Газовые лампы въедались в уличную темноту, в заляпанных грязью окнах напротив тускло горели огоньки свечей. Тяжелые багровые тучи вытянулись за шпилями дымовых труб и покрыли небо уродливыми бархатными клочьями. Где-то в углу кружилась пара светлячков.
Именно они пытались разогнать мрак моей комнаты. Я наблюдал за ними: они замерцали, бросаясь в омут своих, светлячковых, страстей, покружились почти у самого моего лица и опустились, в конце концов, на сгиб моего локтя.
Светлячки подобрались совсем близко друг к другу; в темноте я мог различить их мелко дрожащие усики. В конце концов, самка подмяла самца под себя, вгрызаясь жвалами в его голову. И пока она пожирала его, мерцание их тел создало идеальный ритм.
У некоторых любовных историй не бывает счастливых финалов.
Самочка оказалась потрясающе аккуратной: она старательно уничтожила все улики и устроилась на моей рубашке с таким невинным видом, что ей смог бы позавидовать любой инквизитор. Я вынужден был стряхнуть её, чтобы закатать рукав; моя личная маленькая смерть не могла ждать дольше.
Тонкие мышцы руки покрывали сотни крохотных шрамов - они поднимались вверх от груди, занимая каждый сантиметр тела с почти механической точностью. Цветом отметины никак не выделялись, но они слегка блестели и немного выдавались вперёд. За годы шрамы сильно выцвели, так что в темноте посторонний и не совсем трезвый человек вряд ли разглядел бы священные строки, вырезанные на моей коже.
А вот метки на внутренних сторонах локтей сложно было не заметить: бледная кожа и линии синеватых вен скрывались под росписью синяков и свежих проколов. Их не мог скрыть даже мрак, но меня это мало тревожило: я просто хотел уйти, погрузиться во тьму и раствориться в тишине. Я не жаждал сбежать в вечное блаженство; я хотел просто сбежать.
Игла вошла в полузатянувшуюся рану; было больно, но боль эта длилась не дольше секунды и была не такой сильной, как ломка без офория. По телу прошлась волна тёплой, сладкой истомы, разлилась по венам, добралась до сердца и забрала меня прочь из реальности. Руки легли на подлокотники, шприц выпал из пальцев. Я закрыл глаза.
На мгновение я почувствовал себя так хорошо, словно был совершенно другим человеком.
Я открыл глаза и взглянул в небесный водоворот за окном. Сиреневые сполохи и ярко-синий ветер полностью скрыли темнеющее небо; между трубами на крышах сновали стайки крохотных летучих мышей. Тяжёлый, терпкий аромат роз и магнолий мешался с запахом жареных сосисок, и эта дикая смесь напомнила мне шлюх с Золотой Улицы, выливавших литры духов на свои загноившиеся тела.
Я думал о том, что принесёт мне эта летняя ночь.
Чаще всего моё ожидание пропадало втуне. Люди приходили сюда редко, и у каждого были свои причины для визита к демону из Хэллз Бэлоу. Некоторыми из них двигало отчаяние, остальные просто не могли придумать ничего омерзительнее посещения моей квартиры. В любом случае, мне было всё равно. Всё равно до тех пор, пока они давали мне деньги.
Стук в дверь меня не удивил. Я поднялся с кресла и двинулся через комнату, очень медленно, словно шёл через вязкую жидкость. За первым стуком последовал второй, нетерпеливый, но мне не было смысла торопиться. Я втянул воздух в лёгкие, прислушиваясь к запахам: от двери тянуло берёзовым мылом, кожей, бальзамирующей жидкостью и оружейным маслом; запахи сплетались, но явно принадлежали разным людям. Я помедлил, открыв дверь только после третьего стука, и сейчас же отступил в сторону - в комнату хлынул яркий свет. На пороге стояли двое мужчин.
Первым моё внимание привлёк капитан инквизиции - одна его форма заставила расслабленные от наркотика мышцы напрячься. Я с трудом подавил зверское желание захлопнуть дверь и запереть её изнутри, но, пользуясь секундным ступором, повод перехватило моё упрямство: я окинул капитана таким взглядом, словно он был одним из самых заурядных созданий в моей жизни.
Он был худым, и чёрная форма это подчёркивала. На руках у него были перчатки - как будто он не хотел оставлять отпечатков пальцев, чтобы никто не смог за ним проследить. Волосы были спрятаны под фуражкой.
Со стоячего чёрного воротника на меня смотрели два глаза из литого серебра - символ Дома Инквизиции. Металл отбрасывал холодные блики на стену.
Второй мужчина был одет в белый медицинский халат и выглядел порядком встревоженным. Его руки были сцеплены впереди в защитном жесте, словно он пытался от меня отгородиться. Один из его пальцев обхватывало золотое обручальное кольцо.
