Бомарше : другие произведения.

Бомарше. Заметки и размышления

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Заметки и размышления" Бомарше это записи, не предназначенные для публикации: реплики, мысли, афоризмы, наброски, цитаты. Они позволяют нам ближе познакомиться с гениальным драматургом, автором "Севильского цирюльника" и "Женитьбы Фигаро", узнать его воззрения на жизнь и насладиться его остроумием. Перевод выполнен по изданию Beaumarchais NOTES et REFLEXIONS љ Librairie Hachette, 1961.

Beaumarchais

NOTES et REFLEXIONS

БОМАРШЕ

ЗАМЕТКИ И РАЗМЫШЛЕНИЯ

  
   Перевод с французского
   Наталия Кильпе (с)
   Елена Залогина (с)
  
   Предисловие и примечания
   Наталия Кильпе (с)
  
  
   Аннотация.
   "Заметки и размышления" Бомарше это записи, не предназначенные для публикации: реплики, мысли, афоризмы, наброски, цитаты. Они позволяют нам ближе познакомиться с гениальным драматургом, автором "Севильского цирюльника" и "Женитьбы Фигаро", узнать его воззрения на жизнь и насладиться его остроумием.
   Перевод выполнен по изданию Beaumarchais NOTES et REFLEXIONS No Librairie Hachette, 1961.
  
  
  

Предисловие к французскому изданию 1961 года

  
   Когда Луи-Леонар де Ломени взялся за обширное исследование, посвященное Бомарше (это было в середине прошлого века), он обратился к мэтру Деларю-отцу и Альфреду Деларю де Бомарше - зятю и внуку автора "Женитьбы Фигаро" - с просьбой позволить ему ознакомиться с документами, которые они унаследовали. Внук писателя проводил профессора в Коллеж де Франс на улице Па-де-ла-Мюль, и они поднялись в мансарду, куда в течение долгих лет никто до них не заглядывал. Дверь с трудом открылась, подняв облако пыли. Пришлось разбить оконное стекло, чтобы не задохнуться, и, наконец, надышавшись, они оглядели маленькую комнату, заваленную папками и ворохом бумаг. Эти бумаги находились здесь уже пятьдесят четыре года, можно сказать, с тех самых пор, как прекрасный дом, построенный Бомарше недалеко от Бастилии на бульваре, который носит теперь его имя, был разрушен. Луи де Ломени рассказывал, что нашел лежащие рядом с архивом перчатки, которые без сомнения принадлежали вдове или дочери Бомарше, постаравшимся навести порядок в этих бумагах, столь же разнообразных, сколь была жизнь писателя. Бумаги относились к судебным процессам, в которые он был втянут, к делам, которые он вел с большим или меньшим успехом, к проектам, которые ему представляли - все было тщательно классифицировано. Письма, наброски, литературные заметки содержались в гораздо меньшем порядке: хаос, откуда Луи де Ломени извлек рукописи трех драм и оперы Бомарше. Но тут недоставало знаменитых названий*, и Ломени уже было огорчился, когда в другом углу комнатки обнаружился сундук, который им помог вскрыть слесарь. Здесь они нашли запрятанные под бумагами две рукописи - копию "Севильского цирюльника" и копию "Женитьбы Фигаро", откорректированные рукой Бомарше, черновики Мемуаров против Гёзмана, и тут же рядом часовой механизм со спуском, сделанный из меди и снабженный следующей надписью: "Caron filius aetatis 21 annorum regulatorem invenit et fecit 1753". Это был механизм, изобретенный молодым Кароном**, объект его первого судебного процесса (который он выиграл) против королевского часовщика Лепота, укравшего его изобретение. Несколько женских портретов, хранившихся вместе с записочками; вот одна миниатюра: прелестное создание лет двадцати, сопроводившее свое изображение словами "Я возвращаю вам свой портрет..."
  
   Эти часы, эти две рукописи, эти портреты - жизнь Бомарше прячется между этими реликвиями, не выдавая ни всего того, что он постиг, ни всего того, что он любил, ни всего того, чем он обольщался.
  
   "Фонды" Бомарше, хранящиеся с тех пор в семье Бомарше, никогда ее не покидали за исключением автографов "Севильского цирюльника" и "Женитьбы Фигаро", находящихся в библиотеке Комеди Франсез. Откорректированные копии и все заметки Бомарше остаются в руках семьи. Они тщательно классифицированы и частью опубликованы биографами писателя, в основном Эженом Лентилаком в очерке "Бомарше и его произведения" (1887г.). Лентилак первым разобрал эти пожелтевшие листы, на которых - со всей пылкостью его натуры и вдохновленный моментом - Бомарше писал здесь - диалоги, там - блестящие защитительные речи для своего процесса, наконец, на листах меньшего формата - мысли, рассуждения, максимы, которые он бережно хранил, чтобы вставить в свои комедии. Итак, Лентилак составил, позаимствовав некоторые максимы из этих бумаг, четыре страницы своей книги "Бомарше - моралист". Действительно, он был (но какой французский писатель не был?) человеком знающим и остроумным, и многие его мысли вдохновлены духом преобразования и деятельно восстают против злоупотреблений, предубеждений, несправедливости - с той энергией мужества, которая находит наслаждение в битве, где черпает беспрестанно новые силы. Ни в одном произведении Бомарше нет признака уныния: даже когда он был обобран и изгнан революцией, даже когда обстоятельства были против него, его не удалось сломить.
  
   Он называл себя "переделывателем пословиц", не доверял случайностям, не выносил суждения, которое не было бы глубоко продумано, хотя и казалось легким и скорым, всегда был готов приступить к нескольким новым делам, и бросался в предприятия, которых сегодня хватило бы на десять жизней, если каждое начинать с нуля и доводить до конца. Это необычайное растрачивание себя сочеталось в Бомарше с расчетливой экономией средств. Он говорил: "Мне кажется, я разделил свои свойства на три части: утром я холодный философ, после обеда - мрачный, тяжелый метафизик, вечером - пылкий поэт". Моралист, каким он был вне своих пьес, которого не знают, но который будет жить, если верить Фигаро, это человек утра. И поскольку у меня перед глазами были листки, хранящиеся в семейном архиве, на которых Бомарше записывал свои мысли, полагаю, что эти заметки написаны или, по крайней мере, задуманы в прыжке из кровати. Речь не идет о филигранной работе в ночной тиши, как работал Сен-Симон над своими Мемуарами, но о развитии мысли, непосредственно рождающейся или порой всплывающей в памяти - так что сам писатель не знал наверняка, принадлежала ли она ему или восхитила у кого-то другого. Он это уточняет, защищаясь от всех упреков грядущих поколений: "Ты говоришь, что я вор! Э! Если другой подумал то, что я сказал, откажу ли я себе в удовольствии сказать то, что я подумал?" И более того: "Не знаю, вычитал ли я это или выдумал, но на кончике моего пера целая вереница идей. Не все ли равно, способности это или память?"
  
   Действительно, не все ли равно, если он берет (впрочем, довольно редко) только то, что ему подходит, и, взяв, придает этому свою манеру и свой характер, как Стендаль, который "стендализирует" все, что присваивает. Он из тех писателей, чьи произведения отличаются живостью и чьи способности к наблюдению развиваются, когда они находятся в движении. Его сравнивали с Шериданом, что довольно верно, если принять во внимание бурное течение их жизней между возвышенным и низким, политикой и театром, блестящей славой и забвением. Но Шеридану не пришлось столько бороться: легко войдя в политику, он нашел защиту и опору в сильной партии. Бомарше приходилось всегда одолевать предубеждения и клевету; он одержал победу и над своим скромным происхождением, и над коалициями, и над упорством несправедливости. И при этом оставался человеком всегда веселым, верящим в свою звезду и верным своей натуре. Его заметки и сентенции - это боевые стрелы, но на их остриях никогда нет яда мизантропии. И с какой веселостью, какой твердой рукой они пущены в цель - в то, что противостоит его правоте, его вкусу к жизни, его призванию к успеху!
   Заметки Бомарше были мне доверены для публикации и впервые отданы на суд публики. Я чувствую тяжесть ответственности за то, что делаю с таким рвением и - осмелюсь ли сказать? - симпатией к Бомарше, который еще раз заставил меня оценить его любовь к жизни, его чувство справедливости, его неутомимую волю. Он занимался сотней разных дел, вел переговоры с армиями и составлял договоры, он препятствовал интриганам вроде шевалье д'Эона, прославил Вольтера изданием его произведений, достойным их автора, и руководил обществом, отстаивающим интересы драматургов. Что только не было им изобретено и предложено! Прорыть Панамский канал? Это было сделано после того как он прочертил линию на карте. Построить пятиарочный мост через Сену между садами короля и садами Арсенала? Пришлось ждать сто лет, но он здесь - это мост Сюлли. Его деловые бумаги свидетельствуют о колоссальной активности и необычайном воображении; всегда существующий среди опасностей и рискованных предприятий, человек хорошо воспитанный, хотя и ушлый, гордый без тщеславия, храбрый без заносчивости. Поистине его легко полюбить.
  
   И вот он в роли моралиста. Мысли, записанные на семидесяти двух листках разного размера беглым, тонким разборчивым почерком, без помарок. Осколки великих произведений! Я волновался, держа в руках эти бумаги Бомарше. Я словно видел его - пишущего, пишущего с удовольствием, думающего о том или о той, кто вдохновил его на рассуждение, вызвал его признание или дерзание, столь же быстрое, как и его желание. Он был здесь: свободный ум, ясное лицо. Он доставлял себе удовольствие изучать мотивы поведения мужчин и привлекать сердца женщин. Он писал, никогда не ставя дату и не заботясь о том, чтобы его сентенции были связаны одна с другой общей мыслью. К политике примешивается любовь, нравоучения соседствуют с короткими репликами для театра. Когда одна стопка листков заканчивается, он начинает другую, но ничто не позволяет определить, чем эти записи подсказаны, или датировать их - различаются лишь чернила и почерк. В этих записках - только то, что хотел сказать нам Бомарше.
   Их живость, их порыв, их стиль подтверждают их оригинальность: Фигаро действительно здесь - со своим жизненным опытом, своим знанием человека и своей искренней веселостью.
  
   Жерар Боэр
  
  
  
  
   *Имеются в виду "Севильский цирюльник" и "Женитьба Фигаро". (прим. пер.)
   **Пьер-Огюстен Карон, сын часовщика, взял имя де Бомарше в 1757 году. (прим. пер.)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Несколько слов от переводчика

   Записи, вошедшие в сборник "Заметки и размышления", не были предназначены для публикации. Отнюдь не потому, что все они носят личный характер. Их можно разделить на несколько категорий. Первая: наброски Бомарше к своим произведениям - драматическим и публицистическим. Не черновики, нет, а реплики, удачные мысли, яркие фразы. Вторая: собственно заметки. Характер их весьма разнообразен. Некоторые, возможно, сделаны после дружеского обеда - Бомарше записывает анекдот или интересный факт, то, что сейчас блогеры помещают под тегом "Услышанное, подслушанное". Третья: размышления на тему прочитанного или услышанного. И четвертая: цитаты. Вот о них и хотелось бы сказать пару слов.
  
   Уже закончив переводить "Заметки", я взялась за чтение "Новой Элоизы" Жан-Жака Руссо. Впервые, но очень вовремя. Потому что довольно скоро почуяла приближение знакомого текста. Цитата! Еще одна, еще... Неужели, переводя Бомарше, я на самом деле переводила Руссо? Наверное, так чувствовал себя Колумб, приплывший вместо Индии в Америку.
  
   И понеслось. Цитаты обнаружились не только из "Элоизы", но также из других произведений Руссо. Кроме того, из сочинений Вольтера, Дидро, Монтескье, даже из пьесы Джона Гея "Опера нищего". Пришлось основательно порыться в библиотеке, чтобы их выявить. Досадно, что составитель сборника Жерар Боэр, член Гонкуровской академии, не дал ссылки на классические произведения французской литературы, несомненно, включенные в школьную и университетскую программу. Отмечены лишь пара цитат из Монтескье и некоторые (далеко не все) из Рабле. Сколько же здесь цитат на самом деле? Неизвестно. Работа не закончена, только приостановлена. Ведь надо знать, где искать. Или дождаться очередного счастливого случая. Надеюсь, кто-нибудь более осведомленный сумеет дополнить это издание.
  
   Выписки, сделанные Бомарше, имеют характерную особенность. Текст не скопирован слово в слово, скорее, пересказан для себя. Так мысль Руссо или Монтескье становилась мыслью самого Бомарше. Литературные приемы Рабле, лихой ритм его прозы подстегивали диалоги в парадах, "Севильском цирюльнике" и "Женитьбе Фигаро".
   В юности Бомарше, точнее, Карон-сын не получил "блестящего образования". В 1738 году он поступает в Альфорский коллеж, где до 13 лет под руководством отцов-иезуитов изучает историю, французский и латынь, а затем становится подмастерьем своего отца, часовщика Карона. После закрытия лавки, вечером семья развлекалась чтением стихов и новейших английских романов, музицированием и домашними спектаклями. Но лет через десять, вращаясь уже в других социальных кругах, приняв другое имя, Бомарше понял, что домашнего образования и науки, преподанной монахами, ему недостаточно. И принялся наверстывать упущенное. Бомарше признавался: "все, что делается или затевается, обязательно проходит через меня", а значит, не упускал ни одной литературной новинки, заслуживающей внимания.
  
   Круг его интересов очень широк: история, религия, политика, коммерция, финансы, естественные науки, путешествия, театр, беллетристика... Бомарше любил романы Ричардсона, но еще больше "Гаргантюа и Пантагрюэля" Рабле, а "Хромого беса" Лесажа знал наизусть. Удивительно, как при том количестве дел, которыми он занимался, - коммерческих, политических, общественных, семейных и любовных - у Бомарше хватало времени читать и писать. Сочинение комедий было любимым его развлечением, отдыхом от работы.
  
   Жак Шерер, автор книги "Драматургия Бомарше", утверждал, что "Севильский цирюльник" буквально напичкан цитатами. И, конечно, не только "Цирюльник". Русскому читателю трудно узнать эти аллюзии, цитаты и намеки, тем более что в основном они пропадают при переводе. Вот, например, Сюзанна обращается к Керубино: "А ну-ка, певчая птичка, спойте графине романс!" ("Женитьба Фигаро", акт II, сцена IV)*. На самом деле, птичка вовсе не "певчая", а "голубая" - oiseau bleu. Это отсылка к французской сказке "Голубая птица" (их несколько на тот же сюжет и с тем же названием), в которой злая фея обратила влюбленного принца в голубую птицу, и он пел о своей безнадежной любви, сидя в ветвях дерева напротив окна башни, куда заточили его принцессу. То есть, Сюзанна подшучивает над Керубино, намекая на его безнадежную любовь к графине. Ассоциацию с голубой птичкой поддерживает и наряд Керубино: "через плечо перекинут легкий голубой плащ, на голове шляпа с множеством перьев". Такое описание Бомарше дает в "Характерах и костюмах действующих лиц".
  
   Но зритель - современник Бомарше радовался узнаванию. Вполне возможно, что реплика Керубино "Лента, которой... которой были перевязаны волосы... или которая касалась кожи человека..." ("Женитьба Фигаро", акт II, сцена IX) вызывала в памяти сцену из "Новой Элоизы" Руссо. Там кавалер де Сен-Пре в комнате своей возлюбленной разглядывает предметы ее туалета: "Вот воздушный чепчик, - как украшают его твои густые белокурые волосы, которые он пытается прикрывать. А вот счастливица-косынка, один-единственный раз я не буду роптать на нее... А вот расшнурованный корсет, он прикасается, он обнимает... дивный стан..."**
  
   Заимствование в ту пору не считалось зазорным. Постмодернизм родился не сегодня и не вчера. И если первая пьеса Бомарше "Евгения" была написана на сюжет одной из новелл "Хромого беса" Лесажа, то последняя, "Преступная мать", вся вышла из одного абзаца "О духе законов" Монтескье.
  
   "Заметки и размышления" - живой документ эпохи Просвещения. Будем же читать, сочинять и думать вместе с Бомарше.
  
  
  
   Наталия Кильпе
  
  
  
   * Фрагменты "Женитьбы Фигаро" даны в переводе Н.М. Любимова.
   ** Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 132.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ЗАМЕТКИ И РАЗМЫШЛЕНИЯ

  
   Суеверие - самый страшный бич рода людского. Оно оглушает простаков, оно преследует мудрых, оно порабощает народы, оно повсюду творит сотни бед.
   Ср. "Ах, сестрица, предрассудки - сущие исчадия ада, они портят лучшие сердца, то и дело заглушая голос природы." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 161) - (прим. пер.)
  
   Чтобы унизить добродетель, говорят, что она - не преступление.
  
   Мы согласны, что вы все знаете - так мучайтесь же оттого, что мы чего-то не знаем.
  
   Не может быть двух объектов одной страсти.
  
   Что касается внешности, этот человек - украшение своего пола, что касается ума, здесь он - исключение.
  
   Какое преимущество перед судом имеют публичное уважение и пятьдесят лет честной жизни (sic), если они не спасают человека от оскорблений?
  
   Какая низость - гнать меня отовсюду и вдобавок обвинять в том, что меня нигде не принимают.
  
   Философия может спокойно жить своей жизнью: люди ее не слышат или ей не отвечают, и она платит им тем же презрением, какое они питают к ней.
  
   Что следует думать об этих непреклонных судьях, которые следуют лишь своим собственным суждениям и легко пренебрегают последствиями; которые выдают свой вердикт за плод долгого размышления?
  
   Мир царил между противоборствующими партиями оттого, что ни одна не заботилась о своем деле.
  
   Критиковать или порицать какие-либо законы не значит ниспровергать законы вообще: столь же нелепо обвинять в убийстве больных того, кто указывает на ошибки врача.
  
   Если подсудимый защищается, это расценивают как новое преступление. Скоро дойдут до того, что будут наказывать за то, что он доказал свою невиновность.
  
   Если любовь к родине ослепила меня, накажет ли она меня за это?
  
   Принимая дельное решение, парламент приобретает силу; принимая неудачное, он теряет только время.
  
   Когда слабый вступает в спор с сильным, и последнего это никак не задевает, чувство подсказывает, что всегда неправ тот, кто сильнее.
  
   Я предпочел вечное изгнание, я отказался от всего, даже от надежды, вместо того, чтобы нарушать общественное спокойствие. И я имею право быть суровым, когда высказываюсь в пользу моей родины.
  
   Они пользуются правами, которые у них есть, чтобы безо всякого риска притеснять тех, у кого этих прав нет.
  
   Я не в силах сочетать мое счастье с вашим, судите же сами, как я люблю вас: я отказался от своего.
   Ср. "...не умея сочетать свое счастье с вашим, я отрекаюсь от своего, - судите же сами, как я люблю вас!" (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 47) - (прим. пер.)
  
   Я способен на все, кроме как отказаться от тебя.
   Ср. "Я способен на все, кроме одного: я не в силах отказаться от тебя." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 81) - (прим. пер.)
  
   Ты мог бы много потерять, дожидаясь, пока другой, более мудрый, тебя оправдает.
  
   Надо, если это возможно, загладить силой добродетели вину, которую нельзя искупить слезами.
   Ср. "...и если удастся, загладим с помощью добродетели проступок, которого слезами не исправишь " (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 89) - (прим. пер.)
  
   Я повсюду находила новые поводы для тревоги и, как никогда раньше, чувствовала, что нечистая совесть вооружает против нас свидетелей, которые еще ни о чем не догадываются.
   Ср. "...во всем я находила новые поводы для тревоги и никогда еще так ясно не понимала, что нечистая совесть сама дает оружие в руки свидетелей, которые ни о чем и не подозревали." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 93) - (прим. пер.)
  
   Разнообразие вкусов возбуждает силу чувства.
  
   Ложные удовольствия делают утрату истинных более горькой.
  
   Чрезмерная осторожность приводит к большим несчастьям.
  
   Какая странная власть - власть любви, придающая лишениям сладость удовольствий, а всему, что ты делаешь для другого, такое очарование, будто ты делаешь это для себя самого.
  
   Возможно ли, чтобы все приказания выполнялись так же хорошо, как если бы их выполняла любовь?
   Ср. "Два друга", акт II, сцена XIV.
   Мелак-сын. - ...Вы знаете, Полина, что эти приказы выполняются так, будто их выполняет сама любовь.
  
   Посулы сильных мира сего - туманные обещания; могущество и возможность легко увильнуть часто позволяют им творить великие чудеса.
   Ср. Жан де Лабрюйер. Характеры, или нравы нынешнего века: "Вельможам так легко отделываться одними обещаниями, их сан так бесспорно избавляет их от необходимости держать слово, что они, как видно, очень скромны, если сулят только то, что сулят, а не в три раза больше.", (Цит. по: Размышления и афоризмы французских моралистов XVI-XVIII веков. СПб, 1995. - С. 290) -  (прим. пер.)
  
   О! как приятны иллюзии любви! Их лесть правдива: разум умолкает, лишь сердце говорит. Влюбленный, расхваливая наши совершенства, которыми мы не обладаем, видит то, что воображает. Говоря неправду, он не лжет. Он угождает, не унижаясь, и заслуживает больше уважения, чем доверия.
   Ср. "О, как любезны нам слова, подсказанные обманом любви! Они льстят, но в такой лести есть и правда; рассудок молчит, зато говорит сердце. Возлюбленный, расхваливающий совершенства, которыми мы не обладаем, и вправду видит их в нас. Суждения его ложны, но не лживы; он льстит, не унижаясь, и, по крайней мере, к нему можно питать уважение, хоть ему и не веришь." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 116) - (прим. пер.)
  
   Ты слишком горяч, чтобы быть осторожным. Тебе легче победить свои страсти, чем скрывать их. Малейшее препятствие приводит тебя в ярость. Малейший проблеск надежды - и ты не сомневаешься больше ни в чем. Оставь мне, стало быть, заботы любви, а себе возьми лишь ее радости.
   Ср. "У тебя слишком увлекающаяся натура, и ты не можешь быть осмотрительным; пожалуй, тебе легче одолеть свои страсти, чем утаить их. От пустячного повода к тревоге ты приходишь в неистовство, от пустячного проблеска надежды ты забываешь о всех сомнениях! В твоей душе нетрудно прочесть все наши тайны, а твоя горячность может уничтожить все плоды моих стараний. Предоставь же мне заботы любви, себе оставь ее утехи." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 123) - (прим. пер.)
  
   Вы очаровательны, чувствительны, у вас есть вкус, ваш голос гибок и нежен. Не надо кричать. В комедии больше не кричат - только когда говорят, тогда хорошо играют. Спросите кого угодно: вам скажут, что актрису всегда услышат, если у нее есть талант быть услышанной.
   Ср. "Два друга", акт I, сцена XI.
   Мелак-сын. - В Комедии не кричат: кто играет хорошо, тот говорит. Прелестная фигура! голос гибкий и трогательный! в особенности душа... зачем вы ей изменяете? Юную актрису всегда услышат, если у нее есть талант быть услышанной.
  
   Мерило возраста - длина бороды мужчины и языка женщины.
  
   Мы учимся скромности, страдая от заносчивости других.
  
   Дела, в которые мужчину втягивает женщина, всегда опасны.
  
   Мысль об удовольствии всегда вызывает образ того, кто нас с этим удовольствием познакомил.
  
   Если бы можно было разбить докучливое зеркало совести или памяти, которое верно показывает наши прошлые грехи, мы обрели бы счастье, но утратили невинность.
  
   Посмей поклясться мне, что я невинен, - ты, знающий все мои прегрешения, - и я, быть может, тебе поверю.
  
   Стоит ли допрашивать человека, которого уличили? Разве ложь обойдется ему дороже, чем преступление?
  
   Ошибки юности более достойны сострадания, нежели негодования.
  
   Благодеяние всегда несет свою награду в самом себе.
  
   Как бы ни была несправедлива ревность, она свидетельствует, по меньшей мере, о боязни утратить предмет любви. Она заслуживает снисхождения.
   Ср. Франсуа де Ларошфуко. Максимы и моральные размышления: "Ревность до такой степени разумна и справедлива, что она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым...", (Цит. По: Размышления и афоризмы французских моралистов XVI-XVIII веков. СПб, 1995. - С. 128) - (прим. пер.)
  
   Совесть, говорит человек злой, это химера, выдуманная слабыми для того, чтобы сдерживать сильных. Моя совесть сдерживает мою ловкость, мою хитрость, мою руку или мою шпагу.
  
   Счастлив тот, кто равно принимает милость, которую он заслуживает, и немилость, которой он не заслуживает.
  
   Несчастный, который хочет жить, плачет и говорит. У того, кто хочет умереть, сухие глаза, и он молчит.
   Ср. "Одни умирали, ничего не говоря, другие говорили, но не умирали. Одни умирали говоря, другие, умирая, говорили." ( Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / Пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 95) - (прим. пер.)
  
   Первое преступление часто делает второе неизбежным: преступник, слишком далеко зашедший, чтобы отступить, в смятении готов рискнуть головой.
   Эта мысль заставляет содрогнуться.
  
   Я томлюсь, как поэт, которого прервали, и который ждет, когда к нему вернется вдохновение. Это как затишье перед бурей. Мало-помалу его взгляд проясняется и начинает блистать; грудь вздымается; вздохи исторгаются, и потоки мыслей быстро льются на бумагу, которая их с трудом вмещает.
  
   Храбрость, которую мы выказываем сверх наших сил, нас их лишает, а страх, который нам мешает на них положиться, делает их бесполезными.
   Ср. "Из-за дерзкой отваги, толкающей нас на непосильное, порывы наши бывают тщетными, а из-за страха, который отнимает у нас веру в свои силы, они становятся бесполезными." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. Н. Немчиновой. М., 1968. - С. 459) - (прим. пер.)
  
