Киницик Карбарн : другие произведения.

Стивен Эриксон Буря Жнеца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.33*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Малазанская Книга Павших - 7. Новую империю, возникшую на восточном континенте, преследуют неудачи. Юный воин Рулад неосмотрительно взял в руки волшебный меч - и стал жертвой проклятия. Меч жаждет крови героев, заставляя императора убивать и убивать. Если даже противнику удается сразить Рулада, меч возвращает его к жизни, и все начинается снова. Император рассылает флотилии, приказав отыскивать по всему миру лучших бойцов и привозить ему на заклание. Большинство подданных втайне надеется, что корабли привезут однажды великого воителя, который сумеет уничтожить императора. Даже сам Рулад, уставший быть игрушкой в руках сделавшего меч безумного бога, начал мечтать о подобном исходе. И вот корабли возвращаются... Но за ними следует флот иноземцев, решивших наказать Летерийскую империю за ее жестокость. На восточных границах проявляет себя другой, еще более враждебный империи враг. В столице вовсю идет грызня алчных временщиков, какой-то неведомый вредитель подрывает экономику. За кулисами событий вновь сходятся в схватке древние и новые силы, и ставкой в игре является не только будущее империи, но и судьба мира. Неужели победитель императора станет тираном еще более страшным и безумным?
  
  
  
  
  Посвящается Глену Куку
  
  
  
  Действующие лица:
  
  Летер
  
  Теол Беддикт, нищий горожанин
  Багг, его слуга
  Шерк Элалле, женщина - пират
  Скорген Кабан, ее старший помощник
  Аблала Сани, безработный полукровка - Тартенал
  Ормли, член Гильдии Крысоловов
  Ракет, Главный Следователь Гильдии Крысоловов
  Карос Инвиктад, Блюститель Истых Патриотов
  Танал Ятванар, его личный помощник
  Раутос Хиванар, глава Совета Вольности
  Венит Сафад, главный полевой агент Раутоса
  Трайбан Гнол, Канцлер новой Империи
  Джаналь, низложенная императрица
  Низаль, наложница прошлого императора
  Турадал Бризед, бывший консорт
  Сиррюн Канар, дворцовый гвардеец
  Джанат Анар, политзаключенная
  Тряс Брюллиг, номинальный правитель форта Вторая Дева
  Йедан Дерриг, Дозорный
  Орбин Правдоискатель, начальник одного из отделений Истых Патриотов
  Летур Аникт, торговый Фактор города Дрены
  Биветт, Атрипреда восточных армий
  Селаш, Одевающая Мертвых
  Паддерант, ее помощник
  Слям, адвокат
  Урсто Хобот, бродяга
  Пиношель, его подруга
  
  Тисте Эдур
  
  Рулад, правитель новой Империи
  Ханнан Мосаг, имперский Цеда (волшебник)
  Уруфь, мать Рулада
  К'риснаны - ведуны при императоре
  Брутен Трана, Смотритель при Истых Патриотах
  Брол Хандар, Смотритель восточных областей
  
  Прибывшие с флотами Эдур
  
  Яни Товис (Полутьма), Атрипреда летерийской армии
  Варат Таун, ее лейтенант
  Пернатая Ведьма, рабыня Уруфи Сенгар
  Таралек Виид, гралиец, агент Безымянных
  Икарий, оружие Таралека
  Старший Оценщик, монах - кабалий
  Ханради Халаг, ведун и командир Тисте Эдур
  Томад Сенгар, отец императора, муж Уруфи
  Семар Дев, ученая и ведьма с Семиградья
  Карса Орлонг, воин - Тоблакай
  Таксилианин, переводчик
  
  Овл'дан
  
  Красная Маска, вернувшийся изгой
  Месарч, воин клана Ренфайяр
  Хадральт, вождь клана Гейнток
  Натаркас, меднолицый
  Ливень, меднолицый
  Сег'Черок, телохранитель Маски
  Ганф Мач, телохранительница Маски
  Тук Анастер, из Серых Мечей
  
  Гонимые
  
  Серен Педак, летерийка, бывший аквитор (посредник в общении с не-летерийскими племенами)
  Фир Сенгар, Тисте Эдур
  Чашка, летерийка, сирота
  Удинаас, беглый раб
  Тлен, теневой дух
  Сильхас Руин, Властитель из расы Тисте Анди
  
  Убежище
  
  Ульшан Праль, Имасс
  Рад Элалле, приемыш
  Хостилле Ратор,
  Тил'арас Бенок,
  Гр'истанас Иш'ильм, Т'лан Имассы
  
  Малазане
  
  Тавора Паран, командир Охотников за Костями
  Лостара Ииль, ее помощница
  Кенеб,
  Блистиг, Кулаки
  Фаредан Сорт, капитан
  Добряк, капитан
  Прыщ,
  Мадан'Тул Реде, лейтенанты
  Гриб, приемный сын Кенеба
  Клюв, маг, приданный капитану Сорт
  
  Восьмой легион, Девятая рота
  
  4ый взвод
  Скрипач, сержант
  Тарр, капрал
  Корик, полукровка - сетиец, рядовой
  Улыба, канезка, рядовая
  Каракатица, сапер
  Бутыл, взводный маг
  Корабб Бхилан Зену'алас, рядовой
  
  5ый взвод
  Геслер, сержант
  Буян, капрал
  Песок, взводный маг
  Курнос,
  Острячка,
  Поденка,
  Уру Хела, тяжелая пехота
  
  7ой взвод
  Корд, сержант
  Шип, капрал
  Хром, рядовой
  Эброн, взводный маг
  Хрясь (Джамбер Бревно), сапер
  Синн, колдунья
  
  8ой взвод
  Хеллиан, сержант
  Нерв, капрал ?1,
  Увалень, капрал ?2
  Балгрид, взводный маг
  Тавос Понд, рядовой
  Навроде, сапер
  Замазка, целитель
  
  12ый взвод
  Фом Тисси, сержант
  Тюльпан, капрал
  Яр, рядовой (тяжелая пехота)
  Джиб,
  Чайчайка,
  Ябеда, средняя пехота
  Беллиг Харн, тяжелая пехота
  
  13ый взвод
  Урб, сержант
  Рим, капрал
  Слабак,
  Мазан Гилани, рядовые (морская пехота)
  Куб,
  Ханно,
  Лизунец, тяжелая пехота
  
  Восьмой легион, Третья рота
  
  4ый взвод
  Превалак Обод, капрал
  Мёд, сапер
  Шелковый Ремень, сапер
  Мелоч,
  Оглянись, тяжелая пехота
  
  5ый взвод
  Бадан Грук, сержант
  Досада,
  Накипь, морская пехота
  Неп Борозда, маг
  Релико,
  Больше Некуда, рядовые (тяжелая пехота)
  
  10ый взвод
  Чопор, сержант
  Ловчий, капрал
  Мулван Бояка, взводный маг
  Неллер, сапер
  Смертонос, рядовой (морская пехота)
  Спешка, рядовая (тяжелая пехота)
  
  
  Прочие
  
  Банашар, последний жрец Д'рек
  Вифал, мекрос, кузнец
  Сендалат Друкорлат, Тисте Анди, жена Вифала
  Нимандер Голит,
  Фаэд, Тисте Анди, потомки Аномандера Рейка
  Кодл,
  Телораст, духи, обитающие в скелетах рептилий
  Онрек, Т'лан Имасс
  Тралл Сенгар, Тисте Эдур, изменник
  Бен Адэфон Делат, маг
  Менандора, Солтейкен (Сестра Зари)
  Шелтата Лор, Солтейкен (Сестра Сумерек)
  Сакуль Анкаду, Солтейкен (Пестрая Сестра)
  Килмандарос, Старшая Богиня
  Костяшки, ее сын
  Скол, Тисте Анди
  Котиллион (Веревка), Покровитель убийц
  Амманас (Темный Трон), Бог Теней
  Худ (Капюшон), бог Смерти
  Эмрот, Т'лан Имасса, ренегат
  Еж, дух
  Старый Горбун Арбэт, Тартенал
  Сласть,
  Краткость, бывшие заключенные
  Стяжка,
  Сквиш, трясские ведьмы
  Кайлава Онасс, Имасса, Гадающая по костям
  Онос Т'оолан, ее брат
  Хетан, Баргаст, жена Оноса
  
  
  
  
  ПРОЛОГ
  
  Старший Садок Куральд Эмурланн. Времена Разрушения
  
  
  Посреди искореженной горем равнины неровной линией лежали тела шести драконов. Линия эта вытянулась на тысячу шагов или даже больше: порванная плоть, сломанные, торчащие наружу кости, распахнутые пасти и незрячие глаза. Туда, где на почву пролилась драконья кровь, мухами слетелись призраки - и попались в ловушку липкой жидкости; они извивались, отчаянно крича... а кровь темнела, впитываясь в мертвую землю. Когда последние капли превратились в стеклянистый камень, призраки навеки остались в мрачной темнице.
  Вдоль линии павших драконов двигалась тварь, способная померяться с ними силой и весом, но привязанная к земле. Она шагала, переставляя кривые ноги толщиной с вековые деревья; ростом и размахом плеч тварь не уступала стати Тартено Тоблакая. Мощная шея держала покрытую копной черных волос голову. Челюсти, скулы и надбровья сильно выдавались вперед, блестели запавшие глаза с черными точками зрачков, окруженных мутной белизной. Громадные руки были непропорционально длинными - ногти почти скребли по земле. У твари были груди, бледные и отвислые. Она шагала мимо трупов с неожиданной для такого тела грацией; на руках и ногах явно имелись дополнительные суставы.
  Кожа ее имела оттенок выцветшей кости, но ниже локтей эта кожа покраснела, покрылась сетью лопнувших сосудов и царапин. На костяшках пальцев виднелись глубокие раны, местами открывающие кость. Эти повреждения были результатом жестоких ударов, которые тварь недавно наносила противнику.
  Она помедлила, поднимая голову и следя за еще тремя драконами - высоко в клубящихся тучах. Они то исчезали, то появлялись в этом дымном, умирающем мире.
  Руки прикованного к земле существа сжались; из горла вырвалось низкое рычание.
  После долгой паузы оно возобновило путь - за последнего дракона, к гряде холмов. Самый большой из них был пробит - как будто громадный коготь проковырял в склоне дыру - и в глубине оврага виднелся разрыв пространства, источавший потоки опалесцирующей энергии. Ее вредоносность была очевидной: края разрыва уже были разъедены, словно на камни древней осыпи плеснули кислотой.
  Разрыв скоро сомкнется, ведь тот, кто прошел сквозь него, постарается закрыть за собой врата. Но такое дело нельзя творить в спешке; дыра потом откроется вновь.
  Не обращая внимание на ядовитые миазмы, тварь подошла ближе. На самом пороге помедлила, оглядываясь назад.
  Кровь драконов стала камнем - горизонтальными листами, уже отделявшимися от земли, встававшими на края подобием необычайных, независимых друг от друга стен. Некоторые листы тонули, исчезая из этого Королевства. Они двигались сквозь многие миры, чтобы наконец явиться, прочными и несокрушимыми, в неких садках, связанных с аспектами крови каждого дракона. Неизменный закон. Старвальд Демелайн, кровь драконов и смерть крови.
  За спиной твари содрогался в предсмертных корчах Куральд Эмурланн, Королевство Тени, первый мир, рожденный от союза Тьмы и Света. Где-то еще бушевали гражданские войны; в других местах уже откалывались фрагменты, рвалась ткань мироздания, части целого теряли связь - и потом или срастались снова, или умирали. Вокруг гибнущего левиафана собрались хищники, усердно отрывавшие себе куски побольше. Они уничтожали друг друга в яростных схватках над обломками.
  Кто бы мог вообразить, что целый мир может погибнуть вот так? Что зависть и вражда обитателей смогут разбить... всё сразу? Миры существуют - как считалось доселе - независимо от деятельности их жителей. Порванная плоть исцеляется, небеса очищаются, из солей и навоза выкарабкивается что-то новое.
  Но не в этот раз!
  Слишком много сил, слишком много предательств... слишком обширные и всепоглощающие злодеяния свершены.
  Тварь обернулась к разрыву.
  Калмандарос, Старшая Богиня, прошла через врата.
  В развалины царства К'чайн Че'малле, к месту падения Сильхаса Руина.
  
  ***
  
  Деревья лопались от обжигающего мороза, опустившегося незримой, но ощутимой плащаницей на поломанный, безжизненный лес.
  Готос без труда прошел по следу двух Старших Богов, вступивших в сражение с драконом - Солтейкеном; шагая по разбитой почве, Джагут распространял вокруг ужасающий холод Садка Льда, Омтозе Феллака. "Я сохранил это место, как ты просил, Маэл. Припаял истину к земле, делая ее не просто воспоминанием. До того дня, когда падет сам Омтозе Феллак". Готос лениво размышлял, может ли вообще наступить такой день. Не являются ли Джагуты - во всей своей совершенной уникальности - расой, осужденной на вечное господство? Единственной бессмертной цивилизацией среди прочих, подвластных року?
  Да, такое возможно... Некогда он, конечно же, верил, что вселенная находится под опекой благожелательного и всемогущего существа. Что сверчки созданы для того, чтобы услаждать наш слух. Да какие же глупости не забредали в его незрелый, юный рассудок за протекшие тысячелетия!
  Теперь уже не так. Все смертно. Целые виды вымирают. Вера во что-то иное - заблуждение, продукт необузданного эго, проклятие крайней самовлюбленности.
   "Но... во что же я теперь верю?"
  Он не позволил себе мелодраматического смеха. Зачем бы? Рядом нет никого, способного оценить. Включая его самого. "Да, я проклят жить в компании самого себя.
   Личное проклятие.
  Лучший вид проклятий".
  Он двигался по неровному склону, расселине посреди холма, в которой раскрылась обширная дыра. Когда Готос подошел, ее края уже блестели инеем. Он вгляделся вниз. Там внизу, во тьме, спорили двое.
  Готос улыбнулся.
  Открыл садок, используя частицу силы для медленного, безопасного спуска в основание темной расселины.
  Когда он спустился, голоса смолкли; слышался лишь резкий, шипящий звук, пульсация - дыхание, прерываемое вспышками боли. Джагут расслышал также слабый скрип чешуи по камню.
  Готос приземлился на кучу битого камня в нескольких шагах от Маэла. В десятке шагов виднелась туша Килмандарос; ее тело слабо светилось - тошнотворным сиянием - кулаки сжались, на страшном лице застыла воинственная гримаса.
  Скабандари, Солтейкен - драконид, забился в углубление на скале, скорчился. Каждое движение, несомненно, причиняло ему невыносимую боль. Одно крыло было сломано и почти оторвано. Задняя лапа подвернулась, кости торчали наружу. Больше ему не летать.
  Старшие уставились на Готоса, а он подошел и сказал: - Я всегда восхищался, видя преданного предателя. В данном случае его предала собственная глупость. Как восхитительно!
  Маэл, Старший Бог Морей, спросил: - Ритуал... ты закончил его, Готос?
  - Более или менее. - Джагут поглядел на Килмандарос. - Старшая Богиня. Твои дети заблудились в здешнем мире.
  Звероподобная женщина пожала плечами и ответила тихим, мелодичным голосом: - Дети всегда блуждают, Джагут.
  - Ну, ты ничего не хочешь сделать для них?
  - А ты?
  Воздев тонкие брови, Готос улыбнулся, показал клыки. - Это приглашение, Килмандарос?
  Она смотрела на дракона. - Нет времени. Мне пора вернуться в Куральд Эмурланн. Только этого убью... - Она сделала шаг.
  - Не надо, - сказал Маэл.
  Килмандарос повернулась к нему; руки опустились и снова сжались в кулаки. - Заладил своё, вареный краб!
  Маэл пожал плечами и обратился к Готосу: - Объясни ей, прошу.
  - Сколько раз ты намерен мне задолжать? - усмехнулся Джагут.
   - Будет тебе, Готос!
  - Хорошо. Килмандарос, в том ритуале, что я навел на эту землю, на поле боя и здешние мерзкие леса, отвергнута сама смерть. Если ты убьешь Тисте Эдур, его душа вылетит из плоти, но останется жить, почти не потеряв в силе.
  - Я хочу его убить, - все тем же спокойным голосом проговорила Килмандарос.
  - Тогда, - Готос усмехался все шире, - тебе не обойтись без меня.
  Маэл фыркнул.
  - Зачем ты мне? - спросила богиня.
  Готос пожал плечами: - Нужно приготовить Финнест. Дом, тюрьму для души Солтейкена.
  - Ну давай готовь.
  - Как подарок? Ну нет, Старшая Богиня. Увы, тебе, подобно Маэлу, придется признать долг передо мной.
  - Есть идея получше. Я раздавлю твой череп двумя пальцами, а труп забью в пасть Скабандари, чтобы он подавился хвастливым эго. Подходящая участь для вас обоих.
  - Богиня, в старости ты стала сварлива и зла.
  - Неудивительно, - ответила она. - Я совершила ошибку, пытаясь исцелить Эмурланн.
  - Зачем стараться было? - сказал Маэл.
  Килмандарос обнажила редкие зубы: - Нежелательный прецедент. Зарой голову в песок, как ты обычно делаешь, Маэл, но помни: смерть одного мира - предвестие смерти всех миров.
  - Как скажешь, - немного помолчав, отозвался бог. - Я сильно сомневаюсь. И в любом случае Готос заслуживает возмещения.
  Кулаки снова сжались. - Ладно. Ну, Джагут, делай Финнест.
  - Вот это сойдет, - ответил Готос, извлекая из рваного кармана небольшой предмет.
  Старшие глядели. Наконец Маэл крякнул: - Гм, понял. Забавный выбор.
  - Только такие мне по душе. Давай, Килмандарос, завершай жалкое существование нашего Солтейкена.
  Дракон зашипел, застонал от страха и злобы, когда Старшая Богиня подошла к нему. Когда вогнала кулак в лоб Скабандари, нацелившись между надбровьями. Треск. На кулак богини полилась кровь.
  Разбитая голова дракона тяжело шлепнулась на битый камень; под обмякшим телом растеклась лужа.
  Килмандарос поспешно повернулась к Готосу.
  Он кивнул: - Я схватил ублюдка.
  Маэл направился к нему, протянул руку: - Я забираю Финнест...
  - Нет.
  Старшие уставились на Джагута. Тот снова улыбнулся: - Плата. С каждого из вас. Я забираю Финнест себе. Теперь мы в расчете. Гм, выглядите недовольными.
  - Что ты намерен с ним делать? - воскликнул Маэл.
  - Я еще не решил. Уверяю вас, это будет на редкость неприятно.
  Килмандарос судорожно сжала кулаки: - Большое искушение - послать детей по твоему следу.
  - Хорошо, что они заблудились.
  Старшие промолчали. Готос ушел через разрыв; ему всегда нравилось хитро обманывать старых развалин с их грубой, звериной силой. Хотя это мимолетное удовольствие.
  Лучший сорт.
  
  ***
  
  Вернувшись к разрыву, Килмандарос поняла, что по ту сторону кто-то стоит. Черный плащ, белые волосы. На обращенном к разрыву лице - выражение задумчивого спокойствия.
  Он хотел пройти или поджидал ее? Старшая Богиня скривила губы: - Тебе не рады в Куральд Эмурланне.
  Аномандарис Пурейк холодно глянул на чудовищное существо: - Ты думаешь, я замышляю захват трона?
  - Ты не был бы первым.
  Он отвернул лицо, глядя на проход. - Килмандарос, ты под осадой. Ходящий-По-Краю куда-то пропал. Предлагаю помощь.
  - Тисте Анди, тебе трудно будет завоевать мое доверие.
  - Какая несправедливость. В отличие от многих сородичей, я никогда не считал блага измены превосходящими ее цену. В Куральд Эмурланне воюют теперь не только Элайнты, но и драконы - Солтейкены.
  - Где Оссерк? - воскликнула богиня. - Маэл сказал, что он...
  - ... хочет снова встать на моем пути? Оссерк вообразил, что я приму участие в убийстве Скабандари. Но зачем? Тебя с Маэлом вполне хватило. - Он хмыкнул. - Представляю Оссерка, кружащего неподалеку. Ищет меня. Идиот.
  - Скабандари предал твоего брата. Ты не чувствуешь желания отмстить?
  Аномандарис послал ей слабую улыбку. - Блага измены. Для Скабандари цена оказалась весьма высокой, не так ли? Что до Сильхаса... даже Азат не вечен. Я почти завидую обретенной им изоляции от всего, что принесут грядущие тысячелетия.
  - Вот как. Не желаешь присоединиться к нему в соседнем кургане?
  - Думаю, что нет.
  - Тогда полагаю, что после освобождения Сильхас не склонен будет простить твое равнодушие.
  - Похоже, тебя ждет сюрприз.
  - Ты и твой род всегда удивляли меня, Аномандарис Пурейк.
  - Знаю. Итак, богиня, мы договорились?
  Она склонила голову набок: - Я намерена изгнать всех претендентов. Если Эмурланну суждено умереть, пусть сделает это сам.
  - Иными словами, ты хочешь, чтобы Трон Тени остался незанятым.
  - Да.
  Он подумал и качнул головой: - Согласен.
  - Не обманывай, Солтейкен.
  - Не обману. Готова, Килмандарос?
  - Они составят союзы. Они обрушатся на нас войной.
  Аномандарис пожал плечами: - Мне уже давно нечем заняться.
  Властители прошли врата и совместными усилиями закрыли их. В это королевство ведут и другие тропы. Тропы, не являющиеся ранами.
  В Куральд Эмурланне они встали, оглядывая разрушенный мир. Решая, как его очищать.
  
  ***
  
  Овл'дан, в последние дни правления короля Дисканара
  
  
  Преда Биветт, командующая гарнизоном Дрены, оказалась далеко от родных мест. Двадцать один день в фургоне во главе экспедиции из двухсот солдат армии Рваных Стягов, отряда легкой кавалерии Синей Розы и четырехсот людей из вспомогательных сил, в том числе штатских. Отдав приказ разбивать лагерь, она соскочила с лошади и прошла пятьдесят шагов до края обрыва.
  Ветер молотом ударил в грудь, будто стремясь сбросить со скалы. Океан казался пейзажем кисти безумного живописца: зазубренные утесы, клубящаяся вода, над головами рваные тучи. Море было скорее белым, чем синим, оно покрылось пеной; волны с грохотом бились о берег, выбрасывая плюмажи брызг.
  Да, поняла она, это именно то место. По костям пробежал морозец.
  Рыбацкая лодка потерялась и попала в ужасный мальстрим здешней части океана, в места, которые добровольно не посещают даже самые крупные торговые корабли. Именно здесь годы назад был разломан на части город мекросов, утянувший за собой в пучину двадцать тысяч обитателей плавучего поселения.
  Команда рыбаков выжила, сумев затащить пробитую лодку на тридцать шагов от линии рифов, на безопасное мелководье. Они потеряли улов, потеряли и развалившуюся посудину... но все четверо летерийцев спаслись, выбрались на сушу.
  Чтобы найти... это.
  Затянув ремешок шлема (иначе ветер сорвал бы его с головы), Преда Биветт продолжила тщательно изучать обломки, видневшиеся вдоль берега. Она стояла на мысе высотой в три человеческих роста; внизу был песчаный пляж, покрытый полосами сухих водорослей, вырванными с корнем деревьями, частями давно разбитого волнами Мекроса... И кое-чем еще. Совершенно неожиданным.
  Боевые каноэ. Пригодные для путешествий по морю, длиной с кораллового кита, более широкие и высокие, чем ладьи Тисте Эдур. Не выброшенные на берег обломки - нет, они выглядят совсем целыми. Они вынесены за линию прилива; песок слежался, показывая, что появились корабли довольно давно - месяцы назад. А может, и годы.
  Кто-то встал рядом. Купец из Дрены, подрядившийся снабжать экспедицию. Он был светлокожим блондином - волосы очень светлые, почти белоснежные. Ветер бил купцу в лицо, но он не сводил глаз с берега, поворачивая голову то на запад, то на восток. - У меня есть дар, - сказал он громко, чтобы перекричать шумный шквал.
  Биветт промолчала. Купцы, без сомнения, мастера считать. Этот дар, что ли? Но она офицер летерийской Армии и способна оценить возможную вместимость каждого каноэ без всякой помощи. Сто, плюс - минус двадцать человек...
  - Преда?
  - Что?
  Торговец отчаянно махнул рукой: - Эти каноэ... - Он показывал то на берег, то на море. - Там должно было быть... - Похоже, он не мог подобрать слов.
  Но она всё понимала.
  Да уж. Ряд за рядом вытащены на всеми забытый берег. Дрена, ближайший город королевства, находится в трех неделях пути к юго-западу. Прямо на юг - земля Овл'дана, где скотоводы гоняют по кругу громадные стада. Летер уже почти завоевал их. И никаких донесений о чужаках.
  Так. Недавно сюда прибыл флот. Прибывшие высадились, взяли с собой вещи и, вероятно, пошли в глубь страны.
   "Среди овлов должны были ходить слухи, новости. Мы услышали бы об этом".
  Но никаких слухов не было. Чужаки просто ... пропали.
  Не может быть. Как такое возможно? Она снова оглядела ряды кораблей, в надежде, что упустила что-то важное и оно сейчас бросится в глаза, успокоит бешено стучащее сердце, согреет озябшие руки и ноги.
  - Преда...
   "Да. Сотня на каноэ. А перед нами... Четыре, пять рядов. Сколько всего - пять тысяч?"
  Северный берег почти что от горизонта до горизонта стал кладбищем вытащенных из воды, брошенных каноэ. Они заполнили берег, словно бревна срубленного леса.
  - Свыше полумиллиона, - заявил купец. - На мой взгляд. Преда, куда они делись, во имя Странника?
  Женщина скривила губы: - Пни гнездо своих магов, Летур Аникт. Заставь их отрабатывать умопомрачительные оклады. Король должен знать. Каждую мелочь. Всё.
  - Спешу, - ответил он.
  А она потревожит отряд эмиссаров Цеды. Чем больше свидетелей, тем лучше. Без помощи лучших учеников Куру Кана она не сможет узнать, что же отпишет в столицу купец, не сможет отличить полуправду от прямой лжи. Вечная проблема с наемными снабженцами: у них есть личный интерес, преданность короне для типов вроде Летура Аникта, нового Фактора Дрены, всегда стоит на втором месте.
  Она начала искать способ сойти на пляж. Биветт желала взглянуть на каноэ ближе, в особенности потому, что с кораблей сняты носы. Странное дело. Но такую тайну понять можно... а разбираясь в ней - забыть о тайнах более зловещих.
   "Свыше полумиллиона.
  Благослови Странник, кто среди нас? "
  
  ***
  
  Овл'дан, после эдурского завоевания
  
  
  Волки пришли и ушли. Они вытащили часть тел из кучи на вершине холма - там неизвестные воины стояли до конца - и вволю позабавились с ними; эта деталь заставляла тревожиться всадника, чей конь неохотно шагал между недвижно распростерших руки и ноги трупов.
  Бурые волки равнин не упускают шанса поживиться, как и все местные хищники. Но они хорошо знают людей; кислый запах железа должен был разогнать их, даже если к нему примешивался запах свежей крови. Что же притянуло волков на поле брани?
  Одинокий всадник - его лицо скрывала темно-красная маска из чешуйчатого материала - съехал к подножию холма и отпустил поводья. Умирающего коня сотрясала дрожь; к вечеру человеку придется идти пешком. Когда он утром собирал пожитки, рогатая змея укусила коня, щипавшего травку у оврага. Это яд медленный, но смертельный. У всадника не оказалось подходящих трав или лекарств. Потеря досадная, но не страшная - он не спешит.
  Вороны кружили над головой, но спускаться не торопились. Именно их хоровод над вершиной холма привлек его сюда. Но вороны не рвали трупы и до его приезда: лишь летали вокруг, крича тихо, редко, странно плаксивыми голосами.
  Легионеры из Дрены забрали своих убитых, оставив чужаков гнить, питать травы равнины. Утренний заморозок прочертил блестящие узоры по темной коже павших, но процесс распада уже начался; ему казалось, что солдаты плачут. Открытые рты, обмякшие лица, смертельные раны...
  Он привстал в стременах, озираясь - обводя взором весь окоем, отыскивая спутников. Но две жуткие твари не вернулись, они еще охотятся; он гадал, не встали ли они на свежий, привлекательный след солдат Дрены, весело марширующих с победой в родной город. Если так - быть сегодня бойне. Но это не месть, это случайность. Его спутники не подвержены подобным эмоциям. Они убивают ради удовольствия, насколько он мог понять. Даже если будет вырезана вся Дрена, назвать это отмщением сможет лишь он. Важное различие.
  Но такой приятный самообман.
  Однако... кто эти чужие солдаты в серо-черных мундирах? Они без доспехов, раздеты, знаки отличия срезаны. Но само присутствие чужаков в сердце родной страны всадника, Овл'дана, весьма тревожит его.
  Захватчиков - летерийцев он хотя бы знает. Многочисленные легионы с особыми знаками и вечным соперничеством; бесстрашная кавалерия Синей Розы. И воины из приграничных, еще независимых государств - Д'расильани, Акрюна, королевств Болкандо и Сафинанд - он скрещивал с ними клинки много лет и понимает, что здесь полегли не они.
  Белокожие, с волосами цвета соломы или ржавчины. Серые, голубые глаза. И... так много женщин.
  Его взор выхватил одну из них, лежащую у вершины. Она изуродована магией, доспехи сплавились с плотью... на кольчуге сохранился значок...
  Он спрыгнул с коня и поднялся, огибая трупы, шлепая мокасинами по кровавой грязи. Склонился над ее телом.
  Значок нарисован краской на черненых звеньях. Две волчьи головы. Одна белая, одноглазая; вторая покрыта серебристо-черным мехом. Такого значка он еще не видел.
  Воистину иноземцы.
  Чужаки. В самой середине его земли.
  Он скривился под маской. "Меня так давно не было. Я тоже чужак?"
  Сзади затопали ноги, земля задрожала. Он выпрямился. Это вернулись его спутники.
   "Итак, отмщения не получилось.
  Ну, время еще есть".
  Утром его пробудил заунывный вой волков. Именно их зов привел его сюда. Волки словно хотели сделать его свидетелем, словно на самом деле призывали его. Он слышал зовущий вой, но самих зверей так и не заметил.
  Но утром волки покормились здесь. Вытащили тела из кучи.
  Он сошел вниз, все замедляя шаги, пока не замер, затаив дыхание. Внимательно поглядел на солдат... и понял - волки питались, но не как обычные звери.
  Грудные клетки раскрыты, торчат ребра... они пожирали сердца. Ничего больше. Только сердца.
  Стук раздавался все ближе, когти свистели, срезая траву. Вороны заорали и полетели прочь.
  
  
  КНИГА ПЕРВАЯ
  
  ИМПЕРАТОР В ЗОЛОТЕ
  
  
   Ложь стоит одиноко, единственный в своем роде обман повернулся спиной, и неважно, с какой стороны ты подходишь: с каждым шагом твоим цель смещается, ноги избирают неверное направление, дорога лежит складками, водит кругами; то, что стояло перед тобой заблудившейся неудачей и случайным непониманием, порождает легион отпрысков, их толпа кишит и свивается узлами, окружает. Ты уже не можешь дышать, не можешь двигаться.
  Мир тобою создан и однажды, друг мой, ты встанешь одиноко посреди моря мертвецов, и слова соберутся вокруг тебя, и ветер со смехом подложит под ноги новую дорогу, дорогу бесконечных мучений - одиночество оборачивается обманом, ложь особенно ложна, когда ты один, узлы множественности сжимают сеть справедливых суждений, коими ты так вольно удушал каждого правдолюбца, заглушал каждый голос несогласия.
  Так что утоли жажду моего сочувствия и умри, высохнув, посреди пустыни.
  
  Отрывки, найденные в день ареста Истыми Патриотами поэтессы Тезоры Веддикт
  (за шесть дней до ее Топляков)
  
  
  Глава 1
  
  
  
   Две силы, некогда бывшие озлобленными противниками, превратились ныне в невольных сожителей, хотя ни одна не может решить, кому перед кем раздвигать ноги. Факты просты: старая структура племен Эдур оказалась подходящей для летерийской системы "власти через богатство". Эдур стали венцом, украсившим разжиревшую алчность Летера; но разве у венца есть воля? Всегда ли носитель падает под тяжестью носимого? Когда мы вглядываемся в прошлое, истина становится очевидной. Под поверхностью произошло иное, ужасное соединение, и оно не оставило швов: пороки каждой из систем смешались, и смесь оказалась на диво живучей.
  
  Династия хиротов (том XVII)
  "Колония, или История Летера"
  Динит Арнара
  
  
  - Откуда это?
  Танал Ятванар следил, как Блюститель медленно крутит пухлыми руками странный предмет. Ониксы многочисленных колец на коротких пальцах блестели в лучах проникавшего через открытое окно света. Предмет, которым заинтересовался Карос Инвиктад, представлял собой собрание разной длины бронзовых игл; их концы были загнуты, так что иглы соединялись в подобие клетки.
  - Думаю, это из Синей Розы, - ответил Танал. - Одна из штучек Сенорбо. Среднее время разгадывания - три дня, хотя есть записи о двух...
  - Кто? - вопросил сидевший за солидным бюро Карос, поднимая взор.
  - Тартенал - полукровка, если вы поверите, господин. Здесь, в Летерасе. Он известен как дурачок, но наделен талантом решать головоломки...
  - Вызов в том, чтобы найти конфигурацию, в которой иголки сложатся.
  - Так точно, господин. Как я слышал, точное число потребных действий равно...
  - Нет, Танал, не говори. Что, сам не понимаешь? - Блюститель, глава Истых Патриотов, положил предмет на стол. - Спасибо за подарок. А теперь... - он едва заметно улыбнулся, - не пора ли причинить беспокойство Брутену Тране, как ты думаешь? - Карос встал и тщательно поправил малиновые шелка (он носил одежды лишь из этой материи). Затем поднял короткий жезл, ставший символом его служения - черное дерево с родины Эдур, серебряные головки, усеянные полированными ониксами - и указал рукой на дверь.
  Танал поклонился и пошел впереди по коридору, к широкой лестнице, по которой они спустились на первый этаж. Затем двое прошли в двери, оказавшись во дворе.
  Арестованные были прикованы вдоль западной стены, на самом солнцепеке. Из камер их вывели до зари, а сейчас уже полдень. Нехватка пищи и воды, изнуряющая жара, а также жестокие допросы прошлой недели привели к тому, что более половины из восемнадцати заключенных потеряли сознание.
  Танал заметил, что Блюститель хмурится, осматривая неподвижно повисшие в оковах тела.
  Смотритель от Тисте Эдур, Брутен Трана из племени Ден-Рафа, стоял в тени неподалеку от арестантов. Заслышав приближение Танала и Кароса, высокий мужчина повернулся.
  - Рад видеть вас, Брутен Трана, - сказал Карос Инвиктад. - Как поживаете?
  - Начнем, Блюститель, - ответил серокожий воин.
  - Немедленно. Если пожелаете, сопровождайте меня при осмотре каждого заключенного. Некоторые случаи...
  - Я не желаю приближаться к ним, - оборвал его Брутен. - Они покрыты собственными испражнениями, а ветра в здании почти нет.
  Карос улыбнулся: - Понимаю, Брутен. - Затем он положил жезл на плечо, оглядел ряд заключенных. - Как скажете. Нужды подходить нет. Я начну с крайнего слева, потом...
  - Без сознания или мертв?
  - Кто сможет определить с такого...
  Заметив, что Эдур кривит губы, Танал поклонился обоим начальникам и прошел все пятнадцать шагов до пленника. Внимательно вгляделся в ближайшего. - Этот жив.
  - Тогда пробуди его! - приказал Карос. Когда он сердился, голос превращался в визг достаточно громкий, чтобы заставить слушателя заморгать. Но если Блюститель заметит такую непроизвольную реакцию!.. Эту ошибку допускают только однажды.
  Танал бил заключенного ногами, пока тот не стал хрипло рыдать.
  - Встань, изменник, - спокойно сказал Танал. - Так требует Блюститель. Встань, или я начну ломать кости. Твое жалкое тело станет мешком!
  Он увидел, что заключенный с трудом выпрямляет спину.
  - Воды, пожалуйста...
  - Больше ни слова. Встань, погляди в глаза своим грехам. Ты летериец? Покажи эдурскому гостю, что это значит.
  Танал вернулся к Каросу и Брутену.
  Блюститель уже говорил: - ... известен связями с недовольными в Коллегии врачей. В этом он сознался. Хотя никаких особых преступлений предъявить не удалось, ясно, что...
  - Следующий, - бросил Брутен.
  Карос закрыл рот и улыбнулся, стараясь не показать зубы. - Разумеется. Следующий - поэт, писавший и распространявший призывы к революции. Он ничего не отрицает. Да, вы можете заметить его дерзость даже отсюда.
  - А тот, что рядом?
  - Владелец гостиницы, таверна при которой посещалась нежелательными элементами. Обычно солдатами - бунтарями. Двое из них здесь, среди задержанных. Об их мятежности нам донесла достойная шлюха...
  - Достойная шлюха, Блюститель? - Эдур чуть заметно улыбался.
  Карос моргнул: - Ну да, Брутен Трана.
  - Потому что донесла на хозяина гостиницы.
  - На хозяина, участвующего в заговоре...
  - Скорее бравшего слишком много из ее заработка. Давай дальше. Прошу, описывай их преступления покороче.
  - Разумеется, - отвечал Карос, нежно постукивая жезлом по мягкому плечу. Словно палка отбивает солдатский шаг на параде.
  Стоявший рядом с начальником Танал бдительно следил за речью Кароса, описывавшего различные прегрешения скованных летерийцев. Восемнадцать пленников явились достойными представителями более трех сотен, сидящих в подвалах здания. Он подумал, что улов за неделю вполне достойный. Самые отъявленные предатели удостоятся Топляков. Всего их (вроде бы) триста двадцать, и треть пройдет по дну канала, сгибаясь под непосильным весом. Букмекеры уже жалуются, что теперь никто не может выдержать испытания. Разумеется, жалуются они негромко, ибо агитаторы сами пойдут на Топляки. Понадобилось утопить всего несколько человек, чтобы подавить протесты остальных.
  Это одна из подробностей большого трактата о совершенных законах подчинения и контроля, усердно сочиняемого Каросом Инвиктадом. Тема, столь близкая его сердцу. Танал искренне старался понять его рассуждения. Возьмите любую группу населения, наложите на нее строгие, но понятные ограничения, призовите к сотрудничеству. Подкупите слабых, чтобы они указали сильных. Убейте сильных, и остальные ваши. Переходите к следующей группе.
  Букмекеры - легкая цель, потому что мало кто их любит, в особенности среди заядлых игроков - а таких с каждым днем становится больше и больше.
  Карос Инвиктад закончил свое бормотание. Брутен Трана кивнул, отвернулся и вышел из двора.
  Едва он исчез с глаз, Блюститель повернулся к Таналу. - Затруднение, - сказал он. - Эти, что без сознания.
  - Так точно, господин.
  - Пора сменить головы на стене.
  - Слушаюсь, господин.
  - А сейчас, Танал Ятванар, тебе нужно пойти со мной. Недолгое дело. Затем вернешься к обычным обязанностям.
  Они вернулись в здание. Семенящие шажки Блюстителя то и дело заставляли Танала замедлять свои шаги.
  Войдя в контору, самый могущественный после Императора человек занял свое место за бюро, взял клетку из бронзовых иголок, точными движениями переместил дюжину - и головоломка сложилась. Карос Инвиктад улыбнулся Таналу и швырнул безделушку на стол: - Отправь письмо Сенорбо в Синюю Розу. Сообщи ему, сколько времени мне понадобилось для решения. Добавь, что я боюсь: он утерял сноровку.
  - Слушаюсь, господин.
  Карос Инвиктад взял какой-то свиток: - Теперь... каков мой процент в доходах гостиницы "Потрошеная Змея"?
  - Кажется, Раутос указал сорок пять, господин.
  - Хорошо. И все же нужна встреча с Мастером Союза Вольности. Назначь в конце недели. Мы стольких взяли, и все же монеты не хватает. Я должен понять, почему.
  - Господин, вам известны подозрения Раутоса Хиванара.
  - Смутно. Он обрадуется, поняв, что теперь я готов более внимательно выслушать его подозрения. Итак, придется обсудить две темы. Распиши все встречи с точностью до звона. Да, еще одно дело.
  - Господин?
  - Брутен Трана. Его еженедельные визиты. Я хочу знать: его заставляют? Среди Эдур это форма наказания или выражения немилости? Или ублюдков действительно интересует, чем мы заняты? Брутен никогда ничего не объясняет. Даже не спрашивает, какие наказания мы назначаем. К тому же меня злят его грубость и нетерпеливость. Будет нелишним расследовать его дела.
  Брови Танала поднялись. - Расследовать дела Тисте Эдур?
  - Разумеется, тайно. Они вечно изображают неколебимую преданность, но мне интересно: среди своих, так ли уж они неуязвимы к искушениям?
  - Даже если так, Блюститель, являются ли Истые Патриоты той организацией...
  - Патриоты, Танал Ятванар, - бросил Карос, - наделены императорской грамотой, позволяющей им управлять внутренними делами империи. Грамота не делает различий между Эдур и летерийцами. Только между верными и неверными.
  - Так точно, господин!
  - Ну, а теперь тебя ждут важные дела.
  Танал поклонился и вышел из конторы.
  
  ***
  
  Особняк занимал большую часть куска земли на северном берегу реки Летер, за четыре улицы до канала Квилласа. Наклонные стенки причала спускались в воду, позволяя пристать двум судам одновременно; волнорезы ослабляли бурное течение. "В этом году все время половодье, да такое, какие редко случались за последнее столетие..." - так размышлял Раутос Хиванар, одновременно перелистывая "Компендиум Поместья", собрание карт и записей, зафиксировавшее все восемьсот лет оседлой жизни его семьи.
  Он откинулся в плюшевом кресле и лениво, задумчиво допил чашку чая балат.
  Домоправитель и главный агент Венит Сафад немедленно подошел и вернул "Компендиум" в окованный железом сундук, таившийся под столом, а затем положил на место доски пола и прикрыл их ковром. Выполнив эти обязанности, он снова отошел к двери.
  Раутос Хиванар - человек высокий, полный, с грубыми чертами лица. Он будто бы загромождал собой все помещение, каким просторным оно ни было бы. Сейчас он сидел в библиотеке, среди доходящих до потолка полок. Свитки, глиняные таблички, переплетенные книги заполняли все пространство: собрание сочинений тысяч ученых, многие из которых носили фамилию Хиванар.
  Глава семейства, ответственный за множество финансовых предприятий Раутос Хиванар был человеком занятым; после эдурского завоевания ему пришлось вдвойне напрягать все умственные способности - ведь оно запустило процесс формирования и признания Совета Вольности - ассоциации самых богатых семей Империи. Прежде он такого развития событий даже представить не мог - и все же находил новые занятия скучными и неприятными. Медленно, постепенно у него появлялись подозрения, перетекающие в уверенность: кто-то - враг или группа врагов - занимается экономическим саботажем. Это не хищения - род деятельности, с которыми он знаком не понаслышке - а что-то более хитрое, глубокое, всеобъемлющее. Враг. Противник всему, что поддерживает жизнь Раутоса Хиванара и жизнь Совета, в котором он стал Мастером; тому, что поддерживает жизнь самой империи, кто бы или что не сидело на троне (пусть даже нынешние мерзкие дикари, серыми вороньими лапами нагло влезшие в сливки летерийского общества).
  Едва Раутос Хиванар осознал все это, как начал усердно и ревностно готовить ответ. Сама угроза породила желание начать решительную охоту; а догадки насчет конечной цели вредительства - о, он вынужден был признать, что противостоит гению! - позволили охоте приобрести силу одержимости.
  Увы, но сейчас Раутос вынужден искать в пыльных томах упоминания о прошлых наводнениях, преследуя загадку более приземленную, способную заинтересовать разве что горстку выживших из ума книжников. Он сам понимал, что это странно. И все же очередная одержимость набирала силу; ночью он, как и все последние тридцать лет, ляжет рядом с расплывшимся, потным телом жены, а мысли потекут потоком, сражаясь с ходом самого времени, пытаясь дотянуться в прошлое, ощутить древность. Он будет искать. Искать сам не знает что...
  Вздыхая, Раутос опустил пустую чашку и встал.
  Когда он проходил в дверь, Венит Сафад - его семья состояла в Должниках у Хиванаров уже шесть поколений - сделал шаг, принимая хрупкую чашку, а затем двинулся за хозяином.
  Они вышли к причалам, пересекли мозаику, изображавшую рукоположение Сковела Хиванара в Цеды, триста лет назад, сошли по широким ступеням туда, где до наводнения располагался террасный сад.
  Сейчас там кипят водовороты, смывая почву и растения, обнажая головы булыжников древней мостовой. По краям выступают гнилые обрубки столбов, которые некогда были сваями, расположенными треугольником.
  На верхней террасе рабочие под присмотром Раутоса ставят ограждения из бревен, пытаясь спасти сад от размывания; тут имеется тачка, полная найденными при работах любопытными вещичками. Еще больше мусора заполняет неровную мостовую.
  Раутос подумал, что это загадка. Никаких свидетельств в архиве, что нижние террасы были когда-либо чем-то иным; замечания архитектора, дошедшие со времен строительства главного здания, указывают, что речной берег здесь был просто древними отложениями ила.
  Глина сохраняет дерево (по крайней мере, пока покрывает его целиком), так что невозможно сказать, как давно построены странные конструкции. Единственные указания на древность - найденные предметы: они все медные или бронзовые. Это не оружие, какое иногда находят в курганах; если это инструменты, то предназначенные для давно забытых ремесел. Ни один приглашенный Раутосом рабочий не смог понять назначение инструментов - они не похожи на современные, не для обработки дерева или камня, не для приготовления пищи...
  Раутос подобрал один и осмотрел. В сотый раз. Бронзовая отливка - отчетливо видны следы формы - продолговатая, согнутая почти под прямым углом. На сгибе вырезы, формирующие крестовидный рисунок. На концах никакого признака креплений - очевидно, вещь не была частью большого механизма. Он взвесил тяжелый предмет на ладони. Несбалансированный, хотя согнутый в самой середине. Богач бросил его, взяв лист меди, тоньше воскового слоя на табличке писаря. Медь потемнела от глины, но ярь показывается лишь на краях. Множество дырочек, пробитых без видимого порядка, но каждая совершенно одинаковая, идеально круглая - даже невозможно понять, с какой стороны ее пробивали.
  - Венит, - сказал он, - мы составили карту, показывающую, в каких именно местах сада найдены предметы?
  - Да, хозяин, за немногими исключениями. Вы ее уже изучали неделю назад.
  - Да ну? Хорошо. Сегодня расстели ее еще раз на столе в библиотеке.
  Тут они повернули головы: со стороны дверцы, ведущей в левое крыло дома, подошла стражница. Она встала в десяти шагах от Раутоса, поклонилась. - Хозяин, послание от Блюстителя Кароса Инвиктада.
  - Очень хорошо, - рассеянно ответил Раутос. - Я просмотрю немедленно. Посланец ожидает ответа?
  - Да, хозяин. Он во дворе.
  - Проследи, чтобы он отдохнул.
  Стражница поклонилась и ушла.
  - Венит, полагаю, ты должен подготовиться к поездке.
  - Хозяин?
  - Блюститель наконец осознал степень угрозы.
  Венит Сафад промолчал.
  - Ты поедешь в город Дрену, - продолжал Раутос. Его глаза снова изучали таинственные сооружения на нижней террасе. - Совет требует особо подробного отчета о тамошних приготовлениях. К сожалению, деятельность фактора оказалась неудовлетворительной. Я требую полной конфиденциальности. Следует относиться к нависшей опасности со всей серьезностью.
  Венит снова промолчал.
  Раутос бросил взгляд на другой берег реки. Там скопились рыбацкие лодки, к причалам подходили два купеческих корабля. Один из них, под флагом семьи Эстеррикт, выглядел поврежденным. Пожар? Раутос отряхнул грязь с рук и направился к особняку; слуга двигался в шаге сзади.
  - Интересно, что лежит под мостовой?
  - Хозяин?
  - Не обращай внимания, Венит. Я подумал вслух.
  
  ***
  
  Утром лагерь Овл'дана был атакован двумя отрядами кавалерии Атрипреды Биветт. Две сотни умелых всадников Синей Розы принесли с собой ураган паники. Люди выскакивали из кожаных палаток; прибежавшие за миг до всадников дренийские боевые псы яростно сцепились со сворами овлийских овчарок и тягловых собак.
  Овлы оказались не готовы к битве - мало кому удалось найти оружие, прежде чем уланы врезались в середину лагеря. Мигом началась резня, не щадившая ни детей, ни старцев. Почти все женщины бились рядом со своими мужьями, братьями и отцами. Родичи умирали, в последний раз смешивая кровь.
  Вся стычка между летерийцами и овлами заняла пару сотен ударов сердца. Война трех собачьих стай оказалась продолжительнее, ибо хотя пастушьи псы были меньше и слабее нападавших, в ярости и злобности они им не уступали; а тягловые собаки, приученные тащить тележки летом и сани зимой, оказались достойными соперниками собакам дренской породы. Приученные убивать волков тягловые были куда сильнее боевых псов, и если бы всадники не начали сражать серых бестий ударами копий, победа была бы за ними. А так стая овлийских собак наконец распалась; немногие выжившие убежали на запад, в степи, за ними кинулись уцелевшие боевые псы, но хозяева отозвали их.
  Пока одни всадники спешивались, чтобы убедиться - в живых ни осталось ни одного овла - другие начали собирать стада миридов и родаров, направляя их в ближайшую долину.
  Атрипреда Биветт сидела на жеребце, стараясь успокоить животное, почуявшее столь густой в утреннем воздухе запах крови. Сзади нее неуклюже восседал в непривычном седле Брол Хандар, новый эдурский смотритель Дрены. Он следил, как летерийцы тщательно грабят лагерь, собирают оружие мертвецов и стягивают с них одежду. Овлы вплетают украшения - преимущественно золотые - в середину кос; летерийцам приходилось срезать волосы с кожей, чтобы обнаружить добычу. Впрочем, это надругательство было вызвано не простой необходимостью: многие копейщики - уланы украшали круглые щиты кусками кожи с татуировками необычного стиля, разноцветными, зачастую с вшитыми золотыми нитями.
  Собранные стада станут собственностью фактора Дрены, Летура Аникта. Брол Хандар смотрел, как мимо холма проходят тысячи миридов в густой черной шерсти, похожие сверху на шагающие булыжники; ему сразу стало ясно, что фактор стал еще богаче. Затем пошли более высокие родары, с длинными шеями и синими спинами; они почти панически махали длинными хвостами, когда бегающие по краям овчарки изображали нападение.
  Атрипреда присвистнула сквозь зубы. - Где же человек фактора? Проклятые родары готовы разбежаться. Лейтенант! Прикажите пастухам отогнать собак. Скорее! - Она отстегнула и сняла шлем, положила на луку седла. Искоса глянула на Брола. - Вот так, Смотритель.
  - Это и были овлы.
  Она состроила гримасу и отвернулась. - По их понятиям, малая стоянка. Семьдесят взрослых.
  - Но стадо большое.
  Гримаса стала оскалом. - Раньше их было больше, Смотритель. Намного больше.
  - Можно понять, что ваша компания вытеснения чужаков оказалась успешной.
  - Не моя компания. - Она уловила напряжение в его взгляде и добавила: - Ну да, я командую экспедиционными силами, это так. Но приказы исходят от фактора. И, собственно говоря, овлы здесь не чужаки.
  - Фактор говорит иное.
  - Летур Аникт высоко сидит в Совете Вольности.
  Брол Хандар внимательно поглядел на женщину, прежде чем ответить: - Не все войны ведутся ради земель и богатств, Атрипреда.
  - Не могу согласиться, Смотритель. Разве вы, Тисте Эдур, не напали преждевременно, почувствовав угрозу потери земель и ресурсов? Культурная ассимиляция, конец независимости. Я не сомневаюсь, - продолжала она, - что летерийцы желали уничтожить вашу цивилизацию, как мы уже поступили с Тартеналами и многими иными народами. Это была война экономическая.
  - Я не удивлен, Атрипреда, что ваш народ понимает все таким образом. Я также уверен, что подобные рассуждения занимали ум нашего Короля-Ведуна. Мы завоевали вас ради выживания? Может быть. - Брол хотел сказать что-то еще, но покачал головой. Он смотрел, как четыре боевых пса окружили раненую овчарку. Хромая бестия отбивалась, но вскоре она упала, задрыгала ногами - и затихла. Псы рвали ее внутренности.
  Биветт спросила: - Вы не гадаете иногда, Смотритель, кто из нас действительно выиграл войну?
  Его взор стал темным. - Нет, не гадаю. Как я понял, ваши разведчики не нашли здесь следов других овлов. Теперь фактор закрепит права летерийцев обычным образом?
  Атрипреда кивнула: - Посты, форты, прямые дороги. Придут поселенцы.
  - А потом фактор распространит алчные планы на еще более далекие земли востока?
  - Вы сами так сказали, Смотритель. Полагаю, вы увидите в этом и приобретение для Империи Эдур. Ваша территория расширяется. Я уверена, Император будет доволен.
  Брол Хандар стал губернатором Дрены всего две недели назад. В столь отдаленном уголке империи Рулада насчитывается едва сотня Тисте Эдур, и только трое подчиненных принадлежат к родному для Брола племени Арапай. Поглощение Овл'дана - попросту говоря, тотальный геноцид его народа - началось много лет назад, еще до эдурского завоевания, и правители далекого Летераса весьма мало интересовались ходом военной компании. Брол Хандар, патриарх клана охотников на клыкастого тюленя, гадал - уже не в первый раз - что же он здесь делает.
  Титул Смотрителя, казалось, требует только пассивного наблюдения. Истинная сила власти сосредоточена в руках Летура Аникта, фактора Дрены, "высоко сидящего в Совете Вольности". Он уже догадался, что это некая гильдия купцов, но так и не понял, какое отношение таинственная организация имеет к вольности. Разве что они вольны делать что в голову взбредет... в том числе использовать имперские войска для добывания все новых прибылей.
  - Атрипреда.
  - Да, Смотритель?
  - Эти овлы - они сражаются? Нет, не так, как вот эти. Я имел в виду: они ходят в набеги? Они собирают воинов, чтобы выйти на тропу всенародной войны?
   Женщина бросила на него уклончивый взгляд. - Смотритель, тут есть... гм... два уровня.
  - Уровня. Что бы это значило?
  - Официальный и... неофициальный. Дело в восприятии.
  - Объясните.
  - Правительственные агенты заявляют, будто простой народ уверен: овлы заключили с Ак"рином, что на юге, а также с Д"расильани и королевствами Болкандо и Сафинанд - короче говоря, со всеми пограничными странами - союз, создав агрессивную, алчущую войны и потенциально необоримую силу, так называемую Орду Болкандийского Сговора. Она угрожает восточным территориям Летерийской Империи. Соответственно, каждая атака летерийских армий способствует уменьшению запасов и стад, что, в свою очередь, приведет к уменьшению числа воинственных овлов. Голод сделает то, на что неспособны мечи - вызовет полный коллапс Овл'дана.
  - Ясно. А неофициально?
  Она снова бросила взгляд на Эдур. - Смотритель, нет никакого сговора. Никакой Орды. По правде говоря, овлы уже уменьшаются в числе - у них все меньше плодородных земель. Они презирают Ак"рин и Д"расильани, а с жителями Болкандо и Сафинанда, думаю, вообще никогда не встречались. - Она явно сомневалась, стоит ли продолжать. - Месяца два назад мы столкнулись с какой-то компанией наемников - битва была жестокой. Думаю, вам бы она понравилась. Общее их число, наверное, семь сотен; после ряда мелких стычек я вывела против них шесть тысяч летерийских солдат. Смотритель, мы потеряли три тысячи. Если бы не маги... - Она покачала головой. - И мы так и не узнали, откуда они.
  Брол внимательно смотрел на нее. Он ничего не знал об этой битве. Понравилась бы? Возможно. - Официальная версия, о которой вы рассказали - лживая - она оправдывает истребление овлов в глазах населения. И она отлично подходит фактору с его жаждой наживы. Ясно. Скажите, Атрипреда, зачем Летуру Аникту столько золота? Что он с ним сделает?
  Женщина пожала плечами. - Золото - сила.
  - Сила. Чтобы подавить кого?
  - Любого. Всех сразу.
  - Кроме Тисте Эдур, равнодушных к летерийской идее обогащения.
  Она улыбнулась: - Неужели? Вы все еще таковы?
  - Что вы имели в виду?
  - В Дрене живут хироты. Да вы их сами знаете. Каждый объявляет себя родней Императора и оправдывает этим захват лучших имений, земель. У них сотни Должников, ставших рабами. Может быть, скоро мы увидим Тисте Эдур в Совете Вольности.
  Брол Хандар нахмурил лоб. На вершине далекого холма стояли три овлийские собаки - две тягловых и поменьше размером, овчарка. Они следили, как скот гонят через разрушенную стоянку. Животные мычали, чувствуя запах крови, желчи и кала. Брол внимательнее вгляделся в силуэты на холме. "Куда же они теперь пойдут" , подумал воин. - Я видел достаточно. - Он заставил коня развернуться, слишком сильно натягивая поводья; животное замотало головой, фыркнуло и присело. Брол с трудом удержался в седле.
  Если Атрипреду насмешила его неловкость, она ничем этого не показывала.
  Над головами пролетели первые стервятники.
  
  ***
  
  Южный Джасп, один из четырех притоков, несущих воды с гор Синей Розы в реку Летер, по южному берегу ограничен насыпью, по которой проходит дорога. Она вскоре начинает вяло карабкаться к перевалу, за которым лежит старинное королевство Синей Розы, ныне ставшее вассалом Летерийской Империи. Южный Джасп бежит быстро, ибо сила горных потоков здесь еще не ослаблена плоскостью равнин. Ледяная вода обтекает массивные валуны, оставленные давно исчезнувшими ледниками; в воздухе всегда висит холодный туман, облаками плывущий над дорогой.
  Одинокий мужчина, ожидающий на дороге шестерых Эдур и их подчиненных, был выше любого Эдур. Тощий незнакомец закутался в черный плащ из кожи тюленя, натянул капюшон. Под плащом две перевязи перекрещивали грудь, с них свисали два длинных меча. Выбившиеся из - под капюшона пряди длинных белых волос намокли и уже не вились по ветру, а прилипли к воротнику.
  Приблизившимся меруде лицо под капюшоном показалось бледным как лик смерти. Словно из ледяной реки вылез труп, в стародавние времена вмерзший в белые вены ожидающих их предгорий.
  Передний воин, ветеран завоевания Летераса, взмахом руки приказал товарищам остановиться и вышел переговорить с чужаком. С ним былы пять Эдур и десять летерийских солдат, охранявших два тяжело нагруженных фургона; за последним фургоном брели, прикованные к единой цепи, сорок рабов.
  - Тебе нужны спутники, чтобы взобраться в горы? - спросил меруде, вглядываясь в затененное капюшоном лицо. - Говорят, что на высотах таятся бандиты и беглые солдаты.
  - У меня уже есть спутники.
  Голос чужака звучал грубо, выговор казался архаичным.
  Меруде встал в трех шагах. Теперь он смог лучше разглядеть лицо. Эдурские черты - более или менее - но белые словно снег. Глаза... заставляли беспокоиться. Красные как кровь. - Тогда зачем ты стал на пути?
  - Вы недавно захватили двух летерийцев. Они мои.
  Меруде дернул плечом: - Тогда, дружище, тебе следовало приковывать их на ночь. Должники бегут при первой возможности. Повезло тебе, что мы их поймали. О да - разумеется, я верну их. По крайней мере девочку. Мужчина - беглый раб Хирота, как показали его наколки. К сожалению, его ждут Топляки; но я готов предложить замену. А вот девочка имеет ценность, хотя они и молода. Надеюсь, тебе есть чем ее выкупить.
  - Я возьму обоих. Причем бесплатно.
  Меруде нахмурил лоб. - Ты проявил небрежение, потеряв их. А мы проявили усердие, их поймав. Соответственно, мы ожидаем благодарности за усилия - а ты должен понимать, что за небрежение следует платить.
  - Освободи их, - сказал чужак.
  - Нет. Из какого ты племени? - Глаза незнакомца, упрямо взирающие в глаза меруде, казались совершенно... мертвыми. - Что такое с твоей кожей? - Мертвыми, как у ... Императора. - Как твое имя?
  - Освободи их немедленно.
  Меруде покачал головой, засмеялся - несколько нервно - и махнул рукой спутникам, одновременно начиная вытаскивать саблю.
  Он был поражен нелепостью брошенного вызова, что сделало движения замедленными. Сабля едва наполовину покинула ножны, когда длинный меч чужака сверкнул, высвобожденный, и отворил горло Эдур.
  В ярости заорав, остальные пятеро подняли клинки и бросились в атаку. Летерийские солдаты спешили за ними.
  Чужак смотрел, как падает на дорогу старший воин, щедро разбрызгивая кровь. Затем вытащил второй меч и повернулся навстречу пятерым Эдур. Зазвенело железо, и тут же оба клинка в руках незнакомца запели, повышая тембр с каждым принятым ударом.
  Двое Эдур одновременно получили смертельные раны - один в грудь, у второго снесло треть черепа. Он отвернулся от схватки, наклонился, подхватывая куски костей и скальп, и неуклюже отошел на обочину.
  Пал третий Эдур - его нога была перерублена. Последние торопливо отступили, призывая летерийцев (те нерешительно мялись в трех шагах от драки).
  Незнакомец бросился за ними. Отразил мечом в левой руке нападение одного из Эдур - меч прошел кверху и влево, выбив клинок противника; затем сделал прямой выпад, вонзив острие в горло Эдур. В то же время он сделал ложный выпад мечом в правой руке. Последний из Эдур отклонился, избегая удара в лицо и пытаясь рубануть врага по запястью. Но тот умело опустил клинок, отбив саблю, и погрузил острие в правую глазницу воина. Кости хрустнули, сталь вошла в мозг.
  Пройдя между падающими, чужак срубил двух ближайших летерийцев. Остальные тут же испуганно побежали за фургоны (извозчики спрыгнули, столь же панически заметавшись) и мимо колонны прикованных рабов. Они неслись по дороге, бросая оружие.
  Едва один из летерийцев оказался рядом с рабами, кто-то подставил ему подножку. Колонна начала извиваться, когда предприимчивый невольник вспрыгнул на поверженного солдата, обвил свою часть цепи вокруг шеи и натянул. Летериец сучил ногами, дергал руками, пытаясь оцарапать раба - но тот неумолимо затягивал цепь, пока стражник не замер.
  Сильхас Руин - мечи пели в руках его - подошел туда, где Удинаас душил труп. - Можешь остановиться, - сказал альбинос.
  - Могу, - проскрипел Удинаас сквозь стиснутые зубы, - но не хочу. Этот выродок был самым худшим среди них. Худшим.
  - Его душа уже утонула в тумане, - сказал Сильхас Руин, оборачиваясь: еще двое спутников появились из кустов, окаймлявших канаву с южной стороны от дороги.
  - Души его, - сказала Чашка, прикованная к цепи в конце колонны. - Он сделал мне больно.
  - Знаю, - проскрежетал Удинаас. - Знаю.
  Сильхас Руин подошел к Чашке. - Больно. Как?
  - Как обычно. Той штукой между ног.
  - А остальные летерийцы?
  Девочка покачал головой: - Они просто смотрели. И смеялись, все время смеялись.
  Сильхас Руин поглядел на подошедшую Серен Педак.
  Серен замерла на месте, встретив зловещий взгляд Тисте Анди. Руин сказал: - Я догоню тех, что убежали. Аквитор, встретимся в конце дня.
  Они отвернулась - мельком заметив, как Фир Сенгар встал подле трупов меруде - и оглядела усыпанную камнями южную равнину. Потерявший часть черепа Тисте Эдур все еще бродил по ней. Это зрелище оказалось не менее отвратительным. - Как хочешь, - ответила она, глядя теперь на фургоны и впряженных лошадей. - Мы двинемся по дороге.
  Удинаас наконец излил весь свой гнев на тело летерийца, встал и обратился к ней: - Серен Педак, как насчет других рабов? Мы должны освободить всех.
  Она хмурилась. Утомление мешало думать. Месяцы и месяцы бегства, попыток скрыться от Эдур и летерийцев; путь на восток все время оказывался закрытым, они вынуждены были идти на север. В ней угнездился вечный страх, разум потерял былую остроту. Освободить их. Но тогда...
  - Просто новые слухи, - добавил Удинаас, словно прочитав ее мысли, словно поняв их прежде нее самой. - Много слухов, смущающих ловцов. Пойми, Серен - они уже поняли, кто мы такие. А рабы - они сделают все, что смогут, чтобы избежать нового плена. Насчет них особо беспокоиться не нужно.
  Серен подняла брови. - Удинаас, ты так заботлив по отношению к Должникам. А кто из них откажется купить свободу, выдав нас?
  - Но единственная альтернатива - убить всех, - сказал он, глядя прямо ей в глаза.
  Те, что слушали, те, что еще не были доведены побоями до состояния безумных автоматов, вдруг закричали, обещая и клянясь. Они тянули руки к Серен, звенели цепями. Другие смотрели молча, будто мириды, уловившие запах незримых волков. Безумцы стонали и сворачивались клубками на грязных дорожных камнях.
  - Первый убитый Эдур нес ключи, - сказал Удинаас.
  Сильхас Руин прошел по дороге. Там, где его было едва видно, Тисте Анди перетек в кого-то громадного и крылатого, взлетел в воздух. Серен глянула на рабью колонну, с радостью заметив, что никто не заметил превращения. - Хорошо, - ответила она Удинаасу и пошла туда, где Фир все стоял, застыв над трупами павших Эдур.
  - Я должна забрать ключи, - сказала она, склонившись над телом.
  - Не трогай его.
  Она поглядела на Фира: - Ключи... цепи...
  - Я сам найду.
  Серен кивнула и отошла. Фир неслышно пробормотал молитву и опустился перед телом на колени. Ключ обнаружился в кожаном кошеле на поясе воина; там также имелась пригоршня полированных камешков. Фир взял ключи в левую руку, а камешки зажал в правой. - Они с берега Меруде, - сказал он. - Похоже, он собрал их еще ребенком.
  - Дети вырастают. Даже на прямых деревьях бывают кривые ветки.
  - И что же кривого было в этом воине? - сверкнул глазами Фир. - Он шел за моим братом, но так делали все воины всех племен.
  - Некоторые уходили от него. Как ты.
  - Если я отвернулся от лжи и укрылся в тенях... если сейчас у меня новая цель... Аквитор, это лишило меня преданности Тисте Эдур? Моему роду? Нет. Ты постоянно забываешь, тебе так удобнее. Пойми же, аквитор. Я буду прятаться, если нужно - но я не буду убивать родной народ. У нас есть деньги, мы можем купить свободу...
  - Но не Удинаас.
  Он открыл рот, но промолчал.
   "Да, Удинаас. Тот, кого ты мечтаешь убить. Если бы не Сильхас Руин..." - Фир Сенгар, ты решил странствовать с нами, а среди нашей жалкой компании никто не подвергает сомнению главенство Сильхаса Руина. Отвергай его методы, если угодно - но он видит тебя насквозь. Ты сам знаешь.
  Хирот отвернул лицо, глядя на дорогу, моргая, чтобы избавиться от воды. - И с каждым шагом цена моего присутствия все растет, аквитор. Ты должна хорошо понимать, что означает такая задолженность. Летерийский образ жизни, груз, от которого вам не избавиться. Не выкупить свободный выход.
  Она потянулась за ключами. Фир отдал их, не поднимая глаз.
   "Мы ничем не лучше этих рабов". Она взвесила в руке звенящую железом связку. "Скованы одной цепью. Но... кто держит в руке средство избавления?"
  - Куда он ушел? - спросил Фир.
  - Ловить летерийцев. Советую не упрекать его.
  - Не буду. А надо бы.
   "Подозреваю, и мне надо бы". Она пошла к ожидающим рабам.
  Пленник, что шел рядом с Удинаасом, подобрался ближе к нему. Серен расслышала шепот: - Высокий убийца - это Белый Ворон? Это же он, так? Я слышал...
  - Ты ничего не слышал, - отрезал Удинаас, протягивая руку к подошедшей Серен. - Трехгранный, - сказал он - Да, вот этот. Возьми нас Странник! Ты теряешь время.
  Серен возилась с кандалами. Наконец кольцо открылось. - Вроде бы вы должны были обокрасть ферму, а не попасться работорговцам.
  - Работорговцы ночевали на ферме. Двойное невезение. Но никто той ночью не смеялся.
  Серен открыла второе кольцо кандалов. Удинаас отошел от колонны, потирая красные ссадины на запястьях.
  - Фир желает отговорить Сильхаса, - сказала Серен. - Знаешь, если они типичные представители своих рас - неудивительно, что Эдур и Анди провели десять тысяч войн.
  Удинаас что-то буркнул. Они направились к Чашке. - Фир сожалеет, что потерял власть, - отозвался он. - Еще хуже ему оттого, что приходится подчиняться Анди. Он все еще не убежден, что та измена, столетия и столетия назад, совершена другим, что Скабандари первым вытащил нож.
  Серен Педак молчала. Она подошла к Чашке и вгляделась в покрытое грязью лицо девочки. Древние глаза медленно открылись, встречая ее взор.
  Чашка улыбнулась: - Я скучала без тебя.
  - Сильно ли тебе повредили? - спросила Серен, отмыкая тяжелые кольца кандалов.
  - Ходить могу. И кровь уже не течет. Это ведь хорошие признаки?
  - Наверное. - Разговор о насилии был крайне неприятен - Серен постоянно мучилась собственными воспоминаниями. - Останутся рубцы, Чашка.
  - Живой быть плохо. Я всегда голодная, ноги болят.
   "Ненавижу детей, имеющих тайны - а особенно детей, которые даже не знают, что у них есть тайны. Выбирай правильные вопросы. Как тут иначе поступить?" - Что еще тебя беспокоит после оживления? "А главное... как? Почему?"
  - Чувствую себя маленькой.
  Правую руку Серен схватил раб, старик, с надеждой в глазах потянувшийся за ключами. Она отдала связку: - Освободи остальных. - Он яростно кивнул, хватаясь за "браслеты" кандалов. - А тебе, - обратилась Серен к Чашке, - скажу, что такие чувства приходится терпеть всем живущим. Мир отвергает наши поползновения окружать себя приятными вещами. Жить - значит познать недовольство и разочарование.
  - Я все еще хочу рвать им глотки. Серен, это плохо?
  При этих словах старик отпрянул и удвоил неловкие усилия по освобождению. Какая-то рабыня застонала от нетерпения.
  - Нужно выйти из тумана, - шепнула Серен. - Я промокла насквозь. - Она пошла к фургону. - Вы двое, поспешите. Если на нас натолкнется новый отряд, нам придется туго.
   "Особенно теперь, когда Сильхас Руин ушел" . Единственной причиной, по которой они прожили так долго, был Тисте Анди. Белый Ворон, чьи мечи, входя в плоть и покидая ее, пели зловещую песнь уничтожения.
  Прошла уже неделя с тех пор, когда они в последний раз видели Эдур и летерийцев, охотившихся именно за ними. Искавших предателя Фира Сенгара и предателя Удинааса. Серен Педак недоумевала: за ними следовало посылать целые армии. Да, их преследовали постоянно, но скорее с упрямством, нежели с ожесточением. Сильхас упомянул мельком, что к'риснаны Императора производили колдовские ритуалы, способные завлечь беглецов в ловушку. Ловушки ждали на востоке, а также вокруг Летераса. Насчет востока она могла понять - эти дикие земли за пределами империи были их естественной целью, вдобавок Фир, по причинам, которые он не желал объяснять, верил, что именно там он отыщет желаемое. Сильхас не возражал против его убеждения. Но окружение ловушками столицы Серен не могла понять. Или Рулад боится брата?
  Удинаас спрыгнул с первого фургона и направился ко второму. - Я нашел деньги, - сказал он. - Много. Возьмем и лошадей - перевалив горы, сможем их продать.
  - В проходе стоит форт. Он может оказаться пустым, но отсутствие гарнизона не гарантировано. Удинаас, если мы приедем на лошадях, а они узнают их...
  - Мы обойдем форт стороной, - отозвался он. - Ночью. Незаметно.
  Серен нахмурилась, вытирая влагу со лба. - Лучше бы без лошадей. К тому же это старые клячи, больные... много за них не получить, особенно в Синей Розе. А когда вернется вайвел, они могут помереть от ужаса...
  - Вайвел не вернется. - Удинаас отвернулся, голос его стал скрежещущим. - Вайвел пропал, вот и всё.
  Она понимала, что сомневаться в его словах глупо. Ведь именно в нем жил дух драконова отродья. Но объяснения внезапному уходу крылатой твари не было. Или Удинаас не хотел этого объяснять. Вайвела не было уже месяц.
  Влезший внутрь фургона Удинаас выругался: - Тут одно оружие.
  - Оружие?
  - Мечи, щиты, кирасы.
  - Летерийские?
  - Да. Неважного качества.
  - Какое отношение могут иметь рабы к фургонам, полным оружия?
  Удинаас пожал плечами и слез с повозки. Торопливо начал выпрягать лошадей. - В пути наверх клячам придется трудно.
  - Сильхас Руин возвращается, - сказала Чашка, указав пальцем на дорогу.
  - Быстро он.
  Удинаас мрачно хохотнул. - Дурачью надо было разбежаться, заставляя его выслеживать одного за другим. А они сгрудились. Привычка тупой солдатни.
  Фир крикнул от первого фургона: - Настроение неважное, да, Удинаас?
  - Подвижнее воды, - сказал беглый невольник.
   "Ради Странника, Фир! Он не хотел бросать твоего брата. Ты знаешь. И не ему отвечать за безумие Рулада. Ненависть к Удинаасу ты черпаешь из собственной вины! Но кого же упрекнуть за появление Рулада, Императора Тысячи Смертей?"
  Белокожий Тисте Анди призраком вышел из тумана. Черный плащ блестел, словно кожа змеи; мечи спрятались в ножнах, что заглушало звон - голоса стали не желали умолкать. Теперь мечи будут стонать несколько дней. Как она ненавидит этот звук!
  
  ***
  
  Танал Ятванар стоял и оглядывал лежащую на койке нагую женщину. Допросчики жестоко обошлись с ней, получая нужные ответы. Следы долгих побоев: синяки и ожоги на коже, суставы раздулись, повсюду ссадины. Когда он ночью попользовался ей, она едва пришла в сознание. С такими легче, чем со шлюхами, к тому же бесплатно. Он не особенно любит бить женщин - только смотреть, как их бьют. Ясно, что это желания извращенные... но организация Истых Патриотов стала уютной гаванью для людей его типа. Сила и неуязвимость для закона. Самая убойная комбинация. Он подозревает, что Карос Инвиктад отлично осведомлен о ночных приключениях подручного, но придерживает знание, словно скрытый ножнами кинжал.
   "Я же не убиваю ее. Она даже не вспомнит. В любом случае она пойдет на Топляки - почему бы прежде не получить удовольствие? Солдаты тоже так делают". Некогда, годы назад, он сам мечтал стать солдатом: юность одарена нелепыми, романтическими идеями о героизме и неограниченной свободе. Как будто первое обеспечивает второе. В истории Летера много славных убийц. Герун Эберикт - такой человек. Он умертвил тысячи - воров, бандитов, растратчиков, бродяг и безнадзорных. Он очищал улицы Летераса, и кто же оказался внакладе? Меньше карманников, меньше попрошаек, бездомных и прочей отчаявшейся накипи века сего. Танал восхищался Эбериктом. Великий человек! Был. Убит каким-то негодяем, череп размозжен в кашу. Трагическая потеря, бессмысленная и жестокая.
   "Однажды мы найдем этого убийцу".
  Он отвернулся от бесчувственного тела, оправил легкий плащ, чтобы швы ровно и красиво лежали на плечах, застегнул оружейный пояс. Одно из требований Блюстителя ко всем офицерам - Патриотам: носить пояс, кинжал и короткий меч. Таналу нравился вес, нравился авторитет привилегии - ведь оружие могут носить лишь солдаты, прочим подданным Императора оно запрещено эдиктом.
   "Как будто мы можем взбунтоваться. Проклятый идиот думает, он выиграл войну. Они все так думают. Слабоумные варвары".
  Танал Ятванар вышел в дверь, миновал коридор, ведущий к конторе Блюстителя. Постучал в двери за миг до того, как раздался второй полуденный звон. Ворчливое приглашение - и он внутри.
  Мастер Совета Вольности Раутос Хиванар уже был тут, восседал напротив Кароса Инвиктада. Казалось, толстяк занял полкомнаты; Танал отметил, что Блюститель отодвинул кресло насколько возможно дальше от бюро, оказавшись под самым подоконником. Однако Карос ухитрился принять позу полного дружеского доверия собеседнику.
  - Танал, наш гость очень настойчив, обосновывая свои подозрения. Этого достаточно, чтобы убедить меня. Мы должны приложить все силы, чтобы выявить источник угрозы.
  - Блюститель, это намеренное вредительство, измена - или мы имеем дело с обычным вором?
  - Я склонен полагать, это вор, - отвечал Карос, метнув взгляд на Хиванара.
  Тот надул щеки и громко выдохнул воздух: - Я не так уверен. На поверхности мы вроде бы видим назойливую личность, поглощенную алчностью и стяжающую богатства. Но только наличными. Вот почему нам так трудно отыскать следы. Ни собственности, ни бумаг, никаких явных демаршей. Как следствие этих действий, начинает ощущаться нехватка наличной монеты - пока что едва заметная, никакого серьезного ущерба имперской экономике... Однако если вывод средств продолжится, - он покачал головой, - мы почувствуем неудобства.
  Танал откашлялся. - Мастер, вы послали на расследование своих агентов?
  Раутос нахмурил лоб: - Совет Вольности процветает, ибо члены его поддерживают образ сильнейших игроков непотопляемой системы. Доверие - самая хрупкая вещь, Танал Ятванар. К счастью, те, кто напрямую занимается финансами, сообщили мне о своих подозрениях. Драз Зенникт, Барракта Ильк, к примеру. Но формальных решений пока не принято - мало кто подозревает, что дело нечисто. А из тех, кто подозревает, никто не является дураком. - Он бросил взгляд на сидящего под окном Кароса Инвиктада. - Расследование должно быть проведено Патриотами в строжайшей секретности. - Слегка опустились тяжелые веки, но взгляд оставался острым. - Как я понимаю, в последнее время вы нацелились на ученых и школяров.
  Карос едва заметно пошевелил плечами, вздернул брови: - У измены много путей.
  - Некоторые - члены известных, уважаемых в Летерасе фамилий.
  - О нет, Раутос. Не те, кого мы арестовали.
  - Да. Но несчастные жертвы имели друзей. Блюститель, они обращаются ко мне.
  - Ну, дражайший друг, это воистину сложно. Вы ступили на тонкий слой почвы, под которым лишь грязь. - Он пододвинул кресло к бюро, положил руки на столешницу. - Но тем не менее я разберусь. Возможно, недавнее изобилие арестов погасило недовольство среди ученых людей... или хотя бы удалило самых отъявленных негодяев.
  - Благодарю, Блюститель... А кто проведет расследование?
  - Ну как же, я лично прослежу за всем.
  - Венит Сафад, мой помощник - он ожидает во дворе - может стать связным между вашей организацией и мной. На следующей неделе я пришлю кого-то еще.
  - Отлично. Еженедельного отчета будет достаточно. По крайней мере пока.
  - Согласен.
  Раутос Хиванар встал; миг спустя Карос Инвиктад последовал его примеру.
  Контора внезапно показалась тесной, Танал сделал шаг назад, рассердившись на непроизвольно родившуюся в нем робость. "Мне ли бояться Раутоса Хиванара. Или Кароса. Я доверенное лицо для обоих. Они мне верят".
  Карос Инвиктад оказался на шаг сзади Раутоса. Когда Мастер открыл двери, рука Блюстителя легла ему на плечо. Он улыбнулся, произнес несколько прощальных слов; Вышедший в коридор Раутос что-то буркнул в ответ. Блюститель закрыл двери и обернулся в Таналу.
  - Одна из этих "уважаемых ученых", Ятванар, пачкает сейчас твои простыни.
  Танал заморгал. - Господин, она осуждена на Топляки...
  - Отзови приговор. Почисти ее.
  - Господин, вполне возможно, что она вспомнит...
  - От тебя, Танал Ятванар, - произнес Карос холодным тоном, - требуется некая доля сдержанности. Арестуй несколько дочерей тех, кто уже в кандалах, и позабавься с ними. Понятно?
  - Д...да, господин. Если она вспомнит...
  - Тогда придется возместить ущерб, не так ли? Надеюсь, твои финансы в порядке, Ятванар. А теперь - прочь с глаз моих.
  Танал закрыл за собой двери и судорожно вздохнул. "Ублюдок. Никто насчет неё не предупредил! Чья это вина? Ну, ты решил, что я заплачу. За всё. Поруби тебя Секира с Лезвием! Инвиктад, я один ко дну не пойду...
  Точно не пойду".
  
  ***
  
  - Порок зачастую способен зачаровывать, не так ли?
  - Нет.
  - В конце концов, чем мерзостнее душа, тем слаще воздаяние.
  - Если поверить, что таковое возможно.
  - Я уверен, что есть центральная точка. Согласно вычислениям, она должна быть равновесной. Может быть, плечи рычага неправильные?
  - И каким вычислениям?
  - Ну, разумеется, тем, которые я просил тебя выполнить. Где они?
  - В списке.
  - И как ты вычислил место, которое они должны занять в списке?
  - О таком вычислении вы не просили.
  - И то верно. Однако если он сможет не шевелить ножками, мы проверим мою гипотезу.
  - Он не хочет не шевелиться, и я вижу почему. Вы пытаетесь сбалансировать его в середине тела, а он создан, чтобы поднимать переднюю часть вверх. Этими самыми ножками.
  - Это результаты экспериментов? Если так, запиши их.
  - На чем? Восковую табличку мы съели на обед.
  - Неудивительно, что я готов сожрать быка в два глотка. Смотри! ха! Он нашел ее! Совершенство!
  Мужчины склонились над Эзгарой, насекомым с двумя головами - спереди и сзади (такие твари не уникальны, их полно вокруг в эти дни; они заполнили загадочную нишу в многослойных нелепостях природы, нишу, пустовавшую уже тысячи лет). Похожие на сломанные прутики ножки насекомого беспорядочно били по воздуху.
  - Вы мучаете его, Теол, - сказал Багг. - С явно порочной зачарованностью.
  - Так только кажется.
  - Нет, так и есть.
  - Да ладно тебе. - Теол протянул руку, поднимая несчастное насекомое за точку равновесия. Обе головы мотались. - К тому же, - продолжил он, поднося существо к самому носу, - я не о пороке толковал. Кстати, как дела в строительстве?
  - Всё быстро проседает.
  - Ох. Это технический термин или образ деловых неудач?
  - У нас мало клиентов. Не хватает наличности, а с кредитами я завязал. Особенно когда понял, что застройщикам не удается продавать здания. Придется уволить всех, включая себя.
  - И когда это стрясется?
  - Завтра.
  - Типично. Я всегда узнаю последним. Как думаешь, Эзгара голоден?
  - Он ест больше воска, чем вы. Как вы думаете, куда деваются фекалии?
  - Его или мои?
  - Хозяин, я знаю, куда деваются ваши. Но если узнает Бири...
  - Ни слова больше, Багг. А вот я скажу: по моим наблюдениям, а также в соответствии с вычислениями, которые ты так и не сделал, Эзгара съел пищи столько же, сколько весит утопшая кошка. Однако остается маленьким, ловким, проворным. И благодарит нас за обеды. Теперь его головы не пищат, когда дергаются, что я склонен считать хорошим знаком. Не придется просыпаться сто раз за ночь.
  - Хозяин?
  - Да?
  - Откуда вы знаете, сколько весит утопшая кошка?
  - От Селаш, разумеется.
  - Не понял.
  - А должен бы помнить. Три года назад. Дикая кошка, пробравшаяся в имение Риннезиктов и задравшая декоративную бескрылую утку. Ее приговорили к Топлякам.
  - Ужасная кошачья судьба. Да, вспомнил. Вой разносился по всему городу...
  - Точно. Некий анонимный благодетель сжалился над жалким трупом и заплатил Селаш солиднейшую сумму за достойное бальзамирование.
  - Вы с ума не сошли случайно? Кто сделал такое и почему?
  - Ясно, что у него были неясные мотивы. Разумеется, я пожелал узнать, сколько весит утопленная кошка. Иначе как определить, должный ли был груз? Соответственно, узнал и хранил знание годами.
  - Три года.
  - Нет, много больше. Отсюда мое любопытство. Случай пришелся кстати. Еще до мокрого конца кошки я хотел громко назвать нужный груз, но побоялся - без доказательств он оказался бы смехотворно малым.
  - Какой вы деликатный человек.
  - Никому не говори.
  - Хозяин... насчет погребов...
  - И что насчет них?
  - Думаю, пора делать новые.
  Теол кончиком пальца провел насекомому по спинке. Но сам не понял, в нужном ли направлении гладит. - Уже? Сколько от ширины реки ты прошел?
  - Больше половины.
  - И сколько там?
  - Погребов? Шестнадцать. Каждый три на два человеческих роста.
  - Заполнены?
  - Все.
  - Ого. Итак, скоро вред будет заметен.
  - "Конструкции Багга" станут первым из разорившихся крупных предприятий.
  - И сколько ты потащишь за собой?
  - Трудно сказать. Три, может, и четыре.
  - Мне показалось, что сказать трудно.
  - Так и не говорите никому.
  - Отличная идея. Багг, я хочу, чтобы ты сделал коробку в соответствии с размерами, которые сообщу позже.
  - Коробку, хозяин? Бук сойдет?
  - Что бы это должно значить: "с рук сойдет?"
  - Я сказал, бук. Такое дерево. Хорошо горит...
  - Да, думаю, дерево сойдет.
  - Размеры?
  - Точно. Но без крышки.
  - Вы скажете наконец точные...
  - Я сказал, что скажу.
  - Хозяин, а для чего коробка?
  - Увы, не могу сказать. Никаких подробностей. Но нужна она будет скоро.
  - Насчет погребов...
  - Багг, сделай еще десять. Удвой размеры. А "Конструкции" пока подержи на плаву, накопи долгов, избегай кредиторов, продолжай закупать стройматериалы, храни их там, где аренда складов выше всего. Вообще набедокурь как сможешь.
  - Потеряю голову.
  - Не тревожься: у Эзгары есть запасная.
  - За это спасибо.
  - Она даже не пискнет.
  - Какое облегчение. Что вы делаете, хозяин?
  - А на что это похоже?
  - Идете в постель.
  - А ты должен сделать коробку. Очень хитрую коробку. Помни: никакой крышки.
  - Могу наконец спросить, для чего она?
  Теол уселся на кровать и вгляделся в синее небо. Улыбнулся лакею, который по совместительству был Старшим Богом. - Для воздаяния, Багг. Зачем же еще?
  
  
  
  
  Глава 2
  
  
   Момент пробуждения
  Ждет на пороге
  И там, где наш путь
  Свернет с пути жизни
  Искры, как мухи
  В точку слетятся
  И времени глыба
  Сверкнет словно солнце
  На водах стоячих
  Мы будем комками
  Скорченной массой
  Пронизанной страхом
  С прожилками страсти
  "Сейчас" станет прошлым
  Под тяжестью эго
  В стирании дня
  Где порог и распутье
  Момент пробужденья.
  
  Зимние размышления,
  Корара Дренская
  
  
  
  Там, где кончалась построенная Летером дорога, начинался подъем к перевалу. В пятнадцати шагах слева от них неумолчно ревела река; грубые плиты мощения исчезли под черными осыпями протяженной морены. Вывороченные деревья простирали над осыпями кривые руки корней, увешанные мелкими, сочащимися влагой корешками. С северной стороны на склонах виднелись островки леса; зубчатые утесы у буйного потока блестели зеленым мхом. Противоположная сторона представляла полный контраст: гора, пронизанная сетью трещин и расселин, почти лишенная зелени. В средней части этого разрушенного фасада тени отмечали странные правильности - прямые углы и линии; по самой тропе там и тут встречались ступени, широкие, вытертые ручьями и столетиями шаркающих ног.
  Серен Педак думала, что город некогда занимал весь бок горы. Вертикальная твердыня, высеченная в природном камне. Она могла представить, где виднеются провалы широких окон, где в тумане затаились куски упавших балконов. Но что-то - какая-то громадная, устрашающая штука - снесла весь склон, одним ударом уничтожив почти весь город. Она почти могла проследить линию столкновения - однако среди россыпей камня на дне ущелья видны были лишь породы, принадлежащие самой скале.
  Они встали в нижней части тропы. Серен видела, что Тисте Анди обратил взор безжизненных глаз к вершине.
  - Ну? - спросила она.
  Сильхас Руин покачал головой: - Это не мой народ. К'чайн Че'малле.
  - Жертвы вашей войны?
  Он глянул на нее, как будто угадывая, что за чувство лежит за этим вопросом. - Почти все горы, из которых К'чайн Че'малле вырезали летающие крепости, находятся ныне под волнами. Потоп, ставший следствием распада Омтозе Феллака. Эти города были высечены в скалах, но лишь самые ранние походили на город, представший пред твоими глазами - больше открытый ветрам, нежели зарывающийся в бесформенный камень.
  - Перемена, показывающая внезапно возникшую нужду в защите.
  Он кивнул.
  Фир Сенгар прошел мимо них и начал подъем. Миг спустя за ним последовали Удинаас и Чашка.
  Серен удалось уговорить их оставить лошадей внизу. На площадке справа от них обнаружились четыре обтянутых брезентом фургона. Очевидно, подобный транспорт не в состоянии одолеть подъем, и грузы тут переносят вручную. Что до привезенных рабовладельцами оружия и доспехов, они или дожидались команды грузчиков где-то поблизости, или рабов нагружали как мулов.
  - Никогда не проходила именно здесь, - сказала Серен, - хотя издали эту сторону горы видела. Даже тогда мне показалось, что она искусственно переделана. Я спрашивала Халла Беддикта, но он ничего не захотел рассказывать. И мне почему - то кажется, что дорога приведет нас внутрь.
  - Могущественным было волшебство, уничтожившее город, - произнес Сильхас Руин.
  - Возможно, это природные силы...
  - Нет, аквитор. Старвальд Демелайн. Разрушение - работа драконов, чистокровных Элайнтов. По меньшей мере дюжина их работала сообща, раскрывая садок. Необычное дело.
  - Почему же?
  - Во-первых, их союз. Во-вторых, сила их гнева. Непонятно, какое же преступление свершили К'чайн Че'малле, чтобы оно оправдало такое возмездие.
  - Я знаю ответ, - послышался сзади свистящий шепот; Серен обернулась, с трудом найдя взглядом нематериальные очертания духа.
  - Тлен. Я уж гадала, куда ты делся.
  - Я странствовал в сердце камня, Серен Педак. В замерзшую кровь. Сильхас Руин, ты недоумеваешь, каким было их преступление? Да никак не меньшим, нежели гарантированное уничтожение всего сущего. Их ждало истребление - так пусть погибнут и все другие. Отчаяние или жестокая злоба? Возможно, ни то ни другое. Возможно, рана в сердце всего сущего стала следствием несчастного случая. Нам какое дело? Мы успеем стать прахом. Равнодушным. Бесчувственным.
  Сильхас Руин, не поворачивая головы, отозвался: - Берегись, Тлен, замерзшей крови. Она все еще может захватить тебя.
  Дух издал свистящий смешок. - Да, как смола муравья. Но как же это соблазнительно, Владыка!
  - Тебя предупредили. Если попадешь в ловушку, я освободить не смогу.
  Дух проскользнул мимо, плывя над вытертыми ступенями.
  Серен поправила кожаный мешок на плечах. - Фенты носят тяжести на головах. Хотелось бы мне уметь так же.
  - Позвонки становятся сплющенными, - сказал Сильхас Руин, - что вызывает постоянную боль.
  - Ну, мне уже кажется, что они сломались. Особой разницы не вижу. - Аквитор пошла в гору. - Знаешь, ты Солтейкен и мог бы просто...
  - Нет, - сказал он, двинувшись следом, - в превращении таится сильная жажда крови. Внутри меня драконий голод - вот в чем живет гнев, а гнев нелегко поддерживать.
  Серен, не сумев сдержаться, фыркнула.
  - Что тебя забавляет, аквитор?
  - Скабандари мертв. Фир самолично видел пробитый череп. Тебя ударили и бросили в темницу. Ты вырвался на свободу, и всё, чем ты одержим - жаждой мщения. Против кого? Бестелесной души? Чего-то меньшего чем призрак? Что могло остаться от Скабандари за эти века? Сильхас Руин, твоя одержимость жалка. Фир хотя бы ищет чего-то позитивного - хотя не найдет, учитывая, что ты постараешься уничтожить остаток Скабандари прежде, чем он получит шанс переговорить с ним. Если такое вообще возможно.
  Анди молчал. Серен продолжила: - Мне уже кажется, я обречена вести бесполезные странствия. Именно такое недавно занесло меня в земли Тисте Эдур. Все хитрят, мотивы скрыты, но вступают в противоречие. Конечно, моя задача проста: провести дураков, встать в сторонке и подождать, пока не сверкнут ножи.
  - Аквитор, мой гнев сложнее, чем кажется.
  - И что это должно означать?
  - Ты определила нам слишком простое, слишком понятное будущее. Я же подозреваю, что когда мы придем к пункту назначения, все будет не так, как ты ожидаешь.
  Серен хмыкнула: - Я готова. Именно так получилось в селе Короля-Ведуна. Ведь итогом стало завоевание Летерийской Империи.
  - Ты чувствуешь личную ответственность, аквитор?
  - Я мало за что готова отвечать. Уж это-то должно быть очевидным.
  Ступени были широкими, края их - вытертыми, опасными. Они все взбирались; в разреженном воздухе проплывали клочья тумана, текущего от водопадов слева - их рев порождал среди утесов многократное эхо. Там, где древние ступени совсем обвалились, были сооружены деревянные настилы. Неровная лестница вилась между первобытных выщербленных скал.
  На трети подъема они обнаружили "полку", подходящую для отдыха. Среди россыпи мусора и щебня виднелись обломки метопов, карнизов и резных фризов - столь мелко раздробленных, что сюжеты резьбы невозможно угадать. Кажется, когда-то сверху был большой фасад. Деревянные конструкции здесь становились настоящей лестницей. Справа, на высоте трех ростов человека, зияло прямоугольное устье пещеры, весьма похожее на дверь.
  Удинаас долго не сводил глаз с мрачного портала. Наконец повернулся к остальным: - Предлагаю войти.
  - Нет нужды, раб, - возразил Фир Сенгар. - Тропа тут прямая, удобная...
  - И чем выше, тем больше под ногами льда. - Должник поморщился, а затем засмеялся: - О, как много есть неспетых песен! Так, Фир? Опасности и бедствия, подвиги и страдания, ведущие к твоему героическому триумфу. Тебе хочется, чтобы старцы, некогда бывшие твоими правнуками, собирали племя вокруг очага, дабы поведать сказание о тебе, одиноком воителе в поисках бога. Я почти могу слышать их, описывающих великолепного Фира Сенгара из Хирота, брата Императора, и отряд его спутников - потерянную девочку, павшую духом летерийку - проводника, призрака, раба и, разумеется, светлокожий рок. Белого Ворона с ложью, серебром звенящей на устах. О, да тут весь набор архетипов! - Он залез рукой в лежавший позади мешок, достав бурдюк и сделав долгий глоток. Вытер губы тыльной стороной руки. - Но только представь: всего этого не случится, если ты поскользнешься на мокрой ступеньке и упадешь с высоты пятисот ростов. Что за неподобающая смерть! Не так бывает в сказаниях... но увы, жизнь нынче совсем на сказку не похожа. - Удинаас положил бурдюк на место, взвалил мешок на плечи. - Озлобленный раб выбирает иной путь к вершине. О глупец! Но ведь тогда, - он помедлил, ухмыльнувшись Фиру, - кто-то другой приделает мораль к твоему эпосу, верно?
  Серен смотрела, как раб лезет по ступеням. Достигнув уровня входа в пещеру, он протянул руку, пока не ухватился за камень; выставил ногу, ощупывая носком мокасина порог. Затем, быстро оттолкнувшись от лестницы, прыгнул и приземлился на одну ногу - вторая болталась в воздухе. Вес мешка за спиной заставил его буквально влететь в темноту проема.
  - Ловко проделано, - прокомментировал Сильхас Руин. В голосе, кажется, звучало удовлетворение, будто он радовался, слушая отповедь раба тщеславному и претенциозному Фиру Сенгару. Похоже, похвала относилась и к делам, и к словам Удинааса. - Я намерен последовать за ним.
  - И я, - сказала Чашка.
  Серен Педак вздохнула: - Ладно, но я советую связаться веревкой и подождать, пока Удинаас снова не появится.
  В устье пещеры обнаружилось, что это коридор; вероятно, до обрушения фасада он вел на балкон. Длинные секции стен покрылись паутиной трещин, сместились, повсюду виднеются острые углы. И каждая видимая Серен Педак трещина, каждая расселина кишит мохнатыми тушками летучих мышей - они проснулись при их появлении, запищали, готовые впасть в панику. Серен опустила поклажу. Удинаас показался рядом. - Сюда, - сказал он, и дыхание его превратилось в клуб пара. - Засвети фонарь, аквитор. Температура упала, мои руки окоченели. - Он поймал ее взор, потом глянул на Фира. - Слишком много лет опускания рук в холодную воду. Рабы Тисте Эдур знали мало комфорта.
  - Тебя кормили, - отозвался Фир Сенгар.
  - Если кроводрево падало в лесу, - сказал Удинаас, - нас посылали тащить его в село. Помнишь такие моменты, Фир? Иногда ствол неожиданно поворачивается, скользя по грязи или от иной причины, и давит раба. Один из таких был в твоем хозяйстве. Не помнишь? Куда там. Еще один мертвый раб. Вы, Эдур, в таких случаях кричали, что дух кроводрева алчет летерийской крови.
  - Хватит, Удинаас, - бросила Серен. Ей наконец удалось зажечь фонарь. Едва появился свет, летучие мыши сорвались с трещин, воздух вдруг заполнился неистовым биением крыльев. Дюжина ударов сердца - и животные исчезли.
  Серен выпрямила спину, подняла светильник.
  Они стояли в густой белой жиже - гуано, кишащее личинками и жуками, исходящее острой вонью.
  - Лучше бы двигаться дальше, - сказала Серен. - Поскорее выбраться. Бывают заразные лихорадки...
  
  ***
  
  Мужчина вопил, когда стражники тащили его за цепи по двору, к стене колец. Сломанная нога оставляла на плитах кровавый след. Он исходил криками, обвинениями, яростно высказывая недовольство формами, которые принял мир - мир Летера.
  Танал Ятванар тихо фыркнул. - Послушайте его. Что за наивность.
  Стоявший на балконе позади него Карос Инвиктад метнул острый взор. - Это ты глупец, Танал Ятванар.
  - Блюститель?
  Карос опустил руки на перила, склонился, чтобы лучше увидеть заключенного. Похожие на вздувшихся речных пиявок пальцы медленно переплелись. Где-то над головами захохотала чайка. - Кто представляет наивысшую угрозу Империи, Ятванар?
  - Фанатики, - подумав, ответил Танал. - Как вот этот, внизу.
  - Неверно. Вслушайся в его речи. Он одержим уверенностью. Он держится за четкий, безопасный взгляд на мир, у него есть простые ответы. Он думает, что ответы на некоторые, основные вопросы известны всем и заранее. Уверенных граждан можно поколебать, Ятванар; их можно обратить в преданных союзников. Все, что тебе нужно - найти, что пугает их больше всего. Распали страхи, сожги до углей основания их уверенности - и потом предлагай другой, но тоже "несомненный" образ мысли и видения мира. Они перепрыгнут пропасть, какой бы широкой она ни была, и со всей силой схватят то, что предложил ты. Нет, уверенный - нам не враг. Сейчас он заблуждается, как этот человек внизу; но он страстно желает прилепиться к чему-то. Сделай теперешние убеждения неудобными, обмани его по - видимости стройными и логичными убеждениями твоей выделки. Вечная преданность гарантирована.
  - Понимаю...
  - Танал Ятванар, наши главные противники - те, что лишены уверенности. Задающие вопросы, встречающие наши прилизанные ответы с неистребимым скепсисом. Их вопросы ударяют по нам, лишают нас опоры. Они... возмутители спокойствия.
  Пойми, эти опасные граждане понимают, что всё непросто; они занимают позицию, несовместимую с наивностью. Неоднозначность окружающего смущает их умы, но они отвергают наши уверения в удобстве простых объяснений, нашу идею черно-белого мира. Ятванар, если желаешь нанести такому великое оскорбление, назови его наивным. Тогда он воистину воспылает, даже потеряет дар речи... а потом ты заметишь, как его разум идет по следам, распутывает наши доводы; они спрашивают себя: "да кто он таков, чтобы звать меня наивным?" И приходит ответ: он человек, черпающий выгоды, даваемые полной уверенностью; уверенность позволяет ему суждения непродуманные, исполненные наглого презрения к нижестоящим. После этого в его глазах вспыхнет свет понимания: в тебе он встретил настоящего врага. Он познает страх. Нет, ужас!
  - Блюститель, отсюда рождается вопрос...
  Карос Инвиктад усмехнулся: - Обладаю ли я уверенностью? Или на самом деле меня осаждают вопросы, сомнения, я тону в необузданных потоках сложностей? - Он помолчал, потом продолжил: - Я придерживаюсь всего одной уверенности. Сила формирует лик мира. Сама по себе она ни плоха, ни хороша; это лишь инструмент, которым владелец переделывает все вокруг, чтобы оно служило его личным... прихотям. Разумеется, применять силу - значит рождать тиранию, будет ли она тонкой и мягкой или грубой, жестокой. Показывать силу - политическую, семейную, любую - означает угрожать ее применением. Против всех, кто дерзает сопротивляться. Пусть они знают: когда сила потребуется, ее применят. - Он махнул рукой: - Слушай того человека. Он делает мою работу за меня. В темницах сокамерники услышат его бредни, и некоторые присоединятся, образуя хор - охранники заметят одного или двух, запишут - я каждый день перечитываю эти списки, ибо в нем те, на ком можно сыграть. А вот те, что молчат и отворачиваются - они попадут в список на казнь.
  - Итак, - ответил Ятванар, - пусть себе пищит.
  - Да. Ирония в том, что он действительно наивен - хотя не в том смысле, какой вложил в это слово ты. Его полная уверенность выражает полное невежество. Еще большая ирония: края политического спектра являют полное совпадение в целях и методах, даже в привычках последователей. Злоба по отношению к отрицателям, готовность проливать чужую кровь ради своих целей, готовность до последнего защищать свою точку зрения. Ненависть ко всем, кто выказывает сомнения. Ведь скептицизм маскирует презрение - а быть презираемым теми, кто ни во что не верит, Ятванар, значит получить самую глубокую и болезненную рану. Итак, мы держимся за уверенность, и потому нам придется искоренить всех, задающих вопросы. Увы и ах, но я получу такое удовольствие...
  Танал Ятванар промолчал. Его осадила буря подозрений, но ни одно он не мог поймать и ясно сформулировать.
  Карос Инвиктад сказал: - Ты слишком быстро судишь, не так ли? Да, ты показал очень многое одним пренебрежительным высказыванием. Признаю, моя инстинктивная реакция позабавила меня самого. Наивность. Возьми Странник, хотел бы я сорвать с плеч твою голову, как болотной мухе. Хотел бы я показать тебе настоящее презрение. Моё. К тебе, к твоему сорту людей. Хотелось бы содрать с твоей рожи пренебрежительную гримасу и пропустить через мясорубку. Думаешь, тебе известны все ответы? Наверное, думаешь - если верить словам. Что же, жалкая мелкая тварь, однажды неуверенность постучится к тебе в дверь, заползет в горло. Поглядим тогда, кто придет к финишу первым - смерть или смирение. В любом случае ты заслужишь у меня миг сочувствия; именно в этом наша разница, не так ли? Посылка прибыла сегодня, да?
  Танал мигнул. "Погляди-ка, ты кровожаден не меньше, чем я" . Кивнул: - Да, Блюститель. Новая головоломка для вас.
  - Превосходно. От кого?
  - От анонима.
  - Весьма интригует. Это часть загадки - или боязнь, что я решу головоломку, едва взглянув? И как прикажешь отвечать на такой вопрос? Где она?
  - Должны были доставить в вашу контору, господин.
  - Хорошо. Пусть человек внизу орет до полудня. Потом снова отведите его вниз.
  Танал поклонился уходящему с балкона Каросу. Выждал сотню ударов сердца и тоже ушел.
  Вскоре он спустился на самый нижний уровень древней темницы, по спиральным лестницам, по коридорам, мимо камер, что не использовались сотни лет. Недавнее наводнение затопило и этот уровень, и тот, что сверху; воду успели откачать, но остался слой густого ила. В воздухе воняло затхлой влагой. Танал Ятванар захватил лампу и сейчас спускался по наклонному переходу, пока не оказался у камеры, некогда служившей для допросов. Загадочные, покрытые ржой механизмы валялись на плитах пола, крепились на стенах; в середине на толстых цепях висела рама размерами с кровать.
  Напротив входа была ниша, заполненная разнообразными кандалами и цепями - все они могли быть при помощи храповика втянуты в стену. Рама висела наклонно, так что привязанная к ней женщина смотрела в нишу. Именно ее Танал должен освободить.
  Женщина не спала. Заметив свет, она отвернула лицо.
  Танал поставил лампу на заваленный орудиями пытки стол. - Пора есть, - произнес он.
  Узница промолчала.
   "Уважаемая ученая. Поглядите на нее сейчас!" - Все твои напыщенные слова... В конце они оказались столь же легкими, как пыль на ветру.
  Ее голос был хриплым, каркающим: - Надеюсь, коротышка, однажды ты ей задохнешься.
  Танал улыбнулся: - Вряд ли. "Хотела уязвить меня? Жалкое усилие". Он прошел к сундуку у дальней стены. На нем пылились пыточные шлемы, но Танал сбросил эти череподавки, уставив поверхность флягами с водой и мисками с сухой пищей. - Нужно приказать, чтобы принесли лохани и мыльную воду, - заявил он, начиная готовить похлебку. - Ты не могла не облегчаться, но вонь и пятна меня все равно бесят.
  - Ого, я так тебе ненавистна?
  Он поглядел на нее и улыбнулся: - Джанат Анар, старший лектор в Академии Имперского Обучения. Увы, ты мало что поняла в путях империи. Хотя могут возразить, что теперь, здесь, ты научилась многому.
  Женщина изучала его. Взгляд казался странно суровым на разбитом лице. - Со времен Первой Империи до сих дней, коротышка, бывало немало наглых тираний. То, что нынешние поработители из Тисте Эдур, мало что значит. Настоящее порабощение исходит от вас. Летерийцы против летерийцев. Более того...
  - Более того, - передразнил ее тон Танал, - Патриоты покажутся даром милосердия по сравнению с нравами Эдур. Лучше мы, чем они. Мы не хватаем всех без разбора; мы не караем за невежество; мы не требуем выкупа.
  - Дар? Ты так действительно думаешь? - ответила Джанат, не отрывая от него взора. - Эдур ничего нам не уступят. Их вожак неистребим, так что их господство абсолютно.
  - Высокородный Эдур посещает нас почти каждый день...
  - Чтобы держать вас в рамках. Тебя, Танал Ятванар, не твоих пленников. Тебя и безумца Кароса Инвиктада. - Она склонила голову к плечу. - Интересно, почему организации вроде вашей неизбежно наполняются жалкими отбросами общества? Слабоумными извращенцами и психами. Разумеется, жестокими словно дети. Уверена, о твоем жалком детстве можно было бы рассказать немало ужасного. Сейчас в твоих руках власть и о, как ты заставляешь нас страдать!
  Танал поднес ей еду и фляжку с водой.
  - Ради Странника, - пробормотала она, - хотя бы руку отвяжи, и я поем сама.
  Он встал рядом. - Нет, мне нравится вот так. Ты чувствуешь стыд, ведь тебя кормят как ребенка?
  - Чего тебе нужно? - спросила Джанат, когда он откупорил флягу.
  Поднеся горло сосуда к потрескавшимся губам, он напоил женщину. - Я вроде не говорил, что мне чего-то нужно.
  Она дернула головой, закашлялась; вода брызнула на грудь. - Я призналась во всем, - сказала она вскоре. - У тебя есть мои записи, мои изменнические лекции о личной ответственности и необходимости сострадания...
  - Да, твой моральный релятивизм.
  - Я отрицаю понятие релятивизма, коротышка - но ты ведь не потрудился прочитать лекции. Элементы культуры не оправдывают и не поощряют самоочевидные несправедливость и неравенство. "Статус кво" - не святыня, не алтарь, который нужно украшать потоками крови. Традиция и привычка - не аргумент...
  - Во имя Белого Ворона! Женщина, ты воистину лектор. Без сознания ты была лучше.
  - Тогда забей меня до бесчувствия.
  - Увы, не могу. Приказано тебя освободить.
  Ее глаза сузились. Затем женщина улыбнулась: - Как беззаботна я была...
  - Почему это?
  - Я почти поддалась. Соблазн надежды. Если ты должен освободить меня, зачем было вообще сюда притаскивать? Нет, я стала твоей личной жертвой, а ты - моим личным кошмаром. В конце связывающие нас цепи будут одинаковыми.
  - Психология человеческого рассудка, - ответил Танал, вталкивая смоченный жиром хлеб ей в рот. - Особенно твоего. Итак, ты читаешь мою жизнь так же легко, как свиток. Это должно меня устрашать?
  Женщина прожевала и с трудом глотнула. - У меня есть более опасное оружие, коротышка.
  - И какое же?
  - Я скользнула в твою голову. Я вижу твоими глазами. Плыву потоками твоего разума. Я стою там, гляжу на грязное существо, прикованное к ложу насилия. Постепенно начинаю понимать тебя. Это интимнее любовного соития, коротышка, ибо у тебя не остается тайн. Да, если ты уже подумал: я прямо сейчас этим занята. Слушаю свои слова, как ты, чувствую стянувшую твою грудь тяжесть, ощущаю, как под кожей крадется озноб, хотя снаружи ты вспотел. Внезапный страх, когда ты осознал величину собственной уязвимости...
  Он ударил ее. Достаточно сильно, чтобы голова врезалась в раму. Кровь потекла изо рта. Женщина закашлялась, сплюнула. Дыхание стало неровным, хриплым. - Продолжим обед позже, - сказал он, пытаясь удалить из голоса все эмоции. - Надеюсь, в предстоящие дни и недели ты вдоволь накричишься. Поверь, Джанат, тебя не услышит никто.
  Она издала странный клекочущий звук.
  Танал не сразу понял, что это смех.
  - Впечатляющая бравада, - сказал он как можно искреннее. - Может быть, я и впрямь тебя освобожу. Пока не решил. Искушение... ну ты понимаешь.
  Женщина кивнула.
  - Наглая сука.
  Она снова засмеялась.
  Танал отвернулся. - Не думаю, что оставлю свет, - буркнул он, уходя.
  Смех преследовал его, острый, словно осколки стекла.
  
  ***
  
  Искусно изукрашенная, сделанная из тускло блестящего кроводрева карета встала на краю главной улицы Дрены (одно из больших колес попало в сточную канаву). Четыре белоснежных лошади неподвижно замерли, утомившись от необычной для этого времени года жары; их головы поникли в хомутах. Прямо впереди них улица оканчивалась аркой ворот, за которыми начинался многолюдный Главный рынок, обширная площадь, забитая повозками, лотками, гуртами. Всюду сновали люди.
  Поток богатства, какофония голосов, мельтешение протянутых или жадно хватающих рук - все это с силой ударило по чувствам Брола Хандара, хотя он был защищен стенками обитой плюшем кареты. Утомительные звуки торговли, хаотическая беготня люда в воротах - все заставляло Смотрителя вспоминать религиозную горячку. Как будто он стал свидетелем безумной версии похорон Тисте Эдур. Вместо женщин, ритмическим ритуальным воем выражающих обузданное горе - погонщики, пихающие одуревших животных в проход. Вместо плеска (это не омытые кровью юноши вспенивают бурные волны дружными ударами весел) - грохот колес, высокие, пронзительные вопли кучеров. Вместо дыма жертвоприношений в погребальных кострах здесь все пропитано тысячами запахов медленной реки. Навоз, конская моча, жареное мясо, овощи и рыба, гнилые кожи миридов, дубленые шкуры родаров; тухлые отбросы, сладкий запашок одурманивающих снадобий.
  Летерийцы не бросают в море драгоценных даров. Клыки и кость тюленей сложены на деревянные лотки, выступая, будто зубья некоего пыточного механизма. В других павильонах ту же кость можно увидеть обработанной: тысячи образов, многие являются подобиями религиозных святынь Эдур, Жекков, фентов; другие скорее походят на фигурки для игр. Янтарь для здешних жителей - не святые слезы плененного сумрака, а просто украшение. Само кроводрево превращено в кубки, чаши и даже кухонную мебель.
  Или в стенки слишком роскошной кареты.
  Через щелку в ставне Смотритель взирал на толпу, снующую туда и сюда по улице. Иногда появлялся случайный Тисте Эдур, на голову выше всех летерийцев; Брол думал, что он может прочитать на его лице одурение, тщательно скрытое высокомерно-отстраненной гримасой. А однажды, на лице хорошо знакомого ему старейшины с окованным браслетами копьем, он увидел отблеск алчности.
  Мало кто приветствует перемены, и потому они приходят медленно и тайно. Верно, летерийцы испытали горечь поражения армий, убийство короля, приход новых правителей... но даже такие крутые перемены оказались не такими уж катастрофическими. Плетение, связывающие летерийцев в народ, оказалось прочным и - Брол хорошо это понимал - гораздо более упругим, чем казалось на первый взгляд. Но больше всего его тревожило то, с какой легкостью плетение захватывало всех, кто вторгался в его сердцевину.
  В его касании яд, не смертельный, но заразительный. Сладкий... но все же, в конце концов, гибельный. Яд происходит от... удобств. Да, он видит, что удобства доступны вовсе не всем, скорее немногим. Богачи выставляют достаток напоказ, что затрудняет понимание факта: они составляют явное меньшинство. Но он также понимает, что различия необходимы. Не всякому дано быть богатым. Система не потерпит равноправия, ибо сила и даваемые ей преимущества основаны на своей противоположности. Неравенстве. Иначе как стяжать силу, как показать ее ценность? Чтобы были богатые, нужны бедные, и бедных должно быть больше.
  Простые правила, их понимание дается простым наблюдением. Брол Хандар не был мудрецом; он напоминал себе об этом каждый день по прибытии Смотрителем в Дрену. Не имел он и особого опыта управления - но даже скудных навыков оказалось вполне достаточно для исполнения новых обязанностей.
  Фактор Летур Аникт вел необъявленную войну против племен на границе, использовал имперские силы для приобретения все новых имений. Для кровопролития нет разумной причины: его цель - просто личное обогащение. И все же Брол не знал, что с этим делать; не знал даже, стоит ли делать хоть что-то. Он подготовил обстоятельный доклад Императору, приложив множество документов, описывающих ситуацию в Дрене. Доклад оставался под рукой, ибо Брол начинал подозревать: отправленный в Летерас, он не достигнет глаз Императора или его эдурских советников. Казалось, канцлер Трайбан Гнол лично заинтересован, даже состоит в союзе с Летуром Аниктом - значит, возникла обширная сеть власти, скрытая под поверхностью и процветающая независимо от правящих Эдур. Ему ясно видимо одно звено - связанное с ассоциацией богатейших семей, Советом Вольности. Может быть, эта организация является сердцем тайной силы. Но он не уверен.
  Брол Хандар, благороднорожденный из второстепенного семейства Эдур, ставший Смотрителем маленького города на отдаленном краю империи, хорошо понимал, что не посмеет бросить вызов такой силе, как Совет Вольности. Он даже начал думать, что племена Тисте Эдур, рассыпанные по просторам этого государства, стали лишь мусором на поверхности ленивой, глубокой реки.
  Да, есть Император.
  Который, вроде бы, сошел с ума.
  Он не знает, к кому прибиться; не понимает, опасно ли творящееся перед его очами.
  Брол вздрогнул, расслышав новый шум у ворот. Склонился к окну, устремив взор сквозь щели.
  Арест. Люди быстро разбегались от двух ничем не примечательных летерийцев, с двух сторон прижавших жертву к створке ворот. Не было ни громких обвинений, ни испуганных жалоб. Молчание, разделяемое истопатами и их пленником, почему-то потрясло Смотрителя. Словно подробности никому из них не интересны.
  Один из агентов обыскал задержанного, оружия не нашел. Второй агент прижимал мужчину к деревянной створке, а первый снял кожаный кошель с пояса и начал вытряхивать его. Лицо пленника вдавилось в барельеф, украшавший широкий квадратный столб. Изображения показывали некие славные времена Летерийской державы. Брол подозревал, что никто из участников сцены не заметил иронии. Обвинение будет обычным. Подстрекательство. Но против кого? Не против присутствия Тисте Эдур - оно ведь неизбежно, и Брол Хандар не слышал ни об одном случае реального недовольства. Итак... против кого, чего? Должники были всегда, некоторые бежали от кабалы, но немногие. Существуют секты, призывающие к политическому или социальному протесту; большинство привлекают в члены выходцев из бесправных, подъяремных племен - фентов, нереков, Тартеналов и так далее. Но после завоевания многие секты распались или бежали за пределы Империи. Подстрекательство. Обвинение, которое никто не решится оспорить вслух. Но где-то же должен существовать список разрешенных убеждений, идей и вер, составляющих "истинное учение". Или у них принято что-то более хитрое?
  Кто-то поскребся, миг спустя дверка кареты распахнулась.
  Брол Хандар взглянул на вошедшего. Повозка накренилась под новым весом. - Ради всего святого, заходите, Орбин.
  Орбин Правдоискатель вечно потел, невзирая на температуру окружающего воздуха - словно некое внутреннее давление изгоняло токсины мозга через кожу. Размякшие от годов неупотребления мускулы, жирная рожа, покатый, тяжелый подбородок. Глава местных истопатов, на взгляд Брола, был самым презренным из виденных им созданий.
  - Вы прибыли как раз вовремя, - произнес Тисте Эдур, едва Орбин влез в карету и плюхнулся на противоположное сиденье. Острый запах пота затопил помещение. - Я не подозревал, что вы лично проверяете обычную деятельность агентов.
  Улыбка Орбина была масляной. - Мы наткнулись на кое-какие сведения, которые могут быть интересны для вас, Смотритель.
  - Еще один фиктивный заговор?
  Улыбка тут же расползлась до ушей. Блеснули зубы. - Если вы насчет Болкандийского Сговора - так это изобретение Совета. А мы добыли информацию относительно вашего народа.
  - Моего народа. Очень хорошо. - Брол Хандар ждал. Снаружи агенты утащили пленника, их место тут же заполнил пугливый людской поток.
  - К западу от Синей Розы видели группу. Двое Тисте Эдур, один из них белокожий. Думаю, именно его знают как Белого Ворона. Кстати, для нас, летерийцев, это очень тревожащее прозвище. - Он моргнул, опуская тяжелые веки. - С ними шли трое летерийцев, точнее, две женщины и беглый раб с клеймами племени Хирот.
  Брол заставил лицо оставаться неподвижным, хотя в груди все сжалось. "Не твое это дело" . - У вас появились точные сведения об их местонахождении?
  - Они движутся на восток, в горы. Там три перевала, два открыты в это время года.
  Брол Хандар не спеша кивнул. - Императорский К'риснан тоже способен определить их приблизительное местопребывание. Все перевалы блокированы. - Он помолчал и добавил: - Так сказал Ханнан Мосаг.
  Темные глаза Орбина блеснули на него из складок жира. - Я наслышан об эффективности Эдур.
  - Да.
  Прозванный Правдоискателем мужчина продолжал: - У Истых Патриотов есть вопросы относительно белокожего Эдур, так называемого Белого Ворона. Из какого племени он происходит?
  - Ни из какого. Он не Тисте Эдур.
  - Ага. Я удивлен. Описание...
  Брол Хандар молчал.
  - Смотритель, мы можем помочь?
  - Пока что это не нужно, - отозвался Эдур.
  - Меня очень удивляет, что вы все еще не сомкнули кольцо вокруг группы, не пленили их. Мои информаторы утверждают, что Эдур - никто иной, как Фир Сенгар, брат Императора.
  - Я же сказал: проходы блокированы.
  - Ах, тогда вы сжимаете сеть даже сейчас, пока мы беседуем.
  Брол Хандар улыбнулся: - Орбин, вы недавно упоминали, что Болкандийский Сговор - изобретение Совета Вольности. Тем самым вы подтвердили, что истопатов с ним ничто не связывает?
  - Вовсе нет. Совет использует нашу сеть весьма регулярно.
  - Нет сомнения, вас за это вознаграждают.
  - Разумеется.
  - Я нахожу, что...
  Орбин поднял руку, склонив голову набок: - Прошу извинить, Смотритель. Я слышу звуки тревоги. - Он с ворчанием встал, толкнул дверь кареты.
  Удивленный Брол молчал, глядя в спину летерийца. Едва закрылась дверь, он потянулся к потайному отделению и достал плетеный шарик, пропитанный ароматами трав. Прижал к лицу. Потянул за шнурок, заставляя возчика схватить поводья. Карета накренилась и покатилась. Брол уже и сам слышал звуки тревоги, настоящую какофонию. Он склонился, заговорив в трубку: - Правь на те звуки, возчик. - Он помешкал и добавил: - Не спеша.
  
  ***
  
  У гарнизона Дрены есть не менее дюжины каменных зданий к северу от городского центра. Арсеналы, конюшни, казармы и штаб, все приспособленные для обороны. Хотя сам комплекс не окружен стенами. Некогда, столетия назад, Дрена была столичным городом; после продолжительной войны с Овл'даном осажденный король призвал отряды летерийцев для победы над номадами. Несколько десятилетий спустя всплыли доказательства, что весь военный конфликт был результатом манипуляций Летера. Так или иначе, но армия Летера не ушла, король принял титул визиря, а впоследствии он сам и все наследники погибли в результате череды случайных происшествий. Сейчас это история, давняя, а такую встречают равнодушно.
  От плац-парада при гарнизоне расходятся четыре авеню: одна ведет на север, сходясь с Воротной дорогой, выходящей из города и становящейся Северным трактом. Это самая малопосещаемая из выводящих за стены дорог.
  В тенях, простершихся под крытым балконом дворца, стоявшего сразу за арсеналом, на северном проспекте, можно было мельком заметить тщедушную фигурку. Кто-то стоял в прохладном сумраке. Грубый капюшон скрывал черты... но если бы прохожий захотел остановиться, напрягая взор, он вздрогнул бы, осознав: на месте лица блестят алые чешуйки, глаза скрыты за щелками прорезей маски. Однако что-то в стоящем заставляло смотрящих на него терять внимание. Взоры скользили, и мало кто вообще помнил, что только что увидел кого-то в тенях.
  Он встал там еще до зари, а сейчас было далеко за полдень. Его взор следил за гарнизоном: снующие вестовые, полудюжина посетителей - богатых купцов, продававших лошадей, металлические детали, седла и прочие нужные вещи. Он изучал кожаные доспехи и круглые щиты уланов, их плоские лица, кожу, сожженную до цвета то охры, то пурпура, отчего татуировки становились странно красивыми и тонкими.
  Пополудни, едва тени начали удлиняться, человек заметил, что двое летерийцев появились во второй раз. Отсутствие внимания к нему казалось... слишком уж явным. Некий инстинкт посоветовал человеку под капюшоном, что пора уходить.
  Едва двое прошли мимо на западную улицу, он выступил из теней, быстро и неслышно последовав за ними. Человек ощущал внезапно проснувшийся азарт - наверное, и что-то вроде тревоги. Почти встав за их спинами, он повернулся направо, уйдя на северную улочку.
   Пятнадцать шагов... он нашел темную нишу, в которой можно затаиться. Человек сбросил плащ, освободив руки.
  Несколько ударов сердца - и он услышал шаги тех двоих.
  Они прошли мимо, настороженные, держащие в руках ножи. Один что-то шепнул. Похоже, они были в замешательстве.
  Человек шагнул вперед, намеренно шаркнув правой ногой.
  Двое вихрем развернулись.
  Овлийский кнут - кадаран шепнул, метнувшись змеей; усеянная острыми словно ножи полукруглыми пластинами размером с монетку кожа мелькнула блестящей дугой, лизнув обоих мужчин по горлу. Брызнула кровь.
  На его глазах оба сложились; кровь текла потоком, особенно у человека слева; грязные плиты мостовой покрылись красным. Он подошел к другой жертве, вынимая нож... Острие вонзилось в горло. Затем он с привычной небрежностью срезал лицо противника - кожу, мускулы и волосы. Та же зловещая процедура произошла и со вторым мужчиной.
  Двоих ретивых агентов - истопатов постигла заслуженная участь.
  Но они всегда работают тройками - один идет в отдалении, следя за первыми двумя.
  Со стороны гарнизона раздался тревожный звон - пестрая коллекция колоколов сотрясала пыльный воздух над зданиями.
  Скатав мрачные трофеи и запихав их под просторную рубаху из шерсти родара (под ней обнаружился чешуйчатый доспех), мужчина побежал по улице, направляясь к северным воротам.
  В дальнем конце улицы появился взвод городской стражи - пятеро в доспехах и шлемах, все с короткими мечами и щитами.
  Завидев их, пришелец ускорил бег, опуская левую руку (в ней был кадаран), а правой вынимая из приделанного к поясу сыромятного кожуха топор - рюгту. Толстое древко длиной в бедренную кость, на каждом конце лезвия в форме ущербной луны, расположенные перпендикулярно друг другу. Кадаран и рюгта - древнее оружие Овл'дана; мастерство обращения с ними утеряно более ста лет назад.
  Разумеется, городские стражники не имели никакого опыта сражения против такого оружия.
  В десяти шагах от первых троих стражников кнут свистнул, размылся, сложившись в "восьмерку". Почти черные в темноте улочки брызги крови полетели в стороны. Двое летерийцев зашатались.
  Тощий жилистый чужак бросился к третьему. Ладонь правой руки скользнула по древку, остановившись у кромки левого лезвия, запястье изогнулось - чужак отразил отчаянный замах короткого меча стражника. Затем овл выбросил плечо вперед, правое лезвие вырвалось к лицу противника, угодив прямо под край шлема - лобная и носовая кости хрустнули, железо вошло в мякоть мозга. Остро заточенный край легко выскользнул назад; овл пронесся мимо падающего стражника, взмахнул кнутом над головой; тот обернулся вокруг шеи четвертого летерийца. Он схватился руками за режущие шипы... овл присел на корточки, перехватил топор ближе к правому лезвию... выбросил руку... Пятый блюститель закона выставил щит, пытаясь блокировать удар, но слишком поздно - "месяц" топора вошел ему между глаз.
  Кнут натянулся, лишая четвертого стражника головы.
  Овл отпустил рукоять кнута, схватился за рюгту обеими руками, у обеих лезвий... и подошел ближе к последнему стражнику, попросту сокрушив ему горло топорищем.
  Затем он подобрал кнут и двинулся дальше.
  Другая улица. Справа стук копий. Ворота были в пятидесяти шагах слева, в них столпились стражники. Все повернули головы.
  Чужак устремился прямо на них.
  
  ***
  
  Атрипреда Биветт собрала отряд уланов. Сзади нее были двадцать всадников; она послала коня в галоп, направляясь по следу кровавой бойни.
  Два истопата посреди улицы. Пять стражников в дальнем конце.
  Не рискуя выезжать с улицы, она подала коня влево, одновременно вынимая длинный меч и, наконец, приблизилась к воротам.
  Тела повсюду, двадцать или еще больше; лишь двое казались подающими признаки жизни. Биветт щурилась из-под края шлема, холодный пот щекотал кожу под доспехами. Кровь повсюду: пятна на камнях мостовой, брызги на стенах, на самих воротах. Отрубленные руки и ноги. Вонь опорожнившихся, а иногда и выпущенных наружу кишок. Один из уцелевших стонал, мотая головой из стороны в сторону. Кисти обеих рук были отсечены.
  Биветт миновала ворота и увидела: четыре павшие лошади, простертые на дороге наездники. Оседающая пыль подсказала, что остальные солдаты прибывшего отряда рванулись преследовать врага.
  К ней подошел второй уцелевший. Лицо его было искажено, шлем перекосило на сторону, по шее стекала кровь. В выпученных на командира глазах - пустота ужаса. Он открыл рот, но не смог издать ни слова.
  Биветт снова осмотрела поле битвы, повернулась к помощнику - финеду: - Возьми всех солдат, иди за ним. Оружие наизготовку, черти тебя дери! - Она снова бросила взгляд на раненого стражника. - Сколько их тут было?
  Тот снова открыл рот.
  Подходили новые солдаты. Хирург суетился около вопящего мужчины, что лишился рук.
  - Ты слышал вопрос? - зашипела Биветт.
  Солдат кивнул. - Один. Один человек, Атрипреда.
   "Один? Что за чушь!" - Опиши его.
  - Чешуя... у него лицо в чешуе. Красное как кровь!
  Вернулся вестник от ушедшей в погоню группы. - Первый отряд уланов погиб целиком, Атрипреда, - сказал он тонким, ломающимся голосом. - Там, далеко на дороге. И все кони, кроме одного... госпожа, нам преследовать дальше?
  - Преследовать ли? Проклятый дурак! Разумеется, вы должны преследовать! Не сходить со следа!
  Сзади раздался голос: - Это описание, Атрипреда...
  Она резко повернулась в седле.
  Покрытый потом Орбин - Правдоискатель стоял посреди следов побоища. Его глазки уставились на Биветт.
  Та оскалила зубы в недоброй улыбке, рявкнув: - Да, Красная Маска. Кто же еще?
  Начальник Истых Патриотов Дрены поджал губы и опустил глаза, созерцая разбросанные вокруг тела. - Кажется, - протянул он, - его изгнание из племени окончено.
   "Да.
  Спаси нас Странник".
  Брол Хандар вылез из кареты, осматривая место побоища. Он не мог понять, каким именно оружием пользуется напавший, чтобы причинять такие раны. Атрипреда раздавала приказы, подбегали все новые солдаты; Орбин - Правдоискатель стоял в тени входа в казарму, молчаливый и бдительный.
  Смотритель подошел к Биветт: - Атрипреда, - начал он, - я вижу среди убитых только ваших стражей.
  Она сердито ставилась на него, но этот взор обнаружил не только гнев. Он видел в глазах испуг. - В город проник одиночка, овлийский воин.
  - Это работа одного человека?
  - Самый меньший из его талантов.
  - Ага, вы знаете, кто тут побывал.
  - Смотритель, я очень занята...
  - Расскажите мне о нем.
  Она сморщилась и жестом пригласила отойти к воротам. Они осторожно переступали через тела, стараясь не скользить по мостовой. - Похоже, Смотритель, я послала отряд уланов на смерть. Я не в настроении вести долгие беседы.
  - Уважьте меня. Если к городу подошла ударная группа Овл'дана, мы должны организовать оборону. - Он встретил недовольный взгляд женщины. - Примут участие и воины Тисте Эдур.
  Атрипреда помедлила и кивнула. - Красная Маска. Мы знаем его лишь под этим прозвищем. Даже в Овл'дане ходят одни сказки о его происхождении...
  - И что за сказки?
  - Летур Аникт...
  Брол Хандар яростно зашипел, сверкнув взоров в сторону Орбина (тот успел подобраться на расстояние, позволявшее ему подслушивать): - Почему каждая беда начинается со звука его имени?
  Биветт продолжила: - Много лет назад происходили стычки между одним из племен овлов и фактором. Попросту говоря, Летур Аникт угонял большие стада племени. Он послал лазутчиков, которым удалось ночью проникнуть на стоянку овлов и украсть юную деву - одну из дочерей вождя. Видите ли, овлы тоже имели привычку похищать летерийских детей. Как бы там ни было, у нее имелся брат.
  - Красная Маска.
  Женщина кивнула: - Младший брат. Фактор удочерил девицу, поселил в имении. Вскоре она задолжала ему...
  - Не сомневаюсь, сама того не зная. Да, понимаю. Итак, чтобы выплатить долг и вернуть свободу девице, Летур потребовал отцовские стада.
  - Да, как-то так. Вождь согласился. Увы, едва силы фактора с драгоценным грузом подошли к стоянке овлов, девушка вонзила себе нож в сердце. Дело осложнилось. Тогда солдаты Летура ворвались в лагерь, убивая всех...
   - Фактор решил, что все равно возьмет стада.
  - Да. Оказалось, однако, что один человек выжил. Несколько лет спустя стычки стали все яростнее, фактор понял, что проигрывает битву за битвой. Теперь травили его самого. Тогда впервые прозвучало имя Красной Маски, нового военного вождя. А теперь мне придется рассказывать еще более схематично. Кажется, случилось собрание племен, Красная Маска спорил со старейшинами. Он пытался объединить племена против летерийской угрозы, но старейшины возражали. В гневе Маска произнес неразумные слова. Старейшины потребовали взять их обратно. Он не согласился и был изгнан. Говорят, он направился на восток, в пустоши между Овл'даном и Колансе.
  - Что означает его маска?
  Биветт покачала головой: - Не знаю. Есть предание, будто он убил дракона. Как раз после гибели семьи. Он был почти ребенком, что делает сказку неправдоподобной. - Тут она пожала плечами.
  - Итак, он вернулся, - произнес Брол Хандар, - или другой овлийский воин сделал маску и старается внести страх в наши сердца.
  - Нет, это он. Использует кнут с шипами и двойной топор. Само это оружие почти что легенда.
  Смотритель наморщил лоб. - Легенда?
  - Легенды овлов говорят, что некогда народ вел войну на востоке. Тогда овлы жили на пустошах. Кадаран и рюгта изобретены для сражений с теми врагами. Других подробностей у меня нет¸ разве что добавлю: по всей вероятности, враги были нелюдями.
  - У каждого племени есть сказки о прошлых войнах, о веке героев...
  - Смотритель, легенды овлов совсем не таковы.
  - О?
  - Да. Во-первых, овлы проиграли войну. Потому и бежали на запад.
  - Летер не посылал экспедиций в пустоши?
  - Уже десятки лет. Ведь у нас было достаточно противников на ближних границах. Последняя экспедиция была уничтожена; единственная выжившая сошла с ума от увиденного. Она говорила о какой-то "Шепчущей Ночи". Вероятно, голосе смерти. Но ее безумие оказалось неизлечимым; ее убили.
  Брол Хандар размышлял над услышанным. Подъехал офицер, ожидающий приказов Атрипреды. - Спасибо, - сказал он наконец и отвернулся.
  - Смотритель...
  Он снова поглядел ей в лицо. - Что?
  - Если Красная Маска сумеет... объединить племена... гм... нам действительно потребуется помощь Тисте Эдур.
  Его брови поднялись. - Естественно, Атрипреда. "Может быть, теперь я докричусь до Императора и Ханнана Мосага. Проклятие Летуру Аникту. Во что еще он нас втравит?"
  
  ***
  
  Он неумолимо погонял летерийского коня, правя на север и северо-восток, через вспаханные поля, недавно бывшие пышными пастбищами Овл'дана. Проезжающий чужак привлекал внимание хуторян; в последней деревушке трое размещенных на побывку солдат оседлали лошадей и пустились в погоню.
  Въехав на дно ущелья, которое только что миновал Красная Маска, они встретили смерть: раздался хор из человеческих криков и лошадиного ржания, яростный, но быстро утихший.
  Всадник замедлил бег коня (он слишком долго неуклюже трясся в неудобном летерийском седле). Никто не схватит его здесь, так что загонять животное до смерти нет резона. Враг слишком полагается на надежные гарнизоны, враг опьянен добычей; Красная Маска многое узнал, проведя день и ночь в наблюдении. Копейщики из Синей Розы, прекрасно сидящие в удобных седлах. Эти будут получше, чем пешие солдаты прошлых лет.
  Пока что, с самого своего возвращения, он находит лишь брошенные стоянки овлов, следы прохода стад (много меньших, чем раньше) и сломанные дуги вигвамов. Как будто его народ почти истреблен, а уцелевшие бежали. Он наткнулся на место боя, но там были лишь трупы иноземных солдат.
  Солнце висело низко над горизонтом, наступали сумерки, когда он обнаружил первую за сегодня сожженную стоянку овлов. Год прошел, может и более. Белые кости торчат из травы, чернеют пеньки опор, пахнет пылью и одиночеством. Некому было отпеть павших, положить истерзанные трупы на платформы, позволяя свободным душам улететь в танце стервятников. В нем пробудились мрачные воспоминания.
  Он поехал дальше. Когда опустилась тьма, риназаны не спеша улетели; Красная Маска расслышал слева и справа стук двух пар лап. Выполнив кровавую работу, его едва различимые во мгле спутники занимали обычные места стражей.
  Риназаны уселись на покатые чешуйчатые спины - слизывать брызги крови, выбирать клещей; их головки мотались, зубы щелкали, рты вдыхали оказавшихся слишком близко насекомых.
  Красная Маска позволил глазам почти закрыться. Он не спал уже два дня. Со скользившим по земле справа Сег'Чероком, здоровенным самцом, и Ганф Мач, превращавшимся в самку трутнем, он был в полной безопасности.
  Как и риназаны, К'чайн Че'малле казались довольными, хотя ушли далеко от своих сородичей, в незнакомую страну.
  Им нравится сопровождать Красную Маску, защищать его, убивать летерийцев.
  Он понятия не имеет, почему.
  
  ***
  
  Глаза Сильхаса Руина стали почти змеиными в свете лампы - и, по мнению Серен Педак, это вполне соответствует помещению, в котором они обосновались. Сходящиеся куполом каменные стены покрыты рельефом в форме наползающих друг на дружку чешуй. Хорошо сохранившая резьба обманывает чувства, дезориентирует. Ее даже тошнит немного.
  Серен уселась на полу, заморгала, избавляясь от слизи, скопившейся в глазах. Наверное, раннее утро, подумала она. Они шли по тоннелям, всю ночь поднимались по пандусам и спиральным ходам. Воздух оставался спертым, несмотря на беспрестанные сквозняки: словно в каждой комнате, каждом коридоре, которые она проходила, собрались невидимые духи.
  Она отвела взор от Сильхаса Руина, сердясь на невольное свое восхищение жестоким воином, выходцем из иного мира. Он умеет сохранять полную неподвижность, даже грудная клетка вздымается и опускается едва различимо. Он был похоронен на тысячи лет, но все же жив. Кровь сгустилась в его венах, мысли стали горькими от пыли застоя. Когда он говорит, в голосе слышится скрежет могильных камней. Ей было непонятно, как любое существо может вынести такие страдания и не сойти с ума.
  А может, он и безумен - нечто скрывается глубоко внутри, то ли удерживается силой воли, то ли просто ожидает высвобождения. Он, как убийца - да он и есть убийца! - одновременно усерден и равнодушен. Жизни смертных оценивает словно хирург ткани тела: эту можно использовать, эту нужно убрать... Ничто иное не имеет значения.
  Она понимала, насколько удобно видеть мир в таком разрезе. Простота суждений манит. Но для нее это невозможно. Она не сможет ослепнуть, забыть о сложности мира. А вот Сильхасу Руину видимые сложности не важны. Он обрел некоторую определенность, и ее не поколебать.
  Увы, Фир Сенгар не готов осознать бесполезность своих бесконечных атак на Сильхаса. Тисте Эдур стоит у треугольного портала, через который они скоро выйдут. Он вроде бы в нетерпении ожидает окончания отдыха.
  - Ты думаешь, - бросил он Сильхасу Руину, - что я ничего не знаю о древней войне, о вашем вторжении в это Королевство?
  Альбинос поводил глазами, отыскивая Фира - но ничего не сказал.
  - Женщины помнят, - продолжал Фир. - Они передают сказания дочерям. Поколение за поколением. Да, я знаю, что Скабандари вонзил тебе нож в спину на холме, господствовавшем над полем битвы. Но первое ли это было предательство?
  Если он ожидал реакции, то был разочарован.
  Сидевший у чешуйчатой стены Удинаас тихо засмеялся: - Вы такие бестолковые. Кто кого предал. К чему это? Разве мы полагаемся друг на друга, разве нас удерживает вместе доверие? Скажи, Фир Сенгар - некогда бывший мне хозяином - понимает ли твой братец, кто такой Сильхас Руин? Откуда он появился? Думаю, что не понимает. Иначе он явился бы за нами лично, а за спиной его стояли бы десять тысяч воинов. Но они играют с нами. Тебя никогда не интересовало, почему?
  На несколько ударов сердца воцарилась тишина; потом Чашка хихикнула, привлекая к себе все взоры. Она моргнула, как сова. - Разумеется, они хотят, чтобы мы сначала нашли что ищем.
  - Тогда зачем блокировать движение вглубь материка? - спросила Серен.
  - Они знают, что это неправильное направление.
  - Откуда им знать?
  В темноте пыльные ладошки девочки показались летучими мышами. - Потому что им сказал Увечный Бог. Увечный Бог сказал, что еще не время идти на восток. Он пока не готов к открытой войне. Он не хочет, чтобы мы попали в пустоши, где скрыты все тайны.
  Серен Педак вытаращила глаза. - Во имя Странника, что за увечный бог?
  - Аквитор, он тот, что дал Руладу меч. Истинная сила за спиной Тисте Эдур. - Чашка вскинула руки над головой. - Скабандари мертв. Ханнан Мосаг заключил сделку, а Рулад Сенгар стал разменной монетой.
  Фир оскалил зубы. Он взирал на Чашку почти с ужасом. - Откуда она знает такое? - закричал он.
  - Мертвые мне сказали. Они мне много чего сказали. А также и те, что под деревьями. Пленники. Они и еще кое-что сказали. Сказали, что великое колесо готово повернуться последний раз, а потом оно замкнется. Оно замкнется, потому что должно. Потому что таким он его сделал. Открыть ему все, что он желает знать. Открыть правду.
  - Открыть кому? - недоуменно скривила губы Серен.
  - Ему. Тому, что придет. Сами увидите. - Девочка подбежала к Фиру, схватила за руку, потянула: - Нужно спешить, или они схватят нас. Если они нас схватят, Сильхасу Руину придется убить всех.
   "Удушить готова девчонку" . Однако она послушно встала.
  Удинаас все смеялся.
  Она готова была удушить и его.
  - Сильхас, - сказала Серен, подойдя поближе к Тисте Анди, - ты хоть что-то понимаешь из того, что наговорила Чашка?
  - Нет, аквитор. Но, - добавил он, - я намерен слушать внимательно.
  
  
  
  Глава 3
  
  
  
  
   Мы натолкнулись на чудище у восточного склона Радагарского Гребня. Оно лежало в неглубокой промоине, оставленной недавними наводнениями; пропитавший теплый воздух смрад напоминал вонь гниющей плоти; действительно, на следующий день после нападения неизвестного противника на бивуак мы со всеми предосторожностями провели исследования, показавшие, что чудище хотя еще и живо, но смертельно ранено. Как же описать демоническое отродье? В стоячем положении оно балансировало бы на двух больших мускулистых лапах, напоминающих ноги шабы, бескрылой птицы с островов Драконийского архипелага, однако значительно бОльших размеров (если бы чудище встало, его бедра оказались бы на уровне глаз взрослого мужчины). У него длинный хвост, уравновешенный с передней стороны длинной шеей и головой, так что позвоночник расположен горизонтально. Длинные передние лапы, покрытые узлами мышц и чешуей, создающей естественные доспехи, заканчиваются не пальцами или когтями, но огромными лезвиями из железа, каким-то образом спаянного с костями в области запястий. Голова имеет длинное рыло, как у крокодилов, коих находят в грязи южного берега моря Синей Розы; опять-таки голова отличается бОльшими размерами. Обезвоживание заставило губы поджаться, обнажив ряды неровных клыков длиной в кинжал. Глаза подернулись пленкой в предвкушении неминуемой гибели, но смотрели на нас с поистине нечеловеческой злобой.
  Атрипреда как всегда смело шагнула к твари, чтобы избавить ее от страданий, и нанесла удар в горло. Получив смертельную рану, чудище испустило пронзительный крик, причинивший нам боль - звук находился за пределами слышимости, но взорвался внутри наших черепов с такой силой, что пошла кровь из носа, ушей и глаз.
  Следует также отметить одну деталь (далее я постараюсь изложить характер обнаруженных у твари повреждений более подробно). На теле были найдены весьма любопытные раны: продолговатые, кривые порезы, вероятно от некоего вида щупальцев, снабженных острыми зубцами. Кроме того, были другие раны, короткие и глубокие, точно нанесенные в места нахождения сухожилий и важных для движения сочленений ...
  
  "Экспедиции в пустоши", сочинение Фактора Бренеды Аникта,
  цитируется по "Официальным Анналам" Пуфанана Ибюриса
  
  
  
   В постели он не мужчина. О да, мужские части функционируют нормально... но во всех иных отношениях этот Император Тысячи Смертей ведет себя как мальчик. Низаль считала, что хуже всего было произошедшее после, когда он погрузился в полусон или что-то худшее, задергал ногами, исходя тысячами слов - литанией жалоб, прерываемых беспомощными, царапающими ароматизированный воздух спальных покоев всхлипами. Она соскочила с ложа, завернувшись в платье и встав около нарисованного на стене окна, в пяти шагах - а он свалился на пол, словно паралитик, и пополз на руках (неизменный меч не отрывался от правой ладони) через комнату, в угол, где свернулся клубком на всю оставшуюся ночь, запершись в вечном кошмаре.
  Тысяча смертей, проживаемых ночь за ночью. Тысяча.
  Ну, это преувеличение, конечно. Едва больше сотни.
  Муки императора Рулада не были плодом больного воображения, не были результатом изобилия дневных забот. Его тревожили истины прошлого. Ей удавалось разобрать что-то из его бормотания, но и без этого было понятно, что наполняет его кошмары. Она сама бывала свидетельницей. В тронном зале она наблюдала несмерть Рулада, простертого в жиже загустевшей крови. На троне сидел труп, а уничтоживший Рулада человек лежал у помоста, отравленный ядом.
  Жалкие попытки Ханнана Мосага взобраться на престол пресек демон, явившийся за телом Брюса Беддикта; это его равнодушный меч прикончил Рулада, когда выходец покидал тронный зал.
  Вопль пробудившегося императора превратил ее сердце в кусок льда. Крик был столь первобытно дик, что Первая Наложница ощутила, как подобный же вопль горит в ее собственном горле.
   Но сильнее тысячи кровавых лезвий пронзало императора понимание, приходящее вскоре после пробуждения.
  Умирать, чтобы возвращаться - значит никогда не находить избавления. Никогда... ни от чего.
  Раны сомкнулись... он встал на четвереньки, не отпуская проклятого меча - или это меч не отпускал его? Рыдая, задыхаясь, он пополз к трону, снова рухнув у подножия.
  Низаль вышла из-за ширмы. Рассудок онемел - самоубийство короля, ее возлюбленного - и Нифадаса, евнуха - потрясение за потрясением, смерти, столпившиеся в жутком зале, падающие словно могильные плиты на залитом потоком кладбище...
  Практичный канцлер Трайбан Гнол уже склонился перед новым императором, предлагая свою службу с пронырливостью заползающего в новую нору угря. Первая Наложница нигде не видела Турадала Бризеда.
  Облаченный в омытые кровью золотые монеты Рулад извернулся на ступенях, оскалил зубы на Ханнана Мосага.
  - Не твоё, - захрипел он.
  - Рулад...
  - Император! А ты, Ханнан Мосаг, мой Цеда. Короля - Ведуна больше нет. Да, мой Цеда.
  - Ваша жена...
  - Мертва. Да. - Рулад подтянулся по ступеням и застыл, созерцая умершего летерийского короля Эзгару Дисканара. Он протянул свободную руку, схватил труп за парчовую мантию и стащил с трона, отчего тот упал набок, стукнув головой по плитам пола. Рулада сотрясла дрожь. Он воссел на престол и огляделся. Взор сосредоточился на Мосаге. - Цеда, - сказал Император, - в нашем зале ты будешь подползать к нам на брюхе, как сегодня.
  Из тени в дальнем конце зала послышалось вялое хихиканье.
  Рулад вздрогнул. - Можешь оставить нас, Цеда. И забери эту каргу Джаналь и ее сынка.
  - Император! Прошу! Вы должны понять...
  - Прочь!
  Новый крик потряс Низаль. Ей хотелось повернуться и бежать из этого места. Из дворца, из страны. Из всего.
  Его рука метнулась в воздух; он сказал, не поворачиваясь: - Не ты, шлюха. Останься.
  Шлюха.
  - Неверный термин, - возразила она и закоченела от страха, поражаясь собственной дерзости.
  Его взор полыхнул лихорадочным огнем; однако он тут же, без всякого перехода, махнул рукой, заговорив вежливо: - Разумеется. Извиняемся. Императорская Наложница... - Блестящая маска лица исказилась в подобии улыбки. - Твой король должен был забрать тебя с собой. Был эгоистичен? Или так любил тебя, что не смог утянуть за собой в смерть.
  Она промолчала, ибо не знала, что же ответить.
  - Ах, мы видим сомнение в твоих глазах. Наложница, ты симпатична нам. Знай, что мы не будем жестоки. - Он впал в молчание, следя за Мосагом, ползущим через порог тронного зала в длинный коридор. Появились еще с полдюжины Тисте Эдур, они дрожали и двигались осторожно, не понимая, чему стали свидетелями. Шипящий приказ Ханнана Мосага заставил их войти. Воины натянули мешки на бесформенные тела Джанали и ее сына принца Квилласа. Звук волочащихся по полу мешков с плотью показался Низали более зловещим, нежели все, уже слышанное в этот день падений.
  - В то же время, - снова заговорил Император, - титул и положенные привилегии остаются... если ты не против.
  Она мигнула, ощутив, будто стоил на зыбучем песке. - Вы позволите мне выбирать, Император?
  Кивок. Затуманенные, покрасневшие глаза смотрели в сторону выхода из зала. - Удинаас, - шепнул Эдур. - Предатель. Ты... ты тоже был волен выбирать. Раб - мой раб - никогда нельзя доверять тьме, никогда... - Он откинулся на спинку трона. Глаза вдруг блеснули: - Идет.
  Она не знала, о ком идет речь - но всколыхнувшаяся в его голосе сырая ярость заставила испугаться. Что еще принесет день ужасов?
  Снаружи раздались голоса - один прозвучал горько, потом удивленно.
  В зал вошел еще один эдурский воин. Брат Рулада. Один из братьев. Тот, что бросил Рулада лежащим на плитах пола. Молодой, красивый на манер Эдур - одновременно и манящий, и чуждый. Она попыталась припомнить, называли ли его по имени...
  - Тралл, - захрипел Император. - Где он? Где Фир?
  - Он... ушел.
  - Ушел? Покинул нас?
  - Да, Рулад. Или мне следует звать тебя императором?
  По усаженному монетами лицу Рулада пробегали волны эмоций. Он сморщился. - Ты тоже ушел от меня, братец. Бросил истекать кровью на полу. Считаешь, будто отличаешься от Удинааса? Ты не такой предатель, как мой раб?
  - Рулад, если бы ты не был моим братом...
  - Братом, над которым ты потешался?
  - Если тебе так казалось... извиняюсь.
  - Да, теперь ты видишь нужду извиняться, не так ли?
  Тралл Сенгар шагнул вперед: - Это меч, Рулад. Он проклят - прошу, выбрось его. Ты завоевал трон, тебе он больше не нужен...
  - Ошибаешься. - Император оскалил зубы, вроде бы изнемогая от ненависти к самому себе. - Без него я просто Рулад, младший сын Томада. Без меча я никто, братец мой.
  Тралл склонил голову. - Ты повел нас на завоевание. Я встану подле тебя. Как и Бинадас, и наш Отец. Ты захватил престол, Рулад - тебе не нужно бояться Ханнана Мосага...
  - Жалкого червяка? Думал, я его боюсь? - Острие меча щелкнуло, когда меч подскочил над полом. Рулад направил его в грудь Тралла. - Я Император?
  - Нет, - отвечал Тралл. - Твой меч - вот император. Твой меч и сила за ним.
  - Лжец! - взвизгнул Рулад.
  Низаль заметила, что Тралл отпрянул, но тут же выпрямился. - Докажи.
  Глаза Императора расширились.
  - Сломай меч - ради Сестер, хотя бы выпусти из руки. Хотя бы это, Рулад. Просто выпусти. Пусть упадет!
  - Нет! Знаю, чего ты задумал, братец! Ты схватишь его - вижу, ты уже напрягся, готовый нырнуть... вижу истину! - Клинок вздрагивал, будто желая крови, все равно чьей крови.
  Тралл потряс головой: - Рулад, я лишь хочу сломать его.
  - Ты не можешь быть со мной, - прошипел Рулад. - Слишком близко... вижу измену в глазах... ты бросил меня! Я корчился на полу! - Голос его повышался. - Где мои воины? В зал! Приказ Императора!
  Сразу появились шестеро воинов с мечами наголо.
  - Тралл, - зашептал Рулад. - Вижу, у тебя нет меча. Тогда пришло время бросить любимое копье и ножи. Что? Боишься, я убью тебя? Выкажи сам то доверие, к которому призывал меня. Покажи пример чести, братец.
  Тогда она не понимала их, мало что зная о жизни Эдур; однако уловила на лице Тралла Сенгара какое-то переживание... вроде сдачи, не просто разоружения перед братом, а чувства более сложного и тонкого. Уровни смирения, один над другим, падение невыносимой тяжести... братья понимали, оба, что означает такое смирение. Тогда она не могла понять, что означает ответ Тралла, его решение - не только для него лично, но и для брата Фира. Скорее для Фира Сенгара, чем для кого-либо иного. Она не поняла величины жертвы, когда он бросил копье, зазвеневшее по плитам, когда он снял пояс с ножами и швырнул под ноги.
  В глазах Рулада должен был загореться огонь торжества... но ничего подобного, в них промелькнуло смущение. Император пугливо отвел взгляд, он словно бы искал помощи. Затем он заметил шестерых воинов, подозвал их взмахом меча, хрипло заявив: - Тралл Сенгар будет отсечен. Он перестанет существовать для себя и для всех Эдур. Возьмите его. Свяжите его. Уведите его.
  Тогда она не поняла и того, чего стоил суд и приговор самому Руладу.
  Ей предоставили выбор - она решила остаться, по причинам, неясным для нее самой. Была ли то жалость? Может быть. Амбиции? Несомненно. Она почувствовала, как чует хищник - единственная порода, выживающая при дворе - что к нему можно пробиться, можно заменить ту, что ушла из жизни Рулада, какая бы история не была с ней связана. Воины - прихлебатели не стоят и гроша; она догадывалась, что сам Рулад прекрасно знает это. Не мог он доверять и последнему брату, Бинадасу - поблизости от Императора тот, как и Тралл, казался слишком опасным, Рулад отослал его отыскивать поборников и потерянные племена Эдур. Что до его отца, Томада... роль придворного стала бы для него слишком сложной. Выжившие к'риснаны также были отосланы с Томадом и Бинадасом, чтобы новоиспеченный Цеда оказался одиноким и слабым.
  Все то время, пока принимались первые решения, пока проводилось Отсечение - тайно, вдали от глаз летерийцев - Низаль старалась забраться в постель Императора; а Канцлер Трайбан Гнол следил за всем тусклым взором хищной птицы.
  Консорт Турадал Бризед пропал, хотя Низаль слышала от придворных слуг молву, будто он находится где-то неподалеку, слоняется по коридорам загадочных подземных уровней старого дворца, похожий на призрака, едва заметный взорам. Она не знала, верить ли таким сказкам; если же он действительно прячется в старом дворце, Низаль не находила в том совершенно ничего странного. Да и какая разница? У Рулада нет жены.
  Любовница императора - роль, к которой она привыкла; но сейчас многое изменилось. Рулад молод, он так отличается от старика Эзгары Дисканара. Его духовные раны оказались слишком глубокими, чтобы она могла исцелить их касанием - так что хотя она и оказалась в привилегированной позиции рядом с престолом, но постоянно ощущала беспомощность. Ненужность.
  Она стояла, созерцая, как Император извивается, потом съеживается в углу комнаты. Среди плача, стонов и вздохов проскальзывали отрывки прежних его бесед с Траллом, изгнанным братом. Снова и снова, хрипло стеная, Рулад просил прощения.
  Она напомнила себе, что впереди новый день. Она увидит, как сломленный мужчина собирает себя, склеивая по кусочкам, и вновь садится на трон Империи, выпучивает покрасневшие глаза, его пестрый монетный доспех тускло блестит в неярком свете традиционных факелов на стенах; там, где монеты отвалились, видна уродливая плоть, кольцевидные рубцы и вздутые шрамы. А потом жуткое существо снова начнет изумлять ее. Весь новый день.
  Презрев старинный протокол, Император Тысячи Смертей просидит на престоле всю длительную церемонию подачи прошений. День ото дня все больше граждан империи, бедных и богатых, набираются смелости и приходят посмотреть на иноземного правителя. Звон за звоном Рулад будет исполнять закон, насколько сумеет. Он стремится познать жизнь подданных, и это удивляет ее. Похоже, под всеми слоями жестоких травм живет добрая душа! Именно теперь Низаль нашла для себя применение - хотя все чаще инициативу перехватывает канцлер, лично разбирается с жалобами. Наложница начала ощущать, что Трайбан Гнол видит в ней соперницу. Он стал распорядителем подачи прошений, фильтром, позволявшим держать их число в разумных пределах; его контора быстро разрасталась. Многочисленные исполнители стали также шпионами, проникшими во все уголки дворца. Ну, это неудивительно.
  Итак, перед Низалью представал император, взошедший на престол по лужам крови, но желающий править во благо, проявляющий доброту слишком неловкую, чтобы быть притворной. Сердце ее разрывалось - ведь сила не нуждается в честности. Даже Эзгара Дисканар, столь многое обещавший в юности, в последнее десятилетие правления построил стену между собой и гражданами королевства. Честность слишком уязвима, Эзгара часто страдал от измен и обманов. Хуже всего были нападки собственной его жены, Джанали, и сына.
  Слишком соблазнительно оказалось сбросить груз этих ран, избавиться от рубцов прошлых обид...
  И Рулад, младший сын знатной эдурской семьи, стал жертвой предательства - сначала измены друга, раба Удинааса, а потом и кровных родичей, братьев.
  Каждый день он одерживал победу над мучениями предыдущей ночи. Низаль гадала, сколько это может продлиться. Она единственная стала свидетельницей его внутренних триумфов, той необычайной войны, которую вел он сам против себя. Каждое утро. Канцлер не знает ничего, несмотря на изобилие шпионов - она уверена в этом. Неведение делает его опасным.
  Ей нужно поговорить с Трайбаном Гнолом. Ей нужно навести мост.
   "Но его шпионкой я не стану".
  Рулад завозился в полумраке.
  И прошептал: - Я знал, чего тебе нужно, брат... Веди меня... веди при помощи чести твоей...
   "Ах, Тралл Сенгар, радует ли это тебя там, где пребывает вой дух? Радуешься ли ты, зная, что твое отсечение не удалось?
  Итак, ты вернулся.
  Чтобы преследовать душу Рулада".
  - Веди меня, - хрипел Рулад.
  Меч скребся о камни, звякал о переплеты шестигранной мозаики. Словно холодный смех.
  
