Аннотация: Под ударами дикарей рушатся великие империи, торжествуют на руинах блистательных некогда городов варвары и уходят старые боги. А над степью восходит звезда той, которую обреченный на скорые перемены мир знает под именем Махд-и-Олиаа.
Шакал пролает хрипло,
Что мертвый царь - ему родня:
Одни клыки и жадность,
И кровь одна
Обман.
Ария.
За свою жизнь владыка белокаменных башен Хорезма, Басир-кулуг видел и познал не мало женщин. Были среди них кроткие, наполненные смирением и подобные лесному ручейку, что течет промеж мхов и камней, были упрямые, похожие на буйные реки, а были и такие, которые походили на разбивающиеся о берега океанские волны. Великая Махд-и-Олиаа напоминала на ураган, что крушит на своем пути все подряд. Никто не мог противиться ее воле, а у трона, на котором восседала избранница Тенгри преклоняли колени правители городов и стран, величие которых не мог подвергать сомнению здравомыслящий человек. Тем не менее, хранимую небесами мать будущего хагана Большой Орды едва ли стоит называть благоразумной. Последний опрометчивый поступок благородной малеке может привести к тому, что очень скоро во главе гирканских разбойников, появится великий туранский кяксар, способный достичь тех вершин во власти, каких достигали в прежние времена только цари старой Турии. И не будет силы, которая остановит его в будущих военных походах.
- Что теперь ты мне скажешь, почтенный Гулбахор? - спросил Басир-кулуг у своего визиря - сгорбленного, бородатого старика. - Ты знаешь эту девочку не хуже меня, ведь ты был ее учителем. Стоит ли доверять нам ее словам и увещеваниям?
- Слова о мире, это высыхающая под палящем солнцем вода на горячем песке, - отозвался старик. - Куда больше могут сказать нам о чьих-то помыслах поступки. Махд-и-Олиаа прислала к нам своего сына, а это свидетельствует об огромном уважении этой женщины к тебе, Эр'лаа Хазрат. Теперь ее жизнь находится в твоих руках. Если ты желаешь ее смерти, то можешь отослать в Акит голову ее сына. Но позволь спросить, будет ли это разумно?
В ответ Басир-кулуг покачал головой. Он и сам еще не решил каким образом следует распорядиться судьбой той женщины, которая была не только матерью сына покойного владыки степей, но и его родной сестрой.
Поглаживая бороду правитель города белокаменных башен прошелся из угла в угол по своим покоям, подошел к окну, посмотрел на гонную гряду, близ которой располагался старый белокаменный город. С детства ему казалось, что там, среди, остроконечных и заполненных укрытых снегом высоченных круч, имелась некая тайна, чрезвычайно древняя, настолько противоестественна и непостижимая, что невозможно было подобрать слова для ее описания. Лишь поэты в своих наполненных романтическими красками стихах могли найти по подходящие строфы, чтобы дать подходящие для того эстетические ассоциации. Но что ведают поэты о неподвластных тлену каменных исполинах, окружающих священную долину, если даже мудрые старцы не способны распознать безопасных троп, ведущих на их вершины?
По распространенным среди горцев поверьям, где-то там, среди скал, находилось святилище безымянных, древних богов, покровительствовавшим владыкам Турана еще в те времена, когда миром правили маги сумеречного Ахерона. На их алтарях приносили жертвы жрецы поднебесных храмов древности, к ним обращались оракулы во время своих ритуалов. Сейчас же самая высокая из тех гор, называемая Таджем извергала из своих недр облако пепла, которое поднималось высоко в небо, порой затмевая собой солнце. То, как поговаривали старые люди, было недобрым предзнаменованием. А еще они говорили, что пробудились после многовекового сна подземные великаны, заточенные могущественными духами под скалистыми кручинами, окружавшими плато Олмо Лунгринг. Быть может, так оно и было, поскольку, в последние годы горы Ильбарс дышали неспокойно, содрогаясь и испуская ядовитые газы, заставляя людей бледнеть от ужаса и осознания собственной беспомощности перед буйством природных стихий.
