Аннотация: Оружия больше нет, и дорогу придется выбирать заново. (Глючно, очень глючно...)
Человек с обожженными руками бредет по пыльной дороге и думает - как это удачно, что есть и пить уже нет необходимости. Иногда, впрочем, набегало такое желание - но в отличие от прочих путников, он точно знал: это иллюзия.
Склон холма становится все круче, дорога не петляет - штурмует его в лоб. Путник отдыхает часто, и мелкая тварь, что идет по его следам, начинает догонять.
Тварь состоит из хвоста, лап, пасти с игольчато-острыми зубами, а живота будто и нет. Там, где нет голода, насыщение ни к чему, а рвать и кусать можно, например, по призванию. Или ради удовольствия.
Кажется, путник встречался с нею не первый раз - рукава его прочной джинсовой куртки изодраны в клочья. Да и тварь, бредущая за ним, уже хромает.
Они давно так идут, думает тот, кто оказался третьим на дороге.
Третий движется быстро и бесшумно. Его лапы крепки и неутомимы, а роскошная черная шерсть отливает на солнце зеленым.
Тварь догоняет человека, а третий путник догоняет тварь - и перекусывает пополам одним движением челюстей. Так что, обернувшись, человек видит только одного зверя. Остатки того, что помельче, уже отброшены на обочину, в пыльную траву.
-Зря, - говорит задумчиво человек. - Новый заведется... А все равно - спасибо. Отдохну немного.
-Это не совесть. - Язык мелькает в звериной пасти, слова третьего разборчивы, но речь отрывиста и резка. - Только то, что хочет быть принятым за нее.
-Думаешь?
-Знаю. Вкус не тот.
-И много совестей... на твоей совести? - спрашивает человек устало.
-Ни одной. Своей нет.
Пожав плечами - как, мол, проверить такие слова, - человек поворачивается, чтобы идти дальше вверх по склону. Останавливается.
-А зачем?
-Тебе не все равно? - по-волчьи скалится черный. И свешивает язык - ему жарко.
-Нет, - ухмыляется человек. Садится в дорожную пыль, вытирая лоб тыльной стороной ладони. Бинты на его руках давно стали грязной серой тряпкой.
-Вам на все нужны причины, стрелок? Ответ за ответ - где твое оружие?
-Ты же знаешь - здесь идут те, кто потерял право на оружие. Сам видишь, - тот развел забинтованными ладонями, - в руках не удержал.
Зверь подходит ближе - стать у него волчья, а глаза кошачьи, со щелью-зрачком. Песчаные.
-Ты погубил человека, стрелок, верно?
-...Верно. Вместо шести. Или десяти.
-А я отдаю долг. Любому из вас - по слову того, кому обязан. Тварь тебя не убила бы. Долг отдан не весь. Пройду с тобой наверх, сколько смогу. Тогда долг будет отдан.
И тут Арбалетчик заулыбался.
-Думаешь, что пройдешь со мной повыше? А если ошибаешься?
-Может быть, - сказал зверь без улыбки.
...Там, где крутизна склона уменьшилась, начался лес. Запахло лавром и влагой, ветви заслонили от жары, а вдоль дороги побежал неожиданно глубокий ручей. Ниже границы тени степная трава и каменистая земля выпивали его весь, без остатка, за какие-то два десятка метров.
Арбалетчик пил много и жадно, потому что вода была настоящей. Грех было себе в ней отказывать... Дергающая боль в его ладонях унималась впервые за много дней.
Черный просто лег в ручей и подождал, пока шерсть как следует намокнет. Блаженствовал там несколько минут - и вдруг резко встал, оскалившись.
Еще одна тварюшка, седая, сутулая, сидела на камне выше по течению и сосредоточенно плевала в воду.
-Пьете! - верещала с тоской. - Пьете!
Касалась пальцем поверхности воды - и отдергивала.
-Холодно! - ныла она. - Пьете! Тьфу!
-Вода слишком настоящая... - подумал вслух Арбалетчик.
-Кто-то потерял зависть по дороге, - проворчал черный. - Испортила воду. - Напрягся было, но тварюшка, кем бы ни была, с визгом исчезла в лесу.
-Зачем?
-Санитары леса, - ухмыльнулся зверь. - Разве нет?
-Так то волки...
Черный демонстративно зевает, красуясь клыками.
...За широкой рекой карабкается на высокий берег еловый бор, и два мокрых путника долго ползут вверх сквозь него - здесь еловые корни впиваются в берег, стелятся по каменистой поверхности, превращая дорогу в бесконечную лестницу.
Карлик в красной шапке, что выскакивает из-под камней двумя ступенями выше Арбалетчика, кажется безобидным, а черный его замечает несколькими мгновениями позже. Когда человек уже складывается от боли, зажимая рану в животе.
