"29 августа 2006г. стоимость барреля нефти марки Urals на мировых рынках впервые за два последних месяца опустилась ниже 70 долларов".
Из новостей
Корпус вертолёта завибрировал мелкой дрожью, звук работающего двигателя из медленного рокота перерос в убийственный свист Соловья-Разбойника, воздух в ушах пассажиров затвердел тугими пробками, и народ, рассевшийся по лавкам, превратился в аквариумных рыбёшек - рты открывались совершенно беззвучно. Сосед тоже попытался что-то сказать, указывая рукой в открытый из-за жары иллюминатор, но ни одного слова, ни даже отзвука слова Антон не услышал. Повернул голову и успел поймать взглядом проваливающийся луг аэродрома, с полёгшей белёсыми волнами под напором искусственного ветра травой, и шиферную крышу приземистой бревенчатой избушки аэропорта.
Вертолёт стремительно набрал высоту, с которой проплывающая внизу тайга действительно напоминала малахитовое, тяжело перекатывающее валы разноростых крон бескрайнее море, лишь кое-где вдавленное к земле воронками-плешинами топей и прорезанное извилистыми руслами безымянных речушек. Томский нефтяной край заметно отличался от насквозь затянутой болотами Ямальской тундры. Антон настолько уже, оказывается, соскучился по настоящему лесу, что жадно впитывал глазами таёжный пейзаж, плывущий понизу, а воздух, пронизанный солнцем и хвойным духом, глотал открытым ртом из распахнутого иллюминатора, словно ядрёный русский квас.
В одном месте внизу, в коричнево-торфяной неглубокой воде обнаружились притопленные оранжевые останки Ми-8, пустыми круглыми глазницами навечно уставившегося в голубой омут неба. По спине Антона пробежал холодок. Картинка мелькнула и пропала - и из виду и из памяти, так как далеко впереди, над макушками деревьев показался сизоватый, расплывающийся в воздухе легким маревом дымок. Приближались к месту первой посадки, к одной из разведочных скважин, на которых дежурили попарно операторы нефтедобычи и дизелисты, сменяясь по вахте через месяц.
Антон летел сюда в первый раз и не знал, на какой точке ему с напарником выбрасываться из салона. "Вертушка" сделала круг, прижимаясь к самым деревьям, и зависла над застеленным бревенчатой лежневкой квадратом посадочной площадки, посреди обширной болотной гати. К снижающейся машине по дощатым трапам, раскинутым поверх жидкого сплетения травы и мёртвых стволов, уже бежали двое с рюкзаками, пригибаясь и придерживая кепки под диким пропеллерным ветром. Антон вопросительно посмотрел на своего напарника. Тот мотнул головой, не двигаясь с места, и у Антона отлегло на душе - торчать целый месяц в болотной каше и испарениях занятие малоприятное, - значит, их место выгрузки дальше. Чуть коснувшись колёсами шасси серых брёвен, вертолет прилепился к площадке. Один из летчиков открыл дверцу и выбросил наружу трехступенчатый дюралевый трап. Первая пара дежурных выпала из салона. Вслед им подали коробки и мешки с продуктами, две фляги с питьевой водой, а навстречу уже забирались "отбывшие срок" ребята, заросшие небритые физиономии которых, лучились радостью отмучившихся грешников.
Через полчаса снова пошли на посадку, и легкий тычок в бок подсказал Антону, что им пора. Смена вахты прошла в том же темпе и порядке, и через минуту рокот вертолета канул в небесной синеве за зубчатым краем леса. В уставшие уши забилась ватой тишина, подчеркнутая лишь лёгким стрёкотом дизельной электростанции, спрятавшейся в ста метрах за невысоким лысым курганом.
Напарники перетащили свой скарб в обшарпанный голубой вагончик, вросший спущенными колесами в землю в центре лесной поляны, перекурили на лавочке возле чёрного сруба бани и пошли осматривать хозяйство в сопровождении весёлого увальня-щенка неопределенной породы. Тропинка стелилась в зарослях высокой по пояс травы по-над обрывистым берегом речки. Пробки в ушах скоро растворились, и Антон теперь слышал кроме приближающегося звука дизеля и тихое журчанье воды, и скрипучий шелест кузнечиков, и заливистое тявканье пушистого колобка, косолапо путающегося под ногами, и "белый" шум листвы и хвои высоченных, волнующихся под ветром берез и корабельных сосен.
- Смотри-ка, на том берегу малина дикая растет, можно будет варенья наварить между делом, - сказал Антон своему товарищу.
- Конечно. Только ягоду собирать осторожно надо, здесь недалеко медведь обретается, захаживает иногда на плантации, - ответил Игорь.
Они подошли к двум ржавым металлическим контейнерам, в которых находились дизельные электростанции, рабочая и резервная. Антон остался возле них, проверить оборудование, а Игорь отправился дальше к нефтяной качалке, что размеренно кивала пеликаньим клювом у самой границы тайги, словно отбивала бесконечные поклоны матушке-земле за ее донорскую помощь многострадальной неблагодарной стране.
На скважине всё было в порядке. Энергетическая техника тоже не вызвала у Антона никаких опасений. Старенькие советские тарахтелки при хорошем уходе работают надежно, а сменщик, судя по всему, перед отъездом сделал необходимые регламентные работы.
- Пошли ужинать, - крикнул Игорь с тропинки.
Антон обтер ветошью руки и направился вслед за ним к вагончику.