   "Полюбите меня, молю вас", - просил отвергнутый вздыхатель... "Я согласна, - отвечала дама, - но прежде понравьтесь мне".
   Ср. " Севильский цирюльник ", акт II, сцена XV:
   Бартоло. ...Если б ты могла меня полюбить, ах, как бы ты была счастлива!
   Розина (потупившись). Если бы вы могли мне понравиться, ах, как бы я вас любила!
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 313)
  
   В минуту, когда слышишь признание женщины, которую действительно любишь, волнуешься, воспламеняешься. Кажется, жгучий огонь расплавляет в груди сердце и мгновенно пожирает его. Невозможно ни сдержать такую радость, ни перенести ее, ни противиться этому неистовому чувству. Это восхитительное и острое переживание и мука, способная лишить жизни.
  
   Злые люди с одинаковым безразличием творят зло и добро сообразно своим устремлениям. Никакой принцип добродетели не препятствие, когда они творят зло, а добро они делают лишь затем, чтобы ввести людей в заблуждение. Они усугубляют отвратительным лицемерием развращенность своих сердец.
  
   Отличие вызывает меньше зависти, если отличен тот, у кого длинная череда предков.
  
   Нетерпение, которое кажется силой и крепостью духа, - только слабость и неспособность перенести горе, но привычка скрывать их дает силы терпеть. Общение расслабляет душу, и мы не даем себе больше труда искать утешения в себе самих - утешения всегда более сладостного, чем то, которое предлагает нам сострадательный друг.
   Ср. "Два друга", акт IV, сцена VII.
   Мелак-отец. - Утешать меня! Друг мой, опыт всей жизни показывает мне, что мужество, которое нужно, чтобы скрывать свои горести, дает силы переносить их; рядом с вами я чувствую себя более слабым, чем когда я один.
  
   Ср. "Было бы очень странно, если бы после упорного сопротивления своей склонности вы поддались ей как раз в то время, когда вам оказывает поддержку ваш друг; хотя, по правде сказать, мы зачастую бываем более слабы, когда опираемся на кого-нибудь, чем когда рассчитываем только на свои силы." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. Н. Немчиновой. М., 1968. - С. 617) - (прим. пер.)
  
   Ср. "В горе есть некая черта, за которой даже дружба лишь усиливает наши страдания и не может их исцелить." (Шодерло де Лакло. Опасные связи / пер. Н. Рыковой. М., 1992. - С. 301) - (прим. пер.)
  
   Стране, где никто не обходит закон и не злоупотребляет судебной системой, нет нужды ни в судьях, ни в законах. Там не было бы необходимости в этих вещах.
   Ср. "...и легко было бы показать, что всякую Власть, которая, не извращаясь и не изменяясь, следовала бы в точности своей первоначальной цели, не было бы необходимости и восстанавливать; и что та страна, в которой никто не обходил бы законов и не злоупотреблял бы властью магистрата, не нуждалась бы ни в магистратах, ни в законах." (Руссо, Жан-Жак. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 764) - (прим. пер.)
  
   Страсть заставить говорить о себе, яростное желание выделиться обостряют все самое лучшее и самое дурное, что есть в людях: добродетели, пороки, мудрость, заблуждения, завоеватели, философы...
   Ср. "Я показал бы, что именно этому страстному стремлению заставить говорить о себе, этой страсти отличаться, которая почти всегда заставляет нас быть вне себя, мы обязаны тем лучшим и тем худшим, что есть в людях: нашими добродетелями и пороками, нашими науками и заблуждениями, нашими завоевателями и нашими философами, т.е. многим дурным и лишь немногим хорошим. " (Руссо, Жан-Жак. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 766) - (прим. пер.)
  
   Могущественные и богатые не ценят своего мнимого счастья, если ближние не терпят лишений; и многие из них, сохранив свое положение, перестали бы быть счастливыми, если бы народ перестал быть несчастным.
   Ср. "Я доказал бы, наконец, что если горсть могущественных и богатых находится на вершине величия и счастья, тогда как толпа пресмыкается в безвестности и нищете, то это происходит от того, что первые ценят блага, которыми они пользуются, лишь постольку, поскольку другие этих благ лишены и, оставаясь в том же положении, они перестали бы быть счастливыми, если бы народ перестал быть несчастным. " (Руссо, Жан-Жак. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 766) - (прим. пер.)
  
   Нет законной прибыли, которая больше той, что можно получить незаконно в том же деле. Нанести ущерб ближнему выгоднее, чем оказать ему услугу. И чтобы проделать это безнаказанно, богатые прилагают все свои силы, а бедные - всю свою хитрость.
   Ср. "Если ответят мне: общество так устроено, что каждому человеку выгодно служить другим, - я отвечу, что это было бы очень хорошо, если бы ему не было еще более выгодно вредить им. Нет такой законной выгоды, чтобы ее не превысила выгода, которую можно получить незаконно; и вред, причиняемый ближнему, всегда приносит больше дохода, чем услуги. Вопрос, следовательно, только в том, чтобы найти способы обеспечить себе безнаказанность; и именно для достижения этого могущественные используют все свои силы, а слабые - всю свою хитрость." (Руссо, Жан-Жак. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 774) - (прим. пер.)
  
   Роскошь - это худшая из болезней. Чем больше города заполняются лакеями и ремесленниками, тем больше деревень остается брошенными. Она подобна знойным ветрам юга, которые покрывают зелень алчной саранчой, отнимают пищу у полезных животных и несут голод и Смерть повсюду, куда достигают.
   Ср. "Роскошь - это лекарство, которое горше той болезни, которую оно якобы исцеляет, или, скорее, она сама по себе - худшее из всех зол, которые могут существовать в Государстве, будь оно большим или малым; чтобы кормить толпы слуг и нищих, ею же порождаемых, она притесняет и разоряет земледельца и гражданина, подобно тем палящим южным ветрам, что, покрывая траву и деревья прожорливыми насекомыми, лишают пищи полезных животных и несут с собой голод и смерть повсюду, где слышится их дыхание." (Руссо, Жан-Жак. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 777) - (прим. пер.)
  
   По мере того, как искусства процветают, землепашец, презираемый, обремененный податями, обреченный делить свою жизнь между трудом и голодом, покидает свои поля, чтобы искать в городе хлеб, который должен был бы туда нести.
   Ср. "В то время как развиваются и достигают процветания промышленность и ремесла, землепашец, презираемый, обремененный налогами, необходимыми для поддержания роскоши, и принужденный коротать свои дни между трудом и голодом, покидает свои поля и отправляется в город искать хлеб, который он должен был бы туда доставлять. Чем больше ослепляют столицы бессмысленные взоры народа, тем больше следовало бы скорбеть душою при виде покинутых деревень, невозделанных полей и больших дорог, наводненных несчастными гражданами, превратившимися в нищих или воров и обреченных кончать жалкую свою жизнь на колесе или куче навоза. Так Государство, обогащаясь, в то же время ослабляет себя и лишается населения, и самые могущественные монархии, положив немало трудов, чтобы стать богатыми и безлюдными, становятся в конце концов добычею бедных народов, которые поддаются пагубному искушению их завоевать и, в свою очередь, обогащаются и ослабляют себя до тех пор, пока и их не завоюют и не уничтожат другие народы." (Руссо, Жан-Жак. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 778) - (прим. пер.)
  
   Ср. "Так-то вот предрассудки и молва усиливают действие политических установлений, и вследствие этого в каждой стране население скучивается в каких-нибудь пунктах территории, а вся остальная ее часть бывает заброшена и пустеет; так-то вот ради того, чтобы блистали столицы, хиреют нации и уменьшаются в численности; и из-за этого мишурного блеска, пленительного для глупцов, Европа быстрыми шагами идет к разорению." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. Н. Немчиновой. М., 1968. - С. 728) - (прим. пер.)
  
   Ср. "Жак. ...словом, эта лошадь олицетворяет собой Жака, которого вы видите перед собой, и других таких же подлых негодяев, бросивших деревню, чтобы носить ливрею в городе, и предпочитающих выпрашивать кусок хлеба на улицах или умирать с голоду, вместо того чтобы вернуться к земледелию - самому полезному и почетному из ремесел." (Дидро, Дени. Жак-фаталист и его хозяин / пер. Г. Ярко. М., 1984. - С. 507) - (прим. пер.)
  
   Ценность счастья определяет, скорее, сердце, чем разум.
   Ср. "Если нам ответят, что дикари эти недостаточно образованы, чтобы здраво судить о своем состоянии и о нашем, я возражу, что суждения о счастье - дело не столько разума, сколько чувства. " (Руссо, Жан-Жак. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 784) - (прим. пер.)
  
   Рефлексия приносит нам горести, не делая нас ни мудрее, ни лучше. Она заставляет сожалеть о былых радостях, мешая наслаждаться сегодняшними, показывает нам счастливое будущее, которое терзает нас желаниями, или несчастное, которое заставляет нас переживать раньше времени.
   Ср. "Тщетны попытки, - говорит г-н де Вольмар, - придать делам человеческим несвойственную им от природы прочность: разум велит нам многое оставлять на волю случая; а уж если жизнь и достояние человека, невзирая на все его ухищрения, зависят от случая, то сущее безумие - непрестанно мучить себя в настоящем, стремясь предотвратить возможные бедствия и неизбежные опасности в будущем." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. Н. Немчиновой. М., 1968. - С. 491) - (прим. пер.)
  
   Сокращение населения и всяческие беспорядки из-за многочисленности женщин в Азии должны были увеличиваться из века в век. И каким образом властители могли бы исправить ситуацию? В этом отношении они более виновны, чем весь народ в целом.
  
   В тех странах, где есть освобожденные от налогов и привилегированные, зло порождается самим злом. С налогоплательщиков берут то, что не взяли с привилегированных, и злоупотребление выходит из злоупотребления.
  
   Систематическое мышление - полная противоположность мышлению полемическому. Одно - плод воображения, другое - результат оценки.
  
   Для постижения наук требуется талант, для постижения нравственности достаточно разума.
  
   Народы современной Европы имеют над древними то преимущество, что они уничтожили рабство и установили правильные границы отеческой власти, что есть верх разумного законодательства.
   Ср. "Перемены, произведенные Константином, несомненно, имели в основании или идею распространения христианства или заключающуюся в нем идею совершенствования. [...]отсюда возникли законы, ослабившие родительскую власть тем, что лишили отцов права собственности на имущество их детей." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 523) - (прим. пер.)
  
   Свободные народы судят и критикуют своих властителей; порабощенные народы ими восхищаются, молчат и опускаются до приписывания своим тиранам тысячи достоинств, что позволяет этим несчастным рабам обрести тщеславие, в котором лишь они и повинны.
  
   В царствование Сесостриса (Сенусерта) египтяне замыкают весь Нижний Египет одной великой стеной, чтобы остановить семитов или пастухов-арабов, опустошающих дельту, - такой же, как возвели китайцы, чтобы остановить татар, которых стены отнюдь не останавливают. Страна укрепляется, как единый город, и, отдавая один участок стены на милость разбойников, собравших все свои силы, чтобы снести несколько туаз, таким образом отдает весь остаток бесполезной уже стены. Эта ошибка боязливых народов одна из самых абсурдных, в которые могло впасть человечество.
   Ср. "Китайцы более чем за двести лет до начала нашей эры выстроили великую стену, но она не спасла их от татарского нашествия. Египтяне за три тысячи лет до того отяготили землю своими удивительными пирамидами, имевшими в основании около девяноста тысяч квадратных футов. Никто не сомневается, что, если бы сейчас затеяли столь же бесполезные сооружения, их трудно было бы воздвигнуть, даже вложив много денег. Великая китайская стена - памятник страха; пирамиды - памятник тщеславия и предрассудков. То и другое - свидетельство долготерпения народа, но отнюдь не высшего гения." (Вольтер. Древние и новые / М., 1974. - C. 177) - (прим. пер.)
  
   Ср. "Империя находилась в том же положении, как и Франция в эпоху норманнов, которая никогда не была так слаба, как в тот период, когда все ее деревни были окружены стенами." (Монтескье, Шарль-Луи. Размышления о причинах величия и падения римлян / пер. А. Рубина. М., 1955. - С. 140-141) - (прим. пер.)
  
   Древние египтяне столь мало смыслили в навигации, что они сконструировали - при абсолютном отсутствии строевого лес и после множества неудачных попыток - лодки из обожженной, покрытой глазурью и одетой тростником глины, на которых с трудом ходили по Нилу, но не могли рискнуть выйти в Средиземное море.
  
   Один из наиболее верных способов здраво взглянуть на историю - сравнить все измышления историков, которые, не имея возможности дружно солгать об одном предмете, противоречат друг другу в своих выдумках; так можно отличить сомнительные факты от подлинных, насчет которых все согласны.
  
   Существует тысяча вещей, которые бедность запрещает народу и которые закон разрешает богатым. Отсюда проистекает множество ошибок историков, неправильно понявших факты и принявших недостаток средств за законный порядок. Отсюда ошибка тех, кто говорит нам, будто в Турции женщины свободны, а мужчины по закону имеют одну жену - на том основании, что люди, которые с трудом могут прокормить одну жену, не имеют нескольких, и возлагают на них бремя хозяйства, от которого те страдают, чего не случается с женами богатых.
  
   Многоженство - не что иное, как распутство мужчин, дозволенное законом в жарких странах, дабы избежать более страшного зла - насилия над порабощенными женщинами, приобретенными за деньги.
  
   Уважение, которым пользуются женщины во Франции, не что иное, как насмешка, поскольку нет никакого почтения к материнству. Закон не позволяет им передавать своим детям преимущество рождения, если мужья не знатны сами по себе. Отсюда следует грубое противоречие: любая знатная женщина добавляет благородства происхождению своего сына, если ее муж благороден, но не дает тому же сыну ничего, если его отец - простолюдин. У нас полно таких смешных противоречий, ибо, что касается благородного происхождения, надлежит, стало быть, считать женщин неспособными давать его, надлежит считать их ничтожеством - их, уважение к которым мы везде выставляем напоказ - это смехотворно.
   Другое противоречие касается наследования короны: если молодой король лишается отца, предпочитают, чтобы его опекали принцы - ближайшие родственники его матери. В то время как было бы надежнее оставить опеку матери, которая не сможет никогда править и не соблазнится занять место питомца, вместо того, чтобы постоянно опасаться несчастного случая, подстроенного принцами, имеющими право на корону, если малыш скончается.
   Ср. "Законы, поручающие опеку матери, направлены главным образом на охранение личности опекаемого; а законы, поручающие опеку ближайшему наследнику, имеют в виду главным образом сохранность имущества. У народов с испорченными нравами лучше поручать опеку матери; там же, где законодатель может доверять нравам граждан, опека поручается либо наследнику имущества, либо его матери, а иногда им обоим." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 422) - (прим. пер.)
  
   Достаток, мир, процветание, любовь ко всякого рода почестям, потребность во всяческих удовольствиях рождаются всегда при хорошем правлении. Деспотизм - смерть соперничества.
  
   Земледельцы, хлебопашцы - самые честные и самые счастливые из людей повсюду, где они не развращены и не угнетены правительством. О моя страна!
  
   Скупость - страсть слабых тел и мелких душ.
  
   Чтобы следовать моральному порядку, всюду совершается насилие над порядком физическим, всюду самые естественные склонности входят в противоречие с долгом. В этой бесконечной битве люди - не более чем кучка несчастных, влачащих жизнь в мучениях и вечных жалобах на природу, которая сделала бы их счастливыми, если бы их собственные установления не мешали постоянно этому счастью.
  
   Варварство завоевателя - словно жажда больного водянкой или словно бурный поток, разрастающийся по мере того, как он уничтожает все на своем пути.
  
   Правительство всегда ответственно перед народом за все его несчастья.
  
   Покрытая фанатиками и воителями, Европа долгое время походила на больного, который, слабея от горячки, вскрывает себе вены и в исступлении теряет и кровь и силы.
  
   Удовольствия всяческого рода соединяет в себе Ормуз, что в Азии. Улицы покрыты коврами, натянутые тенты охлаждают, ограждают от лучей жгучего солнца; благоухание разливается по улицам; щедро льются вина Шираза и Испагани, и блюда здесь самые изысканные; уши ласкает восхитительнейшая музыка. Прекраснейшие дочери всех стран Азии обучаются здесь с детства всем искусствам, кои возбуждают, разнообразят и распаляют сладострастие; торговля необъятна, роскошь искусна, мужчины учтивы и женщины любезны: что за город!
   Ормуз - город, где происходит действие оперы "Тарар" (либретто Бомарше, музыка Антонио Сальери. (прим. пер.)
  
   Что за город Ормуз! и каков климат! освеженный ветрами и водами, под знойным небом; земля щедра на дивные плоды, открыта всем культурам, ценимым обществом; вечнозеленые леса, цветы, рождающиеся на стеблях цветов умирающих, благоуханный воздух, запахи, живящие и пленительные, которые источают все растения этой ароматной земли, разжигают огонь сладострастия во всем, что существует, в чем дышит жизнь, и зовут мирно насладиться этой жизнью, которая не укорачивается и не утрачивает непреходящей радости.
  
   Я не хочу для себя никакой другой роскоши, кроме удобства - она непритязательна. Достаток можно найти лишь в умеренности. Но я безусловно отвергаю прихоть, поскольку она ничем не сдерживаема и порождает множество пороков и невзгод.
  
   Зачем убивать преступника? Его можно выслать. Ты достаточно выиграешь, избавив свою страну от злоумышленника, и не запятнаешь себя человеческой кровью.
  
   Слава принадлежит лишь добродетели, а вовсе не тому, что производит столько шума без какой-либо пользы для людей.
  
   Громадный труд - добиться справедливости при правительстве, где начальник считает, что ничем не обязан подчиненному, и где принц почти всегда ради презренной выгоды продает свои милости.
   Ср. "В деспотических государствах существует обычай, согласно которому всякое обращение к высшему лицу и даже к самим государям должно сопровождаться приношениями. [...] Эти государи доходят до того, что за подарки продают свои милости. Так оно и должно быть в государстве, где нет граждан, в государстве, где все убеждены, что высший не имеет никаких обязательств по отношению к низшему; в государстве, где люди думают, что единственная связь между ними состоит лишь в карах, которые одни налагают на других; в государстве, где мало делается дел и где редко встречается надобность обращаться к высокопоставленному лицу с просьбами и еще того реже - с жалобами." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 218) - (прим. пер.)
  
   Никогда не допускайте в дела священников и помните, что они никогда не берут огонь с алтарей иначе как для того, чтобы поджечь порабощаемые страны.
  
   Следует, чтобы важные судебные должности были несменяемыми. Надо помнить, что грабительство, несправедливость, скупость - естественное следствие неопределенного и непрочного положения.
  
   "Я возглавлю вас, - сказал Солон афинянам, - не для того, чтобы командовать вами, но чтобы первым принять удары врага".
  
   Для того лишь у тебя оружие, чтобы угнетать народ, а не защищать его?
  
   Великие люди - новые ветви живого и крепкого ствола зарождающихся народов, но у народов ослабленных они - как цветы, истощающие дерево.
  
   К счастью, тирания всегда достаточно жестока, чтобы погибнуть от своей чрезмерности.
  
   Если ты безнаказанно можешь убить каждого в отдельности, то ничего не сможешь сделать против всех вместе, и это конец всех деспотий: ты будешь убит.
   Ср. Бомарше, "Тарар", акт V, сцена III:
   Атар
   Чего ж
   Бояться мне?
   Тарар
   Повиновенья.
   Быть может, миг недалеко -
   И переполнят чашу злодеянья!
   С одним ты справишься легко,
   Со всеми справиться не будешь в состояньи!
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Т. Щепкиной-Куперник. М., 1954. - С. 624)
  
   Ср. "Во все времена по мере того, как власть государя становилась чрезмерной, безопасность его особы уменьшалась." И далее: "Деспотизм так ужасен, что губит даже самих деспотов." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 259, 325) - (прим. пер.)
  
   Нежность внушает и питает томление, она открывает веселый характер воздействию меланхолии. Меланхолия пожинает там, где любовь посеяла грусть. Для чувствительных душ это самый верный способ радоваться. Иногда приятно холодно посмеяться и, ах! всегда приятно поплакать, когда сердце влюблено.
  
   Наконец я достиг, чего хотел. Счастлив ли я? Мне кажется, что нет. Стало быть, мне чего-то недостает? Моя душа утратила деятельный интерес, который пробуждается желанием, и который возрастает вместе с наслаждением по мере того, как крепнет надежда, что желание близится к исполнению. Ах! не стоит питать иллюзий: удовольствие не в обладании, а в погоне за ним.
   Ср. "Жалок тот, кому уже нечего желать. Он, так сказать, теряет все, чем обладает. Люди гораздо меньше наслаждаются тем, чего они уже достигли, нежели надеждой достигнуть желанного, и счастливы они бывают только в преддверии счастья." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. Н. Немчиновой. М., 1968. - С. 654-655) - (прим. пер.)
  
   Ты говоришь, что я вор! Э! Если другой подумал то, что я сказал, откажу ли я себе в удовольствии сказать то, что я подумал?
  
   Чем больше роскоши, тем меньше свободы. Именно после завоевания Египта римляне познали великую роскошь. Роскошь возрастает вплоть до того, что при императоре Коммоде превращается в большую пышность, и наконец при Константине она превратилась в показную, варварскую и азиатскую. Итак, с той поры и до нашего времени свободы становится все меньше. Ценят не добродетель, а роскошь - возможно, это блеск, который ослепляет.
   Ср. "Я только что сказал, что в республике, где имущества разделены поровну, совсем не может быть роскоши; [...] отсюда следует, что республика тем совершеннее, чем меньше в ней роскоши. Ее не было у древних римлян, не было и у спартанцев; и в республике, где равенство не совсем утрачено, дух торговли, трудолюбия и добродетели дает каждому и возможность и желание обходиться собственными средствами, вследствие чего там не бывает большой роскоши. [...] По мере того как в республике водворяется роскошь, умами овладевают частные интересы. Людям, которые довольствуются одним необходимым, не остается желать ничего, кроме славы для себя и отечества. Но душа человека, разращенного роскошью, имеет много иных желаний. Она вскоре станет врагом законов, которые стесняют ее." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 243) - (прим. пер.)
  
   Император Юлиан умер слишком рано или жил слишком поздно, чтобы исправить все зло, содеянное деспотизмом и суеверием.
  
   Характерная для просветителей высокая оценка деятельности римского императора Юлиана (361-363). Юлиан лишил христианство статуса государственной религии и разрешил исповедовать язычество, не допуская при этом гонений ни на христиан, ни на язычников. (прим. пер.)
  
   У рабов совершенно нет талантов, их нет и к изящным искусствам: ибо они, как негры, которые или не размышляют никогда о своем горе, или чувствуют все величие добродетели, которой их лишили. Тогда эта ужасная мысль охватывает всех их, и они скорее станут философами, как Эпиктет, и изберут добродетель более суровую, которая одна могла бы их утешить - скорее, чем станут великими живописцами и превосходными поэтами, дух которых всегда должен быть свободным, божественным, стиль - сильным и мелодичным. Вообще, или нет никакой добродетели в рабстве, или есть одна высшая добродетель, ибо она не нуждается в вознаграждении.
   Ср. "В деспотических государствах [...] Знание там было бы опасно, соревнование - гибельно, что же касается добродетели, то, по мнению Аристотеля, нет ни одной добродетели, которая была бы свойственна рабам". И далее: "...в Азии царит дух рабства, который никогда ее не покидал; во всей истории этой страны невозможно найти ни одной черты, знаменующей свободную душу; в ней можно увидеть только героизм рабства." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 190, 392) - (прим. пер.)
  
   Подумайте, вовсе ли жажда золота обесценивает сердце человека, если даже скряги в том убеждены и упрекают друг друга в неискупимом грехе.
  
   Что ни говори, безбрачие порождает все беспорядки, ибо там, где много воров, непременно совершается много воровства, - пишет Монтескье.
   Ср. "Самой природой установлено, что, чем более мы сокращаем число браков из тех, которые могли бы состояться, тем более развращаем те, которые уже существуют; чем меньше людей женатых, тем меньше верности в браках. Подобным образом можно сказать: чем больше воров, тем больше воровства." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 524) - (прим. пер.)
  
   Китайская стена, бесспорно, самое великое, и, по этой причине, самое слабое укрепление, существующее в мире: здесь сила ослабевает по мере того, как увеличиваются размеры. Каким образом те, кто не может защитить редут, могут защитить линию столь громадную, где пробоина в одной части делает бесполезными все остальные? Однако весь древний мир был заражен этим смешным безумием - возведением стены для защиты государства.
  
   Восточное царство, или Нижнее царство, прежде чем было уничтожено, постепенно ослабевало: оно утратило сначала науки, затем искусства, потом воинскую дисциплину, и наконец, все, что называется силой, и все, что именуется мощью. Никогда государство не подвергалось более последовательному уничтожению: турки с одной стороны, паписты - с другой.
   Можно пожалеть фанатиков, которые всегда сами наказаны своим фанатизмом из-за суровых ограничений, налагаемых их фантазией. Однако нет зла в том, чтобы сажать их в тюрьму, когда они проповедуют свои догмы.
  
   У всех цивилизованных народов религия меняет форму так долго, что по прошествии нескольких веков почти ничего не прибавляется к первоначальным установлениям. Мы, в итоге, являем тому печальный пример.
  