Мне нравилось, что врач чувствовал себя неуютно. У него были идеальные черты лица и сильное, здоровое тело от природы красивого человека, а эта нервозность делала его уязвимым: так было проще приблизиться к нему, проще его обмануть. Догадка добавила мне сил, невзирая даже на присутствие капитана инквизиции в непосредственной близости.
- Вы - мистер Бэлимей Сайкс? - Капитан заговорил первым. Моё имя он прочитал с потрёпанной, почти прозрачной от времени визитки.
Бумажный уголок оторвался от карточки и опал вниз, как кусочек засохшего листка.
Я с трудом помнил тот день, когда их заказал. Неужели мне хватало наивности верить, что с семидесятью визитками, бутылочкой отбеливателя для ногтей и хлопковым костюмом я смогу влиться в нормальное общество? Кстати, этот костюм всё ещё валялся в ящике моего шкафа. И я был бы рад забыть, в котором именно.
Мне было чудовищно интересно, где капитан достал эту визитку, и как долго он таскал её с собой. Инквизитор аккуратно положил кусочек картона обратно в тонкую серебряную коробочку, сунул её в нагрудный карман и замер, ожидая моего ответа.
- Да, Бэлимей Сайкс - это я, - наконец, согласился я. - А вы?..
- Капитан Уильям Харпер, брайтонский отдел инквизиции. - Он повернулся к врачу. - Это мой сводный брат, доктор Эдвард Тэлботт.
- Приятно познакомиться. - Доктор Тэлботт протянул мне руку, и в глазах его мелькнул страх: хорошие манеры неожиданно подвели его, заставив подать мне обнажённую ладонь для рукопожатия.
Доктор отчаянно пытался не смотреть мне в глаза. Возможно, он впервые видел живого потомка демонов, но, никаких сомнений, отрезанные части тела моих собратьев на своём анатомическом столе он лицезрел довольно часто. И он почти наверняка держал в руках небольшое чёрное сердце кого-нибудь из заблудших. Однако, куски плоти - это одно дело, а живой экземпляр - совершенно другое: было заметно, что чёрные когти и смертельная бледность произвели на него меньшее впечатление, чем горячее дыхание и внимательный взгляд.
Я улыбнулся доктору Тэлботту. Его нервозность притягивала; когда-то мои предки забирали души у людей таких же светловолосых и красивых, как он.
- Может, зайдёте? - предложил я.
- Да, разумеется. Спасибо. - Врач опустил руку и шагнул в мою квартиру.
Капитан немного помедлил, затем последовал за своим братом. Я закрыл дверь, обрубая доступ яркому свету из коридора. Двое мужчин стояли во мраке моей комнаты; я прошёл к своему любимому креслу, прекрасно зная, как сложно им разглядеть меня в темноте.
- Итак, господа, чем я могу вам помочь? - спросил я.
- Моя жена... - начал было доктор Тэлботт, но инквизитор его перебил.
- Мне необходима уверенность в том, что вы возьмётесь за это дело. - Он, несомненно, и раньше имел дело с заблудшими.
История сделок между двумя нашими расами насчитывала многие века; история обманов и жульничества немногим ей уступала. Времена могли меняться, но профессиональная этика - никогда.
- А мне необходимо знать, что именно вам от меня нужно, прежде чем я дам своё согласие, - отозвался я.
- Нам нужна помощь в расследовании, - сказал капитан.
- Всего лишь расследование? - удивился я. Много воды утекло с тех пор, как меня просили о чём-то подобном. Очень много.
Интересно, почему я? Где они достали эту несчастную визитку? Природный страх перед всем, связанным с инквизицией, был беспощадно задавлен любопытством и офорием.
- Ладно, - кивнул я. - Даю слово, что расскажу вам всё, что смогу узнать. Считайте, что вы меня наняли.
- Кроме того, мне нужно быть уверенным, что вы не станете ничего предпринимать, не согласовав предварительно действия со мной. - Капитан Харпер сделал шаг в мою сторону. Всего один, но это тоже дорогого стоило.
Я замолк. Нет, в его словах не было ничего удивительного, но... у него были основания полагать, что я что-то предприму. Эта мысль меня заинтересовала. Сердце забилось чуть быстрее, чуть глубже; любопытство распахнуло бездонную пасть.
- Клянусь именем и кровью, что буду спрашивать разрешения на любое своё движение, - сказал я, - пока вы будете мне платить.
- Прайс есть в вашем резюме? - поинтересовался Харпер.
- Ага. - Возможно, в детстве я и был идеалистом, но даже тогда я не оценивал себя дёшево.
- Мы согласны, - сказал доктор Тэлботт.
Похоже, деньги его мало заботили - он был заметно богаче своего спутника: об этом говорили запах его одеколона и дорогой покрой костюма. А приятный цвет лица и вежливость добавляли, что доктор Тэлботт найдёт другой способ расплатиться, если денег у него всё-таки не окажется. И мне чертовски понравилась эта его отчаянная жертвенность.