-Чужая кровь далеко пахнет, - уродец засмеялся, глубже напяливая посвежевшую шапочку, - кровью за кровь платят щедро...
Коротко провизжал и замолк, сломанной куклой отброшенный вниз по склону.
Арбалетчик уже вывернулся из куртки и, скрипя зубами, заматывает рану остатками рубашки. Глубоко там или неглубоко - теперь не разобрать...
-Привал, - бормочет он.
Зверь раздраженно фыркает.
-Прямо у дверей логова. Внутрь хочешь?
В темноте по сторонам дороги - возня и перешептывание, которые перерастают в хоровой визг: "Предатель! Предатель!"
Человек поеживается и поднимается - с трудом. Прислоняется к камню понадежнее.
-И все-таки, ты ошибся... и я тоже. Со мной далеко не пройдешь...
-У меня есть неуплаченный долг, - отвечает зверь, сужая песочного цвета глаза. - И больше ничего.
-Что, - криво улыбнулся Арбалетчик, - даже блох нету? А такая шуба шикарная...
Шикарная шуба вздыбилась каждым волоском.
-Блохи!? - рыкнул черный. Ели вздрогнули, Красные Шапки за корнями брызнули прочь, как тараканы. - У меня!?
Несколько секунд тишины между человеком и зверем. И вдруг ее рушат хриплые кашляющие звуки - волчья глотка плохо приспособлена для смеха.
-А говорил - ничего нет... чувство юмора на месте...
-Нету блох, - фыркает черный наконец, растянув пасть до ушей. - Боишься, покусают?
Подходит вплотную.
-Держись крепче. Дурак-человек.
...Далеко наверху - ничего, кроме солнца. Черный зверь идет почти вслепую, опустив голову к самой земле - сухой, потрескавшейся. Человек на его спине, кажется, плохо понимает, что происходит, но руки еще цепляются за пыльную шерсть загривка.
Яблони вдоль дороги стоят иссушенные, прокаленные солнцем насквозь, добела. Зелень начинается далеко по сторонам - а еще маячит впереди, и черному чудится, что она отступает от них. Что само их приближение сушит эту землю в красноватую корку, из которой торчат древесные скелеты. Это не страшно, он видел куда более беспокойные места - но неожиданно обидно.
Черный переставляет лапы и думает - где та граница, за которой можно сказать - "сколько смогу"? В каких шагах измеряется исполнение долга?
Там, где долг заключался в исполнении приказов, всегда был ответ на этот вопрос. Теперь ответа нет, а бывший стрелок у него на загривке - даже не собеседник.
Еще несколько тысяч шагов спустя тяжесть исчезает: у груза больше нет сил держаться, и он в беспамятстве сползает в горячую пыль.
Слово "груз" - привычное и удобное - почему-то беспокоит, словно колючка в шерсти. Или несуществующая блоха.
Хорошо, думает черный. Не груз. Пусть по-прежнему будет "стрелок".
Это даже не имя - лишь категория бывших врагов.
Глаза слезятся, в висках стучит, словно в давние-давние - человеческие - времена.
Где заканчивается долг, если кроме него, ничего нет? Даже блох...
Черный зацепляет клыками воротник старой джинсовой куртки и тащит стрелка, имя которого забыл спросить, дальше по дороге. Туда, где почва раскаляется под лапами и нет сил открыть глаза на пронзительный свет, а дорога распознается на ощупь, по утоптанной и припыленной глинистой корке вместо корки колючей.
Может быть, этот жар - только для него?
Может быть, это его присутствие сушит здешнюю землю?
Не стрелка же, с его одним погубленным...
Если нет ничего, кроме долга, то долг заканчивается там, где он сам.
Только обидно, что принявший долг закончится там же. Или даже не обидно - другим словом это называется. Смешным, коротким и горьковатым на вкус...
Забыл.
Я вспомню, думает черный, обессилено кладя морду на землю, отдохну минуту - и вспомню...
...И стала ночь.
Прохладная, светлая. Сохранившая еще двух путников на этой земле.
Лунный свет тоже слишком ярок - но переносим, решает зверь. Мотает головой, приходя в себя. Помедлив, встает и отряхивается всем телом, разметав облако еще теплой, жемчужного цвета пыли. Спина болит и ноют лапы - очень непривычные ощущения. Слишком живые.
У полузасохшей яблоньки на обочине сидит стрелок без куртки, улыбается, глядя на огромную - в треть неба - луну. Он, кажется, не собирается помирать.
-Какой же ты тяжелый, дурак-человек, - ворчит черный, потягиваясь.
-А у тебя хребет жесткий, - беззлобно огрызается тот.