Вот и сейчас Тадж усиливал в душе кулуг-шаха беспокойство, вызванное присутствием во дворце послов от Звезды Степей, накрывшей своим светом гирканские тумены. Те кочевники привезли великие дары, собранные с земель, покоренных кочевниками, ведомыми родной сестрой правителя поднебесного города, которую около двадцати лет назад отдали хагану восточных степей в качестве его первой супруги. После смерти гирканского владыки хранимая небесами малеке, была избрана советом вождей Махд-и-Олиаа - регентом при малолетнем джинонге, племяннике того, кто по праву рождения полагал себя центром вселенной.
"Махд-и-Олиаа, маленькая звездочка Хорезма, - думал Басир, перебирая пальцами разноцветные, потертые камешки на старых четках. - Сколько лет прошло с того дня? Больше двадцати! Поговаривают, что душа твоя умерла со смертью хозяина степей, но смертный разум и тело хотят жить. Восток порождает солнце, запад пожирает его и день сменяется ночью. Таких дней и ночей прошло бесчисленное множество с тех пор, как твой смех звучал в этом доме. Ты была беззащитной девочкой, уезжая в степь. А теперь ты - львица, жаждущая крови. Уничтожаешь все вокруг, а сама живешь и властвуешь над тем, что обращаешь в пепел по своим прихотям. Разве это не чудо? Возвыситься до небес и неожиданно, яркой звездой упасть в мои руки..."
О своей сестре кулуг-шах вспоминал не часто. Че?ловек избегает приближать к себе то, что причиняет боль и гонит от себя всякую мысль о том, что ранит его сердце и душу. Мысль о том, что когда-то безвозвратно потерял, мысль о тех людях, которых предал, отступившись от собственной крови, убедив себя в том, что такого рода поступок был необходим из политических соображений.
"Забудь даже имя, сын, - говорил Басиру в ту пору его отец, мудрый Вазим-кулуг. - Забудь даже о том, что она когда-то жила в этом городе. Она теперь принадлежит степи и только степь может возвратить ее обратно, после того как высушит до дна ее душу"
И Басир забыл. Он, потомок древнего рода туранских владык, правивших некогда землями, простиравшимися от Иранистана до покрытых снегами равнин Гипербореи, должен был взвалить на свои плечи бремя государственной власти. А сестра... Что сестра? У него их было много, рожденных от младших жен великого кугул-шаха, а то и вовсе от обычных наложниц. Имен некоторых из них Басир даже не знал, поскольку видел их за свою жизнь всего пару раз, встречая случайным образом в нижних покоях, там, куда обычный человек ступать права не имел. Имя той, в чьих жилах текла кровь его отца и матери, владыка мира прогнал из своей памяти много лет назад.
Так полагал он сам, так полагали люди, входившие в его круг общения.
Воссев на престол владыки поднебесного города и приняв имя Эр'лаа Хазрат, Басир-кулуг мало интересовался событиями в тех далеких землях, куда ступала нога гирканского нукера. С неудовольствием выслушивал доклады о ходе боевых действий степняков, то и дело осаждавших приграничные крепости западных королевств, писал скупые дипломатические письма великой матери будущего верховного хагана, но почти не оказывал ей знаки внимания в виде золотых даров. Великий шах не видел смысла поступать иначе, поскольку свет далекой звезды почти не проникал в горы Ильбарс, а местные нойоны не интересовались ничем, кроме собственного обогащения.
Многие годы всевластному Эр'лаа Хазрат казалось, что и сестра не вспоминала о нем, стерев из памяти горечь расставания с родными ее сердцу людьми и местами, позабыв о дворцовых интригах и предательстве собственной родни, отрекшейся от нее в день ее совершеннолетия. О том, какое пламя разгорелось позже в обветренной степными ветрами душе, великий кулаг-шах узнал только после того, как на туранские земли пришла Большая Орда, перед которой преклонили колени циаксаресы - владыки горных городов Ильбарс. Многие десятилетия грызлись промеж собой эти царьки, борясь за власть над священной долиной Олмо Лунгринг, той самой в которой по древним преданиям родился и жил наместник Эрлика. Но после того как, лишенный централизованной власти, разделенный религиозными догмами и нравственными мировоззрениями Туран поглотили орды степняков, навязавших его властителям свою волю, они затаились, боясь лишний раз привлечь к себе внимание вождей кочевых племен. Чванливые правители священной долины попросту поджали хвосты, уняв спесь и гордость, беспрекословно подчиняясь общему своду правил, установленных хаганами степей. Таким образом, в горы Ильбарс, впервые за последние две сотни лет пришел мир.