   Религию египтян можно назвать слезливым культом; христиане его унаследовали.
   Тифона, или злого гения египтян, их священнические басни представляют нам пораженным молнией Верховного существа и низвергнутым в озеро Сирбон. Мы это тоже унаследовали.
   Ср. "Обитатели заоблачных высей и звезд, которые, как полагали, живут за облаками, ведут между собой жестокую войну. Война ангелов против ангелов с незапамятных времен лежит в основе религии браминов. Война Титанов, сынов неба и земли, против богов, господствовавших на Олимпе, была первым мифом греческой религии. Тифон у египтян бился с Оширетом, именуемым нами Озирисом, и рассек его на куски." (Вольтер. Эпопея. Об "Илиаде". / М., 1974. - С. 230) - (прим. пер.)
  
   Во всех маленьких извилистых улицах древних городов плодится множество эпидемий. Поток воздуха не может прочистить улицу по прямой; ему недостает силы, чтобы вытянуть инфекцию - вот что ее питает, едва она там водворяется.
  
   Если что-то и может сократить жизнь в сералях, то это отчаяние или та беззаконная любовь, которую природа связывает с великим наказанием - любовь субъектов одного пола друг к другу.
   Ср. "Многоженство - кто бы мог это подумать! - ведет даже к той любви, которая отвергается природой: так одно распутство иногда влечет за собой другое." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 379) - (прим. пер.)
  
   Свиное сало своей тяжестью препятствует выделению пота, что необходимо жителям жарких стран, и таким образом удерживает тепло. Кровь и гумор тогда ферментируются, и в результате появляется сыпь, которую в древности считали одной из причин проказы.
  
   Почти все арабские бедуины едят гадюк и змей и не боятся укусов этих животных; их кровь - это ослабленный, облегченный для постоянного употребления продукт питания, содержащий соль и щелочь, что является настоящим антидотом их яда.
  
   Цветок болотного боба вызывает род маточного опьянения у женщин, которые слишком близко к нему подходят; но его плод, не имеющий подобного эффекта, из всех мучнистых плодов наиболее подходит для того, чтобы бороться с меланхолией - вот почему его постоянно употребляют в Англии.
  
   Болотный боб - чина болотная, болотный горошек. Чи?на (лат. LАthyrus) -- род однолетних и многолетних трав семейства Бобовые. Латинское название произошло от двух греческих слов la -- "очень" и thuros -- "привлекательный". (прим. пер.)
  
   В свободных и культурных странах население более равномерно распределяется на землях, чем в странах деспотических. Поскольку там принц и вельможи могут все, а закон - ничего, естественно, что люди стягиваются к месту, где они найдут принца и вельмож, ибо ничто иное не обеспечит им богатство и протекцию. Это вполне объясняет, почему столицы Азии перенаселены, а ее земли пустуют.
  
   У фиванцев есть закон, согласно которому они карают штрафом художников и скульпторов за плохую работу. Так они приводят искусства к упадку и грешат против природы вещей, ибо, в данном случае, следовало бы награждать хороших художников и не наказывать дурных - они уже будут достаточно наказаны тем, что их произведения пребывают в забвении.
  
   Скудоумие всегда свойственно сначала автору, а потом уже - его произведениям.
  
   Всегда спрашивают, каким образом возможно существование деспотических государств. Они существуют, поскольку было бы весьма удивительным отсутствие узурпатора при отсутствии государя.
   Ср. "...каждый человек, достаточно сильный для того, чтобы изгнать деспота, достаточно силен и для того, чтобы самому стать деспотом." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 426) - (прим. пер.)
  
   Литература и изящные искусства больше страдали от гонений Римско-католической церкви, поскольку мало соответствуют духу Евангелия, чем точные науки, которые, казалось бы, меньше ему противоречат: но искусства украшают здание, а философия его разрушает - отсюда различие судеб Тассо и Галилея в Италии.
  
   На юге острова Цейлон португальцы нашли народ достаточно многочисленный, называющий себя сингалами (sic), который признавал Верховное существо и божества второго порядка, и, среди них бога Баду, который сошел на землю, чтобы стать посредником между Богом и людьми. Страны Индии, наиболее древние из всех обитаемых стран, являются также и колыбелью всех религиозных воззрений.
  
   Синга?лы, синга?льцы (сингальск. ????? ?????) -- население Шри-Ланки. (прим. пер.)
  
   Дело - это пища души. Любопытство - не что иное, как голод.
  
   Пружина монархического правительства меняется согласно характеру властителей. При дурном короле - это страх, при хорошем - это любовь. При добродетельном - это честь, более сильная, чем страх, но более слабая, чем любовь.
   Ср. "Как для республики нужна добродетель, а для монархии честь, так для деспотического правления нужен страх." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 185) - (прим. пер.)
  
   Женщины, посвятившие себя удовольствиям властителей, обычно только рабыни честолюбия и не знают тех добродетелей, которые может пробудить любовь.
  
   Пороки, порожденные богатством, умножаются соответственно росту самого богатства - как река, вышедшая из берегов, наполняется грязью, которая не увеличивает количество воды в ней.
  
   Ловля селедки для голландцев - школа матросов, которая их взращивает: из-за недостатка земли и избытка воды они возделывают море, добывая пищу для себя и богатство для своей страны.
  
   С рабской душой трудно освободиться от рабства. Священный огонь свободы можно поддерживать только чистыми руками. Тщетно человек силится вдохнуть в свою родину, истощенную роскошью и рабством, чувство патриотизма. Можно нарумянить старуху, но нельзя омолодить.
  
   Римляне, постоянно движимые фанатизмом завоевателей, которые были душой республики, долгое время не имели изящных искусств. Науки они доставляли в свою страну как трофеи из опустошаемых ими дворцов, равно как искусства, которые были не только символом процветания других народов, но и причиной их падения, поскольку приучали к роскоши.
  
   Ревность - пытка для душ пылких, слабых, праздных, ненавидящих покой и не имеющих сил для работы или умственных занятий. Можно спросить ревнивца - уважение или презрение к себе заставляет быть подозрительным? Несомненно, здесь сильнее последний мотив, хоть он и постыдный.
  
   Дикари предпочитают страдать от ударов стихии, а не от тягот труда. Поколения сменяют друг друга, ничего не привнося в историю человеческого духа. Что это, зло или добро, такая леность?
   Ср. ""Не было ни образования, ни прогресса, бесполезно множились поколения; и, так как каждое из них отправлялось от той же точки, то целые столетия протекали в той же первобытной грубости; род был уже стар, а человек все еще оставался ребенком. " (Руссо, Жан-Жак. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 739) - (прим. пер.)
  
   Никогда нельзя телесными наказаниями бороться с фанатизмом, который опирается на гордыню, и для которого боль - пища и слава. Позор и насмешка, - говорит маркиз Беккариа*, - единственное наказание, которое можно применять к фанатикам. И, возможно, оно более действенно, чем заточение.
  
   *Чезаре Беккариа Бонезана, маркиз Гуальдраско и Виллареджо (1738-1794) - мыслитель, публицист, юрист, философ, правовед, экономист и общественный деятель, один из величайших представителей итальянского Просвещения. Получил всемирную известность благодаря своему основному труду - трактату "О преступлениях и наказаниях" (1764г.). Эта книга сразу же была переведена на несколько европейских языков, а спустя сорок лет и на русский. (прим. пер.)
  
   Последователи Фо или Будды придерживаются доктрины мистической и замкнутой. Этот Будда был суровым фанатиком. Он все преувеличивал и сделал добродетель смешной. Он требовал подавить не только страсти, но и чувства, и проповедовал, что высшее совершенство - заботиться только о божественном и погрузить душу в вечный покой. Многое из этого вошло в квиетизм, порицаемый Фенелоном в прошлом веке.
  
   Законы египтян не давали кредитору никакой власти над личностью должника. Этот закон был так же мягок, как простой закон Двенадцати таблиц, принесенный в Рим децемвирами. Отсюда можно заключить, что Аммиан Марцеллин ошибался, когда утверждал, будто римское право происходит от законов Египта.
   Ср. "В Афинах и в Риме первоначально дозволялось продавать несостоятельного должника. Солон отменил этот обычай в Афинах; он постановил, что кредитор не имеет власти над личностью должника." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 331) - (прим. пер.)
  
   Избавьте земледелие от опутывающих его поборов и барщины, которые налагает тирания. Оно не требует ни почета, ни вознаграждения, чтобы процветать. И своими силами оно быстро продвинется.
  
   Рабство всегда поддерживает роскошь. Чем сильнее деспотизм принижает людей, тем больше они хотят казаться великими. Смешное тщеславие пышного платья здесь всегда подменяет благородную гордость добродетели.
   Ср. "Чем больше собрание людей, тем люди тщеславнее и тем сильнее ощущают они желание выделиться какими-нибудь мелочами. Если количество их так велико, что они в большинстве не знакомы друг с другом, то стремление выделиться у них усугубляется, так как увеличивается надежда на успех. Надежду эту подает роскошь; каждый усваивает себе признаки положения, которое выше его собственного. Но усиленная жажда отличий приводит к равенству, которое уничтожает возможность отличиться; так как все хотят быть заметными, то уже никого нельзя заметить." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 242) - (прим. пер.)
  
   Вдали от родины нет страха опозориться в глазах соотечественников, и в странах, куда приезжают, чтобы сделаться богатыми, легко забывают о том, что надо оставаться справедливыми. Возможно, этим объясняются некоторые пороки Америки.
  
   Баньяны не позволяют своим женщинам даже короткой беседы с иностранцами. У них есть пословица, говорящая больше о страхе перед жарким климатом, чем о вере в добродетель своих подруг: если сливочное масло поднести слишком близко к огню, будет очень трудно помешать ему растаять. В этой пословице, может быть, маловато изысканности и вкуса, но ее правота меня очаровывает.
  
   Брамины, эти индийские жрецы, которые приносят обет не владеть ничем, чтобы обладать всем, предпочитают иметь женщин, принадлежащих к той же касте, что развращает сразу и безбрачие, и брак. Они не посягают на право других совершить прелюбодеяние, но сильно ревнуют своих любовниц, которые разделяют их культ и их обеты с богами, которым служат.
  
   Термин "управление финансами" заменяет у нас термины почтенные - "гражданское законодательство", "общественный договор". Дань - уже не добровольное приношение; к ней принуждают, называя ее налогами - это не что иное, как жестокие поборы. Люди ловкие платят золотом за право грабить провинции, и это право - преступление, остающееся безнаказанным. Они развращают придворных, не признают судей и повсюду оскорбляют народ и тружеников.
  
   Система финансов сужает кругозор, тогда как торговля его расширяет. Финансы разоряют государство, извлекая добавочный доход изнутри королевства, тогда как коммерция привлекает иностранцев. Какое отличие!
  
   Директор французской Индийской Компании однажды спросил у знаменитого Ля Бурдонне*, почему он так плохо вел дела Компании, а свои собственные - так хорошо. Ля Бурдонне ответил с достоинством, и вполне в моем вкусе: "Своими делами я занимаюсь по своему разумению, а делами Компании - по вашим инструкциям".
  
   *Ля Бурдонне, Бертран Франсуа Маэ, граф де (1699-1753) - морской офицер, с 1733 по 1735 годы занимал в Индийской Компании должность генерал-губернатора Маскаренских островов. (прим. пер.)
   Все дела, затрагивающие нацию, должны обсуждаться публично. Обычно все тайны политики - это тайны беззакония.
  
   Человек, рожденный быть свободным, чувствуя, что его хотят поработить, охотнее предпочтет стать разбойником, нежели рабом.
  
   Деспотическое правительство, имей оно даже благие намерения, никогда не в силах сотворить благо. Оно отняло душу у своего народа - его свободное волеизъявление, которое есть движущая сила нации. Однажды искалечив ее, никогда деспот не сможет ее излечить.
  
   Презрение, которое невежественная знать демонстрирует и питает к наукам, задерживает развитие государства во всех областях. Художники остаются посредственными везде, где их не просвещают ученые; науки и искусства увядают в тех странах, где нет свободы мысли. Спесь и гордыня - вот два отличных способа увековечить варварство.
  
   Общее правило: никогда не бывает хорошего военного флота в государствах, где нет торгового флота. Последний, несомненно, - школа и питомник для первого.
  
   Именно третье сословие дает всех великих людей. Во всей империи только здесь нет больших и малых, здесь не увидишь наглых господ и презренных рабов. Именно из третьего сословия, срединного сословия между чернью и высокой знатью, вышли искусства, науки и все великие идеи, полезные человечеству.
  
   Среди прочих своих целей и средств торговля стимулирует в людях желание и свободу совершать выгодный обмен. Желание обладать, свобода обладать и приобретать - вот две пружины взаимодействия как народов, так и отдельных людей.
  
   Из свободы торговли рождается конкуренция между продавцами и между покупателями, которая одна лишь может установить справедливую цену товаров. Когда усиливается конкуренция между продавцами, цена товара падает ниже его себестоимости; когда - между покупателями, цена товара становится выше его себестоимости. Только великая свобода торговли способствует равновесию и изобилию.
   Ср. "Справедливая цена товаров и истинное отношение между ними устанавливаются только конкуренцией." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 438) - (прим. пер.)
  
   По некоторым обычаям - варварским и связанным с местью - видно, что все дикие народы имели добрую волю, понятие о справедливости и даже нравственность. Религия, мораль, законы, эшафоты - эти стены, возведенные всюду для защиты старых установлений от новых, бесполезны для дикарей, следующих лишь закону природы.
  
   Один из примеров, дающих верное представление о морали и политике англичан, это высказывание Бойля*, одного из их философов. "Да, - говорит он, - всегда надо проповедовать Евангелие дикарям и не отчаиваться из-за их малых успехов в религии, потому что если даже они никогда не научатся христианству, то все же узнают, что следует ходить одетыми - большое благо, что религия работает на английские мануфактуры".
   *Бойль Роберт (1627 - 1691) - британский физик, химик и богослов. (прим. пер.)
  
   Достаточно одного гениального человека, чтобы привести к процветанию свободную нацию. Пока воображение робких душ принимает длинные тени за горы, горы исчезают перед возвышенным гением. Именно он превращает препятствия в возможности. Но все это превосходство ума мало что значит в монархических государствах и ровно ничего - в деспотических.
  
   Перевес на континенте может зависеть от гения одного единственного свободного человека, но чтобы властвовать на море, нужно содействие каждого подданного государства, ибо военный флот, несомненно, рождается из торгового флота. Невозможно переусердствовать, поощряя морскую торговлю или твердя эту политическую максиму, так и не признанную во Франции.
  
   Наедине двум влюбленным жаль времени. Они в опьянении. Они хотят, чтобы оно остановилось. В разлуке никто не бережет часы, переводя их стрелки вперед - к тому моменту, к которому стремится. Таким образом, очень трудно объективно определить меру времени - наши страсти двигают стрелки вперед или назад по своей прихоти, никак не нарушая при этом непрерывного хода часов. Наслаждайтесь.
  
   Знаменитый N*** нисколько не стыдился христианских добродетелей и нисколько не чванился нравственностью.
  
   Мирный договор с людьми г-на Николя* - шедевр. Я хочу его перечитать.
  
   *Пьер Николь (1625-1695) - французский философ-моралист и богослов, автор (совместно с Арно) так называемой логики Пор-Рояля. В данном случае речь идет о его "Трактате о средствах сохранения мира с людьми" из "Essais de morale et instructions thИologiques" (1671).(прим. пер.)
  
   Красноречие и легкость выражений определенно придают блеск мыслям.
  
   Г-н д'Аржансон* был помешан на Орме. Он ежедневно украшал его и часто жаловался, что может проводить там лишь немного времени. Это была его отрада, и он называл эту землю своей любовницей. Король не мог женить его на ней, чтобы исцелить от этой страсти.
  
   *Имеется в виду либо Рене Луи д'Аржансон (1694 - 1757), французский государственный деятель, экономист, один из ранних предшественников либерализма, либо его сын Марк-Пьер де Вуайе де Польми, граф д'Аржансон (1721 - 1782), одноклассник и друг Вольтера, военный министр Людовика XV. Последний был другом Бомарше, который часто гостил в Орме, родовом имении д'Аржансонов. (прим. пер.)
  
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт I, сцена IV:
   Бартоло. Я бы на вашем месте двадцать раз сумел избавиться от его домогательств.
   Марселина. Каким образом?
   Бартоло. Выйдя за него замуж.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 378)
  
   Вы лишились того уважения, которое я бы выказал вам на вашем месте.
  
   Чаще обманывают самих себя, чем обманывают других.
  
   Философ, борющийся со своими страстями, похож на фанфарона, который бахвалится тем, чего не может сделать, и которого потом повсюду оскорбляют и при первой же встрече колотят.
   Ср. "Верх безумия ставить себе целью уничтожение страстей. Как хорош этот святоша, который неистово терзает себя, чтобы ничего не желать, ничего не любить, ничего не чувствовать, - он сделался бы под конец настоящим чудовищем, если бы преуспел в своем начинании!" (Дидро, Дени. Философские мысли / пер. Б. Румера, М., 1986.- С. 165) - (прим. пер.)
  
   Первый источник зла - неравенство. От неравенства произошло богатство, ибо значения слов "богатый" и "бедный" абсолютно относительны. Там, где люди будут равными, не будет ни богатых, ни бедных. Богатство порождает роскошь и праздность, откуда проистекают все пороки общества.
  
   Неуклюжие комментаторы, которые поняли у античных авторов все, кроме их изящества и грации, в своих сочинениях - полезных, хотя и презираемых - не оставляют нам возможности почувствовать красоту, которую сами не чувствуют.
   Ср. "О Юлия, наши грубые сердца никогда и не ведали обо всех этих прекрасных идеях, и я опасаюсь, что с чувством в кругу светских людей творится то же, что и с Гомером в кругу педантов, которые приписывают ему несметное множество вымышленных красот, ибо подлинных не замечают. " (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 228) - (прим. пер.)
  
   Как можно говорить, что войны стали менее частыми и более справедливыми? Когда бы она ни велась, война не может быть справедливой для одних, без того чтобы быть несправедливой для других.
  
   При дворе искусство разгадывать людей достигает таких же успехов, как искусство притворяться.
   "Уведомление г-на де Бомарше, служащее ответом на третье Краткое изложение к большому Мемуару графа де ла Блаша".
   Но в век, когда искусство разгадывать людей достигает таких же успехов, как искусство притворяться, ясно, что я ни на минуту не выпущу из виду своего ловкого противника.
  
   Неужели мы думаем, что стали более порядочными людьми, если дали пристойные имена своим порокам и разучились краснеть?
  
   Очень многое из того, что говорится или делается, должно претендовать на одобрение лишь небольшого числа знатоков. Не бывает всеобщих знаний или всеобщего вкуса. Надо примириться с тем, что живописец, выставляя перед публикой картину, не обязан осматривать глаза каждого и снабжать очками тех, кто плохо видит.
  
   - Есть безусловная связь между мужеством и добродетелью, - говорит Мелак. - Это значит, что тот, кто однажды предпочел жизнь долгу, вскоре предпочтет и то, что делает жизнь легкой и приятной.
   Эта реплика не вошла в окончательный вариант текста "Двух друзей"
  
   Роскошь служит опорой государству, как кариатиды служат для поддержки дворца, который они украшают, или как те балки, на которые опирается прогнившее здание, и которые часто бывают причиной его обрушения.
  
  
   Когда талант отнимает почести, которые должно воздавать добродетели, каждый хочет быть человеком приятным, и никто не заботится о том, чтобы стать человеком порядочным. Отсюда проистекает непоследовательность: людей награждают за качества, которые от них не зависят, ибо способностями нас при рождении наделяет природа, а добродетели - наша собственная заслуга.
   Ср. "Уже не спрашивают больше о человеке, честен ли он, но - есть ли у него дарования; ни о книге - полезна ли она, но - хорошо ли она написана. Награды щедро раздаются остроумию, а для добродетели уже не остается никаких почестей. Есть тысячи наград за прекрасные речи, и ни одной - за прекрасные деяния." (Руссо, Жан-Жак. Рассуждение, получившее премию Дижонской академии в 1750 году по вопросу, предложенному этою же академией / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 688) - (прим. пер.)
  
   О человеке, который хочет, чтобы им восхищались, можно сказать, что он сделает все, чтобы добиться аплодисментов, и еще больше - чтобы его соперники их лишились.
  
   Есть разница между честью купца и честью военного: последняя рождается единственно из самолюбия, которое дальше себя не видит и всему себя предпочитает, тогда как первая полагает истинный закон в любви к ближнему и обязанностях по отношению к нему, предписываемый нам чувством справедливости. Честь военного заключается в противодействии тем, кто наносит оскорбление, тогда как купец не наносит человеку ни ущерба, ни оскорбления. Когда было бы равенство в привилегиях, купец предпочел бы сохранить честь, ибо военный, пренебрегая честью, наносит ущерб лишь себе, женщина, которая ею пренебрегает, наносит ущерб двум людям, но купец, пренебрегающий своими обязательствами, наносит ущерб большому числу лиц и достоин порицания больше (sic), чем женщина или военный, поскольку общественное доверие, которое он снискал, - высшая оценка тех, кто презирает подлеца и бесстыдницу. Купец, пренебрегший честью ради того, чтобы умножить свое добро, может в возросшем достатке найти род компенсации уважению, - собственному и окружающих - которое он утратил. Вот что делает его честность ценной для всех. Тогда как военный выказывает храбрость ради собственной выгоды и, будучи опозоренным, навредит только самому себе. То, что он называет своей честью, должно быть значительно ниже в глазах людей, чем честь купца.
  
   Законы могут сдерживать злых, но никогда не сделают их добрыми. Лишь нравы делают людей порядочными.
   Ср. "Два друга", акт I, сцена XI.
   Мелак-отец. - Э, друг мой, законы сдерживают злых людей, но не делают их лучше...
  
   Несчастный жалуется на болезненную утрату и страдания тела или души. Но какого рода может быть несчастье у свободного существа, сердце которого покойно, а тело здорово?
   Ср. "Но если я правильно понимаю это выражение несчастный, то слово это либо вовсе не имеет смысла, либо означает лишь мучительные лишения и страдания души или тела; а если так, то я бы очень хотел, чтобы мне объяснили, какого рода могут быть несчастья существа свободного, спокойного душою и здорового телом." (Руссо, Жан-Жак. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 731) - (прим. пер.)
  
   Сострадание есть первая добродетель, которую природа дала человеку. Из нее одной проистекают все общественные добродетели; великодушие, милосердие, гуманность - не что иное, как сострадание к слабым, виновным или к роду людскому вообще. Доброжелательство и дружба - производные сострадания, постоянно обращенные на определенный объект.
   Ср. "В самом деле, что такое великодушие, милосердие и человечность, как не сострадание к слабым, к виновным или к человеческому роду вообще? Благожелательность и даже дружба суть, если взглянуть на это как следует, результат постоянного сострадания, направленного на определенный предмет; ибо желать, чтобы кто-нибудь не страдал - разве это не значит желать, чтобы он был счастлив?" (Руссо, Жан-Жак. Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми / пер. А. Хаютина. М., 2004. - С. 731) - (прим. пер.)
  
   Мы всегда опасаемся зла, которое теряет свое имя при перемене наших мыслей и наших склонностей.
  
   Не знаю, вычитал ли я или выдумал эти идеи, но на кончике моего пера их целая вереница. Не все ли равно, способности это или память?
  
   Меня впутали в жизнь, не спрашивая о моем желании. Мне придется оставить ее без моего согласия. Жизнь трудна, смерть страшна и столь ужасна, что я почти ненавижу жизнь за то, что она ведет меня к ней.
   Ср. "Я вынужден был идти дорогой, на которую вступил, сам того не зная, и с которой сойду, сам того не желая..." (Бомарше. Безумный день, или Женитьба Фигаро / пер. Н. Любимова. СПб, 2009. - С. 279) - (прим. пер.)
  
   За минуту до смерти мой прославленный друг сказал мне слова великие и возвышенные, и его дух вспыхнул ярко, словно свеча перед тем, как угаснуть.
  
   Старые страсти походят на гадюку, которой отрезали голову и хвост, но которая шевелится еще долго, даже после того, как с нее сдерут кожу. Эта живучесть, которую трудно истребить, - есть истинное изображение наших страстей: обузданные, раненые, раздавленные, убитые - они всегда шевелятся, им конца не видно. Кажется, что когда их вырываешь из сердца, с ними покончено, что они не заговорят больше. Вовсе нет, они снова живы, они снова трепещут.
  
   Слушайтесь лишь своего сердца. Оно всегда при нас. Разум желает иногда его заменить, но его не хватает, он ошибается, он спотыкается поминутно. Сердце и разум нисколько не похожи, и люди, слушающие свое сердце, никогда не спутают его голос с голосом рассудка.
  
   При дворе человек, будучи вовлечен другими в общую суету, забывает себя, хотя первооснова всего - он сам. Но если скрытность и притворство входят в привычку, то становится всего труднее отделить себя от толпы.
  
   Почти все люди больше полагаются на общее мнение, чем на свое, и больше всего счастливы и довольны собой, когда их одобряют другие, а не собственное сердце. Это называется "дорожить репутацией". Человек мудрый предпочитает голос своего сердца всем остальным голосам.
  
   Если истинная любовь несет добро, то женский вкус - ничего, кроме вздора.
  
   Ты будешь для меня тем, чем является женщина при дворе ловкого министра - ключом ко всем интригам.
   Ср. Джон Гей. Опера нищего: "Моя дочь должна быть для меня тем же, чем придворная дама для министра, - ключом ко всей шайке.", (Цит. по: Английская комедия XVII-XVIII веков. М., 1989. - С. 518) -  (прим. пер.)
  
