Аннотация: Катастрофа случилась в среду, в мае две тысячи сто пятого.
Вы когда-нибудь представляли, как и в какой момент умрете? Вряд ли. Большинство, существенное большинство разумно старается не думать о смерти, потому что смерть - это окончательный финал разума, точка, после которой нет продолжения, граница, которую не пересечь в обратном направлении. Я говорю не о клинической смерти и случаях чудесного исцеления, где спасают врачи и слепая удача, а о той смерти, которая подводит окончательный итог и не терпит возражений. У нее нет принципов, нет совести, нет чувств или эмоций. Эта старуха с косой пожинает все, чему пришел конец, не глядя на регалии, накопления, медали и кубки.
Я никогда не задумывался о своём конце. Человеку проще думать о смерти других. Поэтому так непросто нажать на курок, приставив дуло к своему виску, поэтому страшно лететь на самолете, слыша, как те бьются, в новостях. Это знакомый всем инстинкт самосохранения: вы будете пытаться выжить изо всех сил. Страх гибели заставляет людей прыгать из окна в случае угрозы сгореть заживо, бежать дольше возможного, когда за ними гонятся, терпеть боль, когда от этого зависит жизнь.
Знаменитая латинская фраза "Memento mori" - показатель страха смерти. Помнить, что ты не бог, бывает полезно, когда хочется полезть на рожон или совершить иное безумство, никак не связанное с героизмом, возможно, даже являющимся его антиподом.
Я всегда считал себя бессмертным. Глупо, конечно, но я не задумывался о своём конце. Такие мысли навевали апатию и отбивали всю тягу к жизни. Какой смысл жить, считал я, если задумываться о том, что я иду по железнодорожным путям, которые, рано или поздно, приведут меня к вокзалу? Куда интересней наслаждаться днями и ночами, встречать рассветы и закаты, касаясь горизонта взглядом, и представлять, что мы - вечные жители этого поднебесья.
Катастрофа случилась в среду, в мае две тысячи сто пятого. Двадцать второй век едва успел подойти к микрофону и начать выступление, как его попросили со сцены.
Мы собирались встречать лето. Говоря мы, я имею всех нас, людской род, поколения поколений, мальчишек и девчонок, стариков и младенцев. Мы все хотели лета. Синоптики обещали тепло и солнце, поэтому моя девушка купила пляжные шорты и новый купальник. Мы никак не могли подумать, что лето наступит, но не такое, как всегда.
Ученые всегда что-то разрабатывали для военного вооружения, будь то бомбы, ракеты или вирусы. Конечно, к последнему всегда в комплекте шел антидот, но предусмотреть всего не мог никто.
Никогда не понимал этих средств массового уничтожения, созданных угрозы ради. Мы без них творили мало? Загрязнение окружающей среды газом, нефтью, катастрофы на атомных электростанциях, губившие тысячи жизней и стирающие города. И это не считая терактов, браконьерства, каждодневных убийств. Иногда мне казалось, что мы не будем процветать. Наша раса обещала уничтожить себя из-за патологической тяги к смерти еще до того, как мы достигли бы того будущего, о котором снимали фантастические фильмы.
Я не хотел оказаться Нострадамусом, но оказался.
В мае две тысячи сто пятого террористы взорвали несколько лабораторий и выпустили в атмосферу неизвестный простым обывателям вирус, и старуха с косой начала жатву.
Если кто-то представлял себе апокалипсис как компьютерную графику, взрывы и спасение в конце, они ошибались. Апокалипсис пришел тихо и незаметно, почти скромно.
Я и вовсе не заметил его, пока не стало поздно.
***
- Эй! Эге-гей! - Саша закричала так громко, что я поморщился и повернулся к ней от полок с пивом и чипсами. Теперь в магазинах можно было взять какой угодно ликер и закусить его деликатесами, но я выбирал по-старинке.
Со дня катастрофы прошло почти два месяца, был разгар июля. Те люди, на которых мы наталкивались, вряд ли собирались пойти на пляж: все они были мертвы. Кто-то из них умер на работе, кто-то в машине. Вирус не убивал мгновенно, поэтому на тротуарах почти не было тел. Почувствовавшие недомогание добрались до лавок, автомобилей или помещений.
Я был рад, что мы с Сашей ни разу не додумались спуститься в метро: трупов там, скорее всего, хватало.
- Эй! Кто-нибудь! А мы магазин грабим! Гра-а-бим! - снова закричала Саша, подпрыгивая на месте в попытке "бросить" звук дальше.