- Прекрасно, - заключил капитан и бросил на стол три золотые монеты. Конечно, он мне не доверял, но это было в порядке вещей. Я нехороший человек. Я лжец по своей природе. Со стороны инквизитора было весьма разумным исчислять степень моей исполнительности золотом.
Но такая проницательность не могла не злить.
- Присядьте и расскажите, чем я могу быть вам полезен, - проговорил я.
В темноте им было неуютно, но я не собирался включать свет. Это была своеобразная маленькая месть за те сотни раз, когда меня слепили яркие лампы их кабинетов.
Доктор Тэлботт опустился на зелёный диван, инквизитор сел в стоящее рядом дубовое кресло. Он двигался с раздражающей лёгкостью - должно быть, запомнил расположение мебели, когда свет из коридора заливал комнату.
И его наблюдательность тоже здорово выводила из себя.
- День назад, - начал доктор, - мою жену похитили.
- Искать людей - задача инквизиции, - отозвался я.
- Мне бы не хотелось начинать официальное расследование, - подал голос Харпер. - Это довольно щекотливое дело.
- Ясно. - Я откинулся на спинку кресла. - Если хотите, чтобы я вам помог, не пытайтесь ничего скрыть.
Мои слова были адресованы Тэлботту. Мне нравилось, как тщетно он всматривался в темноту, пытаясь понять, где именно я нахожусь.
- Ничего плохого не случилось. - Доктор сцепил пальцы в замок. - Мы просто хотим защитить Джоан. Она погибнет, если кто-то узнаёт, в чём она замешана.
- Замешана?
- Именно, - выдохнул инквизитор. Судя по голосу, он не слишком любил выдавать информацию. - Моя сестра всегда требовала равных прав для людей и для заблудших. До брака Джоан была членом Общества Защиты Добропорядочных Граждан: писала стихи, раздавала листовки - в общем, ничего серьёзного. Она ушла пять лет назад, но до сих пор оставалась на связи с одним из членов этой организации.
- Ясно.
- Здесь довольно темно, вам не кажется? - неожиданно проговорил доктор Тэлботт.
Я пожал плечами. Мрак давал мне преимущество перед ними, но доходить до физического дискомфорта я не хотел. Не сегодня, когда мне было нужно, чтобы они говорили со мной откровенно.
Я бесшумно поднялся и шагнул к кремниевой лампе, стоявшей рядом с доктором Тэлботтом; он продолжал смотреть на моё пустующее кресло. Одного щелчка хватило, чтобы искра взвилась вверх, под абажур, и подожгла фитиль.
Доктор Тэлботт вздрогнул так, что чуть не свалился с дивана.
Капитан Харпер просто наблюдал за мной. Его зрачки всё ещё привыкали к свету, из-за чего он не мог видеть меня отчётливо, но это не мешало ему знать, где именно я нахожусь. Должно быть, он очень внимательно слушал.
Я подумал, что к воротнику у этого инквизитора должны быть пришиты не глаза, а уши, и сам улыбнулся своим мыслям.
- Вы меня напугали, - нервно усмехнулся Тэлботт.
- Простите. Я решил, что со светом будет лучше. - Я вернулся на своё место.
- Да, спасибо... так действительно лучше. - Он оглядел комнату. - У вас интересная квартира. Так много книг. Вы что-то изучаете?
Разумеется, он не ожидал, что комнаты заблудших набиты теми же сувенирами из жизни, проведённой в уединении, что и комнаты любого нормального человека. Мои шкафы ломились от бумаги для рисования, газетных вырезок, перьев и книг.
- Нет. - И мне совершенно не нравилась смена темы. - Возможно, вы расскажите, при каких обстоятельствах пропала ваша жена?
Мгновение доктор Тэлботт казался страшно подавленным - я мог ощущать его тоску почти физически. Ему хотелось думать о чём-нибудь другом. Он молча уставился на свои руки, и вместо него заговорил капитан Харпер.
- Вчера в начале третьего Эдвард и Джоан приехали в Церковный Банк, чтобы открыть инвестиционный фонд. - По холодным интонациям инквизитора сложно было вообразить, что он знаком с кем-то из этих людей лично. - Сотрудник банка подтвердил, что они покинули здание спустя час. Они вернулись к своему экипажу и обнаружили, что кто-то ножом взломал замок и украл сумочку Джоан. Эдвард решил отправить Джоан домой в экипаже и пойти в ближайшее отделение инквизиции, чтобы доложить о взломе...
- Миссис Тэлботт поехала домой в экипаже с взломанной дверью? - перебил я.
- Да, - тихо ответил доктор. - Она сказала, что ей нужно ехать немедленно, а меня отправила разбираться с взломом. Меня беспокоил замок, так что я запер его снаружи. У Джоан был запасной ключ. Я думал, с ней всё будет в порядке... - Тэлботт замолк и закрыл глаза.