   - Он повсюду говорит, что я мошенник. - Вы так говорите? Значит, он принимает меня за эхо.
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт IV, сцена X:
   Базиль. Всюду говорит, что я глуп!
   Фигаро. Вы, значит, думаете, что я - эхо?
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 447)
  
   - Я никого не люблю, кроме своего мужа. - Ты станешь исключением из всех представительниц твоего пола.
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт IV, сцена I:
   Сюзанна. Я этих тонкостей не понимаю, а вот любить я буду только моего мужа.
   Фигаро. Сдержи свое слово, и ты явишься блестящим исключением из общего правила.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 439)
  
   Наиболее постыдные пороки есть наиболее бесстыдные.
  
   Она приводит меня в оцепенение, когда ко мне прикасается: это морской скат.
   Ср. "Четвертый мемуар для ознакомления с делом, возбужденным Пьером-Огюстеном Кароном де Бомарше против господина Гёзмана, судьи, обвиняемого в лихоимстве и подлоге; обвиняемых госпожи Гёзман и господина Бертрана Дероля; господина Марена, журналиста, господина д'Арно Бакюляра, советника посольства, и соучастников".
   "Писака Марен может сколько угодно отравлять и опошлять все, к чему прикасается; это настоящий морской скат."
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. М. Рожицыной. М., 1954. - С. 200)
  
   Человек становится мудрым, только перестав быть сумасшедшим.
  
   Если бы Юлий Цезарь жил в наш век, он бы оказался или на виселице, или во Французской академии.
  
   Надо посмотреть. Нет! надо сделать.
  
   Женщины подобны флюгерам. Когда ржавеют, они останавливаются.
   В оригинале этот афоризм Вольтера звучит так: "Les femmes sont comme les girouettes: elles se fixent quand elles se rouillent." То есть, "Женщины подобны флюгерам: они останавливаются, когда ржавеют".(прим. пер.)
  
   - Почему ваша жена стала такой злой? - Потому что я утратил то, что позволяло мне бить ее безнаказанно.
  
   В любви молодые расплачиваются за то, что делают, а старые - за то, что не делают.
  
   Точка печального существования между двух вечных ничто.
  
   Господин из высшего общества. - Хорошо, пусть он оправдывается, но пусть он оставит мою жену. Мы уже не в те времена живем, когда многие верили, что у немногих течет другая кровь в жилах. И все сегодня знают, что король Волк был просто волком.
  
   - Я! С женой моего хозяина, не дай Боже! Я человек принципов, мадам. Разве я хочу, чтобы мой сын однажды смог отделать меня палкой?
  
   - И если я сделаюсь министром, что станут говорить? - Что вы лучший танцор из всех советников короля.
  
   Она была столь весела и приятна, что встречала лишь прелестные препятствия.
  
   Если это прегрешение - быть слишком чувствительной к выраженным вами чувствам - не заслуживает никакого снисхождения с вашей стороны, скажите-ка мне, чего будет достоин мужчина, до того извращенный, чтобы остаться равнодушным к доверию юной особы и коварно злоупотребить им? Если вы таким образом утешаете ваших жертв, вы чудовище в глазах женщин.
  
   Он гордится даже тем, что пытается преодолеть опасности, избежать которых мешают наши слабости.
  
   Не вам смущаться, если я оскорбил вас. Только я должен краснеть. Я ранил вашу стыдливость, но целомудрие вы сохранили.
  
   Обольщение отличается от изнасилования лишь искусством, которое преображает уродство.
  
   И сотня мошенников никогда не доведет до нищеты богача. Но один ловкий хитрец разоряет и губит сотню семейств в год.
  
   Необходимость всегда прикидываться честным обходится дороже, чем исправление нравов.
  
   С одной стороны растет изобилие, с другой - множится нищета. Люди хотят занять достойное место в глазах других. Несчастная ошибка заставляет желать, чтобы состояние и роскошь сделались для этого самыми верными средствами. Отсюда всевозможные грабительства и чудовищное неравенство между людьми.
  
   Тупость есть перманентное состояние человека и самое естественное. Мы ежеминутно погружаемся в нее, и разум делает усилия, чтобы развиваться, только если он возбужден интересом.
  
   Тупость - это состояние человека в отсутствие страсти.
   Жестокость - это избыток любви к самому себе.
   Гуманность или доброжелательство - это страсть к порядку и любовь к справедливости. Отсюда рождается чувствительность.
   Злоба - это небольшое умственное расстройство, смешанное с самолюбием, которое заставляет нас слегка беспокоиться, что другие чем-то завладеют; и злоба растет в нас пропорционально падению интереса к объекту и быстро превращается в дикость.
  
   Нет в душе человека естественного закона, который побуждал бы его желать зла себе подобным, но каждый волен и склонен желать своей собственной пользы. Это плохо понятое желание приводит к тому, что каждый невольно творит несчастье общее, которое потом возвращается к каждому отдельно. И вот так зло, которого каждый боится, приходит точно по пути, избранному чтобы его избежать.
  
   Нельзя назвать нелепой мысль, что, хотя мир существует долго, люди по-прежнему юны, слабы и глупы. До сих пор они не вышли из своего детства и своих игр. Правда, эти игры - плохой выбор, ведь они не могут длиться вечно. Без сомнения, тратя силы на это кувырканье, верченье, коверканье во всех смыслах, люди утомляются и чувствуют, что их игры уже не доставляют удовольствия. Жизнь любого человека может послужить тому примером. Не чувствуем ли мы, что в преклонном возрасте больше не хотим того, что горели желанием сделать в детстве? Изменения, которые сопровождают наше взросление, нам известны. Революции, которые сопровождают взросление мира, нам не известны.
  
   Искусство политики заключается в том, чтобы показывать людям баланс справедливости на неверно настроенных весах. Равенство частей требует, чтобы точка опоры была ровно посередине между рычагами. Политические весы устроены таким образом, чтобы можно было нарушить баланс в свою пользу и не преминуть склонить чашу в свою сторону, заставляя слабых и невежественных верить, будто доли равные.
  
   Человек, желающий уничтожить злых, придумал законы, породившие политику, которая расплодила хитрых и злых: вот так средства, которые человек хочет употребить, чтобы упрочить свое счастье, лишают его счастья вовсе.
   Ср. "...у народа, употребляющего деньги, люди подвергаются несправедливостям, которые порождаются хитростью. Несправедливости такого рода могут совершаться самыми разнообразными способами; отсюда возникает необходимость в хороших гражданских законах, которые рождаются вместе с новыми способами делать зло." (Монтескье, Шарль-Луи. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 399) - (прим. пер.)
  
   Люди на земле, как пчелы в улье, верящие, что работают только на себя, тогда как лишь выполняют без передышки замысел тех, кто решил пожать плоды их трудов.
  
   Нет столь прекрасного мяса, которое при варке не давало бы пены. Так же нет ни одного человека, столь хорошего, чтобы никогда не бывать в дурном настроении. На кого предпочитают его выплеснуть, как не на тех, кто нам подчинен. Это, так сказать, все равно, что прочистить себе мозги. Если вы отрицаете это, значит, не замечаете несправедливости, которая ежедневно у вас перед глазами. На Островах не считается несправедливым истязать негров ударами бича потому, что там видят это постоянно, и потому, что обычай всегда сильнее разума. Если бы обычай так обращаться со слугами проник в Париж, то некоторое время он казался бы жестоким, а потом на взбучку смотрели бы так же равнодушно, как всегда без опаски выслушивали брань.
  
   Бедный дав из комедии Теренция "Девушка с Андроса", высеченный за то, что уклонялся от вопросов отца своего господина из верности последнему, никогда не упустит вызвать взрывы смеха своими стонами. Авторы лишь укрепляют бесчувственность зрителей, представляя забавным несчастного раба или слугу, которого несправедливо наказывают, хотя все его преступление в том, что он родился бедным. Так же, как и те, кто преувеличивает несчастье быть дурно обслуженными и которые не могут обойтись без жалоб. Пусть они скажут мне, на что решились бы, если в результате революций им придется служить другим. "На смерть" - скажут они. После такого ответа нет милостей, которых бы они не оказали Провидению, чтобы люди им подобные стали бесчувственными к боли и к унижению. Господин, которого эти размышления не делают мягче и человечнее - чудовище, и не достоин быть даже слугой. От бедняка требуют, чтобы он не имел ни единого недостатка - стало быть, больше прав быть неприятным у того, кто не обижен разом людьми и судьбой.
   Ср. "Граф. Ты чего-то не договариваешь. Помнится, когда ты служил у меня, ты был изрядным сорванцом...
   Фигаро. Ах, боже мой, ваше сиятельство, у бедняка не должно быть ни единого недостатка - это общее мнение!"
   (Бомарше. Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность / пер. Н. Любимова.
   М., 1966. - С. 69-70) - (прим. пер.)
  
   Зачастую с теми, кто очень хочет быть услышанным, реже всего заговаривают. Как штурманы, делая маневр, поворачиваются спиной к месту, где хотят пристать. Или как торговцы на аукционе, которые не выказывают никакого внимания к тому, что они больше всего хотят продать.
  
   Бог, говорят, создал врачей - уважайте их. Ошибаются: бог создал медицину. И еще говорят обычно: бог дал мясо, а дьявол его варит; он дал миндаль, но дьявол делает пралине.
  
   Без сомнения, самые скромные женщины воспринимают все не так уж глубоко. Я хотел бы знать, краснеют ли они, будучи одни, по той же тысяче причин, по которым их бросает в краску в компании. Если нет, и если румянец - не что иное, как внешнее проявление скромности, то женщины не властны над своим румянцем. Властны ли они, как уверяют некоторые, над своими слезами?
  
   В любви или замужестве ничто так не огорчает женщин, как невозможность сразу получить то, чего они хотят. Между тем, в такой утонченности, как мне кажется, весьма мало тонкости. Не доказывает ли это без всяких слов, что женщины получают больше, чем мужчины от своего нового положения? И разве не на недостатке удовольствий основана их утонченная гордость?
  
   "Если бы я была менее уступчива, то не испытывала бы и сотой доли страданий, которые терплю", - говорят женщины. Они правы, а у тех, кто причиняет им страдания, слишком мало великодушия; это кротость, достойная похвалы.
  
   Люди слишком богатые редко бывают счастливыми. Вы видите: они суетятся, ворчат, огорчаются, копят, удивляются, что не счастливы со своими богатствами, полагают, что зло приходит от бедняков, и продолжают копить до смерти, которая копит и собирает с той же жадностью, как они сами, жатву, чтобы наполнить свои закрома.
  
   Нет ничего столь трогательного, как тщеславие любовника, поскольку оно часто видит то, чего нет, и редко замечает то, что есть. И кто их может обвинить в отсутствии тщеславия? Когда они ухаживают, у них всегда надменный вид, будто цена их трудов имеет эквивалент в сердце женщины.
  
   Кто не стыдится того, в чем его обвиняют, не преминет при случае сделаться виновным.
  
   Наглеца балуют, мягко с ним обращаясь: у него нет достаточных оснований, чтобы избавиться от порока, который обеспечивает ему власть и авторитет.
  
   Если ты в чем-то уверен, то не должен страдать, когда тебя вовлекают в конфликты и споры.
  
   "Если вы оказали мне кое-какие услуги, - сказал один человек тому, кто его упрекал, - не говорите мне больше об огорчениях, от которых вы меня избавили".
   Ср. "Два друга", акт V, сцена XI.
   Орелли. - Ты хочешь причинить мне огорчение большее, чем то, от которого меня избавил?
  
   Искусство нравиться для женщины состоит в том, чтобы всегда быть новой. Она любит пылкие ухаживания; горячего, нетерпеливого любовника она часто предпочитает спокойному мужу. Между тем, она не думает, что когда распутник, который с таким рвением предлагает ей разнообразие и новизну, привыкнет к ее благосклонности, как и муж, она, быть может, станет ему так же безразлична.
  
   Женщины более человечны в своих платьях или домашней одежде, чем в богатых нарядах. Кажется, что внешнее достоинство нарядной женщины возрастает и увеличивает уважение тех, кто ее видит. Не поручусь, что она не внушает уважение самой себе.
  
   Опыт учит, что первая страсть делает корсара, если это женщина, победителем или тираном. Обычно люди, которые отказывают себе в том, что им нравится, чрезмерно строги к слабостям других.
  
   Женщины не умеют браниться. Они умеют только проклинать. Но браниться - значит изливать свой гнев без всякой злобы на объект, а проклинать - значит желать в сто раз больше зла. Что хуже?
  
   Люди, которые не являются прирожденными льстецами, скорее готовы снести обвинение в лести, чем сделать малейшее усилие, чтобы его опровергнуть. Это может относиться ко многим порокам.
  
   Истерик - постоянная добыча всех болезней, о которых при нем говорят: они сразу же им завладевают.
  
   Все девушки маются животом. Я ничуть не удивлен, что живот их мучает: это болезнь их пола, но дайте им мужчину, чтобы их взбесить, и они облегчат свои страдания наполовину, потому что их животы стремятся выйти за пределы их самих.
  
   Истинную порядочность женщины легко заметить - она держит на почтительном расстоянии самых самонадеянных мужчин.
  
   Если кто и может сделать законы жизнеспособными, это тот, кому древние не служат уздой.
  
   Люди, которые раздуваются от похвал, обычно менее всего их заслуживает: как часто видно, раздуваются от своих богатств или своего величия те, кто не рожден для этих двух достоинств.
  
   Любовь скрывает множество недостатков и преуменьшает те, которые не может скрыть.
  
   Короткие слова в пьесе, как и маленькие люди нации, иногда являются самыми значимыми.
  
   То, что называют благопристойностью языка, настолько далеко от естественности, что нужно иметь чопорный рассудок, чтобы ее соблюдать. Вежливость не уживается с волнением и страстью.
  
   Я оставил про запас эту ночь из страха, что мои намерения имели бы вид позорной капитуляции.
  
   Сделать пролог, где природа бросает жребий двум эмбрионам или атомам. Кто станет королем, а кто - рабом? Философское рассуждение перед сюжетом.
   Речь идет о "Прологе к "Тарару". См. Бомарше "Избранные произведения" М., 1954. - С. 560. (прим. пер.)
  
   Мне кажется, я разделил свои свойства на три части: утром я холодный философ, после обеда - мрачный, тяжелый метафизик, вечером - пылкий поэт.
  
   Похвалы народа стоят больше, чем подарки вельможи.
  
   Слабость указывает на опасность, добродетель ее устраняет.
  
   Красота всегда больше трогает, если ее оживляют любовь и горе.
  
   Кажется, что людям нравится терзать души наиболее чувствительные, и они гнушаются мучить другие.
  
   Опасная правда находит убежище в молчании.
  
   Многие люди щедры за счет других.
  
   Если в восемнадцать лет уже несчастен, то до старости предстоит пройти долгий путь страданий.
  
   Нет добродетели в том, что оскорбляет природу.
  
   Из всех способов исправить нас худшее - это нас запутать.
  
   Наиболее честные женщины наиболее снисходительны к слабостям других.
  
   Самое главное в искусстве руководить умами - скрыть от них, что ими руководят.
  
   Обычно в своих недостатках люди винят природу.
  
   Нет ничего более тягостного для добродетельной души, чем принимать знаки уважения, которые ей кажутся незаслуженными.
   Ср. "Евгения", акт II, сцена VI:
   Евгения. ...ведь тяжело слышать похвалы и знать, что их не заслужил.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Т. Щепкиной-Куперник. М., 1954. - С. 79)
  
   Ср. "Какую испытываешь гнетущую, невыносимую муку, когда тебя незаслуженно хвалят, воздают тебе дань уважения, втайне отвергаемую твоим сердцем!" (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 158) - (прим. пер.)
  
   Превосходство добродетели порой до такой степени тягостно дурному человеку, который видит ее проявления, что он уступает ей и испытывает потребность в добре.
   Ср. "Евгения", акт I, сцена VIII:
   Граф. ...Меня подавляет сознание ее добродетели...
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Т. Щепкиной-Куперник. М., 1954. - С. 71)
  
   Чтобы быть честным, иногда необходимо быть пристрастным и жестоким.
  
   Часто бывает, что надо потерять одну половину невинности, чтобы сохранить другую.
  
   Трусость народа не имеет другой причины и другого прибежища, кроме нищеты.
  
   Кажется, что злые стареют быстрее, чем добрые.
  
   Бывают домыслы столь нелепые, что они ничему не учат даже тогда, когда их опровергают.
  
   Сходные причины должны иметь сходные следствия, и объяснять противоположными причинами одни и те же факты или различные факты одной причиной - значит впасть в заблуждение.
  
   Мстительность - это слабость женщин, поскольку у них слишком мало силы, чтобы защититься от оскорбления, и так же ее недостаточно, чтобы простить. Инстинкт робких существ - дать понять, что их нельзя так просто обидеть.
  
   Нечестная победа никогда не может быть славной - она не что иное, как содеянная несправедливость.
  
   Люди, которые перестают питаться самостоятельно, и которые платят за необходимое им здоровье своим ближним, - смертельно больны. Их врагам нечего больше желать: они пожирают себя сами.
  
   С тех пор как существует мир, не появилось на земле ни одного нового насекомого. Зародыши такие древние, что виды и виды кажутся такими же древними, как и земной шар.
  
   Природа в своем неизменном движении, щедрая и расточительная, кажется, нисколько не занимается индивидуумами. Она уделяет внимание только видам, которые умножает - одни за счет других - по своей прихоти.
  
   Повсюду, где нет права собственности, бьются, чтобы помешать его установлению. Повсюду, где оно установлено, бьются, чтобы его сохранить.
   В любом случае люди, стало быть, одинаково боятся, и последнее усилие добродетели - это, может быть, любить их.
   Когда думаешь, что они испытывают две одинаковые потребности, понимаешь, что им трудно было бы всегда существовать в мире, и что они были бы не так злы, как кажется. У дикарей хотя бы это война всех против всех, и шансы равны. В цивилизованном обществе несправедливость одного нарушает общее равновесие.
  
   Законы, которые касаются всех, из-за своей странной слабости, не могут сдержать пятерых или шестерых жадных и надменных тиранов, и по одному их капризу вся земля обагряется кровью.
  
   В религиозных войнах все идеи спутаны: фанатизм, жестокость, корысть всегда искажают первые представления о праве людей. В сущности, самые большие несправедливости оправдывают самыми абсурдными причинами.
  
   Дикарь ни добродетелен, ни зол. Его ум не делается старше: он до самой смерти дитя, ленивое по природе и жестокое в мщении, потому что бесчувственное. Не могущий потерять ничего, кроме жизни, он смотрит на всех своих врагов как на убийц; и если бы его планы мести всегда смело воплощались, то не было бы животного ужаснее. Но если со слабыми он свиреп, то с сильными - труслив.
  
   В странах, где силен полицейский надзор, искусства и науки не обличают преступления. Они (sic) лишь указывают на них. Если деспоты жестоки, в этом надо винить не законы, а трусость людей, которые терпят деспотизм. На всей земле не существует такого человека, который был бы сильнее большинства, не желающего его терпеть. И рабы всегда виноваты в том, что существуют тираны. Трудно судить, на кого больше имеет право жаловаться свобода - на тех, кто захватил ее силой, или на тех, кто не сумел ее защитить.
  
   Страх или нужда воздвигают идолов, и людская жадность обогащает богов.
  
   Самоубийство чаще всего совершают из слабости, а не из храбрости. Когда есть еще силы надеяться, то не лишают себя жизни. Всегда преувеличивают причину, по которой впадают в столь глубокое уныние. Дети и животные не покушаются на свою жизнь, потому что они следуют лишь инстинкту, который не может обмануть. Таким образом, у них нет причины для самоубийства.
  
   Литераторы слишком слабы, чтобы их боялись, слишком несчастны, чтобы их жалели, слишком редки, чтобы их искали; им приходится жаловаться скорее на людей, нежели на природу.
  
   Гражданская казнь - крайнее проявление варварства. Справедливо ли налагать на виновных, которые не заслуживают смертной казни, наказание более жестокое, чем смерть?
  
   Почему-то дикари не приносят в жертву людей, тогда как в обществе, в век философии, люди торопятся вооружиться, построиться в ряды или колонны и погибнуть ради презренной выгоды (отнюдь не своей собственной), с мастерством столь же поразительным, как и их настойчивость.
  
   Ни порицание, ни похвала никогда не исправляют людей в целом.
  
   С начала веков материя никогда не увеличивается и не уменьшается ни на крупицу, и доля, выделенная природой для производства людей, довольно хорошо может быть представлена печатными знаками, которые один за другим служат возникновению разных книг - умных или глупых, но всегда одинаковых с точки зрения материала, из которого они сделаны.
  
   Хочешь стать честным человеком? Никогда не стыдись признаться в том, что сделал, и скоро ты будешь стыдиться делать то, в чем не осмелился бы признаться.
   Ср. Мишель де Монтень. Опыты: "Кто обяжет себя говорить все без утайки, тот обяжет себя и не делать того, о чем необходимо молчать.", (Цит. по: Размышления и афоризмы французских моралистов XVI-XVIII веков. СПб, 1995. - С. 105) - (прим. пер.)
   Ср. "Все предписания морали можно заменить следующим правилом: "Никогда не делай и не говори ничего такого, что бы ты не решился сделать известным всем и каждому." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. Н. Немчиновой. М., 1968. - С. 390) - (прим. пер.)
  
   Не мудр тот, кто получает больше любви, чем может внушить, и не великодушен тот, кто получает больше удовольствия, чем может дать.
  
   Начало дружбы - разум, начало любви - тело. Таким образом, в дружбе тело подчиняется воле разума, а в любви душа не должна отдаваться ничему, кроме потребностей тела; отсюда умеренность в удовольствиях.
  
   Глагол "отвлекать", который был в нашем языке активным и означал "отводить", мало-помалу сделался пассивным. Говорят "отвлечься от неприятностей", имея в виду "отвести от себя горести". Нет надобности отвлекаться тому, кто радуется.
  
   Все просьбы о любви должны быть выражены в этих словах: "доставьте мне удовольствие ради вас самих". Итальянцы говорят: fate me ben per voi.*
   *Доставьте мне удовольствие ради вас самих (ит.)
  
   Старость, которая признает, что стара, красива и почтенна. Старость, которая молодится, смешна и безобразна.
  
   Влюбленный старик представляет смешной контраст: пылкая душа в немощном теле. Побеги цветут, но дерево срублено под корень. Часто жар поддерживается искусственно; претензия на юность - это пена, это омела, цветущая на мертвом дереве.
  
   Somnium narrare vigilantis est*, - говорит Сенека: собственные глупости становятся очевидными, только когда волнение улеглось.
   *Рассказывать сны - дело бодрствующего. (лат.)
  
   Болезни тела становятся более мучительными по мере того как застаревают. Пороки души, заключенные в нем, беспокоят все меньше и меньше, пока не приходит бесчувственность, эта гангрена души.
  
   Почему завидуют добродетели человека и не завидуют его знатности? Потому, что его добродетель принадлежит ему, тогда как знатность - не что иное, как знак добродетели его предков.
   Ср. Бомарше. Четвертый мемуар для ознакомления с делом, возбужденным Пьером-Огюстеном Кароном де Бомарше против господина Гёзмана, судьи, обвиняемого в лихоимстве и подлоге; обвиняемых госпожи Гёзман и господина Бертрана Дероля; господина Марена, журналиста, господина д'Арно Бакюляра, советника посольства, и соучастников: "При всем том, сударь, я далек от мысли нападать на ваше дворянское звание и высокие чины, являющиеся как бы вывеской добродетели ваших предков: наоборот, я осмеливаюсь требовать у вас отчета в этой добродетели, которая должна присутствовать в вас как признак дворянства и чинов, переданных вам по наследству.", (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. М. Рожицыной. М., 1954. - С. 216)
  
   Ср. "Рождение нам дается, а добродетели наши принадлежат нам самим." ( Дидро, Дени. Побочный сын / пер. Р. Линцер. Москва-Ленинград, 1936. - С.64) - (прим. пер.)
  
   Фортуна не может сделать из глупца годного человека, но зачастую делает его счастливым.
  
   Большинство оценивает людей по их должностям, а не по их личным достоинствам; но если ценят вензеля, то в зависимости от прерогатив их ранга.
  
   Деньги определяют цену алмаза, боль - цену благочестия, трудности - цену добродетели, и горечь - цену лекарства.
  
   Не обладание, а удовольствие делает счастливым.
   Ср. "Севильский цирюльник", акт IV, сцена I:
   Базиль. ...Обладание всякого рода благами - это еще не все. Получать наслаждение от обладания ими - вот в чем состоит счастье.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 330)
  
   Ср. "Абсолютного богатства не существует. Слово "богатство" означает лишь соотношение между желаниями богача и более чем достаточными возможностями удовлетворить таковые. Один бывает богат, имея какой-нибудь арпан земли, а другой беден, обладая грудами золота." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. Н. Немчиновой. М., 1968. - С. 491) - (прим. пер.)
  
   Нет дружбы там, где нет равенства.
  
   Сначала оклевещем его, а потом поставим ему в вину дурную репутацию, которую сами создали.
  
   Страсть - не что иное, как желание, возрастающее от препятствий.
   Ср. "Сдержанное письмо о провале и критике "Севильского цирюльника".
   "...то, что обыкновенно называется страстью, есть не что иное, как желание, при стремлении к чему-нибудь воспламеняющееся от преград...",
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / Пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 272)
  
   Ср. "Если любовь - страсть, которую разжигают препятствия, как вы сами утверждали, то, право, ей лучше не находить утоления, пусть она длится, пусть будет несчастливой, но не угаснет среди утех." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 293) - (прим. пер.)
  
   Наслаждаясь женщиной, мы исцеляем боль, которую причинила нам ее красота. Как животное, которое зализывает свою рану.
  
   Какая странная болезнь - ревность! Все ее питает, и ничто не исцеляет.
  
