Я родился в бесконечных песках, в местечке под названием Кривой Бахария. Моя семья принадлежала к племени, именуемом себя Чурачи. В год моего рождения, стояло жаркое лето, скот умирал, а источники воды пересыхали, и посему шансов выжить у меня было, откровенно, мало. Но я смог и это было первой победой на моем долгом жизненном пути.
Отец и мать не уделяли мне времени, их день был вечно полон забот и работ, поэтому меня растила бабка - Тутмаса или просто Маса-ба, мать моего отца - Яхмеса. Взрослые целый день были заняты делами, кто возился со скотом, кто готовил, кто разделывал шкуры - родителям вечно было не до отпрысков. Маса-ба была старой и не могла выполнять никаких серьезных поручений, поэтому племя взвалило на нее заботу о детях.
Ее день обычно начинался так: она укутывала меня в тряпки и клала в корзину, ту привязывала к своей горбатой спине и ходила по шатрам, забирая маленьких детей и уводя в широкие поля до обеда. Днем она отводила детей к шатрам на обед, после этого возвращалась в наш шатер, ела лепешку или сыр, пила кислое молоко или воду и вновь отправлялась за детьми.
Только в обед я получал от матери молоко, все остальное время, когда я кричал голодным криком, а Маса-ба сворачивала в кусок ткани крохи хлеба и совала мне их в рот пососать. Вечером, когда солнце начинало заходить за пески и тени удлинялись, Маса-ба разводила детей по домам.
Именно таким было мое первое воспоминание - я прячусь за серую ткань юбки моей бабки и мы идем вдоль шалашей. Наши шаги слишком маленькие, но Маса-ба идет не спеша, она кряхтит и шаркает ногами о песок, а дети, едва завидев родителей, бегом мчаться от нас к своим родным. Я и Маса-ба продолжаем идти, пока не останемся совсем одни.
Я был не единственным ребенком, отнюдь - у меня были братья и сестры. Когда я родился, старшей сестре было двенадцать, второй сестре десять, а двум братьям по три и четыре года. А когда уже мне исполнился год, мать подарила отцу еще одного сына, и уже мой брат занял место на горбу Маса-ба, а я теперь бегал вокруг и удивлялся, насколько пронзительно кричат младенцы. Мой брат также родился жарким летом, но до прохладной осени он не дожил. Я даже не горевал о его смерти, тогда я плохо вообще представлял, что такое смерть, но что самое низкое - мне стало легче. Никто не кричал целыми днями, не надрывал свое горло пронзительными криками и мои уши теперь не болели от плача младенца. Сейчас мне стыдно. Дети...
Я познавал мир, учился отличать добро и зло через сказки моей бабушки. После ужина, Маса-ба собирала моих братьев и сестер вокруг себя, и через ее уста рождался целый мир.
- Давно ли, да мало ли лет прошло, а может много, но по степи шли повозки да кибитки, а рядом мужчины гнали стада коров, да скакали они на конях молодых. Небо было синим, солнце было ярким, трава была зеленая и сочная, а ветра дули с юга, неся тепло и ветер. И скакал среди этих мужей молодой воин Нахама. Был он сиротой, не было у него ни отца ни матери, но все племя считало его братом единокровным ибо пользу он нес непомерную. Глаза его извергали молнии на врагов, руки могли пускать за раз сотню стрел, конь его мог нести десяток всадников, а сам Нахама был юношей сильным, что ни один муж не мог сокрушить его.
Но однажды кочевало его племя и нарвалось на стаю шакалов, да такую большую, что на каждую корову в их племени приходилось по два волка, а на каждого коня по три. Люди чуяли мертвый ветер, а шакалы чуяли ветер крови. Но Нахама не испугался, вышел он вперед своего племени, да натянул тетиву тугую. Раз он выстрелил - полегло половина стаи, два он выстрелил, полегла еще половина, выстрелил он в третий раз и полегли оставшиеся шакалы, да кроме одного. Этот шакал подкрался к Нахама и бросился атаковать его. Не успел Нахама прикрыться или защитится, как вырвал шакал его сердце и унесся по долине прочь. Но Нахама не умер, долго дней он боролся с болезнью, но смог встать на ноги и внутри у него зияла пустота. Люди спрашивали, что теперь будет делать юноша, тот ответил что покинет племя в скором времени, тогда те заплакали и стали молить его остаться. 'Как же мы без тебя справимся, Нахама?' - плакали они. Непреклонен был Нахама, оседлал он верного коня и бросил племя свое - отправился искать сердце.
Много лет он скитался по степи, много раз ветра дули ему в лицо, много раз он сражался с демонами песков, много раз он был на едином волоске от смерти, но спасался. И росла внутри него дыра и наполнялась болью, задували ветра в его грудь и остужали его горячую кровь. Пока однажды, почти что мертвые не прибыл он в одно племя.
Было оно бедным, мало коров паслось там, почти не осталось лошадей и не могли люди кочевать, дети голодали, а старики погибали. Он подъехал к людям и спросил у них, что же случилось? Смерч или какая другая напасть обрушилось на них. И ответили ему люди, что был у них в племени воин сильный, да смелый, оберегал он стада и табуны, помогал он каждой семье и был вхож в любой шатер, но покинул он их, бросил на произвол судьбы и стадо племя погибать да беднеть. Нахама горько заплакал и опустился на колени перед этими людьми. 'Не гоните меня прочь, простите меня, я тот юноша, я - Нахама' - и показал им свою грудь, где вместо сердца зияла дыра. Но люди обрадовались при виде его, принялись его угощать скупым ужином, сняли с него пыльные одежды, да усадили у общего костра. 'Почему вы не ругаете меня? - удивился Нахама. А племя отвечало, что рады встретить своего единокровного брата. Пуще прежнего разрыдался Нахама и поклялся на крови всем ветрам, что непременно все исправит. Запряг он во все кибитки коня своего да отвез людей на новые пастбища, выторговал у других племен коров и молодых скакунов, нашел ткани и шкуры для новых шатров и помог племени установить их. Лучше прежнего зажило его племя и понял Нахама, что сердце это племя.
Я любил эту легенду, и часто представлял себя Нахамой, славным воином, несокрушимым и сильным, без сердца и без страха. В наших играх мы часто делились на роли, и избранный счастливчик играл роль Нахамы, в то время как остальные были его врагами, которых славный воин должен победить на своем пути. К несчастью, я чаще изображал волков или шакалов, ядовитых змей и почти никогда не играл роль любимого героя. Девчонкам же эта легенда совсем не нравилась и они отказывались с нами играть, но кого это волновало?
