, горицвет.
   На рассвете высыхают
   капельки воды
   и вовсю благоухают райские сады.
  
   Я бы в сумерки бульваров
   убежал давно,
   и не пил твоих отваров, горьких, как вино,
   я бы здесь не появился
   больше никогда, -
   но я садовником родился, вот моя беда.
  
  
   * * *
   Одною фразой всю жизнь итожит:
   "Рожденный ползать летать не может".
   Я не подумал в девятом классе,
   как глубоко ошибался классик.
  
   Нам кажется, что без всякой пользы
   ползет по камню рожденный ползать,
   передвигается обреченно,
   вполне ненужно, вполне никчемно,
  
   но превращается непреклонно
   в цветную бабочку махаона.
   И чертит в небе круги тугие -
   и все другое, и все другие...
  
  
   * * *
   Глупости, что поэт
   только прошлому рад.
   Розовый, синий цвет,
   терпкий, словно мускат,
   счастье, когда рассвет,
   счастье, когда закат.
  
   Бархат и кашемир,
   синий и голубой.
   Видимо, цвел весь мир,
   покуда я был с тобой.
  
   И я лошадей не гнал,
   не горячил кнутом -
   я просто твердо знал,
   что случится потом.
  
   Рушатся все мосты
   и любая стена:
   близкое слово "ты"
   стало теперь "она".
  
   Может быть, и важней,
   впрочем, что от нее
   тянется длинный шлейф
   в будущее мое.
  
  
   * * *
   Веки мои красны,
   мысли мои грустны,
   мята пахнет бурьяном.
   Рядом с тобой не спать,
   кем бы ни смог я стать,
   даже вещим Бояном.
  
   Если б моя вина,
   я бы не пил вина,
   а заседал в палатах,
   бросил бы даже курить...
   Впрочем, что говорить -
   в мире нет виноватых.
  
   В общем, если взглянуть,
   это тоже не путь,
   чтобы сделаться ближе.
   Если б я был любим,
   я мог бы быть любым.
   И если тебя увижу -
  
   не изменюсь в лице.
   В памяти, как во дворце,
   множество разных комнат.
   Некоторые пусты -
   ведь то, что сделала ты,
   трудно понять и помнить.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   9
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"