   Женщина, которая отказывает, всегда вольна согласиться, но женщина, которая соглашается, не всегда вольна отказать: быть может, больше никто и не попросит.
  
   Если распущенность дозволена, мы с яростью восстаем против правил, и закон, созданный для того, чтобы сделать нас более справедливыми, зачастую делает нас лишь более виновными.
   Ср. "На разгульных пирах люди с бешенством восстают против всяких предписаний, а закон, созданный для того, чтобы сделать нас праведными, часто только усугубляет наши пороки." (Монтескье, Шарль. Персидские письма / пер. под ред. Е. Гунста. М., 1956. - С. 94) - (прим. пер.)
  
   Это человек, который питается наградами, который живет заумными рассуждениями, приводящими к ложным выводам, и все достоинство которого - сомнительный талант спорить.
  
   Когда совершаешь подобный поступок, не остается ничего, кроме жестокой альтернативы: умереть или быть недостойным жизни.
   Ср. "Таким образом, французы оказались в весьма затруднительном положении: законы Чести обязывают порядочного человека отомстить за оскорбление, а, с другой стороны, правосудие карает его самым жестоким образом, если он за себя отомстит. Если следуешь законам Чести, гибнешь на эшафоте; если подчинишься законам правосудия, тебя навсегда изгонят из общества. Остается, стало быть, только жестокая альтернатива: либо умереть, либо сделаться недостойным жизни." (Монтескье, Шарль. Персидские письма / пер. под ред. Е. Гунста. М., 1956. - С. 216) - (прим. пер.)
  
   Как только муж уезжал, она побеждала свою безутешность.
  
   Если даже министры отказывают многим, то среди них есть все-таки те, чьи просьбы неразумны.
  
   Несчастье - не быть любимой, бесчестье - больше не быть любимой.
   Ср. "Вовсе не быть любимой - несчастье, но перестать ею быть - бесчестье." (Монтескье, Шарль. Персидские письма / пер. под ред. Е. Гунста. М., 1956. - С. 35) - (прим. пер.)
  
   Я больше стыжусь не того, что любил ее, а того, что не могу в этом раскаяться даже после ее измены.
  
   Даже мое сожаление будет сладостным, когда я вас утрачу - оно будет смешано с удовольствием от того, что я вами обладал.
  
   - Когда я спорю с упрямцем, то никогда ему не уступаю.
   - А я всегда ему уступаю. Прощайте.
   Ср. "Севильский цирюльник", акт III, сцена V:
   Бартоло. Уж больно вы нос дерете, сударь! Было бы вам известно, что я имею обыкновение в споре с нахалом никогда ему не уступать.
   Фигаро (поворачивается к нему спиной). В этом мы с вами не сходимся, сударь: я, напротив, уступаю ему всегда.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 323)
  
   В мирное время офицеры учатся поворачиваться направо-налево, часто для того, чтобы во время войны повернуться спиной.
  
   Если кто-то храбр от природы, это исключение. И такой человек не спорит по пустякам.
  
   Успех плодит завистников. Неудача оставляет немногих друзей.
   Ср. "Два друга", акт I, сцена IX.
   Дабен. - Эти дворянские грамоты только расплодят завистников. Поверьте, месье, друзья, которых оставит ему несчастье...
  
   Человек порядочный строго исполняет свои обязательства. Человек чести идет дальше: он дорожит своими обязанностями и не ограничивает их рамками закона - он их раздвигает. Порядочность - дочь законов, честь - дочь нравов. Обязанность женщины - быть верной, честная женщина - целомудренна. Обязанность офицера - охранять свой пост, какая бы опасность ему ни грозила. Его честь - в том, чтобы любить эту опасность, неразрывно связанную со славой. Судья должен быть справедливым. Его честь - в том, чтобы любить правду, искать ее в лабиринтах кляуз, и дать ей восторжествовать.
  
   Мелак.
   Чем меньше разница в положении людей, тем больше они стараются, чтобы она была заметна; мы видим, что на границах стран происходит больше стычек, чем внутри них. Каждый заботится, чтобы границы не были нарушены ему в ущерб. Но когда государства отдаляются в какой-то момент, общая мера утрачивается: претензии столь различны, что этот клубок невозможно распутать. Это как вежливость аристократов и спесь мелких дворянчиков.
   Мелак - персонаж драмы Бомарше "Два друга, или Лионский купец".
  
   Ср. "Два друга", акт I, сцена XI.
   Мелак-отец. - Чем меньше расстояние между людьми, тем больше они стремятся его обозначить.
  
   Если бы люди не имели потребностей, одно это сделало бы их равными: нужда подчиняет одного человека другому. Настоящее зло не в имущественном неравенстве, оно - в зависимости. Важно ли человеку среднего достатка, что есть люди богаче его? Что гораздо тяжелее, так это быть ими порабощенным.
  
   Тот, кто боится смерти, боится или утратить все чувства, или испытать иные ощущения. Но если нет больше чувств, нет больше и зависимости ни от какой боли, ни от какой нужды. Если же природа чувств иная, то и существо уже будет иным. Стало быть, боязнь смерти абсурдна (Цицерон, Сенека, Марк-Аврелий, etc).
  
   Сельский кюре, жестоко ограбленный своими прихожанами, начал проповедь так: "Я не знаю, о чем думал Иисус Христос, умирая за таких негодяев, как вы".
  
   Что такое восторг? Наши эмоции разнообразны до бесконечности: симпатия, сочувствие, волнение, тревога, потрясение, страсть, порыв, безумие, ярость, бешенство. И каждое состояние нашей души подразделяется еще на множество едва заметных нюансов.
  
   Первое, что делают две молодые женщины, когда встречаются, - ищут, что бы друг в друге осмеять; второе - говорят друг другу лестные комплименты.
  
   Во всех видах удовольствия все - чересчур. Умеренность лишает части наслаждения, удваивая цену того, что приберегли.
   Ср. "...и я сделал вывод, что искусство увеличивать силу удовольствий заключается в умении скупо отмерять их." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. Н. Немчиновой. М., 1968. - С. 506) - (прим. пер.)
  
   Злыдень, который замышляет погубить человека, очень часто готовит собственную гибель.
  
   Когда священники двух армий молятся перед боем, чтобы ангел истребления обрушился на противника, признайте, что ангел истребления, который им внимает, оказывается в довольно-таки трудном положении.
  
   Я прочту с Божьей помощью, в крайнем случае, с помощью очков.
  
   Если я не буду пить, то бешеным сделаюсь.
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт II, сцена XXI:
   Антонио. Перестань я пить, я бешеным сделаюсь.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 411)
  
   Пить, не испытывая жажды, - свойство человека. Это его единственное отличие от других животных.
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт II, сцена XXI:
   Антонио. Пить, когда никакой жажды нет, и во всякое время заниматься любовью - только этим, сударыня, мы и отличаемся от других животных.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 411)
  
   Ср. "Мы здесь придерживаемся того мнения, что не способность смеяться, а способность пить составляет отличительное свойство человека, и не просто пить, пить все подряд - этак умеют и животные, - нет, я разумею доброе холодное вино." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 706) - (прим. пер.)
  
   Ср. "Наконец, ты во всякое время можешь предаваться любви, тогда как животным назначено определенное время." (Цит. по: Вольтер. Философские произведения. М.,2005. - С. 282) -  (прим. пер.)
  
   Прелестная девушка, всегда веселая, живая, цветущая, полная радости, остроумия, любви и неги. Но благонравная...
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт I, сцена II:
   Фигаро (один). Прелестная девушка! Всегда жизнерадостна, так и пышет молодостью, полна веселья, остроумия, любви и неги! Но и благонравна!..
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 376)
  
   Этот человек со всеми вельможами очень хорош. Э! А вот хорош ли он со своим булочником?
  
   Если бы Бог захотел, я стал бы сыном принца. Он был бы обязан сделать меня сыном принца, если бы это зависело от меня.
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт III, сцена XV:
   Граф. Вы дворянин?
   Фигаро. Была бы на то воля божья, я мог бы быть и сыном принца.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 428)
  
   Я словно прокурор. Я кое-как призываю к порядку буквы, которые только издали немного походят на текст.
  
   Он играет так хорошо, что проигрывает только когда хочет.
  
   Я его так вздул, что он без нот запел.
  
   Он мне отказывает в необходимом - в удовольствии.
  
   Раньше я говорил вам все, теперь - ничего не скрываю.
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт III, сцена V:
   Граф. Прежде ты говорил мне все.
   Фигаро. Я и теперь от вас ничего не таю.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 420)
  
   Бывает, что честные люди становятся мошенниками, так почему бы, скажите на милость, мошеннику в отместку не стать однажды честным человеком?
  
   Делать великую тайну, чтобы скрыть, что никакой тайны нет.
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт III, сцена V:
   Фигаро. ...часто делать великую тайну из того, что никакой тайны не составляет.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 421)
  
   Судя по ее виду, по живости ее взгляда, в юности она вызвала насморк не у одного кавалера и расцарапала не одну гитару.
  
   Если моя свадьба состоялась настолько, что я теперь вправе сердиться, то, с другой стороны, она состоялась не настолько, чтобы я не мог отомстить, женившись на другой.
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт IV, сцена XV:
   Фигаро. Если мой брак - дело настолько решенное, что гнев мой может быть признан законным, то, с другой стороны, это дело еще не настолько решенное, чтобы я не мог бросить Сюзанну и жениться на другой...
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 451)
  
   Мне нечего было предложить. Я украл немного внимания театральной публики. Я расплатился с нею, читая свое произведение.
  
   К чему церемонии? Что вам запрещали вчера, то разрешат завтра, и будь что будет! Из всех серьезных вещей брак - самая смешная.
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт I, сцена IХ:
   Базиль. Благодаря приятному обряду то, что вчера вам было запрещено, будет завтра вменено вам в обязанность.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / Пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 334)
  
   Ср. "Затем он продолжал уже более строгим тоном: "Брак - это дело важное, серьезное, тут неуместны мелкие излияния чувств, которые допускает нежная дружба." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. Н. Немчиновой. М., 1968. - С. 395) - (прим. пер.)
  
   "Я нашел ее столь очаровательной, когда она была весела, что стань она совсем дурнушкой, я увидел бы в ней сегодня лишь ту привлекательность, которая очаровала меня тогда.
   - Стало быть, ты не добился того, чтобы тебя услышали?
   - Признаться, ты угадал причину столь странной любви, как эта."
  
   Что такое жизнь? Драма, где каждый играет свою роль; когда занавес опускается, все - господин, слуга, узурпатор, добрый король, страдающая принцесса, зарезанный герой -вместе отдыхают и ужинают после спектакля.
  
   Законы преследуют преступников; что грозит худшему из них? смерть. Но и без этих нелепых законов разве бессмертны несчастные, которых называют людьми? И жестокая болезнь, что губит судью-подагрика - разве приговор менее суровый, чем удавка, которую на другого накидывает внезапная апоплексия? Но лишиться чести? - Честь - для тех, кто ушел. Но те, кто умер, в ней тоже не нуждаются.
  
   Вот бык, неистовый в своем желании. Он обращает в бегство и преследует соперника. За что он сражается? за телку, которую тотчас оставит, как только возьмет. И сразу в новый бой - за другую, которую тоже оставит.
  
   Актер работает, чтобы доставить мне удовольствие, и встать по другую сторону рампы - значит навсегда отречься от удовольствия, которое дает спектакль.
  
   Наши строгие этимологи (sic) хранят слова в их древней и диковинной (sic) орфографии, чтобы иметь честь объяснять ее корни. Но, по сути, в этом нет никакой пользы и ничего, кроме задержки очищения языка.
  
   Это ангел, святой, планета, словом, все самое совершенное, что можно найти.
  
   Настоящая причина, которая должна удерживать замужних женщин в целомудрии, коим мужчинам позволено иногда пренебречь, - не справедливо оспариваемое превосходство, которое мужчины себе присвоили, и даже не стыдливость, которая отягощает женщин и которую считают признаком их честности. Причина их сдержанности - огромное различие между преступлением женщины и изменой мужчины с точки зрения права людей, справедливости и общественного порядка. Как супруг и супруга они равно заслуживают порицания. Как отец и мать они различаются колоссально, ибо измена женщины отнимает у ее мужа сладостную уверенность в отцовстве, влияет и на отца, и на детей, разделяет их и приносит всем несчастье; тогда как измена мужа не лишает женщину уверенности в материнстве. Вот истинное вознаграждение, которое природа дарует женщинам за непостоянство их мужей. Нет в мире ничего более достоверного, чем материнство. Женщина, которая не уважает мужа, не перестает быть матерью своим детям. Единственно уважение к своей жене дает сердцу мужчины право считать себя истинным отцом.
   Ср. "Преступная мать", акт II, сцена II:
   Граф (встает и начинает ходить по комнате). Бедные женщины, совершая падение, не отдают себе отчета, сколько горя это влечет за собой!.. Их жизнь идет, как и шла... обиды между тем накопляются... а несправедливый и легкомысленный свет упрекает отца, который страдает молча, украдкой от всех!.. Его упрекают в черствости, потому что он не проявляет нежности к плоду преступной связи!.. Наши измены не отнимают у женщин почти ничего. Во всяком случае они не могут лишить их уверенности в том, что они - матери, лишить их высшей радости - радости материнства! Между тем малейшая их причуда, прихоть, легкое увлечение разрушают счастье мужчины... счастье всей его жизни, лишают его уверенности в том, что он - отец. О, недаром женской верности придавали столь огромное значение! Общественное благо, общественное зло связано с их поведением. Рай или ад в семье вызываются исключительно той молвой, какая идет про женщин, а зависит молва только от них самих.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 495)
  
   Ср. "<Законы> требуют от женщины скромности и воздержания в такой мере, в какой вовсе не требуют их от мужчины, потому что потеря стыдливости предполагает у женщины отречение от всех добродетелей; потому что жена, нарушившая брачные законы, выходит из состояния естественной зависимости; потому что природа отмечает неверность жен ясными признаками, не говоря уже о том, что рожденные в прелюбодеянии дети жены по необходимости достаются мужу и поступают на его попечение, тогда как рожденные в прелюбодеянии дети мужа не достаются жене и не поступают на ее попечение." (Монтескье, Шарль. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 565) - (прим. пер.)
  
   Те, кто считает общество нравственным, и кто кажется им довольным, по-моему, не более бесчувственны, нежели те, кто посещает галеры, тюрьмы, пыточные камеры, больницы, и кто выходит оттуда удовлетворенными и радостными. Я подразумеваю под нравственностью общества все то, что не дано природой, то есть такие безупречные общественные установления, как различные законодательства, политика, обычное право, которые хорошо придуманы, чтобы сдерживать людей. Они были бы очень злы и очень несчастны, живя по законам природы. Но с возникновением этих чудесных политических учреждений владетельные принцы больше не ведут войны, не видят выгоды вредить друг другу тяжбами; спесь и властолюбие подавлены, скупость уничтожена, интриги ни к чему не приводят, клевета, злорадство, лицемерие потеряли все влияние, ложь больше не показывается, роскошь утратила силу, зло исчезло с лица земли; одним словом, все стало лучше с тех пор, как наш разум утратил естественную свободу.
   О несчастные болтуны!
  
   Не надо путать стыдливость, украшающую женщин, с досадой или злобой, ожесточающими сих добродетельных дев против целомудрия, которое они исповедуют до тех пор, пока не станут мерзкими и жестокими и не возненавидят смертельно всех тех, кто не отвергает любовь, их пугающую. Самая страшная пытка - ненавидеть, когда чувствуешь, что создана для любви.
   Ср. "Севильский цирюльник", акт IV, сцена VI:
   Розина. Ах, Линдор, что может быть ужаснее этой пытки - ненавидеть и сознавать в то же время, что ты создана для любви!
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 335)
  
   Если Бог должен карать проступки слабых смертных, то нет сомнения, что на Небе наименьшими будут грехи тех, кто незаслуженно занимал на земле ничтожное место. Если я, согласно моей идее о справедливости, создан для правосудия, надо полагать, что те, кто был лишен необходимого в течение жизни, после скончания своих дней окажутся в положении слуги, который получает в конце года самое большое жалование, поскольку не столовался в доме своего хозяина.
  
   Совесть - это просвещенное суждение разума о том, что должно или не должно делать.
   Ср. "Совесть вовсе не говорит нам, что есть истина, но внушает нам сознание своих обязанностей; она вовсе не подсказывает, что следует думать, а что следует делать: она отнюдь не учит нас хорошо рассуждать, а учит хорошо поступать." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. Н. Немчиновой. М., 1968. - С. 660) - (прим. пер.)
  
   Поэт [автор] ужинал в одном доме и его попросили показать любопытным произведение, о котором много говорили в свете. Его упрашивали словами ласковыми и льстивыми. Он отказывался. Один из присутствующих, обладающий чувством юмора и некоторой колкостью в большей степени, нежели другие, сказал: - Признайтесь, месье, что вы ломаетесь, как кокетка, отказывая в том, на что горите желанием согласиться.*
   - Ваше сравнение более справедливо, чем вы думаете, - отвечал поэт, - поскольку у красотки и писателя одна судьба - обоих бросают после того, как они принесли жертву. Стало быть, это правильно, что мы, как и они, проявляем сдержанность, или заранее не доверяем воскуряемому фимиаму лести и ласки, в которых нам откажут, едва мы сдадимся. Любопытство, которое возбуждает новое произведение, рождает в вас желания, сравнимые с любовным влечением. Одинаково слабые - женщины и мы - робко вручаем вам свои прелести, которые скоро будут отвергнуты. Да, я беру за образец прекрасный пол, и наше согласие требует от вас хлопот, и мы, защищаясь, слили наши голоса в один, более сильный, дабы его услышала ваша огрубевшая душа. О чем мы просим вас с таким жаром? И почему после того, как нами насладились, вы принуждаете нас краснеть за нашу слабость или за то, что нам не хватает красоты, чтобы удержать вас? Мы хотели бы иметь ее в тысячу раз больше, чтобы заслужить ваше постоянство и оправдать ваше былое усердие! Это мы, кто терпит наказание, кто рожает в муках. Наслаждение не смягчает вашу суровость. Выкажите больше справедливости или не требуйте ничего. Виновные повсюду робки. Здесь оскорбляют тех, кто не смеет поднять глаза. Однако я хочу, чтобы вы прочли мою пьесу.
   И он прочел ее.**
  
   * Ср. "Сдержанное письмо о провале и критике "Севильского цирюльника".
   "Я прекрасно понимаю, милостивый государь, что прошли те времена, когда я, всюду таская с собой свою рукопись и напоминая прелестницу, часто отказывающую в том, на что она всегда горит желанием согласиться, скупо читал мой труд избранным лицам, а те полагали своею обязанностью платить за мою любезность высокопарною похвалой."
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 262)
  
   ** См. "Предисловие к "Женитьбе Фигаро". Текст, несколько отличающийся от этого, был опубликован г-ном де Ломени (см. "Beaumarchais et son temps" / "Бомарше и его время", том 2, стр. 296, Париж, Братья Мишель-Леви, 1856г.). Существует два других варианта этого предисловия, хранящиеся в Национальной библиотеке вместе с рукописью "Женитьбы Фигаро". Один из них, озаглавленный "Вступление" (Avant-propos de lecture), было опубликовано М.Ф. де Мареско в его книге "Вся драматургия Бомарше" (Париж, Академия библиофилов, 1869г.).
  
   Равнодушный человек спокоен. Его спокойствие считают сладостным: поскольку его ничто не трогает, значит, он всем доволен.
   На этом основании я думаю, что сдержанность не всегда есть свойство добродетельной души. Человек живой, добродетельный, страдает, когда видит зло. Он сердится, его сердце расширяется, он этим угнетен, и чтобы освободиться, он дает волю своим чувствам, которые порой заводят его слишком далеко; тогда он становится мизантропом. Таков был Катон - без сомнения, не самый приятный, но самый добродетельный из людей. Хотя мне не вернуть добродетели Катона, однако я дорожу ей, как если бы она оказала мне услугу, поскольку в результате я перед ним в долгу: добродетель Катона пробудила во мне сокровенную мысль, что и у меня есть добродетель, подтверждающая мне существование его добродетели. Его жизнь и его смерть показывают, что великая добродетель не есть химера или пустой звук, что, несмотря на власть личной выгоды, которая правит миром, она все же есть в душах исключительных, рожденных для счастья людей, и единственное ее наслаждение - в том, чтобы заботиться об их счастье. Я нашел в Катоне прекрасный образец. Его смерть вызывает скорбь от невозможности помочь своей угнетенной родине: он предпочел пожертвовать собой, чем быть заподозренным в участии, в уступке гнусному замыслу Цезаря. Катон не имел другого желания, кроме сохранения свободы римлян. Он трудился без устали, чтобы остановить продвижение честолюбия, которое всегда ведет к власти произвола - источнику неравенства, несправедливости и притеснения граждан. Эта добродетельная осторожность заставляла его смотреть на успех Цезаря с тем же ужасом, как и на заговор Катилины: одно не отличалось от другого в случае удачи. Достаточно было для этого гордого республиканца одной коронованной головы, чтобы смотреть на нее как на причину самых ужасных бедствий человечества.
   Катон сказал бы Титу, Траяну, Марку-Аврелию и другим добрым государям: "Да, я знаю вас, вы добродетельные люди. Если бы вы жили вечно, я любил бы вас, но вы смертны и я вас ненавижу, поскольку мне отвратительно ваше положение, попирающее свободу человека. У вас власть полная и неограниченная, которой вы поистине не злоупотребляли. Но вы сохраняете свое место для других, которые будут злоупотреблять им из глупости или беспощадной тирании". Он, быть может, был бы полезен римлянам на первых выборах властителя; первыми властителями стали Сулла, Тиберий, Калигула, Нерон. Власть отвратительная, имя которой - произвол, отрублена от своего корня. Страшные злоупотребления власти первыми почувствовали те, кто покорился здесь иноземному безумию, кто подчинил себя прихоти одного человека, а древность - обычаю столь варварскому, что его никогда бы не позволила монархия. Катона упрекали, что он выказал признаки слабости или по крайней мере печаль при приближении добровольной смерти: это рождает в моей душе сомнения. Можно было бы считать, что огорчения жизни побудили его сбросить с себя ее бремя. Его чувствительность подтверждает его добродетель. Не в десять ли раз большая самоотверженность у человека, который познал всю величину своей жертвы, чем у человека восторженного, глупого или безумного, который в беспорядочном волнении убивает себя без раздумья? Я преклоняюсь перед добродетелью Катона.
  
   Отрывки из этого текста были опубликованы Лентилаком в книге "Бомарше и его произведения" (Париж, Ашетт, 1887г.)
  
   Надо остерегаться слишком частой ошибки в торговле. Только обмен товаров должен формировать баланс, а ни в коей мере не те более или менее представляющие их денежные знаки, которые вступают в оборот. Ибо случается очень часто, что это не товар колеблется в цене, но представляющие его денежные знаки, которые стали более или менее распространены, и из-за этой разницы кажется, что торговля продвигается очень энергично: единственное точное мерило - видеть, например, что если столько-то зерна вывозится из одной страны, то взамен поступает столько-то сахара или столько-то шелковых тканей или столько-то индиго и так далее.
   Если только деньги не рассматриваются как товар, что возвращает их к классу продуктов.
  
   ........... - Ваш отказ тем более похож на согласие, что в устах красавиц это слово часто звучит как "да", но не всегда его означает.
   - Никогда его не означает, - возразила мне дама, которой я только что читал свой труд, в минуту передышки. - И вы вооружите против себя всех женщин, если сравниваете их отказ, который вы называете притворным, с ужасным запирательством бесчестного противника.
   - Не дай Бог, мадам, чтобы мое уважение соединило бы столь оскорбительную мысль со всем, что в вас наиболее очаровательно.
   Вот как я понимаю это милое "нет" красавиц. Монтескье говорил нам, что первая мольба была обращена творением не к Творцу - ведь эта мысль слишком метафизическая, слишком сложная, чтобы сразу прийти на ум - первая мольба, наиболее естественная и наиболее нежная из всех, была та, с которой обращаются к противоположному полу.* Он прав, любезный философ. Но если правда, как он полагал, изучая природу, что именно женщина обратилась к мужчине с этой мольбой, надо признать, что он внял просьбе подруги и благосклонно ее исполнил, ведь пылкость всегда соразмерна желаниям. Если кажется, что женщина об этом забыла, то потому, что на самом деле она об этом помнит. Оскорбленная частыми отказами гордость скоро побуждает ее обуздывать свои желания и, в свою очередь, отказывать мужчине. Счастливая мысль!, в одну минуту нарушившая естественный порядок, породившая стыдливость к большой выгоде обоих полов и, главным образом, к большой пользе удовольствия. Ведь эта прелестная гордость дает тому из двух полов, которому природа внушает более острую и более постоянную потребность в другом, силу сопротивляться назойливой одержимости, столь часто бесполезной для женщины и утомительной для мужчины, истощенного доступными наслаждениями; стыдливость начала ту сладостную войну, тот искусный спор, который зовется любовью, в котором мужчина воодушевляется робким отказом, притворной холодностью своей подруги, чувствует, как возрастает его отвага, как удваиваются его сила и пыл. Кончен спор, в котором он, кажется, торжествует, побеждает и покоряет ту, пред кем в глубине сердца тайно преклонял колени, ту, кто за счастье почитала быть атакованной. Отсюда это прелестное "нет" женщин, которые хотят сказать "да"** еще более прелестное, эти сладостные притворные атаки и оборона, пока сердца не придут к доброму согласию. Отсюда всё восхитительное ребячество влюбленных, всё, без чего нет истинного наслаждения, эти заманчивые преграды, которые обожаемая женщина ставит с такой приятностью затеям своего поклонника, эти прелестные цитадели, которые она умеет воздвигать и оборонять столько времени, сколько нужно для успеха предприятия, ради нее затеянного, - препятствия, которые приносят живое удовольствие поражения, славу и честь боя. Наконец рождается (sic!) очарование, опьянение и счастье союзов, созданных любовью, одушевленных сладостной неуверенностью победителя или побежденного, того, кто, кажется, выиграл, и той, кто согласилась проиграть. О пленительный пол! Любезные дамы города, где я узнал, что похитил ваше одобрение у моего противника, примите мою благодарность!***
   * Ср. "Человек в природном состоянии обладает не столько познаниями, сколько способностью познания. Ясно, что первые идеи его не будут носить умозрительного характера: прежде чем размышлять о начале своего бытия, он думает о его сохранении. [...] Я сказал, что страх побуждает людей бежать друг от друга; но как только они увидят, что страх их является взаимным, у них появляется желание подойти друг к другу. Кроме того, их влечет к сближению и чувство удовольствия, испытываемое каждым животным при встрече с животным той же породы, причем то очарование, которое связано с различием двух полов, еще более увеличит это удовольствие. Таким образом, просьба, обращенная одним человеком к другому, составляет третий естественный закон человека." (Монтескье, Шарль. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 165-166) - (прим. пер.)
  