Пакеты с крупами и макаронами рассовали по полкам в кухонном отсеке, ящики тушёнки-сгущёнки задвинули под откидные кровати, а капроновые сетки с картошкой и луком Антон оставил возле помойного ведра и тут же уселся на табурет с ножом в руке. Игорь по ходу складских работ часть продуктов уложил в освободившийся бумажный мешок и добавил туда же несколько пачек зелёного чая и махорки из своего рюкзака.
- Кому это ты передачу готовишь? - заинтересовался Антон. - Медведю?
- Скоро Иван Седиков должен подойти, местный старожил-одиночка. Его заказы. А уж он сам с медведем поделится, замолвит за нас словечко, - с улыбкой ответил Игорь и плеснул воды из цинкового ведра в чайник. - Живет он километрах в десяти отсюда в брошенном посёлке геологоразведчиков, что открывали здешние месторождения в семидесятых годах.
Нехитрая еда поспела быстро и напарники, уже изрядно проголодавшиеся, дружно застучали ложками. С улицы в это время донеслось тонкое радостное тявканье, и скоро по лестничному трапу в дверь ввалился бородатый, седой как лунь человек в заношенном энцефалитном костюме и ржавых кирзовых сапогах.
- Здоровы буде, робяты! - скрипучий зычный голос резанул уши, словно напильник по стеклу прошёлся. - С приехалом вас!
- Здравствуй, Иван Терентьич, проходи к столу, - Игорь поднялся, пожал заскорузлую пятерню гостя и пододвинул ему свободный табурет.
Антон тоже поздоровался, назвал имя и продолжил прерванный ужин, короткими взглядами-мазками набрасывая для памяти портрет колоритного пришельца. Обветренное, кирпичного оттенка лицо, широкие скулы и нос, толстым утиным клювом усевшийся на пышных прокопченных куревом усах, брежневские брови вразлет от шрама на переносице. Старик степенно огляделся, скинул с широких плеч полупустой рюкзак, из которого извлёк зелёную, заткнутую деревянным шпеньком бутылку, и осторожно присел у торца кухонного стола.
- Давай стаканы, паря, - карие, чуть на выкате глаза уперлись в лицо Антону. - За встречу и за знакомство по пять капель принять надо. У меня продукт свой собственный, на кедровых орехах настоянный.
- Ты же знаешь, Терентьич, что мы на работе, - ответил за напарника Игорь и поставил перед Седиковым один гранёный стакан.
- Так я же только для порядку предлагаю. Тут и самому-то пить нечего, дырявый ты насос!
Раздавшийся вслед за этими словами мелкий пронзительный смех гостя был так же неприятен, как и его голос. Он аккуратно налил себе самогона под завязку, медленно выпил, не морщась, и хрустко зажевал целой луковицей. Потом зачерпнул пару раз жареной картошки, вытер ложку кусочком хлеба, под второй стакан доел и его и встал из-за стола.
- Спасибо за угощение, - пожевал губами задумчиво и повернулся к Игорю. - Сейчас мне товар выдашь, или на улице подождать?
- Вон твой мешок, забирай, Иван Терентьич. Да не уходи сразу. Мы сейчас чаю глотнём и тоже выйдем, покурим вместе на лавочке.
Гость кивнул, подхватил мешок на плечо и вышел.
- Вот это кадр, - удивлённо покачал головой Антон. - Он хоть не буйный?
- Да он нормальный мужик, к нему только привыкнуть надо, - понимающе улыбнулся Игорь. - Просто не знает, как себя вести с новым человеком, поэтому и за бутылку прячется. Поживи один в лесу, сам таким же станешь. Пошли, сейчас он разговорится немного, отмякнет.
Иван Терентьевич сидел на лавочке и пристально вглядывался в заходящее красноватое солнце. Сизый плотный дым от его "козьей ножки", свернутой из махры и газеты, пахнул в нос Антону вкусным, давно забытым запахом деревенского детства. В ногах гостя в позе сфинкса расположилась лохматая чёрная лайка. Возле нее кувыркался в траве щенок, тоненько повизгивая от счастья, хотя старшая товарка не обращала на него никакого внимания. Напарники присели рядом на отполированную временем доску, закурили по сигарете, молчали.
- Эх, ребятки! Вы настоящего-то дела не видели еще в жизни. Это разве работа? Курорт, а не работа. Оно, конечно, всё лучше, чем бездельниками в магазине маяться, как те охранники-мордовороты, что в райцентре в универмаге день-деньской болтаются. Но и здесь у вас лафа, а не жизнь.
Хороша махорочка, давненько я ей не баловался, дырявый ты насос!
Седиков поморгал припухшими веками, затянулся крепко, стряхнул пепел с самокрутки желтым выпуклым ногтем и повёл разговор дальше.
- Вот эти скважины пока бурили в здешних местах, знаете, сколько народу да техники тут угробилось? Болота попадаются бездонные, что твоя Марьянская впадина. Иной раз и мигнуть не успевали, ан и нет бульдозера или ГТТ. Хорошо, если машинист успеет на крышу выскочить, да в сторону сигануть, а то поминай как звали. Вышки буровые только что на горбу своем не таскали. А всё нефть, будь она неладна, нужна была стране. И сейчас пуще прежнего нужна, я смотрю.
Не люблю я её. Она, как и золото, глаза людям застит деньгами большими. Что работяге, что начальнику, по теперешнему - олигарху, что самому президенту. А ты вот попробуй без нефти прожить, как я сейчас, а?!
