Пристрастие к ушедшим эпохам я питал с младых лет. Когда живешь в век клонирования, фотонных двигателей и освоения Луны, ничто так не будоражит кровь, как фантазии о дуэльных пистолетах, светских львицах и колких эпиграммах.
Пока я ждал запуска машины времени, перетер пальцами миллионы строк голограмм по научным новостным порталам. В добавок забросал резюме службы и ведомства, хоть как-то включенные в проекты по историческим контактам. Мне всегда не давали покоя книги о путешествии во времени. Истории счастливчиков, которые попадают в смертельный переплет среди мечей, лошадей и пищалей, а потом, вспоминая азы школьной программы, налаживают жизнь в малокультурном сообществе или спасают достойных пращуров. Я был бы не против и более мирных, даже прогулочных вариантов. В собственном воображении, я отправлялся на променад по Невскому девятнадцатого века и ни разу не сбился в порядке следования и архитектуре зданий, ныне неузнаваемо изменившегося проспекта. Кому как не мне, историку, филологу и журналисту, можно доверить место во авангарде броска в прошлое?
Но все сложилось не так, как представлялось.
Не прошло и пары лет моих нетерпеливых ожиданий, как мужи науки выяснили, что отправиться назад во времени - дело чреватое последствиями, а вот вперед - за милую душу. Можно изъять из прошлого господина Вольтера, переместить в нынешний двадцать второй, чтобы развлечь его желчный ум, и аккуратно вернуть в ту же временную точку, пока не хватились пропажи. Раз возникла надобность, позволено менять умы людей, но не камни на древней мостовой. Никаких материальных подарков, ни бабочек будущего для опыления цветов прошедших времен. Странная штука, однако. Теперь это широко известный и, если можно так выразиться, банальный факт. Но в тот момент он расстроил меня почти до отчаяния. И не только меня. Виртуальное сообщество "Попаданцы" за два года надежд распухло от участников. Каждый из нас проходил уровни реконструкций по вживанию в прошлое и грезил реальными приключениями. Но наивные мечты развеялись прахом, как сказала моя сестренка.
В общем, когда меня определили в качестве сопровождающего к Александру Сергеевичу, я еще не справился с накатившим разочарованием и общим упадком духа. И признаться, без особого энтузиазма готовился к роли экскурсовода и носильщика черной трости ожившего классика. Непосредственный момент его прибытия я не имел возможности лицезреть. К пространственно-временному транспортеру допускали лишь узкий круг специалистов. Тех, кто замеряет давление и пульс, светит в зрачки и делает необходимые психиатрические пассы. И что главное - может убедить человека, который минуту назад сидел в кресле у камина, что его внезапное появление в голом виде посреди сверкающего металликом пространства не кошмарное сновидение, а достижение инженерной мысли будущего. В любом случае Александра Сергеевича они убедили и довольно быстро. Хотя по моему личному впечатлению его и убеждать не нужно. Не встречал человека столь полно и безоговорочно доверяющего своим органам чувств и суждениям. Выяснив в первый же день пребывания, что его здесь почитают за гения словесности и создателя русского литературного языка, господин поэт совершенно уверился в реальности происходящего. Тут следует отметить, что тогда же прибывший Гоголь за полный год визита так и остался в больших сомнениях по вопросу существования нашего времени. В минуты уныния прозаик не раз склонялся к мысли о вмешательстве в его жизнь бесовских сил и преследующем его душу дьявольском наваждении.
Встреча с Пушкиным с первых же секунд совершенно сбила мой прогрессорско-просветительский настрой. Признаться, мне не сообщили, что в холле исследовательского центра Александр Сергеевич появится не один, а в компании с господином Гоголем. Как я позже выяснил, их решили объединить вскоре после переброски. Общество Пушкина как-то приглушало излишнюю нервозность автора "Вия" и "Мертвых душ". А заупокойные шуточки последнего смягчали внезапные переходы настроения Александра Сергеевича от бурлящей витальности к меланхолической апатии. Эти двое без малейшего сомнения дополняли друг друга. Если не как лед и пламень, то, определенно, как стихи и проза.
Пушкин шагнул в холл из лифта и застыл буквально на секунду. Вид он имел самоуверенный, даже можно сказать нахальный. В глазах блестело что-то сродни острой веселой злости. На нем был темно-кофейного цвета сюртук с бархатным воротником, шею закрывал довольно густо повязанный шелковый платок, а на кудрявой голове восседала высокая шляпа с прямыми полями. Гоголя я с ходу не распознал. Может, потому что тот был одет совершенно по-современному: свободное комбиполо и штаны с косыми накладными карманами. В противоположность Пушкину Николай Васильевич отображал на лице нешуточную тревогу, и его глаза плясали окрест словно в ожидании потустороннего вторжения.
Господин великий поэт, заметив, как я взволнованно спешу в их сторону, вскинул трость и крикнул через весь холл:
- Я Пушкин! Справа Гоголь. Подгоните бричку для прогулки по престольной.
