Аннотация: О том, как важно иногда смотреть телевизор
Билетов на самолет не было. Точнее, были, но только обратные, а туда, то есть до Ухты, мне пришлось 27 часов добираться поездом. С соседями по купе тоже не повезло - мужчина и женщина (мелкие коммерсанты из Котласа) всю дорогу лезли с расспросами и предлагали выпить. Номер в гостинице "Тиман" оказался маленьким и холодным...
Слава богу, время в командировках бежит быстрее, чем дома. Через две, ничем непримечательные недели, я уже сидел в обшитом вагонкой зале ожидания ухтинского аэропорта, больше похожего на провинциальный автовокзал.
Дураков прийти на регистрацию за два часа до вылета нашлось двое - я и еще одна женщина, крашеная блондинка под сорок. Мы с грустными улыбками переглянулись, мол, не Шереметьево, и занялись каждый своим - она заткнула уши наушниками маленького блестящего mp3-плеера, а я, для верности обхватив обеими руками сумку, закрыл глаза и молниеносно уснул.
Я видел сон, из которого запомнил только неприятный шипяще-свистящий звук. Через час, или чуть больше, я проснулся и увидел вокруг себя бормочущий, заполненный людьми зал ожидания. Люди в большинстве своем сидели, а те, кому не досталось сидячих мест, совершали неспешные и бессмысленные эволюции по залу.
Звук, который я слышал во сне, не прекратился, а напротив, усилился. Он исходил откуда-то сзади и сверху. Я повернулся, поднял глаза к потолку и увидел над собой, свисающий со стены, огромный, плохо показывающий телевизор.
На большом грязном экране шел густой телевизионный снег, сквозь который просматривалась одетая в светлый костюм дикторша. Лицо ее показалось мне очень серьезным, таким, с которым дикторы обычно сообщают плохие новости. Дикторша периодически пропадала и на ее месте появлялась другая девушка в шубе, шапке и с микрофоном должно быть, передававшая репортаж откуда-то с улицы. Что говорили обе девушки, разобрать было сложно. Помехи и гул в зале превращали их слова в бессмысленное бормотание, одно было ясно, что-то случилось.
Я поднялся со своего места и подошел к телевизору поближе. Он висел так высоко, что мне пришлось встать на цыпочки, чтобы расслышать то, о чем там шла речь. В этот момент на экране вновь появилась дикторша в костюме. Она оторвала взгляд от листков бумаги на ее столе, качнула прической и, будто, обращаясь лично ко мне, сказала:
- Напоминаем, что сегодня приблизительно в восемь часов утра по московскому времени в пятнадцати километрах от Ухты потерпел аварию самолет Ту-154 авиакомпании "АэроСевер", следовавший рейсом Ухта - Москва. По предварительной информации, на борту находилось 126 пассажиров и 9 членов экипажа. Судьба всех этих людей пока неизвестна. На место падения направлены спасательные и поисковые команды, которые пока...
Снег на экране стал еще гуще, и изображение, а заодно и звук, превратились в непрерывный белый шум.
- Атмосферные помехи, - сказал, подошедший ко мне сзади справа, пожилой мужчина, одетый не совсем по погоде - в джинсовую куртку и легкомысленную кепочку, - видели, какая низкая облачность? Телевидение башен доживает свой век, молодой человек. Грядет телевидение спутниковое, ему такие вещи не страшны...
- Который час? - спросил я его.
- Семь без четверти, - ответил он, даже не взглянув на часы, - сейчас объявят посадку. Не знаю как вы, а я жду, не дождусь.
Я сказал спасибо и пошел обратно к своему месту, которое, разумеется, уже успели занять. Странное что-то творилось у меня в голове. Я не испугался, вовсе нет. Просто в мою голову вместе с этим сообщением залетело сомнение, калибром вроде тех, что убивают изнутри, грызут, как черви древоточцы днище парусника, заставляют отказываться от, казалось, прекрасных замыслов, прощаться с практически достигнутыми вершинами...
Мои мысли разлетелись вдребезги от звука распахнувшихся входных дверей. Я обернулся и увидел буквально ворвавшихся в зал ожидания молодых людей и девушек с фантастических размеров рюкзаками и обшарпанными гитарами.
Дотащившись до центра зала, походники, брякнули рюкзаки на пол и расположились обычным для таких компаний табором. Бородатые молодые люди направились к стойке регистрации, две, на мой вкус полноватые девицы с распущенными волосами, в свитерах и камуфляжных штанах, которые немилосердно обтягивали их зады, потрусили в туалет, а две других взялись за инструменты.
Девицы, подкручивая колки, перекинулись парой фраз, видно обсуждали, что будут петь, и через минуту, вынырнув из вокзального бормотания, зазвенели расстроенные гитары, и глуховатые женские голоса потянули "кукушку".
Зал затих. Люди, минуту назад бесцельно бродившие по залу, замерли. Другие, кто до этого читал или спал, открыли рты и уставились на девушек так, будто одна из них была Эдит Пиаф, а вторая "светленькая" из АББЫ.