Как и в легенде, наше племя разводило лошадей, коров, овец. За овцами, как правило, приглядывали девчонки, за коровами отправляли следить всех подряд, но вот следить за лошадьми разрешали только самым лучшим парням.
Так вот, я не был любимчиком у отца, он редко вообще занимался мной, ровно, как и моя мать. Самым близким мне человеком в семье была Маса-ба, но сейчас не об этом. В нашем племени дети до семи - восьми лет были должны приглядывать за скотом или помогать родителям. В три года я стал достаточно взрослым, чтобы пасти стадо. Когда я достаточно окреп и перестал прятаться за бабкиной юбкой, отец отвел меня к человеку, отвечающему за стадо коров. Как сейчас, помню его звали Карас, он был пузатым, низким мужчиной с круглыми полными щеками и удивительно широкими глазами. Мне объяснили, что теперь поутру я должен с сестрой брать нашу корову и вести на пастбище вместе с этим Карасом. Почему с сестрой? Да потому что мои старшие братья пасли или лошадей или обучались военному ремеслу! Не передать словами, как мне было обидно! Среди сыновей отца, я был единственным, кому не поручили серьезного дела. Но я смолчал. Отец для меня был подобен божеству, грозному и чаще всего безмолвному. Да, я струсил возразить, но чуть позже я молча выразил свой протест.
***
В первые три дня я послушно брал поутру свой обед, закидывал в рот завтрак и с сестрой вел коров в поле, в то время как старшая сестра оставалась помогать матери, а отец уходил куда-то по своим делам. В обед мы уже не возвращались домой, а раскрывали наши узелки, ели приготовленные матерью лепешки и запивали их водой из фляги.
Я возненавидел коров. Они постоянно жевали, глядя на их методично работающие челюсти я испытывал такой невыносимый голод, что едва дождался обеда, а прикончив лепешки снова захотел есть. Хоть траву ешь, хоть землю жуй! Кажется, Карас именно поэтому был такой толстый - смотреть всю жизнь на этих животных, естественно захочешь есть волей-неволей. Но Карас ел на удивление мало. Утром он и другие мужчины уселись в тени дерева и напились вином из фляги, днем они поели отдельно от нас, а вечером Карас кряхтя и постанывая погнал стадо обратно. Весь день я и другие дети были предоставлены сами себе - бегали, играли, смеялись весь день и приглядывали за стадом. А вечером мы бежали позади скота и подгоняли его. Провести так несколько лет своей жизни? Нет! Ни-за-что!
Вечером, я жаловался на свою тяжелую судьбу Маса-ба, а та гладила меня по голове и утешала, как могла. А когда пришло время легенд и сказок вместо историй про славных воинов Маса-ба пошла на поводу моих сестер и согласилась рассказать историю про прекрасную деву Мара.
- Нет, - воскликнул я, - только не девчачьи сказки!
Мои братья поддержали меня криком. Сегодня был просто ужасный день, а слушать еще и их сопливые истории я не собирался!
- Хватит про воинов, мы тоже хотим выбирать что слушать! - ощетинилась сестра.
- Маса-ба! - воскликнул я.
Но бабушка, словно и не видела, как мне плохо - она была на стороне девочек.
- Тише, тише, внуки мои, - Маса-ба замахала руками, - мы действительно почти всегда на ночь говорим про славных воинов, уступите разок своим сестрам.
Под недовольные и торжествующие крики, Маса-ба начала свой рассказ, а мы утихли, вслушиваясь в ее речь.
- В племени одном жила и росла девочка Мара, красивая и послушная. Очи ее словно темная вода, косы ее, словно перо ворона, кожа ее, словно самая лучшая ткань была. Лучше всех она научилась ткать, лучше всех шить, знала много трав и умела лучше других лечить раны, а от запаха ее стряпни слюнки текли у всего племени.
Росла она и хорошела и не было ни одного парня, что не засматривался на нее. Ходили к ее отцу на поклон они и просили руки ее, но отец не хотел отдавать дочь в чужой шатер и каждому отказывал. Пока в один хмурый день не гнал северный ветер тучи по небосводу, да увидал Мару у озера с водой. Так она ему понравилась, что захотелось ветру поближе взглянуть на ее красоту. Обернулся тогда ветер красивым юношей и опустился на землю рядом с девой прекрасной. Испугалась колдовства Мара и в ужасе отшатнулась от него, прикрываясь руками. Стал просить прощения ветер, да просить девицу показать лицо свое, обещал не причинить ей вреда, только полюбоваться ей.
Едва убрала от лица Мара руки свои, как влюбился северный ветер в девушку и сказал ей: 'Прости меня, краса, не могу я отпустить тебя, все что прикажешь - сделаю, все что попросишь - исполню, но иди со мной, в царство ветров, иначе украду я тебя, против воли твоей'. Мара испугалась идти в царство облаков юноши и боялась, что украдет он ее прямо сейчас, не успеет она попрощаться с отцом да матерью и молвила: 'Не знаю я тебя, не ведаю, кто ты, но вижу что не человек, а ветер. Не хочу я покидать отца с матерью и боюсь тебя'. Тогда взял ветер Мару за руку и попросил отвести к отцу. Долго спорил ветер с отцом, ну куда человеку, против ветра идти. Согласились они на богатый откуп от ветра, что возьмет тот Мару в жены и унесет в царство свое. Обещал ветер вернуть ее через месяц к родителям, чтобы повидалась Мара с ними в последний раз.
Так поселилась Мара в облачном замке. Были у нее лучшие драгоценности, лучшие ткани, да фрукты и яства на любой вкус, но намного сильнее нравилось ей проводить время с северным ветром. Он катал ее по небу на спине свой и показывал мир, целовал ее уста и клялся в вечной любви. Через месяц полюбила она ветер всем сердцем, но попросила свозить к родным, чтобы могла она попрощаться с ними в последний раз. Как и обещал, отнес ее ветер в родной шатер и едва переступили они порог обняла она крепко отца и мать и попросила благословить их брак. Видя такое дело, что дочь полюбила всем сердцем чужака родители с тоской дали благословение. Но ветер, понимаю боль и отчаяние Мары поклялся ей, что один раз в году будет привозить Мару в отчий дом и будет она проводить целый день у них. Так ветер обрел себе жену, а Мара обрела мужа, который ценит ее родителей и почитает, словно своих.