Это было хорошее время. Вот только протянулось оно всего несколько лет.
В тот год, когда задышал остроконечный Тадж, избранник небесного духа заболел чахоткой в одном из военных походов. Он умер, а его молодая супруга, взяв в свои руки бразды правления объединенными кочевыми племенами увела тумены далеко за пределы священных гор. Переместился на северные равнины и большой совет, оставив в горах многочисленных наместников. И среди кулуг-шахов стали вновь проявляться разногласия, к которым добавились и мятежные настроения. Плелись разнообразные заговоры, гибли в результате дворцовых интриг влиятельные эльтеберы, обращались в пепелища горные поселения. Лишь когда начали бесследно исчезать ставленники орды, обеспокоенные баскаки принялись слать достопочтимой малеке тревожные послания, призывая ее возвратиться в туранскую степь и навести порядок.
Но Звезда Степей не торопилась поворачивать свои тумены на восток.
Свет Махд-и-Олиаа вел Большую Орду к городам хайборийцев. Возле стен некогда достославного разрушенного в предыдущих войнах Хоршемиша, ее войска сошлись в кровопролитном сражении с низкорослыми темнокожими завоевателями, обосновавшимися на руинах величественных империй прежних веков - Аквилонии и Кофа. Гирканцы отбросили дикарей далеко на запад, после чего повернули на юг, в сторону городов-государств Шема и, сметая по пути все преграды, дошли до самого Стикса - реки, чьи темные воды омывали берега древней Стигии. На плодородных равнинах кочевники расположились станом, оградили его крепостными стенами и стали ждать дальнейших приказаний матери будущего хозяина степей.
Другая часть Большой Орды, продвигавшаяся на север, пересекла хауранскую пустыню, опустошила Коринфию и Замору, после чего начала беспокоить набегами немедийские земли, пытаясь преодолеть хорошо укрепленные рубежи этого королевства. В Аренджуне, бывшем городе воров, достопочтимая малеке обустроила свою резиденцию, из которой принялась руководить военными походами туменов в разные стороны света. Ее войска осадили и разграбили Шадизар, обратили в пепел непокорную Шихасту, а чуть позже разбили войска наемников у Ианты - столицы Офира (правитель которого, впрочем, откупился от разграбления города большим количеством золота). Таким было положение дел в те годы, когда законный наследник ханского престола Эсэн был юн, а гирканская знать беспрекословно подчинялась его матери, степной царице Махд-и-Олиаа
Но теперь сын Звезды Степей достиг совершеннолетия. Он, пролив первую кровь врага в честном поединке, готовился возглавить Большую Орду по праву наследия. Желая снять со своих плеч бремя материнских забот и представить совету старейшин нового верховного хогана, достопочтенная малеке, вместе с двумя туменами направилась на восток, к водам Вилайет.
Повинуясь зову курултака, она приехала Акит - город, в котором собирался ныне большой совет гирканских вождей. Здесь ее и застала весть о мятеже циаксаресов, хозяев священной долины Олмо Лунгринг. Горные царьки, снова позабыв о былой своей междоусобной вражде, образовали нечто вроде военного альянса. Узнала Звезда Степей и о том, что во главе этого альянса туранская знать желала видеть ее собственного родного брата - Басир-кулуга. В письмах, которые слали ей баскаки, указывалось на то, что местные вельможи звали его не иначе как кяксаром - правителем объединенных земель. Все это озадачило супругу покойного верховного хагана, заставило ее повременить с решением о передачи власти своему сыну. Но, конечно же, ее можно понять. Какая малеке готова в столь беспокойное время поставить во главе своенравных кочевников своего сына, юношу, не имеющего жизненного опыта? Разве что, очень неразумная! Значит, до тех пор пока не перестанут сеять семена смуты мятежные правители туранских городов, складывать с себя высокие полномочия наставницы молодого хагана, нынешней предводительнице степняков было нельзя.
Махд-и-Олиаа понимала это, но понимал это и Басир-кулуг, правитель Хорезма.
В преддверии надвигающейся с севера грозы, он спешно возводил в ущельях Ильбарских гор укрепления, сзывал горцев-мушенов в поднебесный город, принуждая их приносить повторную присягу своему вождю - мятежному щахзаде, а также почетному пленнику, не имеющему прав на престол. Великий А'лаа хазрат призывал владык земной тверди встретить войска Звезды Степей у предгорий Ильбарса, там, где еще можно было видеть руины городов, построенных в допотопные времена боходурами - великанами. Но мятежные царьки долго не спешили отвечать своему кяксару. А когда черный ворон принес с севера дурные вести, кулуг-шах понял, что рассчитывать на их поддержку больше не имеет смысла.