Хотя, ты на меня тоже не смотри. Я здесь полжизни проваландался, а окромя работы и не видал ничего. По молодости-то, конечно, всё легко и весело было. Друзья-товарищи, рубль длинный, подружки-девоньки горячие, карты да пьянка на выходных, вот и вся жизнь. Где моя семья, спроси? А ведь живут где-то и жена, и детей двое. Только ни я их не знаю, ни они меня не ждут давно. Затянуло всё сверху годами ушедшими, да тиной болотной.
Большей частью, конечно, сам во всём виноват. Но и другие люди и государство родное к моей судьбе тоже руки приложили. Вот, послушайте историю.
Старик снова потянул губами терпкого махорочного дыма, глянул на парней, - слушают, нет. Антон слушал внимательно, Игорь - вполуха, играл веточкой со щенком.
- Работал я на автокране у нефтяников. Долго работал, с семьдесят первого по вахте, потом, через год, перешел на "постоянку". Мотался сутками по месторождениям, с буровой на буровую, зарабатывал хорошо, как и все в те годы. Копил деньги. Думал, соберу на дом, на машину, вернусь к семье на Украину, заживу. Накопил.
- Сколько? - заинтересованно вскинулся Игорь.
- Много, тебе столько и за пятьдесят лет не заработать, - тяжело усмехнулся Седиков. - Я раньше прямо болел деньгами. Часть просаживал, конечно, не без этого, но бóльшую складывал копейка к копеечке. Сберкнижка распухла. Тут и перестройка подоспела. Павлов, хрен, со своей реформой, или ещё кто, не помню, но боязно мне стало. Чую, приберут мои денежки, как пить дать, приберут. Думаю, надо их на валюту поменять, а у нас негде. Взял я отпуск в конце февраля, снял с книжки всё разом и покатил в Москву, дырявый ты насос...
Приехал, устроился в какой-то вшивой гостинице на окраине, начал осторожно выяснять, где можно провернуть своё дело. Обменников тогда еще толком не было, да и не хотелось мне особо светиться в банке, паспортные данные свои показывать. В общем, подсказали мне люди. Приехал на Арбат, стал ходить, присматриваться. Углядел одного прощелыгу-колобка. Культурный такой - интеллигентного вида, в сером пальто и в шапке "пирожком". Молодой. Прохаживается, меняет помаленьку "бабки".
Долго я недалеко от него кружил, вижу, он меня тоже приметил, стал сворачиваться. Хотел подойти к нему, а меня тут же двое с боков подперли, крепкие ребята в кожаных куртках. "Какого", - говорят, - "тут ошиваешься?" Ну я, понятное дело, струхнул. Деньги-то все при мне. Но народу вокруг много. Думаю, если что, заору. Отвечаю: - "Мол так и так, хочу доллары купить". "Так что ж ты, "лох", кругами ходишь", - посмеялись и мимо того прошли, кивнули и нету их. А парень сам ко мне подходит, спрашивает, сколько надо. Я спросил какой курс, сказал сумму. Колобок встрепенулся, забегал глазами по сторонам. Говорит: - "Такой куш надо собрать". Договорились через час на том же месте встретиться.
Пошёл неподалёку в пельменную. Сел за стол рядом с двумя работягами, пытаюсь поесть. Вроде все срастается, а у меня душа не на месте. Думаю, надо было по частям менять, в разных местах, а я, дурак, всю сумму сразу обозначил. И ведь один, ни единой живой души знакомой во всей Москве нет. Соседи под столом тихонько водку разливают и мне плеснули. "Чё ты", - говорят, - "сидишь, как пришибленный, расслабься". Я глотнул полстакана, отпустило немного, и мысль заработала. Говорю им: - "Спасибо, мужики, я за это вам еще поставлю, если поможете мне маленько". Объяснил, как дело обстоит, только сумму, конечно, не называл.
Вышли на улицу, покурили. Я того колобка увидал, специально ещё с мужиками постоял, поговорил о том, о сём, чтоб увидели, что я не один, и подошёл. Он меня проводил к синей "шестерке", что стояла рядом на стоянке. В ней никого не было, и это меня совсем успокоило. Уселись мы на заднее сиденье, он мне пачки стодолларовые, резинками перетянутые, показал. Я проверил купюры, пересчитал выборочно - вроде всё как надо, хрустят, одна к одной. Завернул он их в газету, положил на сиденье возле меня, стал мои рубли считать, спокойно так. Я на всякий случай оглядываюсь по сторонам, не идёт ли кто к нам. Нет, тихо.
Сложил он рубли в портфель, спасибо мне сказал. Ну, я свёрток еще раз развернул, посмотрел на пачки, завернул снова, сунул запазуху под тулуп и пошел к своим мужичкам. На машину только раз обернулся, она как раз со стоянки выезжала, номер запомнил невзначай. Работяги меня проводили до метро, сунул я им сотенную, распрощался, нырнул в электричку и скорей в гостиницу.
Прибегаю, как на крыльях, заперся в комнате, хорошо соседей никого не было. Тулуп скинул, достал свёрток из-под рубашки, развернул, высыпал пачки на кровать, радуюсь. Открыл пиво, прошлым вечером купил для такого случая, сижу за столом, отхлёбываю из бутылки. Любуюсь на "зелень", соображаю, что надо бы в обратный путь собираться. Билета нет, ну да поеду на вокзал и на первый попутный поезд упаду, не привыкать. Взял тут одну пачку в руки, захотелось пошелестеть долларами, глядь, а в ней только сверху да снизу настоящие купюры, а под ними бумага резаная зелёная. Тут меня как обухом стукнуло - неужели "кинули"?! Распотрошил остальные - точно! Сел на пол, только глазами лупаю... дырявый ты насос!