  ***
  
  - Боюсь, это невозможно.
  Брутен Трана посмотрел на стоявшего перед ним летерийца - и ничего не ответил.
  Канцлер отвел взор, словно чем-то отвлеченный. Он как будто хотел отослать эдурского воина, но счел, что такое было бы неучтивостью, так что прокашлялся, заговорив сочувственным тоном: - Император настаивает на личном приеме жалоб, как вам известно, и они пожирают каждый миг его свободного времени. Это его одержимость, да простится мне такое слово. - Он чуть вздернул брови. - Как смеет честный подданный сомневаться в любви Императора к закону? Граждане приходят, чтобы поклониться ему. Они приходят убедиться, что он поистине честный правитель. Разумеется, переход власти занял некое время и потребовал от Императора неизмеримых усилий.
  - Я желаю говорить с Императором, - отозвался Брутен. Он сказал это тем же тоном, что и в прошлый раз.
  Трайбан Гнол вздохнул: - Предполагаю, вы желаете сделать доклад относительно Блюстителя Кароса Инвиктада и его истопатов в целом. Уверяю, я передам ваш доклад! - Он посмотрел на Тисте Эдур, наморщил брови и кивнул: - Ну ладно. Я доведу вашу просьбу до Его Величества.
  - Если нужно, поместите меня среди подающих петиции.
  - Этого не потребуется.
  Брутен Трана смотрел на Канцлера еще несколько ударов сердца, затем отвернулся и покинул контору. В большой приемной толпились летерийцы. Десятки лиц обернулись к прокладывавшему путь Брутену - все как одно нервные, искаженные страхом. Многие следили за Эдур, не выдавая чувств - Брутен подозревал, что это агенты Канцлера, что каждый день слушают разговоры просителей, а потом намекают им, как и о чем следует беседовать с Императором.
  Игнорируя расступавшихся летерийцев, он вышел в коридор, пробрался через запутанный ряд комнат, залов, проходов дворца. Он встретил очень мало Тисте Эдур - точнее говоря, лишь одного из к'риснанов Ханнана Мосага, горбатого, ковыляющего у самой стены. Черные глаза блеснули узнаванием, когда тот прохромал мимо, задевая плечом за камень.
  Брутен Трана шел в крыло, ближайшее к реке. Воздух здесь казался липким, а людей было мало. Потоп, поразивший подвалы пятого крыла в начале строительства, был остановлен благодаря хитроумной системе подземных опор - но от сырости здесь никак не могли избавиться. В наружной стене провертели дыры для вентиляции, но это мало чем помогло, скорее разбавив воздух полутемных комнат "ароматами" речного ила и гниющих водорослей.
  Брутен прошел через одну из вентиляционных шахт, оказавшись на вздыбленной мостовой, среди высокой травы и упавших, прогнивших деревьев. Справа виднелись фундаменты маленького здания. Заброшенность висела в спокойном воздухе, словно мелкая пыльца; Брутен оказался в полном одиночестве; он поднялся по неровному склону на расчищенное место, в конце которого виднелась старинная башня Азата, а за ней развалины построек Джагутов. На прогалине виднелись беспорядочно расположенные могильники. Там же имелись полузакопанные урны, запечатанные воском - из них торчали то острия мечей, то сломанные копья, топоры и палицы. Трофеи неудач, унылый лес железа.
  Павшие Чемпионы, обитатели самого престижного кладбища. Те, что убили Рулада, иногда не раз - самые великолепные, например, чистокровный Тартенал, сражали Императора семь раз. Брутен совершенно четко помнил, как на лице звероподобного Тартенала нарастало выражение ярости и ужаса - каждый раз противник вставал, обновленный и еще более опасный, чем был несколько мгновений назад.
  Он вошел на нелепо выглядящий некрополь. Взор блуждал от одного образца оружия к другому. Когда-то их любили, многим клинкам давали имена; теперь все их хозяева стали прахом. В самом конце, отдельно от прочих, стояла пустая урна. Месяц назад он из любопытства заглянул внутрь и нашел серебряный кубок. Кубок, чье ядовитое содержимое убило троих в тронном зале, в том числе Брюса Беддикта.
  Никакого пепла. Даже меч пропал.
  Брутен Трана подозревал, что если бы этот человек вернулся, то снова встал бы против Рулада и свершил то, что уже один раз свершил. Нет, это было не подозрение. Уверенность.
  В тот день Брутен, не замеченный Руладом, грудой ошметков лежавшим на полу, вошел в зал, чтобы все увидеть самому. В один миг он понял, с какой ужасающей точностью было проведено расчленение. Брюс Беддикт не особенно напрягся. Он показался ему ученым, побивающим доводы слабого спорщика; он действовал почти лениво, словно завязывал шнурки.
  Хотелось бы ему быть свидетелем самой дуэли, увидеть мастерство трагически погибшего летерийского мечника.
  Он стоял и смотрел на пыльную, покрытую паутиной урну.
  И молился о возвращении Брюса Беддикта.
  
  ***
  
  Замысел обретал форму, постепенно и неумолимо. Но Странник, известный также как Турадал Бризед, Консорт королевы Джанали, не мог различить рисунок этот замысла. Ощущение слабости, ощущение страха было для него в новинку. "Действительно", - подумал он, - "разве можно предположить такое настроение у бога, вставшего в сердце своих владений?"
  О да, он помнил времена насилия, он ступал по пеплу мертвых империй, но даже тогда его ощущение судьбы было совершенным, невозмутимым, абсолютным. Что еще хуже, рисунки и схемы были его личной одержимостью, он верил в собственное мастерство владения языком тайн. В мастерство, которому никто не бросит вызов.
   "Так кто же ныне играет со мной?"
  Он стоял в темноте, слушая, как журчит вода, стекая по невидимой стене, и смотрел вниз, на Цедансию, каменные плиты Оплотов, пол - головоломку, самую основу его владений. "Цедансия. Мои плитки. Мои. Я Странник. Это моя игра".
  Плиты перед ним меняли расположение - скрежет камней, слишком тихий и медленный для восприятия ухом, но тяжко отдававшийся в костях. Все течет, складываются отдельные части. Работа, скрытая до последнего момента - когда уже слишком поздно, когда завершение закрывает все пути к бегству.
   "Вы ожидаете, что я ничего не стану делать? Я не просто еще одна ваша жертва. Я Странник. Моя рука поворачивает судьбы всех. Все, что кажется случайным, происходит по моему рисунку. Это несомненная истина. Так было и так будет. Всегда".
  Все же на языке горчит страх - как будто он сосет грязные монетки, день за днем пропуская через уста богатство всей империи. Но стремится поток вовнутрь или вовне?
  Скрежет перемещения, четкость изображений на плитках... потеряна. Ни один из Оплотов не являет себя.
  Цедансия стала такой со дня смерти Эзгары Дисканара. Странник был бы глупцом, не признавая связи - но эта нить рассуждений никуда не вела. Может быть, имела значение смерть не Эзгары, а Цеды? "Он никогда меня не любил. А я стоял и наблюдал, как Эдур подкрался сбоку, метнул копье, пронизав Куру Кана, убив величайшего Цеду со дней Первой Империи. Моя игра, думал я тогда. Но теперь... сомневаюсь...
  Может, это игра Куру Кана. И он каким - то образом не вышел из игры. Я не предупредил его о нависшей опасности, не так ли? На последнем вздохе он мог догадаться о моем... упущении.
  Неужели смертный проклял меня? Проклял бога?"
  Такое проклятие должно иметь уязвимые места. Даже Куру Кан не способен изобрести то, чего не сможет распутать Странник. Ему нужно лишь понять структуру - точки, крепящие проклятие, потайные стержни, двигающие плитки.
  Что будет? Империя возрождена, укреплена, доказывая истинность древнего пророчества. "Как я и предвидел".
  Плитки внизу расплылись перед взором. Он разочарованно зашипел и увидел, как выдохнутый воздух расплывается плюмажем в холодном помещении.
   "Непонятная трансформация. Я вижу лишь лед моего собственного отчаяния. Я вижу, но я слеп, слеп ко всему важному".
  Холод - также неожиданный феномен. Жар силы ушел из этого места. Все не так, как должно быть.
  Возможно, ему следует признать частичное поражение. "А потом я нанесу визит тебе, старый краб. Работаешь слугой у бесполезного дурака. Скромняга. Я приду за ответами. Я оставил Теолу жизнь, не так ли? Это чего-то стоит.
  Маэл, я знаю, что тогда ты вмешался. Ты нагло презрел все правила. Мои правила. Но я тебя простил. Это тоже чего-то да стоит".
  Смирение на вкус горче страха. Он не был к нему готов.
  Он вернет контроль над Цедансией. Но чтобы разорвать узор, нужно сначала найти его создателя. Куру Кан? Он не был убежден в этом.
  Происходят изменения в пантеоне, старом и новом. Хаос, запашок насилия. Да, это свара богов. Может, виновен Маэл... нет, это звучит нелепо. Скорее он ничего не знает, остается блаженно равнодушным. Полезно ли будет сообщить ему: что-то пошло не так?
  Возрожденная империя. Да, у Тисте Эдур есть тайны - или они сами верят, что у них есть тайны. Но все уже стало явным. Их захватил чуждый бог, он сделал из юного эдурского воина своего аватара, поборника, испорченного в мрачном соответствии с жалкими уродствами самого бога. Сила из боли, расцвет из деградации, обещание за обещанием - возрожденная империя станет воплощением величия, стабильности, постоянных побед. Ничто из этого не заслужено. Но ведь таковы все обещания.
  Бог вдруг содрогнулся от пронизывающего просторный подземный зал холода. Он дрожал, поднимаясь к неведомому будущему.
  Рисунок находит форму.
  Когда форма проявится, будет слишком поздно.
  
  ***
  
  - Уже слишком поздно.
  - Но можно же что-то сделать.
  - Боюсь, что нет. Она умирает, хозяин, и если мы немедленно не найдем ей применение, умрет еще кое - кто.
  Капабара при помощи щупалец выползла из канала, перевалилась через край ограждения и распласталась в нелепый блин, судорожно открывая рот, дергая жабрами, созерцая разбегающиеся утренние облака. Рыбина была длиной в человека, а толщиной в торговца овцами с Внутренних Островов. Теол не смог сообразить, с кем бы сравнить ее по уродливости.
  - У меня сердце разрывается.
  Багг поскреб почти лысую макушку, вздохнул: - Вода необычно холодная. Они любят теплую грязь.
  - Холодная вода? Ты ничего не можешь с этим сделать?
  - "Гидратация Багга".
  - Ты диверсифицируешь области деятельности?
  - Нет, просто пробую название.
  - И как ты будешь гидратировать?
  - Без понятия. Гм, я могу, но это будет не совсем обычное ремесло.
  - То есть принадлежащее к ведению богов.
  - По большей части. Хотя, - добавил лакей, весь просветлев, - учитывая нынешнее половодье, а также опыт создания сухих фундаментов, я начинаю видеть некоторые возможности...
  - Ты утопишь инвесторов?
  Багг состроил гримасу. - Хозяин, вы всегда и во всем находите повод к разрушению?
  - Такова моя гибкая натура. Большинство людей, - добавил Теол, - увидели бы в этом достоинство. Итак, ты действительно не можешь спасти бедную рыбину?
  - Хозяин, она уже умерла.
  - О нет! Ох. Ну, полагаю, у нас будет ужин.
  - Скорее пятнадцать ужинов.
  - Как бы там ни было, у меня встреча. Увидимся с тобой и рыбой дома.
  - Спасибо, хозяин.
  - Я же говорил, что утренняя прогулка окажется полезной.
  - Но не для капабары.
  - Точно подмечено. А, кстати, мне нужно, чтобы ты составил список.
  - Список чего?
  - О, я скажу потом. Ведь сейчас я опаздываю на встречу. Кстати, в голову пришло: рыба слишком большая, как ты ее донесешь?
  - Ну, - сказал Багг, поглядев на тело, - для капабары она маленькая. Помните ту, что пыталась совокупиться с галерой?
  - Пари на вероятность успеха перевернули Топляки. Я тогда потерял всё, что имел.
  - Всё?
   -Да. Три медных дока.
  - А на какой исход вы ставили?
   - На выводок шлюпок, способных самостоятельно грести длинными кожистыми веслами.
  - Хозяин, вы опаздываете.
  - Стой! Не смотри! Я должен сделать что-то до отвращения верноподданное!
  
  ***
  
  На каждом углу стояли доносчики. Небольшие отряды истопатов в серых плащах проходили сквозь толпу, поспешно разбегающуюся перед ними. Они держали скрытые перчатками руки у подвешенных к поясам дубинок, на лицах застыло тупое и наглое выражение, свойственное всякому бандиту. Теол Беддикт завернулся в одеяло на манер саронга и шел величественно, как подобает аскету из загадочного, но явно безвредного культа. Он надеялся, что выглядит именно безвредным. Хождение по летерасским улицам в эти дни влечет за собой известную долю риска. Не так бывало в дни милосердного попустительства короля Эзгары. С одной стороны, любой выход сегодня превращается в интересное, полное интриг и опасностей приключение - даже поход за перезрелыми кореньями; с другой стороны, нервы вечно взвинчены до предела, даже если ты укрываешься за целой грудой вялого турнепса.
  Он особо старательно скрывал факт накопления им богатств. Одной из первых жертв нового режима стала Гильдия Крысоловов: Карос Инвиктад, начальник истопатов, в первый же день в новой должности выслал двести агентов в Чешуйчатый Дом, скромное обиталище Гильдии, где они арестовали десятки крысоловов. Все без исключения оказались иллюзиями; об этой подробности, разумеется, умалчивалось, дабы не сделать устрашающих Патриотов предметом посмешища. Это никуда не годилось бы.
  В конце концов, любая тирания лишена чувства юмора. Она слишком тонкокожа, слишком заботится о самоуважении. В этом таится непреодолимое искушение. Разве не простительна невинная шалость и насмешка? Увы, истопатам недостает гибкости. Однако они хорошо знают, что лучшим оружием врага является язвительный смех.
  По небольшому мосту он пересек канал Квилласа, направляясь в менее претенциозный северный район; как бы случайно свернул в кривой, темный переулок (который до изобретения фургонов и способа запрягать лошадей бок о бок вполне сходил за улицу). Вместо ожидаемых в таком месте амбаров и задних дверей, переулок был образован витринами магазинчиков, совершенно не изменившихся за последние семьсот или более лет. В начале улочки, справа, виднелся фасад Храма Трав, именуемого также Полсекиры - в этой пахнущей болотом трущобе можно было обнаружить ведьму с лицом сморщенным как слива; она жила, не вылезая из наполненного грязью прудика, в котором и по берегам которого растила все свои травы (а также массу насекомых). Поговаривали, что она родилась в здешней жиже и была женщиной лишь наполовину - как и ее мать, и мать матери и так далее. Не стоило и сомневаться в истинности таких слухов - Теол едва ли мог вообразить причину, по которой человеческое существо станет навеки погружаться в грязь.
  Напротив Полсекиры располагалась лавка, торгующая исключительно обрезками веревок длиной в человеческий рост и половину человеческого роста, а также деревянными шестами. Теол не понимал, как может выживать столь специализированное предприятие, особенно на почти заброшенной, разорившейся торговой улочке; однако дверь остается открытой уже шестьсот лет (на ночь ее закрывают при помощи деревянного шеста и короткой веревки).
  Следующие магазины торговали столь же специфическим товаром. В одном - деревянные колья и шесты, в другом - ремешки для сандалий. Не сандалии, а только ремешки. Дальше лавка, продающая дырявые горшки (не продукцию неумелого мастера - горшки скорее всего намеренно делались протекающими с различной скоростью); лавка, торгующая ящиками, которые нельзя открыть, лавки по продаже токсичных красителей, керамических зубов, бутылок с мочой беременных женщин, а также с громадными амфорами, содержащими самих беременных женщин (в мертвом виде), магазинчики для продажи фекалий ожиревших собак, миниатюрных животных - собачек, кошечек, птичек и грызунов, заботливо уменьшенных поколениями скрещивания... Теол видел здесь сторожевых псов размером ему по лодыжку, довольно ловких и умных; однако он сильно сомневался в их пригодности к охране... но, возможно, они становились ужасом для мышей размером с ноготь или кошек, умещавшихся на большом пальце старушки (особенно если их надежно пристегнуть ремешком для сандалий).
  После запрета Гильдии Крысоловов аллея Приключений приобрела новую функцию; Теол с энтузиазмом новообращенного желал опробовать эту функцию на себе. Сначала в Полсекиры. Он продрался сквозь заросли винограда, затянувшие вход, и остановился, едва не упав вперед головой в грязевой пруд.
   Послышались смачное шлепанье и бульканье, между обрамляющих край пруда трав показалось сморщенное, темное лицо. - Ты, - сказала ведьма, строя гримасы и высовывая чрезвычайно длинный язык, чтобы показать прицепившихся к нему пиявок.
  - И ты, - ответил Теол.
  Красный протуберанец спрятался, забрав своих друзей. - Иди поплавай, надоедливый мужчинка.
  - Вылезай и дай поджить коже, Мунага. Мне удалось выяснить, что тебе едва тридцать.
  - Я карта мудрости.
  - Разве что предостережение против излишеств в купании. Где же жирный корень?
  - Сначала дай, что принес.
  - Ну, что и всегда. Мунага, ты всегда желаешь одного.
  - Ты имел в виду, единственного, чего у тебя нет!
  Теол со вздохом вытянул из - под импровизированного саронга маленький фиал. Поднял так, чтобы ведьма видела.
  Она облизнула губы (что оказалось довольно сложным делом). - Вид?
  - Икра капабары.
  - Но я хочу твою.
  - Я не мечу икру.
  - Ты знаешь, о чем я, Теол Беддикт.
  - Увы, бедность проникла в меня много глубже кожи. Я потерял всякий стимул быть продуктивным, во всех смыслах слова. Разве это тот мир, в котором я способен хотя бы помыслить о рождении ребенка?
  - Теол Беддикт, ты не можешь родить ребенка. Ты мужчина. О рождении позабочусь я.
  - Тогда скажу так: вылезай из своего супа, обсушись, покажи, какова ты вся - и кто знает? Небываемое бывает.
  Она скривилась и протянула некий предмет: - Вот твой жирный корень. Давай фиал и проваливай.
  - Я буду ждать следующей встречи...
  - Теол Беддикт, ты знаешь, для чего именно используют жирный корень?
  Ее глаза подозрительно сузились; Теол понял, что если бы женщина действительно высохла, то оказалась бы вполне симпатичной. Для рептилии. - Нет. А зачем?
  - Тебя заставляют его принимать необычайным образом?
  Он покачал головой.
  - Уверен? Никакого необыкновенного чая, пахнущего желтым?
  - Пахнущего желтым? Что бы это значило?
  - Если бы ты унюхал, то понял бы. Хорошо. Иди, а то я сморщиваюсь.
  Он торопливо покинул Полсекиры. Перебежал к входу в "Бездонные Горшки" Грула. Вероятно, такое название должно было подчеркнуть высокое качество или что-то еще - горшки сами по себе имели прочные днища, они предназначались для алхимических опытов, в которых очень важно точное знание скорости истечения.
  Он вошел в загроможденную, сырую лавку.
  - Теол Беддикт, вечно ты морщишься, когда заходишь.
  - Доброе утро, Достойный Грул.
  - Серый. Да, вот тот.
  - Красивый на вид горшок...
  - Это не горшок, а мензурка.
  - Ясно.
  - Цена обычная.
  - Почему ты вечно прячешься за горшками, Достойный Грул? Я вижу лишь твои руки.
  - Руки - самая важная часть меня.
  - Ладно. - Теол вытащил свежий хребет. - Последовательность позвонков, извлеченных из капабары. Постепенная смена диаметров...
  - Откуда ты знаешь?
  - Ну, сам можешь посмотреть. Они чем дальше, тем меньше.
  - Да, но точные размеры?
  - Это тебе решать. Ты желал объект, которым можно делать дырки. Гм... тут ребра для двенадцати разных дырок. Разве ты не рад?
  - Кто сказал, что я не рад? Положи на прилавок. Бери мензурку. И уноси отсюда проклятый жирный корень!
  Он перешел напротив, к лавке Зверолюбивой Засады, здоровенной бабищи, что вечно подбрасывала вверх - вниз штабель из крошечных клеток; у ее плоских стоп кишели и пищали всяческие мелкие твари. Она, как обычно, визгливо выразила восторг пред дарами (мензурка и жирный корень). Как вскоре выяснилось, последний обычно используется зловредными женами для тайного уменьшения мужниных причиндалов; однако Засада при помощи тонких манипуляций использует уменьшительные свойства корня для выведения новых пород, питая животных желтым чаем, для чего отлично подходит мензурка точной дозировки.
  Встреча перестала быть приятной, едва Теол пришлепнул на шее комара: ему тут же было сказано, что он убил кровососущего нетопыря - пигмея. Он заметил, что разница в свойствах несущественна, что было воспринято плохо. Тем не менее Засада открыла люк в задней части лавки, и Теол спустился по двадцати шести узким каменным ступеням, вышел в кривой коридор - двадцать один шаг - и попал в древнюю, пустую гробницу - улей; стены в трех местах были стесаны, чтобы вставить грубые двери, ведущие в низкие, неровные тоннели. Два были смертельными ловушками; третий проход выводил в длинную комнату, в которой сейчас находился десяток или более растрепанных беженцев. Большинство казались спящими.
  К счастью, Главный Следователь Ракет не относилась к сонливым. Она вздернула брови, завидев Теола; на прекрасном лице появилось выражение неподдельного облегчения. Женщина жестом пригласила гостя к столу, заваленному свитками с архитектурными чертежами и диаграммами.
  - Господин Теол Беддикт! Сюда! Выпей вина! Ради Странника, новое лицо! Ты не имеешь представления, как мне наскучили вечные спутники по жизни в трущобах.
  - Очевидно, - сказал он, садясь, - тебе пора выбраться наружу.
  - Увы, мои исследования по большей части проходят в пыли архивов.
  - Итак, Великая Тайна раскрыта. Решение уже близко?
  - Великая Тайна? Скорее Проклятая Тайна! Нет, я в недоумении, хотя карта растет с каждым днем. Но давай не будем об этом. Мои агенты сообщают, что трещина в фундаментах неумолимо расширяется. Ловко проделано, Теол. Я всегда знала, ты умнее, чем кажешься.
  - Что же, спасибо. Ракет, ты достала лакированные дощечки?
  - Оникс закончила последнюю сегодня утром. Всего шестнадцать. Правильно?
  - Идеально. Скошенные края?
  - Конечно. Твои инструкции соблюдаются весьма тщательно.
  - Чудесно. Теперь насчет неумолимого расширения...
  - Хочешь уединиться в моей личной комнате?
  - Угм. Не сейчас, Ракет. Мне нужны наличные. Вливание, чтобы подогреть важнейшие инвестиции.
  - Сколько?
  - Пятьдесят тысяч.
  - Когда мы увидим их снова?
  - Нет, вы все потеряете.
  - Теол, ты явно предпочитаешь месть остывшей. Нам-то какая выгода?
  - Как? Не менее чем возвращение владычества Гильдии.
  Ее сонные глаза расширились: - Конец истопатам? Пятьдесят тысяч? Может, лучше семьдесят пять? Сто?
  - Нет, хватит и пятидесяти.
  - Не предвижу возражений со стороны моих товарищей, Мастеров Гильдии.
  - Замечательно. - Он хлопнул в ладоши и встал.
  Женщина нахмурила лоб. - Куда ты?
  - Как? Конечно, в твою личную комнату.
  - Вот это мило.
  Его глаза сузились. - Ты не идешь со мной, Ракет?
  - Зачем бы? Жирный корень - это лишь женская шутка.
  - Я не пил этого "пахнущего желтым" чая!
  - На будущее советую использовать перчатки.
  - Где твоя комната?
  Бровь поднялась: - Хочешь попробовать?
  - Нет, мне нужно ... проверить кое - что.
  - К чему? Теперь твое воображение пробудилось, и ты сам себя уверишь, что он стал меньше. Природа человека. Ты мужчина, тем хуже для тебя. - Она встала. - А вот я могу быть объективной, хотя по временам сокрушительно честной. Ты осмелишься подвергнуться осмотру?
  Теол скривился: - Ладно. Пойдем. Давай в следующий раз сосредоточимся целиком на посещении твоей комнаты.
  - Несчастье таится в мелочах, Теол Беддикт. Мы скоро это поймем.
  
  ***
  
  Венит Сафад раскатал свиток, придавил уголки плоскими камнями. - Как видите, хозяин, в имении есть шесть отдельных зданий. - Он начал указывать на каждое: - Конюшни и бойня. Ледник. Винокурня с погребами. Помещения слуг. Разумеется, сама гостиница...
  - А это что за квадратное здание? - спросил Раутос Хиванар.
  Венит нахмурился. - Насколько я знаю, оно наполнено некими священными образами. Это здание древнее гостиницы. Попытки переместить образы не удаются. Остатки пространства используются как склад.
  Раутос Хиванар откинулся на спинку кресла. - Насколько легко можно реализовать наше приобретение?
  - Как любой другой отель, хозяин. Имеет смысл обсудить возможность обновления с другими дольщиками, в том числе Каросом Инвиктадом.
  - Гмм. Я подумаю. - Купец поднялся. - А пока собери новые артефакты на столе, что на террасе.
  - Спешу, хозяин.
  
  ***
  
  Четырнадцать лиг к западу от Драконийских островов. Над этим участком океана установилось затишье, море стало стеклянным, покрылось мутной патиной. Неподвижный воздух напитался влагой. Через окуляр подзорной трубы одинокий черный корабль, низко осевший в воду, кажется сухой скорлупкой. Главная мачта расщеплена, такелаж сорван; кто-то сшил новый фок, но потрепанная парусина сейчас обвисла мешком. Рулевое весло привязано, на палубе никакого движения.
  Скорген Кабан, больше известный как Красавчик, медленно опустил трубу, продолжая рассматривать далекое судно единственным глазом. Он почесал один из носовых ходов - то, что осталось от некогда длинного, крючковатого носа - и моргнул: ноготь задел чувствительную ткань рубца. Зуд был воображаемым; однако зияющие дырки имели свойство сочиться, и притворное почесывание позволяло ему незаметно удалить предательские сопли. Один из жестов, которые он, вероятно, полагал изящными.
  Увы, капитан была слишком приметлива. Она перестала искоса разглядывать Скоргена, оглянувшись на застывшую в ожидании команду. Жалкий, но бодрый сброд. Низкое давление явно угнетает всех - но трюмы полны добычи, а благоволение Странника кажется бесконечным.
  Теперь они нашли новую жертву.
  Скорген присвистнул. - Это точно эдурский. Думаю, он отбился от стаи в том шторме, что мы заметили прошлым днем на западе. Есть шансы, что команда мертва или больна, или покинула судно на шлюпках кнарри. Если так, они забрали самое ценное с собой. Если нет, - он ухмыльнулся, показывая черные зубы, - мы закончим начатое бурей.
  - По меньшей мере, - отозвалась капитан, - мы посмотрим. - Она фыркнула. - Может, полазим по трюмам и что-то найдем. Весла на воду, Скорген; да только не забывай по сторонам смотреть.
  Скорген покосился на нее:- Думаете, могут подойти другие?
  Женщина состроила рожу. - Сколько кораблей послал Император?
  Глаза моряка широко раскрылись; он внимательно уставился на разбитый корабль, снова поднеся трубу к глазу. - Думаете, один из них? Клянусь говенной дупой Странника, капитан, если вы правы...
  - Ты получил приказ. Мне напомнить еще раз, старший помощник? Не богохульствуй на моем корабле.
  - Простите, капитан.
  Он поспешил вниз, выкрикивая команды.
  Затишье породило безмолвие, и моряков охватило пугливое и суеверное настроение: казалось, любой звук способен расколоть зеркало вод.
  Капитан услышала, как двадцать четыре весла шлепнули лопастями о воду. Мгновением позже прозвучала приглушенная команда старшины, и "Вечная Благодарность" заскрипела, устремляясь вперед. Глянцевая поверхность моря была потревожена, взлетели тучи сонных мух. Эти мерзкие твари имеют обыкновение искать укрытие в темных местах. Матросы кашляли и сплевывали - "вот и молодцы", подумала она. Вокруг нее самой скопилась целая туча зудящих насекомых, залезающих в ноздри, уши, ползающих по глазам. Солнце и море сами по себе очень досадны, они постоянно угрожают достоинству и самоуважению, которое может себе позволить мертвая женщина, а тут еще портящие внешний лоск мухи!
  Неупокоенная пиратка, изумительная ведьма глубоких вод, ненасытная блудница... настали хорошие времена, с того самого дня, когда она отплыла из гавани Летераса - вниз по широкой реке, навстречу западным морям. Первая галера, крошечная и валкая, стала первым шагом к славе; Шерк до сих пор сожалела о ее потере в яростной схватке с флотилией Маре в проливе Не До Смеха. Но "Вечная Благодарность" нравилась ей больше. Немного великовата для ее команды, точно - но по возвращении в Летерас эту проблему легко будет решить. Гораздо сильнее ее печалила потеря Багряной Гвардии. Железный Клин с самого начала не скрывал, что они лишь отрабатывают перевоз. И все же они оказались весьма ценным добавлением к команде. Корабль лихо пересек океан, постоянно оставляя за кормой широкий кровавый след; от одного купца к другому - суденышки освобождали от всего ценного и, чаще всего, посылали в темную глубь. Помогали не только мечи гвардейцев, опаснейших бойцов, но и магия этого Корлоса - магия намного более утонченная и умная, чем все знакомое Шерк раньше.
  Увиденное открыло ей глаза, прочистило рассудок. Внешний мир действительно велик. Во многих основных чертах империя Летера, дитя Первой Империи, оказывалась в арьергарде. Ремесла, способы мышления... Поистине это было открытие, порождающее смирение.
  Прощание с Железным Клином и его взводом стало далеко не таким эмоциональным и разрывающим сердца, чем можно было ожидать: честно говоря, ей становилось в их компании все неуютнее. Железный Клин не из тех, кто может долго выдерживать подчиненное положение. О, вероятно, с собратьями - Чтящими Багряной Гвардии или с легендарным вождем принцем Каззом он вел себя совершенно иначе. Но она не Чтящая и даже не солдат одной из их компаний. Дела шли хорошо, пока их цели совпадали; Шерк старалась избегать всяких расхождений, а значит, и конфликта.
  Она доставила наемников на каменный пляж на востоке страны, называемой Джакуруку. Небо обрушивалось потоками дождя; высадка не прошла незамеченной - увы, когда она бросила последний взгляд на Клина и его солдат, они разворачивались, встречая дюжину спускавшихся с берега здоровяков в тяжелых доспехах и шлемах с опущенными забралами. Выглядели они жутковато; Шерк Элалле от всей души надеялась, что рыцари всего лишь запугивают пришельцев. Ливень вскоре скрыл подробности происходившего - команда налегла на весла, двигая шлюпку назад, к "Благодарности".
  Скорген клялся, что расслышал здоровым ухом лязг мечей - слабый отзвук; сама Шерк ничего не услышала.
  Все равно они поспешили уйти от тех берегов, как и подобает пиратам, подозревающим возможность организованного отпора; Шерк успокоила зудящую совесть, напомнив себе, что Клин говорил о Джакуруку с некоей фамильярностью - по крайней, мере небрежно произносил это название. Корлос выпучивал глаза, вознося молитвы десятку неизвестных ей божеств... Это казалось скорее мелодрамой. Дюжины рыцарей недостаточно, чтобы остановить Железного Клина и его Гвардию, ведь они были решительно настроены совершить то, что хотели совершить (кажется, на тот момент - пересечь Джакуруку от берега до берега, а потом найти другое проходящее судно).
  Поистине мир велик.
  Весла одновременно поднялись над водой и втянулись в борта; "Вечная Благодарность" встала бок о бок с эдурской развалиной. Шерк Элалле подошла к борту и осмотрела видимую часть сбитой из черного дерева палубы.
  - Осадка низкая, - прошептал Скорген.
  Ни одного тела среди беспорядка внизу. Но беспорядок полнейший. - Это не плановая эвакуация, - сказала Шерк. Полетели крючья, звякнув о борт ладьи; канаты натянулись. - Шестеро за нами, оружие наизготовку! - приказала она, извлекая из ножен рапиру, и шагнула на фальшборт.
  Затем прыгнула на палубу, оказавшись в середине судна, в двух шагах от разбитой мачты.
  Миг спустя за ней последовал Скорген, застонав и выругавшись - он приземлился на больную ногу.
   - Это был налет, - сказал он, осматриваясь. Затем прохромал к фальшборту и вытащил из дерева расщепленную стрелу. Скривился, изучая ее: - Чертовски короткая и толстая - поглядите на острие, может пробить окованный бронзой щит! А оперение - из кожи, как плавник.
  Тогда где тела? Нахмурившись, Шерк Элалле прошла к люку. Помедлила, поняла, что крышка сдвигается вбок, пинком ее открыла и пригнулась, вглядываясь в полутьму.
  Блеск воды, плавающие вещи. - Скорген, тут есть добыча. Иди и достань вон те амфоры.
  Второй помощник, Нытик, крикнул с борта ее корабля: - Капитан! Корпус погрузился в воду еще больше, пока мы рядом!
  Она и сама расслышала доносящиеся из трюма глухие вздохи.
  Скорген протянул здоровую руку, обхватив ушко одной из амфор. Зашипев от тяжести, вытянул сосуд наружу, опустил и прокатил к ногам капитана.
  Амфора сама по себе была ценным образчиком иноземного мастерства. Сделана в форме перевернутого улья, кремовая глазурь по бокам, дно украшено черным геометрическим рисунком по ослепительно - белому фону. Однако интерес вызывали прежде всего рисунки на горлышке и боках сосуда. Внизу виднелся человек, прибитый к Х-образному кресту. Над его головой - круговорот ворон. Сотни птиц, каждая изображена очень тщательно - вороны, летящие от распятого - или к нему? - и кружащие по всей окружности горлышка. Они слетаются, чтобы попировать на теле несчастного? Или улетают, словно его последние думы?
  Скорген вытащил нож, выковырял толстый слой воска. Вскоре он сумел ослабить пробку, вынул ее и отпрыгнул: из горла полилась густая кровь, запятнав палубу.
  Она казалась свежей, но пахла жгучим и очень сладким ароматом цветов.
  - Пыльца кагензы, - произнес Кабан. - Предохраняет кровь от сворачивания - Эдур используют ее, когда расписывают лесные храмы. Знаете, те, на деревьях. Кровь освящает. Разумеется, это не настоящие храмы: ни стен, ни крыши, просто роща...
  - Не люблю болтливых помощников, - оборвала его Шерк и выпрямилась. - Собери всех. Одни эти амфоры сделают нас богатыми на месяц - два. - Он прошла к надстройке.
  Пустой коридор, дверь в каюту выломана, висит на кожаной петле. Она заглянула в боковые каюты, обнаружив сложенные койки - но ни одного обитателя; закутки были тщательно обысканы.
  В каюте капитана - тоже следы обыска и грабежа. На полу лежит труп Эдур - ноги и руки пришпилены к доскам, тело методически изрезано ножом. В каюте смердит мочой и калом; лицо убитого стало маской агонии, глаза выпучились, как будто он при смерти испытал момент откровения, распада веры.
  Скорген встал позади; увидев тело, он тихо ругнулся. - Пытали, - сказал он. - Пытали капитана. Он из меруде, скорее всего старейшина. Спаси Странник, капитан, нам позор будет, если нас застукают на палубе. Скорее бы уж эта посудина затонула. Пытки. Я не...
  - Все просто, - отозвалась она. - Им нужна была информация.
  - О чем?
  Шерк Элалле огляделась. - Они забрали журнал и карты. Это могли сделать пираты, если они чужаки в Летере; но зачем было пытать несчастного ублюдка? Они ведь уже ограбили корабль. Нет, кто бы они ни были, им нужны были сведения. Не такие, какие можно получить из карт. А добыча им ни к черту не нужна.
  - Мерзкие уроды. Кто бы они ни были.
  Шерк вспомнила об амфоре и ее мрачном содержимом. Отвернулась. - Может, у них были причины. Продырявь корпус, Скорген. Мы подождем рядом. Черное дерево тонет неохотно; может быть, придется поджечь.
  - Погребальный костер привлечет всех, капитан.
  - Я сознаю риск. Начинайте.
  Вернувшись на палубу, Шерк Элалле взошла на нос и начала озирать горизонты. Кабан и команда начали разрушительную работу.
   "Чужаки посреди нашего моря.
  Они не друзья Тисте Эдур. И все же, думаю, лучше с ними не встречаться" . Она повернулась лицом к средней палубе. - Скорген! Закончите - и скорее на весла. Назад к берегу.
  Покрытый шрамами лоб наморщился. - В Летерас?
  - Почему бы нет? Продадим кое-что, пополним команду.
  Потрепанный жизнью мужчина улыбнулся.
   "Назад в Летерас, да. И побыстрее".
  
  
  
  
  Глава 4
  
  
  
   На той несчастливой заре случился бунт, когда сквозь досаждавшие нам десять дней тяжелые туманы мы поглядели на восток и узрели восстающих над обложенным тучами горизонтом неисчислимых драконов. Они были невообразимо огромны, их головы заслоняли солнце, их сложенные крылья бросали на землю тень, способную поглотить всю Дрену. Это было слишком страшно даже для наиболее опытных солдат нашего отряда, ибо темные глаза драконов уставились на нас, и нездешние взоры высосали кровь из сердец, лишили мечи и копья железной основы.
  Войти под сень их крыльев не решился бы и поборник Первой Империи. Мы не смогли противостоять такому вызову; хотя я возвысил голос, выражая ярость и недовольство, это сочли всего лишь бравадой, полагающейся любому начальнику экспедиции. И действительно, я не мог требовать от подчиненных смелости, мне самому недостающей. Бравада - вещь опасная: редко кому удается победить там, где шансов на победу не видно. Поэтому я не был особенно настойчив, и никто не осудил меня за это. Все были рады собраться, нагрузить мулов и повернуть на запад.
  
  Четыре дня в Пустошах,
  Фрюлис Адданикт
  
  
  
  Изгнание убивало большинство ставших его жертвами, ибо мир за пределами жесток и купить жизнь возможно лишь за монету сотрудничества. Племена не знают более сурового наказания - будь то Овл'дан, Д'расильани или Акрюн. Сама структура племени предполагает непримиримость, и выброшенный из него гибнет, оторванный от всего, что давало жизни смысл. Жертвы ломаются изнутри, забывают все умения, помогавшие им; они сохнут и умирают.
  А летерийцы в своих громадных городах, среди суеты неисчислимых лиц, почти нечувствительны к изгнанию. Их больше волнует Задолженность. Да, тамошние люди не совсем равнодушны к понятию духовной кары - они живут семьями, это всеобщая характеристика рода людского - однако причиняемые отчуждением муки вполне для них переносимы. Другая деревня, другой город - можно начинать сначала борьбу за выживание... на самом деле новое начало дает новые права. Это путь к сложению с себя ответственности.
  Красная Маска жил жизнью овлов, не меняющейся на протяжении поколений, и верил, что природа летерийцев - наиболее ненавистных ему врагов - осквернила и его дух. Изгнание оказалось не смертельным. Изгнание стало даром, ибо в нем он отыскал свободу. Такое же искушение завлекало многих молодых воинов в Летерийскую империю, где анонимность и создает трудности, и раскрепощает.
  Вытесненный, он странствовал далеко, без мысли о возвращении. Он уже не таков, каким был раньше, не сын отца своего; но кем он стал - для него самого остается загадкой.
  Небо над головой не пятнали тучи; весна выказывала всю силу своей жары. Прыг-скоки выбегали из одного куста, чтобы тут же скрыться в другом. Он скакал на летерийском коне к северо-востоку, взяв след стада. Это малое стадо, насколько он мог оценить; вдоль протоптанной тропы попадались родильные места (на старой крови кишели мухи). В таких местах самки родаров останавливаются, пока теленок не окрепнет. Клан при малом стаде тоже должен быть небольшим.
  Стражи Красной Маски, К'чайн Че'малле, не показывались. Ничего необычного. У громадных рептилий ужасающий аппетит. В это время года дикие бхедрины, перезимовавшие в рощах, выходят на поиски коров. Быки размером более чем в двух летерийских волов гневливы и дерзки, они нападают на любого, кто подойдет слишком близко, кроме самок своей породы.
  Сег'Черок, Охотник К'эл, с восторгом встречал такие атаки - Красная Маска видел его удовольствие, проявляемое в медленном извивании хвоста. Он вставал на пути бхедрина, высоко подняв лапы - лезвия. Как ни быстр бывает бык, К'чайн Че'малле быстрее. Каждый раз, забив зверя, Сег'Черок отдавал тело Ганф Мач и ждал, пока она покормится.
  Красная Маска ехал весь день, не ускоряя коня, чтобы не утомить; когда солнце садилось за окоем, воспламеняя далекие грозовые тучи, он заметил вдали стоянку овлов, расположившуюся на похожем на бычье ярмо островке между старыми руслами двух высохших рек. Стада сгрудились по сторонам долины, между ними вспучились купола покрытых сшитыми шкурами вигвамов. Воздух потемнел от дыма походных костров.
  Ни постов, ни разведки. Лагерь слишком большой для такого стада.
  Красная Маска осадил коня на гребне долины. Он смотрел на племя внизу. Там и тут голоса выкрикивали ритуальную печаль. Несколько ребятишек бегало среди хижин.
  Он неподвижно сидел в высоком летерийском седле. Наконец кто-то его заметил. Крики удивления, беготня среди наползших теней. Несколько воинов двинулось в его сторону. Стоянка за их спинами начала панически сворачиваться, полетели искры от затоптанных костров, захлопали кожаные стенки хижин.
  Сторожевые и тягловые собаки спешили присоединиться к воинам.
  Как он вскоре разобрал, все они были молодыми - едва год или два с ночи смерти. Ни одного ветерана. Где же старейшины? Где кудесники?
  В пятнадцати шагах вниз по склону шестеро воинов начали совещаться, перешептываясь; один повернулся лицом в стоянке и пронзительно завопил. Вся деятельность замерла.
  Воины смотрели на Красную Маску. Ни один не осмеливался подойти ближе.
  Собаки меньше испугались появления одинокого всадника. Они зарычали, вздыбили шерсть, окружая его полукругом. Один из зверей уловил необычный запах и отпрянул, поджав хвост, издавая тонкий визг.
  Наконец один из молодых воинов сделал шаг. - Ты не можешь быть им, - заявил он.
  Красная Маска вздохнул. - Где ваш Вождь Войны?
  Юноша глубоко вздохнул и выпрямил спину. - Я вождь клана. Месарч, сын Нейруда.
  - Когда была твоя ночь смерти?
  - Это старые пути, - презрительно оскалил зубы Месарч. - Мы отказались от этих глупостей.
  Кто-то сказал из-за его спины: - Старые пути подвели нас! Мы их отбросили!
  Месарч потребовал: - Сними маску! Она не для тебя. Ты решил обмануть нас. Ты едешь на летерийском коне. Ты один из шпионов фактора.
  Красная Маска помедлил с ответом. Взгляд его переместился с вождя на его последователей, потом опять на стоянку внизу. Толпа собралась поблизости и выжидала. Он помолчал еще в течение двадцати ударов сердца и произнес: - Вы не выставили постов охраны. Войско Летера может перейти гребень и обрушиться на центр лагеря, а вы будете не готовы. Ваши женщины громко кричат от страха, а такой тихой ночью звук можно расслышать за лиги. Твои люди голодают, вождь, но разжигают слишком много костров - над вами скопится облако дыма, достаточно плотное, чтобы отразить идущий снизу свет. Вы забиваете новорожденных родаров и миридов вместо того, чтобы брать старых самцов и неплодных самок. У вас, очевидно, нет кудесников: если бы они жили среди вас, то закопали бы вас в землю, заставив пройти ночь смерти, чтобы вы могли явиться заново рожденными и - да будет так! - одаренными новой мудростью. Ибо старой вам явно не хватает...
  Месарч промолчал. Он разглядывал оружие Маски. - Ты - это он, - шепнул наконец воин. - Ты вернулся в Овл'дан.
  - Какое это племя?
  - Красная Маска, - сказал, взмахнув руками, вождь, - это племя... твое...
  Получив в ответ от всадника лишь молчание, Месарч продолжил: - Мы... мы все, что остались. Красная Маска, нет никаких кудесников. Как и ведьм. - Он махнул рукой в сторону сгрудившихся стад: - Те животные, что ты видишь, они последние. - Он замешкался, выпрямил спину. - Красная Маска, ты вернулся... в никуда. Ты молчишь, Великий Воитель; это означает, что ты понял истину. Ты опоздал.
  Красная Маска встрепенулся, но рта не раскрыл. Медленно спешился. Псы все еще бродили вокруг робко поджав хвосты. Но тут они то ли уловили необычный запах, то ли услышали что-то за пределами света от костров - и рванулись вниз по склону, прячась на стоянке. Казалось, паника распространилась и на окружающих воинов, но никто не побежал, хотя лица исказились страхом и смущением.
  Месарч облизнул губы. - Красная Маска, летерийцы уничтожают нас. Внешние лагеря были захвачены врасплох, вырезаны, стада угнаны. Племени Эндинар больше нет. Остатки Севонда и Нирифы стянулись к Гейнтоку. Лишь племя Гейнток осталось в силе, ибо они обитают далеко к востоку. Они трусы, они заключили договор с иноземцами...
  - Иноземцами? - Глаза за щелями красной маски сузились. - Наемники...
  Месарч кивнул: - Была великая битва, четыре смены назад, и иноземцы были уничтожены. - Он сделал охранительный жест. - Серое колдовство.
  - Разве победоносные летерийцы не пошли на стоянки Гейнтока?
  - О нет, Красная Маска, их оставалось слишком мало. Иноземцы дрались храбро.
  - Месарч, я не понимаю. Разве племя Гейнток не билось рядом с наемниками?
  Юноша сплюнул. -Вождь Войны вывел со стоянки пятнадцать тысяч воинов. Когда подошли летерийцы, он сбежал, и все воины за ним. Они бросили иноземцев, оставили на гибель!
  - Наведи порядок в лагере, - сказал Красная Маска. Он указал на окружавших Месарча воинов. - Первая линия стражи на этом гребне, отсюда и на запад. Теперь я Вождь Войны племени Ренфайяр. Месарч, где скрывается Гейнток?
  - Семь дней к востоку. Они удерживают последнее большое стадо Овл'дана.
  - Месарч, ты бросишь вызов моей претензии на роль вождя?
  Юноша качал головой. - Ты Красная Маска. Старейшины Ренфайяра, что были твоими врагами, давно мертвы. Их сыновья тоже.
  - Сколько воинов остается в Ренфайяре?
  Месарч наморщил лоб, потом взмахнул рукой: - Ты видел всех, Вождь Войны.
  Ответом послужил кивок.
  Красная Маска заметил одинокого тяглового пса, сидящего на границе стоянки. Казалось, он тоже следит за ним. Вождь поднял правую руку - здоровенный кобель пришел в движение, в один миг подскочил к нему и упал на живот, пристроившись у ног. Вождь наклонился и коснулся песьего носа. Такое прикосновение может стоить пальцев; но пес даже не пошевелился.
  Месарч смотрел на них широко открытыми глазами. - Единственный уцелевший из лагеря разведчиков, - сказал он. - Нам он не позволяет подходить.
  - Иноземцы, - спокойно спросил Красная Маска, - тоже имели боевых собак?
  - Нет. Но они присягнули Волкам Войны. Действительно, Вождь Войны, эти подлые, злобные звери всюду следовали за ними - всегда на расстоянии, но в большом числе. Старейшины Гейнтока использовали магию и отогнали волков. - Месарч неуверенно добавил: - Красная Маска, вождь Гейнтока...
  Улыбка не была заметна под маской. - Да. Первенец Капалаха, Хадральт.
  - Откуда ты знаешь?
  - Завтра, Месарч, мы погоним стадо на восток, к Гейнтоку. Я желаю узнать больше о невезучих иноземцах, что сражались ради нас. Они умерли во имя народа Овл'дана.
  - Мы приползем к Гейнтоку на коленях, как сделали племена Севонд и Нирифа?
  - Вы голодаете. Ваши стада очень ослаблены. Я веду шестерых юношей, никто из которых не прошел через ночь смерти. Не поскакать ли нам семерым на войну с Летером?
  Было очевидно, что Месарч юн, но не глуп. - Ты бросишь вызов Хадральту? Красная Маска, мы, твои воины - мы все погибнем. Нас не хватит для битвы с сотнями, что пожелают бросить нам вызов; а когда мы умрем, тебе придется встречаться со всеми ними, а уже потом с самим Хадральтом.
  - Вы не умрете, - отвечал Красная Маска. - И никто не бросит вам вызов.
  - Тогда ты решил прорубиться через тысячи воинов к Хадральту?
  - Зачем бы, Месарч? Мне нужны воины. Убивать их - явное излишество. Нет, - он помолчал, - я не лишен защитников, Месарч. Сомневаюсь, что хотя бы один воин Гейнтока рискнет вызвать их. Придется Хадральту встретиться со мной наедине, в круге. К тому же, - добавил он, - у нас нет времени на глупости.
  - Военный Вождь, Гейнток придерживается старых путей. Нужны обряды... дни и дни, пока дойдет до круга вызова...
  - Месарч, мы должны воевать с Летером. Каждый воин Овл'дана...
  - Вождь Войны! Они не пойдут за тобой! Сам Хадральт может собрать едва треть, за плату, уполовинив родаров и миридов в своих стадах! - Месарч показал на невеликие стада по сторонам лагеря. - У нас... у нас ничего нет! Ты не купишь и сотню копий!
  - Кто держит самое большое стадо?
  - Само племя Гейнток...
  - Нет. Я спросил про самое большое стадо.
  Юноша скривился еще сильнее. - Летерийцы.
  - Я пошлю троих воинов сопровождать последних из Ренфайяра к Гейнтоку. Отбери двоих, что будут сопровождать нас с тобой. - Тягловый пес поднялся и перешел на другое место. Красная Маска взял поводья своего коня и повел его к стоянке. Пес шагал рядом с его левой ногой. - Мы поедем на запад, Месарч, и найдем стадо.
  - Мы поедем к летерийцам? Вождь Войны, не ты ли миг назад насмехался над семью воинами, желающими воевать с ними? А теперь...
  - Война придет позже. Ты сам сказал, нужны стада. Чтобы купить услуги воинов. - Он помолчал, остановился, оглянулся на бредущего следом юнца. - Где летерийцы берут животных?
  - В Овл'дане. У нас!
  - Да. Они крадут их. Мы должны вернуть украденное.
  - Впятером, Вождь Войны?
  - Еще один пес. И мои защитники.
  - Что за защитники?
  Красная Маска продолжил движение. - Тебе не хватает почтительности, Месарч. Думаю, сегодня ты переживешь ночь смерти.
  - Старые пути бесполезны! Не буду!
  Кулак Красной Маски мелькнул размытым пятном - вряд ли Месарч вообще заметил его в полумраке - и крепко приложился к челюсти юноши. Тот упал на спину. Красная Маска склонился, схватил кожу куртки и поволок бесчувственного Месарча в лагерь.
  Когда юнец очнется - обнаружит себя в гробу под слоем земли и камней толщиной в сажень. Увы, придется обойтись без всех точно продуманных ритуалов, подготавливающих к погребению. Но ведь Месарч распустился, выказал полнейшее отсутствие уважения - и дар милосердия, которым по сути являются все приготовительные ритуалы, ему не выпадет.
  Да, суровый урок. Но чтобы стать взрослым, нужно выучить и такие уроки.
  Он подозревал, что ради приведения к покорности придется врезать и остальным. Впереди долгая ночь.
   "Для всех нас".
  Он подозревал, что старухам племени неразбериха придется по вкусу. Уж всяко лучше заупокойного воя.
  
  ***
  
  Последний ярус похороненного города казался самым интересным, по крайней мере на вкус Удинааса. Ему надоели перебранки, ставшие для группы беглецов настоящей чумой; ему надоели трения, в особенности вражда с Фиром Сенгаром. Бывший раб понимал, что Тисте Эдур желает его убить; что же до деталей бегства от Рулада - доказывающих, что Удинаас был лишен свободы выбора и стал жертвой, как и сам брат Фира - все детали Фира не волновали. Смягчающие обстоятельства не уменьшали его озлобления, его жестких критериев добра и зла (которые, впрочем, не касались его собственных дел). Разве сам Фир не бежал от Рулада, причем вполне добровольно?
  Удинаас, вернувшись в сознание, должен был поспешить назад к Императору.
  Зачем? Подвергнуться страшной казни от руки Рулада? "Да, мы стали почти друзьями, я и он - насколько такое вообще возможно между рабом и господином, ибо господин вечно считает себя благороднее и достойнее раба - но я не выбирал места рядом с безумцем и роли того, кто станет удерживать его на краю узкого моста душевного здравия. Рулад при каждом шаге желал прыгнуть с того моста. Нет, он сам совершил то, что совершил. Явив Руладу одну щепотку милосердия, я сделал для него больше, чем вся родня - мать, отец, братья. Нет, больше, чем все Тисте Эдур. Разве удивительно, Фир Сенгар, что ты не знаешь счастья? Все вы кривые ветки с одного больного ствола".
  Разумеется, спорить не имело смысла. Одна Серен Педак могла бы понять, даже согласиться со словами Удинааса, но она не желает стать частью их группы. Она держится за роль аквитора, следопыта, знатока содержащихся в ее голове, ревниво охраняемых карт. Ей нравится иметь выбор; хуже того, ей нравится быть безответственной.
  Аквитор - странная женщина. Всегда отстраненная. Не имеет друзей... но носит эдурский меч. Меч Тралла Сенгара. Чашка говорит, он передал его в ее руки. Понимает ли она смысл такого поступка? Должна. Тралл Сенгар потом вернулся к Руладу. Наверное, единственный из братьев, которому было дело до младшего. Где он сейчас. Убит, наверное.
  Свежий, прохладный воздух ночи тек по широкому проходу, бормотал в дверных проемах, расположенных по обеим сторонам через каждые десять шагов. Они приближались к поверхности где-то в верхней части перевала - но на какой стороне окажется форт с гарнизоном? Если перед ними - мечи Сильхаса Руина будут петь долго и громко. Мертвые валялись грудами по следу белокожего, красноглазого кошмара, и погибали они напрасно. Едва бросив взгляд на добычу, загонщики прощались с жизнью, но приходили все новые. Какой в этом смысл?
  Смешно. Как эти мозаичные полы, эти мерцающие армии. Изображения сцепившихся в битве воинов - ящеров, длинные хвосты против коротких. Насколько он видел, длиннохвостые по преимуществу изображались умирающими. Нелепая битва под их ногами выплескивалась и в комнаты - каждая, кажется, посвящена героической гибели очередного чемпиона - Мерзостных Кэл, Навр"хуков, Адатов и Матрон, как объяснял Сильхас. Он, обернувшись в колдовской свет, изучал каждую из боковых комнат, но весьма поверхностно и равнодушно. Удинаас достаточно понимал в этих разноцветных картинках, чтобы увидеть войну на взаимное уничтожение: за каждой сценой побед Короткохвостых следовало изображение магических ударов Матрон. Победители не побеждают, ибо побежденные отказываются считать себя побежденными. Безумная бойня.
  Серен Педак шла во главе, на двадцать шагов впереди; Удинаас увидел, как она внезапно замерла и присела на корточки, опершись о пол одной рукой. Воздух нес ароматы суглинков, свежих опилок. Устье тоннеля оказалось узким, наполовину заваленным кусками базальта - прежде бывшими аркой - и за ним начиналась тьма.
  Серен махнула им рукой. - Я разведаю путь, - шепнула она, когда они собрались у самого выхода из пещер. - Кто-нибудь тоже заметил, что в последнем коридоре не было грибов? И пол чистый.
  - Есть звуки за пределами слышимости ваших ушей, - ответил Сильхас Руин. - Поток воздуха проведен через трубы и каналы в стенах, производя звук, раздражающий насекомых, грызунов и так далее. Короткохвостые были умельцами в таких делах.
  - Так это не магия? - спросила Серен Педак. - Тут никаких проклятий и чар?
  - Да.
  Удинаас потер лицо. Борода стала грязной, под волосами ползали какие-то твари. - Просто убедись, аквитор, что мы на нужной стороне от форта.
  - Я хотела убедиться, Должник, что не разорву цепь старых чар, если переступлю порог. Порушенные камни намекали, что такое уже случалось. Или ты хотел выбежать первым?
  - Зачем бы мне? Беги, находи ответы, Серен Педак; чего ты медлишь?
  - Может быть, - вмешался Фир, - она ждет, пока ты замолчишь. Кажется, все мы скоро будем ждать этого. Вечно.
  - Мучить тебя, Фир - единственное мое удовольствие.
  - Поистине грустное заявление, - промурлыкала Серен Педак и двинулась к выходу, перескочив груду камней и пропав в ночи.
  Удинаас сбросил свой тюк на грязный пол. Зашуршали сухие листья. Он присел спиной к скошенной плите, расправил ноги.
  Фир на четвереньках подобрался к самому порогу.
  Чашка, напевая себе под нос, побрела в ближайшую боковую комнату.
  Сильхас Руин стоял, разглядывал Удинааса. - Мне любопытно, - промолвил он вскоре, - что придает жизни смысл? Скажи, летериец.
  - Вот странно. Я как раз думал о том же, Тисте Анди.
  - Неужели?
  - Зачем бы мне лгать?
  - Почему бы нет?
  - Ладно, - признал Удинаас, - тут ты прав.
  - Итак, ты не ответишь.
  - Ты первым.
  - Я не прячу свои цели.
  - Месть? Ну, это хорошая мотивация - по крайней мере на время, пока ты действительно заинтересован в мести. Но давай начистоту, Сильхас Руин: если это единственная причина существовать, то причина жалкая и убогая.
  - Ты же сам объявил, что живешь, чтобы мучить Фира Сенгара.
  - О, он сам на себя это навлек. - Удинаас пожал плечами. - Суть вопроса в том, что мы редко осознаем смысл дела, пока не закончили это дело. А задним числом находим тысячи причин, обоснований, обезоруживающих оправданий. Смысл? Сильхас Руин, спроси о чем поинтереснее.
  - Очень хорошо. Я обдумываю, как бросить вызов нашим преследователям. Хватит тихого бегства. Честно говоря, оно противно моей натуре.
  Фир отвернулся от выхода, чтобы разглядеть Тисте Анди. - Ты растормошишь осиное гнездо, Сильхас Руин. Хуже того, если за силой Рулада действительно таится падший бог, ты можешь навлечь на себя участь много худшую, чем тысячелетия подземного плена.
  - Фир на глазах становится Старейшиной, - съязвил Удинаас. - Он прыгает в тень. Если хочешь стереть Рулада, Ханнана Мосага и весь К'риснан - благословляю тебя. Схвати Странника за горло, порви империю в куски. Преврати все вокруг в пепел и пыль. Срой проклятый континент, о Тисте Анди - а мы отсидимся в пещере. Когда закончишь, приходи нас подобрать.
  Фир оскалился на Удинааса: - К чему бы ему щадить нас?
  - Не знаю, - отозвался беглый раб, поднимая бровь. - Жалость?
  Чашка заговорила, не выходя из - под арки входа в комнату: - Почему вы не любите друг друга? Я вот люблю всех. Даже Тлена.
  - Все хорошо, - сказал Удинаас. - Нас мучит то, чем мы являемся.
  Все долго молчали.
  
  ***
  
  Серен Педак достигла опушки леса, низко пригибаясь, чтобы не показываться из-за чахлых стволов. На такой высоте воздух разрежен и холоден. Звезды ярко сверкают над головой, облаченный облаком пыли полумесяц низко завис над северным горизонтом. Вокруг нее слышится шепот, проносящийся по грудам сухих листьев, мертвым мхам - под пологом леса ночами царит некая порода чешуйчатых мышей. Она никогда таких не видела. Они кажутся необычайно бесстрашными - уже не одна пробегала по самым ее сапогам. Вероятно, не хищные. Тем более странное поведение.
  Перед ней простерлась вырубка, шириной шагов в шестьдесят; за ней проходила дорога. Дальше до самого форта - ровная полоса из битых камней с краями острыми, даже на вид опасными для пешехода. Форт раскорячился посреди завалов; он был обнесен каменными стенами, толстыми внизу и сужающимися кверху; общая высота составляла более двух ростов человека. Имелись прочные угловые бастионы, квадратные, под плоскими крышами. На крышах расположились вращающиеся баллисты. Серен смогла различить людей, сидящих около ближайшей; головы и плечи других солдат виднелись из-за парапетов стен.
  Она изучала крепость. Вдруг слева донеслось тихое лязганье оружия и лат. Серен отпрянула, когда на грязной дороге появился патруль; замерев, задерживая дыхание, выждала, пока солдаты прорысят мимо.
  Еще двадцать ударов сердца... Она развернулась и пошла обратно, в разреженный лес. Почти заблудилась - вход в пещеру был простой черной щелью среди папоротников, под косыми выступами многослойного гранита. Наконец она пробралась внутрь - и наткнулась на Фира Сенгара.
   - Прости, - шепнул тот. - Мы начали тревожиться. По крайней мере я, - добавил он.
  Серен жестом велела идти назад в пещеру.
  - Хорошие новости, - сказала она внутри. - Мы за спиной гарнизона - проход через перевал почти не охраняется...
  - На дороге чары к'риснанов, - оборвал ее Сильхас Руин. - Расскажи про гарнизон, аквитор.
  Серен закрыла глаза. "Чары? Возьми нас Странник, во что играет Ханнан Мосаг?" - Я почуяла у форта запах лошадей. Едва мы разорвем чары, они пустятся по следу. Всадников нам не обогнать.
  - Гарнизон.
  Серен пожала плечами: - Форт выглядит неприступным. По моим прикидкам, там от ста до двухсот солдат. С ними могут быть маги и не менее двадцати Тисте Эдур.
  - Сильхас Руин устал быть жертвой, - сказал прислонившийся к каменной плите Удинаас.
  При этих словах серен Педак обуял ужас. - Сильхас, мы не можем обойти чары?
  - Нет.
  Она оглянулась на Фира Сенгара, заметив на лице воина подозрение и тревогу. Он отвел глаза. "Что за разговор я упустила?" - Ты не новичок в колдовстве, Сильхас Руин. Можешь погрузить всех в форте в сон или еще что? Затуманить мозги, смутить их?
  Он бросил на нее озадаченный взгляд. - Я не знаю колдовства, способного на такое.
  - Мокра, - ответила она. - Садок Мокра.
  - В мои дни такого не существовало. Магия К'риснана хотя и прогнила от хаоса, но мне более - менее понятна. А о твоей Мокре я не слышал.
  - Корло, маг при Железном Клине - из наемников Багряной Гвардии - он умел проникать в разум, заполняя его ложными страхами. - Она дернула плечом. - Он рассказывал, что Оплоты и садки Старших почти везде были "заменены".
  - Я сам удивлялся сравнительной слабости Куральд Галайна в здешних землях. Аквитор, я не смогу сделать того, что ты предлагаешь. Однако намерен иным способом успокоить всех в том форте. И добыть нам коней.
  - Сильхас, там сотни летерийцев, не одни солдаты. Форт нуждается во вспомогательном персонале. Повара, поварята, кузнецы, плотники, слуги...
  - А Тисте Эдур владеют рабами, - добавил Фир.
  - Они меня не интересуют, - бросил Тисте Анди, пробираясь мимо Серен к выходу из тоннеля.
  Удинаас тихо засмеялся. - Красный Руин разоряет землю. Запомним сказание о правой мести, свернувшей на кривую дорожку. Итак, Фир Сенгар, твой эпический квест испорчен. О чем ты теперь будешь рассказывать правнукам?
  Воин Эдур промолчал.
  Серен Педак колебалась. Она слышала шаги Сильхаса - зашелестели палые листья, и вскоре все стихло. Она могла бы побежать следом. Еще раз попробовать переубедить его. Но не пошевелилась. После ухода Руина ближайший лес показался молчаливым, слышалось лишь деловитое шуршание спешащих куда-то чешуйчатых мышей - казалось, их целые тысячи, и все бегут туда же, куда ушел Тисте Анди. Пот на ее коже превратился в лед. "Поглядите на нас. Мерзнем как кролики.
  Но что я могу? Ничего. Да и не мое это дело. Я всего лишь опытный проводник. Цели всех присутствующих для меня не важны. Пусть преследуют свои великие планы. Меня попросили провести, вот и всё".
  Это война Сильхаса Руина. И Фира Сенгара. Она поглядела на Удинааса: тот смотрел на нее от своего камня, глаза блестели, как будто раб точно понимает ее мысли, их горькие пути, вечно приходящие к одному жалкому умозаключению. "Не мое дело, Должник. Странник тебя побери!"
  
  ***
  
  Уродливый, искалеченный к'риснан Вентрала поднял тощую, подобную древесному корню руку и утер пот со лба. Вокруг мерцали свечи - безнадежное призывание Сестры Тень - но казалось, что кольцо тьмы наползает на маленькую комнату со всех углов, неумолимо, как прилив.
  Он проснулся звоном ранее. Сердце тяжко бухало, дыхание стало судорожным. Лес к северу от крепости кишит ортенами, чешуйчатыми тварями, встречающимися лишь на этом перевале. Со дня приезда в форт он видел едва полдюжины - их приносили коты, которых держат летерийцы. Коты хорошо знали, что ортены ядовиты, и не ели их, а только с удовольствием с ними играли. До смерти. Ортены не любят лес и мягкую землю. Они живут среди скал. Но сейчас они заполонили лес, и к'риснан почти телесно ощущал их присутствие - шевеление, отдающее жаждой крови.
  К лицу ли ему корчиться в комнатке в испуге перед тварями, которых можно раздавить пяткой? Нужно побороть неуместную панику... Слушайте! Он не слышал ничего от окруживших форт дозоров. Никаких тревожных криков.
  Однако проклятые ортены покрыли землю леса живым ковром, собравшись в невообразимом количестве; жуткий чешуйчатый поток накатывал, паника Вентралы все усугублялась. Она уже угрожала вырваться из горла чередой воплей. Он мучительно пытался думать.
  Наверное, это вид сезонной миграции. Однажды в десять лет. Или в сто лет. Бесформенный голод. Всего-то. Зверьки ударятся о стены, поснуют внизу и к утру разбегутся. Или обогнут форт, чтобы свалиться с множества здешних утесов и обрывов. Некоторые создания склонны к самоубийству... да, так и...
  Жажда крови вдруг навалилась... Голова к'риснана откинулась назад, как будто получила толчок. По жилам пробежал холод. Он услышал свое собственное бормотание, но ухитрился пробудить внутреннюю магию. Тело задергалось, едва хаотическая сила расцвела в венах и костях, словно ядовитый цветок. Сестра Тень не совместима с потоком этой магии, совсем не совместима... но он уже не обращал на это внимания.
   Затем со стен послышались крики; к'риснан Вентрала ощутил в лесу иное присутствие, фокус всей кровожадности, присутствие... того, кто шел к ним.
  
  ***
  
  Атрипреда Хайенар проснулась от приглушенных воплей. Со стены, что обращена к северному тракту, били тревогу. Она подумала, надевая форму, что в этом мало смысла. Как и во всем чертовом нынешнем задании. Преследовать, сказали ей, но не вступать в контакт. А теперь еще приехал мерзкий к'риснан с двадцатью пятью воинами племени Меруде. Ну, если заварилась настоящая каша, пусть сами расхлебывают.
  Всё их клятые беглецы. Они давно могли схватить их. Благослови Странник!
  В следующий миг она упала - форт сотрясся от оглушительного разрыва.
  К'риснан Вентрала завопил, пролетел по полу и скорчился у стенки - могучая холодная сила прокатилась над ним, потянула - так ворон пробует клювом тухлый труп. Его колдовство отпрянуло и свилось кольцом, трепещущим комом глубоко в груди - оно попробовало проникнуть в наступающую силу, установило некоторый контакт... и тут же Вентрала и кипящая в нем сила получили отпор.
  Еще миг спустя стена форта взорвалась.
  Атрипреда Хайенар вывалилась из главного здания и обнаружила, что двор стал сценой разрушения. Проломлена стена между верхними бастионами, сила удара выбила груды кирпичей и камней на плац. И камни пылали - черным, шипящим свечением; казалось, оно пожирает камень, растекается, охватывая развалины.
  Посреди груд камня виднелись тела, от конюшен (там стена форта просела и кренилась внутрь) слышалось бешеное ржание коней. Как будто они сгорали заживо. Повсюду кишели ортены, прыгая на погибших солдат; стаи этих чешуйчатых тварей мигом снимали кожу и в неистовстве вгрызались в красное мясо.
  Из облаком окутавшей пролом пыли явилась фигура с двумя мечами.
  Белокожая, кровавоглазая.
   "Возьми меня Странник - ему надоело бегать. Это Белый Ворон..."
  Она увидела дюжину Тисте Эдур, вышедших из казармы. Тяжелые метательные копья пролетели над двором, сходясь над мрачным воином.
  Он отбил все, одно за другим; при каждом касании древка мечи пели все громче, пока хор наводящих трепет голосов не заполнил весь двор.
  Хайенар заметила десятка два своих солдат и захромала к ним. - Отступаем! - кричала она, махая руками как сумасшедшая. - Отступайте, проклятые идиоты!
  Казалось, они только и ждали приказа: отряд сразу бросился бегом, всей массой направляясь к нижним воротам.
  Рядом с Атрипредой появился Эдур. - Что ты делаешь? - спросил он. - К'риснан идет - он прихлопнет его как комара...
  - Когда такое случится, - прорычала она, отшатываясь, - мы с радостью соберемся!
  Эдур выхватил саблю: - Зови их в бой, Атрипреда - или я зарублю тебя сейчас же!
  Женщина колебалась.
  Справа от них один из Эдур вырвался вперед, сойдясь с Белым Вороном.
  Завыли мечи - звук, исполненный такой радости, что кровь Хайенар превратилась в лед. Она качала головой, взирая - как и кричавший на нее воин - на Белого Ворона, в вихре отрубленных рук прорубавшего путь сквозь меруде. Одним взмахом он срезал головы с плеч, выпускал кишки; тела падали во все стороны.
  - Твои летерийцы! Выводи их. Проклятие!
  Она покосилась на вопящего воина. - Где же твой к'риснан? - выкрикнула она. - Куда подевался?
  
  ***
  
  Вентрала прокопал путь в угол комнаты, что казался самым дальним от центра взрыва. Из перехваченной ужасом глотки вырывался поток бессвязного бормотания. Сила пропала. Покинула его - здесь, в треклятой комнате. Нечестно. Он делал все, что ему приказывали. Он отдал плоть и кровь, сердце и мозг костей Ханнану Мосагу.
  Было обещание - обещание спасения, великих наград за верность - когда ненавистный младший сын Томада Сенгара будет сброшен с трона. Они должны выследить Фира, предателя, изменника - а когда сеть сомкнется вокруг него, торжествовать будет совсем не Рулад. Нет, Рулад, этот глупец, ничего не ведает обо всем этом. Игра принадлежит Ханнану Мосагу, Королю-Ведуну, у которого трон был украден. Именно Мосаг, получив Фира и раба Удинааса, начнет осуществлять мщение.
  Императора нужно отсечь, превратив лица друзей в маски измены. Отсечь, да, пока он не окажется в полном одиночестве. Изолированным в собственном безумии.
  Только тогда...
  Вентрала застыл, свернувшись словно зародыш, когда раздался тихий смешок... внутри комнаты!
  - Бедный к'риснан! - произнес голос. - Ты понятия не имеешь, как король ортенов накинется на тебя, победителя с полей брани! Его путь - дорога крови, о жалкий глупец, и... о! глянь! Его терпение, смирение - все пропало!
  Дух припал к нему, бормоча безумное. - Изыди! - зашипел ведун, - или разделишь мою участь! Я не призывал тебя...
  - Нет, не призывал. Эдурские узы разорваны. Тем, кто стоит снаружи. Да, ты сам понял, что я не твой. Не ваш. Белый Ворон... ха, летерийцы меня удивили! и все же это были мыши, к'риснан... так давно, словно жизнь прошла. В лесу к северу от села Ханнана Мосага. И призрак... да, никто не понял, никто не обратил внимания. Но это не моя вина!
  - Прочь...
  - Не могу. Или не хочу. Ты слышишь, что там? Снаружи? Все тихо. К сожалению, почти все летерийцы сбежали. Теснятся на ступенях как пьяные козлы. Капитан впереди всех, она же не дура. А твои меруде - ну, они все мертвы. О, слушай! Стук сапог в коридоре - он уже идет!
  Ужас покинул Вентралу. Зачем бояться, на что надеяться? Наконец его освободят от тела, ставшего мучительно тесной клеткой. Как будто вспомнив о прежних достоинствах, тело пришло в движение, само собой село, вжавшись спиной в угол. Похоже было, что плоть приобрела собственную волю, оторвавшись от Вентралы - от разума и духа, все еще держащихся за жалкую идентичность. Ханнан Мосаг однажды упомянул, что сила Падшего питается всем, что есть дурного и порочного в душе, и это отражается на плоти и костях. Все, что нужно - уметь восторгаться этой силой, каким бы хлипким и искореженным не стал сосуд души.
  С ясностью, приходящей на пороге неминуемой смерти, Вентрала понял, что все это ложь. Боль недостойна принятия. Хаос - это анафема телу смертного. Он разрушает плоть, потому что он не отсюда. И нет восторга в самоуничтожении.
  Его череп заполнил хор голосов. Все громче. Мечи...
  За дверью что - то зашуршало, створка распахнулась; ортены хлынули внутрь, словно серые буруны на волнах тьмы. Показался Белый Ворон. Стон двух клинков заполнил помещение...
  Горящие красные глаза смотрели на Вентралу.
  Тисте Анди вложил мечи в ножны, притушив их стонущую музыку. - Расскажи мне о том, кто противостоит мне.
  Вентрала моргнул и потряс головой: - Думал, Увечный Бог заинтересован бросить тебе вызов, о Сильхас Руин? Нет, это... давление... оно происходит от Ханнана Мосага и только от него. Видишь ли, теперь я это понял. Вот почему моя сила пропала. Утекла. Увечный Бог не готов противостоять такому, как ты.
  Белокожий пришелец долгое время стоял неподвижно. Затем произнес: - Если этот Ханнан Мосаг знает мое имя, он знает также, что я имею причину противостоять ему. Всем Тисте Эдур, унаследовавшими плоды измены Скабандари. Однако он провоцирует меня.
  - Возможно, - ответил Вентрала, - Ханнан Мосаг решил, что восторг Скованного перед нашими разногласиями нуждается в обуздании.
  Сильхас Руин склонил голову набок. - Как твое имя?
  Вентрала сказал.
  - Я позволю тебе жить, чтобы ты передал Ханнану Мосагу мои слова. Азат наделял меня видениями, его собственной памятью, так что я стал свидетелем многих событий и в сем мире, и в иных мирах. Скажи Мосагу так: бог, объятый болью, не то же самое, что бог, одержимый злом. Одержимость Короля - Ведуна проистекает от него одного. Увы, мне кажется, что он... заблудился. Поэтому сегодня ночью я буду милосерден. Но лишь сегодня. Так что если он возобновит преследование, познает всю величину моего неудовольствия.
  - Я передам твои слова в точности, Сильхас Руин.
  - Нужно было выбрать для поклонения бога получше, Вентрала. Истязуемые духи любят компанию, даже духи богов. - Он помедлил. - К тому же, похоже, именно вы придали форму Увечному Богу. Может быть, без сломленных и уродливых поклонников он давно исцелился бы...
  Со стороны духа донесся хриплый смех.
  Сильхас Руин уже проходил под аркой двери. - Я конфисковал несколько лошадей, - бросил он через плечо.
  Дух скользнул следом.
  Мятущиеся в бесконечном и, по - видимости, бесцельном движении ортены начали отступать из комнаты.
  Вентрала остался один. Спуститься, найти Атрипреду - собрать эскорт для путешествия в Летерас. "Я буду говорить с Ханнаном Мосагом. Расскажу о смертях на перевале. Расскажу о Солтейкене из Тисте Анди, в спине которого зияют две неисцелимые раны от кинжала. Но он... сдерживает себя.
  Сильхас Руин знает о Скованном Боге больше, чем любой из нас... кроме, разве что, Рулада. Но он не питает ненависти. Нет, он чувствует жалость.
  Жалеет даже меня".
  
  ***
  
  Сначала Серен Педак услышала, как лошади стучат копытами по заросшей тропе. Ночное небо над фортом стало необычно черным, опалесцирующим, как будто его закрыл дым - но света пожаров видно не было. Им слышны были разрывы, звук падения по меньшей мере одной каменной стены. Чашка завизжала, давясь смехом. Ужасающий, гротескный звук. Затем сюда докатились далекие крики... но вскоре вернулась тишина.
  Сильхас Руин показался, ведя дюжину коней. Его сопровождало недовольное брюзжание вложенных в ножны мечей.
  - И скольких моих сородичей ты убил в этот раз? - буркнул Фир Сенгар.
  - Только тех, что были слишком глупы и встали против меня. Нас преследует не твой брат, - добавил он. - Это Король - Ведун. Можно не сомневаться: он ищет то же, что ищем мы. Фир Сенгар, нам ныне пришло время воткнуть ножи в землю. Может быть, желания Мосага совпадают с твоими - но, уверяю тебя, с моими планами их не совместить.
  Серен Педак ощутила, как тяжесть угнездилась в животе. Долгое время этого удавалось избегать - они уходили от объяснения, потому что обстоятельства властно требовали иного. Фир Сенгар не выстоит в схватке, это было понятно всем. Хочет ли он заступить дорогу Сильхасу Руину? Стать еще одним зарубленным Эдур? - Нет никакой неотложной необходимости обсуждать это сейчас, - заявила она. - Давайте лучше сядем на лошадей и поскачем.
  - Нет, - отозвался Фир, не отводивший глаз от Тисте Анди. - Сейчас. Сильхас Руин, в глубине сердца я верю, что Скабандари был предателем. Ты верил ему и вследствие этого претерпел невообразимые муки. Но чем мы можем искупить произошедшее? Мы не Солтейкены. Мы не Властители. Мы простые Тисте Эдур, мы падаем под твоим мечом словно молодые деревца. Скажи, как успокоить твою жажду мщения?
  - Ты не сумеешь Не поможет моей нужде и истребление всего рода Эдур. Фир Сенгар, ты заговорил об искуплении. Ты хочешь этого?
  Эдур заговорил лишь через шесть ударов сердца. - Скабандари привел нас в этот мир.
  - Ваш умирал.
  - Да.
  - Ты можешь не знать, - продолжал Сильхас Руин, - но Скабандари частично ответственен за распад Тени. Но для меня гораздо большее значение имеет предательство, свершенное им до того. Предательство против моего сородича - моего брата Андариста. Его душе выпало такое горе, что он сошел с ума. - Анди медленно склонил голову. - Ты вообразил - я так наивен, что стану искать союза с Кровавым Глазом?
  Удинаас хохотнул: - Ты достаточно наивен, чтобы повернуться к нему спиной.
  Серен Педак закрыла глаза. "Прошу, Должник, держи рот закрытым. Хотя бы сейчас".
  - Ты верно сказал, Удинаас, - не спеша ответил Сильхас Руин. - Я был утомлен, беззаботен. Я не верил, что он сделает все так... открыто. Но, если думать задним числом, измена должна была стать тотальной - и включить в себя истребление моих сторонников.
  Фир Сенгар сказал: - Ты сам хотел предать Скабандари, а он начал действовать первым. Воистину это союз равных.
  - Я полагал, что ты так это увидишь, - ответил Тисте Анди. - Пойми, Фир Сенгар: я не поддержу освобождение души Скабандари Кровавого Глаза. В мире и так хватает безответственных властителей.
  - Без Отца Тень я не смогу вызволить Рулада из цепей Увечного Бога.
  - Ты не сможешь даже вместе с ним.
  - Я тебе не верю, Сильхас Руин. Скабандари был тебе ровней. И я не думаю, что Увечный Бог так уж рьяно охотится за тобой. Если действительно Ханнан Мосаг стоит за бесконечной погоней, он ищет меня и Удинааса. Не тебя. Если так, то Король - Ведун может ничего не знать о тебе, кроме того, что ты загадочный Белый Ворон.
  - Полагаю, Фир Сенгар, всё не так.
  Казалось, спокойный ответ потряс воина - Эдур.
  Сильхас Руин продолжил: - Тело Скабандари Кровавого Глаза было уничтожено. Против меня он будет бессилен. Душа без вместилища - вещь уязвимая. Более того, может оказаться, что сила его уже... используется.
  - Кем? - едва слышно шепнул Фир.
  Тисте Анди пожал плечами. - Кажется, - сказал он почти равнодушно, - твой поиск бесцелен. Ты не сумеешь обрести желаемое. Я предложу тебе вот что, Фир Сенгар: в день, в который я выступлю против Увечного Бога, твой брат окажется свободным. Как и все Тисте Эдур. Когда придет тот день - поговорим об искуплении.
  Фир Сенгар уставился на Сильхаса Руина, потом бросил быстрый взгляд в сторону Серен Педак. Он глубоко вздохнул и сказал: - Твое предложение... устыдило меня. Но я не могу вообразить, чем Тисте Эдур сумеют возместить тебе такой дар освобождения.
  - Об этом я позабочусь.
  Серен Педак вздохнула и пошла к лошадям. - Почти утро. Нужно скакать хотя бы до полудня. Потом поспим. - Она замолчала и поглядела на Сильхаса Руина. - Ты уверен, что нас не станут преследовать?
  - Уверен, аквитор.
  - Нас действительно поджидали чары?
  Тисте Анди не ответил.
  Аквитор подогнала седло и стремена одного из коней под рост Чашки; Удинаас отыскал взглядом девочку - она присела на корточки на опушке, играя с ортеном. Животное не казалось испуганным, не пыталось вырваться из ее рук. Ночь уходила, темнота сменилась серебристым свечением тумана.
  Сзади встал Тлен. Словно клочок ночи, не желающий уходить. - Эти чешуекрысы, Удинаас, пришли из мира К'чайн Че'малле. Были и большие размером, выращиваемые в пищу... но они оказались умными, даже слишком умными. Они убегали из клеток, пропадая в горах. Говорят, кое-где они еще остались...
  Удинаас не скрыл насмешки: - Говорят? Ошиваешься в кабаках, Тлен?
  - Ужасна цена близости! Должник, ты больше не уважаешь меня. Самая трагическая ошибка - ибо знания, которыми я...
  - .. .навожу проклятие скуки, - закончил Удинаас, вскакивая на ноги. - Посмотри на нее, - кивнул он в сторону Чашки, - и скажи: ты веришь в невинность? Ладно, забудь. Твое мнение мне не интересно. Говоря в целом, я нет. То есть не верю. Но все же дитя... да, я заранее скорблю...
  - Скорбишь о чем? - требовательно спросил Тлен.
  - О невинности, дух. Ведь мы убьем ее.
  Тлен молчал, что было для него нехарактерным.
  Удинаас опустил взор на скрюченную тень и скривился. - Вся твоя хваленая мудрость...
  
  ***
  
  Семнадцать легенд описывали войну против чешуйчатых демонов, которых овлы звали Кечра; из них шестнадцать - о битвах, жестоких схватках, после которых трупы воинов усеяли равнины и холмы Овл'дана. Это была не война - скорее долгое бегство. По крайней мере, в первые годы. Кечра пришли с запада, с земель, что впоследствии станут частью империи Летера. Тогда, бесчисленные столетия назад, это были лишь выжженные пустоши, населенные гнусом болота, просторы торфяников и ноздреватого льда. Потрепанная, оборванная банда Кечра тоже познала битвы; в некоторых вариантах легенд говорилось, что Кечра сами бежали от великой, опустошительной войны, доведшей их до отчаяния.
  Перед лицом гибели овлы научились сражаться с этими тварями. Прилив был остановлен и повёрнут вспять.
  Так говорили сказания, звенящие словесами торжества и похвальбы.
  Красная Маска знал больше... хотя по временам хотел бы не знать. Война окончилась потому, что миграция Кечра достигла восточных окраин Овл"'ана и сместилась в иную сторону. Вполне возможно, ожесточившиеся предки овлов жестоко измолотили Кечра; но скорее те остались почти равнодушными. Еще одно препятствие на пути - смерть столь многих сородичей была еще одним испытанием в череде трагических испытаний. С самого явления их в этот мир.
  Кечра. К'чайн Че'малле, первенцы Драконов.
  На вкус Красной Маски, в этом знании нет ничего приятного или вдохновляющего. Когда он был юным воином, мир казался еще одним узелком веревки народа овлов, узелком, им самим завязанным на древней, долгой истории рода; он не понимал тогда, что в мире много других веревок, много переплетшихся нитей; он прежде не осознавал, сколь обширна сеть сущего, как спуталась она с момента Ночи Жизни, когда все живущее начало существовать, родившись от измены и обмана, осужденное на вечность борьбы.
  Красная Маска научился видеть борьбу - в испуганном взоре родара, в робости мирида, в неверующем взоре юного воина, который умирает на песке и камнях, в понимающем взгляде женщины, которая передает жизнь свою ребенку, выталкивая его между ног. Он видел, как старики - люди и звери - сворачиваются в клубок, чтобы умереть; он видел, как другие сражаются до последней капли сил. Но в сердце своем он не находил оправдания для вечной борьбы.
  Даже боги и духи его народа сражались - дрались оружием вер, непримиримости, топили противников в сладких, но гибельных водах ненависти. Они не менее злы и бестолковы, чем смертные.
  Летерийцы желали, и желание преобразовывалось в законное право обладания. Лишь глупец может верить, что такая мораль обойдется без кровопусканий. Намерение рождает действие.
  Но те же доводы клыками и когтями выцарапывают законное право сопротивления. Такая битва не закончится, пока одна из сторон не погибнет полностью. Что более вероятно, на гибель обречены обе стороны. Прозрение всеобщего конца - вот что рождается от слишком многого знания.
  И все же он будет сражаться.
  Равнины, по которым крались он и его юные воины, некогда принадлежали Овл'дану.
  Пока летерийцы не распространили понятие "законного права" на захват земель с выдворением их исконных обитателей. Пирамидки, курганы и тотемные камни уничтожены, валуны межей свалены в груды; исчезли даже круги, в которые ставили вигвамы. Трава росла очень пышно, там и тут встречались расчищенные квадраты, готовые для посева, а рядом лежали шесты для оград. Но Красная Маска знал: земли здесь тощие, они быстро истощатся. Кроме тех, что в долинах рек. За одно - два поколения летерийцы выветрят плодородный слой почвы. Он видел такое на далеком востоке, в Колансе - целая цивилизация балансирует на краю голода, пустыня наступает, словно чума.
  Мутная луна высоко встала в забрызганном звездами небе, когда они подкрались к большому стаду родаров. Бегать за миридами было бессмысленно - эти животные неторопливы, лишь когда вы стоите на безопасном для них расстоянии. Когда воины подошли совсем близко, Маска смог оценить всю величину стада.
  Двадцать тысяч родаров, может, даже больше.
  Большой, освещенный кострами лагерь пастухов увенчивал вершину холма. Два постоянных строения из бревен, с дерновыми крышами; из них видна вся долина со стадами. По сведениям Маски, лагерь принадлежал десятнику фактора и являлся основой для создания настоящего села.
  Он прилег к земле среди травы, на краю прошедшей через всю долину дренажной канавы. Трое воинов слева. Маска проследил за летерийцами на протяжении еще двадцати ударов сердца; потом взмахом руки велел Месарчу и остальным прыгать в канаву.
  - Безумие, - зашептал воин по имени Зевен. - В лагере сотня летерийцев - а как насчет пастухов и собак? Если ветер переменится...
  - Тихо, - сказал Маска. - - Собак и пастухов предоставь мне. Что до лагеря... ну, скоро они окажутся очень заняты. Идите к лошадям, садитесь в седла. Будьте готовы отогнать стадо в нужную сторону.
  Едва видимое в тусклом лунном свете лицо Месарча было искажено, глаза дико блуждали - ему плохо пришлось в ночь смерти, но сейчас он более или менее приходил в порядок. А вот Зевен и Крейсос, подозревал Маска, протащили в гробы бледен - траву и жевали, пока не пришли в бесчувствие, избавившись от самой возможности паники и судорог. Может, это и к лучшему. Но у Месарха травки не нашлось. А для жителя открытых равнин заключение в гробу кажется хуже самой смерти, хуже всего, что он может вообразить.
  Но в этом переходе во взрослый возраст сокрыт большой смысл: возрождение начинается со взгляда на самого себя, на своих демонов - они показываются на глаза целой вереницей, злобные и несогласные уходить. Шрамы от "обряда перехода" позволят воину познать истину воображения: это оружие, которое разум то и дело поворачивает, оно опасно как для врага, так и для владельца. Мудрость приходит вместе с мастерством владения таким оружием. Мы проводим битвы в воображении - и битвы внутренние, и битвы внешние. Это истина командира, а воин должен научиться командовать. Собой и другими. Возможно, солдаты Летера и прочих земель испытывают нечто подобное, когда продвигаются по службе. Но Маска не был уверен в этом.
  Он оглянулся: подчиненные исчезли в темноте. Наверное, они уже около лошадей. Ждут, тяжело и быстро втягивая воздух в ноющие легкие. Вздрагивают от каждого звука, потными руками сжимают поводья и древки копий.
  Красная Маска издал тихое ворчание - и лежавший на брюхе тягловый пес подполз поближе. Он положил руку на толстую, покрытую густой шерстью шею и тут же отнял. Они вдвоем двинулись к стаду, низко прижимаясь к земле.
  
  ***
  
  Абасард медленно обходил спящее стадо, чтобы сохранять бдительность. Сзади брели две любимые собаки. Рожденный семнадцать лет назад Должник из Дрены и не воображал, что существует такой мир - великое небо, покрытое тьмой и россыпью звезд ночами, а днем - просторное и бескрайнее; сама земля растягивается здесь на необычайные расстояния, иногда он - черт подери! - видит кривизну мира, будто мир лежит в Бездне как остров. И так много жизни в траве, в небе. Весной цветы покрывают каждый холм, в распадках зреют ягоды. Всю жизнь - до того как их семью нанял десятник фактора - он провел с матерью, отцом, братьями и сестрами (а также бабкой и двумя тетками) в доме едва ли лучше хижины, созерцая за окном воняющую мочой улочку. В юности его дружками были крысы, синеглазые мыши, тараканы, мирсы, скорпионы и среброчерви.
  Но здесь, в столь необычном мире, он обрел новую жизнь. Ветер, не смердящий гнильем и помоями. И простор, такой простор. Он своими глазами видел, как выздоравливают родные - хрупкая сестренка стал жилистой и крепкой, она вечно улыбается; бабушка совсем перестала кашлять; отец стал выше, потому что не горбится под низкими сводами подвалов и мастерских. Вот вчера Абасард впервые услышал, как тот смеется!
  Юноша осмеливался думать, что, когда земля будет распахана и посажены растения, у них появится шанс отработать долги. Теперь всё казалось возможным.
  Собаки пробежали мимо и скрылись в темноте. Такое случается. Они любят выслеживать кроликов или низколетящих риназан. Он расслышал шелест в травах выше по склону. Абасард покрепче ухватил посох и прибавил шаг - если собаки загнали кролика, завтра в похлебке будет больше мяса.
  Поднявшись на взгорок, он встал, отыскивая в темноте собак. Нигде не видно. Абасард спустился и тихо свистнул, ожидая тут же услышать, как они возвращаются галопом. Но на зов ответила лишь тишина. Он смутился и присел на корточки.
  Справа сотни родаров зашевелились - что-то пробудило и встревожило их.
  Что-то не так. Волки? Кавалеристы Синей Розы, что были на содержании у фактора, давно уже выловили местных зверей. Даже койоты ушли, и медведи тоже.
  Абасард крался на четвереньках; во рту вдруг пересохло, сердце тяжело стучало в груди.
  Правая рука коснулась теплой, мягкой шерсти. Одна из собак - лежит неподвижно, не отвечает на толчок. Около шеи шкура мокрая. Он вел рукой, пока пальцы не утонули в рваной плоти там, где должно быть горло. Рваная рана. Волк. Или один из полосатых котов. Но он видел только их шкуры, и то привезенные с юга, из Болкандо.
  Теперь он испугался не на шутку. Пополз дальше - и сразу наткнулся на вторую собаку. У овчарки была свернута шея. Он понял, что напавших было двое, и атака произошла одновременно, иначе одна из собак залаяла бы.
  Сломана шея... и никаких других ран, ни слюны, ни слизи на мехе.
  Родары снова зашевелились. Они стояли в полудюжине шагов от него, и на краю стада он сумел заметить поднятые шеи, настороженные уши животных. Однако они не издавали тревожных звуков. Итак, никаких опасных запахов, паники - просто кто-то привлек их внимание. Кто-то, кому они привыкли повиноваться.
  Ошибки быть не может. Стадо хотят угнать. Абасард не мог поверить. Он повернул и пошел по своим следам. Еще двадцать шагов - и он стремглав помчался в лагерь.
  
  ***
  
  Кнут Красной Маски хлестнул, обернувшись вокруг шеи пастуха - старый летериец стоял, отлично видимый на темном фоне, и тупо смотрел на взволнованное стадо. Маска резко потянул - и голова пастуха скатилась с плеч, тело повалилось, заполошно взмахнув руками.
   "Последний" , понял Маска и двинулся вперед. "Один оказался достаточно хитер, чтобы убежать, хотя это его не спасет. Ну, захватчики должны сознавать риск - они же воры, не так ли? Купаются в незаслуженной роскоши, садятся на чужую землю. Они достаточно наглы, чтобы требовать у земли изменить ее предназначение. Все равно что мочиться на головы духов земли. Дерзкий святотатец обязательно заплатит..."
  Он отогнал эти мысли как недостойные. Духи могут сами за себя постоять, они в нужное время свершат правосудие - ибо они так же терпеливы, как и неумолимы. Не Красной Маске делать работу духов. Нет, такое выражение добродетели было бы ненужным и неискренним. Правда проще: Красной Маске нравится быть карающей рукой овлийского мщения. Мщения личного - и оттого еще более приятного.
  Там, в Дрене, он уже открыл счет убитым летерийцам.
  Вытянув нож и склонившись над отрезанной головой старика, он снял кожу лица, свернул трубочкой и спрятал к остальным, в наполненный солью мешок, что носил у пояса.
  Почти все овчарки подчинились дерзости овлийского тяглового пса. Они шли за более крупным и злобным зверем, помогали пробудить все стадо, а затем и погнать его на восток.
  Красная Маска вскочил и повернулся: из лагеря раздались первые вопли.
  
  ***
  
  Абасард находился еще в сорока шагах от лагеря, когда увидел: один из шатров падает, треща шестами, шлепая веревками; громадная двуногая тварь прыгает на него, вонзая лапы в шевелящиеся под тканью тела. Воздух огласился ревом. Подергивая головой из стороны в сторону и выпрямив хвост, чудище двинулось дальше. В лапах оно держало длинные мечи.
  Поперек его дороги пробежало другое, быстро, пригибаясь, направляясь к домику десятника. Абасард видел, как люди отпрыгивают с пути, но слишком медленно - голова рванулась вперед, шея изогнулась - челюсти охватили голову человека. Рептилия дернулась, с хрустом костей поднимая тело. Обезглавленный труп пролетел по воздуху, тяжело ударился о землю, вкатился в костер, разбрасывая снопы искр.
  Абасард застыл, парализованный ужасом представшего его глазам побоища. Он знал этого человека. Еще один Должник, крутивший шашни с его кузиной; мужчина, который, как ему казалось, вечно улыбается.
  Взор поймал другую фигуру. Младшая сестра, десяти лет от роду, бежала из лагеря - от еще одного шатра, обитатели которого умирали под взмахами мечей.
   "Наш шатер. Отец..."
  Рептилия подняла голову, заметила бегущую сестру и пустилась следом.
  Абасард обнаружил, что тоже побежал - прямо на чудовищную тварь.
  Если она заметила его приближение, то осталась равнодушна - до самого последнего мига, когда Абасард поднял над головой посох, надеясь поразить тварь в заднюю ногу. Он уже воображал хруст костей...
  Меч в ближайшей лапе мелькнул - так быстро, так...
  Абасард понял, что лежит на мокрой траве, ощущая тепло в боку. Тепло уходило, тело становилось все холоднее. Он смотрел и ничего не видел, только понимал, что что-то не так - он лежит на боку, а голова касается земли ухом и виском. Должно же быть выступающее плечо, рука... но вместо них он ощущает только тепло...
  Казалось, что и сам бок, часть грудной клетки, тоже пропал.
  Он ощутил, как дергается правая нога. Но не левая. Непонятно...
  Он медленно перекатился на спину. Уставился в ночное небо.
  Как много там места - потолок, до которого никому не дотянуться; он накрывает комнату, в которой могли бы жить все. Хватило бы места на всех.
  Он подумал: "Хорошо, что я приехал сюда, чтобы увидеть и понять".
  Он радовался, умирая.
  
  ***
  
  Красная Маска вышел во тьму, туда, где поджидал Месарч с летерийским конем. Позади стадо родаров пришло в слитное движение - доминирующий самец во главе, все глаза устремлены на Красную Маску. По бокам лаяли и взвизгивали псы. Далекие крики двоих других воинов показали, где именно они находятся.
  Вскочив в седло, Маска кивнул Месарчу и развернул коня.
  Месарч помедлил, надолго всмотревшись в отдаленный лагерь Летера. Кажется, там всё продолжалась жуткая резня. Защитники, сказал Вождь.
   "Он не страшится вызовов грядущего. Он возьмет меховую мантию Вождя Войны племени Гейнток. Он поведет нас на войну с Летером. Он Красная Маска, он отрекся от овлов, только чтобы вернуться.
  Я думал, слишком поздно.
  Теперь думаю, что был неправ".
  Он вспомнил о смертной ночи - воспоминания возвращались, словно крылатые демоны. В том выдолбленном бревне он сошел с ума, стал таким безумным, что едва ли какая-то часть души дождалась возращения, когда его ослепил свет зари. Сейчас безумие вырвалось на свободу, оно схватило его за руки и ноги, но еще не решило, когда именно показать себя. Нет ничего, что может его сдержать. Нет никого.
  Кроме Красной Маски.
  Того, что выпустил свое безумие много лет назад.
  
  
  
  
  Глава 5
  
  
  
   Порча коснулась наших высоких идеалов очень давно; но такие влияния трудно измерить, нельзя ткнуть пальцем в определенное место, в тот миг и сказать: вот, друзья мои, здесь умерли наша честь и наша цельность.
  Всё происходило скрытно, всё было производным от нашего нежелания сохранять бдительность и здравый смысл. Смыслы слов потеряли точность - и никто не озаботился задачей наказания тех, что цинично искажали слова ради личных целей, ради сложения ответственности с себя. Ложь проходила невозбранно, соблюдение закона стало пустым звуком, воцарилась взятка, само правосудие обратилось в удобный инструмент, легко направляемый в нужную сторону. Истина была утеряна, стала химерой, перекраиваемой ради соответствия планам и предубеждениям, тем самым превращая политический процесс в немую шараду фальшивого негодования, лицемерных поз и вечного ублажения большинства.
  Однажды опороченные идеалы и честь, верностью им создаваемая, не могут быть возвращены никаким способом, кроме - увы нам! - прямого и добровольного отречения. В некий неизбежный момент большинство разом отрекается от истины и предается столь явному беззаконию, что революция становится единственно разумным ответом.
  Рассмотрите это как предупреждение. Лжецы лгут и будут лгать, даже будучи пойманными. Они будут лгать и со временем убедят сами себя, и с полным сознанием правоты объявят ложь допустимой. Пока не придет время, когда изречена будет последняя ложь, та, ответом которой может быть лишь ярость, лишь безжалостное убийство; и в тот день кровь оросит каждую защитную стену насосавшегося самодовольством, а затем оторванного от соски общества.
  
  
  Обличительная речь Семела Фурала, мастера Гильдии изготовителей застежек для сандалий
  
  
  
  Самки черепах, известных как "виники", населяют по преимуществу верховья многочисленных истоков реки Летер, гнездятся в прудах и мелких болотах среди хвойных рощ подножия гор Синей Розы. Горные ручьи, разлившиеся у плотин плоскохвостых речных крыс, мелкими шажками спускаются к более широким руслам, питающим великую реку. Черепахи - виники имеют длинные панцири с гребнями; передние лапы у них сильные, с широко расставленными пальцами. В сезон откладывания яиц самки - они много мельче самцов, живущих в глубоких морях - заполняют пруды, отыскивая гнезда водяных павлинов. Найдя гнездо достаточно широкое и доступное, самка виника присваивает его. Прежде чем отложить свои яйца, она выделяет слизь, закрывающую яйца птицы - слизь, наделенную свойством замедлять развитие птенцов. Когда кладка собственных яиц готова, самка отрывает гнездо, пуская в свободное плавание по воле течения. В местах перекатов и запруд собираются молодые самцы; они перетаскивают гнезда через клочки сухой земли, чтобы кладки могли продолжать миграцию к реке Летер.
  Много гнезд тонет или встречает иные гибельные препятствия на долгом, трудном пути в море. Иные расхищаются взрослыми виниками, обитающими в глубине реки. Когда гнезда достигают моря, зародыши пробивают скорлупу и питаются птичьими яйцами, а затем ныряют в соленую воду. Лишь по достижении взрослого возраста - шестьдесят, семьдесят лет - новое поколение виников начинает путешествие длиной в год, назад к реке, к далеким, мутным прудам родильного леса Синей Розы.
  Гнезда качаются в волнах реки Летер, проплывая мимо города Летераса, столицы Императора. Лодки местных рыбаков их избегают, потому что иногда большие самки следят за кладками из - под воды и, если не голодны настолько, чтобы разорить гнезда, начинают их защищать. Редкий рыбак добровольно дерзнет противостоять существу весом с галеру и способному клювом и когтистыми лапами разорвать эту галеру надвое.
  Появление гнезд знаменует начало лета. Как и тучи мошек, клубящихся над рекой, снижение уреза воды и вонь обнажившихся гнилых тростников.
  На плоском берегу около Старого Дворца, там, где пустырь окружает основания старинных башен, из которых одна построена из черного камня и окружена низкой стеной, показалась горбатая фигура, скрытая плащом с капюшоном. Она с трудом продвигалась ко входу, неловко, мучительно ковыляя. Спина существа была скрючена выбросами необузданной силы, пока отростки каждого позвонка не стали видимы даже через грубую ткань плаща; плечи так выдвинулись вперед, что руки почти касались земли. Идущий хватался за камни, помогая искореженному телу двигаться.
  Он ищет гнездо. Курган неровной земли, мертвые травы, червоточина - дыра в покинутое ныне владение. Напрягая магические чувства, он переползает от одного кургана к другому. Пусто... пусто... пусто.
  Странные насекомые разбегались с его пути. Комары вились сверху, но не решались кормиться - кровь искателя поражена хаосом. Свет умирающего дня касался его бесформенной тени, словно удивляясь: откуда на замусоренном дворе появилось столь мерзкое пятно?
  Пусто...
  Но не здесь. Он позволил себе краткий миг радости. Наконец подозрения подтвердились. Мертвое место... не вполне умерло. О, Азат стал бездушным камнем, сила и воля покинули его. Но некая магия сохранилась - тут, под громоздким курганом, в круге сломанных древесных стволов. Явный Куральд. Может, Галайн - вонь Тисте Анди почти осязаема. Ритуал пленения, плотное переплетение нитей, чтобы удержать что-то ... кого-то... внутри.
  Существо еще сильнее согнулось, послало вперед чувства - и тут же отпрянуло. Дыхание со свистом вырвалось из кривых губ.
   "Началось распутывание! Кто-то был тут до меня! Недавно. Колдовство, попытка выпустить пленное создание. Отец Тень, я должен подумать!"
  Ханнан Мосаг замер, скорчившись на самом краю кургана. Мысли его мчались.
  
  ***
  
  Возле руин текла река, стремясь к дальнему морю. По ее спине лениво плыли гнезда виников; мутно-зеленые яйца, все еще хранящие тепло дня, заключали внутри плохо различимые, беспокойные существа, явно желающие пробиться к свету.
  Она подняла голову быстрым текучим движением; кровь и куски человеческого легкого пятнали рот и подбородок, соскальзывали, шлепаясь о раскрытую грудную клетку жертвы. Этот дурак - без сомнения, движимый желанием потешиться и надругаться над ней - шел по пятам от самого Верхнего Рынка. Это оказалось так легко - одинокая заблудившаяся женщина из благородных бродит в толпе, не зная, что окружающие украдкой бросают на нее алчные взоры. Она уподобилась той наживке, какую рыбаки используют для приманивания бестолковых рыбин. Да, она шла под капюшоном, руки спрятала в рукава шелковой куртки цвета сырого бычьего сердца (да и перчатки на них были), ноги облекали узкие брюки из черной льняной ткани - никто не мог заметить необычайного оттенка кожи и странных черт лица. Хотя в венах ее текла разбавленная кровь Тисте Эдур, женщина не отличалась чрезмерно высоким ростом. Это как нельзя лучше служило ее намерениям: очевидно, что оккупанты - Эдур кажутся слишком опасными, чтобы обычные насильники решились охотиться на них.
  Она привела его в переулок, проткнула ладонью грудь, вырывая сердце. Но более всего ей понравились легкие - сочное мясо, богатое кислородом и пока что лишенное кислого привкуса мучительной смерти.
  Мир смертных - восхитительное место. Она уже забыла.
  Но сейчас пиршество было прервано. Кто-то вошел на землю Азата. Кто-то проверял ее ритуалы, предназначенные растворить наложенные Сильхасом Руином чары. Могут быть трудности... она не намерена терпеть вмешательства в свои планы.
  Может, это Странник. Назойливый ублюдок. Или - что еще тревожнее - Старший Бог Маэл. Этот Летерас оказался излишне населенным городом - она не была намерена задерживаться надолго, иначе присутствие будет обнаружено, планы сорваны.
  Утерев уста и подбородок шелковым рукавом, она отошла от места пира.
  
  ***
  
  Раутос Хиванар, глава Совета Вольности, неустойчиво стоял в грязи речного берега; рабочие под его присмотром заканчивали сегодняшние земляные работы, люди у насосов уже мылись; с кухни поместья все громче доносились звуки, пробуждающие желание поужинать. Он сделал правилом хорошее питание землекопов - прежде всего чтобы заставить их трудиться, невзирая на растущее недоумение. Команда уже углубилась в дно реки, и если бы не беспрестанно хлюпающие насосы, приходилось бы трудиться по грудь в речной мути. Постоянной заботы требовало и укрепление подпорных стен - и все же они выгибались, готовые обвалиться.
  Раутос следил за несколькими гнездами, плывущими по реке. Он совершенно потерялся в раздумьях. Команда находит все больше загадочных предметов, похороненных глубоко, лежавших разрозненно; однако он начал подозревать, что они могут скрепляться воедино, неким непостижимым способом становясь механизмом. Еще не найдена главная часть, полагал он. Может быть, скоро...
  Послышалось шлепанье ног по планкам настила, ведущего к реке; еще миг - и донесся голос Венита Сафада. - Хозяин!
  - Венит, ты выбрал двоих стражей для путешествия. Возьми еще двоих. И, разумеется, еще двух лошадей для поклажи. Вы поедете без фургона, мы это обсудили - но нет нужды лишать тебя удобств.
  - Очень хорошо, хозяин.
  - И помни, Венит. Летур Аникт во всем является фактическим правителем Дрены, несмотря на наличие официального губернатора - Эдур. Мне сообщили, что ты найдешь достойного доверия союзника в Орбине Правдоискателе. Что же до Летура... все указывает на то, что фактор... потерял видение перспективы. Кажется, его амбиции не знают сдержек, его не ограничивают разум и даже здравый смысл.
  - Хозяин, я буду усерден в расследовании.
  Раутос Хиванар встал, поворачиваясь к помощнику. - Если придет нужда, Венит... не выходи за пределы осторожности. Я не хотел бы потерять тебя.
  На лице Должника мелькнуло что-то вроде удивления. Он поклонился: - Я останусь бдительным, хозяин.
  - И еще одно, - продолжил Раутос, уже направившийся к особняку. - Не вводи в затруднения МЕНЯ.
  Глаза Должника следили за господином; лицо стало еще более замкнутым.
  Невидимая им громадная форма скользила под гнездом виника. Затем на поверхность реки поднялся гребень, венчающий длинный панцирь, перевернул гнездо... высунулась жилистая шея, раскрылся клюв... гнездо было проглочено целиком.
  Течение быстро размыло водоворот, и никаких следов произошедшего не осталось.
  
  ***
  
  - Знаешь, видеть нечто - одно дело, понимать - совсем другое.
  Багг прервал изучение далекой реки, вода которой под светом заходящегося солнца стала листами сусального золота. Повернулся к Теолу Беддикту. - Очень мудро, хозяин.
  - Разве нет? Я решил, что мой обычный глаз видит, а вот второй, голубой, понимает. Тебе понятно?
  - Нет.
  - Хорошо. Я доволен.
  - Хозяин, грядущая ночь обещает стать и трудной, и жаркой. Предлагаю повесить сетку от москитов.
  - Согласен. Ты можешь ее достать? Я нет.
  - Вы сможете, если протянете руку.
  - Ты это о чем?
  - Так просто. Я признаюсь, что... отвлечен.
  - Вот сейчас?
  - Да.
  - Но ты поборол себя?
  - Почти. Увы, но каждый вечер город тревожат некоторые неспокойные особы.
  - Ну, ты сделаешь с этим что-нибудь - или мне придется сделать что-нибудь?
  Багг пересек комнатку, встал у кровати. Помедлил, глядя на растянувшегося Теола. Взял сетку и набросил на хозяина.
  Глаза заморгали. Один карий, другой голубой. - Разве не должно быть рамы или как там она? Мне кажется, будто меня готовят для похорон.
  - Раму мы использовали, чтобы протопить очаг.
  - А. Это спасет меня от покусания?
  - Скорее всего нет. Но выглядит забавно.
  Теол сомкнул голубой глаз. - Ясно...
  Багг вздохнул: - Юмор висельника.
  - Ну что ж, ты в нужном настроении?
  - Я еще не решил. - Багг поклонился. - Да, да, знаю. Один из моих вечных пороков.
  - Что тебе нужно, друг, так это смертный взгляд на вещи. Давай, рассказывай. Выложи свою дилемму, Багг, чтобы я смог предложить решение. Как всегда, зрелое.
  - Странник следит за Королем-Ведуном, желая увидеть, что тот задумал. Король-Ведун вмешался в отвратительные ритуалы, проведенные некоей Властительницей, которая как раз сейчас бросила недожеванный труп и спешит на неожиданное свидание с Королем-Ведуном, на коем они, по всей видимости, познакомятся и поторгуются, ища наибольшей выгоды от разрывания цепей, сковавших вторую Властительницу - она вскоре будет свободна, что сильно потревожит кое-кого на далеком севере... хотя он, по-видимому, еще не готов действовать. Тем временем давно посланный флот Эдур движется морем Драконов и вскоре войдет в устье реки, начиная злосчастное возвращение в славный наш городок; с флотом прибудут двое падших чемпионов, из которых ни один, по всей вероятности, не сделает того, чего от него ожидают. Теперь добавим перчика: тайна пребывания души некоего Скабандари Кровавого Глаза прискорбно быстро перестает быть тайной. Нас - непременно и в полном соответствии - ожидает очень интересное лето.
  - Всего-то?
  - Вовсе нет. Но я всегда говорил: каждому куску свое время.
  - Никогда ты не говорил. Так Шерк Элалле говорила.
  - Ваше пристрастие к неаппетитным образам, хозяин, всегда проявляется в неподходящее время и совершенно неподобающим образом. Теперь желательно услышать обещанное "зрелое суждение"...
  - Гм. Признаюсь, что разочарован. Ты даже не упомянул мою великую схему обанкрочивания Империи.
  - Блюститель уже со всем старанием ищет вас.
  - Карос Инвиктад? Неудивительно, что ты накрыл меня саваном. Я надеюсь оказаться на крыше в тот момент, когда он покажется на вид со всей свитой слюнявых подручников. Тогда я смогу спрыгнуть с крыши, что - согласись! - гораздо предпочтительнее одного звона в подвалах его отвратительной и мрачной инквизиции. Но пока... как насчет ужина?
  - Яйца виника. Я нашел у доков поломанное гнездо.
  - Но яйца виника ядовиты, потому что над каждым таким плавучим островком все время кружит стая крикливых чаек.
  - Хозяин, это вопрос умелого приготовления. Щепотка полезных трав устранит почти все неприятные эффекты.
  - Почти?
  - Да.
  - И в твоем распоряжении есть такие спасительные травки?
  - Ну... нет. Но я что-нибудь придумаю.
  - Тогда ты его получил.
  - Что получил?
  - Мое зрелое суждение, естественно.
  Багг прищурился. Теол Беддикт подмигнул - на этот раз карим глазом. Старший Бог скривился: - Спасибо, хозяин. Что бы я без вас делал?
  - Готов поклясться: гораздо меньше.
  
  ***
  
  Танал Ятванар положил пакет на бюро Блюстителя. - Доставлено утром каким-то крысомордым мальчишкой. Господин, я полагаю, она не станет достойным вызовом. Во всяком случае, - продолжил он, развертывая пакет, - мне посоветовали обращаться с этим бережно, держать вертикально. Сейчас вы узнаете, почему.
  Карос Инвиктад из-под набрякших век следил, как промасленная, плохого качества полынная тряпица была бережно снята и открылся небольшой деревянный ящик без крышки. Кажется, стенки его были многослойными. Блюститель наклонился, заглядывая внутрь.
  И увидел двухголовое насекомое, такое, что в эти дни встречаются возле реки. Ножки усердно работали, двигая его по кругу... по кругу... по кругу... Внутренности ящика были сделаны из полированных дощечек; казалось, их можно перемещать и менять местами, если хозяину придет такая прихоть.
  - Инструкции, Танал?
  - Вызов в том, чтобы остановить движение насекомого. Очевидно, оно будет ходить кругом, пока не помрет от голода - что будет означать неудачу разгадывания. Примерно через четыре месяца. Пока существо кружится, оно не может есть. Водой его в достаточной мере снабдит клочок сырого мха. Что касается дощечек - вы сами видите, что они могут смещаться; когда обнаружится верное сочетание или последовательность, насекомое остановится. Тогда вы победите головоломку. Ограничения таковы: нельзя класть предметы внутрь ящичка; нельзя касаться или иным способом физически воздействовать на насекомое.
  Карос Инвиктад хмыкнул: - Кажется вполне прямолинейным. Есть данные о рекорде разгадывания?
  - Никаких. Похоже, вы станете первым игроком.
  - Вот как. Забавно. Танал, трое заключенных умерли в камерах за ночь. У нас какая-то моровая зараза. Сожгите трупы на Гостеприимной Землице, что к западу от города. Дотла. Помещения промойте обеззараживающим раствором.
  - Спешу исполнить, Блюститель.
  
  ***
  
   "Руины простираются гораздо дальше, чем обычно полагают. Фактически большинство историков раннего периода колонии почти не обратили внимания на доклады Королевских Зодчих, особенно на доклад Кеден Кана, состоявшего на службе с основания до шестой декады. Во время составления планов будущего города было проведено весьма тщательное исследование. Три высокие джагские башни за старым дворцом по сути - лишь часть гораздо большего комплекса, и руины эти не совпадают с нашими знаниями о цивилизации Джагов. По этой причине можно с достаточной точностью полагать, что джагский комплекс на берегу реки Летер представляет собой постройку времен до рассеяния. То есть до того, как культура внезапно и насильственно распалась. Возможна и альтернативная интерпретация: три главные башни, четыре подземных склепа и то, что Кан называл Ровным Рвом, принадлежали одной, необычайно верной семье.
  Как бы то ни было, я намерена указать вот на что: до джагского - или, более точно, джагутского - комплекса существовали иные руины. Разумеется, не следует упоминать о весьма заметной и до сих пор существующей структуре Азата - об этом речь пойдет в следующей лекции. Однако во всех районах, которые занимает Летерас наших дней, можно найти основания стен, площади и мостовые, каменные колодцы, дренажные канавы и даже некие формы кладбищ и могильников и - слушайте внимательно! - все это имеет черты стиля, не принадлежащего людям, равно как Джагутам или же Тартеналам.
   Теперь - каковы же характеристики этого неведомого комплекса? Разумеется, прежде всего он был замкнут стенами, целиком покрыт крышами на многих уровнях - даже площади, аллеи и улицы. Если это крепость, то явно неприступная. Под искусно выложенными мостовыми был второй, даже еще лучше защищенный город - коридоры и тоннели, из которых он состоял, можно проследить по общему плану нашей канализации.
  В общих словах, Летерас, колония Первой Империи, основан на руинах более раннего города, план которого не учитывает присутствия башен Джагутов и Азата, что заставляет думать, что он предшествовал обоим сооружениям.
  Даже первый зодчий Кеден Кан не смог или не захотел предпринять попытку идентификации первостроителей. Не найдено почти никаких артефактов - ни посуды, ни скульптур, ни металлических деталей. Одна интересная подробность: кажется, на последней стадии обитаемости жители предпринимали яростные попытки перестроить город. Проведенный Каном анализ привел его к мысли о внезапной смене климата - следы свидетельствуют об отчаянных попытках обеспечить герметичность.
  Вероятно, попытки эти не увенчались..."
  Внутренний монолог внезапно прервался: она услышала шарканье, говорившее, что кто-то приближается. Поднять голову - целая мука; но Джанат Анар заставила себя сделать это - как раз к тому моменту, когда заскрипела дверь и хлынул свет лампы, тусклый, но все же ослепивший глаза.
  Показался Танат Ятванар - "да и кто бы это мог быть, кроме него", подумала женщина. Он заговорил: - Надеюсь, ты еще не довела себя до безумия.
  Она улыбнулась, разлепив потрескавшиеся, сухие губы, и хрипло прокаркала: - Лекции. Я прочитала полкурса. Ранняя история. Безумие? О да, без вопросов.
  Она слышала, как он приближается. - Я не был слишком долго. Ты страдаешь. Я поступил безответственно.
  - Безответственно сохранять мне жизнь, ничтожный ты уродец.
  - Может, я заслужил такие слова. Давай, пей.
  - А если откажусь?
  - Тогда наступит неминуемая смерть. Ты проиграла, я победил. Ученая, ты уверена, что хочешь этого?
  - Ты подталкиваешь к упрямому сопротивлению. Понятно. Садисту жертва нужна живой. Так долго, как может выдержать.
  - Обезвоживание - самый неприятный способ смерти, Джанат Анар.
  Он поднес ко рту колпачок с водой. Она выпила.
  Не так быстро, - сказал Танат, отступая. - Ты повредишь себе. Видишь ли, мне такое видеть не впервой.
  - Когда видишь, как личинки ползают в твоем дерьме... Ятванар, в следующий раз забери клятую свечку.
  - Если я это сделаю, - отвечал он, - ты ослепнешь.
  - А кому какая разница?
  Он снова подошел и вылил в рот еще воды.
  Затем обошел по кругу, омывая тело. Там, где по сухой коже стекала рвота, появились язвы; он заметил, что женщина поранила запястья, пытаясь вынуть руки из кандалов. - Ты выглядишь гораздо хуже, Джанат, - сказал он, втирая в раны мазь. - Ты не сможешь протащить кисти через...
  - Паника не думает, что можно и что нельзя сделать. Танат Ятванар, однажды ты откроешь это для себя. Некогда, во втором столетии, жил жрец, создавший культ на основе утверждения, будто каждая жертва, пострадавшая от нас в жизни, ждет за гранью смерти. От самой мелкой раны до самой серьезной - каждая жертва следует за тобой в смерть... Ждет. Тебя.
  Каждый живущий создает личную "экономику духа", накапливая долги или прибыли. Скажи, истопат, сколько долгов у тебя? Сколь велик дисбаланс между добрыми делами и бесконечными актами насилия?
  - Нелепый и безумный культ, - буркнул он, отодвигаясь. - Неудивительно, что он провалился.
  - В этой империи - да, совсем неудивительно. Жреца вывели на улицу и разорвали по суставам. Но говорят, что приверженцы остались среди покоренных народов - Тартеналов, нереков, фентов, жертв жестокости Летера. Недавно весь подобный люд пропал из города; перед этим появились слухи о возрождении культа.
  Танал Ятванар ощерился: - Провалившийся всегда ищет подпорки и оправдания. Он делает слабость добродетелью. Карос Инвиктад описал это жалкое явление в одном из своих трактатов...
  Смех Джанат перешел в хриплый кашель. Отдышавшись, она сплюнула, бросив: - Карос Инвиктад. Знаешь, почему он так презирает академиков? Он сам - неудавшийся академик. - Она оскалила покрытые пятнами зубы. - Называет это трактатами. Неужели? Храни Странник, как претенциозно. Карос Инвиктад не может сочинить одного аргумента, куда там до трактатов...
  - Тут ты не права, женщина, - возразил Танал. - Он даже объясняет, почему не преуспевал, будучи юным студентом... о да, он не отрицает ваших оценок его ученой карьеры. Тогда им играли эмоции. Он был неспособен выработать прочную позицию и часто впадал в гнев - на свои ошибки и неудачи. Но годы спустя он понял, что все эмоции следует изгнать, лишь тогда внутреннее видение станет чистым.
  - Ага, ему нужна была травма! Интересно, какая? Подозреваю, какое-то предательство. Женщина? Протеже? Покровитель? Какая разница... Карос Инвиктад стал для меня яснее. Ясно, почему он таков, каким стал. - Она снова засмеялась, уже не кашляя, и сказала: - Тонкая ирония. Карос Инвиктад, ставший жертвой.
  - Не надо...
  - Жертва, Ятванар! И такая роль ему не нравилась, о нет, совсем нет! Ему было больно. Мир сделал ему больно, и он возвращает должок. И еще не сравнял счет. Видишь ли, никогда не сравняет, потому что внутри он всё еще жертва, его всё еще секут. Как ты сам недавно сказал, жертва и подпорки, добродетель из слабости - одно питает другое. Бесконечно. Неудивительно, что он переполнен самодовольством, при всех сказках о бесстрастном интеллекте...
  Он ударил ее, сильно. Голова откинулась набок, брызнули слюна и кровь.
  Задыхаясь, чувствуя непонятное напряжение, Танал прошипел: - Наскакивай на меня, академик, если хочешь. Но не на Кароса Инвиктада. Он подлинная и последняя надежда империи. Один Карос Инвиктад поведет нас к славе, к новой эре, эре без Эдур, без полукровок, без всех этих падших народов. Нет, только летерийцы - империя, распространяемая огнем и мечом до самих пределов прародины, до Первой Империи. Он видел наше будущее! Нашу судьбу!
  Она смотрела на него, едва видимая в тусклом свете. - Разумеется. Но сначала он должен убить каждого летерийца, достойного так зваться. Карос Инвиктад, Великий Ученый, и империя негодяев...
  Он ударил ее снова, еще сильнее. Отпрянул, поднимая кулак - рука тряслась, содранная кожа саднила, между пальцами застрял осколок выбитого зуба.
  Женщина потеряла сознание.
   "Ну, сама напросилась. Не умеет останавливаться. Это значит, что она желала... в глубине души хотела, чтобы я бил ее. Я о таком слышал - Карос рассказывал - они все начинают любить это... им хочется внимания...
  Значит, я должен пренебрегать ею. Хватит. Принести воды, вымыть, накормить.
  Но бить буду еще".
  Но она все же была в сознании и что-то мямлила. Он не смог разобрать. Подвинулся ближе.
  - ... на той стороне... я буду ждать тебя... на другой стороне....
  В животе Танала Ятванара зашевелился слизняк. Но тут же сдох. Никакой бог не судит умирающих. Никто не отмеряет дисбаланс деяний - сами боги не совершенны - их деяния судят все, кому не лень. Кто же придумал загробную жизнь? Это естественное наказание? Смехотворно. В природе нет равновесия. К тому же природа существует в этом мире и только в нем одном - ее правила ничего не значат там, где кончается мост...
  Танал Ятванар обнаружил себя в коридоре. Отвратительная баба и ее клетка остались далеко позади. Он не помнил, как уходил.
  Карос повторял снова и снова: правосудие есть ложь. Его не существует в природе. "Слишком рьяные и слишком благочестивые люди видят воздаяние в природных катастрофах; каждый уверен, будто мир кончится, но пощадит именно его. Но мы же знаем, что мир наследуют настырные, а не правые".
   "Если только", - услышал он голос Джанат, - "эти понятия не совпадают".
  Он зарычал, побежав вверх по стертым ступеням. Она глубоко внизу. В цепях. Пленница одиночной камеры. Для нее нет спасения.
   "Я оставил ее там, глубоко внизу. Далеко внизу. Она не убежит".
  Но женский смех все звучал в уме.
  Он уже не был уверен, что...
  
  ***
  
  Два крыла Вечной Резиденции давно пустуют: длинные свободные коридоры, никогда не видевшие обитателей комнаты, склады, погреба, каморки слуг, кухни. Патрулирующие здание стражники дважды в день проходят с фонарями, оставляя за спинами непроглядную тьму. Необитаемые места все сильней отсыревают, пыль становится грязью, грязь гниет, распространяя кислую вонь, текущую между оштукатуренных стен и скапливающуюся на уровне пола.
  Запустение и пренебрежение грозят вскоре свести на нет гениальные инновации "Конструкций Багга". Так погибает почти все, созданное в мире руками человека; Турадал Бризед, Странник, полагал себя единственным носителем этих горьких истин. Да, Старшие кое-где еще прозябают, но лишь он один еще сражается с атаками неизбежного разрушения. А ведь Страннику нельзя вмешиваться. Почти никогда.
  Джагутам удалось понять природу тщеты, что вызывало в Страннике известную долю симпатии к этому крайне трагическому народу. Ему было интересно, где сейчас Готос. Если подумать, скорее всего мертв. Он написал предсмертную записку объемом во много томов - эту свою "Глупость" - и она, вероятно, чем-то заканчивается... хотя Страннику не удалось ни увидеть этого заключения, ни услышать о его существовании. Он вдруг заподозрил: в неоконченном завещании самоубийцы таится намек. Но если и так, смысл намека слишком неясен всем, кроме самого Джагута.
  Он проследовал за Королем-Ведуном до мертвого Азата, оставаясь там достаточно долго, чтобы понять намерения Ханнана Мосага, и сейчас возвращался в Вечную Резиденцию, где мог спокойно прогуливаться по пустым коридорам. Он хотел обдумать, наряду с прочими сюжетами, возможность вступления в новую схватку. Еще одна битва против натиска разрушения.
  Ему казалось, что откуда-то доносится смех Готоса. Несомненно, это лишь плод воображения, вечно желающего высмеять тщательно обдуманные поступки.
  Странник заметил, что забрел в коридор, особенно щедро залитый липкой грязью, и остановился. - Что же, - тихо вздохнул бог, - чтобы завершить странствие, нужно сначала его начать. Лучше начать, пока воля остается собранной.
  Следующий шаг привел его на поляну, густо поросшую зеленой травой; прекрасные цветы окружали основания чернокорых деревьев, со всех сторон обступивших прогалину. Клочок видимого над головой неба был окрашен киноварью, воздух казался сильно разреженным.
  Сзади раздался голос: - Я не приветствую посторонних в этом месте.
  Странник повернулся. Неторопливо наклонил голову к плечу. - Не так уж часто лицезрение женщины вселяет страх в мое сердце.
  Женщина скривила губы: - Я так уродлива, Странник?
  - Наоборот, Менандора. Скорее ... необыкновенна.
  - Ты вторгся в место моего убежища. - Она помедлила. - Ты очень удивлен, что такой, как я, нужно убежище?
  - Не знаю, что и ответить.
  - Ты осторожен, Странник.
  - Полагаю, ты ищешь повод меня убить.
  Она прошла мимо - длинный черный саронг взвился, показав обтрепанные края и разрезы прорех. - Клянусь Бездной, - пробормотала она, - я так предсказуема? Но разве ты можешь поверить, что мне нужен хоть какой-то повод для убийства?
  - Итак, Менандора, твой сарказм пережил одиночество. Разве не меня постоянно обвиняли в... гм... произвольных действиях?
  - О, я знала, что они не произвольны. Только внешне. Ты упиваешься трагическими неудачами; я начинаю гадать, чего ты хочешь от меня? Мы не особо подходим друг другу.
  - Ты давно отсюда выходила? - спросил он.
  - Почему бы мне рассказывать?
  - Потому что я поделюсь сведениями, и они покажутся тебе... очень подходящими. Но я потребую взаимности.
  - Если я откажу - значит, ты напрасно проделал опасный путь.
  - Он станет опасным только если ты, Менандора, предпримешь нечто неподобающее.
  - В точности.
  Она не отводила от него взгляда суровых нечеловеческих глаз. Бог ждал.
  - Небесные крепости.
  - Ага. Ясно. Значит, началось?
  - Нет, но уже скоро.
  - Итак, ты не хочешь начинать дело без долгих приготовлений. Я и этому не удивлен. Кстати, на какой стороне ты предполагаешь оказаться?
  - Что? На своей, разумеется.
  - У тебя появятся противники.
  Поднялась тонкая бровь.
  Странник огляделся. - Приятное местечко. Что за садок?
  - Ты не поверишь, даже если скажу.
  - Ах, - кивнул он, - этот. Хорошо. Твои сестры составляют заговор.
  - Не против меня, Странник.
  - Не прямо. Или, скорее, не прямо сейчас. Но будь уверена, что отделение твоей головы от плеч остается для них насущной задачей.
  - Так она освободилась?
  - Это неминуемо.
  - И ты ничего не сделаешь? А что остальные в том падшем городе?
  - Остальные? Маэл... это Маэл. Кто еще таится в Летерасе, кроме твоих сестер?
  - Сестры, - сказала она, оскалившись, отвернулась и пошла к опушке, где нагнулась, срывая цветок. Поднеся его к лицу и вдыхая аромат, Менандора снова обратилась к гостю.
  Из оборванного стебля непрерывной струйкой текла кровь.
  - Да, не напрасно говорят, что красота - лишь тончайшая пленка. - Женщина вдруг улыбнулась.- Нет, никто так не говорит. Я пошутила.
  - Менандора, ты толкаешь меня на тревожные и отнимающие время поиски причин твоего веселья. Что заставило тебя наводить меня на этот след?
  Она пожала плечами: - Хорошее наказание за незваный визит в мое убежище. Мы закончили?
  - Твой цветок истекает кровью, - сказал он, отступая - и вновь оказался в пустом затопленном коридоре пятого крыла Вечной Резиденции.
   "Остальные. Ах ты сучка".
  
  ***
  
  Едва Странник исчез с поляны, Менандора отшвырнула увядший цветок. Из леса вышли двое, встав справа и слева от нее.
  Менандора выгнулась и провела руками по пышным рыжим волосам.
  Гости замерли.
  Она так и знала. - Слышали? - спросила Менандора у обоих одновременно.
  Оба промолчали. Менандора сменила вызывающую позу, скривив губы и взирая на тщедушного, окруженного тенями бога, что стоял слева. - Знаешь, эта трость нелепа и претенциозна.
  - Мои претензии тебя не касаются, женщина. Кровь капает с цветка. Какого Худа ... угм... - Бог, чаще всего называемый Темным Троном, слегка поклонился высокому, набросившему на голову капюшон пришельцу напротив. - Нижайшие извинения, Жнец.
  Худ Повелитель Смерти склонил голову набок, словно удивляясь. - Твои?
  -Извинения. Конечно, нет. Это была всего лишь привычная словесная форма. Было ли в ней содержание? Нет. Мы, трое падших созданий, встретились, переговорили, мало до чего договорились и заключили, что прежние наши мнения друг о дружке оказались слишком... великодушными. Тем не менее мы, кажется, пришли к соглашению по теме, которая так интересует тебя, о Худ. Не удивляюсь, что ты пришел в восторг...
  Менандора прищурилась, отыскивая на лице Худа признаки восторга. Ничего не обнаружив, снова посмотрела на Темного Трона. - Знай, что я никогда не приму твоих притязаний.
  - Я сокрушен. Итак, сестры охотятся за тобой. Что за ужасная семейка! Помощь требуется?
  - И ты туда же? Видел, как я отшила Странника?
  Темный Трон пожал плечами: - Старшие мыслят так медленно. Мое предложение необычайно щедро. Подумай хорошенько, от чего отказываешься.
  - И что ты требуешь взамен?
  - Использование врат.
  - Каких?
  Темный Трон хихикнул, но этот неуместный звук тут же угас. Уже серьезно он ответил: - В Старвальд Демелайн.
  - И зачем?
  - Ну, разумеется, при твоем присутствии.
  - Ты тоже хочешь убрать с дороги моих сестер. Даже сильнее, чем я. Плохо сидится на троне, а?
  - Временное совпадение желаний, Менандора. Спроси об этом Худа, особенно сейчас.
  - Если я открою доступ в Старвальд Демелайн, ты используешь его не однажды.
  - Не я.
  - Ты клянешься?
  - Почему бы нет?
  - Глупо, - проскрежетал Худ.
  - Ловлю на слове, Темный Трон, - сказала Менандора.
  - И принимаешь мою помощь?
  - Как и ты. Только в этом вопросе. Как ты сказал? "Совпадение желаний?"
  - Ты права, - ответил Темный Трон. - Я отказываюсь от слова "помощь". Мы будем сотрудничать в рамках указанного совпадения; когда закончим с этой задачей, никаких обязательств не останется.
  - Подходяще.
  - Вы двое хуже адвокатов, - сказал, отворачиваясь, Худ. - Но вы не знаете, что я делаю с душами адвокатов. - Еще удар сердца - и Повелитель Смерти исчез.
  Менандора нахмурилась. - Темный Трон, что такое адвокаты?
  - Умельцы использовать закон к собственной выгоде. - Трость почему-то стучала громко, как по мостовой, когда бог направился к лесу. - В бытность императором я подумывал истребить их всех.
  - И что помешало? - спросила она, когда бог начал превращаться в сумрачное пятно между деревьями.
  Ответ пришел еле слышным: - Коронный Адвокат назвал это ужасной ошибкой.
  Менандора снова осталась одна. Огляделась и хмыкнула: - Боги, как я ненавижу это место!
  Еще миг - и она тоже исчезла.
  
  ***
  
  Джаналь, бывшая Императрица Летера, мало чем напоминала человеческое существо. Ее тело, грубо использованное как проводник хаотической силы Увечного Бога, стало злокачественным кошмаром: погнутые кости, растянутые и вздутые мышцы... Изуродованная плоть обросла толстыми складками жира. Она не могла ходить, не могла даже поднять левую руку; магия сломала ее рассудок, в зловеще сверкающих глазах светилось безумие.
  Низаль, подняв лампу, остановилась на пороге. Комната провоняла кислым потом, мочой и выделениями бесчисленных язв на коже Джанали; ощущался сладкий запашок порченой крови и другой запах, жгучий - он напомнил Наложнице Императора о гнилых зубах.
  Джаналь подтащила себя вперед, шевеля асимметричными бедрами, изогнула правую руку. Движение сопровождалось хлюпающими звуками; Низаль увидела, что из некогда прекрасных, а ныне перекошенных губ вытекает струйка слюны. Пол оказался залитым слизью - это и был источник жгучей вони.
  Сражаясь с тошнотой, Наложница сделала шаг. - Императрица.
  - Хватит! - Хриплый и визгливый голос вырвался из деформированного горла, во все стороны полетели капли слюны. - Я Королева его Дома, его медоточивого Дома! О, мы счастливая семейка, о да... однажды, однажды ты увидишь, как воссевший на трон щенок придет сюда. Ко мне, своей Королеве. А ты, шлюха, ты никто - Дом не для тебя. Ты скрываешь от Рулада истину, но однажды взор прояснится... - голос превратился в шепот, уродина скорчилась, потянувшись к собеседнице, - и мы избавимся от тебя.
   - Я пришла узнать, не нужно ли вам чего... - начала Низаль.
  - Лжешь. Ты пришла искать союзников. Думаешь оторвать его. От меня. От нашего подлинного властелина. Ты не сумеешь! Где мой сын? Где же он?
  Низаль покачала головой. - Не знаю. Не ведаю даже, жив ли он - многие при дворе говорят, что да, а другие утверждают, что он давно умер. Императрица, я пойду искать его. А потом вернусь. С правдой.
  - Я тебе не верю. Ты никогда не была мне союзницей. Ты была шлюхой Эзгары, не моей.
  - Турадал Бризед навещал вас, Императрица?
  Казалось, она не желает отвечать. Затем последовало нечто вроде пожатия плеч: - Он не осмелится. Властелин смотрит моими глазами - скажи Руладу, и он поймет, что это значит. Моими глазами... подойди, взгляни, если желаешь познать бога. Единого Бога. Единственного, который отныне важен. Остальные слепы, так же слепы, как твой Рулад... но их ждет сюрприз, о да! Дом велик - он больше, чем ты можешь представить. Дом - это мы, и однажды, шлюха, истина будет провозглашена, и все услышат ее. Видишь меня? Я стою на коленях, и это не случайно. Каждый человек однажды встанет на колени, и тогда все поймут, что я их Королева. Что же до Короля-В-Цепях, - она заклокотала, давясь слизью и смехом, - короне все равно, на чей череп она насажена. Щенок не справляется, знаешь ли. Он вызвал... неудовольствие. Нужно бы убить тебя. Сейчас. Здесь. Подойди поближе, шлюха.
  Однако Низаль сделала шаг назад, и еще - пока не оказалась в дверях. - Императрица, причиной... неудач Рулада стал Канцлер. Путь ваш бог узнает это, иначе он может ошибиться. Если хотите кого-то убить, это должен быть Трайбан Гнол. И, может быть, Карос Инвиктад - они сговорились свергнуть Эдур.
  - Эдур? - Королева сплюнула. - Властелин с ними покончил. Почти.
  - Я пришлю служанок. Чтобы почистить в комнате.
  - Шпионок.
  - Нет, они будут из вашего окружения.
  - Переметнулись.
  - Императрица, они позаботятся о вас, ибо в них осталась преданность короне.
  - Но я не хочу их! - Джаналь скорчилась еще сильнее. - Я не хочу их... они увидят меня такой.
  - Вам принесут кровать. С пологом. Вы сможете задергивать портьеру, когда они входят. Передавать грязные вещи из-за портьеры.
  - Ты все это сделаешь? Я желаю тебя убить!
  - Прошлое умерло, - сказала Низаль. - Для меня.
  - Прочь! - захрипела Джаналь, оглядываясь. - Властелин недоволен тобой. Страдание - естественное наше состояние. Мы проповедуем его истину. Я сделаю это, заняв престол. Уходи, шлюха... или подойди поближе.
  - Ожидайте служанок через один звон, - ответила Низаль, покидая мрачную комнату.
  Едва угасло эхо шагов шлюхи, Джаналь, Королева Дома Цепей, свернулась клубком на грязном, склизком полу. В глазах мелькнуло безумие... пропало, и мелькнуло опять, и опять. Снова и снова. Она заговорила двумя голосами - один был низким, другой хриплым.
  - Ранима.
  - До последней войны. Следи за армией: она разворачивается в противоположном направлении. Все эти скучные игры... их время почти окончено. О, когда наконец закончится боль, ты узнаешь меня истинного. Милая Королева, некогда моя сила была нежней поцелуя. Была любовью, никому не способной навредить.
  - Дай мне трон. Ты обещал.
  - Оно того стоит?
  - Я прошу...
  - Они просят, а называют это молитвами. Что за горькое благословение смогу я извлечь из потока страха, злобы, наглой алчности? Ты никогда не поймешь? Никогда не узришь? Я должен отыскать сломанных, которым не нужна моя помощь, мое касание. Никто не понимает, насколько боги боятся свободы. Никто...
  - Ты обманул меня.
  - Ты сама себя обманула. Вы обманываете себя и называете это верой. Я ваш бог. Я таков, каким вы сделали меня. Вы недовольны моим равнодушием... уверяю, гораздо меньше вам понравится мое внимание. Нет, не делай громких заявлений. Я знаю, что вы хотите сотворить во имя мое. Я знаю ваш величайший страх: вы страшитесь, что однажды я призову вас. Вот какова настоящая игра, вот костяшки судьбы. Бдите, смертные, бдите - и я призову вас. Каждого. Всех.
  - Мой бог безумен.
  - Я таков, каким вы хотите видеть меня.
  - Я желаю трона.
  - Ты вечно желаешь.
  - Почему ты не даешь его мне?
  - Я отвечу как бог: если я дам то, чего вы желаете, вы умрете. Ха! Я знаю - вам наплевать! О люди - вы не так просты. Вы превращаете каждый мой вздох в муку. Вы превращаете мои содрогания в свой экстаз. Очень хорошо, о смертные. Я отвечу на ваши мольбы. Обещаю. И не говорите, что я не предупреждал. Никогда.
  Джаналь засмеялась, брызгая слюной. - Мы оба безумны, - шепнула она. - О да, совсем спятили. И мы выкарабкиваемся на свет...
  
  ***
  
  Несмотря на спешащих слуг и неподвижно замерших у разнообразных проходов стражей, Низаль находила населенные части Резиденции еще более угнетающими, нежели оставшиеся за спиной пустые покои. Подозрительность отравила воздух, страхи крались, словно тени вокруг пятен факельного света. Название дворца приобрело оттенок иронии. Вечная Резиденция напиталась паранойей, интригами и зарождающимися изменами, как будто род людской не способен ни на что иное и осужден вечно повторять горькие свои ошибки.
  Ей было ясно, что мирное время не является благом: оно подарило им лишь свободу замышлять недоброе. Прошло треть звона, но она все еще дрожала, вспоминая визит к якобы безумной экс - императрице. Увечный Бог действительно смотрит из глаз Джанали - Низаль видела его, ощутила направленное на нее нечеловечески холодное внимание. Внимание расчетливое, измеряющее ее вероятную полезность. Ей не хотелось становиться частью игр бога, особенно этого бога. Что еще тревожнее - амбиции Джанали сохранились, усилились в предвкушении могущества, побеждающего жалкое, измученное тело. Бог жестоко использует ее.
  По дворцу ветерками носились слухи о новой войне, об агрессивном сговоре пограничных королевств и восточных племен. Доклады канцлера Руладу исподволь подталкивали его поднять ставки. Формальное объявление войны, выход всей массы войск на границу. Превентивное завоевание. Ведь гораздо лучше пролить кровь на их территории, нежели на почве Летера. "Болкандийский союз желает войны? Он ее получит". При таких словах глазки канцлера чуть заметно поблескивали, придавая словам особую значительность.
  Рулад ерзал на троне, выражая недовольство слишком частым использованием эдурских войск, слишком большой нагрузкой на К'риснан. Почему эти болкандийцы так его невзлюбили? Что в их списке претензий? Он не делал ничего, способного разжечь тлеющие искры.
  Трайбан Гнол спокойно указывал, что буквально вчера поймано четверо агентов Болкандийского Сговора, проникших в Летерас. Они переоделись торговцами тюленьей костью. Карос Инвиктад уже переслал с курьером их признания. Император желает ознакомиться?
  Рулад тряс головой и молчал. Исполненные муки глаза смотрели под ноги, на плиты пола.
  Грозный Император кажется потерявшимся.
  Она повернула в коридор, ведущий в личные покои, и увидела стоявшего вблизи высокого Эдур. Один из немногих, постоянно живущих во дворце. Она смутно припоминала, что воин считается "обеспечивающим безопасность".
  Он слегка склонил голову, приветствуя женщину. - Первая Наложница Низаль.
  - Вас послал Император? - спросила она, проходя мимо него и жестом призывая следовать в свои покои. Мало кто из мужчин мог испугать ее. Она слишком хорошо знала склад мужского ума. Ей бывало неуютнее в компании женщин и выхолощенных мужчин вроде Гнола.
  - Увы, - ответил воин, - мне не позволяют разговаривать с Императором.
  Она помедлила, оглянулась: - Вы в опале?
  - Понятия не имею.
  Низаль была заинтригована. Она поглядела на Эдур и сказала: - Не желаете вина?
  - Благодарю, нет. Вы знаете, что Карос Инвиктад разослал приказ собрать доказательства, способные привести к вашему аресту по обвинению в измене?
  Низаль замерла. По телу прошла волна жара, и тут же она задрожала; по лицу текли капельки пота. - Вы здесь, - шепнула она, - чтобы меня арестовать?
  Брови взлетели: - Нет, ничего подобного. Совсем напротив.
  - То есть вы желаете присоединиться к моей измене?
  - Первая Наложница, я не верю в вашу причастность ко всяческим актам измены. А если вы и замышляете, то не против Императора Рулада.
  Она нахмурилась: - Если не против Императора, то против кого? И если действие не направлено против Рулада, как можно называть его изменой? Думаете, я отрицаю гегемонию Тисте Эдур? Против кого же я замышляю измену?
  - Если приказываете догадаться... канцлер Трайбан Гнол.
  Она помолчала. - Чего вам нужно?
  - Простите. Мое имя Брутен Трана. Я назначен надзирать за действиями Истых Патриотов... хотя, похоже, Император забыл эту мелкую подробность.
  - Я не удивилась бы.
  Эдур скривился. - Точно. Канцлер позаботился.
  - Он требует, чтобы вы докладывали ему. Так? Я начинаю понимать, Брутен Трана.
  - Предполагаю, что Трайбан Гнол лжет, говоря, будто мои доклады передаются Императору.
  - Единственные доклады, которые получает Император - это рапорты Блюстителя, предварительно прочитанные Канцлером.
  Он вздохнул: - Я так и подозревал. Первая Наложница, рассказывают, будто ваши отношения с Императором вышли за грани простой связи правителя и избранной шлюхи (простите за это слово). Рулада изолируют от родного племени. Он целыми днями получает прошения, но от летерийцев, тщательно отобранных Трайбаном Гнолом и его командой. Ситуация усугубилась с отправлением флотов, с которыми ушли Томад Сенгар и Уруфь и многие другие хироты, в том числе брат Рулада Бинадас. Со сцены удалены все, кто мог эффективно противостоять манипуляциям канцлера. Даже Ханради Халаг... - Его голос затих. Эдур поглядел на Низаль и пожал плечами: - Я должен поговорить с Императором. Лично.
  - Я не смогу вам помочь, если окажусь под арестом.
  - Лишь сам Рулад может его предотвратить, - заявил Брутен Трана. - А тем временем я окажу вам некоторую защиту.
  Она склонила голову набок. - Как?
  - Приставлю двоих телохранителей из Эдур.
  - Так вы не вполне одиноки, Брутен.
  - Здесь поистине одинок лишь один Эдур. Император. Может, и Ханнан Мосаг - хотя у него есть К'риснан. Но кто поручится, что бывший Король-Ведун верен Руладу?
  Низаль безрадостно засмеялась. - Вот как обернулось. Ведь Тисте Эдур ничем не отличаются от летерийцев. Знаете ли, Рулад мог бы ... изменить всё.
  - Возможно, Первая Наложница, мы сможем работать вместе, чтобы прояснить его зрение.
  - Вашим телохранителям лучше быть скрытными. Шпионы канцлера всюду следят за мной...
  Эдур улыбнулся. - Низаль, мы дети Тени.
  
  ***
  
  Однажды - очень давно - она странствовала по владениям Худа. На языке Элайнтов этот садок, ни новый, ни Старший, звался Фестел"рютан, Пласты Мертвых. Она получила доказательства верности такого названия, когда проходила извитым ущельем, грубые стены которого открывали взору бесчисленные слои, свидетельствующие о вымирании видов. Каждый существовавший вид оказывался пойманным в Фестел"рютане в виде осадков, но не таких, которые обнаруживаются в геологических породах любого мира. Нет, в Королевстве Худа искры душ сохраняются - и она стала свидетельницей их "жизни", забытой и спрессованной, недвижной. Сами камни там (язык смерти пестрит забавными оксюморонами) живые.
  Среди развороченной земли вокруг умершего Азата Летераса многие из давно вымерших существ выползали через врата, тайно, как и подобает паразитам. Да, это не настоящие врата, а.... разрывы, трещины... будто некий ужасный демон продирался через ткань садков, калеча их когтями длиной в двуручный меч. Тут прошли битвы, пролилась кровь властителей, тут прозвучали неисполненные клятвы. Она все еще может ощутить смерть тартенальских богов, почти что слышит крики их ярости и неверия. Пал один, потом другой, и третий... пока все не погибли, оказавшись в Фестел"рютане. Ей не было их жалко. Слишком просто быть надменным, слишком глупо, прибыв в мир, считать, будто никто не может бросить вызов древней силе.
  Она уже усвоила много истин о несокрушимом движении времени. Грубое становится утонченным, но утонченная сила становится еще гибельнее. Всё усложняется - если случай помогает, а не мешает; всё запутывается; но в один прекрасный миг порог оказывается пройден, и всё слишком сложное разваливается. Нет ничего постоянного. Иные формы поднимаются и падают с ошеломительной быстротой, а другие существуют необыкновенно долго, будто впав в спячку.
  Итак, она полагала, что поняла почти все. Но не знала, что же сделать со всем этим знанием. Она стояла посреди заросшего, заваленного мусором двора, холодные нечеловеческие глаза следили за уродливым существом, скорчившимся подле самого большого могильника; она могла пронизать взором царящий внутри него хаос, видела, как хаос ускоряет распад его матрицы - плоти, костей и крови. Ее лучами достигала боль, исторгавшаяся из горбатой спины. Она продолжала наблюдение.
  Он ощутил ее присутствие, и страх пронесся по его рассудку. Присутствие Скованного Бога усиливалось. Она не знала, опасно ли это. Одновременно вокруг островка его души вздымались и опадали волны амбиций.
  Она кашлянула, решив, что этот будет ей полезен.
  - Я Ханнан Мосаг, - произнес ведун, не оборачиваясь. - А ты... ты Солтейкен. Самая жестокая из Сестер, проклятая в пантеоне Эдур. Твое сердце - измена. Приветствую тебя, Сакуль Анкаду.
  Она подошла поближе. - Измена исходит от той, что похоронена, о Ханнан Мосаг. Сестры и Дочери, которой вы некогда поклонялись. Интересно, насколько сильно это сформировало жизнь Эдур? Все эти измены, преследующие ваш народ... Ах, я вижу, ты вздрогнул. Что ж, никто из нас не должен удивляться.
  - Ты хочешь освободить ее.
  - Мне всегда лучше работалось с Шелтатой Лор, нежели с Менандорой... но может быть¸ сегодня не тот случай? Похороненные имеют свои... одержимости.
  Тисте Эдур хмыкнул: - Разве мы не такие же?
  - Давно ли ты знаешь, что ваша обожаемая защитница лежит здесь?
  - Я подозревал. Многие годы. Я думал... надеялся... что найду тут и остатки Скабандари Кровавого Глаза.
  - Неподходящий Властитель, - насмешливо протянула Сакуль Анкаду. - Если бы ты знал, кто кого предал в те далекие времена, ты понимал бы, что неправ.
  - Я слышу в твоем голосе осуждение.
  - Зачем ты здесь? Не терпится добавить свою силу к моим ритуалам освобождения?
  - Возможно, - ответил Ханнан Мосаг, - мы могли бы работать сообща... некоторое время.
  - И какой в этом прок?
  Тисте Эдур повернулся и устремил на нее взор. - Разве не очевидно? Сейчас Сильхас Руин охотится на того, кого здесь нет. Сомневаюсь, что ты или Шелтата Лор будете довольны, если он преуспеет. Я могу навести на его след. Могу также одолжить... помощь в миг столкновения.
  - А взамен?
  - Первое - прекращение убийств и поедания людей в городе. Второе - мы сможем уничтожить Сильхаса Руина.
  Сакуль хмыкнула. - Я уже слышала такой уверенный голос, Ханнан Мосаг. Увечный Бог действительно готовится бросить ему вызов?
  - При наличии союзников... да.
  Она обдумала предложение. Возможна измена, но такое случится не раньше, чем Руин будет устранен. Игра развернется вокруг обладания Финнестом. Она хорошо понимала, что от силы Скабандари Кровавого Глаза мало что осталось, он будет весьма уязвимым. - Скажи, Сильхас Руин странствует в одиночку?
  - Нет. У него горстка спутников, но только один представляет проблему. Тисте Эдур, старший брат Рулада, прежде командир эдурских воинов.
  - Удивительный союз.
  - Лучше сказать: шаткий. Он также ищет Финнест и, полагаю я, будет против попадания его в руки Руина.
  - Ах, все мы заботимся о выгоде. - Сакуль Анкаду улыбнулась. - Хорошо, Ханнан Мосаг. Мы пришли к соглашению. Скажи Увечному Богу так: если сбежит в миг нападения, бросив меня и Шелтату Лор наедине с Руином... или, например, утащит Финнест во время схватки - совершит роковую ошибку. Умирая, мы расскажем Сильхасу Руину все, что ему следует знать. Он придет за Увечным Богом, и он очень постарается...
  - Ты не будешь оставлена, Сакуль Анкаду. Что до Финнеста - ты намерена требовать его себе?
  Она засмеялась. - Чтобы мы передрались? Нет, я скорее желаю увидеть его уничтоженным.
  - Ясно. Ты будешь возражать, если Скованный использует его силы?
  - Это повлечет полное уничтожение?
  - О да, Сакуль Анкаду.
  Она пожала плечами. - Как вам угодно. "Дурой меня считаешь, Ханнан Мосаг?" Твой бог выступил на войну - ему потребуется любая помощь.
  Ханнан Мосаг деланно улыбнулся. Улыбка получилась поистине мерзкой. - Он не способен выступать. Даже ползать не может. Война сама идет к нему, Сестра.
  Сакуль Анкаду не смогла понять, таится ли в этих словах скрытый смысл. Взор ее переместился к югу, в сторону реки. Кружащиеся чайки, странные островки из прутьев и травы качаются на волнах. Под бурной поверхностью она заметила огромных, сражающихся между собой левиафанов. Для таких островки - на один глоток. Кто бы ни подплыл близко...
  Рокот вырвавшейся из могильника силы отвлек ее. Сакуль Анкаду опустила взор. - Она идет, Ханнан Мосаг.
  - Мне удалиться? Или она согласится на союз?
  - Об этом, Эдур, я не могу судить. Лучше уходи - она ведь будет очень голодной. К тому же нам много чего нужно обсудить... Старые трения.
  Уродливый ведун потащился прочь. "В конце концов, ты скорее ее дитя, чем мое. Мне хотелось бы, чтобы она оказалась без союзников. Хотя бы сейчас.
  Во всем Менандора виновата. Точно".
  
