Аннотация: Уйдя однажды в неизвестность, не прощайся навеки. Ибо однажды вынужден будешь возвратиться к началу пути.
Доли бродяжьей мне ли не знать -
Горный ручей да краюшка луны;
Может, в пути суждено мне пропасть,
Только твоей в том нету вины.
Мельница
Частыми ударами в груди вторило сердце каждому вздоху княжьего смерда, подавшегося в бега от своего хозяина. Укрывшись в зарослях камыша, дрожа всем телом, возможно от холода, но скорее всего от страха, невысокий, худой паренек смотрел на всадников, направлявших своих коней по узкой тропе. Опасаясь пошевелиться, он прижимался к земле, стараясь ничем не выдавать этим людям своего присутствия.
Ночь была на удивление тихая и светлая. На темном небосводе, россыпью мерцали недостижимые звезды. В свете луны, верховые казались юноше зловещими видениями, порождениями ночной мглы. Лунный свет падал на их ферязи и застегнутые встык кафтаны, сшитые из парчи, освещал лица, веселые и хмельные. Часто люди останавливались и оглядывались по сторонам, видимо раздумывая, ехать ли им по неровной, стезе к болоту, близ которого мог укрываться беглый, или же поворачивать к княжескому двору. При этом, они всячески высмеивали несчастного смерда, предвкушая, возможно, скорую потеху беглым, укрывающимся от хозяйского гнева где-то в здешних местах.
- Тришка! Ну, отзовись, отзовись, голгопенок! - кричал тот из всадников, который держал в руке единственный факел, не успевший погаснуть за время поисков беглеца, - Ведомо, здесь кроешься, мальчишка! Не отступимся. Будем гнать так же, как охотничьи псы гонят вепря! Лучше сам выходи, живым останешься! Сам понимаешь... Теперь всякая псина на княжеской вотчине выдаст. Нынче тебе нет проку скрываться от князя! Князь милостив. Наверное, подарит тебя какому-нибудь монастырю. У попов то ты не забалуешь! А ежели сами поймаем, так ноздри вырвем! Тьфу ты! Вот же бесенок... Куда завел... Ведь болота кругом! В трясину болотник утащит и поминай как тебя, щенка, звали!
Тришка усмехнулся и покачал головой. Каковой бывает милость князя, ему было известно с малолетства. Не приведи Господь кому-либо изведать княжеской милости, подобной той, которую он оказывает порой зависимым от него крестьянам.
- Ах, ты ж поганое племя! - выругался все тот же всадник после того, как его лошадь, видимо, испугавшись чего-то, неожиданно беспокойно завертела головой и принялась пятиться назад. Дернув поводья и ударив пятками ног, обутых в сафьяновые сапоги, по крупу животного, он хрипло прикрикнул, - Да буде... Буде!
- Оступилась, наверное, - тихо заговорил другой верховой, - На кочку наступила, струхнула...
Он едва успел произнести эти слова, когда подул резкий холодный ветер, а вместе с тем, послышалось звучание, сравнить которое Тришка не смог ни с чем. Оно, тихое, глухое, отчего-то приводило его в смятение и непонятным образом притягивало к себе внимание своим огромным внутренним напряжением. Верховые примолкли. Даже лошади перестали храпеть, только прижимали уши и воротили морды поглядывая по сторонам. Странная тишина воцарилась вокруг, гнетущая, пугающая, неестественная.
- Помяни нечистого, - прошептал кто-то из верховых, - Черт с ним, с поскребенком. Воротаться надо, Михайло. Скоро солнце взойдет. Вернемся, поищем. А сейчас... Слыхал ведь? Тут вокруг на десятки верст нет никакого селения. Далеко смерд не уйдет...
Тот из всадников, который держал в руках факел, покачал головой.
- Да что вы? Заячья дрожь проняла? Что князю скажем? Возвратиться ни с чем мне не блазит! Здесь он! Здесь! Я как зверь, его нюхом чую. Гнали как оленя... А теперь что...?!
- Дурак ты, Мишка! Кого ты тут сейчас найти сможешь? Глянь, тьма какая! И болота эти... Даже гнуса, и того нет! Дрянное место. Один черный монах ходит... Сам болотник, говорят. Лоскуты зеленой травы на коряги и бревна кидает... Ступишь, а под корягами глубокая топь! Скольких людей погубил... Сгинет тут мальчишка. А не сгинет, так назад вернется, к князю в ноги падет, покается. Куда ему еще? Впереди только болота. А дальше лес!
- Бесово семя! На что вы годитесь? С вами не беглых искать... Только только гусей щипать! - ответил Михайло. Сплюнув, он с презрением посмотрел на своих путников, потянул поводья, и ударил шпорами в бока своей лошади, - Пошла!
Всадники начали медленно удаляться в сторону селения.