- Нас никто не услышит, - спокойно произнес я, выходя на улицу к сестре и протягивая ей очередную бутылку с открытым о прилавок пивом.
- А я надеюсь хоть на что-то, - огрызнулась Саша.
- Твоя надежда вот уже два месяца как должна быть мертва. Все погибли. - Я посмотрел на солнце, сияющее блином на чистом небе. - Это месть, наверно. За то, какими мы были.
А были мы никудышными гостями. Мы загрязняли реки и моря, травили рыбу, отстреливали животных. По нашей вине Красная и Черная книги не уставали пополняться. А что мы? Кто-то обращал внимание, но большинство либо по глупости знать не знали, как следовало вести себя с природой, либо знали и руководствовались правилом "После нас хоть потоп". Что ж, потоп и впрямь был. Хорошо, что тот вирус, сгубивший наш вид, затронул лишь людей, обойдя животных, невиновных в нашей глупости, стороной. Люди создали оружие, чтобы уничтожать себе подобных, и у них хорошо это получилось. Ружье, висевшее на стене, выстрелило.
Я и Саша почти привыкли натыкаться на тела. Первое время Саша рыдала, потом мы с ней складывали тела в кучи и сжигали. Но умерли буквально все. Мы не могли проводить в последний путь каждого.
Мы пили пиво, сидя на чьем-то джипе. Пустых машин было много, но с исчезновением людей материальные ценности потеряли былое значение. Деньки и кредитки... Смешно... Зачем эти маленькие пластиковые карточки и бумага в мире, где больше не было банков?
Само время исчезало, растворяясь в дымке прошлого. Глобальные понятия дня и ночи остались, но я путался в том, какие были числа. Саша истерично пользовалась календариком, чтобы не заблудиться, но я полагал, что пройдет еще немного времени, и она поймет, что нам остались только времена года и сутки.
В фильмах герои всегда откуда-то знали, как себя вести, что делать; они каким-то чудесным образом находили выход с помощью везения, ума, чьей-то обрушивающейся на голову нежданной, но такой своевременной помощи.
Я не знал. Я ничего не знал. Я был радиоинженером, в свободное время катающимся на лыжах и играющим в компьютерные игры. Я не был физиком-ядерщиком, биохимиком, доктором медицинских наук или же просто гением во всех известных профессиональных областях, как это бывало с героями кинокартин, на коленке собирающим сложное оборудование. Массовый зритель, в числе которого был и я, поглощал фильмы, где выживали те, кто имел значение, кто в итоге мог спасти человечество и заодно пару инопланетных рас.
Что ж, человечеству крупно не повезло: остались я, любящий жизнь, но не Избранный, и моя сестра - учительница начальных классов. Она отлично плела макраме, но тоже не умела быть Мессией. Нам с ней не шла форма супергероев.
Я честно пытался найти других выживших, с потом, катящимся со лба, колесил по городу и областям, но не находил никого. Радиоприемник молчал, когда я вновь и вновь слушал его, пытаясь уловить хоть тень надежды.
Был ли вселенский замысел в том, что выжили именно мы? Нет, не думаю. Нас не уничтожал Высший суд, ангелы и демоны не спускались с неба и не выползали из преисподней. Я и Саша выжили по чистой случайности. Возможно, наша кровь несла по венам антидот. Возможно, были еще какие-то причины. Я не исключал вероятности того, что болезнь, столкнувшись с нами, лишь притормозила, но уже пожирала изнутри, грозясь в один момент взять верх. Ведь человечество сократило свою популяцию практически на сто процентов не в один день. Все умирали в течение долгих, как сама вечность, трех-четырех суток.
***
Радиоприемник шипел, когда я сидел во дворе, с тщательностью вслушиваясь в ничто, и крутил колесико, переключающее частоты. Шипело оно монотонно. Я пускал в эфир запись нашего с Сашей местоположения на русском, английском, китайском и испанском, взяв идею в "Я - Легенда". Только у нас с ним были существенные расхождения в сюжете. Герой "Легенды" жил в мире зомби, а мы - в мире мертвецов.
Саша снова рыдала. Я слышал ее, гуляющую недалеко от дома. Она каждый раз клялась, что выплакала все слезы, но каждый раз находила новые. Слезы были неиссякаемым источником в отличие от нефти или драгоценных металлов.
Шипение на секунду прервалось стрекотанием, и мое сердце скакнуло из груди в область горла. Я затаил дыхание, приоткрыв рот, но стрекот больше не повторился. И все же даже секунда такого проявления радиожизни была надеждой.
- Коля! Коля-а-а! - завизжала Саша, и я ринулся к ней, едва не пропахав землю носом при первом рывке.