Честно скажу, никогда мне не нравилась эта песня. И кто бы ее ни пел - не просыхающие ли дембеля, или вот такие вот походницы и походники - никаких чувств она во мне не будила, ни низких, ни возвышенных. Не моя это песня, потому что. Но тут случилось непонятное - ни с того ни с сего за горло схватила холодной ручищей жалость, вероятно, к самому себе. Я закрыл глаза и почувствовал, как из уголка правого глаза на щеку выскочила теплая слезинка.
"Этого еще не хватало..., - подумал я и полез за носовым платком, - песня-то дурацкая, с чего ж я расклеился..."
Крупные девицы вернулись из туалета и в песню влились два высоких голоса, которые немного отставали от запевал, но так, видимо, и было задумано. Молодые люди тоже возвратились к табору, но подпевать не стали, а просто тихонечко сели рядом.
...восемьдесят, девяносто, сто...
что-то ты расщедрилась, кукушка...
Засмотревшись на молодежь, я и думать забыл про то, что видел в телевизоре и про все остальное тоже. Медленно, нехотя, дошло до меня, откуда взялась эта грусть-тоска - вспомнилось, как после пятого курса я, поддавшись на уговоры одного приятеля, отправился в байдарочный поход в Карелию, на озеро Лоухи. И вот точно также сидел я на своем рюкзаке на каком-то там вокзале и ждал поезда... Слушал, как девушки поют про осень, только не про последнюю, а про ту, у которой надо бы спросить, где же он май, вечный май. Собственно, от всего похода мне запомнилось это многочасовое сидение в зале ожидания под гитару и спирт. И было мне тогда хорошо, и именно поэтому мне сейчас плохо...
Гитары умолкли. Походники шумно снялись и потащили сдавать свой багаж. Зал ожидания несколько длинных секунд еще находился в неком оцепенении, и снова начал двигаться, бубнить, кашлять, грохотать стульями.
Память вернулась ко мне, я встал и опять пошел к телевизору. Поднял глаза на экран, в надежде увидеть еще что-нибудь, но там было все по-прежнему - снег и свист.
- Извините, молодой человек, а вас в Москве будут встречать?
Не по погоде одетый человек стоял прямо передо мной, но смотрел куда-то вбок, будто ему было очень неудобно об этом спрашивать.
- Не думаю, - машинально ответил я. (Меня и в правду не должны были встречать. Не велика птица). - Там маршрутка ходит до "Теплого стана"... всего пятьдесят рублей.
- Спасибо, я знаю...
- Объявляется посадка на рейс Ухта - Москва, - послышался сипловатый голос из репродуктора, - просьба пассажирам проследовать к выходу на летное поле.
- Ну вот, что я говорил! - сказал мой собеседник и, поправив на плече сумку, бодро пошел к открывшимся уже дверям.
А вот я к выходу на летное поле не проследовал, а проследовал я, наоборот, на железнодорожный вокзал, купил там билет до Москвы на проходящий Воркутинский поезд, и через два часа занял свое место в купе, где, не раздеваясь, заснул.
Мне приснилась Алена в образе диктора центрального телевидения, который читает только хорошие новости. Для плохих вызывали другого, то есть другую. Я подумал, что такое разделение труда чертовски умно придумано, оставалось только непонятным, имеется ли специальная единица для новостей типа "ни то ни сё", то есть нейтральных.
В моем сне Алена стала платиновой блондинкой, что меня нисколько не удивило, хотя в реальности она шатенка и на моей памяти ни разу волосы не красила, а другая, то есть, дикторша для плохих новостей, вполне предсказуемо оказалась брюнеткой. Одеты девушки были сообразно общей логике - Алена в белое, а ее сменщица - в черное.
На другой день, когда мой поезд неторопливо подкатывался к перрону Ярославского вокзала, по радио ничего не сообщили о том, что самолет, на котором я собирался лететь, разбился при взлете, недалеко от Ухты. И по телевизору, когда я был уже дома и сидел на собственной кухне и пил кофе, тоже ничего не сказали ни про какой разбившийся вчера самолет.
Что это было? Чьи новости долетели до того телевизора в ухтинском аэропорту? Где, в каком мире упал тот самолет? Что стало с людьми? Спасся хоть кто-нибудь? Смотрел бы я сейчас телевизор, если бы полетел?
Вопросы эти нещадно бороздили мои мозги. В конце концов, я устал, ушел с кухни, плюхнулся на диван и попытался уснуть.
Но сон не шел - выпихнуть из головы вчерашнее не получалось. Я все думал, думал и думал... Когда валяться стало совершенно невозможно, я вернулся на кухню и включил телевизор.
Было уже шесть часов, давали вечерние новости. После заставки на экране появилась улыбающаяся девушка с рыжим каре. На ней была белая блузка с кокетливым бантиком вместо галстука.
- Здравствуйте, - сказала девушка, - только хорошие новости к этому часу...
"Главное, что мой самолет не разбился, - подумал я, глядя в глаза дикторше для хороших новостей, - мой самолет долетел. И все они живы, и человек, одетый не по погоде, и певуны-походники и крашеная блондинка со своим mp3-плеером. И я тоже жив".
Я подмигнул дикторше, и она, кажется, подмигнула в ответ.