Звезда Степей все-таки двинула свои войска на юг, в предгорья древних великанов, хранивших от злых ветров Олмо Ильбарс. Она осадила крупные мятежные поселения - Арахосию и Сахалу, расположенные на краю священного плато, к северу от Хорезма, провела тумены по ущельям к побережью бескрайнего моря, усмирила Шангару и Шаттубею - жемчужины западного побережья Вилайет. И, расправившись с мятежными циаксаресами, так и не сумевшими достичь согласия, направилась к Хорезму.
Несколько дней сестра великого шаха стояла у стен белокаменного города, не желая его штурмовать, но одним лишь присутствием давая Басир-кулугу понять, сколь велика сила степей. А потом, к удивлению владыки Хорезма, достопочтимая малеке прислала к нему послов, которых сложно было назвать иначе, кроме как вестниками мира. Памятуя о родственных связях она предложила своему брату мирное сосуществование на условиях равноправия. Позже, в знак уважения к законной верховной власти наместника Тенгри, Махд-и-Олиаа прислала к кулуг-шаху собственного сына - лицо неприкосновенное, являвшееся знаменем всех степных родов.
Зачем она это сделала? Сложно сказать. Редкий мужчина может судить о поступках женщины, рассуждая исключительно с позиции, основанной на логике. Скорее всего, царица степей попросту не желала разрушать город, в котором родилась и выросла. Все здесь должно было напоминать могущественной Махд-и-Олиаа о лучших годах ее жизни: Лица друзей и знакомых, древние храмы, сады и фонтаны, средь которых некогда проводила она, будучи наивной, несмышленой девчушкой, свой досуг. Но может быть, имелась на то и какая-то иная причина, до сей поры неведомая Басир-куругу.
В любом случае, царица сильно рисковала, отсылая будущего верховного хагана, вместе с посольской миссией во враждебный город. Ведь по законам степей любая рана, нанесенная ему вследствие опрометчиво принятых ею решений, неминуемо обозначала бы и гибель забравшейся на вершину власти малеке - мучительную и страшную. Большой совет не мог позволить себе потерять избранного небесами тайшу из-за женской глупости. Жизнь его, по представлениям степного народа, являлась бесценной.
Впрочем, беспокойство восточных варваров окажется напрасным. Никто в этом городе не тронет мальчишку, поскольку всякий туранец знает, что всего лишь одна капля пролитой крови молодого тайши может стоить жизни сотням тысяч человек, проживающих в горных долинах Ильбарс. Но, разумеется, никто не сможет запретить правителю белокаменного города обратить паренька из владыки степей в почетного, безвольного заложника, подобного его двоюродному брату.
- Ты прав, Гулбахор, - тихо сказал Басир-кулуг. - Конечно, я волен поступить с этим мальчишкой так, как мне заблагорассудится. Однако, я все-таки хочу быть твердо уверен в том, что за недальновидными поступками моей сестры не стоит какая-нибудь хитроумная каверза. Что ни говори, а у нее были хорошие учителя. Змеиной хитрости она когда-то обучалась у тебя.
- Сочту твои слова величайшим из комплиментов, Ар'лаа Хазрат, - сказал первый визирь. - И по-прежнему, я говорю тебе, что вся ее жизнь, без остатка, находится в твоих руках. Прошу тебя, распорядись посланным тебе даром богов, с умом.
- Да, да, я слышал, - недовольно проворчал Басир-кулуг и хмыкнул. - Тоже мне, дар богов! Этот мальчишка почему-то пугает меня. Ты ведь видел какие у этого щенка глаза! В них туранская кровь победила кровь степняка.
- Да, великий кулуг-шах. Нужно быть слепцом, чтобы этого не заметить.
- Тебе не кажется, что он очень похож на моего сумасбродного брата - Тонпа Шенрапа?
Упоминание о двоюродном брате Басир-кулуга заставило Гулбахора поморщиться, словно от зубной боли. Старый, хитрый лис хорошо знал, что Тонп Шенрап перенес любовь к дочери владыки мира через всю свою жизнь, хотя будучи еще несмышленым мальчишкой тот узнал, что царственная кровь была обещана дикарю из восточного степного края.