У Саши были красные глаза и мокрое, опухшее от слез лицо. Она смотрела в сторону деревьев так, словно увидела приведение, хотя в наши дни правильней было бы сказать "словно увидела живого человека". Приведений хватало, это люди закончились.
- Кажется, там...
Саше не было нужды договаривать. Я все понял и побежал к деревьям. Звуки за спиной говорили, что Саша не отставала от меня.
Мы подбежали к березам и заозирались, ища хотя бы намек на чужое присутствие.
- Никого нет, - вынес я вердикт через минуты поисков.
Уже не в первый раз Саше что-то почудилось. Она не могла смириться с тотальным геноцидом всех народов, и нередко глаза обманывали ее. Я знал, что будет после моих слов, а потому побрел к дому, где меня ждало радио.
Саша позади кричала и била стволы деревьев худенькими девчачьими руками, призывая проклятья на головы виновных. Это было не смешно, но я улыбался, потому что, судя по всему, проклинаемых уже два месяца как настигла кара.
***
У меня была масса вопросов и ни одного ответа.
Патоген, убивший планету, распространялся по воздуху с невероятной скоростью. Он разлетелся от очага во всех направлениях. Если бы я мог, я бы проследил его ход, его смертельную поступь, его накрывший мир невидимый ядерный гриб, но в моих силах было только догадываться. Кем я был? Чем я был? Почему в школе в качестве профиля я не выбрал биологию? Сейчас было бы куда проще ориентироваться в произошедшем.
С медициной я был знаком на уровне нескольких таблеток от головной боли, от запора и диареи, парочки антипростудных средств, зеленки, йодовой сетки и прочих мелких вещей, которые помогали в быту.
Толку от меня было...
Я собрал крови у мертвых. Она давно свернулась, но это было не страшно. В школе, куда ходил в детстве и юности, я нашел микроскоп и постарался не смотреть на кучи разлагающихся детей и преподавателей, которые так и не ушли из этого сине-серого кирпичного трехэтажного здания с выцветшим линолеумом и не до конца вытертыми досками.
Даже без микроскопа было понятно, что с кровью зараженных были явные проблемы: она была черной и напоминала слизь.
Моя кровь под микроскопом выглядела нормальной. Я почти прирос к прибору, рассматривая предметные стекла и выписывая в тетрадку отличия. Отличалось все. Наверно, проще было выделить общее.
Я затарился в магазине книгами. Нашел там фотографии. Я сравнивал и пытался разобраться в надписях на русском, но неизвестном мне языке, который, однако же, знали врачи.
- А если капнуть зараженной кровью на твою? - шепнула Саша. Она крутилась на стуле рядом и с интересом смотрела, что я делал.
Я капнул. Саша то и дело отпихивала меня от микроскопа, чтобы посмотреть, но ничего не происходило, и мы оставили микроскоп в покое, решив, что зараза либо умерла, либо моя кровь волшебным образом на нее не реагировала.
Нужно было проверить Сашу, и я только со второй попытки, неопытный неандерталец, смог взять у нее крови.
- Ты хоть понимаешь, что делаешь? - спросила сестра.
В общих чертах я представлял, но общие черты были песчинкой в кладовой науки. Иными словами, что конкретно делать, я не знал, но что-то делать было нужно.
***
Моя кровь никак не отреагировала на кровь зараженного ни через день, ни через два. Она поглотила черную слизь, растворила в себе, как кислота, растворяющая материал.
Это радовало, хотя я понятия не имел, как распорядиться полученной информацией. Радоваться своему здоровью долго не получилось. Моя-то кровь была в порядке, а вот образец сестры...
Кровь Саши, еще не подвергшаяся воздействию зараженной, была нашпигована черными нитями. Нити оплетали эритроциты, отчего казалось, будто я смотрел на жуткую футуристическую картинку.
Саша была заражена, и я не знал, сколько времени у нее было в запасе.
Она ничего не знала: я не мог ей сказать. Она была моей родной сестрой, единственным, на самом деле единственным оставшимся близким человеком. И она умирала. От этого к горлу подбиралась тошнота, и я вертелся по ночам в постели, не в силах уснуть из-за грохочущего сердца.
- Почему, черт возьми, мы не умерли? - снова спросила Саша. Это был ее вопрос номер один.
Мы сидели на крыльце и пили горячий свежий чай. Я взял в магазине самый вкусный - продавец не возражал.
Где-то вдали лаяли собаки. Теперь животные были вольны делать все, что угодно, кроме тех, которые остались в клетках. Мы - умелые убийцы, уничтожившие не только себя, но оставившие тех, за кого отвечали, подыхать от голода.
