Какое-то время Анна бездумно сидела, осваиваясь с беспомощностью избитого тела, потом вынуждена была лечь, приноравливаясь к всплескам боли. Движения требовали невероятных усилий, физических и моральных. Прежде чем шевельнуть рукой или перевернуться на другой бок, необходимо было отрепетировать действия мысленно, внимательно просчитывая очередность, чтобы доставить минимум беспокойства поврежденному организму.
В темноте она ощутила себя маленькой девочкой покинутой родителями. Грудь ее наполнилась жалостью, а глаза слезами. Тихо покачиваясь на волнах нездорового забытья, Анна мычала какую-то протяжную песенку без слов, состоящую из одной ноты. Через некоторое время, убаюканная собственной мелодией, она затихла, погрузившись в чуткую дрему.
***
Пробуждение состоялось не вдруг: сначала она замерзла, но пыталась с этим справиться, свернувшись в клубок. От непроизвольных движений проснулась боль, разбудив, в свою очередь, сознание Анны. Затем нахлынуло воспоминание об издевательствах, привычно возродив ужас, который вступал в свои права, как полноценный хозяин, уже которые сутки подряд.
Анна чувствовала себя раздавленной - морально и физически. Жить совершенно не хотелось: ради чего, собственно? Чтобы остаться калекой и прислуживать самопровозглашенному богу?
Вялые мысли, словно мореные тараканы, вяло переползали с одной темы на другую.
Наверняка, она сейчас выглядит как старая развалина. Во всяком случае, ощущение мышц отслаивающихся от костей создает именно такое впечатление. Кисть руки опухла, пальцы на ней не сгибались. Хорошо, что темно и нет зеркала: иначе получила бы еще и инфаркт от созерцания убогого зрелища. Ладно хоть боль притупилась, стала немножко "вчерашней" - не такой острой и шокирующей.
Анна жалела себя, не переставая находить все больше и больше поводов для этого. Она проклинала случайное стечение обстоятельств, позволивших ей появиться на свет. Проклинала гены, благодаря комбинации которых ей достался женский, а не мужской пол: наверняка же, с мужчиной подобного не произошло бы! Она разлюбила этот город, вскормивший подобного выродка; свою работу, где, очевидно, он ее и приметил. Она злилась на Сюзанну, так неудачно выбравшую время для интрижки.
Казалось - весь мир ополчился против нее. Она одинока и никому не нужна. Никому нет дела: загнется она сегодня или на месяц позже. Никого не волную ее травмы, как не волнует случайных прохожих алкоголик, валяющийся в сточной канаве.
Бесполезный член общества, - с горечью думала она. Подкидыш, завернутый в грязные тряпки, выброшенный на свалку, жизнь которого доверена слепому случаю. Сирота...
Анна поймала себя на мысли, что потеряла ориентацию во времени, увлекшись депрессивной рефлексией, и явно начала переигрывать. Какая сирота, при живых родителях? Сколько уже прошло дней? Не может такого быть, чтобы они не подняли тревогу, потеряв связь с дочерью!
Да знает ли она хоть что-то о жизни сирот? Или о жестокости в детских домах? То и дело в прессе появляются материалы на эту тему. Ей же - повезло иметь семью. Кроме этого - она ни разу не дралась в детстве, не получала серьезных ран или переломов. В школе, разве не она пряталась в книжные миры на переменах, когда непоседливые одноклассницы затевали шумные физические игры? Берегла себя, боялась случайно пораниться. Не она ли сторонилась подростковых девичьих групп, словесные перепалки между которыми иногда оканчивались драками?
Что она могла знать об ощущениях ребенка, избитого сверстниками ночью в интернате: когда некуда и не к кому обратиться за помощью? О семейной жестокости, когда фиолетовые следы от порки не сходят неделями, потому что со страшной периодичностью обновляются?
А что она? Расклеилась, получив несколько тумаков. Собралась умирать от сломанного пальца. Конец света пришел от того, что заперли в одиночке? Любой бездомный пацаненок рассмеялся бы ей в лицо, услышав подобные стенания. Любая бродячая собака, коротающая ночи в подворотне, благодарила бы провидение за крышу над головой, спасающую от холода и осадков.