Он долго, взволнованно смотрел им вслед и, только после того как люди скрылись в темноте, Тришка приподнялся. Потом поднял с земли длинную жердь, и глубоко вдохнул в себя прохладный воздух. Пахло гнилой травой, разлагающимся мясом, водорослями. Эти неприятные запахи, приносимые прохладным ветром откуда-то со стороны болота, различные по своей сути, перемешивались между собой, при совмещении казались и вовсе отвратительными. Однако в воздухе, который вдыхал в легкие юноша, было помимо смрада, нечто сладостное, манящее к себе, влекущее его туда, вперед... Куда? Этот вопрос Тришка себе прежде не задавал. Всего лишь предавался мечтаниям, частым и безрассудным. Однако, сейчас он стоял у края неровной стези, чувствуя себя ничтожной каплей в бескрайнем океане, существом бесконечно одиноким, потерянным для всех, но... вольным! Впервые за семнадцать лет своей жизни, он ощущал себя свободным. И ощущение собственной независимости от чего либо, томило его, восторгало и пугало одновременно. Что ждет его там, впереди...? Неизвестность...
Так куда ему идти? Где находится конечная цель его пути? Этого Тришка не знал. Люди поговаривали, что где-то на юго-западе существуют земли, на которых живут вольные хлебопашцы, не зависящие от кого либо. Долгие годы представлял себе молодой человек, как могут жить народы там, где нет власти Великого князя, где некому платить повинности и где у людей не существует хозяев. Плохо представляя себе, что такое вольная жизнь, Тришка стремился к ней, создавая в своем воображении тот утопический образ человеческой жизни, что возможно никогда и нигде не существовал и существовать не мог. Там, далеко, думалось ему, люди живут в благодатном краю, не зная бед и горестей.
А здесь... Еще раз глубоко втянув носом прохладный воздух, юноша двинулся в иную, нежели уехали верховые сторону, по узкой тропе, часто петляющей, промеж камышовых зарослей и причудливо искривленных отчего-то, вековых деревьев. Тропа, впрочем, скоро закончилась, и дальше шагать ему пришлось, полагаясь только на свою слегу, часто оступаясь, по колено, утопая в грязной жиже. Множество раз он представлял себе эту дорогу, петляющую, странную, уводящую его к столь желанному ему благодатному краю. Но никогда не думал Тришка о том, что следуя зову своего сердца, он будет испытывать чувство страха перед неопределенностью в выборе собственного пути.
Время тянулось бесконечно. В течение последующего часа, а может быть и двух, Тришка шел уже в совершенной тьме, так как небо заволокло облаками и луна скрылась из виду. Он продолжал двигаться по броду, только изредка останавливаясь, прислушиваясь к доносившимся до него звукам, вглядываясь в темноту, но потом опять продолжал свой путь. Порой ему казалось, что сама темнота протягивает к нему свои руки, а какие-то светящиеся огоньки появляются из воды, летают где-то над его головой, уносятся куда-то ввысь, в тяжелые облака. И тогда Тришка снова останавливался, пытаясь различить в ночи очертания тех неясных предметов, которые привлекали его внимание, казались ему пугающими в темноте.
В какой-то момент, потеряв ориентацию в пространстве, юноша остановился, ткнул жердью перед собой, однако, дна не ощутил. Вероятно, дальше начиналась зыбкая топь. Справа и слева - глубокая трясина. Впереди - территория, по которой, вероятно, не ходил никто из людей. Чувство растерянности незваным гостем вторглось в его душу и именно тогда, совсем близко от молодого человека раздался громкий всплеск. Словно огромная рыбина ударила хвостом о поверхность воды.
- Чур меня, - пробормотал Тришка и посмотрел в ту сторону, где произошел всплеск.
Сначала, он не обнаружил ничего, что могло бы привлечь его внимание. А потом, вглядевшись во мрак, в изумлении отступил на шаг назад и, потеряв равновесие, провалился по пояс в тягучую трясину. Причина, по которой это произошло, была простой и понятной. Всего в нескольких десятках саженей от себя, прямо на воде, над тем местом, которое казалось, было наиболее глубоким, он увидел обнаженную женщину! Здесь, вдали от всяких поселений... Она, сидела спиной к нему, возможно на какой-то затопленной коряге, и водила пальцами обеих рук по воде. Эти действия ее были неторопливыми, плавными, наверное, даже грациозными. Такие движения могут быть свойственны только тем из людей, которых и малых лет обучали изящным манерам, не допуская к работе тяжелой. Задумываться о том, как оказалось здесь это хрупкое человеческое существо, у Тришки не было не времени, ни желания. Чувствуя, что он начинает резко погружаться в глубокую трясину, юноша потянул женщине руку и прохрипел то единственное, что пришло ему в голову в эти мгновения:
- Помоги...!