- Потому что нам повезло, - ответил я.
- Я всегда думала... Ну знаешь, когда смотрела фильмы или книжки читала... Раньше я думала, что обязательно выживу в катастрофе. - Саша заправила за уши светлые волосы, а я любовался ее точеным профилем. Она забрала у родителей только лучшие черты. Жаль, что замуж не успела выйти. Или хорошо? - У меня нет навыков по части выживания, я даже не уверена, что палатку смогу поставить, но я представляла, что выживу, убегу в метро, если взорвутся бомбы, спрячусь в подвал. И папа с мамой будут рядом. И ты. Что мы переживем все на свете, а потом выйдем на рассвете на поверхность и увидим других выживших, которые тоже будут смотреть на разрушенный мир и дышать его последствиями... - Саша покачала головой. Прядка волос выскользнула у нее из-за уха. - Не думала, что конец света будет выглядеть как сумасшедшее одиночество и вой волков по ночам.
- Скверно, да? - спросил я, отворачиваясь от сестры и глядя вперед, касаясь горизонта взглядом.
Предзакатное небо было желто-оранжевым - где-то темнее, где-то светлее, - окрашивающим облака в совершенно фантастический цвет, которому самое место было в памяти или на фотографии.
Я надеялся, что этот закат видел кто-то еще. Я надеялся, что этот родной незнакомец мечтал о том же.
***
Мир молчал. Молчал миллиардами сгинувших голосов, миллиардами несказанных слов и канувших в Лету звуков.
Но планета жила и без людей. Она дышала цветами и травами в парках, которые в будущем должны были стать рощами или лесами, дышала насекомыми и птицами, ступала по земле млекопитающими, земноводными.
Мы обнулили нашу историю, начали игру заново в качестве новичков. Хорошие и плохие люди, брошенные и нужные, умные и глупые - все превратились в прошлое.
***
Саша поморщилась от вони, наполнявшей больницу. Мы распылили освежители воздуха, разлили хлорку, чтобы не задохнуться, но нос чувствовал все оттенки запахов. Мы словно находились в пасти дракона, который сожрал не одну тысячу рыцарей и ни разу после этого не почистил зубы.
Светлые коридоры были почти пусты, но мы то и дело натыкались на тела.
Я пытался с помощью кое-где накопанных данных создать сыворотку из своей крови, разумно полагая, что, раз я не заражался, значит в моей крови было лекарство. Саша помогала мне, хоть и не знала, зачем я так отчаянно торопился.
Я говорил ей, что сыворотка в любом случае - вещь нужная, и лучше было начать раньше, чем позже.
- Я похожа на врача? - Саша примерила белый халат и покрутилась у дверей.
Я оторвался от инструкций в учебнике и усмехнулся, взглянув на сестру. Саша горделиво уперла руки в бока и посмотрела на меня.
- Доктор Александра Орлова и ее ассистент - Николай.
- Скорее уж ты ассистент.
- Не мешай. Доктор Александра Орлова - единственный в мире доктор. У прочих докторов нет возражений?
Саша демонстративно огляделась, словно кто-то мог выйти из дверей и заорать "Протестую!". Я засмеялся.
- Еще немного так поживем - и начнутся глупые шутки про трупы, - заметил я. - Становишься циничной, доктор Орлова.
- Мы все равно сойдем с ума, Коль, - вздохнула Саша, присаживаясь на кушетку. - Мы одни, мы так сильно одни, что я блюю от одной этой мысли. Ты никогда не мечтал попасть на необитаемый остров, сбежать от суеты? Поздравляю, Николай, ваше желание исполнено. Планета Земля - ненаселенный людьми остров в нашей Солнечной системе. Идите, куда хотите, делайте, что хотите. Можете поплевать с Эйфелевой башни или протаранить на грузовике Останкинскую телебашню. У вас целая свободная жизнь!
***
Саша медленно умирала. Я это видел, чувствовал, понимал. Ее анализы были все хуже. Болезнь пожирала ее неторопливо, словно смаковала лучшее вино. Мои же анализы оставались неизменно хорошими, и за это я себя ненавидел. Моя сестра имела право жить! Раз уж выжили мы двое, я бы лучше отдал свои бонусные очки Саше, чем остался последним героем этого жестокого состязания, вынужденным наблюдать за агонией окружающего меня мира.