   ** Ср. "Татарин легиону"
   "...вообще-то ваше отрицание больше походит на утверждение, как "нет", которое говорят красавицы, когда хотят сказать "да", но не подают виду."
  
   ***Противник Бомарше, о котором он говорит, это граф де ла Блаш, город - Экс-ан-Прованс.
  
   Будь король даже благочестив, он плодит тысячу лицемеров. Будь у него хоть одна слабость, она порождает необузданное распутство.
  
   Он мой враг. Этот человек страдает из-за меня. Страсть делает его несчастным, и это я ее внушил. Я должен быть к нему снисходительным.
  
   - Они считают вашу пьесу скверной.
   - А я считаю таковым их суждение.
  
   - Я научу тебя оказывать уважение мундиру.
   - Так я и делаю. И разговариваю с манекеном.
  
   Месье, я хорошо знаю, что меньшие должны уважать больших. Но...
  
   Если он спрятался под шкурой теленка, то думает, что мы до него не доберемся?
  
   Наслаждаться, надеясь, - это счастье.
  
   Жизнь - беспрерывное судилище; и какие союзы в состоянии каждую минуту противостоять его суровости?
  
   Тот, кто лишает меня жизни, лишает меня и чувствительности ко злу, которое мне причиняет; тот, кто хочет лишить меня чести, уверен, что оставляет мне ужасное существование. Кто же более виновен передо мною?
  
   Король, который правит деспотически, имеет только достояние своих подданных; тот же, кто правит справедливо, - их достояние и их души: он более могущественный.
  
   Ср. "...монархи, которые подчиняются основным законам своего государства, счастливее тех деспотических государей, у которых нет ничего способного управлять сердцами их подданных и даже собственным сердцем." (Монтескье, Шарль. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 210) - (прим. пер.)
  
   В самом ли деле человек столь несчастен, как говорит? В этом можно разобраться, рассмотрев целиком один день, который, вращающийся беспрестанно и повторяющийся постоянно, дает нам, в конце концов, представление о целой жизни.
   Из двадцати четырех часов он уделяет восемь сну или хотя бы отдыху. Он наслаждается сам, если не наслаждается с другим, и хоть частично отдавшись приятной расслабленности сна, забывает все свои горести (тогда душа, подобно бдительной няньке, что не перестает заботиться о своем дорогом дитяти, пока она ему необходима, видя его мирно и покойно спящим, спокойная за его судьбу, разрешает себе в свою очередь отдых от работы и, бесполезная возле колыбели, отходит от нее и, отдыхая от серьезных дел, позволяет себе блуждать среди легких снов, сладких химер и приятных иллюзий), да еще получает две восхитительные минуты, когда засыпает и когда просыпается. Из шестнадцати часов, которые остаются, он отдает, по меньшей мере, четыре трапезе; и это время столь весело проводят за столом, что, начиная от тучного министра, который держит, словно Атлас, все государство на своих плечах, кончая несчастным, который грызет ногти в поисках того, что можно было бы откусить или оторвать от достояния других, - и это лишь две крайности - нет никого, кто бы не повеселел и не был бы за столом добрым малым - это и есть чудо отдыха. Какой человек после хорошего ужина посмеет сказать, что он воистину несчастен? Зло и добро одинаково мало задевают за живое человека, переваривающего пищу. Немного больше тяжести в теле, немного меньше порядка и ясности в мыслях - это ли столь большое несчастье? Вдобавок можно, самому не замечая, начать выражаться метафизически. Час дружеской беседы, до которой всегда дойдет очередь, развлечение прогулками, спектаклями, занятиями или чтением - не должно ли все это войти в перечень благ? Даже самый трудолюбивый человек не всегда отдает восемь часов в день тяжелой работе. Даже в страдании душа утомляется, и часто люди бывают удивлены, застав себя врасплох в сладких мечтах, за тысячу лье от своих горестей, в разгар самых тяжелых приступов.
   О человек, стремись почувствовать, что ты счастлив, хоть в четверть силы, которую ты тратишь, чтобы убедить себя, что ты несчастен, и ты благословишь своего творца.
   Прибавить к счастью наслаждения, соединенные с желаниями, и желания, более сладкие, чем наслаждения, etc.
  
   В поисках истины он свалился в колодец.
  
   Традиционный образ, восходящий к Демокриту, древнегреческому философу (около 460 до н. э. -- около 360 до н. э.), к его изречению "Истина скрыта на дне глубокого колодца". (прим. пер.)
  
   Женщины что драгоценные камни. Природа создала их более или менее красивыми. Воспитание - шлифовщик, который ограняет их на наш вкус. Наше воображение - полировщик, который придает им блеск. Страсть их обрамляет и возвышает. Наконец, любовь - ювелир завершает всю работу, и мы надеваем кольцо на палец. Мужчина - перекупщик, который совершает сделку.
  
   Юлия, дочь Августа, никогда не отдавалась своим любовникам с таким пылом, как в тот период, когда тяжелела. Отец однажды упрекнул ее в чрезмерном распутстве, и привел в пример самок животных, которые, будучи более сдержанными, в период беременности не сближаются с самцами. "Именно поэтому, - ответила Юлия, - они заслуживают названия животных, ибо они лишают себя большого удовольствия, которое умные самки человека своим искусством превратили в обычай и привычку".
  
   Ср. "Вот, например, Юлия, дочь императора Октавиана: она отдавалась своим любезникам, только когда чувствовала себя непорожней, подобно тому как судну требуется лоцман не прежде, чем оно проконопачено и нагружено. Если же кто-нибудь осудит их за то, что они дают себя латать во время беременности, и укажет им, что брюхатые самки животных ни за что не подпустят к себе самцов, они могут ответить, что одно дело - самки, а другое, мол, женщины, которые отлично знают, что суперфетация таит в себе особую прелесть, а ведь именно в этом роде и ответила некогда Популия во II книге Макробиевых Сатурналий." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 39) - (прим. пер.)
  
   Пылкий отказ не должен лишать надежды на успех разумной просьбы. Сколько женщин защищались бы весьма слабо, если бы не страх, что мужчины, покровительства которых они хотят, составят о них дурное мнение.
  
   Сильный ум и искренняя учтивость всегда имеют большое преимущество над дерзким шутовством и непристойными намеками, смысл которых вызывает столько стыда у тех, кто к ним прибегает, что они не осмеливаются сказать все до конца.
  
   Молодые люди часто смеются над заповедями, но в данном случае их насмешка более согласуется с их поступками, чем с их верой. Это очень плохой знак.
  
   В пьесе, в жарком диалоге, все, что не является необходимым, является лишним. Это строгое правило.
  
   Брат может изменить дружбе, но друг всегда останется братом.
  
   Даже если отец и мать совершенно уклоняются от своего долга, это не избавляет ребенка от его долга перед ними.
  
   Порицать несправедливость и считать для себя возможным на одну несправедливость отвечать другой - не то же ли самое, что распространять развращение повсеместно? Если нет предела, где кто-нибудь остановится после того, как причинил много зла другому, надо сказать "прощай" добродетели.
  
   Вся гордость женщин - не что иное, как свобода отказать. И большинство решается взять мужчину, который мало их достоин, из страха, что придется предлагать себя еще худшему.
  
   Человек деятельный и решительный побеждает трудности собственной смелостью, которая и заставляет его вступить в борьбу. Человек медлительный и несмелый трепещет, предвидя страдания и опасность, и сам делает непреодолимым то, чего он страшится.
   Ср. "Представьте себе человека, которому от природы свойственны некоторая доброта и честность характера, но который родился трусливым и безвольным, что делает его неспособным противостоять горестям и презирать нищету." (Дидро, Дени. Принципы нравственной философии, или Опыт о достоинстве и добродетели, написанный милордом Ш*** / пер. Л. Каменской. М., 1986. - С. 100) - (прим. пер.)
  
   Благородное негодование, которое заливает краской лицо скромного человека от одной мысли, что его сочтут виновным в том зле, которое ему приписывают, очень часто вызывает в случае несправедливого обвинения подозрение у тех, кто не в состоянии различить замешательство, являющееся следствием преступления, и возмущение честной души, которой нанесено оскорбление.
   Ср. "Графиня (силясь улыбнуться). Я покраснела... от досады на ваши подозрения. Но разве мужчины бывают когда-нибудь настолько проницательны, чтобы суметь отличить негодование чистой, незаслуженно оскорбленной души от замешательства, вызванного справедливым обвинением?" (Бомарше. Безумный день, или Женитьба Фигаро / пер. Н. Любимова. СПб, 2009. - С. 212) - (прим. пер.)
  
   Тот, кто не стыдится бесчинства, не имеет права оскорбляться упреком, который ему делают, и принимать дурно упреки, дать повод для которых он так мало боялся.
  
   Тот, кто стремится казаться значительнее или лучше, чем он есть, вызывает своими претензиями любопытство, которое рождает презрение, потому что спесь - верный признак слабости сердца или ума.
  
   Извинение первой дерзости рождает в сердце любовника желание вновь провиниться, чтобы вновь быть прощенным, и снова - столько раз, пока последняя обида не обеспечит ему полную амнистию на прошлое и будущее.
  
   Слова не оставляют после себя никакого следа. Они пролетают, как ветерок, и смешиваются с воздухом. Можно сохранить их смысл или изменить его, тогда как фраза, вышедшая из-под пера, становится верным свидетельством.
  
   Слуга что солдат или школьник. Он совершает все виды глупостей и наносит всевозможный вред, не имея дурных намерений, просто - добрая душа! - из любви к самому злу.
  
   Многие люди достаточно хитры, чтобы весьма изобретательно представлять свои грехи как достоинства, хорошо зная, что тот, кто первым винит сам себя, притупляет острие обвинений со стороны других; они говорят простакам: "Ну вот, вы вините его лишь в том, что он сам признаёт".
  
   Если человек, бросаясь в преступление или порок, подумает, что последствия удручат горем всех тех, кто его любит, и не доставят радости никому, кроме его врагов - такой урок уничтожил бы соблазн!
   Ср. "Не читаю вам наставлений, - ведь вы знаете лучше меня все правила нравственности. Ограничусь лишь тем, что предложу вам одно средство, дабы уберечь вас от вашего недостатка, - оно, пожалуй, легче и надежнее, нежели все философические рассуждения: произведите в уме некую перестановку времени и на несколько мгновений предварите будущее. Если бы на злосчастном ужине вы стойко выдержали минутные насмешки сотрапезников, подкрепляя себя мыслью о том, как воспарит ваша душа, едва только вы уйдете; если бы вы представили себе то внутреннее удовлетворение, которое испытали бы, избежав западни, расставленной пороком; если б представили себе, сколько преимуществ в самой привычке побеждать, которая облегчает победу, и как отрадно будет сознавать, что вы победили, и написать мне об этом, и как будет мне отрадно, - да ужели все это не одержало бы верх над минутным противодействием, коему вы, разумеется, никогда бы не поддались, если б предвидели последствия! Да и что это за противодействие, если вы придаете цену насмешкам людей, с мнением которых не должно считаться! Разумеется, эта мысль спасла бы вас ценою преходящего ложного стыда от стыда подлинного, на всю жизнь, от раскаяния, от опасности и - буду уж до конца откровенной - спасла бы вашу возлюбленную от лишних слез." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 275) - (прим. пер.)
  
   Какое счастье для честного человека иметь жену, честь и благородство которой - основание его покоя!
   Ср. "Два друга", акт V, сцена VI.
   Сент-Альбан. Помиримся, мой счастливый соперник. Я мог бы жениться на очаровательной женщине, которую обожаю, честь и благородство которой были бы залогом моего спокойствия, но сердце которой - ваше.
  
   Достоинство раскаяния зачастую стоит достоинства невинности.
  
   Ср. "Евгения", акт V, сцена IX:
   Барон. ...Кто от души раскаивается, тот дальше от преступления, чем тот, кто никогда его не совершал.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Т. Щепкиной-Куперник. М., 1954. - С. 113)
  
   Когда добиваешься от женщины признания, что она оказывает вам тайное предпочтение, это предпочтение оправдывает некоторые вольности. Одна вольность влечет за собой другие. Если дама сочла возлюбленного неблагодарным, человеком невеликодушным, он в ответ называет ее жестокой. Это слово нравится женщинам и льстит их гордости до такой степени, что они все прощают за упрек в жестокости, и частенько мы так их и получаем. Он вносит приятное разнообразие в их настроение, что помогает завершить предприятие, пусть даже они сами не верят, что заслужили такой упрек.
   Ср. "Севильский цирюльник", акт IV, сцена V:
   Фигаро. Она назовет вас дерзким, а вы назовите ее жестокой. Женщины очень любят, когда их называют жестокими.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 333)
  
   Ср. "Он назвал бы меня "изменницей", а это слово всегда доставляло мне удовольствие. После слова "жестокая" оно для женского слуха всего приятнее, а заслужить его стоит гораздо меньше труда." (Шодерло де Лакло. Опасные связи / пер. Н. Рыковой. М., 1992. - С. 17) - (прим. пер.)
  
   Когда гордость естественна и благородна, она выказывает себя даже в унижении.
   Ср. "Простодушный ответ П.-О. Карона де Бомарше на оскорбительный пасквиль, который граф Жозеф-Александр Фалькоз де ла Блаш распространяет в Эксе": "...гордая душа спокойна, и несет свое достоинство даже в унижении."
  
   И самая чистая добродетель не защитит, если найдется человек, который в грош не ставит собственную честь и превращает обещания и торжественные клятвы в игру.
  
   Если больной безнадежен, надо перестать платить докторам: те, кто им платит, грабят его наследников.
  
   Хотите помешать дворянам разориться? Заставьте их под страхом позора всегда платить долги вовремя. Должник, который не обольщается отдаленным сроком, никогда не попытается наделать ненужных долгов.
  
   Все сословные различия между гражданами должны оканчиваться перед судом закона. Все привилегии дворянина никогда не должны влиять на справедливость и несправедливость; кредитор и должник - единственные звания тяжущихся для судьи. Иначе безоружный никогда не станет биться с соперником в латах.
   Ср. "Простодушный ответ П.-О. Карона де Бомарше на оскорбительный пасквиль, который граф Жозеф-Александр Фалькоз де ла Блаш распространяет в Эксе".
   "Оставим в стороне различие чинов и рангов; оставим мелкие уловки, к которым оно прибегает, тайные плоды, которые оно пожинает, соблазны, которые оно порождает. Если все это не исчезало бы перед трибуналом, если преимущества звания или положения могли бы влиять на справедливость или несправедливость, бедный, спорящий со знатным, имел бы перед собой врага в латах."
  
   Тот же закон, что препятствует королю Франции назначить наследником трона кого бы то ни было, кроме своего старшего сына или другого законного наследника, не позволяет ему прикоснуться к собственности последнего из своих подданных. Значит, основные законы существуют помимо государя, независимо от воли государя, и являются как бы барьерами. И значит, утверждение, что воля государя - это закон государства, нелепый вздор? Самый жестокий деспотизм мог подвергнуть опасности королевство, но не достояние принца. Размышления об этом могут простираться до бесконечности.
  
   Судебный процесс, где затронута честь, может быть только открытым; это касается и защиты, и существа дела, потому что честь - порождение общественного мнения, и о ней предоставлено судить даже тем, у кого вовсе нет чести; это только облегчает возможность что-то скрыть, и может увлечь смутными предположениями за пределы достоверно известных фактов. Это единственный случай, когда решение судей подтверждает или опровергает нация, etc.
   Ср. "Четвертый мемуар для ознакомления с делом, возбужденным Пьером-Огюстеном Кароном де Бомарше против господина Гёзмана, судьи, обвиняемого в лихоимстве и подлоге; обвиняемых госпожи Гёзман и господина Бертрана Дероля; господина Марена, журналиста, господина д'Арно Бакюляра, советника посольства, и соучастников".
   "Это верно, что народ не сидит на скамьях рядом с теми, кто выносит приговор, но он незримо присутствует на заседании, и око его зорко следит за всем. Стало быть, весьма полезно осведомлять его; ибо если он сам никогда не судит частных лиц, то он есть и был во все времена судьей над судьями." (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. М. Рожицыной. М., 1954. - С. 199)
  
   В законе не должно быть неточности. Ее не должно быть в гражданских договорах, которые закрепляют право собственности. И самый худший из законов, когда он стабильный и всеобщий, будет лучше, чем вся судебная юриспруденция, переменчивая, как мнение судей, тактика адвоката или влияние сторон. Таким образом, любой договор между гражданами, который не является ничтожным, не может быть аннулирован (приостановлен) каким-либо приговором. Ужасным следствием этого стало бы то, что в зависимости от произвола юриспруденции, пусть даже самой справедливой в мире, оказалась бы собственность, которая должна зависеть только от закона и меняться только в контексте гражданской жизни. Справедлив договор или несправедлив, он не может быть нивелирован, и это есть посягательство на собственность, допускающее дальнейшие споры.
  
   Этот Юстиниан*, который составил свод законов, носящий его имя, все исказил, все коррумпировал, извратил смысл одних законов, а смысл других изменил в угоду потребностям времени и, главным образом - отвратительной продажности суда, который торговал и самими законами, фабрикуя их за деньги. Он поощрял коррупцию до такой степени, что доверил судопроизводство в своем дворце вольноотпущенникам, и сам творил суд, вмешиваясь таким образом в естественный порядок, который велит, чтобы судьи были суровыми, а государь - милостивым.** Этот Юстиниан, говорю я, придал огромную силу почти всем законам и обычаям, управляющим нами; ужасное подчинение варварскому кодексу и римским законам всегда портило нравы; религия и монархия, подобные нашим - это страшная путаница, где судебная практика осуществляется по произволу, и юристы почти всегда в любом вопросе находят "за" и "против".
   *Юстиниан (483-565 гг.) - византийский император. Стремясь обеспечить сильную самодержавную власть, Юстиниан боролся с влиятельным сенатским сословием и пытался ограничить рост крупного землевладения. Опорой власти императора стала бюрократическая верхушка. При Юстиниане был создан "Свод гражданского права" ("Corpus juris civilis"). (прим. пер.)
  
   ** Ср. "...дурное правление Юстиниана - его расточительность, притеснения, вымогательства, неистовое стремление к строительству, переменам, преобразованиям, - жестокое и слабое правление, ставшее еще более тягостным вследствие его продолжительной старости, составляло действительное бедствие, смешанные с бесполезными успехами и суетной славой.[...] Император, не довольствуясь тем, что он совершал общую несправедливость, истощая своих подданных непосильными налогами, терзал их еще всякого рода тираническими поступками, вмешиваясь в их частные дела. [...] ...при этом государе как суды, так и законы были одинаково продажны." (Монтескье, Шарль. Размышления о причинах величия и падения римлян / пер. А. Рубина. М., 1955. - С. 138-139) - (прим. пер.)
  
   Публичность судебных доказательств имеет то преимущество, что она определяет все понятия и убеждает всех, если эти доказательства справедливы и действенны.
  
   Закон не допускает никаких утверждений и подозрений, ни против личностей, ни против договоров. Должны быть прямые обвинения - обвинитель должен высказаться прямо, без намеков на обман и подлог и без лукавого красноречия тех, кто предпочитает бесчестить, лишь бы его не принуждали обвинять по юридической форме. Подозрение в неверности жены лишает ли ее детей положения, которое закон дает ее мужу? И вопли жадного наследника разве уничтожат предшествующее обязательство, которое не признает его выгода? Должен быть прямой иск обвинителя, законным порядком возбуждающего дело на свой страх и риск, тогда трибунал открывает уши его требованию и приготовляется судить: все другие пути есть преступление, основанное на низкой клевете и заслуживающее кары.
   Ср. "Простодушный ответ П.-О. Карона де Бомарше на оскорбительный пасквиль, который граф Жозеф-Александр Фалькоз де ла Блаш распространяет в Эксе".
   "Я повторяю вам на все лады, г-н граф, что закон не допускает утверждений и предположений относительно договоров и персон; что он с негодованием отвергает все намеки на обман, мошенничество и подлог, нагромождаемые без доказательств, и, в особенности, отвратительные речи в суде тех, кто не боится публично шельмовать, лишь бы не обвинять по юридической форме.
   Я повторяю вам, что воплей бесчестного наследника недостаточно, чтобы аннулировать договоры наследодателя, предшествующие его праву, пусть это и не соответствует его интересам; что он должен подать прямой иск, чтобы поколебать суд, законным порядком возбудить дело на страх и риск обвинителя; что все другие пути есть преступление и самая низкая клевета в глазах закона, и не должно занимать суд кроме как взывая к нему, чтобы добиться наказания."
  
   Первая мольба не была адресована творением непосредственно своему Творцу. Эта мысль слишком метфизична и слишком сложна, чтобы прийти сразу. Первая мольба, самая приятная из всех, была та, с которой один пол всегда обращается к другому. Мужчина высказал эту просьбу с большим изяществом и живостью, соответствующими его желаниям; но можно предположить, что сначала его научила женщина. Возможно, что утомленная частыми отказами гордость побуждает отказать в свою очередь. Тогда естественный закон переворачивается, и стыдливость приносит удовольствию большую прибыль, так как дает силу сопротивляться тому из двух полов, который более часто нуждается в другом, вместо утомительной навязчивости мужчине, истощенному удовольствием - в результате этого очаровательного спора, называемого любовью, мужчина, подстрекаемый притворной холодностью своей подруги, удваивает свою силу и свое желание, и выглядит покорителем и победителем той, кто в глубине сердца стоит на коленях перед своим обожателем и жаждет быть завоеванной.
   См. примечание к стр 45
  
   Довольно примечательно, что почти все великие люди жили при республиканском строе. Это те, кого верно распознавал и выдвигал народ, - превосходный судья достоинств тех людей, которые не могут выдвинуться при королях, всегда окруженных атмосферой интриг и лжи - до такой степени, что люди, существующие вне ее, не могут быть замечены и еще менее - оценены.
  
   Если слово "Свобода" могло бы что-то значить при монархическом правлении, то не что иное, как возможность народа защитить свои законы от узурпации королей.
  
   Не дай Бог, чтобы были уничтожены сословные различия между людьми в монархическом государстве. Это верно, что знатность - преимущество, наименее всеми оспариваемое. Если уничтожить разницу между званиями, то монарх окажется слишком далеко от своих подданных, и следует сохранить сословную лестницу - быть может, самую крепкую опору монархического здания.
   Ср. "Простодушный ответ П.-О. Карона де Бомарше на оскорбительный пасквиль, который граф Жозеф-Александр Фалькоз де ла Блаш распространяет в Эксе".
   "Нельзя пренебрегать тем, что в обществе есть высшие сословия! Напротив, справедливо, что преимущество рождения наименее всеми оспариваемо, потому что если бы в монархическом государстве были бы устранены промежуточные сословия между королем и народом, то монарх оказался бы слишком далеко от своих поданных: вскоре это были бы деспот и рабы; сохранение сословной лестницы - от пахаря до властелина - равно полезно для людей всех рангов и, может быть, она есть самая крепкая опора монархического здания."
  
   Ср. "Самая естественная из этих посредствующих и подчиненных властей есть власть дворянства. Она некоторым образом содержится в самой сущности монархии, основное правило которой: "Нет монарха, нет и дворянства, нет дворянства, нет и монарха". В монархии, где нет дворянства, монарх становится деспотом." (Монтескье, Шарль. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 176) - (прим. пер.)
  
   Ср. "Порука вольностей, поддержка отечества и опора трона, наше дворянство сохраняет нерушимое равновесие между народом и королем." (Руссо, Жан-Жак. Юлия или Новая Элоиза / пер. А. Худадовой. М., 1968. - С. 155) - (прим. пер.)
  
   Судьи уважаемы и почитаемы обществом не за то, что они справедливы - все люди должны быть таковыми; не за то, что они более просвещенные - просвещение сегодня распространяется повсюду; не за то, что они более сильные - только закон имеет в них силу. Но их должность достойна уважения также потому, что она очевидно трудна, нужна, важна и нисколько не прибыльна. Судьи Рима часто были движимы бескорыстием, пока не возросло их богатство, также как почести, которые воздавал им народ, сделались чрезмерными. Народ, склонности которого простодушны, завидует великим, боится военных, ненавидит богатых, презирает ученых, но любит и уважает судей.
  