- Глупости, - сказал я, как только рассказ закончился.
- Ничего не глупости! - запустила в меня игрушкой сестра.
- Глупости и еще раз глупости. Не могут духи людьми оборачиваться и не могут девчонок любить! И ...
На меня с воплем набросилась старшая сестра и принялась затыкать рот, а я и без того устал сегодня, так быстро сдался на ее радость.
Лежа и засыпая в тот вечер, я убеждал себя, что любовь - для дураков и самая большая глупость, которую только можно совершить - полюбить. Духи не оборачиваются людьми, нет никакого замка из облаков, иначе бы его кто-нибудь уже да встретил. Степной народ постоянно переезжает с места на место и если бы замок существовал, хоть одно племя да увидело бы его. И вообще...
***
На третий день моей 'работы' стадо коров оказалось подле стада овец и весь день оба стада паслись рядом друг с другом. На четвертый день Карас отвел нас на новое поле, и тут мне улыбнулась удача. Неподалеку паслись лошади.
Вороные, пегие, рыжие и белые. Лоснящиеся шкуры, перекатывающиеся мускулы, мощь и скорость, ветер и скачка. Словно завороженный, я смотрел на них и любовался, мечтал прикоснуться и оседлать.
Ребята постарше гоняли лошадей по кругу за веревку, пуская их то в галоп, то в рысь. Мальчишки помладше следили за табуном, чтобы то не разбегалось в разные стороны. Почти что все придвигались верхом, некоторые отрабатывали наклоны в стороны и повороты. Взрослые мужчины следили за ребятней, обучали и помогали. Святые ветра, как я хотел оседлать хоть одного скакуна! Наше племя кочевало почти каждые два-три месяца по степи, в поисках хороших полей и лучшей погоды, в поисках деревень, которых можно разграбить или в поисках городов, где можно что-то продать, а что-то купить. Мы постоянно запрягали лошадей в повозки и переезжали с места на место. Безусловно в нашей семье было две кобылы и один жеребец, но я никогда даже близко к ним не подходил, даже порулить повозкой мне не разрешалось. Отец и братья гнали меня в шею от лошадей и строго запрещали приближаться, словно я своим взглядом испорчу скакунов. А здесь и сейчас перед моими глазами сотни лошадиных голов, казалось, что протяни я руку - все они будут моими.
- Эй, ты чей? - окликнули меня.
Парень верхом на гнедом жеребце скакал прямо на меня и всматривался в мое лицо.
Я залюбовался, невольно отмечая, как переливается грива лошади на солнце, как ярко сияет лицо мальчика и как сильно горят его глаза, словно два пронзительных огонька, а его взгляд словно острые сабли режут меня.
- Ты чей? - повторил он, когда подъехал почти вплотную.
- Янисат, сын Яхмеса, - я высоко задрал голову, чтобы увидеть лицо всадника.
Он поджал тонкие губы и спросил меня:
- Чего здесь ошиваешься?
Я хотел сказать, что забрел сюда случайно, что пасу неподалеку коров, сказать что он очень хорошо держится на коне, что все лошади очень красивые и что я им очень завидую и хочу также... И тут с моих губ сорвалась ложь:
- Отец прислал, буду пасти своих лошадей с братьями.
Мальчишка еще раз поджал губы, а затем сказал следовать за ним. Я едва поспевал за лошадью и вполуха слушал собеседника.
- Где ты гулял половину дня? Небось лежал и спал, лентяй. Завтра, должен с зарей быть здесь, а то влетит тебе, за прогулы! Кстати, меня зовут Аменха.
- А я - Янисат...
- Ты уже говорил, - мальчишка ударил коня в бока и легкой рысью поскакал к остальным ребятам.
Среди людей я разглядел двух своих братьев, но ничем не выдал им своего присутствия. В моей голове было четкое понимание, что я солгал, а также я четко осознавал, что никому из присутствующих не признаюсь в своей лжи. Часть ребят я знал - мы вместе росли и нас всех брала под свое крыло Маса-ба, также знал много взрослых - это были почитаемые люди. Они пасли лошадей, нагуливали им мускулы, торговали ими в городах и селах, если таковые встречались на нашем кочевом пути. Одним словом погонщики делали доброе дело и их знали все в лицо.
Едва я оказался подле взрослых, на меня посыпались поручения. Подай то, принеси это, подержи веревку - я носился и не успевал выполнять очередное задание, как на мне поручали еще одно или два новых дела. Как итог - к обеду я сильно вымотался. Будучи на побегушках у остальных я ловко прятался за лошадьми от взглядов своих братьев. Они точно наябедничают отцу про меня, ели увидят меня. Почти до самого обеда мне удавалось не попасться родным на глаза, но когда пришло время трапезы, меня все же заметили.
- Яни, - окликнул меня старший брат Титах, а окружающие засмеялись.
Яни - девчачье имя, и я ненавидел, когда его так сокращают. Брат это прекрасно знал и обожал дразнить меня и называть девчонкой.
- Яни, разве ты не должен коров пасти? - спросил он у меня.
- Отстань! - я повернулся к нему и сложил руки на груди.
Я думал, что так буду казаться взрослее и грознее, но брат только засмеялся.
- Яни, сестра, отец будет зол, - подразнил он меня.
- Заткнись, заткнись! - я вмиг потерял контроль и со всех ног бросился на него с кулаками. Но брат был старше на четыре года и сильнее раза в четыре. Он с легкостью скрутил меня и я схлопотал кулаком в грудь, голову, нос. Повалив меня на землю, он уселся сверху и принялся дразнить.
- Девчонка Яни! Слабая девчонка!
От бессилия я хотел плакать, а тут еще окружающие смеялись и кричали, что меня плохо побили и надо добавить.
- Эй, а ну слезь с него! - окликнул мужской голос.
Титах нехотя того поднялся и отошел. Моим спасителем был Старис - погонщик лошадей.
- Не драться мне тут! - он пригрозил и мне и брату кулаком и направился в тень дерева к другим мужчинам, чтобы отобедать.
- Девчонка Яни, тебе повезло! - брат направился к своим дружкам, а я остался стоять весь в пыли, под насмешливыми взглядами.
Мне не оставалось ничего иного, кроме как развернуться и под улюлюканье направиться в противоположную сторону, туда, где я бросил свой узелок, и отобедать в одиночестве.
Сегодня лепешки были до отвращения безвкусные и я с трудом заставлял себя проглатывать куски.
- Эй, я знаю Маса-ба и кажется даже знаю тебя, - ко мне подошел Аменха и встал рядом.
