Люк Скайуокер никому не говорит об этом, но он ненавидит своего отца.
Он убеждает Лею, что Вейдера нужно понять и принять. Он повторяет список тех аргументов, что выдумал ночью, глядя в потолок комнаты и на неторопливо качающуюся на нем тень от ветки дерева снаружи. Он любит все зеленое, потому что вырос там, где был один песок. Он думает, что ему нужно спасти Лею, вызволить ее из тисков ненависти, пусть даже для этого придется лицемерить. Лея должна уметь жить, не капая ядом при упоминании имени Дарта Вейдера. Поэтому Люк загибает пальцы на живой и механической руке, приводя стоящие доводы, и Лея задумывается. Это победа Люка, и он не говорит, что ненавидит отца за одну из своих рук.
К нему приходит призрак Бена, и Люк на секунду чувствует себя тем восторженным мальчишкой с Татуина, готовым к приключениям. Но Бен все портит, радуясь, что старый друг вернулся на Светлую сторону; он ностальгирует, не замечая, как дрожат в неестественной улыбке губы Люка. Бен, слепой в своих джедайских идеализме и наивности, полагает, что делает Люка счастливым, когда, глядя в никуда, вещает о былых подвигах Энакина Скайуокера. Люк был бы рад их послушать... несколько лет назад. И он не говорит, что ненавидит отца за смерть своего первого неудавшегося учителя.
Люк вешает на стену сохраненный им меч Дарта Вейдера, который, в общем-то, незачем хранить, потому что, кроме страданий, этот меч никому ничего не приносил ровно с момента создания. Он изо всех сил делает вид, что это -- дань памяти почившему отцу, но он -- недобрый джедай, потому что он искренне рад видеть тоску и печаль, мелькающие в глазах призрака отца, забредающего иногда к нему на огонек; он рад видеть живые эмоции одинокого призрака человека, который мог сделать все совсем по-другому, если бы не невероятный эгоизм и самонадеянность, граничащая с глупостью. Люк любит своего отца за то, что тот его отец. И не говорит, что ненавидит его сильней, чем любит: за сиротство, за сестру, за приемных родителей сестры, за друзей, чьи судьбы никак не перекрыть беззаветной тягой ребенка к родителю.
Каждое слово Йоды похоже на аксиому, и Люк бросился бы записывать вслед за немного сумасшедшим Учителем, если бы тот не трогал темы, которые не имел права трогать. Он говорит о силе добра недоброму джедаю Люку, который готов дать отрубить себе вторую руку, но не согласиться с тем, что все нужно уметь прощать. Потому что никакая сила во Вселенной не способна ответить на вопрос, почему он должен прощать. Как он должен прощать? Но Йода повторяет фразу о прощении, и Люк кивает, но не говорит, что ненавидит своего отца за миллионы загубленных жизней, которые должны были жить и совершенно не должны прощать то, что эту их жизнь варварски и бесцеремонно отняли. Вейдер отнял. Которого нужно простить. Люку хочется взвыть от бессилия, запрыгнуть в первый попавшийся корабль и улететь куда-нибудь далеко, возможно, на Дагоба, возможно, навсегда.
Людям нужно давать второй шанс, возможность искупить свою вину. Всем ли? Не будь Вейдер отцом Люка, смог бы тот на него спокойной смотреть? Люк отвечает на вопрос отрицательно, но дает второй шанс и возможность искупления. Он убеждает Лею, улыбается Бену, говорит с Энакином и кивает Йоде. Он подает живой и дышащий пример всепрощения.