В день своего совершеннолетия девочка являвшаяся не более чем разменной монетой в отношениях между гирканцами и владыкой Хорезма, была увезена посланцами Орды на восток, однако двоюродный братец не мог смириться с этим обстоятельством. Гонимый ненавистью к людям, лишившим его той, которую он полагал смыслом своей жизни, Тонп Шенрап покинул двор и примкнул к разбойникам - мушенам, вскорости став вождем горного клана, доставлявшего немало беспокойства торговым караванам и пограничным крепостям. Глупый шахзаде решил помериться силой с владыкой поднебесного города, за что и поплатился своей свободой. Теперь он - почетный заложник, жизнью своей обязанный смирению горцев, малейшее своеволие которых может стать причиной его мучительной смерти. Полезный, наивный идиот, от которого, впрочем, когда-нибудь придется избавиться.
- Нет, Арл'лаа Хазрат, - тихо сказал старый визирь.
- Напомни мне, сколько лет этому мальчишке?
- Семнадцать.
- Семнадцать, - прошептал Басир-кулуг, перебирая старые, потертые четки. - Если бы ему было на два года больше, то...
- И снова говорю тебе, что этот мальчик - законнорожденный сын великого хагана. Он был рожден во браке, который освятили шаманы, живущие у священных озер, что окружают священные земли Шалмали. Он - плоть от плоти гирканца, которому была отдана в жены твоя сестра.
Ар'лаа Хазрат вздохнул и ничего больше не сказал. Он устал спорить с упрямым стариком, который не переставал перечить ему по любому поводу, но при этом всегда оказывался прав. Конечно же, тот мальчик - законный наследник тайши. Рожден ли он от самого Тогои, или от кого-то другого, сейчас не имело значения. Вся степь знает, что у верховного хагана имеется всего лишь один законный наследник. И пусть кровь в его жилах не была чистой как по меркам туранских владык, так и по меркам гирканских варваров, это ничего не меняло. Жизнь Эсэна стоила очень и очень много. А глупая малеке, понадеявшись на честь правителя Хорезма, решила сыграть с ним в весьма опасную игру.
Снова сознание кулуг-шаха заполнили воспоминания о тех временах, когда он носил обычное имя и не был обременен властью правителя многолюдного города. А'лаа Хазрат вспомнил улыбку своей сестры - маленькой звездочки дома, возглавляемого его отцом, Вазим-кулугом и почувствовал легкую грусть. Слишком много воды утекло с тех самых пор, когда кочевники увезли девочку на восток, в свои степные края. Какой она стала теперь? Сильно ли изменилась черноокая Анжурат, гордость Хорезма? Превратилась во вздорную старуху, или осталась столь же красивой, какой была в ту пору, когда покидала поднебесные храмы, обреченная на жизнь в шатрах степняков, там где злые ветра по ночам поют вои песни, а кочевники с обветренными лицами молятся не под каменными сводами, а под синим небом?
Хотелось бы знать...
О внешности Махд-и-Олиаа люди, знакомые с ней не понаслышке, говорили очень мало, поскольку лицо ее всегда было скрыто под чадрой, а пышные одежды, или легкие латные доспехи утаивали от любопытных взглядов недостатки фигуры. А вот характер ее, если судить по тем слухам, которые приходили с западных земель, остался тем же - непоколебимым и своенравным. Может статься, что прибавилось к тому жестокости - свойства, характерного для всякого успешного военачальника. Но это не страшно. Взбалмошный щенок, носящий на своем теле клеймо отступника от собственного рода, конечно же не перестанет ее любить и такую.
Однако, интересно будет посмотреть на владыку горных кланов в ту минуту, когда он увидит Звезду Степей. Как поведет себя этот чудак в тот момент, когда ему представят щенка Эсэна - свидетельство чужого торжества, следствие соития его единственной безнадежной любви с презренным, немытым дикарем из восточных степей?
При мысли о том, сколь сильной может быть горесть Тонпа Шенрапа, смотрящего в глаза юного джинонга и осознающего скоротечность неумолимо двигающегося вперед времени, Басир-кулуг улыбнулся. Он отвернулся от окна и зашагал в приемный зал, туда, где его сейчас дожидались послы от могущественной Махд-и-Олиаа.