Пробные сыворотки - или их подобие, но я старался, - тестировались на крови Саши. Я с головой погружался в книги с раннего утра, а то и с ночи, поглощая материал в несметных количествах и уже ориентируясь в написанном. Возможно, в будущем мне светила недурственная карьера врача. Теперь можно было получать любой диплом, а то и несколько - это по желанию.
- Коля! Сюда, скорее! - раздался крик Саши.
Я вынырнул из царства плазмы, природных антител, агглютининов и агглютиногенов и бросился на голос сестры.
Саша сидела около радио и огромными глазами смотрела на меня.
- Клянусь всеми святыми, если они существуют, - прошептала Саша. - Я что-то слышала.
Я упал рядом с сестрой и тоже принялся слушать. На той частоте, которую выбрала Саша, был слышен треск. Треск - это хорошо. Треск лучше безжизненного шипения.
Когда радио заговорило, мы одновременно подпрыгнули.
- А... Л... Пр... То... - прохрипело радио.
Я схватил микрофон:
- Эй! Вы слышите? Мы в двадцати километрах от Липецка! Липецк! Липецк! - последнее слово я произнес по слогам и снова затих, вслушиваясь в производимые приемником звуки.
Снова шипение.
Мы пробовали час по разным радиопередатчикам, перетыкали провода, вертели антеннами. Саша пыталась настроить рацию. У нее блестели глаза, и я видел в них отражение собственных чаяний. Нам не показалось: кто-то действительно что-то говорил, а это значило, что мы были не единственными дышащими в этом зеленом летнем аду.
А через несколько дней у Саши началась лихорадка.
***
Саша заболевала медленней прочих, а я малодушно думал, что лучше бы она умерла быстрей, чем так мучилась.
Люди, пережившие конец света, просто обязаны были иметь скидку на следующие несчастья, но никто не спешил вручить ее нам. Моя сестра, бледная, измученная, болеющая тем, от чего не было лекарства в аптеке, увядала. Ее знобило, как при гриппе, с кашлем изо рта вырывались капли крови, в глазах то и дело скапливался гной, а я ничего не мог сделать. Мне некому было звонить и некому было молиться.
- Все будет хорошо, - сказал я Саше, когда она прошаркала на кухню за кофе с молоком, любовь к которому у не появилась еще до первых оформленных мыслей.
Она говорила уже не так энергично, язык ее слегка заплетался. Ей было тяжело ходить, но она не хотела пролеживать свои последние дни. Она была младше меня на два года - всего двадцать пять, - но сейчас походила на быстро стареющую женщину.
Я молча налил ей кофе: напополам воды и молока и три ложки сахара без горки.
Ненависть ко всем жгла меня изнутри моей волшебной лечебной кровью. Нас убили, не спросив мнения, как дети, разоряющие муравейник или птичье гнездо. Сколько погибло доброты, любви и таланта! Сколько лет развития гнило в домах, на улицах и в машинах!
И теперь у меня отбирали сестру и бросали одного.
- Почему выжили именно мы? - прохрипел я.
- Ты же сам сказал, что это воля случая.
- Почему случай не выбрал гения? - Я швырнул кружкой в окно, разбивая и его, и кружку.
Саша на выпад не отреагировала и вяло пожала плечами.
- Зато мы увидели то, чего не видят другие. Случаю все равно, кто выживает. Я рада, что это мы. Можешь пообещать мне кое-что?
- Не смей со мной прощаться. - Я оперся о стол и уронил голову.
- Мы оба знаем, чем все закончится, - сказала Саша, гладя меня по плечу. Она пила кофе и по привычке убирала с лица волосы, словно ей было сложно сделать проклятый пучок.
Сестра, конечно, была права.
На улице стрекотали вечерние сверчки, мимо окон пролетали мошки.
- У меня же никого, кроме тебя. - Я вытер глаза. - Натурально - никого.
- Поэтому и пообещай мне, - снова умоляюще попросила Саша, и я не смог возразить. - Сделай все возможное, чтобы продолжать жить, найди других. Есть еще люди, они точно есть, мы слышали это. Ты обязан найти их, понимаешь? Ты обязан этим нескольким миллиардам людей, не только мне. Ты - посол.
- Спасибо за честь.
- Коль, обещай мне. И поклянись, что вы сможете построить новый лучший мир.
И я пообещал.
***
Я не успокаивался и готовил сыворотку, вырывая волосы на голове от обилия сведений, которые мог либо понять, либо не понять, и не было учителя, чтобы объяснить мне.
Этим вечером в начале сентября было прохладно и, оторвавшись от записей, я вышел на улицу к Саше с пледом. Она сидела в кресле, глядя на небо. Я закутал ее и сел в соседнее.