  
  
  Глава 6
  
  
   Аргументы приводились следующие: цивилизация, скованная структурами излишнего контроля за действиями населения - будь то выбор религии или производство товаров - начнет высасывать из своего народа волю и предприимчивость, ведь эти качества перестанут стимулировать и приносить выгоду. На первый взгляд, это достаточно разумно. Трудности появляются, когда оппоненты подобной системы описывают систему совершенно противоположную, в коей индивидуализм считается божественным и священным, в коей невозможно служение более великому идеалу (в том числе обществу). В такой системе алчная скаредность процветает под маской свободы, самые худшие черты человеческой натуры выходят на передний план; это непримиримость столь же яростная и бессмысленная, какая свойственная противоположной матерналистской системе.
  При столкновении этих двух крайних систем мы станем свидетелями жестокой глупости и кровожадной бесчувственности; два озверелых лица переглядываются через неизмеримую бездну, но и по делам, и по фанатизму они являются зеркальными отражениями.
  Это было бы забавным, если ни было бы столь трогательно глупым...
  
  В защиту сострадания,
  Денабарис из Летераса, 4-е столетие
  
  
  
  Мертвые пираты были бы лучше - так считала Шерк Элалле. Есть некий извращенный вид справедливости в том, что мертвые охотятся на живых, в особенности отбирают сокровища. Удовольствие изымать эти совершенно бесполезные вещички было единственной причиной ее криминальной деятельности, вполне достаточным стимулом придерживаться новоприобретенной профессии. К тому же она оказалась хорошей пираткой.
  Трюмы "Вечной Благодарности" заполнились грузами с брошенного эдурского корабля; ветер дул крепкий и устойчивый, он настойчиво толкал пиратов в сторону моря Драконов и казалось, что идущий следом большой флот не приближается.
  Эдурские и летерийские суда, не менее сотни. Они появились с юго-запада, двигаясь курсом, ведущим к устью реки Летер. Тем же самым курсом шли корабль Шерк Элалле и два торговых корыта, которые "Вечная Благодарность" быстро нагоняла. Это огорчало: шаланды из Пилотта были лакомыми целями, и если бы не идущая по пятам масса имперских судов, она выставила бы когти...
  Скорген Кабан с бранью подошел к ней, стоявшей на кормовой надстройке. - Это же их адский Поиск? Два главных флота - или все, что от них осталось. - Старший помощник перегнулся через ограждение и сплюнул в выбегающую из-под киля пенную струю. - Они будут дергать нас за хвост до самой гавани Летераса.
  - Точно, Красавчик. Нам придется быть паиньками.
  - Да. Не знаю ничего более трагического.
  - Мы выдюжим, - ободрила Шерк. - Едва попадем в гавань, сможем продать что захватили - и надеюсь, успеем до того, как флот сделает то же самое, ведь цены упадут, помяни мои слова. Потом сразу назад. Много шаланд выходит из Пилотта.
  - Как думаете, флот наткнулся на те обломки? Все клочки парусины подняты на мачты, словно нас догоняют. Войдем в устье - и окажемся в ловушке, капитан.
  - Да, тут ты можешь быть прав. Если их разметал шторм, некоторые могли наткнуться на обломки. Если те к тому времени не затонули. - Она подумала. - Вот как скажу. Мы пройдем мимо устья. Если они не обратят внимания и пойдут по реке, мы вернемся и пойдем следом. Но тогда они причалят раньше нас, что значит, что...
  - Это если добыча пойдет на рынок, - прервал ее помощник. - Может, всё пополнит имперские сокровищницы, или попадет только к Эдур. Кровь и кагенза, помните? Всегда можно найти малый порт и сбыть всё там.
  - С каждой утраченной частью тела ума прибавляется, Красавчик.
  Тот хмыкнул. - Верно, это возмещение.
  - Это отношение. Ладно, так и сделаем, но забудь про малый порт - они здесь, на севере, все как один грязные дыры, вокруг пустоши, дороги плохие, на них бандиты в очередь выстроились, чтобы получить хабар. А если какие эдурские галеры увяжутся - всегда можем пойти прямиком к острову-тюрьме со здешней стороны Фентской Косы. Устье там узкое, так мне рассказывали, и они протянули цепь, чтобы не пускать плохих парней.
  - Пираты - не плохие парни?
  - Для них - нет. Сейчас там правят заключенные.
  - Не думаю, что все так легко выйдет, - засомневался Скорген. - Принесем им беду. Непохоже, что Эдур не смогли их завоевать - скорее не хотели тратить силы.
  - Может, так, может, нет. Суть в том, что у нас нет воды и пищи, а пополняться негде. Эдурские галеры быстрые, они найдут нас везде, где бы мы ни пристали. Не успеем намотать последний канат на кнехт, как... Но на тюремном острове... - Капитан пиратов скривила губы. - Что за досада. Мне так домой хотелось.
  - Будем надеяться, что клятый флот пойдет прямиком в устье. - Скорген Красавчик почесал край пустой глазницы.
  - Надеяться и молиться. Ты молишься каким-то богам?
  - Чаще морским духам. Ликам под Водой, Стражам Утопленников, Глотателю Судов, Крадущему Ветра, Водяной Башне, Скрывающему Рифы ...
  - Ладно, Красавчик, хватит и этих. Можешь держаться своего воинства неудач... только приношения правильные делай.
  - Похоже, вы ни во что не верите, капитан.
  - Точно. И никаких неудобств.
  - Однажды их имена восстанут из вод, капитан, - предрек Скорген, сотворяя сложный охранительный знак единственной рукой, - и море высоко поднимется за ними, бросив вызов самим небесам. Весь мир пропадет под волнами.
  - Чтоб провалиться твоим пророчествам.
  - Не моим. Фентским. Видели их старинные карты? Берега там смещены на многие лиги. Древние селения фентов давно скрылись под водой.
  - И они уверовали в эти пророчества. Надо только выждать еще десять тысяч лет...
  Пожатие плечами у него выходило кривым. - Может и так, капитан. Даже Эдур уверяют, что ледники на дальнем севере тают. Десять тысяч лет или сто лет. Так или иначе, мы давно будем мертвецами.
  - Говори за себя, Красавчик. "Однако это мысль. Я стану вечно бродить по дну морскому". Скорген, прикажи молодому Бурденару вылезать из "вороньего гнезда". Пусть явится ко мне в каюту.
  Старпом состроил рожу. - Капитан, вы его изнуряете.
  - Не слышала, чтобы он жаловался.
  - Не станет. Вы нас всех осчастливили - простите за прямоту, капитан, но это так. Но я не шутил. Вы истощаете его, а он самый молодой матрос.
  - То есть остальных просто убиваю. Зови его, Красавчик!
  - Слушаюсь, капитан.
  Женщина уставилась на силуэты далеких кораблей. Похоже, долгий поиск завершен. Что же привезут они в Летерас, кроме фляг с кровью? Поборников. Каждый уверен, что сделает то, чего не сумели другие. Убить Императора.
   "Убить его домертва, чтобы был мертвее меня. Чтобы никогда не встал.
  Как плохо, что такого не случится никогда".
  
  ***
  
  На окраине Летераса Венит Сафад, Должник и слуга Раутоса Хиванара, остановил скромный караван около нового приобретения своего господина. Убедился, что переделка гостиницы идет полным ходом; в сопровождении главы нанятой строительной компании проинспектировал суетящиеся вокруг главного здания группы рабочих, потом прошел к конюшням и прочим вспомогательным помещениям.
  И замер.
  Здание, построенное вокруг непонятного старинного механизма, было снесено. Венит взирал на огромный монолитный кусок неизвестного металла, удивляясь, почему на открытом воздухе он выглядит таким знакомым. Изделие сгибалось под углом точно в девяносто градусов, горизонтальная часть составляла треть длины вертикальной. Казалось, что конец нуждался в завершении некоей деталью - или причудливые извивы нанесены для красоты? Объект находился на платформе из того же загадочного тусклого металла, как будто бы ничем не отделяемый от нее.
  - Вы сумели определить его назначение? - спросил Венит у стоявшего рядом пожилого, почти лысого человека.
  - Ну, - задумался Багг, - у меня есть кое-какие теории.
  - Хотелось бы их услышать.
  - Вы найдете другие в городе. Не идентичные, но тем не менее такие же - если вы понимаете¸ о чем я.
  - Нет, Багг, не понимаю.
  - То же производство, та же загадочность функции. Я никогда не трудился составить карту их местонахождения, но она могла бы выявить схему, а из этой схемы стал бы ясным смысл его существования. Может быть...
  - Но кто это строил?
  - Без понятия, Венит. Было это очень давно, как я подозреваю - прочие по большей части погружены в почву. Находят их выше по реке, в наносах ила.
  - В наносах... - Венит не отрывал взора от конструкции, и глаза его раскрывались все сильнее. Наконец он повернулся к собеседнику: - Багг, окажите честь, исполните мою просьбу. Я должен уехать из Летераса. Однако мне нужно доставить послание в город, моему хозяину. Раутосу Хиванару.
  Багг пожал плечами: - Не вижу никаких затруднений, Венит.
  - Спасибо. Вот мое послание: он должен приехать и увидеть собственными глазами. И - это самое главное - привезти коллекцию артефактов.
  - Артефактов?
  - Он поймет, Багг.
  - Ладно, - сказал старик. - Я буду там через пару дней... или могу послать гонца. Как распорядитесь?
  - Лучше лично, Багг. Если сумеете. Если гонец перепутает послание, хозяин может не понять.
  - Как скажете, Венит. Могу спросить, куда едете?
  Должник скривился: - Синяя Роза, потом Дрена.
  - Долгий путь впереди, Венит. Да будет он скучным и бедным на происшествия!
  - Благодарю, Багг. Как тут дела?
  - Мы ждем новой поставки стройматериалов. Когда получим, сможем закончить. Ваш хозяин забрал одну бригаду на укрепление берега в своем имении, но пока не прибудут материалы, нам и этих людей хватит. - Он искоса глянул на Венита. - Вы имеете представление, когда Раутос Хиванар закончит работы у особняка?
  - Строго говоря, это не укрепление - хотя и оно тоже. - Он потер лицо. - Скорее научные раскопки. Хозяин расширяет валы в сторону реки, потом осушает траншеи, чтобы рабочие могли раскопать слои ила.
  Багг нахмурился: - Зачем? Он собирается воздвигнуть волнолом или пирс?
   - Нет. Он собирает... артефакты.
  Венит поглядел на Багга, а тот поглядел на здания. Бледные глазки прищурились. - Не думал обнаружить такое.
  - Многие ваши инженеры и бригадиры смотрели... но никто не сумел понять назначение этой штуки. Артефакты явно связаны с ней. Один - фактически точная копия, но в меньшем масштабе. Когда доставите послание, Багг, можете попросить осмотра находок. Уверен, он охотно поделится наблюдениями.
  - Возможно, - рассеянно отозвался старик.
  - Ну, - сказал Вент, - мне уже пора.
  - Да не заметит вас Странник, Венит Сафад.
  - И вас, Багг.
  - Куда там...
  Последние слова прозвучали шепотом. Венит оглянулся на Багга, уже шедшего по двору. Странное заявление.
  Но у каждого старика свои причуды.
  
  
  **
  
  Атрипреда Биветт спешилась и бродила среди беспорядка. Стервятники и вороны перепрыгивали с одного вздутого трупа на другой, словно удивляясь слишком щедрому угощению. Несмотря на все их усилия, офицеру стало ясно, что побоище носит необычный характер. Невезучих солдат, поселенцев и пастухов погубили громадные клинки, длинные когти и зубы.
  Это уже не первая вылазка убийц - посланная на поиски Красной Маски кавалерия Дрены встретила такой же конец.
  Сзади нее шел Смотритель Брол Хандар. - Лишь демоны, - произнес он, - способны на такое. Например, те, которых призывали во время войны к'риснаны... хотя они редко используют когти и зубы.
  Биветт встала подле потухшего костра. Указала на пепел. - Ваши демоны оставляют такие следы?
  Эдурский воин подошел. - Нет, - сказал он несколько мгновений спустя. - У этих словно бы лапы бескрылой птицы - переростка.
  - Переростка? - Она бросила взгляд на Эдур и возобновила обход.
  Солдаты занимались тем же, молча осматривая разоренный лагерь. Конные разведчики окружили место, следя за окружающими холмами.
  Стада родаров и миридов угнаны, следы указывают, что они двинулись на восток. Родары шли впереди, мириды просто тащились следом. Если отряд поскачет очень быстро, они, может быть, догонят миридов. Биветт подозревала, что угонщики не станут задерживаться, подгоняя медлительных животных.
  - Ну, Атрипреда? - спросил сзади Блон Хандар. - Идем по следу?
  Она не повернулась. - Нет.
  - Фактор будет весьма недоволен вашим решением.
  - Вас это заботит?
  - Нисколько.
  Она промолчала. Смотритель за время путешествия стал более откровенным. Более откровенным или менее осторожным - но в тоне Тисте Эдур звучало презрение. Само то, что он решил сопровождать экспедицию, говорит о растущей независимости. Ей было почти жаль воина.
  - Если Красная Маска призывает подобных демонов, - продолжал Брол Хандар, - нам нужно выступить в силе, с магами эдурскими и летерийскими. Так что я согласен с вашим решением.
  - Я рада, что вы сразу ухватили военные аспекты произошедшего, Смотритель. И все же желания фактора мне вовсе не интересны. Я прежде всего и преимущественно офицер Империи.
  - Да. А я представитель Императора в регионе. Итак?
  Она кивнула.
  Несколько раз ударили сердца. Эдур вздохнул: - Как печально видеть много убитых детей.
  - Смотритель, мы убиваем овлов не менее тщательно.
  - И это тоже печально.
  - Такова война.
  Он что-то буркнул, потом сказал: - Атрипреда, происходящее на ваших равнинах не просто война. Летерийцы начали компанию уничтожения. Если бы мы, Эдур, перешли этот порог - разве нас не называли бы варварами? В нынешнем конфликте вы на неправой стороне, какими бы словами ни оправдывали вы свои деяния.
  - Смотритель, - холодно отозвалась Биветт, - мне не интересны оправдания и нравственная высота. Я слишком давно в солдатах, чтобы верить, будто подобное может помешать нашим действиям. Если что-то в наших силах, мы делаем это. - Она обвела рукой разоренный лагерь. - Убиты граждане Летера. Я могу ответить на это, и я отвечу.
  - И кто выиграет? - спросил Хандар.
  - Мы, разумеется.
  - Нет, Атрипреда. Вы проиграете. И овлы тоже. Победители - люди вроде фактора Летура Аникта. Увы, подобные ему смотрят на летерийских солдат почти так же, как на врагов. Вас будут использовать, это означает - многие из вас умрут. Летуру Аникту все равно. Вы нужны ему для достижения победы. Потом нужда в вас исчезнет... до появления нового врага. Скажите, империи существуют чтобы пожирать? Разве нет ценности в мире? В порядке, процветании, стабильности и спокойствии? Столбики монет в сокровищнице Аникта - единственно достойная награда? Он может так думать - всё остальное случайно и интересно лишь полезностью лично ему. Атрипреда, вы, по правде говоря, ниже Должников. Вы рабыня. Я не ошибаюсь, ибо мы, Тисте Эдур, имеем рабов. Рабы - вот кем вас видит Летур Аникт.
  - Скажите, Смотритель, как вам жилось бы без рабов?
  - Не сомневаюсь, плохо.
  Она повернулась и пошла к коню. - На коней. Возвращаемся вДрену.
  - А мертвые граждане Империи? Вы оставите тела падальщикам?
  - Через месяц пропадут и кости, - сказала Биветт, вскакивая в седло и натягивая удила. - Жуки-строгунцы сточат их в прах. Да тут почва твердая, могилы не выкопать.
  - Но есть камни.
  - Покрытые овлийскими глифами. Использовать их - навести на мертвых проклятие.
  - Итак, вражда сохраняется, даже духи воюют. В темном же мире обитаете вы, Атрипреда Биветт.
  Она помолчала, вглядываясь в Эдур. - А тени намного лучше, Смотритель?
  Тот не ответил. Биветт сказала: - Извольте сесть в седло, господин.
  
  ***
  
  Лагерь племени Гейнток, заполненный также остатками племен Севонд и Нирифа, простерся на всю долину. Далеко на востоке маячили облака охряной пыли над стадами, скопившимися в соседних долинах. Воздух скрипел от песка, смердел кислым кизячным дымом. Маленькие отряды воинов метались туда и сюда, словно банды разбойников - голоса громкие, оружие наготове.
  Дозорные вступили в контакт с Красной Маской и его жалким племенем еще утром, но близко не подъезжали. Похоже, их больше заинтересовало следовавшее за маленькой группой большое стадо родаров. Для кучки овлов богатство слишком значительное, открытое для спора; Красная Маска понимал, натягивая удила перед границей лагеря, что весть уже дошла сюда и множество воинов набирается наглости, завидуя его родарам и готовясь отнять животных у горсточки воинов Ренфайяра.
   Увы, придется их разочаровать. - Месарч, - сказал он, - останься здесь с остальными. Вызовы не принимать.
  - Никто не подъехал так близко, чтобы увидеть твою маску, - ответил юноша. - Никто не понимает, о Вождь Войны, чего ты желаешь. Едва они узнают, мы окажемся в осаде.
  - Ты боишься, Месарч?
  - Умереть? Нет. Уже нет.
   - Тогда ты больше не ребенок. Жди, ничего не предпринимай. - Маска послал коня вниз по склону, галопом влетел на стоянку Гейнтока. На него смотрели - глаза вытаращивались, слышались крики, в которых звучало скорее негодование, чем удивление. Наконец ближайшие воины заметили его оружие. Тут на лагерь пала тишина, распространяясь словно рябь по воде... а за ней наступил черед бормотания, гневные голоса изменили тембр.
  Тягловые собаки уловили нарастающую ярость и подбежали ближе, оскаливая зубы и поднимая шерсть.
  Красная Маска натянул поводья. Летерийский конь замотал головой, заплясал, фыркнув в предостережение большим псам.
  Кто-то пробирался сквозь густеющую толпу - как будто нос незримой ладьи раздвигал высокие тростники. Попрочнее усевшись в иностранном седле, Маска ждал.
  Хадральт, старший сын Капалаха, унаследовал от отца надменную походку, но не вызывающую уважение внешность. Он был тощим и невысоким; по слухам, он хорошо умел работать короткими кривыми мечами, висевшими сейчас у пояса. Его окружала дюжина избранных воинов, здоровенных, неуклюжих мужчин, чьи лица расписаны в подобие чешуи - бронзового цвета, но в остальном весьма похожей на чешую самого Красной Маски. На лицах этих застыло выражение недовольства.
   Дергая пальцами за свисающие с пояса фетиши, Хадральт сверкнул глазами на Маску: - Если ты тот, за кого себя выдаешь, тебе здесь не место. Уйди, или кровь твоя оросит иссохшую землю.
  Красная Маска невозмутимо обвел взглядом меднолицых воинов. - Ты порождаешь эхо, но в нем слышен отзвук страха. - Взор его вновь нашел вождя. - Я перед тобой, Хадральт сын Капалаха. Я Красная Маска, вождь племени Ренфайяр, и сегодня я убью тебя.
  Темные глаза расширились. Хадральт усмехнулся: - Твоя жизнь - проклятие, Красная Маска. Ты не заслужил права вызывать. Скажи, твои жалкие щенки станут сражаться за тебя? Твои амбиции приведут их к гибели. Наши воины отберут стада Ренфайяра. И женщин, но только детородного возраста. Дети и старики умрут, ибо мы не потерпим обузы. Ренфайяра не станет.
  - Чтобы твои воины получили право вызвать на бой мой род, Хадральт, им придется победить моих поборников.
  - И где они затаились? Или это драный пес, что тащится за тобой?
  Он слишком громко рассмеялся собственной шутке.
  Красная Маска посмотрел назад, на одинокого зверя. Пес лежал на земле справа от его коня, опустив голову, но следя за скопищем местных собак. Он встретил взор Маски; казалось, зверь не только понял всё, что тут было сказано, но и рад возможности схватиться с бросившими вызов хозяину. - Этот зверь понимает, что такое храбрость, - сказал Красная Маска, снова посмотрев на Хадральта. - Хотелось бы мне иметь десять тысяч воинов, ему не уступающих. Но я вижу пред собою лишь тебя, Хадральт, вождя десяти тысяч трусов.
  Ответный рев, казалось, может расколоть воздух. Клинки заблестели на солнце, толпа придвинулась. Море лиц, искаженных яростью.
  Хадральт побледнел. Затем поднял руки и держал, пока крики не начали утихать. - Каждый воин здесь, - заговорил он дрожащим голосом, - возьмет себе кусок твоей шкуры, Красная Маска. За подобные слова положено и не такое! Ты хочешь занять мое место? Хочешь вести? Вести... трусов? Изгнание ничему тебя не научило. Ни один воин не пойдет за тобой, Красная Маска. Ни один.
  - Ты нанял армию, - ответил Маска, не сумев скрыть презрение, - Ты повел их на летерийцев. А потом, когда началась битва и ваши новые союзники вступили в нее - начали биться за вас - ты сбежал. Трусы? Слишком мягкое слово. В моих глазах, Хадральт, ты и твои люди - не овлы, больше не овлы, ибо истинный воин Овл'дана так себя не ведет. Я наткнулся на их тела. Я видел следы вашего предательства. Вот истина. Когда я стану Вождем Войны - это случится сегодня, не успеет сесть солнце - я потребую у каждого доказать свою полезность, заслужить право следовать за мной. И убедить меня будет трудно! Медная краска на лицах трусов - вы не могли нанести мне большего оскорбления.
  - Слезай с летерийской клячи, - захрипел Хадральт. - Слезай, Красная Маска, и встречай свою смерть.
  В ответ Маска поднес к губам полый рог родара. Пронзительный звук заставил замолчать весь лагерь, кроме собак - они заунывно завыли. Маска повесил рог на пояс. - В наше время, - сказал он так громко, чтобы услышали все, - старым врагам необходимо найти примирение. За тысячи лет мы провели много войн, но лишь первая держится в памяти овлов и в памяти самой земли нашей. - Он помолчал, ибо почувствовал содрогание почвы - как и остальные. К'чайн Че'малле приближались в ответ на его призыв. - Хадральт сын Капалаха, ты будешь драться один. Пора нам обнажить оружие. Готовься!
  На гребне холма за спинами жалкой группы из шестерых воинов Ренфайяра появились еще две фигуры - громадные, покачивающиеся при ходьбе. Одно текучее движение - и парочка была уже на склоне.
  Повисла тяжкая тишина - слышен был лишь топот когтистых лап. Ухватившие было рукояти мечей и древки копий ладони медленно разжимались.
  - Мои поборники, - произнес Красная Маска. - Они готовы встретить твоих бойцов, Хадральт. Твоих меднолицых.
  Вождь промолчал. Красная Маска понял, вглядевшись в его лицо, что вождь не готов рискнуть силой своего слова - ведь его команды сейчас никто не выполнит. Это понимали и все присутствующие. Итак, судьба решится схваткой воли двух человек.
  Хадральт облизнул губы. - Красная Маска! Когда я убью тебя, что сделают эти Кечра?
  Не отвечая, Маска сошел с коня, встав в шести шагах от Хадральта. Снял топор - рюгту и покрепче ухватил за середину древка. - Твой отец умер. Отпусти его руку и стань взрослым, Хадральт. В первый раз. Ты не годишься на роль вождя. Ты повел воинов Овлдана в бой, а потом повел их в бегство. Вы изменили союзникам. А теперь скрываетесь на самом краю пустошей вместо того, чтобы встретить летерийцев - клинком по клинку, зубами по горлу. Сейчас ты или уйдешь, или умрешь.
  - Уйти? - Хадральт дернул головой и вымученно ухмыльнулся. - Такой выбор закрыт для воина - овла.
  - Верно. Это подобает лишь старцу, неспособному защитить себя или воину, слишком искалеченному.
  Хадральт оскалился: - Я ни тот, ни другой.
  - Но ты и не воин. Твой отец ушел? Нет, знаю, что нет. Он посмотрел в твою душу и понял тебя, Хадральт. И, хотя старый, сразился с тобой. Ради племени. Ради чести.
  Хадральт вытащил кривые клинки. Он снова дрожал.
  Один из меднолицых сказал: - Капалах ел и пил в доме сына. Однажды ночью он заболел и умер. Утром лицо его походило цветом на синий лишайник.
  - Тренис"галах? - Глаза за щелями алой маски сузились. - Ты отравил отца? Не пожелал убить мечом? Да как ты вообще посмел встать передо мной?
  - Яд не имеет имени, - буркнул меднолицый.
  Хадральт возразил: - Я причина, по которой овлы еще живы! Красная Маска, ты поведешь их на бойню! Мы еще не готовы встретить летерийцев. Я покупал оружие... да, есть летерийцы, верящие в правоту нашего дела. Мы отдавали плохие земли и получали взамен железное оружие. И вот пришел ты, чтобы расстроить мои планы!
  - Я видел ваше оружие, - отвечал Маска. - В руках твоих воинов. Они проверили его в битве? Глупец ты, Хадральт. Думаешь, выгадал? Торговавшие с тобой состоят на службе у фактора - он получает от войны двойную выгоду...
  - Ложь!
  - Я был в Дрене. Всего две недели назад. Я видел и фургоны, забитые ящиками негодного оружия. Эти железные клинки сломаются при первом ударе о щит. Безоружные обречены. Вот что ты выторговал, вот за что ты отдал земли, ставшие местом упокоения праха наших праотцев. Дом духов Овл'дана, землю, испившую крови овлов.
  - Летерийское оружие...
  - Его нужно брать с вражеских трупов - вот это будет оружие, достойное такого названия. Хадральт, если ты решил использовать их тактику, ты должен использовать и хорошее оружие. Иначе воины твои пойдут на жестокую смерть. Именно этого, - добавил Маска, - ты и добиваешься. Итак, Хадральт, я вынужден заявить: ты знал истину. Если так, торговцы платили тебе не только оружием. Ты получил их деньги, Вождь Войны? Твои сородичи знают, какие сокровища таятся в твоей хижине?
  Красная Маска заметил, что меднолицые постепенно отходят от Хадральта. Они осознали, какую измену затеял вождь против них и всего народа овлов.
  Он продолжал: - Ты намерен сдаться, не так ли? Тебе предложили имение в Дрене, да? Рабов и Должников для полного счастья. Ты решился продать наш народ, нашу историю...
  - Нам не победить!
  Последние слова Хадральта. Три лезвия высунулись из груди, воткнутые в спину собственными его телохранителями. Потрясенно выпучив глаза, первый сын и убийца Капалаха, последнего из славного рода вождей Гейнтока, глядел на Красную Маску. Мечи выпали из рук, он осел, соскальзывая с клинков с ужасным, тошнотворным хлюпаньем. Миг - и засвистел, вырываясь, поток крови.
  Глаза подернулись слепотой смерти; труп Хадральта упал лицом в пыль.
  Красная Маска вернул рюгту на пояс. - Семена выпадают из снопа. Порочный делает слабым все свое потомство. День завершился проклятием трусости. Мы овлы, я ваш Вождь Войны. - Он помолчал, оглядываясь. - И я поведу вас на войну.
  Стоявший на гребне холма, над расползшимся лагерем Месарч сотворил знамения солнца и неба, земли и ветра. - Красная Маска отныне правит Овл'даном.
  Крейсос, стоявший справа от него, хмыкнул: - Ты правда сомневался в его успехе, Месарч? Кечра хранят наши фланги. Он - гребень кровавой волны, и волна эта затопит здешнюю землю. Даже летерийцы утонут, что говорить о нас.
  - Ты схитрил в ночь смерти, Крейсос, и все еще страшишься гибели.
  Стоявший слева от Месарча Зевен фыркнул. - Бледен-трава почти потеряла силу. В ту ночь она не схватила ни одного из нас. Я кричал под землей, Месарч. Кричал и кричал. Как и Крейсос. Мы не боимся грядущего.
  - Хадральт убит своими воинами. Сзади. Это нехорошо.
  - Ты неправ, - ответил Зевен. - Слова Красной Маски обратили всех. Я не верил, что подобное возможно.
  - Подозреваю, мы часто будем так говорить, - заметил Крейсос.
  - Пора идти вниз, - сказал Месарч. - Мы его первые воины, и за нашими спинами отныне пойдут десятки тысяч.
  Зевен вздохнул: - Мир изменился.
  - То есть мы проживем немного дольше.
  
  ***
  
  Брол Хандар скакал рядом с Атрипредой. Войско двигалось по торговому тракту, отойдя от ворот Дрены на половину дня. Солдаты за их спинами были молчаливы - без сомнения, их душил гнев, томила мечта о мщении. Отряды кавалерии Синей Розы стояли в Дрене со времен аннексии этого государства. Насколько знал Хандар, завоевание Синей Розы не стало бескровным, как в случае Дрены. Многоплеменное население сплачивала сложная религия, созданная загадочным жречеством - Летер не смог полностью уничтожить его. По слухам, там еще были группы мятежников, действовавшие преимущественно в горах на западе.
  Во всяком случае, старая летерийская политика перемещать отряды Синей кавалерии в далекие части империи продолжалась и под властью Эдур; это означало, что опасность сохраняется. Брол Хандар гадал, насколько успешно действует эдурский Смотритель в Синей Розе, и напоминал себе о необходимости связаться с ним - стабильность в Синей Розе чрезвычайно важна, ведь перебои в поставках по тамошним дорогам окажутся гибельными, если Овл'дан полыхнет полномасштабной войной.
  - Вы задумались, Смотритель? - произнесла вскоре Биветт.
  - Вопросы снабжения.
  - Если вы о военном снабжении, оно под моим руководством.
  - Нельзя рассматривать нужды армии изолированно, Атрипреда. Если конфликт разрастется - я верю в это - даже фактор не застрахован от недостатка продовольствия, особенно для мирных жителей в Дрене и окрестных селениях.
  - Во время войны, Смотритель, потребности армии превалируют. К тому же нет причин ожидать недостатка. Летерийцы очень опытны в таких вопросах. Вся система транспорта создана в расчете на завоевания. У нас есть тракты, купеческие суда, проверенные морские пути.
  - Остается узкое место, - возразил Брол Хандар. - Горы Синей Розы.
  Она бросила удивленный взгляд: - Главные товары, перевозимые через горы - это рабы и экзотические фрукты с дальнего юга. К тому же Синяя Роза прославлена природными богатствами, она производит железо, не уступающее летерийской стали. Олово, медь, свинец, известь, огненный камень, а также кедр и лиственница - всего вдоволь. Море Синей Розы изобильно треской. В свою очередь, большие фермы Дрены производят избыток зерна. Смотритель, кажется, вас неправильно информировали относительно материального снабжения. Недостатка не будет...
  - Возможно, вы правы. - Эдур помедлил. - Атрипреда, я так понимаю, что фактор наладил перевозку низкокачественного оружия и доспехов через горя Синей Розы. Эти изделия продаются овлам в обмен на землю или, по меньшей мере, на прекращение споров о давно захваченных землях. За истекшее время перевезено четыреста широких фургонов. Фактор удерживает десятину, но никакого официального оформления или налогообложения не производится. Могу только догадываться, что многие иные товары движутся через горы в том и обратном направлении без официального разрешения.
  - Смотритель, даже если не учитывать контрабанду фактора, горы Синей Розы не станут узким местом поставок.
  - Надеюсь на вашу правоту, особенно учитывая недавние затруднения.
  - Извините, какие затруднения?
  - Последний караван с низкокачественными вооружениями не прошел через перевалы. Более того, разбойники напали на главную крепость прохода, разогнав охранявшую ее роту летерийцев.
  - Как? Я ничего не слышала! Целая рота сбежала?
  - Так это выглядит. К сожалению, это все известные мне сведения. Не знаю, какие еще товары, кроме оружия, недополучил фактор. Если вы скажете, что кроме вооружения бандитов, происшествие нам ничем не угрожает, я почувствую облегчение.
  Разговор прервался. Брол Хандар чувствовал, как бегут мысли Атрипреды, как она, похоже, погружается в пучину смятения. Сколько же Хандар - и в его лице все Эдур - знают о нелегальных делишках летерийцев? Вероятно, еще большую тревогу в ней рождает собственное незнание о последних событиях в Синей Розе. Да, она потрясена - и это рассеивает опасения Эдур, что она шпионит на Летура Аникта.
  Он решил, что слишком долго ждет. - Атрипреда, вот эта неминуемая война с овлами... Скажите, вы уверены, что произведенное пополнение сил гарантирует победу?
  Женщина заморгала, видимо, пытаясь подстроить ход мыслей к новой теме. - Более или менее, Смотритель. Мы думаем, что овлы в лучшем случае могут вывести в поле восемь - девять тысяч воинов. Уверены, что не больше. Армия эта недисциплинированна, разделена старыми ссорами и кровной враждой; их стиль боя не позволяет сражаться крупными единицами. Поэтому их легко сломить. Боевое столкновение продлится едва ли один звон. Обычно они предпочитают засады и набеги, собираются малыми группами, стараются идти незаметно. Однако полная зависимость от стад и уязвимость главных стоянок неминуемо заставит их встать и сражаться. И тогда мы их раздавим.
  - Весьма краткое изложение, - заметил Брол Хандар.
  - Если подробнее, у нас шесть рот батальона Синей Розы, почти полный состав обновленного батальона Ремесленников, а также подразделения из гарнизона Дрены и четыре роты бригады Харридикта. Для обеспечения подавляющего численного превосходства я запрошу бригаду Багряных Львов и хотя бы половину Купеческого батальона.
  - Вы ожидаете, что Красная Маска каким-то образом изменит привычную овлам тактику?
  - Нет. В прошлый раз он так не делал. Его опасность - в гениальной одаренности к устройству засад и устрашающе эффективных рейдов, в особенности на линиях снабжения. Чем скорее он будет убит, тем быстрее окончится война. Если ему удастся вырваться из кулака - ожидайте длительного и кровавого конфликта.
  - Атрипреда, я намерен запросить трех к'риснанов и четыре тысячи воинов - Эдур.
  - Тогда, Смотритель, победа наступит быстро. Красной Маске не удастся долго прятаться от ваших ведунов.
  - Совершенно верно. Я хочу скорейшего окончания войны, минимальных потерь. С обеих сторон. Значит, надо убить Красную Маску при первой возможности. И разбить армию овлов, какова бы она ни была.
  - Вы желаете заставить овлов капитулировать? Обдумываете условия?
  - Да.
  - Смотритель, я соглашусь принять капитуляцию. Что до условий, я потребую всего лишь полной сдачи. Все овлы до последнего станут рабами. Их разошлют по всем концам империи, но только не в традиционные районы обитания. Если они рабы, то могут считаться военной добычей; право их захватить станет привилегией моих солдат.
  - Судьба нереков, фентов и Тартеналов.
  - Пусть так.
  - Это замечание мне совсем не нравится, Атрипреда. Боюсь, не понравится никому из Тисте Эдур, включая самого Императора.
  - Обсудим этот пункт после устранения Красной Маски.
  Смотритель поморщился, но кивнул: - Согласен.
  Про себя Брол Хандар выругал Красную Маску, самонадеянно порушившего его надежду на прекращение вражды, на добрососедский мир. Вместо этого Летур Аникт получает оправдание попытке уничтожить овлов; какими бы умениями устраивать засады и набеги они ни обладали, конец будет одинаков. Проклятие вождей: верить, будто они могут изменить мир...
   "Проклятие, которое, кажется, коснулось и меня. Я теперь раб Летура Аникта и ему подобных?"
  
  ***
  
  Гнев его души был дыханием льда, схороненным глубоко и надежно - пока обжигающее дыхание не проснулось в груди. Выслушав последние слова меднолицего Натаркаса, он яростно вскочил и выбежал из хижины. Постоял, прищурив глаза, пока зрение не приспособилось к безлунной ночи под затянутым облаками небом. Неподалеку стояли, словно изваянные из камня, телохранители - К'чайн Че'малле; их глаза слабо светились среди пятен тьмы. Едва Красная Маска пошевелился, головы одновременно повернулись - стража следила, в какую часть стоянки он пойдет.
  Ни одна из тварей не двинулась следом. Маска был благодарен им. Каждый шаг тяжеловесных существ заставлял лагерных собак заходиться лаем, а он был не в том настроении, чтобы слушать бестолковое гавканье.
  Полночь миновала. Он созвал вождей племен и наиболее почтенных старцев, и все они столпились в хижине, недавно принадлежавшей Хадральту. Они ожидали сурового нагоняя, ожидали от наводящего страх нового Вождя Войны гневных речей - но Красная Маска не желал еще сильнее унижать подчинившихся ему воителей. Дневные раны еще кровоточат; потерянная смелость может вернуться лишь в пылу боя.
  При всех заблуждениях Хадральта в одном он был прав: старые способы войны с летерийцами обречены на неудачу. Однако Маска заявил подчиненным, что план Хадральта перенять все военные приемы Летера также обречен. Таких традиций у них нет, дисциплина не распространяется через границы кланов и племен. Они тренировались с негодным оружием.
  Нужно найти новый путь.
  Красная Маска спросил о наемниках, и ответные рассказы оказались запутанными и угрюмыми - устыдившиеся воины старались утаить некоторые подробности. Да, продажа части земель принесла им немало летерийских денег, их собирали с намерением нанять иноземную армию из тех, что можно найти на восточных границах. Однако Хадральт решил присвоить золото и серебро; поэтому он и предал эту армию, повел ее на гибель. Он не смог отдать ей накопленные богатства.
  Таков яд монеты.
  Откуда же взялись иноземцы?
  С моря, кажется - высадились на северной границе пустошей с транспортных судов под флагами Ламатафа, королевства на далеком полуострове. Воины - жрецы и жрицы, присягнувшие волчьим божествам.
  Что же привело их на этот континент?
  - Пророчество.
  Красная Маска вздрогнул, услышав слова Натаркаса, главного среди меднолицых, того самого воина, что открыл тайну убийства Хадральтом своего отца Капалаха.
  - Пророчество, Вождь Войны, - продолжал Натаркас. - Последняя война. Они пришли в поисках места, именуемого Полем Брани Богов. Себя называли Серыми Мечами, Таинством Тогга и Фандерай. Среди них было много женщин, в том числе одна из командиров. Другим был одноглазый. Он еще говорил, что потерял свой глаз трижды...
  Нет, Вождь Войны. Он еще жив. Выжил в битве. Хадральт заключил его в темницу. Он лежит в цепях за хижиной, в которой очищаются женщины...
  Затем Натаркас замолчал, вздрогнув от увиденного в очах Красной Маски нежданного гнева.
  И вот маскированный вождь идет через стоянку Гейнтока, к востоку, туда, где вырыты канавы для облегчения, мимо женской хижины, за которой, прикованное к колоде, спит нечистое существо - нижняя часть тела в канаве, смешавшей в себе месячные крови, мочу, грязь и камни (дальше эта смесь вытекает в более глубокую траншею, ведущую вниз по склону).
  Он встал над мужчиной, а тот проснулся, заворочал головой. Единственный глаз уставился на Красную Маску.
  - Ты понимаешь меня? - спросил вождь.
  Кивок.
  - Твое имя?
  Глаз моргнул. Мужчина поднял руку и поскреб рубец от ожога, окружающий пустую глазницу. Хмыкнул, словно бы удивляясь, и с усилием сел. - Мое новое имя Анастер, - сказал он, скривив рот в подобии улыбки. - Но думаю, старое имя подходит больше. С некоторым изменением. Я Тук. - Улыбка стала шире. - Тук Невезучий.
  - А я Красная Маска...
  - Я знаю, кто ты. Я даже знаю, что ты.
  - Как?
  - Не хочу говорить отсюда.
  Маска попробовал снова: - Каким тайным знанием обо мне ты, как тебе кажется, обладаешь?
  Улыбка увяла. Мужчина взглянул вниз, словно изучая густую кровянистую массу на уровне коленей. - Смысла все меньше. Особенно сейчас. Ты не тот, кого мы ожидали, Красная Маска. - Он закашлялся и сплюнул, стараясь не попадать в женскую кровь.
  - Скажи, кого ты ожидал?
  Новая полуулыбка. Тук не поднял лица, отвечая: - Ну, когда тебе нужен Первый Меч Кчайн Че'малле, ты ожидаешь увидеть... К'чайн Че'малле. Не человека. Как думаешь, естественное ожидание?
  - Первый Меч? Не знаю такого титула.
  Тук пожал плечами: - Поборник К'эл. Консорт Матроны. Возьми меня Худ, просто Король. В твоем случае все это одно и то же. - Он наконец поднял голову и что-то блеснуло в единственном глазе. - Не говори мне, что обманул их своей маской. Прошу...
  
  ***
  
  Трещину, из которой показалась одинокая фигура, было трудно заметить. Едва ли высотой в три человеческих роста, она угнездилась в расселине уступчатых горных склонов, что была длиной примерно в лигу и опускалась на глубину тысячи шагов. Путники могли пройти треть расстояния, минуя грубые скалы, и даже не заподозрили бы существования трещины. Разумеется, на протяжении последних пяти лиг пути вероятность встретить незваных путников была минимальной. Склоны гор Синей Розы здесь, далеко к северу от торговых путей, не пятнали следы; не было видно пастбищ и ровных мест, подходящих для поселения; погода казалась неизменно неприятной.
  Выскользнув на свет из темной расселины, мужчина присел, озирая окрестности. Не заметив ничего тревожного, выпрямился. Он был высоким, стройным, длинные иссиня-черные волосы свободно вились по ветру; лицо было каким-то смазанным, но глаза сияли подобно огненному камню. Мужчина сунул руку в карман выцветшей куртки и достал тонкую цепочку, на концах которой были укреплены простые круглые кольца вроде тех, что одевают на пальцы - золотое и серебряное. Быстрое движение указательного пальца - цепочка принялась вращаться и плотно навилась на него. Миг спустя он принялся вращать пальцем в другую сторону. Заняв таким образом правую руку, он двинулся в путь.
  Он шел на юг, проходя пятна света и тени; шаги были почти бесшумными, и его сопровождал лишь звук крутящейся цепочки. За спиной болтались рог и ненатянутый лук из кроводрева. У правого бедра имелся колчан со стрелами (кроводрево, оперение из перьев ястреба, уткнувшиеся в мох на дне колчана наконечники железные, в форме слезы, с прорезями в виде знака Х). Кроме этого оружия, он нес на перевязи простую рапиру в ножнах из посеребренной черепашьей кости; ножны были обмотаны овечьей шкурой, чтобы скрепляющие кольца не звенели при ходьбе. Увы, все эти хитрости, предпринятые ради бесшумного движения, делал бессмысленными непрерывный свист вращающейся цепочки.
  Полдень уже миновал. Путник шел в густой тени, ибо двигался на юг по восточным сторонам долин. Цепочка всё свистела, звенья звякали друг о дружку, кольца прорезали воздух.
  К закату он оказался на уступе над просторной долиной, что шла более или менее на восток; здесь, удовлетворившись возможностями обзора, он сел на корточки и принялся ждать. Шепот цепочки, звяканье колец...
  Еще две тысячи вращений - кольца застучали и замерли, пойманные в темницу кулака. Взор его, не отрывавшийся от восточного прохода, уловил движение. Засунув цепочку во внутренний карман, он встал.
  Начал длительный спуск.
  
  ***
  
  Ониксовые Колдуны, чистейшие из чистокровных, давно прекратили сражение со стенами тюрьмы, которую сами себе воздвигли. Древность и бесчисленные традиции, позволяющие сохранять память, имели множество звеньев, и они приняли их все. Принять, говорили они, значит постичь суть ответственности; если бы существовало такое явление, как мирской бог, то обитатели Андары, последние поклонники Чернокрылого Лорда, нарекли бы его Ответственным. И бог этот за десятилетия после летерийского завоевания сравнялся в силе с самим Лордом.
  Юный лучник (девятнадцати лет от роду) не был одинок в отрицании закоснелых и старомодных путей Ониксового Ордена. Подобно многим соотечественникам того же возраста - первое поколение, рожденное в Изгнании - он придумал себе имя, говорящее о полнейшем разрыве с традицией. Имя клана отброшено, все отзвуки старого языка - и общего наречия, и языка жрецов - затухли вдали. Отныне он из клана Изгнанных.
  Но при всех показных позах независимости он не мог ослушаться прямого приказа Орданта Брида, Знатока тайн Камня из Ониксового Ордена.
  Итак, юный воин по имени Скол Изгнанник покинул вечно темный монастырь Андары, миновал бесконечные стены скал и вовремя оказался на проклятом солнечном свете, под ослепшими звездами дня, свершил путь по поверхности земли и начал сторожить главный перевал.
  Приближавшаяся к нему маленькая группа путников не походила на купцов. Нет ни поезда телег с товарами, ни ковыляющих в кандалах рабов. Они скачут на летерийских лошадях, и трое на вид походят на летерийцев... но Скол знал, что это не имперская делегация. Нет, это изгнанники. За ними идет охота.
   "И среди них - брат моего бога".
  Скол подошел ближе, все еще невидимый путникам - и ощутил присутствие еще одного существа. Он негодующе фыркнул. - Раб Тисте Эдур, скажи, ты не знаешь своей крови? Мы оторвем тебя, дух - хотя ты давно должен был сделать это сам.
  - Я не связан, - прошипел дух.
  - Тогда, подозреваю, ты во мне не нуждаешься.
  - Твоя кровь нечиста.
  Скол улыбнулся темноте. - Да, я котел неудач. Нереки, летерийцы - даже драсильяны.
  - И Тисте Анди.
  - Приветствуй меня, брат.
  Смех получился скрежещущим. - Он чует тебя.
  - Разве я подкрадывался слишком близко?
  - Они остановились и ждут.
  - Отлично. Они догадываются, что я скажу им? А ты?
  - Ты груб. Ты лишен уважения. Ты сейчас предстанешь перед Сильхасом Руином, Белым Вороном...
  - Он принесет весть о пропавшем брате? Нет. Думаю, нет.
  Новый взрыв смеха. - Как ни странно, я думаю, ты вполне сродни тому, с кем встретишься.
  
  ***
  
  Серен Педак косилась в темноту. Она устала. Долгие дни путешествия по перевалу, а конца не видно. Сообщение Сильхаса Руина, что кто-то приближается, заставило их встать на песчаном берегу ручья. Насекомые поднялись и насели тучей; лошади зафыркали, дергая кожей и махая хвостами.
  Серен спрыгнула с лошади сразу за Сильхасом Руинном, вместе с ним перешла поток. Прочие остались на месте. Чашка спала на руках Удинааса, и бывший раб, казалось, не желал двигаться, чтобы не будить девочку. Фир Сенгар соскользнул из седла, но за ними не пошел.
  Стоя за спиной альбиноса - Анди, Серен смогла расслышать странные свистящие и звякающие звуки. Еще миг - и явилась высокая, тощая фигура, силуэт на фоне темного камня.
  Из-за него выплыло пятно более темное, склонилось перед Сильхасом.
  - Родич, - произнес дух.
  - Потомок моих сторонников, Тлен?
  - О нет, Сильхас Руин!
  Тисте Анди сипло вздохнул. - Моего брата. Они были так близко?
  Молодой воин подошел ближе. Движения его казались почти ленивыми. Кожа была тусклой, мало отличающейся по оттенку от кожи Эдур. Правой рукой он крутил цепочку, кольца на концах ее блестели в полутьме. - Сильхас Руин, - сказал он, - я приветствую тебя от имени Ониксового Ордена Андары. Очень давно не встречали мы Тисте Анди не из нашей колонии. - Широкий рот едва заметно задергался. - Ты совсем не похож на того, кого я вообразил себе.
  - Твои слова граничат с оскорблением, - ответил Сильхас Руин. - Именно так ваш Орден приветствует меня?
  Молодой воин пожал плечами. Цепочка намоталась на ладонь и снова раскрутилась. - На дороге впереди вас чары к'риснанов - ловушки и капканы. К тому же ты не найдешь искомого в Синей Розе - ни в главном городе, ни в Джаспе и Пограничье.
  - Откуда тебе знать, чего я ищу?
  - Он сказал, ты придешь рано или поздно.
  - Кто?
  Брови взлетели. - Конечно, твой брат. Он не успел вовремя, чтобы предотвратить твое падение и гибель твоих спутников...
  - Он отомстил за меня?
  - Момент, - вмешалась Серен Педак. - Как твое имя?
  Белозубая улыбка. - Скол. Отвечаю тебе, Сильхас Руин: он не был намерен истреблять всех Тисте Эдур. Скабандари Кровавый Глаз пал от рук Старших Богов. На земли к западу отсюда было наложено проклятие, отменившее даже отпущение смерти. Эдур рассеялись перед лицом ледников, ужасных штормов, отступающего моря. Сразу после проклятия Омтозе Феллака их выживание оказалось под вопросом, и Рейк позволил им уйти.
  - Не припоминаю, что мой братец был столь... милосерден.
  - Если наша история того времени точна, - отвечал Скол, - он был слишком занят. Распад Куральд Эмурланна. Слухи о приближении Оссерка. Мимолетный союз с Леди Завистью, споры и шаткий альянс с Килмандарос, наконец, Элайнт Силанна, вышедшая с ним из Эмурланна при запечатывании врат.
  - Кажется, многое из того времени стало известно Ордену, - спокойным тоном сказал Руин. - Значит, он оставался с вами долгое время.
  - Он нигде не остается надолго, - ответил Скол, как будто чем-то позабавленный.
  Серен гадала: понимает ли юнец, что почти вывел Руина из равновесия? Еще несколько плохо подобранных слов - и голова Скола слетит с плеч. - Твоя миссия, - спросила она Тисте Анди, - вести нас к нашей участи?
  Еще улыбка, новый оборот цепочки. - Да. Вы будете, э... желанными гостями Андары. Хотя присутствие летерийцев и Тисте Эдур окажется проблематичным. Ониксовый Орден объявлен вне закона, как вы сами знаете, он подвергается жестоким репрессиям. Андара - последнее тайное убежище моего народа. Его местоположение нельзя раскрывать.
  - И что ты предлагаешь?
  - Остаток пути, - ответил Скол, - пройдет по садку. Через Куральд Галайн.
  Сильхас Руин при этих словах склонил голову набок и хмыкнул: - Начинаю понимать. Скажи, Скол: сколько магов Ордена живет в Антаре?
  - Их пятеро, и они последние.
  - Они могут хоть в чем-то соглашаться?
  - Конечно нет. Я здесь по приказу Орданта Брида, Знатока тайн Камня. Мое отбытие из Андары прошло скромно, иначе я не был бы здесь...
  - То есть кто-то другой из Ордена перехватил бы тебя.
  Кивок. - Ты можешь выжидать, предвидя мальстрим, который породит твое появление, Сильхас Руин? Я - нет.
  - Итак, твое приветствие следует переоценить. Ониксовый Орден не рад нам. Рад только Ордант Брид.
  - Каждый из них выступает от имени Ордена, - сказал, блеснув глазами, Скол, - когда это сильнее всего мешает остальным. Да, теперь я вижу, как вам не терпится. - Цепочка рванулась от серебряного кольца, надетого на палец правой руки, и вслед за ее взмахом справа от воина появился разрыв, ведущий во Тьму. - Позовите остальных. Скорее. Уже сейчас связанные призраки, слуги Эдур, слетаются сюда - конечно, грезя о свободе. Но увы, она для них недоступна. А вот хозяева - Эдур видят всё их глазами. Это недопустимо.
  Серен Педак повернулась и позвала остальных.
  Скол сделал шаг вбок и низко поклонился. - Сильхас Руин, я прошу тебя пройти первым, вновь познав сладостные объятия Истинной Тьмы. К тому же, - добавил он, выпрямившись (Руин уже пошагал к вратам), - ты станешь ярким маяком...
  Один из мечей Руина свистнул, мелькнув размытой линией - лезвие прорезало то место, на котором стоял Скол. Юный воин отклонился... как раз на такое расстояние, чтобы клинок прошел мимо.
  Юноша рассмеялся. До ужаса беззаботен. - Он сказал, ты будешь злым.
  Сильхас Руин долго смотрел на Скола... затем отвернулся и прошел в разрыв.
  Серен Педак глубоко вздохнула, чтобы успокоить сердце. - Ты даже не ....
  - Не?
  Остальные подошли и привели лошадей. Удинаас, держащий на сгибе локтя Чашку, прямо посмотрел в глаза Скола, прежде чем повести лошадь во врата.
  - Ты решил скрестить мечи с богом, Скол?
  - Он сдался. О да, он на редкость быстр и с двумя клинками сразу справиться трудно, но уверяю тебя...
  - Знаток тайн, что послал тебя, будет доволен столь мальчишеским поведением?
  Скол захохотал. - Ордант мог выбрать для такой миссии любого из сотни воинов.
  - Но выбрал тебя. Это значит, что он либо непроходимо туп, либо предвидел твою непочтительность.
  - Теряешь время, аквитор, - сказал Фир Сенгар, проходя мимо и пожирая глазами Скола. - Он Тисте Анди. Его разум - просто тьма, в коей процветают глупость и невежество.
  Молодой воин поклонился и Фиру. - Эдур, прошу проходить. Тьма ждет тебя.
  Он показал на врата.
  Когда Фир провел лошадь в разрыв, цепочка на пальце правой руки Скола снова закрутилась, звякнув кольцами.
  - Зачем ты так делаешь? - раздраженно спросила Серен.
  - Как делаю? - сказал тот, вздернув брови.
  Аквитор выругалась себе под нос и прошла во врата.
  
  
  
  
  КНИГА ВТОРАЯ
  
  ПЛАСТЫ МЕРТВЫХ
  
  
  
   Те, что стали на след
  Сокращают разрыв
  Как бы быстро я ни бежал
  Мне уже не вздохнуть
  Псы идут по пятам
  И бросаются, радостно взвыв
  Рождены они роком
  Натасканы мстить
  Я их сам кормил и учил
  Не помогут мне боги
  Спасения нет
  Даже если вскричу я с мольбой
  Псов деяний моих
  Никому не сманить
  Я для них единая цель...
  И охоте приходит конец.
  
  Песни Виновного,
  Бет"нетраск
  
  
  
  
  
  
  Глава 7
  
  
  
   Много дальше, чем казалось
  Много хуже, чем мечталось
  Слишком тонко, но не рвется
  А над головами вьется
  Мудрость все преодолела
  Дурь не ведает предела...
  Ну, хотите слушать сказку?
  
  Сказки пьяницы,
  Бард Рыбак
  
  
  
  Атрипреда Яни Товис, которую ее солдаты звали Полутьмой, стояла у борта, следила, как проплывают мимо пологие берега реки Летер. Чайки качались на мелких волнах. Между тростниками виднелись рыбачьи лодочки; бросающие сети замирали, завидев потрепанную флотилию на пути в гавань. На берегах птицы облепили голые деревья, устоявшие в последнее наводнение. За стволами мертвых деревьев гонцы спешили по западной дороге в город, чтобы доставить донесения различным чиновникам - Яни Товис была уверена, что дворец уже извещен о появлении первого флота. Второй идет в полудне пути сзади.
  Она будет рада вновь ощутить под ногами твердую землю. Увидеть вблизи незнакомые лица, а не эти, давно приевшиеся, владельцев которых она знает слишком хорошо и зачаcтую, надо признать, презирает.
  Не один океан остался далеко за спиной. И это рождает чувство глубокого облегчения. Мир оказался... огромным. Даже древние карты Летера, показывающие путь переселения из земель Первой Империи, являли всего лишь малую долю пространства, именуемого миром смертных. Масштабы заставили всех ощутить себя крошечными - как будто пережитые великие драмы оказались незначительными, как будто истинный их смысл размазался по карте, став неуловимо тонким для разума одного человека. К тому же они заплатили за роковое путешествие дорогую цену. Десятки потерянных кораблей, тысячи умерших. Империи дальнего далёка оказались могучими и агрессивными, почти все народы охотно проверяли силу и выучку иноземных захватчиков. Если бы не удивительное мастерство ведунов Эдур и новых кадровых магов Летера, в судовых журналах содержались бы лишь записи о поражениях, и еще меньшее число солдат и матросов бросило бы взгляд на родные пейзажи.
  Ханради Халаг, Уруфь и Томад Сенгары доставят Императору дурные вести, способные перевесить скромные успехи; Яни Товис была рада, что ей не придется участвовать в приеме. Увы, самой ей предстоит много неотложных дел. Военно-морские силы Летера жестоко потрепаны - нужно сообщить семьям, распределить посмертные пенсионы, перевести на родных и наследников долги, в том числе за потерянное казенное имущество. Вводящая в уныние, хлопотливая работа. Она уже мечтает о времени, когда подпишет и запечатает последний свиток.
  Когда заросли деревьев и кустарника поредели, уступив место рядам лодок, причалам, а затем и каменным стенам особняков элиты, она отошла от ограждения и оглядела палубу. Обнаружила вставшего на носу Таралека Виида и подошла к нему.
  - Мы уже очень близко, - начала она. - Летерас, престол Императора, самый большой и богатый город материка. А твой чемпион не показывается на палубе.
  - Я вижу впереди мосты, - заметил варвар, оглядываясь почему-то назад.
  - Да. Это Ярусы. В городе много каналов. Я рассказывала о Топляках?
  Мужчина сморщился, отвернулся, сплюнув за борт. - Они умирают без чести ради вашей забавы. Это ты желала показать Икарию?
  - Гнев ему понадобится, - тихо отвечала она.
  Таралек Виид провел руками по голове, пригладив волосы. - Когда он проснется в следующий раз, повод не будет важен. Твой Император будет уничтожен - и, скорее всего, и твой блестящий город в придачу. Если ты решила наблюдать за ним, то тоже умрешь. Как и Томад Сенгар, и Ханради Халаг.
  - Увы, - сказала она, чуть помолчав, - я не стану свидетельницей схватки. Обязанности влекут меня на север, в Фент-на-Косе. - Она бросила ему взгляд: - Путь длиной более месяца, если на коне. Таралек Виид, этого будет достаточно?
  Он пожал плечами. - Ничего не могу обещать.
  - Кроме одного.
  - Э?
  - Что он станет биться.
  - Ты не знаешь Икария так, как знаю я. Он остается внизу, но в нем нарастает возбуждение. Предвкушение. Такого я еще не видел. Полутьма, он решил принять свое проклятие; он поистине побратался с ним. Без конца точит меч. Смазывает лук. Осматривает вмятины на доспехах каждое утро. У него больше нет вопросов, и это самый зловещий знак.
  - Однажды он подвел нас.
  - Было... вмешательство. Больше такого не будет. Если ваше безрассудство не позволит этого.
  Летерас показался на ленивом изгибе реки, простерся вдоль северного берега; величественные мосты нависали над изукрашенными домами. Небо застилал дым бесчисленных труб. Купола и террасы, башни и лоджии - все тонуло в золотистой дымке. Прямо за молом начинались имперские причалы - первые галеры флота уже сушили весла, войдя в доки. Десятки людей собрались на набережной - в том числе видна была процессия со стороны Вечной Резиденции, над официальной делегацией развевались стяги и штандарты. Яни Товис заметила, что ни одного Тисте Эдур не видно.
  Кажется, узурпация власти со стороны Трайбана Гнола почти завершена. Она не удивлялась. Канцлер затеял свой план еще до того, как Король Эзгара выпил роковой отвар в тронном зале. Сам Гнол заявил бы, что просто обеспечил плавный переход власти. Империя больше, чем правитель, и канцлер обязан быть верным Империи. Вечно и навсегда. Достойные похвалы чувства... но истина никогда не бывает простой. Жажда власти - могучий поток, скрытый тучами от глаз всех, кроме, наверное, самого Трайбана Гнола. Он - самое сердце мальстрима. Он создал иллюзию полного контроля - никто еще не осмеливался бросить вызов, но Яни Товис надеялась, что время близится.
  В конце концов, Эдур вернулись. Томад Сенгар, Ханради Халаг и еще трое бывших племенных вождей. А также свыше четырех тысяч закаленных воинов, оставивших наивность за спиной - в городе Птенцов, Сепике, Немиле, на берегах Напасти, Шел-Морзинна и Плавучего Авалю, среди нездешних волн, у Мекросов... путь оказался далеким. И опасным...
  - Гнездо скоро будет потревожено, - с весьма угрюмой ухмылкой предсказал Виид.
  Яни Товис дернула плечом: - Как и ожидалось. Мы отсутствовали очень долго.
  - Может, ваш Император уже помер. Не вижу Тисте Эдур в свите.
  - Не думаю, что это так. Наши к'риснаны знали бы.
  - Им бог бы сообщил? Яни Товис, дары богов не бывают бесплатными. Более того, бог не скажет поклонникам ничего, что его не устраивает. Или, скорее, солжет. Эдур ничего не понимают. А вот ты меня удивила. Разве не в природе вашего божественного Странника обманывать каждый миг?
  - Император не мертв, Таралек Виид.
  - Дело времени.
  - Ты все время так обещаешь.
  Он качал головой: - Сейчас я говорю не об Икарии. Я говорю о том, как некий бог решает, что слуга его должен пасть. Они все таковы, Полутьма. В их глазах мы всегда несовершенны. Недостаточно сильно верим, недостаточно сильно трепещем. Недостаточно подлы. Рано или поздно мы предаем их, то ли от слабости, то ли от взыгравших амбиций. Мы видим город мостов - но я вижу одно, а ты другое. Не позволяй глазам обманывать тебя: ожидающие нас мосты слишком узки для ног смертных.
  Корабль медленно поворачивал к главному имперского доку, словно усталый, отягощенный грузом вол; на палубу вышло несколько офицеров - Эдур, матросы встали у бортов, готовя канаты. Вонь городских стоков, смешавшихся с мутными водами заставляла слезиться глаза.
  Таралек Виид сплюнул в ладони и снова провел руками по волосам. - Уже время. Пойду приготовлю моего поборника.
  
  ***
  
  Никем не замечаемый, Странник Турадал Бризед оперся спиной о стену склада, что на набережной шагах в тридцати от главной пристани. Он отметил появление Томада Сенгара (почтенный воин выглядел постаревшим и усталым), прочитал выражение его лица; отметил и отсутствие Тисте Эдур среди дворцовой делегации. Но ни вождь, ни другие прибывшие Эдур не задержали внимания бога. Чувства его обострились, едва Атрипреда Военно-Морского Флота прошла по сходням в сопровождении шести офицеров и вестовых - он тут же ощутил в женщине нечто судьбоносное. Но никаких деталей...
  Бог нахмурился, печалясь по утерянной восприимчивости. Он должен был сразу понять, что ожидает Яни Товис! Пять лет назад так и случилось бы. Дар казался естественным, казался простой привилегией могучего Властителя. С мятежных последних дней Первой Империи - череды зловещих событий, в результате которых Т'лан Имассы явились утихомирить корчащуюся в агонии империю Дессимбелакиса - Странник не ощущал себя столь ослабшим. Хаос катился на Летерас, словно мощь катастрофической волны, океанского прилива, обращающего вспять течение реки. "Да, сила идет с моря. Я ощущаю, но не больше того. С моря, как и эта женщина, эта Полутьма".
  Еще один человек показался на сходнях. Иноземец, на предплечьях извивы загадочных татуировок, остальное тело скрыто грубым плащом, лица не видно под капюшоном. Варвар, жилистый, зыркающий по сторонам глазами. Он помедлил на середине трапа, чтобы громко прокашляться и сплюнуть в воду - этот поступок заставил вздрогнуть и Странника, и, кажется, почти всех собравшихся на пристани.
  Миг спустя появился другой иноземец. Встал в начале трапа. Дыхание Странника прервалось, по телу пронесся озноб - словно прибыл сам Худ и бог затылком ощутил его холодное дыхание.
   "Возьми меня Бездна! То, что таится в нем... Ореол, который никто другой не может увидеть и даже догадаться о нем. Милейший сын Готоса и той переросшей ведьмы, пятно крови Азата нависло над тобой облаком. Это больше чем проклятие, поразившее проигравшего воителя. В него вплетены нити, линии старинного, искусного и гибельного ритуала". И он узнает его привкус. Безымянные...
  Двое солдат из Дворцовой Гвардии Трайбана Гнола подошли и встали по сторонам, ожидая Джага, который уже медленно сходил вниз.
  Сердце тяжко стучало в груди Странника. Они доставили поборника, бросающего вызов Императору Тысячи Смертей...
  Джаг ступил на берег.
  Над зданиями у гавани внезапно взвились птицы - сотни, затем тысячи - вознеся хор пронзительных воплей; почва под ногами Странника зашевелилась с тяжким, стонущим звуком. Что-то большое обвалилось за каналом Квилласа, послышались далекие крики. Странник вышел из тени склада и увидел возносящееся в небо облако пыли. Вокруг него кружились испуганные голуби, грачи, чайки и скворцы. Завопили коты.
  Подземные точки прекратились. Нависла тяжкая тишина.
  Клыкастый рот Икария приоткрылся в слабейшей из улыбок, как будто он радовался приветствию земли; с такого отдаления Странник не смог разобрать, была ли улыбка ребяческой (как ему казалось), иронической или же горькой. Он подавил побуждение пройти ближе, чтобы найти ответ на этот вопрос; он напомнил себе, что внимание Икария ему не нужно. Не сегодня, ни впоследствии.
   "Томад Сенгар, то, что вскоре предстоит твоему сыну...
  Неудивительно, что грядущее казалось темным, погруженным в мальстрим хаоса. Они привезли Икария... в средоточие моей силы... "
  Было ясно, что среди летерийской делегации и толпы зевак никто не увидел особой связи между первым шагом Икария по твердой земле и пронесшимся по Летерасу малым землетрясением. А ведь содрогания почвы почти несвойственны этому региону!
  Ужас продолжал царить среди птиц, зверье завывало и ревело на все манеры - а вот жители города, насколько мог видеть Странник, уже успокаивались. Смертные глупцы так спешат забыть о тревоге.
  Вода в реке постепенно обретала прежний вид, чайки садились на волны; все большее число кораблей направлялось к гавани. Но где-то в глубине города обрушилось здание - наверное, дом почтенного возраста с подточенными водой фундаментами, прогнившими сваями, выкрошившимся строительным раствором.
  Там могут быть человеческие жертвы - первые, но явно не последние жертвы Икария.
  А он улыбается.
  
  ***
  
  Выбранившись, Таралек Виид поглядел на Яни Товис. - Неспокойные земли. Бёрн тут плохо спится.
  Атрипреда пожала плечами, пряча тревогу. - На севере отсюда, вдоль Косых гор, земля трясется часто. То же самое можно сказать о северной стороне гор на далеком юге, у Моря Драконов.
  В темноте капюшона она различила блеск зубов. - Но не в Летерасе, верно?
  - Никогда о подобном не слышала. Но это ни о чем не говорит. Этот город не мой дом. Я рождена не здесь. И росла не здесь.
  Таралек подошел ближе, отворотив лицо от Икария (тот слушал дворцовых стражей, дававших ему указания о надлежащем поведении). - Глупая, - зашипел он. - Плоть Бёрн отпрянула, Полутьма. Отпрянула - от него.
  Женщина фыркнула.
  Гралиец склонил голову набок. Она ощутила его негодование. - И что теперь? - спросил он.
  - Теперь? Ничего особенного. Существуют надежные резиденции для тебя и твоего чемпиона. Когда Император назначит день сражения? Это решать ему. Иногда он нетерпелив и схватка происходит тут же. В другой раз он может ждать неделями. Я скажу тебе, что именно будет начато прямо сейчас.
  - Что же?
  - Сооружение погребальной урны для Икария. На кладбище, где покоятся все чемпионы, с которыми встретился Рулад.
  - Даже это место не выживет, - пробормотал Виид.
  Гралиец оглянулся на Икария. Он ощущал боль в желудке. Не хотелось и думать о грядущих разрушениях. Один раз он уже видел... "Бёрн, даже в вечном сне ты чуешь саднящую рану, которая есть Икарий - но никто из этих людей не понимает, не готов. Их руки не запачканы землей, связь потеряна - но смотри, они зовут дикарем меня".
  - Икарий, друг мой...
  - Ты не ощущаешь, Таралек Виид? - В нелюдских глазах блеснуло предвкушение. - Место... я был здесь раньше. Не в городе. В те времена город еще не основали. Я уже стоял на этой земле...
  - И она помнит, - прорычал Виид.
  - Да, но не так, как ты подумал. Здесь меня ожидают истины. Истины. Никогда я не был к ним ближе, чем сегодня. Теперь понятно, почему я не отверг тебя.
   "Отверг меня? Ты подумывал об этом? Неужели я стоял на самом краю?" - Скоро судьба поприветствует тебя, Икарий. Я уже говорил. Ты не можешь отвергать судьбу, как не можешь отвергать джагутскую кровь в венах.
  Гримаса. - Джагуты... да, они были здесь после меня. Скорее за мной. Шли по следу. Давным-давно и теперь снова...
  - Снова?
  - Омтозе Феллак... Таралек Виид, у этого города ледяное сердце. Что за наглая подмена!
  - Ты уверен? Я не понимаю...
  - И я. Пока что. Но пойму. Ни одна тайна не выдержит моего присутствия. Всё изменится.
  - Что же изменится?
  Икарий улыбнулся, положив руку на рукоять меча, и промолчал.
  - Ты предстанешь перед Императором?
  - Этого от меня ожидают, Таралек Виид. - Взгляд его просветлел. - Разве я стану огорчать их?
   "Духи родные, моя смерть все ближе. Именно этого мы и желали. Почему же я содрогаюсь? Кто украл мое мужество?"
  - Как будто бы, - прошептал Икарий, - жизнь моя снова пробуждается...
  
  ***
  
  Рука метнулась в темноту, поймав сидевшую наверху деревянной клети корабельной помпы крысу. Тощая тварь едва успела панически пискнуть - и шея ее сломалась. Послышался шлепок: это крыса полетела в сторону, ударилась о переборку и упала в просочившуюся из-за борта грязную воду.
   - Ох, ненавижу, когда ты теряешь терпение, - устало сказала Семар Дев. - Карса Орлонг, ты призываешь болезнь.
  - Жизнь есть призывание болезни, - прогудел из темноты воин - великан. Через миг добавив: - Я скормлю ее черепахам. - Он фыркнул. - Черепахи такие большие, что могут утащить под воду клятый корабль! Летерийцы живут в кошмаре безумного бога.
  - Все хуже, чем ты воображаешь, - буркнула Семар Дев. - Слушай! Кричат сверху. Мы наконец причаливаем.
  - Крысы обрадовались.
  - Тебе не пора готовиться?
  - Как это?
  - Ну, не знаю. Поотбивать чешуйки кремня с меча, заточить его.
  - Меч несокрушим.
  - Как насчет доспеха? Почти все раковины сломаны - доспех не заслуживает такого названия, он не остановит клинок...
  - Никакой клинок не коснется его. Я встречусь с одним мужем, не с двадцатью. И он маленький. Мой народ зовет вас детьми. Вы воистину дети: короткоживущие, неуклюжие, так и хочется череп пальцем проткнуть. Эдур такие же, только вытянуты в длину.
  - Проткнуть? Ты сначала срубишь голову или прямо так?
  Он грубо захохотал.
  Семар Дев оперлась спиной о тюк, в котором было упаковано непонятно что - упаковано неуклюже, ей было не очень удобно, но искать другое место не хотелось. У Эдур и летерийцев весьма странные понятия о достойной добыче. Трюм содержит амфоры с человеческой кровью, смешанной со специями, и дюжину покрытых воском трупов Эдур - невольников с Сепика, не переживших путешествия; тела грудой навалились на запятнанный багровым трон вождя с какого-то далекого острова (его отрубленная голова, скорее всего, плавает в одном из горшков, о которые облокотился Карса).
  - Наконец-то мы сойдем с проклятого судна. У меня вся кожа иссохла. Погляди на руки - видала я мумии, у которых видок был получше. Треклятая соль прилипла как вторая кожа, я линяю...
  - О духи, женщина! Мне уже хочется свернуть шею второй крысе!
  -Итак, я ответственна за гибель крысы? Стоит ли говорить, что ответственности не принимаю. Это твоя рука протянулась, Карса Орлонг, твоя рука...
  - А твой рот никогда не закрывается. Вот мне и хочется убивать.
  - Я не стыжу тебя за кровожадные побуждения. Просто провожу время в приятной беседе. Мы давно не говорили. Мне больше нравилась компания Таксилианина, и не страдай он от ностальгии еще сильней тебя...
  - Беседа. Так ты это называешь. Почему у меня уши онемели?
  - Знаешь, мне тоже не терпится. Давно ни на кого не наводила порчи.
  - Твои ноющие духи меня не пугают, - отвечал Карса. - А они ноют с тех самых пор, как мы вошли в реку. Тысячи голосов внутри черепа - ты не можешь заставить их молчать?
  Женщина со вздохом запрокинула голову, закрыла глаза. - Тоблакай... тебя ждет не только схватка на мечах с Императором, но и высочайшая аудиенция.
  - При чем тут это? Я говорил о духах.
  - Что, слишком непонятно? Буду более точной. В городе находятся боги. Местные боги.
  - Им выпадает хоть мгновение покоя?
  - Они живут не в храмах. На дверях их резиденций не найти знаков, Карса Орлонг. Они в городе, но мало кто знает о них. Пойми: духи кричат, потому что они здесь чужие. Что еще тревожнее, если один из этих богов решит отнять их у меня, я мало что смогу поделать.
  - Но они привязаны и ко мне. Не так ли?
  Она захлопнула рот и покосилась на смутно видимого Теблора. Корпус загудел: судно подошло к стенке дока. Она различила устрашающий блеск зубов, и по телу прошла дрожь. - Что тебе известно?
  - Это мое проклятие - собирать души, - отвечал он. - А что такое духи, как не особо сильные души? Они преследуют меня... а я их. Я тогда зажигал свечи, в твоей аптеке... они же были в воске?
  - Освобожденные, а потом снова пойманные. Да. Я собрала их, когда отослала тебя.
  - Ты загнала их в нож, что у тебя на поясе. Скажи, ты чуешь души двоих Тоблакаев в моем мече?
  - Да, нет. То есть я их ощущаю, но не решаюсь приблизиться.
  - Почему?
   - Карса, они для меня слишком сильны. Они - словно пламя в кристалле кремня, пойманное твоей волей.
  - Не пойманное, - отвечал он. - Они пребывают внутри потому, что так решили, потому что меч - честь для них. Они мои спутники, Семар Дев. - Тоблакай резко встал, ударившись головой о потолок. - Если найдется бог достаточно глупый, чтобы красть наших духов, я убью его.
  Она смотрела, почти полностью закрыв глаза. Подобные заявления - не редкость для Карсы Орлонга, и она уже давно уяснила, что это не пустая похвальба, как бы абсурдно ни звучали посулы. - Это было бы немудро, - ответила она немного погодя.
  - Лишенный мудрости бог получит должное.
  - Я не о том.
  Карса задержался, подбирая мертвую крысу, и пошел к люку.
  Ведьма шла следом.
  Когда она показалась на палубе, Тоблакай уже подходил к капитану. Он вложил мокрый трупик в руки летерийца и отвернулся, сказав: - Готовь лебедку - я хочу, чтобы моего коня подняли из клятого трюма.
  Капитан уставился на крысу в ладонях, скривился и бросил тварь за борт.
  Семар Дев порывалась сказать капитану несколько слов, чтобы утишить назревающую бурю - такие бури Карса уже не раз за время странствия вызывал своим равнодушным высокомерием - но решила, что дело того не стоит. Кажется, капитан подумал так же, ибо к нему уже спешил матрос с ведром. Летериец омыл руки.
  Крышка большого люка была снята, руки моряков готовили ворот.
  Карса шел по трапу. Остановился, громогласно заявив: - Этот город смердит. Когда я покончу с Императором, собираюсь сжечь его до основания.
  Сходни стонали и проседали, пока Тоблакай спускался на берег.
  Семар Дев поспешила следом.
  Один из двоих облаченных в панцири стражников презрительным тоном внушал Карсе: - ...ходить без оружия, когда тебе разрешат покинуть двор, а таковое разрешение может исходить лишь от высокого рангом офицера Гвардии. Сейчас наша задача - проводить тебя на квартиру, там с твоего тела и волос соскоблят грязь ...
  Он не договорил, ибо Карса вытянул руку, схватился за кожаную перевязь стражника и одним рывком подбросил его в воздух. Приземлился мужчина шагах в шести слева, сбив троих следивших за происходящим грузчиков. Все покатились комом.
  Второй стражник выругался, вытянул короткий меч.
  Тычок кулака Карсы заставил его голову откинуться. Затем стражник сложился вдвое.
  Слышались резкие выкрики команд, сбегались новые летерийские солдаты.
  Семар Дев тоже подбежала. - Худ тебя побери, Тоблакай! Ты решил повести войну против целой империи?
  Сверкая глазами на окруживших его стражников, Карса что-то пробурчал, но скрестил руки на груди. - Если вы хотите сопровождать меня, - обратился он к солдатам, - будьте вежливы, иначе порву всех на куски. - Он отвернулся и пошел назад, к Семар. - Где мой конь? - заревел Тоблакай на команду судна. - Где Ущерб? Я устал ждать!
  Семар Дев решила вернуться на палубу, потребовав поднять паруса и уйти на стремнину реки... потом назад в море Драконов и дальше. Оставить непредсказуемого Тоблакая в Летерасе с его невезучими гражданами.
  Но даже боги такого не заслуживают.
  
  ***
  
  Багг стоял в тридцати шагах от главных ворот имения Хиванаров. Он оперся рукой о стену. В каком-то ближнем саду заполошно пищали цыплята, курицы в панике бились о прутья решетки. Над головой все еще метались тучи скворцов.
  Он утер капли пота со лба, постарался успокоить дыхание.
  Сказал себе: вот ценный намек. Всему свое время. Что растянуто, сожмется. События спотыкаются друг о друга, силы готовы к столкновению, но время - время кажется потоком под всеми потоками, движущимся в привычном ритме. Однако он знает: время постепенно замедляет бег, от эпохи к эпохе. Смерть записана в родах - да, это изрек великий мудрец. Как было его имя? Нет, ее. Когда она жила? Ах, сколь многое ушло из памяти, просочилось песком сквозь пальцы. Она увидела то, что не видит почти никто - даже боги. Смерть и рождение. Даже в противостоянии две силы связаны. Определить одну - значит определить другую.
   "Итак, он явился. Первый его шаг принес нам вес истории. На эту землю. Мою землю. Две силы, противостоящие, но навеки сцепленные. Ты чувствуешь, будто вернулся домой, Икарий? Я помню тебя выходящим из моря. Изгнанником из мира, который ты оставил за спиной грудой развалин. Но отец не стал ждать тебя - он ушел, он прошествовал сквозь горло Азата. Икарий, он был Джагутом, а среди Джагутов отцы не протягивают руки детям".
  - Старик, тебе плохо?
  Заморгав, Багг огляделся и увидел слугу из ближайшего особняка - тот вернулся с рынка с корзиной снеди, угнездившейся на голове. Он покачал головой. "Разве что от горя..."
  - Это все потоп, - продолжал слуга. - Сдвинул грунты.
  - Точно.
  - Чешуйчатый Дом обвалился. Слыхал? Прямо на улицу. Хорошо, что он стоял пустой. Хотя я слыхал, кое-кто умер. - Мужчина ухмыльнулся. - Кошка!
  Хохоча, он пошел дальше по улице.
  Багг поглядел в спину; затем крякнул и двинулся к воротам.
  Ему пришлось подождать на террасе около на удивление глубокой траншеи, которую его команда успела выкопать от берега реки и дальше, сквозь залежи речного ила. Стенки были солидно укреплены - Багг различил между плотно сбитыми досками лишь несколько слабых протечек; но двое потных рабочих все равно усердно налегали на рычаг помпы.
  Появился Раутос Хиванар. - Багг, привет. Полагаю, ты пришел забрать рабочих.
  - Я принес послание от вашего помощника, Венита Сафада, которого встретил на пути из города. Он заехал проверить наше усердие в переделке той гостиницы, что вы недавно купили, и был как громом поражен при виде загадочного механизма, найденного внутри одного из зданий. Он настаивает, что вам необходимо лично всё увидеть. Также он упомянул коллекцию артефактов... они найдены в траншее, не так ли?
  Грузный купец помолчал; затем он, казалось, принял решение, ибо взмахом руки приказал Баггу следовать за собой.
  Они вошли в особняк, миновали длинную неосвещенную комнату, в которой сушились травы, затем коридор, спустились вниз, в мастерскую. В ней доминировал стол с набором ламп на суставчатых ножках - при желании их можно было придвигать ближе или дальше от работающего. На полированной деревянной столешнице лежала дюжина предметов из металла и обожженной глины. Назначение их было совершенно непонятным.
  Раутос Хиванар молча встал у стола; Багг долго осматривал предметы, затем протянул руку и взял один. Тяжелый, без следов ржавчины или сколов, без швов, согнутый под прямым углом.
  - Твои инженеры, - заметил Хиванар, - не смогли понять предназначение этих механизмов.
  Багг поднял брови, услышав, что хозяин называет объекты "механизмами". Повертел предмет в руках.
  - Я пробовал собрать, - сказал купец, - но не преуспел. На них нет явных пунктов крепления, но каким-то образом они держались вместе. Вероятно, самая главная часть еще погребена в реке, но мы ничего не находим уже три дня, кроме целых телег черепков и камней. Они происходят из слоя глубже того, в котором нашли артефакты, и это заставляет меня думать, что они древнее их на сотни, даже тысячи лет.
  - Да, - пробормотал Багг. - Эрес'алы, супруги, готовили камни здесь, на берегу большого болота. Он разрубал желваки, она производила тонкую доработку. Они жили здесь уже три года. Вскоре женщина умерла родами, а муж блуждал с голодающим ребенком на руках. Ребенок тоже умер. Отец не встретил сородичей - они рассеялись после великого лесного пожара, когда огонь ярился на равнинах. Воздух был полон пепла. Отец блуждал, пока не умер, и так прервался его род. - Он смотрел на артефакт, не видя его, и предмет становился все тяжелее, угрожая вырваться из рук или опустить человека на колени. - Но Икарий сказал бы, что концов не бывает, что обрезание нити - всего лишь иллюзия. Да, в этих словах слышался бы голос его отца...
  Рука опустилась на плечо, развернула его. Багг вздрогнул и встретил острый взор Хиванара. Нахмурился. - Господин?
  - Ты... вы склонны сплетать истории. Или вы мудрец, наделенный даром сверхъестественного видения. Что же именно я услышал, старик? Скажите, кто такой Икарий? Как звали Эрес'ала? Того, что умер?
  - Простите, господин. - Он поднес объект к лицу. - Этот артефакт - вы найдете в отеле его копию, только в большем масштабе. Думаю, именно на это и намекал ваш слуга - именно это он понял, впервые увидев его без ограждающих стен.
   - Вы уверены?
  - Да. - Багг обвел рукой россыпь на столе. - Центральная часть отсутствует, как вы и подозревали, господин. Увы, вы ее не найдете. Она нематериальна. Основа, собирающая все воедино, сделана из энергии. И, - добавил он отсутствующим тоном, - она еще не прибыла.
  Положив артефакт на стол, он вышел из комнаты, миновал коридор и сушильню, вновь оказавшись на террасе. Не заметил, что двое рабочих удивленно пялятся на него, потому что Раутос Хиванар выбежал следом, широко раскинув руки ладонями кверху - как будто в молитве; здоровяк не произнес ни слова, хотя губы шевелились, как у внезапно онемевшего. Багг лишь мельком глянул на него: он продолжал идти, оказавшись в проходе между стеной особняка и внешней стеной имения.
  Затем он прошел через ворота и снова оказался на улице, едва замечая прохожих.
  Полуденное солнце заслонили облака.
   "Она еще не прибыла...
  Да нет, уже почти рядом".
  - Смотри куда прешь, старик!
  - Оставь его - видишь, он рыдает? Старики имеют право печалиться. Оставь его.
  - Слепой, наверное. Кривоногий дурак...
  Здесь, задолго до основания города, стоял храм, в который вошел Икарий - чувствующий себя потерянным, как всякий сын, оторванный от рода. Но Старший Бог внутри храма ничего не мог ему дать. Ничего, кроме того, что сам готовился совершить.
   "Мог ли ты вообразить, К"рул, как воспримет содеянное тобой Икарий? Ты думал - он примет это, как простой ребенок, нуждающийся в опеке взрослых? Где ты теперь, К"рул? Ты ощутил его возвращение? Ты знаешь, чего он ищет?"
  - Кривоногий или нет, а поучить его вежливости следует.
  Кто-то схватился за домотканый плащ Багга и дернул, а потом толкнул к стенке. Он открыл глаза, увидел испитое лицо под ободом шлема. Справа стоял, ухмыляясь, другой стражник.
  - Знаешь, кто мы такие? - заревел первый, оскалив нечистые зубы.
  - Да. Негодяи Кароса Инвиктада. Его личная полиция, те, что вышибают двери в полночь. Те, что отнимают матерей у детей, отцов у сыновей. Те, что уверовали, будто из необузданной силы проистекает правомочность. Вы грабите дома арестованных, не говоря уже об насилии над дочерьми...
  Багга снова ударили о стену (затылок заболел, соприкоснувшись с выветренным кирпичом).
  - За это, ублюдок, - пробурчал стражник, - тебя утопят.
  Багг поморгал, избавляясь от пота на веках. Рассмеялся (он не сразу разобрал бурчание громилы): - Утопят? Да это бесценный перл. Ну-ка, уберите руки или я потеряю терпение.
  Однако громила схватился за плащ еще сильнее, а второй крикнул: - Ты был прав, Канорсос. Его нужно избить.
  - Самый страшный страх хулигана, - сказал Багг, - оказаться перед кем-то, кто еще больше и злее.
  - Это ты, что ли?
  Оба загоготали.
  Багг закрутил головой, осматриваясь. Люди спешили пройти мимо - неразумно становиться свидетелями такого рода происшествий, особенно когда в них участвуют головорезы Патриотов. - Да будет так, - тихо произнес он. - Милостивые государи, позвольте мне представить вам кое-кого побольше и посильнее вас... точнее говоря, кое-что.
  Миг спустя Багг остался один. Он поправил плащ, еще раз огляделся и поспешил по срочным заданиям хозяина.
  Было неизбежным, понимал он, что кто-то стал свидетелем внезапной пропажи двух вооруженных людей. Но никто не вопил вслед. Он был доволен, ибо сейчас не испытывал никакого желания обсуждать свои действия.
   "Я потерял выдержку? Возможно... но я же был отвлечен. Даже взволнован. Такое случилось..."
  
  ***
  
  Пернатая Ведьма не теряла времени зря. Прочь с проклятых кораблей, заполоненных презренной толпой - все глаза на нее, на лицах выражения подозрительности или презрения; прочь от вечной вони страдания, исходящей от сотен пленников. Падшие Эдур из Сепика, полукровки, что в глазах соплеменников хуже летерийских рабов. Десятки иноземцев, наделенных полезными умениями - полезными хотя бы на время: рыбаки из Немила, четверо меднокожих воителей Шел-Морзинна с потопленной караки, жители Эрлитана, островов Каранг, Пур Атрия и других мест Семиградья, моряки Квона, называющие себя гражданами Малазанской империи, обитатели Ламатафа и Птенцов...
  Среди них есть воины, которых сочли достаточно умелыми, чтобы бросить вызов. Топорник из разрушенного Мекроса, на который однажды наткнулся флот; монах - кабалий; молчаливая женщина в фарфоровой маске, украшенной проведенными по лбу одиннадцатью непонятными знаками (ее нашли на пороге смерти в потрепанной бурей лодчонке к югу от города Птенцов).
  Были и другие - в оковах, в трюмах кораблей остальных флотов. Но откуда они родом и кем были - это совершенно неважно. Единственная подробность, которая восхищает Пернатую Ведьму - неопрятное скопище богов, богинь, духов и властителей, которым они поклоняются. Молитвы на дюжине языков, голоса, взывающие к великой пустоте - все эти бестолковые дураки, все их никем не услышанные призывы к "спасению".
  В нашем громадном и хаотическом мире нет конца заблуждениям тех, кто верит в собственную избранность. Они будто бы особенные, выделяются из рода своего, они греются в лучах божьего взора... Но истина в том, что любой бессмертный лик, при всем разнообразии черт, является гранью одного лика, и этот лик давно отвернулся от мира и ведет вечную борьбу с самим собой. С небес исходит лишь равнодушие - оно сыпется пеплом, раздражая горло и заставляя слезиться глаза. Это бедствие, а не помощь.
  Избранность. Вот заблуждение величайшего масштаба. Или все мы избраны, или никто. Если верно первое, все мы предстанем перед одним судией, попадем под одну разящую длань - богач, должник, хозяин, раб, убийца и жертва, насильник и изнасилованная, все мы. Значит, молись сильнее - если это тебе помогает - и следи за своею тенью. Но ей скорее кажется, что никто не избран и души не дождутся дня судилища. Каждый смертный увидит один итог, и итог этот - забвение.
  О да, боги существуют, но никто из них не даст ломаного кроша за смертную душонку. Наша судьба не интересна им - если только не удается согнуть душу, подчинить своей воле, сделать очередным солдатом бессмысленной, саморазрушительной войны.
  О себе она давно уже не думала. Она нашла личную свободу, выросшую под славным дождем равнодушия. Она делает то, чего пожелает, и даже богам не остановить ее. Она дала зарок, что сами боги однажды придут к ней на поклон. Не иначе. Они будут пресмыкаться у ног, они станут пленниками своей же игры.
  Сейчас она тихо шла подвалами Старого Дворца. "Однажды я была рабыней - многие думают, что я все еще рабыня. Но взгляните - я правлю погребенным царством. Я одна знаю, где таятся сокровенные комнаты, знаю, что ожидает меня в них. Я иду роковой тропой. Когда придет время, я сяду на трон.
  Трон Забвения".
  Наверное, Уруфь сейчас ищет ее. Старая карга со всеми своими позами, самодовольная, хранящая тысячи секретов... Пернатой Ведьме все эти секреты известны. Со стороны Уруфи Сенгар ей ничего не угрожает. Она поглощена событиями, младшим сыном, старшими сыновьями, что предали Рулада. Самим завоеванием. Сообщество женщин Эдур рассеяно, распалось; женщины разъехались вслед за своими мужьями; женщины окружили себя летерийскими рабами, Должниками, прихлебателями. Они стали беззаботными. Пернатой Ведьме все они так надоели! Она снова оказалась в Летерасе; подобно тому глупцу, Удинаасу, она порвала свои путы; здесь, в катакомбах Старого Дворца, никто не сможет отыскать ее.
  Старые склады ломятся от припасов - их пополнили незадолго до начала морских экспедиций. У Ведьмы есть вода, вино и пиво, сушеная рыба и говядина, кувшины с вареньями. Кровати, постельное белье. Более сотни свитков, украденных из Имперской Библиотеки: история нереков, Тартеналов, фентов, а также народов еще более загадочных, поглощенных Летером за последние семьсот или восемьсот лет - бретов, кеттеров, дрешцев и трясов.
  Здесь, в подвалах Дворца, Пернатая Ведьма обнаружила комнаты, на полках которых гниют тысячи древних свитков, рассыпаются глиняные таблички, поедаются червями книги. Она осмотрела немало выцветших текстов - они написаны тайными шифрами Летера; понимать трудно, однако она учится. Медленно. Некоторые тома написаны алфавитами, которых она никогда не видела.
  Первая Империя, от которой многие столетия назад отпочковалась колония, оказалась сложной, запутанной. Дом множества народов, у каждого собственные языки и боги. При всех притязаниях Империи на роль прародительницы цивилизации Пернатой Ведьме стало ясно, что это не так. Возможно, Первая Империя отмечает нацию, первой перешедшую границы одного города; вероятно, она рождена завоеваниями - один город-государство за другим были проглочены её ретивыми основателями. И всегда пресловутые Семь Городов были окружены независимыми народами и племенами, происходили войны, заключались мирные договоры. Некоторые продержались недолго, другим повезло больше.
  Имперские амбиции встречались с препятствиями, что дало начало эпохе колонизации далеких стран.
  Первая Империя сталкивалась с врагами, не желавшими гнуть колени. Для Пернатой Ведьмы это оказалось важнейшим открытием, истиной, о которой сознательно и старательно забыли. Она черпала силу из этой истины; но все найденные подробности лишь подчеркивали главное откровение - о неизмеримой огромности мира. Флоты вступали в схватки, иноземцы не желали, чтобы чужие корабли вторгались в местные воды; летерийские и эдурскиие суда шли ко дну... фигуры среди обломков, вскинутые в безнадежной мольбе руки... акулы сужают круги, дхенраби и иные загадочные хищники глубин выпрыгивают из волн... крики, жалобные стоны... Они отдаются эхом в ее голове, извиваются под ложечкой. И отвращение, и радость.
  Бури, трепавшие флот, особенно к западу от моря Драконов, явили могущество природных стихий - их непостоянство губило корабли за миг - есть восторг в таком умалении, есть некое откровение. Летерийская Империя оказалась карлицей - что уж говорить об Уруфи Сенгар! Надменный вид, а на самом деле империя - всего лишь кособокий сарай с трусливыми смертными внутри.
  Ей будет не жалко ее уничтожать.
  Пернатая Ведьма притулилась в излюбленной комнате: потолок - треснувший купол, росписи его уже неразличимы под плесенью и грязью. Она села скрестив ноги, вытащила кожаный кисет. Внутри - самое ее ценное сокровище. Ведьма могла сквозь кожу ощутить длину, выступы суставов, зазубренный край, а с другой стороны - изгиб ногтя. Он продолжает расти. Хочется вытащить палец, снова коснуться гладкой кожи...
  - Глупая девчонка.
  Пернатая Ведьма зашипела и задергалась. На редкость уродливая фигура заполнила дверной проем - она так давно его не встречала, что почти забыла...
  - Ханнан Мосаг, я не служу тебе. Если ты считаешь меня слабой...
  - О нет, - прогнусил Король-Ведун, - я не о том. Сказав "глупая", я тщательно подобрал слово. Знаю - ты глубоко погрузилась в летерийскую магию. Ты давно зашла гораздо дальше простого бросания этих твоих потертых плиток, не так ли? Даже Уруфь не ведает о Цедансии - ты превосходно скрыла свои исследования. Но при всем при этом ты еще дурочка. Ты мечтаешь о великих достижениях... но ты же одна.
  - Что тебе нужно? Если император узнает, что ты ошиваешься здесь...
  - Он ничего не узнает. Ты и я, летерийка... мы можем работать сообща. Мы можем уничтожить это извращение...
  - И на его место воссядет другое. Ты.
  - Ты на самом деле думаешь, что я хочу этого? Рулад безумен, как и управляющий им бог. Нужно устранить обоих.
  - Знаю, Ханнан Мосаг, чего ты жаждешь...
  - Не знаешь! - рявкнул Эдур, задрожав. Он подошел ближе и поднял кривую руку: - Смотри на меня внимательно, женщина. Видишь, что магия Скованного делает с плотью - о, мы отныне привязаны к силе хаоса, к его вкусу, его искушающей сладости. Нельзя было допускать такого...
  - Ты так говоришь, - бросила она в ответ и фыркнула. - Но на что будет похожа великая империя Ханнана Мосага? Дождь цветов над каждой улицей, полная свобода от долгов? А заботливые Тисте Эдур станут следить за всеми? - Она склонилась к нему. - Забыл, что я рождена среди твоего народа, твоего племени, Король-Ведун? Я помню голод времен войн объединения. Помню вашу жестокость к рабам. Когда раб стареет, вы делаете из него наживку для крабов бекра - сажаете стариков в клеть и опускаете с борта кнарри. О, да! Утопление - милость, ведь тех, кто вам не особенно нравился, вы опускали в воду лишь до шеи, и крабы пожирали их живьем. А вы смеялись, слушая крики. Мы были мышцами, и когда мышцы изнашивались, они делались мясом.
  - Как будто Задолженность много лучше...
  - Нет. Эта чума поражает каждую семью поколение за поколением.
  Ханнан Мосаг потряс исковерканной головой: - Я не сдался Увечному Богу. Он думает, что пользуется мной. Но это я использую его. Пернатая Ведьма, войн не будет. Завоеваний не будет. Племена объединились навеки - я позаботился об этом. Нас ожидает процветание, свобода от страха; в новом мире участь рабов изменится. Думаю, что жизнь наших рабов станет соблазном для обитателей юга, Должников, и они переломят становой хребет империи. Ибо мы предложим им свободу.
  Ведьма отвернулась, незаметно убрав кожаный мешочек. - К чему все это, Ханнан Мосаг?
  - Ты хочешь свергнуть Рулада...
  - Я хочу свернуть всех вас.
  - Но начинать надо с Рулада. Ты сама понимаешь. Пока он не уничтожен - и меч вместе с ним - тебе ничего не достичь.
  - Если бы ты мог его убить, Король-Ведун, ты сделал бы это уже давно.
  - О да, я убью его.
  Ведьма вытаращила глаза: - Как?
  - Как? С помощью его близких.
  Пернатая Ведьма молчала довольно долго. - Его отец трясется от страха. Мать не смеет взглянуть ему в глаза. Бинадас и Тралл мертвы, Фир сбежал.
  - Бинадас? - Мосаг хрипло вздохнул. - Я не знал этого.
  - Томад видел сон о его смерти. Ханради Халаг искал его душу - и не нашел.
  Взгляд Короля-Ведуна был затуманенным. - А мои к'риснаны искали Тралла Сенгара?
  - Нет. Зачем бы? Рулад лично убил Тралла. Сковал его в Зародыше. Если это хотели сохранить в тайне, то безуспешно. Мы слышали... рабы знают всё....
  - Да, вы знаете всё. Вот почему мы можем помочь друг другу. Пернатая Ведьма, ты желаешь увидеть падение проклятой империи. Я тоже. Когда это произойдет, знай: я собираюсь увести Эдур домой. Назад на север. Если юг заполыхает, меня это не озаботит - оставлю летерийцев летерийцам. Нет лучшего рецепта для вашего полнейшего уничтожения... Я знал с самого начала: Летер не способен прокормить себя. Летер привык сытно кушать, и аппетит его превосходит ресурсы. Твой народ перешел грань, хотя еще сам не знает этого. Я мечтаю поднять стену пламени и тем обезопасить Тисте Эдур. Скажи, что ты знаешь о назревающей на востоке войне?
  - Какой войне?
  Ханнан Мосаг улыбнулся: - Узел распутывается. Давай же ухватим по нити, ты и я. За тобой - рабы; за мной - Отряд К'риснан.
  - Тралл Сенгар жив?
  - Это Фир Сенгар ищет способ уничтожить Рулада. Я намерен ему помочь. Решайся, Пернатая Ведьма. Мы заключили союз?
  Она позволила себе скромную улыбку: - Ханнан Мосаг, когда настанет миг падения... тебе лучше уковылять подальше.
  
  ***
  
  - Не желаю их видеть.
  Сказав так, Император завозился на троне, дергая ногами; казалось, он смотрит на стену слева. Уткнувшийся в подножие трона меч дрожал в его правой руке.
  Низаль, стоявшая в алькове, порывалась броситься и обнять испуганного, осажденного тревогами Эдур.
  Но перед троном стоит Трайбан Гнол. Аудиенцией распоряжается он, он один; канцлер не потерпит никакого вмешательства. Ему явно не нравится само ее присутствие, но Рулад настоял. Скромная победа Низали.
  - Ваше Величество, я согласен. Увы, но ваш отец настаивал, и я обязан передавать его требования. Он желал бы приветствовать любимого сына. К тому же он принес дурные вести...
  - Излюбленный род его вестей, - буркнул Рулад, блестя глазами. Казалось, он ищет повода сбежать из зала. - Любимого? Это его слова? Нет, думаю, что нет. Что он любит, это мою силу. Хочет присвоить ее. Он и Бинадас...
  - Простите, что перебиваю, - склонил голову Трайбан Гнол. - Это вести о Бинадасе...
  Император вздрогнул, облизал сухие губы. - Что случилось?
  - Стало известно, что Бинадас убит. Он командовал одной из флотилий. Случилась битва с неведомым врагом. Обмен ужасными магическими ударами. Оба флота были выброшены в Зародыш, и в этом затопленном мире закончилась их битва. Увы, это была лишь прелюдия. Когда остатки вражеских судов скрылись, на корабль Бинадаса напал демон. Он был так свиреп, что все Эдур погибли. Бинадас был пронзен копьем, проковавшим его к креслу.
  - Откуда, - каркнул Рулад, - все это известно?
  - Ваш отец... видел сон. В том сне он стал безмолвным свидетелем - призраком, его притянул туда каприз некоего злобного бога.
  - Что за демон? Он все еще бродит по Зародышу? Я должен поймать его, я уничтожу его. Да, нужно отмщение. Он был мне братом. Я послал его, послал брата. Они все умерли по моему слову. Все они. Это и хочет сказать отец - о, как он жаждет этого мига. Но не получит! Демон, да... демон, преследующий мой род... - Он бесцельно блуждал воспаленным взором по залу; лик Рулада был так искажен, что Низаль отвернулась, боясь заплакать.
  - Ваше Величество, - вкрадчиво продолжал Гнол.
  Низаль замерла - вот что готовил канцлер - все остальное было лишь предисловием!
  - Ваше Величество, демон был схвачен. Он здесь, Император.
  Рулад будто провалился сам в себя. Он молчал, хотя губы шевелились.
  - Он бросает Вызов. Тартенальская кровь, даже более чистая, чем у Тартеналов нашего континента - так клянется Ханради Халаг. Томад узнал его в тот же миг, как гигантский воин сделал первый шаг по палубе из Черного дерева Эдур. Узнал, но не напал - в тени воина была душа Бинадаса, как и многие тысячи других его жертв. Ваше Величество, вам следует знать истину. Его доставил бог. Ваш бог. К вам, чтобы вы смогли сразить его и отомстить за гибель брата.
  - Да, - зашептал Рулад. - Он хохочет... о, как он хохочет. Бинадас, ты близко? Ты рядом со мной? Ты желаешь освобождения? Ну, если у меня нет свободы, зачем она тебе? Спешить не следует, не так ли? Ты хотел этого трона, а теперь узнаешь, каково сидеть на нем. Да, это только намек на то, что снедает меня.
  - Ваше Величество, - промурлыкал Гнол, - неужели вам не терпится отомстить? Томад...
  - Томад! - Рулад подскочил на троне, сверкнув глазами. Трайбан Гнол так и подался назад. - Он сказал - Бинадаса убил демон. Он думает, демон сделает со мной то же самое! Вот оно, желание отомстить. Толстокожий дурак! Томад желает мне смерти, ибо я убил Бинадаса! И Тралла! Я убил его детей! Но чья кровь бурлит в моих жилах? Чья? Где Ханради? О да, я знаю, его не найти в приемной. Он пошел к Мосагу! Они погрузились во Тьму, они замыслили измену - я более не стану терпеть...
  Трайбан Гнол воздел руки: - Ваше Величество, я намеревался рассказать обо всем, но не сегодня...
  - Обо всем? Говори!
  - Нижайший донос от Кароса Инвиктада, Император. Он со всяческим смирением рекомендует вам рассмотреть материалы относительно измены - разумеется, не среди летерийцев, ибо он сам с ними справится - но среди самих Тисте Эдур...
  Вздох Низали разнесся по замершему в безмолвии залу. Она оглянулась на стражей - Эдур. Они стояли неподвижно, словно статуи.
  Рулад, казалось, готов зарыдать: - Предательство среди Эдур? Моих Эдур? Нет, не может быть. У него есть доказательства?
  Плечи канцлера едва заметно дернулись. - Ваше Величество, сомневаюсь, что он решился бы донести, не наткнись на самую... неожиданную информацию.
  - Прочь. Изыди! Изыди!
  Трайбан Гнол согнулся в поклоне и попятился из зала. Может быть, сегодня он перестарался... но семена явно упали на плодородную почву.
  Едва закрылись створки дверей, Низаль вышла из алькова. Рулад взмахом руки подозвал ее.
  - Любовь моя, - детским голоском прохныкал он, - что делать? Демон... они притащили его сюда.
  - Император, вы непобедимы.
  - И сколько раз мне нужно умереть, уничтожая его? Нет, я не готов. Бинадас был могучим волшебником, ровней самому Королю-Ведуну. Мой брат...
  - Возможно, - предположила Низаль, - что Канцлер исказил детали. Возможно, и сон Томада был ложным - в мире много богов и духов, почитающих Скованного врагом.
  - Довольно. Я обречен на сомнения. Я ничего не понимаю. Что творится, Низаль?
  - Придворные интриги, любимый. Возвращение флота подстегнуло их.
  - Мои собственные Эдур... замыслили измену...
  Она протянула руку и коснулась левого плеча Рулада - легчайшим касанием. И тут же отпрянула. "Осмелюсь ли?" - Карос Инвиктад, похоже, самый амбициозный среди всех. Он наслаждается, устроив в Летере царство террора; он готов распространить власть ужаса и на Тисте Эдур. Ваше Величество, я летерийка - я знаю людей подобных Блюстителю, знаю, что ими движет, что питает их низменные души. Он алчет контроля, сердце его дрожит от страха перед всеми, кто остался вне зоны контроля, словно перед самим хаосом. Он живет в мире, на который со всех сторон наступают враги. Ваше Величество, идеал Кароса Инвиктада - остаться одному в окружении кучи трупов, уничтожить всё непонятное и непостижимое. Но даже тогда он не обретет покоя.
  - Может быть, ему надо встретиться со мной на арене, - с глумливой насмешкой сказал Рулад. - Лицом к лицу с дитем хаоса. Но нет, он мне нужен для охоты на летерийцев. На изменников.
  - Летерийцу будет дана власть над Эдур?
  - Измена не имеет окраса, - ответил Рулад, неловко заерзав на престоле. - Она течет невидимо в крови любого цвета. Я еще не принял решения. Нужно подумать, понять. Кажется, стоит снова вызвать Канцлера.
  - Ваше Величество, вы однажды назначили некоего Эдур следить за Патриотами. Помните?
  - Разумеется, помню. Ты считаешь меня идиотом, женщина?
  - Возможно, Брутен Трана...
  - Да, он самый. Он не раз делал доклады. Выполняет мои приказы? Как узнать?
  - Просто призовите его, Император.
  - Почему он скрывается от меня? Злоумышляет с прочими изменниками?
  - Ваше Величество, я точно знаю: он почти каждый день пытается получить у вас аудиенцию.
  - Ты? - Рулад смотрел, подозрительно прищурившись. - Откуда знаешь?
  - Брутен Трана отыскал меня и умолял замолвить за него словечко. Канцлер не дает ему увидеться с вами...
  - Трайбан Гнол не может делать такое! Он летериец! Где мои Эдур? Почему я никого из них не вижу? Вернулись Томад и Ханради Халаг! И ни один не переговорил со мной!
  - Ваше Величество, Томад ожидает в приемной.
  - Я знал, что нужно ему отказать. Шлюха, ты смущаешь меня. Ты мне не нужна - мне никто не нужен! Что мне нужно, это время. Подумать. Вот и все. Все боятся меня - и не без основания. О да! Изменники вечно боятся, и когда их планы вскрываются - о, как они умоляют сохранить им жизни! Может, нужно убить всех? Море трупов, и над ним покой. Вот чего я жажду. Покоя. Скажи, Низаль, твой народ счастлив?
  Женщина опустила голову. - Не знаю, Император.
  - А ты? Ты счастлива со мной?
  - Я чувствую только любовь, Император. Мое сердце принадлежит вам.
  - Не сомневаюсь, то же самое ты говорила Дисканару. Как и всем мужчинам, с которыми делила постель. Прикажи рабам налить ванну - женщина, ты воняешь потом. Потом ожидай меня под простынями. - Он возвысил голос: - Позвать Канцлера! Мы желаем говорить с ним сейчас же! Иди, Низаль. Летерийская вонь вызывает во мне тошноту.
  Едва она сдвинулась с места, Рулад вскинул руку: - Дражайшая, эти золотые шелка - в них ты подобна жемчужине. Сладчайшей жемчужине...
  
  ***
  
  Брутен Трана ожидал в коридоре. Наконец Томад Сенгар, которому было отказано в аудиенции, покинул Гражданскую Палату. Трана заступил старейшине дорогу и поклонился: - Привет вам, Томад Сенгар.
  Пожилой Тисте Эдур рассеянно пригляделся к нему. - Ден-рафа. Что тебе нужно от меня?
  - Прошу выслушать. Лишь одно, два слова. Я Брутен Трана...
  - Один из подхалимов Рулада.
  - Увы, нет. Некогда я был назначен надзирать за летерийской службой безопасности, известной как Истые Патриоты. Среди прочего в мои обязанности входит еженедельно делать доклады Императору. Но при этом я ни разу не обращался к нему лично. Канцлер вмешивается и каждый раз оттесняет меня.
  - Мой младший сын сосет грудь Гнола, - горько и тихо сказал Томад.
   - Я верю, - продолжал Трана, - что сам Император не в полной мере осознает высоту барьеров, кои возвели вокруг него канцлер и его люди. Старейшина Сенгар! Я пытался пробиться, но терпел неудачи.
  - При чем тут я, ден-рафа? Я еще менее тебя способен пробиться к сыну.
  - Всех Тисте Эдур изолируют от Императора. Не только вас и меня. Всех.
  - Ханнан Мосаг...
  - Позор ему. Давно стало понятным, что именно Король - Ведун ответственен за творящееся. Его амбиции, его союз со злым богом. Он желал меч себе, не так ли?
  - Значит, Рулад в полном одиночестве?
  Брутен Трана помедлил и кивнул. - Есть одна возможность... одна персона... летерийка, что была Первой Наложницей...
  - Летерийка? - Томад фыркнул. - Ты, наверное, сошел с ума. Она агент Гнола, шпионка. Она развратила Рулада - иначе как ей удалось остаться Первой Наложницей? Сыну не нужно было брать ее. Она нечистым способом захватила над ним власть. - Лицо старейшины исказилось. - Тебя тоже используют, воин. Больше говорить с тобой не о чем.
  Томад Сенгар оттолкнул собеседника и прошел в коридор. Трана оглянулся и посмотрел ему в спину.
  
  ***
  
  Вытащив алый шелковый платок, Карос Инвиктад утер пот со лба. Глаза его не отрывались от странного двухголового насекомого в ящичке, что ходило по кругу, по кругу, по кругу. - Ни одно положение табличек не смущает безмозглое создание. Начинаю думать, что это надувательство.
  - Будь я на вашем месте, господин, - сказал Танал Ятванар, - давно раздавил бы это изобретение пяткой. Явное надувательство. Доказательства? Вы же до сих пор его не разгадали.
  Блюститель поднял взгляд, созерцая Танала. - Не знаю, что более отвратительно: твоя охота признать поражение перед насекомым или твои жалкие попытки подольститься. - Он бросил платок на стол и откинулся в кресле. - Тщательный поиск ответа требует терпения и, более того, напряжения интеллекта. Вот почему тебе никогда не достичь более высокого положения, Танал Ятванар. Ты топчешься на самом краешке компетенции - о, не надо так краснеть! Именно это я ценю в тебе. Более того, ты проявляешь неожиданную мудрость, ограничивая амбиции, и не пытаешься делать то, что тебе не по силам. Редкий талант. Итак, о чем ты доложишь в этот прекрасный полдень?
  - Господин, мы близки к успеху плана относительно удаления Тисте Эдур.
  Брови Кароса Инвиктада взлетели: - Трайбан Гнол говорил с императором?
  - Да. Разумеется, император был потрясен возможностью наличия изменников среди Эдур. Так потрясен, что изгнал канцлера из тронного зала. На время. - Танал Ятванар улыбнулся. - Не более чем на четверть звона. В тот день тема больше не поднималась; но очевидно, что император начинает питать сомнения в любезных ему Эдур.
  - Очень хорошо. Значит, уже скоро. - Блюститель облокотился о столешницу, нахмурившись над головоломкой. - Важно, что мы убрали все препятствия. Император должен внимать лишь словам канцлера. Танал, готовь досье на Первую Наложницу. - Он поднял взгляд. - Надеюсь, ты понял, что упустил шанс освободить из цепей ученую? Выбора нет: она должна исчезнуть.
  Танал Ятванар не нашел слов и просто кивнул.
  - Я напоминаю об этом - и настоятельно. Не сомневаюсь, она тебе уже надоела. Если нет, пусть поскорее надоест. Надеюсь, я понят? Как тебе понравится замена - Первая Наложница?
  Карос улыбнулся. Танал облизал пересохшие губы. - Такое досье собрать трудновато, хозяин...
  - Не глупи. Работай вместе с агентами канцлера. Нам не нужны подробности и факты. Нужно изобрести обвинения потяжелее. Разве это сложно? Видит Странник, мы достаточно поднаторели в подобном.
  - Даже так... простите, хозяин... она единственная любовь императора.
  - Ты что, совсем ничего не понял? Она не была первой любовью Рулада. Нет, его женщина, из Эдур, убила себя - плевать на официальную версию, я сам читал отчеты о трагическом происшествии. Она несла ребенка императора. Значит, и она предала его. Танал, сейчас Рулад ступает по размытой дождями глине - кажется, почва прочна, но на самом деле она подобна папирусу, готова провалиться под ногами. При первой тени подозрения Рулад потеряет рассудок и впадет в ярость. Нам вряд ли посчастливится вырвать эту женщину из его хватки. Поэтому арест нужно провести тайно, в личных покоях Наложницы, когда она будет одна. Затем ее следует как можно скорее доставить сюда.
  - Вы полагаете, император не потребует ее назад?
  - Канцлер будет всячески отговаривать. Прошу, Танал, оставь все детали человеческой - и эдурской - натуры тем, кто способен в них разобраться. Будь спокоен, ты получишь женщину. Делай с ней что захочется - естественно, когда мы получим признание. В крови и синяках - кажется, ты предпочитаешь таких? Теперь иди. Кажется, я нашел решение головоломки.
  
  ***
  
  Танал Ятванар постоял за закрытой дверью, пытаясь успокоить сердце. Мысли летели вскачь. "Убить Джанат Анар? Пусть исчезнет, как прочие? Пусть покормятся жирные крабы на дне реки? О Странник, не знаю... если... не знаю..."
  Из-за двери донесся рев разочарования.
  Как ни странно, звук этот его порадовал. "Да, высоколобый, ты снова посрамлен. Кошмар о двух головах. Как ты ни кичишься интеллектом, мелкая тварь в головоломке хитрее тебя. Может быть, Блюститель, мир не такой, каким тебе видится. Не такой совершенный. Не приспособленный под твое господство".
  Он заставил себя двинуться вниз. Нет, он не убьет Джанат Анар. Он любит ее. Карос Инвиктад любит только себя - Танал подозревал, что так было всегда и ничего никогда не изменится. Блюститель совсем не понимает человеческую натуру, хотя сам уверен в обратном. Карос выдал себя, так беззаботно отдав приказ убить пленницу. "Да, Блюститель, вот мое прозрение. Я умнее тебя. Я превыше тебя в тех вопросах, что имеют реальное значение. Ты и твоя сила... это всего лишь компенсация непонимания мира, компенсация дыры на том месте, где в душе должно быть расположено сострадание. Сострадание и любовь к другому человеку".
  Да, он расскажет ей. Он изольет глубину своего чувства, потом освободит от цепей, и они убегут. Из Летераса. От хватки истопатов. Вдвоем они начнут новую жизнь.
  Он почти бежал по скользким, стертым ступеням, скрываясь от чужих глаз, вниз, в свой личный мир. Туда, где ждет любовь.
  Блюститель не может дотянуться куда угодно. Танал намерен был это доказать.
  Вниз, через тьму, такую знакомую, что ему не нужна лампа. Туда, где правит он, а не Карос Инвиктад. Вот почему Блюститель нападает на него снова и снова с одним и тем же оружием - намекая, что разоблачит Танала Ятванара, опорочит его доброе имя. Но все преступления - плоды деятельности самого Кароса. Он представлял контраргументы, которые при необходимости выдвинет. Сохранились копии всех дел; он помнит их подоплеку, знает, где схоронены тайны. Списки неправедных приобретений Блюстителя, грабившего дома жертв - Танал знает, где хранятся эти бумаги. Что до пропавших тел, они тоже...
  Достигнув бронзовой двери пыточной, он достал фонарь с полки и не без труда разжег фитиль. Затем поднял тяжелый засов и толкнул толстую створку.
  - Так скоро? - Голос стал хриплым карканьем.
  Танал вошел в комнату. - Ты снова обгадилась. Не удивляюсь. Но это в последний раз, Джанат Анар.
  - Значит, пришел убивать. Да будет так. Давно пора. Я уже желаю покинуть изношенную плоть. Дух не сковать. Тогда, после моей смерти, пленником станешь ты. Тебя будут пытать. Всю твою жизнь - надеюсь, она будет долгой - я стану шептать в ухо... - Она замолчала, тяжело закашлявшись.
  Он подошел поближе, чувствуя опустошение. Вся решимость исчезла под напором страстных слов.
  Казалось, оковы плачут кровью - она снова пыталась вырвать руки из кандалов. "Мечтает преследовать меня, уничтожить меня. Почему она такая? Но чего же иного я мог ожидать?" - Погляди на себя, - тихо произнес он. - Ты уже на человека не похожа. Неужели тебя не заботит внешность, неужели тебе не важно, что я вижу, когда прихожу сюда?
  - Ты прав, - проскрипела она. - Нужно было ждать, пока ты не подойдешь совсем близко. Тогда и завладеть тобой. Прости. Боюсь, мои кишки сейчас откажут - мышцы слабеют.
  - Тебе не захватить меня. Твоя душа слаба - уверен, Бездна сразу ее поглотит. К тому же я тебя не убью...
  - Не думаю, что это в твоей власти, Танал Ятванар. Уже нет...
  - В моей! - закричал он. - Здесь всё в моей власти!
  Он подбежал и начал открывать кандалы на руках и ногах. Не успел вынуть вторую руку, как она потеряла сознание, упав грудой и чуть не сломав себе обе ноги, прежде чем он успел убрать обручи с изодранных лодыжек.
  Женщина стала почти невесомой, и он смог двигаться быстро: двадцать ступеней вверх, в боковой проход... Скользкие плиты под ногами имели слабый уклон кверху. Он шатался, взвалив женщину на плечо; фонарь мотался в свободной руке. Крысы разбегались с дороги. На стенах виднелись глубокие борозды, созданные бесконечными протечками.
  Местами капель темной воды со сводов становилась настоящим ливнем. Влага на время оживила Джанат - она забормотала, закашлялась несколько раз - Танал был рад, когда женщина снова впала в забытье и прекратила беспомощно царапать ногтями спину.
  Его окружило зловоние. Исчезли? Здесь они. Все здесь. Все те, кого Карос Инвиктад не любил, в ком не нуждался, кого хотел убрать с дороги.
  В первой из громадных комнат под потолком - куполом имеется глубокий колодец, в нем белые крабы перерывают кости. Колодец полон, пришлось открыть второй, а потом и третий - как много их здесь, под речным дном.
  Достигнув последней комнаты, Танал опустил женщину и приковал к стене за ногу. У нее будет компания, хотя и неживая. Он отошел. Джанат снова зашевелилась.
  - Это временно, - сказал Танал. - Ты не присоединишься к друзьям, что лежат рядом. Когда я вернусь - это будет скоро - я снова перенесу тебя. В другую келью, никому неведомую. Там я научу тебя любить. Ты поймешь, Джанат Анар. Я не такой монстр, каким ты считала меня. Карос Инвиктад - вот монстр. Он исковеркал меня, он сделал меня таким, какой я есть. Но Карос не бог. Не бессмертный. Не всемогущий. Вскоре все это увидят. Он думает - она мне нужна, императорская шлюха, грязная, падшая тварь. Нельзя было ошибиться сильнее. Ох, как много нужно сделать... но обещаю, что вернусь очень скоро. Ты поймешь, любовь моя...
  
  ***
  
  Она очнулась от звука его шагов, удаляющихся, ставших неразличимыми среди шума текущей и каплющей воды. Было темно и холодно - такого холода она еще не знала - она в другом месте, другом подземелье - но в том же кошмаре.
  Она подняла руку - насколько смогла - и утерла лицо. Ладонь стала скользкой от слизи. Однако... цепей не было. Женщина попыталась подтянуть ноги - и расслышала лязг железа о камень. Ах, не совсем свободна...
  Пришла боль - яростная, обжигающая ломота в каждом суставе. Сухожилия и связки, так долго бывшие растянутыми, начали сокращаться словно обгорелые канаты. "О, возьми меня Странник...."
   Веки вновь открылись, вместе с сознанием вернулся голод, змеей извивающийся в желудке. Она упустила водянистый кал.
  Зачем плакать? Разве важно, кто из них более безумен - Танал со своими низменными страстями и тупой жестокостью или она, бестолково цепляющаяся за остаток жизни. Битва воли, да, только очень уж неравная - она понимала это с самого начала, сердце знало...
  Собрание важнейших лекций, которые она проговаривала в уме - это пустой обман. Их вкус слишком горек. "Он победил, ибо владел оружием бессмысленности - а я поднимала щит безумия. Думала, это сработает. Но увы, я сдала все, что считала важным. Теперь, когда смертный холод обнимает меня, остается лишь мечтать о превращении в злобное привидение, мстительно терзающее обидчика, готовое сделать с ним то, что он сделал со мной. Верить, что в этом равновесие, справедливость... что за безумие. Делать как он - стать таким, как он.
  Оставьте же меня здесь навеки..."
  И она ощутила, как подкрадывается безумие, обнимает ее - сейчас оно унесет ощущение себя, знание, кто она и кем была раньше. Педантом, отстраненным академиком. Она верила в первичный разум, создающий и пересоздающий мир. Реальная жизнь стала для нее ничего не значащей, даже не достойной обсуждения - внешний мир мерзок, зачем вспоминать о нем? Он принадлежит людям вроде Танала Ятванара и Кароса Инвиктада, радостно барахтающимся в грязи, из коей они сотворены, ибо лишь густая вонь способна коснуться грубых органов чувств...
   "... но они добрались до меня. Слышу! Он возвращается. Шаги неуверенные..."
  На лоб опустилась мозолистая ладонь.
  Джанат Анар открыла глаза.
  Со всех сторон льется свет. Теплый свет, мягкий словно дыхание. Над ней склонилось лицо. Старое, худое, обветренное - глаза глубокие как море, и в них блестят слезы.
  Она ощутила, как скрежещет цепь. Старик потянул - и звенья рассыпались словно гнилой тростник. Он склонился и без усилий поднял ее тело.
   "Бездна, у тебя такое милое лицо..."
  Снова тьма.
  
  ***
  
  Под дном реки Летер, под слоем ила толщиной в дом покоятся остатки почти шестнадцати тысяч горожан. Их кости заполняют старинные колодцы, высверленные еще до прихода реки - прежде чем потоки восточных гор катастрофически переполнились и змея укусила свой хвост, прорыв новое русло, затопившее рожденный бесчисленные тысячелетия назад город.
  Сотни лет назад летерийские зодчие наткнулись на подводные тоннели, поразились кривым коридорам и купольным комнатам, удивились широким и глубоким колодцам с чистой, ледяной водой. Они не способны были объяснить, почему тоннели почти сухие, почему камень поглощает воду как губка.
  Отчетов об этих сооружениях не сохранилось - тоннели, комнаты, колодцы стали тайным знанием немногих. О существовании параллельных ходов, секретных дверей в стенах и сотнях малых гробниц ведают и вовсе единицы. Эти тайны принадлежат лишь богам.
   Старший Бог внес истерзанную, истощенную женщину в один из таких боковых проходов. Выскользнув из потолка, дверь бесшумно упала за ним. Он терзался горьким стыдом, он гневно себя упрекал. Он и не воображал полного размаха бесчинств и жестокостей, творимых истопатами; его мучило искушение высвободить свои силы, обрушить на обнаглевших садистов всю полноту ярости.
  Разумеется, это привлечет нежелательное внимание и, без сомнения, приведет к бесчинствам еще большим, к резне, не делающей разбора между виноватыми и случайными жертвами. Да, таково проклятие силы.
  Он хорошо знал, что Каросу Инвиктаду скоро предстоит это понять.
   "Блюститель, ты глупец. Гибельный взор уже устремлен на тебя. Гибельный? О да, хотя немногие это понимают - слишком уж простецкие и весьма добрые черты лица окружают сей взор.
  И все же, Карос Инвиктад... Теол Беддикт решил, что тебе пора уходить.
  Мне почти жаль тебя".
  
  ***
  
  Теол Беддикт стоял коленями на грязном полу своего дома, просматривая кучку мусора. Тут кто-то поскребся в дверь. Теол бросил взгляд через плечо. - Аблала Сани! Входи, дружище.
  Здоровенный полукровка - Тартенал вошел в комнату, пригнувшись под низким для него потолком. - Что вы делаете?
  - Ищу деревянную ложку. Или хотя бы часть ложки. Ложки играют главную роль в процедуре приготовления и принятия пищи. Я боюсь, что Багг бросил ее в очаг. А! вот она, видишь? И в ней комочек жира!
  - По мне, похоже на грязь.
  - Даже грязь имеет вкус, - ответил Теол, подползая к висящему над очагом котлу. - Наконец - то мой суп приобретет тонкую пикантность. Аблала Сани, ты можешь поверить? Погляди на меня: я опустился до работы холопа - сам себе еду готовлю! Скажу больше: мой лакей совсем забылся. Лезет выше головы, милейший мой Багг. Не надаешь ему по ушам?
  Но ладно! Я не такой бесчувственный, как тебе кажется. Я заметил на твоем довольно-таки туповатом и невыразительном лице крайнее возбуждение. Что стряслось? Вернулась Шерк Элалле?
  - Если бы, был бы я здесь? - ответил Аблала. - Нет, Теол Беддикт. Она пропала. Ушла в моря. И все ее пираты - молодые люди. Видите ли, я был слишком большой. Приходилось спать на палубе в любую погоду, а это невесело. Пираты всё пытались привязать ко мне парус и смеялись. Неужели смешно?
  - Да ладно, дружище, у пиратов умы недалекие. Пираты - неудачливые матросы; они склонны доводить любую глупость до крайности.
  - Это как? У меня новости.
  - Свежие?
  - Точно.
  - Можно услышать?
  - А вы хотите?
  - Разумеется. Иначе спрашивать не стал бы.
  - Реально хотите?
  - Слушай, если тебе не интересно рассказывать...
  - Нет. Мне интересно. Именно вам. Вот зачем я здесь. Ну, и от вашего супа не откажусь.
  - Аблала Сани, я буду рад предложить тебе суп. Но дай сначала выудить тряпку, которую я туда бросил. Чтобы ты не подавился.
  - Тряпку? Какую тряпку?
  - Гм. Почти квадратную. Я полагаю, ее использовали для вытирания стойки бара. Значит, она впитала множество ароматов пищевых продуктов.
  - Теол Беддикт, в город прибыл один из чистокровных.
  - Это и есть новость?
  Великан торжественно кивнул.
  - Чистокровный?
  Еще один кивок.
  - Итак, некий Тартенал...
  - Нет, - оборвал его Аблала. - Чистая кровь. Чище, чем у любого Тартенала. И он носит каменный меч. На лице ужасные наколки, похожие на разбитую плитку. Он покрыт многими рубцами, и за ним вьются бесчисленные призраки...
  - Призраки? Ты их увидел?
  - Нет, конечно. Но учуял точно.
  - Неужели? И чем пахнут привидения? Забудь. Тартенал, который больший Тартенал, чем все Тартеналы, прибыл в город. И чего ему нужно?
  - Вы не понимаете, Теол Беддикт. Он поборник. Он приехал бросить вызов Императору.
  - Жаль беднягу.
  - Да, жаль, хотя он и Тисте Эдур.
  Теол Беддикт нахмурился: - Ага, мы говорим о разных беднягах. Слушай, недавно прибыл гонец от Ракет. Похоже, Чешуйчатый Дом обвалился во время землетрясения. Но это не обычное землетрясение - ведь землетрясений у нас никогда не бывало. Аблала Сани, есть другой поборник, и он гораздо страшнее любого чистокровного Тартенала. На Гильдию Крысоловов снизошел великий испуг; кажется, они знают больше, чем рассказывают. Похоже, на этот раз невод Императора притащил смертельно опасный улов.
  - Ну, ничего насчет того не знаю, - задумчиво протянул Аблала, почесывая заросший подбородок. - А чистокровный носит каменный меч, обколотый, как те каменные наконечники копий, что продают на Нижнем Рынке. Он почти в его рост, а он выше меня. Я видел как он схватил летерийского стражника и бросил.
  - Бросил?
  - Как мешочек с грибами... или еще чем.
  - Да, его темперамент похуже твоего.
  - Чистая кровь не ведает страха.
  - Верно. А откуда ты узнал про чистую кровь?
  - Серегалы. Наши боги, те, которых я помогал убивать... они были чистокровные, но падшие. Изгнанные.
  - Итак, прибывший равен вашим богам, Аблала? Прошу, не говори, что ты планируешь его убивать. То есть у него каменный меч и всё такое...
  - Убивать? Нет, вы не поняли. Этот чистокровный, он достоин настоящего поклонения. Не такого, как мы поклонялись Серегалам - прося их держаться подальше. Ждите, следите - увидите, что случится. Мой род соберется, едва пролетит слово. Все соберутся.
  - А что, если император его убьет?
  Аблала Сани молча покачал головой.
  Тут оба оглянулись: в дверях появился Багг, на руках он нес тело нагой женщины.
  - Скажу прямо, - буркнул Теол, - котелок слишком маленький. Да, я голоден, но во всяком аппетите есть некая грань. Поедать академиков...
  Слуга нахмурил лоб: - Вы узнали эту женщину?
  - Да. Она из прошлой жизни, наполненной суровыми наставниками и, по временам, невинными школярскими шалостями. Увы, время ее не украсило. Я слышал, что ученый мир безжалостно истерзан. Интересно, какой нюанс в дебатах стал тому причиной?
  Багг положил женщину на свой лежак.
  Едва слуга выпрямился, Аблала шагнул к нему и заехал кулаком в ухо столь сильно, что старик ударился о стену.
  - Стой! - заорал Теол. - Хватит!
  Потирая висок, Багг воззрился на Аблалу. - И к чему это было? - требовательно спросил он.
  - Теол сказал...
  - Неважно, что я сказал, Аблала. Это была мимолетная мысль, лишенное всяких оснований предположение, безответственный намек без всякой связи с физическим воплощением. Я никогда не...
  - Вы сказали надавать ему по ушам, Теол Беддикт. Вы просили меня, потому что он лезет выше какой-то головы и его нужно осадить. По мне, он и так ниже всех. Но вы так сказали. Сказали, он забылся и...
  - Я говорил не "забылся", а "заблудился". Я имел в виду... мы имели... не смотри на меня так. Я просто высказал жалобу на некоторые неудобства домашнего хозяйствования. Кто подозревал, что Аблала Сани поймет всё буквально?
  - Хозяин, это же Аблала Сани.
  - Знаю, знаю. Похоже, мой острозаточенный интеллект в последнее время порядком затупился. - Тут он просветлел: - Но теперь у меня есть наставница!
  - Жертва истопатов, - сказал Багг, косо поглядывая на Аблалу. Он подошел к очагу, нагнулся... - Клянусь Бездной, хозяин! Это скорее похоже на грязную воду!
  - Да. Увы, мне жутко необходима твоя кулинарная магия. Патриоты? Ты вырвал ее из темницы?
  - Можно и так сказать. Я не думаю, что они обыщут весь город, охотясь на одного человека. Она из тех, что должны были тихо исчезнуть.
  Аблала засмеялся: - Если будет охота на человека, ее никогда не найдут.
  Господин и слуга уставились на него.
  Полукровка показал рукой на очевидное: - Не человек, а женщина. Смотрите, у нее и груди и что пониже.
  Багг тихо сказал Теолу: - Ей нужно бережное исцеление, хозяин. И покой.
  - Ну что ж, нет лучшего убежища от ужасов мира, нежели жилище Теола Беддикта.
  - Охота на человека. - Аблала снова засмеялся, мотая головой. - Истопаты - идиоты.
  
  
  
  
  Глава 8
  
  
  
  Когда камень - вода, время - лед. Когда все заморожено, судьбы упадают вниз талыми потоками.
  Лик мой открыт в том камне, что есть вода. Рябь, намертво застывшая в странной форме.
  Века сокроются, когда камень - вода.
  Циклы привязаны к глубинам, и они - неудавшиеся иллюзии, нарушающие цельность потока.
  Когда камень - вода, время - лед. Когда все заморожено, наши жизни - камни в потоке.
  Мы стекаем вниз, стекаем вниз, как вода по камню, при каждом взмахе нашей руки.
  
  
  Вода и Камень,
  Старейший Фент
  
  
  
   "В Королевстве Теней есть множество ужасных мест, но ни одно не сравнится с ужасом теней, упавших на душу" . Котиллион уже несколько дней кряду не может избавиться от подобных мыслей. Сейчас он стоит на склоне; внизу находится спокойное озеро. В сорока шагах слева виден сооруженный на скорую руку лагерь - длинный барак, по сторонам его полуземлянки, а также хлев и курятник. Всё это (по счастью, почти не использовавшееся и населенное только дюжиной куриц, петухом, сердитым грачом со сломанной лапой и двумя коровами молочной породы) было похищено из другого мира вследствие случайности, каприза или даже нарушения неких неведомых законов природы. Такое периодически случается с Королевством Теней в его непрестанных перемещениях.
  Непонятно, когда всё это появилось; но Темный Трон узнал своевременно и отрядил духов занять здание и окрестные постройки, защитить от набегов демонов или Гончих.
  После побоища у Первого Трона горстка выживших была доставлена сюда. Чтобы бродить и удивляться странным артефактам, оставленным предыдущими обитателями: покрытые сложными извивами узоров выгнутые носы ладей, служащие коньками крыши; загадочные тотемные украшения из серебра, а также янтаря; куски тканей грубых и тонких; деревянные кубки; чаши из кованой бронзы... Бродить, бредить с пустотой во взорах...
  Оправляться.
  Как будто после такого можно оправиться.
  Справа от него одиноко возвышался человек, закутанный в плащ с капюшоном. Он был неподвижен и, казалось, смотрел на пустынную гладь озера. Котиллион знал: озеро это совершенно особенное, хотя предстающий глазам пейзаж кажется вполне мирным. Вот только отсутствие птиц... а также моллюсков, раков, насекомых и любых форм жизни...
  Каждая кроха пищи для домашних питомцев - и жалкого грача - доставляется сюда призраками, которых Темный Трон приставил с этой задаче. И все равно петух умер через несколько дней. "Похоже, от тоски. Нет зари, незачем кукарекать".
  Он слышал голоса из-за барака. Панек, Айстар и прочие выжившие дети... ладно, больше не дети.
  Они повидали битвы, повидали смерть друзей, они узнали, что мир - все миры! - являются местами мерзкими, что жизнь человеческая в них мало что стоит. Они узнали также, что это значит - быть пешками в чужой игре.
  По берегу, в отдалении за одинокой фигурой, прогуливались Тралл Сенгар и его Т'лан Имасс, Онрек Сломанный. Словно художник и неупокоенная муза... или нет - критик жуткого обличья. Странная дружба. Но ведь Т'лан Имассы полны сюрпризов.
  Котиллион вздохнул и начал спускаться.
  Закутавшийся в плащ повернулся, заслышав шаги. Лицо цвета обожженной кожи, под тонким войлоком капюшона черные глаза. - Ты пришел с ключом, Котиллион?
  - Быстрый Бен, рад видеть тебя выздоровевшим.
  - Более или менее.
  - Какой ключ?
  Улыбка была безрадостной и быстро исчезла: - Тот, что даст мне свободу.
  Котиллион встал рядом с колдуном м посмотрел на мрачные воды. - Полагаю, ты можешь уйти в любой момент. Верховный Маг, в твоем расположении много садков. Проделай портал и пройди в него.
  - За дурака держишь? - спокойно ответил Бен. - Проклятое королевство блуждает. Невозможно предсказать, куда я попаду - если правильно догадываюсь, сейчас мне пришлось бы совершить длинный заплыв.
  - А. Ясно. Боюсь, в последние дни уделял этому мало внимания. Мы пересекаем океан?
  - Я так полагаю.
  - Тогда согласен: путешествие вовне потребует нашей помощи.
  Колдун метнул на него взгляд. - Как я и думал. Вы создали тропы, врата с фиксированными выходами. Как удалось, Котиллион?
  - Уверяю, это не мы. Мы просто набрели на них, образно говоря.
  - Азаты.
  - Очень хорошо. Ты всегда был умен, Бен Делат.
  Тот скривился: - Эту версию имени я уже давно не использую.
  - О? Когда в последний раз - не припоминаешь?
  - Эти Азаты... - продолжал Бен, игнорируя вопрос. - Дом Теней как таковой, вот это владение - тоже Азат? Я верно понимаю? Он как-то присвоил врата, подлинные врата Куральд Эмурланна. Дом существует одновременно как отброшенная тень и подлинно физическое воплощение. Между ними нет границы. Спайка... но ведь это не обычная конструкция Азата? Значит, врата Эмурланна были уязвимы, что и породило узурпацию?
  - Думаю, это была необходимость, - ответил Котиллион. Он нахмурился, увидев, что к берегу приближается рябь от неведомого источника. "Все здесь не такое, каким кажется..."
  - Что ты имел в виду?
  Бог пожал плечами: - Королевство было разрушено. Умирало.
  - Азат принимает участие в исцелении фрагментов? По чьему-то замыслу? Намеренно? У него есть разум? Или все происходит так же, как кровь создает струп? Азат - всего лишь иммунная система природы, при помощи которой наше тело борется с инфекцией?
   - Меня впечатляет широта твоих книжных познаний.
  - Да ладно. Садки - величайшее из жертвоприношений К"рула. Его собственная плоть и кровь. Но не Старшие Садки. По крайней мере так нас учат. Чьи вены были вскрыты, чтоб их создать, Котиллион?
  - Хотел бы я знать. Но не знаю. И сомневаюсь, что это имеет значение. Азат инстинктивно исправляет повреждения или за ним стоит некий разум? Я не имею ответа. Вряд ли кто-либо имеет. К чему всё это?
  - Честно? Сам не знаю. Но незнание заставляет волноваться.
  - У меня есть ключ, - подумав, сказал Котиллион. Тралл и Онрек направлялись к ним. - Скорее для вас троих. Если захотите.
  - А есть выбор?
  - Не для них, - сказал бог, кивнув в сторону Эдур и Т'лан Имасса. - Им потребуется твоя помощь.
  - Как и Каламу Мекхару, - бросил Быстрый Бен. - Не говоря уже об Адъюнкте Таворе.
  - Они выжили.
  - Ты не можешь быть уверен, особенно в случае Калама. Откуда уверенность?
  - Он был жив, когда Мертвый Дом взял его.
  - Так говорит Темный Трон.
  - Он не стал бы обманывать.
  Колдун грубо, с горечью рассмеялся.
  - Калам еще жив, Быстрый Бен. Мертвый Дом вывел его из-под власти времени. Но он исцелится. Яд станет инертным, распадется. Темный Трон спас жизнь ассасина...
  - Почему?
  - Вот это вопрос посложнее, - признал Котиллион. - Может, просто назло Лейсин, и тебе не следует удивляться, если это единственная причина. Поверь, для Амманаса вполне достаточная. "Радуйся, Бен Адэфон Делат, что я не объяснил истинной причины".
  Тралл Сенгар и Онрек подошли ближе и встали. К спине Эдур было привязано новое копье с каменным наконечником; он укутался от холода в длинный шерстяной плащ насыщенно-бордового цвета - одно из полезных сокровищ, найденных в бараке. Плащ скрепляла чудесная серебряная фибула в форме стилизованного молота. На его фоне тело Онрека выглядело столь потрепанным, поломанным и изрубленным, что хотелось удивиться тому, как воин не рассыпается на части.
  Т'лан Имасс сказал: - Это озеро, бог... Тот берег....
  - Что?
  - Берега нет.
  Котиллион кивнул.
  Тралл Сенгар спросил: - Как такое возможно? Онрек говорит, там не врата. Там вообще ничего нет.
  Котиллион провел рукой по волосам и поскреб подбородок ("пора побриться" ). Прищурился, смотря на волны. - Та сторона еще не... обдумана.
  - И что это должно значить? - спросил быстрый Бен.
  - Чтобы хорошенько понять, нужно побывать там. Вам троим. Это путь вашего странствия. Отправитесь вскоре.
  - Прости нас, но мы не удовлетворены, - сухо сказал Тралл. - Тот кошмар, в котором мы побывали по твоей вине, лишил нас любви к путешествиям. Выдай объяснение получше, Котиллион.
  - Я так и думал.
  - Мы ждем. - Быстрый Бен скрестил руки на груди.
  - Увы, ничем не могу помочь. Любое объяснение исказит ваше видение того, что ждет ТАМ, в конце пути. Это недопустимо, ибо способ восприятия и понимания действительно сформирует реальность, ожидающую вас. - Он снова вздохнул. - Знаю. Не очень помогает.
  - Тогда призови Темного Трона, - предложил Тралл. - Может, ему удастся лучше.
  Котиллион кивнул и снова пожал плечами.
  Миновало двенадцать ударов сердца - и между ними встала почти бесформенная тень, из которой выступали узловатая трость и кисть артритической руки. Бог посмотрел на них, потом вниз; обнаружил, что стоит по лодыжку в воде. Темный Трон с шипением подобрал края обтрепанной мантии и прыгнул на сухую землю.
  - И что такого смешного?- спросил он. - Вы все негодяи. Чего вам нужно? Я занят. Вы понимаете? Занят.
  Онрек ткнул костяной рукой в сторону озера: - Котиллион желает послать нас через воду ради миссии, суть которой не разъяснил, цели которой не определил. И даже места действия не описал. Потому мы вызвали тебя, о бесформенный, чтобы ты объяснил все, что он отказался объяснить.
  Темный Трон хихикнул.
  Котиллион отвернулся. Он подозревал, что сейчас случится.
  - Я буду рад, о костистый. Отвечу вам так. Всё как и думал Котиллион: петух помер от тоски.
   Быстрый Бен успел выругаться, пока Повелитель Теней обращался в ничто.
  Котиллион не поворачивался. - Припасы ожидают вас возле дома. Когда вы вернетесь сюда, будет готова лодка. Попрощайтесь с Миналой и детишками. Как можно скорее. Впереди трудный и долгий путь, а мы уже выбились из графика.
  
  ***
  
  "Вечная Благодарность" резко накренилась на правый борт. Налетел холодный шквал, запахло талым льдом. Команда отчаянно отражала нападение стихии; старпом Скорген Кабан, с трудом удерживаясь за леер, прошел к рулевому колесу. Там, широко расставив ноги и привязавшись кожаным ремнем, стояла Шерк Элалле.
  Похоже, ее падающая температура не тревожила: лицо нисколько не покраснело под порывами ветра. Воистину зловещая женщина. Зловещая, ненасытная, неземная - она подобна древней морской богине. Очаровательный суккуб, влекущий их по роковому пути - но нет, это нехорошая мысль... не здесь, не сейчас. Пока он ходит под ее парусами...
  - Капитан! Они, кажись, приближаются! Ледяные горы в заливе движутся быстрее, чем мы! Откуда они, во имя Странника?
  - Мы успеем, - уверила его Шерк. - Зайдем под защиту острова - буря ударит по северо-западному берегу. Буду удивлена, если стены цитадели выстоят. Посмотри на Косу, Красавчик - одни ледяные клыки - откуда бы лед ни прибыл, он уже поглотил все побережье.
  - Чертовски холодно, вот оно что, - проворчал Скорген. - Может, нам повернуть, капитан? Флот за нами не гонится - мы войдем в устье Летера...
  - Нет, помрем с голода на полпути. Красавчик, форт Вторая Дева стал независимым государством, и меня это умиляет. И привлекает. А тебя?
  - Не так сильно, чтобы полезть в ледяные челюсти!
  - Мы успеем.
  Гребень наползавшего айсберга имел цвет старой кожи; он состоял из кусков ломаного льда, корней, поломанных стволов, камней. По бокам полз туман, разрываемый яростными шквалами. Шерк Элалле оглянулась и увидела, что за кормой бушует настоящий водоворот. Он приближался, но не слишком быстро; остались считанные мгновения до того, как они обогнут край острова, скалистый, выглядевший достаточно прочным, чтобы разломать фронт ледяного поля.
  Ну, она на это надеется. Если нет - гавань Второй Девы обречена. Как и команда, и ее корабль. Что до нее самой - если удастся избежать раздавливания и вмерзания в лед, ей удастся выплыть, возможно, даже вскарабкаться на крутой берег.
   "До такого не дойдет. Острова не стащит с места. Может быть, лед пройдется по ним... но ведь основной удар примет Фентская Коса, сюда дошел лишь край, и вскоре его разломает прилив. Сохрани Странник вообразить, что творится на родине Эдур - весь тот берег, должно быть, изгрызен или полностью проглочен. Интересно, что же разрушило ледники..."
  "Вечная Благодарность" со стоном обогнула мыс. Ветер быстро сбавил свой напор; корабль успокоился и начал приближаться к высокой стене форта. Воистину остров-тюрьма: все признаки - массивные фортификации, стены, на которых устроены бойницы на обе стороны, глядящие и в море, и внутрь острова. Большие баллисты, манголеты и скорпии возвышаются на каждом подходящем месте; в самой гавани миниатюрные островки, насыпанные из камня, с башнями, у которых дремлют быстроходные галеры на десять весел.
  Десяток кораблей плясали на неспокойных водах. У доков было заметно движение - крошечные фигурки сновали туда - сюда, словно муравьи вокруг потревоженного гнезда. - Красавчик, бросить якорь с обратной стороны того нелепого дромона. Кажется, на нас никто внимания не обращает. Слышишь шум? Лед ударил по северо-западному берегу.
  - Капитан, похоже, весь треклятый остров скоро затопит.
  - Вот мы и останемся на борту. Поглядим, что случится. Если придется бежать к востоку, нужно быть готовыми.
  - Смотрите, приближается ялик.
  Проклятие. - Так и знала. Мир рушится, но сборщиков это не остановит. Ладно, готовьтесь принимать.
  Якорь загремел, опускаясь в воду; в это время ялик уже вставал у борта. Взошли две официально выглядящих женщины, одна повыше, другая пониже. Эта заговорила первой: - Кто тут капитан и откуда вас принесло?
  - Я капитан Шерк Элалле. Мы пришли из Летераса. Двадцать месяцев в море, трюмы забиты товаром.
  Более высокая из женщин - стройная, бледная блондинка - улыбнулась. - Очень любезно с твоей стороны, милашка. Теперь будьте так любезны, Краткость спустится в трюм и все осмотрит.
  Краткость - коренастая брюнетка - сказала: - А Сласть примет портовый сбор.
  - Пятнадцать доков в день.
  - Ничего себе!
  - Ну, - передернулась Сласть, - похоже, дни гавани сочтены. Пытаемся выжать что можно.
  Краткость нахмурила лоб, разглядывая помощника Шерк: - Ты случайно не Скорген Кабан, он же Красавчик?
  - Да, это я.
  - Так случилось, что у меня твой глаз. В кувшине.
  Старпом покосился на Шерк, скривил губы: - Его с тобой делят не меньше чем пятьдесят человек.
  - Что? Но я заплатила кучу монет! Многие ли люди теряли глаз, чихнув? Ради Странника! Ты знаменитость!
  - Чихнув? Вот что тебе рассказали? Духи глубин! Сколько ты отдала тому жулику, красотка?
  Шерк обратилась к Сласти: - Прошу тебя и твою подругу проинспектировать груз - но выгружаться мы пока не будем. Это будет зависеть от того, какие цены захотят предложить ваши закупщики.
  - Я докажу, - сказала Краткость, подходя к Кабану. - Точно такой же. Сразу видно.
  - Не точно такой же, - отвечал старпом. - Глаз, что я потерял, был другого цвета.
  - У тебя были глаза разного цвета?
  - Точно.
  - Это что, проклятие моряков?
  - Может, поэтому он и выпал. - Скорген кивнул в сторону ближайшего дромона: - Откуда он свалился? Никогда не видел таких обводов. Похоже, ему не раз досталось.
  Краткость пожала плечами: - Иноземцы. Мы получили...
  - Хватит об этом, - оборвала ее Сласть. - Проверь груз, милая. Теряем время...
  Шерк Элалле повернулась и оглядела иноземное судно более тщательно, чем в первый раз. Дромон выглядел потрепанным; она подумала, что у помощника действительно острый глаз - корабль побывал в битве с участием магии. Черные обугленные полосы исчертили бока, словно нарисованная паутина. Сильная магия. Должно быть, корабль горел.
  - Послушайте, - сказала Сласть, поглядев на берег. - Они отбросили его. Как и обещали.
  Действительно, катаклизм по ту сторону острова, над которой вздымались фонтаны ледяной крошки, казался быстро угасавшим. Шерк Элалле завертела головой, осматривая море, лежащее южнее мыса. Ледяное поле, казавшееся отсюда застывшим озером, толкало перед собой иззубренные льдины, которые уже почти касались кормы "Вечной Благодарности". Но его энергия быстро уходила. Над палубой пронесся теплый ветерок.
  Скорген Кабан хмыкнул. - И сколько жертв сброшено с утесов, чтобы купить умиротворение? - спросил он. - Но ведь недостатка в заключенных у вас нет?
  - На острове нет заключенных, - высокомерно, скрестив руки на груди, ответила Сласть. - И в любом случае, тупой болван, жертвенная кровь не помогла бы. Это же просто лед. Обширные ледовые поля севера разломались - неделю назад мы страдали от необычайной жары. Такого на Второй Деве еще не бывало. Я знаю, я тут родилась.
  - От заключенных?
  - Ты не расслышал, Скорген Кабан? На острове нет заключенных...
  - С тех пор, как вы изгнали тюремщиков?
  - Хватит вам, - сказала Шерк, заметившая, что настроение женщины со скрежетом опустилось еще на несколько пунктов относительно и прежде невысокого уровня. - Вторая Дева стала независимой, по поводу чего я выражаю полнейший восторг. Скажите, сколько эдурских ладей осаждало вас во время вторжения?
  Сласть фыркнула: - Они бросили взгляд на укрепления, унюхали магов, что стоят у нас на стенах - и предпочли обойти стороной.
  Капитан слегка подняла брови: - А я слышала, был бой.
  - Было и такое. Когда мы объявили независимость. Как раз тогда на смотрителя и его приспешников обрушились неожиданные несчастные случаи.
  - Несчастные случаи, ха! Остроумно.
  Шерк Элалле сверкнула глазами на старпома - но он, как и большинство мужчин, оказался невосприимчивым к невербальному воздействию.
  - Сейчас я беру пятнадцать доков, - холодным тоном сказала Сласть. - Плюс пять доков за высадку, если вы намерены сойти на берег, чтобы пополнить запасы или продать товар.
  - Ты не упоминала о пяти...
  - Красавчик, - прервала его Шерк, - спустись в трюм, помоги Краткости - могут возникнуть сложности при осмотре товара.
  - Слушаюсь, капитан. - Мужчина кивнул Сласти и потопал к люку.
  Сласть еще мгновение смотрела на Шерк, потом перевела взгляд на ее живописных матросов.
  - Вы пираты.
  - Не будь смешной. Мы независимые торговцы. На твоем острове нет заключенных, на моем судне нет пиратов.
  - На что ты пытаешься намекнуть?
  - Очевидно, если я пыталась намекнуть, ты намек не уловила. Надеюсь, ты не начальник порта, а простая сборщица пошлин. - Она повернула голову: старпом и Краткость показались на палубе. Глаза коренастой женщины сияли.
  - Сласть, у них всего полно!
  - Что за сжатый рапорт! Краткость, не поленись сообщить начальству, что мы желаем пристать к одному из каменных пирсов, чтобы быстрее разгрузиться. Тот, кто сообщит потенциальным покупателям, не останется... внакладе. - Она бросила взгляд на Сласть и тут же отвела глаза. - Что до пошлин, я договорюсь непосредственно с начальником порта. Хочу выторговать скидку.
  - Думаешь, такая умная? - воскликнула Сласть. - Я могла привести с собой взвод. Как бы тебе понравилось, капитан? Они порылись бы тут и там, все проверили досконально. Как тебе такое?
  - Краткость, кто правит Второй Девой? - спросила Шерк Элалле.
  - Тряс Брюллиг. Он Великий Мастер Мнимой Ассамблеи.
  - Мнимой Ассамблеи? Ты уверена, что правильное слово выбрала? Мнимой?
  - Я же сказала. Все точно, да, Сласть?
  - Капитан считает себя умной, но она ведь вовсе не так умна. А? Погоди, вот увидит Тряса Брюллига и еще не так удивится....
  - Не то чтобы особенно, - сказала Шерк. - Так случилось, что я знаю Тряса Брюллига. Знаю даже, за какие грехи он сослан сюда. Одному удивляюсь: что он еще жив.
  - Тряса Брюллига убить трудновато, - сказала Сласть.
  Один из матросов разразился смехом, но тут же притворился, будто кашляет.
  - Подождем ответа начальника порта, - предложила Шерк Элалле.
  Сласть и Краткость полезли в ялик. Последняя села на весла.
  - Странные бабы, - пробурчал Скорген, следя за уходящей лодкой.
  - Остров переполнен плодами кровосмешения преступников, - шепнула в ответ Шерк. - Неужели ты удивляешься, Красавчик? Если этого недостаточно, вот тебе чистопородный тряс (по совместительству чисто чокнутый) на насесте. Скажу одно: гостить тут будет интересно.
  - Ненавижу, когда интересно.
  - Возможно, будет также выгодно.
  - Вот это хорошо. Готов проглотить интересность, если это выгодно.
  - Готовься поднять якорь. Сомневаюсь, что сигнала из гавани придется ждать долго.
  - Слушаюсь, капитан.
  