Ближе к вечеру по улицам Хорезма провели тысячи взятых в полон людей - свидетельство немощи разрушающихся под ударами варваров империй хайбори. Всех их ждала незавидная участь и скорая смерть в тех краях, где жестокие, неведомые цивилизованным народам боги смеялись над смертными, не сумевшими уберечь себя от жалкой участи рабов. Не имелось ничего на этих улицах, что не представлялось бы несчастным пленникам неестественным и мрачным. И каждый из них спрашивал себя, почему боги обошлись с ним столь жестоко, отсылая на чужбину под кнутами усмехающихся работорговцев. Духом близкой, неизбежной гибели веяло от голодных, закованных в цепи людей, ковыляющих по брусчатым мостовым, а рядом бежали мальчишки и, бросая в них камешки, весело смеясь, кричали:
- Ахо! Ахо турани! Гай утхала! Гай!
Под эти крики, корчась от ударов плетей горцев-мушенов, невольники двигались через весь город, туда где беспокойные воды древнего моря бились о крутые берега, поблескивая золотом империй, павших к ногам степных варваров. Там, на невольничьих рынках, ушлые торговцы из южных и восточных стран покупали у кочевников живой товар, после чего переправляли его на пузатые грузовые суденышки, а те расправляли паруса и уходили в морскую даль, прочь от земли, на которой ощущали себя полноправными хозяевами жизни гирканские нойоны.
В то же время средь людской разноголосицы, сплетен и пересудов на базарах и площадях стал разноситься слух о том, что владыка мира Басир-кулуг вознамерился устроить в городе торжество по случаю скорого заключения мирного соглашения между степным и туранским народами. И к белокаменным стенам дворца, за многие годы своего существования видевшим взлеты и падения многочисленных правителей Хорезма, начали съезжаться наиболее достойные внимания вседержителя подданные вузурганы.
Когда на небе взошла первая звезда, кулуг-шах возвестил о начале празднества. Он принимал гостей восседая на золотом троне, что стоял на высоком постаменте, из тени крылатых, нависших над ним статуй. Как и много раз до этого Арл'лаа Хазрат ощущал себя центром мироздания, а его подданные ступали по огромной, выложенной из разноцветных плиток карте мира хайбори, того, котором в скором времени суждено будет кануть в лету. Поочередно входили в зал и кланялись у трона двоюродный брат - отступник, и его приближенные - князья горцев. Потом перед черными ступенями преклоняли колени законный наследник престола, младшие сыновья венценосца, мудрые советники и их жены, гирканские наместники и туранские вельможи. Очень скоро здесь собрался весь свет Хорезма, - люди, которых кулуг-шах знал поименно, имена которых во дворце произносились с уважением. Но, вместе с тем, то были ничтожества, которых правитель белокаменного города презирал за их жадность и ненасытную алчность. Они не были интересны Басир-кулугу ни в малейшей степени. Но с огромным огромным удовольствием смотрел Арл'лаа Хазрат на то, как пожирает глазами Тонпа Шенрап будущего тайшу объединенных гирканских племен, а сам вел праздные беседы с послами Звезды Степей артештаран-саларамии - отважными войнами-степняками, которых на этом торжестве никто из присутствующих в зале вузурганов не смел обделить своим вниманием, чтобы не оскорбить их собственным безразличием.
Из разговоров с гирканцами Басир-кулуг узнал, что за время правления объединенными степными кланами та, которая носила в себе царственную кровь, проявила себя как заботливая мать будущего верховного хагана и достойная Махд-и-Олиаа в туранских землях. Она беспощадно карала бежавших с поля боля трусов и достойно обращалась с теми нукерами, которые проявили в кровавых сражениях доблесть, достойную былинных баходуров. Дочь владыки вселенной владела луком, крепко держалась в седле и, если того требовали обстоятельства, терпела лишения наравне с обычными войнами. Один раз, после того как грозная немедийская конница переломила ход сражения у крепости Коолигиум и враги восторжествовали победу над сынами степей, бесстрашная малеке лично возглавила остатки туменов, отступающих с немедийского лимеса в сторону старого тракта, пролегающего через горы в заморийские пустоши. В том походе рядом с Махд-и-Олиаа находился сам джинонг - живое воплощение Тенгри, но все понимали, что ведет тумены вперед только свет Звезды Степей и воля женщины, подарившей кочевому народу наследника великого тайши.