   Ср. Бомарше "Татарин легиону".
   "Да, господа, я повторяю с радостью, что хорошие судьи - это люди, наиболее уважаемые обществом не только за то, что они справедливы - все люди должны быть таковыми; не за то, что они просвещенные - в этот век на наших глазах просвещение сияет повсюду; не за то, что они обладают властью - только закон в них имеет власть. Но их должность наиболее из всех уважаема, потому что она очевидно трудна, очень тяжела, полезна всем, чрезвычайно важна и не сопряжена ни с какой выгодой: так полагает народ, чье простодушное чутье иногда столь верно; народ, который завидует великим, боится военных, чванится перед учеными; народ любит и уважает судей."
  
   События - дело случая, но то, как мы их принимаем - наше. Итак, самое верное средство сохранить свое счастье и свою свободу в роковом сплетении обстоятельств и неизбежной от них зависимости - это стряхнуть то, что в них есть случайного, прежде всего, то, что оказывает минимальное влияние в ходе событий, которые затрагивают нас и могут затронуть других; все это нас не касается.
  
   Что такое вкус? Хорошо воспринятое придирчивое суждение, точное и тонкое, о вещах, которыми людское сообщество наслаждается искренне и без размышлений; слабая замена удовольствия, которое наше рассуждение убивает. Критика почти всегда подменяет удовольствие, и честь не находить удовольствия ни в чем часто лишает людей вкуса к счастью, которое у них было, пока они не стали столь придирчивы.
  
   Ср. "Простодушный ответ П.-О. Карона де Бомарше на оскорбительный пасквиль, который граф Жозеф-Александр Фалькоз де ла Блаш распространяет в Эксе".
   "Что такое вкус, так прочно укоренившийся? Уверенное правильное суждение о вещах, которыми читательское сообщество наслаждается искренне и без размышлений... Слабая замена удовольствиям, которые наше слишком строгое суждение убивает."
  
   Насмешка и тщеславие - неразлучные спутники, глупость и спесь всегда держатся за руки. Лишь гордость способна показать нас с лучшей стороны, потому что она есть живое чувство собственного достоинства, которое не позволяет сделать ничего, что может заставить нас краснеть и пасть в своих глазах. Это она дает нам силу отвергнуть милости или благодеяния, ее довольно, чтобы поставить на один уровень слабость и мощь.
   Тщеславие раздражается и вспыхивает от противоречия, которое его разоблачает. Спесь трусит, сломленная несчастьем, но гордость несет свою честь и благородство даже в самом унижении и отдает себе справедливость, в которой ей отказывают другие. Не относитесь к ней с суровостью и презрением, и она получит имя великой души и встанет в первый ряд добродетелей.
   Ср. "Простодушный ответ П.-О. Карона де Бомарше на оскорбительный пасквиль, который граф Жозеф-Александр Фалькоз де ла Блаш распространяет в Эксе".
   "Так насмешка и тщеславие - неразлучные спутники, так глупость и спесь всегда ходят об руку."
  
   Один из самых могущественных людей Европы, который всегда находил меня скромным и соблюдающим дистанцию, соответствующую разнице нашего положения, однажды снизошел до того, что хотел подкупить меня в очень важном деле, касающемся моих обязательств, и полагал, что щедрость его предложения может затмить в моих глазах низость его просьбы. Немедленно все для нас переменилось.
   - Вы слишком горды, месье, - сказал он мне. - Никогда я не слышал, чтобы вы говорили в подобном тоне.
   - Месье ..., - отвечал ему я, - когда большие делаются мелкими, следует, чтобы мелкие возвысились, иначе мир не больше, чем куча отбросов и гнили.
   - Но, месье, при том бедственном состоянии, в котором находятся ваши дела, возможно ли, чтобы спесь заставила вас отказаться от столь большой выгоды? Можно подумать, что это не с вами я разговариваю!
   - Это вовсе не спесь, Месье ..., это гордость. Вы говорите, Месье ..., с тем, кто вам ручается, что скорее предпочтет умереть от голода, нежели от стыда. С тем, кто лишится чести, если сочтет это меньшим для себя неудобством, чем для вас - не краснеть передо мной за тщетность своих усилий.
   Я не описываю подробно это дело, но осмеливаюсь, однако, о нем говорить, потому что тот, кто во Французском королевстве является самым добродетельным, самым величественным и самым могущественным, разбирая этот поступок, воздаст мне должное, сказав, что я не утверждаю ничего, что было бы случайностью или не было бы ему известно.
  
   Природа склоняет нас к эгоизму, который есть антипод всех общественных добродетелей. И подобно птице, чувствующей, что тяжесть направит ее полет к земле, если новый удар крыла и постоянно возобновляемые усилия не удержат ее в воздухе, добродетельный человек, укрепляя свой характер, должен быть всегда внимателен, чтобы придушить, отвергнуть те привязанности, которые всегда ведут к замкнутости и концентрации на себе самом.
  
   Между остракизмом в древних республиках и изгнанием из наших королевств та разница, что в первых гражданин восходил на новую ступень славы, становясь слишком могущественным, тогда как у нас изгнание всегда влечет мысль о наказании. Монарх говорит: "Вы совершили ошибку, я запрещаю вам здесь находиться". Республики говорили: "Ваша добродетель такова, что кружит голову всем гражданам. Смиримся же с тем, что общество лишается столь великого человека из страха, что наш восторг может увести, в конце концов, далеко от интересов нашей свободы".
  
   Я искал судей моего права, а нашел лишь пособников вашей несправедливости.
  
   Я наблюдал в Англии поступки самые сумасбродные, совершаемые с умным видом, который обманывал толпу. И порою во Франции я наблюдал деяния самые разумные, теряющие все свои достоинства из-за глупого вида, с которым их совершали.
  
   Вы восстанавливаете против меня моих друзей и моих врагов: одних - ослабляя их доверие, других - поддерживая их обвинения.
  
   Гретри - человек умный, искусный и со вкусом, и Филидор - глупец, у которого есть лишь талант и сила.
  
   Шутка в стихах: женщина, у которой в корсете жар, воспламеняющий все вокруг, но ни капли воды в комнате, чтобы потушить пожар; мужчина; прикосновение; он мочится в ее рот. Это очень дерзко, поскольку она может его прогнать. Но...
   Но то орудие, что девушку спасло,
   Она с тех пор всегда ценила высоко.
  
   Любой закон, который не охватывает всех граждан, не заслуживает чести называться законом. Только всеобщность его действия составляет его суть и его святость, и чем реже встречаются в законе исключения, тем больше его уважают люди.
  
   Есть множество мелких обид, которые министр должен презирать, если он не притворяется, будто их не замечает. Человек робкий в такой ситуации попадает в зависимость от всех мошенников.
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт V, сцена II:
   Фигаро. ...И еще помните, что робким человеком помыкает любой проходимец.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 453)
  
   Французская галантность, бесконечная круговерть мужчин и женщин, порожденная бездельем, от которых меньшее зло - полнейшая праздность и абсолютная потеря времени; галантность, которая делает мужчин рабами женщин, что, несомненно, вводит последних в соблазн зависеть от их совратителей; эта галантность, которая занята мелочами, чтобы упустить самое важное, - вот что губит и развращает и умаляет все. Удобства подменяют обязанности, манеры - добродетели. Чем больше женщин, тем больше матерей.
  
   Ср. "...хорошие законодатели требовали от женщин известной строгости нравов. Они изгоняли из своих республик не только порок, но даже видимость порока. Они изгнали даже эти порождаемые праздностью галантные отношения, которые делают женщин способными развращать других, прежде чем они сами успеют развратиться, которые придают цену всевозможным мелочам и обесценивают то, что действительно важно. Под влиянием таких отношений люди начинают руководствоваться в своем поведении лишь правилами боязни показаться смешными - этими правилами, которые так мастерски умеют устанавливать женщины." (Монтескье, Шарль. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 249) - (прим. пер.)
  
   Оружие, которое никогда не держали в руках, ржавеет; клинок, который всегда держат в руке, приходит в негодность. Здесь должна быть середина.
  
   В добродетельные времена надо карать пороки, чтобы воспрепятствовать вырождению добродетели. В развращенные времена надо оставить бесполезное наказание и награждать добродетели, чтобы пресечь всеобщую склонность к порокам.
  
   Двигаясь от события к событию до первой части Рел<игии> (sic), то есть, падения ангелов, находят, что эта война не что иное как вымысел, придуманный задним числом. Стало быть, все то, что основано на этом шатком основании, неизбежно рушится, начиная со свидетельства о грехе, следовательно, отнимает Дьяв<ола> (sic) у Рел<игии> (sic), и Рел<игия> (sic) идет к Дьяволу.
  
   Любая религия имеет преимущество над гражданскими законами, поскольку законы карают лишь явные преступления, тогда как религия карает преступления тайные. С этой уздой законов можно надеяться избежать наказания, но религия не дает никакой надежды на безнаказанность. Не разрушайте религию, которая наказывает значительно строже, чем законы.
  
   Ср. "Везде, где только есть установившееся общество, религия необходима; законы ведают открытые преступления, а религия - тайные."(Вольтер.Трактат о веротерпимости / М., 2005.- С.197) - (прим. пер.)
  
   Один достойный молодой человек как-то сказал мне, говоря об отвратительном деле, в которое был впутан его отец: "Месье, нет ничего ужаснее, чем быть сыном негодяя, только лишь быть его отцом". Мысль, замечательная по глубине и превосходная по чувству! Передает ли его речь весь смысл, который в себе заключает? Несомненно, очень тяжело быть сыном бесчестного человека, но тут еще не все потеряно. Остается, по крайней мере, надежда достойным поведением замазать или смыть пятно на репутации отца, чтобы оно не распространилось на потомков. Но что утешит меня, если мой сын - негодяй? Тут надежда умирает, и будущее, столь прекрасное для всех людей, для меня закрыто. С той минуты я стал очень высоко ценить этого молодого человека.
  
   О боги, как ужасна для знатного человека, гордящегося своими предками, мысль, что его потомки не будут им гордиться!
  
   В уединении чувство обретает силы для размышлений о чувстве, и удовольствие распространяется и умножается чувством размышления, к которому присоединяется счастье чувствовать и размышлять и очень личное удовольствие, что наши размышления - о приятном.
  
   Актеры! Литераторы приносят вам известность, или отмалчиваются на ваш счет, или говорят о вас плохо.
   Вы невежи! вы не знаете, как легко завоевать единственную породу людей, способных благодаря своим познаниям дать вам то, чего вас лишает ваша безвестность: общественное уважение. Вам рукоплещут как людям талантливым. Вы не хотите, стало быть, чтобы вас когда-нибудь похвалили как людей почтенных - единственное качество, которое вам сегодня важно приобрести?
  
   В Англии формула присяги великолепна. Клянутся говорить правду, ничего, кроме правды, и всю правду. О! Г-н граф, выполнили ли вы хоть одно из этих трех требований к человеку, который предстает перед судом?
   Вероятно, набросок к мемуару "Простодушный ответ П.-О. Карона де Бомарше на оскорбительный пасквиль, который граф Жозеф-Александр Фалькоз де ла Блаш распространяет в Эксе". (прим. пер.)
  
   Превосходство людей благородных над обыкновенными не в том, что они справедливы - каждый должен быть таковым - но в положении, достаточно выгодном, чтобы выказывать отвагу и величие. И вы, благородный по рождению, вы не только не справедливы, как требуете от простолюдина, но вы привносите в сословие, которому даны чувствительность и величие, низость и жадность, из-за которых вы теряете преимущества, чтобы приобрести порок, унижающий вас.
   Ср. "Простодушный ответ П.-О. Карона де Бомарше на оскорбительный пасквиль, который граф Жозеф-Александр Фалькоз де ла Блаш распространяет в Эксе".
   "Превосходство благородных людей не в том, что они справедливы - это долг каждого, но в достаточно выгодном положении на большой сцене жизни, чтобы выказать отвагу и величие."
  
   Итак, вам не следует больше гордиться тем, что вы человек знатный, - из страха, что люди, которые не ведают добродетелей, отличающих знать, но не опускаются до ненависти и клеветы, увидят вашу жадность в этом деле. Довольствуйтесь тем, чтобы вести тяжбу как наследник, а не как человек благородный, и не распространяйте на всё первое сословие то клеймо позора, которым вы обязаны не своему происхождению, а своему нраву.
   См. "Простодушный ответ П.-О. Карона де Бомарше на оскорбительный пасквиль, который граф Жозеф-Александр Фалькоз де ла Блаш распространяет в Эксе".
   Этот отрывок был полностью использован в данном мемуаре, за исключением слов "в этом деле", которые в печатной версии были заменены словами "в отношении меня."
  
   Ругать законы и называть их предрассудками - то же, что верить, будто им необходимо быть древними, чтобы вызывать уважение. Им достаточно быть справедливыми. Мрак, скрывающий происхождение предрассудков, мешает нам изучить их; это может быть достоинством лишь в глазах женщин и невежд, но мужчины должны испытывать почтение только к правде, которая не молода и не стара, но является дочерью Истины.
  
   Монтескье говорит весьма разумно, что приговоры должны быть чёткими до такой степени, что являлись бы всегда точным текстом закона. Что если они будут личным мнением судьи, то мы жили бы в обществе, не знающем, откуда возникают обязательства по договору.
  
   Не позволяйте богатству служить вам целью, и вы избавитесь от жадности, ибо первое, чего хотят люди - не быть, а казаться.
  
   Я вижу людей, лишенных разума, которые постоянно оплакивают свою судьбу и говорят, что на этом свете у них нет ничего, кроме жизни. Э, мой друг! Принцы и короли, чёрта с два они имеют больше!
   Поэт пишет, чтобы прокормиться, то же делает и министр; солдат погибает той же смертью, что и его генерал; и монашка в своем монастыре не больше порабощена звоном церковного колокола, чем королева - этикетом. Вдобавок (о трижды счастливые простые люди!) сладостное равенство не дает ли вам надежду по милости судьбы найти избранного друга, которым ни гранд, ни принц, а еще менее король могут похвалиться, ибо у них нет возможности различить, они ли сами или их богатство тому причиной, и есть ли среди таких любителей рам хоть один истинный любитель картин?
  
   Просто восхищаешься, когда видишь, с какой легкостью заблуждение водворяется, умножается и сохраняется в людских головах, тогда как правда принимается с трудом. Самая большая глупость из-за одной шутки Гомера властью поэта становится для цивилизованных народов законом, который ведет к беспорядку в наследовании и к распутству женщин.
   Вот факты:
   Гомер в шутку говорит, что ребенок нимфы, которую обрюхатил Нептун, не являлся в мир в течение двенадцати месяцев. Авл Геллий * (Кн. 3) объясняет это тем, что столь долгий срок соответствовал достоинству сына Нептуна, который не мог достичь совершенства за меньшее время. Он добавляет, что по той же причине Юпитер продлил до 48 часов ночь, которую провел с Алкменой, ибо меньшего времени было бы недостаточно, говорит он, для создания великого Геракла.
   Другие авторы, более значительные, развивая эту безумную идею, объявляют законным ребенка, родившегося в течение одиннадцати месяцев после смерти отца. Гиппократ, Плиний, Плавт, М. Варрон, Аристотель, Галл, Сервий, Вергилий, etc.
   После этого законоведы ввели ее в кодекс законов, весьма мало над ней подумав...
   Таким образом и до наших дней, не принимая во внимание всеобщий порядок, не слушая природу, которая неизменна в установленных ею сроках рождения для каждого вида животных, каждая вдова, однако, может в первые два месяца своего вдовства сделать себе ребенка, которому наследники ее мужа обязаны уступить добро своего покойного родственника. Это злоупотребление уже долгое время шествует впереди законов простых и святых, которые философ постоянно стремится нам вернуть ради нашего просвещения.
  
   Ср. "Должно заметить, что женщины вполне могут столько носить, и даже еще больше, особливо если это кто-нибудь из ряда вон выходящий, кому назначены в удел великие подвиги. Так, например, Гомер говорит, что младенец, коего нимфа понесла от Нептуна, родился через год, то есть спустя двенадцать месяцев. Между тем, как указывает в книге Авл Геллий, длительный этот срок в точности соответствовал величию Нептуна, ибо Нептунов младенец только за такой промежуток времени и мог окончательно сформироваться. По сей же причине Юпитер продлил ночь, проведенную им с Алкменой, до сорока восьми часов, а ведь в меньший срок ему бы не удалось выковать Геркулеса, избавившего мир от чудищ и тиранов.
   Господа древние пантагрюэлисты подтверждают сказанное мною и объявляют, что ребенок вполне может родиться от женщины спустя одиннадцать месяцев после смерти своего отца и что его, разумеется, должно признать законнорожденным."
   (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 38) - (прим. пер.)
  
   * Авл Геллий (ок. 130--180 гг.) -- древнеримский писатель и филолог, любитель древностей и представитель архаизирующего направления латинской литературы II века. (прим. пер.)
  
   Французский министр имеет большое личное преимущество перед министром английским из-за разницы образа правления, ибо гораздо проще наглому плуту уверить властителя, что он всё смеет и всё может, чем убедить народ, что он может и должен всё терпеть. Мопу* безнаказанно перевернул систему французской монархии, и малейшая ошибка лорда Рошфора** (sic) вынуждает короля Англии приносить его в жертву из-за недовольства народа и даже оппозиции.
   * Рене Никола де Мопу (1714 -1792) - французский политический и судебный деятель, канцлер и хранитель печатей (назначен Людовиком XV, 1768--1774). Проводил политику укрепления власти короля и ограничения прав парламентов. (прим. пер.)
   ** Уильям Генри де Нассау граф де Рошфор - английский государственный деятель, министр, дипломат. Питал симпатии к Франции. (прим. пер.)
  
   Если правда, что любимой присказкой сира де Куси в разговоре с королем Карлом V была та, что англичане никогда не были столь слабы и столь уязвимы, как при нем, надо заключить, что, начиная с Куси и кончая нами, Франция во всех спорах всегда вела себя по отношению к этой нации абсурдно и нелепо. И этот проект не может грешить тем, что он плохо согласован и хорошо продуман.
   Ср. "Сир Куси сказал королю Карлу V, что "англичане всего слабее у себя дома и легче всего могут быть побеждены именно там." (Монтескье, Шарль. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 273) - (прим. пер.)
  
   Надо остерегаться строить планы завоевания соседа, рассчитывая на то, что внутренние беспорядки приведут его к упадку. Это все равно как указать ему на его глупость и, возможно, объединить партии против опасности, которая приходит извне. Правильная политика - подстрекать к беспорядкам, ничем себя не компрометируя, и пока нас не атакуют, пользоваться временем для укрепления наших сил и нашей торговли: таким образом, его истощение - это наше могущество. Тогда мы имеем полную свободу стремиться к большему.
  
   Неправда, что один экю равен одному экю. Он является или не является им только по отношению к вещи, которую он представляет: в случае, если здесь он представляет буасо* зерна, а там - не больше, чем пол-буасо, то там он и будет только пол-экю; стало быть, дороговизна скорее признак бедности, а вовсе не богатства. **
  
   *Буасо - старая мера сыпучих тел, равная 12,5 л. (прим. пер.)
   ** Ср. "...Я очень хорошо знал, что реальная ценность денег определяется тем, сколько продуктов можно на них купить. Народ, который имеет сорок миллионов и платит четыре су за хлеб, так же богат, как и двадцать лет назад, когда у него было двадцать миллионов и платил он за хлеб два су. Правда, у него сейчас в кармане два су вместо одного, но они стоят не больше одного, и нация, которая как будто бы удвоила свои доходы, на самом деле лишь потеряла. Словом, дороговизна не означает еще богатства - дело ясное."
   Бомарше, сокращая монолог Фигаро, вычеркнул эти строки."
   (Бомарше. Избранные произведения, том I / М., 1966. - С. 453) - (прим. пер.)
  
   Можно справиться со случайной крамолой, но невозможно подавить всеобщее возмущение, само по себе рождающееся из природы вещей. Вот нынешнее отношение Англии к Америке: последняя за девятнадцать лет удвоила свое население, открыла для себя пути в страны юга и к Мексиканскому заливу, и может, в крайнем случае, обойтись без метрополии. Сегодня есть некоторые препятствия для ее отделения, но оно только отложено. Это естественный ход событий, а не эйфория или предательство.
  
   Если Жиль женится на Изабель, то можно будет сказать, что крышка достойна кастрюли.
  
   Жиль и Изабель - персонажи парадов Бомарше.
   Надо отметить, что следующие записи сделаны в манере Рабле, а некоторые представляют собой цитаты из "Гаргантюа и Пантагрюэль".
  
   Наденьте очки, отец Кассандр, и почитайте о том, как ваша дочь со всеми мешалась. И она не оставила своих сальных ухажеров до тех пор, пока не почувствовала, что забеременела от меня - словно судно, на которое не пускают ни лоцмана, ни матросов, ни пассажиров, пока его не снарядит и не загрузит капитан, пользующийся приятным правом его немного перегрузить.
  
   "Что я слышу, Жиль? Неужели разум тебя покинул?
   - Нет, просто у меня тяжелый зад, и это меня немного замедляет внизу к великому сожалению благословенного женского рода."
  
   Primo, я все время пью, потому что у меня глотка покатая - ничего в ней не задерживается - а потом я слышал, как моя бабка говорила, что кто всегда пьет, никогда не помрет, и что много пить - беду отводить. Пить, пить. Я сухим спать не ложусь.
  
   Ср. "- Пейте всегда - и вы никогда не умрете." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 41) - (прим. пер.)
  
   Выпейте это сейчас, пока я заканчиваю вас одевать: когда готовят телка, ему промывают кишки.
  
   Какая разница между бутылью и флягой? Большая, ибо бутыль затыкают, а флягу завинчивают.
  
   Это хорошее вино? Если я помочусь, не захотите ли вы выпить мочу из той же бутылки? Это хорошее выдержанное вино.
  
   Бегите всегда позади собаки, и она никогда вас не укусит. Пейте всегда перед тем, как почувствуете жажду, и она никогда вас не одолеет.
  
   Ср. "- Есть средство от жажды? - Есть, но только противоположное тому, какое помогает от укуса собаки: если вы будете бежать позади собаки, она вас никогда не укусит; если вы будете пить до жажды, она у вас никогда не появится." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 43-44) - (прим. пер.)
  
   Я был здесь с несколькими приятелями-выпивохами, чтобы изнасиловать фляжку.
  
   Молодой, любезный, свежий, ловкий, смелый, мужественный, решительный, высокий, худой, с хорошо вылепленным лицом, с выдающимся носом, всегда подгоняющий время, всегда похабящий мессу, вечный враг ночных сторожей, наносящий удары без разбора, как старый солдат, одного оглушающий, другого приводящий в растерянность, третьему сворачивающий шею, вынимающий почки, ломающий нос, ставящий синяк под глазом, раскалывающий челюсти, выбивающий зубы, вывихивающий лопатки, etc.
  
   Ср. "В то время в аббатстве находился монах по прозванию брат Жан Зубодробитель, человек молодой, прыткий, щеголеватый, жизнерадостный, разбитной, храбрый, отважный, решительный, высокий, худощавый, горластый, носатый, мастак отбарабанить часы, отжарить мессу и отвалять вечерню, - одним словом, самый настоящий монах из всех, какими монашество когда-либо монашественнейше омонашивалось. Помимо всего, по части служебника он собаку съел." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 93) - (прим. пер.)
  
   ...И наконец вспорол ему с одного удара живот и печень, которая, падая оттуда, испустила более четырех горшков супа и душу между супами.
  
   Ср. "...он живо обернулся, всадил, не сходя с места, острие своей шпаги в помянутого Трипе, который в это время тщательно прикрывал грудь, и одним махом проколол ему желудок, ободочную кишку и половину печени, вследствие чего Трипе свалился с ног, и, валясь, он испустил из себя более четырех горшков супу, а вместе с супом и дух." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 111) - (прим. пер.)
  
   Почему ляжки девственниц всегда свежие?
   1' потому что вода стекает по всей длине, потому что под юбкой есть тенистое местечко, куда солнце не заглядывает, и потому, что там беспрерывно гуляет северный ветер, а еще тот, который поднимается колыханьем сорочки.
  
   Ср. "Кстати, отчего это бедра у девушек всегда бывают прохладные? - Этим вопросом не занимались ни Аристотель, ни Александр Афродисийский, ни Плутарх, - отвечал Гаргантюа. - Существует три причины, в силу которых то или иное место естественным образом охлаждается, - продолжал монах. - Primo, когда берега его омываются водой; secondo, если это место тенистое, темное, сумрачное, куда не проникает солнечный свет, и, в-третьих, если оно беспрестанно овевается ветрами, дующими из теснины, а также производимыми колыханием сорочки и в особенности колыханием гульфика..." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 119) - (прим. пер.)
  
   Хорошо отзвонить заутреню, мессу или вечерню - значит уже наполовину их отслужить.
   Ср. "- Да, - сказал монах, - хорошенько отзвонить к обедне, к утрене или же к вечерне - это все равно, что наполовину их отслужить." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 121) - (прим. пер.)
  
   Девушка жалуется: ни к чему рабочие руки.
  
   Твердые сиськи кормилиц делают младенцев курносыми.
  
   Ср. "- Отчего это у брата Жана такой красивый нос? - спросил Гаргантюа. - Оттого что так богу было угодно, - отвечал Грангузье. - Каждому носу господь придает особую форму и назначает особое употребление, - он так же властен над носами, как горшечник над своими сосудами. - Оттого что брат Жан одним из первых пришел на ярмарку носов, - сказал Понократ, - вот он и выбрал себе какой покрасивее да покрупнее. - Ну, ну, скажут тоже! - заговорил монах. - Согласно нашей истинной монастырской философии это оттого, что у моей кормилицы груди были мягкие. Когда я их сосал, мой нос уходил в них, как в масло, а там он уж рос и поднимался, словно тесто в квашне. От тугих грудей дети выходят курносые." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 122) - (прим. пер.)
  