Влетев в призрачный столб столь повелительной тирады, мои мысли рассыпались, приветственные слова растворились на кончике языка. Я сбился с шага, не в силах сообразить вежливый и достойный ответ. Как выяснилось, подобная непосредственность в распоряжениях было делом своеобычным для прибывших в наш век господ литераторов. С этого момента все и понеслось, набирая скорость, сквозь сменяющиеся дни и ночи одного безумного календарного года.
Многие события этого визита широко известны. Подробные отчеты выходили в подвальных публикациях литературно-публицистического еженедельника "Вчерашний день" и в 3D-обзорах его приложения. Нет никакого смысла воссоздавать хронологию или пичкать читателей дневником моих воспоминаний. Достаточно сказать, что эти месяцы превратились для меня в нечто среднее между бешеной каруселью и ярчайшим калейдоскопом. Нескончаемые встречи с поклонниками, фески, фуражки и лаковые цилиндры поэта. Веселые попойки с невесть откуда появившимися друзьями, где вино лилось пополам с самогоном. Визит в Эфиопию для близкого знакомства с землей пращуров и лихая гонка по полям былых малороссийских губерний. Кутежи в самых злачных местах Китая. Красотки, красавицы, роковые дивы. Кошмарные месяцы плавания-реконструкции "Из варяг в греки".
К несчастью команды корабля Пушкин, уверив всех, что знает рецепты русской классической кухни, записался на должность кока. На протяжении нелёгкого путешествия на чертовом драккаре он кормил нас пресной кашей, чередуя ее с рыбой. Трудно забыть вкус этого сваренного в чешуе и политого соком лимона кулинарного шедевра. От тяжелой диеты команду спасла только запасливость Николая Васильевича. Мимо самодовольного кока тот сумел протащить на борт добрую тонну сала с моченными огурцами и несколько бутылей своего неизменного попутчика - самогона. Благодаря последнему удавалось неплохо держаться, особенно если не вспоминать про морскую болезнь на фоне столь нетрадиционного питания.
После водных злоключений пришло время безоглядного увлечения кинематографом. Совершенно забыв про рифмы - хотя, что таить, поэт не сложил и двух стихотворных строк за все время визита - Пушкин заперся с Гоголем для вдумчивой, как было объявлено, сценарной работы. Не прошло и пяти месяцев, как в прокате одна за другой появились две части истории: "Очарование господина Либека" и "Разочарование господина Либека". Целую неделю после премьеры я смаргивал с глаз кровавых мальчиков этого истинного шедевра в жанре хоррора. Александр Сергеевич между тем заявил, что пора возвращаться на родину. Не приведи господь, кто-нибудь раньше него сообразит, как делать движущиеся картинки, и пойдет с ними в народ. Толком не попрощавшись, но прихватив с собой ошалевшего от радости Гоголя, Пушкин умчался снимать "Руслана и Людмилу". Он имел весьма определенные намерения осветить сердца сограждан лучом проектора. Сразить силой синематографа дремучесть имперского самовластья.
Надо признаться, что их отъезд вверг меня в истинную меланхолию. Так бывает, когда вырываешь корни души из увлекательного романа и с тоской понимаешь, что лицо жизни куда грубее вымысла. Но время брать себя в руки и приниматься за подросшую на мебели пыль. В результате ты механически машешь тряпкой, а дух все еще пребывает в волнении.
Несмотря на постепенное возвращение жизни в былое размеренное русло, потребность осмыслить впечатления от общения с литераторами и поделиться ими никак не оставляла меня. Я вспомнил бесконечное количество баек, рассказанных Пушкином и Гоголем на борту драккара под ночным небом. Перечитал литературные анекдоты о "солнце русской поэзии". Определил для себя, что каждый из них, как флеш-рояль в покере повседневности. В крошечной истории можно раскопать ту, что с большой буквы. В нескольких строках уловить характер, чувство и душу.
Засев за клавиатуру, я набросал несколько забавных историй. Некоторым из них я сам был свидетель, о некоторых узнал от моих героев. Но особенно богатой на байки оказалась встреча с прибывшим к нам язвительным Дельвигом. Он не преминул поведать о похождениях вернувшихся из будущего классиков русской литературы и изрядно насмешил. Я же отнюдь не стремился к точности факта, предпочитая правду духа, тронутою легким изяществом вымысла, и силу художественного слова.
Малую часть моих скромных попыток хочу представить на суд общественности. Вот только должен признаться, что герои мои вышли не слишком похожими на то, что я сам когда-то о них читал. Что ж, таковы мои впечатления. Тешу себя суждением, что каждое время смотрит на прошлое через собственный монокль.
Всяк следует своей природе
Пушкин выбрал себе огромную квартиру в стиле хай-тек со прозрачной стеной. На черной поверхности стола установил моноблок, многофункциональное устройство печати, аудио- и видеоцентр. Достал из кейса бумагу, маркеры и стикеры. Некоторое время полюбовался на рабочее место, обошел его со всех сторон.