  ***
  
  Удинаас смотрел, как она полирует и смазывает меч. Эдурский меч, врученный воином Эдур. Все, что ей нужно - дом, у порога которого нужно закопать клятый меч. Ах да - еще дождаться возвращения злосчастного супруга. Ну, может быть, это ничего не означало, просто жест поддержки со стороны одного из братьев Фира. Удинаас уважает только этого Сенгара. А может, и не уважает.
  Среди каменных стен разносились бесконечные заунывные песнопения. Звук еще более мрачный, нежели похоронные причитания эдурских женщин. Ониксовые Колдуны собрались на совет. Если это допущение верно... тогда их священный язык непостижим и лишен ритма, обыкновенно присущего и прозаической речи, и стиху. А если это всего лишь заклинания - старые дурни не способны даже попасть в общий темп.
  А он считал странными Тисте Эдур! Они ничто в сравнении с Тисте Анди, упрямо стоящими на страже нелюдских обычаев.
  Но чему удивляться? Андара - сооружение из крошащегося черного камня в основании засыпанного осколками скал ущелья. Изолированное, как тюрьма. Стены ущелья изрезаны сотами пещер, неправильной формы комнат - словно некий великан выдул пузыри в извилистый тоннель. Тут имеются бездонные ямы, тупики, проходы такие крутые, что по ним можно двигаться только при помощи веревочных лестниц. Пустые башни вздымаются внутри гранита, словно шпили наоборот; пропасти соединены бесформенными, уложенными без раствора мостами из белой пемзы. В одном месте видно озеро застывшей лавы, более гладкое, чем выглаженный ветрами лед. Обсидиан с красными прожилками, Зала Амасс, в которой может собраться все население - босиком! - чтобы слушать бесконечные пререкания Знатоков Тайн, иначе Ониксовых Колдунов.
  Знатоки тайн Камня, Воздуха, Корня, Темной Воды и Ночи. Всего пять волшебников, спорящие о деталях обрядов и процессий, иерархии и приношений, правильной длине ониксовых мантий и Странник знает о чем еще. Но если с полубезумных невротиков стащить эти мантии, они окажутся скоплением морщин и складок.
  Насколько сумел узнать Удинаас, не более чем четырнадцать из полутысячи обитателей - кроме самих колдунов - являются чистокровными Анди, а из этих четырнадцати лишь трое видели дневной свет (или, по их затейливому выражению, "ослепленные звезды"). Лишь трое когда-либо в жизни выкарабкивались на поверхность.
  Неудивительно, что разум потеряли.
  - Почему это, - заговорил Удинаас, - некоторые люди смеются, а звучит похоже на плач?
  Серен Педак подняла глаза над лежавшим на коленях мечом. В длинных пальцах ее была пропитанная маслом тряпица. - Не слышу никакого смеха. Или плача.
  - Я не имел в виду громкие звуки.
  Сидевший на каменной скамье у входа Фир Сенгар фыркнул: - Скука украла из твоего разума последние остатки здравого смысла, раб. Но я скучать по ним не буду.
  - Думаю, колдуны обсуждают с Сильхасом способ твоей казни. Дитя Предателя, отродье лжи и всё такое. Как думаешь, это необходимая часть великого квеста? В гнездо гадюк - каждый герой должен сделать этот шаг, правильно? Через мгновение явится твоя судьба, и прошелестит, вырываясь из ножен, меч, и клевреты зла начнут умирать десятками. Я всегда гадал, чем же закончится такая резня? Ужасающее сокращение населения, уничтоженные семьи, рыдающие дети - а когда будет перейден некий порог, над ними зловещим призраком нависнет неминуемая гибель рода. О да, ребенком я слышал немало поэм и эпосов и тому подобного. И всегда начинал удивляться... все эти клевреты зла, жертвы сверкающих героев с их непобедимой праведностью. То есть кто-то вторгается в твое убежище, любимый дом... и, естественно, ты пытаешься убить его и съесть. Кто бы не стал защищаться? Вот они, обыкновенно уродливые и занятые мелкими интересами, плетущие арканы или еще какие поделки... И вдруг - шок! Звуки тревоги! Захватчики каким - то образом обошли преграды и смерть бушует в коридорах!
  Серен Педак вложила меч. - Думаю, мне хотелось бы услышать твой вариант эпоса. Как бы ты хотел изменить повествование? Хоть время интересно проведем.
  - Не хотелось бы опалять невинные уши Чашки...
  - Она спит. Последние дни только этим и занята.
  - Может, больна?
  - Может, она знает, как пережидать? - ответила аквитор. - Давай, Удинаас. Как же развернется твой альтернативный эпос?
  - Ну, во-первых, тайное логово служителей зла. Назревает кризис. Их приоритеты перемешались - то ли предыдущий злобный вождь был лишен управленческого таланта, то ли еще что. Итак, они создали подземные тюрьмы и хитроумные, хотя практически неудобные орудия пыток. Они обогревают комнаты паром громадных котлов, нетерпеливо ожидая, когда появится человеческое мясо для улучшения вкуса похлебки. Увы, но никто уже давно не приходит. Логово заслужило дурную репутацию - место, из которого никто не возвращается, это же сомнительная реклама. Хотя на самом деле логово - отличный рынок сбыта для окрестных дровосеков и смолокуров - большие очаги, факелы и зловещие лампы. У всех подземных логовищ одна проблема. Они слишком темные. Что еще хуже, жители уже восемьсот лет помирают от холода. Но даже логово зла должно на чем-то держаться. Овощи, корзины с ягодами, пряности и лекарства, одежда и горшки, шкуры и хорошо прожеванные ремни, злодейского вида шляпы. Да, я забыл всякого сорта оружие и наводящие дрожь мундиры.
  - Удинаас, ты сошел с пути повествования, - заметила Серен.
  - Да, сошел, и в этом все дело. Жизнь именно такова. Мы спотыкаемся и блуждаем. Как и наши клевреты зла. Кризис - нет новых пленников, нет свежего мясца. Детишки голодают. Невероятное бедствие.
  - И каково решение?
  - Они изобретают сказку. В их распоряжении магия, достаточная, чтобы заманивать дураков в логово. Если подумать, это вполне вероятно. Каждому крючку нужна дергающаяся наживка. Они назначают одного из своих на роль Безумного Владыки, того, что ищет способ высвободить ужасные силы и реализовать утопию относительно живых мертвецов, блуждающих по царству пепла и непонятного мусора. Ну, если уж это не привлечет героя в их ограду, тогда что вообще?
  - Им удается?
  - На некоторое время. Но вспомните эти плохо продуманные орудия пыток. Рано или поздно один из дураков освобождается, сокрушает черепа паре сонных стражников - и пошла резня. Бесконечное смертоубийство - сотни, потом тысячи неподготовленных воинов зла, ленившихся точить мечи. Не забудьте также, что горбатый дровосек всучил им щиты из бересты.
  Даже Фир Сенгар захохотал: - Ладно, Удинаас. Ты выиграл. Думаю, твоя версия мне по душе.
  Удинаас, от удивления забывший, о чем рассказывал, посмотрел на Серен Педак. Она улыбнулась: - Ты явил истинный свой талант. Итак, герой освобождается и побеждает. Что потом?
  - Герой какой-то не такой. Он подхватил насморк в сырых тоннелях. Однако вышел живым, отступил в ближайший город. Принес туда чуму, и она убила всех. Спустя тысячи лет имя героя стало проклятием на языках обоих народов - и того, что живет под землей, и того, что снаружи.
  Фир сказал, помолчав: - Ага, раб, твоя версия - скрытое предупреждение. Вот на что ты пытаешься обратить внимание. Но интересно - что тебе до моей участи? Называешь меня кровным врагом, вечным противником, перечисляешь беды, которые обрушили на тебя мои сородичи. Неужели ты действительно хочешь, чтобы я внял предупреждениям?
  - Думай как хочешь, Эдур. Но моя мысль глубже, чем ты вообразил, и ведет она вовсе не по тому пути, о котором ты думаешь. Я сказал, что герой победил - на тот момент - но ничего не упомянул о его невезучих спутниках.
  - Которые все померли в логове.
  - Вовсе нет. Наступила острая нужда в свежей крови. Всех их приняли в свой род слуги зла, которые были злыми в относительном смысле - просто тупыми, голодными и жалкими. Как бы то ни было, случилось великое возрождение культуры логова, создавшего прекраснейшие сокровища искусства, какие только видел мир.
  - А потом? - спросила Серен.
  - Потом пришел новый герой. Но это другая сказка, на другой день. У меня уже горло болит.
  - У женщин Тисте Эдур, - сказал тогда Фир, - есть сказание, что Отец Тень, Скабандари Кровавый Глаз, добровольно решил умереть и выпустил свою душу, чтобы пройти по Серой Тропе. Это странствие в поисках прощения, ибо он чувствовал великую вину за свершенное на равнинах Кашенов.
  - Весьма удобная версия.
  - Нет, это тебе не хватает тонкости. Альтернативное толкование аллегорически представляет нашу вину. Вину за преступление Скабандари. Мы не можем отменить сделанное Отцом Тень; мы также не можем отрицать это. Он вел, Эдур шли следом. Могли бы мы не подчиниться ему? Может быть. Но вряд ли. Поэтому мы остались с чувством вины, утолить которое можно лишь аллегорически. Так возникли легенды о воздаянии.
  Серен Педак встала и сделала несколько шагов, чтобы положить меч у мешка с пищей. - Но, Фир, это сказание передавали женщины в тайне от мужчин. Не будем обсуждать любопытный факт, что ты его слышал. Но как получилось, что о воздаянии думают лишь женщины?
  - Воины идут по иному пути, - отозвался Фир. - То, что я знаю сказание - и правду о Скабандари - это заслуга матери, отринувшей традицию тайны. Уруфь не бежит от знания, она хотела, чтобы и сыновья...
  - Тогда как объяснить Рулада? - подал голос Удинаас.
  - Не подначивай его, - упрекнула раба Серен. - Рулад проклят. Мечом в своей руке и богом, что сделал меч.
  - Рулад был молод, - сказал Фир, бессознательно ломая руки, опустив взор к вытертому камню пола. - Ему столь многому нужно было научиться. Он хотел сделаться великим воином, героем. Ему было неуютно в тени троих старших братьев. И он встал на опасный путь.
  - Я думаю, бог избрал его... вместо Ханнана Мосага, - ответил Удинаас. - У Рулада не было выбора.
  Фир долго смотрел на Удинааса. Наконец кивнул: - Если таково твое мнение, ты отнесся к Руладу гораздо мягче, чем любой Эдур. Удинаас, ты снова и снова выбиваешь меня из равновесия!
  Удинаас закрыл глаза, прижался спиной к неровной стене. - Он говорил со мной, Фир, ибо я слушал. То, чего остальные не потрудились сделать - и неудивительно, ведь ваши хваленые "семейные ценности" давно расшатаны. Ваша превосходная иерархия порушена. Неожиданно. Ужасно. Так что если он не мог говорить с вами, вы, в свою очередь, не желали его услышать. Он молчал, а вы были глухи к его молчанию. Обычная неразбериха. Не хотел бы иметь семью.
  - Ты винишь за все лишь бога хаоса.
  Удинаас открыл глаза, поморгал и улыбнулся. - Это удобнее всего. Если бы я искал воздаяния, сел бы ему на спину и гнал скотину к пропасти, а потом и через край. Быть по сему.
  - Но... кого же?
  - Винить? Ну, мне откуда знать? Я лишь усталый раб. Но если можно гадать... в первую очередь я указал бы на изношенную иерархию. Она ловит всех, и каждый пойманный старается поймать кого-то еще. Наконец ни один из вас не может пошевелиться, не может двинуться ни вверх, ни даже вбок. Конечно, вниз путь свободен - но кто этого захочет? Неодобрение выбивает ступеньку из-под ног и вы падаете.
  - Такова жизнь среди Тисте Эдур, - сказал Фир и отвел взгляд.
  - Хорошо, - вздохнул Удинаас. - Давай спросим так. Почему меч не был предложен летерийцу - честолюбивому офицеру армии или хладнокровному торговцу? Не самому Эзгаре? Или, еще лучше, его сыну Квилласу? Вот амбиция и глупость в идеальном равновесии! Ладно, пусть не летерийцу. Почему не отдать нерекскому шаману? Фенту, Тартеналу? Разумеется, все эти племена почти вымерли - по меньшей мере, погибли традиции, правила и табу, соединявшие их. Спасибо Летеру.
  - Ладно, ладно, - перебила Серен. - Почему не летерийцу?
  Удинаас дернул плечом: - Полагаю, у них неподходящие пороки. Скованный нашел в Тисте Эдур абсолютное совершенство - в политике, истории, культуре и нынешней ситуации.
  - Теперь понимаю, - буркнул Фир, скрестив руки на груди.
  - Что понимаешь?
  - Почему Рулад так тебя ценил. Тебя использовали неразумно; ты целыми днями очищал рыбу, хотя по уровню интеллекта и мудрости достоин восседать у любого королевского престола.
  Улыбка раба была злобной. - Проклятие тебе, Фир Сенгар.
  - И что тебя обидело?
  - Ты только что подтвердил мой главный тезис - за и против института рабства. Меня неразумно использовали? Или меня по необходимости держали под пятой? Слишком многие, подобно мне, лишены подобающего; и никакой тиран и правитель не может гарантировать себе престол. Мы будем все время ворошить угли. Мы будем протестовать, восставать, отрицать. Если снизойдет озарение, мы сподобимся устроить большой пожар. Так что, Фир, пни еще одну корзину с рыбой. Я соберу. Так будет лучше для всех.
  - Кроме тебя.
  - Нет. Даже для меня. Тогда все мои блестящие таланты окажутся безобидными, особенно для меня самого. Или ты хочешь, чтобы высокие идеи породили поток крови?
  Серен Педак вздохнула: - Удинаас, ты испугался собственных идей?
  - Все время боялся, аквитор. А ты?
  Она молчала.
  Слушайте, - сказал Фир. - Пение прекратилось.
  
  ***
  
  Как обычно, в дебатах проиграли все. Столкновение несовместимых мнений не приносит гармонии, от него случается только утомление и боль в затылке. Скол, сидевший задрав ноги на нижней скамейке верхнего яруса, созерцал Диск Согласия - что за смехотворное имя! - на котором встали пятеро Ониксовых Колдунов. Когда все, как один, повернулись к Сильхасу Руину, молодой воин постарался пробудить в себе внимание.
  Ордант Брид, Знаток тайн Камня, то, что послал Скола на поиски заблудших странников, заговорил первым: - Сильхас Руин, брат по крови нашему Чернокрылому Лорду, мы знаем, чего ты взыскуешь.
  - Тогда вы знаете также, что никому не следует вставать на моем пути.
  При этих холодных словах Скол выпрямился.
  - Я так и предупреждал! - высоким, скрипящим голосом крикнул Рин Варалат, Знаток тайн Ночи. - Он пришел, словно левиафан разрушения! Кто из братьев получил бОльшую долю разумения и мудрости? Ответ очевиден!
  - Успокойся, - произнесла Пенит Винандас.
  Скол усмехнулся, снова подумав о том, что аспекты Знания формируют личности владык - в случае Пенит, владычиц - знания. Или все наоборот? Владычица Корня станет советовать примирение, подавлять буйство воль, ибо она так надежно... укоренилась.
  - Я спокоен! - зарычал Рин Варалат. Он ткнул в сторону Руина пальцем: - Мы не должны поддаваться ему, иначе наши достижения обрушатся нам же на головы. Баланс сохраняет нам жизни. Вы сами все знаете. А если не знаете - вы заблудились даже сильнее, чем я думал.
  Драксос Халч, Знаток тайн Темной Воды, произнес бездонно глубоким баритоном: - Вопрос дебатов, о дорогие собратья, сложнее, чем можно подумать. Или нам придется объяснять воителю природу нашей борьбы и суть шаткого баланса, лишь недавно нами достигнутого?
  - Неужели ему будет интересно? - спросил Рин Варалат. - Если все обрушится, что ему до этого? Он беззаботно двинется дальше - наши смерти для него ничто.
  Сильхас Руин вздохнул: - Я чувствую, какую битву ведете вы здесь, колдуны. Но успехом вы целиком обязаны неизбежному разрушению джагутского ритуала. - Он внимательно оглядел лица собеседников. - Вы не готовы противостоять ритуалу Омтозе Феллака, ведь его производил сам Готос. И в любом случае ваш "баланс" иллюзорен. Ритуал не справляется. Лед, который несчетные века удерживался им на месте, приходит в движение. Нынешняя эпоха теплая, и он тает. Льда так много, что самим фактом разрушения он породит великие перемены. Что до ледников, привязанных к вершинам северных гор Синей Розы... что же, они уже начали сползать. Они не ведают о наступлении далекого океана, они тянут силу из потоков холодного воздуха гор. Колдуны, ваши ледники удерживают копье ритуала, и вскоре оно вонзится в ваше сердце. Андара обречена.
  - Не об Андаре мы печемся, - ответил Джесталлин Арос, Знаток тайн Воздуха. - И не тот баланс, о котором ты сказал, нам важен. Сильхас Руин, джагутский ритуал связан со льдом не больше, чем огонь связан с деревом - его цель была особенной. Заморозить время. Остановить жизнь и смерть.
  Скол прищурился, глядя на Сильхаса Руина. Тисте Анди склонил голову набок и не разу ответил: - Вы говорите о двух разных видах распада, но они связаны...
  - Мы сами знаем, - оборвал его Ордант Брид. И слабо улыбнулся. - Возможно, мы знаем больше тебя. Ты говоришь о копье льда, сердце Омтозе Феллака. Оно все еще живо, оно все еще сильно; и копье это, Сильхас Руин, отбрасывает тень, и в тени найдешь ты то, что ищешь. Хотя, как я полагаю, не то, что думаешь найти.
  - Объясни.
  - Не станем, - бросил Рин Варалат. - Если хочешь понять, посмотри на родичей.
  - Родичей? Вы можете призвать Аномандариса?
  - Не его, - сказал Брид. Он явно колебался. - Не так давно нас посетила Властительница Менандора, Сестра Зари...
  Голос Руина прозвучал еще холоднее обычного. - Причем здесь она?
  - Равновесие, проклятый дурак! - Крик Варалата отозвался эхом.
  - Где она сейчас? - спросил Руин.
  - К сожалению, мы не знаем, - сказал Драксос Халч. - Но она держится близко, и причины известны только ей самой. Боюсь, она встанет на твоем пути, если ты решишься пробиваться силой.
  - Мне нужна душа Скабандари Кровавого Глаза. Не понимаю, почему вы возражаете.
  - Мы видим истину, - отвечал Ордант Брид.
  Последовало молчание. Пятеро Ониксовых Колдунов взирали на растерявшегося до потери речи Сильхаса Руина.
  - Это, - сказал наконец Винандас, - вопрос... сочувствия.
  - Мы не глупцы, - подхватил Ордант Брид. - Мы не можем помешать тебе. Но, может быть, мы сможем провести тебя? Путь к искомому месту труден, тропа извивается. Сильхас Руин, с некоторым удивлением сообщаю, что мы вроде бы пришли к согласию. Ты не представляешь, как редко такое случается. Хотя я говорю о компромиссе, который удовлетворяет не каждого из нас. Тем не менее мы готовы дать тебе проводника.
  - Проводника? Он проведет меня по вашей кривой тропе или будет водить кругами?
  - Такой обман будет вскоре замечен.
  - Да. И я не проявлю милосердия, заметив обман.
  - Разумеется.
  Сильхас Руин скрестил руки. - Вы даете мне проводника. Очень хорошо. Кто из вас?
  - Не из нас, - сказал Брид. - Мы слишком нужны здесь. Ты сам сказал: копье льда нацелено на нас, и если мы не сумеем сломать его, то хотя бы попытаемся... отклонить. Сильхас Руин, твоим гидом станет Смертный Меч Чернокрылого Лорда.
  Колдун взмахнул рукой. Скол поднялся на ноги и начал спускаться к Диску Согласия. Цепочка с кольцами в его руке снова завращалась, наматываясь и разматываясь.
  Все подняли головы, смотря на него одного.
  - Это Смертный Меч Аномандера? - Сильхас Руин явно не поверил.
  Скол улыбнулся: - Думаешь, он был бы недоволен?
  Миг спустя брат Рейка скорчил гримасу и покачал головой: - Может, и нет.
  - Выйдете поутру, - сказал Ордант Брид. - Мы начинаем приготовления к вашему странствию.
  Достигнув нижнего яруса, Скол легко спрыгнул на полированный камень Диска, подойдя к Руину. Цепочка звякала и посвистывала.
  - Ты все время так будешь?
  - Как?
  
  ***
  
  Силхас Руин вошел в комнату. За ним появился тот Тисте Анди, Скол.
  Серен Педак почувствовала озноб страха, хотя не поняла, почему. Скол улыбался, но весьма цинически; взор его уперся в Фира Сенгара, как будто воин ожидал вызова.
  - Аквитор, - сказал Руин, расстегивая плащ и подходя к каменному столу в дальнем конце комнаты, где его ожидали еда и вино, - удалось разрешить хотя бы одну тайну.
  - О?
  - Изобилие привидений в Андаре, бессчетное число мертвых Тисте Анди. Я знаю, откуда они.
  - Прости, я не знала, что тут полно привидений. Я даже Тлена давно не видела.
  Он покосился на нее и наполнил кубок. - Удивительно, - пробормотал Руин, - насколько непонимание тонкостей языка - после всех тысячелетий, проведенных мною в могиле - превращается в мучительную пытку.
  Она смотрела. Анди отпил глоток разбавленного вина, посмаковал. - Время, аквитор. Ритуал Омтозе Феллака, заморозивший все на месте, отрицает самого Худа... извини, Худ - это Повелитель Смерти. Духам некуда уйти. Тисте Эдур с легкостью ловили и порабощали их; но многим удалось избежать такой судьбы и они собрались здесь, среди смертных сородичей. Видишь ли, Ониксовые Колдуны говорят о сочувствии и равновесии...
   "Ничего не понимаю. Но думаю, ему это не важно" . - Колдуны помогут нам?
  Сильхас поморщился и кивнул: - В нашем отряде неудачников появился новый член. Аквитор, он проведет нас туда, куда мы стремимся.
  Фир Сенгар напрягся и шагнул к Сколу. - Тисте Анди, - произнес он, - запомни одно. У меня нет враждебности к тебе и твоему роду. Если ты действительно проведешь нас туда, где связана душа Скабандари - я буду в долгу. Все Эдур будут в долгу перед тобой.
  Скол ухмыльнулся: - О воин, ты неискренен.
  Фир был явно смущен.
  - Ты, - сказал ему Сильхас Руин, - представляешь собой величайшую угрозу здешним Тисте Анди. Твои сородичи мечтают выловить последних из них; да и летерийцы к ним не расположены, учитывая сопротивление аннексии, сопротивление, продолжающееся до сего дня. Синяя Роза не согласна быть завоеванной. Даже люди, живущие с ними в мире и имеющие примесь андийской крови, не желают быть лояльными захватчикам из Летера. Ониксовый Орден правил как бы издалека, он не вмешивался в повседневные дела и мало чего требовал от населения. А теперь, Фир Сенгар, Летером правит твоя раса, что вызывает в Синей Розе кипение недовольства.
  - Не могу говорить за всю империю, - отозвался Фир. - Только за себя. Я думаю, что если события развернутся в желанном мне направлении, наградой за помощь Эдур станет полное освобождение провинции и всех ее обитателей. Разумеется, я буду настаивать на этом.
  Скол сардонически захохотал. Цепочка сверкнула, обернувшись вокруг правой руки.
  Единственные его "комментарии" на торжественные обещания и смелые посулы Фира.
  Серен Педак затошнило. Скол, этот придурковатый щенок с цепью и кольцами... вечная ухмылка...
   "Ох, Фир Сенгар, не доверяйся ему. Никогда не доверяйся".
  
  ***
  
  - Вы уверены, что хотите этого, Смотритель?
  Брол Хандар бросил быстрый взгляд на Атрипреду. - Это карательная экспедиция, Биветт. Не будет никаких объявлений войны - приказ Летераса звучит недвусмысленно. Я обязан проследить, чтобы поставленные задачи выполнялись без излишнего рвения. Вы идете, чтобы выследить и уничтожить истребивших поселенцев, не более того.
  Она не отрывала взора от колон летерийских и эдурских войск, маршировавших по тракту. Пыль повисла над головами, запятнав лазурь ясного неба. Броду Хандару звук движущейся армии напомнил скрежет и грохот ледохода.
  Биветт открыла рот: - Именно таково мое намерение, Смотритель. Все как приказано. И не более того.
  Он не сразу отвел взгляд. Поерзал в седле, облегчая положение спины - ему гораздо больше нравилось восхищаться лошадьми со стороны, нежели сидеть на одной из проклятых тварей. Похоже, они чувствовали его отношение и отвечали той же неприязнью; к примеру, вот эта имеет привычку задирать голову всякий раз, когда он натягивает удила. Явно желает сломать ему челюсть. Атрипреда сказала, что он слишком сильно наклоняется вперед, лошадь чувствует это и пользуется возможностью причинить вред всаднику. Тисте Эдур предпочитал не задумываться о грядущем конном путешествии... - И все же, - произнес он, - я еду с вами.
  Он понимал, что эта перспектива ей не по нраву. Но у него есть телохранители из родного племени, карета, возчик и упряжка волов, в достатке запасов - он не будет обузой армии.
  - Я все еще не уверена в вашей безопасности.
  - Не беспокойтесь. Я доверяю каждому из моих арапаев...
  - Извините, Смотритель, но охота на тюленей - не то же самое, что...
  - Атрипреда, - прервал ее Брол Хандар, - во время завоевания мои воины стояли лицом к лицу с летерийскими солдатами, и это вы, летерийцы, побежали. Тюлени? Да, некоторые из них весят не меньше быка, а клыки у них длиной с кинжал. Есть еще белые медведи, пещерные медведи. Коротконогие волки, стайные волки, не упоминая о Жекках - оборотнях. Воображаете, будто белые пространства севера пусты? По сравнению с тем, с чем ежедневно имели дело мои арапаи, летерийские бандиты не угроза. Что до защиты от овлов... такая возможность представится, только если разбежится вся ваша армия. У нас к'риснан из племени Ден-Рафа, а также ваши кадровые маги. Короче говоря, - подытожил он, - ваша озабоченность звучит фальшиво. Скажите, Атрипреда, в чем состояла суть ваших тайных встреч с Летуром Аниктом?
  Этот заданный небрежным тоном вопрос поразил ее словно удар; глаза стали большими, в них читалась тревога, а также - как будто - клубилось нечто более темное. - Мы обсуждали вопросы финансирования, - холодно ответила она. - Любая армия должна есть.
  - Финансирование данной карательной экспедиции обеспечивает Имперское Казначейство.
  - А фондами распоряжается фактор. Господин мой, именно в этом состоит его функция.
  - Не в данном случае. Расходы будут производиться моей службой. Фактически экспедицию снарядили на деньги Эдур. Атрипреда, в будущем постарайтесь изучить факты, прежде чем изобретать ложь. Кажется мне, вы сгибаетесь под весом приказов, полученных из двух источников. Надеюсь - ради вашего душевного здравия - что они не конфликтуют между собой.
  - Полагаю, что нет, - отозвалась она натянуто.
  - Вы уверены, Атрипреда?
  - Так точно, господин.
  - Хорошо.
  - Смотритель. Многие убитые поселенцы происходят из имений и семьи фактора.
  Брол вздернул брови: - Итак, над бедным Аниктом довлеет жажда кровной мести?
  - На встречах, Смотритель, я просто напоминала ему о необходимости свершить правосудие над убийцами. Фактор нуждался в ободрении, и в тех обстоятельствах я рада была утешить его.
  - Иными словами, Летур Аникт встревожен, что контроль над экспедицией уплыл из его рук, потому что прежде такого не бывало. Надеюсь, что он достаточно умен, чтобы понять - когда в достаточной мере успокоится - что это означает недовольство его последними излишествами.
  - Не могу знать, господин.
  - Мне будет интересно оценить степень его смирения - после нашего победного возвращения.
  Она промолчала.
  "Разумеется", - сказал он сам себе, - "Летур Аникт разъярится еще сильнее, когда поймет, что все произошло неофициально". Приятели фактора во дворце - летерийские прислужники канцлера, кажется - придут в неистовство, узнав, что их провели, что на этот раз Эдур устроили малый переворот. Они работали с племенами, устанавливали при помощи к'риснанов сообщение между командами разных Смотрителей. Во всем этом таится большой риск - ведь Император, разумеется, ни о чем не знает.
  Летура Аникта следует приструнить. Нет, более того: этого человека следует сковать. Навсегда. Если Брол будет действовать правильно, через год в Дрене появится новый фактор. Что до имений Аникта... что же, обвинение в измене государству и коррупции такого масштаба, несомненно, повлечет конфискацию, семья лишится прав. Штраф окажется таким, что Аникты на поколения станут Должниками.
   "Он прогнил. Он сплел ужасающую сеть от Дрены до приграничных наций. Он желает войны со всеми соседями нашей империи. Ненужной войны. Бесполезной, если не учитывать бездонную алчность этого человека. Такая язва нуждается в иссечении. В империи множество Летуров Аниктов, жиреющих под защитой Совета Вольности и, вероятно, Патриотов. Судьба одного станет уроком и предупреждением для всех.
  Вы, летерийцы, считаете нас дураками. Вы смеетесь нам в спину. Издеваетесь над отсутствием привычки к хитрым схемам обмана. Ну что же - есть разные виды хитрости. Вскоре вы поймете".
  Наконец-то Брол Хандар перестал чувствовать себя беспомощным.
  
  ***
  
  Атрипреда молча кипела, скача рядом с ним. Проклятый идиот желает быть убитым, а она станет отвечать за неспособность его защитить. К'риснан и телохранители - арапаи нечего не могут. Агенты фактора проникли в каждый летерийский легион, и среди них... Странником проклятые ассасины. Мастера Яда.
  Ей нравится этот воин, хотя он так суров. Но это же общая черта всех Эдур. Он очевидно умен, и вместе с тем... наивен.
  Ясно, что Летур Аникт давно прознал о жалких неофициальных попытках полудюжины Смотрителей объединиться; фактор надеется устранить незрелую угрозу здесь и сейчас. Во время экспедиции.
  - Проблема с Бролом Хандаром, - сказал тогда фактор. В полутьме секретного кабинета его круглое лицо казалось бледным словно камень.
  - Господин?
  - Он без санкции превышает полномочия, тем подрывая традиционный круг обязанностей Фактора пограничной провинции. Его амбиции вовлекли в сеть других. Увы, последствия будут ужасными.
  - Ужасными? Скоро ли?
  - Атрипреда, вам я обязан рассказать. Истопаты теперь занимаются не одними лишь летерийскими гражданами империи. Появились очевидные доказательства заговора среди Эдур. Против государства, может быть, и против самого Императора.
   "Абсурд. Считаешь меня дурой, Аникт? Против государства и против Императора - разные вещи. Государство - это вы и люди вроде вас. Государство - это Совет Вольности и Патриоты. Государство - Канцлер и его приспешники. Заговор Тисте Эдур против них, попытка искоренить коррупцию кажется мне вполне вероятной. Они владеют нами достаточно долго, чтобы изучить завоеванную империю; они начинают соображать, что случилось иное, тихое завоевание, и в нем они оказались покоренной стороной.
  Тисте Эдур - народ прежде всего гордый. Они не потерпят поражения. Тот факт, что их победили трусы, в точном значении этого слова, язвит еще сильнее. Я не удивляюсь, что Хандар и другие начали компанию вырывания "сорняков" - летерийцев, захвативших управление страной. Не удивляюсь и степени, в какой Эдур недооценивают врага".
  - Э... господин... Я офицер армии Летера. Мой командир - сам Император.
  - Император правит всеми, Атрипреда, - тихо улыбнувшись, отвечал Аникт. - Заговор среди сородичей прямо подрывает позиции верных. Тех, что приносят великую личную жертву, поддерживая работу государственного аппарата.
  - Людей вроде вас.
  - Точно.
  - Чего вы просите, господин?
  - Брол Хандар станет настаивать на участии в карательной экспедиции. Я думаю, он замышляет объявить захваченные земли своими. - Он повел рукой. - Не сомневаюсь, что во имя блага империи или еще какого - то бессмысленного лозунга.
   "То есть - как ты сам сделаешь?" - Я постараюсь отговорить его, господин, - заявила она вслух. - Это будет небезопасно...
  - Воистину так. Я к тому и клоню. - Летур Аникт откинулся на спинку кресла. - Увы, но вам не одержать победы в споре. Смотритель поедет с вами. Примет возможный риск.
   "Риск, да. Он будет думать, что опасны овлы".
  - Я сделаю все, чтобы сохранить его жизнь.
  Фактор простер руки. - Разумеется! Это ваш долг, и мы оба знаем, какими подлыми могут быть овлы, особенно под командованием Красной Маски. Кто может предсказать, какие хитрые засады он приготовил вам с целью уничтожения командиров и прочих важных персон. Да, Атрипреда, вы выполните долг, ничего иного я не ожидаю от вас. Но напоминаю: Брол Хандар замешан в измене.
  - Так пусть Орбин Правдоискатель арестует его. "Если осмелится, выставит на всеобщее обозрение ваши намерения. Вы еще не готовы".
  - Мы, - отвечал фактор, - будем готовиться к его возвращению.
  "Так скоро?" - Император извещен о развитии событий, господин фактор?
  - Извещен. Иначе не были бы задействованы истопаты. Я думал, вы сами понимаете.
  Она тоже так считала. Даже Карос Инвиктад не станет действовать без разрешения.
  - Это все, господин?
  - Да улыбнется Странник вашей погоне, Атрипреда.
  - Спасибо, господин.
  Все идет по предсказанию Аникта. Брол Хандар поедет с экспедицией, отвергнув все доводы против. Она прочитала его лицо, поняла, что Смотритель преисполнился энергией и волей, нашел наконец твердую почву под ногами. Осознал, кто его настоящий враг. Причина неминуемого поражения - вера Эдур, будто ОН сделает первый ход.
  Она произнесла: - Смотритель, извините меня... я должна переговорить с офицерами.
  - Разумеется. Когда ожидаете встречи с врагом?
   "Дурак, она уже началась!" - Господин, это зависит от того, бежит ли он или идет на нас.
  Смотритель наморщил лоб. - Вы боитесь Красной Маски?
  - Страх, вызывающий уважение - хорошая вещь, господин. Да, я боюсь Красной Маски именно таким образом. Вскоре он тоже научится бояться меня.
  Она отъехала к войску, отыскивая не офицеров, а одного человека, конника Синей Розы, более высокого и смуглого, чем все.
  Вскоре она нашла его, подозвала жестом и поехала рядом по обочине дороги. Говорила она о двух вещах одновременно: громко, так чтобы слышали все - о здоровье лошадей и тому подобных повседневных делах, а тихим тоном - о том, что должен был узнать только он.
  
  ***
  
  - Что такого ты видишь на запятнанном горизонте, чего нельзя стереть, заслонив рукой?
  Красная Маска оглянулся на иноземца.
  Анастер Тук улыбнулся: - Поваляться в отходах человеческого рода - вот что я готов посоветовать всякому нарождающемуся поэту. Ритмы прилива и отлива, наследие всего, нами отброшенного. Богатство ночного золота.
  Красная Маска решил, что чужак не вполне здоров умственно. И не удивился. Кожа да кости, весь покрыт коростой и ссадинами. Он хотя бы уже может стоять без палки, да и аппетит вернулся. Маска считал, что вскоре иноземец оправится. Хотя бы физически. Рассудок бедняги - другое дело...
  - Твой народ, - продолжил Тук, - не верит в поэзию, в силу простого слова. О, вы поете, когда приходит рассвет или закатывается солнце. Поете штормовым тучам, волчьим стаям и сброшенным рогам оленя, найденным в траве. Поете, определяя порядок нанизывания бусин на леску. Но в песнях нет слов, одни тональные вариации, бессодержательные словно песни птиц...
  - Птицы поют, - вмешался стоявший рядом Натаркас, покосившись на заходящее солнце, - чтобы сказать другим: мы живы. Поют, предупреждая об хищниках. Поют, привлекая подруг. Поют все дни свои, а потом умирают.
  - Ладно, - согласился иноземец. - Неверный пример. Вы поете как киты...
  - Как кто? - спросили одновременно Натаркас и двое меднолицых.
  - Забудем. Суть в том, что вы поете без слов...
  - Наш язык - музыка.
  - Натаркас, - сказал Анастер Тук, - ответь мне вот что, если не против. Песня детей, нанизывающих бусы - что она значит?
  - Есть много таких песен. Все зависит от нужного узора. Песня определяет порядок нанизывания и цвет бусин.
  - Но зачем определять такие мелочи?
  - Потому что бусы рассказывают историю.
  - Какую историю?
  - Разные истории, в зависимости от узора, который определен песней. История не теряется, не искажается, потому что песня неизменна.
  - Ради милостей Худа, - буркнул иноземец. - Что не так со словами?
  - Слова, - отвечал Красная Маска, отвернувшись, - означают перемены.
  - Ну, - сказал Анастер Тук, вслед за Маской двинувшись к окраине лагеря, - в том все и дело. Их ценность - в возможности приспособления...
  - То есть искажения. Летерийцы мастера искажать слова, извращать их смысл. Они зовут войну миром, тиранию свободой. На какой стороне тени встать тебе - решают слова. Слова - оружие, используемое теми, что презирают окружающих. Презрение только возрастает, когда они видят, насколько легко обмануть людей, как желание верить делает людей дураками. Наивные верят, будто значение слов неизменно, будто ими нельзя злоупотребить.
  - Соски Тогга! Красная Маска, какое множество слов!
  - Я презираю слова, Анастер Тук. А что ты имел в виду, сказав "соски Тогга"?
  - Тогг - это бог.
  - Не богиня?
  - Нет.
  - Его соски...
  - Бесполезны. Именно.
  - Что насчет других выражений? Дыханье Худа?
  - Худ - Повелитель Смерти.
  - Значит, он... не дышит.
  - Именно.
  - Милость Бёрн?
  - Она не являет милости.
  - Спаси Маври?
  - Госпожа Нищих никого не способна спасти.
  Красная Маска рассматривал иноземца. - У твоего народа странные отношения с богами.
  - Полагаю, странные. Некоторые считают это цинизмом, и не без основания. Все дело в силе, Красная Маска, и в тех, кто ей наделен. Включая богов.
  - Если они не склонны помогать, зачем вы поклоняетесь?
  - Вообрази, насколько несклонными помогать они станут, прекрати мы поклоняться. - Что бы Анастер Тук ни увидел в глазах Маски, он начал смеяться.
  Маска раздраженно сказал: - Вы сражались как армия, посвященная Господину и Госпоже Волков.
  - Сам видишь, куда это нас завело.
  - Причина истребления твоего войска - в измене нашего народа. Предательство исходило не от волкобогов.
  - Думаю, ты прав. Мы приняли контракт. Мы думали, что понимаем значение слов, которыми обменивались с нанимателями... - Он криво улыбнулся. - Мы шли на войну, веря в честь. Да. Тогг и Фандерай не ответственны - особенно за тупость своих поклонников.
  - Теперь ты безбожник, Анастер Тук?
  - О, я то и дело слышу их горестный вой. Или воображаю, что слышу.
  - Волки пришли на место побоища и взяли сердца павших.
  - Что? Что ты имел в виду?
  - Они раскрыли грудные клетки твоих сотоварищей и съели сердца, оставив остальное нетронутым.
  - Я не знал.
  - Почему ты не погиб вместе с ними? Ты бежал?
  - Я лучший ездок среди Серых Мечей. Соответственно, должен был поддерживать связь между двумя войсками. К сожалению, когда овлы приняли решение бежать, я был среди них. Они стащили меня с лошади, избили до потери сознания. Не знаю, почему они не убили меня там же. Оставили для летерийцев?
  - Есть разные степени измены, Анастер Тук. Даже овлы могут проглотить не всякое. Они смогли сбежать с поля боя, но не смогли провести клинком по твоему горлу.
  - Ну что за успокаивающая мысль. Прости. Я всегда был склонен с шутливым комментариям. Полагаю, я должен быть благодарен. Но нет...
  - Конечно, нет. - Они с Красной Маской приближались к широкому кожаному полотнищу, закрывавшему карты, которые Вождь Войны нарисовал на коже родара, вспомнив виденные им военные карты летерийцев. Эти новые карты расстелены на земле, прикреплены колышками - словно куски головоломки, создающие видимость обширных пространств, включая южные приграничные королевства. - Но ты же солдат, Анастер Тук. Мне нужны солдаты.
  - Ты ищешь соглашения между нами.
  - Ищу.
  - Сплетения слов.
  - Да.
  - А если я решу отказаться? Уйти?
  - Тебе это позволят. Дадут еды и коня. Можешь скакать на восток, юго-восток или на север... хотя на севере искать нечего. Но только не на запад и юго-запад.
  - Иными словами, не в Летерийскую Империю.
  - Верно. Не знаю, что за месть ты затаил в израненной душе. Не знаю, не желаешь ли ты предать овлов в ответ на их предательство. Лично я тебя за это не винил бы. Не желаю тебя убивать, потому и не советую ехать в Летер.
  - Ясно.
  Маска изучал карты, насколько позволял тусклый свет. Казалось, черные линии пропадают в области забвения. - Я имел намерение воззвать к твоему желанию отомстить Летеру.
  - Не овлам?
  - Да.
  - Ты веришь, что сумеешь победить.
  - Я одержу победу, Анастер Тук.
  - Заранее подготовив поле брани. Ну, как тактик, я не могу этого оспорить. Но неужели летерийцы так глупы, чтобы встать именно туда, где ты желаешь видеть их?
  - Они наглы. И у них нет выбора. Они желают отомстить за резню в поселении и кражу скота. Они назвали его своей собственностью - как будто и не украли у нас! Они желают покарать нас, и потому им не терпится скрестить клинки.
  - Используя кавалерию, пехоту, лучников и магов.
  - Да.
  - Как, Красная Маска, ты намерен нейтрализовать магов?
  - Я пока не скажу тебе.
  - На случай, если я уеду и сделаю круг, избежав твоих охотников.
  - Шанс призрачен.
  Увидев, что иноземец улыбнулся, Маска продолжил: - Я понимаю, что ты умелый ездок; но ведь я пошлю в погоню не овлов, а К'чайн Че'малле.
  Анастер Тук отвернул лицо. Казалось, он изучает стоянку - ряды палаток, клубящийся над кострами дым. - Ты вывел в поле десять тысяч воинов? Двенадцать?
  - Скорее пятнадцать.
  - Ты разбил их не по родам.
  - Да.
  - То есть ты пытаешься создать нечто вроде профессиональной армии. Нужно оторвать их верность от старых кровных связей. Я видел, как ты изнуряешь командиров, чтобы во время боя они следовали приказам. Я видел также, что они муштруют командиров взводов, а те - солдат своих взводов.
  - Ты сам солдат, Анастер Тук.
  - Я был солдатом и ненавидел каждый миг службы.
  - Разве это важно? Расскажи о Серых Мечах, он тактике, что они использовали.
  - В этом не будет большой пользы. Но я могу рассказать об армии, к которой я принадлежал вначале, до Серых Мечей. - Он блеснул единственным глазом, и Красная Маска различил насмешку, тот вид безумного веселья, что заставлял его чувствовать беспокойство. - Могу рассказать о малазанах.
  - Никогда не слышал о таком племени.
  Анастер Тук снова рассмеялся: - Это не племя. Империя. Империя в три или четыре раза больше Летера.
  - Так ты остаешься?
  Анастер Тук пожал плечами. - На время.
  Этот человек вовсе не прост, успел понять Маска. Действительно безумен, но его безумие может оказаться полезным. - Так каким же образом, - спросил он, - малазане выигрывают войны?
  Кривая улыбка иноземца блеснула в полутьме словно выхваченный кинжал. - Это займет немало времени, Красная Маска.
  - Я пошлю за едой.
  - И лампой. Могу здорово расширить твои карты.
  - Ты одобряешь мои намерения, Анастер Тук?
  - Создать профессиональную армию? Да, это необходимо... но это изменит всё. Твой народ, культуру. Всё. - Он помедлил, а затем произнес насмешливым тоном: - Тебе понадобится новая песня.
  - Ты должен создать ее. Выбери из малазанских. Что-нибудь подходящее.
  - Да, - буркнул собеседник. - Похоронную.
  Снова блеск белого кинжала. Красная Маска предпочел бы, чтобы тот оставался в ножнах.
  
  
  
  
  Глава 9
  
  
  
  Куда бы не бросал я взгляд, местность носила следы войны. Ряды деревьев взошли на гребень холма и послали застрельщиков вниз по склону, чтобы помешать продвижению ползучих сорняков; дно реки было сухим, словно кость, пока не прорвалась ледяная плотина высоко в горах, где дикарь - солнце ударило из засады, преодолев старинные баррикады и выпустив на низины бурные потоки.
  А здесь среди складок камня старые рубцы ледников пропали под наступающими мхами, ползучими и прожорливыми колониями лишайников, которые сами стали нападать на недавних союзников.
  Муравьи навели мосты через провалы камня, воздух кишел крылатыми термитами, молча умиравшими в зубатых челюстях риназан; а они ловко вились и ныряли вниз, спасаясь от хищников поднебесья.
  Все эти войны показывают нам правду жизни, самого существования. А теперь спросим себя: можем ли мы найти прощение всем нашим делам, цитируя эти древние и вездесущие законы? Можем ли мы объявлять свою волю свободной, отрицая природную склонность к насилию, господству и резне?
  Таковы были мои мысли - незрелые и цинические - когда я торжествующе стоял над последним убитым мною человеком, и остатки его жизненной силы стекали по лезвию меча. Душа моя наполнилась таким удовольствием, что тело затрепетало...
  
  Король Киланбас в Сланцевой долине,
  Хроники Третьего Летерийского Прилива (войн Завоевания)
  
  
  
  Поляну окружали развалины низкой стены - грубые плиты базальта, между которыми проросли пучки зеленой травы. За стеной виднелась рощица берез и осин; весенняя листва весело блестела и дрожала. Дальше лес сгущался, становясь темным - там появлялось все больше серокорых сосен. Мягкие суглинки скрыли то, что ограждала стена, хотя там и тут углубления отмечали места древних камер, келий или чего-то подобного.
  Казалось, прогретый солнцем воздух шевелится и извивается - столь густыми были тучи насекомых; кроме того, в самом этом душном воздухе было нечто, заставлявшее Сакуль Анкаду смутно беспокоиться. Словно из темных куп деревьев за ней следят духи. Да, она уже не раз проверяла, не находя ничего, кроме мгновенных вспышек искр жизни - обычные обитатели леса - и еле слышного бормотания духов земли, слишком слабых, неспособных ни на что большее, чем ворочаться в вечном сне - умирании. Их ничто не заботит. И хорошо.
  Встав поближе к одной из стен (высотой она была ей под подбородок), она поглядела на временное убежище, подавив очередной приступ раздражения и нетерпения.
  Освобождение сестрицы должно бы принести ей лишь благодарности. Но сучке Шелтате Лор нехорошо пришлось в том кургане - Сильхас Руин и проклятый Локви Вайвел избили ее до бесчувствия, почти утопили в бездонном болоте какого-то заворота древней памяти Азата, в котором каждый миг растягивается на столетия. Несчастная Шелтата явилась вся выпачканная несмываемой черной грязью, волосы ее приобрели цвет тусклого пламени, кожа покрылась восковыми пятнами, рубцами - не отличишь от Т'лан Имассы. Раны зияют, не выделяя крови. Заостренные ногти блестят как спинки продолговатых жуков - керабасов. Сакуль заметила, что ее взор то и дело возвращается к ним, будто ожидая: сейчас половинки разойдутся, обнажая кожистые складчатые крылья - и пальцы дернутся, оторвутся, устремляясь к небу.
  К тому же сестру бьет лихорадка. День за днем - бред и помрачение. Попытки вступить в диалог и тем более договориться пока оказываются безуспешными. Все, что удалось Сакули - перенести ее из адского города в место более спокойное.
  Сейчас она следила за косым навесом, под которым лежит тело Шелтаты Лор. Зрелище доставляло смутное удовлетворение. Едва ли сойдет за дворец или резиденцию, особенно учитывая королевскую кровь в ее венах - если бурлящий поток драконьей крови в их венах не дает права претендовать на величие, то что же дает? Достойных уважения Властителей поблизости нет, они рассеялись по всему миру. Разве что пригоршня прокисших Старших Богов... и все эти безымянные духи камней и деревьев, ручьев и ключей. Она не сомневалась: Менандора устроила себе гораздо более приличное обиталище. Пора его отобрать. "Эдакая горная твердыня со шпилями и неприступными стенами, столь высокая, что крыши обернуты облаками. Я хочу пройтись по гулким залам, назвать их своими. Нашими. А пока остается лишь запереть Шелтату в какой-нибудь крипте, где она сможет бредить и вопить, никого не пугая..."
  - Нужно бы тебе горло вырвать.
  Хрип, донесшийся из-под шестов навеса, вызвал у Сакули вздох. Она медленно подошла, обогнув сооружение и встав напротив входа. Заглянула внутрь. Сестра сидела, хотя голова ее клонилась на грудь, длинные красные волосы заслоняли лицо. Длинные ногти на бессильно упавших руках блестели, словно смазанные маслом.
  - Лихорадка кончилась. Хорошо.
  Шелтата Лор не подняла взора. - Да ну? Я звала тебя - когда Руин вырвался - когда он повернулся против меня - что за самолюбивый, лишенный сердца ублюдок! Напал на меня! Я звала тебя!
  - Я слышала, сестра. Увы, я была слишком далеко и не смогла вмешаться в твою битву. Но я все-таки пришла, не так ли? Пришла и вызволила тебя.
  Наступило долгое молчание. Вопрос прозвучал мрачно и грубо. - Так где она?
  - Менандора?
  - Это была она, так? - Шелтата Лор вдруг подняла голову, показав глаза - янтарные, с окрашенными в ржавый цвет склерами. Зловещий взор... но в то же время тревожный, ищущий. - Ударила меня сзади - я ничего не подозревала - я думала, ты рядом, думала... Ты же была там?
  - Я такая же жертва, как и ты, Шелтата. Менандора долго готовила предательство, провела десятка два ритуалов, чтобы сразить тебя и сделать меня бессильной, неспособной помочь.
  - То есть она ударила первой. - Слова прозвучали почти как рычание. - Разве ты, Сакуль, не планировала того же?
  - Неужели подробности имеют сейчас значение?
  - А все-таки, дорогая сестрица, тебя она не похоронила!
  - Не могу сказать, что смогла противостоять ей. И я не торговалась за свободу. Нет, кажется, Менандора не желала уничтожать меня. - Сакуль ощутила, как гримаса ярости искажает ее лицо. - Она никогда не ценила меня. Сакуль Анкаду, Пеструха. Переменчивая. Ну что же, пора ее переубедить, не так ли?
  - Нужно отыскать Азат, - оскалила бурые зубы Шелтата Лор. - Пусть испытает всё, что выпало мне.
  - Согласна, сестра. Но поблизости нет живого Азата - на всем континенте, хотела я сказать. Шелтата Лор, ты доверяешь мне? Я кое-что придумала - способ поймать Менандору, свершить давно замышленную нами месть. Ты со мной? Как верные союзники, мы... здесь нет никого достаточно сильного, чтобы остановить нас...
  - Дура. Тут Сильхас Руин.
  - Сестра, я приготовила ответ и ему. Но нужна твоя помощь. Мы должны работать сообща, и тогда сможем расправиться и с Менандорой, и с Сильхасом. Ты веришь мне?
  Шелтата Лор резко засмеялась: - Забудь это слово, сестрица. Оно лишено смысла. Я требую отмщения. Ты должна будешь оправдаться. Перед всеми нами. Ладно, мы будем работать вместе. Посмотрим, что выйдет. Поведай мне свой великий план. Скажи, как мы можем сокрушить Сильхаса Руина, которому нет равных во всем здешнем мире...
  - Ты должна побороть страх перед ним, - ответила Сакуль, озирая поляну. Столбы солнечного света удлинились, остатки стен нависли, тая за собой наползающий мрак. - Его можно обуздать. Скабандари доказал это самым наглядным...
   - Ты настолько глупа, что бы верить в это? - воскликнула Шелтата, вылезая из-под навеса. Она распрямилась и стала похожа на какое-то антропоморфное дерево: кожа блестела, фактурой и цветом напоминая запятнанную древесину. - Я делила курган с этим ублюдком тысячу вечностей. Я ощутила его сны, я плыла в потоках самый тайных его дум - он стал беззаботен...
  Сакуль сморщилась, взирая на родственницу. - О чем это ты?
  Зловещие глаза уставились на нее, в них читалась насмешка: - Он стоял на поле брани. Стоял спиной к Скабандари, которого только что назвал Кровавым Глазом. Это ли не намек? Я говорю тебе: он стоял и ждал удара кинжалом...
  - Не верю! Это вздор! Это должно быть вздором!
  - Почему? Он был ослаблен, безоружен. Он чувствовал торопливое приближение сил здешнего мира - а эти силы не помешкали бы, уничтожив и его заодно со Скабандари. Уничтожив полностью - Сильхас был не в том состоянии, чтобы защититься. Как и Скабандари, помпезный идиот, распушивший перья над кучами мертвецов. Итак, разделить судьбу Скабандари или... скрыться?
  - Тысячелетия в гробнице Азата - это ты называешь "скрыться", Шелтата?
  - Сильхас Руин мыслил как... как дракон, - сказала вдруг сестра, и глаза ее заволокла дымка. - Он был им больше, чем любой из нас, даже Аномандарис. Холодный, расчетливый, не ведающий течения времени. Ради Бездны, Сакуль Анкаду! Ты даже не представляешь... - Плечи дернулись. Шелтата отвернулась. - Просчитай свои схемы, сестра, - сказала она почти с рыданием, - но, как бы ты ни была уверена, оставь путь к отступлению. На тот исход, когда мы проиграем.
  Духи земли снова глухо застонали со всех сторон; Сакуль Анкаду вздрогнула, охваченная неуверенностью - и страхом. - Ты должна рассказать о нем побольше. Все, что вызнала...
  - О да, расскажу. Свобода оставила тебе... дерзость. Нужно избавить тебя от нее, сестра, нужно сорвать с твоих глаз вуаль самоуверенности. И соответственно переделать планы. - Последовал долгая пауза. Шелтата Лор снова смотрела в лицо Сакули. В очах ее появился странный блеск. - Скажи, ты хорошо подумала?
  - О чем?
  Взмах руки: - Избирая место моего... выздоровления.
  Сакуль пожала плечами: - Местный люд избегает его. Уединенное... я думала, что...
  - Избегает, да. Не без оснований.
  - И эти основания?..
  Шелтата долго смотрела на нее. И отвернулась. - Неважно. Я уже готова уходить.
  - Как и я. Согласна. Север...
  Сестра метнула еще один странный взгляд и кивнула.
   "Чую твое презрение, сестрица. Знаю: ты такая же, как Менандора - ты считаешь меня ничтожеством. Думаешь, я стала бы подставляться под ее удар? Зачем. Я говорила о доверии, да... но ты плохо поняла. Я доверяю тебе, Шелтата, верю, что ты жаждешь отмщения. Именно это мне и нужно. Десять тысяч жизненных сроков в тени и пренебрежении... наконец...всё, что нужно..."
  
  ***
  
  Подставивший влажной жаре обнаженные татуированные руки Таксилианин подошел к столику, за которым сидела, не обращая внимания на любопытные взоры других посетителей ресторанного дворика, Семар Дев. Плюхнулся, не спрашивая разрешения, потянулся к кувшину разбавленного и охлажденного вина и налил себе кубок. Придвинулся ближе. - Ради Семи Святых, ведьма! Этот город чудесен и кошмарен одновременно!
  Семар пожала плечами: - Слово пущено. Десятка два чемпионов ожидают случая развлечь Императора. Ты обречен привлекать внимание.
  Мужчина качал головой: - Ты не понимаешь. Некогда я был зодчим. Одно дело, - он порывисто взмахнул рукой, - стоять разинув рот перед этими прекрасными акведуками и площадями, мостами и обманывающей взор Вечной Резиденцией - даже перед каналами со всяческими шлюзами, обходами и стоками, громадинами складов, мощными насосами и тому подобным... - Он помолчал, проглатывая очередную порцию вина. - Нет, я говорю о совсем ином. Знаешь, в день нашего прибытия обрушилось старинное здание - храм, посвященный, как кажется, крысам...
  - Крысам?
  - Крысам. Ну как вообразить себе культ, сосредоточенный на столь гадких тварях?
  - Карса нашел бы твое замечание забавным, - слегка усмехнулась Семар. - Он увидел бы в таких культах очередного врага, если учесть склонность сворачивать шеи грызунам...
  Таксилианин тихо пробормотал: - Думаю, не одним грызунам...
  - Увы, в этом я готова предоставить Тоблакаю полную свободу действий. Он всех предупреждал, чтобы не трогали его меч. Не менее дюжины раз. Стражники должны были поостеречься.
  - Дорогая ведьма, - вздохнул Таксилианин, - ты стала такой рассеянной или по природе ленива? Видишь ли, все дело в императоре. Оружие предназначено скреститься с клинком самого Рулада. Прикосновение - благословение. Разве ты не поняла? Верноподданные здешней империи желают поборникам удачи. Они желают гибели тирана. Они молят об этом; они мечтают об...
  - Хватит! - шикнула Семар Дев. - Говори потише!
  Таксилианин простер руки - и скорчил рожу: - Да, конечно. В каждой тени притаился истопат...
  - Думай, над кем смеешься. Это нетерпимая и кровожадная сволочь, Таксилианин. А ты иноземец, значит - вдвойне уязвим...
  - Ведьма, тебе нужно подслушивать разговоры. Император неистребим. Карса Орлонг присоединится к прочему населению кладбища урн. Не ожидай иного. Когда это случится... все его компаньоны, прихлебатели разделят ту же участь. Таков указ. Зачем истопатам связываться с нами, когда наша судьба уже решена? - Он дососал вино и снова наполнил кубок. - Но ты меня отвлекла. Я говорил о упавшем храме, о том, что видел в фундаментах. Подтверждение давних подозрений.
  - Не знала, что мы обречены на казнь. Ну... это все меняет - хотя не знаю, что делать. - Семар замолчала и обдумала последние слова Таксилианина. - Продолжай.
  Таксилианин осторожно откинулся на стуле, покачивая кубок у ладонях. - Подумай об Эрлитане, городе, построенном на костях множества предшественников. Он мало чем отличается от большинства поселений Семиградья. Но этот Летерас... он совсем иной. Да. Старый город не разрушался, не становился прахом. Он стоит, и до сих пор можно ясно различить сетку улиц. Там и тут возвышаются отдельные древние здания, словно гнилые зубы. Никогда не видел ничего подобного, ведьма - кажется, о старых улицах все забыли. По меньшей мере два канала проложены поперек них - ты сможешь различить выступы стен среди облицовки каналов. Как будто торчат зазубренные концы сломанных костей.
  - Воистину необычно. К сожалению, лишь архитектор или каменщик способен найти в этом повод для возбуждения.
  - Ты все еще не поняла. Древняя сетка улиц, почти скрытая основа города и оставшиеся строения - все это не случайно.
  - Как это?
  - Не должен бы я тебе рассказывать... каменщики и зодчие хранят тайны мистического свойства. Истины об арифметике и геометрии выявления сокрытых энергий, силовой решетки. Семар Дев, в город вплетены потоки энергии - так проволоку скрывают в штукатурке. Разрушение Чешуйчатого Дома раскрыло мои глаза: зияющая рана, источающая древнюю кровь - почти мертвую кровь, о да... но несомненную кровь.
  - Ты уверен?
  - Уверен. Более того, кто-то еще знает. Кто-то позаботился, чтобы важнейшие сооружения, здания, формирующие точки опоры - точки фиксации силовой решетки - остались не разрушенными...
  - Кроме Чешуйчатого Дома.
  Кивок. - Это не обязательно плохо. И не обязательно это разрушение произошло случайно...
  - Я не поспеваю. Храм упал, и в этом кроется цель?
  - Не могу опровергнуть такую возможность. Фактически это подтверждает мои подозрения. Что-то готовится. Молю, чтобы мы остались живы и стали свидетелями.
  - Ты не преуспел, если желал улучшить мое сегодняшнее настроение, - сказала ведьма, без интереса созерцая недоеденный обед - хлеб, сыр и незнакомые фрукты. - По крайней мере, закажи еще графин вина. Во искупление грехов.
  - Думаю, тебе нужно бежать, - чуть слышно сказал Таксилианин, встречаясь с ней взором. - Я бы убежал, но грядущие события... Хотя, как ты заметила, мой интерес - профессиональный. А вот тебе лучше позаботиться о жизни - то есть о ее продолжении.
  Женщина нахмурилась: - Не то чтобы я придерживалась слепой веры в боевое мастерство Карсы Орлонга. Слишком много указаний на то, что Император победил много великих поборников, воителей величайших умений, и никто не сумел повергнуть его. Но я признаюсь в... верности.
  - Достаточной, чтобы встать рядом с ним пред вратами Худа?
  - Не уверена. Но ты не подумал, что за нами следят? Не подумал, что и другие пытались избежать страшной судьбы?
  - Несомненно. Но, Семар Дев, даже не попытаться...
  - Я подумаю над сказанным. Слушай, Таксилианин, я передумала - второй графин может подождать. Давай прогуляемся по чудесному городу. Желаю самолично рассмотреть руины храма. Мы будем таращиться, как всякие иноземцы, истопаты не обратят внимания.
  Она встала. Таксилианин тоже. - Надеюсь, ты уже заплатил хозяину.
  - Нет нужды. Империя расщедрилась.
  - Великодушие к обреченным? Это расходится с моим впечатлением от здешней падшей империи.
  - Всё всегда сложнее, чем кажется на первый взгляд.
  Двое покинули ресторан, сопровождаемые взглядами десятка шпиков.
  
  ***
  
  Солнце пожрало последние притаившиеся в огороженном дворике тени; жара волнами плескалась в прямоугольнике стен. Слуги разравнивали и смачивали песок, и его поверхность оставалась незапятнанной до полудня; потом заждавшиеся поборники выйдут сражаться друг с другом или собираться группами - те, что могут объясниться на одном языке - и пережевывать странные, мрачные обстоятельства. А пока Таралек Виид прислонился к стене у входа и наблюдал за Икарием - тот медленно шел вдоль внешней стены, проводя кончиками пальцев по выцветшему пыльному камню, по потускневшим фризам.
  На них - бледные изображения героев империи. Упившиеся славой короли ныне изрублены и поцарапаны мечами равнодушных иноземцев, сражающихся между собой в предвкушении попытки убийства нынешнего владыки престола, Императора.
  Следы одной пары ног шли вдоль всей стены; тень высокого, оливковокожего воина почти исчезла. Он помедлил, подняв голову к стае незнакомых птиц, пронесшихся через синий прямоугольник неба; затем двинулся дальше и дошел до угла, в котором массивная решетка ворот преграждала выход на улицу. Фигуры охранников были едва видны сквозь сплетение толстых ржавых прутьев. Икарий встал, оглядывая ворота. Он стоял неподвижно, и солнце сделало его блеклым - словно воин только что выступил из фриза, столь же тусклый и изношенный, как и прочие древние герои.
  Но нет, не герой. Ни в чьих глазах. Никогда. Просто оружие. Однако... он живет, дышит... когда кто-то дышит, он уже не оружие. Горячая кровь в жилах, изящество движений, клубок мыслей и чувств в черепе, пылающая в очах сознательность. Безымянные слишком долго склонялись перед порогом каменных врат. Поклоняться дому, твердой почве, гулким комнатам - почему не живым, дышащим, тем, что могли бы жить в доме? Почему не бессмертным строителям? Храм становится святым местом не ради себя самого, но ради бога, которого в нем почитают. Но Безымянные видят всё не так. Поклонение, ставшее вершиной крайности... но столь же примитивное по сути, как приношение даров стертым, политым кровью камням... "о, я не гожусь для них, ибо такие мысли промораживают до мозга души.
  Гралиец, истерзанный и израненный предательствами. Теми, что поджидают в тени любого человека - ибо каждый из нас и дом, и жилец. Камень и земля. Кровь и плоть. Я буду слоняться по старым комнатам, шагать привычными коридорами пока, однажды, не заверну за угол и не встречу самого себя как незнакомца, и чем же он покажется? - разумеется, отражением самых злодейских черт моей натуры.
  Вот тогда блеснут ножи и начнется битва за жизнь, год за годом, подвиг за подвигом. Храбрость и подлая измена, трусость и блестящая злоба.
  Чужак оттеснен, шаг за шагом. Наконец-то я снова не узнаю себя - какой здравомыслящий человек пожелает признать собственный позор? Кто способен извлечь удовольствие, ощущая зло, получить удовлетворение от горьких плодов? Нет, мы будем держаться за свою ложь - не я ли каждое утро провозглашаю клятвы мести? Не я ли шепчу проклятия всем, кто не похож на меня?
  И я решаюсь судить Безымянных, выставляющих одно зло против другого? Но каково мое место в ужасной схеме?"
  Он уставился на Икария, недвижно, как статуя, стоявшего лицом к воротам, нечеткого за потоками знойного воздуха. "Мой чужак. Но кто из нас - зло?"
  Таралек подозревал, что его предшественник Маппо давно оставил за спиной всякую борьбу. Он скорее согласится изменить Безымянным, нежели этому воину перед воротами. Дурной выбор? Гралиец больше не был уверен.
  Бормоча под нос проклятия, он оторвался от стены и пересек двор, рассекая волны зноя, чтоб встать рядом с Джагом. - Если ты оставишь здесь оружие, - сказал он, - то сможешь свободно гулять по городу.
  - И свободно изменять намерения? - слегка улыбнувшись, отозвался Икарий.
  - Это мало что изменит - разве что нас немедленно казнят.
  - Это было бы милосердно.
  - Икарий, я не верю твоим словам. Ты пытаешься посмеяться надо мной?
  - Возможно, Таралек Виид. Что же до города, - Джаг покачал головой, - я еще не готов.
  - Император может вызвать в любой миг...
  - Не вызовет. Время есть.
  Граль скривил губы: - Почему ты так уверен?
  - Потому что, Таралек Виид, - сказал Икарий медленно и спокойно, отворачиваясь к стене, - он боится.
  Гралиец молча смотрел ему в спину. "Боится? Тебя? Что он знает? Семь Святых, кому известна история этой страны? Ее легенды? Они предупреждают об Икарии и том, что он несет с собой?"
  Икарий исчез в тени дверного проезда. Таралек последовал - десять ударов сердца прозвучали быстро - не для того, чтобы не разлучаться с суровым спутником, но в поисках кого-то, способного дать ответы. Его уже осаждали полчища вопросов.
  
  ***
  
  Варат Таун, прежний помощник Атрипреды Яни Товис, скорчился в углу пустой комнаты. Единственной его реакцией на приход Яни Товис стала дрожь. Он сжался еще сильней и не поднял головы. Этот мужчина - и только он один - вывел Таралека Виида и Икария через садки - тоннель, открытый при помощи неведомой магии через все миры, которые пересекала их экспедиция. Атрипреда сама видела разверстую рану, которая была выходным порталом; сама слышала визгливый вой, звук, проникший в грудную клетку и схвативший сердце словно когтями; не веря своим глазам, следила за ковыляющими фигурками - двое, ведущие третьего под руки...
  Больше никто не выжил. Ни Эдур, ни летерийцы.
  Рассудок Варата уже тогда был поврежден. Он бормотал, неспособный к внятным объяснениям, кричал, едва кто-то подходил близко; он не мог или не хотел оторвать выпученных глаз от бесчувственного тела Икария.
  Тогда Таралек прохрипел несколько слов. "Мертвы. Все. Первый Трон разрушен, все защитники убиты - Икарий не пропустил никого. Даже сам он тяжело ранен. Он... он достоин вашего Императора".
  Но гралиец говорил так с самого начала. Истина в том, что никто ничего не знает. Что же произошло в подземной гробнице, где находился Первый Трон?
  Но ужасные откровения еще не кончились. Трон Тени также уничтожен. Яни Товис помнила ярость и трепет на лицах Тисте Эдур, когда те разобрали произнесенные с грубым акцентом слова Виида.
  Нужна вторая экспедиция. Хотя бы это ясно. Нужно убедиться в истинности его заявлений.
  Врата захлопнулись сразу после прохождения троих выживших. Исцеление раны было почти таким же быстрым и яростным, как и ее открытие. Какофония воплей - словно собрались проклятые души - вырвалась из портала в последний миг, оставив свидетелям тягостное впечатление, что остальные бежали, но не успели выйти...
  По свежему следу этих впечатлений пришли вести о неудачах эдурских ведунов - сразу на множестве кораблей - пытавшихся проложить новые тропы через садки. Травма, причиненная закрывшейся раной, каким-то образом запечатала все возможные пути к Трону Тени, как и к трону Т'лан Имассов. Навечно? Никто не знал. Даже выход из контакта стоил ведунам сильнейшей боли. Жар, рассказали они: словно сама плоть сущего стала буйным огнем.
  По правде говоря, Яни Товис всё это мало интересует. Она потеряла солдат... а особенно удручает ее состояние заместителя, Варата Тауна.
  Она уставилась на скорченную фигурку. "Вот ЭТО я привезу его жене и детям в Синюю Розу?" Летерийские целители касались его, но без толку - раны разума превосходили их лекарские возможности.
  В коридоре раздался стук сапог. Женщина отступила от входа; появилась стражница, шагавшая вслед за охраняемым. Еще один "гость". Босоногий. Монах с теократического архипелага Кабаль - он, как ни странно, добровольно присоединился к эдурскому флоту (позднее оказалось, это соответствует местной традиции предоставлять заложников потенциальным врагам, умиротворяя их). Флот Эдур был в то время слишком потрепан, чтобы представлять угрозу - они зализывали раны после столкновения с обитателями Напасти; но это оказалось неважным, традиция первого контакта с иноземцами соблюдалась нерушимо.
  Монах - кабалий встал на пороге. Ростом он был по плечо Полутьме; тощий, лысый мужчина разрисовал круглое лицо в подобие комической маски - толстые слои очень ярких красок создавали преувеличенно веселое выражение, вполне гармонировавшее с блеском в его глазах. Яни Товис не знала, чего ожидать... но разумеется, не ТАКОГО.
  - Спасибо вам за согласие его осмотреть, - произнесла она. - Как я понимаю, вы наделены целительским даром.
  Монах, казалось, готов разразиться смехом после каждого слова. Полутьма ощутила укол раздражения.
  - Вы поняли меня? - спросила она строже.
  Лицо под слоями красок было спокойным и лишенным выражения. Монах сказал на сносном летерийском: - Я понимаю каждое ваше слово. Судя по напевному говору, вы с севера империи, с побережья. Вы также освоили необходимые для командира словечки и интонации, что не вполне маскирует следы низкого происхождения, но заставляет большинство сослуживцев задумываться о настоящем вашем месте в иерархии. - Каждое заявление сопровождалось веселым блеском темно-коричневых глаз. - Разумеется, все это не относится к временному акценту, усвоенному вами среди моряков, равно как и среди Тисте Эдур. Будьте спокойны: этот акцент быстро пропадает.
  Яни Товис бросила взгляд на застывшую рядом стражницу. Отослала ее жестом.
  - Если вы считаете это шуткой, - сказала она, едва женщина ушла, - то даже краска вам не поможет.
  Глаза блеснули. - Уверяю вас, я не намеревался шутить. К делу. Мне сказали, что ваши целители не преуспели. Все верно?
  - Да.
  - А Тисте Эдур?
  - Им... не интересна судьба Варата Тауна.
  Кивнув, монах поднял край просторной шелковой рясы и бесшумно подошел к человеку в дальнем углу.
  Варат Таун завизжал и начал царапать стену ногтями.
  Монах замер, покачал головой и повернулся, возвращаясь к Полутьме. - Желаете выслушать мою оценку?
  - Давайте.
  - Он сумасшедший.
  Женщина поглядела в бегающие глаза - и внезапно ощутила желание придушить кабалия. - Это всё? - прохрипела она тоном, близким к угрозе.
  - Всё? Это очень важно. Сумасшествие. Мириады причин - некоторые являются следствиями физического повреждения мозга, другие связаны с дисфункцией органов и могут быть описаны в терминах наследственности, то есть врожденных пороков. Другие источники связаны с дисбалансом Десяти Тысяч Секреций плоти, смешиванием различных флюидов, обманным поцелуем лихорадок. Эти дисбалансы могут явиться следствием уже упоминавшихся повреждений или дисфункций.
  - Вы сможете его исцелить?
  Монах моргнул: - А это необходимо?
  - Ну, ради этого я за вами и послала. Извините, как ваше имя?
  - Мое имя отброшено после принятия нынешнего ранга в Объединенных Сектах Кабаля.
  - Понимаю. И какой у вас ранг?
  - Я Старший Оценщик.
  - Что же вы оцениваете?
  Выражение лица монаха не изменилось. - Всё, что нуждается в оценке. Нужны дальнейшие уточнения?
  Яни Товис поморщилась: - Не уверена. Думаю, мы теряем время.
  Глаза монаха дико завращались. - Появление иноземного флота среди наших островов нуждалось в оценке. Пославшая корабли империя нуждалась в оценке. Требования императора нуждались в оценке. И я оценил всё.
  - Но откуда исходит ваш талант врачевания?
  - Врачеванию должна предшествовать оценка возможного успеха или неудачи целительных мер.
  - Каких мер?
  - Требуется последовательность мероприятий, каждое из которых следует полностью завершить, прежде чем переходить к следующему. Поэтому я оценил настоящее состояние солдата. Он сумасшедший. Затем я для вашей пользы описал всяческие условия возникновения сумасшествия, а также возможные последствия. Потом мы обсудили вопросы моего личного статуса, что оказалось излишним отходом от темы. Теперь я готов приступить к практическому решению задачи.
  - Простите меня за вмешательство.
  - Не извиняйтесь. Продолжим. Солдат перенес травму, оказавшуюся достаточной для причинения дисбаланса Десяти Тысячам Секреций. Различные органы внутри его мозга вовлечены в цикл дисфункции вне возможностей самоизлечения. Травма оставила последствия в форме инфекции хаоса - должен добавить: никогда не бывает разумным пить убийственную воду пространств между садками. Что еще хуже, хаос оказался наделен примесью присутствия лжебога.
  - Лжебог... что в нем ложного?
  - Я монах Объединенных Сект Кабаля, и теперь кажется необходимым объяснить природу моей религии. Среди народа Кабаля имеется три тысячи двадцать сект. Они все как одна посвящены Одному Богу. В прошлом острова Кабаля опустошали ужасные гражданские войны, каждая секта сражалась за господство равно в мирских и духовных вопросах. Лишь после Большого Синода, состоявшегося в Первом Новом Году, мир был установлен и закреплен для всех грядущих поколений. Отсюда название "Объединенные Секты". Решение бесконечных конфликтов оказалось блистательно простым. "Вера в Одного Бога преграждает путь всем прочим заботам".
  - Как может быть столько сект и всего один бог?
  - Ах. Что же, вы должны понять. Один Бог ничего не предписывает. Один Бог наделил своих детей языком и мыслью в ожидании, что желания Одного Бога будут записаны руками смертных и истолкованы умами смертных. То, что в Первом Новом Году было три тысячи двадцать сект, может удивлять, но лишь потому, что перед этим их были десятки тысяч. Результат прежней неправильной политики, предоставлявшей каждому гражданину право на образование; эта политика была изменена в интересах объединения. Теперь в каждой секте есть одно училище, определяющее ее доктрину. Поэтому Кабаль познал уже двадцать три месяца непрерывного мира.
  Яни Товис снова оглядела коротышку: дергающиеся глаза, нелепая маска из красок. - И к доктрине какой секты принадлежите вы, Старший Оценщик?
  - Ну как же - к Насмешникам.
  - А их учение?
  - Вот оно: Один Бог, не послав писания, предоставив дело толкования веры и поклонения незрелым умам слишком хорошо образованных смертных, недвусмысленно явил себя безумным.
  - Вот почему ваша маска являет дикий хохот...
  - Вовсе нет. Нам, Насмешникам, запрещен смех, ибо он - приглашение к истерии, раздражающей Одного Бога. Посредством Священного Выражения моего лица вы одарены истинным образом Того, Кто Стоит за Великим Замыслом. Насколько способна его просчитать наша секта. - Монах неожиданно хлопнул руками, держа их под подбородком. - Но наш несчастный солдат слишком долго страдает, а мы опять отклонились. Я оценил примесь лжебога в потрясенном рассудке раненого. Этот лжебог, соответственно, должен быть изгнан. Когда это будет свершено, я удалю мозговые блокады, мешающие самоисцелению, тем самым восстанавливая балансы. Эффект сказанного лечения будет немедленным и вполне ощутимым.
  Яни Товис моргнула. - Вы действительно способны исцелить его?
  - Разве я уже не сказал?
  - Старший Оценщик.
  - Да?
  - Вы знаете, ради чего привезены в Летерас?
  - Полагаю, от меня ждут встречи с Императором на поле, где каждый из нас попытается убить другого. Более того, мне довелось понять, что Император не может быть сражен окончательно, ибо таково проклятие лжебога - того же лжебога, кстати говоря, что поразил присутствующего здесь солдата. Отсюда оценка: я буду убит на состязании к неудовольствию никого и всех.
  - А ваш Один Бог не поможет старшему жрецу своего Храма?
  Глаза монаха блеснули: - Один Бог никому не помогает. В конце концов, если он поможет одному, будет вынужден помогать всем. Такое потенциально универсальное служение неминуемо вызовет неразрешимые конфликты, кои, в свою очередь, сведут Одного Бога с ума. Как это и случилось уже очень давно.
  - И этот дисбаланс невозможно исправить?
  - Вы заставили переоценить себя, Атрипреда Яни Товис. Вы весьма умны - интуитивным образом. Я полагаю, что ваши Десять Тысяч Секреций текут чисто и свободно. Возможно, это результат безжалостной объективности или похожего извращения разума - уверяю вас, что против этого я не имею особых возражений. Итак, мы разделили это свойство, что приводит нас в самое сердце доктрины Насмешников. Мы верим, что если каждый смертный этого мира обретет ясность мысли и настойчивое внимание к вопросам морали, овладевая глубоким смирением и уважением ко всем соседям по миру, то исправится и дисбаланс, а к Одному Богу вновь вернется здравый ум.
  - О... понимаю...
  - Я уверен, что понимаете. Теперь я вижу, что исцеление неизбежно удастся. Соединение Высшего Мокра и Высшего Денала. Физическое здоровье обеспечивается последним, изгнание примесей и снятие блокад - первым из упомянутых садков. Разумеется, оба садка слабо проявлены в этом городе, по многим причинам. Тем не менее я действительно наделен значительными талантами, и некоторые прямо применимы к данной ситуации.
  Яни Товис потирала лицо. Она ощутила некое онемение, закрыла глаза - но, услышав хриплый вздох Варата Тауна, снова открыла, увидев помощника, медленно расправляющего руки и ноги. Спазмы мышц шеи исчезали на глазах; мужчина замигал и осторожно поднял голову.
  Увидел ее.
  - Варат Таун.
  Улыбка, слабая, печальная... но это настоящая печаль. - Атрипреда... Значит, мы вернулись...
  Она нахмурилась, потом кивнула: - Ты вернулся. За это время, лейтенант, флотилия пришла домой. - Она обвела рукой комнату. - Ты в приделе Резиденции Летераса.
  - Летераса? Что? - Он попытался встать и замер, удивленно глядя на монаха - кабалия; затем выпрямил спину, оперся о стену. Встретил взгляд Полутьмы. - Но это невозможно. Мы должны были пересечь два океана...
  - Твое спасение оказалось серьезным испытанием, лейтенант. Ты пролежал в коме много, много месяцев. Думаю, чувствуешь себя слабым...
  Он скорчил гримасу. - Истощенным, госпожа.
  - Твое последнее воспоминание, лейтенант?
  Бледное лицо исказилось ужасом, глаза забегали. - Резня, госпожа.
  - Да. Варвар по имени Таралек Виид выжил, как и Джаг Икарий...
  Варат Таун дернул головой: - Икарий! Да... Атрипреда, он... он - извращение... мерзость...
  - Момент! - вскричал Старший Оценщик, сверкнув глазами на лейтенанта. - Икарий? Джагский воитель? Икарий Хищник Жизней?..
  Внезапно испугавшись, Яни Товис сказала:- Да, кабалий. Он здесь. Как и вы, он бросит вызов Императору... - Она замолкла, ибо монах выпучил глаза и ударил себя обеими руками по лицу, сдирая краску. Зубы щелкнули, захватив и сильно сжав верхнюю губу. Потекла кровь. Монах пятился, пока не ударился затылком о стену около входа - затем вихрем развернулся и выбежал из комнаты.
  - Возьми нас Странник, - прошипел Варат. - Что это такое?
   "Запретный смех?" Она покачала головой. - Не знаю, лейтенант.
  - Кто... что ...
  - Целитель, - сказала она с дрожью в голосе, заставляя себя успокоить дыхание. - Тот, что пробудил тебя. Гость Императора - из флотилии Уруфи.
  Варат Таун облизал обветренные, потрескавшиеся губы. - Госпожа? Икарий... Спаси Странник, его нельзя пробуждать. Таралек знает, он был там, он видел. Джаг... отошлите его подальше, госпожа...
  Она подошла, громко стуча сапогами по полу. - Значит, заявления гралийца не преувеличены? Он принесет уничтожение?
  Послышался шепот: - Да.
  Она не удержалась - протянула скрытую перчаткой руку, схватив Варата за край рваной рубахи и подтащив к себе. - Говори, чтоб тебя! Может он его убить? Может Икарий убить его?
  Ужас клубился в глазах кивающего солдата.
   "Благослови Странник... Может, на этот раз..." - Варат Таун. Слушай. Я уведу отряд через два дня. Назад, на север. Ты поедешь со мной вдоль побережья, потом поскачешь на восток, в Синюю Розу. Я приписала тебя к команде тамошнего фактора, понял? Два дня.
  - Так точно, госпожа.
  Она отпустила его, внезапно ощутив смущение от собственной импульсивности. Ноги уже едва держали ее. Женщина утерла пот со лба. - Добро пожаловать назад, лейтенант, - сказала она хрипло, не поднимая глаз. - Ты достаточно окреп, чтобы сопровождать меня?
  - Госпожа... да. Попытаюсь.
  - Отлично.
  Они вышли из комнаты и нос к носу столкнулись с варваром - гралийцем. Варат Таун нервно вздохнул.
  Таралек Виид встал посреди коридора и уставился на лейтенанта. - Ты... оправился. Я не думал... - Он покачал головой. - Рад за тебя, солдат...
  - Ты снова и снова предупреждал нас, - отозвался Варат.
  Гралиец скривил лицо и приготовился сплюнуть, но передумал. Он тяжело проговорил: - Да. И я оказался достаточно глуп, чтобы стань свидетелем...
   - А в следующий раз? - Вопрос Варата Тауна прозвучал вызовом.
  - Тебе не нужно спрашивать.
  Лейтенант сверкнул глазами на варвара и тут же сник; Яни Товис с изумлением увидела, как Таралек подходит, чтобы поддержать лейтенанта. "Да, у них теперь общее прошлое. Точно. Тяжелое прошлое".
  Гралиец посмотрел на нее: - Он полумертв от усталости!
  - Да.
  - Я помогу. Куда ты ведешь нас, Атрипреда?
  - На более гостеприимные квартиры. А ты что здесь делал, Виид?
  - Внезапный страх, - ответил варвар, натужившийся под весом снова впавшего в забытье Варата.
  Она подошла помочь. - Какой страх?
  - Что его могут остановить.
  - Кого?
  - Икария. Что ты можешь его остановить... особенно теперь, когда он выздоровел. Он расскажет тебе... расскажет всё...
  - Таралек Виид, - сказала она суровым тоном, - лейтенант и я уедем из города через два дня. Мы поскачем на север. А пока что Варат Таун под моим присмотром. Никто иной...
  - То есть я.
  - Если хочешь услышать.
  Гралиец смотрел на нее через голову лейтенанта. - Ты знаешь, не так ли. Он рассказал...
  - Да.
  - И ты решила никому не передавать. Предупреждения не будет...
  - Совершенно верно.
  - Кто еще может подозревать? Все ваши древние сказания о Первой Империи. Здешние ученые...
  - Ничего не знаю. Есть тут одна... Но думаю, нашей лжи она не помешает. "Проклятый монах. Всё вполне очевидно. Жрецы Кабаля не поняли. Они послали к нам переговорщика, не поборника. Какой смысл его убивать... бедняга не умеет драться - воображаю гнев Рулада, который зря потратит время. Да, так все и будет".
  - Нет ученых?
  Она поморщилась: - Они или убиты, или в тюрьме. - Тут Атрипреда сверкнула глазами: - Как насчет тебя? Убежишь с нами?
  - Ты же знаешь, что не смогу. Я должен разделить участь Икария. Но не так, как они ожидают. Нет, Атрипреда, я не покину город.
  - В этом была твоя миссия, Таралек Виид? Доставить Икария сюда?
  Он не желал встречать ее взор.
  - Кто его послал? - вопросила она.
  - Разве это важно? Мы здесь. Слушай, Полутьма - твой император жестоко использован. Идет война богов, мы для них ничто - и я, и ты, и Рулад Сенгар. Так что скачи, о да - так далеко, как сумеешь. И забери этого бравого воина с собой. Сделай так, и я умру без тоски...
  - А как насчет сожалений?
  Он плюнул на пол. Единственный ответ. Но она хорошо его поняла.
  
  ***
  
  Запечатанный тяжелыми и толстыми стенами из песчаниковых плит, давно заброшенный коридор во всеми позабытом уголке Старого Дворца скрывал древний Храм Странника, не существовавший более в коллективной памяти жителей Летераса. Центральный купол, похожий на улей, не видел света более четырехсот лет, воздух в нем давно стал спертым и неподвижным; более пяти столетий нога человека не будила эха в расходящихся спицами колеса боковых приделах.
  Ведь Странник ушел в мир. Алтарь пуст, холоден, наверное, даже разрушен. Последние жрецы и жрицы - их титулы держались в тайне из опасения погромов - унесли традиции своего гнозиса в могилы, не найдя учеников.
  "Владыка Оплотов ушел в мир. Он среди нас. Отныне не будет поклонения, не будет жрецов и храмов. Отныне Странник сможет отведать только собственную кровь. Он предал нас.
  Предал всех нас".
  Но шепот не пропал. Шепот отзывался эхом в разуме бога при каждом произнесении его имени, каждой молитве, проклятии; он мог ощущать трепет силы - насмешку над тем, что он держал в руках, над яростным огнем кровавых жертвоприношений, над живой и горячей верой. Да, бывают времена, когда он ощущает сожаление. Всё, что он добровольно и так охотно сдал...
  Владыка Плиток, Ходок среди Оплотов. Но Оплоты пришли в упадок, их сила забыта, похоронена под слоями прошедших веков. "И я тоже поблек, я пойман этим куском земли, жалкой империей на задворках одного континента. Я ушел в мир... но мир постарел".
  Он стоял, смотрел на стену в конце коридора. Еще несколько нерешительных ударов сердца... он двинулся вперед...
  И оказался во тьме. Сухой воздух першил в горле. Когда-то давно ему нужны были плитки, чтобы пройти сквозь прочную каменную стену. Когда-то давно его силы казались новыми, он был преисполнен возможностей; когда-то он, как казалось, мог кроить и перекраивать мир. Что за дерзость. Она отражала все атаки реальности. До поры.
  Он все еще держится за свои заблуждения. Проклятие богов. Он мог забавляться: подтолкнуть там, потянуть тут, а потом стать в сторонке и глядеть, как изменяется сплетение судеб, как струны дрожат от его прикосновений. Но так делать все труднее. Мир сопротивляется. "Потому что я последний. Я последняя нить, тянущаяся назад, к Оплотам". Но если нить вдруг будет перерезана, притяжение оборвется, оставив его свободным... он выйдет, шатаясь, на свет дневной... что тогда?
  Странник взмахнул рукой - и пламя снова вырвалось из подобных раковинам ниш в основании купола, отбросило трепещущие тени на мозаики пола. Алтарь на высоком подножии познал касания молота. Страннику казалось: разбитые камни до сих пор вопиют и обвиняют. "Кто кому служит, чтоб вас? Я вышел к вам, чтобы все изменить - я мог принести мудрость, всю, какой наделен. Я думал... я думал, мир будет благодарен.
  Но вы предпочитали лить кровь во имя мое. Мои слова встали на вашем пути; мои крики, просьбы о милости к падшим - о, как они разъярили вас!"
  Мысли его прервались. Волосы на затылке встали дыбом. "Что это? Я не один..."
  Тихий смех донесся со стороны одного из приделов. Он медленно повернулся.
  Скорчившийся там человек скорее походил на огра: широкие плечи в щетине черных волос, сутулая, очень короткая шея, голова - булыжник. Нижняя челюсть, скрытая курчавой бородой и усами, сильно выступала вперед; торчали кверху желтые клыки, раздвигая губы и густые волосы. Корявые руки с ободранными костяшками кулаков доставали до пола.
  От существа доносилась кислая звериная вонь.
  Странник прищурился, пытаясь пронизать взором сумрак, увидеть узко посаженные глаза под тяжелыми надбровьями. Тусклый блеск, словно два не ограненных граната. - Это мой храм, - сказал он. - Не припоминаю, что звал... гостей.
  Раздался новый смешок. В нем нет юмора, понял Странник. Горечь, густая и жгучая, защипала ноздри.
  - Помню тебя. - Голос существа звучал низко и раскатисто. - И знаю это место. Я помню, каким оно было. Безопасным. Но кто сейчас помнит Оплоты? Кто знает достаточно, чтобы заподозрить? О, они могут загнать меня, если захотят - да, в конце концов меня отыщут, я знаю. Может, скоро. Еще скорее, раз меня нашел ты, Владыка Плиток. Знаешь, он мог вернуть меня, как и другие... дары. Но он не сумел. - Смех получился резким. - Типичное свойство смертных.
  Голос доносился не из пасти огра - этот неуклюжий, тяжелый голос раздавался в голове Странника. Это и к лучшему - такие клыки исказили бы до неузнаваемости каждое слово... - Ты бог.
  Снова смех. - Я бог.
  - Ты сошел в мир.
  - Не по собственному выбору, Владыка Плиток. Не как ты.
  - А.
  - И мои поклонники умерли - о, как они умирали! Их кровь оросила земли половины мира. И я ничего не смог сделать. Не могу.
  - Уже кое-что, - заметил Странник, - если ты можешь удерживаться в столь скромной форме. Но надолго ли сохранится контроль? Как скоро ты взорвешь пределы моего храма? Как скоро ты предстанешь перед взорами всех, расталкивая плечами облака, стирая горы во прах...
  - К тому времени я буду далеко отсюда, Владыка Плиток.
  Улыбка Странника была кривой. - Какое облегчение, бог...
  - Ты выжил, - сказал бог. - Так долго. Почему?
  - Увы, мои советы для тебя будут бесполезны. Сила быстро исчезает. Она уже жестоко ранена - тому свидетельством погромы Форкрул Ассейлами моих поклонников. Мысль о втором подобном поражении была непереносима... и я добровольно отказался почти от всего. Это делает меня бессильным за пределами города и небольшого отрезка реки. Так что я не представляю угрозы ни для кого. "Даже для тебя, клыкастый". Но ты не сможешь выбрать то же самое. Им нужна сырая сила твоей крови - и они желают разбрызгать ее, прежде чем выпить, прежде чем искупаться в остатках тебя.
  - Да. Меня ожидает последняя битва. Ну, об этом я не жалею.
   "Счастливчик". - Битва. И ... война?
  В мыслях бога ощущалось оживление. - Действительно, Владыка Плиток. Война. Этого достаточно, чтобы сердце налилось жизнью и голодом. Как же иначе? Я Летний Вепрь, Повелитель Полчищ на Поле Брани. Хор умирающих... ах, Владыка, радуйся, что это будет далеко отсюда.
  - Не уверен.
  Плечи бога дернулись. Странник нахмурился, спросив: - И сколько ты намерен оставаться здесь?
  - Ну, сколько смогу, прежде чем контроль порушится - или если буду призван на битву, то есть на смерть. Что же, ты решил изгнать меня?
  - Я не рискну обнаруживать силу.
  Рокочущий смех. - Думаешь, я по-тихому не уйду?
  - Знаю, что не уйдешь, Летний Вепрь.
  - И верно. - Бог войны колебался; наконец он сказал: - Даруй мне убежище, Странник, и я отдарюсь.
  - Отлично.
  - Не будем торговаться?
  - Нет. У меня мало энергии. Что за дар?
  - Вот этот: Оплот Зверя пробужден. Понимаешь, меня изгнали, и появилась нужда, необходимость, потребность в наследнике моего места - принимающего голоса войны. Трич был слишком молод, слишком слаб. Потому пробудились Волки. Они стоят по сторонам трона... нет, они и есть трон.
  Странник с трудом смог выдохнуть. Что за откровение! Оплот пробужденный! Рот его стал сухим как пыль. - Убежище тебе дано, Летний Вепрь. Что до оставленных тобой следов, я приму все меры по... отведению. Никто не узнает, никто даже не станет подозревать.
  - Прошу также блокировать тех, кто еще зовет меня. Их крики заполнили череп... их слишком много...
  - Знаю, знаю. Сделаю всё, что смогу. Твое имя... они призывают Летнего Вепря?
  - Редко, - отвечал бог. - Фенер. Они взывают к Фенеру.
  Странник кивнул, низко поклонился.
  Миновал каменную стену и снова оказался в забытом коридоре Старого Дворца. "О Бездна... неудивительно, что Цедансия пришла в хаотическое состояние. Волки? Неужели это..."
  
  ***
  
  Хаос! Смысла нет! Пернатая Ведьма опустила глаза к потертым плиткам, разбросанным по камням пола. Секира, связанная одновременно со Спасителем и Предателем из Пустого Оплота. Костяшки и Белый Ворон кружат у Ледяного Трона, словно листья в водовороте. Старейший из Оплота Зверя встал у Портала Азата. Врата Драконов и Кровопийца наступают на Сторожа Пустого Оплота - "нет, нет, одно безумие. Оплот Драконов был практически мертв. Все это знают, каждый Бросающий Плитки, каждый Видящий Века. Но здесь он борется за первенство с Пустым Оплотом. А Лед? Безвременной, неизменный... его трон был мертв тысячи лет. Белый Ворон... да, я слышала. Какой-то бандит из пределов Синей Розы принял это прозвание. Его выслеживает Ханнан Мосаг - значит, в наглых притязаниях бандита есть сила. Нужно опять поговорить с Королем - Ведуном, с этим кривым и сломанным уродом".
  Она покачнулась на четвереньках, утерла холодный пот со лба. Удинаас утверждал, будто видел белого ворона; кажется, века прошли с того дня на берегу около эдурского села. Белый ворон в сумраке. А она призвала вайвела - жажда власти превозмогла всякие опасения. Удинаас, он и его украл. Она грезила о дне, когда он будет пойман, беспомощен, скован цепями.
   "Дурак верит, что его чувства тронули меня. Можно сыграть на этом. Нужно сыграть. Сковать по рукам и ногам своими цепями, притащить сюда. Вдвоем мы могли уничтожить Рулада еще до того, как он обрел силу". Она смотрела ни плитки, те, что упали картинками кверху - остальные в счет не идут, судьба их отвергла. Но нигде не видно Странника. Как такое возможно? Она протянула руку к одной из лежащих вниз изображением плиток, перевернула. Находящий Форму. Глянь-ка! Даже сейчас Странник ускользнул. Она прищурилась, разглядывая плитку. Ярая Заря, новые намеки... Это Менандора. "Я думала об Удинаасе - да, теперь понятно, почему. Ты ждала меня, ждала, что я подниму твою плитку. Ты - тайное звено, связь между всеми".
  Она припомнила ужасную сцену из сна, устрашающую ведьму, схватившую Удинааса и... "Возможно, его цепи отныне принадлежат ей. Надо подумать. Да, он подвергся насилию... но иногда мужчинам нравится быть жертвами. Что, если она защищает его? Бессмертная... соперница. И вайвел избрал его. Это должно что-то означать... потому и она взяла его. Наверное".
  Внезапно она смешала плитки, сбросила в деревянный ящик, который обернула куском кожи и запрятала под матрац. Затем вытащила из ниши в стене том в заплесневелом кожаном переплете, расстегнула пряжки. Дрожащие пальцы торопливо перелистали несколько хрупких пергаментных страниц; наконец Ведьма нашла то место, на котором закончила запоминание имен. Имен, заполнявших весь том.
  Компендиум богов.
  Стылый воздух колыхнулся. Пернатая Ведьма оглянулась, блестя глазами. Никого. Вход свободен, фонари горят ярко - на стенах нет нежелательных теней. Но что-то невесомое, словно легкое дыхание...
  Она захлопнула книгу и положила на полку; сердце быстро стучало в груди. Ведьма быстро прошла в середину комнаты, встала на плиту, на которой заранее начертила железным стило сложный рисунок. Ловушку. - Оплоты со мной, - шепнула она, смыкая веки. - Я вижу Ловца Зверей, ступающего по следу того, кто таится, кто думает сбежать. Но выхода нет. Добыча ходит по кругу, однако всё ближе к ловушке. Он тянет, он тащит - тварь вопит, но ей не скрыться - она сдается на мою милость - и она навсегда будет пленницей! - Девушка открыла глаза, увидела среди линий рисунка смутное туманное пятно. - Поймала! Дух, шпион, покажись!
  Тихий смех.
  Туман завихрился и снова успокоился, выбрасывая усики, пытаясь выйти за границы рисунка.
  Пернатая Ведьма вздохнула. - Ты дразнишь меня силой - но ты трус, ты не готов показаться.
  - Милая девочка, такая игра сожрет тебя заживо. - Слова были тишайшим шепотом, движением воздуха, едва достигавшим ушей. Вздрогнув, она начала озираться... ощутила присутствие за спиной, развернулась... ничего.
   - Кто здесь? - спросила она требовательно.
  - Берегись собирания имен. Это... преждевременно...
  - Назовись, дух! Здесь я командую.
  - О, принуждение - вечное оружие недостойных. Давай вместо него заключим честную сделку. Отрезанный палец на шнурке, что вокруг твоей шеи. Бросающая, что ты хочешь сделать с ним?
  Ведьма вцепилась в косточку: - Не скажу.
  - Тогда и я скажу тебе то же. То есть ничего.
  Девушка колебалась. - Ты не можешь догадаться?
  - Ах... Я догадался верно?
  - Да.
  - Еще не время.
  - Я жду подходящего времени. Дух, я не дура.
  - Верно, - подтвердил дух. - И все же давай заключим сделку...
  - Зачем? Ты ничего не рассказал о себе...
  - Терпение, Бросающая Плитки. Дождись моего... одобрения перед тем, как сделаешь то, что хочешь сделать. Дождись меня, и я помогу.
  Она фыркнула: - Ты же дух. У тебя нет силы...
  - Я дух, именно поэтому я наделен силой. Той, что ищешь ты.
  - Почему я должна верить? Почему должна соглашаться на твои предложения?
  - Хорошо, хорошо. Моя часть сделки. Ты говоришь с Куру Каном, бывшим Цедой короля Эзгары Дисканара.
  - Ты сражен Траллом Сенгаром.
  Раздалось что-то вроде смешка. - Ну, кто-то должен метать копья...
  - Ты знал, что это случится?
  - Знать - одно дело, суметь что-то сделать - совсем другое, о Бросающая Плитки. В любом случае возложи позор к ногам Странника. Признаю, я намерен призвать его к ответу; но я, как и ты, понимаю, что нужно дождаться правильного времени. Сделка заключена?
  Она облизнула губы и кивнула.
  - Тогда я оставлю тебя. Учись. Будь осторожна, бросая плитки - ты рискуешь многим, показывая провидческий талант.
  - Но я должна знать...
  - Знание - одно дело, а умение что-то сделать - другое...
  - Да, - оборвала его она, - я поняла с первого раза.
  - Тебе не хватает уважения, девочка.
  - Будь доволен и этим.
  - Что же, ты можешь быть права. Полагаю, это стоит обдумать.
  - Теперь ты намерен следить за мной каждый миг?
  - Нет, это было бы жестоко, не говоря уже об утомительности. Когда я приду, предупрежу тебя. Ветерок, туман... согласна? Теперь смотри, он исчезает.
  Ведьма уставилась на взвихренный туман, который постепенно рассеялся.
  Воцарилась тишина. Воздух тревожило лишь ее дыхание. "Куру Кан! Цедансия, смотри, как я собираю союзников! О, это будет воистину сладкая месть!"
  
  ***
  
  Столбы потускневшего на закате солнечного света падают на место, на котором стоял старый храм, хотя завалы камня по большей части уже проглочены сумраком. По улице разбросаны куски фасада - осколки ужасающего количества изображений крыс. Подойдя поближе, Семар Дев пнула обломки, нахмурилась, рассматривая каменных грызунов. - Очень... тревожно.
  - Ах, - улыбнулся Таксилианин, - в тебе проснулась ведьма. Скажи, что ты ощутила в этом месте падения?
  - Слишком много духов, не сочтешь, - пробормотала она. - И все... крысиные.
  - Говорят, был такой Д"айверс... Ужасная демоническая тварь, блуждавшая по торговым трактам Семи Городов...
  - Гриллен.
  - Да, именно это имя! Так здесь еще один... Гриллен?
  Она покачала головой: - Нет, это древней. Намного.
  - И что оно источает? Силу?
  - Не уверена... - Ведьма огляделась и заметила высокого, скрывшего лицо мужчину, следившего за ними со стены на другой стороне улицы. - Некоторые вещи, давным-давно остановленные и стертые, лучше не пробуждать. Увы...
  Таксилианин вздохнул. - Ты так часто используешь это слово. Увы. Ты слишком смиренна, Семар Дев. Бежишь от природного любопытства. Мне кажется, ты не всегда была такой.
  Женщина поглядела искоса. - О, я по-прежнему любопытна. Но вот вера в собственные способности потерпела поражение.
  - Разве не всех нас кружит и несет водоворот судеб?
  - Как скажешь. - Она вздохнула. - Ну хорошо, я увидела достаточно. К тому же скоро комендантский запрет. Думаю, стража убивает нарушителей на месте.
  - Ты увидела - но ничего не рассказала!
  - Прости, Таксилианин. Всё это требует... долгого обдумывания. Если я вскоре приду к определенному выводу, будь уверен - тебе я сообщу.
  - Разве я заслужил такое пренебрежительное отношение?
  - Нет, не заслужил. Увы.
  
  ***
  
  Багг наконец обогнул угол, вырвавшись из полумрака аллеи. Помедлил на освещенной солнцем улице, посмотрел на Теола - тот стоял, прислонившись к стене и завернувшись в одеяло, словно в мантию. - Хозяин, - произнес он, - почему вы колеблетесь?
  - Я? Ну, это только внешне кажется колебаниями. Знаешь, ты мог бы позволить мне помочь в переноске.
  Багг опустил тяжелый мешок. - Но вы не предлагали помощь.
  - Ну, это было бы странно. Ты сам должен был настаивать.
  - А вы уверены, что имеете такое право, хозяин?
  - Ни в малейшей степени. Однако некая доля милосердия в тебе могла бы позволить нам пропустить сей неловкий момент.
  Из мешка донеслось негромкое кудахтанье. Теол опустил взор, моргнул: - Багг, ты сказал - списанные курицы. Так?
  - Да. В обмен на скромную помощь в починке корыта.
  - Но ... они же не мертвые.
  - Нет, хозяин.
  - Но... это значит, кому - то из нас придется их убить. Свернуть шеи. Смотреть, как свет жизни тускнеет в глазках - бусинках. Багг, ты жестокий человек.
  - Я?
  - Списанные. Они больше не могут нестись. Разве таких куриц не ожидает какой-то лужок? Удобная площадка для клевания?
  - Разве что на небесах, хозяин. Но я понимаю вашу точку зрения. Насчет убийства.
  - Кровь на твоих руках, Багг. Рад, что не на моих.
  - Это смехотворно. Мы что-нибудь придумаем, когда вернемся домой.
  - Можно построить курятник на крыше. Некоторые безумцы делают такие для голубей. Таким образом птицы могут летать туда и сюда, созерцать красоты нашего города.
  - Куры не летают, хозяин.
  - Но ведь они забьют крыльями, когда ты будешь сворачивать им шеи?!
  - И при этом посмотрят на город?
  - Да. Хотя недолго.
  Явно удовлетворенный решением, Теол поправил сползшее одеяло и двинулся по улице. Багг со вздохом поднял мешок с дюжиной куриц и последовал более медленным шагом.
  - Ну, - сказал он, догнав вставшего у развалин Теола, - хотя бы иноземная ведьма ушла.
  - Это была иноземная ведьма? Довольно красивая, хотя вялая и приземленная. Ладно, ладно, прелестная... хотя уверяю, в лицо я такого ей никогда не сказал бы, зная, как легко женщины обижаются.
  - На комплимент?
  - Точно. Если это неправильный комплимент. Ты был... неактивным... слишком долго, дорогой Багг.
  - Возможно. К тому же я неловок, когда дело доходит до комплиментов. Они имеют обыкновение прилипать.
  Теол оглянулся, подняв брови: - Звучит так, будто ты был женат разок - другой.
  - Разок, другой, - поморщился Багг. Он глянул на руины Чешуйчатого Дома - и замер: - Ах. Я вижу то, что и она, нет сомнений, заметила.
  - Если ты видишь то, что заставляло волоски на моем затылке вставать дыбом всякий раз, когда я сюда приходил - был бы рад услышать разъяснения.
  - Для того, кто входит по необходимости, - сказал Багг, - необходима дверь. Если она не существует, ее нужно сделать.
  - Разве упавшее здание может быть дверью, Багг?
  - Начинаю понимать, что нас ждет.
  - В достаточной мере, чтобы разработать план действий?
  - В данном случае, хозяин, лучше всего не делать ничего.
  - Постой, Багг. Слишком часто я слышу от тебя именно этот вывод.
  - Хозяин, лучше нам вернуться до комендантского запрета. Понесете мешок?
  - Благословение Странника! Ты повредился в уме?
  - Готов согласиться.
  
  ***
  
  Мысли Сиррюна Канара редко спускались в глубину души - он не понимал, а просто чувствовал, что благословлен жизнью практически безмятежной. У него есть жена достаточно запуганная, чтобы ублажать все причуды мужа. Троих детей он растит в должной смеси уважения и страха; в старшем сыне он уже различает подобные собственным черты характера: страсть к господству, самоуверенность. Положение лейтенанта в Дворцовой ячейке Истых Патриотов, насколько он мог понять, не противоречит официальной роли сержанта Гвардии (ведь защита сильных мира сего требует стараний и явных, и тайных).
  Управляющие им эмоции были столь же простыми и одномерными. Он боялся того, чего не мог понять, и презирал то, чего боялся. Признание страхов не делало его трусом - он провозгласил вечную войну всему, что его пугало - будь то покорная жена, умудрившаяся возвести стены вокруг сердцевины своей души, или заговорщики против Летерийской Империи. Он отлично понимал, что настоящие трусы - это его враги. Они превратили свои мысли в тучи, заслоняющие жестокие истины мира. Попытки "понимать" неизбежно приводят их к неподчинению властям. Прощая врагов империи, они одновременно осуждают пороки родины, не понимая, что именно они сами воплощают эти пороки.
  Империя, такая как Летер, всегда находится под осадой. Первое заявление Кароса Инвиктада во время набора и обучения новобранцев. Сиррюн Канар осознал эту истину в один миг. Осада внешняя и внутренняя, да. Те, кому империя дарует привилегии, используют их ради разрушения империи. Нет места "пониманию" подобных персон - они суть зло, а зло нужно уничтожать.
  Видение Кароса Инвиктада поразило его с силой откровения, снабдив идеальной ясностью и внутренним покоем; раньше душа его частенько погружалась в тревогу, осажденная и измученная миром, погрузившимся в беспорядок и смущение - но все, мучившее его изнутри, исчезло с приходом ослепительно - яркой уверенности, чудесного дара отпущения.
  Теперь он ведет безмятежную жизнь, подавая пример приятелям - агентам во дворце. В их глазах он снова и снова замечает отблеск почитания и трепета, а иногда - что тоже приятно - видит отражение себя самого, человека спокойного, безжалостного, невосприимчивого к любым хитростям и уловкам врага.
  Итак, он спокойно подал знак двум грузным Патриотам. Они подошли к двери и ударили по ней ногами, отчего дверь буквально слетела с петель, провалившись в затемненную комнату. Крик, еще крик откуда-то слева - где спали горничные - но первый агент уже был у противоположной двери. Новые удары. Дерево затрещало под тяжелыми сапогами.
  В холле рядом с Сиррюном лежит тело Тисте Эдур - кто-то выставил охрану. Интересно, но не особенно важно. Отравленная стрела быстро сделала его безмолвным. Двое подручных готовятся оттащить тело. Второй Эдур таинственно исчез...
  Сиррюн Канар встал на середине комнаты; еще один агент принес потайной фонарь и встал рядом, светя именно туда, куда нужно. Не нужно слишком много света - пусть тени шевелятся как живые, запутывая всех. Сиррюн превыше всего ценит точное мастерство.
  Его люди вышли из внутренних покоев, таща между собой женщину - полуголую, с растрепанными волосами, с выражающим непонимание взором... нет. Не непонимание. Глаза Сиррюна сузились. Покорность судьбе. Отлично. Предательница знает свою участь, знает, что ей не спастись. Он жестом приказал агентам уводить ее.
  Три плачущие служанки сгрудились у стены, около своих лежаков. - Займитесь ими, - приказал Сиррюн, и четверо из его взвода пришли в движение. - Старшую нужно допросить, с остальными разберитесь на месте.
  Он огляделся, чувствуя удовлетворение от простоты проведенной операции. Предсмертные вопли двух женщин почти не привлекли его внимания.
   В скором времени он доставит пленниц к взводу, ожидающему у задней стены дворца; взвод быстро двинется сквозь ночную тьму - на улицах после комендантского срока не будет никого - к штабу Истых Патриотов. Поместит двух женщин в камеры для допросов. И начнется работа... Единственное избавление от мучений - полное признание в преступлениях против Империи.
  Простая, скорая процедура. Доказавшая свою эффективность. Предателям всегда недостает силы воли.
  Сиррюн Канар не думал, что Первая Наложница окажется особенной. Скорее всего, она будет еще хлипче духом, чем все прочие.
  Женщинам нравится изображать таинственность, но все их позы бледнеют перед напором мужской воли. Верно, шлюхи бывают получше остальных - они привыкли к вечной лжи, их не обманешь. Он знал: они питают презрение к нему и мужчинам вроде него, считают их слабыми по причине вечной и неизбывной нужды в женском теле. Но он-то знает, как стирать улыбки с размалеванных лиц.
  Он завидовал допросчикам. Сучка Низаль... он подозревал, что она ничем не отличается от его жены.
  Карос Инвиктад как-то говорил: "У нас легион врагов, и вы, все вы, должны понять: это война продлится вечно. Впереди вечность".
  Сиррюну Канару нравились эти слова. Делают всё проще.
  "Наша обязанность, - продолжил тогда Глава Патриотов, - позаботиться, чтобы нужда в нас никогда не прекращалась".
  Эта часть была менее понятной, но Сиррюн не чувствовал серьезного желания разбираться. "Карос очень умен. Умен, но на нашей стороне. Правой стороне".
  Мысли перешли на кровать и шлюху, которую уже доставили к нему. Лейтенант размашисто шагал по коридорам, его люди спешили следом.
  
  ***
  
  Брутен Трана вошел в комнату. Опустил глаза на мертвых горничных. - Давно ли? - спросил он у ведуна - арапая, склонившегося над трупами. Двое других Эдур вошли в покои Наложницы и сразу же вернулись.
  Ведун пробормотал что-то неразборчивое, затем сказал громче: - Возможно, звон назад. Кинжал. Такой, какие используют стражи Дворцовой Гвардии.
  - Собери еще воинов, - приказал Брутен Трана. - Мы идем к штабу истопатов.
  Ведун медленно выпрямился. - Нужно ли сообщить Ханнану Мосагу?
  - Пока нет. Нельзя медлить. Шестнадцати воинов Эдур и одного ведуна вполне достаточно.
  - Вы намерены требовать освобождения женщины?
  - Там их две, не так ли?
  Кивок.
  - Допросы начнутся немедленно, - сказал Трана. - Это не особо приятная процедура.
  - А если они уже вырвали признания?
  - Понимаю твою тревогу, К"ар Пенет. Ты боишься, что ночь увидит вспышку насилия?
  Присутствовавшие в комнате воины устремили взоры на ведуна.
  - Боюсь? Нисколько. Однако с признаниями на руках Карос Инвиктад - а значит, и канцлер Гнол - смогут потребовать законного права на...
  - Теряем время, - оборвал его Трана. - Карос Инвиктад истощил мое терпение. "Кстати, где стражники, которых я оставил снаружи? Как будто трудно догадаться..."
  Новый голос раздался от двери: - Личная неприязнь, о Брутен Трана, станет слишком опасным проводником в делах.
  Тисте Эдур обернулся.
  Канцлер стоял, сложив руки на груди; дверь сзади него заслонили двое охранников. Еще миг - он вступил в комнату, огляделся. При виде мертвых женщин на лице его появилась скорбь. - Очевидно, имело место сопротивление. Обе были верными служанками Первой Наложницы - наверняка они ничего не знали о ее злодеяниях. Какая трагедия... Теперь на руках Низали кровь.
  Брутен Трана долгое мгновение смотрел на высокого, тощего человека. Затем прошел мимо, направляясь в коридор.
  Охранники то ли расслабились, то ли не успели схватиться за оружие - ножи в руках Эдур вошли под челюсть каждому, пронизав мозги. Оставив оружие в ранах, Брутен Трана развернулся и обеими руками ухватил канцлера за пышный парчовый воротник. Летериец захрипел и споткнулся; Брутен притянул его к себе - и крепко приложил к каменной стене.
  - Ты уже истощил мое терпение, - тихо проговорил он. - Какая трагедия для твоих стражей. Кровь на руках, о да. Увы, я не расположен прощать тебе их гибель.
  Трайбан Гнол засучил ногами, слабо ударив туфлями по лодыжке Траны. Лицо летерийца потемнело, глаза выпучились. Эдур сурово и прямо взирал на него.
   "Нужно убить его. Нужно бы остаться и посмотреть, как он задыхается в складке собственной одежды. А еще лучше найти нож и вскрыть ему брюхо. Пусть кишки вывалятся на пол".
  К"ар Пенет сказал сзади: - Командир, вы же говорили - мы спешим.
  Оскалившись, Брутен Трана отшвырнул жалкого человека. Упал тот очень неловко, вытянув руку перед собой, отчего пальцы сломались. Треск, как будто гвозди входят в дерево; сразу же послышался вопль боли.
  Жестом приказав воинам следовать за ним, Брутен Трана перешагнул канцлера и торопливо вышел в коридор.
  Едва затихло эхо шагов, Трайбан Гнол осторожно поднялся, прижимая руку к груди. Сверкнул глазами на пустой коридор. Облизал губы и прошипел: - Ты умрешь за это, Брутен Трана. Ты и все, что видели и ничем не помогли. Все вы покойники.
  Сможет ли он вовремя предупредить Кароса Инвиктада? Вряд ли. Что же, Блюститель - человек сметливый. У него гораздо больше помощников, чем двое этих жалких, ни на что не способных охранников. Их вдовы получат соответствующие извещения: "Ваши мужья не справились с обязанностями, посему посмертных пенсионов не присуждено. Приказывается немедленно покинуть казармы Дворцовой Стражи, оставив старших сыновей, кои становятся Должниками имения Канцлера".
  Он презирает некомпетентность. Что до последствий... что же, кое-кто заплатит. Кто-то всегда платит. Два сына. Да. Надежда отцов. Ему нужны два новых охранника. "Разумеется, из женатых. Кто-то должен будет заплатить, если и эти меня подведут".
  Пальцы онемели, хотя выше по руке пульсировала тупая боль.
  Канцлер направился в свои покои на встречу с личным целителем.
  
  ***
  
  Облаченную в порванную ночную сорочку Низаль втолкнули в комнату без окон, слабо освещенную стоявшей на столе свечой. Сырой воздух смердел старым страхом и испражнениями. Дрожа от путешествия по ночным улицам, он замерла на миг, пытаясь получше обернуться тонкой тканью.
   "Погибли две юные, невинные девушки. Убиты как преступницы. Тиссин - следующая. Она мне была почти как мать. Она ничего не... хватит, хватит. Никто из нас ничего не сделал. Но не это важно... Не могу думать иначе. Не могу верить, будто любые мои слова что-то изменят, облегчат судьбу. Нет, это смертный приговор. И мне, и Тиссин".
  Император даже не узнает. Она уверена. Трайбан Гнол заявит, что она исчезла из дворца. Что она сбежала. Еще одна измена. Рулад задергается на троне, пытаясь провалиться сам в себя, а канцлер будет осторожно и безжалостно питать растущую неуверенность Императора, а затем отойдет в сторонку - наблюдать, как отравленные слова крадут жизнь из страдающих глаз Рулада.
   "Мы не может победить. Они слишком умны, слишком жестоки. Единственное их желание - уничтожить Рулада - его рассудок - сделать его дрожащей тварью, бормочущей, осажденной ужасами, неспособной действовать, неспособной никого видеть.
  Спаси его Странник..."
   Дверь распахнулась, с треском ударившись о стену (старые трещины в этом месте подсказывали, что вспышка насилия была частью игры). Она успела заметить трещины и потому не вздрогнула, а просто повернулась навстречу мучителю.
   Это был никто иной, как Карос Инвиктад самолично. Ворох алых шелковых одежд, ониксовые перстни на пальцах, жезл власти в правой руке (верхушкой упирающийся в плечо). На непримечательном лице - легкий оттенок недовольства. - Дражайшая дама, - произнес он высоким голосом, - давайте закончим все поскорее, и я буду милостив. Я не имею желания вредить вам, ибо вы прелестны. Итак, подпишите признание в измене империи - и затем быстрая, легкая казнь. Ваша горничная уже призналась и была милосердно обезглавлена.
   "О, быстро ты управилась, Тиссин". Но сама она пыталась бороться, отыскивая такое же мужество - принять все таким, как оно есть, поверить, что помощи ждать неоткуда. - Обезглавливание - это не вред?
  Улыбка мужчины была пустой. - Разумеется, я говорил о вреде, причиняемом выбиванием признаний. Дам совет: состройте приятную гримасу за миг до падения лезвия. К несчастью, голова живет еще несколько мгновений после отделения от шеи. Моргание, поворот глаз... и если вы не позаботитесь... заранее, выражение лица будет неприятным. Увы, ваша служанка невнимательно выслушала мои советы - слишком она была занята, выпаливая проклятия.
  - Молю, да услышит ее Странник, - отозвалась Низаль. Сердце бешено стучалось в ребра.
  - О, милая шлюшка, она проклинала меня не именем Странника. Нет, она явила веру, которая считается давно исчезнувшей. Знали ли вы, что ее предки были трясами? Клянусь Оплотами, не могу даже вспомнить имя бога, которого она звала. - Он пожал плечами, вновь строя пустую улыбку. - Ладно. Даже если бы она призвала Странника, я не испугался бы. Вы такая неженка - были неженкой - вы выросли во дворце и, наверное, даже не подозреваете, что немногие храмы во имя Странника давно стали мирскими и частными. Они занимаются делами, получают прибыли из невежества горожан. Я иногда гадаю, знал ли об этом Эзгара Дисканар - он казался странно преданным Страннику. - Карос помедлил, вздыхая, постукивая жезлом по плечу. - Желаете отсрочить неизбежное. Понятное дело. Но я не хочу сидеть здесь целую ночь. В сон клонит, пора прощаться со службой. Низаль, вам, кажется, холодно. Какая страшная комната! Давайте вернемся в мою контору. У меня есть запасной плащ, он защитит от любого сквозняка. И письменные материалы под рукой.- Он взмахнул жезлом и повернулся.
  Дверь распахнулась. Низаль увидела коридор и двоих стражников.
  Еле шевелясь, она последовала за Каросом Инвиктадом.
  Вверх по лестнице, вниз по переходу, в контору этого человека. Карос, как и обещал, отыскал плащ и заботливо опустил на плечи Низали.
  Она завернулась.
  Блюститель показал на стул перед громадным бюро, на котором ожидали лист пергамента, кисть из конской шерсти и бутылочка кальмаровых чернил. Рядом с чернильницей стояла какая-то открытая коробка. Низаль невольно наклонилась посмотреть.
  - Это не твое дело. - Слова были произнесены более резким тоном, чем обычно; она увидела, что мужчина скривил губы.
  - У вас ручное насекомое? - спросила Низаль и удивилась румянцу, вспыхнувшему на щеках Кароса.
  - Не совсем. Я сказал: не твое дело!
  - Вы получаете признание и от него? Придется обезглавить два раза. Очень маленьким лезвием.
  - Тебе смешно, женщина? Сядь.
  Она подала плечами и села. Поглядела на пустой лист, протянула руку к кисти. Рука тряслась. - И в чем я должна признаться?
  - Подробности не обязательны. Вы, Низаль, признаетесь в заговоре против Императора и Империи. Признаете это свободно и в здравом уме, подчиняясь участи, ждущей всякого изменника.
  Она обмакнула кисть и начала писать.
  - Рад, что вы так хорошо меня поняли, - сказал Карос Инвиктад.
  - Я забочусь не о себе, - ответила она, закончив признание и подписываясь; росчерк носил следы сильного дрожания руки. - Все ради Рулада.
  - Он дарил вам лишь яд, Низаль.
  - И все же, - сказала она, прижимаясь спиной к спинке стула, - я не о себе забочусь.
  - Ваше сочувствие восхищает...
  - Оно распространяется и на вас, Карос Инвиктад.
  Он протянул руку, схватил лист, помахал в воздухе, чтобы высушить чернила. - Меня? Женщина, ты оскорбляешь меня...
  - Не намеренно. Но когда Император узнает, как вы казнили женщину, понесшую ему наследника...ну, будь вы глава Патриотов или кто...
  Признание выпало из пальцев. Жезл прекратил навязчивое движение. Послышался хрип: - Лжешь. Легко проверить...
  - Действительно. Позовите целителя. У вас должен быть хотя бы один на дежурстве - вдруг палачу осколок кости в глаз воткнется... или, скорее, у него мочевой пузырь лопнет. При такой занятости...
  - Когда мы выявим твое притворство, Низаль, всякие разговоры о милосердии прекратятся. Невзирая на признание. - Он склонился, поднимая пергамент. И оскалился: - Слишком много чернил. Все расплылось, не читаемо.
  - Я привыкла использовать стило и восковые таблички.
  Он шлепнул лист на стол перед ее носом, перевернув. - Снова. Я буду через миг. С целителем.
  Она услышала, как дверь открылась и закрылась за спиной. Записала признание еще раз, положила кисть, встала. Склонилась над коробкой и двухголовым жуком. "Ты ходишь по кругу, по кругу. Тебе знакомо отвращение? Отчаяние?"
  Внизу раздался грохот. Голоса. Что-то упало на пол.
  Дверь сзади распахнулась.
  Она повернула голову.
  Карос Инвиктад шагал прямо к ней.
  Она увидела, как он поворачивает нижнюю часть жезла, увидела выползающий из него узкий клинок.
  Тогда Низаль подняла глаза, встречая его взор.
  И не увидела в глазах мужчины ничего человеческого.
  Он вонзил лезвие в грудь, прямо в сердце. Повернул дважды. Она осела, упала, уронив ногами стул.
  Она видела, как пол летит навстречу... услышала, как трещит лоб, почувствовала смутное жжение... и сомкнулась тьма. "Ох, Тиссин..."
  
  ***
  
  
  Брутен Трана оттолкнул плечом раненого стражника и вошел в контору Кароса Инвиктада.
  Глава Патриотов пятился от скорченного на полу тела Низали - в руке жезл, снизу торчит алое лезвие. - Ее признания потребовали...
  Тисте Эдур подошел к столу, пнув ногой валявшееся на боку кресло. Поднял лист пергамента, прищурился, разбирая летерийские слова. Одна строчка. Заявление. Действительно признание. На миг ему показалось, что сердце останавливается.
  Воины Тисте столпились в коридоре. Не оборачиваясь, Трана произнес: - К"ар Пенет, подбери тело Первой Наложницы...
  - Что за бесчинство! - прошипел Карос. - Не трогайте ее!
  Зарычав, Брутен Трана шагнул к нему и хлестнул по лицу тылом левой ладони.
  Брызнула кровь; Карос Инвиктад пошатнулся, отбросив жезл, ударился плечом о стену - снова полилась кровь из носа и рта... он уставился на красные руки, и в глазах блеснул ужас.
  Из коридора какой-то воин произнес по-эдурски: - Командир, второй женщине отрубили голову.
  Брутен Трана осторожно скатал пергамент и спрятал под кольчугу. Затем нагнулся, подняв Кароса на ноги.
  Взмахнул кулаком еще и еще раз. Струйки крови, сломанные зубы, брызги красной слюны.
  Снова. Снова.
  Завоняло мочой.
  Брутен Трана натянул шелковый воротник, свисавший с обвисшей шеи, и затряс летерийца - голова моталась из стороны в сторону. Он тряс и тряс...
  ... пока чья-то рука не опустилась на запястье.
  Брутен Трана поднял голову, увидев сквозь красную дымку спокойное лицо Пенета.
  - Командир, если вы продолжите трясти этого бесчувственного человека, можете сломать ему шею.
  - И что, ведун?
  - Первая Наложница мертва. Убита его рукой. Вам ли осуществлять возмездие?
  - Возьми тебя Дочери! - прорычал Трана, уронив Кароса на пол. - Заберите оба тела.
  - Командир, канцлер...
  - Не обращай внимания, К"ар Пенет. Хорошенько заверните тела. Возвращаемся в Вечную Резиденцию.
  - Как насчет мертвых летерийцев внизу?
  - Его стражи? Что тебе до них? Ведун, они дерзнули заступить нам путь.
  - Как скажете. Но их целитель погиб, и некоторые истекут кровью, если вы не...
  - Не твое дело.
  Пенет поклонился: - Как прикажете, командир.
  
  ***
  
  Полумертвый от ужаса Танал Ятванар подошел ко входу в штаб. Она пропала. Пропала из того места, самого надежного места - оковы расстегнуты, железо согнуто и покорежено, цепь распалась, словно сырая глина.
   "Карос Инвиктад, это твоих рук дело. Опять. Еще одно предупреждение - "делай что приказано". Ты знаешь все, ты видишь все. Для тебя всё - игры, ты уверен, что вечно будешь победителем. Но она не была игрушкой. Для меня - не была, ублюдок. Я любил ее. Где она? Что ты сотворил с ней?"
  Постепенно он начал осознавать, что не все в порядке. Стража бегает по двору. Крики, качающиеся факелы. Главные двери здания распахнуты - он увидел на пороге пару сапог на неподвижных ногах.
   "Возьми меня Странник! На нас напали!"
  Он бросился вперед.
  Показался стражник, переступивший через труп.
  - Эй, - закричал Танал. - Что тут стряслось?
  Лицо мужчины было бледным. Он торопливо отсалютовал. - Мы уже вызвали целителей, господин...
  - Что тут такое, чтоб тебя!?
  - Эдур... коварное нападение... мы не ждали...
  - Блюститель?
  - Жив. Но сильно избит. Избит Тисте Эдур, господин! Смотритель... Трана - Брутен Трана!
  Танал Ятванар оттолкнул дурака и побежал по ступеням. Еще тела. Стражники зарублены, они не успели достать мечи. "Почему Эдур совершили такое? Получили весть о наших расследованиях? Брутен Трана... осталось ли его досье? Проклятие! Почему бы просто не убить урода? Выдавить жизнь - пусть лицо покраснеет, как проклятые шелка... О, я бы сумел. Дайте шанс..."
  Он достиг конторы, ввалился внутрь и замер, рассматривая брызги крови на стенах, лужи на полу. В воздухе висел тяжелый смрад мочи. Ставший маленьким и жалким Карос Инвиктад сгорбился в громадном кресле, прижав окровавленные тряпки к вздувшемуся, покрытому синяками лицу. Но в глазах его блестели бриллианты ярости. Взор уперся в Танала.
  - Господин! Целители уже на подходе...
  Раздувшиеся губы неразборчиво пробормотали: - Ты где был?
  - Я? Ну, дома. В постели.
  - Сегодня ночью мы арестовали Низаль.
  Танал огляделся. - Мне не сообщили, господин...
  - Нет. Никто не смог тебя найти! Ни дома, нигде!
  - Господин, так Брутен Трана забрал потаскуху?
  Раздался кашляющий, приглушенный смех: - О да. Хладный труп - но не дух. Однако он утащил письменные признания... во имя Оплотов, как трудно говорить! Он разбил мне лицо!
   "А сколько раз ты проделывал то же самое с заключенными?" - Рискнете выпить вина, господин?
  Глаза сверкнули из-за тряпки, но все же Карос кивнул.
  Танал торопливо покинул комнату. Отыскал глиняный кувшин с неразбавленным вином. "Лучше нюхать его¸ чем твою мочу, коротышка". Он наполнил кубок, помешкал - и налил второй. "Мне. Почему бы нет, проклятие!" - Целители скоро будут - я сказал страже, что любая задержка будет стоить им жизни.
  - Сообразительный Танал Ятванар.
  Он поднес кубок Каросу Инвиктаду, подозревая, нет ли в последних словах иронии - таким искаженным стал голос начальника. - Стража была взята врасплох... подлое предательство...
  - Те, что не умерли, позавидуют мертвым, - пообещал Карос. - Почему нас не предупредили? Канцлер он или нет, я добьюсь ответа.
  - Я не думал, что мы готовы взять шлюху, - сказал Танал, выпив свое вино. Украдкой, из-за края кубка, он следил, как Карос снимает намокшую тряпку, показывая ужасно измолоченное лицо, и осторожно сосет вино, морщась, когда алкоголь попадает в ссадины и ранки. - Может быть, надо было начинать с Эдур. Брутен Трана - он не казался таким змеем. Не сказал ни слова, ничем себя не...
  - Разумеется. Я на его месте делал бы то же самое. Да. Ждать, наблюдать, затем ударить без предупреждения. Да, я недооценил его. Что же, подобная ошибка не повторится. Этой ночью, Танал Ятванар, начата война. И на этот раз летерийцы не проиграют. - Еще глоток. - Я рад, - сказал Карос, - что ты избавился от ученой. Жаль, что тебе не позабавиться с Низалью - но мне пришлось действовать быстро. Скажи, как ты расправился с академиком? Хочу услышать хорошие новости...
  Танал уставился на хозяина. Если не он...
  В коридоре затопали ноги - это прибыли целители.
  
  ***
  
  - Командир, - сказал торопливо шагавший рядом с Брутеном Траной Пенет, - мы спешим на аудиенцию Императора?
  - Нет. Не сейчас. Подождем, посмотрим, как пойдет игра.
  - А тела?
  - Хорошенько спрячь их, ведун. Сообщи Ханнану Мосагу, что я хочу говорить с ним. Как можно скорее.
  - Господин, сейчас он не в фаворе у Императора...
  - Ты не понял, ведун. Дело не касается Рулада. Пока что. Мы завоевали империю. Кажется, летерийцы позабыли об этом. Пришло время снова пробудить Тисте Эдур. Навести страх, чтобы ясно выразить наше неудовольствие. Этой ночью, К"ар Пенет, оружие извлечено из ножен.
  - Вы говорите о гражданской войне, командир.
  - В некотором смысле. Хотя я не ожидаю от канцлера и Кароса Инвиктада ничего открытого. Война, да - но она пойдет за спиной Рулада. Он ничего не узнает...
  - Командир...
  - Ты неубедительно изображаешь потрясение. Ханнан Мосаг не глупец - как и ты, и прочие ведуны. Не вздумай уверять, что вы ничего не предвидели... ага, я прав!
  - Боюсь, мы не готовы...
  - Не готовы. Но и они не готовы. Захват Низали, ее убийство - всё это говорит мне, что они доведены до паники. Нужно понять, что их пугает. Что-то произошло или происходит сейчас, и оно подтолкнуло события. Ханнан Мосаг должен взять след... о нет, я не пытаюсь приказывать ему...
  - Понимаю, Брутен Трана. Вы говорите как Тисте Эдур. Я поддержу ваши советы Королю-Ведуну со всем старанием...
  - Спасибо.
  - Этой ночью, командир, - сказал Пенет, - я следил за вами и ощущал... гордость. Как вы и сказали, мы... просыпаемся. Их цивилизация - яд. Гниль на наших душах. Гниль нужно вырезать.
   "Да, сейчас я слышу Ханнана Мосага, через тебя говорящего. Ответ на другие мои... подозрения. Ну что же...
  Низаль, Первая Наложница - прости. Но знай, что я отомщу за тебя по-настоящему. Как и за моего воина - возьмите меня Сестры, он был неосторожен..."
  - Канцлер донесет Императору...
  - Если он глуп, - отозвался Трана, - или склонен к панике. Но он не таков. Нет, его нужно подтолкнуть, вывести из равновесия. Мы посеем панику, и рано или поздно он сделает как ты сказал. Расскажет Руладу. Вот тогда он наш. Как и Инвиктад. Две гадюки в одной корзине, а корзина полита маслом. Сам Трайбан Гнол и чиркнет кресалом...
  - Как?
  - Увидишь.
  
  ***
  
  Объятый неудержимым ужасом Теол пялился в люк. - Это была ошибкой, - буркнул он.
  Склонившийся рядом Багг кивнул: - Это было актом милосердия, хозяин. Двенадцать куриц в мешке, давящих друг дружку, толкающихся в зловонной темноте. Им грозило удушение.
  - Точно! Мирное отхождение. Незаметное, быстрое. Нет нужды сворачивать шеи. А теперь погляди! Они оккупировали комнату! Мой дом. Мое жилище, родной очаг...
  - Кстати об очаге. Кажется, одна загорелась.
  - Дымится, но слишком безмозглая, чтобы встревожиться. Подождем - будет жареная курочка на завтрак. А которая отложила яйцо?
  - Гмм. Воистину величайшая тайна.
  - Сейчас ты, похоже, находишь все это забавным, Багг... но именно тебе предстоит спать внизу. Знаешь ли, они тебе глаза выклюют. Зло проникало в них поколение за поколением, пока крошечные черные горошины мозгов не стали сосредоточием злодейства...
  - Вы показываете необычайную глубину познаний в курах, хозяин.
  - У меня была наставница - курица в человеческом обличье.
  Багг разогнул спину, бросил взгляд на спящую в постели Теола женщину.
  - Не она. Джанат умеренно злобна, как и подобает всем учителям, ибо они вечно осаждены бормочущими, похотливыми, прыщавыми учениками.
  - О, хозяин! Сочувствую.
  - Тихо. Мы не о ней говорим. Багг, мой дом наполнился бешеными курицами, потому что ты любишь подбирать сирот и тому подобных.
  - Сирот? Мы их съесть собираемся.
  - Не удивляюсь, что в последнее время сироты тебя избегают. Послушай их! Как спать, если они продолжат квохтать?
  - Хозяин, подозреваю, что они счастливы. К тому же они весьма быстро решат проблему с тараканами.
  Их внимание привлек треск кровати.
  Ученая села и смущенно разглядывала мужчин.
  Теол торопливо толкнул Багга поближе к ней.
  Женщина нахмурилась на старика. - Где я? Кто вы? Мы что, на крыше?
  - Что вы вспоминаете? - спросил Багг.
  - Одиночество. Во тьме. Он перенес меня... в другое место.
  - Вас освободили.
  Джанат осматривала свое бесформенное, грубое одеяние. - Свобода, - хрипло сказала она.
  - Всё, что мы смогли достать за такое короткое время, - извинился Багг. - Разумеется, мы постараемся... гмм... улучшить фасон, как только сможем.
  - Меня исцелили.
  - Телесные раны - да.
  Она поморщилась, кивнула: - Раны другого рода менее доступны.
  - Но вы выглядите необычайно... здоровой, Джанат.
  Она бросила на старика взгляд: - Вы меня знаете.
  - Мой хозяин был некогда вашим учеником. - Она пыталась заглянуть ему за спину, качаясь то вправо, то влево. Озадаченный Багг повернулся: Теол перемещался то туда, то сюда в попытке спрятаться от сидевшей в постели женщины за спиной слуги. - Теол? Что вы делаете?
  - Теол? Теол Беддикт?
  Багг снова повернулся к Джанат. Та натягивала рубаху, стараясь прикрыть как можно большую площадь тела.
  - Этот жалкий развратный червяк? Это ты, Теол? Спрятался за спиной у старца? Да, ты явно не изменился! Покажись! Стань в середине комнаты!
  Теол показался ей. Но тут же подпрыгнул на месте: - Погодите. Я больше вам не ученик, Джанат! К тому же я давно о вас забыл. Вы мне не снитесь уже... э... годы! Месяцы!
  Ее брови взлетели. - Недели?
  Теол вытянулся в струнку. - Всем хорошо известно, что юношеские заблуждения часто проявляют себя в сонном состоянии зрелого мужчины. Попросту говоря, во снах. Точнее, кошмарах...
  - Сомневаюсь, что фигурирую в твоих кошмарах, Теол. А вот ты в моих... да.
  - Да что вы. Я был не более жалок, нежели любой жалкий влюбленный ученик. Не так ли?
  Она промолчала.
  Багг произнес: - Вы действительно на крыше.
  - Курятника?
  - Ну, похоже что так. Вы голодны?
  - Тонкий аромат жарящегося цыпленка наполнил мой рот слюной. О, пожалуйста, неужели тут нет другой одежды? Нет ни малейших сомнений, что именно творится сейчас в мерзких маленьких мозгах бывшего моего студента.
  - Утром, - отозвался Багг, - я навещу Селаш. Ее гардероб обширен, хотя ужасен в смысле вкуса.
  - Не хотите одеяло? - предложил Теол.
  - Клянусь богами, хозяин! Вы почти осклабились.
  - Не будь придурком, Багг. Я просто хочу пролить свет. Мы, ха-ха, очень стеснены в средствах. Ха-ха. Ну и что, что это детская рубашка?
  Джанат невозмутимо сказала: - Ну и ничего.
  - Благослови Странник, - громко вздохнул Теол. - Летние ночи такие жаркие, а?
  - Знаю одну курицу, что готова согласиться с вами, - сказал Багг. Он уже был около люка, из коего поднимался столб дыма.
  - Теол Беддикт, - сказала Джанат. - Я рада, что ты здесь.
  - Вы рады? - спросили Багг и Теол одновременно.
  Она кивнула, отводя глаза. - Я сходила с ума. Думаю, уже успела сойти. Ятванар... он бил меня, насиловал... и все это время твердил о неумирающей любви. Ты, Теол, его полная противоположность. Ты безвредный повеса. Напоминание о лучших днях. - Она надолго замолчала. - О лучших днях.
  Багг и Теол обменялись взглядами. Слуга спустился по лестнице. Теол сверху сказал: - Джанат, ты не впечатлена тем, как я распорядился дорогостоящим образованием?
  - Отличная крыша, Теол Беддикт.
  Кивнув самому себе, Багг начал поиски жареной курицы, чему не очень способствовали клубы едкого дыма. Со всех сторон бессмысленное квохтанье. "Возьми меня Бездна! Почти как в храме..."
  
  ***
  
  Утреннее солнце пробилось сквозь планки ставень, протянув полосы света по занимавшему всю комнату длинному тяжелому столу. Утерев руки платком, Раутос Хиванар вошел, остановившись у своего кресла в конце стола. Положил тряпицу, оглядел ряды повернутых к нему лиц. На каждом одно и то же выражение: затаенный страх, беспокойство.
  - Друзья мои, приветствую. На повестке дня два вопроса. Вначале обратимся к тому, который, как я подозреваю, занимает все ваши мысли. Мы достигли критического состояния. Нехватка наличности - золота и серебра, ограненных камней и даже медных слитков - стала весьма острой. Некто активно подрывает имперскую экономику...
  - Мы знали, что так будет, - прервал его Устер Тарен. - Но какие же меры приняты Советом? Я так понимаю, никакие. Раутос Хиванар, почти все присутствующие готовы оспорить ваше положение как Мастера Совета.
   - Понимаю. Ну что же, предоставьте список ваших тревог.
  Изрытое лицо Устера покраснело: - Список? Тревог? Возьми нас Странник! Раутос, почему вы не пустили истопатов по следу безумной твари? Или тварей? Неужели это не может быть влиянием извне - из какого-то пограничного королевства? Попыткой ослабить нас перед вторжением? Новости о так называемом Болкандийском Сговоре нужно...
  - Момент. Обсуждаем одну тему, Устер. Истые Патриоты действительно провели расследование, но безрезультатно. Оповещение о происходящих событиях могло бы облегчить ваши тревоги, но, по моему мнению, еще легче могло вызвать панику. Соответственно, я решил держать дело в тайне. А мои собственные расследования, в свою очередь, позволяют исключить внешний фактор финансовых воздействий. Источник, друзья мои, в Летерасе...
  - Тогда почему не поймать ублюдка? - вопросил Драз Зенникт. Голова его, казалось, сейчас соскочит с длинной, тощей шеи.
  - Следы весьма тщательно скрыты, дорогой Драз, - ответил Раутос. - Проще говоря, мы ведем войну с гением.
  На другом конце стола Хорал Риннесикт фыркнул и произнес: - Почему бы просто не начеканить новой монеты, ослабляя давление?
  - Можно, но это будет непросто. Имперские Шахты добывают определенное количество металлов и, к сожалению, довольно небольшое. Резко увеличить добычу, практически говоря, невозможно. Но даже не учитывая это... спросите себя: что бы вы сделали на месте вредителя? Внезапный приток новой монеты. Если нужно создать экономический хаос, что требуется совершить?
  - Открыть тайники, - прорычал Барракта Ильк, - запустив бесконтрольную инфляцию. Мы потонем в бесполезных деньгах.
  Раутос Хиванар кивнул: - Я думаю, что наш вредитель не сможет больше таиться. Ему - или ей - придется начать открытые действия. Ключ в том, какое предприятие пойдет ко дну первым. Именно так его - или ее - следы станут заметными.
  - И в этот миг, - добавил Барракта, - вмешаются истопаты.
  - Ах, это ведет нас ко второму вопросу. Пришли новости из Дрены. Нет, я еще не узнал, в чем они состоят - но среди истопатов поднялась настоящая паника. Прошлой ночью в Летерасе произошло небывалое чисто арестов...
  Устер захохотал: - Что может быть "небывалого" в истопатах, хватающих людей?
  - Ну, в самом начале схвачена Первая Наложница.
  За столом воцарилась тишина.
  Раутос Хиванар откашлялся, постарался убрать следы гнева из голоса. - Кажется, Карос Инвиктад действовал в спешке, что - как известно вам всем - ему несвойственно. Как результат, дела обернулись худо. Произошли стычки между истопатами и Тисте Эдур, как вне Вечной Резиденции, так и внутри нее.
  - Проклятый идиот! - гаркнул Барракта, шлепнув кулаком по столу.
  - Насколько я понимаю, Первая Наложница мертва. Как и некоторое число стражников из штаба истопатов, а также двое телохранителей Канцлера.
  - Неужели чертов змей склонен к самоубийству?!
  - Выглядит именно так, Барракта, - согласился Раутос. - Сплошные осложнения, особенно с Каросом, не желающим предвидеть, что именно произойдет. Единственный намек, который я добыл о необычайных событиях ночи - то, что Карос избит до полусмерти. Не могу подтвердить слухи, ибо он ни с кем не встречается. Разумеется, его мог уже посетить целитель.
  - Раутос, - пробурчал Драз, - нам нужно отдалиться от истопатов?
  - Следует подумать. Вы могли бы приказать готовить мероприятия на сей случай. Но пока истопаты нам нужны, хотя должен сознаться: боюсь, в день наивысшей нужды они могут нас подвести.
  - Наймем собственных, - бросил Барракта.
  - Я уже сделал это.
  В ответ на спокойное заявление члены Совета оживленно закивали.
  Устер Тарен прочистил горло. - Мои извинения, Раутос. Вы ведете дела с обычной аккуратностью. Сожалею, что усомнился в вас.
  - Как и всегда, - ответил Раутос, снова схватив платок и вытерев ладони, - я приветствую споры. Даже вызовы. Иначе я стану беззаботным. Сейчас всем нам надо проверить целостность своих достояний, чтобы иметь полное представление о финансовой устойчивости...
  В ходе собрания Раутос то и дело вытирал руки. Утром к причальному шесту напротив усадьбы прибило труп - вздувшийся, гнилой, кишащий раками и угрями.
  Случайность... но каждое совпадение ударяло по нервам с великой силой, особенно в последние годы. Сегодняшнее утро хуже любого прошлого... хотя он не спускался к телу, смотрел с верхнего уровня сада, но как будто остался некий осадок, сделавший ладони странно скользкими, осадок, который не удалить, как бы усердно он не тер...
  
  
  
  Глава 10
  
  
  
  
  Один Бог выходит - марионетка с оборванными нитями - из столкновения. Еще один город разрушен, еще один народ стал десятками тысяч изрубленных трупов. Кто среди нас, узревших произошедшее, способен придти к иному выводу, нежели о полном его безумии? При всех созидательных силах, коими наделен, он приносит лишь смерть и уничтожение. Хищник Жизней, Губитель и Жнец - бушевавшее всего миг назад пламя нерассуждающей ярости сменилось покоем в его очах. Он ничего не знает. Он не может понять, откуда кровь на руках. Он молит нас об ответах, но что мы могли бы сказать?
  Мы могли бы плакать. Могли бы смеяться.
  Мы выбрали смех.
  
  
  Символ веры Насмешников с Кабаля
  
  
  - Давай поиграем, - прошептал ветер. И засмеялся тихим шипением пыли и песка. Еж сел, начал прислушиваться. Хрупкий каменный блок под ним истерся, приняв форму седла - если хорошенько подумать, весьма удобную. Он может быть алтарем, Худ знает когда провалившимся сквозь дыру в небе. Уже немало странных предметов падало из тяжелых, непроницаемых облаков за время его долгого, извилистого пути по неуютному миру. Большинство совсем не выглядели удобными.
  Да, вероятно, алтарь. Выбоина, в которой он сидит, кажется слишком правильной, слишком симметричной для природного образования. Но беспокоиться о благочестии поздно. В конце концов, именно сюда приходят все мертвые. Все погибшие - включая, в никоторых случаях, и богов.
  Об этом рассказал ветер. Они были спутниками уже давно - Еж привык к легко достающимся откровениям, нежным поглаживаниям и невозмутимо скрипящему голосу. Когда он наткнулся на скопление великанских костей явно нелюдского происхождения - остатки какого-то древнего монструозного бога - ветер, скользивший между костями и торчащими ребрами, пролетавший сквозь орбиты в пустую полость черепа, прошептал его некогда святое имя. Имена. Их оказалось много; ветер сделал все своим достоянием. Они звучали в пыльных вихрях, став всего лишь эхом.
  - Давай поиграем.
  Врат нет. О, я хорошо вижу, что ты тоже понял.
  Но это ложь. То, что громоздит твой разум, камень за камнем.
  Ибо ваш род обожает границы. Пороги, разделения, размежевания. Чтобы войти в место, в которое вы поверили, вам нужно покинуть другое место. Но оглянись - и увидишь. Врат нет, друг мой.
  Я показываю тебе это снова и снова. В день, когда ты осознаешь это, на тебя снизойдет мудрость ... и ты присоединишься ко мне. Облекающая тебя плоть - последнее заблуждение. Покинь ее, любимый. Однажды ты распылил себя; пора свершить это снова. Когда снизойдет мудрость. Она еще не снизошла?
  Попытки ветра соблазнить его на какой-то вид добровольного саморастворения начинали досаждать. Он зарычал и вскочил на ноги.
  На склоне слева, шагах в ста или более того, лежит скелет дракона. Что-то разбило его кости, от ударов вдавившиеся внутрь - это и привело к смерти, ясно даже на расстоянии. Кости выглядят странно - они будто заключены в гладкое дымчато-черное стекло. Стекло запятнало и землю, замерзшими потеками спускаясь по бороздам склона. Чудище как будто начало таять, но почему-то остекленело.
  То же самое он произошло с телами двух других замеченных им драконов.
  Он постоял, наслаждаясь самообманами: тупой болью в пояснице, шумом назойливого ветра в ушах, сухостью в горле, заставлявшей его то и дело откашливаться. Он снова проделал это и сказал: - Чудеса и неудобства тела. Вот о чем ты давно позабыл, дух. Хочешь, чтобы я был с тобой? Ха, давай наоборот.
  - Любимый, тебе никогда не выиграть в подобной игре...
  - Тогда зачем начинать?
  Он свернул, пойдя вверх по склону. На вершине холма - снова развалины, камни храма, провалившегося под землю, пропавшего с глаз смертных в туче пыли и под громоподобный треск. Так мог бы упасть, споткнувшись, бог. Дыра в земле - затем куски храма летели в Бездну сквозь эфирные слои разных миров, пока не прошли все Королевства, оказавшись здесь.
  Тут - тук. Прямо о голову Худа.
  - Любимый, твое непослушание грозит серьезнейшими огорчениями.
  - Мое серьезнейшее огорчение, дух, в том, что здесь нет дождя. Нет шумных потоков воды, смывающих всякое твое слово.
  - Сегодня ты в дурном настроении. Как нетипично для тебя. Мы с тобой провели уже много всяческих игр.
  - Твое дыхание стало холоднее.
  - Потому что мы идем не туда.
  - А. Спасибо, дух.
  Ветер внезапно стал резким, ударив его и тем выказав неудовольствие. В глаза словно насыпало песка. Еж захохотал: - Наконец тайна Худа вышла наружу. Спеши к нему, дух, ибо ты проиграл.
  - Глупец. Обдумай вот что: среди павших, среди мертвых - не найдешь ли ты больше солдат, нежели мирных людей? Больше мужчин, нежели женщин? Больше дураков, нежели мудрецов? Разве для павших, друг мой, грохот марширующих армий не заглушает все иные звуки? Или они слышат вопли умирающих, крики голодающих?
  - Я надеюсь, - не сразу отозвался солдат, - что в конце наступает тишина.
  - Ошибаешься. Придется ответить, пусть это и разобьет твое сердце. Придется.
  - Не нужно. Я уже знаю.
  - Действительно? - прошелестел ветер.
  - Ты желаешь, чтобы я споткнулся. Впал в отчаяние. Знаю твои трюки, ветер. Знаю также, что ты такое. Скорее всего ты - остаток какого-то древнего, всеми забытого бога. Видит Худ, ты можешь быть всеми падшими богами сразу - голоса сплелись в нестройный хор, но им едва удается пошевелить песок и прах. Хочешь, чтобы я пал на колени, вознес неискренние хвалы. Надеешься, что из этого получится сила. Достаточная, чтобы ты сбежал. - Он грубо хохотнул. - Это тебе нужно подумать, ветер. Почему среди всех падших именно ты досаждаешь мне?
  - Почему бы нет? Ты нагло присвоил себе плоть и кости. Ты хотел бы плюнуть в лицо Худу - ты и в меня бы плюнул, если бы придумал, как увернуться от немедленно возвращенной слюны.
  - Да, может, все так. Я же говорю: ты не того выбрал, ветер. Потому что я солдат.
  - Поиграем.
  - Не поиграем.
  - Разве для павших...
  - Детское бормотание, ветер. Да, скорее детское, чем любое другое...
  - Тогда где твое отчаяние?
  - Ты ничего не понимаешь. - Еж встал и сплюнул. - Чтобы мужчина или женщина достигли взрослого возраста, им нужно убить в себе ребенка.
  - Солдат, ты на редкость злобен.
  - Совсем ничего не понимаешь. Я всего лишь выразил словами мое отчаяние. Ветер, ты выиграл эту игру. Всегда выигрываешь. Но я буду идти вперед, навстречу твоему ледяному дыханию, потому что так поступают солдаты.
  - Странно. Мне не кажется, что я выигрываю.
  На широкой полосе холодной, но еще не замерзшей грязи он обнаружил следы. Широкие, длинные костистые ступни. Кто-то шел в том же направлении. Кто-то... искавший, может быть, того же, что ищет он.
  Во вмятинах скопилась вода, недвижная, отражающая небесную муть. Он склонился, изучая глубокие следы. - Стань полезным, ветер. Скажи, кто прошел передо мной.
  - Молчаливый. Тот, что не играет.
  - И это все, на что ты способен?
  - Неупокоенный.
  Он прищурился над следами, отметив неровную походку, отпечатки полосок меха или слезшей кожи. - Т'лан Имасс?
  - Сломанный.
  - Две, три лиги от меня.
  - Больше. Вода здесь течет медленнее.
  - Я чую снег и лед.
   Мое дыхание выдает, чем я питался. Обернись, любимый - я одарю тебя сладким поцелуем.
  - То есть вонью кишащего комарами болота, которой я одарен уже два месяца? - Он выпрямился и поправил тяжелый тюк.
  - Ты жесток. Тот, что впереди, хотя бы не говорит. Не думает. Не чувствует.
  - Точно Т'лан Имасс.
  - Сломанный.
  - Да, я понял с первого раза.
  - И что будешь делать?
  - Если понадобится, сделаю тебе подарок.
  - Подарок? Ох, что за подарок?
  - Новая игра. Нужно будет догадаться.
  - Я буду думать и думать и...
  - Дыханье Худа! Ох, ох! Забудь что я сказал!
  - ...думать и думать и...
  