- Это моя бабушка, - все в племени сокращали ее имя и каждый ребенок мог назвать ее своей бабкой.
- Я знаю, она и меня в детстве за руку водила.
- А я тебя не знаю, - ответил мальчику и уткнулся в лепешку.
- А я тебя вспомнил, ты был еще младенцем, когда я ушел пасти лошадей, вечно орал и просил молока, а твоя мамка вечно была занята.
Я хмурился и не поднимал головы.
- Я в Чурачи всю жизнь, вот всю-всю и всех знаю.
- Врешь, много семей кочует из племени в племя, всех знать невозможно.
- Я всех знаю, - с гордостью в голосе возразили мне, и почти без паузы он спросил у меня, - будешь со мной дружить?
Я вскинул голову и посмотрел в пронзительные глаза Аменха.
- Да, буду.
Мы пожали руки, словно взрослые, за запястья. В этот торжественный момент каждый казался нам не таким уж и маленьким и пусть мы знали друг друга всего пол дня - мы тот час стали друзьями навсегда.
Пока мы ели, мы без умолку болтали. О чем? Да обо всем! Кто видел каких лошадей, кто где живет, чей отец какую работу выполняет, кто что видел и слышал.
- А я видел змею размером с человека!
- А я видел змея толстую, как человек, и длинною с шатер!
- А я змею размером с два шатра видел!
- А у меня дома шкура самой большой змеи на свете!
Мы хвастались, кричали и смеялись. Я дал попробовать лепешки своей матери, а меня угостили молоком из фляги. Это был самый лучший обед в моей жизни! И пресные лепешки уже не казались мне такими безвкусными.
А вечером, за ужином я поглядывал на братьев и боялся. К счастью, отец не пришел с нами трапезничать, а Маса-ба запрещала нам говорить во время еды. Браться злобно зыркали на меня, но молчали и усиленно работали челюстями, хотя матери они уже наверняка поведали, где я провел день. Когда мы уже расходились спать мимо меня прошел брат и задел плечом, а после пообещал наябедничать на меня отцу. Я смолчал и только выше задрал нос, а сам от ужаса был готов расплакаться. Ложась спать, я долго ворочался и прислушивался к тому, что происходит снаружи, ожидая отца и выволочки от него. Но сон сомкнул мои глаза и я не дождался прихода родителя.
Рано утром, не дожидаясь, пока проснется вся семья, я вскочил на ноги и принялся торопливо собираться. Запихав в узелок свой обед, я словно ветер помчался в сторону шатра погонщика Стариса. Неудивительно, что пришел к шатру самым первым и долго ждал остальных. Мои братья пришли хмурыми, но меня не задирали, а держались в стороне. Я невольно воспрял духом и улыбнулся.
Наконец Старис подошел к гигантскому загону с лошадьми и мы принялись отворять ворота. Этот загон возили аж на трех телегах и первым делом на новом месте мужчины собирали не свои шатры, а именно его - вколачивали палки в землю, устанавливали перекладины. Затем подле загона селились погонщики. Старис пас общих лошадей - это те лошади, которыми мог пользоваться любой в племени, если своя лошадь заболела или умерла. У погонщика также был самый большой табун из своих лошадей - вроде голов двадцать. А еще Старису отдавали молодых коней, чтобы тот тренировал их и приучал к седоку, Старис брал за это плату, но какую - не знаю. Итого в загоне бывало и по сотни лошадей, ну или чуть-чуть меньше. Тут всегда было полно работы - натаскать лошадям воды, очистить навоз, найти траву, просушить ее, полученое сено принести лошадям... Дел - не продохнуть.
После того как все лошади вышли из загона, пару ребят сразу же вскочили в седло и погнали табун в сторону полей, мне и еще нескольким мальчикам пришлось бежать позади, однако мы были не самыми последними - замыкал нас Старис, верхом на своем коне. Через несколько часов к стоянке подъехали другие взрослые и начались тренировки. Я снова носился по всему полю и помогал то бинтовать ноги, то чистить копыта, то крутить веревки, то чистить шкуры.
Бывали конечно и передышки и перерывы - в такие моменты я бежал к Аменху и болтал с ним, иногда играл. Аменх был постарше меня и у него была своя лошадь. Он хвастался, что его отец приручил этого дикого мустанга и теперь лошадь под ним послушная и покорная, словно всю жизнь в стойле. Пускай верхом он всего пару месяцев, но он учился у Стариса верховой езде и поэтому уже держался весьма уверенно и редко слезал с коня. Мужчины запрещали мальчишкам слезать с коней по мелочам - степяк должен жить на коне, есть на коне и спать на коне - именно так они аргументировали свой приказ. Не передать словами как сильно я мечтал оказаться на месте Аменха и оседлать его когда-то дикого жеребца! Как же рано я познал чувство зависти...
День прошел насыщенно, я валился с ног, но при этом был безумно счастлив. Погонщики решили переночевать с табуном в поле, а старшие братья решили не возвращать конец домой. Мы втроем поплелись домой - я позади и два брата впереди. Аменх ускакал к себе, напоследок пожелав мне хорошего вечера и поэтому весь путь до дома я провел в молчании.
Не успели мы переступить порог, как Титах закричал во все горло:
- Отец, Янисат не пасет коров, он бегает пасти лошадей!
Из глубины шатра вышла высокая фигура отца и он пристально посмотрел на меня сверху вниз.
- Янисат, это правда?
- Да, отец, - я опустил глаза и сгорбился, ожидая удара.
Отец наградил меня затрещиной и принялся ругать - я прикрывал голову руками и ронял слезы, а отец продолжал меня бить. Наконец он успокоился и запретил мне более появляться у Стариса, и пообещал на завтрашний день спросить у Караса, как я выполняю свои обязанности.
За ужином я сидел и глотал слёзы, а Маса-ба неодобрительно качала головой. После ужина она помазала мои синяки мазью и вытерла мои слёзы своей старой сухой ладонью.
- Ба, отпусти, ба! - вырывался я, что-то внутри меня бунтовало против этой нежности.
- Тише, тише, - она крепко прижимала меня к груди и я потихоньку затих, а после незаметно уснул.
Утром упорно пошел к шатру Стариса и также упорно игнорировал злые выкрики братьев. После обеда, когда мы с Аменхом закончили нашу трапезу, ко мне подошел Старис и начал спрашивать:
- Ты брат Титаха и Сетнаха?