Вздохнув, Александр Сергеевич снял элегантный бежевый костюм, переоделся в толстый шелковый халат и отправился в дальнюю комнату. Там на стеллажах под потолок стояли толстенные книги, рядом огромное кресло на изогнутых ножках, дубовый полированный стол с чернильницей и пером и канделябры с горящими свечами. Пушкин вошел и огляделся.
- Что ж, пора бы и поработать.
Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!
Пушкину прислали полное собрание сочинений А.С. Пушкина. Всю ночь он не спал, перелистывая страницы. На следующее утро тер красные глаза, долго грыз перо, но лист бумаги оставался чистым. В отчаянии он вскочил и, зацепившись шелковым халатом, опрокинул стул:
- Ну, что же писать, если все написано! Лучше этого проклятого А.С. и не скажешь!
О, сколько нам открытий чудных
- Есть у них лифт - штука необыкновенная, дивная, - рассказывал Гоголь, вернувшись из будущего. - Правда, самого лифта я не разглядел - таинственности напустили, как сам черт им друг... Запихнули в какую-то блестящую комнатушку с кнопками и двери закрыли, а там ни лечь, ни сесть - торчишь, как попович в шкафу у чужой жены. Жуть подступает. А тут раз - и двери вмиг настежь, - а там уж все и переменилось: полы перестелены, стены перекрашены, и мебель новою втащить успел - вот так шут этот лифт! Такой бы у нас в Васильевке жил, и нескучно бы маменьке было.
Быть можно дельным человеком
Пушкин выбирал летающий автомобиль для деловых поездок. Над площадкой висели большие и маленькие авто, самых разных цветов и моделей, и высоченные, сияющие полировкой джипы, и сплюснутые, обтекаемой формы спорткары, и длиннющие лимузины, и компактные жуки. Пушкин только морщил нос. Вдруг он увидел сине-голубой двухместный кабриолет и бросился к нему в полном восхищении:
- Ого, я буду летать на встречи с поклонниками, не снимая цилиндра!
И от судеб защиты нет
Гоголь прочитал историю своей жизни и смерти. Он долго и упрямо молчал, потом не выдержал и сложил две хохлятские дули:
- Ни за что теперь не дамся попам!
И пусть умрем мы оба при стуке полных чаш!
- Надо сразу показать, кто есть кто, этому юнцу, который, видите ли, после моей смерти тоже станет великим русским писателем, - сказал Пушкин, ставя на стол бутылку французского коньяка.
Когда приехал молодой и смущенный таким приглашением Гоголь с бутылем самогона, кастрюлькой и попросил разогреть в микроволновке кашу с мясом, Александр Сергеевич только презрительно хмыкнул.
- Ты, Коленька, учись, как пить надо, - говорил покровительственно Пушкин, проглатывая коньяк и посасывая лимончик.
- Может, все-таки кашки, - несмело предлагал начинающий прозаик, то и дело подливая себе из быстро пустеющего бутыля и накладывая в тарелку одну порцию каши за другой.
- Вот еще, - возмущенно отказывался Пушкин, - кто ж так пьет!
Утром Александр Сергеевич лежал носом к стенке - ему противно было смотреть, как бодрый Коленька косил траву напротив дома. Да и голову повернуть не было никакой возможности.
Ужасный век, ужасные сердца! - Знаете, Александр Сергеевич, - решили просветить великого поэта школьники 22 века, - а ведь Лермонтова, который на вашу смерть стихи написал и стал вашим поэтическим приемником, тоже на дуэли убили.
- Кто?! Гоголь!???
Но вы, живые впечатленья
Пушкин неспешно облачился в водолазный костюм, сделал пять наклонов и два раза присел. Ступил в воду одной ногой, потом другой и, всполошившись, побежал обратно:
- Боже, я забыл шляпу!
В трех метрах от берега он нагнулся, взял с песка блестящий резиновый картуз, со скрипом натянул его на голову и с достоинством отправился к морю.
И опыт, сын ошибок трудных
Во время своего второго визита в будущее Гоголь жаловался на стесненные материальные обстоятельства и надеялся, что писательская деятельность по возвращении домой хоть как-то поправит его финансовое положение.
- Мне бы хоть на избу в Филях заработать, - мечтал Николай Васильевич. - Землицу чтобы купить, отвод сделать, мужикам заплатить, чтобы избу поставили, а Прохора попрошу, пусть табуреток настрогает, будет тогда на чем сидеть.
- Так что тебе изба эта в Филях? - недоумевал современный российский писатель. - Пушкин вон взялся в вашем времени кинематограф развивать, и уже вон сколько фильмов по твоим сценариям снял, там и на дом должно хватить.