Капитан Харпер наклонился и сжал его плечо. Движение вышло совершенно неестественным, словно инквизитор видел его где-то когда-то и неловко попытался повторить.
- Прошу прощения. - Доктор Тэлботт выпрямил спину и откашлялся. - Когда я вернулся домой, Томас, наш водитель, встретил меня у ворот. Он сказал, что Джоан не отвечала, когда они её звали. Томас и Роллинз, конюх, решили, что ей стало плохо, и выломали дверь. Но внутри Джоан не оказалось. Она просто исчезла из запертого снаружи экипажа.
- Водитель останавливался где-нибудь по пути? - спросил я.
- Нет. - Тэлботт качнул головой. - Он отвёз её прямо домой. От нашего дома до Церковного Банка минут пятнадцать езды через парк Святого Кристофера.
Дело становилось всё интереснее.
- Вам присылали письма с требованием выкупа?
- Нет, - ответил доктор. - Нам приходили только письма от мистера Роффкейла.
- Мистера Роффкейла? - Имя казалось мне смутно знакомым. - Он - тот самый член Общества, с которым поддерживала связь ваша жена?
- Да. - Доктора Тэлботта, казалось, удивила моя сообразительность. - Мистер Роффкейл слал Джоан письма. Она говорила, что в них нет ничего особенного, только пара строк о старых знакомых из Общества. Я никогда особо не интересовался. Но после её исчезновения нам с Уильямом пришлось их прочитать.
Рассказ продолжил капитан Харпер.
- В одном из них было предупреждение, что Джоан могут похитить. В другом - красочное описание пыток. Роффкейл умолял её вернуться, потому что только так, по его мнению, он мог её защитить.
Харпер поднялся и расстегнул пальто, так что я успел заметить колоратку на его шее и пистолет в наплечной кобуре слева.
И то, и другое шло инквизитору безмерно. Белый воротничок говорил о власти судить и наказывать, данной капитану свыше, а пистолет очень доступно объяснял, как именно это будут делать. Спасение души становилось куда более заманчивым, когда словосочетание "вечные муки" обретало материальность.
Капитан Харпер вытащил из внутреннего кармана пальто стопку писем и протянул их мне. Затянутые в кожу пальцы коснулись моей руки, и я ощутил лёгкое покалывание из-за освящённых масел, которыми он натирал перчатки.
Он наклонился так близко, что я мог видеть его глаза - тёмно-карие, с глубокими кругами под ними, - и чувствовать его дыхание. От него пахло сигаретами и кофе. Наверное, он не спал и не ел уже чёртову уйму времени.
- Эти. - Харпер отступил в сторону.
- Есть идеи, где сейчас может быть мистер Роффкейл? - Я повертел письма, разглядывая почтовые марки и обратный адрес. Все они были отправлены из Хэллз Бэлоу.
- Он под стражей в брайтонском отделе инквизиции, - ответил Харпер.
Меня передёрнуло. Не слишком приятное место для любого человека, но хуже всего там было заблудшим. Орудия пыток священников - это сущий ужас. Шрамы на моих руках и груди заболели от одних только воспоминаний.
- Не понимаю, зачем вам, в таком случае, нужен я. Вы в состоянии самостоятельно вытянуть из него всю информацию.
- Пока он просто задержанный. Если бы дознаватель работал с ним, все его слова уже были бы в протоколе. А мне не хочется, чтобы эти показания пятнали репутацию Джоан, - ответил капитан.
- А если иначе нельзя?
- Мы сделаем всё возможное для того, чтобы Джоан вернулась домой невредимой. - Низкий голос доктора Тэлботта подрагивал от волнения.
Харпер некоторое время разглядывал зияющую темноту открытого окна, потом перевёл взгляд на меня.
- Мы хотим, чтобы вы поговорили с Роффкейлом. Он будет откровеннее с одним из своих. Надеюсь, он скажет вам что-то, чего не сказал мне.
- Вы заплатили мне столько за то, чтобы я его разговорил?
- Я дам больше, если этих денег недостаточно, - ответил капитан.
Он почти наверняка хотел, чтобы я сделал что-то ещё. Я отвернулся и посмотрел в окно. Мрак разрезали слепящие огоньки преследовавших друг друга светлячков.
- Вы хотите, чтобы я пошёл с вами в отделение? - Я знал ответ на вопрос, но всё равно спрашивал - со смутной надеждой, что меня разуверят.
Капитан Харпер начал застёгивать пальто.
- И лучше всего прямо сейчас.
- Хорошо.
- Огромное вам спасибо, - вставил доктор Тэлботт.