Старик приподнялся с лавочки, бросил в сердцах на землю потухший окурок самокрутки, снова сел. Завернул новую.
- Как же, Иван Терентьич?! - Игорь, сам захваченный рассказом, подхватился на ноги. - Как же ты так прокололся!
- Да вот так, паря. Я ж из лесу, а в Москве ребята ушлые... Да не на того напали! Слушай дальше.
Что ж, надо было что-то делать. То ли в милицию идти - очень мне этого не хотелось, - то ли самому попытаться деньги вернуть. Хотя понимал я, что в столице "лоху" вроде меня правды вовек не найти, но надёжа на "авось" была большая, да и злость меня взяла такая...
В общем, собрал я остатки "зелёных" с обложек "кукольных", получилось около двух тысяч, взял и деньги, что на обратную дорогу отложил, и поехал на метро по окраинам, по барахолкам, искать обрез охотничьего ружья. В задуманном деле это у меня был бы самый весомый аргумент к моим обидчикам.
Нашёл почти новую "Белку" шестнадцатого калибра с коротко спиленными стволами и прикладом, ладную такую, по руке. Десяток патронов к ней с дробью "шестёркой". Пристроил обрез под тулуп в рукав и отправился на Арбат, "кукловодов" искать. Ходил как на работу, каждый день - утром, пока не развиднеется, и вечером, как стемнеет, чтоб не особо светиться, - и через несколько дней заметил на стоянке знакомую машину. Проследил я её аккурат до самого дома и в одно утро, дождавшись, когда в нее уселось побольше народу, подловил на выезде со двора под аркой.
Они остановились на повороте у тротуара, пропуская бесконечный поток, а я тут как тут - подскочил слева, распахнул водительскую дверку и показываю тому "качку", что за рулем сидит, стволы из-под полы прямо в рожу. Колобок на заднем сиденье завозился, узнал меня, тоже дверцу открыл, говорит: "Ты что, друг, давай по мирному разберёмся, садись к нам". Я ему сказал, чтоб вышел из машины. Думаю, поставлю его перед бампером - тогда не уедут и остальные, да он, дурак, вылез и кинулся на меня, даром что интеллигент. Наверное подумал, что на испуг беру, или внимание хотел отвлечь. Пришлось мне с одного ствола садануть ему в бедро, он и подломился на асфальт.
А люди, не поверите, бегут себе мимо нас по тротуару, никто даже ухом не повёл. Так только, стали на метр дальше обходить, как заведённые. Я уже и обрез не прячу, прошу громко, чтоб милицию позвали. Пока одна старушка, добрая душа, побежала к другому перекрестку к "ГАИ-шникам", что там маячили, колобок попытался на ноги подняться, да не может. А его подельники, видя такой оборот, дали по газам. Я им со второго ствола пульнул по задним скатам, да толку мало. Они ввинтились в поток - и нету!
Дружок их сидит на асфальте в луже крови, стонет от боли и всё бормочет: - "Ну ты дурак, ну ты дурак..." Я говорю: - "Заткнись, сволочь, мало я тебе всадил. Сейчас милиция разберётся, кто из нас дурак!".
Они быстро разобрались. Отобрали первым делом обрез, руки скрутили за спину, да по зубам мне, разбили губы напрочь. Тут, вдруг, откуда ни возьмись - телевизионщики с кинокамерой. "Мы", - говорят, - "случайно тут проезжали мимо, да все и засняли!" "Менты" даже не поверили сначала: - "А вы, часом, не кино здесь снимаете?" - "Да нет, всё произошло на самом деле".
"Ну", - думаю, - "повезло мне, хоть свидетели нашлись, от них не отмахнёшься!" Раненого на "скорой" быстренько отправили, а меня в "гадюшник" и в ИВС, где сходу начали разбираться со мной, по горячим следам. Телевизионщики следом, продолжают снимать. Рассказали следователю, как было дело, я свою историю изложил. Тот записал, сказал репортёрам, чтоб плёнку сразу ему привезли, в качестве вещдока. Все разошлись, а меня в камеру, на нары.
Седиков замолчал, посмотрел тоскливо на закатное солнце. Антон тут же завозился нетерпеливо рядом.
- Мурыжили меня недолго. Вначале всё вроде нормально было. История моя про кидалово с валютой не первая и не последняя. Сберкнижка, в которой снятая сумма проставлена, у меня вместе с паспортом лежала. За самосуд, конечно, мне статья полагалась, но была надежда, что в остальном разберутся и вернут мне хоть часть денег. И пленка телевизионная, мне её даже раз показали, хорошо могла помочь следователю - на ней и машина и физиономии по крайнее мере троих подельников колобка очень хорошо засветились.
Однако, на суде вдруг оказалось, что мои показания сплошная "липа" - я был представлен алкашом-маньяком, промотавшим в столице все деньги и напавшим с оружием, ни с того ни с сего, на уважаемого пострадавшего, скромного инженера-труженика, перебивающегося с хлеба на воду. Телевизионщиков вообще в суд не вызвали, а на ихней пленке остался только я с обрезом в руке и истекающий кровью бедняга-колобок. Адвокат, назначенный за два дня до суда, благополучно проспал весь процесс и мне спокойно вкатили "семерик" за разбой, учитывая комсомольскую биографию. Вот и всё, дырявый ты насос!