  ***
  
  Сначала они два дня скакали на запад вдоль великой реки, затем повернули на проселок к северу, доехав до городка Эльмас, известного лишь гарнизоном и конюшней. Там Атрипреда Яни Товис, Варат Таун и сопровождающая рота солдат смогут отдохнуть, сменить лошадей и пополнить припасы.
  Варат Таун знал, как выглядит бегство; сейчас он участвовал именно в бегстве. Прочь из Летераса, в котором за день до их ухода дворец и казармы объял нарастающий шторм - напряжение, запах крови в воздухе, тысячи разнонаправленных слухов, ни один из которых не кажется достойным доверия. Вот разве что слухи об изгнании вдов и детей двоих охранников Канцлера (которых самих, вполне очевидно, уже нет в живых) вполне достоверны.
  Неужели кто-то пытался убить Трайбана Гнола? В начале путешествия он громко поинтересовался этим; но командир только хмыкнула, как будто подчиненного слова ее не удивили и не встревожили. Ясно, она знает больше, чем показывает - но Полутьма никогда не была словоохотлива.
   "Как и я, вот что интересно. Ужасы, пережитые в пещере... нет, никакие слова не смогут передать... простую жестокость истины. Пусть остаются несказанными. Тот, кто станет свидетелем, не протянет столь долго, чтобы успеть передать рассказ. Что же останется от империи?
  Не поэтому ли мы бежим?"
  С ними едет иноземец. Насмешник, сказала Товис. Что это значит? Какой-то монах. С лицом ряженого. Что у него за безумная религия? Варат Таун не мог припомнить, чтобы хрупкий человечек сказал хоть что-нибудь. Может, немой, может, язык вырван. Сектанты делают сами с собой ужасные вещи. Странствия по морям и океанам явили им калейдоскоп непонятных обычаев, странных культур. Варата уже не удивит возможность самокалечения во имя ложно понятого служения какому-то богу. Насмешник входит в чисто бросающих Вызов, но нелепость этого очевидна - он устал уже после дня скачки, он сползает с седла. Он, по всей видимости, целитель.
   "Исцеливший меня. Выведший из ужаса и смущения. Я высказал благодарность, а он просто кивнул. Он разделил мои видения? Он онемел, он сам на краю безумия?" В любом случае Императору он не соперник - вот почему скачет рядом с Товис. Однако ценность Насмешника не была понятна лейтенанту.
   "Может быть, так же она смотрит на меня. Я оказался в роте из милости. Вскоре меня отошлют в родной город. Воссоединиться с женой и детишками. Полутьма мыслит не как Атрипреда - даже долг солдата не заставил ее доложить старшим о случившемся.
  Но ведь не в первый раз. Почему я удивляюсь? Она же сдала Эдур Фент-на-Косе? Без боя, просто открыла ворота.
  Ясно, она так любит Эдур, что уживается с ними, принимает командование над летерийцами флота".
  Он с трудом вымучил из себя этот довод, сухой и смешной. Правда в том, что Полутьма струсила.
  Варату Тауну не нравилась такая мысль, хотя она привязалась словно привидение. Он напоминал себе о битвах, засадах на море и суше - ни одного мига невозможно припомнить, в который он получил бы основания усомниться в ее храбрости.
  Но здесь, сейчас... она покинула Летерас, увела элитную роту.
   "Потому что я подтвердил заявления гралийца. Да разве я готов добровольно встать рядом с Икарием? Не на его стороне, не в том же городе. Желательно оказаться на другом континенте. Проклятье! Это и меня делает трусом?"
  В той пещере показалось дитя, странное существо... скорее чертенок, чем человек. Оно смогло сделать то, на что оказались неспособны все остальные. Повергло Икария, украло его силу и гнев. Варат Таун не думал, что оно вмешается снова. У защитников Первого Трона были союзники. Император в золоте отказывается от помощи. Никто не остановит Икария. Никто, кроме самого Рулада. Конечно, это возможно.
   "Неверие в Императора послало нас в путь.
  Но что, если ни один из них не победит? Икарий обнаружит, что убивает Рулада снова и снова? В десятый раз, пятидесятый, сотый... десятитысячный? Бесконечная череда битв, уничтожающая все вокруг. Не увидим ли мы конец мира?
  Икарий не пожелает сдаться. И Рулад тоже. Они разделяют непреклонность. В конце концов они разделят и безумие.
  Синяя Роза недостаточно далека. А что далеко?"
  Он оставил там человека, лучше всех остальных понимающего, что случится. "Варвар. Он носит тяжелый капюшон, чтобы скрыть от толпы черты лица. Он плюет в ладони и мажет слюной волосы. Он приветствует каждый день литанией проклятий всем, кто обидел его. Но сейчас я гляжу на него словно на брата.
  Он и я выжили. Вместе с ним мы вытащили Икария".
  Мысли привели его к откровению, и сердце оледенело в груди. Варат Таун пришпорил коня, догнал начальницу. - Атрипреда.
  Она посмотрела на него.
  - Я должен вернуться.
  - Предупредить?
  - Нет, госпожа.
  - А твоя семья, Варат Таун?
  Он отвел глаза. - Я кое-что сообразил. Нет достаточного далека.
  - Понимаю. И ты не желаешь быть рядом с ней, когда...
  - Зная, что не смогу спасти?.. - Варат качал головой. - Гралиец и я... вместе... не знаю - может, мы сумеем что-то сделать... если будем там.
  - Могу я отговорить тебя?
  Он покачал головой.
  - Хорошо. Благослови тебя Странник, Варат Таун.
  - Он прав, - сказал сзади Насмешник. - Я тоже должен вернуться.
  Яни Товис испустила тяжкий вздох: - Да будет так. Не нужно было заблуждаться - мне не спасти никого, кроме себя самой. Нет, слишком грустно звучит. Извините. Мое благословение вам обоим. Не забудьте, что иногда нужно спешиваться и вести коней в поводу.
  - Да, госпожа. Атрипреда... спасибо вам.
  - Какую весточку послать жене?
  - Ни слова. Прошу.
  Яни Товис кивнула.
  Варат Таун развернул коня, натянул поводья. Монах последовал за ним - разумеется, более неловко. Лейтенант поглядел на него озадаченно. - В вашей земле нет лошадей?
  - Мало. Кабаль - по большей части острова. Владения на материке - бесплодные утесы, полоса горных гряд. Наши лошади - только для работы и на мясо.
  Варат Таун не нашелся, что ответить.
  Они подождали на обочине, следя, как колонна проходит мимо.
   "Возьми меня Странник! Что я наделал?"
  
  ***
  
  Озеро простиралось дальше, чем видели глаза. Трое гребли день и ночь (насколько можно определить время в Королевстве Теней), прежде чем снабженная всем необходимым лодка уткнулась в отмель. Не сумев найти обходную протоку, они взвалили поклажу на плечи и спрыгнули в илистую воду, оказавшись в ней по колено. К полудню они едва передвигали онемевшие ноги, бредя по спокойному озеру уже по пояс в воде. Внезапно дно начало опускаться.
  Тралл Сенгар был впереди, используя свое копье как слегу; сейчас он сделал несколько шагов в сторону, осторожно пробуя древком мутный, густой ил, отыскивая край провала. Вскоре он поднял глаза на товарищей. - Выглядит неестественным, - наконец сказал он, двигаясь назад. - Края провала ровные, гладкие. - Он прошел мимо Быстрого Бена и Онрека, тыкая копьем в поисках другого края. - Тут ничего.
  Колдун изрыгнул длинный ряд забористых малазанских ругательств, затем произнес: - Я могу подняться в воздух, призвав Серк - хотя надолго ли меня хватит, сказать трудно. - Он поглядел на Онрека. - А ты, клятый Т'лан Имасс, можешь просто стать илом.
  - Остаюсь один я, - пожал плечами Тралл. - Что ж, поплыву, в надежде, что дальше снова появится отмель. Знаете, мы давно идем по неестественно ровному дну. Вообразите на миг, что под нами затопленная площадь гигантских размеров - этот провал может быть просто каналом. В таком случае я скоро отыщу другую его сторону.
  - Площадь? - Быстрый Бен поморщился. - Тралл, если это площадь, то она размером с город-государство.
  Онрек заявил: - Колдун, такие сооружения ты можешь найти на юго-востоке полуострова Стратем. К'чайн Че'малле. Место проведения ритуальных войн - случавшихся до поры, когда все ритуалы были отброшены.
  - То есть когда взбунтовались Короткохвостые.
  Тралл тихо выругался. - Ненавижу, когда все знают больше меня. - Затем он фыркнул: - Учитывая, что моя компания - маг и неупокоенный, трудно обижаться, выглядя в сравнении бестолковым.
  - Бестолковым? - Шея Онрека резко скрипнула, когда воин повернул голову к Эдур. - Тралл Сенгар, ты Рыцарь Теней.
  Быстрый Бен, казалось, подавился.
  Тралл воскликнул, чтобы Онрек расслышал сквозь приступ кашля Бена: - Я кто? Это идея Котиллиона? Проклятая вылазка...
  - Друг, Котиллион тебя не выбирал. Я не знаю, кто сделал тебя тем, кто ты есть. Может быть, Эрес'ал, хотя я не понимаю сути ее претензий к Королевству Теней. Ясно лишь одно: ты интересуешь ее, Тралл Сенгар. Но все же я не верю, что это дело Эрес'ал. Думаю, ты сделал себя сам.
  - Как? Что я сделал?
  Т'лан Имасс медленно качал головой из стороны в сторону. - Воин, ты предстал перед Икарием. Ты сдержал Хищника жизней. Такое не удавалось еще ни одному воителю.
  - Абсурд, - бросил Тралл. - Со мной было покончено. Если бы не Быстрый Бен и Эрес'ал - я был бы мертв, мои изрубленные косточки гнили бы у входа в тронный зал.
  - Ты так привык отказываться от собственных достижений, друг мой.
  - Онрек...
  Быстрый Бен засмеялся: - Эдур, он называет тебя скромным. И не пытайся отрицать - ты до сих пор поражаешь меня этим. Я провел жизнь среди магов и в армейском строю, и ни в той, ни в другой компании не встречал подобного самоуничижения. Мы были слишком заняты, задирая лапки на деревья друг друга. Каждый нуждается в известной мере... гм... бравады, когда его ремесло - убивать людей.
  - Тралл Сенгар сражался как солдат, - возразил колдуну Онрек. - Ваше различие в том, что он не умеет прятать гнев, возникающий от ощущения хрупкости жизни.
  - В нас нет ничего хрупкого, - пробурчал Бен. - Жизнь упрямо держится, пока есть хоть малейший шанс; но даже в миг гибели она в последний раз плюет в глаза убийце. Друзья, мы жестоки в победе и жестоки в поражении. А теперь, если вы двое помолчите, я постараюсь отыскать путь.
  - Не полетим? - спросил опершийся на копье Тралл.
  - Нет. Ищу проклятые врата. Начинаю подозревать, что озеро бесконечно.
  - Оно должно окончиться, - заявил Эдур.
  - Бездна не всегда искажена бешеными ураганами. Иногда она похожа на это место - плоское, бесцветное... прилив поднимается так тихо, что его не замечаешь - но он поднимается, поглощая перекошенное, умирающее королевство.
  - Мир Теней умирает?
  Колдун облизал губы - единственное проявление нервозности, которое Тралл заметил у этого высокого, тощего человека. - Я так думаю. Когда каждая граница - открытая рана, такое не удивляет. Ладно, тише. Я должен сосредоточиться.
  Тралл смотрел на Быстрого Бена. Тот смежил веки.
  Миг спустя его тело стало плохо различимым, зернистым... потом начало то пропадать, то возвращаться к вещественности.
  Тисте Эдур ухмыльнулся Онреку: - Ну, старый друг, кажется, нам снова пора в неведомое.
  - Я ни о чем не жалею, Тралл Сенгар.
  - В отличие от меня. Я не жалею лишь о том моменте, когда ты освободил меня, утопавшего в Зародыше. Кстати, он мало чем отличается от здешнего мира. Потопы. Неужели они более распространены, чем мы думали?
  Т'лан Имасс пожал плечами, отчего раздался сухой стук. - Кажется, я кое-что знаю, Тралл Сенгар. Когда на воителя снисходит покой...
  Глаза Эдур сузились. Он уставился на потрепанного мертвеца: - Как ты можешь отбрасывать все иное? Прилив наслаждения на пике битвы? Поток эмоций, каждая из которых грозит победить, утопить тебя? Жгучую радость, что ты еще жив? Онрек, я думал, что твой род ничего не чувствует.
  - Когда просыпается память, - отвечал Онрек, - возвращаются и другие... силы души. - Он поднял сухую руку. - Покой со всех сторон. Он сердит меня.
  - Лучше дикий шторм?
  - Думаю, да. Враг, с которым можно драться. Тралл Сенгар, если бы я решил стать илом в здешней воде... думаю, не смог бы вернуться. Меня захватило бы забвение, обещая конец борьбы. Не скажу, что я хотел бы этого, друг - ведь тогда придется потерять тебя. И отдать память. Но что делать воину, когда заключен мир?
  - Заняться рыбалкой, - пробормотал Быстрый Бен, все еще стоявший с закрытыми глазами, все еще мерцавший. - Хватит слов, вы двое! Мне и так нелегко.
  Он снова вернул форму и тут же пропал.
  С того самого дня, когда Темный Трон похитил его - в миг, когда Калам испытывал острую нужду! - Быстрый Бен таил в душе кипящий гнев. Выплатить долг в одном месте значило предать друга в другом. Неприемлемо.
  Дьявольски.
   "Если Темный Трон думает, что заслужил мою преданность, потому что впихнул Калама в Мертвый Дом, то он так безумен, как мы все предполагаем. О, я уверен: Азат и обитающие в нем жуткие хранители охотно приняли Калама. Наверное, украсили его головой полку над камином... ладно, ладно, в такое не поверю. Но Азат любит коллекционировать. Именно этим он и занят - и сейчас заполучил моего старинного друга! Как, во имя Худа, мне его вытаскивать?
  Проклятие тебе, Темный Трон!"
  Но такой гнев делает его неуравновешенным, мешает концентрации. Да и гниющая на щиколотках кожа не помогает делу. Им нужен выход. Котиллион мало что объяснил. Нет, он ждет, что они сами выберутся. "Значит ли это, что тут есть лишь одно направление? Неужели мы просто не можем тут заблудиться?"
  Слегка осмелев - мгновенный триумф над неверием - Быстрый Бен сосредоточился и послал чувства в окружающий эфир. Прочная, клейкая, податливая стена, прогибающаяся словно губка под воображаемым руками. Ткань этого владения, пористая кожа разрушенного мира. Он приложил больше силы, отыскивая... уязвимые, мягкие места...
   "Знаю, вы существуете. И вы тоже знаете обо мне. Забавно, но я ощущаю вас как нечто... женственное. Ну, это в первый раз. Клей под руками не холодный. Дыханье Худа, мне не нравятся ассоциации, рождаемые моими попытками просунуть..."
  Кроме ощущений, у него нет ничего. Нечего видеть; никаких запахов в прохладном воздухе; ни звука, кроме слабого биения крови в теле... в следующий миг он попытался отделить душу, пустить в свободное странствие...
   "Пока все неплохо..."
  Устрашающе громкий треск, затем непонятное, необоримое расширение, чуть не разорвавшее на части душу - его потащило вперед и через, он споткнулся и провалился в жгучую жару, густые тучи сомкнулись со всех сторон, под ногами оказался влажный грунт. Бен шел на ощупь, легкие заполнились пряным ароматом, от которого закружилась голова. "Боги, что тут за нездоровое место? Я не могу вдохнуть..."
  Ветер взметнулся, толкнув его вперед - внезапно похолодало, камни закачались под ногами, он отчаянно втянул благословенно свежий воздух.
  Упал на колени, уперся руками. Внизу каменистая почва, мхи, лишайники. По сторонам лес в миниатюре - он видел дубы, сосны, ольхи - старые, скрюченные, но всё же не выше пояса. Бурые птицы порхали среди крошечных зеленых листьев. Налетел гнус, желая насосаться крови - но он был духом, привидением. Пока что. "Вот именно сюда нам и нужно".
  Маг не спеша поднял голову, затем встал. Он в широкой долине; карликовый лес взбирается на склоны и кажется странно упорядоченным, почти как парковые аллеи. Масса птиц. Откуда-то неподалеку доносится звон текущей воды. Над головой стрекозы с размахом крыльев, способным посрамить ворону; они с неумолимой точностью носятся, хватая мошек. Выше этого охотничьего ража лазурное небо, у окоема становящееся почти пурпурным. Совсем высоко бегут - замерзшей пеной некоего небесного берега - клочья продолговатых облаков.
   "Первобытная красота... край тундры. Боги, ненавижу тундру. Но быть по сему, как говорят короли и королевы, когда последняя капля исчезает в дыре сортира. Ничего не поделаешь. Нам сюда".
  Тралл Сенгар вздрогнул от внезапного кашля. Быстрый Бен появился снова, полусогнутый, со слезами на глазах и каким-то дымом над всем телом. Он поперхнулся, сплюнул и медленно выпрямился. Ухмыляясь.
  
  ***
  
  Хозяин "Таверны Харридикта" чувствовал себя под осадой. Страдания его продолжались долгие месяцы - нет, уже годы. Его заведение, некогда усердно служившее тюремной охране острова, после мятежа узников подверглось нашествию всех остальных жителей городка. Ныне правит хаос, и честные люди стареют на глазах. Но деньги текут рекой...
  Он притулился подле капитана Шерк Элалле и Скоргена Кабана (он же Красавчик) за их излюбленным столиком в углу, когда матросня растащила всех девок - служанок, в глазах которых вялая паника давно сменилась тупым утомлением, и наступило временное затишье после ежедневной бури.
  Да и в капитане угадывался внутренний покой - "хотя она пиратка, у меня глаз наметан, клянусь косой струей Странника!" Яркая элегантность и изящество манер сказали трактирщику, что она крала из сундуков высокорожденных людей не только монету, но также и культуру. Да, воистину умная, ловкая женщина.
  Он думал, что влюбился, хотя любовь эта безнадежна. Тяготы профессии и слишком частая дегустация местного эля превратили его - а он судил себя строго, но справедливо -в развалину, чьи телесные пороки вполне соответствуют духовной расхлябанности. А ведь когда-то он считал себя примером человека деловой хватки! Выпирающее брюхо, круглое как печной горшок (и почти такое же сальное). Нос луковицей - вроде как был у Кабана - со вздутыми венами, черными угрями и пучками волос, сливающихся с длинными усами (увы, их фасон давно вышел из моды). Водянистые близко сидящие глазки с такими желтыми склерами, что он уже уверился: это у него с рождения. Во рту всего четыре зуба - один сверху, три снизу. Ему повезло больше, чем жене: та потеряла последние два зуба, упав на стену во время чистки фляг - медная пробка выбила кривые зубы, и если бы она не подавилась ими, то до сих пор была бы рядом. Благослови ее... Когда бывала трезвой - вкалывала как лошадь и почти так же кусалась... оба таланта здорово помогали работе с клиентами.
  И все же его жизнь стала одинокой - до явления знойной, великолепной пиратки. Она куда приятнее на взгляд, нежели иноземцы, шатающиеся во дворец Тряса Брюллига и обратно, словно он стал их родовым имением, проводящие все ночи за игорным столом - самым большим столом в клятой таверне, черт побери! Один кувшин на ночь, и его хватает, сколько бы человек не собралось за странной, чужеземной, практически бесконечной игрой.
  О да, он требовал долю, имея на это полное право, и они достаточно мирно платили. Но правила игры остались для него загадкой. Эти непривычные квадратные монеты так и сновали из рук в руки, но в таверне все равно мало что оставалось. Обыкновенная игра в "греби лопатой" могла бы приносить за ночь вдвое больше. А сколько эля во время ее выдувают... слава Страннику, для игры в "лопату" трезвого ума не нужно. Так что иноземцы хуже клочьев моха на камнях, как говаривала покойница жена, когда усаживалась передохнуть.
   "Созерцательная жизнь, любовь моя. Твой милый супруг созерцает собственный кулак. Ну разве она не была особенной, такой особенной? Особенно когда пробка вбила зубы в пасть. Такая молчаливая стала..."
  - Ладно, Баллент, - вдруг выпалил Скорген Кабан, склоняясь грудью на стол и обдавая трактирщика густым пивным выдохом. - Ты приходишь и сидишь тут каждую треклятую ночь. Просто сидишь. Молча. Самый неразговорчивый кабатчик, какого я видал.
  - Оставь его в покое, - сказала капитан. - Он скорбит. Горе не нуждается в компании. Честно говоря, слова - самое ненужное для горя. Так что вытри сопливый нос, Красавчик, и заткни зубастую дыру под ним.
  Старпом стушевался: - Ну, насчет горя ничего не знаю, капитан. - Он вытер тылом ладони две дырки на том месте, где полагается быть носу, и обратился к Балленту: - Можешь сидеть с нами, хозяин, и молчать сколько захочется.
  Баллент умудрился оторвать влюбленный взор от капитана на столь долгое время, чтобы успеть кивнуть и улыбнуться Скоргену - и снова уставился на Шерк Элалле.
  В желтоватом свете ламп бриллиант в ее лбу блестел словно солнце размером с костяшку пальца. Камень мрачной гримасы - о, она хмурится, а это всегда нехорошо. Для женщины. Он-то знает.
  - Красавчик, - сказала женщина тихо, - помнишь парочку из взвода Багряной Гвардии? Там был один с темной кожей, скорее как земля, чем как кожа Эдур. И другой, голубоватый - говорил, что полукровка с какого-то острова...
  - И что насчет них, капитан?
  - Ну... - Она кивнула в сторону иностранцев за игорным столом в другом углу. - Вот они. Чем-то напоминают тех двоих из взвода Железного Клина. Не просто цвет кожи, но жесты, движения - даже некоторые слова их языка. Как будто... старое эхо. - Она устремила сияющий взор на Баллента: - Хозяин, что ты знаешь о них?
  - Капитан, - вмешался Скорген, - он же скорбит...
  - Тихо, Красавчик. Мы с Баллентом ведем бессвязную беседу.
  Да, на редкость бессвязной она будет - его ослепляет бриллиант, поражает чудный аромат специй, из-за которого голова кружится как от лучшего ликера. Он заморгал, облизал губы - ощутив вкус пота - и ответил: - Они провели много тайных встреч с Трясом Брюллигом. Затем приходили сюда, чтобы провести время.
  Даже ее ворчание казалось приятным.
  Скорген фыркнул - или, скорее, хлюпнул; после этого ему пришлось вытирать здоровой рукой столешницу. - Вы можете поверить, капитан? Брюллиг ваш старый приятель и вам даже увидеть его не дают, а вот свора иноземных дешевок может целый день шептать ему на ухо! - Он привстал. - Думаю перекинуться словечком с этими...
  - Сидеть, Красавчик. Что-то мне подсказывает, что ты не хочешь смешиваться с их толпой. Или решил потерять еще одну часть тела? - Лоб ее наморщился еще сильнее, почти скрыв бриллиант. - Баллент, ты сказал - они проводят время? Вот что самое интересное. Такие люди не любят тратить время впустую. Нет. Они ждут. Кого-то или чего-то. Все встречи с Трясом - это выглядит как переговоры, такие переговоры, от которых Брюллиг не может отказаться.
  - Не очень приятно звучит, капитан, - буркнул Скорген. - Я нервничаю. Не забудьте ледяную лавину - Брюллиг не убежал, когда она...
  Шерк Элалле стукнула по столу: - Точно! Спасибо, Красавчик. Одна из женщин что-то такое сказала... то ли Краткость, то ли Сласть. Что лед был отброшен, но не благодаря горстке магов, работающих на Тряса Брюллига. Нет - остров спасли именно иноземцы. Вот почему Тряс не может захлопнуть перед ними дверь. Это не переговоры, потому что говорят только они. - Она медленно выпрямила спину. - Не удивляюсь, что Тряс меня не желает видеть. Возьми всех Странник! Чудо, если он еще жив...
  - Нет, он точно жив, - вставил Баллент. - По крайней мере люди его видели. К тому же он пристрастился к фентскому элю и каждый третий день заказывает у меня бочку. Вот лишь вчера...
  Капитан снова навалилась на стол. - Баллент. В следующую доставку позволь мне и Красавчику сыграть грузчиков.
  - Что ж, вам я ни в чем не смогу отказать, капитан. - Лицо Баллента покраснело.
  Но она просто улыбнулась.
  Ему нравятся бессвязные беседы. Мало чем отличаются от тех, что он вел с женой. И... да, вот оно - внезапное ощущение бездны, алчно ожидающей следующего его шага. В душе поднялась ностальгия - даже глаза вдруг намокли.
   "Под осадой, дорогой супруг? Одно движение кулака - и стены обрушатся. Ты же понимаешь, супруг, да?
  О да, любовь моя".
  Как странно: иногда он готов поклясться, что она никуда не ушла. Живая или мертвая - зубы всё при ней.
  
  ***
  
  Синевато-серая плесень заполняла полости талого льда, отчего снег казался мехом, лысеющим под лучами пожравшего ледники яркого и жаркого солнца. Сама грядущая зима сможет лишь немного замедлить неизбежный распад. Ледяная река умирает, ее эпоха уходит.
  Серен Педак почти не ощущала грядущей эпохи, ибо ей казалось - она тонет в водах ее рождения, растекается по грязи, теряется среди освободившегося хлама. Их нескладная, постоянно ссорящаяся группа все выше забирается в северные горы Синей Розы, периодически вздрагивая от грохота падающих ледяных утесов, размягчившихся под осадой солнца; повсюду вода струится по голому камню, булькает, прорывая тоннели и промоины, стекает во тьму - начиная путешествие к морю, пробегая мимо них, чтобы пересечь подземные каверны, темные ущелья, затопленные леса.
  Плесень давала споры, досаждавшие Серен - у нее заложило нос, першило в горле, тело содрогалось от приступов чихания. Как ни забавно, но все это вызывало сочувственную улыбку Фира Сенгара. Один этот намек на сочувствие заставил ее простить Эдур все прошлые обиды. А вот остальные следили за ее недомоганиями с неудовольствием, заслуживая лишь ответного пренебрежения... дайте только найти подходящий повод.
  Разумеется, Сильхас Руин вовсе лишен чувства юмора. Насколько она может понять. Его душевная сухость посрамит пустыню. Хотя он идет впереди, достаточно далеко, чтобы не видеть ее чихательных приступов; Тисте Анди Скол шагает в нескольких шагах позади него. Словно воробей, преследующий ястреба. Иногда до Серен и компаньонов, бредущих позади, доносились обрывки монологических реплик Скола: было ясно, что он пытается "подловить" брата своего бога... но было ясно также, что Смертный Меч Чернокрылого Лорда, как сказал Удинаас, использует неправильную наживку.
  Четыре дня похода на разоренный север, карабканья по хребтам гор. Они обходят громадные массивы льда, почти ощутимо ползущие в долину, издающие жуткие скрежеты и стоны. Эти левиафаны смертельно ранены, сказал однажды бывший раб, но не хотят уходить молча.
  Плавящийся лед наполнил воздух зловонием, накладывающимся на запах плесневых спор. Гниение всяческого мусора: замороженных в прошлые тысячелетия растений, ссохшихся трупов животных, иногда принадлежавших к давно вымершим видам. Под свалявшимся мехом, хрупкими шкурами, сломанными костями таятся вздутые полости, взрывающиеся и наполняющие ветер запашком тухлятины. Неудивительно, что тело Серен Педак взбунтовалось.
  Оказывается, именно миграция ледяных гор вызвало почти что панику среди Тисте Анди, обитающих в подземном монастыре. Глубокое ущелье - его вход - обращено на север, разделяясь на несколько рукавов; и по каждому теперь крадутся массы слежавшегося снега, огромные куски льда. Ручьи талой воды смазывают путь, ускоряя движение к югу. И в этом льду сохраняется зловонная магия, остаток древнего ритуала, все еще достаточно могучего, чтобы одолеть Ониксовый Орден.
  Серен Педак подозревала, что в их путешествии, в появлении Скола таится больше, чем должны думать она и ее путники. "Мы шагаем в сердце ритуала, к его последнему ядру. Потому что там поджидает тайна.
  Скол намерен разрушить ритуал? И что случится?
  Что, если это уничтожит нас? Лишит шанса отыскать душу Скабандари Кровавого Глаза, освободить ее?"
  Она начинала страшиться конца путешествия.
  Прольется кровь.
  Завернувшийся в подаренные Тисте Анди меха Удинаас зашагал рядом. - Аквитор, я тут подумал...
  - Мудро ли это?
  - Разумеется нет, но я бессилен. Как, полагаю, и ты.
  Она скривилась. - Я потеряла понимание смысла путешествия. Ведет Скол. А я... я уже не понимаю, почему еще не покинула вашу кислую компанию.
  - Значит, задумываешь нас бросить?
  Она пожала плечами.
  - Не надо, - сказал сзади Фир.
  Она удивленно повернула голову: - Почему?
  Воин казался выведенным из равновесия своими же словами. Он колебался.
   "Что еще, новая тайна?"
  Удинаас засмеялся: - Его брат протянул тебе меч, аквитор. Фир понимает: это была не простая любезность. Готов биться об заклад, что и ты взяла его не просто так...
  - Ты ничего не понимаешь, - сказала Серен. Ее вдруг охватило беспокойство. - Тралл уверил меня, что не имел ничего....
  - Ты веришь, что все вокруг откровенны? - спросил бывший раб. - В каком мире ты обитаешь? - Он снова засмеялся. - Уверен, что не в том же, что я. Разве за каждым сказанным нами словом не таятся тысячи не сказанных? Разве мы зачастую говорим не то, что хотели сказать, а нечто противоположное? Женщина, посмотри на нас. Посмотри на себя. Наши души тоже заключены в зачарованную крепость. Да, мы построили ее собственными руками - каждый из нас - но успели забыть половину залов и коридоров. Мы вваливаемся в комнату кипящего гнева и тут же выбегаем, чтобы собственные эмоции не сожгли нас заживо. В других местах холодно словно во льду - они холоднее, чем здешняя замороженная земля. Иные остаются вечно темными - ни одна лампа не работает, свечи гаснут, как будто там нет воздуха. Мы шатаемся, шарим руками, наталкиваясь на незримую мебель и на стены. Мы смотрим в широкие окна, но не верим тому, что увидели. Мы наряжаемся в латы, сражаясь против фантастических угроз, но каждая тень и каждый шепот цедит нашу кровь.
  - Как хорошо, что тысячи слов на каждое слово остаются не сказанными, - буркнул Фир, - иначе мы обнаружили бы, что мир подходит к закату, а ты всё еще не кончил болтать.
  Удинаас не повернул головы. - Я сорвал завесу с твоей просьбы остаться, Фир. Ты станешь отрицать? В Серен ты видишь нареченную брата. То, что он мертв, ничего не меняет - ведь ты, в отличие от младшего братца, человек чести.
  Тут Удинаас удивленно вскрикнул: Фир Сенгар протянул руку и схватил беглого раба за складку шубы. Приступ его гнева отправил Удинааса лицом в грязь.
  Тисте Эдур резко поднялся, чтобы подойти к распластавшемуся летерийцу - но Серен Педак заступила ему дорогу. - Стой. Прошу, Фир. Знаю, он заслужил... Но не надо.
  Удинаас пытался сесть; Чашка склонилась рядом, стараясь стереть с лица пятна грязи. Он закашлялся. - Что же, эти комплименты были последними, Фир.
  Серен повернулась к бывшему рабу: - Порядком злорадные комплименты. Повторю свой совет во второй раз: больше не произноси ничего подобного. Никогда. Или ты не ценишь жизнь...
  Удинаас выплюнул грязь, смешанную с кровью. - Ах, но теперь мы действительно вошли в темную комнату. И тебе там не рады, Серен Педак. - Он с усилием встал. - Тебя предупредили. - Он оперся одной рукой о плечо Чашки, поднял голову. Внезапно засиявшие глаза заново изучили Серен, Фира, обратились к тропе, на которой Сильхас Руин и Скол стояли рядом, смотря вниз. - Вот самый важный вопрос - того рода, который немногие решатся озвучить. Кто из нас, друзья, не одержим желанием смерти? Может, нам обсудить взаимное самоубийство?
  На несколько ударов сердца повисла тишина. Затем Чашка сказала: - Я не хочу умирать!
  Серен заметила, что улыбка беглого раба увяла, превращаясь в гримасу нескрываемого горя. Но тут он отвернулся.
  - Тралл был слеп к истине, - спокойно сказал ей Фир. - Но я был там, аквитор. Я видел, что видел.
  Она не желала смотреть ему в глаза. "Любезность. Как мог такой воитель признаться в любви ко мне? Неужели он думал, что успел хорошо меня узнать?
  И почему я могу видеть его лицо так ясно, будто он стоит рядом? Я поистине одержима. О, Удинаас, ты прав. Фир человек чести - настолько честный, что разбивает нам сердца.
  Но, Фир, нет особой чести в поклонении мертвецу".
  - Тралл мертв, - сказала она, поражаясь своей жестокости. Фир сильно вздрогнул. - Он мертв.
   "Как и я. Нет смысла почитать мертвых. Я слишком многое повидала, чтобы верить в обратное. Скорбь по утраченным возможностям, потерянным потенциалам, вечному обману обещаний. Горюй, Фир Сенгар, и ты наконец поймешь, что горе - всего лишь зеркало, придвинутое вплотную к лицу.
  Источники слез - шансы, которые мы не решились осуществить.
  Когда я скорблю, Фир, я не могу различить пятна от собственного дыхания. Это о чем-нибудь говорит тебе?"
  Они двинулись в путь. Молча.
  В сотне шагов впереди Скол всё крутил свою цепочку с кольцами. - О чем этот разговор? - спросил он.
  - Ты слишком долго жил в уютной пещере, - сказал белокожий Тисте Анди.
  - О, я довольно часто выходил. Гулял по Синей Розе, кутил - одни боги знают, сколько ублюдков я наплодил. Почему...
  - Однажды, Смертный Меч, - прервал его Сильхас, - ты поймешь, что способно ранить сильней любого железного оружия.
  - Мудрые слова. Особенно в устах того, кто еще воняет могилой и гнилой паутиной.
  - Если бы мертвые могли говорить, Скол... что они могли бы поведать тебе?
  - Мало что, полагаю. Разве что жалобы на то и сё.
  - А может, ты только этого и заслужил?
  - Ох, я лишен чести. Ты об этом?
  - Не уверен, чего именно ты лишен, - отвечал Сильхас Руин, - но уверен: к концу странствия я все пойму.
  Цепочка туго навернулась на руку. - Они подходят. Что ж, продолжим движение вперед и вверх?
  
  ***
  
  Так много воспоминаний, которые Тук Младший - Анастер, Первенец Мертвого Семени, Трижды Ослепленный, Избранник Волчьих Богов, Невезучий - предпочитал не будить.
  Например, другое тело; тело, в котором он был рожден, первый дом его души. Взрывы со стороны Отродья Луны, зависшего над обреченной Крепью, огонь, резкая боль, палящий жар... о, не надо было там стоять. Потом проклятая марионетка Хохолок, бросивший его в забвение - там его душа отыскала всадника, иную силу - волка, одноглазого и печального.
  А как жаждал его смерти Паннионский Провидец. Тук припомнил клетку, духовную тюрьму, мучения, в ходе которых его тело калечилось, исцелялось и снова калечилось - процесс, казавшийся бесконечным. Но воспоминания о боли и прочих мерзостях стали почти абстрактными. "Но все же это тело, хотя истощенное и покалеченное, было моим..."
  Потерять годы, вдруг ощутить новую кровь, странные члены, так уязвимые перед холодом. Пробудится в иной плоти... для борьбы с памятью мышц, борьбы с тем, кто был так внезапно изгнан. Тук гадал, проходил ли доселе тропой таких мучений смертный человек. Тоол как-то сказал, что его отметили огонь и камень. Потеря глаза даровала сверхъестественное зрение. А как насчет потери изношенного тела ради молодого, более здорового? Воистину дар - его пожелали совершить волки или Серебряная Лиса?
  Но постойте! Поглядим повнимательнее на Анастера - потерявшего глаз, обретшего новый, потом снова потерявшего. Его разум, прежде чем сломаться и быть выброшенным, испытал уродующий страх, бежал от навязчивой любви матери. Он жил жизнью тирана среди каннибалов. О да, поглядите на его члены, мышцы, и припомните - это тело возросло на человеческой плоти. Эти уста, столь любящие произносить речи - они вкусили все соки сородичей. Не забывайте.
  Нет, он сам точно не забудет.
  А тело может. Оно знает голод, жажду битвы - хочет идти среди трупов, созерцая раздробленную плоть, торчащие кости, обоняя вонь пролитой крови. Ах, как копится во рту слюна!
  Что же, у каждого свои секреты.
  И немногие секреты следует делить с другими. Если вы не желаете их терять.
  Он ехал вне основного войска, притворяясь, что ведет разведку - ведь когда-то давно он был солдатом - разведчиком. Армия овлов Красной Маски, четырнадцать тысяч воинов и вдвое больше вспомогательного персонала - кузнецы, целители, коновалы, а также старики, старухи, калеки, малые дети. Разумеется, около двадцати тысяч родаров. Повозки, носилки, почти три тысячи овчарок и больших волкодавов, которых овлы называют тягловыми собаками. Если что-то могло породить в Туке ледяной ужас, то именно эти бестии. Их слишком много, они вечно недокормлены, собираются в стаи, отбегают на лиги и рвут всех зверей, встреченных по пути.
  И не забудем К'чайн Че'малле. Живых, дышащих. Тоол - или то была Леди Зависть? - рассказывали, что они вымерли тысячи лет назад. Нет, десятки, сотни тысяч лет назад. Их цивилизация стала прахом. "И раны в небесах, что никогда не исцеляются; не забудь эту подробность, Тук".
  Здоровенные твари охраняли Красную Маску, едущего во главе колонн. Ему нападение ассасинов не грозит, это точно. Самец - Сег'Черок - был Охотником К'эл, рожденным ради убийств, элитным стражем Матрон. Так где же Матрона? Где его Королева?
  Может, это юная самка, спутница Охотника. Ганф Мач. Тук спрашивал Маску, откуда он узнал их имена - но Вождь Войны отказался отвечать. "Неразговорчивый ублюдок. Лидер должен владеть тайнами, может быть, они ему нужнее, чем всем прочим. Но ЕГО тайны сводят меня с ума. К'чайн Че'малле, ради Худа!"
  Юный воин - изгой путешествовал по восточным пустошам. Так говорила легенда - хотя она была именно легендой в точном смысле слова, истиной ниоткуда, ведь о десятилетиях приключений Красной Маски ничего достоверно не известно. Но каким-то образом этот человек заслужил алую чешуйчатую личину. И обнаружил К'чайн Че'малле из плоти и крови, не порубивших его на куски. Каким-то образом передавших ему свои имена. И предложивших союз. "Да, вот эту часть сказки я особенно не люблю!
  Да нет, мне вся сказка не по нраву.
  Восточные пустоши. Типичное название для мест, которые придумавшим это название показались негостеприимными или не поддающимися завоеванию. Мы не можем их присвоить - значит, они бесполезные, пустопорожние. Пустоши. Ха, зря говорят, что люди лишены воображения!"
  Выжженная земля, населенная призраками или демонами; там каждый листик травы в подлом страхе прижался к соседу. Там свет солнца темнее, а тепло холоднее. Тени какие-то размытые. Вода соленая и, вполне возможно, ядовитая. Двухголовые дети - обычное дело. Каждому племени нужно такое место. Чтобы героические вожди направлялись в рискованные квесты, полные загадочных целей (дальше можно легко вставить моральные поучения). Увы, вот эта сказка далека от завершения. Герой должен вернуться, чтобы освободить свой народ. Или уничтожить его.
  У Тука есть собственные воспоминания о поле брани - он был последним оставшимся в живых и потому лишился всяких иллюзий величия. Игрок он или свидетель - единственный глаз неизбежно смотрит косо. "Разве удивительно, что я увлекся поэзией?
  Серые Мечи были порублены в куски. Зарезаны. О да, они сдавали жизни ценой большой крови, они заплатили Дань Псам, как говорят гадробийцы. Но что дала их смерть? Ничего. Напрасная трата. И вот я скачу в компании предателей.
  Красная Маска намерен искупить вину? Он обещает поражение летерийцев - но они не были нам врагами до поры, когда мы подписали контракт. Так что искупать? Истребление Серых Мечей? Ох, мне нужно поднатужиться и перекрутиться, чтобы совместить разрозненные части. Как мне то удается? Пока что - плохо. Ни шепотка о "справедливости". Мы направляемся на войну, но на плече моем не видать каркающего ворона.
   Ох, Тоол, я мог бы сейчас пользоваться благами твоей дружбы. Несколько кратких строк о тщете. Может, развеселюсь.
  Двадцать миридов было забито, освежевано и выпотрошено. Их не подвесили вниз головами, чтобы убрать кровь. Внутренние полости набили местными клубням, перед тем высушенными на горячих камнях. Потом туши завернули в шкуры и погрузили в фургон, движущийся в стороне от основных колонн. Приготовления Красной Маски к грядущей битве. Не более экстравагантные, чем все прочие. Человек провел годы, обдумывая неминуемую войну. Меня это бьет по нервам.
  Эй, Тоол, ты думал - после всего пережитого нервов у меня совсем не осталось? Но я не Вискиджек. Не Калам. Нет, со мной чем дальше, тем хуже.
  Поход на войну. Снова. Кажется, сам мир желает видеть меня солдатом.
  Ну, пусть мир оттрахает сам себя".
  
  ***
  
  - Одержимый, - сказал хриплым шепотом старик, почесывая длинный красный рубец на шее. - Ему не нужно быть с нами. Он погрузился во тьму. Он мечтает бегать с волками.
  Красная Маска пожал плечами, снова удивившись, чего же надо от него этому старцу. Старик не боится К'чайн Че'малле, он отважно вклинил дряхлую кобылу между Маской и Сег'Чероком.
  - Тебе лучше его убить.
  - Я не просил советов, старец. Он заслужил уважение. Нужно оправдать наш народ в его глазах.
  - Бесполезно, - бросил старик. - Убей его, и нам не придется оправдываться. Убей его - и мы свободны.
  - От прошлого не убежишь.
  - Неужели? Такое убеждение звучит горько, особенно для таких как ты. Красная Маска, измени убеждения.
  Маска не спеша повернулся к овлу. - Ты ничего не знаешь обо мне, старец.
  Улыбка старика была кривой. - Увы, знаю. Ты должен был узнать меня, Красная Маска. Должен был.
  - Ты из Ренфайяра, моего племени. Ты одной крови с Месарчем.
  - Да. Но не только. Я стар. Понял? Я старейший, я последний из оставшихся... я был там, видел. Я помню всё. - Улыбка стала шире, показав гнилые зубы и язык, кончик коего был почти красным. - Я знаю твою тайну, Красная Маска. Я знаю, что она значила для тебя. Знаю, почему. - Черные воспаленные глаза блеснули. - Лучше опасайся меня, Красная Маска. Лучше прислушивайся к моим словам и советам. Я поеду рядом. Да? С этого дня и до момента битвы. Я буду говорить от имени овлов, ибо мой голос - голос их душ. Знай вот что, Красная Маска: я не одобрю предательства. Ни с твоей стороны, ни со стороны чужака и его кровожадных волков.
  Маска еще миг смотрел на старца, затем перевел взгляд вдаль.
  Рядом раздался тихий смех: - Ты не решаешься отвечать. Ты ни на что не решаешься. Я кинжал, упершийся в твое сердце. Не бойся меня - нет нужды, если ты не задумал худого. Я желаю тебе в этой войне великой славы. Я всегда мечтал покончить с летерийцами. Может быть, такая слава выпадет тебе. Вместе со мной, рука об руку - давай сражаться за это?
  Повисло долгое молчание.
  - Говори, Красная Маска, - прогудел старец. - Иначе я заподозрю отказ.
  - Прикончить летерийцев, да, - наконец скрипящим голосом произнес Маска. - Победа для овлов.
  - Хорошо, - буркнул старец. - Хорошо.
  
  ***
  
  Волшебный мир вдруг кончился, прервался с резким звуком, как захлопывается крышка сундука (такой звук всегда пугал ее, заставлял застыть на месте). Там, в городе, месте вони и шума, тиранствовал домоправитель, любивший ловить рабьих детей, которые, по его словам, досаждали ему. "Ночь в тесных объятиях бронзового ящика научит вас паре полезных вещей, не так ли?"
  Стейанди провела такую ночь в удушливой тьме - за месяц или два до того, как рабы присоединились к колонистам равнины. Громкий щелчок крышки показался ей вестью о конце мира. Ее вопли заполняли спертый воздух ящика, пока что-то не лопнуло в горле и крики не стали слабым шипением.
  С того дня она онемела - но это оказалось подарком судьбы: ее забрали в имение госпожи в качестве ученицы горничной. Ведь с ее губ не слетит ни одна хозяйская тайна... Она до сих пор жила бы там, если бы не переселение.
  Волшебный мир. Так много воздуха, так много пространства. Свобода синих небес, бесконечного ветра; тьма, озаренная бесчисленными звездами - она даже не представляла, что такой мир возможен, что до него было рукой подать.
  Потом, в одну ночь, все кончилось. Кошмар оказался явью. Вопли умирающих...
  Абасард.
  Она убежала во тьму, ошеломленная осознанием его смерти - брат, вставший на пути демона, умерший вместо нее. Босые ноги несли ее быстро, словно крылья; вскоре шорох травы стал единственным достигавшим ушей звуком. Мерцали звезды, равнина отливала серебром, ветер холодил пот на коже.
  Девочке казалось - ноги пронесли ее через весь континент. Прочь от царства людей, рабов и хозяев, стад, солдат и демонов. Она осталась одна, она созерцала череду рассветов и тусклых закатов, она брела по целине, простершейся во все стороны. Она видела диких зверей, но лишь вдалеке. Мечущиеся зайцы, сторожкие антилопы на гребнях холмов, кружащие в небе ястребы. По ночам слышалось завывание волков и койотов, а однажды нутряное рычание медведя.
  Она не ела, но муки голода вскоре утихли; она словно парила, глаза видели окружающее с ослепительной ясностью. Она слизывала росу с сочных трав, пила из чаш, оставленных копытами оленей и лосей, а однажды набрела на родник, почти невидимый за густыми кустами - из них взлетели сотни крошечных птиц. Именно их щебетание привлекло ее туда.
  Вечность бегства... а потом она упала. Не найдя сил снова встать, продолжить чудное странствие по сияющим землям.
  Ночь скрыла ее. Потом пришел четвероногий народ. Они были в мехах, пахнущих ветром и пылью; они собрались вокруг, легли, даря ей тепло толстых и мягких шкур. Среди них были детишки, крошки, подкрадывавшиеся и прижимавшиеся к ней, подражавшие родителям.
  А потом они начали пить молоко. Как и Стейанди.
  Четвероногие были немыми, как и она; но потом, в самой середине ночи, они подняли заунывный вой. Они выли - знала она - чтобы призвать солнце.
  Они оставались с ней, сторожили, делились дарами тепла и пищи. После молока настал черед мяса. Сломанные, изжеванные туши - мышки, землеройки, безголовые змеи - она ела все, что приносили. Крошечные косточки, волглые шкурки хрустели во рту.
   Это также показалось вечностью, навсегдашностью. Взрослые приходили и уходили. Детишки росли, и она ползала с ними, ибо настал и ее черед блуждать.
  Когда показался медведь, побежал к ним, она не испугалась. Ему хотелось детишек - это понятно - но взрослые напали и прогнали его. Ее народ был силен и бесстрашен. Они правили миром.
  Но однажды утром она проснулась в одиночестве. Заставила себя встать на задние лапы, бессильно заскулила, страдая от боли в горле, обежала окрестности...
  ... и увидела гиганта. Он был голым по пояс, темная от загара кожа почти скрыта под белой краской - краской, превратившей грудь, плечи и лицо в кости. Его глаза (как она поняла, когда человек подошел ближе) были провалами в запекшейся маске - черепе. Он нес оружие: длинное копье, меч с широким и закругленным лезвием. Вокруг пояса были обернуты шкуры четвероногих, с шеи свисала связка маленьких, но смертельно опасных ножей, также некогда принадлежавших ее народу.
  Испугавшись и рассердившись, она оскалила зубы на чужака, одновременно съежившись на вершине холмика - бежать бесполезно, он поймает ее без усилий. Она поняла, что второй ее мир тоже рассыпался. Страх был бронзовым ящиком, и она поймана, ей не уйти.
  Он смотрел на нее, склонив голову набок, а она рычала и фыркала. Затем он осторожно присел, пока глаза не оказались на уровне ее глаз.
  И она замолчала.
  Припомнив... кое-что.
  Глаза не особенно добрые, но - она поняла - подобные ее собственным. Как и безволосое лицо под маской смерти.
  Она вспомнила, как бежала, пока бегущий рассудок не перегнал плоть и кости, ринувшись в нечто неведомое и непознанное.
  А суровое лицо напротив возвращало ее назад. Теперь она знала, кем был четвероногий народ. Она вспомнила, как стоять на ногах, как бегать на двух ногах, не на четырех. Вспомнила лагерь, копку землянок, первые сырые дома. Вспомнила семью - брата - и ночь демонов, которые украли родных.
  После долгого переглядывания он выпрямился, снова поднял оружие, сумку и пошел прочь.
  Она нерешительно встала. И пошла за ним, на расстоянии.
  Он двигался навстречу восходящему солнцу.
  
  ***
  
  Тук почесывал отверстую, окруженную рубцами дыру на месте одного глаза, а здоровым глазом следил за ребятишками, что носились взад - вперед у первых разожженных костров. Вокруг очагов суетились пожилые с железными горшками и свертками еды. Все они - народ жилистый, худощавый; дни странствий погасили огни очей, и старики злобно покрикивали на беззаботных детей, дерзнувших подойти слишком близко.
  Он увидел Красную Маску в сопровождении Месарча, Натаркаса, и еще одного овла с вымазанным краской лицом. Эти четверо стояли на месте, отведенном под юрту вождя. Заметив Тука, Маска пошел к нему.
  - Скажи, Тук Анастер: ты сегодня ехал севернее племен - ты видел там чьи-нибудь следы?
  - Какого вида следы?
  Маска повернул голову к спутнику Натаркаса: - Ливень скакал южнее. Он нашел следы тех, что шли за антилопой. Дюжина пеших...
  - Или больше, - заметил названный Ливнем. - Они хитрые.
  - Значит, не летерийцы, - предположил Тук.
  - В мокасинах, - ответил Маска, чей тон выдал недовольство вмешательством Ливня. - Высокие, тяжелые.
  - Я никого подобного не видел. Хотя признаюсь - больше смотрел на горизонты.
  - Здесь будет лагерь, - помедлив, сказал Маска. - Летерийцев встретим в трех лигах отсюда, в местности, известной как Долина Лыкового Баклана. Тук Анастер, ты останешься со стариками и детьми или будешь сопровождать нас?
  - Я достаточно навидался полей битв, Красная Маска. Я говорил, что снова оказался в солдатах... но даже обоз нуждается в защите. Я стану одним из стражников. - Он пожал плечами: - Может, отправлюсь в дозор прямо сейчас.
  Глаза под чешуйками маски вперились в Тука на долгие несколько сердцебиений, потом медленно погасли. - Ливень, ты тоже остаешься здесь.
  Воин от удивления окаменел. - Вождь Войны!..
  - Ты начнешь учить детей, приблизившихся к смертной ночи. Луки, ножи.
  Ливень скованно поклонился: - Как прикажешь.
  Красная Маска покинул их. За ним ушли Натаркас и Месарч.
  Ливень глянул на Тука. - Моя смелость неизменна, - заявил он.
  - Ты еще молод.
  - Ты будешь следить за самыми малыми детьми. Только за ними. Держись от меня подальше, и их не подпускай.
  Туку уже надоел этот парень. - Ливень, ты ехал рядом с вождем своего клана, когда овлы бросили нас наедине с армией Летера. Поостерегись хвастаться смелостью. Когда я прискакал к тебе и умолял спасти жизни наших солдат, ты отворачивался, как и все остальные. Думаю, Красная Маска снял с тебя точную мерку, Ливень. Еще одна угроза - и я предоставлю тебе повод ненавидеть и проклинать меня. Проклинать, издыхая.
  Воин оскалил зубы в безрадостной усмешке: - В твоем единственном глазу, Тук Анастер, я прочитал: ты уже проклят.
  Он резко развернулся и ушел.
   "Что же, ублюдок в чем-то прав. Может быть, я вовсе не так ловок в драке, как мне казалось. Для овлов, в конце концов, это образ жизни. Да и малазанские армии слишком хорошо обучены - неудивительно, что я им не подходил".
  Мимо пронеслись несколько детей, за которыми плелся малыш, едва начавший ходить. Видя, как щебечущая кучка скрылась за палаткой, ребенок остановился и ударился в рёв.
  Тук хмыкнул. "Да, и ты, и я".
  Он издал неприличный звук; малыш поглядел широко раскрытыми глазами - и засмеялся.
  Глазница снова нестерпимо зачесалась. Тук поскреб ее и пошел к себе, напоследок издав еще один дурацкий звук. "Поглядите на него. Вот невинный восторг. Что ж, Тук, принимай награду там и тогда, когда это возможно".
  
  ***
  
  Красная Маска стоял на самом краю разбиваемого лагеря, изучал южный горизонт. - Там кто-то есть, - произнес он тихо.
  - Кажется так, - согласился Натаркас. - Чужаки. Они ходят по нашей земле, будто она принадлежит им. Вождь Войны, ты ранил Ливня...
  - Ливень должен научиться ценить старших. Он будет учиться уважению как мастер оружия двух десятков непоседливых юнцов. Когда он снова присоединится к нам - будет мудрее. Натаркас, ты оспариваешь мои решения?
  - Оспариваю? Нет, Вождь Войны. Но иногда я испытываю их, ибо желаю понять получше.
  Маска кивнул и обратился к воину, что стоял неподалеку: - Учти его слова, Месарч.
  - Учту, - отвечал молодой воин.
  - Завтра, - продолжал Маска, - я поведу воителей на битву. К Лыковому Баклану.
  Натаркас что-то прошипел и сплюнул. - Проклятая долина.
  - Мы освятим кровь, пролитую там триста лет назад. Прошлое умрет, и с его могилы мы увидим новое будущее. Новое во всех смыслах.
  - Твой новый способ воевать, Вождь Войны... Я вижу в нем мало чести.
  - Ты верно сказал. Чести в нем вовсе нет. Такова необходимость.
  - Стоит ли сдаваться необходимости?
  Красная Маска искоса поглядел на воина, разрисовавшего лицо в подобие личины вождя. - Да, если сдаваемые пути обещают лишь поражение. Это нужно сделать. Они должны быть отброшены.
  - Старейшины с трудом примут подобное, Вождь Войны.
  - Знаю. Мы с тобой уже играли в эту игру. Не их война. Моя. И я намерен ее выиграть.
  Они замолчали, ибо ветер, отходная молитва мертвых трав, зашумел и понесся над землей.
  
  
  
  
  Глава 11
  
  
  
  Море безводное белые кости простерло
  И под ногами моими хрустит как пергамент
  Но никакое сказание строчку шагов не запишет
  Нет и одежд, чтобы скрыть нагую судьбу
  Небо сдало облака бродячему ветру
  И недвижимы пески, ничьих не увидишь следов
  Ветер вздымает волны
  Вода в ракушке спокойна
  Чаша пустых пожеланий
  Мерзкая горечь соли кусает уста и язык
  Морем я жил и сказанья чертил у берегов бесконечных
  Водоросль кистью, и свитком был водоворот.
  
  
  Шепоты Моря,
  Рыбак Кел Тат
  
  
  
  В полдень начался дождь, что было совсем неплохо: никакого смысла нет выгорать целому лесу. Да, он тут не особенно популярен. Они высмеивают его старые статуи, они говорят, от него воняет... конечно, когда находятся вне досягаемости громадных, искореженных старостью рук. Если бы соседушки подошли ближе, он, наверное, сразу бы вырвал им руки, ответив на годы насмешек и пренебрежения. И всё же...
  Старый Горбун Арбэт больше не возит тележку с фермы на ферму, от хижины к хижине, собирая фекалии, которыми он прежде заваливал правившие всеми забытой поляной статуи тартенальских богов. Нужда отпала. Проклятые, кошмарные твари убиты.
  Соседи не одобрили внезапную отставку Арбэта - ведь теперь вонь отходов досаждала их домам. Ленивые бездельники даже не подумали зарывать экскременты поглубже. Разве старик Горб не вычищает их регулярно? Ну, больше не вычищает.
  Одной этой истории было бы достаточно для бегства. Арбэт не мечтал о большем, нежели исчезнуть в лесном полумраке и никогда больше не показываться. Да, уходить все дальше, пока не набредет на деревню или городок, в котором никто его не знает, в котором никто даже не слышал о нем. Дожди отмоют его от смрада. Просто старый, безвредный полукровка - Тартенал, за пару монет умеющий починить поломанные вещи, в том числе плоть и кости.
  Итак, в дорогу. Оставить позади старые тартенальские территории, оставить оплетенные сорняками статуи на заросшей поляне. Может быть, расстаться и с древней кровью своих наследий. Ведь не все целители бывают шаманами, не так ли? Никто не будет задавать неудобных вопросов, пока он хорошо лечит их... а с этим трудностей не будет.
  Старые негодяи вроде него заслуживают покоя. Целая жизнь в служении. Умиротворение, Маски Снов, наглые личины камня, одинокие ритуалы - всему теперь конец. Ему можно отправиться в последний поход, к неведомому. Деревня, хижина, прогретый солнцем валун у булькающего ручья... везде он сможет сесть, облегчить страдания усталого костяка - и не вставать, пока не будет сорвана последняя маска ...
  Вместо всего этого он пробудился в предрассветной тьме, трясясь будто от малярийной лихорадки; перед очами повисла, медленно истаивая, совершенно неожиданная Маска Сна. Никогда не виденная им раньше, но исполненная устрашающей силы. Маска, искаженная трещинами, маска в мгновении от взрывного распада...
  Лежа на постели, он трясся, и рама стонала под весом тела. Он ждал откровения.
  Солнце взобралось высоко, когда он наконец вылез из хижины. Небо на западе омрачали клубы туч - буря, истощившая свои силы над морем. Он начал готовиться, не обращая внимания на начавшийся ливень.
  Сейчас уже приближается сумрак. Арбэт собрал связку тростника и бросил на огонь. Он поджег хижину, потом навес, под конец - и старый сарай, в котором хранил двухколесную тележку. Убедившись, что все постройки хорошенько запылали, он взвалил на плечи тюк со своими пожитками и запасами еды, встал на тропу, ведущую вниз, к тракту.
  Вскоре, уже стоя на большой дороге, он издал возглас удивления: к нему направлялась толпа селян, человек двадцать. Во главе шел фактор; увидев Арбэта, он облегченно закричал: - Слава Страннику! Ты жив, Арбэт!
  Скривив губы, Арбэт поглядел в лошадиное лицо фактора, затем окинул взором бледные лица селян, сгрудившихся позади купца. - В чем дело? - спросил он.
  - Отряд Эдур встал на ночь в гостинице, Арбэт. Когда дошли слухи о пожаре, они послали нас на помощь. На тот случай, если бы загорелся лес...
  - Ясно, что лес. Где сейчас эти бездельники?
  - Разумеется, остались позади. Но мне приказано... - Фактор замялся, подскочил ближе, разгибая спину, чтобы взглянуть Арбэту в лицо. - Это был Врегер? Дурак любит огонь, и он не друг тебе.
  - Врегер? Может быть. Имеет он привычку подкрадываться по ночам и мочиться на мою дверь. Не принял отставки. Говорит, я обязан вывозить на тележке его дерьмо.
  - Ты должен! - пробурчал кто-то из толпы позади фактора. - Иначе мы тебе здесь жить не позволяли бы!
  - Ну что же, эта проблема решена, так? - улыбнулся Арбэт. - Врегер поджег меня, и я ухожу. - Он помедлил и спросил: - Какое дело ко мне у Эдур? Ведь дождь прошел - никаких шансов на пожар, не о чем было беспокоиться. Разве я не рассказывал, что поляна расчищена на восемьдесят шагов от хижины? К тому же рядом пруды, почти что водяной ров.
  Фактор пожал плечами: - Он расспрашивали о тебе, предположили, что кто-то поджег тебя от злобы - это нарушение закона, Эдур не любят, когда такое происходит...
  - И они приказали тебе исполнять обязанности? - Арбэт захохотал ему в лицо. - Это впервые!
  - Врегер, ты сказал... Это формальное обвинение, Арбэт? Если так, ты должен продиктовать и поставить подпись и ожидать разбирательства, и если Врегер наймет адвоката...
  - У Врегера кузен в Летерасе, крючкотвор... - подсказал кто-то.
  Фактор кивнул: - Это может надолго затянуться, Арбэт, и никто из нас не обязан давать тебе кров или...
  - Так что лучше не создавать трудностей? Можешь сказать Эдур, что я не выдвигал формальных обвинений, и всё. Что хижина сгорела дотла, что холод вас до костей пробрал и никаких следов пожара на деревьях... - Арбэт хлопнул фактора по плечу (почти что уронив человечка на колени) и прошел мимо. - Расступитесь, вы - я могу нести заразу от всякой дряни, что вы кидали в мою тележку.
  Они весьма ретиво выполнили его просьбу. Путь вдруг оказался свободным. Арбэт двинулся дальше.
   "Они устроят Врегеру неприятности - не след привлекать внимание Эдур - но не убьют, это точно. За ссаки на двери не платят жизнью, даже жизнью дурака". Эдур скоро уедут по каким-то своим делам, и он не столкнется с ними...
  А это что? Кони на тракте, скачут галопом. Бранясь себе под нос, старый Горбун Арбэт побрел на обочину и встал.
   "Еще один клятый отряд. На этот раз летерийцы".
  Ехавшая впереди начальница осадила коня рядом сАрбэтом, за ней, повинуясь команде, замедлил движение весь отряд. Подъехав, она крикнула: - Вы, господин - там впереди деревня?
  - Да, - отвечал Арбэт, - хотя за место в гостинице вам придется сражаться.
  - Как это? - спросила она, проезжая мимо него.
  - Там ночуют какие-то Эдур.
  Услышав это, офицер натянула поводья, подняла руку, приказывая воинам остановиться. Склонилась в седле, вперяя в него мрачный взор из-под низкого шлема. - Тисте Эдур?
  - Точно, они самые.
  - И что им там надо?
  Он не успел ответить, как один из солдат сказал: - Атрипреда, впереди что-то горит. Можно разглядеть огонь и дымом пахнет.
  - Это мое жилище, - объяснил Арбэт. - Случайность. Пожар не распространится, уверяю вас. Эдур не при чем, - добавил он. - Просто проезжали здесь.
  Атрипреда тихо выругалась. - Ты Тартенал?
  - По большей части.
  - Можешь придумать, где бы нам заночевать? Поблизости, но не на самой дороге.
  Арбэт покосился на нее: - Не на дороге? Так далеко, чтобы ваше уединение не нарушали, верно?
  Женщина кивнула.
  Арбэт почесал кустистую щетину на подбородке. - Сорок или немного больше шагов по дороге, потом направо. Пробейтесь через поросль, выйдите к старому саду. За ним покинутая усадьба - на амбаре еще есть крыша, хотя от дождя не сильно защитит. Там и колодец есть. Вполне сносно.
  - Так близко - и никто не занял строения?
  Арбэт ухмыльнулся: - Видите ли, они стоят по ветру от моей хижины.
  - Не поняла.
  Улыбка расплылась до ушей. - Мы, местные, любим подшутить над чужаками. Не обращайте внимания. Сегодня ночью дым пожарища окурит вас, отгонит комаров.
  Он понял, что офицер подумывает, стоит ли разбираться в его словах; но тут лошадь замотала головой, и женщина натянула поводья. - Спасибо, Тартенал. Будь осторожен в пути.
  - И вы, Атрипреда.
  Они поскакали; Арбэт переждал на обочине, пока не пройдет весь отряд.
   "Осторожность в пути. Думаю, я в безопасности. Нет таких происшествий, с которыми я не смогу справиться.
  Нет, это цель путешествия заставляет коленки стучать друг о дружку, как два черепа в мешке".
  
  ***
  
  Хорошо лежать на животе, опустив голову в люк и пялясь вниз. В комнате беспорядок, но странно уютный и гостеприимный. Да, он знает художников, дорого заплативших бы за такую сцену. Десять куриц бродят, то и дело разлетаясь с пути неуклюжего Аблалы. Великан шагает взад и вперед. Ученая Джанат сидит, прислоняясь к стене, и зачем-то катает цыпленка между ладоней, прежде чем ощипать перья в джутовый мешок, который отныне станет служить подушкой. Да, вот доказательство, что академики не знают ничего о том, о чем действительно следует знать. Не стоит и упоминать о том, что Багг не вполне преуспел в извлечении щепочек страха из ее разума. Наконец, сам Багг - скорчился у очага, помешивает когтистой куриной лапой в горшке с куриным супом. Теол готов согласиться, что эта деталь придает сцене оттенок мрачного юмора. Как и исходящее от доблестного лакея монотонное бурчание.
  Ну да, домохозяйство может похвастаться обилием пищи, являя доказательство посетившей их полосы удачи. Громадная капабара из канала две недели назад, а теперь и списанные курицы - их окончательно списывают здесь одну за другой, повинуясь неумолимому бурчанию желудка. Нет, двух... трех желудков. Или даже четырех - если считать, что у Аблалы один желудок. Как знать? Могла бы подсказать Селаш - она обработала множество тел, и снаружи и внутри. В телах Тартеналов больше органов, чем в обычных людях. Увы, на мозги это не распространяется.
  Аблалу Сани снова снедает какая-то бесформенная тревога. Может, влюбился, или устрашен любовью. Полукровка живет в мире тревог, что удивительно, если подумать. Если подумать еще, неоспоримое достоинство между ног собирает сонм поклонниц, зажигает женские глаза светом обладания, жадности, завистливого соперничества - короче говоря, всех страстей, характерных для жриц. Увы, они поклонялись не той части, какой следовало. Беспокойный разум Аблалы требует любви к нему как таковому.
  К сожалению, это превращает великана в полного идиота.
  - Аблала, - сказал склонившийся над горшком Багг, - погляди вверх, если не против, и убедись, что смотрящие на нас глазки - бусинки принадлежат хозяину. Если это так, позови его вниз, на ужин.
  Аблала был очень высоким, так что обращенные вверх, скошенные от усилия разглядеть Теола глаза оказались в пределах досягаемости. Улыбнувшись и похлопав великана по голове, Теол сказал: - Друг мой, отойди, если можешь, на один шаг от ненадежной так называемой лестницы - я сознательно употребил такое слово, чтобы указать на недостаточность усилий моего слуги по починке - дабы я мог начать спуск в манере, подобающей моему положению.
  - Что?
  - Уйди с дороги, дубина!
  Аблала с ворчанием присел и отодвинулся. - Почему он такой дурной? - простонал он, тыкая в Теола пальцем. - Мир подходит к концу, а он разве заботится? Нет. Не заботится. А надо. Конец света. А он что?
  Теол начал нашаривать ногой верхнюю ступеньку. - Красноречивый Аблала Сани, как нам уследить течение твоих дум? Я в отчаянии. - Он завис в люке, опуская ногу все ниже.
  Багг отозвался: - Если учесть зрелище, которое вы нам показываете, хозяин - "отчаяние" кажется подходящим словом. Джанат, лучше вам отвернуться.
  - Слишком поздно, - сказала женщина. - К моему ужасу.
  - Я живу в обществе вуайеристов! - Теол наконец нашел ступеньку и начал спускаться.
  - А я думал, это куры, - сказал Аблала.
  Пронзительный птичий крик оборвался жутким хрустом.
  - Ох.
  Багг начал ругаться: - Проклятие тебе, Сани! Эту ешь сам. И готовь тоже.
  - Она под ногу попалась! Построил бы еще комнат, Багг, и ничего такого не было бы.
  - А ты шагал бы снаружи, на улице. Еще лучше, чтобы ты перестал беспокоиться насчет всего сразу - и приносить тревоги сюда - и приходить к ужину - и...
  - Ну, ну, - вмешался Теол, становясь на пол и поправляя одеяло. - Нервы совсем никуда не годятся. Воздух в доме спертый, мозги у Аблалы упертые, не пошел бы он к...
  - Хозяин! Он всего лишь курицу раздавил!
  - Нет, эту... вуаеру, - возразил Аблала.
  - ... черту! - договорил Теол.
  - Думаю, пришло время умягчения, Теол, - сказала Джанат. - Хочу напомнить: у тебя к нему особый талант. Иначе тебя давно бы приперли к стенке.
  - Эй, - закричал Аблала, - где мне этим заняться?
  - Чем этим?
  - Меня это, приперло. Где бы... того.
  - На складе, - сказал Теол, толкая великана к двери. Хотя безуспешно. - Аблала, ты идешь назад на склад, тот, что у стока. Используй ветки окопника - он лежит в куче мусора - а потом помой руки в корыте.
  Великан с довольным видом направился вдаль по улице.
  Теол повернулся и посмотрел на Багга. - Ладно. Помолчим в память об убиенной курице.
  Багг потер лоб, прислонился к стене, вздохнул: - Извините. Я не привык к такой... толпе.
  - Что меня поражает, - пробормотал Теол, изучавший еще живых куриц, - так полнейшее их равнодушие. Просто ходят вокруг убитой сестры...
  - Погодите немного - они ее исклюют в клочья, - ответил Багг, поднимая трупик. - Лично я предпочитаю равнодушие. - Подняв искореженную тушку, он нахмурился, видя свернутую шею: - Покой смерти, свойственный всему сущему. Или почти всему. - Он потряс головой и швырнул мертвую птицу на пол перед Джанат. - Еще перышки, академик.
  - Самая подходящая работа, - мурлыкнул Теол. - Сдирать прекрасные перья, обнажая прыщавый ужас под ними.
  - Вроде как случайно заглянуть тебе под одеяло?
  - Ты жестокая женщина.
  Она помолчала, уставившись на него. - Если допустить, что это простые прыщи...
  - Еще жесточе. Заставляешь меня думать, что на самом деле я тебе интересен.
  Джанат метнула взгляд на Багга: - Что за исцеление ты применил? Мой мир кажется... уменьшившимся. - Она потерла висок. - Мои мысли странствуют далеко - так далеко, как возможно - и там пропадают. Блаженное забвение. Я помню, что произошло, но ни капли эмоций по этому поводу.
  - Джанат, по большей части это ваша собственная защита. Мир ещё... разрастется. Нужно время. Но не удивляюсь, что вы развиваете в себе привязанность к Теолу, видя в нем защитника...
  - Постой, старик! Привязанность? К Теолу? К бывшему ученику? Это в любом смысле неприемлемо, отвратительно...
  - А я думаю, обычное дело, - возразил Теол. - Я слышал много разных историй...
  - Обычное для дураков, не различающих любовь и почитание - раздувающих свои ничтожные эго, следует добавить. Свойство мужчин. Женатых мужчин. Жалкое...
   - Джанат, разве... нет, не важно. - Теол потирал руки, взирая на Багга. - Мамочки мои, суп пахнет восхитительно.
  Вернулся Аблала Сани, толкнул плечом дверь. - Окопник мерзкий на вкус!
  Трое долго смотрели на него.
  Наконец Багг подал голос: - Видишь полые тыквы? Аблала, возьми одну и черпай суп с вуаерой.
  - Я так ее съем, я голодный.
  Теол сказал: - Как раз одна для тебя.
  Великан помедлил, глядя на раздавленную тушку. - Ладно.
  - Перья оставишь? - спросила Джанат.
  - Ладно.
  Теол помялся. - Аблала, ты не возражаешь, если мы будем ужинать наверху?
  - Валяйте.
  - После ужина, - продолжал Теол, пока полукровка усаживался скрестив ноги и отрывал ножку от курицы, - мы потолкуем обо всем, что тебя тревожит. Ладно, Аблала?
  - Зачем толковать, - невнятно сказал Аблала, забивший рот перьями, кожей и мясом, - когда я вас проведу к нему.
  - К кому?
  - Чемпиону. Тоблакаю.
  Теол поглядел в глаза Баггу - и обнаружил в них неприкрытое беспокойство.
  - Мы прорвемся во двор, - продолжил Аблала.
  - Гм. Хорошо.
  - Постараемся, чтобы он нас не убил.
  - Мне казалось, ты говорил - толковать не о чем?
  - Точно. Не о чем.
  Джанат налила тыкву супа. - Мы должны держаться за лестницу одной рукой? Думаешь, я первая полезу? Думаешь, я идиотка?
  Теол поморщился, а затем просиял: - Есть выбор, Джанат. Или ты лезешь за нами, рискуя аппетитом, или мы лезем за тобой, вознося к небу восхищенными взорами.
  - Как насчет третьего? - Она вышла на улицу.
  От места, где сидел Аблала, донеслись жуткие хрустящие звуки.
  Теол и Багг мигом последовали примеру Джанат.
  
  ***
  
  Ормли, бывший Поборник Гильдии Крысоловов, сел напротив Ракет.
  Она приветственно кивнула и вернулась к еде. - Я предложила бы тебе немного этих хрустящих свиных ушей, но, видишь ли, осталось мало - а они относятся к числу любимых моих блюд.
  - Ты это нарочно, так?
  - Мужчины вечно считают, будто красавицы озабочены сексом или, точнее, возможностью его осуществления в каждый данный момент. Но уверяю тебя: пища предлагает гораздо больше, нежели неуклюжие обжимания в кишащей блохами койке, все ваши беспорядочные дерганья, причиняющие боль при малейшем изменении позиции.
  Испитое лицо Ормли скривилось: - Изменение позиции? А это что такое?
  - Что-то подсказывает мне: совсем не легионами исчисляется число женщин, безутешно тоскующих о человеке по имени Ормли.
  - Ничего не желаю знать. Слушай, у меня нервы шалят.
  - А как я себя чувствую - об этом ты подумал? Вина не желаешь? Ох, я надеялась, что ты откажешься. Знаешь ли, скрываясь в погребальной камере, я пресытилась изысканными винами лучших урожаев. Тебе-то легко, ты вечно таишься в тени - а вот я, как новый командир организации повстанцев, должна прятаться там, принимая и отправляя гонцов целыми днями, ведя бесконечную канцелярскую работу...
  - Какую такую канцелярскую?
  - Ну, работу, убеждающую всех приспешников, что я очень занята. Чтобы они каждый миг не вбегали с делами.
  - Но что такое ты пишешь, Ракет?
  - Обрывки разговоров сверху. Акустика здесь отличная, хотя непостоянная как дитя. Иногда получается просто поэзия, если тщательно все совместить.
  - Если это случайные отрывки, при чем тут поэзия? - Ормли все еще кривился.
  - Ясно, что ты не интересуешься новейшими тенденциями.
  - Только одной интересуюсь, Ракет. Она-то и тревожит. Опять Теол Беддикт.
  - На редкость особенное совмещение, - ответила она, потянувшись за еще одним свиным ухом. - Идиотизм плюс гений. Его гений особенно хорош в создании идиотских ситуаций. Например, когда мы любились в последний раз....
  - Ракет, прошу тебя! Разве ты не понимаешь, что происходит снаружи? Извини. Думаю, ты не знаешь. Тогда слушай. Он слишком успешен! Он действует слишком быстро! Патриоты озабочены чем-то ужасным, и можешь быть уверена - Совет Вольности поддерживает их всеми доступными ресурсами. На Нижнем Рынке начался натуральный обмен, потому что нет монеты.
  - Да, в этом и весь план...
  - Но мы не готовы!
  - Ормли, Чешуйчатый Дом обрушился, да?
  Он поглядел подозрительно, хмыкнул и отвел глаза. - Ладно. Мы знаем, что именно надвигается. Да, мы готовились к этому. Верно, всё верно. Хотя мы не приблизились к пониманию того, что стрясется, когда все случится, если вообще знаем, что может случиться и стрястись... Вот, совсем меня запутала. Когда дело заходит о Теоле, ты теряешь всякую объективность.
  - Неужто? Держишь меня за дуру?
  - Да. Любовь, похоть, что бы там ни было - ты не можешь мыслить ясно, когда речь идет о нашем безумце.
  - Это ты не мыслишь ясно. Теол - не тайна. Теол прост - нет, не то чтобы простак... хотя и это тоже. По любому я уже сказала. Он прост. Истинная тайна перед нами, Ормли - это его так называемый лакей.
  - Багг?
  - Багг.
  - Он же просто подставное лицо...
  - Ты уверен, что не наоборот? Куда девается монета, которую они собрали? Закопана на заднем дворе? У них вообще нет заднего двора. Ормли, мы говорим уже о тоннах. - Она обвела рукой склеп: - Можно двадцать раз кряду заполнить эту крипту. Да, под городом есть и другие крипты. Мы знаем все. Я послала разведчиков в каждую - они пусты, пыль на полу не тревожили сотни лет. Мы послали крыс во все трещины, щели и лазы. Ничего. - Она сплела пальцы. - Пропало. В воздухе растворилось. И не только в нашем городе.
  - Ну, может, Теол отыскал тайник, которого мы еще не заметили. Что-то одновременно умное и идиотское, как ты и сказала.
  - Я подумаю, Ормли. Но лучше верь, когда я говорю: деньги просто пропали.
  Лицо Ормли внезапно прояснилось. Он налил себе еще вина. - Я уже все понял. Утопили в реке. Просто. Быстро.
  - Но ведь Теол уверяет, что монету легко вернуть, чтобы наводнить рынок, когда финансисты Совета впадут в панику и начнут чеканить деньги свыше обычных квот. А даже обычные квоты для них разорительны, потому что нет возврата старой монеты. Прошлую стабильность не вернешь. Я слышала, даже имперская Сокровищница опустела. Теол сказал, что сможет вывалить всё на улицы в любой нужный момент.
  - Может, врет.
  - Может, и не врет.
  - Может, мне достанется последнее свиное ухо?
  - Можешь не мечтать.
  - Отлично. У нас еще проблема. Нарастают трения между Эдур, истопатами и армией шпиков и головорезов канцлера. Пролилась кровь.
  - Не удивлена. Это должно было случиться. Полагаю, что финансовая напряженность имеет к этому отношение.
   - Разве что косвенно, - возразил Ормли. - Нет, я думаю, это личные конфликты.
  - Можно извлечь пользу?
  - Ага. Наконец мы обсудим что-то актуальное и придем к какому-то решению.
  - Ты просто завидуешь Теолу Беддикту.
  - И что, если? Извини. Давай построим планы.
  Ракет вздохнула и махнула слуге: - Принеси еще бутылку, Унн.
  Брови Ормли взлетели, когда здоровенный мужлан пошагал в боковую комнату. Он придвинулся к женщине. - Унн? Тот, что...
  - Убил Геруна Эберикта? Да, тот самый. Этими вот двумя руками, Ормли. Собственными руками. - Тут она улыбнулась. - И эти руки, гм... хороши не только для убийств...
  - Я знал! Ты думаешь только об одном!
  Она уселась поудобнее. "Заставь их думать, что они умные. Единственный способ сохранить покой".
  
  ***
  
  Под городом Летерасом таится плотное ледяное ядро. Кулак Омтозе Феллака, неумолимым захватом сдавивший древнего духа. Заманенного и плененного в результате необычайного союза Цеды Куру Кана, джагутской колдуньи и Старшего Бога. Страннику было трудно понять возможность их объединения - неважно, сколь выгодными оказались последствия. Дух, плененный до той поры, когда ужасный ритуал ослабнет - или, что более вероятно, будет разрушен злой волей. Итак, хотя бы временно - а что не временно? - предотвращены гибель и разрушение колоссальных масштабов. Очень хорошо.
  Куру Кан, заключивший союз с джагутской колдуньей - удивительно, но не опасно. Нет, мысли Странника постоянно тревожило участие Маэла.
  Старший Бог. Но не К"рул, не Драконус или Килмандарос. Нет, этот Старший никогда не вступал в союзы. Для Маэла было проклятием то, что для всех других было благословением. Так что же изменилось? Кто подтолкнул старого ублюдка под руку, заставив ковать союзы, заставив высвободить силу на улицах города, заставив явиться на некий отдаленный остров, избить до бесчувствия другого бога?
  Дружеское чувство к жалкому смертному?
   "И что же, дражайший Маэл, ты намерен делать со своими поклонниками? С теми, что злоупотребляли твоим равнодушием? Их легион, их руки обагрены кровью во имя твое. Тебя это развлекает? В конце концов, от них ты получаешь силу. Достаточную, чтобы затопить весь этот мир".
  Война богов. Действительно ли линия противостояния проведена так ровно, как кажется? Странник больше не был в этом уверен.
  Он стоял на прочном камне, почти касаясь громадного куска льда. Он мог ощутить древнее ледяное колдовство, принадлежность иной эпохи. Дух, заключенный в нем, замороженный в момент подъема со дна грязного озера, стал бурным ураганом бессильной ярости; он размытым пятном виднелся в центре глыбы. Один из родичей самого Маэла, подозревал Странник - кусок, оторванный, чтобы страдать в ярме Увечного Бога. Он совсем не знает - пока - об ужасных трещинах, покрывших лед безумной паутиной и пробирающихся внутрь.
   "Действительно, ритуал расшатан. Намеренно? Нет, просто они неправильно выбрали место заключения. О нет, они тоже не знали. Этот... толчок... не мой. Просто... несчастливое стечение обстоятельств.
  Знает ли Маэл? Возьми меня Бездна, я должен с ним поговорить - ах, как я вздрагиваю при этой мысли! Долго ли еще можно откладывать? Какое гнилое преимущество куплю я молчанием? Какую скудную награду получу за предупреждение?
  Может, еще поговорить с тем богом, Фенером? Но нет, бедное создание знает еще меньше, чем я сам. Прячется, свергнутый, подмененный... вот это интересная мысль. Боги воюют... да, возможно... "
  Странник отступил, пройдя призраком сквозь камень. Внезапное желание, нетерпение толкали его. Для запланированного нужна рука смертного. Кровь смертного.
  Он появился на полу, выложенным неровными плитами. Далеко ли он странствовал? Сколько времени прошло? Тьма, приглушенный звук капающей воды. Он втянул воздух, уловив аромат жизни, прокисшей от прикосновения старой магии. Он понял, где оказался. "Недалеко. Скоро. Никогда не прячься в одном месте, дитя". Во рту пересохло - нечто вроде предвкушения. Он спешил вниз по кривому переходу.
   "Такой - слабый - я ничего не могу. Когда-то я умел большее, нежели огибать кривые кромки судеб. Владыка Плиток. Вся сила изображений, почти-слов тех времен, когда не было письменной речи. Они голодают без моего благословения. Иссыхают. Неужели это ничего не значит? Я не стою сделки?"
  Он ощутил, как внутри разгораются давно уже тусклые угли... чего же? "А, теперь я понял. Вижу.
  Это амбиции".
  Странник дошел до тайной комнаты, ощутил трепещущее тепло у входа.
  Согнувшаяся над жаровней девушка резко повернулась, едва он вошел. Сырой, согретый воздух, напоенный запахами специй, сделал его почти пьяным. Он увидел широко раскрытые глаза.
  - Турадал Бризед...
  Странник чуть не пошатнулся, сделав шаг вперед. - Видишь, опять всё то же. Сделка...
  Ее рука метнулась, повисла над углями жаровни. - Они все желают заключить сделку. Со мной.
  - Оплоты, ведьма. Они сражаются как неуклюжие дряхлые старики. Против новых - против Садков. Лишь дурак назовет это танцем равных. Некогда сила была неуклюжей. А теперь она... - он усмехнулся, - сделав еще шаг, - изящна. Ты поняла? Поняла, ведьма, что я предлагаю тебе?
   Она оскалилась, скрывая страх. - Нет. Ты смердишь выгребной ямой, Консорт - тебе здесь не место...
  - Плитки так хотят играть, верно? А вместо этого складываются в ломаные узоры, вечно ломаные. Потока нет. Они вышли из моды. Вышли из моды, ведьма.
  Рука сделала некий жест, глаза Пернатой Ведьмы скользнули за спину Странника.
  Сзади раздался слабый голос: - Не делай этого.
  Странник повернулся. - Куру Кан. Она призвала тебя. - Он засмеялся. - Дух, я могу изгнать тебя одним мгновением ока.
  - Этого ей лучше не знать. Слушай мое предупреждение, Странник: ты впал в безрассудство. Тебя охватила иллюзия успеха. Неужели непонятно, что поразило тебя? Ты стоял слишком близко ко льду, осаждаемый бурей желаний пленного демона. Его амбициями, его жаждой.
  Странник ощутил ледяной укол сомнения - но потряс головой: - Я Владыка Плиток, я Старший. Жалкий дух колодца не может заразить меня. Мои мысли чисты. Мое предназначение... - Он отвернулся, жестом отгоняя призрака. И чуть пошатнулся; пришлось встать поустойчивее.
  Дух Цеды заговорил снова: - Странник, ты решил бросить вызов Садкам? А тебе не приходит в голову, что как у Плиток был Владыка, так есть он и у Садков?
  - Не дури. Нет плиток, изображающих эти Садки...
  - Не плитки. Карты. Да, у них есть Владыка. Ты станешь противостоять ему? Но зачем же?
  Странник не отвечал, хотя ответ грохотал внутри черепа. "Узурпация. Он как дитя перед таким, как я. Я даже пожалею его, отнимая силу, высасывая кровь до капли, лишая самой жизни.
  Больше я не стану таиться от этого мира".
  Куру Кан говорил: - Если ты бросишь Оплоты в бой против Садков, Странник, ты разрушишь союзы...
  Странник фыркнул. - Они уже разрушены, Цеда. Это началось как поход на Увечного Бога с целью жестоко покарать его - как будто Падший совершил преступление самим фактом своего существования; но все уже изменилось. Старшие пробуждены, они осознали себя - нашли память о том, чем были прежде, поняли, чем могут стать. К тому же, - добавил он, надвигаясь на дрожащую ведьму - летерийку, - враг раздроблен, ослаблен...
  - Они чужды тебе. Ты так уверен в истинности своего чутья? Может быть, враги заставили тебя поверить...
  - Ты увлекся играми, Куру Кан. Вечный твой порок.
  - Это не наша война, Странник.
  - Нет, наша. Моя война. Война Рулада. Скованного Бога. Разве Старшие Боги так жаждут уничтожить Падшего?
  - Они возжаждали бы, если бы понимали всё. Но они ослеплены жаждой воскрешения - они слепы, как ты сейчас. Все, кроме одного - создателя Садков. Самого К"рула. Слушай меня, Странник! Поднимая Оплоты против Садков, ты объявляешь войну К"рулу...
  - Нет. Только его детям. Детям, которые при случае убьют его. Он им не нужен. Он ушел было, но теперь снова бродит по мирам и тащит за собой Плитки, Оплоты, древние места, ему хорошо знакомые. Вот подлинная война, Цеда!
  - Точно. Идиотская ностальгия К"рула оказывается самым сильным ядом - хотя он еще этого не понял. Я мертв, Странник... тропы, по которым я прошел...
  - Мне не интересны.
  - Не делай этого. Не вступай в игру Увечного Бога!
  Улыбающийся Странник размытым движением протянул руку. Схватил ведьму за горло. Поднял над полом.
  В другой руке появился кинжал.
   "Кровь. Дар смертных Старшим..."
  Она держала что-то в руке. Она дергалась, извивалась в отнимающем жизнь захвате; глаза выпучились, лицо потемнело. И тут ведьма выбросила вперед руку.
  Воткнув отрезанный палец в левый глаз бога.
  Странник ошеломленно заревел. Копье ослепительного света пронеслось по мозгу.
  Его нож уже был вонзен в тело женщины. Он отшвырнул ее, покачнулся, ударив себя по лицу - кровь хлестала, что-то стучало по щеке, словно привязанное на нитке. "Достал ее... неважно, что она сделала... достал ее, подлую тварь!.. ее кровь... моя кровь... Бездна меня подери, как больно!"
  И тут она вернулась. Скрюченная рука мелькнула у лица - схватила что-то, оторвала - снова боль! Рядом раздался злорадный хрип: - Я собираю!
  Она изогнулась, когда бог снова взмахнул клинком, взрезая плоть, пересчитывая острием рёбра.
  Она забрала глаз. Глаз пропал, глаз сжат кровавой рукой.
  Но на клинке блестит кровь. Много. Вполне достаточно.
  Странник, вытянув руку, пытался оглядеться оставшимся глазом, приноровиться к изменившейся перспективе. Шатаясь на ходу, побрел к выходу.
   "Всё, что мне нужно".
  Оставляя кровавый след, Пернатая Ведьма подковыляла к дальней стене, где скорчилась - в одной багровой руке глаз Старшего Бога, в другой палец Брюса Беддикта. Палец казался опухшим, он словно вобрал кровь Странника. Теплый. Нет, горячий.
  - Собираю... - шепнула она.
  Призрак Цеды подплыл ближе. - Ты умираешь, девочка. Тебе нужен целитель.
  Она сплюнула: - Так найди.
  Ответа не было.
  
  ***
  
  Странник брел по мостику. По обеим сторонам плитки Цедансии пришли в полнейший беспорядок. Бог грубо хохотал, держа перед собой скользкий кинжал, будто факел - он ощущал жар, опаляющий лицо, высушивший кровь и прочие жидкости, сочившиеся из левой глазницы.
   "Кто-то был тут. Недавно.
  Ханнан Мосаг. Изучал тайны древнего могущества.
  Но он Тисте Эдур. Чужак для здешних сил.
  Нет, они мои. Всегда были моими. И вот я пришел.
  Чтобы потребовать их назад.
  И я бросаю тебе вызов, Владыка Карт, кем бы и чем бы ты ни был. Предстань передо мной, если смел. Я вызываю тебя!"
  Странник добрался до центрального возвышения, высоко поднял клинок и швырнул вниз, на плитки.
  Острие глубоко вошло в прочный камень.
  Он смотрел вниз. Единственный глаз широко раскрылся.
  Кинжал пригвоздил одну из плиток в середине. Остальные начали вращаться, формируя вихрь.
  Срединная плитка.
  Его плитка. Лезвие увязло в груди изображения. "В моей груди. Что это должно означать? Неважно. Какую иную плитку мог я выбрать?"
  Мир содрогнулся - он мог ощутить дрожь глубоко в сердцевине, расходящуюся рябью - рябь вздымалась, пожирая энергию, превращаясь в волны. Волны прибавляли в скорости, возносились...
  Странник захохотал, когда сила забурлила внутри. - Кровь смертной!
  Она уже умерла? Он ударил дважды. Глубоко вогнал оружие. Наверное, выпотрошил. Труп, притулившийся в проклятой комнате. Пока его не найдут крысы. И это хорошо. Ей нельзя было позволять остаться в живых. Ему не нужны Верховные Жрицы, не нужны смертные, прилепившиеся в возрожденной божественности.
   "Обычных просителей я могу поглощать. Игнорировать. Они знают, что я никогда не отвечаю. Никогда не посылаю даров. Ничего не ожидая, они ничего не получают, и я не привязан к ним.
  Но Верховная Жрица..."
  Ему нужно убедиться. Вернуться. Убедиться. Странник развернулся и пошел назад.
  
  ***
  
  - Ублюдок, - сказала Пернатая Ведьма, сплюнув полный рот крови. Кровь текла из ноздрей, булькала в горле. Правую часть груди сдавила неизмеримая сила.
  Больше ждать нельзя. Дух опоздает.
  - Я умираю.
   "Нет. Странник, ублюдочный бог, забытый бог, голодный бог.
  Что же, не ты один здесь голоден".
  Она оскалила зубы в алой улыбке и вложила изувеченное глазное яблоко в рот.
  Проглотила.
  
  ***
  
  Странник пошатнулся, ударившись о стену коридора - нечто вторглось в грудь и вырвало беспорядочный сгусток силы. Украло. Оставив полость мучительной боли.
  - Сука!
  Вопль отразился эхом от хладного камня.
  Он услышал ее голос, заполнивший череп: - Теперь я твоя. А ты мой. Поклонник и объект поклонения, сцепившиеся во взаимной вражде. О, разве это не меняет всё?
  Нужно было выбрать кого-то другого, Странник. Я читала исторические книги. Дестрай Анант, Избранник Божий, Колодезь Духа. Пернатая Ведьма. Ты мой. Я твоя. Слушай мою молитву. Слушай! Твой Дестрай Анант требует! В моих руках ждет Смертный Меч. Он тоже вкусил твоей крови. Твоя сила может исцелить его, как исцелила меня. Ты еще не ощутил его, - сказала она со злорадным восторгом, - касания?
  Смех скрежетал в голове, ударяя украденной силой.
  - Призови его, Странник. Он нужен нам.
  - Нет.
  - Он нужен нам! И Надежный Щит - Т"орруд Сегул на языке Первой Империи. Кто из нас будет выбирать? О, разумеется, ты хочешь оставить себе это право. Но у меня уже есть кандидат. Он тоже крепко связан сетью зла. Я бормочу его имя - и вижу отражение величайшей ненависти. О, разве не мило?
  Да, он еще жив. Удинаас. Давай составим жречество из предателей. Давай потребуем себе Пустой Трон - он всегда был нашим по праву. Странник, мой возлюбленный.
  Удинаас. Зови его! Избирай его! Мы будем пожирать души друг друга в течение тысячи лет. Десяти тысяч!
  - Оставь меня, проклятие!
  - Оставить тебя? Бог мой, я заклинаю тебя!
  Странник пал на колени, склонив голову, и возопил в ярости.
  И мир снова содрогнулся.
  Он забыл. Цепи. Воли, сомкнувшиеся в вечном захвате войны. Яростный поток эмоций, вздымающийся вновь и вновь. Бессмертное погружение. "Я снова в мире. Я отказался от слабости и был пойман в капкан силы".
  - Лишь слабые и бесполезные истинно свободны, - шепнул он.
  Она расслышала. - Не надо такого раскаяния, Странник. Иди назад в Цедансию, посмотри сам. Кровь течет между Плиток. Между всех Плиток. Садки. Цедансия наконец стала картой реального мира. Истины вещей. Я использую твои же слова. Плитки ... поплыли.
  Неужели ты не чуешь их, эти новые Садки? Идем, исследуем их вдвоем. Выберем свой аспект. Там разные оттенки... свет и тьма, тень и смерть, жизнь и... о, а это что? Шуты Удачи, Свободные карты, Опонны? Опонны - милый Странник, на твоем месте уже появились выскочки. Близнецы играют в твои игры, Странник. И что мы будем делать?
  - Возьми меня Бездна, - простонал бог, оседая на холодные и мокрые плиты пола.
  - Призывай его, Странник. Он нужен нам. Сейчас. Призови Смертного Меча.
  - Не могу. Ты проклятая дура. Он потерян.
  - Я владею...
  - Знаю, чем ты владеешь. Думаешь, этого вполне достаточно? Чтобы вырвать его из хватки Маэла? Тупая, жалкая дуреха. Прекрати проклятые молитвы, Дестрай. Каждое требование ослабляет меня. Это неразумно. Не сейчас. Слишком быстро. Я стал... уязвимым. Эдур...
  - Эдурские ведуны сейчас вздрагивают от каждой тени. Они не понимают, что случилось. Они познали слепой ужас...
  - Молчать! - проревел бог. - Кто может понять ведунов, болтливая капабара? Оставь меня! Сейчас!
  Ответом стало... молчание. Внезапное отсутствие, отступление.
  - Уже лучше, - буркнул он.
  Он остался на холодном полу, в окружении тьмы. Думая. Но даже мысли не приходят свободно, даже они имеют цену.
   "Клянусь Бездной! Похоже, я совершил ошибку. Теперь придется жить с ней.
  И строить планы".
  
  ***
  
  Геделанак шагнул, прикрывшись круглым щитом. Мощная рука ухватила его пониже плеча, сжала - еще миг, и он пролетел через весь двор, тяжело шлепнувшись о землю, перевернувшись. Он катился, пока не ударился о стену.
  Воин - мекрос застонал, потряс головой, отпустил короткую рукоять двулезвийной секиры. Поднял руки к шлему и стянул его. - Нечестно, - сказал он, моргая, сверкнув глазами на Карсу Орлонга. - Император так не сделал бы.
  - Тем хуже для него, - прогудел в ответ Тоблакай.
  - Похоже, ты порвал мне руку.
  Семар Дев заговорила из тени, где сидела на стуле: - Тогда поспеши найти целителя, Геделанак.
  - Кто еще дерзнет вызвать меня? - спросил Карса, опираясь на меч и оглядывая полудюжину воинов. Глаза всех обратились к женщине в маске - она стояла недвижно, словно забытая, источенная солнцем и ветрами статуя в каких-то развалинах. Казалось, она осталась равнодушной ко всеобщему вниманию. Два меча таились в ножнах.
  - Трусы, - фыркнул Карса.
  - Погоди, - скривив покрытое шрамами лицо, сказал некто по имени Пудинг. - Все не так, клятый бычара. Твой стиль драки... Нет смысла изучать его, потому что Император не будет так драться. Не сможет. У него нет нужной силы и размаха рук. К тому же он цивилизован - а ты дерешься как зверь, Карса. Ты мог бы повалить ублюдка наземь - но не успеешь. Я его первый повалю. - Он взвесил в руке короткое копье. - Сначала продырявлю - и поглядим, сможет ли он драться, когда в груди торчит деревяшка. Я пробью его с шести шагов, понял? Потом подберусь и покрошу в куски саблей.
  Семар Дев больше не слушала: хвастливые речи Пудинга успели надоесть. Она не сводила взора с женщины, которую воин - мекрос назвал сегуле. Слово времен Первой Империи. Щит. Странное название для народа. Может, это остатки клана времен имперской колонизации Дессимбелакиса. Часть армии, поселенной на некоем милом острове в награду за великую победу - у всех его армий были прозвища, и "Щит" - имя довольно обычное для военных частей Первой Империи. А вот маска - чрезмерное преувеличение. Геделанк упоминал, что их носят все сегуле, что знаки и царапины на эмали означают ранги. Но надписи совсем не похожи на алфавит Первой Империи. Любопытно. Как жаль, что она вечно молчит.
  Прижав к груди левую руку, Геделанк с трудом встал, держась за стену, и побрел на поиски лекаря.
  Во дворце что-то происходило, и отзвуки потрясений доходили даже до обиталища бросивших Вызов. Возможно, утвержден Список, определяющий порядок сражений. Слух порадовал собравшихся здесь придурковатых воителей - но ответом Карсы стала лишь кислая ухмылка. Семар Дев готова была с ним согласиться - она не верила в точность слухов. Нет, произошло что-то иное, какая - то неразбериха. Фракции дерутся словно дворняги на пиру, хотя будь у псов мозги - все остались бы сытыми. Но разве не всегда так? Каждому нужно больше и еще больше...
  Тут она ощутила еще что-то - содрогание пластов, костей, слоями зарытых под здешним королевством. Под здешним, как и под любым другим. Боги подлые... Ведьма поняла, что уже успела вскочить. Заморгала. Увидела, как стоявший на середине двора Карса обратился к ней лицом и по-звериному сверкнул глазами. Зубы Тоблакая были оскалены.
  С трудом оторвав взор от ужасного воителя, ведьма торопливо ушла под колоннаду, в коридор, по сторонам которого расположены кельи поборников. Прошла все двери, достигнув своей скромной комнатки.
  Захлопывая двери, она уже бормотала слова ритуала захвата. Там, снаружи, что-то стряслось - пролилась, зашипев как кислота, кровь. Наводящие ужас события, нечто за пределами вероятного, поток новой силы...
  Сердце застучало в груди. Из пола комнаты восставало привидение. Оно словно растолкало ее чары.
  Ведьма вытащила нож.
   "Проклятый дух. Точнее, дух проклятого мага".
  Сверкающие, но едва заметные глаза уставились на нее. - Ведьма, - прошептал призрак, - не сопротивляйся. Прошу.
  - Тебя не приглашали, - возразила она. - Почему бы мне...
  - Мне нужна твоя помощь.
  - Похоже, ты пришел слишком поздно.
  - Я Цеда Куру Кан.
  Семар нахмурила лоб, потом кивнула: - Слышала твое имя. Ты пал при эдурском завоевании.
  - Пал? Такое заключение нужно обдумать. Увы, нет времени. Ты должна кое-кого исцелить. Прошу. Я проведу тебя к ней.
  - К кому?
  - К летерийке. Ее зовут Пернатая Ведьма...
  Семра Дев неразборчиво зашипела. - Ты выбрал не ту особу, Цеда Куру Кан. Исцелять эту блондинистую риназану? Если она умирает - я буду счастлива помочь. Эта женщина порочит имя всех ведьм.
  По незримой, опутавшей мир сети прошло еще одно содрогание.
  Она увидела, как призрак Цеды вздрогнул, увидела внезапно возникший в глазах ужас.
  И тут Семар Дев плюнула на лезвие ножа, метнулась вперед, проведя оружием через призрака.
  Вопль Куру Кана быстро прервался: лезвие захватило духа, втягивая в себя, порабощая. Рукоять в ладони вдруг стала холодной как лед. Над острием поднялся дымок.
  Она быстро добавила несколько тихих слов, укрепляющих ритуал.
  И побрела спиной назад, пока не наткнулась на кровать. Ведьма упала, содрогаясь от последствий захвата. Взгляд опустился к ножу в руке. - О боги, - пробормотала она, - еще один.
  Миг спустя распахнулась дверь. Карса Орлонг поднырнул под низкую для него раму.
  Семар Дев выругалась и сказала: - Всегда будешь так?
  - В комнате воняет, ведьма.
  - Ты прошел через мои чары, словно через паутинки. Тоблакай, для такого требуется треклятый бог - а ты уж явно не бог. Готова поклясться костями каждого бедняги и дурака, которых ты убил.
  - Мне плевать на твои дурацкие чары, - отвечал воин - великан, прислоняя меч к стене. Один шаг вынес его на середину комнаты. - Я знаю, что так пахнет. Духи, призраки. Это запах забывчивости.
  - Забывчивости?
  - Иногда мертвые забывают, что они умерли.
  - Подобно твоим друзьям в каменном мече?
  Его глаза стали холодными как пепел. - Они обхитрили смерть, Семар Дев. Таков был мой дар. Ответный дар - в том, что они отвернулись от покоя, от забвения. Они живут, потому что живет меч.
  - Да, садок внутри оружия. Не воображай, что это уникальный случай.
  Он оскалился. - Нет. Ведь у тебя есть нож.
  Ведьма вздрогнула. - Едва ли в этом лезвии садок, Карса Орлонг. Просто слои железа. Свернутые особо хитрым образом...
  - Чтобы сделать тюрьму. Вы, цивилизованные люди, так стараетесь исказить смыслы слов. Может, потому, что слов у вас слишком много, ни используются слишком часто и без должной причины. - Он огляделся. - Итак, ты пленила духа. Не похоже на тебя.
  - Не могу возражать, - отвечала она, - ибо с некоторых пор не знаю, какова я. На кого я похожа.
  - Ты однажды сказала, что не подчиняешь, не заклинаешь, а заключаешь сделки.
  - Ах, ты об этом. Ну да. Если есть выбор. Кажется, что пребывание в одной компании с тобой, Тоблакай, раздавило всякую привилегию выбора.
  - Ты стыдишь меня за собственную жадность?
  - Это не жадность. Скорее всепоглощающая нужда в силе.
  - Чтобы противостоять мне?
  - Тебе? Нет, я так не думаю. Скорее, чтобы оставаться в живых. Ты опасен, Карса Орлонг. Твоя воля, твоя мощь, твоя... неуважительность. Ты представляешь собой привлекательное и устрашающее доказательство, будто путем сознательного игнорирования правил и законов природы можно избавиться от их влияния. Представь себе: само твое существования является доказательством этого тезиса... и я не могу смириться, ибо тезис отрицает опыт всей моей жизни.
  - Слишком много слов. Снова, Семар Дев. Скажи проще.
  - Чудесно, - фыркнула она. - Все в тебе меня пугает.
  Он кивнул: - И восхищает.
  - Наглый ублюдок. Думай как хочешь!
  Он повернулся к двери. Поднял меч и бросил ей через плечо: - Сегуле обнажила на меня свои клинки.
  Он ушел.
  Семар Дев оставалась на кровати едва ли полудюжину ударов сердца. - Проклятие! - Он встала, спеша оказаться снаружи прежде, чем начнется схватка. - Черт тебя дери!
  
  ***
  
  Солнце уже успело сползти к краю неба, и двор оказался в тени. Выйдя из-под колоннады, Семар Дев заметила сегуле, вставшую посредине учебного плаца - в каждой сокрытой перчаткой руке по тонкому мечу. Темные потные волосы свисали на плечи; сквозь прорези маски мрачный взор следил за Карсой Орлонгом, шагавшим по песку на встречу с ней.
  На них смотрели целых двадцать поборников. Это означало, что слухи разошлись широко... Семар Дев потрясенно увидела граля Таралека Виида, а за ним Икария. "Боги! Само его имя... Джаг... все, что я слышала, что узнала. Икарий здесь. Поборник.
  Он оставит от города кучу обломков. Он превратит горожан в гору расколотых костей. Боги, воззрите на него! Он встал в тени, он так спокоен, что почти невидим. Карса тоже не замечает его".
  Тоблакай сосредоточил внимание на сегуле. Он обходил ее, держась поодаль. Она перемещалась как кошка, всегда оказываясь лицом к лицу.
   "О, она тоже классный боец.
  Но Карса швырнет ее на проклятую стену.
  Если она подойдет ближе. А ей придется поднырнуть под громадный кремневый меч.
  На стену. Или сквозь стену?"
  Сердце бешено билось. Состояние, тревожно близкое к экстазу.
  Семар ощутила чье-то присутствие и с внезапной тревогой увидела Тисте Эдур. Узнав его. Преда Томад. Томад Сенгар.
  Отец императора.
   "Карса, тебе не нужна эта встреча..."
  Соперники сошлись в вихре движений - впоследствии свидетели так и не пришли к единому мнению, кто же пошевелился первым, как будто сегуле и Теблор действовали согласованно и притом быстрее мысли.
  Когда железо зазвенело о камень - или камень о железо? - Карса Орлонг сделал нечто неожиданное.
  Топнул ногой. Придавил плотный песок.
  В самый разгар изящного "танца" сегуле.
  Топнул так сильно, что содрогнулся весь двор.
  Идеальный баланс движений сегуле... исчез.
  Без сомнения, лишь на малую долю, столь малую, что глаз едва успел зафиксировать отклонение; без сомнения, она мгновенно восстановила бы равновесие - но уже отшатывалась, получив удар плоскостью меча Карсы. Обе руки были сломаны от силы соприкосновения.
  Однако, падая, она извернулась и выбросила ногу, метя Тоблакаю в пах.
  Он заблокировал удар рукой и резко поднял тело сегуле в воздух.
  Женщина выбросила вторую ногу.
  Тоблакай со смехом подставил меч, отбив удар.
  Он держал противницу на весу.
  Покачивая.
  
  ***
  
  За спиной Таралека Виида раздался тихий вздох. Гралиец моргнул и отвернулся.
  Икарий улыбался. Он тихо произнес: - Думаю, мы уже встречались. Я и он. Возможно, очень давно. Поединок, который был прерван.
   "Маппо. Должно быть, он. Заметил приближение бури между этими... Ох, Трелль..."
  Таралек облизнул пересохшие губы: - Ты намерен возобновить поединок, Икарий?
  Джаг едва заметно поднял брови. Покачал головой, ограничиваясь таким ответом.
   "Слава духам!"
  
  ***
  
  Преда Томад издал неразборчивый звук.
  - Эти игрища, - осмелилась спросить Семар Дев, привлекая его внимание, - должны служить развлечением, не так ли? Каждое новое состязание - все более сложное.
  Взор Тисте Эдур был невыразительным. - Среди зрителей, - не сразу ответил он, - есть и такие, что развлекаются.
  - Да.
  Миг спустя он продолжил: - Да, этот Тартенал пойдет последним. Решение зрителей было единогласным. - Он пожал плечами. - Я сам приду поглядеть. Хотя мое мнение ничего не решает.
  - Сегуле была очень хороша, - заметила Семар.
  - Возможно. Но она не желала сражаться с другими.
  - Они весьма уважали ее.
  - А сейчас? Когда он поверг ее?
  Она покачала головой.
  Томад Сенгар отвернулся. - Тартенал превосходен.
  - Но ваш сын все же лучше.
  Эти слова заставили его замереть. Эдур поглядел на ведьму сузившимися глазами. - Твой Тартенал превосходен, - повторил он. - Но все же он умрет.
  Тисте Эдур ушел.
  Карса, наконец ответив на призывы и мольбы зрителей, опустил женщину на землю.
  Трое летерийских целителей побежали помогать ей.
  Карса подобрал меч, выпрямил спину и начал озираться.
   "О нет. О нет..."
  Но Икарий исчез. Как и его опекун - граль.
  Тоблакай пошел к ней.
  - Даже знать не желаю, - начала она.
  - Нет, ты уже знаешь.
  - О боги!
  Он подошел близко, уставился на нее. - Джаг сбежал. Трелль, что шел с ним, пропал. Возможно, мертв. Теперь с ним воин пустыни, которого я сломаю одной рукой. Никто не сможет остановить нас. Икарий знает. Потому и сбежал.
  - Что ты за дурак, Карса. Икарий не из той породы воителей, что любят турниры. Ты понял?
  - Мы не устраивали бы турнира, Семар Дев.
  - Но зачем тратить силы на него? Разве не Эдур и их рабы - летерийцы вызывают в тебе жажду мщения?
  - Когда я разделаюсь с их императором, отыщу Икария. Мы закончим то, что начали.
  - Не ставь воинов впереди тарана, Карса Орлонг.
  - Дурацкая поговорка, - провозгласил он, чуть подумав.
  - О, и почему бы?
  - У нас, Теблоров, таран состоит из воинов. Посмотри на меня, Семар Дев. Я сразился и победил. Видишь, как вспотели мышцы? Идем, возляжем со мной.
  - Нет. Меня тошнит.
  - Я заставлю тебя выздороветь. Разрублю надвое.
  - Очень смешно. Иди прочь.
  - Мне что, искать другую шлюху?
  - Они все бегут, едва тебя увидев. Бегут ОТ ТЕБЯ, разумеется.
  Он фыркнул и поглядел по сторонам. - Может, сегуле?
  - О да! Ты ведь только руки ей сломал!
  - Руки ей не будут нужны. К тому же целители уже трудятся.
  - Боги подлые! Я ухожу.
  Она зашагала прочь, слыша за спиной раскатистый смех. "Ох, знаю - для тебя я забава. Знаю - и все равно раз за разом попадаю в ловушку. Варвар, ты слишком умен. Где найти великаншу с толстым черепом? Такую, что тебе под стать?"
  
  ***
  
  Волочивший кривые ноги - каждый шажок отдавался волной боли в согнутом, перекрученном позвоночнике - Ханнан Мосаг прищурился, увидел впереди россыпь отполированных рекой камней, протянувшихся подобием дороги между горными утесами. Он не знал, реально ли то, что он видит.
  Но ощущение правильное.
  Как от родного дома.
  Куральд Эмурланн, Королевство Тени. Не фрагмент, не рваное пятно, пронизанное полосами грязи. Дом, каким он был прежде, до всех разорвавших его измен. "Рай ожидает нас. Внутри разума. Призрачные картины, собранные воедино силой воли, одной лишь воли. Верь тому, что увидел, Ханнан Мосаг. Это дом".
  Но он сопротивляется. Старается отринуть его. Его искалеченное тело, его запятнанный хаосом рассудок.
   "Мать Тьма. Отец Свет. Взгляните на увечное дитя. На меня. На Эмурланн. Исцелите нас. Вы не видите, какой мир воссоздан моим разумом? Тот, прежний. Я держу в себе его чистоту, ибо желаю перенести в мир смертных, к племенам, мною покоренным. Я требовал покоя. Я заслужил покой.
  Никто не мог угадать самого тайного моего желания. Трон Тени - он был предназначен мне. Под моим руководством Куральд Эмурланн стал бы сильным. Целым. Обрел бы законное место.
  Да, там был хаос - дикая, несвязанная сила, реки без бродов, разделяющие острова Тени. Но я использовал бы хаос ради исцеления.
  Цепи. Цепи, чтобы стянуть фрагменты воедино, связать их.
  Падший Бог служил средством, ничем более.
  И все разрушил Рулад Сенгар. Одно движение мальчишеской руки. Сейчас все гибнет, отравленное. Рассыпается в прах".
  Он доковылял до дна ущелья. Гладкая круглая галька лязгнула под когтистыми пальцами. Грубый, мокрый, колючий песок залез под отросшие ногти.
   "Мой мир".
  Дождь, падающий неровными полотнищами, туман, пряный запах мхов и гнилого дерева. Ветер пахнет морем.
  Над крутой каменной осыпью возвышались стволы Черного дерева, рассыпанные по склонам как часовые.
  Здесь не было демонов - захватчиков. Это мир Тисте Эдур.
  Тень летящей совы скользнула по блестящим камням дна, поперек пути. Ханнан Мосаг застыл.
   "Нет. Не может быть. Ни один из живущих не претендует на титул.
  Он мертв.
  Он даже не был Тисте Эдур!
  Но кто противостал Руладу Сенгару? Да, у нее хранится отрезанный палец. Сова - древнейший знак - сова, метка близости Избранного".
  В душе бурлил гнев.
   "Я должен решать! Я! Мать Тьма! Отец Свет! Ведите меня к Трону Тени. Эмурланн возрожденный! Или так, говорю я вам - или Король-в-Цепях, а за ним Увечный Бог! Слушайте мое предложение!
  Анди, Эдур, Лиосан. Армии Тисте. Никакого предательства. С изменами покончено - свяжите нас нашими клятвами, как вы связали друг друга! Свет, Тьма и Тень, первоэлементы сущего. Энергия и пустота, вечные приливы и отливы между ними. Три силы - самые первые, самые великие, самые чистые. Услышьте меня. Я готов привести Эдур в новый союз! Пришлите того, кто сможет говорить за Анди. И за Лиосан. Пришлите их. Соберите детей вместе!
  Мать Тьма, Отец Свет, я ожидаю вашего слова. Я жду..."
  Дальше пути не было.
  Плачущий Ханнан Мосаг уткнулся головой в камни. - Как скажете, - пробормотал он. - Я не отвергну знак. Хорошо. Не мне решать. Он станет Смертным Мечом Эмурланна - нет, не надо древних титулов. Новый, в соответствии с эпохой. Смертный Меч. "Безумие... разве он согласится..." Летериец. Да будет так.
  Наступал сумрак. Он ощутил тепло на щеке и открыл глаза: на востоке облака разошлись, образовав колонну темноты. На западе облака пробил другой столб - тусклого солнечного света. - Да будет так, - снова шепнул он.
  
  ***
  
  Брутен Трана отступил от простертого тела Короля-Ведуна. Мосаг содрогнулся, ноги зашевелились как у раздавленного насекомого.
  Миг спустя раскрылись налитые кровью глаза. Казалось, они не видят ничего. Но затем взор обратился вверх. - Воин, - тяжело произнес бывший король, поморщился и выплюнул на темные плиты пола полный рот слизи. - Брутен Трана. К"ар Пенет настойчиво хвалил твою честь, твою верность. Ты настоящий Тисте Эдур. Такими все мы были прежде. До... до Рулада. - Он закашлялся и медленно сел, с явным усилием повернув голову и уставившись на Трану. - И потому я должен отослать тебя.
  - Король-Ведун, я служу империи...
  - К Страннику проклятую империю! Ты служишь Тисте Эдур!
  Брутен Трана молча глядел на уродливое существо.
  - Знаю, - сказал Мосаг, - ты готов вести воинов через дворец, что над нами. Очищать комнату за комнатой от зловредных шпионов канцлера. Разрывать опутавшую Рулада паутину. Но дурак на троне не узнает свободы, даже если она раскроет крылья на его собственных плечах. Он увидит в этом нападение, восстание. Слушай! Канцлера предоставь мне!
  - А Кароса Инвиктада?
  - Всех, Брутен Трана. Я клянусь перед тобой.
  - Куда же вы желаете меня послать? За Фиром Сенгаром?
  Ханнан Мосаг вздрогнул и потряс головой: - Нет. Я не решаюсь произнести имя того, кого ты будешь искать. Здесь, в этом мире, Скованный Бог плывет в моих венах. Там, где я странствовал миг назад, я был свободен. Свободен понимать. Свободен... молиться.
  - Как же мне узнать, куда идти? Как узнать, кого мне искать?
  Корлль-Ведун колебался. Он облизал губы... - Он умер. Но не мертв. Он далеко, но он призван. Его могила пуста, но она никогда и не была занята. О нем не говорят, но его касание все время тревожит нас.
  Брутен Трана поднял руку, не удивившись, что она дрожит: - Довольно. Где мне начинать путь?
  - Там, где умирает солнце. Я так полагаю.
  Воин скривил губы: - На западе? Но вы не уверены?
  - Я не уверен. Не смею.
  - Я пойду один?
  - Решать тебе, Брутен Трана. Но прежде всего ты должен получить нечто у летерийской рабыни, Пернатой Ведьмы - она прячется под Старым Дворцом...
  - Я знаю те тоннели, Король-Ведун. Что я должен взять?
  Мосаг рассказал ему.
  Трана посмотрел на уродливого ведуна - глаза Ханнана Мосага блестели жадно и лихорадочно, как у одержимого - развернулся кругом и вышел из палаты.
  
  ***
  
  Размахивающий фонарями взвод стражи сотворил островок желтого света на поверхности канала Квилласа - солдаты брели, звякая оружием и громко бранясь, по мосту. На другой стороне взвод повернул направо, следуя по главной улице в квартал Ползунов.
  Едва они удалились, Теол толкнул Аблалу и они вдвоем вышли на мост. Оглянувшись на полукровку, Теол поморщился и прошипел: - Следи за мной, дурачина! Я крадусь. Не так! Пригнись, внимательно оглядись, перебегай от стены к стене. Пригнись, Аблала!
  - Но я не смогу видеть.
  - Тихо!
  - Извините. Можно уйти с моста?
  - Сначала ты поглядишь, как я крадусь. Давай. Тебе нужно практиковаться.
  Аблала Сани с рычанием пригнулся, наморщил кустистые брови, поглядывая налево и направо.
  - Чудно. Теперь быстро крадись за мной.
  - Хорошо, Теол. Там как раз соблюдают комендантский запрет, а мне неприятности не нужны.
  Они перебежали на другой конец моста. Теол шел в тридцати шагах за стражниками; затем резко свернул влево, оказавшись вблизи от Хранилища Торговой Палаты. Добежав до аллеи, он присел и яростно помахал Аблале, приказывая делать то же самое.
  - Ну ладно, - шепнул он. - Ты знаешь, какое крыло?
  Аблала заморгал в темноте. - Что?
  - Ты знаешь, где проживает твой Тартенал?
  - Да. С прочими поборниками.
  - Отлично. И где это?
  - Ну... где-то.
  - Хорошее соображение, Аблала. Стой рядом. Разве не я мастер мошеннического воровства?
  - Неужто? А вот Багг сказал...
  - Что? Что сказал мой жалкий лакей? Обо мне? За моей спиной?
  Аблала пожал плечами: - Много чего. То есть ничего. О, вы не так поняли. Я ничего не буду пересказывать. Вы не тупой дуб с башкой, забитой елюзиями величия. И никто иной. Как-то так. - Тут он просиял: - Хотите, я снова заеду ему в ухо?
  - Позже. Постой, я думаю. Рядом с Имперскими казармами, у крыла Вечной Резиденции. Или между Старым Дворцом и Резиденцией?
  Аблала молчал.
  - Итак, - продолжил Теол, - мы идем?
  - Куда?
  - Мне почему-то кажется, нынешняя ночь нам не пойдет на пользу. Но ты просто иди следом.
  Окинув взглядом ближайшие улицы, Теол Беддикт двинулся, держась у самой стены. Когда они подошли ближе к Вечной Резиденции, темноты стало меньше - столбы с фонарями на перекрестках, более широкие улицы; солдаты на постах у ворот, на углах - короче говоря, солдаты повсюду.
  Теол затащил Аблалу на последнюю сносную улицу, и они снова скорчились в полутьме. - Плохо выглядит, - прошептал он. - Там много народу. Аблала, слушай - это была хорошая попытка. Но повышенная бдительность нас победила. Увы, это так.
  - Они стоят в кругах света, - возразил Аблала. - Ничего не видят, Теол. К тому же я замыслил отвлекающий маневр.
  - Вроде твоих обычных? Забудь, Аблала. Шерк Элалле мне рассказала о том, когда...
  - Да, вроде того. Сработало же, а?
  - Но тогда она пробралась в имение Геруна. Она, а не ты. Сейчас именно ты хочешь попасть к поборнику.
  - Потому отвлекать будете вы, Теол.
  - Я? ты с ума сошел?
  - Другого пути нет.
  Они услышали на улице стук сапог. Громкий голос проревел: - Эй, там? Кто прячется на улице?
  Аблала сжался: - Откуда он узнал?
  - Лучше бежать!
  Они рванулись, как раз когда копье света ворвалось в устье улицы; под крики бросившихся следом солдат беглецы достигли ее конца.
  Там Теол повернул налево.
  Аблала направо.
  Ночь огласилась тревожным звоном.
  
  ***
  
  Ответ на молитвы оказался не таким, какого ждал Брутен Трана. Он не думал, что ответ придет через гротескное существо - Ханнана Мосага, Короля-Ведуна. Того самого мужа, что толкнул Тисте Эдур на гибельную тропу. Амбиции, алчность, измена - Брутен Трана с трудом стоял перед Мосагом, не пытаясь выдавить из него жизнь.
   Однако из уродливых губ вылетела... надежда. Это кажется невозможным. Зловеще - шутовским. Мечты Брутена Траны о героическом спасении осмеяны. Рулад падет - исчезнет весь род Сенгаров - и придет Ханнан Мосаг? "Нет, придет его черед. За все преступления. Честь надо завоевывать. Я понимаю это. Так и должно быть".
  Его не особенно беспокоили судьбы летерийцев. Канцлеру больше не жить. Дворец будет очищен. Истопаты будут сокрушены, их агенты убиты, а несчастные узники, чьим единственным преступлением было несогласие с методами истопатов (Брутен уверен в этом), выпущены все до единого. Нет никакого реального подстрекательства. Нет бунта. Карос Инвиктад использует обвинения, будто они не нуждаются в доказательствах, будто они разрешают ему любое обращение с обвиняемыми. Какая ирония: тем самым он порочит идею человечности, делая себя самым главным предателем.
  Но не это главное. Брутену Тране не нравится этот человек; неприязни достаточно, чтобы убить мерзавца. Карос находит удовольствие в жестокости, становясь одновременно и жалким, и опасным. Если позволить ему продолжать в том же духе - возможно настоящее восстание народа Летера. Тогда канавы всех городов империи наполнятся багровой слизью. "Неважно это всё. Я не люблю его. Я годами замечаю в его глазах презрение. И больше не потерплю обиды".
  Именно это больше всего сердит Брутена Трану. Ханнан Мосаг приказал немедленно отправляться на место смерти солнца. Куда-то. На запад. Нет, не на запад. Король-Ведун неправильно понял свои видения...
  Внезапная мысль заставила его замедлить шаг. Вокруг уже были коридоры и комнаты подземной части Старого Дворца. Кто ответил на молитвы? Кто показал тропу? Он намекнул, что это не Увечный Бог. Отец Тень? Неужели Скабандари Кровавый Глаз вернулся к ним?
  Нет, не он. Но кто?
  Миг спустя Трана скривил губы, тихо выругался и продолжил спуск. "Я получил надежду - и что же делаю? Убиваю ее своими руками. Нет, я понимаю путь яснее, чем сам Мосаг.
  Солнце умирает не на западе.
  Под волнами. В глубинах моря.
  Разве не демон моря утащил его тело? Нет, Ханнан Мосаг, ты не решишься назвать его имя. Он же не Тисте Эдур. Но он должен стать нашим спасением.
  Каждый из нас несет шепот Эмурланна. Любой и каждый Тисте Эдур. Вот почему ни один раб не сумел сбежать из наших земель".
  Кроме одного, как напомнил он себе. Удинааса. Но К'риснан знает, где он. Так подозревает Брутен Трана. Они всё знают, но решили ничего не делать.
   "Неудивительно, что Рулад не доверяет.
  Как и я".
  Подойдя ближе, он смог ощутить горькую вонь магии, расслышать в ее комнате бормотание. Он понял - что-то изменилось в особе, называемой Пернатой Ведьмой, в силе, которой она наделена.
  Что же - он не даст ей времени приготовиться.
  Пернатая Ведьма в страхе и тревоге глядела на врывающегося в комнату воина - Эдур. Она с визгом попятилась, прижилась к стене, оседая и закрыв лицо руками.
  На лице воина читалась неуклонная решимость.
  Он схватил ее за волосы и поднял на ноги, потом в воздух. Боль исторгла из ее груди громкий вопль.
  Другой рукой Эдур ухватил висевший на груди женщины кожаный кисет. Оторвал. Шнурок, словно удавка, врезался в шею и ухо. Она ощутила, как брызнула кровь; она подумала, что ухо почти начисто оторвано, висит на полоске кожи...
  Он швырнул ее на пол. Голова с треском ударилась о каменную стену. Она распласталась, издавая тяжелые вздохи, рыдая. А также прислушиваясь - преодолевая рев крови в голове - к удаляющимся шагам.
  Он забрал отрезанный палец.
  Он намерен найти душу Брюса Беддикта.
  
  ***
  
  Теол доковылял до единственной комнаты своего дома и шлепнулся возле очага. Он был покрыт потом, он с трудом дышал.
  Багг, сидящий у стены с кружкой чая, неторопливо поднял брови: - Пострадали от иллюзии собственной компетентности. Понимаю.
  - Это... это ты так сказал Аблале? Жестокий, бессердечный...
  - Разумеется, наблюдение относится ко всем смертным.
  - Он не так передавал!
  Джанат (она тоже пила чай из выщербленной глиняной кружки) сказала: - Вся эта суматоха по городу из-за тебя, Теол?
  - Теперь устроят поиски человека в одеяле, - заметил Багг.
  - Ну что же,- брякнул Теол, - полагаю, таких найдется достаточно.
  Ответа не прозвучало.
  - Должны быть такие, - настаивал Теол. Голос звучал нервно даже для его собственного слуха. Он постарался говорить тоном более уверенным. - Всё возрастающая разница между богатством и нищетой, и так далее. Одеяла стали писком моды среди бедняков. Совершенно уверен...
  Слушатели молча опустошали кружки.
  Теол скривился. - Что вы такое пьете?
  - Куриный чай.
  - Ты имел в виду суп.
  - Нет, - отозвалась Джанат. - Чай.
  - Постойте! А где курицы?
  - На крыше, - сказал Багг.
  - Они не упадут?
  - Одна или две могут. Мы регулярно проверяем. Пока что они выказывают несвойственную разумность. Уникальное явление для нашего дома.
  - О да, пинать утомленного беглеца вы умеете. Беднягу Аблалу, наверное, поймали.
  - Может быть. Он же планировал отвлекающий маневр.
  Глаза Теола сузились. - Эти космы над ушами, Багг, нуждаются в стрижке. Джанат, ножик есть?
  - Нет.
  - Ты перешла на его сторону, да?
  - Багг необычайно достойный человек. Теол, ты его не заслуживаешь.
  - Уверяю тебя, академик, незаслуженность у нас взаимная.
  - И что это значит?
  - Знаете, по запаху я с полным основанием умозаключаю, что куриный чай ничем не отличается от куриной похлебки или, на худой конец, бульона.
  - Семантические тонкости тебе никогда не давались, Теол Беддикт.
  - Припоминаю, мне ничего не давалось. Но защищать свое прилежание буду. А также упрямую жажду искушающего знания, чистоту истинно академического... гм, вожделения... я мог бить и бить в одну точку...
  - Вечный твой порок, Теол.
  - ... но не бил, ибо окружающие не вдохновляли на подвиги. Скажи, Багг, почему Аблала так жаждет узреть своего чистокровного Тартенала?
  - Полагаю, он хочет понять, бог ли он.
  - Что?
  - Новый бог. Или властитель, говоря более точно: сомневаюсь, что у Тартенала имеются поклонники. Пока.
  - Да уж, Тартеналы ведь поклоняются тому, что их пугает. Он просто еще один воин, обреченный умереть под мечом императора. Едва ли такое развитие сюжета вдохновит несчастного Аблалу.
   На это Багг молча пожал плечами.
  Теол вытер пот со лба. - Дадите мне куриного чая, не правда ли?
  - С или без?
  - С чем или без чего?
  - Я про перья.
  - Это зависит... Перья чистые?
  - Уже чистые, - заверил Багг.
  - Ну ладно. Не могу представить ничего более нелепого... С.
  Багг потянулся к глиняной кружке. - Я знал, что могу рассчитывать на вас, хозяин.
  
  ***
  
  Ее пробудил металлический лязг в коридоре.
  Семар Дев села и уставилась в темноту комнаты.
  Показалось, что за дверью кто-то дышит; затем раздалось какое-то приглушенное хныканье.
  Она встала, обернувшись одеялом, и подошла к двери, откинула защелку. Хлипкая дверь отворилась.
  - Карса?
  Громоздкая фигура повернулась к ней.
  - Нет, - произнесла она. - Не Карса. Ты кто?
  - Где он?
  - Кто "он"?
  - Подобный мне. В какой комнате?
  Семар Дев вышла в коридор. Огляделась и заметила слева двоих стражников, обыкновенно стоящих у выхода, по сторонам дверей. Сейчас они лежали подозрительно близко друг к другу, особенно головами; железные горшки шлемов выглядели порядком помятыми. - Ты убил их?
  Громадный мужлан оглянулся и хмыкнул: - Они не туда смотрели.
  - То есть, тебя даже не заметили.
  - Может, руки заметили.
  Нелепый, но странно забавный разговор велся шепотом. Семар Дев жестом велела ему идти следом и провела к двери Карсы Орлонга.
  - Он тут.
  - Стучи, - приказал гигант. - Потом войдешь передо мной.
  - Или?
  - Или я стукну тебя по голове. С обеих сторон.
  Она вздохнула и подняла кулак, чтобы постучать.
  Дверь открылась, острие кремневого меча уперлось ей в кадык.
  - Кто там позади тебя, ведьма?
  - К тебе посетитель. Извне.
  Карса Орлонг (он был голым по пояс, татуировки беглого раба безумной паутиной тянулись по плечам и торсу) отвел меч и отступил.
  Незнакомец оттолкнул Семар и шагнул вперед.
  Войдя в маленькую комнату, он пал на колени и склонил голову. - О Чистый, - произнес он молитвенным тоном.
  Семар Дев закрыла за собой дверь. Карса Орлонг бросил меч на лежак, размахнулся и врезал мужлану кулаком в висок.
  Тот покачнулся, кровь потекла из ноздрей. Гость тупо заморгал.
  Карса сказал ему: - В тебе кровь Тоблакаев. Тоблакаи никому не кланяются.
  Семар Дев скрестила руки на груди, оперлась спиной о стену. - Первый урок общения с Карсой Орлонгом, - буркнула она. - Ожидай неожиданного.
  Великан с трудом поднялся на ноги, стер кровь с лица. Ростом он уступал Карсе, но был почти так же широк в плечах.
  - Я Аблала Сани из Тартеналов...
  - Тартеналов?
  Семар Дев пояснила: - Полукровки, остатки местной популяции Тоблакаев. Раньше в городе их было больше, хотя лично я не встречала ни одного на рынках и улицах. Они куда-то пропали, как почти все представители покоренных Летером народов.
  Аблала сердито поглядел на нее: - Не пропали. Побеждены. Те, что остались в живых, обитают на островах моря Драконов.
  При слове "побеждены" Карса скривился.
  Аблала снова посмотрел на Тоблакая и с некоторым стеснением сказал: - Веди нас, Воевода!
  Во взоре Карсы блеснул огонь. - Ведьма, однажды я сказал тебе, что поведу армию моего рода. Началось.
  - Они не Тоблакаи...
  - Если хоть одна капля крови Тоблакаев горит в их жилах, они Тоблакаи.
  - Истребленные колдовством летерийцев...
  Раздалось фырканье: - Колдовство летерийцев? Мне оно нипочем.
  Но Аблала Сани качал головой. - Даже лучшие наши шаманы, о Чистый, не смогли победить их. Даже сам Арбэнет...
  На этот раз Семар Дев прервала гостя: - Аблала, я видела, как Карса Орлонг пробивает тропу через их магию.
  Полукровка смотрел на нее, разинув рот. - Пробивает? - Он едва шептал, слово прозвучало почти неразборчиво.
  Она невольно кивнула: - Хотела бы я сказать тебе иное, бедный ублюдок. Хотела бы я посоветовать тебе бежать к своим родичам на острова, потому что он дает пустые обещания. Увы. Пустых обещаний он не дает. Пока не давал. Разумеется, - добавила она с горечью, дернув плечом, - император убьет его.
  На это Аблала Сани покачал головой.
   "Отрицание? Или отчаяние?"
  Карса Орлонг обратился к Аблале: - Воин, когда все кончится, ты должен уехать. Ты должен добраться до островов, собрать народ и привести его ко мне. Отныне вы моя армия. Я Карса Орлонг. Тоблакай и Теблор. Я ваш воевода.
  - Это отмечено на твоем лице, - прошептал Аблала.
  - Как?
  - Ты разбит, как Тартеналы. Разорван и разбросан как Тоблакаи. Так сказано в древних легендах - разбросаны льдами и предательством...
  Семар Дев показалось, что воздух вокруг стал ледяным - словно холодное море окружило скалы. Она вздрогнула. "Ох, не нравятся мне его слова. Звучат слишком похоже на правду. Слишком ясно".
  - Но узри мое лицо под татуировками, - ответил Карса.- Две истины. Что было, что будет. Ты станешь отрицать, Аблала Тартенал?
  Молчаливое отрицание. Воин метнул взгляд на Семар и снова посмотрел на Карсу. - Воевода, я хочу рассказать... о Руладе Сенгаре, эдурском Императоре. Рассказать о... его тайне.
  - Покинь нас, - произнес Карса.
  Ведьма вздрогнула: - Что? Никаких шансов...
  - Покинь нас, или я прикажу воину стукнуть тебя по голове. С обеих сторон.
  - Ох, ну разве ты не идиот?
  - Семар Дев, - настаивал Карса. - Воин проломил все преграды вокруг этого здания. Мне интересны его слова. Ты не слышала звуков тревоги? Он бился как Тоблакай.
  - Они уже пытались отправить меня на Топляки.
  Семар Дев фыркнула: - Рядом с ним трудно сохранить спокойствие, не говоря уже о достоинстве. Карса Орлонг, вот лекарство от заносчивости: держи этого парня рядом с собой.
  - Иди.
  Она жестом выразила внезапно нахлынувшее презрение: - Ну ладно. Секретничайте. Но потом, Карса, я напомню тебе кое о чем.
  - О чем?
  Она открыла дверь. - Этот пень не смог даже найти твою комнату.
  В коридоре Семар услышала, как один из солдат завозился, застонал и произнес довольно отчетливо: - Откуда все эти огни?
  
  
  
  Глава 12
  
  
  
  Я поглядел на запад и узрел закат тысячи солнц.
  
  Сайдивар Трелюс
  
  
  
  Первому взгляду на армию овлов предшествовал терпкий запах кизячных костров. В тусклом свете ущербной луны Атрипреда и Брол Хандар во главе группы разведчиков подъехали к подножию холма и спешились. Оставив солдата охранять лошадей, отряд двинулся вверх по склону.
  Вершина была почти лишена травы; угловатые выходы скальных пород торчали среди содранной ветрами тощей почвы. Низко пригнувшись, шестеро летерийцев и Тисте Эдур пробирались среди утесов, прижимаясь к черному базальту.
  Примерно в трети лиги перед ними дымились костры врага: море упавших, едва курящихся звезд заполнило днище большой долины и выплеснулось на дальний склон. Там граница стоянки была весьма резкой.
  - Сколько их, по - вашему? - тихо спросил Брол Хандар у Атрипреды.
  Биветт вздохнула: - Бойцов? Десять, одиннадцать тысяч. Смотритель, их военные походы больше напоминают переселение. Тащатся всем скопом.
  - Тогда где стада?
  - Наверное, в соседней долине.
  - Итак, утром мы поскачем в бой.
  - Да. Снова советую вам и вашим телохранителям остаться с обозом...
  - Не нужно, - отрезал Хандар, повторяя слова, уже сказанные им десятки раз за последние трое суток. - С вами идут эдурские воины, и вы готовы их использовать. Так?
  - Если потребуется. Но ожидающая нас битва скорее всего не будет отличаться от всех прежних сражений с этим народом. Вероятно, Красной Маске не удалось поколебать старейшин, навязать им новые схемы. Старая тактика - та, что вновь и вновь приносила им поражение. - Она немного помолчала. - Долина за нами называется Лыковый Баклан. Для овлов она имеет некое таинственное значение. Там мы и встретимся.
  Он повернул голову и вгляделся в нее сквозь сумрак. - Вы довольны, что они сами выбирают место битвы?
  Женщина фыркнула: - Смотритель, если бы местность была полна оврагов, каньонов, непроходимых рек или лесов, я бы трижды подумала, прежде чем встречаться в противником на выбранном им месте. Но здесь не так. Прямая видимость не важна - от наших магов овлам не скрыться. Здесь нет тупиков, нет трудностей для отступления. Утренняя битва станет жестокой, но короткой. Дикость овлов против дисциплины Летера.
  - Во главе с Красной Маской они станут действительно неистовыми.
  - Да. Но в конце концов они падут.
  - Вы уверены, Атрипреда?
  Он разглядел ее улыбку. - Я чувствую облегчение, Смотритель. Сегодня ночью я увидела то, что видела уже десятки раз. Но не думайте, что я недооцениваю врага. Дело предстоит кровавое.
  Тут она взмахнула рукой, и группа начала отступать вдоль гребня холма, спускаясь к ожидающим лошадям.
  Брол Хандар сказал: - Я не заметил дозоров. Не видно и конных разведчиков. Вам всё это не кажется странным?
  - Нет. Они знают, что мы рядом. Они хотели, чтобы мы увидели их лагерь.
  - Ради чего? Желают напугать нас? Напрасно.
  - Думаю, вроде того.
   "Ты пытаешься вызвать во мне презрение к овлам. Почему? Чтобы оправдать неучастие в битве Тисте Эдур? К'риснана? Ты хочешь, чтобы завтрашняя победа досталась летерийцам. Да, ты не желаешь оказаться зависимой от Эдур - хочешь сама произвести великий захват земель и стад, поимку рабов.
  Полагаю, таковы инструкции фактора. Летур Аникт здесь не единственный человек, отмеченный пороком алчности.
  А вот я, Атрипреда - я не чувствую облегчения".
  
  ***
  
  - Каменные наконечники. Ты поистине дурак. Они разобьются о доспехи летерийцев. От тебя пользы не будет. Хорошо, что я понял это сейчас, а не в разгаре боя.
  Тук Анастер присел на корточки и поглядел в спину уходящего Ливня. "Скрылся из круга света ради чего-то важного. Например, отхожей ямы". Тук снова поглядел на оперение имасской стрелы. Дар старого друга, хрустящего и скрипящего собрания дурацких костей. Он с трудом припоминал время, когда был среди друзей. Может, с Грантлом? Другой материк. Пьяный вечерок. Там было салтоанское вино? Гредфалланский эль? Трудно вспомнить.
  Его окружает бормотание тысяч уст - люди ходят по лагерю, тихо переговариваются около костров. Старики, старухи, дети. Калеки. Каждый овл разжег особый костер.
  А где-то на равнине Маска и его воины - никаких костров, ночь безмолвия. "Думаю, там лишь точат клинки. Шепот камня и железа в ночи".
  Простой обман, и результат его зависит от ожиданий летерийцев. Вражеские лазутчики, как и ожидалось, нашли лагерь. Бесчисленные огни в темноте, близко к Лыковому Баклану, месту грядущей битвы. Все как должно быть.
  Но у Красной Маски другие планы. Тук подозревал, что его обману способствует какое-то загадочное волшебство К'чайн Че'малле.
  На фоне огня появился кривоногий старик. Тук видел его беседующим с Маской; он часто скакал рядом с вождем. Старик присел напротив Тука и полдюжины ударов сердца вглядывался в него, затем сплюнул в огонь, кивнул прозвучавшему шипению и сказал: - Я не верю тебе.
  - Я раздавлен.
  - Эти стрелы наделены магией. Но никакой дух не благословлял их. Что это за колдовство? Летерийское? Ты порождение Оплотов и Плиток? К нам пробрался изменник. Ты планируешь предательство, ты готов отомстить за то, что мы бросили тебя.
  - Пытаешься разжечь меня, старец? Не хотел бы огорчать тебя, но зола давно погасла, нечему возгораться.
  - Ты молод.
  - Не так молод, как тебе кажется. Но к чему этот разговор?
  - Красной Маске ты нравишься.
  Тук поскреб рубцы на месте глаза. - Что, от старости мозги перекосило?
  Старик хмыкнул: - Я знаю тайны.
  - Я тоже.
  - Но твои тайны не сравнятся с моими. Я был там, когда сестра Красной Маски убила себя.
  - А я сосал из груди Матроны К'чайн Че'малле. Если грудь - подходящее слово.
  Лицо старика исказилось недоверием: - Хорошее вранье. Но я не играю в такие игры. Я собственными глазами видел большие каное. На северном берегу. Тысячи и тысячи.
  Тук начал складывать стрелы в кожаный колчан. - Стрелы сделаны мертвецом. Он был мертв уже сто тысяч лет или еще больше.
  Лицо старика напротив кривилось все сильней. - Я видел скелеты в ночи - на этой самой равнине.
  - Это тело не мое. Я его украл.
  - Я один знаю истину Лыкового Баклана.
  - Отцом моего тела был мертвец - он выдохнул в последний раз, когда его семя было взято прямо на поле брани.
  - Давняя победа была на самом деле поражением.
  - Мое тело взросло на человеческом мясе.
  - Красная Маска предаст нас.
  - Вижу тебя - и слюнки текут.
  Старик вскочил. - Злой говорит ложью.
  - А добрый знает одну истину. Но это ложь, ибо истин всегда много.
  Новая порция мокроты плюхнулась в костер. Старик произвел серию сложных жестов, выводя над огнем вязь колдовских знаков. Казалось, они становятся завитками тонкого дыма - и улетают. - Ты изгнан, - провозгласил старик.
  - Ты даже не понимаешь, как далеко.
  - Ты должен был умереть давным-давно.
  - И больше раз, чем я могу сосчитать. Начнем с куска луны. Потом треклятая кукла, потом... да ладно.
  - Ливень говорит, что ты сбежишь. Он говорит, ты лишился мужества.
  Тук посмотрел в пламя. - Вполне возможно, - согласился он.
  - И тогда он убьет тебя.
  - Ну, если сможет поймать. Если я что-то и умею делать, так это скакать.
  Старик зарычал и поспешно ушел.
  - Мужество, - пробурчал Тук. - Да, так и есть. Может быть, трусость таится в самых костях. "Если подумать, Анастер не был холодным железом. Да и горячим железом тоже".
  Где-то в ночи жалобно завыл волк.
  Тук хмыкнул: - Но ведь мне не предоставили право выбора, не так ли? Вряд ли кто-то из нас его имеет. Всегда так было... - Он возвысил голос: - Знаешь, Ливень - да, я вижу, ты спрятался вон там - мне пришло в голову, что именно вам, овлам, придется наутро обдумать вопрос собственной трусости. Не сомневаюсь, Красная Маска, если сейчас думает о чем-то, то именно об этом. Гадает: а можно ли положиться на вашу честь?
  Смутно видимый Ливень побрел прочь.
  Тук замолчал, подбросил в огонь еще один кусок помета родара. Он думал о старых, пропавших друзьях.
  
  ***
  
  Одинокая строчка смазанных следов присела наконец к фигуре, бредущей по далекому глинистому, покрытому щебнем склону. "Так всегда бывает, когда идешь по следу", - напомнил себе Еж. - "Легко забыть, что проклятые отпечатки принадлежат кому-то реальному. Особенно если охота заняла недели".
  Т'лан Имасс, как он и думал. Кривые костистые ноги косолапят, а подъем у существа такой высокий, что след разбит на две части - носок и пятку. Правда, подобные следы моги бы оставить некоторые кривоногие виканы, но ни один викан не шагал бы так широко, что Еж никак не мог догнать его. Ни шанса. Но самое странное - что древний неупокоенный воин вообще ходит.
  Пустынные пространства легче преодолевать в виде горсти праха.
   "Может, тут слишком сыро. Может, ему не нравится становиться грязью. Надо бы спросить. Если он не убьет меня сразу. То есть не попытается убить. Все время забываю, что я уже мертвый. Если мертвец что и должен помнить, так именно эту важную деталь. Не так ли, Скрип? Ба, тебе откуда знать? Ты еще живой. И ты не здесь.
  Возьми меня Худ! Недостает компании.
  Дурацкий ветер - шептун не больше не суется. Хорошо, что он пропал. Разорвало в клочья, едва он попытался приблизиться к Т'лан Имассу. Хотя у того только одна рука. Побитый парень, да уж..."
  Еж был уверен: Имасс знает о его присутствии тут, в тысяче шагах позади. "Может быть, он знает, что я дух. Потому и не потрудился напасть.
  Думаю, я начал привыкать".
  Еще треть лиги - и Ежу удалось приблизиться настолько, чтобы привлечь взгляд немертвого воина. Он встал и не спеша обернулся. Клинок в единственной руке походил скорее на саблю, нежели на меч; конец был странно изогнут. Гарду эфеса сделали из плоского разветвления оленьего рога; от времени кость стала бурой. Половина лица когда-то была жестоко сплющена, но вторая сторона тяжелой челюсти осталась нетронутой, отчего казалось - существо зловеще ухмыляется.
  - Изыди, дух, - хриплым голосом произнес Т'лан Имасс.
  - Я бы с радостью, - ответил Еж, - только, кажется, мы идем в одном направлении.
  - Не может быть.
  - Почему?
  - Потому что ты не знаешь, куда я иду.
  - О, совершенная имасская логика. Другими словами - полный идиотизм. Нет, я не знаю в точности, куда ты идешь, но, несомненно, я направляюсь в ту же сторону. Что, для тебя это слишком глубокая мысль?
  - Почему ты держишься за плоть?
  - Полагаю, по той же причине, по которой ты цепляешься за остатки своей. Послушай. Меня звать Еж, я был солдатом из Сжигателей Мостов. Малазанская морская пехота. А ты изгнанник из клана Логроса?
  Воин помедлил и проскрипел: - Я была среди Т'лан Имассов Крона. Рождена в сезон Крови Гор в клане Эптр Фината. Моя собственная кровь потекла на берегах Джагра Тил. Зови меня Эмрот.
  - Женщина?
  Плечи неуклюже дернулись.
  - Ну что же, Эмрот... зачем ты бредешь по Худом забытой ледяной яме?
  - Здесь нет ямы.
  - Как скажешь. - Еж огляделся. - Это сюда попадают заблудшие Т'лан Имассы?
  - Не сюда, - отвечала Эмрот. Ее сабля поднялась, указывая направление.
  Вперед. Туда, где Еж решил расположить север. - Значит, мы движемся к громадной куче мерзлых костей?
  Эмрот отвернулась и двинулась в путь.
  Еж пошел рядом с неупокоенным существом. - Ты была прекрасна, Эмрот?
  - Не помню.
  - Мне с женщинами не везло, - продолжал Еж. - Слишком большие уши. Да, именно поэтому я ношу кожаную шапку. И колени узловатые. Потому я и стал солдатом. Чтобы встретить женщин. Но обнаружил, что все женщины - солдаты ужасны. Еще ужаснее, чем обычные женщины - а это что-то значит. Полагаю, среди вас, Имассов, все были солдатами?
  - Понимаю, - произнесла Эмрот.
  - Понимаешь что?
  - Почему ты остался без подружки, Еж из Сжигателей Мостов.
  - Ты не намерена обернуться кучкой пыли?
  - В этом месте не смогу. А жаль.
  Еж что-то буркнул и продолжал: - Конечно, я не помер девственником. Даже уродливые ублюдки вроде меня... ну, когда монеты есть в руке... Но хочу сказать тебе, Эмрот, это не настоящая любовь. Верно? Так что, если подытожить, я ни с кем ее не разделил. Любовь то есть. Со дня взросления до смерти.
  Ну, была однажды одна солдатка. Большая, крутая. Звали ее Деторан. Она решила, что любит меня, и доказала, избив до потери памяти. Знаешь, не сработало. Она была еще меньше способна вызывать любовь, чем я. Бедная старая корова. Жаль, что я сразу не понял. Был слишком занят, прячась от нее. Ну разве не смешно, а?
  Она тоже умерла. И мне выпал случай потолковать с ней. Мы же в одном месте оказались. У нее проблема: не может сложить слова в осмысленное предложение. Не то чтобы тупая, но косноязычная - точно. С такими людьми не догадаешься, что у них на уме. Они сказать не могут, ты начинаешь догадываться, и по большей части попадаешь впросак. В полный просак. Да ладно, мы более - менее объяснились. Вроде. Хотя в призраках она оказалась еще неразговорчивее.
  Но в том-то и суть, Эмрот. Большой взрыв, все бело, потом черно, а потом ты снова живешь. Чертов дух, которому некуда податься. Вспоминаешь всё снова и снова, понимаешь и сожалеешь. Список желаний длиннее, чем у Худа...
  - Хватит, Еж из Сжигателей Мостов, - прервала его Эмрот. В голосе ее появилась тень эмоций. - Я не дура. Я понимаю твою игру. Но мои воспоминания - не для тебя.
  Еж пожал плечами: - Думаю, и не для тебя самой. Ты отдала память ради войны с Джагутами. Они были такие злые, такие опасные, и вы сделали себя их главными жертвами. Какое-то "мщение наоборот" выходит. Вы вроде бы сделали всю работу за них. Но соль шутки вот в чем: они не были такими уж злыми или опасными. Разве что горстка, поверженная гневом сородичей раньше, чем показались ваши армии. Они могли сами разбираться со своими проблемами. Они убежали от вас за ледники, а вы что сделали? Сделали сердца свои более холодными, более мертвыми, чем любые ледники. Видит Худ, какая ирония...
  - Я не связана Обетом, - прохрипела Эмрот. - Мои воспоминания остались при мне. Именно они и сломали меня.
  - Сломали?
  Она снова дернула плечами: - Еж из Сжигателей Мостов, в отличие от тебя, я помню любовь.
  После этих слов они долго молчали. Свистел ветер, холодный и сухой. Под ногами хрустели островки снега, мхи и лишайники. На горизонте вырисовалась свинцово - серая гряда холмов - или, скорее, линия разрушенных зданий? Небо над головами было молочно - белым. Еж махнул рукой на север: - Так что там, Эмрот?
  Размозженная голова качнулась: - Омтозе Феллак.
  - Неужели? Но...
  - Мы должны пройти его.
  - О. И что за ним?
  Т'лан Имасса остановилась, устремив на Ежа взгляд иссохших, поглощенных тенями глаз: - Я не уверена. Но сейчас я надеюсь, что там... дом.
   "Проклятие, Эмрот. Ты сделала все еще сложнее".
  
  ***
  
  Храм на низком холме. Вокруг пустая земля. Циклопические стены выглядят поврежденными, вдавленными внутрь, словно по ним молотили гигантские каменные кулаки. Десятки тысяч кулаков. Кривые трещины пронизывают темно-серый гранит от фундаментов до замкового камня некогда потрясавшего величием входа. По сторонам широких, просевших ныне ступеней лежат обломки упавших с пьедесталов статуй.
  Удинаас не знал, где оказался. Еще один сон - или то, что началось как сон, обреченный, как и прежние видения, соскальзывать в нечто гораздо худшее.
  Так что он ждал, трепеща - ноги подкашивались, немели - новая вариация вечного образа бессилия. Грубый символ множества его пороков. В прошлый раз, вспоминал беглый раб, он извивался на земле безногой змеей с переломанной спиной. Похоже, даже его подсознание лишено тонкости. Какое горькое допущение...
  Конечно, если видения не посылает ему кто-то иной или что-то иное.
  Сейчас на склонах холма появились трупы. Десятки, потом сотни.
  Тонкая бледная кожа, как скорлупа черепашьих яиц; красноватые глаза на вытянутых, словно резцом высеченных из камня лицах; слишком много суставов на длинных конечностях, отчего позы смерти выглядят вычурными, бредовыми. "Ну, насчет бреда - неудивительно..."
   В темноте за входом какое-то смутное движение... Тело вышедшего из храма не походит на тела мертвецов. Оно принадлежит смертному, человеку.
  Забрызганный кровью с ног до головы мужчина шатнулся, двинулся вперед. На первой ступени вниз огляделся, поводя дикими, полными ярости очами. Затем закинул голову и закричал в бесцветное небо.
  Без слов. Просто гнев.
  Удинаас отпрянул, пытаясь убежать.
  Человек заметил его. Поднялась обагренная рука, поманила. Словно схваченный за горло, Удинаас приблизился к мужчине, перешагнул россыпь трупов. - Нет, - пробормотал он. - Не я. Выбери кого-то иного. Не меня.
  - Ты можешь ощутить горе, смертный?
  - Нет. Не меня!
  - Это твое горе. Ты последний оставшийся. Неужели их смерть была напрасной, была лишена смысла?
  Удинаас упал, попытался удержаться на земле - но грунт проваливался под руками. На песке оставались полосы, когда его тащило к храму. - Найди другого! - снова закричал он, пролетая прямо в зияющую пасть входа. Голос эхом отозвался внутри - пойман, украден, превращен в нечто вовсе не похожее на его голос, в голос самого храма - траурный вопль умирания, отчаянного вызова. Храм выкрикивает свою алчбу.
  Потом что-то сотрясло небо. Молния без блеска, гром без звука - прибытие, от которого мир задрожал.
  Весь храм завалился набок, облака пыли вырвались между сложенных без раствора глыб. Еще миг - и падение...
  - Нет! - заревел стоящий на верхней ступени, шатаясь, пытаясь сохранить равновесие. - Он мой! Т"орруд Сегул! Посмотри на мертвых - их нужно спасти, избавить. Они должны...
  Сзади Удинааса прозвенел другой голос, высокий, далекий - словно слово самого неба. - Нет, Странник. Эти мертвецы - Форкрул Ассейлы. Убитые твоей рукой. Это твоих рук дело. Всё это.
  Большая тень пронеслась над головой Удинааса. Развернулась.
  Ветер напирал, рвал темные волосы на головах трупов, возносил клочья ветхих одежд; затем его напор мгновенно усилился - что-то спускалось сверху - и дракон появился между Странником и Удинаасом. Длинные лапы распрямились, когти вонзились в хладные тела, сокрушая кости. Громадная тварь уселась на склон холма. Повернулась жилистая шея, неуклюжая голова придвинулась к Удинаасу. Глаза сверкнули белым огнем.
  Голос твари заполнил его череп. - Ты знаешь меня?
  Серебряное пламя выплескивалось между золотых чешуй, излучая невыносимый жар - тела Форкрул Ассейлов чернели, кожа трескалась, сходила стружками. Потек жир, потрескивая, взрываясь, обнажая связки и суставы.
  Удинаас кивнул: - Менандора. Дочь Зари. Насильница.
  Громкий булькающий смех. Голова развернулась к Страннику. - Этот мой. Я заявила права на него уже давно.
  - Заявляй что хочешь, Менандора. Прежде чем мы закончим здесь, ты отдашь его мне. По доброй воле.
  - Неужели?
  - И... за плату.
  - Какую?
  - Новости о сестрах.
  Она снова засмеялась: - Ты думаешь, я еще не знаю?
  - Но я предлагаю не только новости. - Бог воздел руки. - Я могу гарантировать, что они устранены с твоего пути. Простой... толчок.
  Драконица снова смотрела на Удинааса. - За этого?
  - Да.
  - Отлично. Можешь забирать. Но не наше дитя.
  На этот раз засмеялся Странник: - Когда ты в последний раз навещала... дитя, Менандора?
  - Что ты имеешь в виду?
  - Только то, что он растет быстро. Его разум принадлежит ему, а не тебе. Я предупредил тебя, Менандора, и за это не потребую платы. Знаешь ли, Старшие Боги иногда бывают милосердны.
  Она фыркнула - порыв дикой силы. - Я уже слышала. Отличная пропаганда. Прикорм для твоих жалких, вечно голодных поклонников. Этот человек, отец моего ребенка - он не послужит тебе. Т"орруд Сегул? Он лишен веры. Его сочувствие подобно дырокрысе в логове львов - мечется так быстро, что не уследишь, вечно в миге от гибели. Он наловчился играть, Странник. Тебе не поймать его, не призвать его, не привязать к своим нуждам. - Она снова зашлась грубым смехом. - Я взяла от него больше, чем ты можешь заподозрить.
   "Похоже, ты и страх взяла, сучка" . - Менандора, думаешь, будто можешь отдать меня?
  Глаза сверкнули и весельем, и презрением одновременно: - Говори, Удинаас. Дай нам услышать твои наглые притязания.
  - Вы оба думаете, будто призвали меня. Ради дурацкого перетягивания. Но, по правде говоря, это я вас призвал.
  - Безумец...
  - Может быть, Менандора. Но это мой сон. Не твой. Мой.
  - Дурак, - выплюнула она. - Ну-ка, попробуй нас изгнать...
  Удинаас открыл глаза, уставился в холодное, высокой небо полуночи. Позволив себе улыбку. "Мой сон, ваш кошмар". Он поплотнее натянул шкуры, пощупал ноги - не сломаны ли. Колени распухшие - нормально, ведь они карабкались по льдам и камням - но теплые, живые. - Все хорошо, - шепнул он.
  - Точно, - сказала Чашка.
  Удинаас рывком обернулся. Девочка скорчилась рядом. - Почему ты проснулась? - спросил он.
  - Я не проснулась. И ты. Тот храм, он упал. Как только ты ушел.
  - Надеюсь, и Странника расплющил.
  - Нет. Ты отослал его. И ее.
  - Но не тебя.
  - Нет. Ты не знал, что я здесь.
   "Ладно, ладно. Я все еще сплю?" - Чего ты хочешь?
  - Тот храм... Он не сдержит столько душ. Столько горя. Он был сломан, и потому упал. Вот что ты должен был увидеть. Чтобы понять, когда это случится. И не грустить. Оказаться способным сделать то, чего ОН хочет, но не так, как ОН хочет. Всего-то.
  - Ладно. А теперь полезай в собственный сон, Чашка.
  - Хорошо. Просто помни: не плачь. Еще не время. Нужно ждать.
  - Да ну? Сколько осталось до начала процедуры плача?
  Но девочка уже ушла.
  Он подхватил какую-то дьявольскую лихорадку среди тающих льдов. Трясется и бредит уже три или четыре ночи. Странные грезы внутри грез, снова и снова. Иллюзии тепла, удобства мехов, не промоченных потом; бальзам загадочных разговоров, смысл которых скрыт не в их теме. "Люблю такую жизнь. Она предсказуема. По большей части. А если непредсказуема - разницы не видно. Я принимаю все, что приходит. Каждую ночь я будто бы беру уроки самоконтроля".
  Сейчас пришло время громадного стола, заставленного всеми излюбленными им блюдами.
  Говорят, что он тощий как привидение.
  Но каждую ночь он наедается до отвала!
  