- Ну что ты дом, сейчас дом у нас так просто не купишь. Вон граф Воронцов, богатейший человек, так и то не смог дом в Москве поставить, пришлось ему на взятках отползать. Нет мне бы хотя бы избу в Филях, да что бы печь изразцовая была. А фильмы эти, как Александр Сергеевич говорит, - это чистая благотворительность. И то спасибо ему, что мне на харчи денег дает, а недавно еще и лапти Прохору подарил.
- Да ты послушай, фильм по твоим святочным рассказам вся Россия смотрела? Смотрела. А почем билет?
- По гривеннику и что?
- Как что? Ты только по Васильевке посчитай. Сколько раз каждый в селе на фильм сходил.
- Да только наш сосед по два раза в неделю ходит, так он солидность блюдет, а детишки крестьянские по два раза на дню бегают.
- Так вот и посчитай, сколько гривенников одна Васильевка на твое кино тратит, и сколько таких Васильевок на Руси?
- Миллионы выходят, а что с того?
- Так кому люди деньги отдают?
- Ну, уряднику.
- А урядник не себе же в карман складывает, что-то и Пушкину везет.
- Точно! А я все думаю, куда он с торбой и охраной по вторникам ездит. Так это же миллиарды, а лапти подарил, так две недели хвалился. Вот ведь хрен африканский!
Ты просвещением свой разум осветил
- Вы знаете, - говаривал Пушкин, когда речь заходила о его поездке в 22 век, - буквально через три сотни лет наступит время высокого уровня радио- и фотонной активности и 3D - вещания.
Охота к перемене мест
В преддверии трехсот двадцатилетия со дня рождения поэта домой к Пушкину пришли представители ассоциации крупных российских предпринимателей и со свойственной им в таких вопросах прямотой спросили:
- Александр Сергеевич, а что бы вы хотели в подарок к своему юбилею?
- Вы знаете, здесь у вас в городе такая сутолока, а так хотелось бы пройтись вдоль улиц неспешно, и чтобы обзор был поэтический. Виделась мне, господа, дорога над всей престольной. И чтобы тянулась выше всех летающих машин и небоскребов.
- Это же просто невозможно! - воскликнул один известный российский миллиардер.
- Прогресс, знаете ли, - сила великая. Освобождение от физического труда и мануфактурная роботизация способствует развитию человечества, - сообщил Пушкин развалившемуся в кресле и полирующему ногти Дельвигу. - Нам уже в 19 веке нужно нацелить умы на техническое изобретательство.
Завершив светский визит, Александр Сергеевич прихватил трость и бодро отправился домой на Мойку конструировать картофелечистку.
Сердце в будущем живёт
Пушкин долго вздыхал, когда ему пришлось отказаться от летающего Ролс-Ройса без верха,приобретенного в 22 веке:
- Нет у нас ни магнитных батареек, ни фотонных излучателей... Но наземные транспортные средства надо распространятьсреди народа для способствования прогрессу.
И поэт прихватил с собой из будущего чертеж паровой машины.Завидев издалека движущийся дымок, народ в Петербурге говаривал:
- Не иначе как наш барин-писатель опять на печке дымит и поленницу за собой тащит.
Всё изменилося под нашим зодиаком
После возвращения из 22 века Пушкин отправился на несколько недель к матушке в Михайловское. В первый же день с раннего утра пошел дождь. Надежда Осиповна долго стояла у окна и вздыхала:
- А наша бабка Ульяна хорошую погоду обещала. Раньше бывало и не ошибалась вовсе, стареет, наверное.
Саша подошел, приобнял её и сказал участливо и утешающе:
- Ну что вы, матушка, известное дело - погрешность в приборах называется.
Для милых снов воображенья
- Сюжет - дело сложное. Вот и почитывал я как-то немецких романтиков, ну и прочих других французов, и попался мне один Гетьё. У него описаны козни дьявольские, и все супротив доктора одного. И сразу главное заметно, что, как автор ни скрывает, а все из-за этой коварной Гретхен. Она ему где-то ручкой помахала, а он сразу: "чего это я всю жизнь над опытами корпел?" и стал с рогатым связь накоротке держать. Сюжет интересный, но надо бы его в Москву перенести, ведь наши барышни как прочитают в книжке "Поместье Румянцева", так и вмиг раскупают. А вот сюжет такой для московской истории не идет, нет у местных Гретхен никакого коварства - бестолковые девицы. А вот маменьки у них, им палец в рот не клади. А особливо не просто маменьки, а тетки ихние, уж такие коварные старухи. Вот и напишу, как одна коварная старуха спутала с дьяволом молодого человека, который не хотел всю жизнь в безвестности прокорпеть на опытах каких-нибудь. А все через игру азартную произошло, - дьявольская вещь, сам знаю, все спустишь, а не оторвешься. Пусть эта ведьма подсунет ему бильярдный шар что ли выигрышный, ну или колоду. А для оживления сюжета пустим между ними бестолковую московскую барышню.