Осужденные годами живут в тюрьмах, где драки и конфликты, да и просто побои слабых собратьев - в порядке вещей. И ничего - терпят, выживают и выходят на свободу!
Анна упорно искала - а скорее воспитывала в себе мужество - пытаясь обрести хоть какую-то точку опоры в борьбе с обстоятельствами. В поисках аргументов к продолжению существования в качестве независимой личности, из закоулков памяти был извлечен один из страшнейших эпизодов, показанный по телевидению: жертва маньяка, более десяти лет просидевшая в подвале в качестве сексуальной рабыни, и там же родившая ребенка, который практически не умел разговаривать.
От злости на собственную бесхребетность, Анна до скрипа сжала зубы. Сотни людей, попавших в смертельные обстоятельства, умудрялись спастись вопреки всему. Неужели она не сможет? Она в состоянии мыслить, в состоянии шевелиться - она еще дышит, черт возьми! Она еще поборется!
Приняв решение, Анна, по старой привычке ботаников и зубрил, начала составлять план. Первым пунктом оказались физические кондиции: кости бедра и плеча, похоже, целы - просто сильные ушибы. А вот со сломанным мизинцем требовалось что-то делать. Остальные части плана подождут, их можно обдумать позже. В первую очередь мизинец.
Очень мешало отсутствие света, но Анна решила не терять запал, и, для начала, прощупала поврежденную руку: кисть прилично распухла, напоминая надутую резиновую перчатку, но мизинец распух еще больше. Казалось невероятным, что кожа на нем до сих пор не лопнула от натяжения. Поврежденные фаланги пронзала острая боль при каждом прикосновении.
Теоретически Анна представляла: следует вправить перелом, а потом зафиксировать. Только вот - как это сделать? Потянуть за фаланги, чтобы обломки костей встали на место? А вдруг острые осколки порвут кожу? Бррр... Анну передернуло. Она представила эту кровавую картину, и ей сразу не по себе. Избави бог, от таких экспериментов!
Покрутив в голове проблему и так и сяк, она пришла к выводу, что чем проще - тем лучше.
Потыкавшись в темноте, она нашла неиспользованную ранее полоску от разорванной штанины и положила ее рядом с собой. Собрав мужество в кучу, Анна пристроила левое предплечье на бетон и придавила запястье коленом. Было больно, но пока терпимо.
Анна пару раз глубоко вздохнула. Душа провалилась куда-то вниз, словно при подъеме в скоростном лифте. Не давая себе окончательно испугаться и отказаться от замышленного, Анна примерилась, моля Бога, чтобы все получилось с одного раза, и, сжав зубы, изо всех сил надавила основанием правой ладони на изувеченный мизинец. Сустав смачно хрустнул, и палец выпрямился на полу. Анна заорала в полный голос, не жалея связок...
От боли это не помогло, но позволило выплеснуть страх. Она освободила руку, прижала ее к груди и стала баюкать как младенца, матерясь при этом такими словами, которые и знать никогда не знала.
...О господи, как же больно, - проговорила она пять минут спустя. - Как бабы рожают, не представляю. Я, наверное, в жизни не смогу.
Вторая часть лечебной процедуры прошла менее болезненно: тихо постанывая, она плотно замотала лентой вместе: средний, безымянный и мизинец. Зубами, кое-как, порвала на завязки кончик ткани и изобразила подобие узла.
Обессилев, Анна повалилась на матрас. По всему телу выступил жаркий пот, она чувствовала себя словно царь из "Конька-Горбунка" принявший ванну с кипятком. На удивление, у нее даже остались силы, чтобы себя немножечко похвалить. Кто бы мог подумать, что она способна на такие подвиги! Она отдавала себе отчет, что, скорее всего, палец срастется неправильно, и вряд ли будет сгибаться. И тем не менее...
Полежав, в качестве награды за успешно проделанную операцию, Анна заставила себя встать и повторить стирку шорт. Она с иронией думала, что постирушки, после мочеиспускания в штанишки, - скоро начнут входить в ритуал.