  ***
  
  Когда рассвет послал тени в ущелья и долины, превращая снежные пики в расплав золота, Серен Педак поднялась со шкур и встала, ощущая себя мрачной и подавленной. Высота гор заставляла ее горло саднить, глаза болели, привычная аллергия расцвела с новой силой. Вздрагивая под ударами режущего ветра, Серен следила за попытками Фира Сенгара вернуть к жизни огонь в костре. Давно замерзшие поленья поддавались неохотно. Чашка ходила собирать травы; сейчас она присела рядом с Тисте Эдур, приготовив находки.
  Со стороны закутанного в меха Удинааса раздался надсадный кашель. Вскоре он медленно сел. Лицо полыхало лихорадочным румянцем, на лбу выступил пот, глаза запали. Он издал резкий звук - Серен не сразу поняла, что это смех.
  Фир дернул головой, будто его укусила оса. - Тебе весело? Предпочел бы холодный завтрак?
  Удинаас поморгал, смотря на Эдур, потом пожал плечами и отвернулся.
  Серен прокашлялась. - То, что его забавляет, Фир, не имеет отношения к тебе.
  - Говоришь за меня? - спросил Удинаас. - В любой миг белокожий воин, что стоит вон там, может обернуться драконом. А девочка Чашка откроет рот шире двери, и Фир провалится туда со всей своей жаждой измены. - Тусклые, безжизненные глаза не отрывались от Серен. - А ты, аквитор, станешь заклинать прошлые эпохи. Как будто безумства истории имеют хоть какое-то значение.
  Свист и лязг цепочки придали некий вес его странным заявлениям.
  Удинаас глянул на Скола и улыбнулся: - А ты мечтаешь погрузить руки в озеро крови, но не любой древней крови. Вопрос в том, сможешь ли ты манипулировать событиями, чтобы вызвать багровый поток?
  - Лихорадка сварила твои мозги, - улыбнулся в ответ воин Тисте Анди. Затем он поглядел на Сильхаса Руина: - Убей его или брось.
  Серен Педак вздохнула: - Скол, когда мы начнем спуск? Внизу найдутся травы, способные побороть лихорадку.
  - Еще несколько дней, - отвечал тот, вращая цепочку в правой руке. - Но даже тогда... сомневаюсь, что вы найдете искомое. К тому же, - добавил он, - раба одолевает не обыкновенная немочь.
  Сильхас Руин, не отводя взора от трассы предстоящего им пути, сказал: - Он верно говорит. Здешний гнилой воздух наполнен старой магией.
  - Какой же? - спросила Серен.
  - Фрагменты. Наверное... К'чайн Че'малле - они редко использовали магию легко понимаемым образом. В битве - никогда. Я вспоминаю нечто... некромантическое...
  - И зачем она здесь?
  - Этого не знаю, аквитор.
  - Но почему ей поддался Удинаас? А не все мы?
  Никто не отважился строить предположения. Удинаас снова хрипло засмеялся.
  Звякнули кольца. - Я дальше гадать не готов, - произнес Скол.
  Разговор снова угас. Чашка подошла ближе к Удинаасу, словно предлагая защиту.
  Костерок наконец разгорелся, хотя и слабо. Серен подобрала оловянный котелок и пошла искать снег, что казалось задачей вполне простой.. но талые кучи везде были полны мусора и грязи. Пятна умерших растений, крапчатые слои угля и золы, скелетики каких-то ледовых червей или жуков, деревяшки, остатки плоти животных. Едва ли это можно пить. Серен удивлялась, что они все еще не заболели.
  Она остановилась у длинного, узкого клина покрытого настом снега, заполнившего трещину в камне. Вытащила нож, склонилась и начала ковырять лед. Он ломался кусочками. Серен изучала каждый, отбрасывала те, что с оттенком грязи, а другие бросала в котелок. Непохоже на обычный ледник. Хотя она мало их видела. В конце концов, ледники образуются из выпавшего, медленно ползущего вниз снега. Снегопады обыкновенно создают ровные слои. Но здесь, кажется, воздух был заполнен не желавшим оседать мусором, и тот обволакивал каждую снежинку. Воздух, густой от дыма, пепла, остатков живых созданий. Как такое могло произойти? Она готова была истолковать всё увиденное как результат древнего извержения. Но при чем здесь куски мяса и кожи? Какую тайну хранят эти горы?
  Она вонзила нож в снег по рукоятку, налегла всем весом. Остаток ледяной глыбы вдруг поднялся, выскочив из трещины. Под ним лежало копье.
  Древко, длиной в рост Серен, было сделано не из дерева. Полированное, цвета темного янтаря, оно казалось ... чешуйчатым. Широкое, гладкое острие из нефрита, вставленное в древко без клея или привязи.
  Женщина подняла оружие. Поняла, что "чешуйки" представляют собой слои рога - что объясняло и неровную текстуру. Опять-таки, она не смогла понять, как слои рога крепятся к древку. Копье оказалось на удивление тяжелым, словно древко пропиталось солями.
  Сзади раздался голос: - А вот это интересная находка!
  Она обернулась и при виде насмешливого лица Скола испытала прилив раздражения. - Ты привык выслеживать людей, Скол?
  - Нет. По большей части я веду их. Знаю, это отталкивает, заставляет чувствовать себя бесполезной.
  - Есть еще блестящие умозаключения?
  Анди пожал плечами, крутя проклятую цепочку. - Копье, что ты нашла. Оно принадлежит Т'лан Имассам.
  - Для меня это должно что-то значить?
  - Будет значить.
  - Ты сражаешься не таким оружием?
  - Нет. Я также не прячусь на деревьях, не бросаю вниз плоды.
  Серен нахмурилась.
  Он со смехом отвернулся. - Я рожден во Тьме, аквитор.
  - И?
  Он помедлил, оглядываясь. - Как ты думала, почему я Смертный Меч Чернокрылого Лорда? Из-за красивого лица? Чарующих манер? Умения сражаться на мечах?
  - Ну, - отвечала она, - ты сам истощил список предположений.
  - Ха, ха. Слушай. Я рожден во Тьме. Благословлен Матерью. Первым за тысячи лет. Знаешь, она отвернулась. От избранных сыновей. Тысячи лет? Скорее сотни тысяч. Но она не отвернулась от меня. Я могу ходить во Тьме. - Он махнул цепочкой в сторону остальных. - Даже Сильхас Руин не может претендовать на такое.
  - Он знает?
  - Нет. Это наша тайна - до тех пор, пока ты не решишь выдать ее.
  - И почему я должна таиться от него, Скол?
  - Потому что я единственный, способный удержать его от убийства. Тебя. И Удинааса. Вас двоих он считает самыми бесполезными. Скорее потенциальными врагами.
  - Врагами? Почему бы ему так считать? - Серен неверующе покачала головой. - Мы клопы, которых он может в любой миг раздавить стопой. Враг - это тот, что внушает опасение. Не мы.
  - Ну, не вижу нужды просвещать тебя на счет вашей опасности. Пока.
  Она фыркнула, отвернулась и подняла котелок. Льдинки загремели внутри.
  - Есть планы по использованию находки? - спросил Скол.
  Серен опустила взор на копье в правой руке. - Удинаас может использовать его как костыль.
  Смех Скола был горьким, резким. - О, что за несправедливость, аквитор. Можно ли так с прославленным оружием?
  Серен нахмурилась: - Ты говоришь так, будто узнал его. Да?
  - Скажем лучше, что оно предназначено нам.
  Она разочарованно нахмурила лоб и пошла к лагерю.
  Копье пугающе быстро привлекло внимание Сильхаса Руина, который вздрогнул и повернулся к ней лицом. Удинаас тоже обеспокоился - резко вскинул голову, двинулся к Серен. Женщина ощутила трепет сердца в груди; ей вдруг стало тревожно.
  Она постаралась избавиться от страха, упрямо держась за первую пришедшую в голову мысль. - Удинаас, я вот нашла... можешь использовать, чтобы ловчее ходить.
  Тот хмыкнул и кивнул: - Кажется, от каменного острия проку не будет. Опущу вниз - так я, по крайней мере, не выколю себе глаз, даже если постараюсь. А к чему бы мне самому себе выка...
  - Не насмешничай, - оборвал его Руин. - Используй так, как советует аквитор, но помни - оно не твое. Однажды тебе придется отдать его. Помни, Удинаас.
  - Отдать? Не тебе, случайно?
  Сильхас Руин снова вздрогнул. - Нет. - И отвернулся.
  Удинаас невесело улыбнулся Серен: - Ты дала мне проклятое оружие, аквитор?
  - Не знаю.
  Он оперся на копье. - Ну и ладно. На мне коллекция проклятий - одним больше, какая разница.
  Они растопили лед и пополнили бурдюки. Вторая порция снега позволила сварить похлебку из трав, коры и сала мирида; в ход пошли ягоды, сгустки кленового сока - последние клены они повстречали десять дней назад, на плоскогорье, воздух которого пах сладкими ароматами жизни. Здесь деревьев нет. Даже кустов нет. Их окружает обширный лес высотой по щиколотки - приплюснутый мирок мхов и лишайников.
  Дрожащими руками взяв чашу отвара, Удинаас заговорил с Серен: - Итак, я хочу прояснить детали нашего эпического фарса. Это ты нашла копье - или оно нашло тебя?
  Серен покачала головой: - Неважно. Оно теперь твое.
  - Нет. Сильхас прав. Ты дала его мне в прокат. Оно выскальзывает из рук, словно намасленное. Я не смог бы использовать его в бою, даже если бы знал, как это делается.
  - Это нетрудно, - сказал Скол. - Просто хватайся подальше от острия и коли людей, пока не повалятся. Лично я еще не встречал копейщика, которого не смог бы порубить на куски.
  Фир Сенгар фыркнул.
  Серен поняла, почему. Этого было достаточно, чтобы осветить хмурое утро, привести на уста слабую улыбку.
  Скол заметил, ощерился, но промолчал.
  - Собираемся, - миг спустя сказал Сильхас Руин. - Я устал ждать.
  Серен повернула голову, обозревая торчащие на севере горные пики. Золото погасло, будто из него вытянули всю красоту, всю жизнь. Их ждет еще день трудного пути. Настроение упало; она вздохнула.
  
  ***
  
  Говоря по чести, он предпочел бы свою игру. Не игру Котиллиона или Темного Трона. Но Бен Адэфон Делат узнал слишком много подробностей - они падали на голову, словно темный пепел лесного пожарища - и на данный момент был доволен, что приходится разгребать чужие проблемы. С кровавой осады Крепи его жизнь катилась под откос. Он чувствовал, будто падает со ступенчатого холма, и до превращения в кровавые ошметки осталась одна ступенька.
  Он уже привык к такому ощущению. Привык радоваться, что еще жив.
  И все же... слишком много друзей пало по пути. Очень, очень много. Ему не хотелось, чтобы их место занимали другие - ни смиренный Тисте Эдур со слишком большим сердцем, ни проклятый Т'лан Имасс, бредущий по густому морю воспоминаний в поисках такого - всего одного - что не отдавало бы тщетой. Не лучшая компания для Быстрого Бена. Они слишком подходят для дружбы. Не для жалости - тогда все было бы проще. Они слишком благородны, именно это уничтожает возможность равного союза.
  Поглядите на ушедших друзей. Вискиджек, Еж, Ходунок, Даджек Однорукий, Калам... ну, разве горечь потерь не компенсируется радостью от того, что еще не все потерялись? Он вспомнил только самый свежий список. После Крепи. Как насчет остальных, что ушли давно? "Нам, выжившим мерзавцам, приходится не легче. Нет, еще хуже".
  Тут он мысленно фыркнул. Уже жалеет себя? Жалкая самовлюбленность, ничего больше.
  Обходя край затопленного углубления, они брели по тепловатой воде глубиной по пояс; шаги поднимали облака ила, слежавшегося на невидимых камнях мостовой, что была дном водоема. Их выследили какие-то рыбы: горбатые спины появлялись то тут, то там, расходились круги, выныривали плавники слишком большие, чтобы спокойно их созерцать.
  Особенно его растревожило заявление Тралла, что рыбы очень похожи на тех, которые однажды пытались его съесть.
  Онрек Сломанный ответил: - Да, это те самые, с которыми мы боролись у затопленной стены. Хотя тамошние были в сухопутной стадии развития.
  - Так почему они здесь? - спросил Тралл.
  - Проголодались.
  Этого оказалось достаточно, чтобы вывести Быстрого Бена из состояния мрачной неразговорчивости. - Послушать вас двоих! Нас готовятся атаковать громадные рыбы - магоглоты, а вы предались воспоминаниям! Слушайте! Мы в реальной опасности или как?
  Онрек повернул к нему грубое лицо. Торчащая вперед челюсть зашевелилась: - Мы предполагали, что ты, Быстрый Бен, защищаешь нас от них.
  - Я? - Он начал озираться, отыскивая любые признаки суши. Однако молочно-белое озеро простиралось во все стороны.
  - Не пора ли сотворить врата?
  Быстрый Бен облизнул губы. - Я уже думал. То есть я оправился после последнего раза. Более или менее. И нашел, куда можно пойти. Это всего лишь...
  Тралл Сенгар оперся на копье. - Ты пошел в магическое странствие с гримасой обреченного. Если наша цель действительно так опасна, я готов понять твое нежелание. Я слежу за тобой уже давно, и мне ясно, что битва с Икарием ослабила тебя на каком-то базовом уровне. Может, ты боишься, что неспособен соорудить врата достаточно прочные, чтобы провести нас троих? Если так...
  - Погоди, - мысленно ругаясь, прервал его колдун. - Ладно, ладно, я стал... хрупким. Именно после Икария. Ты замечаешь слишком многое, Тралл Сенгар. Но я смогу провести нас всех. Это обещаю. Просто... - он посмотрел на Онрека, - ну... могут произойти всякие неожиданные осложнения.
  - Мне грозит опасность? - спросил Онрек.
  - Не уверен. Может быть.
  - Пусть это не влияет на твои решения. Мной можно пренебречь. В конце концов, рыбы меня не съедят.
  - Если мы уйдем, - ответил Быстрый Бен, - ты можешь оказаться запертым здесь навеки.
  - Нет. Я покину эту форму. Я встречу забвение в воде.
  - Онрек... - с очевидной тревогой начал Тралл.
  Но Быстрый Бен вмешался: - Ты идешь с нами, Онрек. Я просто сказал, что не вполне уверен, что с тобой случится. Не могу объяснить. Все зависит от того, где именно мы окажемся. От свойств того Королевства.
  Тралл фыркнул. - Иногда, колдун, - произнес он с кривой ухмылкой, - ты наводишь полное отчаяние. Лучше открой проход, или мы упокоимся в брюхе у рыбы. - Он показал пальцем за спину Бена: - Вот та самая большая - видите, остальные рассыпались. И она несется прямо на нас.
  Колдун оглянулся, и глаза его расширились.
  Вода глубиной по пояс даже не закрывала глаз рыбины; она ползла по дну озера. "Чертов сом, больше напанской галеры..."
  Быстрый Бен воздел руки и выкрикнул громким, странно сиплым голосом: - Пора сваливать!
   "Хрупкий. О да, именно. Я пропустил сквозь себя слишком много в попытках его отбросить. У костей и плоти смертного есть предел. Правило старое как сам Худ".
  Он с усилием открыл портал, услышав, как шумно забурлила вода покидаемого мира. Поток чуть не сбил его с ног - и маг рванулся вперед, крича: -За мной!
  Снова тошнотворный, ужасный миг удушья - и он побежал по потоку, разбрызгивая воду - холодный воздух сомкнулся вокруг, поднялись облака пара.
  Тралл Сенгар проковылял мимо и уткнул копье в почву, чтобы не упасть.
  Быстрый Бен с тяжким вздохом поворотился. Увидел фигуру, проходящую сквозь белый пар.
  Удивленный крик Тралла поднял в воздух птиц, сидевших на ближайших деревьях; они взметнулись в небо, с разных сторон облетая голову Онрека. Заслышав звуки голосов, ощутив несущиеся по лицу крошечные тени, воин поднял голову и замер на месте.
  Быстрый Бен видел, как грудь Онрека поднялась от вдоха, который все не кончался.
  Имасс склонил голову.
  Колдун уставился на лицо, на гладкую, отполированную ветрами кожу. Зеленые глаза блестели из-под тяжелых надбровных дуг. Из плоского, много раз сломанного носа вырвались две струйки пара.
  Тралл Сенгар вскрикнул: - Онрек? Ради Сестер, Онрек!
  Глаза, спрятанные в складках кожи, задвигались. Голос обретшего плоть и кровь воина оказался низким, рокочущим. - Тралл Сенгар? Это... это смертная доля?
  Тисте Эдур сделал шаг к нему. - Ты уже не помнишь? Не помнишь, каково быть живым?
   - Я... а... да. - Суровое, с резкими чертами лицо исказила гримаса изумления. - Да. - Он еще раз глубоко вздохнул, на этот раз почти с восторгом. Необычные глаза смотрели на Бена. - Колдун, это иллюзия? Греза? Странствие духа?
  - Не думаю. То есть... это вполне реально.
  - Это... это Королевство... Это Телланн.
  - Может быть. Не знаю точно.
  Тралл Сенгар вдруг упал на колени; Бен увидел, что по худому, пепельному лицу Эдур текут слезы.
  Плотный мускулистый воин, все еще облаченный в рваные меха, не спеша оглядел неброские пейзажи бескрайней тундры. - Телланн, - шепнул он. - Телланн.
  
  ***
  
  - Когда мир был юным, - начал Красная Маска, - окружающие нас равнины были выше, ближе к небесам. Земля была тонкой кожей, покрывшей пласты плоти, замороженные стволы и листья. Гнилые трупы старых лесов. Под летним солнцем незримые реки текли через лес, мимо каждого сучка, вокруг каждой сломанной ветки. С каждым летом жар солнца становился сильнее, лето было длиннее, и река прибывала, затопляя громадину погребенного леса. Так оседала равнина, когда иссохший лес превращался в прах, и с каждым дождем вода проникала все глубже, разнося прах на запад, на восток, на север, на юг, следуя долинам, соединяя потоки. Все растекалось во все стороны.
  Месарч сидел безмолвно, как и все воины - двадцать или более человек, собравшихся слушать старую легенду. Ни один из них - в том числе Месарч - не слышал ее в таком варианте, когда слова падали из-за алой маски, исходя от воителя, редко подававшего голос, но способного говорить с размеренной точностью стариков-сказителей.
  К'чайн Че'малле встали неподалеку, нависающие, неподвижные как пара гротескных статуй. Месарч воображал, что они тоже слушают, как и собратья - воины.
  - Земля покинула небо. Земля осела на камень, на самую кость мира. Тогда земля отразила эхо мерзкого колдовства шаманов Оленьих Рогов, тех, что поклонялись булыжникам, почитали камни, делали из них орудия. - Он помедлил. - Это было не случайно. Я рассказал вам одну истину. Есть и другая. - - Он молчал еще дольше. Глубоко вздохнул. - Шаманы Оленьих Рогов, кривые как корни деревьев, немногие оставшиеся, те, что все еще осаждают наши сны и бродят по древней равнине. Те, что таятся в трещинах мировой кости. Иногда их тело истлевает, и только высохшие лица взирают из трещин, бросая вызов вечности. Как и подобает жертвам древнего проклятия.
  Не один Месарч вздрогнул, ощутив предрассветный холод, проникнувшись нарисованными Маской образами. Каждый ребенок знает об искалеченных, зловредных духах давно умерших, но не способных умереть до конца шаманов. Они катают камни в ночи под звездами, складывая странные узоры; они грызут зубами булыжники, выцарапывая жуткие сцены, видимые лишь на заре или на закате, а днем уходящие в смерть. Чаще всего камни отесаны так, что пробуждают потаенную магию на закате, и рисунки появляются из того, что казалось случайной сетью сколов. Магия, способная умертвить ветер вокруг себя...
  - Во времена до опускания равнины шаманы и их страшные поклонники творили музыку на закате солнца и в разгар ночи; было у них и другое священное время - когда выпадал снег. Они не использовали барабаны из кожи. Они не были им нужны. Нет, они использовали шкуру земли, погребенный внизу лес. Они трясли кожу мира, пока каждая тварь не начинала дрожать, пока бхедрины не бросались в бегство, десятки тысяч как один - дикая паника в ночи - и шаманы Оленьих Рогов питались темной силой страха.
  Но под конец пала сама равнина - стремясь схватить вечность, шаманы убили саму землю. Их проклятие не знает предела. Их проклятие может схватить нас за шеи - всех и каждого здесь - в эту самую ночь.
  Красная Маска умолк надолго, как бы позволяя ужасу свободно проникать в сердца слушателей. Наконец он заговорил снова: - Шаманы собрали своих не ведающих смерти воинов и повели на войну. Они покинули здешнюю равнину - и с тех пор сюда возвращаются только павшие в битвах. Искореженные остатки. Неудачники, выветренные как сама земля; им никогда не поднять голов, не посмотреть в небеса. Таково их проклятие.
  Мы не прощаем. Не нам прощать. Но мы не забудем.
  Лыковый Баклан. Долина Барабанов. Летерийцы верят, будто мы почитаем ее. Они верят, будто долина была местом битвы между овлами и К'чайн Че'малле, хотя летерийцы не ведают истинного имени наших древних врагов. Возможно, здесь были стычки, память о них выжила, чтобы исказиться и принять ложные формы. Многие из вас верят в новые формы, почитая их истинными. Древняя битва. Та, что мы выиграли. Та, что мы проиграли - старцы стали смело выбалтывать секреты, как будто поражение вонзилось ножом в их сердца. - Маска пожал плечами, словно отметая такое предположение.
  Занимался бледный рассвет. Певчие птицы вспорхнули из кустов.
  - Лыковый Баклан, - повторил Красная Маска. - Долина Барабанов. Вот ее тайная истина. Шаманы Оленьих Рогов стучали в шкуру долины, что лежит перед нами. Пока не была украдена вся жизнь, пока не утекли воды. Они пили взахлеб, пока не осушили все. Ибо в то время шаманы были не одни. В нечистом ритуале к ним присоединились сородичи с далеких материков - за сотни, тысячи лиг отсюда. Все произошло в одну ночь. Они отделили свои жизни от земли, отделили землю от ее жизни.
  Полное молчание. Ни один из воинов не решался даже вздохнуть. Это длилось слишком долго...
  Но Красная Маска позволил им перевести дыхание. - Лыковый Баклан. Мы восстаем на войну. В Долине Барабанов, воины мои, летерийцы лишатся магии. Не поможет магия и Эдур. У Лыкового Баклана нет вод магии, нет потока силы, из которого можно красть. Все истощено, все израсходовано, чтобы погасить огонь жизни. Наш враг ничего не знает. Истина откроется ему днем. Слишком поздно. Сегодня, воины мои, железо встанет против железа. Ничего иного.
  Маск поднялся. - Донесите истину до каждого воина. И готовьтесь. Мы идем на битву. К победе.
  Грудь Месарча затопила храбрость; он обнаружил, что уже вскочил на ноги, весь дрожа, что шагает в сумраке, передавая весть всем встречным. Снова и снова.
  - Лыковый Баклан поет сегодня. Он поет: нет магии. Здесь нет магии!
  
  ***
  
  Конюшие подобрали поводья и повели коней через двор. Атрипреда Яни Товис передала уздечку в руки грума и зашагала к приземистой башне входа в поместье. Находящаяся в тридцати лагах южнее порта Реннис крепость Боарл была местом "рождения" бригады Травяных Курток; но это было больше ста лет назад, и сейчас крепость держит третий или четвертый сын семейства Боарл, упорно привязанный к старинным титулам Дреш-Преды и Лорда-Владетеля. Под его командой гарнизон едва ли в дюжину солдат - и по меньшей мере двое пьяны. Те, что охраняют ворота.
  Уставшая, натершая заднее место о седло Яни Товис была сейчас не склонна к снисходительности. Она взошла по четырем широким ступеням к обрамленным известняковыми камнями воротам. Никого. Она подняла засов и пинком отворила тяжелые створки; вошла в темный коридор, заставив подскочить двух старух с ведрами и сделанными из лозы халита швабрами.
  Они вздрогнули, опустили глаза и торопливо склонились.
  - Где Дреш Боарл? - требовательно спросила Полутьма, стягивая рукавицы.
  Карги обменялись взглядами; одна неуклюже попыталась изобразить реверанс, прежде чем ответить: - Госпжа, он почивает... э... а мы, мы просто подчищаем его ужин.
  Вторая служанка тихо хихикнула.
  Только теперь Яни Товис ощутила кислую вонь желчи, смешанной со щелочным мылом. - Тогда где Мастер Оружия?
  - Госпжа, - снова присела первая, - он выехал с четверьмя солдатами на запад, на берег, сказал, быстро как струя кальмара. И пыль еще не села.
  - Значит, он едва выехал? Зачем бы? И как далеко отсюда до берега?
  - Госпжа, около звона, каковой он быстрый.
  - И зачем?
  Они снова обменялись таинственными взглядами. - Госпжа, последнее время берег черный от шепотков. Рыбаки пропадают, демоны скачут из глубин. Острова стали ледовыми и белыми словно изнанка черепушки душегуба.
  - Мастер Оружия поскакал проверять суеверные слухи?
  - Госпжа, у меня самой кузина на берегу...
  - У которой глаз дергается, - прервала ее другая старуха.
  - Пусть дергается, это не здесь важно. Там были голоса из моря, она их слыхала и не раз один слыхала. Голоса, госпжа, как у утопленников, она так и говорит, потому как и утопленников тоже не раз один слыхала.
  Сзади к Полутьме подошел один из ее сержантов. Атрипреда отстегнула ремешок шлема. - Мастер оставался трезвым?
  - Один изо всех, но самый.
  - Именно так, - согласилась вторая. - А проклятие хуже всего как раз в такие вот ночи как...
  - Молчи, ты! Госпжа солдат чином повыше Дреша!
  - Тебе откуда знать, Стяжка? Зачем...
  - Вот я знаю! Чей племянник копал отхожую яму для Травяных Курток, как не мой! Чин видать по шейному ожерелью и по крою шапки и...
  Яни Товис повернулась к сержанту: - В конюшне есть свежие лошади?
  Тот кивнул: - Четыре, Атрипреда.
  Первая старуха толкнула вторую, буркнув: - Я ж говорила!
  Яни Товис разогнула голову, пытаясь снять напряжение шейных мышц. Закрыла на миг глаза, вздохнула: - Оседлайте их, сержант. Выберите троих наименее уставших вестовых. Я намерена отыскать пропавшего Мастера Оружия.
  - Госпожа. - Солдат откозырял и ушел.
  Снова обращаясь к старухам, Атрипреда спросила: - Где поблизости расположены Тисте Эдур?
  Минуло полдюжины ударов сердца, пока они бессловесно совещались. Наконец первая кивнула себе под нос. - В Реннисе, госпжа. Они не разу нас не навещали.
  - И будь довольна, - сказала Полутьма. - Могли бы твоему Боарлу снять голову с плеч.
  Вторая фыркнула: - Вряд ли бы кто заметил разницу...
  - Тихо ты! - шикнула первая и сказала Полутьме: - Госпжа, Дреш Боарл, он потерял почти всех сородичей, когда Эдур напали. И жену потерял тоже, три года тому под Петельным Болотом...
  Вторая сплюнула на только что вымытый пол: - Потерял? Ее сам хозяин задушил и закопал, Стяжка! Но скажу тебе, жена была горяча - нет чтобы говорить то, что хозяин желает слышать и больше ничего не говорить! Вот он и вскипел, и жену прикончил!
  Полутьма обратилась ко второму сержанту: - Мы останемся здесь на несколько дней. Приказываю поместить Дреша под домашний арест. Пошлите гонца в Реннис, потребуйте суда Тисте Эдур. Такое расследование потребует волшебства, особенно для разговора с мертвой.
  Сержант отдал честь и вышел.
  - Лучше бы вам не говорить с покойницей, госпжа.
  Полутьма нахмурилась. - Почему?
  - Потому как она начнет говорить да не закончит. Хозяин выпил, а она была горяча, прям огонь - могла ему глаза выцарапать, прям так.
  - Вы что, ведьмы?
  Старухи снова молчаливо посовещались; первая выставила корявую волосатую ногу и тщательно стерла подошвой сгусток мокроты. На пальцах, как заметила Яни Товис, были настоящие когти.
  - Вы из трясов? Кудесницы Старых Путей?
  Старухи наморщили и без того сморщенные лбы. Та, которую назвали Стяжкой, снова присела. - Да и вы здесь рожденная, госпожа, эт точно. Здесь вы, госпжа, девочкой по берегу бродили. Потом уехали, да не так далеко, чтобы забыть. А хозяйка нас не любила.
  - Так кто же задушил ее и утопил труп в болоте, Стяжка?
  Вторая, казалось, чем-то внезапно подавилась. Справившись с приступом, она сказала: - Дреш отдал нам приказы ясные как паутина на тропке, да, Стяжка? Отдал нам приказы, а мы тут были еще когда первый Черный Камень под крепость закладывали. Мы верные. Боарлы летерийской крови, первые на этих землях, первые хозяева. Дреш Первый отдал нам кровь в полном понимании. Чтобы почернить Черный Камень.
  - Первый из дрешцев нашел вас и заставил благословить себя?
  Вторая старуха кашлянула. - Он точно думал, что это благословение...
  Полутьма огляделась и шагнула в сторону, опершись плечом о темную стену. Она слишком устала. Род Боарлов, проклятый ведьмами трясов. Ведьмы, что переживают поколение за поколением, оставаясь бдительными. Она закрыла глаза. - Стяжка, скольких жен вы умертвили?
  - Ни одну без приказа Дрешей, госпжа.
  - Но ваше проклятие сводило их с ума, каждого из них. Не заставляйте повторять вопрос!
  - Госпжа, двадцать и еще одну. Когда они становились неплодными. По большей части.
  - И вы усердно стараетесь не пускать сюда Тисте Эдур.
  - Не их ума здешние дела, госпжа.
   "И не моего. Но ... не совсем не моего, так?" - Отмените проклятие, Стяжка. Вы натворили достаточно.
   - Этот Боарл убил больше трясов, чем все дрешцы до него. Вы сами знаете, госпжа.
  - Отмените, - сурово повторила Яни Товис. - Мое трясское имя - Полутьма.
  Карги вдруг подскочили, потом упали на колени и склонили головы.
  - Конец проклятию, - сказала Полутьма. - Вы отвергнете приказ принцессы Последней Крови?
  - Вы больше не принцесса, - не поднимая головы, ответила Стяжка.
  Яни Товис почувствовала, что кровь отхлынула от лица. Если бы не стена, она пошатнулась бы.
  - Ваша мать умерла почти год назад, - тихо и грустно сказала Стяжка.
  Вторая ведьма подхватила: - Она плыла с Острова и лодка перевернулась. Говорят, это был демон глубин, выгнанный из моря темной магией - той самой магией, моя Королева, за которой так погнался на запад Мастер Оружия. Демон поднырнул под лодку и все потонули. Шепотки из вод, моя Королева, темных и почитай что черных.
  Яни Товис тяжело вздохнула. Происходить из рода трясов - значит познать горе. Мать мертва, ее лицо иссохло. Ну, она ведь не видела ее десять лет, так? Откуда же такая боль? Потому что тут есть что-то еще. - Как зовут Мастера Оружия, Стяжка?
  - Йедан Дерриг, Государыня. Дозорный.
   "Единоутробный брат, которого я еще не видела. Он бежал от своей крови, от всего. Бежал почти что так, как бежала я. И все же старая сказка оказалась правдой? Дозор был здесь, в звоне пути до берега". Она поняла теперь, почему мужчина ускакал в ночь. Вот оно, "что-то еще"...
  Яни Товис натянула плащ и начала надевать перчатки. - Хорошенько накормите солдат. Я вернусь утром, с Дерригом. - Она повернулась к двери и - и остановилась. - Стяжка, как насчет безумия, поразившего Дреша?
  Ведьма отозвалась: - Слишком поздно для него, Государыня. Но сегодня ночью мы очистим Черный Камень. До приезда Эдур.
   "О да, я же послала за ними". - Я так понимаю, - сказала она, не отрывая взора от двери, - что казнь станет для несчастного Дреша Боарла милостью?
  - Вы намерены казнить его до приезда Эдур, Государыня?
  - Да, Стяжка. Полагаю, он умрет во время бегства из-под ареста. - Она помедлила. - Стяжка, сколько осталось кудесниц?
  - Более двух сотен, Государыня.
  - Понимаю.
  - Королева, - искательно сказала вторая, - весть разойдется по сети еще до рассвета. Вы должны выбрать нареченного.
  - Я должна? Неужели? И кого же?
  - Тряса Брюллига с Острова.
  - Мой нареченный остается в форте Вторая Дева?
  - Мы так думаем, Государыня.
  Услышав это, Яни повернулась. - Вы не знаете?
  - Сеть была порвана, Государыня. Почти месяц назад. Лед, темнота и шепоты. Мы не можем пересекать волны. Берег слеп к морю, Государыня.
   "Берег слеп к морю" . - Такое уже случалось?
  Ведьмы одновременно закачали головами.
  Полутьма резко развернулась и поспешила к выходу. Всадники ожидали ее в седлах, уже томясь от ожидания. Она подошла к коню (каштановый мерин, самый ладный изо всех, как она разглядела при свете факелов). Вскочила на крепкую спину.
  - Атрипреда?
  - К берегу, - бросила она, натягивая поводья. - Галопом.
  
  ***
  
  - Что с ними не так?
  Лицо Мастера Псарен было искажено, слезы текли по сожженным солнцем щекам, капельки висли на бороде. - Их отравили, Атрипреда! Мясо с отравой бросили на землю - кажется, я потеряю всех!
  Биветт тихо выругалась. - Тогда придется обойтись без собак.
  - Но маги Эдур...
  - Если наши маги не смогли помочь, Белликт, толку не будет и от ведунов. Племена Эдур не разводят боевых псов, не так ли? Простите. Оставьте меня.
  Еще один неприятный сюрприз рассвета. Ее армия маршировала два звона, чтобы достичь долины - командующая желала первой расставить отряды, перехватить инициативу у Красной Маски. Учитывая расположение овлийского лагеря, она не особенно подгоняла войска, планируя не раньше полудня увидеть первые отряды дикарей на краю долины Лыкового Баклана - чтобы нейтрализовать преимущество, которое могло им предоставить расположенное за спинами утреннее солнце.
  Но лагерь врага оказался обманным.
  За пол-лиги до долины разведчики вернулись в строй и доложили, что враг уже вывел все силы в долину.
  Почему маги их не заметили? Они не отвечали - только глаза беспокойно блестели. Даже к'риснан из племени Ден-Рафа и четверо его помощников - ведунов не смогли объяснить успех обмана Красной Маски. Новость заронила в душу Биветт неприятное чувство личной вины. Полагаться на магов было ошибкой. Лень, основанная всецело на прежних успехах. Разведка могла бы обнаружить хитрость два дня назад, если бы она потрудилась послать лазутчиков за пределы видимости из своего лагеря. Однако держать дозоры вблизи значило обезопасить себя от налетов и засад. Она весьма точно следовала привычной доктрине.
   "Будь проклят Красная Маска. Очевидно, наша доктрина ему известна не хуже, чем мне. Он использовал ее против нас".
  Битва неминуема. Яркое утреннее солнце действительно ударит в глаза ее солдатам, когда прольется первая кровь.
  Поднявшись в стременах, она прищурилась, снова разглядывая дальний склон долины. Всадники - овлы метались туда и сюда без видимого порядка, поднимая тучи пыли, в свете зари блестевшей золотом. По большей части лучники. Они собираются массой на южном, самом широком склоне, справа от нее. Второй удобный спуск виднеется слева, и там, постоянно перестраиваясь, расположились пять отдельных клиньев пеших воинов, равняющихся по низкому гребню. Она видела, как колышутся длинные копья, будто тростник на морском берегу. Копья, а не дрянные мечи, проданные агентами фактора. Она определила число воинов в каждом клине в тысячу. Слишком дисциплинированные, по крайней мере сейчас, когда бой еще не начался. "Они же должны быть пьяными. Колотить кулаками по щитам. Шаманы должны бегать перед строем, спускаясь к руслу реки. Показывать нам задницы, испражняться, выкрикивать проклятия, танцевать, вызывая ужасных духов, и все такое. А вместо этого...
  Что же, могут ли эти клинья пережить столкновение с моими солдатами? Они не подготовлены к такого рода войне - Красная Маска не имел времени ни на что, кроме создания слабого подобия организованности. Со мной больше шестнадцати тысяч. Вместе с Тисте Эдур - восемнадцать. Одна моя армия превосходит число всего народа овлов. Кажется, Красная Маска сумел согнать всех - и все равно их мало".
  Но он постарался затруднить подсчет своих воинов. Мельтешение лучников, клубы пыли, изрезанная линия края долины. Он старается "ослепить" ее.
  Брол Хандар остановил коня рядом с ней и заговорил очень громко, чтобы перекричать отдающих приказы офицеров, топающих ногами солдат: - Атрипреда, кажется, вы намерены держать большую часть средней пехоты в резерве. - Он махнул рукой на солдат, подчеркивая свои слова. Когда стало очевидным, что она не ответит, Эдур показал рукой вперед: - Края долины имеют уступы, а где нет уступов, там водой промыты канавы...
  - Узкие, - бросила она. - Неглубокие.
  - Да. Тем не менее они делят поле битвы на отдельные сектора.
  Она посмотрела на Эдур внимательнее: - На нашей стороне три таких канавы, все справа от меня. На их - четыре, одна справа, две прямо предо мной и одна слева. Там, на севере, долина сужается. - Она показала рукой. - Видите обрыв на нашей стороне, где ставятся дрешские баллисты? На него невозможно взобраться со дна долины. Тут будет наш "камень в потоке". Нет, к концу дня он станет не камнем, а наковальней.
  - Вы обеспечите контроль над дном долины, - ответил Брол Хандар.
  - Молю Странника, чтобы овлы побежали по этому дну. Оно не выглядит страшным - но уверяю, что если несколько тысяч паникующих варваров ворвутся в узкое место, они затопчут больше своих, чем успеем прикончить мы.
  - Итак, вы намерены ударить с правого фланга, вынуждая противника двигаться по узкому дну долины на север, к "бутылочному горлу". Неужели Красная Маска не предугадывает этого?
  - Смотритель, он сам выбрал место битвы.
  - То есть он видит то же, что видите вы. Место позволяет окружить его воинов и погнать на север, к смерти. Разве вы сами не сказали, что Красная Маска не дурак? Как он может помешать вашему плану?
  Женщина снова смотрела на долину. - Смотритель, боюсь, времени для обсуждения нет...
  - Ведь медленное развертывание наших войск идет нам на пользу, учитывая положение солнца?
  - Думаю, он уже готов, - ответила она раздраженно. - Он мог бы напасть в любой момент - мы еще не готовы.
  - Тогда почему бы нам не отступить?
  - Потому что равнина позади нас простирается на лиги - а у него больше конников в более легких доспехах, чем у моих уланов, и на свежих конях. Они могли бы затравить нас, Смотритель. Что еще хуже, мы потеряли боевых псов, а у Красной Маски, судя по лаю, сотни, если не тысячи овчарок и тягловых собак. Ваша идея предполагает хаос, беспорядочную череду стычек, налетов, ложных маневров...
  - Очень хорошо, - прервал ее Хандар. - Атрипреда, мой к'риснан говорит, что долина мертва.
  - И что это должно значить - "мертва"?
  - Лишена энергий, из которых творится магия. Они были... убиты.
  - Вот почему мои маги не заметили армию овлов?
  Брол Хандар кивнул.
   "Убиты? Красной Маской? Чепуха". - Вы спросили к'риснана насчет грядущей битвы? Он сможет использовать волшебство?
  - Нет. Как и ваши маги. Он сказал, в долине нет магии. Вот почему я снова советую отступить. Даже если мы будем открыты на той равнине, мы сможем использовать магию.
  Биветт молча раздумывала. Она уже осознала, что маги окажутся неэффективны в лежащей перед глазами долине - хотя сама не понимала, откуда она это знает. Эдурские ведуны нашли причину, что еще раз подтверждает: тут задействована магия духов.
  Несколько долгих мгновений спустя она покачала головой и выругалась. - Мы все еще превосходим их числом. Наши силы более дисциплинированны и лучше вооружены. Железо против железа. Сегодня мы сокрушим овлов. И положим конец войне, Смотритель. Разве вы сами не настаивали на быстрой, решительной компании?
  - Да. Но мне тревожно, Атрипреда...
  - Битва ждет - нам всем не по себе.
  - Не тот случай.
  Биветт поморщилась. - Держите ваших воинов, Смотритель, между обозным лагерем и отрядами моего резерва. Кстати говоря, средняя пехота разделена на пять отрядов примерно по пятьсот человек, каждый будет охранять одного мага. Они стоят вне долины.
  - Тогда, если вы решите отступать...
  - Мы сможем отразить преследование с помощью магии. Да.
  - Таков ваш план, Атрипреда? Ложное отступление?
  - Один из элементов. Но я не думаю, что до него дойдет дело.
  Брол Хандар долго смотрел на нее... затем натянул поводья и развернул коня. - Тогда я перемещу своих воинов.
  Едва он отъехал, на западном краю долины зазвучали рога - подразделения докладывали, что вышли на позиции и находятся в боеготовности. Биветт вновь приподнялась в стременах и оглядела ряды.
  Ее сторона имела форму вогнутого полумесяца - край долины был сформирован широким изгибом давно мертвой реки. Занятая врагом сторона была скорее волнистой, с выступом в середине. Наиболее удобный для овлов подход находился справа от нее. Для отражения возможной атаки командир поставила там три легиона бригады Багряных Львов, перегородивших стеной щитов верх склона - пятнадцать сотен солдат средней пехоты; между ними и ее командным пунктом встали пять сотен латников бригады Харридикта. На крайнем правом фланге была тысяча застрельщиков из числа Багряных Львов. Они уже частично спустились в долину. Перед основным строем пехоты расположились еще пятнадцать сотен застрельщиков, из батальона Ремесленников - они также неровными шеренгами шагали вниз по склону. Спины пехотинцев скрывали три крыла кавалерии Синей Розы - пятнадцать сотен уланов, которые по сигналу смогут пройти между стеной щитов и застрельщиками, чтобы выдавить овлов к северу, вдоль дна долины; в то же время щитоносцы станут медленно спускаться к руслу.
  Непосредственно справа от себя Атрипреда поставила гарнизон Дрены - пятнадцать сотен средней пехоты. Они станут спускаться между двумя канавами. Перед ее пунктом стояли два клина тяжелой пехоты Купеческого батальона - похожий на пилу строй станет двигаться вниз и смещаться влево или вправо, в зависимости от боевой ситуации. Канава справа от нее казалась очень широкой, и Атрипреда сомневалась, что пехотинцам легко удастся через нее перебраться; но это должно случиться в самом начале спуска, так что солдаты успеют восстановить боевые порядки.
  Непосредственно слева от нее ожидали три половинных легиона из батальона Ремесленников, заслоненные строем тысячи застрельщиков Харридикта, также начавших спуск к широкому и плоскому ложу реки. К северу от них застыл бронированный кулак Атрипреды - тысяча тяжелой пехоты Багряных Львов, тоже в пилообразном строю. Она ожидала, что Красная Маска бросит на них основную толпу воинов - те уже готовились на противоположном склоне, сохраняя построение в форме пяти клиньев.
  За плотной стеной панцирников ожидали боя оставшиеся три роты Синей Розы - но это была уловка, ибо Биветт намеревалась послать их на север, вокруг группы баллист, с выходом на дно долины за "бутылочным горлом".
  Далее к северу строй тяжелой пехоты продолжался пехотой средней; он достигал позиций баллист.
  Поудобнее усевшись в седле, Биветт взмахнула рукой. Подскакал вестовой. - Сигнал бригаде Багряных Львов: тяжелая пехота приближается в долине и встает посередине между ее нынешней позицией и руслом реки. Убедитесь, что дрешские баллисты правильно расположены и могут начать обстрел.
  Гонец рванулся к группе сигнальщиков, что сгрудились на платформе за ее спиной. В отсутствие магов пришлось вспомнить старинные способы сообщения. Далеко от идеала, готова была допустить она - едва над побоищем поднимутся тучи пыли ... ну, на этом этапе сигналы станут не особенно нужны.
  Командир подозвала второго вестового. - Послать левый фланг уланов на север, к узкому месту.
  Застрельщики слева и справа дошагали до речного русла. Им никто не препятствовал. Шум массы шагающих солдат казался шепотом на фоне грохота подков зашевелившейся на той стороне кавалерии.
  Клубы пыли заслонили почти все, но она заметила, что пыль смещается на юг и север, далеко от места битвы. "Ну что же, одно из направлений обманное. Скорее северное. Он знает, какой из моих "рогов" вонзится глубже и повернется больнее". Она подозвала третьего гонца. - Сигнал правому флангу: уланам двигаться к руслу, рассредоточиться на случай, если застрельщикам придется отступить. Средней пехоте Львов и панцирникам Харридикта двигаться следом.
   "Начнем же чертову игру, Красная Маска!"
  Она не могла его разглядеть. Никакие флаги или значки не отмечали положение командира. Никаких гонцов, подъезжающих к одному месту и отъезжающих от него.
  Наконец-то движение. Легковооруженные застрельщики бросились вниз, встречая ее правый фланг. Пращники, лучники, метатели дротиков; круглые щиты, сабли. Метавшаяся по краю долины масса конников вдруг исчезла.
  - Придержать южных уланов! - бросила Биветт. Эти застрельщики овлов - приглашение к бою, но тогда ее кавалерия может быть сметена конными лучниками и теми, кто таится позади них.
  Внизу, напротив гарнизона Дрены, началась схватка застрельщиков. Обилие дротиков оказалось неожиданностью, причем кроваво эффективной неожиданностью.
  Застрельщики Багряных Львов, что были на самом юге, перешли реку и двинулись к северу. От них до овлов все еще оставалась тысяча шагов. Тут стрелы посыпались в середину строя - конные лучники сгрудились на самой высокой части гребня. Едва ли они смогут долго выпускать тучи стрел... но стрел оказалось достаточно, чтобы почти лишенные доспехов пехотинцы дрогнули и подались назад, к руслу.
  Там, неподалеку, уже началась рукопашная: под дождем дротиков застрельщики Ремесленников отгоняли овлов назад.
  Утренний воздух оставался раздражающе спокойным - ни ветерка. Пыль клубилась и летала все более плотными тучами.
  При виде полутысячи тяжелых пехотинцев Харридикта на западном берегу речки застрельщики овлов начали поспешное отступление. Многие бросали круглые щиты.
   "Красная Маска не завоевал их сердца. О да, мы сможем их сломить. Быстро и жестко". - Сигнал тяжелой пехоте Купеческого: наступать, перемещаясь к югу!
  Слева двигались только ее силы: застрельщики Харридикта и - их по бокам - панцирники Багряных Львов уже оказались почти на дне долины. Командир прищурилась на дальний склон. Может быть, видимый хаос означает, что Красная Маска утратил контроль... "Нет, подождем с выводами. Пока не возьмем южный конец долины".
  Застрельщики Ремесленников старались не отрываться от бегущих овлов, но Биветт увидела, как сержанты сдерживают их, не давая отдаляться от пехоты, марширующей по правому флангу. Под ногами лежали брошенные щиты...
  Затем прямо перед ней появились конные лучники - узкое копье, мчащееся в сердце боя. Перед ними были лишь застрельщики; они быстро отступали вверх по склону, забираясь к югу, чтобы пропустить наступающую пехоту Купеческого батальона. "Красная Маска спятил? Его копье сломается о строй панцирной пехоты - это же не кавалерия, а стрелки!"
  Но тут конные стрелки развернулись, копье превратилось в линию - тысяча или больше человек. Они разом двинулись на юг.
  Зашли во фланг застрельщикам Ремесленников.
  Мелькнули стрелы.
  Легкая пехота Летера как будто растаяла: многие падали, другие бежали, спасая жизнь.
  Растянутая линия стрелков начала на удивление сложный маневр: строй начал изгибаться подобно стрелке магнитного камня, с направления "запад-восток" переходя к "северу-югу", посылая ливень стрел в первые ряды тяжелой пехоты Харридикта, потом в Багряных Львов... затем строй качнулся назад, обстреляв уланов Синей Розы. Те со звуками рогов устремились ближе к овлам.
  Но враги не были заинтересованы в прямом столкновении. Строй распался, всадники начали отходить назад, к восточному краю.
  - Остановить атаку! - крикнула Биветт. "Нас ужалили, и мы огрызаемся? Кто командир того крыла?"
  Когда кавалерия разогналась для преследования, три клина тяжеловооруженных овлов показались на краю долины и потекли вниз по склону, заходя во фланг Синей Розе. Три клина - в два раза больше, чем число уланов.
  Биветт в ярости следила, как кавалерия старается развернуться и отразить атаку; но часть всадников отходили, выполняя ее приказ. Нужный момент был пропущен.
  - Трубите отход всем уланам!
  Поздно.
  Конница овлов просочилась сквозь нестройные ряды застрельщиков Багряных Львов и врезалась в роты Синей Розы.
  Она расслышала далекие вопли; земля содрогнулась под ногами - конь нервно шагнул - пыль закрыла всю сцену. - Прибавить шаг тяжелой пехоте!
  - Какой пехоте, Атрипреда?
  - Харридикта и Купеческого, дурак! Тот же приказ средней пехоте Багряных Львов! Немедленно!
  Из облака пыли вырвались отдельные всадники и лошади без седоков. Ее уланы разбиты - но где преследующие овлы? "Их кровь должна кипеть - о, пусть они потеряют выдержку, пусть наткнулся на кулак моей тяжелой пехоты!"
  Но нет, они поднимаются на склон, вздымая копья в знак триумфа.
  Она увидела также, что застрельщики овлов уже стоят наверху склона, группами, чтобы пропустить конников. Но эта легкая пехота преобразилась - она вооружились длинными копьями, прямоугольными, обитыми медью щитами. Едва последние всадники проехали, строй сомкнулся и выровнялся на самом краю склона.
  Тучи над дном долины медленно рассеялись, обнажая опустошительные последствия атаки во фланг кавалерии Синей Розы. "Странник сохрани! Их смели". Сотни мертвых и умирающих солдат покрыли почву по обе стороны от места злосчастного столкновения.
  Ее правая "рука" тяжело ранена. Но не смертельно. - Средней и тяжелой пехоте двигаться через долину. Приказываю наступать на вражеский строй. Строй клиньями! "Их застрельщики не выдержат, слишком тонкая линия".
  - Атрипреда! - крикнул вестовой. - Движение на севере!
  Он послала коня на край долины и оглядела то, что творится слева. - Отчет!
  - Уланы Синей Розы отступают, Атрипреда. Дно долины за узким местом занято врагом.
  - Что? Сколько же у него этих треклятых лучников?
  Офицер покачал головой: - Псы, госпожа. Почти две тысячи чертовых тварей - прокрались сквозь высокие травы - они напали на кавалеристов неожиданно. Кони взбесились, госпожа...
  - Дерьмо! - Увидев выпученные глаза подчиненного, она заставила себя успокоиться. - Отлично. Перевести среднюю пехоту на север от баллист. "Семьсот пятьдесят из Купеческого батальона - сомневаюсь, что они пошлют собак на такую массу. Я все еще могу двинуться и отбить "бутылочное горло", когда придет время".
  Думая так, она следила за положением внизу. Напротив тысяча легких пехотинцев Харридикта пересекала речное русло, а "пила" Багряных Львов уже достигла ровной поверхности. Пять клиньев Красной Маски двигались навстречу им. "Превосходно. Мы примем бой - баллисты проредят их северный фланг, и потом в него вопьется средняя пехота Львов".
  Как ни удивительно, клинья овлов сохраняли ровный строй, хотя каждый отряд сохранял значительное расстояние от других. Она подозревала, что если они сойдутся ближе, то начнут смешиваться, теряя порядок. "Одновременное движение - самый сложный из маневров. Между ними должны найтись слабые места. Скорее всего, достаточные, чтобы зубья проникли и начали изолировать клинья врага..."
  - Псы на холме баллист!
  Она подскочила: - Пинок Странника! - Дикий лай, крики оружейных команд... - Второй легион резерва, Ремесленники - скорым шагом вперед. Перебить проклятых тварей!
  Смутно припомнилась сцена, виденная месяцы назад: раненые, но выжившие псы, не больше пригоршни, на холме над лагерем овлов... следят, как летерийцы избивают их хозяев. Она с дрожью суеверного страха подумала, не замышляли ли тогда собаки жестокую месть. "Проклятие, Биветт! Не время для этого!"
  Острия клиньев не сближались - но нет и причины этого делать, ведь баллисты временно выведены из боя. Два северных клина повернули навстречу средней пехоте Багряных Львов. Она знала, это будет схватка классического образца - а овлы не обладают нужной выучкой для хладнокровного убийства.
   "Да, Красная Маска ведет битву не на обычный манер овлов. Нет, тут что-то иное. Он устроил нечто вроде разбойных налетов в миниатюре - его конники кружатся, перестраиваются, снова кружатся - тактика "ударь и убеги", но на ограниченном пространстве.
  Ясно. Однако скоро она перестанет работать.
  Едва его воины столкнутся с бронированным кулаком".
  Острия клиньев Овл'дана приблизились к пересохшему речному руслу - стороны столкнутся на плотно слежавшемся песке. Никто не получит преимущества, оказавшись выше по склону. Пока не нарушится равновесие. "Так или иначе... нет, я не думаю, что..."
  Земля снова задрожала - еще сильнее, глубже, пугающе.
  Над клиньями овлов в пыли показались громоздкие формы.
  Фургоны. Нелепые овлийские повозки о шести колесах. Их не везут, их толкают сзади. Внутри вздымают копья полуобнаженные воины. Передние стороны каждого скрипящего и колыхающегося фургона утыканы очень длинными пиками; круглые щиты повешены везде, превращая передки повозок в подобие боевых "черепах".
  Они грохотали, катясь по широким просветам между клиньями - двадцать, пятьдесят, сотня - неуклюжие, но двинувшиеся вниз по длинному склону столь быстро, что группы мускулистых воинов уже не толкали их, а бежали следом, пытаясь удержать.
  Фургоны врезались прямо в строй панцирной пехоты Багряных Львов.
  Тела в доспехах взлетели вверх тормашками, пилообразный строй смешался - а полуголые фанатики прыгали из повозок на все стороны, вопя словно демоны.
  Три ближайших клина яростно бросились следом, учинив кровавую бойню.
  Биветт замерла, не веря глазам. Потом рявкнула: - Тяжелая пехота Ремесленников - вперед скорым шагом. Построение полумесяцем. Прикрывать отступление.
  Вестовой уставился на нее: - Отступление?
  - Ты слышал! Сигнал ко всеобщему отступлению. Багряным Львам - немедленный отход! Скорее, пока всех не перебили, проклятье!
   "Станет ли Красная Маска преследовать? Если да, то мои потери будут тяжелыми - но на равнине я нанесу ответный удар. Посмотрим, как его кости запылают!"
  Она услышала грохот новых фургонов, на этот раз справа. "У меня еще есть преимущество..." - Сигнал ко всеобщему отступлению!
  Заревели рога.
  Но сзади раздались крики: - Нападение на обоз!.. Атака...
  - Тихо! Думаете, Эдур не сумеют справиться? - Она молилась, чтобы Брол Хандар действительно сумел. "Без припасов военной кампании конец. Без припасов мы до Дрены не доберемся. Спаси Странник, меня перехитрили на каждом этапе..."
  Сзади раздался шум, не уступающий грохоту из долины. Ощутив тошнотворный ужас, она развернула коня и поскакала назад, мимо платформы сигнальщиков.
  Оставшиеся подразделения резерва поворачивались кругом. Она увидела между двух каре офицера и пришпорила коня, спеша к нему.
  - Что там такое, во имя Странника?! - вопросила она. Далекие крики, вонь дыма, громыханье...
  Повернутое к ней лицо под шлемом было бледным. - Демоны, Атрипреда! Маги преследуют их...
  - Что они делают? Отозвать, черт подери! Немедленно отозвать!
  
  ***
  
   Брол Хандар неуклюже восседал на коне в компании восьми вождей - арапаев, четырех ведунов и на' из Ден-Рафа. Две тысячи пеших солдат - в терминах Летера они определялись как средняя и легкая пехота - были соединены в восемь отрядов. Они надели доспехи, взяли оружие и были готовы выступить в бой по первому слову.
  Обозный лагерь раскинулся по большому, невысокому холму в пятистах шагах к западу. Еще дальше толклись в загоне тягловые животные, над ними плыл дымок кизячных костров и клубилась пыль. Смотритель видел на ближнем краю лагеря госпитальные палатки - брезент блестел в ярком утреннем свете. Над другим холмом, что к северу, кружили два ястреба или орла. Небо над ними было пустым; синева медленно выцветала, ведь солнце карабкалось все выше.
  Бабочки порхали над крошечными желтыми цветками - их крылья не отличаются оттенком от лепестков, понял вдруг Брол и удивился, что не замечал прежде таких подробностей. "Природа знает обман и маскировку. Природа напоминает нам, как надо выживать. Тисте Эдур хорошо изучили ее мудрость - мы серы, как тени, из которых мы рождены. Мы серы, как стволы деревьев в темных лесах этого мира. Мы серы, как полотнища пыли..."
  - Что же мы забыли? - пробормотал он.
  Один из арапаев - Преда - повернул покрытую шлемом голову. Иссеченное шрамами лицо было почти неразличимо под низким ободком. - Смотритель? Мы расположились в точном соответствии с вашими...
  - Не обращайте внимания, - сказал Брол Хандар, непонятно почему рассердившись на вмешательство ветерана. - Какая охрана в лагере?
  - Четыре сотни пехотинцев, - сказал воин и пожал плечами: - Летерийцы самоуверенны.
  - Такое возникает от сознания полного превосходства, - пробурчал другой арапай.
  Преда кивнул: - Я очень хорошо помню, старый друг, удивление на лицах. В день, когда мы разбили их под Летерасом. Словно мир в один миг стал совсем не таким, каким они его видели прежде. Эти взгляды... полное неверие. - Воин отрывисто засмеялся. - Они были слишком заняты отрицанием, чтобы принять то, что было необходимо принять.
  - Хватит разговоров, - оборвал их Хандар. - Силы Атрипреды столкнулись с овлами. Разве вы не слышите? - Он склонился в седле, глядя на восток. - Не видите пыли? - Он молчал дюжину ударов сердца, затем обернулся к первому из арапаев - командиров: - Введите в лагерь две когорты. Четырех летерийских сотен недостаточно.
  - Смотритель, а если нас позовут на усиление Атрипреды?
  - Если такое случится, значит, день проигран. Я отдал приказ.
  Преда кивнул и послал коня к скоплению воинов - Эдур.
  Брол Хандар поглядел на к'риснана. Горбатое существо восседало в седле, напоминая раскормленную ворону. Ведун набросил капюшон, без сомнения, желая скрыть страшное преображение прежде красивого лица. Сын вождя, ставший мерзким образом хаотической силы, пред которой склонились нынче Тисте Эдур. Он заметил, что ведун дергается. - Что беспокоит тебя?
  - Что-то. Ничего. - Голос был гнусавым, измененное горло делало слова плохо различимыми. Словно крик боли, бесконечной и неисцелимой.
  - Так что же?
  Новое содрогание, которое, как решил Хандар, сходит у него за пожатие плечами. - Шаги на мертвой земле.
  - Боевой отряд овлов?
  - Нет. - Голова под капюшоном поворачивалась, пока тень на месте лица не оказалась обращена к Смотрителю. - Тяжелее.
  Брол Хандар тут же вспомнил огромные следы когтистых лап, найденные в разоренном поместье. Он выпрямил спину, рука коснулась арапайского скимитара. - Где? С какой стороны?
  Длинная пауза. К'риснан вытянул костистую руку.
  В сторону обозного лагеря.
  Оттуда раздались вопли.
  - Когортам удвоить шаг! - заревел Хандар. - К'риснан, ко мне! И ведуны! - Он ударил коня шпорами, заставив взвиться и перейти сразу в галоп.
  Он увидел, как Преда - арапай, командир двух когорт, уже приказал им перейти на скорый шаг. Покрытая шлемом голова воина повернулась, отыскивая скачущего Смотрителя и его боевых магов.
  Впереди мычание волов, рев мулов становились все громче и отчаяннее. Но звуков резни они не заглушали. Палатки падали, канаты хлестали по воздуху; Брол увидел, как люди бегут из лагеря в северном направлении...
  ... где их поджидала отлично организованная засада. Овлы вскакивали из высокой травы. Стрелы, дротики пронзили воздух. Люди падали, раскинув руки. Дикари, издавая боевые крики, налетели на них с топорами, мечами, копьями.
   "Для них уже ничего нельзя сделать. Несчастные ублюдки... Надо сохранить припасы".
  Они достигли пологого склона и поскакали к ряду госпитальных палаток.
  Выскочивший навстречу зверь был воистину демоном - его облик когтями впился в разум - шок узнавания... "Наш древний враг - это наверняка он - Эдур не способны забыть..."
  Голова на длинной жилистой шее, широкая пасть с кинжалами клыков. Широкие сутулые плечи, длинные, с узловатыми мышцами лапы; вместо кистей огромные кривые лезвия из железа. Наклонившись вперед, зверь побежал на них, перебирая мощными задними лапами; длинный хвост был вытянут назад, чтобы сохранять равновесие. Существо вдруг оказалось между Эдур.
  Лошади заржали. Брол обнаружил себя справа от демона, почти в пределах досягаемости секущих клинков. Он в ужасе видел, как змеиная голова дернулась вперед, челюсти сомкнулись на шее чьей-то лошади - сомкнулись, сокрушая плоть, и потянули - брызнула кровь - пасть была полна мясом и костями, вырванный из жуткой дыры на спине лошади хребет свободно болтался под рылом чудовища. Клинок перерубил сидевшего на лошади ведуна пополам. Второй клинок опустился, рассекая бедро второго ведуна и седло, глубоко вонзаясь в плечо коня, сокрушая лопатку, ребра. Животное упало от силы удара, всадник - из обрубка ноги хлестала кровь - сжался, еще миг удерживая равновесие в седле, и шлепнулся на землю. Тут же по обращенному к небу лицу прошлось копыто другого коня.
  Конь Смотрителя, кажется, с чем-то столкнулся. Обе передние ноги подогнулись, животное упало, отчего Брол перелетел через его голову. Он тяжело ударился, перекатился - лезвие скимитара вонзилось в левую ногу - и замер, обращенный лицом к своему коню. Хвост демона взметнулся посередине между ними.
  Брол заворочался, ожидая нападения.
  На пути твари вздымалась пенящаяся магическая волна, набирая силу, возносясь все выше. Демон исчез за ней, Брол больше не мог его видеть.
  Свет солнца вдруг померк...
  ... а демон в воздухе, перепрыгивает вершину магической волны; рушится вниз, выставив когти задних лап. Одна касается ведуна... голова сломалась под весом опускающегося демона, повиснув под невозможным углом к впадине плеч - лошадь осела под тяжестью, ее ноги сломались как прутики. Вторая лапа едва задела к'риснана - но даже такой удар заставил его слететь с дергающейся лошади - она не успела отбежать, когти вонзились глубоко в круп, вырвав большой кусок мяса - в розовой вспышке обнажились кости таза и бедро.
  Лошадь камнем обрушилась наземь, ребра затрещали. Она лежала в трех шагах от беспомощного Брола. Он видел белки выпученных глаз животного - потрясение, ужас, весь спектр смерти...
  Смотритель пытался встать, но что-то не так с ногой - она лишилась сил, была странно тяжелой, мокрой. Он поглядел вниз. Примятая трава... Кровь от бедра и ниже - его собственный меч произвел длинный и широкий порез от паха до колена.
   Смертельная рана - кровь хлестала потоком - Брол упал на спину, неверующе смотря в небо. "Я убил сам себя".
  Послышался топот ног демона, он быстро удалялся - затем раздался более громкий звук, бегущие воины сомкнулись вокруг него. Оружие сверкало. Поворачивались головы, уста произносили слова - он не мог понять, звуки угасали, отступая вдаль - чья-то фигура появилась рядом, голова под капюшоном, кровь капает из носа - единственно видимой части лица... корявая рука протянулась к нему... и Брол Хандар сомкнул веки.
  
  ***
  
  Атрипреда Биветт резко натянула поводья, когда оказалась между двумя отрядами резерва пехоты - Ремесленники справа, Харридикт слева. За ними, оттуда, где стояло еще одно подразделение Ремесленников, доносился шум и гул боя.
  Она видела, как рептилиеподобное чудище ворвалось в строй - солдаты словно таяли по сторонам его пути, другие взлетали в воздух - брызги крови, машущие влево и вправо лапищи твари... Темный, великолепно удерживающий равновесие на двух толстых лапах демон прорывал дорожку прямо в середину плотно сбитого каре...
  Он выбросил передние лапы, охватывая фигурку женщины, колдуньи - поднятая в воздух, она заколотила руками - а тварь разорвала тело легко, как соломенную куклу.
  Теперь она смогла различить и отряд, стоявший южнее - семьсот пятьдесят солдат средней пехоты Купеческого батальона. Точнее, беспорядочную массу мертвых и умирающих.
  - Магия! - крикнула командир, разворачиваясь к строю Ремесленников, отыскивая мага в середине. Движение... кто-то пробирается сквозь ряды...
  Тут ее внимание привлек столб пыли. "Лагерь... эдурского легиона не видно... пошли на защиту.
  Там еще демоны?"
  Тварь разбросала последних солдат из обратившегося в бегство отряда Харридикта; волшебник ковылял, спеша соединиться с другим магом. Атрипреда смогла различить, как он шевелит губами, добавляя свою силу к магической волне.
  Демон прекратил атаку, развернувшись влево. Пустился в бегство, огибая только что потрепанный отряд, чтобы он оказался между ним и магией - она вырывалась из земли между двумя магами трепещущей молнией. Демон почти распластался над землей. Скорость его была поразительной.
  Биветт услышала, как с шипением прервался ритуал. Изогнулась в седле, отыскивая магов. - Проклятие! Бейте его!
  - Ваши солдаты!
  - Слишком медлите! - Она заметила Преду отряда Харридикта. - Все резервы за спину магов! На север, дурак - восстановите порядок! Маги, держите клятое волшебство наготове!
  - Мы готовы, Атрипреда!
  Дрожа на изнуряющей жаре, Биветт снова развернула коня и быстро вернулась к долине. "Меня перехитрили. Я только реагировала, я отскакивала и бежала. Красная Маска, день твой.
  Но в конце концов я тебя достану. Клянусь".
  Она уже видела, как остатки войска поднимаются по склону, отступая упорядоченно и без врага на плечах. Похоже, Красная Маска удовлетворится сделанным - его не вытащить из долины. "Даже демонические союзники...
  Лагерь. Нужно вернуть солдат в треклятый лагерь. Лишь бы Эдур отразили атаку. Лишь бы Брол Хандар не разучился думать как солдат.
  Молюсь, чтобы он сегодня преуспел больше, чем я".
  
  ***
  
  Берег слеп к морю. Все равно что сказать: луна навсегда сбежала с ночного неба.
  Окоченевшая, вымотавшаяся Яни Товис скакала с тремя солдатами по узкой и ровной дороге. По обеим сторонам стоят густые рощи - листва черна там, куда не достигают лучи лунного света. Дорога глубоко врезалась в почву, что говорит о древности этого ведущего к побережью тракта. Обрывистые обочины покрыты кривыми, выпирающими, перевитыми как косы ведьм корнями; вода тихо капает в вязкой тьме. Под копытами скрежещут камни, лошади громко фыркают, испуская струйки пара, иногда звякает оружие. До рассвета еще два звона.
  Слеп к морю. Жажда моря неутолима. Истина видна в том, как оно грызет берега, слышна в алчном плеске волн, ощутима в их горьком вкусе. Трясы знают: в начале мир был просто морем, и в конце он станет им же. Воды поднимутся, поглощая всё... неумолимая судьба, бессильными свидетелями которой станут трясы.
  Битва у берега - битва ее народа. Остров, некогда святое место, был осквернен, превращен в тюрьму для летерийцев. Но сейчас он снова свободен. Слишком поздно. Поколения назад существовали насыпные мосты, соединяющие многие острова к югу от Косы. Все пропало. Сам остров ощетинился обрывами и утесами везде, кроме гавани. Таков наш умирающий мир.
  Среди трясов часто рождались дети, "поцелованные демонами". Некоторых выбирал ковен и учил Старым Путям; остальных кидали с утесов в вечно голодное море. Дар смертной крови; жалкое, мимолетное утоление голода.
  Она сбежала отсюда - много лет назад - не без причины. Благородная кровь жгла вены словно яд, варварское наследие народа переполняло ее стыдом и чувством вины. С необузданной гордыней юности она отказалась принять дикарскую грубость предков, отказалась... чтобы барахтаться в вязком, удушающем нигилизме добровольного отступничества.
  Однако всякая гордыня в ней умерла, когда Яни лично увидела рождение поцелованного демонами чудища - когтистые руки и ноги, вытянутое лицо в чешуе, свисающий бесполезным червяком короткий хвост, тускло-зеленые глаза... Если бы демоническое отродье было отмечено лишь когтями, ковен мог бы благословить дитя, ведь истинная сила дается одной каплей демонической крови в жилах ребенка. Больше - и создание становится извращением.
   "Гротескные младенцы выкарабкиваются из морского ила, когти чертят борозды в темном песке... легион моря, армия, поджидающая нас".
  Семя процветало в пенных волнах у побережья из поколения в поколение. Оно забрасывалось волнами далеко на сушу, просачивалось в почву. Обитало внутри хищников и жертв, пряталось в растениях; прилеплялось к каждому лезвию осоки, к каждому листу на деревьях - от семени нет спасения. Еще одна горькая истина трясов. Найдя женщину, в чреве которой уже росло дитя, семя похищало его судьбу. Оно искало... чего-то, но создавало лишь форму, враждующую с телом человека.
  Некогда демоны были чистыми. Они порождали существ своего рода, среди них были матери и дети. Семя жило во чревах демонов - маток, плававших в морской воде. Пока не началась война, выпотрошившая животы маток, излившая принадлежавшее чреву во внешний мир. Семя, от которого хочет избавиться само море. Война велась на уничтожение - но демоны нашли способ выжить, дожить до наших дней. В водоворотах прибрежных омутов, в потоках мятущихся волн. Потерянное, но не сдавшееся. Изгнанное, но желающее вернуться.
  Ищущее подходящую мать.
  Итак, ведьмы еще существуют. Яни Товис полагала, что ковен уничтожен, сокрушен, вымер - летерийцы хорошо понимали, что сопротивление тирании рождается в школах веры, подогревается ветхими, прокисшими жрецами и жрицами, старейшинами, которые делают бестолковых юнцов своим оружием. Выбрасывают это оружие, когда сломают. Торжественно оплакивают, использовав до конца. Жрецы и жрицы, вера которых позволяет жестоко злоупотреблять приверженцами.
  Рождение жречества, понимала теперь Яни Товис, поставило иерархию выше благочестия, как будто законы служения можно искажать, ставя (конечно, все эти манипуляции производятся под покрывалом "мистического знания" и "тайного учения") жизнь жрецов и жриц много выше жизней обычных тупых людишек.
  Проведя годы в школах Летера, Яни Товис поняла, что появление кудесников, ведунов и ведьм было настоящей деградацией народа трясов, отступлением от истинной веры в бога, коим является Берег. Уловки и личные амбиции, сокрытие сакрального знания от массы, которая никогда не удостоится посвящения - всё это не воля Берега. Нет, это лишь желания самих ведьм и ведунов.
  Когтистые ноги и руки воистину стали верным образом.
  Но сила исходит из крови демонов. Пока подобным детям позволяют выживать и присоединяться к ковену, сила останется его достоянием.
  Летер во время завоевания трясов произвел погром ковена.
  Неудачно.
  Яни Товис всем существом сожалела, что летерийцам не удалось задуманное.
  С народом трясов покончено. Даже солдаты ее роты - их заботливо собирали, исходя из знания о примеси тряской крови в жилах - стали скорее летерийцами, чем трясами. Она сама мало что сделала, чтобы пробудить память о наследиях.
   "Но я выбрала их, не так ли? Я желала обрести верных, поддерживающих меня не только как Атрипреду Летера.
  Признай это, Полутьма. Ты теперь королева, и солдаты - трясы - знают. Именно этого ты и ждала, затаив амбиции в глубине души. Теперь, кажется, пришла пора встретить свои притязания лицом к лицу, пробудить благородную кровь, вернуть ей ее исконные права.
  Что повлекло моего единоутробного брата на берег? Он поехал как тряс или как летериец, Мастер Оружия Дреш-Преды?" Она призналась себе, что задает вопрос лишь для вида. Она уже ЗНАЕТ, и ответ вонзается в душу словно нож. Берег слеп...
   Они скакали в темноте.
   "Мы никогда не походили на нереков, Тартеналов и прочие народы. Мы не могли выставить против захватчиков армию. Вера в Берег не имеет великой силы, ибо это вера в перемену, в трансформацию. Наш бог не имеет лица, у него все лица мира. Наш храм -побережье, где идет вечная война между сушей и морем; наш храм воздвигается только затем, чтобы рассыпаться в прах. Храм звука, запаха, вкуса и ощущения. Храм под кончиками пальцев.
  Наш ковен исцеляет раны, изгоняет болезни и убивает детей.
  Тартеналы смотрели на нас с ужасом. Нереки охотились за нами в лесах. Для фараэдов мы были Ночными Детокрадами. Они оставляли для нас корки хлеба на пеньках, потому что считали нас не лучше зловещих воронов.
  И теперь я Королева этого народа, этих трясов".
  Человек, который должен стать ее супругом, ждет на Острове.
   "Возьми меня Странник! Я слишком устала от всего".
  Подковы расплескивали воду из лужиц в колеях старой дороги. Они были уже близко к берегу. Местность снова начала подниматься - отметина давней линии прибоя, широкий гребень гладких камней и гальки среди песка и глины, той глины, что под весом времени стала сланцем. В нем, кроме камней, можно найти ракушки, тела моллюсков - доказательства множества побед моря.
  Деревья тут были редкими, согнутыми ветром - но она не ощутила движения воздуха. Странно, не по сезону. Запах моря тяжело повис в спертом воздухе.
  Они останавливали коней. От еще невидимого моря не доносилось ни звука, не слышно было даже нежного шепота волн. Словно мир по ту сторону гребня исчез.
  - Тут следы, госпожа, - сказал один из солдат, встав около гребня. - Всадники обогнули холмик, двинулись частью на север, частью на юг.
  - Как будто выслеживали кого-то, - заметил другой.
  Яни Товис подняла покрытую перчаткой руку.
  С севера быстро приближались лошади.
  Охваченная каким-то внезапным суеверным страхом Яни сделала знак. Солдаты выхватили мечи. Она тоже потянулась за своим оружием.
  Показался первый всадник.
  Летериец.
  Яни с облегчением вздохнула. - Стой, солдат!
  Внезапная команда заставила всадника вздрогнуть. Как и троих двигавшихся за ним. Кони захрустели копытами по гальке.
  Солдаты одеты как для битвы - блестят черненые звенья кольчуг, опущены забрала шлемов. Ведущий держал в правой руке секиру; те, что ехали следом, вооружились копьями с широкими, зазубренными лезвиями - как будто они собрались охотиться на кабана.
  Яни Товис развернула коня и подъехала ближе к ним. - Я Атрипреда Яни Товис, - объявила она.
  Шлем вожака склонился. - Йедан Дерриг, - произнес он тихо, - Мастер Оружия крепости Боарл.
  Яни нерешительно сказала: - Дозорный.
  - Полутьма, - ответил мужчина. - Даже в темноте я узнал вас.
  - Трудно было поверить... ты сбежал...
  - Сбежал, моя Королева?
  - Из дома нашей матери.
  - Ваш отец и я не ужились, Полутьма. Вы еще сосали грудь, когда я видел вас в последний раз. Но это ничего не меняет. Я вижу в вашем лице то, что видел тогда. Ошибки не может быть.
  Она вздохнула и спрыгнула с коня.
  За ней спешились и остальные. Йедан коротко кивнул. Они с Полутьмой отошли в сторону, встав под самым высоким деревом на гребне - сухой сосной. Начал накрапывать дождь.
  - Я прямо из крепости. Твой Дреш пытался сбежать из-под ареста и был убит. Или будет убит. Я переговорила с ведьмами. Из Ренниса приедут Тисте Эдур, но к этому времени следствие закончится и я извинюсь, что зря отняла их время.
  Йедан промолчал. Решетка хорошо скрывала его лицо, видна была лишь черная борода. Она дергалась, как будто мужчина что-то жевал.
  - Дозорный, - продолжила она, - ты назвал меня королевой перед лицом солдат.
  - Они трясы.
  - Понимаю. Тогда... ты здесь, на берегу...
  - Потому что я Дозорный. Да.
  - Это звание лишено смысла, - сказала она более резко, чем намеревалась. - Это просто почетный титул, пережиток давних...
  - Я думал так же, - бросил он. "Ведет себя как старший брат. Черт подери!" - До ночи, что была три дня назад.
  - Но зачем ты здесь? Кого ты ищешь?
  - Хотелось бы мне дать четкий ответ. Я не уверен, зачем я здесь. Знаю только, что меня призвали.
  - Кто?
  Он вроде бы снова что-то жевал. - Берег.
  - Ясно...
  - Кого или чего я ищу, сам не знаю. Прибыли чужаки. Мы слышали их ночью, но как быстро мы не ездили, как тщательно не искали - никого не нашли. Никаких следов. Ничего. Но... они здесь.
  - Возможно, духи.
  - Возможно.
  Полутьма не спеша обернулась. - Из моря?
  - Опять-таки, на берегу нет следов. Сестра, с того момента, как мы приехали сюда, воздух не шелохнулся. Не дышит. День и ночь... берег застыл. - Он поднял голову. - Дождь... первый раз.
  Их внимание привлекло бормотание солдат. Шесть неподвижных призраков на склоне, блеск металла и кожи. А за гребнем - неяркое, трепещущее мерцание.
  - Вот оно, - сказал Йедан и сорвался с места. Она побежала за ним.
  Они пробирались между шатающихся валунов, колючих веток, голых корней, карабкались на склон. Шестеро солдат брели следом. Яни Товис подошла ближе к брату; раздвинув податливые кусты, они вышли к берегу.
  И замерли.
  Корабли.
  Ряды кораблей до горизонта. На юг, на север.
  Корабли пылали.
  - Благослови Странник, - прошептала Яни.
  Сотни кораблей. Пылающих.
  Языки пламени выстреливали над спокойной водой, поднимались подсвеченные снизу столбы дыма. Как будто горячие угли на черном поддоне неба...
  - Это не летерийские суда, - заметил Йедан. - Не эдурские.
  - Нет, - подтвердила Полутьма. - Это не они.
  Прибыли чужаки.
  - Что все это значит? - В голосе прозвучал откровенный страх. Яни Товис обернулась, поглядела на солдата. Его лицо стало оранжевым в отсветах отдаленного пламени.
  Женщина снова посмотрела на корабли. - Дромоны, - сказала она, и сердце тяжело застучало в груди. Род лихорадочного возбуждения - темного, полного злобы и... дикого восторга.
  - Что за слово? - удивился Йедан.
  - Я знаю их... эти обводы, это парусное вооружение. Мы ушли в поиск... к далеким континентам. Там есть одна империя... Мы убили сотни, нет, тысячи ее подданных. Мы столкнулись с ее флотом. - Она помолчала и обратилась к солдату: - Скачи в крепость. Убедись, что Дреш мертв. Рота выходит немедленно. Встретимся к северу от Ренниса, на прибрежной дороге. Ах, да - возьмите с собой треклятых ведьм.
  Йедан начал: - Что за...
  Она оборвала полубрата жестокой улыбкой: - Ты Дозорный. Твоя Королева нуждается в тебе. - Взор сверкнул. - Ты едешь с нами, Йедан. С моим отрядом.
  Клочковатая борода дернулась. - Куда?
  - На Остров.
  - А что с летерийцами и их хозяевами? Нужно бы предупредить.
  Не отводя взора от пылающих на фоне моря корпусов, она почти прорычала: - Мы убивали их подданных. Похоже, нам этого не спустят. Пусть Странник забирает и летерийцев, и Эдур. - Полутьма резко развернулась и пошла к коню. Все двинулись за ней. - Чужаки, Йедан? Не для меня. Они плыли за нами. - Прыгнув в седло, она послала коня на северную дорогу. - Мы взяли кровь, - сказала она сквозь зубы. - Кровь малазан. Очевидно, они не намерены прощать долг.
   "Они здесь. На берегу.
  Малазане пришли".
  
  
  КНИГА ТРЕТЬЯ
  
  КОСТЯШКИ ДУШИ
  
  
  Зачем же стыдиться
  И прятать согбенного зверя души
  Ведь чистая тварь
  Не в силах взирать на бесчинства
  Глаза опустила
  И в клетке жестокости нашей
  Нашла темный угол
  Забилась
  Я смело возьму
  Свою и чужую судьбу в онемелые руки
  С изяществом зверя исполню
  Все ваши мечты о свободе
  Нескованной и неподвластной
  От нас утаенной
  Зверь будет терзать, а я рвать
  На части
  Марающий пальцы
  Бессмысленный список различий
  К чему оправданья свободе
  Сколь чище пролитая кровь
  В сравнении с вашей
  И лица не краше пред смертью
  Оскала рычащего зверя
  Долой
  Все то, что нас разделяет
  В глубинах души
  Со зверем мы скованы вместе
  И быть по сему
  Кто раб тут и кто тут хозяин
  Не смогут сказать
  Ни жертвы невинные
  Ни одержимый убийца.
  
  
  Пёс, или Признания пьяницы
  Тайбел Фередикт
  
  
  
  Глава 13
  
  
  
  Когда собрались мы, желающие поживиться на месте крушения, там оставались киль и половина корпуса; ночная буря повисла в воздухе мерзкой взвесью, пока мы карабкались вниз, к погнутым ребрам.
  Я услышал множество молитв, увидел, как руки чертят охранительные знаки, и это происходило в полном соответствии с нуждами души, ибо беседа со страхом начинается в детстве - сумей я припомнить своё, тоже начал бы творить знамения, защищающие от ужаса.
  Я едва посмел взглянуть вниз, на ставшие поживой крабов крошечные скелеты чертей с походящими на человеческие черепами, на их ястребиные когти и прочие телесные особенности, придававшие зрелищу характер ослепительного кошмара наяву.
  Не удивляюсь, что с того дня я зарекся подходить к морю. Буря и тонущее судно подняли со дна сонмы нечистых тварей и о, сколько еще может их таиться вокруг проклятого острова!..
  Да, я тоже бормотал бессвязные слова, что-то вроде: - Полагаю, не все черти умеют летать.
  И все же... разве это был достаточный повод выцарапать себе глаза?
  
  Тобор - слепец из Фента-на-Косе
  
  
  
  - Ну, друзья, хотя бы одна красавица тут имеется!
  - Похоже, ты предпочитаешь любоваться ей издалека.
  - Почему бы нет, проклятый осквернитель могил? Суть в том, что всё не так, как нам хочется. Поглядите на жалкого негодяя рядышком с ней. Поверить не могу! Она могла бы получить здесь любого. Даже меня, а это что-то. Но нет, сидит с хромым, одноруким, одноухим, одноглазым и безносым волкодавом. Вот и говорите о красоте и уродстве.
  Третий человек, сидевший с ними, но до сих пор молчавший (похожие на птичье гнездо волосы, торчащее веслом ухо, выпученные глаза и разноцветные пятна по всему лицу, следы ожогов, превращающие физиономию в подобие пегой тыквы) метнул на оратора косой взгляд и тут же отвернулся. Горлорез и сам от него отвернулся. Чего он желает меньше всего - так это удариться в очередной приступ ужасающе - визгливого смеха, способного приморозить к стулу любого в пределах слышимости.
   "Никогда раньше так не смеялся. Сам пугаюсь". Он вдохнул полный рот горящего масла, что окончательно испортило голосовые связки. Порок проявлялся лишь при смехе, а за месяцы, последовавшие за... за всем этим... ему выпало мало поводов веселиться.
  - Вон идет кабатчик, - сказал Мертвяк.
  Очень легко говорить все, что захочешь, обо всех, о ком захочешь - ведь никто тут не знает малазанского.
  - Еще один глядящий на нее как на луну в небесах, - фыркнул сержант Бальзам. - Но с кем она сидит? Возьми меня Худ! Бессмыслица.
  Мертвяк не спеша придвинулся к столу и наполнил кружку. - Это доставка фляги Брюллигу. Похоже, красавчик и его мертвая подружка вызвались добровольцами.
  Выпученные глаза Бальзама выпучились еще сильнее: - Она не мертвая! Я скажу тебе, что тут мертвое! Утопший в луже червяк, что у тебя между ног!
  Горлорез поглядел на капрала: - Вот как вы червяков готовите? - и зашелся жутким хрипом, как будто его душили. Собеседники подскочили на месте.
  - Зачем ты вообще смеешься, Худ тебя побери? - вопросил Бальзам. - Вообще не смейся. Это приказ.
  Горлорез укусил себя за кончик языка. Слезы на миг затуманили зрение, боль прокатилась по черепу, как камешек по пустой корзине. Он молча потряс головой. "Смех? Это не я".
  Сержант уже сверкал глазами на Мертвяка. - Мертвая? Мне она не кажется мертвой.
  - Поверь мне, - сделав глубокий глоток, сказал капрал. И рыгнул. - Да, она хорошо маскируется... но эта женщина умерла уже довольно давно.
  Бальзам склонился над столом, дергая себя за космы. Полетела перхоть, отчего темная столешница стала выглядеть забрызганной краской. - Боги подлые... Может, кто-то должен... ну, не знаю... может... ей намекнуть?
   Мертвяк поднял почти безволосые брови: - Извините, леди, у вас склонность к смерти. Похоже, вы недавно таки умерли.
  Горлорез снова каркнул.
  К ним поворачивались головы.
  Мертвяк проглотил пиво, которое подогревал во рту. - Смешно. Вот ты не похож на мертвого.
   Визгливый смех-кашель заполнил таверну.
  Когда отзвуки затихли, в помещении воцарилась полная тишина - только кружка с шумом катилась по столу... потом упала на пол, зазвенев ...
  Бальзам воззрился на Мертвяка: - Ты это сделал. Всё подначиваешь и подначиваешь. Еще слово, капрал, и ты будешь мертвей ее.
  - Чем тут запахло? - брякнул Мертвяк. - О да. Эссенция трупного яда.
  Щеки Бальзама надулись, лицо приобрело странный багровый оттенок. Желтоватые глаза, казалось, вот-вот соскочат со стебельков - нервов.
  Горлорез попытался закрыть глаза - но образ надутого сержанта успел отпечататься в разуме. Он издал жуткий хрип, прикрывая рот руками. Огляделся в безнадежных поисках спасения.
  Внимание было приковано только к нему. Никто не решался заговорить. Даже прекрасная женщина, приплывшая с уродливым пнем (пень наморщился, единственный его глаз блестел среди глубоких складок кожи) замерла, держа край фляги с элем. Принесший флягу хозяин таверны взирал на Горлореза, раззявив рот.
  - Ну, - заметил Мертвяк, - мы начинаем зарабатывать репутацию плохих парней. Гор издал призыв самца черепахи к случке. Надеюсь, самок на острове нет. А ты, сержант... у тебя голова готова лопнуть как долбашка.
  Бальзам зашипел: - Все ты виноват, ублюдок!
  - Едва ли. Видишь, какой я спокойный. Хотя компаньоны меня позорят, увы.
  - Отлично. Мы изгоняем тебя. Видит Худ, приятнее будет смотреть на Мазан Гилани...
  - Да, но ей не повезло, она живая. Не твой тип женщин.
  - Я не знал!
  - Ну что за жалкое оправдание. Неужели сам не понимаешь?
  - Погоди, - наконец раздышался Горлорез. - Я тоже не смог бы догадаться, Мертвяк. - Он уставил на капрала палец. - Еще одно доказательство, что ты проклятый некромант. Не надо изображать потрясение - мы больше не купимся. Ты знал, что она не живая, потому что чуешь мертвецов. Само твое имя отсюда. Спорю о заклад, что тебе его дал Бравый Зуб - уж он ничего не пропускает. А, верно?
  Таверна постепенно заполнялась привычным гулом; посетители делали охранительные жесты, пара стульев заскрипела по грязному полу, когда завсегдатаи пугливо двинулись к двери.
  Мертвяк хлебнул пива и промолчал.
  Мертвая женщина и ее спутник направились туда же (последний хромал и пошатывался, стараясь удержать флягу на плече).
  Бальзам хмыкнул: - Вот и уходят. Типично, а? Как раз когда нас слишком мало.
  - Не беспокойся, сержант, - утешил Мертвяк. - Все тип-топ. Хотя если кабатчик решит идти за ними...
  Горлорез прохрипел: - Если решит, пожалеет. - Он встал, накинул матросский дождевик. - Везунчики. Остаетесь сидеть, жир на задах наращивать. Знали бы вы, как снаружи холодно, черт!
  - Я запомню все твои нарушения субординации, - пообещал Бальзам. И похлопал по голове. - Всё тут.
  - Какое облегчение. - Горлорез вышел из таверны.
  
  ***
  
  Тряс Брюллиг, тиран форта Вторая Дева, почти что король Острова, неловко сидел на кресле с высокой спинкой (оно принадлежало прежнему начальнику тюрьмы) и глядел исподлобья на двоих иноземцев, устроившихся возле входа в палату. Они играли в одну из своих дурацких игр. Кости - фаланги пальцев, длинный деревянный стакан и пучки вороньих перьев.
  - Два подскока - а как кучно легли, - сказал один. Вроде бы - Брюллиг не был уверен, что понял правильно: нелегкое дело изучать чужой язык исподтишка... хотя он всегда был способен к языкам. Трясский, летерийский, эдурский, фентский, торговое наречие и язык мекросов. А теперь и кусочки этого... как его... малазанского.
  Выбрать время. Они отняли у него такую возможность так же легко, как отняли нож и боевой топор. Пролезли в гавань - поначалу их было так мало, что опасений не возникало... Напрасно. Но ведь тогда его поглощали другие заботы. Море, полное надвигающихся на Остров ледяных гор - он чувствовал себя как тонущий человек, вынырнувший к свету в последний миг.
  Почти что Король Острова, раздавленного и смятого бесчувственным льдом. Лицом к лицу с истиной. Как будто дракон пронзил когтями паруса. После всего, что он свершил...
  Выбрать время. Он гадал, не принесли ли малазане лед с собой. Послали его по воле диких течений этого времени года, а сами двигались на шаг впереди, предлагая отогнать опасность. Брюллиг припоминал, что не особенно им поверил, но отчаяние тогда говорило своим собственным голосом. "Сделайте это - и будете гостями Короля столько, сколько вам понадобится". Они усмехнулись, услышав его предложение.
   "Я дурак. И еще хуже!"
  И вот два жалких взвода правят им и любым треклятым жителем острова, и ничего не поделаешь. Можно лишь скрывать правду от всех остальных. А это с каждым днем все труднее.
  - Впадина тут, вот и легли кучно, - сказал второй солдат.
   "Вроде бы".
  - Ты дыхнул, и они перекатились. Шулер!
  - Я не дышал.
  - О да, ты же Худом целованный труп.
  - Нет. Я просто тогда не дышал, так что не говори. Гляди, они же не во впадине.
  - Ну-ка, взгляну поближе. Ха! Во впадине!
  - Ты вздохнул и передвинул, черт тебя...
  - Я не вздыхал.
  - Гм, может, скажешь, что и не проиграл?
  - Из того, что я проиграл, не следует, что я вздыхал. Значит, я выиграл.
  - Погоди, еще раз дыхну!
  - Тогда я еще раз вздохну!
  - Победители дышат, а проигравшие вздыхают. Не так ли?
  Брюллиг осторожно перевел взгляд с двоих у двери на третьего. "Клянусь ковеном, она красива. Какая темная, волшебная кожа, а сонные глаза нежно зовут... проклятие, в ее глазах все тайны мира! А ротик! А губки!" Если бы он смог избавиться от этих двоих, а еще лучше позаимствовать их жуткие ножи - ну, он бы сумел постичь все тайны, какие она обещает.
   "Я Король Острова. Почти что. Еще неделя. Если ни одна из сучек, дочерей покойной королевы, не покажется - титул мой. Король острова. Я готов. Знаю, как использовать титул, это точно. Какая женщина не откажется от жалкой карьеры солдата ради мягкой, теплой постели Первой Наложницы Короля? Да, это обычай Летера - но я, как Король, могу создавать собственные правила. Если ковен будет недоволен - что же, утес к их услугам".
  Один из малазан за столом произнес: - Берегись, Мазан. Он снова эдак смотрит.
  Женщина, которую звали Мазан Гилани, по-кошачьи потянулась в кресле, подняв полные, изящные руки над головой, так что груди превратились в шары, готовые прорвать ткань изношенной рубашки. - Пока он думает не тем умом, Лоб, мы в полной безопасности. - Тут она откинулась, вытянув совершенные ноги.
  - Может быть, привести ему другую шлюшку? - предложил солдат по имени Лоб, складывая кости в кожаный мешочек.
  - Нет, - отрезала Мазан Гилани. - Мертвяк едва оживил последнюю.
   "Но это же не настоящая причина?" Брюллиг улыбнулся. "Нет, ты бережешь меня для себя. К тому же я не всегда делаю... так. Просто срывал разочарование. Вот и всё". Улыбка увяла. "Они все время дергают руками, когда разговаривают. Всяческие жесты. Странный народ малазане". Он откашлялся и заговорил по-летерийски, медленно, чтобы они поняли: - Я хотел бы пойти на прогулку. Мои ноги требуют упражнений. - Он подмигнул Мазан Гилани; она в ответ послала понимающую ухмылку, от которой зажглось всё внизу. Он неловко пошевелился на кресле. - Мой народ должен меня видеть, понимаете? Если он станет подозрительным - ну, если кто знает, на что похож домашний арест, так это граждане форта Вторая Дева.
  Лоб ответил по-летерийски с ужасным выговором: - Ты сегодня заказал эль, так? Лучше сиди и жди, пока не доставят. Мы прогуляем тебя в полночь.
   "Я как домашняя собачка у господ Освободителей. Ну не мило ли? А когда я задеру ногу и пописаю на тебя, Лоб, что ты скажешь?"
  Этим солдатам его не запугать. А вот другой взвод, что в глубине острова...Тот, где служит немая девчонка. Она имеет привычку возникать словно из ниоткуда. Из светового вихря. Он гадал, знают ли ведьмы трясов такой трюк. Лбу нужно лишь - не только Лбу, но и Мазан Гилани, и Гвалту - всего лишь позвать ее по имени.
  Синн.
  Она - настоящий ужас, хотя и без когтей. Он подозревал, что для избавления от нее понадобится весь ковен. Хорошо, если победа достанется ценой тяжелых потерь. Ковен имеет обыкновение облеплять избранных правителей трясов, словно вороны труп. Они презирают и насмехаются. Хотя летать не умеют. Да и плавать тоже. Нет, они пользуются лодками, чтобы пересекать залив - а это означает, что залив Косы - вовсе не такая плотная груда льда, как кажется отсюда.
  Солдат, которого зовут Гвалт, встал со стула, поморщился (скорее всего, от ломоты пониже спины) и подковылял к трофею бывшего начальника тюрьмы - занявшему всю стену гобелену. Выцветшая от времени - а также запятнанная в левом нижнем углу брызгами крови бывшего начальника - ткань изображала Первую Высадку летерийцев. Хотя, по правде говоря, это не было первым появлением колонистов на континенте. Флот подошел к берегу на расстояние прямой видимости как раз напротив Косы. Каноэ фентов двинулись устанавливать контакт с пришельцами. Обмен дарами прошел неудачно, что вызвало избиение фентов - мужчин, а потом порабощение женщин и детей деревни. Три ближайшие селения постигла та же участь. Следующие четыре, расположенные южнее, были в спешке покинуты.
  Флот затем обогнул полуостров Сейдон, что на северном берегу Устричного моря, миновал Длинную Руку и оказался у входа в Гедрийский залив. На месте Первой Высадки, в устье реки Летер, основан город Гедри. Вот этот гобелен тысячелетней давности является полным тому подтверждением. Хотя всеобщее мнение утверждает, будто высадка произошла на месте столицы, далеко вверх по реке. Странно, как прошлое меняется, чтобы угодить будущему. Урок, который Брюллиг, став королем, постарается выучить. Трясы - народ неудачников, обреченных на трагедии и жалкое прозябание. Стражи берега, неспособные сохранить самих себя от алчности моря. Все это нужно... пересмотреть.
  Летерийцы знавали поражения. Много раз. Их история была кровавой, полной измен, лжи, бессердечной жестокости. И всё это сегодня рассматривается как героические триумфы.
   "Вот как народ должен смотреть на себя. Мы трясы. Мы - сияющий маяк на темном берегу. Когда я стану королем..."
  - Поглядите на проклятую штуку, - сказал Гвалт. - Надписи по краям... они могут быть на эрлийском.
  - Да нет, - пробурчал Лоб. Он разобрал один из кинжалов - на столе лежали навершие, несколько винтиков и заклепок, деревянная обернутая кожей рукоять, гарда с прорезью и тонкое лезвие. Кажется, солдат не может сообразить, как теперь соединить все это воедино.
  - Некоторые буквы...
  - Эрлийский и летерийский исходят из одного старого языка.
  Гвалт поглядел подозрительно: - А ты откуда знаешь?
  - Я не знаю. Идиот. Мне так сказали.
  - Кто?
  - Наверное, Эброн. Или Шип. Какая разница? Кое-кто, знающий кое-что. Вот и всё. Худ, у меня от тебя мозги заболели. Посмотри на мешанину.
  - Это твой ножик?
  - Был.
  Брюллиг увидел, как Лоб склонил голову к плечу. Вскоре солдат сказал: - Шаги внизу лестницы. - Одновременно его руки замелькали размытыми пятнами... и когда Гвалт подходил к двери, Лоб уже насаживал навершие на рукоять. Кинжал полетел в направлении Гвалта. От поймал его одной рукой, даже не замедлив шага.
  Брюллиг шлепнулся на кресло.
  Мазан Гилани встала, доставая из ножен у пояса два зловещего вида клинка. - Хорошо бы получить назад родной взвод, - буркнула она и сделала шаг поближе к Брюллигу. - Не шевелись.
  Он кивнул. Во рту стало сухо.
  - Похоже, это доставка эля, - сказал Лоб от двери; Гвалт отомкнул ее и чуть приоткрыл, чтобы выглянуть в щель.
  - Вроде. Но сапоги стучат неправильно.
  - Это не старый пердун и его сынок?
  - Совсем не похожи.
  - Ну ладно. - Лоб сунул руку под стол и вытащил арбалет. Воистину иноземное оружие, целиком из железа - или из чего-то вроде летерийской стали. Тетива была толщиной в большой палец мужчины, положенная в вырез стрела снабжена крестовидной головкой, явно способной прошить летерийский щит как бересту. Солдат поднял предохранительный коготок и как-то закрепил его в этом положении, а затем сдвинулся в угол комнаты.
  Гвалт отошел, когда шаги приблизились; он произвел серию жестов, Мазан Гилани неразборчиво буркнула в ответ. Брюллиг услышал за спиной треск ткани, миг спустя между лопаток уткнулся кончик кинжала, прошедший прямо сквозь спинку. Она склонилась: - Будь милым дурачком, Брюллиг. Мы знаем, кто эти двое, мы догадываемся, зачем они пришли.
  Бросив взгляд на Мазан Гилани и кивнув один раз, Гвалт шагнул к двери и широко ее открыл. - Ну, - протянул он на ужасающем летерийском, - кто же это? Капитан и ее старпом. Так быстро растрясли денежки? Зачем вы таскаетесь с элем?
  Снаружи раздался низкий рокот: - Что он сказал, капитан?
  - Что бы ни сказал, сказал плохо. - Голос был женский. Брюллиг нахмурился. Он уже слышал его! Лезвие еще сильнее вдавилось в спину.
  - Мы принесли Трясу Брюллигу его эль, - продолжала женщина.
  - Как мило, - отвечал Гвалт. - Мы проследим, чтобы он его выпил.
  - Тряс Брюллиг мой старинный друг. Я хочу увидеться с ним.
  - Он занят.
  - И чем же?
  - Думает.
  - Тряс Брюллиг? Реально сомневаюсь. И кто ты такой, во имя Странника? Ты не летериец. Ты и твои дружки ошиваетесь в таверне, но ни один из вас не был здесь заключенным. Я поспрашивала. Вы с необычных кораблей, что встали на якоря в гавани.
  - Ну, капитан, все просто. Мы пришли отгонять лед. За это Брюллиг нас наградил. Гости. Королевские гости. Мы рады составлять ему компанию. Он все время мило улыбается. Мы тоже.
  - Думаю, вы милые идиоты, - прорычал мужчина снаружи (по всей вероятности, помощник капитана). - Мои руки устали. Отойди и дай мне внести чертову штуку!
  Гвалт обернулся и поглядел на Мазан. Та шепнула по-малазански: - Почему ты пялишься на меня? Я всего лишь должна помогать ему держать рот на замке.
  Брюллиг слизнул пот с губы. "Ведь все знаю, а действует. Я такой идиот?" - Пустите их, - произнес он тихо. - Я смогу умирить их и отослать прочь.
  Гвалт снова поглядел на Мазан Гилани; хотя они не произнесли ни слова, но мнениями как-то обменялись, потому что солдат пожал плечами и отступил, крякнув: - И вот появляется эль.
  Брюллиг смотрел на двух гостей. Первый - Скорген Кабан по кличке Красавчик. Что означает... да. Почти что король улыбнулся: - Шерк Элалле. Ты не постарела ни на день с нашей последней встречи. И, Скорген, опусти флягу, или вывихнешь плечо и добавишь к списку телесных пороков косорукость. Вскройте треклятую штуку и давайте напьемся. О, - добавил он, когда увидел, как пираты восприняли солдат (Скорген аж подпрыгнул, увидев в углу Лба со взведенным самострелом), - это мои, королевские, гости. У двери Гвалт. В углу комнаты Лоб. А эта милашка, положившая ручку на спинку трона - Мазан Гилани.
  Шерк Элалле взяла один из стульев от двери и перенесла, чтобы сесть напротив Брюллига. Положила ногу на ногу, уперла руки в бока. - Брюллиг, ты жалкий наполовину безумный ублюдок. Будь мы наедине - тотчас свернула бы набок твою обвислую шею.
  - Не могу сказать, что потрясен подобной враждебностью, - ответствовал Тряс Брюллиг. Он вдруг начал радоваться, что вокруг охрана из малазан. - Но, знаешь ли, я не такой уж дурной, как ты вообразила. Ты никогда не давала мне шанса объясниться...
  Улыбка Шерк была одновременно обворожительной и мрачной. - Ну, Брюллиг, ты не из тех, кто любит объясняться.
  - Люди меняются.
  - Никогда не замечала.
  Брюллиг постарался не пожимать плечами - это создало бы глубокую ножевую рану в спине. Он просто поднял руки ладонями кверху: - Давай оставим прошлое в стороне. "Вечная Благодарность" надежно укрылась в моей гавани. Груз выгружен, в твоем кошеле бренчит монета. Воображаю, как тебе не терпится покинуть наш благословенный остров.
  - Вроде того, - отвечала она. - Увы, у нас возникли трудности с... гм... разрешением. Выход блокирует самый большой из виденных мною чертовых кораблей, а у причала стоит скромная такая боевая галера. Знаешь, - добавила она, быстро улыбнувшись, - это похоже на некий вид... э... блокады.
  Кончик кинжала отодвинулся от спины Брюллига; Мазан Гилани вышла из-за кресла, вкладывая оружие в ножны. На этот раз она заговорила на совершенно незнакомом Трясу Брюллигу языке.
  Лоб снова нацелил арбалет, на этот раз в Брюллига, и ответил Мазан на том же наречии.
  Скорген склонился над флягой, выбил затычку ударом ладони и распрямил спину. - Во имя Странника! Что такое творится, Брюллиг?
  От двери отозвались: - Именно то самое. Твоя капитан права. Ожидание окончено.
  К двери прислонился солдат по имени Горлорез. Он скрестил руки на груди и улыбнулся Мазан Гилани: - Хорошая весть, не так ли? Можешь взять и потрясти округлостями, протанцевать прямо на пирсе. Уверен, Урбу и остальным до зарезу этого не хватает.
  Шерк Элалле, все это время спокойно сидевшая на стуле, громко вздохнула: - Красавчик, думаю, нам не позволят в ближайшее время покинуть комнату. Так почему бы не найти кружки и не наполнить их?
  - Мы заложники?
  - Нет, нет, - отвечала капитан. - Гости.
  Мазан Гилани, качая бедрами гораздо сильнее, чем требуется для ходьбы, выплыла из комнаты.
  Брюллиг тихо застонал.
  - Я уже сказала, - мурлыкнула Шерк. - Люди не меняются. Особенно мужчины. - Поглядела на Гвалта, который уселся на второй стул: - Полагаю, вы не позволите мне придушить червяка?
  - Извините, нет. - Легкая улыбка. - Пока.
  - Итак, кто вы и ваши друзья в гавани?
  Гвалт моргнул. - Нам предстоит кое-какая работенка. Капитан, мы решили, что остров подойдет для штаб-квартиры.
  - Твое умение говорить по-летерийски внезапно улучшилось.
  - Наверное, эффект вашего чудного присутствия, капитан.
  - Не трудись, - просипел от двери Горлорез. - Мертвяк сказал, она стоит не с той стороны врат Худа, хотя тебе кажется, что ты видишь совсем другое.
  Гвалт медленно бледнел.
  - Не уверена, что значат эти слова, - Шерк метнула на Гвалта знойный взгляд, - но мой аппетит ничуть не уменьшился.
  - Это... отвратительно...
  - Полагаю, пот на твоем лбу объясняется отвращением.
  Гвалт торопливо утер лоб. - Она еще хуже Мазан, - пожаловался он вслух.
  Брюллиг беспокойно задергался на кресле. Время. Проклятые малазане располагают пропастью времени. "Надеюсь, наша свобода переживет их" . - Поскорее наливай, Красавчик.
  
  ***
  
  Оказаться в полном одиночестве, отрезанным, с дергающейся в руках невезучей армией - разве это не худший кошмар командира? А если вскоре предстоит повести подчиненных через дикий океан... ну, хуже и придумать нельзя.
  На некоторое время их объединила ярость. Пока истина на начала просачиваться, проникать под кожу личинками оводов. Родина желает увидеть их мертвыми. "Не будет свидания с семьями - с мужьями, отцами, матерями. Не будет детей, которых качают на колене, просчитывая сроки - угадывая, в глаза какого соседа ты сейчас смотришь. Не будет пропастей, которые можно преодолеть, не будет трещин, которые можно залатать. Все, кого ты любил, почитай что мертвы.
  Армии становятся неуправляемыми, когда такое происходит. Все равно что когда нет ни добычи, ни выплат.
  Мы были солдатами империи. Наши семьи зависели от жалованья, налоговых льгот, посылок, пенсий. Многие из нас уже не молоды; многие подумывают об отставке, о новой жизни, той, что не потребует размахивать мечом и глядеть в зенки какого-то рычащего подонка, собравшегося разрубить тебя надвое. Некоторые из нас чертовски устали.
  Так что же держит нас вместе?
  Ну, ведь ни один корабль не любит плавать в одиночку?"
  Но кулак Блистиг знал, что тут скрыто кое-что еще. Засохшая кровь удерживает как клей. Горящие рубцы измены, жало ярости. И командир, принесшая в жертву свою любимую, чтобы все они могли выжить.
  Он провел слишком много дней и ночей на палубе "Пенного Волка" в пяти шагах от Адъюнкта; он успел изучить напряженную спину женщины, не отрывающей взора от бурных морей. Женщины, не выдающей ничего... но некоторых вещей не скрыть ни одному смертному, и одна из них - горе. Он смотрел и гадал: сможет ли она выстоять?
  Кто-то - был ли это Кенеб, по временам казавшийся понимающим Адъюнкта лучше, чем кто-либо иной, или сама Тавора - принял роковое решение. Адъюнкт потеряла помощницу. В Малазе. Помощницу и любовницу. Ну, что касается любви, тут ничего нельзя сделать... но адъютант - официальное лицо, необходимое любому командиру. Разумеется, им могла бы стать только женщина. Никаких мужчин.
  Блистиг припоминал ту ночь, когда над палубой раздался одиннадцатый звон. Разномастный флот в окружении "Престолов Войны" из Напасти был в трех днях восточнее Картула и начинал разворот на север, который должен был провести его по смертельно опасным водам между островом Малаз и Корелри; Адъюнкт одиноко стояла около передней мачты, ветер яростно развевал ее дождевик (Блистигу тогда померещился образ вороны со сломанными крыльями). Показалась вторая фигура, вставшая слева от Таворы. Там, где стояла бы Т"амбер, там, где обязан стоять любой адъютант.
  Тавора резко, удивленно повернула голову; последовал обмен словами - слишком далеко, чтобы Блистиг смог расслышать - и подошедшая отдала честь.
  Адъюнкт одинока. Такова же и другая женщина - она вроде бы поглощена горем, как Тавора, но, в отличие от командующей, она состоит из острых углов, ее гнев подобен закаленной аренской стали - быстро ломается. То, что сейчас нужно.
   "А как насчет тебя, Кенеб?"
  Разумеется, Лостара Ииль, некогда капитан Алых Клинков, а ныне просто еще один солдат в опале, не высказывает желания ложиться в постель с женщиной. Впрочем, как и с мужчиной. Но взгляд на нее - не мучение... если вам нравится разбитое стекло. А также пардийские наколки. Но вряд ли Адъюнкт мыслила именно так. Слишком скоро. Не та женщина.
  Со всех кораблей офицеры докладывали о мятежах среди солдат - исключая, как ни странно, морских пехотинцев. Впрочем, те никогда не умели загадывать дальше ближайшей кормежки или игры в "плошки". Они докладывали и докладывали, каждый высказывался все более взвинченным тоном - но Адъюнкт казалась неспособной сделать хоть что-то. Даже показать обеспокоенность.
  Легко исцелить раны плоти, но есть другие раны - они заставляют кровоточить душу.
  С той ночи Лостара вцепилась в сопротивляющуюся Тавору хуже чертова клеща. Помощница командующей. Она знала эту роль. Не получая прямых указаний от начальницы, Лостара Ииль взяла на себя заботу о почти восьми тысячах жалких солдат. Первым вопросом, который следовало решить, были денежные выплаты. Флот огибал Тефт, небольшое королевство, разорванное на части малазанскими вторжениями и гражданской войной. Нужно было закупить продовольствие; больше того, солдатам требовалась увольнительная на берег - а без денег, на одних обещаниях, вся армия могла раствориться в темных переулках ближайшего порта.
  Денежные сундуки армии не могли покрыть неотложные нужды.
  И Лостара выследила Банашара, бывшего жреца Д'рек. Загнала его в угол. В один миг сундуки перестали закрываться от избытка монеты.
  Но почему Банашар? Откуда Лостара узнала?
   "От Гриба, разумеется. Тощий оборвыш карабкается по вантам с тремя какими-то-не-такими бхок"аралами - я ни разу не видел, чтобы он спускался, ни при какой суровой погоде". И все-таки Гриб узнал о сокровищах Банашара, как-то сумел послать весточку Лостаре.
  Четырнадцатая Армия внезапно разбогатела. Слишком много денег на руках - это могло бы стать катастрофой; но Лостара понимала и это. Достаточно и того, что деньги увидели, что разошлась молва, заскакала горностаями с одного борта на другой.
  Но солдаты - люди беспокойные; немного времени прошло, прежде чем они ухватились за иной вопрос. И на этот раз помощница Адъюнкта ничего не могла ответить. "Куда мы, во имя Худа, плывем? Мы все еще армия? Если да - кто наш противник?" Оказалось, что идея насчет превращения в наемников никого особенно не увлекла.
  Рассказывают, что однажды ночью Лостара прямо потребовала ответа у Адъюнкта, в ее каюте. То была ночь криков, проклятий и, может быть, слез. Или все было иначе? Лостаре как-то удалось перебороть командующую - так черви, солдаты Д'рек, прогрызают ходы в земле, покрывают царапинами все ее складки. Детали неизвестны, но Адъюнкт... пробудилась. Поняла, что Четырнадцатая Армия через несколько дней развалится на куски.
  Кулаки и офицеры в ранге от капитана и выше получили приказ собраться на "Пенном Волке". К всеобщему удивлению, Тавора Паран показалась на палубе и произнесла речь. Присутствовали Синн и Банашар: посредством магии слова Адъюнкта доносились до каждого, даже до матросов на вантах и в "вороньем гнезде".
  Да уж, речь. Худ бы ее побрал.
  Речь Таворы. Она сжимала губы сильнее, чем щенки, сосущие Тогга... но все же говорила. Недолго, без словесных ухищрений. Не выказав красноречия и вдохновения. Простые слова словно подобраны были с пыльной земли, наспех нанизаны на жеваную веревку. На них даже не поплевали, чтобы придать блеск. Не жемчуга, не опалы, не сапфиры.
  В лучшем случае неограненные гранаты.
  В лучшем случае.
  На поясе Таворы качалась костяшка пальца. Желтая, обгорелая с одного края. Тавора некоторое время молчала; ее на редкость обыкновенное лицо казалось уставшим, постаревшим, глаза были тусклы, словно неровный сланец. Когда она заговорила наконец, голос звучал тихо, размеренно, он был лишен всякого выражения.
  Блистиг мог вспомнить каждое слово.
  
  - И до нас были армии. Отягощенные именами, наследием встреч, битв, предательств. История за именем - тайный язык армии. Никто иной не может понять его, тем более овладеть им. Первый Меч Дассема Альтора - равнины Анты, Гриззианские холмы, Ли Хенг, И'Гатан. Сжигатели Мостов - Рараку, Черный Пес, Моттские леса, Крепь, Черный Коралл. Колтейнова Седьмая - Гелорский хребет, День Чистой Крови на переправе через Ватар, Санимон, Спуск.
  Кое-кто из вас разделяет эти названия с павшими, ставшими прахом товарищами. Для вас они - треснувшие сосуды горя и гордости. Вы не сможете долго стоять на месте, иначе земля под ногами превратится в бездонную трясину. - Она опустила глаза. Удар сердца, второй... она подняла взор, глядя на россыпь мрачных лиц вокруг.
  - Среди нас, среди Охотников за Костями, рождается тайный язык. Он был горьким в начале, в Арене, он нес привкус потока старой крови. Крови Колтейна. Вы знаете это. Не нужно напоминать. У нас была своя Рараку. У нас был свой И'Гатан. У нас был город Малаз.
  Во время гражданской войны на Тефте один лорд пленил армию врага, а потом уничтожил ее, не убивая. Нет, он всего лишь приказал отсечь большой палец на правой руке каждого солдата. Калеки затем были отосланы к лорду - сопернику. Двенадцать тысяч бесполезных мужчин и женщин. Их надо было кормить, развозить по домам. Надо было глотать горький вкус поражения. Недавно мне... мне напомнили эту историю.
   "Да" , - подумал тогда Блистиг, - "Похоже, я знаю, кто напомнил. О боги, мы все знаем".
  - Мы тоже калеки. В сердцах наших. Каждый из вас знает.
  И потому мы носим на поясах кости. Наследие отрубленного пальца. Да, мы можем лишь чувствовать горечь. - Она помедлила, выпрямив спину. Казалось, молчание грызет изнутри ее череп.
  И продолжила: - Охотники будут говорить на своем тайном языке. Мы плывем, чтобы добавить новое слово к нашей истории. Может оказаться, что оно станет последним. Я так не думаю, но лик грядущего закрыт тучами - мы не можем видеть. Мы не можем узнать.
  Остров Сепик, протекторат Малазанской Империи, ныне лишен признаков жизни. Все люди на нем, каждый мужчина и каждая женщина, были приговорены к бессмысленной гибели. Мы знаем лицо убийцы. Мы видели черные корабли. Мы видели, как разворачивалась их зловещая магия.
  Мы - малазане. Остаемся ими, как бы не судила императрица. Достаточная ли это причина, чтобы дать ответ?
  Нет, недостаточная. Сочувствия всегда недостаточно. Как и жажды отмщения. Но для того, что нас ожидает... возможно, этого будет достаточно. Мы Охотники за Костями. И мы плывем за новым словом, новым именем. За новым Ареном, Рараку, И'Гатаном. Мы пересекаем полмира в поисках первого имени, которое станет поистине нашим. Не разделяемым никем. Мы плывем, чтобы дать ответ.
  Это не все. Но я умолкаю. Я только передам вот такие слова: "Ожидающее вас в сумрачном финале старого мира произойдет без свидетелей". Слова Т"амбер.
  Последовало новая долгая пауза.
  - Суровые слова. Возможно, они способны породить озлобление - если мы в слабости своей допустим такое. Но вот что скажу я, ваш командир: мы станем свидетелями своих дел, и этого будет достаточно. Этого должно быть достаточно. Всегда.
  
  Даже сегодня, год спустя, Блистиг сомневался, сказала ли она именно то, что требовалось. По правде говоря, он не совсем понимал, что же именно она сказала. В чем смысл сказанного. При свидетелях, без свидетелей - неужели есть разница? Но он знал ответ, хотя не мог ясно выразить свое знание. Нечто шевелилось глубоко в яме его души, словно мысли стали черными водами, лелеющими незримые рифы, принимая формы, изменить которые не сможет даже незнание.
   "Ну как можно облечь в слова такое? Как можно понять смысл?
  Но черт меня подери, она смогла. Тогда, год назад. Смогла".
  Без свидетелей. В этих словах таится преступление. Полнейшая несправедливость, против которой он восставал. Безмолвно. Как любой другой солдат Охотников за Костями. Может быть. "Нет, я не ошибаюсь - я видел что-то в их глазах... я могу это видеть. Мы восстали против несправедливости, о да. То, что мы сделаем, не увидит никто. Наша судьба не отмерена.
  Тавора, что же ты пробудила? И, Худ нас побери, почему ты решила, что мы готовы выполнить задачу?"
  Дезертирства не было. Он не понимал. Он думал, что никогда не поймет. Не поймет, что случилось той ночью, что было сделано той непонятной речью.
   "Она сказала нам: мы никогда не увидим своих любимых. Именно это и сказала. Не так?
  И что нам остается?
  Любить друг друга, вот как я думаю.
  Мы станем свидетелям самим себе.
  Может быть. Пока и так сойдет.
  Но мы здесь. Прибыли. Флот... флот горит - боги, как она смогла решиться? Ни одного транспорта не осталось. Сгорели, пошли на дно у чертова берега. Мы... отрезаны.
  Добро пожаловать в империю Летера, Охотники за Костями.
  Увы, мы не в праздничном настроении".
  
  ***
  
  Коварный лед оказался позади - горы льда, заполнившие море и заползшие на Фентскую Косу, круша все на своем пути. Не осталось руин, над которыми задумывались бы жители некоей далекой эпохи будущего; ни одного признака существования людей не осталось на исцарапанном камне. Лед - это уничтожение. Он не подобен песку, просто скрывающему следы. Такой смысл вкладывали в него Джагуты: устранение, возврат к состоянию голого камня.
  Лостара Ииль покрепче закуталась в подбитый мехом плащ и вслед за Адъюнктом пошла на носовую надстройку "Пенного Волка". Перед ними защищенная гавань, в которой встали на якоря полдюжины судов, в том числе "Силанда", скрывшая кучу тистеандийских голов под просмоленным брезентом. Она вспомнила, как трудно было отобрать у Геслера костяной свисток; а среди солдат двух взводов, составивших команду проклятого судна, только один решился использовать эту штуку. Капрал Мертвяк. Даже Синн его не коснулась.
  Перед тем, как флот разделили, были произведены перемещения между ротами и взводами. Стратегия новой войны требовала изменений - а, как оказывается, мало кто испытывает восторг перед изменениями. "Солдаты - на редкость консервативные ублюдки.
  Ну, по крайней мере мы отстранили Блистига от реального командования. Этот тип хуже старого, пораженного ревматизмом пса".
  Лостара дожидалась, когда командир подаст голос. Повернулась, чтобы бросить взгляд на "Престол Войны", блокирующий выход из гавани. Сейчас это последний корабль Напасти в здешних водах. Она надеялась, что его хватит для предстоящего дела.
  - Где сейчас взвод сержанта Корда? - спросила Адъюнкт.
  - На крайнем севере острова. Синн отгоняет лед...
  - Как? - Тавора задавала этот вопрос не в первый раз.
  И Лостара смогла дать тот же ответ, что и прежде: - Не знаю, Адъюнкт. - Она нерешительно продолжила: - Эброн думает, что лед умирает. Разрушение джагутского ритуала. Он заметил, что отметка уровня воды на берегах острова раньше располагалась гораздо ниже.
  Адъюнкт промолчала. Казалось, сырой и холодный ветер ее не беспокоит - только лицо побледнело, как будто кровь ушла от поверхности тела. Она очень коротко обрезала волосы, устраняя всякий намек на женственность.
  - Гриб говорит, что мир тонет, - сказала Лостара.
  Тавора чуть пошевелилась и подняла голову, глядя на пелену облаков. - Гриб. Ещё одна тайна, - произнесла она.
  - Кажется, он может общаться с нахтами, что само по себе примечательно.
  - Общаться? Похоже, их не разорвешь.
  "Пенный Волк" прошел мимо кораблей на якоре, направляясь к каменному пирсу. Там виднелись двое. Наверное, сержант Бальзам и Мертвяк.
  - Идите вниз, капитан, сообщите всем, что мы вот-вот сойдем на берег.
  - Слушаюсь, сэр.
   "Оставайся солдатом", напоминала себе Лостара. Эти слова шепотом проносились через ее разум сотни раз на дню. "Оставайся солдатом, и пошли всё прочее к чертям".
  
  ***
  
  Когда первые лучи рассвета выбелили восточное небо, конный отряд летерийцев загремел копытами по узкому прибрежному тракту. Слева от них были извивы старого берега, справа - непроходимая чаща. Дождь превратился в вязкий туман, усиливавший прощальную хватку темной ночи; стук копыт казался странно тихим, он заглох сразу же, как только последний всадник скрылся из вида.
  Взбаламученные лужи на дороге постепенно успокаивались; туман вился, втягиваясь в прогалины между деревьями.
  За проходящим отрядом наблюдала сова, усевшаяся на сук мертвого дерева. Когда стихли последние отзвуки, она не пошевелилась. Сова следила большими немигающими глазами за спутанной массой ежевики и терна среди тонкокорых тополей. Там что-то не в порядке. В разум хищника проникло неясное беспокойство.
  И тут куст "размылся", как будто его разорвал на части неистовый ветер - хотя было безветрие - и на месте пропавшего растения непонятно откуда возникли силуэты людей.
  Сова решила, что за подобным стоит понаблюдать еще немного. Она была голодна, и все же испытывала странное... удовлетворение, как будто кто-то отпустил невидимую веревочку, тянувшуюся к ее мозгу.
  Бутыл перекатился на спину. - Более тридцати конных, - сказал он. - Уланы, легко вооруженные. Необычные стремена. Худ, у меня голова раскалывается! Ненавижу Мокра...
  - Кончай ныть, - отрезал Скрипач, отыскивая взглядом членов своего взвода. Они приближались - кроме неподвижного Бутыла; в нескольких шагах то же делали Геслер и его солдаты. - Уверен, они ничего не учуяли?
  - Первые разведчики почти наступили на нас. Что-то такое... особенное в них. Сам не знаю. Вроде как... сверхчувствительные... Они и здешний уродский берег, на котором мы лишние...
  - Просто ответь на вопрос, - прервал Бутыла сержант.
  - Нужно было напасть на них, - буркнул Корик, проверяя узлы многочисленных фетишей. Затем он подтянул к себе огромный вещевой мешок, чтобы проверить застежки.
  Скрипач покачал головой: - Никаких боев, пока ноги не высохнут. Ненавижу сырость.
  - Тогда почему ты, черт дери, стал моряком?
  - Случайность. К тому же это летерийцы. Нам пока что приказано избегать контактов с ними.
  - Я голоден, - заявил Бутыл. - То есть не я. Проклятие, это сова. Все равно вы не поймете, каково глядеть темной ночью через глаза совы. Тут светло, как в полдень в пустыне.
  - Пустыня, - произнес Тарр. - Я скучаю по пустыне.
  - Ты скучал бы по очку сортира, если бы однажды в нем от смерти спасся, - сказала Улыба. - Сержант, а у Корика арбалет на кавалеристов всегда взводится?
   - Да что тебе, моя сестричка? - продекламировал Корик. Затем он попытался изобразить голос Улыбы: - Сержант, он не стряхнул сыноделку, когда пописал! Я видела!
  - Видела? - Улыба захохотала. - Я так близко к тебе не подхожу, полукровка.
  - Она становится смирней, - сказал Каракатица. Корик только хмыкнул.
  - Тихо всем, - приказал Скрипач. - Неизвестно, кто еще живет в лесу или пользуется дорогой.
  - Мы тут одни, - заявил Бутыл, осторожно садясь и хватаясь за голову. - Скрывать четырнадцать бурчащих и пердящих солдат - дело трудное. Когда выйдем в более населенные места, станет еще труднее.
  - Что особенно трудно - это заткнуть рот одному недоделанному магу, - сказал Скрипач. - Все проверить вещички. Хочу, чтобы мы углубились в леса, прежде чем залечь на день.
  Последний месяц плавания Охотники за Костями старались спать днем, чтобы изменить привычный цикл. Оказалось, что это весьма тяжело. Но сейчас почти все стали "перевертышами". У них даже кожа побледнела.
  Скрипач пробрался ближе к Геслеру. "У всех, кроме золотокожего ублюдка и его волосатого капрала" . - Твои готовы?
  Геслер кивнул: - Панцирники жалуются, что доспехи заржавели.
  - Ну, пока что они не скрипят. - Сержант бросил взгляд на скорчившихся солдат взвода Геслера, а потом на своих. - Почти армия, - произнес он чуть слышно.
  - Да, почти вторжение, - согласился Геслер. - Слышал, чтобы кто-то когда-то вторгался так тихо?
  Скрипач покачал головой. - Какое-то странное чувство рождается. Судя по докладам разведки, Эдур размазаны тонким слоем. А порабощенных целые легионы. Проклятые летерийцы!
  - Знаешь, Скрип, мне прошедший отряд не показался особенно порабощенным.
  - Ну, я думаю, мы скоро все поймем. Так или иначе. А пока продолжим ползучее вторжение.
  - Момент. - Геслер опустил покрытую шрамами руку на плечо Скрипача. - Скрип, она сожгла гребаные транспорты.
  Сержант моргнул.
  - Трудно не понять смысл такого поступка, верно?
  - О каком смысле ты толкуешь, Геслер? О том, что береговые патрули заметили пламя - или о том, что нам нет пути домой?
  - Худ меня побери, я могу разжевать только один кусок за раз. Начнем с первого. Будь я чертова империя, я наводнил бы побережье солдатами раньше, чем солнце зашло. Сколько бы Мокра не использовали взводные маги, нам пришлось бы туго. Рано или поздно.
  - До того, как мы начали бы лить кровь, или после того?
  - Я не о том времени, когда мы начнем резать проклятых Тисте Эдур. Я о настоящем моменте.
  - Когда кто-то наткнется на нас, мы вылезем, сердитые и грязные, и устроим то, что положено по плану.
  - И постараемся выжить. Да. А если все летерийцы будут враждебны?
  - Мы будем таиться и воровать что потребуется.
  - Нужно было высаживаться всей куче, не только морской пехоте. Сомкнуть щиты - и посмотреть, что они могут бросить на нас.
  Скрипач потер шею. И вздохнул:- Мы уже знаем, Геслер, что они могут бросить на нас. Но на этот раз с нами нет Быстрого Бена, который взлетит в воздух и устроит ужас в ответ на ужас. Нет, мы намерены вести ночную войну. Засады. Звон ножей в темноте. Ударь и убеги.
  - Но не дальше берега.
  - Точно. Вот я и гадаю, подожгла она корабли, чтобы показать ИМ, что мы здесь - или чтобы показать НАМ, что о бегстве лучше не думать. А может, и то и то?
  Геслер буркнул: - Она сказала "без свидетелей". Это о нас, здесь?
  Скрипач пожал плечами и встал: - Возможно, Геслер. Давайте двигаться - птицы уже щебечут так же громко, как мы.
  Но, пока они трусили по сырому, гниющему лесу, вопрос Геслера продолжал мучить Скрипача. "Он прав, Адъюнкт? Мы уже нарвались? Вторгаемся в проклятую империю силами двух взводов. Идем одни, без поддержки, жизнь и смерть зависят от усилий единственного взводного мага. А если Бутыла убьют в первой стычке? Тогда нам кранты. Лучше держать Корабба поближе к Бутылу и надеяться, что удача еще ему поддается.
  Хорошо хоть ожидание кончилось. Под ногами настоящая земля. Мы шатались словно пьяные, когда выходили на берег. Наверное, должно было выглядеть смешно. В других обстоятельствах. Но если бы напоролись на береговую стражу... Хотя сейчас мы вспомнили, как шагать уверенно. Слава Худу. Ну, если можно "уверенно шагать", спотыкаясь о моховые кочки, проваливаясь в дыры, цепляясь за узловатые корни. Почти как под Черным Псом. Нет, не надо думать так. Гляди вперед, Скрип. Гляди веселей".
  Где-то высоко, за ведьмовской паутиной кривых сучьев, светлело небо.
  
  ***
  
  - Еще одна жалоба от любого из вас - и я отрежу себе левую титьку.
  У окружающих выпучились глаза. Отлично. Ей нравилось видеть, как работает любимый прием.
  - Как хорошо, что вы не любите плавать, - пробасил Куб.
  Сержант Хеллиан уставилась на здоровенного солдата. "Не люблю чего?" Затем она опустила взгляд, пытаясь сосредоточиться, подсчитать число фляжек с ромом, которые вытащила из объятого диким пламенем трюма. Шесть или десять. Девять. Она обвела рукой размытый полукруг лиц. - Каждый оставляет в мешке свободное местечко. Каждому по одной.
  Нервный Увалень сказал: - Сержант, разве нам не велено разыскать Урба и его взвод? Они, должно быть, близко. - Тут капрал заговорил другим голосом: - Он прав. Куб, откуда ты пришел? От воды или сверху обрыва?
  - Не помню. Темно было.
  - Постой, - крикнула Хеллиан, сделав шаг влево, чтобы сохранить равновесие на качающейся палубе. Нет, на качающейся земле. - Ты не моего взвода, Куб. Проваливай.
  - Я бы со всей радостью, - отвечал солдат, покосившись на окружившую их стену густого леса. - Но мне даже фляжки клятого эля не досталось. Сержант, вы совсем обгорели.
  Хеллиан выпрямилась. - Постой. Это не обсуждается. Главная часть пайка. Но я скажу вам, что самое плохое. Готова поклясться, что пожар видели. Надеюсь, что тот, кто его устроил, уже стал кучкой пепла. Вот на что я надеюсь. Кто-то его увидел, как пить дать.
  - Сержант, все транспорты сожжены, - сказал другой солдат. Борода, широкая грудь - крепок как древесный ствол. "Наверное, так же умен. Как - то бишь его имя?"
  - Кто ты?
  Солдат потер глаза. - Балгрид.
  - Точно. Ну-ка, Балда, попробуй объяснить: как это кто-то ухитрился переплывать от корабля к кораблю и поджигать при этом? Ну? Я что-то не соображу.
  - Кто-то идет, - прошипел взводный сапер.
   "У него такое дурацкое имя... Имя, которое так трудно запомнить. Напруди? Нет. Навреди? Уже ближе. А, Навроде. Нашего сапера звать Навроде. А имя его дружка - Замазка. А вон тот - Тавос Понд. Слишком высокий. Высокие солдаты получают стрелу в лоб. Почему он еще живой?" - Лук у кого есть? - спросила она вслух.
  Кустарник затрещал, два силуэта вынырнули из сумрака.
  Хеллиан уставилась на первого, ощутив припадок необъяснимой ярости. Задумчиво потерла челюсть, пытаясь вспомнить подробности насчет грустного солдата. Ярость куда-то исчезла, заместившись приливом отчаянной симпатии.
  Куб прошел мимо нее. - Сержант Урб! Слава Худу, что вы нас нашли.
  - Урб? - воскликнула Хеллиан. Пошатнувшись, она подскочила к прибывшему, выпялилась прямо в круглое лицо. - Это ты?
  - А вы что, нашли ром?
  Замазка проговорил сзади: - Она портит себе печень.
  - Моя печень в порядке. Ее просто надо выжать.
  - Выжать?
  Она развернулась и сверкнула глазами на целителя: - Я уже видела печени, лекарь. Большие губки с кровью. Они вываливаются, когда ты кого-то потрошишь.
  - По мне, больше походит на легкое, сержант. Печень - штука плоская, грязно- коричневая или бурая...
  - Неважно, - оборвала его она, снова поворачиваясь к Урбу. - Если гибнет одно, то дохнет и другое. Я в полном порядке. Ну, - добавила она с громким вздохом (Урб почему-то отступил на шаг), - я в лучшем из настроений, друзья мои. Лучшем из лучших. Мы в сборе. Так давайте выступим в поход. Я совершенно точно помню, что мы куда-то должны выступить. - Она улыбнулась капралу: - А ты что скажешь, Нервный Увалень?
  - Звучит разумно, сержант.
  - Блестящий план, сержант.
  - Почему ты всегда так, капрал?
  - Как?
  - Как?
  - Смотри, Балда наполовину глухой...
  - Я уже не наполовину глухой, сержант!
  - Уже не? Так кто тут наполовину глухой?
  - Никто, сержант.
  - Нечего так орать. Балда тебя слышит; а если он не слышит, его надо оставить в лодке с тем долговязым, у которого стрела в голове. Они обои нам не подходят. Мы ищем серокожих убийц, они прячутся в деревьях. То есть за деревьями. Так что давайте оглядывать каждое дерево. На сначала подберите фляги, каждому по одной, и мы будем готовы.
  Ну, что уставились? Я та, кто отдает приказы, и у меня новый меч, он очень быстро отрежет любую из моих титек. Шевелитесь все - у нас война впереди. За этими вот деревьями.
  
  ***
  
  Присевший на корточки Чайчайка смотрел хитро, словно хорек в курятнике. Он утер тылом ладони сопливый нос, покосился по сторонам и сказал: - Все сосчитаны, сэр.
  Кулак Кенеб кивнул - и дернулся, оборачиваясь к тому, кто слишком громко пошевелился: - Тихо там! Хорошо, Чайчайка. Найдите капитана и пришлите ко мне.
  - Слушаюсь, сэр.
  Солдаты чувствовали себя беззащитными, и не без причины. Одно дело, когда парочка взводов выходит вперед основной колонны, на разведку - тогда они хотя бы смогут отступить классическим образом. А сейчас в случае неприятностей им останется только разбежаться. Кенеб, назначенный командиром этого долгого и непонятного похода, нервничал. Труднее всего будет скрывать главный отряд из шести взводов - ему придали самых слабых магов, из тех простых соображений, что отряд должен идти в арьергарде, по возможности избегая столкновений. Остальная часть его легиона разбросана на тридцать лиг по берегу. Солдаты перемещаются крошечными подразделениями по десять - двенадцать человек. Вот-вот начнется компания "скрытного вторжения", грозящая затянуться на месяцы.
   После Малаза Четырнадцатая Армия претерпела серьезные изменения. Десятки колдунов, ведунов, шаманов, гадателей и знахарей из всех частей были объединены в структуре, позволяющей сделать магию основным способом связи между легионами. Все взводные маги морской пехоты (кстати, в ее число теперь включили больше саперов и тяжелых пехотинцев) были научены некоторым ритуалам обращения с Мокра. Иллюзии, позволяющие скрыть людей, заглушить звуки, исказить запахи.
  Всё это говорило Кенебу: она знает. "Знала с самого начала. Знала, куда мы идем, и планировала свои действия. Но с офицерами своими соображениями не делится. Адъюнкт встречается лишь с кузнецом - мекросом и Тисте Анди с Плавучего Авалю. Что они смогут ей рассказать о здешних землях? Они не отсюда родом..."
  Он предпочитал считать обычным везением столкновение флота с двумя эдурскими ладьями, отбившимися от своих сил после бури. Слишком поврежденные, чтобы удрать, корабли были захвачены морпехами. Бой вышел тяжелый - загнанные в угол Тисте Эдур отчаянно сражались, хотя были полумертвыми от голода и жажды. Офицеров удалось взять живыми, но только после того, как все воины были покрошены на кусочки.
  Допрос эдурских офицеров превратился в кровавую пытку. Но судовые журналы и карты дали гораздо больше сведений, чем пленные. "Да, странная началась кампания. "Странная" - слово слишком мягкое. Тисте Эдур действительно нападали на нашу империю - или на то, что БЫЛО нашей империей - и целиком вырезали народы, находящиеся под ее номинальным покровительством. Но разве это не проблемы Лейсин?
  Адъюнкт не отказалась от титула. Помощница. Для кого? Женщины, сделавшей все от нее зависящее, чтобы убить Тавору? И вообще, что стряслось той ночью в Замке Обманщика? Свидетели мертвы - кроме самой Таворы и Императрицы. Т"амбер. Калам Мекхар - боги, эта потеря словно прокляла всех нас".
  Кенеб заподозрил уже тогда - и продолжал подозревать сейчас - что все беспорядки в Малазе были спланированы в ходе беседы Лейсин и ее преданной помощницы. "Но Тавора почти умерла там, перед причалами. А что с Каламом? Неужели даже Тавора Паран оказалась недостаточно хладнокровной, чтобы наблюдать за избиением виканов. Она не захотела питать имперскую ложь чужими жизнями. Так, что ли?
  Но Лейсин уже проделывала подобное. С Даджеком Одноруким и его Войском. В тот раз сделка включала уничтожение Сжигателей Мостов - по крайней мере, так это выглядело. Значит... почему бы нет?
  Что произошло бы, если бы мы вышли в город? Прошли маршем, убивая каждого треклятого дурака, решившего встать на дороге? Если бы мы всей силой поддержали Тавору в Замке?"
  Гражданская война. Он знал ответ на свои вопросы. Он месяцами думал и передумывал, но не мог изобрести другого ответа.
  Неудивительно, что всё это вгрызлось Кенебу в кишки. Он знал, что не одинок в своем недомогании. Блистиг больше ни во что не верит, в том числе в самого себя. Кажется, его глаза отражают призрак будущего, ведомого лишь ему одному. Он ходит словно живой мертвец - тело отказывается принять то, что разум счел неколебимой истиной. И еще они потеряли Тене Баральту и его Алых Клинков. "Хотя, может быть, это не самая большая трагедия. Да, если подумать хорошенько... круг приближенных Таворы почти исчез. Вырезан. Видит Худ, я никогда в него не входил - вот почему я здесь, в лесу, больше похожем на чертово болотище".
  - Мы ожидаем приказаний, Кулак.
  Заморгав, Кенеб поднял голову и увидел, что прибыла капитан. "Стоит - ждет - сколько уже?.." Он скосил глаза на сереющее небо. "Дерьмо..." - Отлично. Мы идем вглубь леса, пока не найдем сухую землю.
  - Слушаюсь.
  - О, капитан. Вы уже выбрали мага?
  Глаза Фаредан Сорт на мгновение сузились; в тусклом белесом свете угловатые черты ее лица казались еще более резкими. Она вздохнула. - Думаю, да, Кулак. Из взвода сержанта Жима. Клюв.
  - Его? Уверены?
  Женщина пожала плечами: - Его никто не любит, так что вы не будете особенно горевать о потере.
  Кенеб подавил вспышку раздражения. Произнес ровным тоном: - Ваше задание не походит на миссию самоубийцы, капитан. Я не особенно верю, что магическая система связи будет работать. Едва часть взводов потеряет своих магов, все порвется на части. Тогда вы окажетесь единственной ниточкой между подразделениями...
  - Если найдем лошадей, - прервала его она.
  - Тоже верно.
  Она долго смотрела на него и наконец сказала: - У Клюва есть умение выслеживать. Особенного вида. Он говорит, что чует магию. Это может облегчить нахождение наших солдат...
  - Очень хорошо. А теперь пора выдвигаться вглубь суши, капитан.
  - Да, Кулак.
  Некоторое время спустя сорок и один солдат командного отряда Кенеба вступили в сражение с топкими озерцами черной, вонючей воды. День выдался жарким. Мошки вились голодными тучами. Никому не хотелось говорить.
   "Никто из нас ни в чем не уверен. Точно. Найти Тисте Эдур - поработителей здешней земли - и истребить их. Освободить летерийцев. Они восстанут. Да, начало гражданской войны. От которой мы сбежали из Малазанской Империи.
  Странно, что нам выпало принести чужому народу то, от чего мы пытались избавить свой.
  Моральное основание столь же прочное, как это вязкое болото. Нет, мы не чувствуем себя счастливыми, Адъюнкт. Совсем нет".
  
  ***
  
  Клюв обо всем этом ничего особенного не знал. Фактически он готов был признать, что ни о чем ничего особенного не знает... кроме, разве что, магических плетений. Он твердо знал лишь одну вещь: его никто не любит.
  Он оказался на поводке у жутковатой женщины - капитана; это может плохо кончиться. Фаредан Сорт напоминала ему мать, старавшуюся быть мудрой, что означало попытки уничтожения на корню всяческих его "греховных помыслов". Самое обидное - он никогда ни не помышлял ни о чем особенно "греховном". Почти никогда. Но она, в отличие от матери, хотя бы не стращает его каждый миг. Уже хорошо.
  "Я рожден глупым сыном весьма богатых и благородных родителей". Первые слова, с которыми он обращается ко всем встречным. А затем добавляет: "Потому и сделался солдатом. Чтобы оказаться среди равных по уму".
  Обычно после этих слов разговор увядал, чему Клюв всегда огорчался.
  Ему хотелось беседовать с другими взводными магами; но даже в разговоре с ними он не умел передать любовь к волшебству, проникшую ему в самый мозг костей. "Тайна, - обыкновенно начинал он, безостановочно кивая, - тайна, верно? И поэзия. Вот что такое магия. Тайна и поэзия. Так говаривала моя мама, когда забиралась в постель к моему брату, в те ночи, когда отец был где-то еще. "Мы живем в тайне и поэзии, милый мой", - говорила она. Я делал вид, что сплю, потому что однажды сел в постели - и она жестоко поколотила меня. Обычно она так не делала - то есть не пользовалась кулаками. Семейный целитель сказал, что в ту ночь я чуть не умер. Вот как я научился любви к поэзии".
  Чудо, которым было волшебство, стало главной любовью его жизни, а может быть, и единственной любовью; хотя он был уверен, что еще встретит идеальную подругу. Женщину красивую и такую же глупую, как он сам. Как бы то ни было, другие маги просто пялились на него, пока он выбалтывался - а он начинал болтать, когда нервничал. Болтал и болтал. Случалось, что какой-нибудь маг вставал, обнимал его - и уходил. Однажды некий колдун заплакал от его рассказов. Это напугало Клюва.
  Капитан беседовала с ним напоследок, после разговора со всеми другими магами.
  - Откуда ты взялся, Клюв, столь уверенный в собственной глупости? - спросила она.
  Он не вполне понимал суть вопроса, но попытался дать ответ: - Я родился в большом городе страны Квон на Квон Тали, в малазанской Империи. Эта Империя управляется маленькой императрицей и является самым цивилизованным местом в мире. Все мои учителя звали меня дураком, а они-то уж знали! Хотя никто с ними не соглашался.
  - А кто научил тебя магии?
  - В нашей конюшне работала сетийская ведьма. В сельском имении. Она сказала, что магия для меня - единственная свеча во тьме. Сказала, мой разум погасил все иные свечи, чтобы единственная сияла ярче и ярче. И она показала мне колдовство, пути сетийцев, которые знала лучше всего. А потом она стала находить других слуг, из других народов, которые знали другие вещи. Садки. Так они их называли. По-разному окрашенные свечи для каждого вида. Серый для Мокра, зеленый для Рюза, белый для Худа, желтый для Тюра, синий...
  - Ты умеешь использовать Мокра?
  - Да. Хотите, чтобы я показал?
  - Не сейчас. Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Я вывожу тебя из взвода, Клюв.
  - Слушаюсь.
  - Мы с тобой будем путешествовать вместе, отдельно от остальных. Мы будем скакать от одного отряда к другому так быстро, как только сумеем.
  - Скакать? На конях?
  - Ты умеешь?
  - Квонские кони - лучшие в мире. Мы их разводим. Это почти что вторая свеча в моей голове. Но ведьма сказала, это по-другому, я рожден среди них и умение ездить верхом отложилось в костях, как черные чернила на папирусе.
  - Как думаешь: сможем мы отыскивать другие взводы, даже если они станут использовать магию маскировки?
  - Отыскивать их? Конечно! Моя свеча мерцает и склоняется в ту или иную сторону, что показывает, где пользуются магией.
  - Хорошо, Клюв. Теперь ты приписан к капитану Фаредан Сорт. Я выбрала тебя среди многих.
  - Слушаюсь.
  - Собирай вещи и следуй за мной.
  - Как близко?
  - Как будто ты привязан к моему оружейному поясу, Клюв. Кстати, сколько тебе лет?
  - Я сбился со счета. Мне было тридцать, но это было шесть лет назад. Вообще не помню.
  - Садки, Клюв... сколько свечей ты знаешь?
  - О, много. Все виды.
  - Все виды.
  - В последние два года у нас служил кузнец, Фенн - полукровка. Он попросил я меня составить список, я составил. Он сказал, что там все. Так и сказал: "Тут все садки, Клюв".
  - И что еще он сказал?
  - Ничего. Но он сделал мне мой нож. - Клюв похлопал рукой по большому тесаку, что висел у бедра. - А потом посоветовал сбежать из дому. Записаться в армию, чтобы меня больше не колотили за глупость. Это было как раз за год до тридцати лет. Я сделал как он сказал, и с тех пор меня не разу не колотили. Никто меня не любит, но никто и не делает мне плохо. Я не знал, что в армии будет так одиноко.
  Она смотрела на него так же, как все другие люди. Потом спросила: - Клюв, ты когда-либо использовал колдовство, чтобы защитить себя или нанести ответный удар?
  - Нет.
  - А ты с тех пор встречал родителей или брата?
  - Мой брат убил себя, а мои родители умерли - умерли в ту ночь, когда я убежал. Как и учителя.
  - Что же с ними случилось?
  - Я сам не понимаю, - признался Клюв. - Я только показал им свечу.
  - Ты это делал еще раз, Клюв? Показывал свечу?
  - Никогда, ни одного цвета. Кузнец мне запретил. Он говорил, только в крайнем случае.
  - Как в ту ночь, с родителями и учителями.
  - Да, в ту ночь... Видите ли, они высекли кузнеца и прогнали, за то, что он дал мне нож. А потом попытались отобрать нож. Вот тогда и настал крайний случай.
  Да, она сказала, что они поедут отдельно... но вот они, скачут рядом с остальными, и мошкара кусается, особенно за шею, и забивается ему в уши и в нос коню, и он понимает, что ничего не понимает.
  Но она скачет рядом, очень близко.
  Отряд добрался до крошечного островка, окруженного черными болотами. Он имел округлую форму; Клюв разглядел остатки строений.
  - Тут были здания, - сказал один солдат.
  - Джагутские, - выкрикнул Клюв, внезапно взволновавшись. - Омтозе Феллак. Хотя не пламя, только запах свечного сала. Вся магия утекла, от этого и сделалось болото, но нам тут нельзя остаться, потому что под скалами сломанные тела, и духи мертвецов голодны.
  Все уставились на него. Он опустил голову. - Извините...
  Но капитан Фаредан Сорт положила ему руку на плечо: - Не надо, Клюв. Это тела Джагутов?
  - Нет. Форкрул Ассейлов и Тисте Лиосан. Они сражались на руинах. Во время того, что называли Справедливыми Войнами. Здесь была только засада, но никто не выжил. Они поубивали друг друга; последняя стояла с дыркой в горле, она истекла кровью прямиком там, где встал Кулак. Она была из Форкрул Ассейлов, и последней ее мыслью было: "Моя победа доказывает, что мы правы, а они неправы". Потом она умерла.
  - В пределах видимости тут единственное сухое место, - обеспокоился кулак Кенеб. - Может ли кто из магов изгнать призраков? Нет? Дыханье Худа! Клюв, на что они способны?
  - Они вгрызутся в наши мозги и заставят творить ужасные вещи, чтобы мы поубивали друг друга. Такова суть Справедливых Войн: они никогда не заканчивались и никогда не закончатся, потому что Справедливость - слабый бог под слишком многими именами. Лиосан звали его Серканосом, а Ассейлы - Рюнтаном. На каком бы языке не изъяснялся бог, последователи его не понимали. Язык - загадка. Вот отчего он не имел силы, ведь поклонники веровали в неправильные вещи - одни их придумывали, другие не соглашались. Вот отчего войны никогда не заканчиваются. - Клюв помолчал, оглядывая замкнутые лица. Пожал плечами. - Я не знаю. Может, смогу поговорить. Призвать одного. С ним и поговорить.
  - Думаю, не надо, - сказал кулак. - Вставайте, солдаты. Уходим.
  Никто не вздумал возражать.
  Фаредан Сорт подтащила Клюва к себе. - Мы оставим их сейчас. Как думаешь, в каком направлении нам идти, чтобы поскорее покинуть призраков?
  Клюв показал на север.
  - Далеко?
  - Тысяча шагов. Там будет край старого Омтозе Феллака.
  Капитан посмотрела на Кенеба и его взводы. Они спустились с островка, пошлепали по воде от в направлении от побережья, то есть на восток. - А им сколько отходить?
  - Может, три тысячи шагов. Если не войдут в реку.
  Она хмыкнула: - Ну, лишние две тысячи шагов их не убьют. Ладно, Клюв. На север так на север. Веди.
  - Слушаюсь, капитан. Мы можем идти по старой насыпи.
  Тут она засмеялась. Клюв не понял, почему.
  