Я памятник себе воздвиг нерукотворный
- Скажите, Александр Сергеевич, как вы показываете русское общество в "Евгении Онегине", с его лучшей или худшей стороны - спросил как-то поэта один очень въедливый критик.
Они сидели в гостях у Карамзина за чаем, и Пушкин с азартом и по старой памяти уплетал одно пирожное за другим.
- Да не с лучшей и не с худшей, - фыркнул Пушкин, - романтизм все это. Как есть, так и написал, без всяких там сторон.
- Так, значит, вы все-таки реалист! - торжествующе заключил критик.
- Пушкинист, - решительно сказал Пушкин и вытер руки салфеткой.
Мы добрых граждан позабавим
В салоне весь вечер говорили о Карамзине и его "Истории государства Российского". В ней видели весьма серьезное произведение, делающее честь русской мысли. Пушкин, однако, вернулся домой надутый и недовольный.
- Значит, Карамзин - это все серьезно, - бухтел он себе под нос, - а поэзия - это все красивые безделицы про ангелов, да про природу. Ну и ладно. Я все про них распишу, и все так по-настоящему устрою, что они голову себе поломают. И главное, надо поскучнее и позануднее писать, точь-в-точь как у Карамзина. Никакой интриги. Если им позанятнее закрутить, так только и слышно: "вот бы мне так", и скорей едут в Италию на воды.
Пушкин сходу забросил шляпу на диван, бросился к столу, схватил перо, обмакнул его в чернильницу и быстро чиркнул на чистом листе бумаги "Евгений Онегин". После он медленно опустился на стул и, довольно улыбнувшись, произнес:
- Вот это будет пресность несоленая!
И мысли в голове волнуются в отваге
- Пришла мне в голову одна замечательная идея. Знаете ли, есть такая вещь, как сонеты. И мне всегда казалось, что подобную штуку могли только немцы придумать, но тут понял, что японская поэзия чем-то сонеты напоминает. Японцы, правда, все коротенько пишут, вот, например:
Уронил я чемодан,
Выпали все вещи.
Не поеду ни куда...
А в сонетах распишут, распишут и так поэтически, а концовку отдельную снизу, как японцы прилепят. Придумали они к тому же "венок сонетов". Пишут, и одно с другим связывают, и через концовку особенно отчетливо: сначала выясняется, что юноша пришел в место свидания, а возлюбленной и нет, а в следующем сонете описывают, что убитая она лежит, а уже дальше и узнаем, что юноша злодей во всем и виновен и снова к первому сонету строки нас ведут, так и читай по кругу сколько хочешь, а можно и по отдельности читать, - вот это весьма изобретательно. Вот я и подумал, не написать ли мне роман в стихах, длинный такой, но чтобы каждый стих отдельно читать можно было.
Что слава? Яркая заплата...
- Что же вы, Александр Сергеевич, про народную жизнь не пишете?
- А, - махнул рукой Пушкин в расстройстве, - написал я два рассказа, так наш Прохор весь день хохотал: "Ну и безделица, - говорит, - эта литература, барин. Кто же при росе на покос выходит, да в кузне меха во время ковки раздувает?", ну и прочие всякие придирки. Ну и, пожалуйста, думаю, пусть этот Гоголь теперь и пишет, он, видите ли, у нас натуралист.
Ах, обмануть меня нетрудно!
- А что, Саша, - предложил Жуковский, удобно устроившись в кресле и положив ногу на ногу, - почему бы нам с вами в соавторстве чего-нибудь не написать, для дам, например? Нагоним ужаса, гробы, свечи, заговоры всякие, дамы за сердце схватятся, ночь не поспят, а потом еще, еще давай...
- А гонорары высокие? - осторожно спросил Пушкин.
- Высокие, - улыбнувшись и чуть прикрыв глаза, подтвердил Жуковский.
Пушкин загорелся. Он пыхтел, пыхтел, писал, писал и отнес к Жуковскому как соавтору.
- Ну, что вы, Саша, вы же ничего особенного и не сделали, - частенько говаривал Жуковский спустя пару месяцев, когда речь заходила о его новой поэме "Светлана".
Мы рождены для вдохновенья
- Что это у вас, Василий Андреевич, - спросил Пушкин, листая не оконченную рукопись, - диваны какие-то. Про мебель пишите?
- Это помещение такое на востоке строят, Саша. Написал вещь поэтическую, про роковую любовь, да все недосуг доработать.
- А что, давайте в соавторстве, а я и закончу. Где пару слов добавлю, где поживее сделаю.
- Ладно, - как-то с трудом согласился Жуковский, посматривая на Пушкина с подозрением. Через месяц Жуковский читал в журнале новую поэму А.С. Пушкина "Бахчисарайский фонтан", грустно вздыхал и безнадежно пожимал плечами.