Мокрая ткань неприятно холодила, и Анне пришлось завернуться в матрас, когда она легла. Матрас был влажный и пах, но и к этому она вскоре притерпелась. В ближайшей повестке дня у нее значились: пища, побег и информация к размышлению. Практическую исполнимость, в данный момент, имел только последний пункт - им Анна и занялась.
Верить в то, что наговорил этот маньяк - вряд ли стоило. У него, вероятно, мания величия с садистским уклоном. Возомнил себя Богом, вершителем судеб. Вопрос о сексуальной подоплеке остался открытым. Она не забыла плотоядный взгляд, брошенный на ее голые ноги. Возможно, вскоре дойдет и до конкретных притязаний. Как это ни представлялось ей противным, но, в случае домогательств с применением физической силы - придется уступить. Позволять себя калечить еще больше - нельзя. Иначе шансы на успешный побег, при появлении благоприятных обстоятельств, устремятся к нулю. С этим придется смириться, тут ничего не поделать, но варианты остаются: зубы - тоже оружие...
Ладно, проехали, - подумала она. Что у нас дальше? А дальше у нас: его заявление, о всеобщем Армагеддоне на Земле. Какова вероятность? Собственно, та же, что и в утверждении о "другом мире". Правда или ложь? - усмехнулась Анна. Это как в анекдоте о блондинке: "Какова вероятность встретить в Нью-Йорке динозавра? - Пятьдесят на пятьдесят, - ответила блондинка. - Или встречу, или нет".
Анна пришла к выводу, что пока она не выберется наружу - это не актуально. Конечно, в Апокалипсис или параллельные миры она не верила, но, почему бы не случиться другой стране? Или, как вероятность, он ее перевез куда-нибудь в малонаселенные дебри? Да на остров, в конце, концов. С которого тоже надо еще умудриться сбежать.
Она решила отложить эту проблему на потом, и подумать о его странном поведении. Чего он хочет от нее - не совсем понятно. Вернее - понятно, что он добивается полного подчинения. Но почему такими средствами? Зачем все эти разглагольствования о Боге? Почему бы прямо не заявить: подчинись. Что мешает? Есть в этом какая-то червоточинка, слабость позиции, внутренняя неуверенность в своих силах. Жаль, что она не психолог! Интуитивная уверенность, что разгадка где-то рядом - щекотала самолюбие. Наверняка в психиатрии описан не один похожий случай. Как бы пригодились эти знания, для возможности их использовать, как-то повлиять на ситуацию!
Может флиртануть? Прикинуться послушной овечкой, и... И задушить! - ничего более изысканного в ее голову не пришло. Наивно было бы мечтать, что влюбленность заставит даровать ей свободу. Это не гребаный любовно-эротический роман! Она была бы рада в этом обмануться, да только ноющая боль в изувеченной руке и отбитые мышцы бедра не позволяли.
А еще кушать очень хочется! Сколько часов прошло с того момента, когда она проглотила последнюю крошку?
- Эй ты, урод! - заорала Анна. - Жрачку неси! - нервное напряжение и сосущее чувство голода требовали эмоциональной разрядки. Смысла надрываться, конечно, не было, но на душе стало чуть легче.
Постепенно разум перестал цепляться за что-либо конкретное, мысли обрели бесформенность облаков. Анна лежала ни о чем не думая, лелея минуты спокойствия, сливаясь с темнотой. Временами казалось, что отсутствие света порождает волны, убаюкивающие своей качкой. Раствориться в них и не возрождаться никогда вновь - несбыточная, но такая красивая мечта. Выход, не требующий особых усилий. Готова ли она к нему? Манящее небытие...
***
О чем это она? Какое, нафиг, небытие! Что за суицидные наклонности? - корила себя Анна, то ли во сне, то ли в забытьи. Ну почему так долго нет света... Солнце упало, рухнуло с небес, догадалась она, и наклонилась, чтобы поднять низвергнутое светило. Солнце ослепило глаза, Анна протянула к нему руки, обожглась и... проснулась.