- Да, - непроизвольно убрал руки за спину, словно меня отчитывают.
- Идем, - Старис повел меня к плацу, где лошадей гоняли по кругу.
Он крикнул кому-то, чтобы привели Лужицу - старенькую кобылку, а сам подвел меня к середине плаца.
- Ну что, Янисат, лошади у твоего отца совсем не ездовые, учиться надо, - в этот момент подвели серую кобылку и Старис подвернулся ко мне, - что за степяк не умеющий верхом ездить? - он подмигнул и резко поднял меня за подмышки в воздух.
- Давай, раздвигай ноги, - я поспешно широко раздвинул ноги и тот час оказался верхом. Подо мной была горячая живая спина и я испытал неподдельный ужас от того, что не в состоянии удержаться на кобыле.
- Ну вот, пускай твои братья приручают ваших непослушных кобыл, а ты пока что катайся на этой. Аменх тебя будет учить, я страховать. И не слезай с лошади по пустякам! - строго наказал Старис.
Я поспешно закивал головой, и со всей силы вцепился в гриву кобыле, а потом и вовсе наклонился к ее спине и прижался грудью к ее спине и шее, а руками вдобавок обнял ее. Старис только хмыкнул и пошел дальше по своим делам, оставляя меня одного с животным.
Кобыла подо мной наклонилась к земле и принялась щипать траву. Вот она делает шажок, второй, бьет себя по крупу хвостом и снова перебирает ногами. Я прилип к ней, словно мокрый лист и молился всем ветрам, чтобы только закончилось это, сделайте что угодно, но пускай меня снимут! Живая лошадь подо мной вот - вот скинет меня! Я хочу к Маса-ба, я хочу в шатер!
- Что, испугался? - со смешком в голосе спросил Аменх.
Я отрицательно замычал, а сам не понимал, где находиться мой друг. Видимо с другой стороны лошади, но я не могу повернуться, ведь я тогда упаду.
А я то думал, что погонщик меня кинул и оставил одного на произвол судьбы.
- Как мне распрямиться?
- Отпусти шею Лужице, - последовала инструкция от Аменха, - свободно опусти руки вдоль тела и не держись за нее руками вообще, пусть руки болтаются. Сожми сильнее спину коленями, а туловище распрями.
Про себя я решил, что эта затея самоубийственная. Если не буду держать лошадь руками, то точно упаду и разобьюсь насмерть. Однако Старис молчал и я не видел погонщика, да я вообще ничего не видел, кроме шкуры животного и земли под ее ногами.
Опираясь руками, я помог себе распрямиться и тот час заметил в паре метров от меня Аменха, и Стариса, со скрещенными руками. Погонщик не спускал с меня и глаз и сейчас его взгляд был во сто крат пронзительней, чем у Аменха. Старис заговорил:
- Степяк должен хорошо держаться как в седле, так и без него. Должен уметь есть на коне, спать на коне, жить на коне, если это потребуется. Через пару лет вы пойдете учиться военному делу и вас будут учить стрелять из лука, верхом на жеребце, на полном ходу. Ты должен научиться управлять лошадью с помощью коленей, должен научиться чувствовать ее, мыслить как она, понимать чего может испугаться конь и как развеять его страхи. В бою этот навык тебе пригодиться. А сейчас откинь корпус тела немного назад и отпусти гриву кобыле. Маши руками, болтай ими в воздухе, ты держишься на коне задницей, а не пальцами.
Я послушно откинул назад корпус и нервно сглотнув выпустил гриву.
- Хорошо, Аменх, погоняй лошадь по кругу.
Друг привязал Лужицу к длинной веревке и пустил шагом.
Я медленно привыкал к новому ощущению, привыкал к живому организму между моих ног и мне это начинало нравиться, не так уж и страшно, но зато также здорово, как в моих мечтах. В голове уже проносились картинки, где я скачу во весь опор по степи и ...
Кобыла подо мной немного оступилась, а я в ужасе вновь припал к ее шее.
До самого вечера я не слезал с Лужицы, Аменх научил меня делать разные упражнения, как например: наклоны, тянуться рукой к носку и пятке, наклоняться без рук вперед и назад, чтобы моя спина полностью легла на лошадиный круп, воздействовать на лошадь корпусом. Аменх прекрасно объяснял задачи и даже Старису нечего было дополнить. Погонщик подходил к нам пару раз, иногда отлучаясь по своим делам и смотрел на мои успехи. В последний раз он сказал, чтобы я каждый день брал Лужицу и тренировался на ней. От такой новости на рту расцвела улыбка.
Наступил вечер, но погонщики решили оставить табун ночевать в поле, а не гнать обратно. Ребята спешивались, оставляя своих лошадей и потихоньку разбредались домой. Едва я слез с седла - как почувствовал боль между ног, в пояснице и даже попа болела.
- Что, болит все? - Аменх смотрел на мое кислое лицо, - Завтра еще хуже будет, а потом пройдет.
Я скривился еще сильнее и постанывая побрел с другом по домам. Аменх подстраивался под мой шаг и с видом знатока, рассказывал про лошадей все, что только знал, а я как благородный слушатель внимал его словам не перебивая оратора.
- Ну, до завтра! - Аменх помахал рукой и пошел в сторону своего шатра, а я поплелся за братьями в сторону моего.
Я шел позади братьев и знал, что дома меня ждет взбучка. Я в который раз ослушался отца... Мой шаг непроизвольно замедлялся, и даже черепаха сейчас бы обогнала меня по скорости. Наконец впереди показался наш шатер братья ускорились и помчались домой. Против воли вырвался тяжелый вздох, я собрался с силами и подошел ко входу. Не успел я переступить порог, как на меня обрушилась тяжелая родительская ладонь.
- Язвить тебя в сердце, язвить Янисат! - отец поднял меня за шкирку, словно щенка.
- Яхмес, сын, отпусти его, Яхмес! - влезла в разговор Маса-ба.
Отец промолчал, продолжая удерживать меня, я зажмурил глаза, Маса-ба стояла в нескольких шагах от нас и грозно хмурила брови.
Меня бросили на пол и приказали убираться прочь - я быстрым ветром выбежал их шатра и побежал, куда глаза глядят. Боль от верховой езды отступила, страх заставлял меня бежать сломя голову, не оборачиваться. Я бежал, сверкая пятками, словно за мной гонится стая шакалов, бежал и ветер свистел в ушах. Мне показалась, что я за считанные секунды преодолел нашу стоянку и взбежал на холм. Здесь, я остановился, оперся на колени и отдышался. Возвращаться домой мне было страшно, но и куда идти я не знал. Так я простоял весь вечер, смотря на удлиняющиеся тени, да прислушиваясь к шепоту ветров. Лишь когда солнце окончательно село за горизонт, тело полностью продрогло, а живот уже беспрерывно урчал я поплелся домой.