Я кивнул и взял со спинки кресла своё пальто. Пока я надевал его, мне в голову пришла мысль об оброненном ранее шприце, и я быстро взглянул себе под ноги, гадая, заметил его инквизитор или нет. К счастью, шприц закатился под кресло. Единственной вещью, которую мог разглядеть на полу капитан, было одинокое, потрёпанное крылышко светлячка.
Глава вторая.
Серебро.
У Доктора Тэлботта появились какие-то неотложные дела, поэтому он покинул нас недалеко от станции Бэйкер. К брайтонскому отделению инквизиции я и капитан Харпер добирались вдвоём.
Громадное каменное здание было освещено ослепительно ярко. Отовсюду - с дверей, стен, потолков - на посетителей смотрели серебряные, отливающие холодным металлическим блеском глаза. В каждый из них были встроены кремниевые лампы, придавая зрачкам сходство с прожекторами.
Я пытался скрыться от них, от отблесков белого пламени, в которое превращала любой свет литая поверхность, но он пробивался даже сквозь мои плотно закрытые веки. Мне пришлось прислонить ко лбу ладонь, чтобы хоть как-то осмотреться.
Стерильное серебряное освещение лишало цвета все окружающие предметы. Чёрная форма капитана Харпера казалась мне мрачными крыльями ночного мотылька, а вот лицо его было почти невозможно разглядеть: оно казалось призрачным бледным пятном. Тень от фуражки отбрасывала на его лоб и глаза тёмную вуаль.
- Серебро, должно быть, обжигает, - сказал он, и в голосе его не было ни радости, ни сочувствия. Словно о погоде говорил.
- Да уж, - отозвался я. - Подозреваю, что так и было задумано.
- Яркое освещение помогает контролировать преступников-заблудших. Здесь направо. Осталось немного.
Он повернул, и я слепо поплёлся за ним. Можно было представить, каким могущественным чувствовал себя капитан Харпер в обществе совершенно беспомощного меня. Чего бы мне это не стоило, я найду повод сходить вместе с ним в Хэллз Бэлоу - сразу же после разговора с Роффкейлом. Пусть пройдётся по влажному, душному мраку и ощутит на собственной шкуре, что значит выражение "не в своей тарелке".
Мои глаза застилала мутная пелена. Свет жёг каждый обнажённый сантиметр моего тела; тыльные стороны ладоней уже начинали неприятно краснеть. Я бывал в этом месте раньше, и боль, которую я испытывал сейчас, была ничем по сравнению с тем, что я пережил тогда. Эта напоминала неприязненный взгляд: да, он обжигал и ослеплял, но не убивал.
Смерть приходила в комнату для дознаний, к жёстким металлическим столам, приходила медленно, но необратимо, приходила с простыми вопросами и бесконечной терпеливостью. Листовки лгали: стены там не были забрызганы кровью и завешены проржавевшими крючьями. Дома инквизиции были священными местами - тихими, чистыми и светлыми. В пресловутых комнатах для дознаний всегда царила приятная прохлада, а инквизиторы никогда не насмехались и не пытались запугать. Они просто спрашивали. Вежливо спрашивали.
Они даже серебряные ножи и гвозди редко брали в руки. Самым верным их оружием была абсолютная искренность.
Внутри Домов Инквизиции таился чистый, незамутнённый ужас, везде, в каждой паре зорких, недремлющих глаз. Они выворачивали наизнанку, они заново открывали все достоинства и недостатки твоего голого, дрожащего тела, они вытаскивали на поверхность все твои страхи, всё, чего ты стыдился: личные тайны, почти забытые проступки, любую, даже самую мелкую ложь, - от них ничего нельзя было скрыть. Дознаватели вытягивали твои мечты и желания, как гнилые зубы.
Наверное, именно тогда ты и умирал.
Некоторые признания сделать гораздо проще, чем остальные.
- Сюда. - Харпер остановился. - Мы держим его в изоляторе.
Он отпер дверь, и мы шагнули в прохладный полумрак приглушённых кремниевых ламп. Кто-то обрызгал комнату розовой водой. Она облегчала безумное жжение моей воспалённой кожи, но только частично скрывала отвратную вонь мочи и крови, исходившую от развороченного трупа Роффкейла.
Харпер потрясённо замер. Я резко повернулся на каблуках и шагнул прочь из камеры.
Кремниевые лампы были куда лучше лежавшей в темноте кучи кишок.
Глава третья.
Кровь.
Выпотрошенное тело молодого и красивого мужчины напрочь отбило у меня всякое желание задерживаться в этом месте, но я не мог ничего сделать. Пришлось просто закрыть глаза и терпеливо ждать, пока Харпер доложит об убийстве и проверит журнал.
В нём было указано, что перед нами Роффкейла никто не посещал.
Из другого конца коридора доносились голоса Харпера и кого-то из помощников. Я расслышал только окончание разговора. "Чёрт возьми, - шипел инквизитор, - он не мог сделать такое с собой САМ. Кто-то точно сюда приходил ".