  ***
  
  Во время войны, при осадах, за миг до приступа, можно услышать особенный звук. Скопища онагров, баллист и катапульт единым залпом выпускают снаряды. Тяжелые камни ударяются о прочные стены, здания и укрепления издают хоровой вопль крошащегося кирпича и камня, звенит лопающаяся черепица, стонут оседающие стропила крыш. Кажется, вздрагивает сам воздух, как будто пытаясь убежать от насилия.
  Сержант Корд встал на мысе, склонившись под яростными ударами ледяного ветра; он вспоминал именно этот звук, когда смотрел на кишащие в проливе ледяные горы. Громадные глыбы - словно стены рушащегося города - нависали над тем, что звалось Фентской Косой, раскалывались - миг тишины, и громовые волны от разрывов льда проносились над беспорядком волн морских, ударяясь о крепость. Клубящиеся серебристые облака, фонтаны пенистой воды...
  - Горная гряда в предсмертных корчах, - пробормотал стоящий рядом Эброн.
  - Боевые машины, крушащие стены города, - возразил Корд.
  - Замороженный шторм, - сказал сзади Хром.
  - Вы все ошибаетесь, - заскрипел зубами Хрясь. - Это похоже на то, как большие куски льда... падают.
  - Да, ты... просто потрясающий, Хрясь, - отозвался капрал Шип. - Худом проклятый поэт. Не могу поверить, что Волонтеры Мотта решились прогнать тебя. Нет, правда, Хрясь! Не могу поверить.
  - Ну, не то чтобы они могли что-то решать, - сказал высокий узловатый сапер, яростно потирая обе щеки. - То есть, я ушел, когда никто не видел. Открыл кандалы рыбьей косточкой. Вы не можете арестовывать верховного маршала, ни по какому. Я так им и говорил. Не можете. Не позволено это.
  Корд поглядел на капрала: - Не лучше ли поговорить о твоей сестрице? Что, если она устанет все это держать? Мы не знаем. Наоборот не знает даже, как ей удалось в первый раз. Он не в помощь.
  - У меня нет ответов, сержант. Она и со мной не разговаривает. Сам не понимаю - она не выглядит усталой, хотя с тех пор не спала. Я Синн почти не узнаю. С самого И'Гатана.
  Корд обдумал сказанное и кивнул: - Я отошлю Наоборота. Адъюнкт, должно быть, сейчас высаживается у Форта.
  - Точно, - сказал Эброн, потянув себя за нос. Наверное, пытался выяснить, не отморожен ли. Взводный маг, как и Наоборот, не имел понятия, каким образом Синн удается отгонять ледяные горы. Сильный торчок его самоуверенности. Это было видно. - Гавань закрыта, негодяй, что там правит, сидит под замком. Все по плану.
  Хром буркнул: - Хорошо, что ты не суеверен, Эброн. Лично я хотел бы соскочить с этой хребтины прежде, чем упаду и опять сломаю колено.
  Шип захохотал: - Именно это ты и должен сделать, Хром!
  - Спасибо, капрал. Я реально благодарен за заботу.
  - Забота. Правильное слово. Я поставил пять империалов на то, что ты оправдаешь кличку еще до конца месяца.
  - Ублюдок.
  - Шип, - сказал Корд (в это время Хром торопливо отбежал от обрыва, что заставило всех улыбнуться), - где Синн сейчас?
  - На том старом маяке.
  - Ясно. Пойдемте в укрытие. Дождь на лету в снег превращается.
  - Точно, - с внезапным гневом сказал Эброн. - Она не просто сдерживает лед, сержант - она его убивает. Вода прибывает, и прибывает быстро.
  - Я думал, он так и так помрет.
  - Да, сержант. Но она ускоряет процесс. Не просто разрывает Омтозе Феллак, как гнилые прутья в корзине - нет, она плетет что-то другое.
  Корд вытаращился на мага: - Не одна Синн у нас онемела. Что ты имел в виду под "другим"?
  - Не знаю я! Худовы яйца! Не знаю!
  - Там никаких корзин, - вмешался Хрясь. - Я никаких не вижу. Болотные свинки, Эброн! У тебя глаз так глаз! Даже когда я щурюсь, не вижу никаких...
  - Хватит, сапер, - оборвал его Корд. Он еще раз посмотрел на Эброна - и отвернулся. - Идемте, у меня между ног ледышка, и это еще самое теплое место.
  Они направились вниз, к хижине рыбака, которую сделали своей "базой".
  - Вам нужно избавиться от нее, сержант, - заявил Хрясь.
  - От кого?
  - От ледышки между ног. Хотя бы руками согревайте.
  - Спасибо, Хрясь. Я еще не настолько отчаялся.
  
  ***
  
  Это была уютная жизнь. Если хорошенько подумать. Да, Малаз трудно назвать жемчужиной Империи, но там хотя бы нельзя было попасть в шторм и утонуть. Да и на компанию нельзя было пожаловаться. У Щупа собиралось достаточно дураков, чтобы Вифал чувствовал себя как дома.
  Бравый Зуб. Темп. Банашар... ну, хотя бы Банашар здесь. Единственное знакомое лицо, кроме троицы нахтов и, разумеется, женушки. Разумеется. Ее. Хотя Старший Бог приказал ждать, кузнецу - мекросу хотелось бы, чтобы ожидание продлилось вечность. "Проклятие всем богам с их постоянными ссорами. Они привыкли использовать нас как заблагорассудится".
  Даже после года, проведенного на одном корабле с Адъюнктом, Вифал не мог бы сказать, что хорошо узнал ее. Верно, у нее был довольно длительный период печали - как говорили, она потеряла в Малазе любовницу - так что Адъюнкт казалась скорее мертвой, чем живой.
  Если сейчас она пришла в себя... что же, "я" у нее довольно скромное.
  Богам все равно. Они решили попользоваться ей, как попользовались им. Он мог разглядеть отсвет понимания в ее невыразительном взоре. Если она решила противостоять богам - она оказалась в одиночестве.
   "У меня никогда не хватало смелости. Даже думать не решался. Может быть, для того, чтобы сделать задуманное, ей приходится стать меньше чем человеком? Больше чем человеком? Возможно, она решила стать меньше, чтобы потом стать больше". Многим кажется, что она окружена союзниками. Такими, как сам Вифал, как Банашар, Сендалат, Синн и Кенеб. Но он знает лучше. "Мы все следим. Ждем. Гадаем.
  Мы не решились.
  Именно этого ты хотел, Маэл? Доставить меня к ней? Да, именно ее я ожидал.
  Что неумолимо приводит к самому трудному вопросу. Почему именно я?"
  Да, он мог бы рассказать ей о мече. Своем мече. Орудии, которое он сковал, в которое вдохнул жизнь по воле Увечного Бога. Но так ли важно орудие?
  Адъюнкт не была смущена. Она выбрала войну, непонятную даже собственным солдатам. Ее цель - сокрушить империю. Императора, держащего в руках тот меч. Императора, сведенного с ума собственной силой. Еще одно орудие богов.
  Трудно примириться со всем этим. Трудно верить в смелые решения Адъюнкта. Морская пехота выброшена на берега Летера - не одной могучей массой, но разрозненными отрядами, скрытно, в ночи. Затем транспорты были сожжены. Словно в насмешку над всякой логикой.
  Объявление, которого не могли не заметить. "Мы здесь. Найдите нас, если осмелитесь. И будьте уверены - скоро мы сами вас найдем".
  А большая часть другого легиона осталась на бортах кораблей. Одна Адъюнкт знает, куда подевались хундрилы. И большая часть сил Напасти.
  - Что это? Ты растекся мыслью, муженек?
  Вифал неохотно поднял голову, поглядел на сидящую у противоположной стенки каюты женщину с кожей цвета оникса. - Я человек глубокомысленный, - заявил он.
  - Ты ленивая жаба, пойманная в яму одержимости самим собою.
  - Тоже верно.
  - Скоро мы сходим на берег. Я думала, ты окажешься у борта первым. Всё твое бормотание и хныканье... Видит Мать Тьма, я никогда не поверила бы, что мекрос может так жестоко ненавидеть море.
  - Жестоко ненавидеть? Нет, это скорее... пресыщение. - Он поднял мускулистые руки: - Есть ремесло - починка кораблей. Но это не моя специализация. Я хочу вернуться к тому, чем владею лучше всего.
  - Ковать подковы?
  - Точно.
  - Щиты? Ножны? Мечи?
  - Если понадобится.
  - Армии всегда нуждаются в кузнецах.
  - Не моя специализация.
  - Чепуха. Ты можешь превратить железо в клинок не хуже любого оружейника.
  - Ты, верно, многих знала?
  - С такой долгой жизнью, как у меня, я видела слишком много всяческого народа. Ну, наши жалкие подопечные, кажется, снова залезли в трюм. Ты их приведешь или мне лезть?
  - На точно пора сходить?
  - Думаю, Адъюнкт уже на берегу.
  - Иди ты. У меня от них до сих пор мурашки ползут.
  Женщина встала: - Тебе недостает сочувствия. Характерная черта одержимости. Вифал, это молодые Тисте Анди. Их покинул вначале Аномандер Рейк. Потом Андарист. Братья и сестры пали в никчемной битве. Слишком много потерь - они стали хрупкими, мир поселил отчаяние в их душах.
  - Привилегия юных - наслаждаться цинизмом "усталости от жизни".
  - Это и есть твои глубокие мысли?
   - Мои глубокие мысли совсем другие, Сенд.
  - Думаешь, они не заслужили снисхождения?
  Он ощутил, как растет ее гнев. В конце концов, она такая же Тисте Анди, как и они. Некоторые вещи лучше обходить стороной. Вулканические острова. Плавучие ледяные горы. Огненные моря. И список уязвимых мест Сендалат Друкорлат. - Думаю, заслужили, - сказал он осторожно. - Но когда это цинизм был добродетелью? Они начинают утомлять.
  - Никаких возражений, - сказала она убийственным тоном, развернулась и вышла.
  - Растекаться мыслью - это другое, - пробурчал он пустому стулу напротив. - Во-первых, для размышлений нужен предмет. Совершенно лишенный налета цинизма. Например, свары богов... нет, это не подходит. Кузнечное дело, да. Подковы. Что такого цинического есть в подковах... Думаю, ничего. Точно. Лошадям удобство. Чтобы они могли галопом поскакать на битву и погибнуть. - Он замолчал. Поморщился.
  
  ***
  
  Кожа Фаэд имела оттенок аспидного сланца, к сожалению, делавший каким-то лишенным жизни выражение ее округлого лица. Глаза ее были невыразительны, хотя по времена наполнялись ядом. Именно так глядела она в спину Сендалат Друкорлат, пока женщина из седой древности беседовала с другими Анди.
  Нимандер Голит мог краем глаза видеть женщину, которую называл сестрой - и не в первый раз удивлялся, откуда берется в Фаэд негасимая злоба. Она бушевала в ней, насколько он помнит, с самых ранних лет. Ей недостает умения сочувствовать; в этой пустоте угнездилось нечто иное, холодное, обещающее приступ жестокой радости при каждой победе, реальной или воображаемой, очевидной или тайной.
  Все непросто в этой молодой, красивой женщине. Первое впечатление любого, впервые увидевшего ее - некий род природного очарования, заставляющего дыхание замирать в груди. Совершенство произведения искусства. Не нуждающийся в словах язык романтики.
  Но первое впечатление бывало мимолетным. Оно исчезало после попытки вступить в вежливую беседу, на которую Фаэд неизменно отвечала ледяным молчанием. Молчанием, извращавшим бессловесный язык, изгонявшим всякую примесь романтики. За нежеланием соблюдать хотя бы внешние приличия читался наглый, презрительный вызов.
  Все, кто умел правильно прочитать ее натуру, преисполнялись злобы; в эти мгновения Нимандер ощущал дрожь предвидения, он чувствовал, что Фаэд способна на убийство. Горе тому умному наблюдателю, который решительно проникнет взором ее душу - трепещущий узел тьмы, прожилки непостижимых страхов - и не поспешит скрыть признаки своего понимания.
  Нимандер уже давно научился изображать в общении с Фаэд неведение и беззаботность, бросать ей легкомысленные улыбки - казалось, от этого ей становится легче. Увы, именно в эти моменты она пыталась доверять ему свои жестокие переживания, шепотом излагать сложные схемы отмщения сонму тех, кто будто бы проявил к ней пренебрежение.
  Сенжалат Друкорлат не назовешь легкомысленной. Неудивительно - столько столетий прожила она... Видела все разновидности живых существ, от чудесных до дьявольских. Для нее не составило труда понять, в какой разряд поместить Фаэд. На холодные взоры она отвечала холодными взорами; презрение отскакивало от нее, словно камешки от щита воителя - даже царапин не оставалось. И - самая острая издевка - она откровенно насмехалась над молчаливыми представлениями Фаэд, едва не хохоча вслух. От таких глубоких ран душа Фаэд кровоточила.
  Эта женщина казалась всем им приемной матерью. И сейчас, знал Нимандер, Фаэд, красавица с лицом сердечком, замыслила убийство матери.
  Он признавал, что сам склонен к унынию, к долгим периодам равнодушия к окружающим, будто бы не стоившим заботы и мысли. Он был одержим скопищем личных демонов, и ни один не склонен сдаваться и покидать его. Демоны, не смущаясь его нарочитым равнодушием, играли в мрачные игры, и в зависимости от того, кому переходили скромные ставки, жизнь Нимандера Голита качалась взад и вперед, пока не начинала кружиться, лишенная сдержки. Хаос, драка, разлад - а внутри радостные крики, приглушенные проклятия, звон снующей из рук в руки монеты. Он часто ощущал себя оглохшим, онемевшим.
  Вполне возможно, что это черты всех Тисте Анди. Интроверты, несклонные к интроспекции. Тьма в крови. Химеры, даже на взгляд себя самих. Он так хотел позаботиться о троне, который им выпало хранить, за который умер Андарист; он без колебания повел подопечных в бой. Нет - пожалуй, с искренним воодушевлением!
  Стремление к смерти. Чем дольше живешь, тем менее ценной кажется жизнь. Почему так?
  Но разве это не интроспекция? Слишком рискованная цель - задаваться такими вопросами. Проще выполнят приказы кого-то другого. Привязанность, покорность - еще одна черта его расы? Но кто среди Тисте Анди почитается символом? Кем восхищаются, кого уважают? Не молодых воинов вроде Нимандера Голита. Не зловредную Фаэд с ее дурными намерениями. Аномандера Рейка. Того, кто ушел. Андариста, его брата, который остался. И Сильхаса Руина... ах, что за семейка! Истинно уникальные среди потомства Матери. Они жили широко, они участвовали в великой драме. Напряжение натянутой, жужжащей стрелы, жестокая истина в каждом слове. Яростные, буйные ссоры, отдалявшие их друг от друга сильнее, чем смогло что-то внешнее. Даже неприязнь Матери Тьмы. Ранние периоды их жизни стали поэмами эпического размаха. "А мы? Мы - ничто. Размякшие, тупые, погрязшие в смущении и невежестве. Мы утеряли простоту, мы утеряли чистоту. Мы - Тьма без тайны".
  Сендалат Друкорлат - пережившая все древние века и, должно быть, в глубине души скорбящая по падшим Тисте Эдур - внезапно отвернулась и жестом позвала растрепанных последышей Плавучего Авалю идти за собой.. - Твои волосы как звездный свет, Нимандер, - бросила она.
  Они вышли на палубу - поглядеть на жалкую гавань и городок, который станет их домом на "следующую крошечную вечность", как прошипела Фаэд. - Этот город был тюрьмой, полной насильников и убийц. - Она пристально поглядела ему в глаза, будто отыскивая что-то... слегка улыбнулась - или просто показала зубы? - и продолжила: - Отличное место для убийства.
  Такие слова тогда, тысячелетия назад, могли бы вызвать гражданскую войну, гнев самой Матери Тьмы. Сейчас они казались едва способными расшевелить равнодушное бесчувствие Нимандара.
   ""Твои волосы как звездный свет, Нимандер...". Прошлое мертво. Плавучий Авалю. Наш собственный тюремный остров, где мы выучились умирать.
  И постигли ужасную цену покорности.
  Поняли, что любовь не свойственна этому миру".
  
  
  
  Глава 14
  
  
  Взял в руки я каменный кубок и вылил время на землю, несчастных жучков потопляя, питая корни растений; и солнце сверху застыло, быстро похитив пятно.
  Заметил я тысячи трещин в том кубке, назад взглянул и увидел: тропа покрыться успела побегами воспоминаний о том, кто сделал сосуд. Он был дураком много большим, чем тот, кто его унес.
  
  Каменный кубок,
  Рыбак Кел Тат
  
  
  
  Широкое ледяное плато испытало множество периодов потепления и похолодания, и поверхность его в конце концов покрылась рытвинами и наростами, словно бесцветная кора громадного упавшего дерева. Ветер, то холодный, то теплый, задевал изъеденную поверхность, рождая хор забытых голосов. Ежу казалось: после каждого движения его сапог один или два голоса замолкают навеки. Такая мысль делала его печальным, а вид пятнавших плоскость льда и талого снега кусков разнообразного мусора только усугублял дурное настроение.
  Обломки жизни Джагутов, медленно выползающие наверх, как камни на фермерском поле. Обыденные вещи, свидетели жизни целой расы - если бы он смог понять их назначение, как-то соединить разрозненные детали и осколки. Он начинал верить, что духи живут в состоянии вечного смущения, видя перед собой пространство, засыпанное бессмысленным шлаком - истины живущих становятся для них тайнами, природа факта остается вечно недоступной. Дух может протянуть руку, но не коснуться, может трогать то и это, но самого его ничто не трогает. Духи теряют некую сущность сочувствия... но нет, "сочувствие" - неверное слово. Он же может, в конце концов, чувствовать! Так же, как при жизни. Эмоции пересекают воды и мелкие, и глубокие. Может быть, более подходит слово "чувственное переживание"? Радость от взаимного сопротивления.
  Он своей волей придал себе форму - вот это тело, в котором пребывает, тяжело ступая вслед за высохшим, но двигающимся остовом существа, когда-то бывшем Эмрот. Кажется, он может также создать некий род физической протяженности вокруг себя - например, лед хрустит под ногами... но он начал подозревать, что это иллюзия, что, поднимая, к примеру, вот этот черепок, он на самом деле поднимает призрак черепка - но его глаза слепы к этому откровению, чувства обманывают его, он потерялся как эхо.
  Они всё бредут через плато, под темно-синими небесами, и звезды сверкают прямо над головами. Ледяной мир кажется бесконечным. Остатки быта видны со всех сторон: кусочки одежды или, может быть, гобеленов, черепки, тарелки, ложки, загадочные инструменты из дерева или камня, обломки музыкальных инструментов со струнами и барабанчиками, расщепленная ножка стола или стула. Оружие попадается разве что раз в несколько дней; последнее увиденное ими копье принадлежало Имассам.
  Джагуты погибли в здешних льдах. Были убиты. Эмрот сказала лишь это. Но тел не видно. Т'лан Имасса не вдавалась в объяснения. Еж догадывался, что тела собраны кем-то, кто выжил. Были ли Джагутам присущи ритуалы погребения? Он не имел ни малейшего понятия. За все время странствий он ни разу не слышал о джагутских могилах или кладбищах. Если они у них были, то весьма уединенные.
  Но здесь они погибали во время бегства. Некоторые куски ткани были от палаток. Имассы во плоти и крови не могли преследовать их через безжизненные льды. Нет, это должны были быть Т'лан, детища Ритуала. Как сама Эмрот.
  - Итак, - заговорил Еж (голос ему самому показался слишком громким), - ты участвовала в этой охоте, Эмрот?
  - Не могу сказать с уверенностью, - ответила она после долгого обдумывания. - Возможно.
  - Одна сцена резни похожа на любую другую, так?
  - Да. Ты прав.
  Ее согласие заставило сапера почувствовать себя еще более угнетенным.
  - Впереди есть что-то, - сказала Т'лан Имасса. - Думаю, мы скоро найдем ответы на здешнюю загадку.
  - Какую загадку?
  - Почему нет тел.
  Ночь здесь наступала внезапно - словно задували свечу. Солнце, которое весь день кружило над головой, вдруг начинало скользким шаром скатываться за размытый синий горизонт. Черное небо заполнялось звездами, что иногда меркли под ударами световой кисти, прочерчивающей через небосвод широкие мазки - они блестели подобно чистейшему стеклу и издавали тихое шипение.
  Еж ощущал приближение ночи по все более холодным порывам ветра; в той стороне, которую он считал западом, небо приобретало зловещий оттенок тусклых, угасающих углей.
  Он также смог различить, что именно привлекает Эмрот. Выступ посреди плато, окруженный кольцом темных предметов. Возвышающаяся в середине форма походила на ледяной шип; когда они приблизились, Еж увидел, что сердцевина этого шпиля черная. Темнота ее словно уходила в землю.
  Окружающие "предметы" оказались телами в истрепанных одеждах. Многие мертвецы были прискорбно маленькими.
  Тут дневной свет внезапно пропал, ночь возвестила о своем приходе порывом ледяного ветра; Еж и Эмрот остановились у самого шипа.
  Торчащий вверх шип на самом деле был ледяным троном, и на нем восседал труп мужчины - Джагута. Он был мумифицирован холодом и сухими ветрами, но все еще производил впечатление существа значительного, властного и сурового. Голова была слегка наклонена, как будто властитель озирал круг привычно склоняющих колена подданных.
  - Смерть созерцает смерть, - заметил Еж. - На редкость подходящее зрелище. Он собрал тела, потом сел на трон и умер в их окружении. Сдался. Ни мыслей о мщении, ни грез о воскресении. Вот он, ваш ужасный враг.
  - Ты более точен, чем полагаешь, - ответила Т'лан Имасса.
  Она обошла трон. Ноги в кожаных обмотках шлепали по хрупкому льду, поднимая облачка мелкого снега.
  Еж взирал на Джагута на медленно тающем троне. "Думаю, все троны должны делаться изо льда. Сиди на онемевшей заднице, проседай, и пусть лужа растворения становится все шире. Сиди, дорогой правитель, и рассказывай мне о своих великих замыслах".
  Разумеется, не только сам престол обнаруживал признаки разрушения. Зеленая гладкая кожа начала сползать кусками со лба Джагута, обнажая гнилую кость, почти светящуюся во мраке; на плечах кожа лопнула, так что наружу показались узлы суставов. Так же поблескивали и костяшки лежащих на подлокотниках пальцев.
  Взгляд Ежа притягивало лицо Джагута. Черные, запавшие дыры глаз, расплющенный нос, клыки в оболочках из почерневшего серебра. "Не думал, что эти твари вообще умирают. Нужны большие куски камня, чтобы помешать им вернуться. Или их нужно было рубить на мелкие куски и прятать каждый под булыжником.
  Я не думал, что они умирают вот так просто".
  Он вздрогнул - и поспешил вслед за Эмрот.
  Они будут идти всю ночь. Стоянки, ужин, сон - все это привилегии еще дышащих существ.
  - Эмрот!
  Голова Имассы хрустнула, поворачиваясь.
  - Та проклятая тварь, сзади... она же не живая?
  - Нет. Дух покинул ее.
  - Просто... покинул?
  - Да.
  - А это... гм... необычно?
  - Трон Льда умирал. Он все еще умирает. Тут не оставалось... не осталось... чем править, дух. Ты хотел, чтобы он вечно сидел на месте? - Очевидно, она не ожидала ответа, потому что продолжила: - Я никогда не бывала здесь, Еж из Сжигателей Мостов. Иначе я знала бы.
  - Что знала бы?
  - Я никогда не видела истинного Ледяного Трона, подлинного сердца владений Джагутов.
   Еж оглянулся. Истинный Трон Льда? - Кто... кто это был, Эмрот?
  Она не отвечала.
  Но вскоре он понял, что знает сам. Всегда знал.
  Еж пнул разбитый горшок и поглядел, как тот катится, трескается. "Король на тающем троне, ты вдохнул и выдохнул воздух. А потом... вдоха не было. Просто. Легко. Когда ты - последний из рода, последний твой вздох становится вздохом вымирания.
  Он носится с ветром.
  С каждым порывом ветра".
  - Эмрот, в Малазе был ученый - жалкий старый ублюдок по имени Обо - который утверждал, будто стал свидетелем гибели звезды. Когда сравнили карты... да, на ночном небе появилось новое пустое место.
  - Рисунок звезд изменился со дней моей плотской жизни.
  - Некоторые пропали?
  - Да.
  - И... умерли?
  - Гадающие по костям не согласились бы с этим, - сказала она. - Другое учение предлагает иную трактовку. Звезды уплывают от нас, Еж из Сжигателей Мостов. Возможно, те, что мы не видим, ушли слишком далеко для глаз.
  - Звезда Обо была очень яркая. Разве она не должна была сначала побледнеть?
  - Возможно, обе точки зрения правильные. Звезды умирают. Звезды уходят вдаль.
  - Так этот Джагут умер или ушел?
  - Твой вопрос бессмыслен.
   "Неужели?" Еж хохотнул. - Эмрот, ты никудышная обманщица.
  - Это, - отвечала она, - несовершенный мир.
  Над головами тихо шипели цветные полосы, ветер трепал кочки и мех одежд, бормотал, проскальзывая в трещины и ледяные пещерки; дух и Т'лан Имасса добавляли к негромкому хору треск крошащегося под ногами льда.
  
  ***
  
  Онрек склонился перед ручьем, опустил руки в ледяную воду и поднял, следя, как стекают струйки. Его карие глаза до сих пор лучились восторгом перед преображением, перед чудом возвращенной жизни.
  Только человек без сердца способен ничего не чувствовать, наблюдая за его возрождением, созерцая невинную радость воина - дикаря, бывшего мертвым сотни тысяч лет. Он поднимал гальку, словно она была драгоценными каменьями, он проводил толстыми мозолистыми пальцами по мхам и лишайникам, подносил к губам сброшенный оленем рог, чтобы лизнуть, чтобы ощутить запах прелой кости. Онрек однажды прошел сквозь куст полярного шиповника и замер, удивленно закричав при виде царапин на кривых голенях.
  Имасс совсем, совсем не похож на того мужчину, которого воображал себе Тралл. Почти лысый, только по загривку спускается полоса густых, темных волос. За время пребывания в этом странном Королевстве у него начала расти борода, покрывая подбородок и щеки кустистой, почти черной щетиной. Лицо у него широкое и плоское, а красный нос с заметной горбинкой торчит шишкой между запавших глаз. Тяжелые надбровные дуги нависают еще сильнее благодаря пышным бровям.
  Онрек не особенно высок, но зато отличается крепостью телосложения. Жилистые мышцы обвивают толстые кости, руки длинные, пальцы тупые; ноги непропорционально короткие, кривые, так что колени расставлены даже шире бедер. Однако Онрек двигается быстро, пугливо, как жертва - глаза бегают по сторонам, голова дергается, ноздри раздуваются, стараясь уловить в воздухе все запахи.
  Жертва, но наделенная изрядным аппетитом. Онрек охотился с усердием и страстью, способной даже напугать стороннего наблюдателя.
  Это был его мир, во всех отношениях. Тундра к северу, лес на юге; тут и там над ними нависает тень ледника, ползущего по горным долинам. В лесу встречаются листопадные и хвойные деревья; тут в изобилии попадаются овраги, каменные осыпи, ручьи с чистой водой и гиблые топи. Ветви деревьев населены птицами; их неумолчный щебет по временам заглушает все звуки.
  На опушке им встречались следы. Карибу осторожно пробирались среди зарослей, выбегая в тундру щипать травку. Ближе к ледникам, на более высоких местах, где показывались скальные породы, бродили похожие на коз создания, следившие с уступов за проникшими в их владения двуногими существами.
  В первую неделю их странствия Онрек то и дело пропадал в лесу. По возвращении его арсенал становился все богаче. Деревянное копье, острие которого он обжег на костре; лозы и лианы, из которых он плел сети и ловушки (привязав сеть на конец копья, он показал великое умение ловить птиц прямо в воздухе).
  В ловушки попадались мелкие звери, с которых он сдирал шкуру, а также вынимал кишки. Надув желудки и кишки зайцев, сделал сеть с поплавками, забросил в ручей - из осетров и хариусов Имасс добыл кости, которыми потом сшил шкуры, обеспечив себя мешком. Он также собирал угли и живицу, лишайники и мхи, клубни, перья и куски животного жира - эти вещицы скрывались в недрах кожаного мешка.
  Но все это было ничто перед изменениями самого дикаря. Лицо, которое помнил Тралл - сухая кожа на потрескавшихся костях - ныне наполнилось выражениями эмоций. Траллу казалось, что прежде он был слеп - тогда даже голос друга звучал ровно и без всяких модуляций.
  Тепреь Онрек умел улыбаться. Внезапные проблески искренних радостей, похищавшие дыхание не только у Тралла (он готов был признать, что не только затаивает дыхание, но частенько не может сдержать слез). Быстрый Бен прерывал болтовню, на темном лице колдуна появлялось невообразимое изумление - с таким выражением многое повидавший старец мог бы смотреть на детские игры.
  Все в этом Имассе вызывало желание дружить, словно сама его улыбка содержала магию, чары обольщения, единственным ответом на которые могла быть неколебимая преданность. Тралл Сенгар не имел желания сопротивляться этим чарам. "Онрек - единственный брат, которого я выбрал себе сам" . Но Эдур временами замечал блеск подозрительности в глазах малазанского колдуна - как будто Быстрый Бен спохватывался, оказавшись на краю пропасти, падать в которую Бен не решался по самой своей натуре.
  Тралла это не беспокоило: он видел, что Онрек не желает манипулировать спутниками. Его дух удовлетворялся самим собой. Это был дух, наконец сумевший сбежать из места проклятия и заточения. Дух, избавившийся от дьявольского кошмара. Вновь родившийся в раю. "Онрек, друг мой - ты заслужил искупление, и ты понимаешь это, чувствуешь каждой частицей души - видишь, осязаешь, вдыхаешь с ароматами земли, слышишь в песнях птиц".
  Прошлым вечером он вернулся из леса, держа обеими руками кусок коры. На ней лежали кусочки хрупкой охры. Позднее, у костра, пока Быстрый Бен готовил остатки мяса оленя, пойманного Онреком два дня назад, Имасс растер краску в порошок, из которого с помощью жира и слюны изготовил желтую пасту. Занимаясь работой, он мурлыкал песню, жужжащую, вибрирующую, скорее исходящую из носа, нежели из гортани. Ее строение было необычным, как и голос Имасса - он вроде бы умел выводить одновременно два тона, высокий и глубокий. Пение окончилось, когда был завершен труд. Наступила долгая пауза; Онрек начал накладывать краску на лицо, шею, руки - и снова запел; на этот раз мотив был быстрым, словно биение сердца загнанного зверя.
  Когда последний мазок охры лег на темный подбородок, песня смолкла.
  - Боги верха и низа! - прошептал Быстрый Бен, приложив руку к груди. - Мое сердце готово проломить клетку ребер, Онрек!
  Имасс, усевшись скрестив ноги, безмятежно смотрел на колдуна темными глазами. - Тебя часто преследовали. В прошлой жизни.
  Быстрый Бен сморщился и кивнул: - Да, такая жизнь продолжалась годы и годы.
  - У этой песни два названия. Агкор Раэлла и Аллиш Раэлла. Песнь волка, песнь карибу.
  - Ах, наконец изобличена моя привычка жевать жвачку!
  Онрек улыбнулся: - Однажды тебе придется стать волком.
  - Может, я уже он, - помедлив, ответил Быстрый Бен. - Я видел волков - их тут полно. Такие длинноногие, с маленькими головами...
  - Ай.
  - Да, ай. И они чертовски стеснительные. Готов побиться об заклад - они нападают, только когда шансы однозначно в их пользу. Это худший вид игроков. Но чтобы выжить - это лучший вид поведения.
  - Робкие, - кивнул Онрек. - Но любопытные. Та стая следует за нами уже три дня.
  - Им хватает остатков твоей добычи. А ты берешь на себя весь риск охоты. Отличный договор.
  - Пока что, - сказал Онрек, - риска было маловато.
  Быстрый Бен метнул взгляд на Тралла и покачал головой: - Тот горный баран или как он там называется, не только бросился на тебя, Онрек, но и сбросил со скалы. Мы думали, ты все кости переломал - а им только два дня от роду.
  - Чем больше добыча, тем больше плата, - снова улыбнулся Онрек. - Разве это не правило любой игры?
  - Совершенно верно, - согласился маг, пробуя мясо с шампура. - Я о том, что иногда волк становится карибу. Когда шансы плохие, волк бежит. Это вопрос расчета, выбора подходящего момента, чтобы обернуться и встать в оборону. Что до здешних волков - ну, думаю, они никогда не видели подобных нам...
  - Нет, Быстрый Бен, совсем наоборот.
  Тралл поглядел на друга. - Мы не одни?
  - Ай знают, как следить за нами. Они любопытны, но они также умны, они помнят. Они уже следили за Имассами. - Он поднял голову и с шумом втянул воздух: - Сегодня эти ай подошли ближе. Их притянула моя песня. Они уже слышали такую. Видите ли, ай знают, что завтра я пойду на опасную добычу. Когда придет время убивать... что же, мы поглядим.
  - И насколько опасную? - Тралл почувствовал тревогу.
  - Эмлава, кот - охотник. Мы вошли на его территорию, потому что я заметил царапины на камнях и деревьях. По запаху мочи понял - это самец. Сегодня ай более нервозны, чем обычно, потому что кот убивает их при малейшей возможности. Он любит устраивать засады. Но я вернул им уверенность своей песней. К тому же я нашел Тог"тол - желтую охру.
  - Итак, - сказал Быстрый Бен, не отводя глаз от мяса, роняющего капли жира в огонь, - волки знают, что мы здесь. А кот?
  - Тоже.
  - Онрек, это же ужас. Похоже, мне весь чертов день придется удерживать подходящие садки. Ты знаешь, как это выматывает.
  - Не нужно тревожиться, когда солнце над головой. Кот охотится ночью.
  - Дыханье Худа! Надеюсь, волки выследят его раньше!
  - Не смогут, - с раздражающим спокойствием отвечал Имасс. - Эмлава помечает территорию, заполняя воздух своим запахом. Запах тела гораздо слабее, что позволяет зверю перемещаться по всей своей территории.
  - Почему тупые звери так чертовски умны!?
  - Почему мы, разумные люди, так часто оказываемся тупыми зверями, Быстрый Бен? - спросил Тралл.
  - Прекрати смущать меня, Эдур. Я и так впал в животный ужас.
  Ночь прошла без всяких происшествий; на следующий день они еще глубже зашли в угодья эмлавы. Ближе к полудню Онрек встал над ручьем, склонился, начиная ритуал омовения рук. По крайней мере Тралл думал, что это ритуал - хотя он мог быть просто еще одним выражением безумного восхищения, овладевшего Онреком. Тралл не удивлялся, полагая, что сам несколько месяцев приходил бы в себя после подобного возрождения. "Разумеется, он мыслит не так, как мы. Я гораздо ближе по стилю мышления к человеку, к Быстрому Бену, нежели к любому Имассу, живому или мертвому. Но почему так?"
  Онрек распрямился и поглядел на них. В одной руке он сжимал копье, в другой - меч. - Мы близко от логова эмлавы. Он спит, но все же чует нас. Этой ночью он решится убить хотя бы одного. Сейчас я брошу вызов его правам на территорию. Если я проиграю, он может пропустить вас, потому что станет жрать мое тело.
  Быстрый Бен качал головой: - Ты не должен делать это в одиночку. Согласен, я не вполне полагаюсь на свое колдовство в этом месте... но, черт подери, это же просто тупой кот! Ослепляющая вспышка, громкий звук...
  - И я готов встать рядом с тобой, - добавил Тралл. - Начнем с копий, так? В прошлом я взял немало волков. Мы будем атаковать по очереди. Когда зверь будет изранен и покалечен, мы подойдем прикончить его клинками.
  Онрек молча посмотрел на него и улыбнулся. - Вижу, мне тебя не переубедить. Но не вмешивайся в бой. Я не думаю, что проиграю, и вскоре вы поймете, почему.
  Тралл и маг пошли вслед за Имассом вверх по склону осыпи, заполнившей ближайший овраг. Вскарабкались по выступам складчатого, покрытого лишайниками камня. За черной полкой показалась прямая стена серого сланца, изъязвленная пещерами в том месте, где потоки с ледника унесли рыхлые породы. Тот ручей, в котором Онрек омывал руки, тек из глубины утеса, образуя прудик в центре уступа, а затем стекал вниз по склону. Справа от ближней пещеры была другая, треугольная; одна ее стенка была целиком образована осыпавшимся от чрезмерного давления сланцем. Порог пещеры был завален раздробленными костями.
  Едва они обогнули пруд, Онрек резко поднял руку.
  Громадная тень закрыла выход из пещеры.
  Еще три удара сердца - и эмлава показался наружу.
  - Дыханье Худа... - прошептал Бен.
  Тралл ожидал увидеть хищника, мало чем отличающегося от горного льва - возможно, одного из тех черных львов, которые, по слухам, обитают в дальних лесах его родины. Но представшая им тварь, сонливо моргавшая светочами глаз, по размерам не уступала равнинному медведю. Длинные верхние клыки далеко выходили за нижнюю губу; они блестели янтарем и длиной равнялись охотничьим ножам. На широкой и плоской голове торчали маленькие, ушедшие назад уши. Плечи за короткой шеей выпирали состоящим из мощных мускулов горбом. Мех был полосатым - черным и серым, только на горле виднелся проблеск белого.
  - Вряд ли он создан для быстрого бега.
  Тралл глянул на Быстрого Бена. Тот выхватил короткий кинжал. - Нужно достать тебе копье, - заметил Тисте Эдур.
  - Я возьму одно из твоих, если ты не против.
  Тралл стряхнул связку с плеча: - Выбирай.
  Эмлава изучал их. Затем кот зевнул; Онрек тут же скользнул к нему на полусогнутых ногах.
  Едва он пошевелился, поблизости зашумели камни. Тралл посмотрел туда: - Ну, кажется, Онрек все же получил союзников.
  Волки - которых Имассы называют ай - подошли ближе к тому месту, где стоял Онрек. Они опустили головы, не сводя глаз с кота - великана.
  Внезапной появление семерых волков явно встревожило эмлаву: он присел, коснувшись животом земли, и подобрал под себя ноги. Пасть раскрылась, воздух заполнило шипение.
  - Мы могли бы уйти с их пути, - заметил Бен, с облегченным видом отступая на шаг.
  - Я тут подумал, - сказал Тралл, следя за замершими в нерешительности зверями, - не так ли начиналось одомашнивание? Люди охотились вместе со зверями, но не на обычную добычу, а на других хищников.
  Онрек приготовился метнуть копье при помощи атлатля, сделанного из рога и голышей. Волки рассыпались полукругом, молча оскалив клыки.
  - Никакого рычания, - сказал Быстрый Бен. - Почему-то это пугает еще сильнее.
  - Рычание - это предупреждение, - отозвался Тралл. - В рычании таится страх, как таился он в шипении кота.
  Долгое шипение эмлавы наконец затихло. Он вздохнул, наполняя легкие, и начал снова.
  Онрек метнулся вперед. Копье вылетело из руки.
  Отпрянувший эмлава завизжал, когда оружие глубоко вошло в грудь над правой ключицей. В тот же миг его атаковали волки.
  Однако смертельной раны оказалось недостаточно, чтобы остановить кота: передние лапы протянулись, охватывая одного из волков. Когти первой утонули в плече зверя, притягивая его ближе, ко второй лапе. Теперь визжащий хищник оказался рядом с котом. Тяжелая голова опустилась, шея растянулась - клыки вонзились в плоть и кости.
  Эмлава покачнулся и бросил на умирающего противника весь свой вес - вероятно, переломавший сразу все волчьи кости.
  Едва он сделал это, по два волка рванулись к мягкому животу, глубоко вонзая клыки и дергая головами, чтобы разодрать плоть. Эмлава с визгом развернулся, отгоняя их.
  Подставив шею.
  Мелькнуло лезвие меча Онрека, острие вонзилось в горло хищника.
  Кот дернулся, отбросив одного из волков, и осел на задние лапы - он как будто пытался развернуться и убежать в свою пещеру - но тут силы покинули эмлаву. Животное упало, тяжело ударившись о почву, и замерло.
  Шесть оставшихся волков побежали прочь (один из них хромал), огибая троих людей, и через мгновение скрылись из вида.
  Онрек подошел к хищник и вытащил запачканное кровью копье. Затем он склонился к голове зверя.
  - Просишь прощения? - слегка иронически спросил Быстрый Бен.
  Имасс посмотрел на него: - Нет. Это было бы не искренним, колдун.
  - Думаю, ты прав. Хорошо, что ты не станешь вешать нам на уши всякую чепуху о "святости духа". Вполне очевидно, что войны начались задолго до того, как стали воевать народ против народа. Вначале вам пришлось устранить природных соперников, хищников.
  - Это верно. И мы нашли союзников. Если хочешь отыскать иронию, Быстрый Бен - знай, что мы охотились, пока не истребили почти всю дичь. Наши союзники голодали - те, что не стали нашими слугами.
  - Имассы едва ли уникальны в этом, - сказал Тралл.
  Бен фыркнул: - То есть в понимании, Тралл? Скажи, Онрек, зачем ты встал на колени перед трупом?
  - Я ошибся, - отвечал Имасс, поднявшись и двигаясь к пещере.
  - Жаль. Ты казался мне безупречным.
  - Если в убийстве, да. Быстрый Бен, эмлава... это не кот, а кошка.
  Колдун что-то пробормотал - и вздрогнул. - То есть самец бродит рядом?
  - Не знаю. Иногда они... разбредаются. - Онрек опустил взор к окровавленному копью в руках. - Друзья мои, признаюсь, что ... смущен. Наверное, раньше я не стал бы думать дважды. Как ты и сказал, колдун, мы боролись с соперниками. Но это королевство... это дар. Все потерянное в результате бездумных наших поступков вдруг ожило. Здесь. Я гадаю, могло бы все пойти по-иному?
  В молчании, наступившем после такого вопроса, они услышали из пещеры первый желобный писк.
  
  ***
  
  - Ты когда-либо думал, Удинаас, что можешь утонуть в камне? Проскользнуть в его долгие воспоминания...
  Бывший раб отыскал взглядом Тлена - темное пятно в полумраке - и фыркнул: - И увидеть все, что видел он? Треклятый дух! Камни не могут видеть.
  - Достаточно верно. Но они глотают звуки и держат их в плену. Они сохраняют беседы жары и холода. Их кожа хранит касания ветра, плеск воды. Тьма и свет живут в их плоти - и несут с собой отзвуки ранений, проникновений, жестокого обтесывания...
  - Ну хватит! - Удинаас подтолкнул полено в костер. - Иди и растай среди руин.
  - Ты один не спишь, друг. И я уже побывал в тех руинах.
  - Эти игры сделают тебя безумным.
  Последовала долгая пауза.
  - Ты знаешь то, чего не имеешь права знать.
  - И как тебе это? Проникнуть в камень - простое дело. Вылезти обратно - вот дело потруднее. Ты можешь застрять в их беспорядке. Со всех сторон память, они давит и напирает...
  - Тебе такое снилось, не так ли? Во снах ты узнал все те вещи. Кт говорит с тобой? Назови имя учителя!
  Удинаас хихикнул. - Ты дурак, Тлен. Мой учитель? Ну как же! Его зовут воображением.
  - Не верю.
  Мало толку поддерживать такую беседу. Уставившись в пламя, Удинаас позволил его мельтешению захватить разум. Он устал. Ему нужно поспать. Лихорадка ушла, но ночные видения, странные нектары, питавшие его нестройные иллюзии, притекали со всех сторон. "Словно моча, сочащаяся изо мха. Сила, которую я ощущал в иных мирах, оказалась ложью. Ясность - обманом. Все пути, по которым я должен был шагать, заканчивались тупиками. Нет, одним и тем же тупиком. Нужно было знать заранее".
  - Это руины К'чайн На'рхук.
  - Ты еще здесь, Тлен? Зачем?
  - На этом плато Короткохвостые некогда построили город. Но теперь, сам видишь, всё разрушено. Осталась мерзость запустения, перекошенные, ломаные плиты. Но мы спускаемся вниз. Понимаешь? Вскоре мы дойдем до середины и поймем, что же разрушило это место.
  - Руины, - сказал Удинаас, - помнят холодную тень. А затем - удар. Тень, о Тлен, которая нахлынула, возвещая конец мира. А удар... ну, он был следствием тени, не так ли?
  - Ты знаешь такое...
  - Слушай, проклятый идиот! Мы подошли к краю плато, высокогорья, ожидая, что оно будет ровным. Но оно скорее похоже на замерзшую лужу, в которую кто-то швырнул валун. Всплеск, и края опустились к центру. Тлен, чтобы понять произошедшее, мне не нужны тайные знания. Нечто большое пришло с неба - метеорит, летающая крепость, все равно что. Мы несколько дней бредем среди пепла, скрытого старым снегом. Пепел, пыль, словно кислоты въевшиеся в лед. А руины - они упали, сначала наружу, а потом внутрь. Были выдавлены наружу, потом соскользнули в яму. Тлен, нужно только поглядеть. Просто поглядеть. И всё. Кончай совать мне мистическое тюленье дерьмо.
  Его возгласы пробудили всех. "Тем хуже. Светает, пора вставать". Удинаас прислушался, уловил кашель. Кто-то сплюнул полным ртом. Серен? Чашка?
  Беглец улыбнулся. - Твоя проблема, Тлен - это завышенные ожидания. Ты следишь за мной многие месяцы, а теперь тебе захотелось, чтобы я оказался стОящим всех месяцев слежки. И вот ты вытягиваешь "ученую мудрость" из больного раба, а я говорю то же, что и всегда. Понял? Я просто человек с мозгами, которые время от времени работают. Да, я упражняю их, потому что не вижу радости в положении глупца. Похоже, в отличие от большинства остальных. Нас, летерийцев. Мы глупы и гордимся этим, как Имперской Печатью. Не удивляюсь, что я такой неудачник.
  Серен Педак вышла в круг света, склонилась, чтобы согреть руки. - В чем ты неудачник, Удинаас?
  - Ну, во всем. Не нужно и уточнять.
  Фир Сенгар сказал из-за его спины: - Помнится, ты был искусен в плетении сетей.
  Удинаас не повернул головы, улыбнулся: - Да, наверное, я и это заслужил. Мой благожелательный мучитель заговорил. Благожелательный? О, может, и нет. Равнодушный? Ближе к истине. Пока я не ошибусь. Небрежно починенная сеть - ай, яй! Спустить шкуру с дурака! Знаю, это было для моего же блага. Или для блага окружающих.
  - Опять не спал всю ночь, Удинаас?
  Он метнул взгляд над костром, на Серен - но та не отрывала глаз от искр, пляшущих под раскрытыми ладонями. Вопрос, похоже, был риторическим.
  - Могу видеть собственные кости, - сказала она.
  - Это не настоящие кости, - возразила Чашка, садясь и вытягивая ноги. - Больше на прутики похожи.
  - Спасибо, милая.
  - Кости твердые, вроде камня. - Девочка положила руки на колени, потерла ладошки. - Холодный камень.
  - Удинаас, - продолжала Серен, - я видела в пепле лужицы золота.
  - А я нашел куски рамы. - Он пожал плечами. - Странно думать, что К'чайн На'рхук любили картины.
  Серен подняла взор, взглянув ему в глаза. - К'чайн...
  Сильхас Руин вышел из-за глыбы отесанного камня. - Не картины. На таких рамах растягивали кожу. К'чайн линяют, пока не достигнут взрослого возраста. Выползни использовали для записей, как пергамент. На'рхук были одержимыми летописцами.
  - Ты знаешь слишком многое о тварях, которых убивал едва увидев, - буркнул Фир.
  Тихий смех Скола прозвучал откуда-то из окружающей темноты; ему сопутствовал звон цепочки.
  Голова Фира резко поднялась. - Тебе смешно, щенок?
  Голос Тисте Анди наплывал, словно бестелесный призрак: - Страшная тайна Сильхаса Руина. Он вел переговоры с К'чайн На'рхук. Видите ли, тогда случилась гражданская война...
  - Скоро рассветет, - сказал Руин, отворачиваясь.
  Сразу после выхода группа разделилась, как бывало всегда. Сильхас был впереди, за ним шел Скол. Следующей на тропе была сама Серен Педак, за ней шагах в двадцати плелся Удинаас - он все еще опирался на имасское копье как на палку. Замыкали движение Чашка и Фир Сенгар.
  Серен не была уверена, что сознательно желает уединения. Скорее это неистребимые привычки прежней профессии требуют возглавлять людей, пусть впереди и оказались двое воинов - Анди. Как будто им можно доверять... весьма подозрительные проводники, куда бы они ни вели.
  Она часто вспоминала невозможное бегство из Летераса, полный хаос блужданий, противоречия - куда и зачем идти; вспоминала времена, когда они не могли тронуться с места - пускали корни в заброшенной хижине или покинутой деревушке... утомление не отпускало их, словно исходило не от плоти и крови. Душа Скабандари Кровавого Глаза ждет, как будто зловредный паразит, затаившийся во всеми забытом месте. Он - их очевидная цель... но Серен начала, наконец, сомневаться.
  Сильхас пытался вести их на запад, всегда на запад, но каждый раз разворачивался - как будто угроза Рулада, Ханнана Мосага и их служителей слишком пугала его. Никакого смысла! Проклятый ублюдок может стать драконом. Или Сильхас - пацифист в глубине сердца? Едва ли. Он убивает людей так же просто, как другой давит москитов. Он поворачивал, щадя жизни спутников? Тоже едва ли. Дракон не оставляет никого в живых.
  Они шли на север, все дальше от обитаемых районов. К самому краю Синей Розы, страны, некогда управляемой Тисте Анди - все еще прячущихся под носом Эдур и летерийцев. "Нет, я ничему не верю. Не могу. Сильхас Руин чует сородичей. Должен".
  Подозревать Сильхаса Руина в обмане - одно дело, объявить об этом вслух - совсем другое. Ей не хватает храбрости. Так просто. Не легче ли брести и стараться не думать ни о чем серьезном... Вот Удинаас слишком много думает, и поглядите на него нынешнего! И даже он держит рот на замке. Почти всегда. Он может быть "беглым рабом", может быть "никем" - но он не глупец.
  Поэтому она идет одна. Не связанная дружеством ни с кем - по крайней мере, здесь - и не желающая этого менять.
  Развалины города, немногим больше чем груды камней, простирались во все стороны; склон впереди становился все круче, и вскоре она начала думать, что может слышать шепот песка, раскрошенной штукатурки, кусков и обломков... как будто их прохождение возбудило окрестности, как будто потоки слежавшегося мусора начинали стекаться к ногам странников. Как будто само их появление нарушило баланс.
  Шепотки могут быть голосами, заглушенными ветром; она ощутила - и внезапное понимание покрыло лоб бусинками пота - что почти понимает смысл сказанного. Понимает слова камня и строительного раствора. "Я сама соскальзываю в безумие..."
  - Когда ломается камень, он испускает вопль. Теперь ты слышишь меня, Серен Педак?
  - Это ты, Тлен? Оставь меня в покое.
  - Наделены ли жизнью садки? Вполне возможно. Невообразимо. Они - силы. Аспекты. Тенденции проявляются в предсказуемости - о, Великие Умы, давно ставшие прахом, страстно спорили об этом, как и положено одержимым. Но они не понимали. Каждый садок - словно сеть, наброшенная на все другие. Его голос - воля, необходимая для придания формы волшебству. Они этого не увидели. Не поняли сути. Им виделся... хаос, паутина, каждая нить которой - энергия недифференцированная, еще не сформулированная, еще не получившая форму от Старшего Бога.
  Она слушала, ничего не понимая; сердце грохотало в груди, каждый вдох стал напряженным хрипом. Это не голос Тлена, поняла она вдруг. Другой лексикон. Другие ударения.
  - Но К"рул понял. Пролитая кровь - потерянная кровь, бессильная кровь, как выясняется в конце. Покинутая, она умирает. Доказательства: достаточно посмотреть на насильственную смерть. Чтобы садки процветали, струясь в предназначенных руслах и каналах, должно быть живое тело, бОльшая форма, что существует сама по себе. Не хаос. Не Тьма, не Свет. Не жар и не холод. Нет, это должна быть сознательная противоположность беспорядку. Отрицание всего и вся, когда это всё и вся мертвы. Ибо истинный лик Смерти - растворение, в растворении таится хаос. Таится, пока последняя мошка энергии не откажется от волевой искры, от сознательного сопротивления. Ты поняла?
  - Нет. Кто ты?
  - Ну, есть и другой способ увидеть все это. К"рул сообразил, что не сможет сделать это в одиночку. Жертвоприношение, открытие его вен и артерий может стать бесполезным, может стать неудачей. Без живой плоти, без организованного функционирования.
  Ах, эти садки, Серен Педак... они - диалог. Теперь ты видишь?
  - Нет!
  Ее гневный крик отразился эхом в руинах. Она видела, что Сильхас и Скол привстали и глядят в ее сторону.
  Фир Сенгар воскликнул: - Аквитор! Что ты отрицаешь?
  Удинаас понимающе хихикнул.
  - Не обращай внимания на порочную толпу, на заполонивший садки ураган звуков, на пользователей, на стражников, паразитов и охотников, на скопище старых и новых богов. Отбрось их мысленно, как учил Корло. Помнить насилие - развертывать его детали в ощущения, оживляя тем самым мерзкую истину. Он предупреждал, что это может стать привычкой, пристрастием, пока даже отчаяние не приобретет приятный вкус на твоем языке. Пойми же (здесь это сумеешь ты одна), что забирать свою собственную жизнь - наивысшее выражение отчаяния. Ты видела это. Бурак Преграда. Ты пережила это у края моря. Серен Педак, К"рул не мог свершить жертвоприношение в одиночку, дабы не наполнить садки отчаянием.
  Диалог. Он предполагает множественное число. Один говорит с другим. Или со многими, потому что такой диалог должен быть постоянным, даже вечным.
  Я говорю о Владыке Оплотов? Владыке Фатида? Возможно - лицо другого все время отвернуто ото всех, кроме самого К"рула. Так и должно быть. Этот диалог - подпитывание силы. Силы невообразимой, силы практически всемогущей, необоримой... пока лицо другого остается... отвернутым в сторону.
  От тебя. От меня. От всех нас.
  Серен дико озирала развалины и руины, всё это бесконечное поле разрушения.
  - Однако диалог нужно ощутить, пусть и не услышать - такова его сила. Построение языка, согласие относительно принципов, значений и оттенков смысла... Серен Педак, чем ты считала Мокра? Разве он - не игра в грамматику? Искажение значений, переворачивание выводов, создание намеков, перекройка языка разума с целью обмана чувств...
  Кто я?
  Ну как же! Я Мокра, о Серен Педак.
  Остальные уже собрались вокруг нее. Серен поняла, что стоит на коленях, упав от потрясения - будут синяки, ведь прижатая к камню плоть так ужасающе мягка... Она раздумывала над этим, глядя в глаза спутникам. Беседа между разумом и плотью, жалостливый диалог между мозгом и чувствами.
  Она отмела прочь слова и погрузилась в нежный, безмятежный покой.
   "Как это легко..."
  - Берегись, ты смертельно рискуешь, обманывая себя. Ты можешь стать слепой к тяжести своих ран. В ходе такой игры легко умереть, Серен Педак. Нет, выбери для... экспериментов... другого. Корло мог бы научить тебя, будь у него время.
  - Так... так он знает тебя?
  - Не так близко, как ты. Благословенных слишком мало.
  - Но ты же не бог, да?
  - Тебе не нужно и спрашивать, Серен Педак.
  - Ты прав. Но ты же... живой?
  В ответе она расслышала веселье: - А вдруг главный мой обман - объявление о моем существовании? Язык имеет правила, а правила необходимы для создания языка. К"рул понял, что кровь утекает - и возвращается. Слабая, она оживает вновь. Круг за кругом. Но кто же, спроси себя, кто же враг всего этого?
  - Не знаю.
  - Да, еще не время. Но тебе нужно понять, Серен Педак. Прежде, чем мы достигнем цели.
  Она улыбнулась: - Ты даешь мне задание?
  - Диалог, любовь моя, не должен кончаться.
  - Наш? С другими?
  - Твои сотоварищи думают, что ты бредишь. Скажи, прежде чем мы расстанемся: кого ты выбрала для экспериментов?
  Серен моргнула, взглянув на круг лиц. Выражения насмешки, тревоги, удивления, равнодушия... - Не знаю, - ответила она. - Это кажется... жестоким.
  - Такова уж сила, Серен Педак.
  - Я не могу решить. Пока что.
  - Пусть будет так.
  - Серен, - вскрикнула Чашка, - что с тобой стряслось?
  Женщина улыбнулась и с трудом встала на ноги. Удинаас - к ее удивлению - протянул руку, помогая ей обрести равновесие. Он едва заметно растянул губы, видя, как она морщится. - Ты тяжело ударилась, аквитор. Можешь идти? - Его улыбка стала шире. - Наверное, не хуже всех нас, копуш?
   "Ты, Удинаас? Нет, не думаю".
  Он нахмурился: - Теперь нас таких двое.
  Она сверкнула глазами - и пугливо их отвела. Собралась с силами и снова поглядела на него - на этот раз твердо. - Ты слышал?
  - Мне не было нужды, - ответил он чуть слышно и передал ей имасский "посох". - Тлен терся у моих ног задолго до того, как я покинул Север.
  Сильхас Руин и Скол уже вышли в дорогу.
  Опираясь на копье, Серен двинулась рядом с беглым рабом, сражаясь с нахлынувшей волной симпатии к этому побитому жизнью человеку. "Может быть, мы наконец стали настоящими друзьями. Он и я".
  - Серен Педак...
  - Да?
  - Прекрати передавать мне боль в коленях, ладно?
  - Прекратить что... Ох!
  - Или так, или верни мне клятую палку.
  - Если я скажу "прости", то... наверное...
  - Это станет признанием. Ну, просто скажи, и закончим эту тему.
  - Прости.
  Удивление в его взоре привело женщину в восторг.
  
  ***
  
  Поднимающееся море насытило водой грунт под деревней. Все, у кого есть хоть капля мозгов, перенесли бы свои дома на каменистую возвышенную террасу на краю равнины; но жалкие последыши народа трясов просто подняли хижины на сваи, положили хлипкие мостки над вонючим солоноватым болотом, что кишит крабами с белыми спинками, известными как "черепушки".
  Яни Товис, Йедан Дерриг и отряд уланов остановились у Конца Пути, паромной переправы; слева от них стояли разномастные домики, справа виднелась масса поваленных и гниющих на земле деревьев. Воздух был холоден, холоднее, чем обычно бывает в начале лета. Щупальца низко стелящегося тумана скрыли засоленные болота и большую часть мостков и свайных построек.
  Строения переправы, воздвигнутые на более высоком месте, включали каменную конюшню с оградой из бревен; сразу за ней лицом к деревушке стояла безымянная таверна.
  Яни спешилась и надолго застыла рядом с конем, закрыв глаза. "На нашу землю вторглись. Мне нужно бы объехать каждый гарнизон побережья - видит Странник, их необходимо предупредить. Сообщить суровую правду. Империя вступила в войну".
  Но теперь она - Королева Последней Крови, Королева трясов. Яни подняла отяжелевшие веки и оглядела жалкую рыбацкую деревушку. "Мой народ. Храни меня Странник. Годы назад я понимала, почему надо убежать отсюда. Теперь это стало еще яснее".
  Стоявший позади нее Йедан Дерриг, наполовину брат, снял шлем и произнес: - Полутьма, что теперь?
  Она посмотрела на него. Вечное движение бородатой челюсти... Понятен и этот вопрос и все невысказанные намеки. Что теперь? Следует ли трясам провозгласить независимость, пользуясь нарастающим хаосом малазано - летерийской войны? Собирать оружие, призывать юнцов, которых назовут солдатами? Трясы требуют свободы, но сам звук их воплей поглощается ревущим прибоем.
  Она вздохнула. - Я была начальницей в Фенте-на-Косе, когда пришли ладьи Эдур. Мы сдались. Я сдалась.
  Сделать по-иному значило умереть. Йедану не нужно было произносить эти слова вслух. Он понимал их истину. Он промолчал, снова пожевал бороду, покосился на широкий плоский паром. - Думаю, он давно не отходил от берега. Та сторона... всё к северу от Шила должно быть под водой.
   "Он не хочет помочь мне". - Мы используем его, доберемся до самого форта Третьей Девы.
  Кивок.
  - Но перед этим надо собрать ведьм и ведунов.
  - Большая их часть ютится вон в той деревне, Королева. Стяжка и Сквиш объявят о твоем приезде. Уверен, уже сейчас они топочут когтистыми пальцами по мостовой.
  - Идем вниз, - приказала она, поглядев на таверну. - Приведи их сюда. Я буду в таверне.
  - А таверна всех вместит?
   "Странный вопрос". Она уже шагала к входу. - Тогда пусть сидят друг у друга на плечах, как вороны на жердочках.
  - Полутьма.
  Она повернула голову.
  Йедан снова натянул шлем. - Не делай этого.
  - Не делать чего?
  - Не посылай нас на войну, сестра.
  Она уставилась на полубрата. Но он больше ничего не сказал, попросту отвернувшись и зашагав к деревне.
  Яни подошла к двери, когда ее солдаты заводили коней в стойла - копыта скользили по липким доскам дворика. Эти кони совершенно обессилели от скачки. Они взяли их из практически опустевшего гарнизона к северу от Туламеша (донесения о бандах заставили воинов отправиться по селам, но они так и не вернулись; Яни подозревала, что солдаты не вернутся никогда).
  У входа она помедлила, посмотрев на плиту под ногами. На ней были вырезаны трясские руны.
  
  "Сей Возвышенный Камень почитает Тейяна Атовиса, Восхода, призванного Берегом в 1113 году Острова. Казнен летерийцами за непростительные Долги".
  
  Яни Товис что-то пробурчала под нос. Один из родичей, не иначе, погибший тысячу лет назад. - Ну, Тейян, - сказала она тихо, - ты умер от пьянства, и твой надгробный камень подпирает ныне порог кабака.
  Вероятно, позорному падению в пьянство и нищету способствовал список неких таинственных и тяжких долгов... но какое великолепное напоминание о том, что судьбами людей управляют недобрые руки. А теперь... Восходом станет Брюллиг. Будет ли он носить корону так же достойно, как Тейян?
  Распахнув дверь таверны, она шагнула внутрь.
  Зал под низким потолком был забит. Все лица повернулись к ней.
  Одно лицо оказалось знакомым: масса морщин, кривая улыбка... - Стяжка, - кивнула Полутьма. - Я послала Дозорного в деревню, чтобы найти тебя.
  - Зато он найдет там Сквиш и пару десятков других. Они хорошенько натянули сеть над ближайшим к берегу морем, Королева, и на нитях сети были написаны истины. Чужаки...
  - Знаю, - перебила Яни Товис, глядя Стяжке за спину, рассматривая ведьм и ведунов, Знающий Народ старых путей. Их глаза блестели в темноте зала; Полутьма ощутила и запах трясских старейшин - плохо свитая шерсть и заплатанные кожи одежд, рыбий жир, кислый пот. Приоткрытые рты показывали почерневшие десны, гнилые зубы.
  Если у таверны был хозяин, он сбежал. Бочки вскрыты, кружки полны пряным элем. На очаге в середине зала испускает пар громадный котел с ухой, на столах расставлены многочисленные тыквы - чаши. По нечистому полу шмыгают большие крысы.
  Тут гораздо больше ведьм, чем ведунов, поняла она. Среди поцелованных демонами это стало отчетливой тенденцией: все меньше и меньше мальчиков рождалось с допустимым числом признаков. Большинство получается слишком похожими на чертей. Но тут собралось больше двух сотен кудесников.
  - Королева, - осторожно начала Стяжка, склонив голову. - Нити сплетены в сеть. Все трясы знают ныне, что вы отныне при власти. Кроме тех, что на Острове. Они знают лишь, что умерла ваша матушка.
  - Значит, Брюллиг там предвкушает...
  - Да, Полутьма. Что он станет Восходом, королем трясов.
   "Возьми меня Странник!" - Нужно плыть на Остров.
  Ропот одобрения смешался с дружным причмокиванием над кружками.
  - Сегодня ночью вы замыслили провести ритуал, - сказала Яни Товис.
  - Мы, как говорится, ослабим цепи, о Королева. Нужно протянуть сети через тропы мира. Поглядим, что поймается.
  - Нет.
  Глаза Стяжки сузились. - Почему это?
  - Нет. Никаких ритуалов этой ночью. Ни следующей, ни после следующей. Пока мы не окажемся на Острове. Может быть, и там нельзя будет.
  Таверна наполнилась тишиной.
  Стяжка открыла рот, закрыла - и снова открыла: - Королева, берег жив голосами, как говорится... эти слова для нас. Это...это Старые Пути, наши пути...
  - Моя мать имела обыкновение смотреть на всё сквозь пальцы. Да. Но я не такова. - Яни подняла голову, снова озирая скопище лиц, видя гнев и раздражение, нарастающую злобу. - Старые Пути подводили нас. Уже не раз. Ваши пути, - произнесла она твердо, - подведут всех. Я Королева. Я Полутьма над Берегом. Под моим началом находится Дозор. Брюллиг может стать Восходом - но это не решено. Вашего заявления будет недостаточно. Совершенно недостаточно. Восход избирается всем народом. Всеми трясами.
  - Не позорь нас, Королева! - Стяжка уже не улыбалась. Ее физиономия стала маской ядовитого неприятия.
   Яни фыркнула: - Пошлешь на меня проклятие, старуха? Даже не думай. Я надеюсь провести народ, чтобы он выжил в грядущих испытаниях. От вас я ожидаю целения, ожидаю благословения. Вы больше не правите. И не надо напоминать о матери. Я лучше вас знаю всю глубину ее сдачи. Я королева. Подчинитесь мне.
  Они недовольны. Они так долго были здесь настоящей властью - если можно назвать властью жалкое умение исподтишка наводить порчу. Яни Товис понимала, что борьба только начинается, что их видимая покорность - притворство. "Они уже начали планировать мое падение. Как и ожидалось.
  Йедан Дерриг, забудь про дозор у берега. Отныне ты будешь следить за моей спиной".
  
  ***
  
  Скрипач открыл глаза. Едва - едва вечереет. Кряхтя, он перекатился на спину. Слишком много лет спит на холодной, жесткой земле; слишком много лет вместо матраца рваный дождевой плащ, вместо одеяла тощая шерстяная тряпка. Ну, хотя бы проспал он целый день, потешил старые косточки солнечным теплом.
  Сержант сел и оглядел поляну. Со всех сторон свернувшиеся фигуры. На краю стоит Корик - последняя стража перед пробуждением. Не буквально стоит на страже, а сидит на пеньке.
   "Да, в лесу водятся дровосеки. Хотя ни одного мы не повстречали.
  Три ночи после высадки. Двигаемся вглубь суши, на восток. Странная тут империя. Дороги, тракты, редкие фермы, едва ли пригоршня городков на берегу - вот все, что мы видели. А где пресловутые Тисте Эдур, во имя Худа?"
  Скрипач встал, изогнул спину, стараясь избавиться от болей и щелчков. Хотелось бы ему быть солдатом по кличке Смычок из Охотников за Костями, другим человеком, новым человеком. Но это не сработало. Хитрость не обманула никого. Хуже того: он не может убедить и самого себя, будто начал жизнь заново, отбросив наследие всех военных компаний прошлого. Жизнь так не переделывается. Проклятие. Он потрусил к Корику.
  Полукровка - сетиец поднял взор: - Какую-то дурную войну мы тут получили, сержант. Пусть бы Улыба ткнула мне в ногу одним из своих ножиков - хотя бы запах крови почуяли! Давайте забудем про треклятых Эдур и начнем убивать летерийцев.
  - Фермеров и свинопасов, Корик? Забыл, что они нам нужны как союзники?
  - Пока что их не хватает на один треклятый взвод. Пора показать себя...
  - Еще рано. К тому же, если мы не повстречали врага - это невезение. Клянусь, остальные взводы уже сцепились с ними разок - другой.
  Корик хмыкнул: - Сомневаюсь. Едва один взвод пнет осиное гнездо, все леса наполнятся жужжанием. Но пока тихо.
  Скрипачу было нечего возразить. Он почесался и отвернулся. - Закрой-ка глаза, солдат. Мы разбудим тебя, когда сготовим завтрак.
   "Бурчи сейчас, Корик. Едва мы влезем в бучу, нынешние скучные закаты покажутся тебе райской идиллией. Но сколько раз можно напрасно обещать славные битвы? Пока что о героическом наследии Охотников нельзя сложить и одного куплета. Даже И'Гатан - просто недоразумение. Мы весело насвистывали, шагая в западню". У него до сих пор желчь разливается. Нужно было носом учуять неприятности. "Да и Геслер... мы позволили ему лезть вниз в тот день. Позор.
  В Малазе было еще хуже. Да, довелось вытащить клинки. Пара взводов морской пехоты построилась в стену щитов. Против толпы недисциплинированных горожан. Малазан. Наших соотечественников. Армия нуждается в реальной битве. Где-то, когда-то.
  Адъюнкт бросила нас на берег, словно пригоршню блох на собачью спину. Рано или поздно зверь почешется..."
  Когда солдаты начали просыпаться, почуяв закат, Скрипач пошел к своему мешку. Встал, рассматривая его. Колода ждет внутри. Он испытывал великое искушение. "Только пригубить вкус грядущего. Не будь дураком, Скрип. Вспомни Порван-Парус. Вспомни, много ли добра принесли ей Карты".
  - Плохая идея, сержант.
  Скрипач с гримасой оглянулся:- Прекрати читать мой разум, Бутыл. Ты не так хорош, каким себя счел.
  - Вы похожи на мужика, что поклялся не пить - и носит фляжку в кармане.
  - Хватит, солдат.
  Бутыл пожал плечами и принялся оглядываться. - Куда пропал Геслер?
  - Наверное, удобряет деревья.
  - Может быть, - недоверчиво сказал Бутыл. - Но я просыпался раньше, а его уже не было.
   "Боги подлые..." Отмахнувшись от комаров, Скрипач побрел к краю поляны, где расположился другой взвод. Увидел Буяна, похожего на медведя-шатуна - рыжие волосы и борода превратились в копны, в них завязли сучки. Моряк неутомимо пинал в бок громко сопящего Курноса.
  - Буян, - громко позвал Скрипач, - куда делся твой сержант?
  - Без понятия, - сказал здоровяк. - Да, он стоял на последней страже. Эй, Скрип! Она не должна была жечь "Силанду"! Так?
  - Конечно, нет. Слушай, если Геслер не вернется, вам надо начинать его искать.
  Поросячьи глазки Буяна заморгали. - Мож, потерялся. Но я не думаю.
  - Тебе лучше и не думать, капрал.
  - Точно. А твой Корик хорош как следопыт?
  - Нет. На деле он совсем бесполезен. Но в глаза не говори. А Бутыл...
  - А, этот. От него у меня мурашки, Скрип. Строчит чаще, чем я нос чешу. Да, солдаты любят это дело, но...
  - Он сказал, это не он.
  - Гм. Если Улыба так хочет залезть к...
  - Улыба? Ты о чем, Буян?
  - Я...это...
  - Слушай, Бутыла преследует злой дух или что-то вроде - Быстрый Бен подтвердил. Так что кончай подмигивать. Этот дух... гм, женщина. Она слишком его любит...
  - Все маги больные.
  - Это к делу не относится, Буян.
  - Ты так сказал, - буркнул капрал, вздрагивая и отводя глаза. - "Это к делу не относится", - передразнил он друга.
  - Я все слышал, капрал.
  Буян провел рукой по диким волосьям и, так и не взглянув в глаза сержанту, пошел к очагу. Походя он наступил сапогом на руку спящего Курноса. Послышался отчетливый треск; пехотинец пискнул и сел. Буян уходил, не ускоряя шага. Курнос посмотрел на руку, нахмурился, увидев, что третий палец торчит под странным углом - и вставил его на место. Затем он поднялся и побрел опорожнять мочевой пузырь.
  Скрипач поскреб подбородок, развернулся и ушел к своим.
   "Да, мы смертельная смесь".
  
  ***
  
  Геслер бродил по необычным руинам. Свет угасал, отчего место делалось все более призрачным. Круглые стены - по меньшей мере дюжина строений разбросана среди древних деревьев. Камни отлично отесаны, сложены без раствора - он открыл это, отодрав кусок мха. Геслер заметил регулярность каменных глыб с края поляны, подумав сперва, что это основания давно рухнувшей колоннады. Однако все обнаруженные им камни относятся к мостовым. Из-под них проросли корни, ходить здесь опасно.
  Он уселся на край одного из колодцев, уставился в чернильную тьму. Ощутил запах стоялой воды. Он был странно рад, поняв, что его любопытство притупилось не так сильно, как он считал. Не так, как у Каракатицы, к примеру. Теперь это угрюмый ублюдок. А он, Геслер, многое повидал в жизни, и кое-что из пережитого навеки запятнало кожу - не говоря о, гм... более тонких изменениях. Однако по большей части скопище воспоминаний - что ты видел, что сделал, чего не сделал, - тянет человека ко дну.
  Он не может взглянуть в пламя взводного костерка, чтобы не увидеть, как Правд бесстрашно бросается во дворец И'Гатана. Он опустил взгляд на самострел в руках, когда они спотыкались в проклятом лесу - и словно увидел Пеллу: стрела торчит во лбу, парень оседает на углу какого-то дома едва в сотне шагов от ворот И'Гатана. Каждое воронье карканье вызывает в памяти вопли той ночи в Рараку, когда духи нападали на лагерь Собакодавов. Взгляд на руки, на ободранные костяшки - и видится тот викан, Колтейн, берега Ватара... "Боги, мы провели всех этих людей так далеко, вели еще дальше - и чем кончилось? Жестоким предательством, падением у Спуска!"
  Резня жителей Арена, когда Т'лан Имассы Логроса восставали из праха посреди улиц, их каменное оружие поднималось и опускалось, поднималось и опускалось. Если бы тот бывший Алый Клинок не отворил ворота, позволив людям бежать, в городе могло не остаться живых. Ни одного живого. "Кроме нас, малазан. Мы могли только стоять в сторонке и наблюдать за бойней. Беспомощные как дети..."
  Дракон сквозь огонь, лодка в пламени - его первый взгляд на Тисте Эдур: мертвец, пришпиленный к креслу копьем великана. Весла с безголовыми гребцами, руки на деревяшках, а отрезанные головы сложены в кучу у главной мачты - глаза моргают, когда посветишь, лица искажаются жуткими гримасами...
   "Кто же сложил дюжину колодцев посреди леса? Вот что хотелось бы узнать.
  Вроде бы".
  Он вспомнил стук в дверь, вспомнил, как открыл ее - с нелепым восторгом узнав иссушенного Имасса. "Буян, это к тебе". "Да, я мечтаю о подобных моментах, рыжий бычара. И что это говорит о парне по имени Геслер? Постой. Я не НАСТОЛЬКО любопытен".
  - Вот ты где!
  Геслер поднял голову. - Буян. Я как раз думал о тебе.
  - Думал что?
  Сержант показал рукой на черный провал: - Пролезешь ли туда, разумеется. Большая часть пройдет. Разве вот голова...
  - Ты все время забываешь, Геслер, - сказал капрал, подходя ближе, - что у меня привычка давать сдачи.
  - Ничего такого не помню.
  - Напомнить?
  - Чего я хочу, так это знать: зачем ты меня беспокоишь?
  - Мы собрались и готовы выходить.
  - Буян.
  - А?
  - Что ты обо всем этот думаешь?
  - Кто-то любил строить колодцы.
  - Нет, я о войне. Этой войне. Здешней.
  - Я расскажу, когда начнем головы снимать.
  - А если этого вообще не случится?
  Буян пожал плечами, запустил толстые пальцы в узлы бороды. - Значит, еще одна типичная для Охотников война.
  Геслер буркнул: - Давай, продолжай. Нет. Сколько раз мы с тобой дрались?
  - То есть - я с тобой?
  - Нет, проклятый идиот. Против других людей.
  - Счет потерял.
  - Врешь.
  - Ладно. Тридцать семь, не считая И'Гатана. Меня там не было. Для тебя - тридцать восемь, Гес.
  - А скольких драк нам удалось избежать?
  - Сотен.
  - Может, старина, нам это удается все лучше?
  Здоровенный фалариец скривил губы: - Решил день мне испортить, сержант?
  
  ***
  
  Корик затянул завязки объемистого мешка. - Я просто хочу убить хоть кого, - буркнул он.
  Бутыл потер лицо и поглядел на полукровку. - Улыба всегда под рукой. Или Тарр. Напрыгни, когда он тебя не видит.
  - Ты пытаешься шутить?
  - Нет, просто отвлекаю твое внимание от слабейшего парня во взводе. То есть меня.
  - Ты маг. Типа того. Пахнешь магией, это точно.
  - И что это значит?
  - Если я тебя убью, на последнем вздохе ты меня проклянешь. Тогда я в полном дерьме.
  - А сейчас - не в нем?
  - Действительно быть в полном дерьме всегда хуже, чем только казаться, что ты в полном дерьме. Такова жизнь. - Сетиец внезапно выхватил "последний довод" своего арсенала, длинный нож: - Видал? Такие Калам использует. Чертовски быстрое оружие. Но против брони - мало на что годен.
  - Калам бил туда, где нет брони. Горло, подмышки, пах. Лучше отдай его Улыбе.
  - Я у нее и украл, тупица. Для безопасности.
  Баг поглядел туда, где только что была Улыба. Мгновением назад она скрылась в лесу. А, уже возвращается - невинное выражение лица скрывает все сорта злодейских помыслов. Нет сомнения... - Надеюсь, мы не будем сражаться с Эдур так, как приучены тяжелые пехотинцы, - сказал он Корику, не сводя глаз в Улыбы. - Если не считать тебя, Тарра и, может, еще Корабба, мы не похожи на бронированный кулак. Да? Тогда нам подходит именно такой вид войны - скрытной, полной уловок. - Он бросил взгляд через плечо. Полукровка выпучил глаза. Нож все еще в руках. - Но, может быть, мы народ разносторонний. Можем быть наполовину бронированным кулаком, наполовину черной перчаткой, да?
  - Не бери в голову, - отвечал Корик, вкладывая оружие в ножны. - Когда я сказал, что хочу убить, я имел в виду врага.
  - Тисте Эдур.
  - Сойдут летерийские бандиты. Тут же должны быть бандиты.
  - Почему?
  - Как это почему? В сельской местности всегда бывают бандиты, Бутыл. Во главе с усатыми ублюдками, носящими причудливые имена. Зорала Тесак или Памби Неустрашимый....
  Подошедшая Улыба громко засмеялась: - Я помню эти сказки. Памби Неустрашимый с пером на шляпе и его помощник - горбун, Помоло Малец, он же Проныра. Похитители королевских сокровищ Ли Хенга. Это они перерезали Великий Трос, на котором держался Плавучий Авалю. А Зорала - он в детстве залез на самое высокое дерево в лесу и понял, что не может слезть. Так и жил наверху, взрослел. Но пришел дровосек...
  - Боги подлые, - застонал Каракатица из - под одеяла, - кто-нибудь перережьте ей горло. Прошу.
  - Ну, - сказала Улыба, состроив гримасу, подарившую ей кличку, - по крайней мере началась ночка весело.
  - Она имела в виду, что очень довольна...
  - Сожми зубы, Корик, иначе я тебе отрежу косы, когда спишь. Поверь, тебе не понравится, для чего я их употреблю. А ты, Бутыл - не дай боги ты найдешь в этом пищу для своих идей. Я готов был тебя прикрывать, но это было раньше.
  - Я не стал бы отрезать Корику косы, - возразил Бутыл. - Надо же ему во что-то сморкаться.
  - Двигаем, Карак, - сказал появившийся Скрипач. - Поглядите на Корабба - единственный, кто действительно готов...
  - Нет, не готов, - отозвался тот. - Я уснул в доспехах, сержант. Мне нужно отлить. Но...
  - Даже не думай, - бросил Каракатица. - Поглядим, не наткнемся ли сегодня на Эдур.
  - Может, лучше поджечь лес? - предложил Корик.
  - Но мы же в нем сидим, - резонно возразил Тарр.
  - Я просто подал идею.
  
  ***
  
  Корабб Бхилан Зену'алас признавал, что малазане совсем не похожи на солдат - Собакодавов или на воинов армии Леомена. Он даже не был уверен, что они люди. Больше похожи на... животных. Бесконечно бранятся, как свора голодных псов.
  Они почти все его игнорируют, что вовсе не плохо. Даже Бутыл, к которому сержант приказал держаться поближе. Охранять чью-то спину - задача, Кораббу привычная, и он не возражал приказанию. Хотя Бутыл - маг, а он не особенно расположен к магам. Маги заключают сделки с богами... но для того, чтобы стать магом, это не обязательно. Нет, ты должен быть достойным доверия вожаком, командиром, за которым солдаты полезут даже в провал самой Бездны. Но даже такой человек может заключить договор с богами, подвергая последователей ужасной катастрофе, тогда как сам сбежит.
  Да, сбежит.
  Он рад, что удалось покончить со всеми ними. Старая история, а старые истории больше ничего не значат, потому что... ну, потому что старые. Теперь у него новая история. Начавшаяся среди битого камня под И'Гатаном. Среди этих ... животных. Но еще есть Скрипач, и Корабб знает, что пойдет за сержантом, потому что за ним стоит идти. В отличие от некоторых.
  Армия из четырнадцати человек кажется слишком маленькой, но и такая сойдет. Он надеялся, что где-то там, впереди, им попадется пустыня. Слишком много деревьев в здешнем мокром, дурно пахнущем лесу. И еще ему хотелось бы снова сесть на коня. Он уверен, что пешие хождения вредны для здоровья.
  Едва взвод покинул поляну, скользнув в темную темень под деревьями, Корабб пробрался к Бутылу. Тот оглянулся, скорчил рожу. - Будешь защищать от летучих мышей, Корабб?
  Воин дернул плечом: - Если они попробуют напасть на тебя, я их поубиваю.
  - Не смей. Я вообще-то люблю летучих мышей. Даже говорю с ними.
  - Так же, как с твоими крысами?
  - Точно.
  - Я удивился, Бутыл, когда ты позволил им сгореть с кораблями.
  - Никогда! Я переправил всех на "Пенного Волка". Уже довольно давно...
  - И теперь можешь шпионить за Адъюнктом. Понимаю.
  - Это был акт милосердия. Ясно, что единственный корабль, который был в безопасности...
  - И шпионить стало легче.
  - Ладно, ладно. Шпионить стало легче. Давай сменим тему. Леомен тебе хоть раз рассказывал о сделке с Королевой Снов?
  Кораб скривился: - Эта тема мне не нравится. Старая история, и никому ее обсуждать больше не хочется.
  - Отлично. Почему ты не пошел с ним? Уверен, он предлагал.
  - В следующий раз я его убью.
  Кто-то прошипел спереди: - Хватит болтать, идиоты!
  Кораббу хотелось скакать на горячем коне через выжженную солнцем пустыню - никто не способен воспринять чудесную магию воды, если не побывает в пустыне. Здесь ее так много, что ноги человека могут загнить. Всё неправильно. - Эта страна безумна, - пробормотал он.
  Бутыл хмыкнул. - Скорее лишена смерти. Слой на слое, духи переплелись с каждым корнем, беспокойно пищат под каждым камнем. Знаешь, совы умеют их видеть. Бедные птички.
  Спереди раздалось новое шипение.
  Начался дождь.
   "Даже небо не умеет удерживать воду. Безумие..."
  
  ***
  
  Трантало Кендер, младший среди четверых братьев прибрежного клана племени Бенеда, ездил верхом с неожиданной ловкостью. Увы, ни один из спутников - Эдур сравниться с ним не мог. Из всего отряда только он действительно любил лошадей. В год завоевания Трантало было едва пятнадцать, он еще не омылся кровью; но и во время войны ему удалось поучаствовать в сражениях лишь в качестве ученика целительницы армии Ханнана Мосага, дальней его родственницы.
  Изнывая под ее игом, он повидал ужасные страдания, доставленные войной еще недавно могучим винам. Зловещие раны, истекающие сукровицей ожоги, конечности, скрюченные летерийским колдовством. Обходя поля брани в поисках раненых, он видел те же страшные повреждения на телах летерийцев.
  Поэтому жажда битв покинула его уже в юности, заставив отдалиться от приятелей. Слишком много выпотрошенных кишок, слишком много проломленных черепов, слишком много отчаянных воплей о помощи, на которые отвечали лишь вороны и чайки. Он потерял счет перевязанным ранам, он глядел в остекленевшие глаза воинов, потрясенных сознанием собственной смертности или, что еще хуже, мыслями об отрубленных руках, изуродованных лицах, о жалком будущем инвалида.
  Он не считал себя умным, не находил у себя вообще каких-либо выдающихся способностей - кроме, разве что, таланта наездника. Но сейчас он ехал в компании одиннадцати Эдур - ветеранов, в том числе четверых из племени Бенеда; командиром был Эстев Кендер, старший брат Трантало, и младший брат был горд, что тому доверили возглавить колонну, скачущую по прибрежному тракту к крепости Боарл - там, вроде бы, требовали внимания Эдур беспорядки среди летерийцев.
  Это дальше на юг от Ренниса, чем ему удавалось забредать с тех самых пор, как Трантало вырвался под Шилом из цепких рук тетушки. Он не видел стен Летераса и памятных мест сражений в его окрестностях, чему был весьма рад - он слышал, что там, в последних схватках, выпускали на редкость ужасное колдовство.
  Жизнь в Реннисе оказалась странной привилегией. Он Тисте Эдур - одно это рождало в покоренных летерийцах страх и уважение. Уважение бесконечно радовало. Страх огорчал. Однако он был достаточно умен, чтобы понимать: без страха не было бы и приятного уважения. "Угроза наказаний", - сказал ему Эстев в первую неделю по приезде. - "Она-то и держит жалких тварей в покорности. Бывают времена, младший брат, когда нм приходится напоминать о существовании угрозы, и кроваво напоминать".
  Настроение все сильнее портилось: он то и дело вспоминал, что путешествие к той крепости в-середине-пустых-мест является карательным походом. Будет суд, после которого прольется кровь. Неудивительно, что летерийцы всеми силами стараются не вовлекать Эдур в свои споры. "Детали нас утомляют. Поэтому мечи вылетят из ножен - вероятно, уже сегодняшней ночью".
  Он знал, что Эстев не потребует от него ничего особенного. Достаточно и того, что он направляет отряд в пути. Трантало подозревал, что в крепости его поставят охранять ворота или еще что-то. И был вполне этим удовлетворен.
  Заходящее солнце все слабее освещало ведущую к крепости дорогу. Недавно они съехали с главного приморского тракта; эта малая дорога была узкой, неровной, покрытой узловатыми корнями - приходилось скорее ползти, чем скакать. Деревья подступали с обеих сторон, ветвями почти задевая головы. На повороте Трантало удалось бросить первый взгляд на вырубку перед крепостью - беспорядочно наклоненные и поваленные толстые стволы, на которых еще остается кора. Слева от ворот, среди рощицы осин и берез разбросан полдесятка убогих домишек; справа в высокой траве виден фургон со сломанной осью.
  Трантало натянул поводья перед воротами. Они открыты: створка (горбыли, наколоченные на Z-образную раму) привалена к стене проезда и уже успела порасти травой. Воин разглядел внутренний двор, странно безжизненный. Услышав, что товарищи подъезжают на полном скаку, он послал коня вперед, оказавшись перед закопченным фасадом собственно крепости. Ни огонька в вертикальных бойницах. Передняя дверь распахнута.
  - Чего ты колеблешься, Трантало? - крикнул подъехавший Эстев.
  - Преда, - сказал Трантало (как ему нравятся новые летерийские титулы!), - крепость кажется брошенной. Может, мы приехали не в ту...
  - Боарл, - подтвердил воин сзади Эстева. - Я тут уже бывал.
  - Она всегда такая тихая? - спросил Эстев. Брови его поднялись весьма знакомым Трантало образом.
  - Почти что, - сказал воин, осторожно поднимаясь в неустойчивых летерийских стременах. - Должны по крайней мере два факела гореть на том фургоне, а еще один - в самом дворе.
  - А стража?
  - Должен быть хотя бы один - может, он отлучился к выгребной яме?
  - Нет, - сказал Эстев, - тут никого нет. - Он объехал Трантало, направившись в ворота.
  Младший брат поехал следом.
  Они вместе остановились у входа в здание.
  - Эстев, на ступенях что-то мокрое.
  - Ты прав. Хороший глаз у тебя, брат. - Бенеда с явным облегчением слез с коня, передав поводья Трантало, и встал на ступени. - Кровавый след.
  - Вероятно, мятеж?
  Прочие Эдур оставили лошадей под присмотр одного из своих и сейчас пересекали двор, готовясь обыскать конюшни, кузницу, курятник и крытый колодец.
  Эстев оставался на нижней ступеньке; он глядел на землю. - Тело тащили наружу, - произнес он, проследив кровавую полосу.
  Трантало видел, как брат поднял голову и уставился на конюшню. Затем Эстев резко крякнул и почему-то сел.
  - Эстев?
  Трантало оглядел двор - и увидел четверых упавших воинов. Трое у конюшен закричали; нечто круглое шлепнулось между ними.
  Всплеск огня. Громкий треск. Все трое упали на спины. Их крики раздались из окутавшего двор облака.
  Трантало рывком вынул сапоги из стремян, перебросил ногу и приземлился на карачки. Рот стал сухим, словно трут. Сердце стучало так сильно, что он почти оглох. Он вытянул меч, поспешил к брату.
  - Эстев?
  Сидит, ноги вытянуты, как у беззаботного ребенка, руки опираются на мокрую землю. Что-то торчит из груди. Древко длиной в локоть, толще обычной стрелы, оперение из овальных кожаных лоскутов. Кровь текла изо рта Эстева, покрывая подбородок, сочась на шерстяную куртку. Открытые глаза не моргали.
  - Эстев?
  Во дворе раздавался резкий лязг клинков.
  Недоумевающий Трантало оторвал взор от тела брата. Двое эдурских воинов пытались отойти с боем, направляясь к лошадям, нервно плясавшим в пяти шагах от ворот. За ними еще один воин - Эдур полз к выходу на четвереньках. Из его виска тоже что-то торчало.
  В темноте трудно понять, кто нападает, но они отлично вооружены и защищены - четверо врагов наскакивало на отходящих Эдур.
  За спинами Эдур что-то мелькнуло - Трантало вскочил на ноги, намереваясь предупредить - но горло вдруг ожгло огнем. Он задохнулся и покачнулся, чувствуя, как что-то скользит по шее. Кровь текла и наружу, и внутрь. Кашляя, захлебываясь, он упал на колено, почти достав рукой до брата. Тьма накатывала. Он полз к Эстеву, вытянув руку...
   "Эстев?"
  Он не сумел сказать это вслух.
  
  ***
  
  Хеллиан ухитрилась выйти из конюшен, держа спину прямой. Ее немного трясло, но пора обильного потения миновала. Бой всегда мобилизует... Она не знала, почему так - но так оно есть, и это хорошо. Наверное. - Кто-нибудь, зажгите чертов фонарь, - пробурчала она. - Эй, Навроде, убери жулёк. Мы всех положили.
  Она подошла к двоим Эдур, что лежали у фасада крепости, и вытащила меч. - Тавос, проверь этих. Не нужно пинать, просто стой и смотри. Вдруг в каком еще искра жизни осталась?
  - Оба мертвы, как моя половая жизнь, - сказал Тавос Понд. - Кто влепил первому, сержант? Отличный выстрел.
  - Замазка, - сказала она. Урб послал остальных обходить мертвых Эдур во всем дворе. - Положил арбалет на мою спину.
  - Вашу спину?
  - Я блевала, если тебе так интересно. А он сойдет в тяжелую пехоту. Сделать его центром строя, а?
  - Так точно, сержант.
  - А ты не додумался захватить ром. Вот почему я главная, а не ты. Где мой капрал?
  - Здесь.
  - Здесь.
  - Собирай лошадей. Плевать, что там сказал кулак - мы едем верхом.
  Услышав это, Урб поднял голову и пошел к ним. - Сержант...
  - Даже не пробуй сладкие речи. Я навсегда запомнила, что ты сделал. - Она вытащила флягу и смочила горло. - Будь осторожен, Урб. Да! Все, кто потратил стрелы, идут собирать. Это значит - идут все! - Хеллиан снова поглядела на мертвых Эдур у входа.
  - Думаете, мы первые пустили им кровь? - спросил Тавос Понд, наклонявшийся, чтобы вытереть лезвие меча об одежду одного из Эдур.
  - Большая жирная война, Тавос. Вот зачем мы сюда пришли.
  - Сержант, они оказались не особо крутыми.
  - Ну, они ничего не ожидали. Думаешь, мы будем устраивать засады на всем пути до Летераса? Тогда подумай еще. - Хеллиан сделал сразу два глотка, вздохнула, сердито поглядев на Урба: - Как скоро они начнут устраивать засады нам? Вот почему я хочу ехать верхом - мы обгоним дурные вести, насколько сможем. Тогда мы сами будем дурными вестями, так? Да уж, я так и думаю.
  Капрал Рим подошел к Урбу. - Сержант, мы собрали двенадцать лошадей.
  - Каждому хватит, - сказала Хеллиан. - Идеально.
  - А по моим расчетам, - прищурился Рим, - кому-то придется ехать вдвоем.
  - Как скажешь. А теперь оттащим тела. У них есть монета? Кто-нибудь проверял?
  - Немного, - ответил Навроде. - По большей части полированные камешки.
  - Полированные?
  - Сначала я подумал - для пращей, но ни у кого нет пращей. Так что это просто полированные камешки, сержант.
  Хеллиан отвернулась. Солдаты пошли оттаскивать трупы. Удача Опоннов - найти эту крепость, в которой не было никого, кроме свежего покойничка - летерийца. Помещения обчистили, хотя кое-где сохранилась пища. Ни капли вина или пива - на ее взгляд, полнейшее доказательство, что здешняя империя - полная и бесполезная каша и ее стоит разнести по кирпичику.
  Тем хуже, что им так и не представляется случай это сделать.
   "Но ведь неправильно понимать приказы - это же бывает выгодно? Так что давайте охотиться за эдурскими головами". Проклятие, какая тьма. Магам - то легко. И этим серокожим. - Урб, - сказала она тихо.
  Тот осторожно подошел ближе. - Хеллиан?
  - Нам нужно устраивать засады на закате и на заре.
  - Да. Совершенно верно. Знаете, я рад, что наши взводы соединены.
  - Конечно рад. Ты меня понимаешь, Урб. Знаешь, ты единственный. - Она вытерла нос тылом ладони. - Грустная вещь, Урб. Очень.
  - Какая? Убийство Тисте Эдур?
  Она недоуменно моргнула: - Нет, тупица. Тот факт, что меня никто не понимает.
  - Да, Хеллиан. Трагично.
  - Так и Банашар мне говорил, не слушая, что я говорю в ответ. Он просто поглядит на меня, как ты сейчас, и скажет: "Трагично". И что это значит? - Она потрясла фляжку. - Наполовину полна, еще глоток - и будет убывать, а мне нужно бы, чтобы прибывало. Тут надо быть точной: вдруг случится ужасное и пополнить будет негде? Идем, пора ехать.
  - А если мы напоремся на отряд летерийцев?
  Хеллиан нахмурилась: - Тогда сделаем как учил Кенеб. Переговорим.
  - А если им наши слова не понравятся?
  - Тогда убьем всех, разумеется.
  - Мы едем к Летерасу?
  Она усмехнулась Урбу и постучала пальчиком по своей порядком уже онемевшей голове: - Я научилась визузали... визуадли... карту. Города, Урб. Чем ближе мы к Летерасу, тем их больше. Что есть в городах? Таверны. Бары. Так что перед нами прямой, предсказ-зуемый путь.
  - Мы будем вторгаться в Летер от кабака к кабаку?
  - Точняк.
  - Хеллиан, мне не хочется признавать... но это чертовски умно.
  - Да. И на этом пути мы будем питаться хорошо приготовленной едой. Вот цивилизованный путь завоевания империй. Путь Хеллиан.
  Трупы присоединились к одинокому Эдур в выгребной яме. Их, полураздетые, избавленные от всего мало-мальски ценного, спускали по крутому, скользкому склону. Яма оказалась глубже, чем казалось - она проглатывала трупы, не поперхиваясь.
  Малазане бросили вслед телам полированные камешки.
  И поскакали по темной дороге.
  
  ***
  
  - Похоже на путевую станцию, - прошептала капитан.
  Клюв прищурился. - Я чую лошадей, сэр. В том длинном здании.
  - Конюшни, - кивнула Фаредан Сорт. - Там есть Тисте Эдур?
  Клюв покачал головой: - Темно-синий Рашана - это по большей части их цвет. Не такой глубокий, как Куральд Галайн. Они называют его Куральд Эмурланн, но у этих здешних, у них мутная пена на синеве, как на волнах гавани. Это хаотическая сила. Больная сила. Она подобна боли, если боль бывает хорошей, мощной. Я не знаю. Мне эти Эдур не нравятся.
  - Так они там есть?
  - Нет. Я имел в виду континент, сэр. А тут просто летерийцы. Четверо. В домике около дороги.
  - А магия?
  - Только чары.
  - Нужно украсть четырех коней, Клюв. Ты сможешь заколдовать летерийцев?
  - Серая Свеча, да. Но потом они очнутся, поймут.
  - Да. Предложения?
  Клюв был счастлив. Никогда он не бывал так счастлив. Капитан спрашивает его совета! Просит предложений. Указаний. И это не формальность. "Я ее люблю". Он закивал, приподнял шишак, чтобы почесать макушку, и ответил: - Не обыкновенные чары, сэр. Кое-что гораздо сложнее. Закончу Оранжевой Свечой.
  - А это...
  - Телланн.
  - Будет заварушка?
  - Нет, капитан. Если мы возьмем всех лошадей.
  Он видел, что она изучает его. Интересно, что же видит? Трудно прочитать выражение ее сурового - но прекрасного - лица. Глаза тоже ничего не выдают. Он любит ее, да, но он также немного побаивается Фаредан Сорт.
  - Ладно, Клюв. Где мне нужно быть?
  - В конюшнях, приготовить всех лошадей, двух можно оседлать. О, и взять еду на двоих, побольше.
  - И как сделать все это, не подняв шума?
  - Они ничего не услышат, сэр. По правде говоря, вы можете подойти и в дверь постучать, и они не услышат.
  Она все еще сомневалась. - Значит, я могу идти к конюшням не скрываясь, прямо сейчас?
  Клюв кивнул и расплылся в улыбке.
  - Боги, - шепнула она. - Вряд ли я когда-либо привыкну...
  - Мокра захватит их разум, сэр. У них нет защиты. Думаю, их никогда раньше не зачаровывали.
  Она двинулась низко пригнувшись, воровато перебегая - хотя все это было излишне - и скоро оказалась около конюшен.
  Клюв понимал, что ей потребуется время сделать все, о чем он просил. "Я просто сказал капитану, что делать! И она выполняет! Значит, она в меня тоже влюбилась?" Он одернул себя. Неразумно позволять мыслям блуждать¸ особенно сейчас. Он вышел из-под укрытия деревьев у края каменной дороги. Подобрал камешек, на который затем сплюнул и положил обратно - удерживать Мокра - закрыл глаза, отыскивая Белую Свечу.
  Худ. Смерть. Холодное, холодное место. Даже воздух здесь мертв. Он мысленно поглядел в это королевство, словно через окно - деревянный подоконник покрыт оплывшими слоями свечного воска, сама белая свеча мерцает рядом. Протянул руку, ухватил длинную кость и вытащил к себе. Клюв торопливо старался собрать как можно больше костей, протащить через двигающееся окно. Он выбирал самые крупные. Он не знал, каким зверям могли принадлежать такие кости... но они подойдут.
  Удовлетворившись размерами белой костяной кучи на дороге, Клюв закрыл окно и раскрыл глаза. Огляделся, заметив, что капитан машет ему рукой от конюшен.
  Он махнул в ответ, отвернулся и показал костям Пурпурную Свечу. Они поднялись над дорогой, как перышки на ветру; маг поспешил присоединиться к Фаредан Сорт, кости двигались за ним, плывя на уровне поясницы.
  Капитан скрылась в помещении, снова вышла, ведя коней. Клюв толкнул рукой дверь. Улыбаясь, вошел внутрь; кости влетели за ним. Вдохнув чарующе - затхлый аромат коней, кожи, навоза и мокрой от мочи соломы, он рассыпал кости по стойлам, задув в конце работы пурпурную свечку. Обошел кучу соломы, снова сомкнул веки, оживляя Оранжевую, и сплюнул на солому.
  Потом он вышел к капитану. - Можно ехать.
  - То есть?
  - Да, сэр. Мы будем в тысяче шагов, когда Телланн вспыхнет...
  - Пожар?
  - Да, сэр. Ужасный пожар - они подойти не смогут близко. Огонь будет бушевать до утра, оставив одни уголья.
  - И жженые кости, которые вполне могут принадлежать лошадям.
  - Да, сэр.
  - Ты хорошо поработал этой ночью, Клюв, - сказала Сорт, вскакивая на одну из лошадей.
  Ощущая необыкновенную легкость, Клюв вскочил на вторую лошадь и горделиво поглядел на остальных. Семь лошадок, ладных, но плохо ухоженных. Значит, они украли их для их же блага. Ведь малазане знают, как ухаживать за лошадьми.
  Тут он нахмурился, поглядев на стремена.
  Капитан делала то же самое. - Что это такое? - ядовито прошипела она.
  - Сломанные? - предположил Клюв.
  - Нет, я вижу, что у тебя они такие же, как у меня. Какой дурак их изобрел?
  - Капитан, - сказал Клюв, - думаю, нам не особенно стоит беспокоиться насчет летерийской кавалерии?
  - Тут ты прав, Клюв. Ладно, поехали. Если повезет, через двенадцать шагов мы еще не сломаем шеи.
  
  ***
  
  Отец человека по прозвищу Горлорез любил рассказывать истории о завоевании императором Ли Хенга, произошедшем задолго до того, как Келланвед стал императором где-либо еще. Верно, он сверг Обманщика на острове Малаз и объявил себя правителем - но когда Малаз был чем-то иным, нежели дрянной пиратской гаванью? Мало кто на большой земле принимал его во внимание. Новый тиран - преступник на месте старого тирана - преступника.
  Завоевание Ли Хенга изменило всё. Флот не загромождал устье реки к югу от города; вообще ничто не предвещало атаки. Было совсем по-иному: одним прекрасным весенним утром, ничем не отличавшимся от тысячи других, отец Горлореза, как и тысячи других достойных горожан, случайно заметил во Внутреннем Круге, где стоит дворец Покровительницы, необъяснимое присутствие на стенах и башнях странных фигур. Коренастых, широкоплечих, одетых в меха, носящих дурацкой формы топоры и мечи. В костяных шлемах.
  Что стряслось с горделивой Гвардией? Почему над казармами и плацем поднимаются струйки дыма? Неужели это была... правду ли говорят, что... сама Покровительница только что слетела вниз головой с Высокой Башни Городского Храма прямо в святое святых?
  Так во Дворце кто-то отсек голову Ли Хенга. Неупокоенные воители встали стражей на стенах; вскоре они в числе многих тысяч вошли в ворота Внутреннего Круга, начав оккупировать город. Городской гарнизон - после серии самоубийственных стычек - сдался. Вечером того же дня Келланвед уже правил городом-государством; офицеры и нобили двора преклоняли колена и приносили вассальную клятву, отзвуки завоевания сотрясали окна дворцов по всему пространству Квон Тали.
  "Таково, сынок, было пробуждение Т'лан Имассов Логроса. Немертвой армии Императора. Я был там, на улицах, я своими собственными глазами видел ужасных воинов с дырами на месте глаз, с рваной сухой кожей, с клочьями давно выцветших волос. Говорят, сынок, что логросы всегда были там, под Водопадами Достигшего. Может, в Расселине, может, еще где. Может, в той самой пыли, что приносили каждый день и каждую проклятую ночь западные ветра. Кто может сказать? Но он пробудил их, он повелевал ими, и я скажу тебе одно: после того дня каждый правитель на Квон Тали видел в серебряном зеркале ухмылку черепа.
  Позднее прибыл Флот под командованием троих безумцев - Сухаря, Арко и Нока. Но первой ступила на берег никто иная, как Угрюмая - ты знаешь, кто она сейчас, не так ли?"
  Он знал это очень хорошо. Владычество над Т'лан Имассами не защитит от удара ножом в спину, не так ли? Эта мысль стала главным откровением жизни Горлореза. Командуй тысячами, десятками тысяч. Командуй волшебниками и имперскими флотами. Держи в руке жизни миллионов граждан. Настоящая власть не во всем этом. Настоящая власть - в руке, держащей нож, в ноже, вонзенном в спину глупца.
   "Удар - уравнитель. Да, папаша, старый краб, таких слов не было среди пятидесяти, которыми ты пользовался в долгой и никчемной жизни. Ты разрисовывал горшки. Бесполезное дело. Горшки вечно разбиваются, красивые картинки кончают жизнь грудой осколков, заполняют замусоренные пляжи, попадают на поля и становятся засыпкой для стен. Разве не правда, папаша, что твой любимый сюжет "Пришествие Логроса" был столь же популярен, как поцелуй безносой шлюхи?
  Я был старшим сыном, но... целыми днями смешивать глину, вертеть гончарный круг и обжигать горшки - это не моя мечта. Можешь нарисовать меня, папаша, и назвать картину "Пришествие Ассасина". Моя физиономия создана украшать погребальные урны - желательно тех, кто погиб от удара ножом. Как жаль, что ты слишком плохо знаешь мир, чтобы благословить меня. Избранную мной профессию. Мою борьбу против неравенства в жалкой, поглощенной злом земной жизни.
  Кто же тебя просил вычеркивать мое имя из списков рода?"
  В четырнадцать лет Горлорез оказался в компании скрытных стариков и старух. Как и когда - это неважно. Даже тогда было неважным. Будущее простерлось перед ним размеренной картой, и даже боги не смогли бы сбить его с холодной тропы.
  Иногда он гадал о судьбе старых наставников. Разумеется, все мертвы. Угрюмая позаботилась. Но смерть не означает неудачи. Ее агенты не смогли выследить Горлореза. Он сомневался, что он единственный смог улизнуть от Когтей. Он сомневался и в том, действительно ли они оторваны от Малазанской Империи. Но он человек терпеливый: для его профессии это главное умение.
   "Адъюнкт требует верности. Служения неведомой цели. Она сказала, что у нас не будет свидетелей. По мне, очень хорошо. Так повелось среди ассасинов. Я пойду с ней и с Опоннами дернутой армией жалких глупцов. Пока что".
  Он стоял скрестив руки, прижавшись плечами к стенке. Он с умеренным интересом следил за происходящим в палате Брюллига, и по временам ощущал в груди легкое шевеление - словно мышка лапками перебирает.
  Бедный главарь трясов потеет; никакое количество любимого эля не способно подавить дрожь в руках. Он скорчился на кресле с высокой спинкой, глядя скорее на сжатую обеими руками кружку, нежели на двух вставших перед ним женщин.
  Горлорез решил, что Лостара Ииль внешне гораздо лучше покойной Т"амбер. По крайней мере, лучше соответствует его вкусу. Причудливые пардийские татуировки так возбуждают... легкая полнота, не скрываемая доспехами, грация танцовщицы, видимая в каждом движении (сейчас она стоит, но намек на элегантность невозможно не заметить). Адъюнкт - полный контраст. Несчастная, мрачная женщина. Как все, кому выпало жить в тени более привлекательных подруг, она с видимым равнодушием встречает нелестные оценки - но Горлорез, наученный отыскивать утаиваемую истину, может уловить боль, которую причиняет ей собственная невзрачность. Истина рода людского, столь же жалкая и горькая, как все прочие истины. Лишенные красоты ищут компенсации в другом - в искусственном величии ранга и чина. Так повелось во всем мире...
  Разумеется, когда ты наконец достигаешь власти, уродливая внешность перестает играть значение. Можно смешиваться с элитой. Не это ли объясняет присутствие Лостары? Но Горлорез не был уверен полностью. Он не думал, что они любовницы. Он не был даже убежден, что они подруги.
  У стены справа от дверей стоят остатки свиты Адъюнкта. Кулак Блистиг. Его широкое туповатое лицо омрачено неким видом духовного истощения. "Разве не опасно, Адъюнкт, держать рядом с собой такого человека? Он высасывает жизнь, надежду, веру. Нет, Тавора, тебе лучше избавиться от него и назначить новых Кулаков. Фаредан Сорт. Мадан'тула Реде. Скрипача. Но не капитана Добряка. Даже не вздумай, женщина! Если только не желаешь настоящего мятежа".
  Мятеж. О да, он наконец сказал это слово. Нет, только подумал. Но мятежом уже попахивает. Подумать о слове - пробудить возможность. Так царапина провоцирует нагноение. Охотники за Костями рассеяны ныне по ветру, и в этом ужасный риск. Он подозревал, что в исходе нелепой кампании солдаты вернутся к ней в сильно уменьшившемся числе. Если вообще кто-то вернется.
  Без свидетелей. Почти всем солдатам не нравится такая идея. Верно, она сделала их твердыми - сразу после речи; но такая решимость долго не продлится. Слишком холодно наше железо. Слишком горько на вкус. Боги, только поглядите на Блистига - вот вам и доказательство!
  Рядом с кулаком Вифал, мекросский кузнец - "человек, за которым мы заходили в Малаз, и до сих пор неизвестно, почему. О, да ведь в твоей тени видна кровь! Кровь малазан. Т"амбер. Калама. Может, и Быстрого Бена. Ты стоишь их?" Горлорез еще не видел, чтобы Вифал разговаривал с солдатами. Ни с одним. Ни слова благодарности, ни слова извинения за принесенные в жертву жизни. Он здесь потому, что так желает Адъюнкт. Для чего? "Ха, вряд ли она расскажет. Не наша уклончивая Тавора Паран".
  Справа от Вифала - Банашар, если верить слухам, низложенный верховный жрец Д'рек. Еще один пассажир треклятой армии ренегатов. Но Горлорез знает предназначение Банашара. Монета. Тысячи, десятки тысяч кругляшек. "Он наш казначей. Серебро и золото в его мошнах откуда-то украдено. Как иначе? Никто не может быть настолько богат. Ответ очевиден: как насчет храмовых сундуков Осенней Змеи?
  Молись Змее, плати армии раздраженных ворчунов. Вряд ли ты думаешь о нас как о поклонниках культа".
  У бедняги Брюллига мало союзников в собственной палате. Источник вожделения Бальзама, капитан капера "Вечная Благодарность" Шерк Элалле и ее старпом Скорген Кабан, Красавчик. Но ни он, ни она не спешат прыгать на сторону увязшего Брюллига.
  Эта Шерк дьявольски внимательна. Она, кажется, гораздо опаснее узурпатора грязного островка.
  Адъюнкт разъясняла на приличном торговом наречии новые правила управления фортом Вторая Дева; при каждом новом пункте лицо Брюллига вытягивалось все сильнее.
  Забавно глядеть. Если ты склонен к черному юмору.
  - Корабли нашего флота, - говорила она, - будут заходить в гавань для пополнения припасов. По одному, чтобы не пугать горожан...
  Шерк Элалле фыркнула. Она сидела напротив того места, где Горлорез прислонился к стенке, и могла не хуже него видеть всех гостей. Скорген наполнял объемистый желудок излюбленным элем Брюллига - в одной руке кружка, палец другой руки погружен в глубины розово - красного изуродованного уха. Моряк издавал серию отрыгиваний, перемежаемых тяжкими вздохами (это продолжалось уже половину звона, без всяких признаков окончания). Вся палата пропахла нечистым дыханием.
  Капитан иронически пыталась приструнить его, что привлекло внимание Адъюнкта. - Понимаю ваше нетерпение, - холодным тоном произнесла Тавора. - Не сомневаюсь, вам хочется отчалить. К сожалению, мне нужно с вами переговорить, и срочно.
  - Как только вы окончите кастрацию Брюллига? - Шерк Элалле положила одну изящную ногу на другую, сложила руки на животе, сладко улыбнулась Адъюнкту.
  Бесцветные глаза Таворы уставились на капитана; затем она бросила взгляд на свиту. - Банашар.
  - Адъюнкт?
  - Что не так с этой женщиной?
  - Она мертвая, - отвечал бывший жрец. - Некромантическое проклятие.
  - Вы уверены?
  Горлорез откашлялся. - Адъюнкт, капрал Мертвяк сказал то же самое, едва увидел ее в таверне.
  Брюллиг вытаращился на Шерк выпученными глазами. Челюсть его отвисла.
  Скорген Кабан внезапно нахмурился, глаза забегали; он вытащил палец из уха и начал изучать обмазавшую его серу. Еще миг - и Красавчик вложил палец в рот.
  - Ну, - ответила Шерк Таворе, - все выяснилось? Увы, такая тайна немногого стоит. Суета. Если вы одержимы фанатическим отвращением к неупокоенным... Адъюнкт, мне придется изменить свое мнение о вас и вашей разномастной армии.
   К удивлению Горлореза, Тавора весело рассмеялась: - Капитан, Малазанская Империя хорошо знакома с неупокоенными, хотя мало кто из них наделен вашим необычайным шармом.
   "Боги подлые! Она кокетничает с надушенным трупом!"
  - Воистину необычайным! - пробормотал Банашар, не потрудившись объяснить свое замечание. "Худ побери проклятых жрецов. Ни на что ни годятся".
  - В любом случае, - подытожила Тавора, - у нас нет предубеждений на ваш счет. Извиняюсь, что задала повлекший разногласия вопрос. Я просто любопытна.
  - И я тоже, - ответила Шерк. - Ваша Малазанская империя... у вас есть особенные поводы вторгаться в Летерийскую империю?
  - Мне говорили, что этот остров независим...
  - Да, со времени эдурского завоевания. Но вряд ли вы захватите только один жалкий островок. Нет. Для вас он - ступень в нападении на материк. Снова спрошу: почему?
  - Наш враг, капитан, - произнесла Адъюнкт, изгнав из голоса всякие следы шутливости, - это Тисте Эдур. Не летерийцы. На самом деле мы хотим устроить всеобщее восстание летерийцев...
  - Не выйдет.
  - Почему? - спросила Лостара Ииль.
  - Потому что нам нравится то, что есть. Более - менее. - Не дождавшись ответа, Шерк улыбнулась: - Эдур могли свергнуть правителей в дурацком недостроенном дворце Летераса. Могли даже потрепать по пути к столице несколько армий Летера. Но вы не найдете в лесах полуголодных бунтовщиков, мечтающих о свободе.
  - Почему? - тем же тоном спросила Лостара.
  - Они завоевали, но мы победили. Ох, был бы здесь Теол Беддикт - объяснил бы лучше. Но я сама попробую. Буду воображать, что Теол здесь и помогает советом. Завоевание. Разные бывают завоевания. Сейчас у нас Тисте Эдур сидят господами тут и там. Элита, чье слово - закон, никем не оспоренный. В конце концов, у них есть жестокая магия, они судят холодно и не вдаваясь в подробности. Фактически они над законом - над тем, что летерийцы понимают под этим словом...
  - И, - требовательно продолжала Лостара, - что же они понимают под законом?
  - Ну... набор произвольно наложенных ограничений. Можно нанять адвокатов, чтобы обойти их при необходимости.
  - Кем вы были, Шерк Элаллае, до начала пиратской карьеры?
  - Воровкой. Я тоже нанимала адвокатов. В-общем, я вот к чему веду. Эдур правят, но по неведению или равнодушию - а надо сказать, что без неведения не бывает равнодушия - они мало заботятся о повседневном управлении империей. Поэтому чиновничий аппарат остался летерийским. Сейчас он еще хуже организован, чем в старые дни. - Она снова улыбнулась, покачала ногой. - Для нас, низших сословий, почти ничего не изменилось. Мы остаемся бедными, осажденными долгами, умудряемся находить удовольствие в собственном ничтожестве. Как мог бы сказать Теол, мы также ничтожны в удовольствиях.
  - Итак, - закончила Лостара, - даже благородное сословие Летера не одобрит изменение привычного положения вещей?
  - Им это нужно меньше всех.
  - А что ваш Император?
  - Рулад? Он явно безумен и почти полностью изолирован. Империей вертит канцлер, а он летериец. Он был канцлером при прежнем короле Дисканаре, он постарался, чтобы передача власти прошла тихо - мирно.
  Блистиг крякнул и обернулся к Таворе. - Морпехи, Адъюнкт, - почти простонал он.
  Горлорез понял и ощутил пронзивший тело холод. "Мы послали их, рассчитывая найти союзников, думая, что они ввергнут глубинку в воинственное безумие. Но им не удастся.
  Вся треклятая империя готова восстать - против нас. Порвать нам глотки.
  Адъюнкт, вы сделали это снова".
  
  
  
  Глава 15
  
  
  
  Катись же, о солнце, окончилось время твое. О черные волны, скользите под мутью затменной луны. Над брегом безмолвие бури, и одичавшая воля вздымается в пурпурной пене. Неситесь встречь горным насестам, о тучи стальные, пусть море глотает беспутное крошево звезд, пусть плещутся солью приливы полнОчи; тяните могущество молний из чрева пучины слепой. Пусть змеи морские сверкнут чешуей и отверзнут бессонные вежды. Отпряньте сей ночью, леса, от черного брега, ведь темным прибоем торопится смерть, пожирая костистые жилы корней, разгоняя холодные армии ветра. Се ужас, се кровь, се движется буря жнеца.
  
  Грядущая буря,
  Реффер
  
  
  Кулак ударил по краю стола. Задребезжали запачканные ножи и ложки, заскакала посуда. Сильные как раскат грома содрогания заставили зазвенеть бокалы, пробежав по всей длине загроможденного как мир стола.
  Дергая онемевшим кулаком, морщась от выстрела боли, Томад Сенгар медленно опустился в кресло.
  Огоньки свечей успокоились, как будто радуясь возвращенному покою; нежная теплота их желтоватого света контрастировала с горьким гневом старейшины Эдур.
  Напротив него жена поднесла к губам шелковую салфетку, дважды промокнула, опустила. Поглядела в глаза мужа. - Трус.
  Томад вздрогнул, взор его обежал оштукатуренные стены. Напрасно они убрали раздражающие гобелены... Пятна сырости разрисовали углы под потолком мутными "картами". Штукатурка вздулась, покоробилась под действием постоянных протечек. Трещины бежали во все стороны, напоминая зигзаги молний.
  - Ты не увидишь его, - сказала Уруфь.
  - Он не увидит меня, - ответил Томад. Это было не согласие, скорее протест.
   - Мерзкий тощий летериец, спящий с мальчиками - он победил тебя, муженек. Он встает на пути - и у тебя делается понос. Не усмехайся моим словам. Ты не можешь даже поглядеть мне в глаза! Ты сдал последнего нашего сына.
  Губы Томада скривились. Он почти прорычал: - Кому же, Уруфь? Скажи. Канцлеру Трайбану Гнолу, увечащему детей и называющего это любовью? - Он поднял на нее глаза, скрывая - даже от себя самого - какого усилия это требует. - Сломать для тебя его шею, жена? Проще, чем переломить сухую ветку. Как думаешь, что сделают телохранители? Останутся в стороне?
  - Найди союзников. Наша родня...
  - Все дураки. Коронованы леностью, развращены неуверенностью. Они заблудились еще сильнее, чем Рулад.
  - У меня был посетитель, - сказала Уруфь, наполняя кубок вином из хрустального графина (он едва не свалился со стола от силы внезапного гнева Томада).
  - Рад за тебя.
  - И хорошо. Это был к'риснан. Он пришел сказать, что пропал Брутен Трана. Подозревает, что Карос Инвиктад или канцлер осуществили месть. Они убили Брутена Трану. Кровь Тисте Эдур на их руках.
  - Твой к'риснан может всё доказать?
  - Он идет по следу, но не выражает особой надежды на успех. Но я хотела поговорить не об этом.
  - Думаешь, я равнодушен к пролитию летерийцами эдурской крови?
  - Равнодушен? Нет, муженек. Беспомощен. Что, снова прервешь меня?
  Томад промолчал, не согласившись, а просто не найдя слов. Нечего сказать. Ей. Всем.
  - Хорошо, - произнесла жена. - Скажу так. Думаю, к'риснан солгал.
  - Насчет чего?
  - Думаю, он знает, что именно случилось с Брутеном Траной. Он пришел за советом к жене, чтобы достучаться до мужа. Он желал вначале оценить мою первую реакцию на рассказ, затем изучить реакцию более взвешенную, по прошествии дней. Озвучивая подозрения, пусть и лживые, он также желал подхлестнуть в нас растущую ненависть к летерийцам. Подтолкнуть нас к мщению, заставив начать подковерную борьбу. Это может отвлечь Гнола и Кароса.
  - Отвлекшись, они - может быть - не распознают более опасной угрозы, к которой имеет отношение пропавший Трана.
  - Отлично, муж. Ты можешь быть трусом, но ты не дурак. - Она помолчала, отведав вина, а затем продолжила: - Это уже что-то.
  - Долго ли ты будешь шпынять меня, жена?
   - Сколько необходимо.
  - Мы были не здесь. Мы плавали по другой половине треклятого мира. Вернулись - и застали заговор, торжествующий, сильный, хорошо окопавшийся. Мы вернулись, чтобы понять: мы потерялись.
  - Пора вернуть себе победу.
  - Нам не победить, Уруфь. Рулад безумен. Его сломило предательство Низали.
  - Лучше мертвая сука, чем сука, вставшая у нас на пути. Рулад повторяет свои ошибки. - Он избавился от раба Удинааса - и привязался к ней. Он не умеет учиться.
  Томад позволил себе горькую усмешку: - Не умеет учиться. Как все мы, Уруфь. Мы увидели, что Летер - это яд. Мы хорошо поняли его опасность - и пошли на завоевание, стремясь навсегда устранить эту опасность. Или... мы так думали.
  - Летер пожал нас.
  Эдур снова поглядел вправо, на стену. Там свисала с крючка связка фетишей. Перья, полоски тюленьей кожи, ожерелья из ракушек, акульи зубы. Разрозненные памятки о трех сыновьях. Все, что осталось напоминанием об их жизни.
  Кое-что тут лишнее: сын, которому принадлежали некоторые амулеты, изгнан, его жизнь стерта, будто никогда не существовала. Если Рулад увидит их... даже кровная связь не помешает ему отнять жизнь Томада и Уруфи. Тралл Сенгар. Само имя стало проклятием, преступлением, и наказание за него - смерть.
  Им все равно.
  - Поистине незаметный яд, - продолжала Уруфь, не отрывая глаз от кубка. - Мы разжирели. Воины напиваются и спят в постелях летерийских шлюх. Или валяются без сознания в логовах пожирателей дурханга. А другие просто... исчезают.
   Возвращаются домой, - сказал Томад, подавляя укол боли. Эта мысль... Дом. До всего, что...
  - Ты уверен?
  Он снова встретился с ней взором. - Что такое?
  - Карос Инвиктад и его истопаты не устают тиранствовать над народом Летера. Аресты происходят каждый день. Кто может сказать, что они не арестовали и Эдур?
  - Он не смог бы скрывать такое, жена.
  - Почему нет? Сейчас, когда пропал Брутен Трана, Карос Инвиктад делает что захочет. Некому встать за его плечом.
  - Он делал что хотел и раньше.
  - Откуда тебе знать, муженек? Откуда? Чем именно был ограничен Инвиктад - реально или в воображении, какая разница? - когда Трана следил за ним?
  - Понимаю, чего ты хочешь, - тихо прорычал Томад. - Но кого винить за всё происходящее?
  - Это не имеет значения, - возразила она, зорко глядя на него. "Чего же она боится", подумал Томад. "Нового всплеска безрассудного гнева? Или представления более тихого, выражающего всю меру моего отчаяния?"
  - Не понимаю, как ты можешь говорить такое. Он послал сыновей за мечом. Это решение обрекло нас всех. Весь народ. Смотри, сейчас он восседает во дворце Летерийской Империи, гниет в мерзостях летерийских излишеств. У нас нет защиты от праздности и апатии, жадности и разврата. Таких врагов не срубишь мечом, не оттолкнешь поднятым щитом.
  - Муж, Ханнан Мосаг - единственная надежда. Ты должен идти к нему.
  - Строить заговоры против сына?
  - Который безумен, как ты сам сказал. Кровь - одно дело, - продолжала она, медленно склоняясь к нему, - но мы говорим о выживании Тисте Эдур. Томад, женщины готовы. Мы уже давно готовы.
  Он взирал на жену, удивляясь, какая же это холодная, жестокая тварь. Да, может, он и трус. Когда Рулад прогнал Тралла, он не сказал ни слова. Но и Уруфь молчала. А как насчет его личного заговора? С Бинадасом. "Найди Тралла. Умоляю. Найди самого смелого среди нас. Вспомни историю нашей кровной линии. Первые шаги в этом мире. Мы вели легион по каменистой почве, мы, верные офицеры Скабандари. Кто в день предательства пролил первую кровь Анди? Мы. Именно мы".
  Так он отослал Бинадаса. Оказалось, Томад послал сына на смерть. "Ибо мне не хватило воли сделать все самому.
  Трус".
  Следившая за ним Уруфь заботливо наполнила свой кубок.
   "Бинадас, сыночек. Твой убийца ждет очереди позабавить Рулада. Этого достаточно?"
  
  ***
  
  Подобно всякому старому дураку, игравшемуся некогда жизнями смертных, Странник бродил коридорами возрожденной силы, бормоча литанию упущенных возможностей и дурных решений. Выплески магии отводили глаза всем, кто проходил мимо - стражникам у многочисленных дверей и перекрестков, суетливым слугам, ведущим безнадежную битву с распадающимся зданием, известным (что за ирония!) как Вечная Резиденция. Они смотрят и не видят, никакого образа не остается после встречи в их мозгах.
  Старшего Бога могут забыть не хуже, чем любого духа. Но Странник не так забыт, как ему хотелось бы. Теперь у него есть поклонники - ценой потери глаза - они связывают его силу со своей, ведут с ним борьбу под видом веры. Да, каждому богу известна такая борьба. Подмена кажется первейшей заботой любого жреца. Низведение священного в низменный мир соперничества смертных, политики, игр в контроль и овладение как можно большим числом последователей. Ах да, еще овладение богатством - землями ли, монетой, возможностью вершить кривой суд или покорять души.
  Одержимый этими мыслями Странник вступил в тронный зал, тихо пройдя к привычному месту - у стены между двух больших гобеленов. Такой же незаметный, как вытканные на полотнах грандиозные сцены и картины (некоторые фигуры на задних планах весьма напоминали Странника).
  Канцлер Трайбан Гнол (Странник делил с ним постель, когда требовала необходимость) стоял перед лицом Рулада, а тот сутулился, походя на раскормленное, дышащее дородством и безумием чудовище. Телохранители канцлера стояли в нескольких шагах от Гнола. Им было скучно, ведь хозяин без конца перечислял цифры, в очередной раз уточняя степень оскудения государственной казны.
  Такие доклады, не без восхищения понял Странник, проводились вполне осознанно, чтобы еще сильнее утомить императора. Доходы и потери, траты, внезапно возникший пик выплаты просроченных долгов - всё это перечислялось занудно и многоречиво. Словно собираются, шагают войска, готовые начать осаду. Атака, против которой у Рулада нет защиты.
  Он мог бы сдаться, как делал всегда. Переложить ответственность на канцлера. Ритуал, наводящий тоску на участников и на свидетелей. Однако Странник не чувствовал жалости. Эдур - варвары. Они как дети перед лицом умудренной цивилизации.
   "Зачем я прихожу сюда каждый день? Что я хочу увидеть? Конечное крушение Рулада? Порадует ли оно меня? Развлечет? Неужели мой вкус настолько испортился?"
  Он задержал взгляд на императоре. Тусклое мерцание потемневших монет, колышущихся в ритме вдохов и выдохов Рулада; кровавые посулы острого черного меча, уткнувшегося кончиком в мрамор подножия трона; серая костистая рука на рукояти. Взгромоздившийся на трон Рулад поистине стал овеществленной метафорой. Он закован в богатство и наделен оружием, сулящим одновременно бессмертие и гибель. Он недоступен ни для чего, кроме своего растущего безумия. Когда Рулад падет, он просто взорвется, подозревал Странник.
  Изуродованное лицо доказывало истинность этой мысли целым фонтаном деталей. Рваные рубцы прошлых неудач, которые он пережил и потому не считал нужным помнить и обдумывать; кожа в оспинах отвалившихся монет - насмешка над потерянным богатством; запавшие глаза, в которых отражается жалкая нищета духа, духа, что иногда подплывает близко к тусклым призмам темных глазниц, испуская беззвучный вой.
  Все его грубое тело содрогалось. Беспорядочные судороги под пестрой кожей - следы кочующих эмоций, стремящихся вырваться из-под маски "бесстрастного правителя".
  При первом взгляде на Рулада можно понять лживость простых решений, которые сила нашептывает в ухо своему обладателю. Ее обольстительный голосок настаивает на приятном и облегчительном упрощении: от сложности жизни - к недвусмысленности смерти. "Вот как проявляюсь я", мурлычет сила. "Я сбрасываю одежды и выхожу нагая. Я угроза. Если угрозы недостаточно, я - действие. Я подобна серпу в руках жнеца".
  Ложь простоты. Рулад все еще верит в нее. И этим не отличается от любого правителя любой эпохи, любого места, в котором народ собрался и образовал общину, язву общности, требующей организации и управления. Сила - насилие. В посулах и делах. Силе нет дела до обоснований, до справедливости, до сочувствия. На самом деле она - отрицание всего перечисленного. Дайте только сорвать плащ обмана, показать нагую истину.
  О, как Странник устал от этого. От всего этого.
  Маэл сказал как-то, что ответа нет. Ни на что. Он сказал, что это в природе вещей и так будет всегда. Что единственное утешение, которое можно найти, таково: любая сила, самая могущественная, самая централизованная, самая наглая, в конце концов разрушит себя сама. Забавно бывает наблюдать выражения неверия на лицах носителей силы.
  Но Страннику это казалось слишком малым и горьким вознаграждением. "У меня нет ничего от холодного, бездонного взгляда Маэла. Нет его легендарного терпения. Да и темпераментом мне с ним не сравниться".
  Всякий Старший Бог знает, что желающего править сразу во многих мирах ожидает безумие. Разумеется, если такой правитель вообще будет наделен разумом - что, вообще-то, не гарантировано. Аномандер Рейк видел это вполне ясно и потому отвернулся от широты замыслов, сосредоточившись на мелких личных конфликтах. Он не одобрял поклонников - преступление столь великое, что они яростно ненавидели его. А вот Оссерк снова и снова провозглашал отказ - с безнадежной искренностью - и снова, снова пробовал, и срывался. Для Оссерка само существование Рейка стало непереносимым оскорблением.
  Драконус... ах, он был далеко не дурак. Он успел бы утомиться тиранией, проживи достаточно долго. "До сих пор гадаю, не радовался ли он собственной гибели. Умереть под мечом, выкованным твоей же рукой, видеть, как любимая дочь стоит в сторонке, наблюдает, словно ослепнув к его беде... Драконус, как мог ты не отчаяться, осуществив все мечты?
  Есть еще Килмандарос. Вот она любила идею... простоты. Для нее довольно было твердой правомочности кулака. Но поглядите, куда это привело!
  Что насчет К"рула? Ну, он..."
  - Стой! - заорал Рулад, резко подскочив на престоле; туловище его наклонилось вперед, в дырах глаз мелькнула угроза. - Что ты сейчас сказал?
  Канцлер наморщил лоб, облизал сухие губы. - Император, я перечислял счета за извлечение трупов из "каменных мешков"...
  - Трупов, да. - Рука Рулада сжала вычурный подлокотник трона. Он уставился на Трайбана Гнола со странной ухмылкой. - Что за трупы?
  - С флотилий, Ваше Величество. Рабы, спасенные с острова Сепик, самого северного протектората Малазанской Империи.
  - Рабы. Спасенные рабы.
  Странник видел, как смутился канцлер. Затем... вспышка понимания...
   "О, вот это стоит увидеть!"
  - Ваши падшие сородичи, государь. Тисте Эдур, страдавшие под тиранией малазан.
  - Спасенные. - Рулад помедлил, словно смакуя это слово. - Кровь Тисте Эдур.
  - Разбавленная...
  - Эдурская кровь!
  - Да, да, Император.
  - Но почему они в "каменных мешках"?
  - Они действительно падшие, государь.
  Рулад изогнулся, как будто его ломали изнутри. Голова ударилась о спинку трона. Руки и ноги задрожали. Он заговорил голосом заблудившегося: - Падшие? Но они наши сородичи. Единственные родственники во всем проклятом мире!
  - Все верно, Император. Признаю, я был недоволен решением поместить их в самые ужасные камеры...
  - Чье это решение? Отвечай, Трайбан Гнол!
  Последовал поклон. Странник уловил в глазах канцлера удовлетворенный блеск. Однако он постарался скрыть свои чувства: - Положение пленных с Сепика зависело от Томада Сенгара, император.
  Рулад медленно успокаивался. - И они умирают.
  - Массово, Ваше Величество. К сожалению.
  - Мы спасли их, чтобы подвергнуть истязаниям. Спасли, чтобы убить.
  - Посмею сказать, что это не вполне достойная...
  - Недостойная? Тощий змей - почему ты ничего не говорил раньше?
  - Император, вы не выражали интереса к финансовым подробностям...
   "О, а вот это зря, канцлер".
  - Что?
  По шее Гнола покатились бусинки пота. - Большие расходы, связанные с их содержанием, государь.
  - Они Тисте Эдур!
  Снова поклон.
  Рулад вдруг поскреб лицо и огляделся. - Эдурская кровь, - пробормотал он. - Спасены от рабства. Камеры - их награда.
  Трайбан Гнол прокашлялся. - Многие погибли в трюмах, Ваше Величество. Насколько я могу понять, дурное обращение началось после отплытия с острова. Что прикажете сделать, Император?
   "О, как ловко ты вернул твердую почву под ногами, Гнол!"
  - Приведите Томада Сенгара. И Уруфь. Приведите ко мне отца и мать.
  - Сейчас?
  Меч заскрежетал, острие уставилось в грудь Гнола. - Да, Канцлер. Сейчас.
  Трайбан Гнол и его телохранители торопливо вышли.
  Рулад остался один в тронном зале. Он держал меч, уставленный в пустоту.
  - Как? Как они могли? Несчастные... они нашей крови... Я должен подумать... - Император опустил меч и завозился на троне, задирая облаченные в монеты ноги. - Как? Низаль... Объясни мне. Нет, ты не можешь... Ты сбежала от меня. Где ты сейчас, Низаль? Некоторые шепчут, что ты мертва. Но где тело? Ты еще один вздувшийся труп в канале - я вижу их из башни... ты проплыла мимо, как они? Они говорят, ты предала меня. Они говорят, что не предавала. Все лгут. Я знаю, я способен видеть. Слушай. Они все лгут... - Он всхлипнул. Свободная рука закрыла рот, глаза заметались, обшаривая пустой зал.
  Странник видел, что взор скользит по нему. Подумал было сделать шаг, освободиться от скрывающей магии и сказать императору: "Да, государь. Они все лгут. Но я не стану лгать. Осмелитесь выслушать правду, Император Рулад? Всю правду?"
  - Рабы. Это... это неправильно. Томад... отец... откуда взялась такая жестокость?
   "Ох, бедный Рулад..."
  - Отец, нам нужно поговорить. Нам с тобой. Наедине. Мама, ты тоже останься. Втроем. Так давно не было такого. Да, так мы и сделаем. И вы должны... вы должны не лгать мне. Нет, я не позволю...
  Отец, где Низаль?!
  Где Тралл?!
  Способно ли сердце Старшего Бога разорваться? Странник чуть не упал, когда жалобные крики Рулада огласили помещение и торопливо умерли. Остался лишь хриплый звук дыхания императора.
  Но затем он заговорил голосом более твердым: - Ханнан Мосаг, это твоя вина. Ты сделал это. Со мной. С нами. Ты изуродовал меня, ты заставил прогнать всех. Искать чемпионов. Нет, это вроде моя идея?.. Не могу... не могу вспомнить. Так много лжи, так много голосов, и все врут. Низаль, ты бросила меня. Удинаас...Я найду вас обоих. Я увижу, как кожа сдирается с трепещущих тел, я наслажусь вашими воплями...
  В коридоре тяжело застучали сапоги.
  Рулад затравленно взглянул перед собой и удобнее устроился на престоле. Поправил меч. Облизал губы. Когда распахнулись двери, он сидел с застывшей ухмылкой, оскалив зубы, готовясь приветствовать родителей.
  
  ***
  
  Десерт подали на острие ножа. Дюжина гвардейцев - летерийцев во главе с Сиррюном Канаром вломилась в личные покои Томада и Уруфи Сенгаров. Они с обнаженными клинками вошли в столовую, найдя Эдур сидящими по сторонам длинного стола.
  Ни муж, ни жена не пошевелились. Казалось, их не удивляет вторжение.
  - Встать, - прогудел Сиррюн, не скрывая удовольствия, искренней радости. - Император требует вашего присутствия. Сейчас же.
  По лицу Томада промелькнула натянутая улыбка. Старый воин встал из-за стола.
  Оскалившаяся Уруфь не двигалась. - Император решил повидаться с матерью? Отлично. Пусть попросит сам.
  Сиррюн посмотрел на нее: - Это приказ, женщина.
  - Я Верховная Жрица Тени, жалкий подонок.
  - Я послан волей Императора. Вы встанете или...
  - Или что? Летериец, ты посмеешь протянуть ко мне руки? Помни свое место.
  Гвардейцы сделали шаг.
  - Стойте! - крикнул Томад. - Иначе, летерийцы, плоть слезет с ваших костей. Моя жена пробудила Тень. Она не потерпит ваших прикосновений.
  Сиррюн Канар осознал, что дрожит от негодования. - Тогда посоветуйте ей, Томад Сенгар, не испытывать терпение сына.
  Уруфь не спеша допила вино, бережно поставила кубок и встала: - Мечи в ножны, летерийцы. Мой муж и я пойдем в тронный зал с вами или одни. Я предпочла бы последнее... но я решила стерпеть ваши оскорбления. В последний раз. Вложите мечи в ножны, или я убью всех.
  Сиррюн сделал жест, и солдаты вложили оружие. Миг спустя он сделал то же самое. "Я еще отплачу за это, Уруфь Сенгар. Помни свое место? ладно, ладно, если тебя устраивает ложь... меня она устраивает. Пока что".
  - Наконец, - сказал Томад жене, - мы получаем возможность поговорить с сыном обо всем наболевшем. Аудиенция. Какая привилегия...
  - Может оказаться и так, что вам следует ожидать его милости, - заявил Сиррюн.
  - Неужели? И долго?
  Летериец открыто усмехнулся: - Не мне гадать.
  - Это не игра Рулада. Ваша и вашего Канцлера.
  - Не в этот раз.
  
  ***
  
  - Я уже убивал Тисте Эдур.
  Семар Дев следила за Карсой Орлонгом, изучавшим потрепанную рубаху ракушечного доспеха. Перламутровые "чешуйки" запятнаны, потрескались, тут и там видны прорехи - полосы грубой кожи. Он собрал несколько сотен монет с дырочками - оловянных, почти не имеющих ценности - и сейчас, очевидно, намерен чинить ими доспех.
  Что это, жест насмешки? Смех в лицо Рулада? Варвар он или нет, Семар верит в Карсу Орлонга.
  - Я однажды очистил палубу от этих дураков, - продолжал Теблор, оглядываясь на нее. - А помнишь тех, в лесу анибаров? Летерийцы еще более жалкие. Гляди, как они прячутся, даже сейчас. Я осмотрю город с мечом, закрепленным за спиной, и никто мне не помешает.
  Женщина потерла лицо. - Прошел слух, что скоро вызовут первый ряд поборников. Разозли здешний народ, Карса, и тебе не придется долго ждать встречи с императором.
  - Отлично, - буркнул он. - Я пройдусь по Летерасу как новый император.
  - Ты хочешь именно этого? - удивленно прищурилась она.
  - Если именно это нужно, чтобы меня оставили в покое.
  Семар фыркнула: - Тогда стать императором - последнее, что тебе нужно.
  Теблор выпрямился, хмуро разглядывая рваную рубаху. - Ведьма, я не желаю убегать. Тогда почему они мне препятствуют?
  - Ты можешь выйти наружу и гулять где захочется... просто оставь меч.
  - Не пойдет.
  - Тогда ты останешься здесь, медленно сходя с ума. Вот император веселится!
  - Может, мне прорубить путь наружу?
  - Карса, они только не хотят, чтобы ты убивал горожан. Если учесть, что тебя... гм... легко вывести из равновесия, это кажется вполне обоснованным требованием.
  - Что меня выводит - так это отсутствие в них доверия.
  - Точно, - бросила ведьма. - Ты заслужил доверие, убивая Эдур и летерийцев направо и налево. В том числе Преду...
  - Я не знал, что он Преда.
  - А если бы знал, что-то изменилось бы? Не думаю. Как насчет того факта, что он был братом императора?
  - И этого не знал.
  - И?
  - Что и, Семар Дев?
  - Ты же убил его копьем?
  - Он напал с помощью магии...
  - Ты уже рассказывал, Карса Орлонг. Сначала ты убил его команду. Потом выбил ногой дверь каюты. Сокрушил черепа стражников. Должна признаться, в таком случае и я потянулась бы к садку... если бы владела хоть одним. Увы... Ну, тогда я бросалась бы в тебя всем, что под руку подвернется.
  - Бесполезный разговор, - хмуро процедил Тоблакай.
  - Отлично. - Она встала со стула. - Я пойду искать Таксилианина. По крайней мере, его упрямство менее тупо.
   - Он тебе любовник?
  Семар замерла в двери.- А что, если да?
  - Да ничего. - Карса склонился над заплатанным доспехом. - Обоих разорву надвое.
   "В дополнение ко всем безумным порокам - ревность? О духи!" Она снова обернулась к выходу. - Мне больше по вкусу Старший Оценщик. Как жаль, что он принял обет безбрачия.
  - Ухмыляющийся монашек еще здесь?
  - Точно.
  - Ведьма, у тебя дурной вкус.
  - Ну, - не сразу ответила она, - не могу найти подходящих возражений.
  - Разумеется.
  Семар Дев поджала губы и выплыла из комнаты.
  Настроение у Карсы было дурное; но ему и в голову не пришло, что это как-то связано с беседой с Семар Дев. Она была женщиной, а всякий разговор с женщиной подобен пытке - слишком много у них зловещих инструментов, свойства которых с трудом поддаются пониманию мужчины. То ли дело мечи. Лучше воевать со всем миром сразу, чем привлечь легкое внимание женщины. Но что злит сильнее всего - сила, с которой ему хочется женского внимания. Чемпионам в ожидании императора доступны лучшие шлюхи. Но в них нет ничего тонкого, ничего реального...
  Карса сказал себе, что должен существовать средний путь, на котором можно наслаждаться всеми придающими интерес отношениям намеками и искрами остроумия, не позоря свое достоинство. Однако он был достаточным реалистом, чтобы надеяться на отыскание этого пути.
  Мир полон оружия, битва - вот основной путь жизни. Возможно, единственный путь. Бичи и слова, удары и взгляды одинаково ранят. Он ошеломлен незримыми дубинками, его зрение закрыто невидимыми щитами; он шатается под весом своих обетов. Как могла бы сказать Семар Дев, выживать - значит выдерживать бой, оставаться впереди истории. Потерпеть поражение - пасть... по падение не всегда равносильно милосердно быстрой смерти. Чаще оно означает растворение, постепенное - потери громоздятся выше головы, смертный опускается на колени. Он - или она - становится губителем самого себя.
  Он начал видеть собственные ловушки и потому, вероятно, еще не готов встречаться с кем-то другим, ошибаться, испытывать боль и шок. Но голод никуда не делся. Мучительное неустройство души, на редкость горькое приглашение в мир вечного уныния.
  Легко исправляемого жестокой дракой.
  - За недостатком любви воин любит насилие.
  Карса Орлонг оскалился, забрасывая каменный меч за левое плечо и шагая по коридору. "Слышу тебя, Байрот Гильд. Будешь мне вместо совести?" Он грубо захохотал. "Ты, укравший мою женщину!"
  - Может быть, тебе встретится другая, Карса Орлонг.
  "Я порву ее пополам".
  - Прежде тебя это не тревожило.
  Стоп, это же игра. Душа Байрота Гильда связана в мече. Скользкие слова в черепе Карсы сказаны им самим. Страдая от отсутствия чужого внимания, он начал сам себе рыть ямы.
  - Думаю, пора кого-нибудь убить.
  Из коридора в широкий холл, затем по колоннаде в боковой проход - и к северным воротам двора. Карса никого не встретил, отчего настроение еще ухудшилось.
  Около ворот, справа, была маленькая сторожка, из которой можно отпереть тяжелый засов. Сидевший в ней летериец едва успел поднять голову - и встретился с громадным кулаком Тоблакая. Кровь брызнула из сломанного носа, невезучий мужичок шлепнулся на стул, а затем подобно мешку с луком упал на пол. Перешагнув его, Карса поднял засов и сдвигал влево, пока не открыл ворота. Бронзовый засов с лязгом опустился в предусмотренный для него карман стены. Карса вышел из сторожки, открыл створки ворот, поднырнул под притолоку и оказался на улице.
  В момент перехода через порог вспыхнули какие-то охранные чары. Пламя объяло его... тихий шепот боли... языки побледнели и опали. Покачав головой, чтобы изгнать из рассудка металлические "отзвуки" колдовства, Теблор продолжил путь.
  Группы горожан там и тут; лишь один заметил его появление и наружность - глаза расширились - человек ускорил шаг, повернул за угол и пропал из вида.
  Карса глубоко вздохнул и двинулся к каналу, который видел с крыши казарм.
  
  ***
  
  Высоченная и здоровенная как речная баржа женщина - копна черных волос, розовые шелка- заполнила собой вход в ресторан. Уставилась на Теола Беддикта - и ринулась на него с настырностью голодного левиафана.
  Сидевший рядом с ним Багг пытался провалиться сквозь кресло. - Клянусь Бездной, хозяин...
  - Не сейчас, - пробормотал Теол. Женщина все ближе... - Прагматизм, дорогой мой Багг, отныне должен стать основой твоих... э... рассуждений. Найди Хальдо, пусть принесет для дамы ту большую кушетку, что стоит на кухне. Быстро, Багг!
  Слуга убежал с нехарактерной торопливостью.
  Женщина, ставшая вдруг фокусом всеобщего внимания (разговоры разом стихли) словно скользила по полу, несмотря на эдакую корпулентность. Ну, и столы были расставлены милосердно широко. В темно-синих глазах блестела знойная страсть, столь не соответствующая явному несовпадению пропорций, что Теол, ощутив тревожное шевеление в паху и потоки пота во многих других скрытых одеждой местах, неловко завозился в кресле. Мысли о наложенной в тарелки пище упорхнули быстрее развевающихся шелков незнакомки.
  Он не мог поверить, что плоть способна двигаться во многих направлениях сразу - каждая складка под одеждами, казалось, обрела самостоятельность, не выбиваясь, однако же, из согласного хора открытой сексуальности. Тень женщины поглотила его. Теол испустил жалкий визг, попытался поднять глаза, минуя нагромождение жировых складок на животе, минуя невозможно широкие и выпирающие груди - или мешки с зерном? - на миг утонув в глубоком вырезе между ними - но с героическим усилием воли вынырнув выше, к гладкому зобу под челюстью. Еще выше - напряженная шея, круглое лицо, накрашенные пурпурной помадой губы - выше... "Спаси меня Странник!" - и прекрасные, такие знакомые глаза.
  - Ты мне отвратителен, Теол!
  - ... а...
  - Где же Багг с проклятой кушеткой?
  Теол наклонился и отпрянул, поддавшись импульсу самосохранения. - Ракет? Это ты?
  - Тихо, дурак. Знаешь, сколько сил потребовало доведение иллюзии до совершенства?
  - Но...
  - Лучшая маскировка - привлечение другого внимания.
  - Другого внимания? Ну... если так поглядеть... То есть я глядел бы и глядел... Извини, сорвалось. То есть я не хотел...
  - Прекрати глазеть на мои сиськи.
  - Если бы я один изо всех не глазел, - возразил он, - это было бы подозрительно. Кстати, кто решил бросить столь дерзкий вызов вечному притяжению земли? Ормли, наверное - в его свиных глазках бегают самые извращенные фантазии.
  Багг вернулся с двумя слугами Хальдо, которые несли кушетку. Поставив ее, слуги торопливо удалились.
  Багг уселся в кресло. - Ракет, - произнес он чуть слышно, качая головой, - как вы не поняли, что женщина подобной стати не может не быть широко известной всему Летерасу?
  - А если я никогда не выходила в люди? Оказывается, в городе есть множество затворников...
  - Большинство из них - иллюзии Гильдии, фальшивые персоны, в которых вы можете перевоплотиться при необходимости.
  - Точно так, - ответила она. - Но эти материи мы обсуждать не будем.
  Затем она с непостижимой грацией опустила на широкую кушетку материю тела, подложив бледные руки под спину, отчего груди выдвинулись еще сильнее - и разошлись по сторонам, напоминая архитектуру Врат Проклятия.
  Теол поглядел на Багга. - Наверное, есть законы природы, ограничивающие размеры живых существ. Так ли это? Я уверен...
  - Хозяин, она любит бросать вызов законам. Прошу вас, поправьте одеяло. Да, там, под столом. Будь он благословлен!
  - Хватит.
  - К кому или к чему ты адресуешься? - поинтересовалась Ракет с улыбкой, которой хватило бы на двух женщин.
  - Черт подери, Ракет! Мы только что сделали заказ. Багг платит - или его компания. Но мой аппетит сейчас... э...
  - Изменил направление? - подсказала она, воздев идеальные брови над всепонимающими глазами. - Вот вам иллюстрация к основной проблеме мужчин: вы не можете получать два удовольствия в одно и то же время.
  - И ты с ужасающей точностью воплотила эту проблему. Насколько совершенна твоя иллюзия? Я имею в виду - кушетка трещит и все такое...
  - Не сомневаюсь, ты горишь желанием определить мой вес. Но сначала - где Хальдо и ленч?
  - Он поглядел на тебя одним глазком и помчался нанимать новых поваров.
  Ракет пошевелилась, подтягивая к себе тарелку Теола. - Сойдет. Особенно после твоих жалких попыток пошутить.
  Ела она с абсурдным изяществом.
  - Но это же не настоящая дырка, а?
  Кусок застыл на полпути ко рту.
  Багг вроде бы чем-то подавился.
  Теол утер пот со лба: - Возьми меня Странник! Кажется, разум теряю.
  - Ты вынуждаешь меня доказать обратное. - Лакомство исчезло во рту Ракет.
  - Надеешься, я сдамся иллюзии?
  - Почему нет? Вы, мужчины, делаете это тысячу раз на дню.
  - Иначе мир со скрежетом остановится.
  - Твой - может быть.
  - Кстати говоря, - торопливо вмешался Багг, - ваша Гильдия, Ракет, вот-вот обанкротится.
  - Чушь. У нас больше сокровищ, чем у Совета Вольности.
  - Это хорошо, потому что его члены скоро откроют истину: их тайные активы так искусно использованы, что по большей части не только потеряли ценность, но и стали крайне неприятными пассивами.
  - Свои активы мы перевели за пределы империи, Багг. Несколько месяцев назад. Как только по-настоящему сообразили, что именно делаете вы с Теолом.
  - Куда? - спросил Багг.
  - Думаешь, я скажу?
  - Нам не интересно, - заявил Теол. - Правда, Багг?
  - Конечно нет. Просто я беспокоился, достаточно ли они далеко... э, удалены.
  Глаза Ракет сузились: - Вы так близко?
  Мужчины промолчали.
  Она на миг опустила глаза к тарелке, затем откинулась на кушетке (движения приличествовали скорее не человеку, а створу шлюза). Обтянутое шелком брюхо показалось из теней. - Ладно, господа. Южный Пилотт. Достаточно далеко, Багг?
  - Как раз.
  - Такой ответ заставляет меня нервничать.
  - Я готов объявить дефолт по всем обязательствам, - сказал Багг. - Последует обширная цепная реакция, которая не пощадит ни одного сектора экономики - не только в Летерасе, но по всему простору империи. После наступит хаос. Анархия. Люди могут оказаться на грани смерти.
  - "Конструкции Багга" так велики?
  - Вовсе нет. Будь оно так, с нами было бы уже давно покончено. Нет, есть порядка двух тысяч внешне независимых предприятий малого и среднего размера, и каждое в соответствии с дьявольским планом Теола идеально расположено для возможно большей цепной реакции. "Конструкции" станут лишь первым могильным камнем, что упадет на очень загроможденном кладбище.
  - Такие аналогии нервируют еще сильнее.
  - Нервозность портит очарование, - заметил Теол. - Прошу тебя, Ракет, верни себе уверенность.
  - Закрой пасть.
  - В любом случае, - подытожил Багг, - Данная встреча проведена, чтобы дать тебе и Гильдии последнее предупреждение перед коллапсом. Нужно ли говорить, что вскоре меня будет очень трудно найти?
  Женщина поглядела на Теола: - А ты? Планируешь тоже заползти в норку?
  - Я думал, это мы больше не обсуждаем.
  - Ради Бездны, хозяин!
  Теол заморгал, поглядев сперва на Багга, потом на Ракет. - О. Простите. Ты имела в виду, э... намерен ли я прятаться. Так? Ну, еще не решил. Видеть заварушку - часть удовольствия. Ибо, хотя мы глубоко влезли в механизм обширной летерийской экономики, горькая правда в том, что нарастающий хаос фактически обусловлен системными сбоями. Согласен, нам удалось подстегнуть события, но растворение - в точном смысле слова - есть порок любой системы. Она может считать себя бессмертной, приспособляемой ко всему и так далее, но это иллюзии и самообман. Ресурсы конечны, хотя могут казаться неисчерпаемыми. Под ресурсами мы понимаем не только сырье, продукты земли и моря. Это также и труд, и денежная система с ее горделивыми, но несовершенными способами оценки. Кстати говоря, по этим двум силам мы тоже нанесли удар. Вывезли низшие классы - обездоленных - чтобы вызвать нехватку рабочих рук; потом удалили денежную массу, вызвав рецессию... что ты так на меня смотришь?
  Ракет улыбнулась: - Я дефолтирую удовольствие научного анализирования, чтобы отвлечь тебя от жалкого самопозирования. Теол Беддикт, ты сегодня слишком патетичен.
  - Но я только разошелся.
  - Можешь обманывать себя, что дело только в этом. А вот мое любопытство быстро угасает.
  - Подумай о вызовах, которые припасены для нас!
  Ракет всколыхнулась, вставая. - Я выйду через заднюю дверь.
  - Размеры не соответствуют.
  - Увы, Теол, о тебе этого не скажешь. Доброго дня, господа.
  - Постой!
  - Да, Теол?
  - Э... гм... надеюсь, мы еще продолжим этот разговор?
  - Я бы не рассчитывал, - заявил Багг, скрестив тощие рук в знак... чего-то. Недовольства? Теол подумал и решил, что это скорее зависть.
  - Ничего не могу обещать, - сказала Ракет. - Кроме одного: люди вот-вот потеряют иллюзию собственного величия.
  - О, ловко сказано, Ракет, - пробормотал Багг.
  - Я бы ответил, - произнес Теол, когда Ракет выплыла наружу, - если бы смог найти слова.
  - Не сомневаюсь, хозяин.
  - Твоя вера так утешает, Багг.
  - Клянусь, жалкое утешение, если сравнивать.
  - Если сравнивать, - кивнул Теол. - Ну что, пройдемся, старый друг?
  - Если ваше одеяние не бугрится в неподобающих местах.
  - Момент.
  - Хозяин?
  Теол улыбнулся, видя тревогу на лице Багга: - Я просто вообразил, как она застряла в переулке сзади "Хальдо". Не может повернуться. Совершенно беспомощна.
  - Да, точно, - сказал слуга со вздохом. - Вы опускаетесь.
  