-Готов даже блох терпеть. Ради твоей покусанной задницы, - фыркает зверь и свешивает язык. В лунном свете он фиолетовый и отливает почему-то металлом.
-Идея блох тебя больше не возмущает?
На секунду зверь действительно задумывается - и обнаруживает, что ему все равно. За этот поход он извозился, как никогда в... словом, как давно уже не случалось. А ведь привык гордиться своей чистотой.
-Я и так грязный, - фыркает он. - Тоже мне, очищение.
Оборачивается и смотрит туда, где в мерцающей дорожной пыли еще нет свежих следов. А вот старые - есть: можно различить следы сапог, узорные отпечатки кроссовой и даже смазанные очертания небольших сандалий.
Цепочки звериных следов местами тянулись за человеческими. Или возле них.
Стрелок терпеливо ждет - на незаданный вопрос он отвечать не собирается. Досадно, придется спрашивать...
-Куда ты идешь? Именно ты.
-Где-то там, за яблоневым поясом, должна быть малая застава. Если я правильно помню.
Звериная ухмылка становится неприятной. Ну, то есть более неприятной, чем обычно.
-Ваша братия. Хочешь вернуться?
-Иногда приходится возвращаться, - пожимает плечами стрелок, - и начинать заново. Если получится.
-А если нет?
Зашуршала пропыленная куртка - хозяин поднимает ее и встряхивает. Осторожно повязывает вокруг пояса, чтобы не надавить на рану.
-Знаешь... - говорит он задумчиво, - по слухам, величайшие открытия и самые сумасбродные предприятия в мире начинались со слов: "Хрен с тобой, давай попробуем".
Поднимается Арбалетчик уже самостоятельно, хоть и опираясь на корявый стволик. Обоих осыпало сухими листьями и съежившимися цветами, но верхние ветки деревца еще упорно держались за свой увядающий убор.
-Сам-то куда идешь?
-Я пришел, куда хотел, - зверь предпочел бы не отвечать, но право спросить он стрелку дал сам. - Всего лишь пробую на прочность свою верхнюю границу. То, что за стеной, мне неинтересно.
-И все?
-Нет, не все! - Клыки приоткрылись сильнее, чистые и острые. - Ищу кое-что. Здесь мне никто не помощник!
Человек разводит руками и делает несколько очень аккуратных и плавных шагов. Похоже, дорога согласна его держать и добавить к себе еще одну цепочку кроссовочных следов..
-...Если надумаешь, - сказал он, найдя подходящее слово, которое не будет ни враньем, ни чистой правдой, и которое не станет провокацией, - приходи как-нибудь к стене, спроси Сашку Арбалетчика. Если я буду там... может быть, ты захочешь задать вопрос, и может, у меня будет ответ.
Черный отворачивается. Почему-то подходит к яблоне, скребет лапой жухлую траву под нею, долго втягивает воздух и поглядывает на упрямые листочки верху.
-Дурак-человек. Мне нечем поделиться с тобой теперь.
-Куда прешься, псих ненормальный?? - рявкнул он, и дернул рукой, словно пытаясь найти воспитательный предмет потяжелее. - Тебе вернуться полночи хватит в самый раз!
-Кто хочет возвращаться?
-Кретин мохнатый! Чтоб этот твой долг!.. - последним словом Сашка просто подавился, не бросаться словами стрелки приучаются сразу и прочно. - Ты ведь прошел гораздо выше прежнего, куда тебя сейчас несет! Терпения не хватит на лишнюю попытку?
-Я так решил.
-А угостить меня завтраком из жареного волка в собственном соку ты не решил?
-Жаркое может быть и двойным.
-Тебе-то на кой хрен?
-Я еще могу идти, - шкура черного вздыбилась, улеглась снова и на мгновение лунный свет обрисовал почти человечью фигуру, укутанную в черный мех. - Способен исполнять долг. Я так хочу. Я так... - это было еще одно слово, которое тот вспомнил. - Я так надеюсь.
Махнув рукой, человек тоже двинулся вперед - небыстро и плавно, как идут по качающейся палубе с хрупким грузом. Постепенно его движения становились увереннее и быстрее - в конце концов, к рассвету стоило попытаться достичь живого леса.
Не вечно же яблоням от них бегать?
Зверь шел рядом, красуясь под луной переливчатой шкурой.
Правда, один раз это размеренное и величественное движение нарушилось - когда черный вдруг раздраженно сел в пыль и с полминуты отчаянно чесался.
...Новенькая тварь, состоящая из лап, хвоста и пасти, выползла из тени под яблоней. Понюхала пыль на дороге - и противно заскулила, не решаясь тронуться с места. Очень уж пугал ее звериный след.