Анна спросонья щурилась и удивлялась, почему она не услышана, когда он вошел. Камуфлированная одежда вновь напоминала военную. Майка, защитного цвета, не скрывала накачанных плеч и жилистых рук.
Был он небрит и нетрезв, чем прилично ее шокировал. Она уже привыкла видеть его подтянутым и собранным. Сейчас же - он неуверенно держался на ногах, и тяжело дышал полуоткрытым ртом, вызывая недоумение и брезгливость.
Анна села, оценивая его мутные покрасневшие глаза.
- О! Кошечка! - с трудом ворочая языком, произнес он. - Одинокая, всеми забытая кошечка! Не бойся, я о тебе помню. Просто, понимаешь: у меня праздник. Можно сказать - юбилей. Пять лет, с тех пор, как.. э-эээ... Впрочем, неважно! - он мотнул головой. - Выпить хочешь? Сегодня я добрый.
- Есть хочу, - сквозь зубы сказала Анна. - Я голодная.
- А? - будто недопоняв, переспросил он. - Ну, да. Конечно. Сейчас принесу.
Он неуверенно развернулся, прошел к двери, и, вытащив ключ из кармана, некоторое время не мог им попасть в замочную скважину.
Сзади на его поясе болтался чехол с ножом. С тем самым, обоюдоострым ножом, который чуть не проколол Анне шею.
Анна внимательным взглядом следила за происходящим, ничем не выдавая заинтересованности. Мысли роились в ее голове, прорабатывая варианты и прикидывая шансы. Совесть, воспитание и страх - исчезли, растворившись в азарте и надежде. Анна почувствовала себя способной на поступок.
Наконец он справился, открыв и снова захлопнув за собой дверь.
Кисти ее рук тряслись, подпитанные адреналиновой накачкой, мышцы слегка подрагивали: возникшее предчувствие будоражило и заводило. Она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, но это мало помогло.
Анна уговаривала себя расслабиться и быть осторожнее с эмоциями. Совсем не факт, что затеянное не обречено на провал: у нее нет опыта в таких делах. Вся канва ее жизни - абсолютно не подготовила ее к такому повороту событий. В исторических романах и приключенческих историях - практически не уделялось внимания мелким, но так необходимым сейчас подробностям, без которых вся затея обернется против нее. Анна гнала мысли о неудаче, терзая мозг обилием вычитанной в книгах информации, о холодном оружии и уязвимых точках тела. Но, вместо ясности и концентрации, добилась лишь путаницы в мозгах и тяжести в сердце.
Все ее существо заполнила мысль: "Я могу это сделать, и я это сделаю..."
Она молилась Богу и Дьяволу, клялась своей жизнью, и жизнью родителей, что не остановится ни перед чем, не струсит. Она убеждала себя, что не имеет право терять единственный шанс.
Рефлексии Анны тянулись так долго, что звук открываемой двери она приняла за манну небесную. За нить Ариадны, возникшую в качестве чуда, и способную вывести ее из непроходимого лабиринта собственной ничтожности.
Дверь открылась, впустив ее личного монстра. Он вошел прилично нагруженным: большой сверток под мышкой, в руках здоровый пакет и две бутылки какого-то вина.
Он закрыл дверь, навалившись спиной, поставил пакет и бутылки на пол.
- Лови! - в сторону Анны неловко полетел сверток.
И снова ему удалось ее удивить: это оказалось ватное одеяло. Новое и все еще пахнущее магазином и чем-то химическим, толстое и тяжелое - оно попало Анне в голову, на секунду лишив ориентации.
Он пьяно и хрипло рассмеялся:
- Постели сверху на матрас, а то запах слишком специфический.
Анна, вспыхнула от стыда, который, впрочем, тут же сменился злостью. По чьей милости, хотелось ей спросить, она вынуждена находиться в скотских условиях? Но, естественно, она не спросила.
Анна неловко встала, преодолевая немоту в ногах, и, встряхнув одеяло, раскинула его на матрас, почти полностью скрыв поверхность.