Веленью Божию, о муза, будь послушна
- Главное, - говаривал Пушкин, - вовремя сдать в печать. Напишешь что-нибудь и для начала отложишь на время, потом бери на правку. Где-то что-то добавил, где убрал, изменил, а потом в сторону - а сам отдыхай, к друзьям там, в картишки опять же. Неделя прошла, потом снова достаешь, что написал, перечитываешь, думаешь, какая несуразица написана! А сам правишь еще на раз. Как подредактировал, так друзьям почитал, дамам опять же - ну и в сторону. А третий раз как возьмешь, так аж читать страшно. Столько времени потратил, столько сил, а по-хорошему надо все от начала и до конца переделывать. И только так подумал - сразу в печать!
Не тот поэт, кто рифмы плесть умеет
Пушкин увидел у Вяземского неразрезанный номер "Современника", вышедшего две недели назад.
- Вот вы и не читаете даже, как я погляжу, - Пушкин с утра был не в духе.
- А что читать? - улыбнулся Вяземский. - Я помню чудное мгновенье. Как же там дальше?
- Передо мной явилась ты, - продолжил было Пушкин, но тут же запнулся, покраснел и стал зачем-то шарить в карманах, словно внезапно вспомнил о чем-то важном.
- Так как же там дальше? - невинно спросил Вяземский.
- А-а, что? Ничего, - смущенно пробормотал Пушкин, - ну давно не перечитывал и забыл. Мне бы денёк на повторение, и я все точно вспомню.
Вяземский хмыкнул и достал нож для разрезки бумаги.
А баснями питается она
- Знаете, Саша, - с иронией сказал Дельвиг, провожая к двери расфранченного и довольного собой Пушкина, - появилась в продаже книжка - повести некого Белкина, но издатели поговаривают, что за именем этого автора скрываетесь вы, Александр Сергеевич.
Пушкин чуть напрягся и открыл рот, лихорадочно соображая, что сказать. Потом протараторил:
- А вот в салонах говорят, что это вовсе не мое произведение.
- Очень странно, - улыбнулся Дельвиг. - Такие противоречивые слухи, весьма странно...
Пушкин опять смешался, но под проницательным взглядом Дельвига не выдержал, расхохотался и, наклонившись ближе к приятелю, довольно проговорил:
- Это я здорово придумал пустить такую каверзу в салоне, все-таки первый раз прозу печатаю, а вдруг что не так пойдет, - тут я и говорю: "И не писал я вовсе ничего подобного, а эти издатели за выгодную книгопродажу, что хочешь приврут".
- Но Вяземский книгу хвалил и вроде она уже идет нарасхват.
- Вот так! - вскинул голову Пушкин. - Надо зайти сегодня в пару салонов, поговорить о книгоиздательстве и торговле. Все-таки издателям надо верить - они автора наверняка знают, уж что говорят, так и есть.
Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь!
Пушкин что-то строчил на бумаге и довольно хихикал. Вошел Гоголь с несколько озабоченным видом. Пушкин бросился к нему, радостно потирая руки:
- Ну, Николай Васильевич, наконец-то вы. Тут такой сюжетик, такой сюжетик! Послушайте: пройдоха из мещан, но очень дельный, отправляется скупать по России ревизорские мертвые души, ну и параллельно... Представляете, что тут можно изобразить!
Гоголь задумался на секунду, переменился в лице и, забыв обо всем на свете, рванулся к выходу:
- Спасибо, спасибо, Александр Сергеевич! Вот это сила! Вот это сюжет! Через неделю уже что-нибудь принесу!..
Пушкин сделал шаг следом и замер с открытым ртом.
Мы добрых граждан позабавим
- Александр Сергеевич, а вы не думаете, что Гоголь может стать первым по величине русским писателем и обойдет вас в скором времени? - спросил как-то Пушкина один молодой литературный критик.
- А что этого бояться? - хмыкнул в ответ поэт. - Это надо предотвращать.
Вернувшись домой, он решительно взял со стола присланную ему Гоголем рукопись. Прочитал, хмуря брови, сделал множество исправлений и замечаний, написал в разных местах на полях: "Безграмотно и никаких достоинств!!". А вместо оценки вывел очень старательно идеальным каллиграфическим почерком: "Исключительно сверхнеудовлетворительно". Потом сложил рукопись в саквояж, чтобы завтра с утра продемонстрировать ее автору.
Удовлетворенный Пушкин уселся на диван, долго думал, морщился и грыз ноготь большего пальца, но, в конце концов не выдержав, расхохотался:
- Смешно все же невероятно!
Но секунду спустя лицо его помрачнело, и он с неохотой пробормотал:
- Придется напечатать это в следующем номере "Современника".
Служенье муз не терпит суеты
- Николай Васильевич, не написать ли вам чего-нибудь романтическое? Весьма полезно и развивает воображение, - предложил Пушкин за чаем начинающему писателю Гоголю.
- Вот, например, влюбился султан в одну пейзанку, и она его полюбила. Но отец её - отсталый был деревенщина - и против брака с иноверцем. Тогда и с горя такого султан собрал войско и войной на этих пейзан пошел. Отличный сюжетик, Николай Васильевич, - убедительно кивнул Пушкин и, видя сомнение в глазах Гоголя, добавил внушительно, - еще Карамзин его обдумывал.