Заслушавшись речами послов, изрядно захмелевший на пиру владыка мира ненадолго забыл о том, что совсем недавно готов был собрать наемников горцев в единый сипох и повести их в поход против царственной крови. А когда вспомнил об этом, то устыдился собственных мыслей и погрузился в размышления иного рода, невеселые, наполненные сомнениями и тревогами. Из сумеречных лабиринтов памяти его вырвала негромкая мелодия, раздавшаяся в тот миг, кода в пиршественный зал вошли полуобнаженные танцовщицы, которых привезли с собой гирканские нукеры.
Смуглокожие девушки с закрытыми лицами и гибкими станами были, по словам Гулбахора приобретены у одного из эмиров Иранистана. Они танцевали под музыку сетаров и таронов, услаждая своими грациозными движениями взоры гостей, вызывая у мужчин чувства, далекие от того, чтобы называться скромными. Изгибались словно змеи, соблазнительно покачивали бедрами, призывно жестикулировали, словно призывая бывалых воинов совершать поступки, что шли вразрез с их понятиями о чести и достоинстве.
Одна из танцовщиц приблизилась к сидящему на троне Басир-кулугу, но пройти мимо горцев-охранников не посмела и изящным жестом позвала его к себе. Что-то странное было в ее карих глазах, подкрашенных на манер стигийских вельмож, смутно знакомое, вызывающее чувства, схожие с беспокойством.
Не сумев совладать с собой, владыка мира встал со своего трона, сошел с высокого помоста к танцовщице и резким движением руки сорвал с нее чадру. А потом с удивлением отшатнулся назад и остановился, поскольку услышал за своей спиной негромкий крик, перешедший в хрипение. Кулуг-шах обернулся и увидел в нескольких шагах от себя танцовщицу, державшую в руках короткий, похожий на спицу кинжал с искривленным лезвием - малоприметную вещицу, которую убийце ничего не стоило выдать за украшение в копне своих волос. Перед ней, схватившись руками за перерезанное горло, медленно опускался на пол охранник из рода туранских кушунов. Другой телохранитель стоял скрючившись, опираясь рукой о каменную колонну и глядя на собственные внутренности, выпадающие из вспоротого живота. Этот вояка повалился на пол только после того, как танцовщица ударила его ногой в пах. Тело воина, не удержавшись на верхних ступенях высокого помоста, скользнуло по лестнице вниз, к подножию трона.
Эр'лаа Хазрат глянул на сидевшего за столом, Гулбахора, перевел взгляд на Эсэна, в руке которого поблескивало лезвие короткого, похожего на спицу стилета и к своему ужасу понял, что все произошедшее не стало для этих людей чем-то неожиданным. Танцовщицы, приведшие высокородных гостей в заблуждение своей мнимой беззащитностью, всего за несколько мгновений лишили жизни бывалых наемников-туранцев, которым было доверено охранять жизнь повелителя Хорезма от разного рода посягательств. Вот только девушки эти держали в руках квилумы - мрачное наследие невообразимо далеких эпох, оружие, которым в процессе ритуальных убийств пользовались жрецы из темных храмов Гхота.
На какой-то момент в пиршественном зале воцарилось молчание. Потом сидевшие за столами вельможи зароптали. Сначала тихо, вероятно лишь начиная осмысливать происходящее, но постепенно все громче и громче. Наконец, какой-то изрядно захмелевший от количества выпитого вина вузурган, едва ли отдававший себе отчет в собственных поступках, вскочил на ноги и бросился к дверям, однако не успел пробежать и несколько метров, когда в его спину вонзилось змеиное лезвие узкого кинжала. Убил его лично мальчишка джинонг Эсэн, метнувший изогнутый квилум с тем мастерством, которому иные воины учатся всю свою жизнь.
- Никого не выпускать! - рявкнул Гулбахор, когда гости в смятении повыскакивали из-за столов и ринулись к выходу. Тотчас мушены повытаскивали из ножен ятаганы, одновременно преграждая людям путь из тронного зала. Потом захлопнулись тяжелые входные двери и начался кровавый хаос, сопровождаемый звоном клинков, проклятиями, криками, а также стонами раненных и умирающих. Единственными людьми, которые сейчас способны были оказать хоть какое-то сопротивление вероломным убийцам, оказались стражи, охранявшие дворцовые покои, но как долго они могли противостоять жрицам темного бога, горцам-наемникам и закаленным в боях нукерам?