Вернулся я после отсидки сюда. Добрался через Стрежевой в посёлок, а он пустой стоит. Работы не стало, и люди поразбежались. Только мне деваться некуда было, да и не хотелось больше ничего... Так и живу с тех пор один.
Старик запыхтел самокруткой. Синий дым облаком поднялся в небо и растворился в нём без остатка.
Парни молчали рядом. Что тут скажешь?
А Седиков поднялся, распрямился с хрустом и сказал ещё, глядя на них проясневшими глазами:
- Так что, постарайтесь ребятки про настоящую жизнь не забывать. Тем более и заработки сейчас, я знаю, совсем не те, что в советские времена были. И романтики поубавилось. Но надо, чтоб романтика из души никуда не уходила, и про любовь настоящую помнить за работой. Без этого никакие деньги не нужны.
Вот вы думаете, стоимость нефти чем меряется? Рублями, долларами? Ан нет, ребятки. Цена нефти - человеческие жизни, да судьбы людские... Ладно, пошёл я к себе, а то солнышко скроется скоро совсем.
Да, батарейками "Марс" для приёмника не богаты вы? А то у меня что-то сели быстро.
- Есть, конечно, - Игорь поднялся по лесенке в вагончик, принёс пару импортных гальванических элементов.
- Вот спасибо. Зимой я вам шкурок подкину на шапки жёнам, а пока бывайте.
Гость заплевал тлеющий газетный окурок, мешок с продуктами в рюкзак пристроил, закинул за спину и протянул парням руку для прощания.
- Как же вы один пойдете в такую даль? Ночь скоро навалится, - участливо спросил его Антон. - Вдруг медведь?
- А как я тридцать годков тут хожу? - усмехнулся в бороду Седиков. - Да и не один я.
Он кивнул на собаку.
- А с Михайло Потапычем мы давнишние приятели. Я его не трогаю, ну и он меня сторонится, знает, что нам делить нечего. Да и старый он уже совсем, как и я на погост смотрит.
Старик махнул рукой, развернулся и размеренной походкой зашагал прямиком в темнеющий лес. Лайка бесшумно снялась с места, опередила хозяина и скрылась в высокой траве. Щенок обиженно тявкнул ей вслед, виляя тонкой свечкой хвостика, обернулся к своим, как бы спрашивая разрешения, и покатился вдогонку удаляющимся гостям.
Ночью Антон долго ворочался на скрипучей постели, никак не мог заснуть, перекатывая в голове простые и, казалось бы, сумбурные слова гостя. Что-то кололо из-за них душу, а что, никак он не мог понять. Получалось вроде, что работать без обычных на производстве напряга и гонок - плохо, а целиком отдаваться делу, забывая себя и семью, тоже ничего хорошего.
Антон уже проходил в жизни и то и другое. Когда, после службы в Чечне, перебивался между пьянками случайными заработками. И когда от той же пьянки подальше и от тоски махнул в Тарко-Сале в буровую бригаду, где работа превратилась в бесконечное "давай-давай" в течение пяти лет. Трубы, долотья, глина, стылое рычащее железо и, в итоге, - тысячи метров проходки, из которых складывались десятки скважин, сочащихся чёрной кровью Земли.
А вот здесь-то, на отшибе от больших производственных процессов, как раз и была золотая середина - хозяйство невеликое, работай в свое удовольствие, чтобы одна эта скважина выдавала свои десять тонн нефти без сбоев, и все будет в порядке. И семья довольна - муж и папа месяц через месяц дома.
Так и уснул, под хоровод мелькающих в памяти родных лиц...
Очередная вахта начиналась третьего января. Антон дожидался на автовокзале рейсового автобуса, когда к нему подошел Игорь, почему-то без сумки.
- У моей жены четвертого день рождения, - поздоровавшись, объяснил напарник. - Так что я через пару дней появлюсь. С Макарычем я договорился по телефону, он меня попутной "вертушкой" забросит. Зимника-то до сих пор нет, сам видишь, погода на морозы поворачивать никак не хочет. Справишься один?
- Куда ж я денусь, справлюсь, конечно, не маленький, - пожал плечами Антон и шагнул в открывшуюся дверь старенького "ПАЗика". - Передавай привет и поздравления супруге. Кусок торта с тебя, не забудь прихватить!
В райцентре, в нефтепромысловой конторе, он проверил свое имя в списках и вместе с остальными вахтовиками доехал на "Газели" до аэропорта. Вылетели по графику, и через час Антон остался один-одинёшенек на маленьком утоптанном пятачке, среди целой вселенной иссиня-белого снега. Стемнело по-зимнему быстро, а вместе с тьмой из-за деревьев вырвался ветер и пошел гулять метельными струями, напрочь смешав небо с землёю.
Круговерть продолжалась почти двое суток, и Антону пришлось всё это время плавать в серой хмари от вагончика до дизельной, от дизельной к скважине и обратно. В урочные часы сдавал сводку по рации и слушал сквозь трескотню помех однообразные сообщения диспетчера, что вертолёты в такую погоду не летают, и когда она закончится - неизвестно.
Пятого числа на той стороне радиомоста объявился Игорь.
- Ну, как ты там, бедолага? - виновато спросил он.
- Всё в порядке, друг, не переживай, - откликнулся Антон. - Соляра только что-то грязная пошла, дизель чихает иногда. Может, снегу намело в ёмкость. Так что первым делом проси у начальства, чтобы нам топлива свежего подкинули. Сколько еще зимника топтать осталось?