- А как же.., - попытался возразить Гоголь.
- И мы опубликуем, - ободрил его Пушкин и, проводив до двери, довольно потер руки, - посмотрим, как он справится...
На следующий месяц Гоголь, заглянув к Александру Сергеевичу, получил обратно наброски своей рукописи и страшный разнос Пушкина:
- Да где ж вы такое видели, чтобы султаны войной на пейзан ходили?! Они ж с государствами воюют, поймите, с государствами! Кто ж такое публиковать станет? Правдоподобнее надо писать, Николай Васильевич, историчнее что ли!
Тьмы низких истин мне дороже
- Приношу я Пушкину стих, - в очередной раз жаловался на свое трудное ученичество Гоголь, - а там строчки:
Тучки темно-синие
Небо застелили...
А он говорит мне, что это метеорологически неправильно. Потому что солнце огромное, и даже все тучи его не застелют. "Так ведь это образно, - я ему отвечаю, - просто снизу так кажется". А он говорит, чтобы я не умничал и описал битву русских и эскимосов. Я сдуру и написал, а он опять ругается: "Где ты видел, чтобы эскимос улана багром протыкал. Да ни один улан на север не попрется даже, там же делать нечего, льдины одни".
Пока свободою горим
После долгого воспитательного разговора, Пушкин вперил грозныйвзгляд в поникшего Булгарина.
- Так ты за революсьон или за царя? - воскликнул он и в волнении взмахнул тростью.
- Я за революсьон, - выдавил тот, - и... за царя.
Ах, обмануть меня нетрудно! Я сам обманываться рад!
Раненько утром, юный Пушкин бесшумно проникал в кондитерское хозяйство Карамзина и шепотом просил у Тихона:
- Ты, Тихон, мне от каждого сорта конфет понемногу насыпь, и чтоб Николай Михайлович не заметил чего.
Тихон, улыбаясь, насыпал конфет Пушкину, а вечером выслушивал новые указания Карамзина:
- А назавтра надо новый сорт конфет сделать. Саша еще не пробовал, - насыпь ему побольше.
Для истины глуха и равнодушна
- Если кто заболевал, матушка моя никаких советов не слушала, а сразу лекаря вызывала. "А вас, - говорила, - Ганнибалов, и слушать не буду".
Когда вы, други, отличили почетной чашею меня
- Самогон - знатная вещь, - убеждал Николай Васильевич Александра Сергеевича. - Известное дело, с того света возвращает. У нас в Васильевке как-то Прохор, мужик местный, домой пришел, а его теща на лавке лежит, не шевелится и не дышит даже. "Ну, - думает, - покойница", и в рот ей стакан самогона вылил. Так что ты думаешь, Александр Сергеевич? Ожила, да так за ним побежала, еле ноги унес. Потом, у нее, правда, привычка дурная, появилась: как вечер, она хватается за кочергу и отправляется по кабакам мужиков гонять. Через пять лет все-таки померла, Прохор с самогоном вовремя подскочить не успел. Так горя было для всей деревни. Мужики ее так уважали, что после её смерти неделю из кабака не вылазили, - все бабку поминали.
Наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни
- Когда человек заболел, он должен обращаться к медицине, лекаря вызывать, а не увлекаться всякими врачевательными предрассудками. Вот я как-то перекупался, в уши, страсть, как стрелять стало. Вызывают мне лора, он как дунул мне через трубку в ноздрю - вода из уха так и вылетела, но всё одно - стреляет! Тогда лор мне какую-то жидкость из вазочки прямо в ухо наливает и заботливо так говорит: "Будьте добры, полежите на боку". Полежал я сколько нужно, лор надо мной снова склоняется: "Теперь можно перевернуться". "Так, - говорю, - вода-то выльется". Но вода и вовсе не вылилась, ну ни капли, и куда она девалась, спрашивается? Не иначе, как в голове и осталась, прямо в мозги протекла. Я потом их полдня на солнце просушивал, правда, живот до волдырей обгорел, и кожа вся облезла. В общем вот, что я вам скажу: как заболели - вызывайте дипломированного лекаря. И никаких лоров!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Александр Сергеевич в глубине души считал Нестора Васильевича неискренним писакой. Однажды, придя в один известный светский салон, он попал на увлеченное обсуждение "замечательных романтических произведений" Кукольника. Пушкин нетерпеливо расхаживал вдоль окна с видом крайне возмущенным, но спор о Кукольнике становился все горячее.
- Кстати, Александр Сергеевич, - слегка небрежно обратилась к нему графиня Аграфена Федоровна Закревская, - я все хотела у вас спросить. В журнале "Современник", в отделе "Новые книги" вы поместили "Таквандо Тассо", а вот рядом стоят инициалы Н. В., и все. Меня это удивило, ведь в других случаях вы пишите полностью ну уж хотя бы фамилию. И чем это можно объяснить? Неужели забывчивостью?