- Садись! - приказал он, когда Анна закончила. - Будем пировать.
Анна села, не зная чего ожидать дальше.
Он вывалил на импровизированный стол увесистый кусок бекона, миниатюрные, остро пахнущие колбаски, пару батонов хлеба и пластиковые стаканчики йогурта - без счета. Сходил за вином. Бутылки оказались уже открыты.
- Ага, - хмыкнул он. - Пить будем по-походному: из горлышка. Ты не против? Бокалы я, к сожалению, забыл.
- Хорошо, - сказала Анна, внимательно наблюдая, как он достает нож, нарезает бекон и хлеб, и убирает нож обратно в ножны за спиной.
- Тогда, на брудершафт! - провозгласил он, сунул бутылку Анне в руку, и прихватил себе вторую.
Анну приморозило к одеялу, но рукам почему-то стало жарко, а потная ладонь прилипла к горлышку бутылки.
- Давай, давай! - пьяно потребовал он. - Не будем устраивать трагедий. Мы же взрослые люди!
Видя ее неуверенность, он подвинулся к ней ближе и принялся выстраивать их руки в правильное положение. Все происходящее представлялось Анне карикатурным - в своем ужасе - абсурдом Сальвадора Дали, в котором деформированные конечности переплетались и врастали друг в друга.
Он же, сосредоточенно, словно решая какое-то квантовое уравнение, выстраивал мизансцену, уделяя особое внимание подробностям:
- Вот так... Еще чуть поверни локоток... Ага! Вот и замечательно! - в конце концов, удовлетворившись, почти пропел он.
- За знакомство! - Он присосался к булке и выпил ее почти на треть.
Она, с безысходностью приговоренной катржанки, сделала глоток, не разбирая вкуса, и успела еще заметить тоненькую струйки красного вина стекающего по его подбородку, прежде чем он схватил ее за затылок, привлек, и впился губами, в ничего не чувствующие губы Анны.
Секунды тянулись для нее мучительно, нервно искусанные ранее губы причиняли только неудобство, граничащее с болью.
Наконец, он позволил себе оторваться.
- Расслабься, ты слишком напряжена, - он отодвинулся и окинул ее взглядом.
Неужели в такие моменты можно что-то чувствовать, кроме ненависти к насильнику, - напряженно думала Анна. А с его стороны - не наивность ли, граничащая с идиотизмом - надеяться на искреннюю взаимность? Неужели где-либо, кроме второсортной беллетристики, существуют женщины, способные влюбиться в эти мерзость, насилие, грязь?
- Выпей еще, - он чокнулся с ней бутылкой. Звук получился таким, что казалось - стекло сейчас лопнет.
Анна сделала пару серьезных глотков, не решаясь притворяться под его пристальным взглядом. Он глотнул тоже.
- Закусывай.
Руки Анны отчего-то давно уже не тряслись, она вяла бекон и хлеб, откусила и, несмотря на проснувшийся голод, принялась тщательно пережевывать. Хмель, проникнув голову, вызвал неприятное чувство расслабленности, которое она не могла себе позволить.
- Послушайте, может вы ошиблись? Может не я вам нужна? Отпустите меня. Я ведь не знаю, кто вы и где мы находимся. Обещаю ничего не вспоминать, никуда не обращаться!
- Интересная мысль, - он хлебнул из горлышка. - Ты допускаешь, что я мог ошибиться? И в чем?
- У нас ничего не получится, - голос Анны стих до шепота.
Его лицо перекосило, словно резиновую маску:
- Откуда ты можешь знать? Но, допустим на секунду, что я ошибся. Кого ты предлагаешь в замен? - он вытянул руку и ткнул в нее указательным пальцем.
- Давай, озвучь кандидатуру!
Анна потерянно молчала, злобно коря себя за словесную несдержанность, за нестойкость к алкоголю, и бог еще знает за что...