- Километров пять сплошной болотины. Хорошо, я переговорю с шефом, может, занарядит ГТТ с прицепом, тогда и я подсяду. В общем, держись. До связи.
К вечеру ветер улёгся, окончательно запутавшись в непроходимой чаще. Разъяснилось, полная Луна жёлтым прожектором высветила полутораметровые шапки сугробов, укутавших все постройки на обжитом островке.
Пока Антон расчищал фанерной лопатой тропку от жилья к производственным объектам, мороз начал крепчать не на шутку. Выхлоп от электростанции поднимался вертикально в небо ровной фонтанной струей и незаметно рассеивался на огромной высоте под самыми звездами.
"Если так дело пойдет, завтра вертолёт пустят. Игорь прилетит, вечерком Седиков наверняка заглянет на огонёк", - рассуждал про себя Антон, радуя руки живым делом. - "А там, глядишь, и зимник закончат, начальство начнет мотаться по точкам с проверками, скучать одному больше точно не придётся".
Управившись с хозяйственными делами, он с удовольствием, от пуза поужинал, сделал последний обход, чтобы лишний жирок не завязывался, и завалился на боковую.
Проснулся Антон около четырёх утра и долго лежал в темноте с открытыми глазами, пытаясь сообразить, что же его разбудило. Всё вроде было как обычно - темнота и тишина.
И тут он понял, - тишина! Она была абсолютной! Дизель молчал.
Пружиной подхватившись с полки, машинально щелкнул выключателем, да без толку, чертыхнулся про себя и на ощупь отыскал одежду и обувь. На улицу вывалился через минуту и тут же обжёг горло, хватанув с разгону студёного воздуха открытым ртом. Пока бежал по тропинке, щеки онемели, а уши, благоразумно упрятанные под развернутые клапана шапки, успели уловить несколько сухих щелчков в лесу. Это в стволах деревьев лопались замороженные капилляры, разрывая изнутри звенящую древесину.
В контейнере было еще тепло, и Антон сразу кинулся к расходному баку, гулкий ответ которого на удар костяшек пальцев сообщил ему, что топлива нет. Перебежал во вторую станцию, с ходу запустил двигатель, отрегулировал напряжение и снова выскочил на мороз.
Первым делом сгонял к качалке, включил в работу. Скважине нельзя стоять, замёрзнет. Потом, чтобы ее по новой раскочегарить, сколько дней, людей и техники понадобится. Да и премией накажут махом, оглянуться не успеешь. Сейчас за одну тонну недобора нефти голову с плеч снимают, а тут целый десяток в сутки.
Вернулся к дизелям, погрелся немного. Заодно включил топливный насос, но тут же нажал "стоп", - солярка в расходный бак не текла. Пришлось разматывать переноску и шагать вдоль трубопровода к стокубовой цистерне, в поисках замороженного места. Щеки опять прихватило и Антон, перекладывая лампочку с одной руки на другую, периодически тёр немеющее лицо и прикидывал в уме, на сколько часов хватит оставшейся в баке соляры. Получалось, что часа на два, не больше.
Звезды с интересом смотрели с чистого чёрного неба на копошащегося в сугробе человека. Луна усмехалась прямо ему в лицо. А окружающая тайга, казалось, съежилась от накатившей лютой стужи, приникла к земле с опаской, пытаясь сохранить хоть чуточку тепла в своих обитателях, попрятавшихся под толстым слоем снега.
Ничего он, конечно, не нашел, только продрог не на шутку. Спохватился, что не сообщил по рации о случившемся, и побежал скорей в вагончик. Вышел на связь, с трудом удерживая негнущимися пальцами клавишу трубки. Диспетчер принял информацию и отбился. Антон включил чайник, решив согреться хорошенько и покумекать спокойно, в поисках выхода из сложившейся ситуации. Подходя к столу, глянул на градусник за окном и не поверил своим глазам, - красного столбика на шкале вообще не было. Спирт почти весь ужался в булавочную каплю, висевшую на сантиметр ниже последней отметки в пятьдесят один градус.
Не мешкая, отыскал в шкафу шерстяной "намордник" с прорезью для глаз, достал вторую пару тёплого белья, свитер и тёщины толстые вязаные носки. Затем, прихлебывая обжигающий чай, минут пять крутил в голове возможные варианты решения возникшей задачи.
"Самое верное, конечно, откупорить на цистерне верхний люк и начерпать горючее ведром на веревке. Таким способом можно без особой спешки заправить оба бака. Но ведь замучаешься мотыляться туда-сюда по вертикальной лестнице, ещё навернёшься с верхотуры вниз головой, чего доброго. Лучше трубу чем-нибудь отогреть, только вот чем? Была бы передвижная паровая установка... или специальный электрокабель нагревательный. Если бы, да кабы! Ну, а самое простое - это плюнуть на всё, затопить печку в бане и греться, пока подмога не приедет. Только, как-то будет это... неправильно, что ли".
Антон обул валенки, натянул на голову шерстяной чулок и, не теряя больше времени, отправился снова на улицу. Захватил ведро с верёвкой, гаечные ключи и взобрался по тоннельной металлической лестнице на покатую крышу цистерны. Привесил на ограждение переноску и уселся верхом на стальную круглую крышку, принайтованную четырьмя болтами к бортику наливного горла. На отвинчивание гаек ушло с полчаса. Резьба проржавела, и на ключ приходилось налегать всем телом.
