Карандашная вспышка. А потом ломается грифель,
стачивается при слишком сильном на лист нажиме,
не выдерживает напряженья весны и жизни.
Дело вовсе не в том, легко ли рисуем, криво ль
выводим линию сердца на тяжелой, рисовой, плотной
поверхности бытия, мы смотрим поверх бумаги
не в зеркало, так в глаза, сопротивляясь плохо
виденью лугов, с которых пунктиром крапленые маки
смотрят на нас - Моне. Черепицу заката и кровель
за оконной рамой не воссоздать черно-белым.
Сегодня ты мне приснилась. Но как удержать твой профиль,
возникший на гребне волны всегда случайным набегом
памяти? Ты - всегда. Ненадежное имя, голос,
укоряющий след водяного знака на сонном сердце.
Карандаш ломается. Белым лист останется, голым
сквозь невидимое письмо. Лишь случайная строчка дерзко
упадет последней, ликующей вспышкой в память.
Ведь сегодня ты мне приснилась. Но как хорошо, однако,
что карандаш не тупится, воссоздать пытаясь, представить,
а бессильно ломается перед морем пурпурных маков.

02. 04. 02