Вонь изуродованного тела - страшное смешение запахов крови и дерьма из развороченных кишок - была приглушена душным ароматом розовой воды. Рядом суетились служки: они обматывали то, что когда-то было Роффкейлом, кусками ткани и уносили - бережно, словно новорождённых детей. К моему горлу подступил тугой комок тошноты.
- Капитан. - Я перехватил Харпера, когда он широкими шагами направлялся к камере. - Мне нет смысла тут оставаться. Не думаю, что Роффкейлу всё ещё требуется разговор по душам.
- Не требуется, - помрачнел он. - Пойдём отсюда, пока с тебя не слезла вся кожа.
Я кивнул и последовал за ним.
Из ослепительной белизны Дома Инквизиции мы нырнули прямо в ночь.
- Знаешь, - неожиданно сказал Харпер, - я просто обязан угостить тебя выпивкой после такого.
Мысль о джине показалась мне привлекательной, да и трезвым сегодня я точно не смог бы уснуть: зрелище забрызганной чужой кровью камеры до сих пор стояло у меня перед глазами.
Он шёл по хитросплетениям уличного лабиринта так быстро и ловко, словно был вором, а не офицером инквизиции, а я тащился следом, радуясь возвращению в привычный для меня мир.
Вдоль тротуаров разливались океаны мутной дождевой воды, запах которых мешался с запахом лошадиного навоза. Это марево повисло над дорогой как ночной туман, такой густой, что сквозь него невозможно было рассмотреть очертания домов. Харпер резко свернул в сторону, к груде покрытых копотью кирпичей, и растворился в темноте. Там была лестница, и на стене справа я сумел разглядеть почти выцветший рисунок - оскаленную морду мастиффа. Такая же собака была на двери, к которой мы подошли.
Сполохи пламени охватывали шею мастиффа как ошейник.
Бар пропах сигаретным дымом, разлитым пивом и потом. Здесь было так много людей, что воздуху просто не оставалось места, и всё свободное пространство заполнял тяжёлый, вязкий звериный смрад. На стенах тускло блестели капли конденсата, сквозь глухой монотонный гул иногда пробивались отдельные голоса, лица, выхваченные взглядом из толпы, казались широкими и грубыми, словно высеченными из камня. Никто даже не посмотрел на нас, когда мы переступили порог и прошли к дальнему столику.
Некоторое время мы пили молча. Алкоголь делал наши отношения проще, а нас - ближе, но ни я, ни Харпер не находились здесь ради друг друга. Мы были здесь ради выпивки - точно так же, как все окружавшие нас люди. Меня радовало чувство, что ты здесь никому не нужен - ни как собеседник, ни как жилетка, в которую можно поплакаться.
Полный бар людей, друг в друге совершенно не заинтересованных.
Харпер допил первую пинту эля и сразу же взялся за следующую. Он немного наклонился вперёд, прижавшись лбом к затянутым кожей костяшкам пальцев, и уставился в свой стакан.
- Легко выбраться из экипажа, если у тебя есть ключ, - сказал он.
Похоже, он вообще не ко мне обращался, поэтому я промолчал и плеснул себе джина из бутылки.
- Можно было выбраться из экипажа до отправления. Если она успела открыть дверь, пока Эдвард запирал другую ... - Харпер повернулся ко мне. Он опустил свою фуражку так низко, что я мог видеть только его подбородок. - Но Роффкейл...
Не знаю, была ли это вина алкоголя или моей дурной натуры, но мне вдруг чертовски сильно захотелось снять эту проклятую шапку с его головы. Я немного подался вперёд.
- Не говори Эдварду о Роффкейле, ладно? - попросил Харпер.
- Не говорить? - Я склонил голову набок, ровно настолько, чтобы заглянуть под козырёк его фуражки. Тёмные глаза Харпера были почти закрыты.
- Я плачу тебе. Я взял с тебя слово. В конце концов, ты работаешь на меня, а не на него.
- Вот как?
- Вот так. - Он вздохнул и опустил веки. Я подумал даже, что его сейчас вырубит, но вместо этого он быстро выпрямился. - Нам нужно будет пройтись по парочке злачных мест, и мне не хотелось бы вмешивать в это Эдварда.
- Как скажешь.
- Что ты делаешь? - неожиданно спросил он.
- Примеряю. - Я стащил фуражку с его головы и косо нацепил её на свою собственную. - Ну что, я похож на офицера инквизиции?
- Нет, - улыбнулся Харпер. Его волосы были чуть длиннее и светлее, чем я ожидал. - Тебя выдают эти кошмарные чёрные когти.
- Перестанут, если я надену перчатки. - Я многозначительно покосился на его руки.
В ответ он только рассмеялся и допил эль одним длинным глотком.