   Моя жена никогда мне не изменит, ибо тот, кто видел ее днем, не стремится рискнуть навестить ее ночью: верх защищает низ, глаза защищают нравственность, голова защищает зад. Она умна, но так некрасива, что ночь переплачивает дню.
  
   Ср. "- А что у вас едят монахи? Вот как бог свят, пока вы тут паломничаете, присоседятся они к вашим женам! - Гм! Гм! За свою-то я не боюсь, - признался Неспеша, - кто ее увидит днем, тот не станет ломать себе шею ради того, чтобы навестить ее ночью." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 132) - (прим. пер.)
  
   У него был такой длинный, толстый, большой, крепкий и острый, что мог бы служить кушаком, оборачивающим тело пять или шесть раз, а если его размотать, мог бы заменить рожок для обуви таким образом, что он всегда вставал обутым; а если у него бывала радость, вы бы сказали, что это копье паладина. Но, как говорят женщины, его род пресекся. Вот кто делает соль сухой.
  
   Ср. "У иных вытягивался в длину орган, именуемый пахарем, - он становился на диво длинным, дюжим, ражим, пригожим, цветущим, торчащим вверх на античный манер, и люди пользовались им как поясом и раз пять или шесть обматывали его вокруг туловища. Когда же он находился в стоячем положении, а ветер дул людям в спину, то в эту минуту при взгляде на них можно было подумать, что это играющие в кентен выставили пики." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 165) - (прим. пер.)
  
   Боже, стоит ли мне печалиться: меня огорчает, что я уже не молод, времена нынче опасные, можно подхватить лихорадку, лучше бы меньше плакать да больше пить. Ей хорошо, она в раю по меньшей мере, если не по большей.
  
   Честно, если хочешь, я запросто ее убью так, что она и не почувствует ничего. И поверь мне, я убил многих других, которые попались.
  
   Во времена, когда животные говорили (не больше трех дней назад), etc.
  
   Ср. "Однажды, в те времена, когда животные еще умели говорить (то есть дня три тому назад), какой-то злосчастный лев гулял по Бьеврскому лесу и бормотал себе под нос молитвы..." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 215) - (прим. пер.)
  
   Любитель постов, который не смеет прикоснуться к мясу. Мадам, эта добродетель очень полезна для республики, приятна для вас, почетна для вашего потомства, а для меня необходима, чтобы вы вошли в мою семью. Ваши дети отметут ее, и вот мэтр Жан Четверг, который пропел бы вам старинную серенаду, и она пробрала бы вас до мозга костей. Он человек учтивый, а вы умеете хорошо царапать, щекотать и колотить, а потом губкой смыть все следы одним махом.
  
   Вы вдвойне красивы - красивы и строптивы. *
   Я надеюсь, что бессонные ночи, усилия и огорчения, которые я терплю ради вашей любви, искупят в чистилище мои грехи.
   * В оригинале игра слов: "Vous Йtes deux fois belle, belle et rebelle".
  
   У вас в зубах больше силы, а в заднице больше ума, чем у Геркулеса.
   Выпейте стакан мерзейшего белого вина, закусите жарким, и пойдемте. Я отпускаю вам грех ничегонежелания. Пойдемте!
   Ср. "- Изволили в кувшин пукнуть, - заметил Панург. - Сравнивать себя с Геркулесом! Да у вас в зубах больше силы, а в заднице больше ума, нежели у Геркулеса во всем теле и в душе, ей-богу! Человек стоит столько, во сколько он сам себя ценит." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 256) - (прим. пер.)
  
   Те, у кого нет сифилиса в этом мире, получат его в ином. Черт подери, - говорит Жиль, - мы, стало быть, в расчете, поскольку здесь я лучший человечек от и до. Мне достаточно работу иметь, будь то корзины носить, грязь месить или камни дробить, ибо неизвестно, кто лягнет, а кто укусит. Кто знает, простоит ли этот мир еще три года?
  
   Ср. "- Разумеется, - отвечал Эпистемон. - Такой массы венериков я еще нигде не видал. Их там сто с лишним миллионов, потому, видите ли, что у кого не было дурной болезни на этом свете, тот должен переболеть ею в мире ином." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 263) - (прим. пер.)
  
   Ср. "Севильский цирюльник", акт III, сцена V:
   Фигаро. ...Почем я знаю: может, конец света наступит через три недели?
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 322)
  
  
   Ср. "Кому дано знать, простоит свет еще хотя бы три года или нет? А если даже свет простоит и дольше, то найдется ли такой безумец, который поручится, что тоже проживет три года?" (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 290) - (прим. пер.)
  
   Это не заемщик так хочет, потому что есть кредитор. Но чтобы меньше согрешить, я бы предпочел лишить невинности сотню девиц, чем завести интрижку с одной женщиной.
  
   Все мы несчастны. Когда я говорю "все мы", это значит "все вы".
  
   Вы очень меня обрадовали: эта новость так хороша, что я не хотел бы упустить ни одной возможности.
  
   После недавних дождей ты сделался большим ученым.
   Ср. "- Клянусь святым Гусем, воскликнул Пантагрюэль, - после того как прошли дожди, ты сделался не только изрядным кутилой, но еще и философом!" (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 305) - (прим. пер.)
  
   Я страшусь оказаться рогоносцем, если женюсь, ведь вы знаете, в этом году было много свадеб. Ба! Когда сердца соединяются, ты гордо несешь знамя, но вот скажи мне, откуда у меня боль между пальцами? (показывает ему рожки).
  
   Пусть тот, кто страдал до тебя, плюнет тебе в усы. Что бы ты предпочел: быть ревнивцем без причины или рогоносцем без уверенности, что обманут? Ведь каждый, предназначенный быть рогоносцем, требует заставить планеты двигаться в обратном направлении, сбить с верного пути всю небесную сферу, привести в неисправность механизм судьбы, умы - в заблуждение, затупить прялку, разломать веретено, зазубрить ножницы и размотать клубки Парок?
   Ср. "...блудодейный ты черт, Панург, друг мой, коль скоро тебе это предуказано, неужто ты почтешь за нужное обратить вспять планеты, перепутать все небесные сферы, искать ошибку в движущих силах рока, затупить веретена, оболгать катушки, оговорить мотовила, охаять нитки, распустить клубки Парок? Лихорадка тебе в бок, блудодюша, - это же еще почище гигантов! Послушай, блудодеец, что бы ты предпочел: быть ревнивым без причины или же быть рогатым, сам того не подозревая?" (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 366) - (прим. пер.)
  
   Виноград - отец Бахуса, а почка - его бабка.
  
   - Есть ли у вас дела с мужчиной?
   - Нет, мой дорогой отец, однако несколько мужчин имеют дело со мной.
   Ср. "- Так же ответила одна служанка в Спарте, - сказал Пантагрюэль. - Ее спросили, приходилось ли ей иметь дело с мужчиной. Она ответила, что ей самой - никогда, но что мужчинам иной раз приходилось иметь с нею дело." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 385) - (прим. пер.)
  
   Меня удерживает уважение к окружающим, Жиль, мой малыш. Вот мой колпак, я тебе его даю, давай проклинай, ругайся, бранись за меня полчаса на заднем дворе. В другой раз я за тебя поругаюсь.
  
   Ср. "П а н у р г. Эй, паж, золотце мое, на, держи, - я дарю тебе мою шляпу, только без очков, а ты пойди на задворки и поругайся там с полчасика за меня! Я тоже за тебя когда-нибудь поругаюсь..." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 388) - (прим. пер.)
  
   Глупец может исправить мудреца, но никогда мудрец не исправит глупца.
  
   Если бы все дураки носили упряжь, ты увидел бы драные задницы.
  
   Один любит порядочных людей, другой любим порядочными людьми. Что ценнее?
   Ср. "Один любит состоятельных людей, другой состоятельными людьми любим." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 445) - (прим. пер.)
  
   Пускай в один прекрасный вечер у каждого из них появится мозоль на пяте, прыщ на бороде, катар в животе, сифилис везде и чертов кусок хлеба, чтобы почистить зубы. Что скажешь на это ты, дурище, дурак, сын дурака, дурак высшей пробы?
   Ср.
   "Вечером того же дня у обоих открылись язвы на ногах,
   лихорадки на губах,
   нарывчики на руках,
   ломота в грудях,
   зады - все в чирьях, и хоть бы маковая росинка во рту!" (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 452) - (прим. пер.)
  
   Он бежал, оглядываясь по сторонам, как собака, уносящая курочку.
  
   Ср. "В конце концов они бросились врассыпную и долго еще потом оглядывались, точно собака, ухватившая гусиное крылышко." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 111) - (прим. пер.)
  
   Каждый вечер я читаю в постели сочинения N, потому что не знаю, как заснуть наизусть.
  
   Наши законы, как паутина: мошки попались, жуки прорвались. Обратите внимание на крупных воров.
  
   Ср. "А ну давай-ка, давай-ка, послушай, что я тебе скажу, давай-ка: законы наши - что паутина, в нее попадаются мушки да бабочки, - а ну давайте-ка, давайте-ка! - меж тем как слепни прорывают ее насквозь. Мы тоже за крупными мошенниками и за тиранами не гонимся, - они плохо перевариваются, от них, кроме вреда, ничего бы нам не было. Вы же, ни в чем не повинные, давайте-ка, давайте-ка, мои милые, - сам старший черт сейчас отпоет вас." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 628) - (прим. пер.)
  
   Надо выдать ее замуж, она непристойно перезрела.
  
   Я говорю то, что я думаю, и думаю лишь о том, что есть; то, что есть, - есть правда, и правда есть то, что я говорю.
  
   Если вы задумаетесь, почему над обезьяной всегда смеются и дразнят ее, вы поймете, почему монахов отовсюду гонят, стар и млад их поносит. Обезьяна не сторожит дом, как собака. Она не работает, как бык. Она не носит поклажу, как лошадь. Она не дает ни молока, ни шерсти, как овца. Все что она делает - на все гадит и все портит, и ни к чему иному не годна. Другая причина, почему монахи держатся в стороне и не вступают в общение с прочими людьми - они исповедуют. Они держатся в стороне, в уединении, куда каждый приходит счистить свою грязь и куда человек не хочет идти без необходимости.
  
   Ср. "На это ему Гаргантюа ответил так: - Не подлежит сомнению, что ряса и клобук навлекают на себя со всех сторон поношения, брань и проклятия, так же точно, как ветер, Цециасом называемый, нагоняет тучи. Основная причина этого заключается в том, что монахи пожирают чужие отбросы, то есть грехи, и, как дермоедам, им отводят места уединенные, а именно монастыри и аббатства, так же обособленные от внешнего мира, как отхожие места от жилых помещений. Далее, если вам понятно, отчего все в доме смеются над обезьяной и дразнят ее, то вам легко будет понять и другое: отчего все, и старые и молодые, чуждаются монахов. Обезьяна не сторожит дома в отличие от собаки, не тащит плуга в отличие от вола, не дает ни молока, ни шерсти в отличие от овцы, не возит тяжестей в отличие от коня. Она только всюду гадит и все портит, за что и получает от всех насмешки да колотушки. Равным образом монах (я разумею монахов-тунеядцев) не пашет землю в отличие от крестьянина, не охраняет отечество в отличие от воина, не лечит больных в отличие от врача, не проповедует и не просвещает народ в отличие от хорошего проповедника и наставника, не доставляет полезных и необходимых государству предметов в отличие от купца. Вот почему все над монахами глумятся и все их презирают." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 121) - (прим. пер.)
  
   Жиль, однажды тебя повесят и однажды тебя зароют. Что более почетно - воздух или земля, вороны или черви?
   Ср. "- Нет, нет, - сказал я, клянусь святым Петлионом, когда-нибудь вас повесят! - А вас когда-нибудь похоронят, - заметил Панург. - Что же, по-вашему, почетнее: воздух или земля? Эх вы, шляпа!" (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 224-225) - (прим. пер.)
  
   Угощайтесь задней частью бекаса, белым мясом пулярки, крылом куропатки, бедром монашки, и всем, чем хотите, и поставьте ему клистир Барберена.
  
   Ср. "Я, правда, поужинал, но это мне не помешает есть за обе щеки, - желудок у меня луженый, он пуст внутри, как монашеский посошок, и всегда открыт, как мешок адвоката. Из всех рыб, не считая линя, говорит пословица, лучше всего крылышко куропатки или же окорочок монашки. Наш настоятель страсть как любит белое каплунье мясо." (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 118) - (прим. пер.)
  
   Не хромайте рядом с хромым. Я упражнялся в злобе еще до вас, и вы ничего не достигнете, изображая вашего учителя.
  
   Ср. "Уж я-то знаю вас как свои пять пальцев, - чего же вы припадаете на ногу перед хромым?" (Рабле, Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н. Любимова. М., 1973. - С. 75) - (прим. пер.)
  
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт I, сцена II:
   Фигаро. ...А ты, Базиль, слабый подражатель моим проделкам, ты у меня запляшешь, ты у меня...
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 376)
  
   Экономическая система: пригоните молочных коров, чтобы накормить всех.
  
   Не бывает ни непристойных понятий, ни действий.
   Есть только непристойные слова и обороты речи. Вот неоспоримое тому доказательство:
   Что человек самый строгий, исполняя долг супружеский и святой, сделал ребенка своей совестливой жене, что порочный развратник, охмелев, обрюхатил бесстыдную кокетку - оба совершили ровно одно действие, приведшее к одному результату. Понятие, которым мы обозначаем это действие, подходит и для одного, и для другого, и действие, соответствующее этому понятию, по сути, абсолютно одно и то же; лишь определение может отличаться по форме. Первый образ действий может быть назван достойным и честным, второй - именоваться непристойным; между тем, они будут представлены одним деянием, только описаны разными словами. Стало быть, нет ни понятия, ни действия, которое можно назвать собственно непристойным - единственно речь или выражения непристойны.
  
   Человек, восторгающийся добродетелями своего сословия, почти всегда чересчур их преувеличивает, но его пример волнует и увлекает многих. Так начальник подразделения подает пример, выполняя упражнения особенно тщательно, и принуждает к этому целый корпус, всеми движениями которого он управляет. Еще так бывает, когда одна капля укрепляющей настойки заставляет перебродить всю бутыль настойки успокоительной.
  
   Честь, как ее по большей части понимают, не то, что мы относим к тем, кого называем своими согражданами, но к тем, кого мы от себя отличаем. Тогда меньше вопросов к поступкам хорошим, справедливым и разумным, чем к поступкам прекрасным, великим и необыкновенным.
  
   Тонкое различие между лестью и угодничеством в том, что льстят, восхваляя человека из признания его величия или достоинства, тогда как угодничают только из собственной низости.
  
   Различие, которое можно положить между человеком прямым и человеком дерзким, в том, что первый движим силой правды, коей он не может изменить никогда, а второй не говорит всего, что думает, из презрения к манере других изъясняться. Именно тон свидетельствует о намерениях этих двух людей, из которых первый может его смягчить, а второй всегда вызывает к себе ненависть.
  
   Честь военного может сочетаться со всеми пороками, если только он считает свою жизнь за пустяк; хотя военные часто не слишком деликатны в выборе средств для обогащения.
  
   Честь всегда - к какому бы сословию ни принадлежал человек - заключается в том, чтобы не делать ничего, не позволять ничего, что могло бы заставить думать, будто мы занимаем низшее место в этом сословии, в этом ряду: отсюда высокомерие великих и наглость малых.
  
   Когда честь вступает в противоречие с законом, он вовсе не пострадает, если она получит преимущество. Он требует лишь того, что предписано, и в этом один из его недостатков.
  
   Если запрещают дворянам заниматься коммерцией, то не потому, что коммерция была бы для них унижением, но потому, что государство желает, чтобы дворяне обеспечивали свое положение и свое состояние службой. Это средство более им подходит. К тому же, какое доверие будут иметь обязательства тех, кому их сословие позволяет не считаться с законами?
  
   Ср. "Дворянство в монархии не должно заниматься торговлей. Это противно духу торговли. "Это причинило бы вред городам, - говорят Гонорий и Феодосий, и затруднило бы куплю-продажу для купцов и простого народа".Занятие дворянства торговлей противно и духу монархии. Обычай, дозволивший в Англии дворянству торговать, послужил одной из причин, которые более всего содействовали ослаблению в ней монархического правления." (Монтескье, Шарль. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 443) - (прим. пер.)
  
   Честь - дочь дворянина. Но она же и мать торговца.
  
   Чем ближе находятся друг к другу государства, тем больше люди стараются, чтобы граница была видна. Мы видим, что ссоры на границах каждого государства более часты, чем в других областях: они оберегают свои рубежи и заботятся о том, чтобы им не нанесли ущерба. Чем дальше друг от друга государства, тем меньше общих счетов, и претензии других ничего не стоят. Отсюда же вежливость вельмож и спесь мелких дворянчиков.
  
   Ср. "Два друга", акт I, сцена XI:
   Мелак-отец. Чем меньше дистанция между людьми, тем тщательнее они ее соблюдают.
  
   Вежливость не что иное, как постоянная ложь честности.
  
   Законы гласят о том, что ты должен другим, а честь - о том, что ты должен сам себе.
  
   Множество средств - всегда суть одно, и выгода, которая одних учит носить маску, других, более тонких, учит проникать в самих себя.
  
   Здесь, как и всюду, добро и зло распределены одинаково. Может ли существовать такой неблагодарный, который в то же время не был бы благодетелем?
  
   Ср. "Предисловие к "Женитьбе Фигаро".
   "Заставьте справедливого человека, возмущенного чудовищным злоупотреблением его благодеяниями, сказать со сцены: "Все люди неблагодарны", - никто не обидится, хотя у всех на уме будет приблизительно то же. Так как неблагодарный не может существовать без благодетеля, то самый этот упрек устанавливает равновесие между сердцами добрыми и злыми: все это чувствуют и все этим утешаются. Если же юморист заметит, что "благодетель порождает сотню неблагодарных", ему с полным основанием возразят, что, "вероятно, нет такого неблагодарного, который не был бы несколько раз благодетелем", и это опять-таки утешает." (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 345)
  
   Тот, кто делает добро не иначе, как в расчете на благодарность, заранее обречен провести всю свою жизнь, негодуя: мир полон неблагодарных людей.
  
   Голову знаменитого писателя, полностью лишенную волос, можно сравнить с прекрасным деревом, на котором плоды осени заставляют опадать цветы весны.
  
   Если уважение вызывает любовь, что думать о любви, которая разрушает уважение?
  
   Если я говорю плохо, то докажу хорошо, любовь моя.
  
   Хотите знать, как употребить ваш ум, красоту, талант, etc? Имейте гордость.
  
   На месте короля (sic) я бы не возражал, когда платят долги, которые признали, женятся на девицах, которых избрали, и судили тех, кто этого требует, равно как и тех, кто этого не требует.
  
   Так горд тем, что дал лиар* бедным, будто одарил их горой благочестия**.
  
   * Лиар - старинная французская монета.
   ** Гора благочестия (фр. - mont-de-piИtИ) - термин происходит от неверного французского перевода с итальянского. Monte di pietЮ - Восхождение к милосердию (ит.) - ломбард для бедных с низкой или нулевой процентной ставкой, был учрежден монахами в1462 году в Перудже. Во Франции первый такой ломбард открылся в 1637 году в Авиньоне. Позже Людовик XIII разрешил установить "горы благочестия" в 58 других городах королевства. После смерти Людовика XIII эти ломбарды были закрыты под давлением ростовщиков, и лишь при Людовике XVI, в 1778 году, "гора благочестия" появилась в Париже в доме N 16 по улице Блан-Манто. (прим. пер.)
  
   Прошу прощения, что не провожаю вас должным образом: дело в том, что палка у метлы сломалась.
  
   Нет боли острее, чем подвергнуться нападкам тех, у кого ожидал найти защиту.
  
   Две вещи в жизни: труд и трудности.
  
   Так ли вы нечестивы, чтобы уничтожить жизнь, которая приходит к нам от Бога? Я более благочестив.
  
   Я удлиняю или укорачиваю свою речь на суде, как всадник - стремя, сообразуясь с тем, как мне удобнее.
  
   Пока вы населяете его страну бастардами, обманывая его, что, если он сделает себе законного ребенка с другой?
  
   Дворянин, поступающий дурно, смеется над потомками. Простолюдин, поступающий благородно, смеется над предками.
  
   Не всякой правде можно верить.
  
   Ср. "Женитьба Фигаро", акт IV, сцена I:
   Фигаро. ...Есть такая правда, которую все расхваливают, да не от чистого сердца, потому что не всякой правде можно верить.
   (Цит. по: Бомарше. Избранные произведения / пер. Н. Любимова. М., 1954. - С. 439)
  
   То, что он обещал, он держит так хорошо, что никогда не выпустит.
  
   Лошади нужно вставить мундштук, неважно, золотой, серебряный или железный, все равно его нужно вставить.
   Так не важно, какой культ мы примем, лишь бы религия была обуздана.
  
   Во Франции только короли, принцы крови и грузчики властны управлять поведением своих жен, удел всех остальных - терпение.
  
   Он берет, не считая, а я подсчитываю, не получая.
  
   Вожделение повергает нас к ногам женщин, но только наслаждение подчиняет им.
  
   Если порок входит в тюрьмы, то преступление почти всегда оттуда выходит.
  
   Я взял бездушную неотесанную девчонку, придал ей форму, вдохнул жизнь, и, новый Пигмалион, я пал к подножию моей статуи.
  
   Чтобы завоевать женщину, которая этого хочет, нужно вести себя с ней так, будто она вовсе этого не хочет.
  
   Я растерялся, когда колокольчик зазвонил, но наши воспоминания (...) звучали в моем воображении еще шесть часов.
  
   От этого мальчишки у меня все тело зудит.
  
   Для женщин любовь то же, что разбой для мужчин Спарты.
  
   Сильно ошибается г-н де В., когда считает нелепостью то, что солнце было (sic) остановлено на двадцать четыре часа над Аскалоном, чтобы продлить день битвы. Ничего нет легче этого чуда для Бога иудеев, который имел ключ от всех тайн. Он лишь зажал в кулак земную ось и в один миг сдвинул ее относительно положения солнца так, чтобы точка на земле, где шел бой, оказалась ровно под полярным кругом, где день длится двадцать четыре часа. И почему бы ему этого не сделать? Юпитер хорошо сделал, когда пожелал, чтобы его ночь с Алкменой стала вдвое длиннее. Это то же чудо, но имеющее противоположенный смысл. Ночь наслаждения и день кровопролития завершены, каждый из богов отпустил ось, и земля вернулась в свое обычное положение. Философы, которые хотят это опровергнуть, ни в чем не смыслят.
  
   Аскалон (евр. Ашкелон, араб. Аскалан) -- один из пяти филистимлянских главных городов в Палестине, между Газою и Асдодом, на берегу Средиземного моря, в местности, богатой виноградом, маслинами, орехами и гранатами. Он нередко упоминается в Ветхом Завете. (Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона)
   "Стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим. Не это ли написано в книге Праведного: стояло солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день?" (Книга Иисуса Навина, глава 10, стихи. 12-13). (прим. пер.)
  
   Когда я пишу свои пьесы, то предпочитаю плавность прозы рывкам и паузам стихов.
  
   Аббат.
   Вы будете руководить моей совестью, а я - управлять вашей.
  
   Храбрость сердца может привести к славе, храбрость духа всегда приводит к добродетели.
  
   Женщинам охотно прощают незнание вещей важных, лишь бы они не пропускали ничего из того, что не важно.
  
   Вся разница между набожным человеком и философом в том, что один сомневается, рассуждая, а другой верит, не рассуждая.
  
   Ум человека развивается, сердце человека - нисколько. Он учится рассуждать, он не учится чувствовать, и с этой точки зрения последний человек не будет умнее, чем был первый. Итак, он учится быть добродетельным, потому что надо уметь рассуждать, чтобы жертвовать собой, но счастье лишь в чувствах. Добродетель не приносит счастья, но учит, как без него обойтись.
  
   Выгода, которая одних обучает искусству скрывать, других учит искусству разгадывать.
  
   Человеку, который однажды вас узнал, больше нет нужды в вашей красоте, чтобы любить вас до безумия.
  
   Ср. "Два друга", акт II, сцена I:
   Мелак-сын. Никто из них, без сомнения, не мог смотреть на вас равнодушно, но если бы они вас знали так, как я знаю...
   Полина. Они мне отвратительны.
   Мелак-сын. У них не было бы больше нужды в вашей красоте, чтобы любить вас без памяти...
  
   Честь - это иногда храбрость сердца, но истинная честь - источник храбрости духа.
  
   Добродетель, как и счастье - плод чувства, а не разума.
  
   Для мысли нет закона, он может быть только для поступков.
   Ср. "Некто Марсий видел однажды во сне, что перерезал горло Дионисию. Последний предал его за это смерти, рассудив, что ему не приснилось бы ночью то, о чем он не помышлял днем. Это был акт грубой тирании, так как если бы он даже и помышлял об этом, то он все-таки не покушался этого сделать. Законы обязаны карать одни только внешние действия." (Глава XI "О помышлениях"); "Слова не входят в состав преступления, они остаются в сфере мысли." (Глава XII "О нескромных словах" (Монтескье, Шарль. О духе законов / пер. А. Горнфельда и М. Ковалевского под ред. А. Рубина. М., 1955. - С. 325) - (прим. пер.)
  
   Воспитание не исправляет характер. Оно лишь придает форму, внутри которой характер остается неизменным.
  
   Если мудрый человек поднялся мыслями выше предрассудка, то вершина мудрости - подчинить ему свои действия.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

71

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"