Женщина, даже если услышала эту просьбу о помощи, вовсе не торопилась чем - либо помочь обреченному на смерть человеку. Нет, не человека он видел перед собой, но, может быть нечто противоестественное, не принадлежащее миру простых смертных.
- Берегиня..., - прошептал Тришка, вспомнив имя древнего языческого божества, населявшего берега рек и озер, - Помоги же... Молю!
Женщина медленно поднялась с колен и обернулась. Только теперь, увидев ее лицо, юноша понял, что за существо было перед ним. Та, которую он принял за прародительницу всего сущего, оказалась утопленницей, водяницей и плакальщицей. Ступая по воде, словно по земной поверхности, к Тришке шла Болотница. Жуткая, полуразложившаяся тварь, некогда бывшая человеком, а ныне не мертвая, но уже и не живая, смотрела на него пустыми глазницами. И улыбалась.
Закричав от ужаса, юноша попытался отстраниться от нее и, схватившись за заросли тростника, принялся выкарабкиваться из тянувшей его в глубину вязкой массы, состоящей из водорослей, однако еще более увяз в трясине, погрузившись в нее по грудь. Болотница, между тем, подошла к нему уже совсем близко. Присев на корточки, она потянула руки к несчастному.
- Не подходи, гадина! - прохрипел Тришка. Руками он принялся шарить по воде, пытаясь отыскать жердь, которую выронил из рук во время падения. Чтобы найти ее, молодому человеку потребовалось совсем немного времени. Скорее неосознанно, чем целенаправленно, юноша схватил в руки шест и ударил им водяницу в грудь. Удар этот был отнюдь не сильным, но его вполне хватило, чтобы повалить тварь с ног. Всплеснув руками, чудовище опрокинулось в вязкую жижу и пронзительно зашипело. Оно словно рыба, выброшенная на берег, забилось в воде, по всей вероятности, пытаясь удержаться на ее поверхности. Жуткие движения этого омерзительного существа притягивали к себе взор юноши, на какое-то время, заставив его забыть обо всем. К счастью, совсем ненадолго. В какой-то момент, болотница резко обернулась к Тришке, взирая на него пустыми своими глазницами, отчего-то застыла в неподвижности и начала медленно погружаться на дно.
Едва придя в себя от пережитого им шока, юноша возобновил свои попытки вырваться из трясины. Он воткнул жердину в илистое дно, у самого брода и налег на нее, вытягивая свое тело из тягучей топи. Жидкое месиво цеплялось за его тело, словно не желая отпускать свою жертву, обволакивая ее, волочась следом. Несколько минут продолжалась эта борьба за жизнь, пока трясина, наконец, не сдалась, и с хлюпающим звуком, не сомкнулась, выпустив человека из своих пут.
Выжил... Спасен! Тришка с трудом поднялся на ноги и перекрестился. Обернувшись, он пристально посмотрел туда, где скрылась под водой болотница. В ожидании худшего, выдернул из илистого дна слегу и отшагнул назад по тропе.
- Уходи, - неожиданно раздался какой-то детский голос, где-то совсем рядом с ним
- Уходи, - послышалось откуда-то с другой стороны.
Вслед за тем, раздались десятки других голосов. Но всего лишь одно слово слышалось отовсюду:
- Уходи...
Выяснять, кто обращался к нему в эту минуту, Тришка не стал. Впрочем, и желания узнать это у него не было никакого. Что-то сдавило ему грудь, не давая сделать ни единого вздоха. Среди множества чувств, было одно, которое подавляло все остальные - чувство обиды за себя, за напрасные свои надежды, за собственную холопью долю. Что же оставалось ему сейчас? Всего лишь один выбор: Выбор между жизнью и смертью. Вероятно, это и есть пределы той свободы, которую люди ищут всю свою жизнь, но так часто не находят. Как просто... Но несправедливо! Жестоко! Страшно...
Стирая рукавом слезы, выступившие из глаз, юноша загашал прочь отсюда, преисполненный надеждой на то, что зыбкая топь, являвшаяся прибежищем для разного рода нечисти, даст ему шанс выбраться живым из этого проклятого небесами места. Быть может, только для того, отпустит, чтобы отдать в руки тех из простых смертных, которые по жестокости своей, порой превосходят, худшего из нелюдей.
Говорят, что когда-то, очень давно, до пришествия Христа, Миром правили языческие боги. Ныне, отвергнутые всеми и забытые, те божества не нашли для себя иной доли, нежели возненавидеть человека за его предательство и обратились во врагов рода людского. Многое говорят... Как бы там не было, ни одно божество не является большим врагом человеку, нежели таковым является человек себе сам. Ибо следуя зову своего сердца, по тропе, уводящей его в неизвестность, возможно и неосознанно, отворяет он свои самые темные уголки сознания, и выпускает на свет собственных, преисполненных ненавистью и презрением к человеческому роду, богов...