Я налил себе джин в стакан и посмотрел сквозь стекло на лицо Харпера. Жидкость исказила его, и этих смазанных чертах было что-то завораживающее. Что-то очаровательное было и в самой мысли о том, что нужен лишь лёгкий сдвиг, крохотный изгиб стекла для того, чтобы их сломать.
- Итак, - сказал я, продолжая разглядывать его сквозь стакан, - ты полагаешь, что твоя сестра сбежала из экипажа сама?
- Я думал об этом, но... - Харпер опустил голову и уставился на свои руки. - Случившееся с Роффкейлом всё меняет.
- Зачем ты задержал Роффкейла, если знал, что её похитил не он?
- Я думал, что она собирается сбежать с ним. - Харпер взял мою бутылку. - В Обществе они были любовниками. Эдвард об этом не знал. Я не хотел ему говорить. - Инквизитор покачал головой. - Я решил, что Джоан вернётся сама, если я его задержу.
- Кажется, дело всё-таки не в этом. - Я протянул свой стакан Харперу.
Говорят, синий джин способен растворить краску.
Некоторое время он просто разглядывал бледно-голубую жидкость, омывавшую стеклянные стенки, а потом выпил её как лекарство - медленными глотками. Затем налил ещё и вернул стакан мне. Я невольно вздрогнул, вспомнив Роффкейла, части его тела, разбросанные по камере, сваленные в кучу обрывки кишок.
Харпер разливал джин аккуратно, размеренно, почти осторожно.
- С ним сделали то, что могли сделать с Джоан - как он описывал в письмах. Наверное, он на самом деле пытался её предупредить. - Он снова закрыл глаза. - Кто знает, что с ней случилось.
- Пей.
Харпер мрачно посмотрел на джин.
- Обычно я не пью крепкие напитки.
- Потом пойдёт лучше, - заверил его я.
- Знаю, - ответил он. - Поэтому и не пью.
- Поверь, я - последний, кто осудит тебя за это.
- Верю.
Он всё-таки выпил и прокатил пустой стакан по столешнице ко мне.
- Наверное, у меня сложилось неправильное представление о тебе, когда мы только познакомились, - сообщил ему я, подвигая к себе бутылку.
- Да ну?
- Думал, ты будешь... суровее, что ли, - пояснил я.
Харпер ухмыльнулся и наклонился ко мне так близко, что я почувствовал исходивший от его губ слабый запах эля.
- Мистер Сайкс, не дайте колоратке обмануть себя. Инквизиция имеет дело с демонами чаще, чем все шлюхи Хэллз Бэлоу вместе взятые.
- Если вдруг когда-нибудь мне понадобится партнёр, я буду иметь вас в виду, капитан Харпер. - Я опрокинул в себя джин и передал стакан инквизитору. Он наполнил его, выпил и вернул мне.
- Мы и так в некотором роде партнёры, верно, мистер Сайкс? - спросил он.
- В некотором роде, - согласился я.
- В некотором роде, - повторил он, словно в этих словах был скрыт какой-то сакральный смысл.
Мы медленно, но верно допивали бутылку, проваливались в беспроглядный алкогольный туман - глоток за глотком, стакан за стаканом. Налил - выпил - налил - передал.
Так пьют не для удовольствия. Так пьют, когда мысли превращаются в болезнь, в опасные гноящиеся раны, и алкоголь становится единственной панацеей, которая только может быть.
Харпер поднялся медленно и осторожно, словно его тело превратилось в сложный механизм, управление которым требовало полной концентрации. Он тесно прижался ко мне и следовал за моими шагами, пока я вёл его прочь из спасительной темноты бара на улицы города.
Ночь отступала. Я кожей ощущал первые предрассветные солнечные лучи.
За нами вышел владелец бара, отчаянно делавший вид, что он просто запирает двери. Видимо, ему было страшно интересно, что общего может быть у заблудшего вроде меня и офицера инквизиции.
- Знаешь, капитан, - прошептал я, - прогулка в обнимку со мной может скверно сказаться на твоей репутации.
- К чертям, - невнятно выдохнул Харпер и снял с моей головы свою фуражку.
Когда он повис на мне, его дыхание задело мой затылок, а губы - кожу на шее.
Неожиданно для себя я осознал, что не спал ни с кем уже много месяцев. Я осознал, как чудовищно давно это было, и с лёгкостью поддался соблазну - в конце концов, я был тем самым существом, в чьей природе идти на поводу у своих желаний.
А Харпера в тот конкретный момент вообще мало что волновало.
Я провёл его в свою квартиру и стащил с него пальто. Гораздо медленнее я снимал его перчатки, обнажая длинные бледные пальцы. Ногти оказались светло-розовыми и гладкими, как обратная сторона ракушки, - практически идеальными. Всё тело Харпера было идеальным - таким, каким моё не будет никогда.
Я прижался губами к тёплой коже его руки и осторожно вытащил из наплечной кобуры пистолет. Меня не заботило следующее утро, не заботила ложь, которую мы говорили друг другу.