Последнее соединение Антон не стал раскручивать до конца, а просто сдвинул крышку в сторону. В нос ударил резкий запах нефтепродуктов. "Намордник" весь покрылся слоем инея и примерзал к губам. Пальцы на руках занемели, но Антон пересилил себя и сумел-таки зачерпнуть со дна треть ведра тягучего месива. Кое-как доковыляв до работающей электростанции, он с огорчением убедился, что солярка не просто загустела на морозе, а смешана с какой-то желеобразной химией, льдом и ржавчиной.
Видимо, запас, залитый еще прошлой зимой и рассчитанный до нового года, с небольшим довеском, всё же подошел к концу. Отстой, собравшийся на дне емкости, назвать топливом можно было лишь с большой натяжкой, да и то только в горячем виде. Оставался один выход - запалить костер, нагреть огнем и трубу и ёмкость, - тогда можно продержаться на этой дряни еще сутки или дольше.
За час Антон в несколько ходок натаскал из бани сухих дров, каждый раз забегая в теплый контейнер, чтобы немного согреться, и разложил их небольшими кучками под топливопроводом и цистерной.
И тут дизель заглох.
Тишина снова зазвенела в ушах. Антон в кромешной темноте отыскал оттаявшее в тепле ведро, плеснул на дровяную укладку и лихорадочно начал искать по карманам робы коробок. Голая кисть руки на воздухе тут же превратилась в клешню, и пальцы кое-как захватили щепоть рассыпающихся древесных палочек. Огонь нехотя перебрался со спичечных головок на мокрые от соляры поленья и завёл свою первобытную пляску, брызгая искрами и чёрной копотью.
"Вот и славно, пошло дело", - радостно бормотал про себя Антон, не чуя под собой ног. - "Сейчас пойду, растоплю баньку, согреюсь хорошенько, а потом можно будет и дизель снова запустить и скважину, и всё будет в порядке".
Не отрывая завороженного взгляда от яркого рыжего пламени, он уселся на перевернутое ведро, упрятал руки в меховых рукавицах под тулуп и, сгорбившись, замер на месте. Ему казалось, что мороз отвалился куда-то за черту темноты, и тепло, выливаясь из костра ласковыми мягкими волнами, подкатило к ступням и взбирается выше и выше, обволакивая и согревая уставшее тело, вглубь до самой озябшей души...
Седиков тоже проснулся рано, по старой деревенской привычке - подниматься ни свет, ни заря и подтапливать остывшую за ночь печку двумя-тремя полешками, пока воздух в избе не переставал вышибать пар изо рта. Первым делом он зажёг свечу, прилепленную к самодельной стеклянной полочке на стене, прикурил беломорину, откашлялся надсадно, почесывая свалявшуюся бороду, и, шаркая стоптанными валенками по некрашеным половицам, вышел в сени. Собаки, свернувшиеся в клубок у стены, навострили уши на его шаги, но голов не подняли.
Старик вышел на крыльцо, потянул ноздрями обжигающий льдистый воздух, прикидывая температуру, разворошил под снегом высокую поленницу за перилами и поскорее вернулся в дом. Подкинул сразу пяток чурочек, приоткрыл заслонку в трубе. Потом нашарил рукой лавку у окна, сел и прислушался, как загудел огонь в топке, разбрасывая во тьму раннего утра дрожащие оранжевые блики. Долго так сидел старик, задумчиво глядя на стылые звезды за мутным стеклом, ждал, пока закипит наполненный с вечера чайник. Первым делом плеснул кипятку в собачью миску, чтоб размокли засохшие хлебные корки, бросил туда же тоненькие косточки куропатки, оставшиеся от ужина, и потом только залил водой заварник.
Собаки, учуяв распаренный съестной дух из миски, встретили хозяина на пороге радостным визгом. Особо старался подластиться кудлатый щенок, приблудившийся в июле от нефтяников и вымахавший за полгода в настоящего телёнка-волкодава, но бывший до сих пор бестолковым и добрым увальнем. Седиков поставил чашку на пол в сенях, а сам снова шагнул на крыльцо. Посмотрел внимательно в глубокое небо, прислушался к затаившейся вокруг тишине, ощущая неясную тревогу в душе.
"Как-то там пацаны на скважине?" - подумалось ему. - "Мороз, однако, крепкий, как бы не случилось чего".
Тут в его беспокойство "подлил масла" ещё и щенок. Откпрянув разом от миски, ни с того, ни с сего пёс выбежал из сеней на улицу и, задрав нос к высокой луне, запричитал тонким тоскливым воем. Старик не стал больше раздумывать, вернулся в дом, насдевал на себя всё, что нашёл из тёплой одежды. Кинул в рюкзак бутылку самогона, прихватил ружьё, широкие охотничьи лыжи и вышел на хрустящий рассыпчатый снег. Собаки пустились за ним вдогонку, обогнали прыжками, проваливаясь на первозданной белой целине по самые хвосты, и унеслись по тропинке-улице между заброшенными балкáми и вагончиками, чёрными провалами окон провожающими одинокую человеческую фигуру.
В лесу, изредка сверяя маршрут по алмазным россыпям звёзд над головой, Седиков привычно размерил шаги и дыхание и неторопливо, чтобы не застудить легкие, но не останавливаясь ни на минуту, заскользил по сугробам между призрачными тенями деревьев. Собаки оставили игры, почуяв тревогу хозяина и мертвую стылость окружающей тьмы, и беззвучно бежали рядом, след в след, склонив заиндевевшие морды к самой поверхности снежного покрывала.