- С кем ты готова поменяться местами? - он помахал рукой в жесте отрицания. - Нет! Неудачно сформулировал. - С кем твоя совесть позволит обменяться местами, чтобы потом не мучиться в кошмарах самоедства? Чтобы спать спокойно по ночам? Может быть, пригласишь сюда твою подружку из библиотеки? Позвонишь ей и скажешь: "Сюзи, дорогая, как насчет того, чтобы сменить обстановку?"
Он рассмеялся зло и прерывисто.
- А может - привезешь сюда младшую сестренку? Почему бы и нет! Мне нравятся молоденькие! Как насчет сестренки, Киса? У тебя отец с матерью не такие уж и старые, еще себе нарожают. А если даже и не получится, - будешь утешать их, скрашивая все оставшиеся годы: ведь ты-то останешься пи них.
В груди Анны теснилась ненависть. Ее сестра была слишком мала, чтобы даже допустить мысль о чем-нибудь подобном. Пускай он ерничает над самым родным, пусть он подавится своей бравадой, надо будет - она все вытерпит. Ничто не имеет значения! Решение уже принято. Другого пути нет, и быть не может.
- Лучше выпьем, Киса, - он казался совершенно пьяным и расслабленным.
Они снова чокнулись и отпили каждый из своей бутылки, причем его - почти опустела. Анна прогнала все лишние мысли из головы, стараясь сосредоточится на главном, но уловить момент, чтобы действовать наверняка не удавалось.
- Ты не права, - бормотал он, не справляясь с артикуляцией, - Нет никакой ошибки! Надо же когда-нибудь было начинать? Переступить ограничения и отдаться желаниям! Почему бы, не тебе быть первой? Ты лучше многих... ты воспитанная... ты красивая... Почему не начать с тебя? Разве не принято гордиться, когда тебя выбирают? - он вдруг прервался.
- О! - его указательный палец взлетел вверх. - Я кое-что вспомнил!
Он неловко поднялся на ноги.
- Для тебя есть подарок! - его переполняла пьяная гордость.
Может быть, лучше разбить бутылку? - отчаянно подумала Анна, когда он ушел. Что удобнее: тяжелая целая бутылка или острый край разбитого стекла? Ее прилично развезло на пустой желудок. Необходим постоянный самоконтроль, иначе можно совершить ошибку.
Анна взяла еще бекона и хлеба, и принялась торопливо заталкивать в себя, словно это моментально спасало от впитывающегося в кровь алкоголя. Впрочем, монстр так долго не появлялся, что она все же немного пришла в себя.
Она не сразу заметила, что дверь осталась приоткрытой. А заметив, еще некоторое время не верила: как такое могло случиться? С его-то патологической осторожность?
Анна умудрилась встать и подойти к двери, почти не гремя цепью. В четырехдюймовую щель мало что можно было разглядеть. Царящий полумрак скрывал детали. Из темного проема восхитительно обдавало свежестью. Только сейчас Анна по-настоящему поняла, в какой спертой атмосфере вынуждена была существовать. Настоящая душегубка. Похуже заплесневелой тараканьей норы.
Звук шагов ей удалось услышать лишь в самый последний момент: очевидно пол был застелен чем-то мягким. Ковролин?
Она проворно, как ей казалось, отскочила на свое место, но сеть не успела. Единственное доступное оружие осталось стоять на полу.
Он вернулся, держа что-то в руках, и шурша целлофановой оберткой. Не глядя, толкнул дверь ногой, та захлопнулось. Вид у него был уже чуть потрезвее: от него не укрылась ее минутная растерянность и напряженность позы.
- Развлекаешься? - он бросил ей пакет. - Давай развлекаться вместе.
Анна поймала сверток, сердце предательски сжалось. Внутри целлофана виднелись трусики и бюстгальтер - невероятно праздничные, расшитые и цветастые. И невероятно пошлые.
- Примерь. Я уверен, тебе понравится, - произнес он, выделяя первое слово повелительной интонацией.
Анна мгновенно показалась себе проституткой, которую продали в рабство. Еще не раздетая, она уже чувствовала себя голой и растерзанной. Как курица-гриль: ощипанная, выпотрошенная и с разведенными ногами - готовая к употреблению. Стыд вперемешку с ненавистью заполняли ее, не позволяя ясно соображать. В голове зациклено вертелась неуместное в данный момент правило, заученное с детства: "Нельзя одевать белью сразу после покупки. Необходимо предварительно его прополоскать".