На один вечер джин излечил нас от наших мыслей, и этого было более чем достаточно.
Роффкейл был очень юным и до невозможности темпераментным. В каждое слово он с идиотской страстью вкладывал всего себя, с каждой буквой влюблялся заново, с каждой строкой - сходил с ума от бесконтрольной ярости, а его оды неземной красоте Джоан Тэлботт были самой настоящей пощёчиной вкусу. Он громоздил штамп на штампе, отстраивая целые башни простодушного благоговения. Единственная причина, по которой жалкие стихи Роффкейла могли заслуживать внимания, - это потрясающая убедительность, с которой он всё это сочинял.
Предостережения просто сквозили отчаянными попытками защитить женщину, с которой ему даже нельзя было выйти в люди. Джоан Тэлботт была девушкой из приличного общества, а когти Питера Роффкейла отливали ночной чернотой.
Я листал страницы, притрагиваясь к бумаге в тех местах, где её касались руки Джоан.
Здесь Роффкейл с силой прижимал лист к столешнице, чтобы он не мялся от письма, вот тут - подчёркивал ногтём сложные слова, проговаривая их про себя. Джоан тесно прислоняла страницы одна к другой, чтобы никто не смог прочесть, что в них. Некоторые места казались сухими - она много раз проводила по ним пальцами, и каждый крохотный обрывок бумаги бережно хранил её прикосновения. Многие из писем были покрыты размазанными розовыми пятнами - Джоан целовала подпись Роффкейла.
От этой тошнотворной сладости мне стало дурно и - совсем немного - завидно.
Я дошёл до деталей, о которых говорил Харпер. Описывать кровавые убийства у Роффкейла получалось куда лучше, чем сочинять любовные стихи, - видимо, на своём веку он успел повидать десятки разодранных трупов шлюх и попрошаек. Он упоминал всю эту дрянь с той же лёгкостью, с которой нормальные люди составляют список покупок.
Её живот был распорот от рёбер до самой промежности. Всё внутри было изрезано и перемешано. Многие куски её тела исчезли. Её кишки вытащили наружу. Ублюдок, убивший её, рылся в ней, словно в поисках запрятанного сокровища. Роуз была третьей, и я не хочу видеть, как подобное случится снова. Мерзко было просто смотреть на неё. Возвращайся.
Я умоляю тебя, вернись.
Эта несчастная женщина была убита так же, как и Роффкейл. Я чувствовал лёгкий холод, исходивший от строк, что-то, отдалённо похожее на предчувствие. Он боялся, что сам умрёт подобным образом.
Нет. Он знал, что умрёт именно так.
Я вернулся к первой странице, на полях которой он набросал несколько строк - поначалу я спутал их со стихами. Теперь же я понял, что они были написаны после самого письма, на единственном свободном месте. Эта графомания была ещё кошмарнее, чем обычно.
У меня был сон,
что я стал четвёртым,
лежащим здесь,
изрезанным на части,
вместе с Лили и Роуз.
Вернись.
Странно, что он постоянно просил её вернуться в Хэллз Бэлоу - место, где происходили убийства. Почему он умолял Джоан прийти туда, под его защиту, когда куда безопаснее для неё было оставаться в доме Эдварда? И если Роффкейл не был уверен, удастся ли ему сохранить свою собственную жизнь, как он мог предлагать помощь кому-то ещё?
Я нахмурился и вгляделся в росчерки старых чернил.
Умоляю. Вернись.
На самом деле, это слабо походило на желание защитить - скорее наоборот. И неожиданно я подумал: что, если Питер Роффкейл не предлагал свою помощь, а умолял Джоан помочь ему? Я посмотрел на дату, письмо было отправлено совсем недавно - за день до исчезновения миссис Тэлботт.
Я сложил страницы и сунул их обратно в конверт. Почтовая марка на нём гласила, что пришло оно следующим утром, значит, Джоан прочитала его примерно за несколько часов до происшествия с экипажем.
- Ну?
Голос Харпера меня напугал. Я едва не шарахнулся в сторону, так близко он подошёл ко мне.
- Что "ну"? - проговорил я настолько невозмутимо, насколько вообще мог, и медленно обернулся.
Харпер отыскал свои вещи и оделся - не хватало только шляпы. Я заметил, как озадаченно он посмотрел на вешалку, и улыбнулся: ночью я собственноручно засунул его фуражку в один из кишащих пауками ящиков под кроватью.
Волосы спадали вдоль его лица, спутанные, как ветви шиповника, глаза казались красными, с тёмными кругами под ними: стоило сказать спасибо вчерашнему вечеру. Без фуражки, скрывавшей половину лица, он выглядел совсем молодым, страшно измотанным и безмерно уязвимым. Ощущение не портили даже строгие линии инквизиторской формы. Это здорово меня удивило.