Маса-ба встретила меня у шатра и ласково погладила по голове.
- Янисат, можешь пасти лошадей, - обрадовала она меня и приложив палец к губам приказала следовать за ней.
У костра она налила мне воды и протянула лепешку с сыром и куском мяса - я был так рад, что проглотил свой поздний ужин в два счёта. Я хотел спросить про отца, про то, почему он разрешил мне пасти лошадей, сказать спасибо за ужин и поделиться своими успехами в верховой езде. Но каждый раз, когда я открывал, рот Маса-ба прикладывала к губам палец и улыбалась.
Я поклонился ей и в порыве чувств обнял, зарываясь лицом в юбку ее платья.
- Янисат, милый ты мой внучок, как же я тебя люблю. Хочешь, расскажу тебе на ночь сказку?
- Да, - я отпустил бабушку и принялся укладываться.
- Про кого ты хочешь услышать? Хочешь про воина Нахаму? Твоя любимая легенда... Или же рассказать тебе про дикого мустанга? Какую хочешь историю?
Я призадумался и выбрал историю про духов.
- На заре земли нашей, не было ни света ни темноты, не было ни солнца ни луны. Но пришли демиурги и создали земли, поселили на ней духов, богов, а те создали и свет и тьму, подарили жизнь и принесли смерть. Боги правят, а духи просто существуют и есть четыре вида духов. Первые воды, что резвятся в ручьях и морях, несут они жизнь и справедливость, не увидеть тебе их в наших степях, не любят они пески, да твердую почву, не нравятся им пересыхающие родники и посему никогда тебе не увидать их. Вторые духи - земли. Им подвластны горы и пески, сеют они саженцы деревьев и растят вкусные плоды, дом их - леса, пища их - плоды да трава. Редки они в наших землях, ведь не всходят саженцы ни на твердой земле ни на песке. Но эти полюбили они род людской и восхитились они степным народом, что может выживать без зелени да без воды. Подарили они знания и умения песком управлять, да песчаных коней создавать.
- Ба, а ты видела детей песка?
- Видела, Янисат, но в другом племени. Редки такие люди, вырождается этот дар или не раскрывается. Рассказывать тебе дальше?
- А песчаных коней они создавали?
- Не видела я, Янисат.
- Расскажи про духов огня, про тех, что танцуют иногда у нас в общем костре.
- Огонь... Огонь - это смерть и посему суровы духи огня, пускай и проходят они иногда в общий костер на танцы, но никогда не корми их. Эти духи переменчивы и никто не знает, как они себя поведут. Духи эти живут на великих горах, тех, что изрыгают дым и пламя, из которых текут красные реки... и сражаются они с ледяными драконами...
Конец рассказа я не дослушал и уснул. Перед моими глазами стоял большой костер, который иногда собирают в центре шатров, куда приходят веселиться и танцевать... И танцевали на черных головешках духи и посылали на людей столп иск...
***
В тот вечер я впервые отстоял свою позицию, а впрочем, скорее отревел, а отстояла мою позицию моя же бабка. Больше с отцом на эту тему мы не говорили, да и вообще он окончательно перестал замечать меня.
Прошло полгода и оба брата ушли учиться военному ремеслу - держать лук, орудовать саблями и как-то так само получилось, что теперь я пас наших трех лошадей, в то время как оба мои брата ходили учиться воевать. Зачем степным воевать? Все просто - в степи полно шакалов, змей, диких кошек и прочих зверей. В зависимости, от того куда повернет племя встречаются разные звери, которые не прочь полакомится скотом. Также племя должно уметь стоять за себя, пускай воры одиночки и обходили нас стороной, но вот мы не брезговали нападать на одиноких. Да, племя грешило разбоем. Слабые и чужаки подвергались нападениям и грабежу, иногда мужчины седлали конец и скакали на промысел, чтобы вернуться из деревень с полными руками добычи. Бывало, пересекались племена на кочевом пути, и тот час проходили свадьбы, встречались дальние родственники, люди делились событиями, а некоторые семьи принимали решение сменить одно племя на другое. Но чаще всего в такие моменты племена объединялись для большого набега. Больше воинов - больше успеха - так говорил мой отец. Кстати отец всегда оставался с Чурачи. Его считали славным воином и часто другие племена зазывали его жить к себе, но тот отказывался. Яхмес был с племенем от начала и до конца, но вот таких 'сторожил' как он было мало. Семьи меняли племена, в поисках лучшего места и степные всегда были рады перебежцам.
Наступила зима и у меня появилась еще одна сестра, которая заняла свое место на горбу Маса-ба, мать все чаще оставляла старших сестер помогать себе в шатре, а отец также принялся посвящать старших сыновей в свое ремесло, полностью игнорируя при этом меня.
Расстраивался ли я? Отнюдь. Я скакал во весь опор на лошадях, гонялся по степям наперегонки с другими ребятами и впадал в неприятности напополам с Аменхом. Вместе с другом мы проводили вечера, встречали рассветы в степи и бесконечно шалили. Мы подсовывали девчонкам гадюк, гоняли шакалов, искали гнезда перепелов и дрались на кулаках, получали синяки и шрамы, и наши колени никогда не заживали от ударов. Пожалуй, всего и не перечислить, но клянусь ветрами - каждый день мы во что-нибудь да влипали! И неизменно получали тумаков от Стариса, который ругал нас за очередную шалость. Хотя не только Старис ругал нас, да отвешивал затрещины.
***
Чурачи бесконечно кочевали. Не проходило и двух-трех месяцев, как мы меняли места стоянок и вновь и вновь шли сквозь степь. Несколько раз мы проходили пустыню и оказывались посреди бесконечных песков, но Чурачи не любили эти места, предпочитая твердую и сухую землю, земле вязкой и желтой. Однако именно в пустынях встречались духи огня.
Как-то раз, во время кочевок в общий костер пришли огненные духи. Красивые и гибкие огненные девы плясали на головешках в такт барабанам, изгибались и наклонялись, завораживая своим танцам. Ни одна девушка из племени не могла сравниться в грации и гибкости с огненной, а может быть ни один человек не способен повторить их танец. Барабаны били сильнее, танец становился все быстрее, а в костер подкидывали головешки и тот становился все жарче и сильнее.