- На трусиках лямочки сбоку, так что вполне сможешь надеть, - неверно определил он ее заминку. - Цепь мешать не будет.
Он поднял свою бутылку и, в предвкушении садистского удовольствия от ее унижения и покорности, допил остатки вина. Безразлично повертев в руках пустую емкость, он поставил ее на пол.
Когда он наклонялся, Анна вновь разглядела его макушку с завитками волос в виде водоворота. Зрение ее обострилось, слово она увидела будущее: множество отдельных седых волосков, теряющих свой блеск, быстро окрашивающихся в красный цвет, и слипающихся от засыхающей крови. Видение случилось настолько объемным и правдоподобным, что заставило Анну вздрогнуть. Она наконец-то вышла из ступора, мысли замелькали с невероятной быстротой, выбирая варианты.
- Эй, ты заснула?
Его голос прозвучал ровно, но обостренное восприятие Анны, подкрепленное прошлым опытом, опознало раздражение и нарастающую опасность. Каждая секунда промедления грозила обернуться новыми увечьями. В комнате неожиданно возник ментоловый холод, хотя казалось - ему неоткуда было взяться.
- Я стесняюсь, - она, поначалу неуверенно, принялась играть запланированную роль, вот-вот боясь быть пойманной на фальши. Глаза она не отрывала от целлофана, догадываясь, что они опять ее выдадут.
- Ну, извини, отворачиваться не буду. Не хочу лишать себя зрелища, - он легко рассмеялся.
Анна поняла, что взрыв удалось отсрочить. Повинуясь составленной программе, она сделала шаг к бутылке, подняла ее и приложилась к горлышку, глотнув приличное дозу, чтобы промочить связки, но в основном для смелости и, самое главное, чтобы быть поближе к единственному пока оружию. Проделать это получилось достаточно непринужденно. Теперь требовалось ждать шанс. Маленький, незаметный шансик, который в разыгрывающейся драме не мог не появиться - в этом она была уверена. На это она надеялась, потому что больше надеяться было не на что.
Не осознавая, как это получилось, Анна вдруг поняла, что воспринимает действительность на каком-то новом уровне. Сейчас она не испытывала ровно ничего; ни стыда, ни страха, ни опьянения. Мозг переключился в какой-то математический режим, пытаясь предугадать, предвосхитить, просчитать все возможные варианты ее поступков и вероятные ответные действия окружающей среды. Безразлично: одушевленных предметов или неодушевленных вещей. Тысячи входящих фактов, от яркости света, до силы сцепления ног с полом - оценивались подсознанием в автоматическом режиме.
Анне оставалось только действовать согласно поступающим вводным. Она распечатала целлофан и достала комплект белья. Сухо шуршащая обертка упала под ноги. Бюстгальтер и трусики следовало держать в левой, искалеченной, руке, чтобы оставить правую свободной. Она так и поступила. Расстегивать блузку было не очень удобно. Анна несколько замешкалась, но, странное дело, вовсе не испытывала в этот момент ни стеснения, ни, тем более, стыда: в программе автоматического режима существования ничего подобного не предусматривалось.
Блузка беззвучно скользнула вниз. Анна стянула с плеч бретельки лифчика. Годами отработанным движением перевернула его застежкой вперед, словно раздевалась не под пристальным взглядом мужчины, а у себя дома, в одиночестве. Ничего при этом она не чувствовала, да и вообще не понимала, сможет ли кто-нибудь сейчас проявить чувства и к ее телу. Не укладывалось голове, что огромный лиловый синяк на бедре может кого-то возбудить. Или грязные волосы. Или запах изо рта от нечищеных зубов.
Несвежий лифчик присоединился к блузке. От холода соски Анны торчали, съежившись. Женским чутьем она заметила у монстра признаки интереса.