На творившийся вокруг кровавый ужас Басир-кулуг не обращал внимания. Когда возник переполох и закричали от ужаса женщины, обреченные на смерть от клинков заговорщиков, в голове его раздался тоненький голосок перепуганной сестренки, молившей отца не отдавать ее замуж за неотесанного дикаря.
...Ее, беззащитную, всеми любимую хохотушку, увозили восток. В ту страшную степь, где стояли шатры варваров, живущих по диким, суровым обычаям, не изменявшимся на протяжении многих тысячелетий. А он лишь стоял и смотрел ей вслед, подчиняясь воле человека, являвшегося в куда большей мере политиком, чем его отцом.
Анжурат... Его любимую Анжурат увезли! Дочь владыки вселенной, конечно же понимала, что в восточных степях, ее не может ждать ничего кроме смерти, поскольку в ее теле уже не было той чистоты, которой должны обладать будущие малеке, обязанные выносить и воспитать наследников хаганов степей. Но у избранницы хозяина степей не было выбора. Ее попросту отдали для утех мрачному варвару-кочевнику и никто не пожелал избавить девушку от плода греховной страсти, что рос в ее чреве в тот день, когда решалась ее судьба на малом совете, в клане Тогойи.
Только случай, который можно назвать по-настоящему счастливым, позволил Анжурат избежать всех выпавших на ее долю страданий, вкупе с ужасным концом.
В год ее замужества Большая Орда почувствовала себя достаточно сильной, чтобы вторгнуться в пределы хайбори, а на собравшемся курултаке ее супруга назначили верховным хаганом объединенных племен, готовившимся двинуться с огнем и мечом в западные земли. Анжурат не убили, хотя многие годы после этого жизнь ее находилась на волоске от смерти. Младенца, рожденного от порочной связи, старейшины клана, скорее всего попросту спрятали, скрыв от людских глаз в одном из темных храмов Гхота, в Иранистане, как нередко поступали вседержители с незаконнорожденными наследниками в восточных странах, взамен обретая милость и покровительство черного божества. Среди жрецов, пользовавшихся дурной славой наемных убийц, мальчик и рос многие годы, до тех пор, пока старейшины клана Тогойи не решились его представить Большой Орде под именем истинного наследника верховного хагана...
Так это было, или нет - не важно. Уже не важно.
Всякое предположение владыки Хорезма, все его знания и воспоминания утратили какое-либо значение сейчас, когда тронный зал наполняли крики и стоны гибнущих людей. Лишь об одном жалел владыка мира, стоя посреди кровавого пиршества змеиных клинков. О том, что никогда уже туранские владыки не сумеют сравняться в своем величии с блистательными правителями прежних эпох.
Бледный скорее от осознания собственной обреченности, чем от испуга, Басир-кулуг какое-то время смотрел в глаза женщины средних лет, почти не утратившей красоту с той поры, когда он в последний раз ее видел. Затем прошептал:
- Я должен был догадаться. Ты все помнишь. Ты не простила...
- Теперь ты все понимаешь, - ответила Махд-и-Олиаа. Она улыбнулась, взвесила в руке змеиный кинжал, после чего подошла к Басир-кулугу и одним, быстрым движением перерезала ему горло.
Двумя часами позже преданные Тонпе Шенрапу ночные стражники, происходившие из горных кланов, отворили главные городские ворота, впуская хорошо вооруженных всадников. Облаченные в тяжелые, черные доспехи гирканцы беспрепятственно проехали по главной улице ко дворцу и, преодолев многочисленные анфилады, дошли до пиршественного зала. Когда они ступили на залитый кровью пол, то увидели средь опрокинутых столов множество окровавленных трупов. Шедший первым юноша семнадцати лет, с раскосыми зелеными глазами, прошагал мимо жриц темного храма, горцев, Тонтап-Шерапа и того, кто был похож на него в той же степени, в какой сын может походить на своего отца. Он приблизился к танцовщице, стоявшей у окна, снял шлем и преклонил перед ней колени. Тихо произнес:
- Все прошло как ты и говорила, правда?
И улыбнувшись, преисполненная чувствами, достопочтенная малеке, Звезда Степей, погладила своего младшего сына по голове.