- Ты готов? - шепнул Аменх.
- Угу, - я старался не пропустить ни одного движения огненных дев.
- Оторви свои глаза, сейчас будет весело!
- Они такие красивые, - прошептал ему.
- Еще бы, они же не люди, смотри давай за мной.
Аменх задел меня нарочно плечом и пошел в сторону большого костра. По одной стороне сидели люди, играли, ели и танцевали. По другую же сторону никого не было. Здесь лежали дрова. Именно по этой стороне Аменх незаметно плеснул жир на песчаную землю. Я последовал его примеру и, как и он, незаметно разлил жира. Масляные лужицы на песке образовывали тоненькую дорожку от костра до ... стопки дров. Мы хотели посмотреть, что будет, если отдать духам огня целую охапку дров. Жир должен был воспламениться, едва мы соединим наш ручеек с общим костром, огонь перекинуться на него и тогда по маленькому ручейку духи смогут подойти к охапке дров.
- Давай, твоя очередь, - зашипел Аменх.
Да очередь моя, получается именно я должен буду пролить последнюю чашу с жиром.
От страха подгибались колени, я смотрел на огненных красавиц, слушал звук ускоряющихся барабанов и на столп искр, которые вылетали из огня. Я посильнее сжал чашу с жиром и сделал один шаг вперед, но не тут-то было!
События развивались стремительно! Огненная дева махнула рукой и послала в воздух целый дождь ярких искр, одна из них упала на наш жировой ручеек, и мгновенно подожгла песок, создавая огненную полоску на земле.
Духи разом перестали танцевать и неожиданно вышли из огня, ступая беспрепятственно по земле. Им не требовались головешки, не нужен был костер - они сами состояли из пламени разных цветов. Девы зашагали в сторону дров, оставляя за собой горящие следы - отпечатки их ног, а мужчины все еще били в барабаны. За секунду огненные духи преодолели половину расстояния, стих один барабан и послышался первый испуганный возглас, вторая секунда - духи уже у дров, а барабаны все еще играют, третья - девы ложатся на сухие головешки, начинают ласкать их и гладить руками и от их касания разгорается огонь. Теперь все уже видели, что духи ушли из общего костра, барабаны разом стихли, повсюду начинали кричать люди, а огонь на головешках разгорался все сильнее и сильнее. Новый костер становился еще больше прежнего, еще яростнее и совсем неуправляемым.
Люди засуетились, забегали. Кто-то закричал, что нужно потушить огонь водой, кто-то кричал, что надо бежать, а Аменх толкнул меня локтем и шепнул:
- Получилось, дай пять!
Костер разгорался все сильнее, огненные девы с новой страстью принялись плясать и танцевать под крики испуганных людей и рев нарастающего пламени.
- Тушите!
- Бегите!
- Успокойтесь!
- Воды, воды!
- Спасайтесь!
Я невольно хрюкнул со смеху, Аменх также засмеялся в голос.
Мы веселилась и хохотали, и в мыслях у нас не было, что духи могут покарать людей, что они могут с легкостью поджечь шатры и повозки.
- Главное, чтобы мы теперь не попались! - шепнул Аменх.
- Точно, драпаем!
Но тут на наши плечи опустилась чья-то массивная рука. Хемен - староста племени крепко ухватил нас за плечи и не давал вырваться.
В тот вечер нам сильно влетело, как от старейшины, так и от отцов, да даже от Стариса на следующий день. Маса-ба называла меня непутевым ветром и неодобрительно качала головой. Больше всего я стыдился именно ее осуждения, поэтому поклялся что буду послушным мальчиком следующие дни.
Но слава гремела вперед меня. Мои братья то и дело задирали меня, припоминали мне выходку, а я каждый раз набрасывался на них с кулаками. Взрослым приходилось прерываться от своих дел, чтобы разнять нас и отвесить каждому поучительную затрещину.
Не случись через пару дней грозы - мне бы припоминали этот случай по самую смерть.
Мы уже покинули бесконечные пески и наши повозки ехали по твердой земле, все чаще попадались деревья и трава, местность была немного холмистой и я надеялся, что вскоре мы разобьем лагерь. Однако в степи разыгралась буря, и племя поехало прочь от непогоды. Маса-ба боялась тяжелых туч, повисших на небосводе и рассказывала нам легенды о духах ветра. Когда эти духи гневаются или дерутся, рождаются тучи, цветом как угли, и из этих туч выходят воронки смерти. Все что попадается в их жерло - разрушается и исчезает.
Я не видел ничего плохого в черных тучах - они несут дождь, дождь рождает траву, а ту едят кони и коровы, её можно косить и заготавливать, из нее можно делать лежанки, но мы упорно продвигались дальше от надвигающейся грозы и не останавливались.
Со скуки я свесил туловище с повозки и смотрел на землю, на следы копыт, на ноги и колеса, затем перевел взгляд на небо. Черные облака висели низко, словно касались земли, а из них тянулось щупальце к земле.
- Маса-ба, - что это? - я указал пальцем на облака.
- Янисан, взор мой не такой уж острый, я не вижу.
Странное беспокойство не покидало меня, поэтому я перебрался в начало повозки и нерешительно обратился к отцу.
- Отец, что там наверху?
- Отстань, - он даже не повернулся назад, чтобы посмотреть на небосвод.
Я повернулся к матери и повторил вопрос. Та пристально вгляделась в небо и странно побледнела.
- Яхмес, смерч... - прошептали ее побелевшие губы.
Отец повернул голову и проследил за моим пальцем, а потом встал во весь рост и закричал:
- Смерч! Смерч!
Люди поворачивали головы, чтобы увидать его, а я сам всматривался в небосвод, но не видел ничего, кроме маленького щупальца и посему недоумевал, где же они разглядели смерч?
Отец подхлестнул кобылу и та помчалась галопом, да и все вокруг теперь гнали лошадей вперед, что было сил. Повозка подпрыгивала и поскрипывала, я едва не прикусил себе язык на очередном ухабе.
Маса-ба принялась молиться ветрам, ей вторила моя мать, да и я сложил ладони, чтобы присоединиться к молитве.
Начал нарастать ветер, прошел час или два, прежде чем щупальце облаков коснулось земли и сразу же до нас донесся гул. Словно ствол дерева вырос он из неба и опустился на землю, словно божественная рука коснулся земли. Смерч извивался и танцевал, как духи огня на костре, расширялся и утолщался. Кони хрипели, но люди продолжали гнать их вперед. Обозы племени растянулись по всей долине. Кто-то притормаживал, чтобы сменить лошадей, а позади всех, верхом, ехали погонщики и следили за отстающими.