За три километра до хозяйства нефтяников старик немного ускорил шаг, тщетно пытаясь уловить в смерзшейся тишине отзвук работающего дизеля. На Антона его вывели собаки, снова умчавшиеся вперёд на подходе к человеческому жилью и громким лаем привлекшие внимание хозяина к неподвижной фигуре, освещённой неярким пламенем затухающего костра.
Седиков сходу сгреб в охапку одеревеневшее тело, развернулся и, с хрипом втягивая сквозь зубы обжигающий горло воздух, затащил парня прямиком в холодную баню. Осторожно опустил его на полок и тут же вернулся за тлеющей головешкой, которой распалил заправленную сухими поленьями печку. После, не давая себе роздыху, непослушными руками скорей раздел его до трусов, и начал растирать ноги и кисти рук поочередно снегом и самогонкой. А когда Антон наконец очнулся и замигал глазами, пытаясь разглядеть в темноте своего спасителя, Седиков влил ему в рот несколько глотков первача и приложился к бутылке сам, зажевав спиртное подтаявшими сосульками с усов.
- Ну что, оклемался, паря, дырявый ты насос?! - старик рассмеялся скрипуче, но тут же зашелся в кашле, отдышался немного и потянул губами папиросу из мятой пачки. - Лежи, давай, герой хренов, руки-ноги лишние у тебя, наверно?
Антон ничего не ответил, облизал потрескавшиеся губы и взглядом тоже попросил закурить.
В маленьком окошке начал сереть рассвет. Печь быстро прогорела, не успев толком разогреть стылое помещение парной из-за открытой в предбанник двери, что Седиков сделал специально, не давая подмерзшему Антону согреваться слишком быстро. Сам старик уже давно дрожал от холода, но, в беспокойстве за чужую жизнь, не замечал этого. Докурив, он вышел на улицу за дровами, а нашел только три полешка, которые Антон в беготне уронил ночью возле тропинки в сугроб.
Седиков пошуровал кочергой малиновые угли в топке, подбросил найденные дровишки и, прихватив в предбаннике ножовку, отправился за сухостоем в лес. Собаки неотступно следовали за ним.
Подходящее дерево старик углядел только в километре от жилья. Начал пилить звонкую стеклянную древесину, не отдышавшись толком от спорой, не по годам, ходьбы по сугробам, да так и замер, упав вдруг на колени и привалившись головой к берёзовому стволу. Левую половину груди обожгло болью, в глазах потемнело, и не было никаких сил вздохнуть. Собаки обеспокоено запрыгали вокруг хозяина, звонким лаем призывая его обернуться, но он так и не пошевелился больше.
Антон лежал на полкé, прислушивался с радостью к нестерпимо ноющим ступням и кистям рук, и заснул под пульсирующие толчки боли, которые кровь разгоняла по всему телу вместе с волнами живительного тепла. Мирно похрапывающим сквозь почерневшие ноздри, с вымученной улыбкой-гримасой на покрытых коркой губах, его и нашли прибывшие на вездеходе сослуживцы и Игорь.
А тело Седикова отыскали через час по глубоким следам в снегу, услыхав далекий вой собак...
Моложавый олигарх вальяжной походкой прошел в кабинет президента нефтяной компании, своего ставленника и лучшего друга, неслышно ступая по пробковому воровскому полу, уютно устроился в чёрном зеве кресла для посетителей и придвинул к себе листок с колонками цифр. Следом за ним вошла секретарша, аккуратно составила с подноса две микроскопические чашечки чёрного кофе, приоткрыла жалюзи на окне и удалилась, отточено покачивая крутыми бёдрами. Хозяин кабинета, отхлебнув глоток ароматного напитка, выпростал из-за стола свое округлое сытое тело и начал кататься, прихрамывая, по периметру бильярдным шаром, молча ожидая реакции своего гостя.
- Где моя нефть? - олигарх был немногословен.
- Проблемы возникли небольшие, - глазки закадычного дружка забегали по сторонам, но отмалчиваться было не с руки. - По всей Сибири морозы стоят под шестьдесят градусов, а тут еще энергетики помогли, несколько раз мигнули линией 500 киловольт, от которой все наши месторождения питаются. В итоге заморозили несколько сотен скважин.
- Чихать я хотел на морозы, у нас в Москве тоже холодно и в Лондоне вон опять туман. Ты лучше скажи, кто мне вернёт деньги, которые я каждый день теряю?! - нефтяного магната прорвало. - Десять тысяч тонн в сутки корова языком слизнула и продолжает слизывать. Какая сегодня цена на бирже?
- Шестьдесят пять долларов баррель, за тонну получается около четырёх сотен. Итого, за сутки...
- Считать я и сам умею, грамотный. Звони генеральному и главному инженеру, пусть быстро разбираются со своими бездельниками, которые не могут нормально работать. Чтоб добычу восстановили за неделю!
- Хорошо, не беспокойся, - президент мелко переступил на месте хромой ногой, собираясь вернуться за стол, но приостановился ещё на пару слов. - Там на промысле один парень обморозился сильно, и бомж местный замёрз насмерть, что его спас...
- Тебя это волнует?! - удивленно вскинул брови олигарх и скучающе почесал начинавшее круглиться под рубашкой брюшко.
- Нет.
- Ну и не забивай мне голову лишней дребеденью. Садись, поработай немного, и двинем на самолёт. Завтра же игра с "Арсеналом", или ты забыл?...