- Э-э, - Пушкин разом остановился и покраснел. - Просто места не хватило..., да он и так известный писатель, ничего объяснять не надо. Впрочем, у меня срочные дела, разрешите откланяться, - и Александр Сергеевич, ни на кого не глядя, проскользнул к выходу.
- Тоже мне, поэт Кукольник... в каждой бочке затычка, - бормотал Пушкин, сбегая с крыльца и натягивая на руки перчатки.
О, сколько нам открытий чудных
Будучи в гостях у своего приятеля, Пушкин познакомился с двумя китайцами, братьями-близнецами. Они приехали в Москву по делам коммерции и звали их Лю-Дзюй и Го-Дзюй. Вечером того же дня Пушкин прогуливался по Невскому и встретил знакомое китайское лицо:
- Здравствуйте, Го-Дзюй, - приподнял шляпу поэт.
- Здравствуйте, но я не Го-Дзюй, - поклонился и улыбнулся в ответ китаец.
Прохаживаясь дальше, Пушкин неожиданно столкнулся с точно таким же китайцем.
- Здравствуйте, Лю-Дзюй, - не растерялся Пушкин.
- Здравствуйте Александр Сергеевич, но я не Лю-Дзюй, - послышался ответ.
На следующий день на балу Пушкин объяснял дамам:
- А о китайцах и говорить нечего, они все на одно лицо! Я давеча за день встретил четырех китайцев, - все совершенно одинаковые!
Ей-богу, добрый человек
- Пушкина как ни одень, - любил говаривать Гоголь, - а все Пушкин. Вот так и у нас в Васильевке есть такой Трегубов Афанасий Павлович. Так его на Рождество одели в колядующую девку. А он поперек себя шире, щетина до глаз - сразу видно Афанасий. Так и Пушкин...
О люди! жалкий род, достойный слёз и смеха!
- Среди англичан попадаются исключительно необразованные люди, и это в отношении собственного языка!
- С чего вы взяли? - удивленно поднял брови барон Дельвиг.
- Да уж поверьте, я в этом разбираюсь, никак аглицкий шесть лет изучал. А недавно встретил у Вяземского англичанина, так тот бормочет что-то совершенно невразумительное. Я к нему по аглицки, так он только глазами хлопает и ничегошеньки не понимает. Это ж надо до такого состояния дойти, что родной язык не разбирать! И как только с ним Вяземский объяснялся?
Жить, умереть у милых ног - иного я желать не мог
- Ах, Александр Сергеевич, - воскликнул Гоголь, первый раз встретив Пушкина, - я так хотел с вами познакомиться, вы же великий русский писатель!
- Ну, что вы, - покраснел Пушкин и совершенно смутился, - я как-то больше для дам пишу....
Пастила нехороша без тебя, моя душа
По молодости Пушкин очень любил сладости. У Карамзина была своя пирожная, а на шкафу стояла вазочка с конфетами.
- Не ешьте много конфет, Саша, - говаривал Карамзин Пушкину, зашедшему в гости и уплетающему по обыкновению сладости. - А то прыщи появятся, и девочки вас любить не будут, - а сам в это время раздавал конфеты девушкам, - а вы, Саша, ешьте лучше пряники.
- Нет, чтоб девицам сказать, - бухтел потом недовольный Пушкин. - Девочки, не ешьте конфет, ешьте лучше пряники, а то вас Саша любить не будет...
Она мила, скажу меж нами
- Александр Сергеевич, - подошел к Пушкину на балу молодой человек, метящий в модные критики, - читал ваши "Повести Белкина"! Это восхитительно, в них все разнообразие жизни, то грусть, то веселость, то беда, то счастье. Но к концу постепенно нарастает такое светлое чувство, что прочитал и петь хочется, думаешь все преодолеешь.
- Мне уже говорили, - галантно поклонился Пушкин. - Да и барышни наши хвалят, говорят, что с утра как книжку откроют, так оторваться невозможно, слезы да переживания, а после обеда надо к балу готовиться - самое время, что-нибудь веселенькое почитать - вот они вторую половину книги и дочитывают.
Увы! Язык любви болтливой
- И не стыдно вам, Саша, - пожурил поэта Жуковский, когда тот заглянул к нему перед балом, - и ведь стянули вы у Державина из его неизданного "Ирода и Марианны" любовное признание для своей Тани Лариной.
Сашенька чуть глянул на Жуковского и тут же отвел глаза:
- Ээ... влюбленные дамы так витиевато изъясняются.
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге
Плетнев встретил Пушкина, спешащего к издателю Смирдину.
- Слышал я, Сашенька, что Смирдин покупает вашу рукопись в шесть глав и за каждую главу весьма приличную сумму дает. Так давайте, Сашенька, я вам по удачнее разобью, ну и с каждой главы по процентику, не более.