Наконец смерч определился с направлением и принялся двигаться в противоположную от нас сторону. Люди вздохнули с облегчением, но было рано расслабляться. Смерч может и поменять направление, он может даже вернуться, так что племя вновь бросилось вперед.
Мы целую недели мчались вперед, поэтому я мало времени проводил с Аменхом, хотя раньше почти каждый вечер мы проводили вдвоем. Мое сердце наливалось тоской по другу, и едва мы вновь встали на стоянку - я старался любую свободную минутку проводить вместе с ним и вновь мы попадали в странные истории...
***
Так прошли еще три года и в принципе в моей семье ничего не изменилось. Хотя нет, одной весной отдали замуж старшую сестру и за нее получили откуп в виде четырех коров. А еще через пару месяцев, во время переезда на новое место мы встретились с дальними родственниками в другом племени и вторую сестру также отдали им замуж, но уже за одну корову и двух кобыл.
Я был слишком мал чтобы осознать брак. Не понимал, что сестры теперь не будет сидеть со мной за ужином, я не буду видеть их лица и вообще, скоро они станут матерями. Я запомнил только, как горевала моя мать и с какой тоской она отдавала сестер в другую семью, другое племя, как градом лились слезы по ее щекам. Отец же напротив - был очень рад. Чему он радовался? С появлением нового скота наша семья стала жить лучше. Намного лучше, я даже сказал бы богато. Вместо воды в флягу мне теперь наливали молоко, за завтраком и ужином у нас была простокваша, сыр. Мы зарезали одну овцу и поменяли часть мяса на ткани, а часть съели сами. Вторую овцу обменяли на двух маленьких овечек, которые заняли место в шатре, подле насыпи с сеном. Нам строго-настрого запретили выпускать их из шатра, пока те не подрастут. Старшие братья теперь половину дня помогали отцу смастерить еще одну повозку - для сена, а младшая сестра гоняла коров на поле.
По вечерам Маса-ба рассказывала все больше девчачьих сказок, для младшей сестры и все чаще я случал про прекрасных девушек... Уступать сестре было приятно, а еще я никому не признавался что тоже немного полюбил эти сказки. Совсем чуть-чуть. И вообще легенда про Нахаму все равно самая моя любимая...
Что же касается лошадей, то мой же маленький табун также претерпел изменения. Одна наша кобыла померла, вторая ожеребилась. Наши лошади, благодаря мне быстро набирали мускулы и вес, поэтому отец менял порой одну лошадь на другую помоложе, да послабее, а в довесок брал мяса или какой утвари. Я брал новых кобыл и верного коня на выпас, а жеребят с их матерями оставлял дома. Нашел в степи подходящую палку и вбил ее позади шатра, выпросил у отца подходящую веревку, привязывал кобылу к шесту и ставил старый чан для воды. Маса-ба днем носила кобыле и жеребенку воды, пока я пас остальных лошадей в поле, утром и вечером я просил у отца сена и относил лошадям. Когда жеребенок подрастал, я его приучал к наезднику и отдавал днем мужчинампогонщикам, чтобы те приучали его к весу взрослого человека.
Поскольку братья больше не пасли наших лошадей, то я мог с легкостью выбирать себе лошадь из моего табуна для тренировок со Старисом. Мужчина учил нас ездить верхом, учил спрыгивать и вновь садиться на коня на полном ходу, учил нас ездить, стоя на ногах, заставлял нас рулить лошадью без рук, исключительно направляя ее коленями.
За эти года Чурачи пять раз совершали набеги на ближайшие деревни. Для набегов отец седлал коня, брал оружие и лук со стрелами и они с другими мужчинами уезжали на несколько дней в сторону деревень, а возвращались, как правило, с богатой добычей. Набеги совершались нашим племенем исключительно во время кочевок с одного места на новое, и каждый раз мать с тоской и тревогой рулила телегой, Маса-ба молилась ветрам за своего сына и заклинала его вернуться живым и невредимым. В то время как женщины тревожились, я представлял, как мой отец, верхом на нашем жеребце, учавствует в великих сражениях, дерется с дюжиной врагов и побеждает их выстрелами из верного лука. Я плохо осознавал, что набеги не только добыча, набеги так же и раны и смерть. Мертвые ветра не задували в наш шатер, отец возвращался без ран и в целом удача сопутствовала ему. Я с радостью и с интересом изучал добычу отца. В тайне от него, с другими братьями и сестрами, мы изучали украшения и ткани, ремни и прочие диковинные штучки, а потом хвастались среди других ребят, чей отец привез добычу лучше. Я не замечал, как после набегов появлялись вдовы...
И все же это было славное время для меня и добрые времена для семьи.
***
Шло мое седьмое лето, когда пришло время и мне учиться держать сабли и лук. Аменх уже ушел учиться к Асану военному ремеслу, а я все еще гонял лошадей. Как никогда остро ощущал свое одиночество днем - не было рядом ни шутника, ни болтуна, не смотрели на меня острые как лезвие глаза... Зато Старис, погонщик лошадей, его уходу был несказанно рад, в переделки я теперь не влипал, и иногда погонщик бурчал, мол давно было пора разделить нас друг от друга. Вечерами я сидел рядом с Маса-ба, слушал ее песни и помогал плести корзины, иногда чистил наших лошадей... в общем дни стали скучными и тусклыми...
Я все чаще обедал вместе с мужчинами и все реже играл с остальными детьми, я даже девчонок не бегал пугать. Меня охватила тоска. Поутру я провожал глазами лошадей Аменха, вечером заезжал к нему к шатру и смотрел как Аменх, едва перебирая ногами, тащиться домой с тренировок. Мой друг был не в состоянии провести со мной вечер, он извинялся и отправлялся спать едва переступал порог своего шатра. Я старался ободрить друга и говорил, что скоро все кончиться, но мы оба знали, что это не так. До четырнадцати - пятнадцати мы оба будем учиться воевать, учиться сражаться, чтобы суметь защитить себя и суметь напасть на слабых. Глядя на Аменха я все ждал, когда и меня отправят учиться, но отец по своей привычке меня не замечал, полностью погрузившись в вырезку по дереву с братьями, пока наконец одни вечером я не осмелел, чтобы задать ему вопрос.