Анна быстро надела бюстгальтер от нового комплекта, думая о том, что монстр в который раз ошибся. И еще о том, что он может себе позволить ошибаться, а она нет. Ошибки, в ее положении, - обходятся слишком дорого.
- Не-а! Не пойдет, - сказал он, явно глумясь. - Хочу насладиться полноценным стриптизом! Раздевайся полностью.
Процессор в голове Анны работал на пределе, с бешеной скоростью перебирая варианты поведения. Анна начала выстраивать мизансцену, ориентируясь скорее интуитивно, чем логически.
- Я пить хочу, до ужаса, - пластмассово улыбнулась она, старательно припоминая и копируя интонации капризных кокеток.
Пытаясь выглядеть непринужденно, Анна наклонилась и подняла его пустую бутылку. Протянула ему:
- Набери водички, в горле пересохло.
- В тихом омуте - черти водятся! - расхохотался он зычно. - Внутри, в душе - все самки одинаковые! - он взял у нее бутылку и повернулся спиной, сделав шаг к водопроводному крану.
"Время!" - щелкнуло в сознании Анны. Стараясь не делать резких движений, она присела и ухватилась за горлышко своей недопитой посудины. Когда она выпрямлялась и заносила руку для удара, зыбкий страх переместился из груди куда-то в область живота, сжал в своих тисках таз. Анна разгоняла свой снаряд не мышцами, а скорее усилием воли. Двигала руку по нужной траектории, преодолевая загустевшую панику и почти осязаемое сопротивление воздуха.
Он, будто звериным чутьем почуяв неладное, чуть сдвинул голову вбок и пригнулся вперед. Бутылка, вместо того, чтобы разбить череп, пружиняще ткнулась в спину. Его тело дрогнуло от удара, колени чуть прогнулись.
- Ах, ты, сука! - прорычал он, извернулся и, выпрямляясь, ударил ее в лицо.
Анна моментально потеряла ориентацию в пространстве и времени. Вероятно, упала лицом на матрас.
Он орал что-то страшным голосом и наносил тяжелые удары по затылку, выбивая из нее сознание и лишая подвижности. Иногда кулак, пролетев мимо, сдирал со щек, ушей, подбородка кожу, и глухо врезался в мягкую подстилку. Анна ощущала эти удары сквозь какую-то пелену, словно не ее, а кого-то чужого, раз за разом сбивает с ног взбесившийся автомобиль.
Потом в этой искаженной реальности что-то изменилось...
Анна, плохо работающим мозгом, не сразу поняла: удары, наконец, прекратились. Она лежала на животе, не в силах пошевелиться, ощущая лишь свою беспомощность. Болело у нее все.
Монстр, громко матерясь, содрал с нее остатки шорт.
- Ноги раздвинь, сучка!
Анне не показалось удивительным, что он снова ошибся. Она же не готова. Не возбуждена. Совершенно сухая - ни капли смазки. Но монстра это мало заботило: он сам раздвинул ей ноги, неаккуратными рывками. Потно и тяжело навалился ей на спину и засопел, обдавая смрадным перегарным дыханием.
В ее промежности начало ворочаться что-то чужое, неуклюжее. Чувства Анна либо отключились, либо, устав от постоянных потрясений, слишком медленно реагировали на происходящее.
Слишком долго возится, - вяло контролировала ситуацию Анна. Она почему-то не распознавала внутри себя ничего чужеродного. Очевидно, что-то пошло не так.
Словно в подтверждение ее мыслям, давление на спину прекратилось. По его мату, приходящему откуда-то сверху, Анна поняла, что у него ничего не получается. Это ее не радовало и не пугало: она устало от всего.
- Тварь! - неслись проклятия. - Вот тварь! Сука фригидная! Я тебе устрою веселую жизнь! Подохнешь в собственном дерьме! Сгниешь на цепи! - он ткнул ее ногой в бок зло, но как-то вяло, не в полную силу.
Глухо звякнули забираемые с собой бутылки. Хлопнула, закрываясь, дверь.
Долгожданные покой и одиночество - окутали сознание Анны спасительной пеленой.