  ***
  
  Одна из гралийских легенд преследовала Таралека Вида, хотя он не мог ухватить ее смысл в данный момент, в Летерасе, с идущим рядом Хищником жизней (они вдвоем расталкивали кипящую около ряда рынков у канала Квилласа толпу).
  Гралийцы - древний народ; их кланы обитали в диких холмах во времена Первой Империи, гралийцы целыми ротами служили в прославленных армиях Дессимбелакиса. Следопыты, застрельщики, штурмовики. Впрочем, такая манера воевать мало им нравилась. Даже тогда гралийцы предпочитали вендетты, пролитие крови во имя личной чести. Мщение было делом благородным. Убийство чужаков не имело смысла и пятнало душу, требуя мучительных ритуалов очищения. Более того, в таких убийствах не было удовлетворения.
  За два месяца до Великого Падения командир по имени Ворлок Дювен вел Карашский легион в свободные просторы юго-востока. Он послал своих гралийцев в количестве семидесяти четырех человек в холмы Тассе, чтобы начать кампанию покорения племени, которое, по слухам, правило запретным хребтом. Гралийцы должны были втянуть тассе в битву и отступить, увлекая дикарей в засаду у самого края холмов.
  Их вел умудренный ветеран из клана Бхокар, по имени Сидилек; многие звали его Змеиным Языком после того, как острие меча проникло ему в рот и разделило язык надвое. Воины щедро омылись кровью в ходе трехлетней кампании завоевания народов пустынь и равнин к югу от Угари, они отлично умели выслеживать скрытые тропы среди суровых утесов. Вскоре они обнаружили грубые хижины и пещерные укрытия среди древних руин, намекавших, что тассе давным-давно претерпели ужасное отпадение от цивилизации.
  На закате третьего дня семеро раскрашенных вайдой дикарей напали на передовой отряд, успев убить одного, прежде чем их отбросили. Из четверых сраженных только один не умер от ран немедленно. Он страдал, бредил на языке, подобного которому ни Сидилеку, ни его воинам никогда не доводилось слышать. Наружность тассе под слоями синей краски также была совершенно особенной. Высокие, тощие, со странно короткими руками и ногами, лица вытянуты, подбородки слабые, а зубы очень большие. Глаза посажены близко, радужки рыжеватые, словно увядшие травы, белки пронизаны таким количеством сосудов, что казалось - они могут плакать кровавыми слезами.
  Все четверо тассе страдали от обезвоживания и голода. Как бойцы они, со своими каменными наконечниками и узловатыми дубинками, оказались на редкость слабыми.
  Раненый дикарь вскоре умер.
  Гралийцы возобновили охоту, все дальше и дальше углубляясь в холмы. Они находили старинные террасы, на которых некогда росли злаки; ныне почва была истощенной, едва способной поддерживать даже жизнь равнодушных к влаге пустынных трав. Они находили известняковые каналы для сбора ливневой воды. Канала были пустыми. Они находили каменные гробницы с большими крышками в форме фаллосов. Под ногами хрустели белые кости и битые черепки.
  В полдень четвертого дня гралийцы набрели на селение тассе. Двенадцать жалких лачуг, из которых выскочили трое воинов с копьями. Вопя, они построились в смехотворную линию обороны, заслонив пятерых голодных женщин и девочку двух - трех лет.
  Умудренный, прошедший двадцать сражений, запятнавший душу убийством множества иноземцев Сидилек послал народ Граль вперед. Битва окончилась за дюжину ударов сердца. Когда пали мужчины, женщины тассе атаковали врага голыми руками и зубами. Когда пали и они, одинокая девочка присела и зашипела словно кошка.
   Меч поднялся, готовый сразить ее.
  И не опустился. Поляна внезапно была поглощена тенями. Из них выскочили семь свирепых псов, а затем вышел человек. Плечи его были так широки, что он горбился под их весом; волосы свободно спадали на рубаху из синих железных колец. Холодные голубые глаза уставились на Сидилека. Он заговорил на языке Первой Империи: - Они были последними. Я не стыжу вас за убийство. Они жили в страхе. Эта земля - неродная им - не могла их кормить. Брошенные Дераготами и собственными сородичами, они проиграли битву за жизнь. - Он повернул голову к ребенку. - Но её я оставлю себе.
  Говорят, что Сидилек ощутил на душе своей самое черное пятно. Такое, какого не смоет любой ритуал. В тот миг он узрел угрюмую ухмылку своей судьбы - спуск в безумие и безутешное горе. Бог заберет последнее дитя - но оно действительно последнее. Кровь остальных на руках Сидилека - проклятие, одержимость, которую может удалить лишь гибель.
  Но он гралиец. Ему запрещено забирать собственную жизнь.
  Другая легенда поведала долгий путь Змеиного Языка и его финал. Он искал ответа на вопросы, на которые не может быть ответа. Он печально брел в Пустыню Мертвеца - царство павших гралийцев - но даже доблестные духи отвергли его, его душу, его пустое желание оправдать убийство.
  Таралеку не хотелось обдумывать всё это. Отзвуки истории о девочке, шипящем существе, еще не человеке, затянутой в тени каким-то богом... ради чего? Тайна легенды никогда не будет разрешена. И все же он не верил, что в сердце бога таилось милосердие. Он не хотел представлять маленьких женщин с тонкими руками и ногами, слабым подбородком и большими зубами, сверкающими глазами и запахом трав саванны...
  Он не хотел думать о Сидилеке и бесконечной ночи его судьбы. Воин, чьи руки и душа были запятнаны кровью невинных. Таралек Виид не уставал повторять себе: я ничем не похож на этого трагического дурака. Истине нет дела до схожести ситуаций, ей важны подробности - а они резко отличают его от старины Змеиного Языка.
  - В последние дни ты мало говоришь, Таралек Виид.
  Гралиец оглянулся на Икария. - Я боюсь за тебя, - признался он.
  - Почему?
  - Друг, я не вижу в твоих глазах твердости, той твердости, которую может замечать лишь давний спутник. Твердости, говорящей о гневе. Кажется, твой гнев уснул, и я не знаю, сможет ли сам Рулад ее пробудить. Если не сможет - мы умрем. Очень скоро.
  - Если все, что ты рассказал обо мне, правда, - ответил Джаг¸- то моя смерть будет благом. Она будет оправданной, во всех смыслах слова.
  - Никто иной не сможет победить императора...
  - А почему ты уверен, что смогу я? Мой меч не волшебный. Я не восстаю из мертвых. Именно такие слухи ходят о Тисте Эдур по имени Рулад?
  - Икарий, когда твой гнев прорывается, тебя невозможно остановить.
  - Ах, но ведь кто-то остановил.
  Глаза Таралека сузились: - Икарий, к тебе возвращается память?
  - Будь так, меня здесь не было бы. - Джаг остановился у лавки, торгующей оплетенными веревкой кувшинами. - Погляди на эти вещи, Таралек Виид, и скажи: что видишь? Пустые сосуды? Или бесконечные возможности?
  - Всего лишь кувшины.
  Икарий улыбнулся.
  Гралиец решил, что улыбка его стала слишком доброй. - Ты смеешься надо мной?
  - Нечто поджидает меня. И я не имею в виду безумного императора. Что-то иное. Скажи-ка: как можно измерять время?
  - По движению солнца, фазам луны, коловращению звезд. Разумеется, в городах, как в этом, по звонам через определенные промежутки времени... идея совершенно нелепая и приводящая к падению духа.
  - Сказано гралийцем.
  - Теперь ты явно надо мной смеешься. Непохоже на тебя, Икарий.
  - Звон колоколов. Интервал определяется течением воды или песка через узкий сосуд. Как ты сказал, нелепая идея. Но можно ли говорить, что само время постоянно?
  - Любой из народа Граль скажет, что нет. Или наши ощущения лгут?
  - Вполне возможно.
  - Тогда мы потеряны.
  - Чувствую, сегодня ты настроен на ученую дискуссию, Таралек Виид.
  - Я понимаю твою одержимость временем, - ответил гралиец. - Ты проходишь от эпохи к эпохе неизменным, несознающим.
  - Несознающим, о да. В этом и проблема.
  - Не согласен. В этом наше спасение.
  Они пошли молча. Многие встречные бросали на них взгляды, любопытные, а иногда сочувственные. Ведь слово "чемпион" - синоним слова "приговоренный". Но не таилась ли в бегающих глазах надежда? Надежда на избавление от кошмара, которым был Рулад Сенгар, эдурский Император Летера.
  - Без понимания времени история ничего не значит. Ты следишь за мыслью, Таралек Виид?
  - Но ведь ты не понимаешь времени?
  - Да, согласен. Но мне кажется, что я пытался понять... раз за разом. От века к веку. Я верил, будто открытие смысла времени отомкнет и тайны личной истории. Я хотел найти истинный способ измерения времени, Таралек Виид. И не только измерения - я хотел понять природу времени. Подумай об этом канале и тех, что связаны с ним. Течения и приливы толкают воду из реки, она проходит сквозь город, чтобы вернуться в реку недалеко от того места, из которого изначально пришла. Мы можем попытаться отойти от реки, выбрать собственный путь - но каким бы прямым он ни казался, в конце концов мы придем обратно к реке.
  - Так и со звонами. Вода отмеряет течение времени.
  - Ты не понял, - сказал Джаг, но ничего не стал объяснять.
  Таралек Виид скривил губы, помедлил, сплевывая густую мокроту в ладони. Втер ее в волосы. В толпе взвизгнула какая-то женщина... но больше криков не было. - Течения в каналах не способны изменить общее свое направление. Кривизна каналов - лишь задержка на пути.
  - Да, замедление тока воды. Оказывается, что вода меняется, собирая помои по всему городу и возвращается в реку, имея иной цвет. Она стала грязной, порченой.
  - Чем медленней шаги, тем грязней сапоги?
  - Можно и так сказать, - кивнул Икарий.
  - Но время тут ни при чем.
  - Уверен? Когда мы вынуждены ждать, наш разум заполняется тяжкими, склизкими мыслями. Словно помоями. Когда мы принуждены действовать, наше течение быстро, вода чиста и обжигающе холодна.
  - Похоже, мы ждали слишком долго, Икарий. Здесь, перед лицом неизбежного.
  - Пути к Руладу? Можешь так думать. Но я скажу тебе, Таралек Виид: не по этому пути я иду.
  Следующие полдюжины шагов они молчали.
  Гралиец заговорил: - Веревку обертывают вокруг кувшина, чтобы он не разбился.
  
  ***
  
  Глаза Старшего Оценщика блеснули. Он стоял в толпе шагах в двадцати от той лавки горшечника, у которой задержались Икарий и Таралек Виид. Монах обхватил себя руками; пальцы бешено шевелились. Дыхание его было быстрым и неглубоким.
  Семар Дев закатила глаза: - Вы намерены упасть замертво? На меня? Надо было сказать заранее, что прогулка будет хождением в тени Джага. Я осталась бы в казармах.
  - Ваш выбор, - отвечал тот, - должен лежать всецело на вашей совести, Семар Дев. В отличие от меня и любого другого человека. Как говорят, история человечества состоит исключительно из конфликта ожиданий.
  - При чем это?
  - Более того...
  - Хватит ваших "более того", Старший Оценщик. Компромисс - это взаимоистребление ожиданий. Мы не станем обсуждать ваши не относящиеся к делу реплики. Это моя часть компромисса.
  - Как пожелаете.
  Ей захотелось ударить монаха; но Семар не решилась устроить публичную сцену. Почему все мужчины чем-то одержимы? - По все вероятности, он умрет. Очень скоро.
  - Не думаю. Нет, я думаю совершенно иначе.
  Икарий и граль продолжили пробираться сквозь толпу; миг спустя Старший Оценщик двинулся за ними на приличном расстоянии. Семар Дев вздохнула и пошла следом. Толпа ей не нравился. Плохо пахнет. Напряжение, тревога. Лица у встречных натянутые, крики торговцев звучат натужно и полнятся отчаянием. Мало кто у них покупает, наконец заметила она.
  - Что-то не так.
  - Тут нет ничего, не объяснимого нарастающей финансовой паникой, Семар Дев. Вы можете думать, будто я поглощен лишь ИМ; но, уверяю вас, я уже оценил ситуацию в Летерасе - и, на его примере, во всей империи. На пороге кризиса. Увы, любое состояние имеет ограниченный размер. Но подобная здешней система основана на допущении неограниченных ресурсов. Имеются в виду различные ресурсы: от дешевой рабочей силы и материалов до неограниченного спроса. Каковой спрос, в свою очередь, во многом зависит от эфемерных материй, вроде доверия, надежды, необъятности потребностей и благословенного умения думать одним днем. Всё это подвластно таинственным и зачастую необъяснимым влияниям. Здесь мы становимся свидетелями воздействия комплекса сочетающихся факторов, призванных подорвать вышеуказанные добродетели. Более того, я полагаю, что ситуацией дирижируют.
  От выспренней речи Оценщика ее сознание стало уплывать вдаль... но последние слова обострили внимание. - Летерас под экономической осадой?
  - Отлично сказано, Семар Дев. Некто манипулирует ситуацией с целью вызвать цепную реакцию распада. О да. Такова моя скромная оценка.
  - Скромная?
  - Разумеется нет. Я с иронией взираю на собственную гениальность.
  - Зачем же?
  - Ну, чтобы обрести скромность.
  - Мы будем весь день преследовать Икария и его ручного граля?
  - Семар Дев, изо всех жителей Кабаля только мне выпало лицезреть нашего бога. Разве удивительно, что я иду за ним?
   "Бога? Он не бог. Он чертов Джаг из одханов, что к западу от Семи Городов. Страдает от трагического проклятия... но кто из нас не страдает?" Тут ее внимание привлекла фигура, показавшаяся на пути Икария и Таралека. Фигура высокая, широкая, с как бы разбитым лицом и громадным каменным мечом за спиной. - О нет, - простонала она.
  - Что такое? - спросил Оценщик.
  - Он его увидел?
  - Семар Дев?
  Но монах уже оказался позади Семар, рванувшейся вперед, грубо расталкивающей прохожих. "Ожидания? Конечно. Компромисс? Ни шанса".
  
  ***
  
  Один из канделябров с неисправным клапаном начал моргать, испуская толстые струи дыма. Дым вился по приемной, подобно змее. Лающий кашель Уруфи эхом отражался от стен. Сиррюн Канар прижался спиной к дверям в тронный зал, скрестил руки на груди, следя за Тисте Эдур. Томад Сенгар расхаживал взад и вперед, заботливо обходя стражников (хотя при этом делал вид, будто не замечает их). Его жена натянула узкое темно-серое платье, напоминая Сиррюну стервятника со сложенными крыльями. Возраст заставлял ее немного горбиться, что усугубляло сходство с птицей. Губы офицера искривились в слабой улыбке.
  - Не сомневаюсь, ожидание тебя забавляет, - прорычал Томад.
  - Значит, вы все же наблюдали за мной.
  - Я наблюдал за дверью. Тебе случилось стоять возле нее.
  Несомненно, это должно быть оскорблением. Улыбка Сиррюна стала шире. "Увы, тебе придется пройти сквозь меня, а на это ты не решишься, а?"
  - Император весьма занят.
  - Чем? - вопросил Томад. - Все решает Трайбан Гнол. Рулад просто сидит в остекленевшим взором, иногда кивает.
  - Плохо же вы думаете о родном сыне.
  Он понял, что задел их за живое: муж и жена сверкнули глазами.
  - Мы думаем о Трайбане Гноле еще хуже, - сказала Уруфь.
  Не было нужды отвечать на такое замечание: Сиррюн отлично знал их мнение о Канцлере и всех летерийцах вообще. Слепая спесь, разумеется; сплошное лицемерие, учитывая страсть, с которой Эдур перенимают обычаи Летера, вслух провозглашая презрение и отвращение к ним. "Если вам так невкусно, Эдур, почему вы не отрываетесь от нашей титьки? У вас был шанс все разрушить. Да, развалить нашу совершенно отвратительную цивилизацию". Стоит ли говорить с двумя дикарями?
  Он скорее ощутил, нежели услышал слабое царапание за дверью. Медленно выпрямился. - Император сейчас примет вас.
  Томад взвился, спеша встать лицом к дверям; Сиррюн увидел на лице негодяя внезапное напряжение, плохо скрытое привычной надменностью. Уруфь откинула плащ, освобождая руки. В ее глазах страх? Он заметил, что она встала поближе к супругу - но, кажется, из близости рождалось лишь еще большее напряжение.
  Сиррюн сделал шаг в сторону и открыл створки дверей. - Встать в выложенном плитками круге, - бросил он. - Пройдите дальше - и дюжина стрел отыщет ваши тела. Без предупреждения. Таков приказ Императора. Теперь входите. Медленно.
  
  ***
  
  В этот самый миг один Тисте Эдур и четверо летерийских солдат на взмыленных конях приближались к западным воротам города. Крики Эдур заставляли пешеходов разбегаться с насыпи. Все пятеро всадников покрыты грязью, двое ранены. У некоторых, в том числе у Эдур, ножны пусты, мечи других покрыты коркой крови. Из спины Эдур торчит обломанная стрела - железо наконечника глубоко зарылось в мышцы правой лопатки. Его плащ пропитан кровью.
  Воин умирает. Он едва держится, уже четыре дня.
  Тисте Эдур издал еще один хриплый крик - и его потрепанный отряд ворвался под арку ворот, в город Летерас.
  
  ***
  
  Странник смотрел на Рулада Сенгара, сидевшего без движения с того самого времени, как вернулся канцлер с объявлением о скором приходе Томада и Уруфи. Неужели это недостаток мужества мешает Императору приказать немедленно ввести их? Сложно угадать. Даже осторожные намеки канцлера не действуют.
  Пылают светильники. Традиционные факелы коптят дымом, их трепещущие языки лижут стены. Трайбан Гнол стоит со сложенными руками, ожидает.
  В голове Рулада ведется битва. Армии воли и желания встали против бешеных сил страха и сомнения. Поле боя залито кровью, усеяно трупами павших героев. Или в его голове клубится ослепляющий туман, превосходящий ядовитостью само забвение, и Рулад заблудился?
  Он восседает как каменная скульптура, одетая в пятнистые сокровища. Плод воображения безумного художника. Блестящие глаза, исполосованная шрамами плоть, кривой рот, черные космы немытых волос. Вырезан из камня вместе с троном, чтобы представлять символ вечного пленения... безумец уже не кажется загадочным - это обычное воплощение надменной, наслаждающейся покорностью подданных, не терпящей противоречия тирании.
  Поглядите на него - увидите, что бывает, когда справедливость заменяется местью. Когда вызов считается преступлением, скептицизм - изменой. Призови их, Император! Отца, мать. Призови, пусть встанут пред тобою извращенным кошмаром семейной близости. Излей на них гнев свой!
  - Сейчас, - каркнул Рулад.
  Канцлер подал знак стражнику около боковых дверей; тот повернулся с тихим скрежетом доспехов и провел латной перчаткой по древесине. Миг спустя двери открылись.
  Томад и Уруфь Сенгары вошли в тронный зал, остановившись в круге. Оба поклонились императору.
  Рулад облизал разбитые губы. - Они сородичи.
  Томад нахмурился.
  - Порабощенные людьми. Они заслужили освобождения, не так ли?
  - С острова Сепик, Император? - спросила Уруфь. - Вы о них говорите?
  - Они были освобождены, - кивнул Томад.
  Рулад подался вперед: - Порабощенные сородичи. Освобождены. Тогда почему, дорогой Отец, они гниют в оковах?
  Томад не нашелся с ответом; на сухом лице выразилось смущение.
  - Ожидали вашего распоряжения, - заявила Уруфь. - Император, мы искали вашей аудиенции много раз, с самого возвращения. К сожалению, - тут она бросила взгляд на Трайбана Гнола, - Канцлер отсылал нас восвояси.
  - И поэтому, - прохрипел Рулад, - вы провозгласили их Гостями империи, как следовало, и разместили... где? Нет, не в одной из многих наших резиденций около дворца. Нет. Вы выбрали подземные ямы - каменные мешки рядом с должниками, изменниками, убийцами. Так вы понимали гостеприимство в своем имении, Томад? Уруфь? Странно, но я не могу припомнить столь глубокого извращения эдурских обычаев! Я вырос в Доме благородной семьи!
  - Рулад... Император, - сказал Томад, отступив на шаг под силой гнева собственного сына, - вы видели этих сородичей? Они ... жалки. Поглядишь на них - и чувствуешь себя запятнанным. Их дух сокрушен. Они стали насмешкой над всем, что свойственно Тисте Эдур. Таково преступление людей Сепика перед нашей кровью. Они заплатили за преступление. Император, остров отныне мертв.
  - Родичи, - шепнул Император. - Объясни, Отец, ибо я не понял. О да, ты обнаружил преступление и свершил кару. Во имя эдурской крови. Не имеет значения, сколь испорченной, сколь жалкой. Воистину подробности не имеют смысла - они не могли повлиять на кару, разве что сделать ее более жестокой. Все это, Отец, одна цепочка рассуждений, прямая и верная. Но есть и другая, так? Кривая, узлом завязанная. Будто бы если жертвы людей кажутся нам недостойными, то их следует скрыть - пусть гниют как отбросы.
  Но тогда... за что ты мстил?
  Где - где, Отец? - был наш Дар Гостю? Где узы чести, связующие всех Тисте Эдур? Где, где, о Томад Сенгар, во всем этом моя воля? Я Император, и лик Империи - мой и только мой лик!
  Отзвуки этого вопля блуждали по залу, не желая угасать. Томад и Уруфь казались лишившимися дара речи, серые лица приобрели оттенок пепла.
  Трайбан Гнол, стоявший в двух шагах за спинами Эдур, опустил глаза долу, изображая смиренного жреца. Однако Странник, чьи чувства беспрепятственно могли проникать в тайны любого смертного, мог расслышать тяжелый стук жестокого сердца старика, мог почти что почуять вонь ядовитой радости, сокрытой за добродушной и немного грустной миной.
  Уруфь, казалось, старается сбросить оцепенение. Она медленно выпрямила спину. - Император, как можем мы знать вашу волю, когда мы отделены от вас? Разве Канцлер получил привилегию лишать Императора родителей? Отделять его от родной крови? А как насчет прочих Эдур? Император, вокруг вас построена стена. Летерийская стена.
  Странник услышал, как споткнулось сердце канцлера. - Ваше Величество! - негодующе воскликнул Трайбан Гнол. - Нет такой стены! Вы защищены, о да. Воистину. От всех, кто желает навредить вам...
  - Навредить? Ему? - вскричал Томад, глядя на канцлера. - Он наш сын!
  - Явно не ваш, Томад Сенгар. И не ваш, Уруфь. Возможно, необходимая защита правителя кажется вам стеной, но...
  - Мы хотели поговорить с ним!
  - От вас, - жутко проскрежетал Рулад, - я ничего не желаю слышать. Ваши слова - сплошная ложь. Вы лжете мне, как Ханнан Мосаг, как все мои друзья - Тисте Эдур. Вообразили, что я не почую вони вашего страха? Вашей ненависти? Нет, я не желаю слушать вас. Но вам придется выслушать меня.
  Император медленно выпрямил спину. Глаза его были суровы. - Наши сородичи будут освобождены. Я повелеваю. Они будут свободны. А для вас, дражайшие родители... кажется, вам нужен урок. Вы оставили их гнить во тьме. На кораблях. В ямах. Судя по таким омерзительным действиям, я заключаю: вы не понимаете ужаса выпавших на их долю наказаний. Вот мое суждение. Вам придется вкусить того, на что вы обрекали наших сородичей. Вы проведете два месяца в тюремных криптах Пятого Крыла. Будете жить в темноте, питаться раз в день. Еду вам будут спускать из люка в потолке. Говорить вы будете только между собой. На вас наденут кандалы. Во тьме. Поняла, Уруфь? Полная тьма. Никаких теней, с которыми можно играться, никаких шепотков в уши. Советую вам обдумать, что означает для Тисте Эдур Дар Гостю, почитание сородичей, какими бы падшими они ни были. Что означает подлинное освобождение.
  Странник бы поражен почти так же, как Томад и Уруфь. Он не заметил, как канцер подозвал летерийскую стражу. Гвардейцы мгновенно появились, словно возникнув из воздуха, и сомкнулись вокруг Томада и Уруфи.
  Беспощадные, закованные в железо руки летерийцев охватили запястья Тисте Эдур.
  Странник понял, что стал свидетелем начала конца.
  
  ***
  
  Недолго пришлось Семар Дев уповать, что она успеет окончить ссору еще до начала. Ей оставалось четыре широких шага до Карсы Орлонга, когда тот достиг Икария и Таралека Виида. Тоблакай приближался сбоку, оказавшись почти позади Джага, обозревавшего канал с мутной водой. Великан протянул руку, схватил Икария за предплечье и развернул к себе.
  Таралек Виид потянулся разорвать захват... прикосновение кулака Тоблакая к его голове казалось легким, почти случайным... граль упал на мостовую и замер.
  Икарий взирал на второй кулак, охвативший его левую руку. Лицо его выражало некоторое удивление.
  - Карса! - закричала Семар. Горожане крутили головами; те, что стали свидетелями участи Таралека, убегали подальше. - Если ты убил граля...
  - Он никто, - зарычал Карса, не сводивший глаз с Икария. - Последний твой блюститель, Джаг, был куда круче. И вот ты здесь, и нет никого, кто напал бы на меня сзади.
  - Карса, он безоружен!
  - А я - нет.
  Икарий всё изучал потрепанную жизнью руку напавшего: толстые запястья, красные кольца шрамов от кандалов, пятна и полоски старых татуировок. Казалось, Джаг не может понять, как она очутилась здесь и для чего предназначена. Затем он поднял взор, заметив Семар Дев. Лицо расплылось в радостной улыбке: - А, ведьма. Таксилианин и Варат Таун говорили о тебе только хорошее. Жаль, что мы не встретились раньше - хотя я видел тебя во дворе, издалека...
  - Не она твоя проблема, - бросил Карса. - Твоя проблема - я.
  Икарий не спеша повернул голову, встретив взор Тоблакая: - Ты Карса Орлонг, не знающий, что такое честный поединок. Скольких товарищей ты успел покалечить?
  - Они мне не товарищи. Как и ты.
  - А как насчет меня? - спросила Семар Дев. - Я тебе тоже не товарищ?
  Карса оскалился: - А что такое?
  - Икарий безоружен. Если ты его убьешь, тебе никогда не встретиться с императором. Ты окажешься в цепях. Ненадолго. Пока тупая башка не упадет с плеч.
  - Я тебе уже говорил, ведьма: цепи меня не удержат.
  - Ты же хочешь сразиться с императором?
  - А если вот этот убьет его первым? - воскликнул Карса, сильно дернув Икария (тот удивленно вздрогнул).
  - И в этом вся проблема? Вот почему ты калечишь чемпионов? Безмозглый бычара, больше никто не станет драться с тобой.
  - Ты хочешь встретиться с Императором Руладом до меня? - спросил Икарий.
  - Я не прошу твоего соизволения, Джаг.
  - Тем не менее ты его получаешь. Карса Орлонг, добро пожаловать к Руладу.
  Карса сверкнул глазами на Икария; тот, хотя был не таким высоким, сумел встретить взгляд Тоблакая, не задирая головы.
  И тут случилось что-то странное. Семар Дев увидела: глаза Карсы чуть расширились. Он внимательно уставился на Икария. - Да, - сказал он недовольно. - Теперь я вижу.
  - Рад слышать, - отозвался Икарий.
  - Что ты видишь? - спросила Семар.
  Таралек Виид позади нее застонал, закашлялся, перекатился на бок. Его начало рвать.
  Карса отпустил руку Джага и сделал шаг назад. - Ты держишь слово?
  Икарий слегка поклонился: - Как может быть иначе?
  - Верно. Икарий, я свидетельствую.
  Джаг поклонился еще раз.
  - Руки прочь от меча!
  Крик заставил всех повернуться. Шестеро стражников - летерийцев подходили к обнаженным оружием.
  Карса фыркнул: - Детишки, я возвращаюсь во двор. Прочь с дороги.
  Они расступились, словно тростники перед носом ладьи. Тоблакай двинулся к казармам, стража пошла следом, пытаясь не отстать от широко шагавшего великана.
  Семар Дев пялилась вслед; неожиданно для себя она громко взвизгнула - и тут же прикрыла рот руками.
  - Ты этим напомнила мне Старшего Оценщика, - с улыбкой сказал Икарий. Его взор скользнул мимо. - О да, вот и он. Словно мой личный стервятник. Ведьма, если я позову его жестом - как думаешь, подойдет?
  Семар покачала головой. Ее все еще захлестывала волна облегчения; от пережитого ужаса руки дрожали. - Нет, он предпочитает поклоняться на расстоянии.
  - Поклоняться? Этот человек заблуждается. Семар Дев, ты просветишь его?
  - Как скажешь. Икарий, это не поможет. Видишь ли, его народ помнит тебя.
  - Да неужели? - Глаза Икария сузились. Старший Оценщик заметил обращенное на него внимание бога и начал кланяться.
   "О духи, как я вообще могла заинтересоваться этим монахом? Отсветы фанатического поклонения не способны очаровывать; в них чувствуется только наглая непримиримость, они блестят словно ножи одномерных суждений".
  - Может быть, - заметил Икарий, - мне все-таки стоит поговорить с ним.
  - Он убежит.
  - Тогда во дворе казарм...
  - Там ты сумеешь загнать его в угол?
  Джаг рассмеялся: - Это будет доказательством моего всемогущества.
  
  ***
  
  Возбуждение Сиррюна Канара было подобно кипящему котлу, с которого вот-вот соскочит крышка; однако он сдерживал себя на всем долгом пути к криптам Пятого Крыла. Воздух там весьма сырой, плесень на ходу проникает в подошвы сапог, холод запускает щупальца в сердцевину костей.
  Таково будет место жительства Томада и Уруфи в ближайшие два месяца. Сиррюн не мог радоваться сильнее. В свете фонарей, которые несли стражники, он различал - с превеликим удовлетворением - характерное выражение на лицах Эдур. Оно свойственно всем пленникам: отупение, неверие, шок и страх мелькали, сменяя друг друга, пока все не вытеснило тупое нежелание признавать реальность.
  Сегодня ночью он сможет ублажить себя в постели; вот этот момент стал как бы прелюдией к желанию. Он уснет успокоенным, он будет доволен миром. Своим миром.
  Они прошли всю длину нижнего коридора. Сиррюн жестами приказал посадить Томада в левую камеру, а Уруфь в противоположную. Женщина Эдур бросила последний взгляд на супруга, повернулась и пошла за тремя стражниками. За ними двинулся и Сиррюн.
  - Я знаю, что ты более опасна, - сказал он, когда стражник наклонился, прилаживая браслет кандалов на ее лодыжку. - Пока мы здесь, тут есть и тени.
  - Твою участь решат другие, - бросила она.
  Он немного помолчал. - Посетителей не будет.
  - Да.
  - Шок прошел?
  Женщина поглядела на него с явным презрением.
  - В таком месте, - продолжал он, - приходит отчаяние.
  - Уйди, мерзавец.
  Сиррюн ухмыльнулся: - Снимите плащ. Почему один Томад должен страдать от холода?
  Она оттолкнула стражника и сама расстегнула фибулу.
  - Вы были достаточно глупы, чтобы забыть про Дар Эдур, - сказал он. - Теперь получайте, - он повел рукой, показывая на крошечную камеру, влажный потолок, потоки воды на стенах, - дар Летера. Надеюсь, получите наслаждение.
  Не дождавшись ответа, Сиррюн отвернулся. - Идемте, - сказал он стражникам, - оставим их тьме.
  
  ***
  
  Едва затихли последние отзвуки шагов, Пернатая Ведьма вылезла из служившей ей убежищем каморки. В ее личный мир прибыли гости. Незваные. Это ее коридоры; неровные плиты под ногами, скользкие стены, которых можно коснуться руками, волглый воздух, запах гнили, сама темнота - все это принадлежит ей.
  Томад и Уруфь Сенгары. Уруфь, некогда владевшая Пернатой Ведьмой. Да, в этом видится справедливость. Пернатая Ведьма - летерийка... кто сможет отныне усомниться, что серый прилив сменился отливом?
  Она прокралась в коридор - мокасины бесшумно ступали по скользкому полу - и замерла в нерешительности. Хочется ли ей поглядеть на них? Высмеять жалкое падение? Искушение было сильным; но нет, лучше остаться незримой, неведомой им.
  Ага, они переговариваются. Она подошла подслушать.
  ... ненадолго, - сказал Томад. - Это вернее всего иного освободит нам руки. Жена, Ханнан Мосаг свяжется с женщинами, будет выкован союз...
  - Не будь так уверен, - отвечала Уруфь. - Мы не забыли истину о безграничности амбиций Короля-Ведуна. Во всем виноват...
  - Не надо об этом. Выбора нет.
  - Возможно. Но неизбежны уступки, это сложно, ибо мы не верим ему. О, слово он даст, не сомневаюсь. Как ты сказал, выбора нет. Но какова цена слову Мосага? Его душа отравлена. Он все еще жаждет меча и даруемой им силы. Мы не позволим. Он не коснется его. Никогда!
  Послышался скрежет цепей. Томад подал голос: - Он не казался безумцем, Уруфь.
  - Нет, тихо ответила она. - Не казался.
  - Он был прав в своем гневе.
  - Да.
  - Как и мы на Сепике, когда увидели, сколь глубоко пал наш род. Их нищета, их отказ от воли, гордости, традиций. Когда-то они были Тисте Эдур! Знай мы заранее...
  - Мы не тронули бы их, муж?
  Молчание.
  - Нет, - ответил наконец Томад. - Месть малазанам была необходима. Но месть за нас, не за падших сородичей. Рулад не понял.
  - Нет, он понял. Томад, сородичи страдали в трюмах. Страдали в казематах. Рулад все понял правильно. Мы карали их за неудачи. Это тоже месть. Месть против родной крови.
  Голос Томада наполнился горечью: - Когда мы выносили приговор, жена, ты промолчала. Давай, потешь себя лживой мудростью. Если мне придется выслушивать вот такое - предпочитаю тишину.
  - Что же, муженек. Ты ее получишь.
  Пернатая Ведьма пошевелилась. Да, нужно известить Ханнана Мосага. Но что он сделает? Будет искать помощи женщин Эдур? Она надеялась на обратное. Если у Пернатой Ведьмы есть враг, так это они. Равен ли им по силам Король-Ведун? Разве что в умении обманывать. Он ослабел. Но если у него есть тайные союзники?
  Ей нужно переговорить со Странником. С ее богом.
  Ей нужно выбить некоторые ... уступки.
  Улыбнувшись, Ведьма скользнула в коридор.
  Участь Томада и Уруфи облаком пробежала по ее рассудку, едва ли оставив след.
  
  ***
  
  Подземный тоннель Старого Дворца простирался почти до соединения Главного канала с каналом Ползуна. В трех местах его перегораживали кирпичные стены; Ханнан Мосаг оставлял их нетронутыми, искажая реальность при помощи Куральд Эмурланна всякий раз, когда проходил здесь. Как делал и сейчас, ведя за собой Брутена Трану.
  Сторонники Короля-Ведуна некоторое время прятали воина, пока сам Мосаг производил приготовления (а это была нелегкая работа). Не то чтобы дворец кишел поисковыми партиями - лихорадка смущения и страха стала настоящей эпидемией, люди пропадали с устрашающей регулярностью... а еще чаще пропадали Тисте Эдур. Нет, настоящая трудность таилась в самом Брутене Тране.
   "Муж сильной воли. Но это послужит нам на пользу... если удастся вбить ему в череп мысль о пагубности спешки. Воину нужна определенность, верно. Но важны также время и место, а готово еще не всё".
  Ханнан Мосаг вел Брутена в комнату в самом конце тоннеля. Восьмиугольник грубо сложенных стен. Восьмиугольный купол сверху, выложенный давно потускневшими листами меди Он навис над головами, словно Эдур очутились в лачуге.
  Когда Король-Ведун впервые обнаружил помещение, уходящий вниз коридор был затоплен на сорок шагов - мутная черная вода почти лизала потолок комнаты.
  Мосаг снова осушил ее через небольшой разрыв, ведущий в мир Зародыша; затем он быстро закрыл его и, неуклюже, по - крабьи двигаясь, протащил по скользкому коридору связку саженных палок из Черного дерева. Коридор, конечно же, начал заполняться водой. Король-Ведун прошлепал к середине комнаты, развязал палки и начал втыкать их в густой ил, создавая восьмиугольную ограду на расстоянии руки от стен - по две палки на сторону комнаты. Закончив это дело, он произвел открытие Куральд Эмурланна - столь полное, на какое был способен.
  Цена была ужасной. Он желал очистить силу от примеси хаоса, ядовитого дыхания Увечного Бога; он был вряд ли способен на такое свершение. Изуродованная плоть, кривые кости, жидкая черная кровь в артериях и венах - всё служило злокозненному миру Падшего, став симбиозом с его жизнью и силой. Он так давно не ощущал - полной мерой - чистоты Куральд Эмурланна, что почти отпрянул при первом касании хотя ослабленной, но обжигающей мощи садка.
  В воздухе запахло обожженной плотью и горелыми волосами. Ханнан Мосаг пытался освятить помещение, запереть силу Тени в этом новом, личном храме. Целая ночь борьбы... вода, поднимающаяся по онемелым ногам... он начал ощущать, как ломается сосредоточение - и отчаянно, думая, что всё пропало, воззвал к Отцу Тень.
  К Скабандари.
  Отчаявшийся, знающий, что провалился...
  Неожиданно сила, чистая и решительная, заполнила комнату. Вскипятила воду, что взлетела извивающимися столбами пара. Раскаленные как очаг стены потрескивали. Грязь под ногами отвердела, крепко сжав Черное дерево.
  Жар проник в плоть Мосага, просочился до мозга костей. Он застонал от боли... но по телу пронеслась волна новой жизни.
  Она не исцелила его, не смогла выпрямить кости или разгладить узлы шрамов.
  Нет, это казалось скорее обещанием, шепотом, приглашением в некое благое будущее. Все окончилось за дюжину ударов сердца - но память обещания осталась с Ханнаном Мосагом.
  Скабандари, Отец Тень, всё еще жив. Да, он вырван из плоти и костей, но дух сохранен. Он отвечает на его отчаянный зов, он дарует этому месту святость.
   "Я нашел путь. Я могу видеть его конец".
  Мосаг скорчился на иссушенном грунте пола; Брутен Трана (он был высок и стоял согнувшись) подошел ближе. Король-Ведун указал на центр комнаты: - Туда, воин. Ты должен лечь. Ритуал готов, он ждет тебя. Но должен предупредить: путешествие будет долгим и тяжелым.
  - Я не понимаю, Король-Ведун. Это...это храм. Здесь настоящий Куральд Эмурланн.
  - Да, Брутен Трана. По благословению самого Отца Тень. Воин, твое путешествие благословлено. Разве не значит это, что мы на верном пути?
  Брутен Трана смотрел на него сверху вниз и молчал. Затем: - От тебя, как и многих других, Отец Тень должен был отвернуться. Твое предательство...
  - Мое предательство ничего не значит, - бросил Король-Ведун. - Воин, мы благословлены! Это место... это не просто храм Эмурланна! Это храм Скабандари! Нашего бога! Первый настоящий храм в здешнем Королевстве. Ты не понимаешь? Он возвращается к нам.
  - Тогда, наверное, наш поиск бессмыслен, - заявил Трана.
  - Что?
  - Скабандари вернется и встанет против Рулада Сенгара. Скажи, твой Увечный Бог рискнет сразиться с ним?
  - Не будь дураком, Брутен Трана. Ты задал неправильный вопрос. Рискнет ли Скабандари сразиться с ним? В первый миг после возвращения? Мы не можем знать сил Отца Тень, но я уверен - он вернется слабым, истощенным. Нет, воин, именно нам выпало защищать его во время возвращения. Защищать и питать.
  - Значит, его нашел Фир Сенгар?
  Темные глаза Мосага сузились. - Что ты знаешь о нем, Брутен Трана?
  - Только то, что почти все Эдур. Фир ушел искать Отца Тень. Чтобы ответить на измену брата. На твою измену, Король-Ведун.
  - Вполне очевидно, - напряженным голосом сказал Мосаг, - что было достигнуто примирение.
  - Может, очевидно, может, нет. Ты не ответил на вопрос.
  - Не смог. Ибо не знаю.
  - Ты снова хитришь?
  - Несправедливые обвинения, Брутен Трана.
  - Начнем ритуал. Скажи, это будет странствие во плоти?
  - Нет. Тогда ты, воин, очень скоро умер бы. Мы должны высвободить твой дух.
  Ханнан Мосаг наблюдал, как Трана проходит в середину комнаты, снимает меч и пояс, ложится на спину.
  - Закрой глаза, - приказал ведун, подбираясь ближе. - Введи разум в упокоение Тени. Ты ощутишь на груди мое касание. Вскоре после этого исчезнет всякое ощущение тела. Тогда ты откроешь глаза и окажешься... где-то в ином месте.
  - Как узнать, что я встал на искомый путь?
  - Усердно ищи - и поймешь, Брутен Трана. А теперь молчи. Я должен сосредоточиться.
  Очень скоро Король- Ведун протянул руку, коснулся груди воина.
  "Как легко".
  Лежавшее перед ним тело не дышало. Оставить его надолго - пожалуй, начнет гнить. Но нет, тут место освященное, оживленное силой Куральд Эмурланна. Гниения не будет. Для тела время прекратит свой бег.
  Ханнан Мосаг подтащил себя еще ближе. Начал обыскивать одежду Траны. Воин что-то спрятал, что-то, излучающее дикую силу, давящее на чувства ведуна подобно зловонию. Он проверил карманы кожаного плаща, но нашел лишь потрепанную записку. Тогда он вывернул кошель на поясе. Полированный камешек, черный словно оникс, но в действительности - всего лишь обкатанный волнами обсидиан. Три дока - местных монеты. Больше ничего. Ханнан Мосаг начинал сердиться. Он раздел воина. Ничего. Но "зловоние" пропитало одежду!
  Зарычав, Мосаг распрямил спину. Руки его тряслись.
  Он взял ЭТО с собой. Невозможно! Но... что еще остается думать?
  Горящий взор уцепился за комок пергамента. Ведун подобрал его, расправил и прочитал записи.
  Вначале он ничего не понял. Заявление... нет, не заявление. Признание. Такой подписи он раньше не видел. Стилизована до полной нечитабельности. Уж эти летерийцы!.. В следующий миг разум озарился пониманием.
  Гзаза его уставились на обнаженное тело Траны. - Какой обман ты планировал, воин? Кажется, ты умнее, чем мне казалось. - Он помолчал и улыбнулся: - Уже неважно.
  Король-Ведун вытащил кинжал. - Немного крови, о да, чтобы закрепить святость храма. Скабандари, ты меня понял бы. Да. Необходимость.
  Он подполз к Тране. - Принеси мне искомое, воин. Да. Увы, после этого ты не будешь мне нужен. - Воздел лезвие и резко ударил воина в сердце.
  
  ***
  
  Теол Беддикт поглядел на Багга и понял, что слуга поворачивается кругом, будучи не с силах оторвать глаз от здоровенного Тартенала с варварским каменным мечом. Идущая по бокам гиганта стража выглядела достаточно испуганной. - Ну, - сказал Теол, - это тебе не Аблала Сани, верно?
  Багг, кажется, даже не услышал его.
  - О, ну и продолжай дурить. Я поговорю с другим. Как ты его назвал? О да, с Джагом. Любой, кто не морщится от хватки того Тартенала - либо лишен мозгов, либо - ох, что за неприятная мысль! - еще страшнее Тартенала. Может быть, сейчас стоит засомневаться, внимательно вслушаться в совет верного лакея... Нет? Как хочешь. Пожалуйста, не стой как человек, у которого сердце провалилось ниже печенки или какого другого органа, мне неизвестного. А? Ну, тогда стой.
  Теол двинулся к Джагу. Второй дикарь, которого поверг в бессознательное состояние кулак Тартенала - именно этого Тартенала искал Аблала во Дворе Побед - уже сел, очумело оглядываясь. Кровь еще текла из умело свороченного носа. Женщина - как снова убедился Теол, вполне себе привлекательная - говорила с татуированным гигантом; в десятке шагов стоял еще один иноземец, с каким-то обожанием взиравший то ли на нее, то ли на Джага.
  В-общем, сценарий интересный, решил Теол. Достаточно интересный, чтобы влезть в него в свойственной ему чарующей манере. Итак, он приблизился, раскинул руки и воскликнул: - Думаю, настало время получше познакомиться с нашим чудесным городом. - Тут одеяло скользнуло к его ногам.
  К сожалению, Багг пропустил восхитительный миг представления хозяина: его глаза как прикипели к Тоблакаю, он шел за ним, шаг за шагом - а воин с эскортом шествовал ко Двору Побед. Ох, с какой бессознательной иронией наименовали его простодушные чиновники! Впереди уже виднелась стена двора... когда все надежды на возвращение были быстро и неожиданно уничтожены. Ибо улица была запружена народом.
  Иссохшие, покрытые экскрементами, почти нагие тела в язвах и ссадинах. Они стояли поперек улицы, словно брошенные дети, забытые и никому не нужные. Они моргали, щурились на полуденное солнце. Тут были сотни мерзких на вид созданий.
  Стражники Тоблакая встали перед неожиданным препятствием; Багг заметил, как первый отпрянул, словно атакованный вонью, повернулся и заспорил с товарищами. Их "пленник" просто заревел на толпу, приказывая очистить путь, а потом пошагал вперед, расталкивая всех.
  Сделав около двадцати шагов, он тоже вынужден был остановиться. Плечи и голова возвышались над скопищем; он сверкнул глазами и крикнул на грубом малазанском: - Я знаю вас! Вы были рабами на острове Сепик. Слушайте меня!
  Лица обернулись к нему. Толпа пошевелилась, формируя неровный круг.
  Они слушали. Они отчаянно желали его услышать.
  - Я, Карса Орлонг, я отвечу им! Клянусь. Ваш род отринул вас. Вас выбросили. Живые или мертвые - вы не интересны никому в здешней проклятой земле! Мне нет дела до вашей судьбы! А вот ради мести за свершенное над вами я готов на все! Теперь дайте дорогу. Ваши цепи сброшены. Идите, чтобы снова не оказаться в цепях! - Сказав так, воитель - Тоблакай двинулся к главному входу двора.
   "Думаю, не совсем это они хотели услышать. Не сейчас, во всяком случае. Но подозреваю - впоследствии они припомнят сказанное.
  Нет, здесь и сейчас требуется другой тип лидерства".
  Стража отступила, отыскивая более легкий путь.
  То же самое делали и зеваки - горожане. Никто не пожелал вникнуть в происходящее.
  Багг заставил себя сдвинуться с места. Потянулся за своей силой. Она сопротивлялась недостойному использованию. "Проклятие моим поклонникам, кто бы и где бы они ни были! Я проложу собственный путь! Сила, свободная от сочувствия, холодная как море, темная в глубинах. Я проложу путь".
  - Закройте глаза, - сказал он толпе. Слова были не громче шепота, но все расслышали их. Слова твердо и неотразимо вонзились в их рассудок. Закройте глаза.
  Они закрыли. Мужчины, женщины, дети. Все встали неподвижно. Веки плотно зажмурены, дыхание затаено - внезапная тревога, может, даже и страх - но Багг подозревал, что этот народ перешел пределы страха. Они ждали, что же будет. И не шевелились.
   "Я проложу путь". - Слушайте меня. Есть безопасное место. Далеко отсюда. Я пошлю вас туда. Сейчас. Там вас встретят друзья. Они свершат исцеление. У вас будет достаточно еды, одежды, будет крыша над головой. Когда земля содрогнется под ногами - откройте глаза. Узрите новый дом.
  Море не прощает. Его сила - голод и кипящая ярость. Море воюет с берегом, с самим небом. Море никого не оплакивает.
  Баггу было все равно.
  Как бывает со всяким затоном, неподвижно залегшим под горячим солнцем, его кровь... разогрелась. Самый малый затон - обещание океана, множества океанов - вся сила их может удерживаться в единой капле воды. Таков Денаэт Рузен, таков Рюз, садок, в коем рождена жизнь. "Там, в обещании самой жизни, я найду то, что искал.
  Сочувствие.
  Теплоту души".
  И сила пришла бурлящим потоком. Гневная, о да - но верная. Вода так давно познала жизнь, что забыла о своей чистоте. Сила и дар стали едины и сдались своему богу.
  И он отослал их.
  Багг открыл глаза, увидел пустую улицу.
  
  ***
  
  Оказавшись в своей комнате, Карса Орлонг снял перевязь с плеча, взял меч в руки. Он смотрел на длинный стол, на котором неярко горела лампа. Затем Тоблакай положил оружие и ножны. Надолго застыл.
  Многое нужно обдумать. Тяжелая накипь и пена поднялись из глубин души. Рабы. Выброшенные. Их жизни ничего не стоят. И Эдур и летерийцы оказались бессердечными трусами. Они охотно отворачиваются, чтобы не видеть цену своего равнодушия. Они рады разорвать узы дружбы, если это будет выгодно.
  Они еще смеют звать его варваром!
  Пусть так. Главное - увидели различие.
  Пользуясь умением дикаря верно видеть добро и зло, он сумеет восстановить в памяти всю сцену - лица голодающих, их блестящие глаза. Они будут сиять так ярко, что он ощутит ожоги взглядов. Когда бросит вызов императору Рулада. Когда потом бросит вызов всякому летерийцу и всякому Эдур, дерзнувшему встать на его пути.
  Он клянется в этом. Да узрят все.
  Холодная мысль держала его еще несколько мгновений. Затем пришел иной образ - Икария, того, чье прозвище Хищник жизней.
  Он едва не свернул Джагу шею.
  Но увидел на землистом лице... что-то. И пришло понимание.
  Он поддался бы Карсе. Он дал слово, и Карса знал: это слово нерушимо.
  В Джаге есть джагутская кровь. Об этом Карса мало что знает. Отец или мать - из Джагутов. Но другой родитель... Мать или отец. Что же, он достаточно хорошо разглядел лицо Икария, чтобы понять. Чтобы ощутить шепот родной крови.
  Крови Тоблакаев.
  
  ***
  
  Канцлер Трайбан Гнол вернулся в роскошную контору и с нехарактерной для него медлительностью сел в кресло. Перед ним стоял покрытый пылью, потом и засохшей кровью солдат. Весьма кстати вернувшийся из подземелий Сиррюн Канар сторожко следил за солдатом, встав справа.
  Гнол отвернулся от утомленного вестника. Потом он позовет рабов - чистильщиков, чтобы вымыли пол на том месте, где стоит этот, чтобы наполнили воздух ароматом соснового масла. Глядя на лежащую на столе лакированную коробочку, он спросил: - Сколько с тобой приехало, капрал?
  - Трое и один Эдур, господин.
  Трайбан Гнол резко поднял голову. - Где он сейчас?
  - Умер на третьей ступени главного входа в Резиденцию, господин.
  - Неужели? Умер?
  - Он был тяжело ранен, господин. Я узнал достаточно, чтобы помешать целителям приблизиться к нему. Когда он зашатался, я подошел ближе и провернул стрелу в спине, потом вдавил глубже. От боли он потерял сознание; я подхватил его, опустил на землю. Пережав пальцем большую артерию на шее. Я сумел продержать ее в течение тридцати ударов сердца. Эдур не мог пережить этого.
  - И ты простой капрал на моей службе. Как же так. Сиррюн, когда мы тут закончим, обеспечьте продвижение этому человеку.
  - Да, Канцлер.
  - Итак, - продолжил Гнол, - честь доложить о произошедшем выпадает тебе, как старшему по званию среди выживших.
  - Так точно, господин.
  - Я желаю услышать имена остальных.
  Капрал вздрогнул: - Господин, без своих людей я не смогу...
  - Понимаю твою верность и одобряю. Увы, нужно трезво смотреть на ситуацию. Нужно уметь узнавать в лицо необходимость. Эти солдаты не мои. Они не похожи на тебя.
  - Они верны, господин...
  - Кому? Чему? Нет, риск слишком велик. Но тебя я награжу. Впоследствии. - Взгляд канцлера скользнул по Сиррюну: - Быстро, без мучений. Никаких допросов.
  Сиррюн поднял брови: - Никаких?
  - Никаких.
  - Как прикажете, господин.
  Капрал облизнул губы и, выдавливая из себя слова, произнес: - Спасибо, господин.
  Канцлер рассеянно кивнул. Он снова глядел на коробочку из черного дерева. - Спрашиваю снова, - сказал он. - Никаких признаков, откуда они явились? Никакого формального объявления войны?
  - Ничего такого, господин. Сотни сгоревших кораблей - вот их объявление войны. Но все же... кажется, их мало. Никаких армий, никаких признаков войск на побережье.
  - Но одно войско было.
  - Сохрани Странник, да! Господин, я скакал с двумя десятками летерийцев - все ветераны - и шестерыми Тисте Эдур из арапаев. Была у них магия или нет, но нас взяли врасплох на поляне около брошенного поместья. Вот мы думаем о том, где разбить лагерь - едем посреди высокой травы - а в следующий миг грохот и огонь, тела летят по воздуху. Летят, господин. Отдельные члены. Куски. Свист стрел во тьме...
  - Но ваш отряд справился.
  Капрал покачал головой: - Командовавший нами Эдур знал, что новости, которые мы привезем в столицу - о сгоревших кораблях, о мертвых Эдур на дорогах - важны, и приказал отступать. Многим удалось убежать. Господин, мы рванулись прочь, и Эдур был впереди всех. Вначале нас было семеро - пятерых Эдур они убили в первой атаке - потом осталось пятеро.
  - Враг преследовал? - спокойно, задумчиво спросил Гнол.
  - Нет, господин. У них нет лошадей. По крайней мере, мы не видели.
  Канцлер просто кивнул. И спросил: - Это люди?
  - Да, господин. Не летерийцы и не из племен. Этих мы бы узнали. Господин, они используют самострелы, но не маленькие, со слабыми дугами, какими мы пользуемся, стреляя карпов на мелководье. Нет, их оружие из закаленного железа, с толстыми тетивами. Их стрелы пронзают доспехи и щиты. Я видел, как мой солдат получил одну такую в спину и тут же умер. А...
  Он замолчал, потому что канцлер воздел идеально обработанный ноготь.
  - Момент, солдат. Один момент. Ты что-то сказал... - Канцлер поглядел вверх. - Пять или шесть Эдур убиты в первый же миг нападения. На дорогах у побережья находили трупы Эдур. А летерийские?
  - Нет, господин, таких не находили.
  - Однако шестой Эдур пережил нападение на поляне. Как?
  - Можно сказать, господин, не пережил. Стрела в спине должна была убить его сразу. Он вылетел из седла. Мало кто верил, что он сможет подняться, поймать лошадь...
  - Ты видел все собственными глазами?
  - Так точно, господин.
  - Стрела была до грохота или после?
  Капрал наморщил лоб. - До. Как раз до - кажется, никто моргнуть не успел. Да, уверен. Его поразили первым.
  - Потому что он был явным командиром?
  - Думаю, так, господин.
  - Грохот и огонь. Куда вначале ударила их магия? Дай-ка я отвечу сам. В середину оставшихся Эдур.
  - Так точно, господин.
  - Можешь идти, солдат. Сиррюн, задержись ненадолго.
  Едва захлопнулась дверь, Трайбан Гнол вскочил: - Сохрани Странник! Треклятое вторжение! Против Летерийской Империи!
  - Скорее против Эдур, - рискнул предположить Сиррюн.
  Канцлер сверкнул глазами: - Что ты за дурак. Это случайность. Всего лишь необычная деталь. Не имеющая значения. Сиррюн, Эдур правят нами. Скорее формально, да - но они оккупанты. Они среди нас. Они могут повелевать силами Летера как им заблагорассудится.
  Он ударил кулаком по столу. Лакированная коробочка подпрыгнула, крышка отскочила. Трайбен Гнол поглядел на то, что лежало внутри. - Мы в состоянии войны, - заявил он. - Не наша война - не та, которую мы планировали. Война!
  - Мы сокрушим захватчиков, господин...
  - Разумеется. Мы найдем что противопоставить их магии. Это тоже не имеет значения.
  - Не понимаю, господин.
   "Разумеется. Вот почему тебе не подняться выше нынешнего чина. Жалкий подонок". - Когда закончишь утихомиривать солдат, Сиррюн - ах да, и устроишь продвижение юному, но предприимчивому капралу - нужно будет лично доставить послание Каросу Инвиктаду.
  - Господин?
  - Приглашение. Он должен прибыть во дворец.
  - Когда?
  - Немедленно.
  Сиррюн отдал честь. - Слушаюсь, господин.
  - Иди.
  Когда дверь захлопнулась во второй раз, Гнол опустил взор на стол. Поглядел в открытую коробку. Там была крошечная пузатая бутылочка. Осталась треть содержимого.
  Трайбан Гнол испытывал удовлетворение, едва взглянув на нее. Тайное знание, прячущееся в шкатулке. Он помнил, как наливал содержимое в вино, которое должен был выпить в тот роковой день Эзгара Дисканар. Эзгара и жалкий слабак Первый Евнух. Следующей в очереди стояла Низаль. Не Брюс. Нет, кто угодно, только не Брюс Беддикт.
  Весьма огорчительно.
  
  
  
  Глава 16
  
  
  Поля битв сохраняют каждый испущенный на них возглас. Крики подобием корней ползут среди валунов и сломанных доспехов, кусков оружия и гниющих в земле ремней. Столетия - как мгновения для этих голосов, этих скорбящих душ. Они умирают сейчас, но их сейчас длится вечность.
  
  
  На мертвых равнинах,
  Раэл из Лонспита
  
  
  Пламя пожрало травы. Ветер и вода пожрали почву. Равнина, на которую выходили дренажные канавы, покрыта беспорядочно торчащими кактусами, камнями размером с кулак и потрескавшимися глыбами. Труп летерийского разведчика упал с гребня, оставив за собой полосу разбрызганной крови - на выжженных камнях она казалась чернилами. Койоты, волки и, возможно, овлийские собаки обглодали мягкие ткани - лицо, живот, ягодицы и внутренние части бедер - оставив все прочее мухам и отложенным мухами личинкам.
  Смотритель Брол Хандар - он знал, что едва не умер при Лыковом Баклане, помнил, как оплакивал себя, нелепо убитого собственным мечом - приказал двоим солдатам остаться на холме, остальным велел переместиться на более высокий холм в тридцати шагах от канавы. Сам командир спустился на равнину, ведя за собой коня. Заставил подойти к отвратительно воняющему телу и себя самого, и животное.
  К'риснан вовремя нашел его. При нем была сила, целительная сила - не грязь хаоса. Брол Хандар понял, что это благословение. Куральд Эмурланн. Возрожденная тьма. Он не желал сомневаться, задавать вопросы. Благословение.
  Из горла разведчика торчал обломок стрелы. Оружие у него забрали, как и тонкую кольчугу. Не было нигде видно и летерийской лошади. Жужжание мух казалось неестественно громким.
  Брол Хандар развернул коня и вернулся на склон. Там он спросил у разведчика из племени Соланта: - Следы есть?
  - Одна лошадь, Смотритель, - ответил воин. - Думаю, в засаде сидел пеший.
  Брол кивнул. Привычная схема. Овлы забирали коней, оружие и доспехи. Атрипреда приказала разведчикам и вестовым не ездить в одиночку. Нет сомнения, Красная Маска в ответ увеличит число бойцов в засадах.
  - Овл ускакал на юго-восток, Смотритель.
  Увы, прошло уже несколько дней. Нет смысла преследовать.
  Щурясь под беспощадным светом солнца, Хандар осматривал равнины. Как может воин спрятаться на пустой земле? Канавы казались очевидным ответом: тот, кто заметит конного, успеет спешиться, нырнуть в воду и незаметно подойти к врагу.
  Сами они пока что замечали лишь группы оленей и койотов. Солдаты прочесывали равнины на лошадях и пешим строем. Опять - таки разве что олень выскакивал иногда из-под ног ругающегося солдата, или дрозд, или куропатка взлетала, бешено колотя крыльями и роняя перья.
  Маги настаивали, что колдовство тут не при чем. Действительно, большинство овлов, по видимому, лишены способностей сплетать магию. Долина Лыкового Баклана оказывается не совсем уникальной. Брол Хандар начинал думать, что равнины - это южная версия тундры. В некоторых отношениях они похожи, но в других - совершенно различны. Горизонты обманывают, дистанции определяются ошибочно. Долины скрыты от глаз, пока войска буквально не натыкаются на них. Да, весьма похоже на тундру. Дурное место для войн.
  Красная Маска и его армия испарились. О да, следов тут множество - широкие полосы вытоптанной травы пролегли туда и сюда... но некоторые остались после стад бхедринов, некоторые очень старые, а прочие ведут в разных направлениях, запутывая следопытов до полного одурения. День за днем войско Летера движется вперед; припасы тают, разведчики погибают в засадах... Марш туда, потом обратно - как будто они обречены идти на мифическую битву, что никогда не состоится.
  Хандар собрал тридцать лучших ездоков и каждый день посылал их в стороны от колонны - опасно далеко - в надежде, что удастся заметить овлов.
  Он покосился на разведчика из солантов: - Куда же они делись?
  Воин скривил губы: - Я уже обдумывал это, Смотритель. Ни о чем другом уже неделю думать не могу. Полагаю, враг повсюду вокруг нас. После Лыкового баклана Маска разделил племена. Каждая часть использует фургоны, чтобы не отличаться от других. Как мы поняли, восемь или десять фургонов движутся в конце колонн, чтобы стереть следы. Впереди может быть сотня воинов, может быть и пять тысяч.
  - Но если так, мы должны были нагнать хотя бы один такой поезд!
  - Мы слишком медленно идем, Смотритель. Вспомните, мы два дня стояли лагерем к югу от Баклана. Обеспечив им критически важный отрыв. Их колонны, даже с фургонами, движутся быстрее нас. Все просто.
  - Атрипреда отказывается выслать большую группу разведчиков, - кивнул Хандар.
  - Мудрое решение, - отозвался разведчик.
  - Почему?
  - Маска нападет на нее всей силой. Одолеет, убьет каждого солдата. Так или иначе, Смотритель, мы играем в его игру.
  - Это... неприемлемо.
  - Полагаю, Атрипреда согласилась бы с вами.
  - Что же можно сделать?
  Брови воина взлетели: - Не я командую армией, Смотритель.
   "И не я". - А если бы ты командовал?
  На лице разведчика сразу выразилось смятение; он оглянулся на второго воина, но тот казался поглощенным своими делами - смотрел на что-то на самом горизонте, отрывал полоски сушеного мяса от куска в левой руке, жевал.
  - Неважно, - сказал, вздохнув, Хандар. - Неразумный вопрос.
  - Но я все же отвечу, если вы не против.
  - Давай.
  - Отступить, господин. В Дрену. Продолжить захват земель, выставлять сильную охрану. Красная Маска будет вынужден придти к нам, оспорить захват овлийских территорий.
   "Я согласен. Но она не согласится" . - Отзови всех, - приказал он. - Возвращаемся к колонне.
  
  ***
  
  Солнце миновало полдень, когда отряд Тисте Эдур завидел вдали летерийскую колонну. Сразу стало очевидным: что-то произошло. Обозные повозки сдвинуты в прямоугольник, мулы и волы отвязаны и помещены в два раздельных загона внутри защитного сооружения. Отряды разных бригад и полков организованно перемещаются на юг и север, а конница строится к западу и востоку.
  Брол Хандар послал коня в галоп. Сказал главному разведчику: - Присоединитесь к моим арапаям. Я желаю видеть вас в западном строю.
  - Слушаюсь, господин.
  Отряд развернулся позади него; Хандар пришпорил коня и помчался к лесу обозначавших расположение Атрипреды флажков, видневшихся напротив восточного ряда фургонов. Земля тут была сравнительно гладкой. В тысяче шагов к югу с востока на запад располагалась гряда невысоких холмов; местность к северу была более или менее ровной, он заросла кочками серебристой травы, известной как порез-трава, или, на овлийском, местхебе. Высотой поросль достигала пояса мужчины.
   "Красная Маска должен быть дураком, если решил встретить нас здесь".
  Он перевел коня на рысь. Уже можно было разглядеть Атрипреду. На ее лице краска волнения сменила напряженную бледность, из-за которой казалось: каждый день со дня при Лыковом Баклане старит ее на год. Она собрала офицеров - те уже начали разъезжаться, получив приказы. Когда Смотритель оказался рядом, с командиром оставались несколько вестовых и личный знаменосец.
  Он натянул поводья. - Что происходит?
  - Кажется, он устал бегать, - ответила Биветт весьма свирепым, но также и удовлетворенным тоном.
  - Вы его обнаружили?
  - Он сейчас движется на нас, Смотритель.
  - Но... но почему?
  В ее глазах блеснула тревога. Атрипреда отвернулась, поглядев на юго-восток; Хандар и сам увидел там пыльное облако над горизонтом. - Считает, что мы устали, выдохлись. Он знает, что у нас мало провианта и хорошего фуража, но много фургонов с ранеными. Он решил устроить новое избиение.
  Порыв теплого ветра высушил пот на лбу Брола Хандара. Этот ветер - бесконечное дыхание равнин, он всегда приходит с запада или северо-запада. Он пожирает любую каплю влаги, делает кожу сухой и потемневшей. Смотритель облизнул потрескавшиеся губы, откашлялся. - Здесь можно высвобождать магию, Атрипреда?
  Ее глаза сверкнули. - Да. Мы дадим ему достойный ответ.
  - А их шаманы? Что с шаманами овлов?
  - Они бесполезны, Смотритель. Их ритуалы слишком медленные для боя. А сырую силу они использовать не умеют. На этот раз мы их возьмем, Брол Хандар.
  - Вы снова поместили Тисте Эдур в арьергарде. Мы должны охранять бычий навоз?
  - Вовсе нет. Думаю, сегодня вам придется немало повоевать. Они любят заходить с флангов, нападать на обозы. Ваши Эдур нужны мне, чтобы их отбросить. Помните также и о двух демонах.
  - Демонов трудно забыть, - ответил он. - Ясно. Мы займем оборонительные позиции. - Хандар натянул поводья. - Желаю веселой битвы, Атрипреда.
  Биветт смотрела в спину Эдур. Она была раздражена его вопросами, его скептицизмом. Красная Маска смертен, как любой человек. Он не избавлен от ошибок - и сегодня он совершил ошибку. Обороняющийся всегда получает преимущество; по всем законам нападающей стороне нужно существенное численное преимущество. В беспорядке Лыкового Баклана Биветт потеряла убитыми и ранеными более восьмисот солдат. И все же Маска не располагает нужным превосходством - особенно если считать, что он не намерен ограничиться простым парадом своих сил.
  В идеале ей хотелось бы поставить свои войска вдоль южного хребта, но времени не хватает; оставаясь здесь, она помешает врагу использовать возвышенность как тактическое преимущество. Красная Маска может встать на ней и ожидать атаки - но во второй раз она на такую уловку не поддастся. Если он решит сразиться сегодня, ему придется напасть. И быстро. У Биветт есть маги, и на гребне холмов враги долго не продержатся. "Стой там, Маска, если посмеешь. Выдерживай волну за волной нашей магии!"
  Но он приближается. Биветт не думала, что он встанет на гребне и будет ждать, пока она перестроит войско и ринется в атаку.
  Нет, он потерял терпение. Обнаружив свою слабость.
  Она оглядела расположение своих частей. Тяжелая пехота Багряных Львов превратилась в "якорь" левого, восточного строя. Панцирники из Купеческого батальона стоят справа, из батальона Ремесленников - в центре. По флангам построились роты средней пехоты; число рядов здесь удвоено - двадцать вместо десяти. Резервы - остатки застрельщиков, гарнизон Дрены и несколько рот средней пехоты - встали около фургонного каре. Кавалерия Синей Розы разделена на два крыла и предназначена как для быстрой атаки, так и для "затыкания" возможных прорывов в строю пехоты.
  Тисте Эдур Хандара сторожили северное направление. Они могут оказаться вне боя... но Биветт была уверена, что произойдет атака и с этой стороны, нападение на обоз. Она думала, что враг покажется из высоких трав к северу от дороги.
  Поднявшись в стременах, командующая поглядела на приближающееся облако пыли. Разведка подтвердила: это действительно Красная Маска во главе того, что кажется основными силами овлов. Пыль, вроде бы, движется в сторону гребня. Атрипреда поморщилась и подозвала вестового: - Приведи магов. Как можно скорее.
  
  ***
  
  Этим утром старик был найден мертвым в своей палатке. Под раздувшимся, с выпученными глазами лицом - следы удушивших его пальцев, пестрая карта жестокости. Убийца напал на него сзади и наверняка следил, как уходят остатки жизни. Последний старейшина Ренфайяра, племени Красной Маски, самый ветхий годами среди всего народа овлов. Слепой Ловец, что есть Смерть, мог бы выделить достойному человеку более мягкую кончину.
  Страх и недовольство разносились по лагерю подобно ветру, запертому в ущелье; старухи завывали, выкрикивали дурные пророчества. Маска прибыл, поглядел на тело, уже вынесенное на свет дня; разумеется, никто не смог увидеть, что написано на лице под чешуей маски - но он не пал на колени подле тела сородича, мудрого наставника. Он стоял недвижно: кадаран обвит крест - накрест, полулунная рюгта лежит в левой руке.
  Псы выли, подражая плакальщицам; по северному склону нервно метались испуганные родары.
  Красная Маска отвернулся. Меднолицые офицеры подошли ближе; среди них был и Месарч, а в нескольких шагах за его спиной - Тук Анастер.
  - Конец нашему бегству, - произнес Маска. - Сегодня мы снова пустим кровь летерийцам.
  Именно это ожидали услышать овлийские воины. После Лыкового Баклана их преданность не внушала сомнений - однако они были юными, они успели вкусить крови и хотели попробовать ее снова. Запутанные заячьи прыжки, которыми они утомляли преследующих летерийцев, длятся слишком долго. Даже хитроумных засад на разведчиков и гонцов врага уже недостаточно. Хаотический, вьющийся по равнине поход слишком похож на бегство.
  Воины собрались к северу от лагеря, когда еще стояло прохладное утро. Погонщики и псари отгоняли ревущий, беспокойный скот к востоку. Лошади стучали копытами по росистой земле, флажки кланов развевались подобно высоким тростникам. Были посланы конные лучники - вступать в схватки с разведчиками Летера, отгонять их обратно к гнезду. Противник должен как можно позднее узнать о расположении и построении овлов Красной Маски.
  За несколько мгновений до выступления войска Ливень показался рядом с Туком. Воин хмурился. Такое с ним бывало по утрам - а также дням и вечерам - когда он забывал нанести маску. Краски вызывали раздражение и оставляли пятна на щеках, поэтому он "забывал" раскрашивать лицо все чаще.
  Тук ответил на его злобную гримасу ослепительной улыбкой. - Сегодня мечи покинут ножны, Ливень.
  - Красная Маска дал тебе разрешение идти в бой?
  Тук пожал плечами: - Он ни разрешал, ни запрещал. Полагаю, этого достаточно.
  - Недостаточно. - Ливень подал коня назад, развернул и поскакал туда, где за неровным строем конницы восседал на летерийской лошади Маска.
  Повозившись в непривычном овлийском седле, Тук вновь осмотрел лук, стрелы в колчане у правого бедра. Ему не особенно хочется воевать, но себя защитить он будет готов. Дурные пророчества. Красная Маска явно равнодушен к предсказаниям. Тук поскреб бледный шрам вокруг пустой глазницы. "Я потерял глаз на Великом Обвале. Кажется, что это было много лет назад. Видят боги, тогда я и стал настоящим лучником. Прежде был чертовски бесполезен. Слишком быстрый, слишком неточный - вот вам Тук Невезучий".
  Запретит ли Маска его участие? Тук сомневался. Он видел, как Ливень обменивается словами с Вождем Войны: конь лишенного маски воина прядал и мотал головой, явно отражая настроение всадника. "Удивительно, как животное походит на хозяина. Могу представить всех одноглазых псов, что могли бы быть моими".
  Ливень развернул коня и послал в галоп. Лицо его помрачнело еще сильней. Тук снова улыбнулся: - Сегодня мечи покинут ножны, Ливень.
  - Ты уже говорил.
  - Думаю, нам пора начинать.
  - Он хочет, чтобы ты был вне опасности.
  - Но все же я могу выступать с армией.
  - Я тебе не верю. Не надейся, что твои дела останутся незамеченными.
  - Слишком много у тебя узлов, Ливень. Но сегодня я в хорошем расположении духа. Развяжу уздечку.
  - Никто не завязывает узлов на уздечке, - удивился Ливень. - Любому дураку ясно...
  - Как скажешь.
  Армия выходила - все сели на лошадей, даже псари. Это не надолго. Тук подозревал, что и сама армия вскоре разделится. Красная Маска не рассматривает битву как единое событие. Для него она скорее череда стычек, поединков воли; потерпев неудачу в одной, он сосредоточится на другой схватке - битва будет проиграна или выиграна благодаря управлению оркестром многочисленных столкновений. Боковые отряды скоро отделятся от главной колонны. Предстоит не одна атака, впереди не одна цель.
  Тук понимал все достаточно ясно. Это самая суть тактики, приводящей к славе командиров всего мира. Разумеется, так сражаются и малазане, и вполне успешно. Если не учитывать хитростей и обманных маневров, любое сражение ведется обдуманно, и целью его является вовлечение противника в прямую, отчаянную драку.
  "Оставим хитрости аристократам", - сказал как-то Келланвед. - "И пусть забирают свою мудрую изысканность в могилу". Они с Дассемом Альтором смотрели тогда на антанских рыцарей, вышедших на поле брани к западу от Джерды. Рыцари ездили туда и сюда, влево и вправо, утомляя боевых коней, наводя смятение на собственную утонувшую в тучах пыли пехоту. Хитрость стала слепотой. Дассем игнорировал благороднорожденных дураков - до заката солнца он выиграл битву, рассеял всю армию Анты, в том числе и блестящих, наводивших доселе страх и ужас рыцарей.
  У летерийцев нет тяжелой кавалерии. Если бы она у них была, подозревал Тук, они целыми днями играли бы в хитрую слепоту.
  А может, и нет. Их магия не отличается ни тонкостью, ни изысканностью. Уродлива, как кулак Фенна. Это намекает на известный прагматизм, предпочтение эффективности перед внешним эффектом. Своего рода презрение к "красоте боя".
   "Магия. Маска позабыл про летерийских волшебников?"
  Обширная плоская равнина, на которой ожидает враг - овлы звали ее Предегар, Старый Солончак - отнюдь не мертва для магии. Ведь шаманы Красной Маски используют остатки здешних магических сил, чтобы выслеживать передвижения вражеской армии.
   "Маска, ты потерял разум?"
  Овлы скакали.
   "Боюсь, сегодня "покинут ножны" не только мечи". Тук снова поскреб зияющую глазницу - и стал пятками подгонять коня.
  
  ***
  
  Орбину Правдоискателю не нравилась мягкая земля под ногами. Как и чернозем, суглинок, песок - все, что неловко проседало под изрядным его весом. Он предпочел передвигаться в карете - колеса достаточно твердые, а постоянное качание вправо и влево на каменистом тракте даже утешает, говоря, что зыбкие грунты остались позади. Сейчас он стоит на прочном камне, выступе поцарапанного гранита около вьющегося по дну долины тракта.
  Воздух тут прогрет солнцем, пахнет холодной водой и соснами. Клубы мошкары носятся над потоками, бегущими от тающих в верховьях гор ледников; они постоянно мечутся в стороны, пытаясь спастись от налетов стрекоз.
  Небо безоблачное, такое яркое и синее в сравнении с пыльной атмосферой Дрены - или любого другого города. Орбин заметил, что все время поднимает голову и пожимает плечами, словно не веря собственным глазам.
  Когда Правдоискатель опускал глаза, то замечал троих всадников, спускавшихся с перевала. Они были далеко впереди его отряда, взбирались на высоту, пересекая горбы горного хребта. Ехали от крепости, гарнизон которой истреблен. Что важнее, в которую не добрался караван с оружием. В общем, большом плане это невеликая потеря... но фактор Летур Аникт не был человеком больших планов. Его мотивации близоруки, изложены языком точности и нетерпимости к отклонениям. Он страшно нервничает, сталкиваясь с затруднениями. А тут назрело именно затруднение. Если сказать коротко, Летур Аникт - человек богатства и власти, бюрократ в самом точном смысле слова.
  Передовой дозор возвращается. Однако Орбин не особенно рад этому. Он знает, что ничего хорошего они не доложат. Рассказы про гниющие трупы, горелые бревна, вопящих воронов и мышей, что снуют среди обглоданных костей. В конце концов, ему нужно совершить над собой усилие, сесть в карету напротив надоедливого болтуна - счетовода, посоветовать - на этот раз вполне искренне - что им надо развернуть колонну и вернуться в Дрену.
  Однако он понимал, что ничего не получится. Для Летура Аникта любое оскорбление хуже скорби по близким родственникам, а любая неудача хуже оскорбления. Кто-то должен заплатить. И кто-то всегда платит...
  Некий инстинкт заставил Орбина оглянуться на стоянку. Он увидел, что фактор выползает из повозки. Какое облегчение... Орбин всегда потеет, залезая в его тесную коробчонку. Линялый человечек осторожно пробирался туда, где встал Орбин. Одет не по погоде тепло, на тонких белых волосах лежит широкая шляпа, защищающая кожу от тусклого солнца. Круглое, несмотря на общую худобу, лицо пылает возбуждением.
  - Правдоискатель, - заявил он сразу же, как взобрался на желвак гранита, - мы оба знаем, что расскажут разведчики.
  - Правильно, Фактор.
  - Итак... где же они?
  Брови Орбина поднялись, он заморгал, избавляясь от внезапно полившегося пота. - Как вы знаете, они никогда не спускались дальше того места, на котором стоит наш лагерь. Отсюда три возможности. Во-первых, что они повернули и ушли за перевал...
  - Но никто не видел, чтобы они сделали это.
  - Нет. Во-вторых, они могли покинуть тракт и пойти к югу, возможно, в поисках Жемчужного Прохода к южной части Синей Розы.
  - Двигаясь по самым вершинам гор? Что-то сомнительно, Правдоискатель.
  - В-третьих, они могли пойти на север.
  Фактор облизывал губы, словно обдумывая что-то. Он сказал безразличным тоном: - Зачем бы им?
  Орбин пожал плечами: - При желании можно обогнуть хребет, спуститься к побережью моря Синей Розы, нанять лодку в любой из разбросанных там деревушек или портов.
  - Месяцы пути.
  - Фир Сенгар и его спутники привыкли к длинным путям, Фактор. До сих пор ни одна группа беглецов не скиталась так долго в пределах империи.
  - Тому виной не их ловкость. Правдоискатель. Мы оба знаем, что Эдур могли схватить их сотню раз, в сотне разных мест... Более того, мы оба знаем, почему они этого не делают. Вопрос, вокруг которого мы так долго пляшем: что же нам со всем этим делать?
  - Увы, такой вопрос можно адресовать лишь нашим хозяевам в далеком Летерасе.
  - Хозяевам? - фыркнул Аникт. - У них полно других, более насущных забот. Нам нужно действовать самостоятельно, в соответствии с данными нам полномочиями. Я уверен, что от нас ожидают именно решительного применения доверенной нам власти.
  Мы встанем в стороне, пока Фир Сенгар ищет эдурского бога? Мы встанем в стороне, пока Ханнан Мосаг и его так называемые охотники искусно изображают неумение завершить так называемое преследование? Неужели в вашем уме сохраняются сомнения в том, что Ханнан Мосаг задумал измену против Императора, против Империи?!
  - Карос Инвиктад и, я уверен в этом, сам Канцлер займутся изменой Короля-Ведуна.
  - Не сомневаюсь. Но что случится с их планами, если Фир Сенгар осуществит задуманное, если Бог Теней восстанет вновь?
  - Это, Фактор, весьма маловероятно. "Нет, на самом деле это совершенно невозможно".
  - Я хорошо знаком с методами оценки рисков и возможностей, Правдоискатель, - обидчиво сказал Аникт.
  - Так чего вы желаете?
  Улыбка Летура Аникта была натянутой. Он обратился лицом к северу: - Они скрываются. Мы оба знаем, где именно.
  Орбину стало нехорошо. - Глубина ваших знаний поражает меня, Фактор.
  - Вы меня недооценивали.
  - Кажется, так.
  - Правдоискатель, со мной двадцать лучших стражников. У вас сорок солдат и два мага. У нас достаточно фонарей, чтобы рассеять тьму и лишить жалких колдунишек силы. Сколько их осталось в потаенной крепости? Если ударить неожиданно, мы сумеем избавиться от запретного культа. Это само по себе стоит усилий. Захват Фира Сенгара станет сладкой закуской. Вообразите себе восторг, шум похвал, если мы сможем доставить Канцлеру и Каросу ужасного изменника Фира и этого дурака Удинааса. Вообразите награды, если вас это больше интересует.
  Орбин Правдоискатель вздохнул и ответил: - Полностью согласен.
  - Тогда... вы знаете тайную тропу. Я почти не сомневаюсь в этом.
   "Как и ты. Я вовсе не сомневаюсь в этом". Орбин вытащил платок и промокнул лицо, отвислую шею. - Опасный подъем. Нам придется оставить здесь лошадей и карету.
  - Трое ваших разведчиков смогут охранять лагерь. Они заслужили отдых. Когда выходим, Правдоискатель?
  Орбин поморщился. - Сейчас же.
  
  ***
  
  Двое из троих разведчиков сидели у костра, на котором медленно закипал в покрытом золой горшке чай. Третий встал, потянулся, расправляя спину, и двинулся в сторону скромного каравана, потратившего несколько дней на спуск в долину.
  Последовали обычные в таких случаях приветствия, приглашения разделить лагерь на ближайшую ночь. Начальник каравана устало подошел к солдатам.
  - Это не печать ли Фактора Дрены скрепляет дверцы? - спросил он.
  Разведчик кивнул: - Она самая. - Его взор соскользнул с непримечательного человечка, устремившись к повозкам. - Вижу, вы не купцы. Слишком много стражников.
  - Должен заметить, что вы умеете судить мудро, - закивал человечек. - Но это лишь разумное вложение средств. Судьба гарнизона в форте - достаточное тому доказательство. Форт стоит наполовину разрушенный, в нем до сих пор полно костей зарезанных солдат.
  Разведчик дернул плечами: - Западные хребты кишат разбойниками. Я так слышал, это они сошли с гор и убили там всех.
  - Неужели?
  - Я так слышал. Новый отряд уже в пути, с ним плотники, лесорубы и кузнец. Форт отстроят к концу года. - Он снова пожал плечами. - Дорога - дело опасное.
  Венит Сафад кивнул: - Мы никого не встретили на пути. Фактор приедет к вам?
   - Да.
  - Разве это обычное путешествие? Дрена далеко отсюда.
  - В дела фактора не лезем, - раздраженно сказал разведчик. - Вы тоже не ответили мне, господин.
  - Неужели? О чем вы спрашивали?
  - Я спросил, что вы везете, если для столь малого груза нужно столь много охраны.
  - Увы, мне не разрешили отвечать, - пожаловался Венит Сафад и оглядел лагерь. - Тут недавно стояло больше солдат.
  - Они вчера ушли вниз, в долину.
  - Навстречу фактору?
  - Так точно. Я подумал - если они приедут сегодня ночью, лагерь окажется тесным. Вас и его он не вместит.
  - Думаю, вы правы.
  - Наверное, будет лучше, если вы передвинетесь. Внизу, примерно в двух тысячах шагов, есть ровное место. Полагаю, света еще хватает.
  Венит Сафад улыбнулся: - Мы сделаем, как вы просите. Может, и фактора по пути встретим.
  - Может, и встретите, господин.
  Венит Сафад видел ложь в глазах этого человека. Все еще улыбаясь, он отошел к лошади. - В седла, - скомандовал он стражникам. - Мы едем дальше.
  Не особо приятная команда - но Венит Сафад хорошо выбрал людей для своего эскорта. Очень скоро отряд был готов двинуться в путь.
  Он не понимал, почему человек, которого он послан встретить, оказался так далеко от Дрены. Не понимал Венит и куда мог деться фактор: со всех сторон были видны рваные утесы диких гор, населенных лишь рогатыми баранами и гнездящимися в скалах кондорами. Скорее всего это удастся выяснить. Рано или поздно Летур Аникт вернется в Дрену и он, Венит Сафад, доверенный агент Раутоса Хиванара и Совета Вольности Летераса, уже будет ожидать его.
  Чтобы задать несколько вопросов от имени хозяина.
  И дать несколько ответов.
  
  ***
  
  Вопль раздался и затих в темноте. Поблизости, среди моргающих фонарей и танцующих теней, крики убиваемых давно прекратились. Солдаты Орбина прохаживались вдоль груды тел (в палате оказались по большей части юнцы, женщины и старики), заботясь о том, чтобы никто не выжил.
  Никто не выжил. Орбин Правдоискатель самолично убедился в этом. Он действовал рассеянно, борясь с отвращением, заставляя себя быть особенно тщательным. Они пробыли в путанице подземных коридоров не больше четырех звонов - с момента прорыва чар у входа; они атакующим потоком шли от комнаты к комнате, от прохода к проходу, источая свет и метая магические молнии.
  Если в похороненной в скалах твердыне и была организация, если ее силы готовились к обороне - все было сметено ценой всего одной жизни летерийца. Дальше оставалось поработать мясниками. Они загоняли тех, кто убегал, находили тех, кто прятался в дальних комнатах, крошечных кладовых, нишах (кто-то спрятался даже в амфоре, наполовину заполненной вином).
  Меньше чем четыре звона, чтобы уничтожить культ Чернокрылого Лорда. Эту выродочную версию Тисте Эдур. Едва ли дело того стоило, полагал Правдоискатель. Во рту у него горчило: никаких следов Фира Сенгара и его спутников, никаких признаков, что они вообще тут были.
  Он глядел на кучу трупов. Он чувствовал себя оскорбленным. Летур Аникт использовал его ради навязчивого стремления к "эффективности" - точнее, ради зверского упрощения этого слова. У фактора Дрены стало одним поводом для беспокойства меньше. Теперь они вернутся назад. Орбин начал подозревать, что поход по следам нескольких фургонов плохого оружия был всего лишь уловкой. Его провели, словно ребенка с широко раскрытыми глазенками.
  Вытащив тряпицу и протерев от крови кинжал, он вложил оружие в ножны, что прятались в левом рукаве.
  Подошел один из магов. - Правдоискатель.
  - Вы закончили?
  - Да. И нашли комнату с алтарем. Полдюжины жрецов и жриц скорчились около него, умоляя своего бога о спасении. - Маг скорчил кислую мину: - Увы, Чернокрылого Лорда не оказалось дома.
  - Вот сюрприз.
  - Да уж, господин. Но там был еще один... сюрприз.
  - Продолжай.
  - Тот алтарь, господин... он был по-настоящему освящен.
  Орбин прищурился, глядя на мага. - То есть?
  - Касанием Тьмы, самого Оплота.
  - Я не знал, что такой Оплот существует. Тьма?
  - Плиткам присущ аспект Тьмы, господин, хотя лишь самые древние записи говорят об этом. Она из Точек Опоры. От Белого Ворона.
  У Орбина перехватило дыхание. Он сурово воззрился на стоящего волшебника, по лицу которого бегали тени. - Белый Ворон. Странный Эдур, сопровождающий Фира Сенгара. Его так прозвали.
  - Если того чужака прозвали именно так, господин, то он не Тисте Эдур.
  - Кто же он?
  Маг показал на лежащие вокруг тела: - Тисте Анди. Так они звали себя. Дети Тьмы. Господин, я знаю так мало... Белый Ворон, путешествующий с Фиром Сенгаром. Если они действительно идут вместе, то что-то изменилось.
  - Что ты несешь?
  - Эдур и Анди, господин, были заклятыми врагами. Если придавать хотя бы какое-то значение сказкам Эдур, они воевали, и война окончилась предательством. Убийством Белого Ворона. - Маг покачал головой. - Вот почему я не верю в Белого Ворона, что с Фиром Сенгаром. Это просто имя, данное по ошибке или в насмешку. Но я могу быть неправ, господин. Если старая вражда похоронена в глубокой могиле, нас могут ждать... затруднения.
  Орбин отвернулся. - Мы убили последних из Тисте Анди, не так ли?
  - Здесь - да. Но разве можно быть уверенным, что ни осталось ни одного? Даже в Синей Розе? Эдур нашли сородичей за океаном. Возможно, были и другие контакты, не выявленные нашими шпионами. Господин, мне не по себе.
   "Не одному тебе, маг". - Подумай над этим, - приказал он.
  - Подумаю.
  Маг повернулся. Орбин вытянул длинную, толстую руку, чтобы задержать его. - Ты говорил с фактором?
  Маг нахмурился, словно вопрос его оскорбил: - Конечно нет, господин!
  - Отлично. Про алтарь, про освящение - ни слова. - Он подумал и добавил: - И вообще ни о чем.
  - Я даже не думал, господин.
  - Превосходно. Собирай солдат. Желаю покинуть это место как можно скорее.
  - Да, господин. С удовольствием.
   "Оставим Аникта в его упрощенном мире. То, чего он желает, и то, что будет - не одно и то же. Милейший фактор, это путь к поражению. Ты пройдешь по нему без меня".
  
  ***
  
  Скол стоял лицом к югу - правая рука поднята, цепочка плотно намотана на нее. Он не двигался уже более дюжины ударов сердца. Волосы свободно вились по ветру. В нескольких шагах присел на валун Сильхас Руин; он проводил точильным камнем по лезвию одного из поющих мечей.
  Снежинки падали с голубого неба высокогорной версией "грибного дождя" - а может быть, это ветер поднял хлопья с молодых пиков, стоящих по всем сторонам, кроме той, куда стремились странники. Воздух был холоден и столь сух, что шерсть искрила и потрескивала. Вчера они перешли последнее из неровных плато, оставив позади массы битого черного камня, обозначавшие кратер центра. Утром пришлось подниматься по предательскому склону - многие глыбы под ногами были покрыты льдом. Перейдя в полдень середину кальдеры, они оказались в начале пологого склона, примерно в лиге переходившего в ровную тундру. За ней горизонт протянулся туманно - белой линией. Ледяные поля, как сказал Сенгар. Удинаас засмеялся в ответ.
  Серен Педак нетерпеливо ходила вдоль края. Она шла далеко позади Скола и Руина, вместе с остальными. Света для передвижения еще хватало, однако молодой Тисте Анди застыл на гребне холма и уставился на пройденную ими дорогу. Молча, неподвижно.
  Она прошла мимо него к Удинаасу (тот снова был вынужден пользоваться имасским копьем и сейчас сидел, ковыряя наконечником покрытый мхом торф). - Что тут происходит? - спросила она вполголоса. - Ты знаешь?
  - Аквитор, тебе знакомы хищные птицы - джараки, воры и убийцы из лесов? Те, с серыми гребешками?
  Она кивнула.
  - И что бывает, когда самка джарака находит гнездо с птенцами другой породы?
  - Убивает и ест детенышей.
  Беглый раб улыбнулся: - Верно. Это знают все. Но иногда, весной, джараки делают кое-что еще. Выталкивают яйцо и кладут в гнездо свое. Другие птицы вроде бы не замечают подмены. Когда юный джарак вылупляется, он, конечно же, убивает и съедает соперников.
  - И зовет родителей, - подхватила она. - Но его крик мало чем отличается от криков прочих птенцов. Птички прилетают с кормом в клювах...
  - ... чтобы попасть в клювы двух взрослых джараков, затаившихся поблизости. Новое мясцо для прокормления их отродья.
  - Джараки птицы неприятные, как ни погляди. А почему мы о них толкуем, Удинаас?
  - Честно говоря, без причины. Иногда бывает полезным напомнить себе, что мы, люди, не уникальны в своей жестокости.
  - Фенты верили, будто джараки - души брошенных в лесу детей. Они жаждут дома и семьи, но приходят в ярость, обнаруживая, что вечно уничтожают то, чего так жаждут.
  - У фентов было в обычае бросать детей?
  Серен Педак скривила губы: - Только в последние несколько столетий.
  - Думаю, дети мешали им ублажать гибельные желания.
  Серен промолчала. В уме ее возникла картина: высоченный Халл Беддикт появляется рядом, сгибается и хватает Удинааса за горло, поднимая в воздух...
  Удинаас вдруг подался вперед, закашлялся; рука его царапала воздух, протянувшись к ней.
  Серен Педак отступила. "Проклятие!" Она пыталась удалить видение.
  Видение не поддавалось.
  Выпучивший глаза, посиневший Удинаас схватился руками за шею, но что реальное он мог убрать оттуда?
  - Серен! - завопила Чашка.
   "Сохрани Странник! Что, как... ох, я убиваю его!" Халл Беддикт стоял, выдавливая из Удинааса жизнь. Она хотела схватить его за руки, разжать захват... но понимала, что сил не хватит. Нет, ей нужен кто-то еще...
  Ее воображение вставило в сцену новую фигуру. Она надвигалась, едва видимая, изящная... Мелькнула рука, схватившая за горло самого Халла. Летериец зашатался, упал на колено и отпустил Удинааса. Потянулся за мечом.
  В поле зрения промелькнуло древко копья, ударило Халла по лбу. Он упал, откинув голову назад.
  Воин - Эдур встал между Халлом и Удинаасом, защищаясь копьем.
  Его лицо заставило Серен отступить. Тралл Сенгар? Тралл...
  Видение померкло, пропало.
  Кашляя, хрипя, Удинаас лег на бок.
  Чашка подбежала к нему.
  Кто-то схватил Серен за плечо, повернул к себе. Она смотрела Фиру в лицо, не понимая, что на нем написано. Он... он не мог видеть. Это же...
  - Отсеченный, - шепнул Фир. - Старше. Какая грусть... - Он замолчал, будто потеряв дар речи. Резко отвернулся.
  Серен глядела вслед. Грусть в его глазах. Его...
  - Опасные игры, аквитор.
  Серен вздрогнула, оглянулась: Сильхас Руин следил за ней со своего места. Скол позади него не оборачивался, вообще не шевелился.
  - Я не хотела. То есть... я...
  - Воображение, - проскрипел Удинаас с земли, - вечно торопится судить. - Он содрогнулся от кашля, ставшего смехом. - Спросите любого ревнивца. Или ревнивицу. В следующий раз, когда я скажу что-то обидное, просто выругай меня. Ладно, Серен Педак?
  - Извини, Удинаас. Я не думала...
  - Ты как раз думала, женщина.
  - Ох, Удинаас. Мне так жаль, - прошептала она.
  - Какую магию ты открыла? - требовательно спросил Фир. Его глаза смотрели дико. - Я увидел...
  - Что ты увидел? - небрежно спросил Руин, вкладывая меч в ножны и доставая второй.
  Фир промолчал и с трудом отвел взор от Серен. - Что делает Скол? - спросил он.
  - Думаю, скорбит.
  Такой ответ заставил Удинааса сесть. Он метнул взгляд на Серен, произнеся губами: - Джарак.
  - О чем скорбит?
  - Все обитавшие в Андаре мертвы, - ответил Сильхас Руин. - Убиты солдатами и магами Летера. Скол - Смертный Меч Тьмы. Будь он там, они могли бы остаться в живых. Все его родичи. В темноте валялись бы тела летерийцев. Он гадает, не совершил ли ужасной ошибки.
  - Эта мысль, - отозвался юный Анди, - была мимолетной. Они охотились за тобой, Фир Сенгар. И за тобой, Удинаас. - Он повернулся. Лицо его устрашало своим спокойствием. Кольца звякнули, раскручиваясь, и снова легли на руку. - Мои сородичи позаботились, чтобы никто не указал, куда вы делись. Летерийские маги оказались недостаточно сильными - и умными - чтобы осквернить наш алтарь. Хотя пытались. - Он улыбнулся. - Видите ли, они унесли фонари с собой.
  - Врата никогда не открывались там на долгое время, - хрипло сказал Удинаас.
  Скол сурово поглядел на бывшего раба: - Ты ничего не знаешь.
  - Я знаю, что крутится на твоих пальцах, Скол. Ты нам уже однажды показал.
  Сильхас Руин, закончив правку второго меча, вложил его в ножны и поднялся. - Удинаас, - сказал он Сколу, - столь же загадочен, как и аквитор. Знание и сила, перчатка и рука. Нам пора выходить. А может быть, - поглядел он на Скола, - пришло время?
  - Какое время?
  - Точно, - сказал Удинаас, опираясь на копье. - Они знали, что скоро умрут. Прятаться в темной дыре - бесперспективное занятие. Все меньше молодых, а старцы все слабее. Но их кровь, о да... пролито достаточно...
  Скол подскочил к рабу.
  - Нет, - сказал Руин.
  Смертный Меч замер. Казалось, он колеблется; затем он пожал плечами и отвернулся. Звякнула цепочка.
  - Мать Тьма, - со слабой улыбкой продолжил Удинаас. - Открывай треклятые врата, Скол. За них заплачено.
  Крутящаяся цепочка натянулась. Горизонтально. Каждое из колец качалось в воздухе. Вокруг них расходились круги темноты.
  Серен Педак смотрела на растущую между колец черную сферу.
  - Эти штучки, - заметил Удинаас, - служили ей родовыми каналами.
  Сильхас Руин вошел во тьму и пропал. Мгновением спустя туда проскользнул темным пятном Тлен. Чашка взяла Удинааса за руку и потянула за собой.
  Серен оглянулась на Фира. "Мы оставляем привычный мир за спиной, Эдур. Но я вижу, как просыпается в твоих глазах понимание. За пределом... за вратами, Фир Сенгар, лежит душа Скабандари".
  Он опустил руку на меч и двинулся с места.
  Серен пошла за ним. Оглянулась на Скола, встретив его взор. Одна рука поднята, из кольца исходит спираль, ставшая проходом. Она поняла, что другое кольцо отбрасывает врата в какой-то иной мир. "Он нес все это с собой. Наш путь туда, куда мы хотели попасть. Все это время..."
  Скол подмигнул.
  Зябко вздрогнув, аквитор сделала шаг и провалилась с темноту.
  
  ***
  
  Остров Третья Дева лежал прямо по курсу, пропадая, когда посудина ныряла между волнами. Паром визжал тонущим зверем, прогибался под весом множества мачт со сметанными на скорую руку парусами. На палубе находилась толпа дрожащих от страха и блюющих трясов. Ведьмы и ведуны пали на колени, выкрикивали молитвы - их голоса прорезали даже вой урагана, но берег был далеко, и голоса полнились отчаянием.
  Волны периодически перелетали через низкий борт, со злобным весельем обрушиваясь на людей. Покрытый пеной Йедан Дерриг пробирался к Яни Товис, наблюдавшей за четырьмя мужчинами у кормила. Она схватилась за два толстых троса, широко расставила ноги, приседая в такт ударам стихии. Достаточно было одного взгляда на лицо полубрата, чтобы понять правду.
   "Мы не доберемся".
  Они обрезали канаты сразу после соляной отмели, обогнули полуостров и пошли у северной кромки рифов. Путь в три дня и две ночи. Нужно было найти укрытие и причалить в одной из бухточек острова Третья Дева. Ветер был попутным, и большую часть дня все казалось вполне возможным.
  - Швы, Полутьма, - крикнул Дерриг. - Волны расширили их. Мы идем ко... - Он грубо хохотнул. - Ушли от Берега - и все как по - писаному! Новые косточки на дне!
  Он был бледен - вероятно, не бледнее ее самой - но в глазах бушевала мрачная ярость. - Шампур лежит в двух пунктах справа, там есть отмели... да, сестричка, дальше этого островка нам не пройти.
  - Ох, и сколькие же из сидящих на палубе умеют плавать? Ни один? - Она помотала головой, стараясь вытрясти из глаз соленую воду. - Что ты предлагаешь - посадить проклятую баржу на отмель? Молить Берег, чтобы мы невредимо прошли между отмелями? Дорогой Дозорный, ты уже готов влезть за пазуху какого-нибудь бога?
  Борода задвигалась, узлы лицевых мышц натянулись так сильно, что она готова была услышать треск зубов или костей. Полубрат отвернулся. - Так что же нам делать?
  - Всех дурней к черпакам, Йедан. Мы садимся все ниже - следующая волна перекатится над головами.
  Она знала, что уже поздно. Все взлелеянные ей хитроумные планы выживания народа - всё разметал один-единственный шторм. Что за безумие - выводить прибрежную посудину в открытое море. Что с того, если единственным реально опасным участком считается открытый западному океану отрезок между Третьей Девой и островом Воронье Гнездо...
  Вдруг налетел шквал, кулаком ударив в обращенный к берегу борт парома. Одна из мачт обломилась, парус забился, треща канатами... слетел подобно громадному крылу, таща за собой мачту... снасти падали на беспомощные фигурки пассажиров, подбрасывая их в небо. Рухнула вторая мачта, потянув свой парус вниз. Из-под него раздались новые вопли, заглушая визг ветра.
  Паром затормозил, готовый погрузиться в пучину. Яни Товис поняла, что тянет канаты с такой силой, будто надеется, что они спружинят и выбросят ее в небо.
   "Убежать от всего этого.
  Королева приказала. Ее народ погиб.
  Я хотя бы присоединюсь..."
  Крик Йедана, уже пропавшего в мешанине палубы, был столь громким, что потряс ее.
  Она и сама увидела. На них надвигались два огромных корабля, слева и справа по носу; они переваливались тяжко, как вышедшие на охоту чудовища; каждый парус на их мачтах посрамлял размерами весь паром. Корпус подошедшей слева громадины отразил яростный порыв шторма, и паром немедленно выправился, закачавшись на беспорядочных волнах.
  Яни Товис видела фигуры людей, суетившихся около боковой баллисты, и других, вставших у борта с большими мотками троса.
   "Пираты? Здесь?"
  Она с растущей тревогой заметила, что команда заходящего с правого борта корабля занималась тем же самым.
  Однако всего сильнее ее пугали сами корабли. Она их узнала.
   "Напасть. Как их называют? Да, "Престолы Войны"". Она отлично помнила битву, языки магического огня над гребнями волн, эдурские галеры, распадающиеся на ее глазах. Вопли тонущих воинов...
  Баллисты выпустили здоровенные стрелы - однако они прошли высоко, на два или три человеческих роста над палубой. За ними развивались канаты. Снаряды были выпущены почти одновременно с обоих бортов; пронизав хлипкие паруса, пройдя сквозь такелаж, утяжеленные стрелы погрузились в море. Затем канаты натянулись; она всем телом ощутила скрежет, когда стрелы выскочили из воды и зацепились за борта зубьями наконечников.
  Бока "Престолов Войны" приближались. Ветер подталкивал все три сцепленных корабля к берегу.
  На бортах повисли связки сухих водорослей, призванные смягчить соприкосновение корпусов.
  Матросы с кораблей Напасти залезли на канаты - многие шли, балансируя руками, не страшась качания морских волн - и начали спрыгивать на палубу парома. Они принесли с собой веревки и различные инструменты.
  Вооруженная женщина отделилась от толпы на главной палубы, пробралась туда, где стояла Яни Товис. Представительница Напасти сказала на торговом наречии: - Ваше судно тонет, капитан. Мы эвакуируем пассажиров.
  Яни кивнула, не находя слов.
  - Мы направляемся к острову Вторая Дева, - продолжала женщина.
  - Как и мы, - отозвалась Полутьма.
  Внезапная улыбка показалась Яни столь же желанной, как рассвет после долгой ночи. - Тогда мы встретились в самый удачный миг.
   "Да, удачная встреча. И удачный ответ. Форт Вторая Дева. Молчаливый, завоеванный Остров. Тут не одни малазане. Напасть. Ох, что же мы пробудили?"
  
  ***
  
  У него были месяцы, чтобы все обдумать. Произошедшее в Малазанской Империи уже не удивляло Банашара, бывшего Демидрека Осенней Змеи. Если глядеть снаружи, с некоей границы, на которой реальная сила становится эфемерной, мимолетной, как облачко на лике луны... появляется чувство удивления, даже неверия. Как могла женщина, правящая самой могучей империей мира, оказаться столь... беспомощной? Столь связанной амбициями и желаниями безликих, спрятавшихся за коврами игроков? Люди, благословенно не ведающие о политических махинациях, могут искренне считать кого-то вроде императрицы Лейсин всемогущим, способным делать все, что заблагорассудится. Они могут полагать, будто Верховные Маги, такие как Тайскренн, поистине свободны и лишены личных слабостей.
  Для людей с подобными упрощенными взглядами, понимал Банашар, происходящие катастрофы видятся событиями изолированными, не связанными друг с другом. Им неведомо понимание причин и следствий, если их связь не выглядит очевидной и немедленной. Гора обрушивается на деревню, убив сотни людей. Следствие: смерти. Причина: падение горы. Если указать им на истинную причину бедствия - уничтожение деревьев по всей округе, в том числе на самой горе - ответом будет или намеренное отрицание или, что еще более позорно, слепое непонимание. Хотя они сами и вызвали постигшее их несчастье. Если же продолжать развитие темы, описать экономическое давление, вызвавшее неумеренное истребление лесов - потребность в дровах, желание очистить земли под пастбища, увеличить стада - в конце концов, намерение построить флот для войны с соседним королевством, отобрать районы удачного рыболовства - намерение, вызванное сокращением улова, грозящим погрузить оба королевства в пучину голода - что, в свою очередь, вызовет потрясения в правящих семействах, поднимая их на гражданские войны и мятежи... ну, тогда всякое понятие о причинах и следствиях, внезапно обнажившее всю свою сложность и запутанность, попросту ошеломит слушателя.
  Восстание Семи Городов, последовавшая за ним ужасная чума - и сердце империи, Квон Тали, внезапно ощутило нехватку зерна. Но нет, нужно обратиться к еще более давним событиям. Почему началось восстание? Не обращайте внимания на пророчества насчет апокалипсиса. Кризис рожден как последствие переворота Лейсин, когда практически весь цвет военного командования Келланведа исчез - "они утонули", как гласит известная мрачная поговорка. Она воссела на престол, чтобы обнаружить пропажу самых способных военачальников и чиновников. В пустоту проникла масса людей гораздо менее способных. Стоило ли удивляться их алчности и продажности? Ведь первая глава истории ее правления ознаменована изменой и кровопролитием. Как говорит другая поговорка, "бросай горькое семя - пожинай горький плод".
  Коррупция и некомпетентность - вот первые искры мятежа. Они разгорелись в императорском дворце Анты, чтобы вернуться пожаром мщения.
  Лейсин использовала Коготь для переворота. В гордыне своей она полагала, что никто не может сделать того же - никто не сможет совратить кадры смертельно опасного ордена убийц. Но Банашар полагал, что именно так и случилось. Самая могущественная женщина мира вдруг оказалась лишенной сил, осажденной сонмом чрезвычайных ситуаций, необоримых влияний, не терпящих возражения требований, а самое ее мощное оружие - силы внутренней безопасности - непоправимо скомпрометировано.
  Гражданской войны не случилось - благодаря усилиям Адъюнкта - но побоище в Малазе, вполне может быть, вонзило последний шип в надсадно стучащее сердце режима Лейсин. Коготь "прорежен" - вероятно, в течение нескольких лет его никто не сможет эффективно использовать.
  Они объявили войну не тем людям.
  Итак, Котиллион - бывший некогда Танцором - наконец-то смог отомстить организации, разрушившей его "Крючок" и приведшей на трон Лейсин. Тогда, ночью в Малазе... это был Танец Теней.
  Причины и следствия... они подобны паутинной сети, соединившей башни Картула, смертельной ловушке, сплетению, протянувшемуся к тысяче мест. Воображать, что ловчая сеть проста - совершать ошибку. Обыкновенно - последнюю в жизни.
  Банашар понял теперь, что и сам повинен в таком преступлении. Ярость Д'рек, обращенная на ее поклонников, не была отдельным, изолированным событием. Это был элемент великой войны, а на войне людям свойственно погибать. Может быть, Тайскренн - в отличие от самого Банашара - оказался не вовлеченным в трагедию. Возможно, Верховный Маг Империи знал все заранее.
  Такие неприятные мысли имели обыкновение блуждать по рассудку, когда солнце покидало небеса и ему полагалось спать, забываться в тяжком одурении пьяницы тут, на дурацком острове, в жалкой комнатенке напротив таверны Харридикта. Однако сон не приходил; он стоял у окошка, прислушиваясь, как холодный ветер скребется в ставни. Даже если бы ночь выдалась теплой, он вряд ли стал бы открывать их. Лучше смотреть в потемневшую слюду; лучше помнить, что выхода нет.
  Осенний Червь ворочается в его кишках - бессмертный паразит смертного хозяина. Богиня снова пробудилась в нем, спустя все эти годы. "Снова. Неудивительно. В конце концов, я единственный выживший" . Но Д'рек остается слабым присутствием, привкусом на языке. Битвы воли еще не случилось; однако он понимал, что она произойдет. Богиня нуждается в нем; рано или поздно она протянет руку, сомкнет холодный кулак на его душе.
   "О, не так должны призывать нас боги".
  Он услышал шуршание за спиной. Закрыл глаза.
  - Воняет. Воняет, воняет, воняет.
  - В этом и проблема, Телораст. С этим островом. Со всем континентом! Ох, как нас сюда занесло? Нужно украсть тела двух чаек. И наплевать на эти гнилые косточки с несуществующими желудками, которые не наполнить! Сколько крыс мы уже убили, Телораст? Скажи!
  - Ну, есть их мы не можем, - отвечала Телораст. - Зато убивать забавно! Самые чистые корабли на свете. Хватит ныть, Кодл. Разве не чуешь, как близко мы подобрались?
  - Она была тут! - В голосе Кодл слышался ужас. - Что мы забыли в таком месте?
  Банашар повернулся. По кровати расхаживали два скелета рептилий высотой ему по колено; они то и дело неловко спотыкались о скомканные простыни. - Отличный вопрос. Что вы здесь забыли? В моей комнате. И кто такая "она"?
  Кодл замотала головой, защелкала зубами: - Не-Неапсалар прогнала нас. Но нам нужно кому-то рассказать!
  - Хоть кому! - пискнула Телораст. - Даже тебе!
  - Ее имя Лостара Ииль. Не Не-Неапсалар... О боги, что я сейчас выговорил?
  - Она, - дернула хвостом Кодл, - та, что однажды была здесь. Давно. Давней, чем ты можешь вообразить, и еще давней. Телораст сошла с ума. Она вышла из себя. Но как можно не выйти из себя, если она так близко? Безумие!
  - Если она была здесь, - ответила Телораст, - это еще не значит, что она до сих пор тут ошивается. Тут давно нет больших черепов, которые можно пробивать кулачищем. Правильно? Погляди на нас, Кодл. Мы могли бы танцевать на ее ладони. На ладони любой руки. Или на обеих - ты на одной, я на другой. А она даже не заметила бы, и никому не сказала бы. - Существо снова поглядело на Банашара. - Так что причины для паники нет. Это ты и должен рассказать Кодл, о Снедь Червя. Иди, расскажи.
  Банашар моргнул. - Не о чем беспокоиться, Кодл. А теперь не пора бы вам отсюда? Мне еще многое нужно обдумать, а полночи прошло.
  Телораст раскрыла бритвенно - острые челюсти, повернулась к Кодл: - Видишь? Все хорошо. Мы близко, потому что мы должны тут быть. Потому что именно сюда Ходящий-По-Краю...
  - Тихо! - шикнула Кодл.
  Телораст присела. - Ох. Теперь нам же придется же его убить?
  - Нет, может не получиться. Лучше понадеемся на гибельную случайность. Быстрее, Телораст! Придумай подходящую случайность!
  - Никогда не слышал о Ходящем-По-Краю, - заявил Банашар. - Расслабьтесь и перестаньте замышлять мое убийство. Или хотите пробудить Д'рек? Богиня может очень хорошо знать Ходящего, может догадаться о целях вашей тайной миссии. И может решить, что для нее лучше будет раздавить вас как кучку пыли.
  Кодл спрыгнула с кровати, подскочила к Банашару и начала пресмыкаться у ног. - Мы ничего такого вообще не задумывали. Мы ни о чем не помышляли, правда, Телораст? Мы твари совершенно бестолковые и к тому же крошечные.
  - Мы чуем и Змею, о да, - закивала головкой Телораст. - В тебе. На тебе. Еще один отвратный запашок ко всем прочим здешним. Нам он не нравится. Идем, Кодл. Не с ним нам надо разговаривать. Он не так опасен, как Неапсалар, но почти так же страшен. Открой ставни, Снедь Червя, мы выйдем.
  - Легко вам, - пробормотал Банашар, повернувшись к окнам и отщелкивая задвижки. Ветер нес дыхание самого Худа; отставной священник вздрогнул.
  Твари одним прыжком оказались на подоконнике.
  - Смотри, Телораст, и голуби.
  Они пропали с глаз долой. Банашар сразу же закрыл ставни. Возвращая правильность восприятию мира. Своего мира.
  
  ***
  
  - Князь Малец высунул башкец поглядел он вниз видит свой конец,
  Князь Говнец был уже вдовец поглядел он вверх видит бубенец,
  Князь Гнилец собирал дровец животом на кол больше не жилец,
  Князь Волчец мочит огурец...
  
  - Худа ради, Хрясь! Кончай петь эту дурь!
  Жилистый сапер встал по стойке смирно, раззявил рот. Затем снова скорчился и продолжил рыть яму, бормоча под нос бредовую песню родных болот.
  Капрал Шип следил, как грязь взлетает и по нескольку мгновений вьется в завихрениях ветра. В двадцати шагах от глубокой ямы, из которой то и дело молнией высовывается лопата Хряся, стоит низкий сарай, за каменными стенами которого укрылся его взвод. Там среди вещмешков присели, прячась от резкого ветра, сержант Корд, Мазан Гилани, Хром и Эброн. Вскоре Шипу придется позвать их, подать сигнал к началу обхода опустевшего побережья.
  Вместо отдыха Хрясь роет яму. Глубокую яму, как приказал сержант. Такой приказ сержант отдает каждый день всю последнюю неделю.
  Шип потер онемевшее лицо. Его одолевало беспокойство за сестру. Синн - та, которую он знал - пропала, и нет никаких признаков возвращения. Она нашла силу - в глазах плещется какая-то алчность, они почти что светятся мертвенным сиянием. Он начал ее бояться, и не он один. Хром стучит коленками, едва она подходит ближе; Эброн делает за спиной незаметные (как он думает) жесты - обереги. Мазан Гилани, кажется, не особо встревожена. Уже что-то... может, все женщины такие. Вот и Фаредан Сорт ведет себя как прежде.
  Так просто? Наводит ужас на мужчин, но не на женщин? Но почему так?
  Ответов у него нет.
  Бурчание Хряся стало громче, отвлекая Шипа. Достаточно громко, чтобы заглушать стоны умирающего на той стороне пролива льда. Прикрикнуть на идиота? Бесполезно.
  Взлетает землица, кружит в вихре ледяного шторма.
  Такие дыры украшают берег всей северной части острова. Хрясь гордится достижениями. Похоже, гордости ему хватит на остаток вечности. Лучшие ямы, что когда-либо были вырыты. Десять, пятьдесят, сто - как пожелает господин сержант. Так точно, сэр.
  Шипу казалось, что Корд надеется: однажды стенки ямы обвалятся, погребая дурака под собой. Останется лишь пожелать вечного покоя.
  Ну, Хрясь хотя бы ямы большие роет.
  Сзади раздался пронзительный треск. Он обернулся. Вот и она. Синн, девчонка, которую он привык забрасывать на плечо словно мешок клубней - хохочущий мешок - и носить из комнаты в комнату, пока смех не обернется стоном, пока ноги не застучат по его спине. Всклокоченные черные волосы хлещут по плечам, в руках костяная флейта - музыка чернильными струйками вплетается в буйство стихий, пока она как пауком укушенная скачет перед ликом ветра.
  Синн, девочка - ведьма. Верховная Колдунья, жаждущая крови.
  Дитя мятежа. Ее похитили из привычной жизни; ужасы перековали ее в нечто новое. Дитя Семиградья, дитя Откровения, о да. Благословенное Дриджной отродье.
  Он пытался угадать, сколько таких существ осталось там, сколько их бродит по развалинам, будто голодные псы. Восстание, великая неудача, чума: сколько рубцов может вынести юная душа, прежде чем станет чем-то неузнаваемым, чем-то почти нечеловеческим?
  Синн находит в магии спасение? Шип не думал, что такое спасение может быть благом. Воля стала оружием - но что может натворить смертная, владея таким оружием? Как тяжко способна ударить такая воля, лишившись сдержки и управления?
  Они имеют право бояться. Законное право.
  Сержант Корд выкрикнул команду, словно выругался. Время идти в дозор. Несколько лиг по изодранному ветрами, пустому побережью. Хрясь выскочил из ямы, похлопал в ладоши, избавляясь от пыли; лицо сияло, когда солдат смотрел вниз, на плоды рук своих.
  - Разве не чудно, капрал? Дыра, выкопанная верховным маршалом Волонтеров Мотта - а мы уж знаем, как копать. Хей, я думаю, эта самая лучшая из всех! Особенно детские черепушки на дне. Они как камни мостовой, хотя ломаются легко. Надо двигаться осторожно. Осторожно!
  Шип вдруг замерз гораздо сильней, чем полагается на таком холодном ветру. Он подошел к яме, заглянул вниз. Миг спустя рядом толпились остальные сослуживцы.
  В сумраке на глубине человеческого роста белели округлые формы. Да, они как камни мостовой...
  И шевелятся.
  Эброн что-то пробормотал и блеснул глазами на Синн; а ее танец, ее музыка достигли особо бешеного темпа. - О боги! Сержант...
  - Хватай свою лопату, - зарычал Корд на Хряся. - Засыпай, придурок! Засыпай! Забросай их землей!
  Хрясь заморгал, поднял лопату и начал бросать сырую землю обратно. - Лучшего засыпателя ям не найдете! Клянусь, сержант! Хей, вы никогда еще не видели, чтобы яма заполнялась так быстро. Работает верховный маршал из Волонтеров Мотта!
  - Скорее, проклятый идиот!
  - Да, сэр, спешу. Хрясь выполнит приказ!
  Затем сапер запел:
  
  - Мигом князь Зубец снес Мальцу башкец, отнял бубенец, кол и огурец,
  Но тогда Волчец подзывал овец...
  
  ***
  
  Нимандер Голит завернулся в тяжелый темно-синий шерстяной плащ, встал посредине выхода с одной из продуваемых ветром улочек. В сотне шагов впереди он видел покосившиеся, просевшие здания гавани, небрежно замощенную кирпичом изогнутую набережную. Рваные облака проносились перед выцветшими звездами, направляясь на юг вестниками льда и снега.
  Тисте Анди, часовой ночи; ему нравилось заворачиваться, словно в плащ, в подобные пышные звания. Поза мифического героя, намекающая на... на что-то такое... У бедра меч, оружие великой воли - он сумеет выхватить его, когда фатум нагрянет, завывая словно банши, сумеет использовать с удивительным мастерством. Он будет подобен великим древним, станет превосходным образом силы, высвобождаемой во имя Матери Тьмы.
  Все это мечты. Фехтовальщик он посредственный. Символ заурядности, нелепый и сомнительный, как его происхождение. Он не воин тьмы, он молодой мужчина, заблудившийся на чужой улице, мужчина, которому некуда идти - но которого все время что-то куда-то тащит.
  Нет, даже это неправда. Он вышел в ночь, потому что стремится сбежать. Злоба Фаэд стала неудержимой, и Нимандер оказался среди тех, кому она поверяет свои мысли. Убивать ли Сендалат Друкорлат в этом порту, как она поклялась? Что еще важнее, готов ли Нимандер дать ей разрешение? У него не хватит смелости предать Фаэд - он знает, как быстро она может обернуться против него самого, как ядовита ее злоба.
  Аномандер Рейк не стал бы колебаться. Он пинком выбил бы дверь в комнату Фаэд и вытащил за шею эту визгливую куницу. Выжал бы из нее жизнь. Ведь проблема выбора перед ним не стояла бы, так? Погляди в ее глаза - тайна раскроется сразу. Тайна обширной пустоты на месте совести. Рейк увидел бы всё. Через миг глаза Фаэд широко раскрылись бы от ужаса выворачивания души наизнанку... еще через миг хрустнула бы шея.
  Наверное, Мать Тьма ждет душу Фаэд, ждет, когда та родится в иной мир, с визгом прилетит с места справедливой казни, с места, в котором нет выбора. Что, что еще можно сделать? Для такой, как она - ничего.
  Аномандер Рейк не отказался бы обагрить руки. Принял бы тяжкий груз вины - еще одно к бесчисленному множеству обременений, накопленных им за сотни тысяч лет. Детоубийца. Убийца собственного дитяти.
  Смелость наделенного силой. В сердце Нимандера тоже зияет пустота, пустота на месте смелости. "Мы можем быть его сыновьями, внуками и правнуками, но все мы какие-то недоделанные. Фаэд и ее мерзкая моральная пропасть. Ненанда и его беспричинная ярость. Араната и ее глупые надежды. Кедевисс, что каждое утро просыпается от собственного крика. Скиньтик, для которого вся вселенная - шутка. Десра, готовая раздвинуть ноги перед любым мужиком, которого сочтет новой ступенькой лестницы к воображаемому величию, будто бы ею заслуженного. И Нимандер, вообразивший себя вожаком семейства квази-героев. Этот дойдет до краев мира в поисках... смелости, убежденности, причины сделать хоть что-нибудь.
  О, вот эта пустая ночная улица - в самый раз для Нимандера. Горожане забылись нервным, неровным сном. Как будто забвение позволяет убежать хоть от чего-то..." Как раз для Нимандера - эти нескончаемые моменты, в которые он замышляет принять решение, встать между старейшиной Тисте Анди и своей кровожадной сестричкой. Сказать Фаэд: "Нет, ты не сделаешь этого. Хватит. У тебя не останется тайны. Ты будешь раскрыта".
  Если бы он смог.... Если бы смог хотя бы это...
  Он услышал звук. Тихий свист крутящейся, прорезающей воздух цепи - близко, так близко, что Нимандер повернулся - но никого не увидел. Он в одиночестве. Свист, шелест воздуха, шипение - внезапный рывок, два ясно различимых звона - какие-то предметы на концах цепи - "да, этот звук... пророчество... сохрани Мать, неужели это пророчество?"
  Воцарилась тишина, но воздух словно залихорадило. Дыхание с трудом вырывалось из его груди. "Он несет врата, Нимандер. Так говорят. Разве это не хорошая причина? Для нас? Отыскать королевства, найти если не предков, то мужа, что несет врата?
  Наш путь домой. К Матери Тьме, в ее глубокие объятия... о Нимандер, любимый, давай же..."
  - Стой, - захрипел он. - Стой.
  Она умерла. На плавучем острове. Срублена мечом Тисте Эдур, который даже не знал ее. Даже не думал о ней. Она мертва.
  Она была его смелостью. Теперь ничего не осталось.
  Пророчество? Не для таких, как Нимандер!
  Не мечтай о славе. Она тоже мертва.
  Она была всем. И она мертва.
  Холодный ветер вздохнул, унося напряжение - напряжение, которое - он уже понял - только пригрезилось ему. Миг слабости.
  Что-то прошелестело по ближайшей крыше.
  Подобные дары не приходят к недоделанным. Кому это знать лучше него?
  
  ***
  
  В ночи негромко прозвенел колокол - три удара, возвещающие очередную смену постов. Солдаты почти бесшумно встали - темные силуэты торопливо сменяли дозорных на краю лагеря, звякали клинки и пряжки, противно скрипели ремни и кожаные мундиры. Люди двигались на фоне равнины. Где-то на другой стороне возвышенности, среди высоких трав и в глубоких оврагах, затаился враг.
  Все солдаты знают: Биветт убеждена в неминуемости битвы. Красная Маска и его овлы быстро приближаются. Кровь должна была пролиться уже в полдень минувшего дня. О да, дозорные в передовых пикетах успели убедиться, что дикари рядом. Атрипреда расставила магов, готовых их приветить. Ядовитые эманации потрескивают и сыплют искрами, испепеляя полосы степных трав; черный пепел летает в воздухе.
  Однако враг не появляется. Проклятые овлы не желают показать лица. Они перемещаются за пределами видимости, окружают армию Летера. Звучит страшнее, чем есть на самом деле: никакие заслоны варваров не устоят перед массированным ударом. По армии разносились шепотки, единогласно советующие Биветт: создай мощный кулак, надави на овлов, развей их по ветру.
  Советы стали какими-то блеклыми, когда надвинулся вечер, когда ночь сомкнулась вокруг непроницаемой мантией.
  "Ну, - заговорили тогда многочисленные гении тактики в ротах и взводах, - она не заглотила приманку. Это очевидная ловушка, такая неуклюжая, что не попадется и хромой бродяга. Маска хочет, чтобы мы сошли с позиций, смешались. Он хочет беспорядка? Биветт слишком умна".
  Они просидели почти всю ночь, усталые, взвинченные; они слышали в любом звуке поступь надвигающихся во тьме убийц. "Да, друзья, там движение. Точно. Что задумали ублюдки?
  Они выжидают. Они обнажат мечи на заре, как в прошлый раз. Мы сидим и не спим. Зазря. Утром у нас глаза заслезятся, суставы одеревенеют как у трупов. Но едва начнется настоящий бой, мы им шкуры поснимаем. Клинки и магия, друзья. Они возвестят новый день".
  Атрипреда мерила землю шагами. Брол Хандар отлично видел ее, мог бы проследить и по бесконечному звону доспехов. Тисте Эдур понимал, что она переутомилась, не сохранила подобающего командиру спокойствия; значит, это удача, что они двое оказались в двадцати шагах от ближайшего пикета и некому по мелким знакам прочитать состояние Биветт.
  Хотя здесь слишком опасно. Если враги прошли через посты, они могут таиться шагах в десяти, поудобнее перехватывая ножи, готовясь на них наброситься. Сразить обоих вождей армии противника. Разумеется, для этого дикарям нужно было обмануть сотканную волшебниками защиту. Вряд ли они на такое способны. Не у одной Биветт шалят нервы; ему нужно помнить, что людям свойственен подобный порок.
  Красная Маска умеет удивлять. Он уже доказал это, и глупо ожидать от него крутой перемены, внезапной неловкости. Все дело в том, что он хочет начать битву с рассветом? Или это слишком просто?
  Атрипреда подошла ближе. - Смотритель, - тихо сказала она, - я хотела бы выслать вперед ваших Эдур. Узнать, что происходит.
  Брол удивился и замешкался с ответом. Она, естественно, восприняла это как отказ. - Ваш род лучше видит в темноте. Разве не так? Гораздо лучше нас, летерийцев. Что еще важнее, лучше овлов.
  - А их собаки, Атрипреда? Они нас услышат и учуют - они поднимутся и огласят ночь лаем. Мои солдаты, как и ваши, - продолжал он, - стоят на позициях, следят за высокой травой, ожидая в любой миг увидеть врага.
  Она вздохнула: - Да, разумеется.
  - Он играет с нами, - сказал Хандар. - Надеется, что мы потеряемся в догадках. Желает, чтобы утром мы оказались утомленными, действовали медленно, неуклюже отвечали на его действия. Маска хочет смутить нас, и пока что ему удается.
  - Воображаете, я сама всё не понимаю? - прошипела она.
  - Атрипреда, вы даже собственным магам не верите. Они поставили чары. Солдатам нужно спать.
  - Если я не доверяю магам, - сухо отозвалась Биветт, - то не без веской причины. Да и ваш к'риснан меня не впечатлил, Смотритель. Хотя его таланты целителя оказались более чем адекватными.
  - Вы говорите так, словно сожалеете о его удаче.
  Она раздраженно махнула рукой и снова зашагала взад и вперед.
   "Поистине командир в затруднении.
  Красная Маска может быть доволен".
  
  ***
  
  Тук склонился на шею скакуна. Он выехал без седла, поэтому смог ощутить тепло коня, кислый, но приятный запах его пота. Животное сделало еще один шаг. С высоты коня Тук увидел в распадке между холмами слева вражеский лагерь.
  Скромные валы и рвы, похожие скорей на свежие могилы, протянулись по его краю. Меняется стража - он слышал звук колоколов. Значит, пропущено еще одно удобное для атаки время.
  Тук не мнил себя военным гением, однако считал, что ничего лучше этой ночи для овлов не выпадет. Враг ослаблен, встревожен, утомлен. Но Красная Маска зачем-то утомляет своих воинов, заставляя перемещаться туда и сюда, вздымать тучи пыли, которые никто не увидит. Он не отдал приказа о нападении на передний край вражеской обороны, не собрал силы для внезапного налета на лагерь Летера. Даже стрелы не летят в темноту, тревожа противника.
  Тук думал, что понимает причину нерешительности Маски. Летерийские волшебники. Разведчики видели угрожающие, готовые приветить овлов магические силы. Они привезли рассказы о выжженной земле, лопающихся от нестерпимого жара валунах. Рассказы быстро разошлись, шипом страха вонзились в армию. Проблема проста. Здесь, в этом месте, Красной Маске нечем ответить на магию. Тук уверился, что скоро Маска прикажет трубить отход - пусть позорный, зато бескровный. Они впустую потеряли важное преимущество - возможность двигаться вдалеке от сил Летера, без опасности обнаружения. Они не вели битв, но успели проиграть.
  Конь, которого он не сдерживал, сделал еще один шаг; опустил голову, чтобы пощипать травку. Если не уследить, съест слишком много - и кишки завьются узлами.
   "Ох, мы ведем вас в битву без малейшего колебания. И некоторые из вас находят в ней радость, жаждут какофонии, насилия, смрада крови. Милые лошади, мы наделили вас своим безумием. Кто нас осудит за преступления против вашего рода? Никто.
  Если вы, лошади, не заведете собственного бога".
  Он подумал, не получится ли из этого поэма. Но поэмы, напоминающие нам о худших чертах характера, никогда не пользуются популярностью. Не так ли? Лучше наглая ложь про героев и великие подвиги. Скользкое удовлетворение от чужой смелости, чужой решимости. Мы питаемся сиянием правой славы, чувствуем себя окрыленными.
   "Да, я останусь с ложью, почему бы нет? Все так делают.
  Те, что делают иначе - слишком много думают. Ха, вот близится устрашающая атака, от которой содрогнется самая жадная до приключений душа. Смотрите, я уже дрожу".
  Его конь услышал ржание справа; на зверином языке это явно было приглашением - он поднял голову и медленно пошел на зов. Тук помедлил, а когда убедился, что он достаточно далеко отъехал от гребня холма, выпрямился и натянул поводья.
  Увидев перед собой плотный строй конных воинов с воздетыми копьями.
  Впереди всех находился юный ренфайяр Месарч.
  Тук повернул коня в его сторону.
  - Что такое, Месарч? Разве кавалерия атакует в темноте?
  Юнец пожал плечами: - Мезла, мы вставали в строй уже три раза за ночь.
  Тук незаметно улыбнулся. Он сам, будучи в дурном настроении, употребил эту кличку несколько дней назад в качестве насмешки над собой. Ныне она стала уважительным прозвищем. Да, это соответствует его пониманию иронии. Он подъехал еще ближе, спросил тихим голосом: - Месарч, ты имеешь хоть какое представление, что делает Маска?
  Тот поглядел настороженно, снова пожал плечами.
  - И все же, - настаивал Тук, - это главные силы? Нет? Тогда где они?
  - Думаю, на северо-западе.
  - Тогда вы устраиваете ложную атаку?
  - Едва прозвучит рог, Мезла, мы помчимся навстречу крови.
  Тук извернулся, поглядев на силуэты холмов. Летерийцы услышат стук копыт, увидят силуэты пересекающих гребень овлов. Солдаты нарыли ям - он уже почти слышал, как трещат кости, дико ржут кони. - Месарч, - воскликнул он, - вы не должны атаковать их пикеты...
  - Мы всё видим, мы обогнем их.
  - Тогда жди, что твоя лошадка натолкнется на соседнюю.
  Туку показалось, что он услышал волчий вой; но резкий звук начал затихать - и он узнал родаровый рог Красной Маски.
  Месарч поднял копье. - Едешь с нами, Мезла?
  - Без седла? Нет.
  - Тогда скорее скачи в сторону!
  Тук послал коня в галоп. Проезжая мимо овлийского строя, он видел, как воины поднимают копья над спинами заплясавших коней. Дыхание пышными плюмажами повисло в воздухе. Вдалеке, где-то на другой стороне лагеря Летера, раздались звуки ударяющихся друг о друга мечей.
  Он насчитал под началом Месарча шестьсот - семьсот всадников. Галопирующая лошадь успела вынести Тука с пути двинувшихся в атаку воинов. - Безумие! - Он развернул коня, намотал поводья на левую руку, одновременно снимая с плеча лук. Уткнул его конец в мокасин, между первым и вторым пальцами, налег всем весом, натягивая тетиву. Когда готовое к бою оружие оказалось в правой руке, Тук завязал поводья узлом, чтобы они не запутались в ногах скакуна.
  Животное мчалось за строем кавалерии; Тук Анастер вытащил из колчана одну из стрел с каменным наконечником. "Что я делаю, Худа ради? Готовлюсь прикрыть отступление, которое неизбежно произойдет? О да, одноглазый стрелок..."
  Склоняясь к холке и сжимая бока коня бедрами, он направил его в сторону холма. Там уже скопились темные массы воинственно вопящих овлов. Где-то вдалеке брехали псы; их почти заглушала нарастающая разноголосица воплей, стонов, лязга железа об железо.
  Красная Маска наконец нанес удар. В ночи воцарился хаос.
  Кавалерия перевалила через гребень холмов и тут же скрылась из вида. Тук ускорил бег коня, наложил стрелу. Стремян у него нет, так что нельзя будет опереться в момент выстрела, отчего вся его старательная подготовка к бою кажется смехотворной. Однако он быстро выехал на гребень, за миг до появления на вершине услышав крики, пронзительные вопли раненых лошадей, громовый стук копыт.
  Тучи пыли сделали зрелище почти неразличимым, но Тук все же понял, что большая часть конников объехала передовые пикеты, врезавшись в лагерь. Солдаты выскакивали из окопов - некоторые ранены, большинство просто растеряно. Молодые воины - овлы носились между ними, размахивали скимитарами, устроив побоище себе на забаву.
  Слева набух шар ослепительного света, поднялась пенная волна магии - и Тук увидел, как кавалерия Овл'дана тут же начала отходить, выбираться из лагеря - словно зубы выскальзывали из плоти.
  - Нет! - завопил малазанин, скача к ним. - Оставайтесь рядом с врагами! Атакуйте, проклятые дураки! Атакуйте!
  Даже если они его и услышали, сердца уже охватил ужас перед волной огненной силы. Охваченные ужасом, они бежали...
  А Тук все скакал вперед, оказавшись уже среди валов лагеря. Простертые тела, лошади, лежащие на боках, брыкающие ногами, выпучив глаза и оскалив зубы... все ямы завалены трупами...
  Первые отступающие овлы пронеслись мимо - они не замечали его, лица стали масками ужаса.
  Слева показалась вторая волна магии; он видел, как она врезалась в боковые ряды конников. Тела взорвались, жидкости брызнули во все стороны. Магия вздымалась и замедлялась, словно сражаясь с валом пораженной ею плоти. Вопли настигла Тука, как еще одна волна. Страдание пронизало его до самых костей. Сотни погибли, пока волшебство не истощилось; в воздухе клубился белый пепел - все, что осталось от людей и лошадей левого фланга.
  Всадники и лошади без седоков окружили Тука. Они сталкивались, несомые вихрем паники. От пыли заслезился глаз; пыль, казалось, решила забить ему горло на манер кляпа; вокруг тени повели свою собственную войну, схватку света и тьмы. Магическая эманация поднималась кверху, посылая вниз густые облака пепла.
  Затем Тук Анастер оказался в одиночестве - стрела все еще лежит на тетиве - посреди пыльного поля. Вторая волна колдовства пронеслась мимо, преследуя бегущих овлов.
  Не успев подумать, Тук помчался вслед ужасной волне, прорезая горячий, хрупкий, насыщенный остатками магии воздух - и увидел в шестидесяти шагах, среди массы наступающих солдат, вражеского мага. Тот сомкнул руки - сила полилась из его тела, создав светящуюся сферу чистого разрушения. Она поднялась над головой мага, как бы приветствуя Тука - и устремилась на него.
  Одноглазый или нет, он может видеть врага.
  Выстрелить невозможно - Тук качается на спине коня, который внезапно узрел смертельную опасность и пустился прочь, заметавшись между кочек и ям.
  Серебристая молния силы несется на него.
  Теперь пришла и ему пора обезуметь, как обезумели в эту ночь многие... Он заметил слева длинную и глубокую траншею - выгребную яму лагеря - и заставил коня двинуться к ней. Колдовская волна справа повернула, преследуя цель.
  Животное заметило траншею, оценило ширину препятствия - и подобралось, готовое перескочить.
  Он ощутил, как конь поднялся, понесся по воздуху - и в этот миг все стало тихим и ясным, в этот миг Тук изогнулся, крепко сжав ногами холку, поднял лук, прицелился назад - проклиная плоский одноглазый мир, ему оставшийся - и выпустил каменную стрелу.
  Конь приземлился. Тук упал ему на холку. Удерживая лук, вытянув ноги вдоль спины животного, он отчаянно обвил левой рукой мускулистую шею - волна все ближе, все ближе наползает справа, сзади...
  Конь заржал и понесся. Тук сумел не упасть.
  Почувствовал сзади порыв холодного ветра. Рискнул повернуть голову.
  Магия пропала. За ней виднелись ряды наступающей - нет, застывшей на месте - армии Летера - а перед ними одинокое тело. Опускающееся на колени. Тело без головы, над шеей поднимается - нет, не фонтан крови, а какой-то дымок...
  Взрыв? Он слышал взрыв? Да, вроде бы...
  Тук восстановил контроль над конем, левой рукой подхватил узел поводьев - и направил испуганное животное кругом, на ближайший холм.
  В воздухе смердело горелым мясом. Ночь озаряли молнии. Рычали псы. Умирали солдаты и воины. Впоследствии Тук узнал, что половина кавалеристов Месарча не увидела рассвета.
  
  ***
  
  Ночь узрела достаточно глазами немигающих звезд; небо побледнело, словно омываясь от крови, словно лишившись остатков жизни.
  Солнце не спешило освещать утреннее небо, обнажая толстый слой горького пепла, оставшегося от сожженных людей, лошадей, собак. Ему не хотелось созерцать кровавое месиво на месте свершившейся битвы. Брол Хандар одурело бродил по восточному краю разоренного лагеря, постепенно приближаясь к свите Атрипреды.
  Биветт спешилась и присела около тела, лежащего около валов. Именно там овлы совершили самоубийственную атаку. Он гадал, сколько же их погибло от летерийской магии. Возможно, все они, проклятые. Наверняка сотни, даже тысячи - разве можно сказать теперь? Пригоршня мелкого пепла заменяет человека. Две пригоршни - коня. Половина - собаку. Ветер унесет всё, не успеют офицеры произнести речи, не успеют плакальщики вдоволь накричаться, выражая мрачное отчаяние.
  Он встал, чуть пошатнувшись, напротив Биветт. Тело - как оказалось, без головы - лежало между ними.
  Она подняла лицо. Может, виноват резкий утренний свет, может, слой пепла - но ее лицо было таким бледным, какого он еще не видывал.
  Брол поглядел на безголовое тело. Один из магов.
  - Знаете, Смотритель, - хрипло спросила Биветт, - кто это сделал?
  Он покачал головой: - Может быть, волшебство вышло из - под контроля и вернулось к нему...
  - Нет, бросила она. - Это была стрела. Одинокий лучник рискнул проехать, просочиться... Смотритель, всадник без седла выпустил стрелу, когда его конь перескакивал траншею...
  Она смотрела неверующим взором, как будто прося сделать что-то, не просто качать головой. Он слишком устал. Он потерял ночью своих воинов. Псы бросались из высокой травы. Псы... и Кашены - двое, их только двое, не так ли? Те же, которых он видел прежде. Один - с приделанными к лапам клинками. Клинками, разрубившими его к'риснана надвое. Один мелькнул слева, второй - справа. Они не встретились - левый прошел чуть выше, прорезав грудь под плечом; правый разрубил ребра, выпустил кишки, вышел из бедра, забрав часть бедра с собой. Если говорить точно, не надвое его разрубили, а натрое.
  Второй Кашен использовал только клыки и когти, оказавшиеся не менее опасными - Брол считал, что этот монстр был более кровожадным и диким, наслаждался яростным насилием. Первый сражался с умелым изяществом; второй, меньший Кашен вгрызался в потроха, разбрасывал ноги и руки во все стороны.
  Но звери не бессмертны. Им можно пустить кровь. Нанести ранения. У Эдур оказалось достаточно копий и мечей, чтобы изрубить толстые шкуры, отогнать обоих.
  Брол Хандар заморгал, вспомнив об Атрипреде. - Да уж, меткий выстрел.
  Ее лицо исказилось бешенством: - Этот был связан со вторым магом, они развертывали цепь силы. Они истощились, они все вложили в заклинания. - Женщина плюнула. - У второго тоже голова взорвалась. Как у этого. Я потеряла двух магов от одной клятой стрелы! - Она неуклюже встала. - Кто тот лучник? Кто?
  Хандар промолчал.
  - Заставьте вашего к'риснана...
  - Не могу. Он умер.
  Это ее остудило. На миг. - Смотритель, мы перемололи их. Понимаете? Погибли тысячи, а с нашей стороны едва две сотни.
  - Потеряно восемьдесят два воина из Тисте Эдур.
  Он обрадовался, заметив ее смятение, увидев, как потускнели глаза.
  - Стрела. Одинокий всадник. Не овл - свидетели утверждают это. Маг - убийца.
   "Ночной налет оставил в тебе глубокую занозу. Вижу. Но ничем не могу помочь". Хандар отвернулся. Прошел десять, пятьдесят шагов по потрескавшейся, выжженной, покрытой пеплом земле.
  Магия пожрала траву. Магия похитила жизнь у самой почвы. Одноглазое солнце смотрело на землю, туда, где на заре похитили его славу. Оно гневалось на соперника.
  Да, гневалось.
  
  
  
  Глава 17
  
  
  Начинаю искать -
  Исходит мир стоном
  И прочь ускользает
  Кто идет - видит цель
  Но кружится мир
  Воздвигает заслоны
  И невинных касаний
  Словно жала, боится
  Вот что значит - искать
  Мир скрывает ответы
  От погони уходит
  Не терпит познанья
  На виду быть не хочет
  Я старался, но зря
  Я умру одиноким
  Я кричу в пустоту
  И проносится мир
  Смотрит тысячей глаз
  Отыскал меня, видит
  И знает...
  
  Поиск,
  Голлаг из Истока
  
  
  
  Он умел красиво рассуждать о тайнах, выражая на лице почтение и восторг; но, говоря по правде, тайны устрашали Клюва. Да, он умеет чуять магию, ощущать ее поэзию и музыку, столь ясную и красноречивую. Однако пламя волшебства так легко опаляет, прожигая смертного до сердцевины души. Он не наделен особенной храбростью, в отличие от многих других солдат - например, от капитана Фаредан Сорт, сидящей сейчас на коне рядом с ним. Ох, куда ему до других...
  Трусость и глупость - понятия, идущие вместе (как полагал Клюв), и оба относятся к нему. Он чуял магию, чтобы прятаться от нее, избегать ее. Что до "свечей" внутри... что ж, он рад, если ничто не заставляет их племя мигать, вздрагивать, бешено разгораться. Он подозревал, что решение стать солдатом было еще одним примером его глупости. Жаль, что ничего поделать уже нельзя.
  Маршируя по пустыням той страны, что называют Семиградьем (Клюв видел только два города, но был уверен, что где-то еще прячутся остальные пять), он наслушался жалоб собратьев - солдат. Насчет всего не свете. Придется воевать. Почему не воюем? Днем жарко, ночью холодно, проклятые койоты воют так громко, что можно поверить - они стоят в темноте прямо над твоим ухом. Насекомые кусаются, скорпионы, пауки и змеи так и жаждут вас убить. Да, они всегда находят, на что жаловаться. Ужасный город И'Гатан, богиня, что открыла той ночью один глаз и похитила злобного мятежника Леомена. Но когда, казалось, все пропало - девушка Синн явила свою свечу, ослепительно яркую, столь чистую, что Клюв отпрянул. А они и тут нашли повод для недовольства. Синн должна была заранее учуять огненную бурю. Адъюнкт должна была подождать еще несколько дней, потому что морпехи так просто не помирают.
  А что насчет самого Клюва? Мог он учуять их? Ну, может быть. Тот маг - Бутыл - со всей его живностью... возможно, Клюв чуял, что он еще жив где-то под пепелищем. Но разве же он не трус? Подойти, скажем, к Адъюнкту или капитану Добряку, доложить - о нет, это слишком. Добряк похож на его отца, а тот не любил слышать ничего такого, чего ему не хотелось бы услышать. Что до Адъюнкта... гм... даже ее солдаты ей не верят.
  Он со всеми остальными выслушал ее речь после Малаза (что за страшная была ночь, и он так рад, что оказался далеко, на одном из транспортных кораблей), он помнил, как она намекала, что теперь они остаются совсем одни. Что они будут делать дела, о которых никто никогда не узнает. Без свидетелей, так она сказала. Как будто это важно. Речи обычно смущали Клюва - но не эта особенная речь. Он понимал, что вся его жизнь идет "без свидетелей". Так что она сделала всех солдат похожими на него, на Клюва. Неожиданный подарок от такой холодной, ледяной женщины. Трус или нет, глупец или нет - она покорила его той ночью. Ясно, она о нем даже не думала - но он так высоко оценил даже ее невнимание...
  При этой мысли сердце его замедлило бешеный бег; Клюв поднял голову и поглядел на капитана. Сидит на коне в глубокой тени, недвижно, как и прежде; и все же ему казалось, что только что раздался мгновенной стихнувший звук - плеск волн о камень, крики сражающихся солдат, мечи и смерти, копья, ледяными пиками пронзающие плоть, снова волны - но тут всё исчезло.
  Вероятно, она заметила его внимание, потому что тихо сказала: - Они прошли мимо, Клюв?
  - Так точно.
  - Не уловив наших запахов?
  - Да, капитан. Я спрятал нас синей и серой свечами. Было легко. Их колдунья, она склоняется перед Оплотами. Она ничего не знает о синем и сером садках.
  - Считается, что летерийские маги должны стать нам союзниками, - пробурчала Сорт. - Но мы нашли их скачущими рядом с Тисте Эдур, работающими на них.
  - Да, и они встревожены. Особенно здесь.
  - В этом и проблема, - ответила капитан, подбирая поводья и выводя коня из-под сени толстых ветвей, в которых они прятались. Дорога, по которой промчался вражеский отряд, была в пятнадцати шагах. - Мы вышли далеко вперед прочих взводов. Или Хеллиан потеряла разум, или Урб. А может, оба сразу.
  Клюв понудил двинуться следом свою гнедую кобылку, которую назвал Лили. - Словно мы схватились руками за горячую кочергу прямо из кузнечного горна. Руки обжигает?
  - Да уж, руки. Кенебу. Тебе, мне. Всем взводам.
   - Э... я имел в виду ваши руки.
  - Я учусь замечать такие моменты, - сказала она, поглядев ему в глаза.
  - Какие?
  - Когда ты пытаешься убедить меня, что крайне глуп.
  - О. эти моменты. Я самый вам преданный, капитан. Преданнее нет.
  Капитан странно поглядела на него, но не произнесла ни слова.
  Выехав на тракт, они развернули лошадей на восток. - Они там. Где-то впереди, - произнесла Сорт. - Готовься ко всяческим трудностям.
  Клюв кивнул. Они следовали за двумя взводами уже две ночи. Поистине путь, усеянный трупами. Следы засад, мертвые летерийцы и Эдур - тела затащены в кусты и раздеты. Клюв отворачивался от голых, чтобы дурные мысли не забрели в разум. Все места, которые трогала на нем матушка в ту ночь... нет, это злые мысли, злая память... от такого он может повеситься, как сделал братик....
  - Клюв, мы должны их найти.
  Он снова кивнул.
  - Нужно их обуздать. Сегодня. Что думаешь?
  - Это все тот, Балгрид. И другой, которого кличут Куб. Он очень быстро учится магии. Балгрид получил белую свечу, видите ли, а эта страна не видела такой свечи уже давно. Они тащат за собой запах всех оставленных трупов, это все и портит - понимаете, всякие отрезанные уши, пальцы, которые они привязывают к поясам. Вот почему мы идем от засады к засаде, так? А могли бы прямо на них набрести.
  - Ну, - сказала капитан, бросив на него удивленный взгляд, - мы же на клятых лошадях, верно?
  - Они тоже, капитан.
  - Ты уверен?
  - Думаю, да. С прошлой ночи. Но Оплоты... есть один, в котором живут звери. Если летерийские маги пронюхают, что случилось, они смогут их быстро выследить.
  - Дыханье Худа! А что насчет нас?
  - И нас тоже. Разумеется, тут вокруг скачет много народа на конях, пусть стремена у них и плохие. Если они подойдут ближе, то и серая и синяя свечи могут перестать работать.
  - Значит, тебе придется постараться, показать им кое-что еще.
  Ох, как ему не нравится эта идея... - Надеюсь, нет. От всей души надеюсь.
  - Тогда давай уберемся отсюда, Клюв.
   "Не выжигайте меня до сердцевины, капитан. Прошу. От такого никому пользы не будет. Я все еще слышу их крики. Слышу крики каждый раз, как начинаю. И сильней всего пугают меня мои собственные крики. Капитан, лучше выбраните меня за глупость".
  
  ***
  
  - Вот бы Мазан Гилани была с нами, - сказал Слабак, клочками мха стирая с рук кровь.
  Хеллиан моргнула. "Мазан какая?"
  - Слушайте, сержант, - сказал Балгрид.
  Он все время так начинал. Она перестала слушать. Все равно что пописать в костер - мужчины умеют, а женщинам на дано. Шипение в темноте - и следом мерзкая вонь. Он начинает: "Слушайте, серж...", а она тут же слушать перестает.
  - Вам нужно это услышать, - продолжал нудеть Балгрид, тыкая в нее пальцем. - Сержант?
  Хеллиан уставилась на палец. - Хочешь, солдат, я себе левую щеку отрежу? Тронь меня еще раз - и пожалеешь, я тебе обещаю.
  - Кто-то выследил нас.
  Она скривила губы. - Давно?
  - Уже две или три ночи, - ответил Балгрид.
  - И ты вот сейчас решил доложить? Мне достались одни идиоты. Как они нас заметили? Ты и Куб заверяли, что мы идем скрытно, что вы что-то сделали. Так что же вы делали? Да наверное, отливали на следы или что-то вроде. - Она сверкнула глазами. - Отливали?
  - Что. Нет. Слушайте, сержант, мы...
  Снова началось! Она вскочила, чуть не поскользнувшись на волглой глинистой почве. Перестанешь бдеть - и мигом шлепнешься. - Кто-нибудь. Ты, капрал. Оттащи тела.
  - Слушаюсь, сержант.
  - Уже бегу, сержант.
   - И вы двое. Навроде и ты, Отмазка...
  - Замазка, сержант.
  - Помогите капралу. Это вы устроили тут неразбериху, поубивав всех.
  Разве это не правда? Мрачное получилось дельце. Шестнадцать летерийцев, четверо Эдур. Стрела в башку действует на них не хуже, чем на обычных людей. Бух, свалились с коней словно четыре мешка с камнями. Потом было два жулька - один в голову летерийской колонны, другой в конец. Хлоп, хлоп - и в ночи слышны лишь стоны и хруст костей - то ли конских, то ли человечьих, кто разберет?
  На ее вкус, чертовы летерийцы оправились слишком быстро. Да, верно, и на вкус Ханно, упавшего потеряв полчерепушки от удара самым дрянным мечом, какой она когда - либо видела. Но солдат потерял равновесие из-за дурацких стремян, Урб легко протянул одну свою громадную ручищу и стащил дурня за перевязь или еще за что. Ударил о землю так сильно, что ветры поперли с обоих концов. А потом Урб так вогнал железный кулачище вражине под шлем, что ссадил костяшки о внутренность черепа, о прозвонки или как их так называют. Зубы полетели во все стороны, и кости и всякая жижа.
  Вот и первая боевая потеря. Все потому что Ханно подскочил слишком близко, думал, что летерийцы оглушены, безвредны и все такое. Но это были бывалые солдаты. Они пришли в себя чертовски быстро.
  Лизунцу сильно досталось, но Балгрид уже поработал над ним - уже не кровит и в себя пришел. У капрала Рима недостает двух пальцев на левой руке. Плохо его щит защитил... Да, Урб себя как сержант не показал.
  Хеллиан осторожно поворачивалась, пока не смогла увидеть сидящего на прогнившем пеньке Урба. Жалкий у него вид. Она глотнула рома и подошла поближе. - Теперь мы оба сержанты, верно? Давай найдем кусты и повозимся. Я в настроении постонать и попотеть хоть под кем, а мы в одном звании, так что никто не пожалуется.
  Он вытаращился на нее филином лупоглазым.
  - В чем проблема, сержант? Я не так страшна, как ты?
  - Урб не страшен, - недоверчиво хохотнул Рим. - Мазан и та на него залипла! Верно, потому и перевелась во взвод Бальзама.
  Хеллиан хмыкнула. - Тихо, Рим. Ты капрал. А это сержантского ума дело.
  - Вы хотели покататься с Урбом, сержант, - сказал Рим. - Вам, сержантам, все дозволено, хотя Урб похож на чертова безбожного бога, а вы так напились, что захотели постонать и попотеть хоть под кем...
  - Точно не твоего ума дело.
  - Может, и нет, но нам же ваши стоны слушать. Верно Слабак говорил - будь Мазан здесь, мы все могли бы пялиться, мечтать и даже пытаться, если она совсем устанет ждать от Урба того, чего вы вот сейчас...
  - Где ты нашел такой болтливый рот, Рим? - спросил Балгрид. - Тебе лучше подходит быть молчаливо - загадочным. Да, ты потерял два пальца. Ну и что?
  - Всем молчать, - бросила Хеллиан. - Хотите, чтобы другой патруль набрел на нас, а мы и не готовы как сейчас? Эй, все, кроме Урба - проверить снаряжение, собрать трофеи и все что хотите, а потом не издавать дурацкого шума. Завидуйте, но молча.
  - Мы от зависти не стонать станем. Скорее уж...
  - Загадочно молчи, Рим, чтоб тебя!
  - Я хочу поговорить, Балгрид, и не тебе меня...
  - Я тебя заставлю замолчать, Рим, и тебе это совсем не...
  - Чертов некромант.
  - Рим, это просто вторая сторона Денала. Я уже рассказывал. Денал дает, Худ отбирает.
  Хеллиан прижалась к Урбу. Тот выглядел испуганным. - Расслабься, - прошептала она. - Я ничего не отрежу. То есть у тебя. Но если столкнусь с оскорбительным отказом...
  - Мох такой мягкий, прямо постелька, - сказал Слабак, отходя с многозначительным жестом.
  Хеллиан опустилась на землю и потянула Урба за ногу.
  Вдруг рядом оказался Балгрид: - Слушайте, сержант...
  Она потащила сержанта подальше от мага.
  - Нет, сержант! Те, что нас выследили... кажется, они нас нашли!
  Тут же залязгали мечи, солдаты разбежались занимать оборону - возник неровный круг, в середине которого остались Хеллиан с Урбом.
  - Балгрид, - прошипела она. - Ты мог бы сказать...
  Стук подков, тяжелое дыхание коня. Тихий голос произнес по-малазански: - Капитан Фаредан Сорт и Клюв. Мы подъезжаем, так что убирайте треклятые жульки.
  - О, вот это великолепно, - застонала Хеллиан. - Расслабьтесь, все вы. Это наша жуткая капитанша.
  
  ***
  
  Вот и морячки. Клюву не нравилось смотреть на них. Тощие, злые, скалящиеся на отыскавшую их начальницу. Да тут и мертвый имеется.
  Фаредан Сорт проехала в середину взвода и слезла с коня. Клюв остался там, где был раньше - около двоих солдат, еще не вложивших мечи в ножны. Он заметил некроманта - мужчину с белой, призрачной аурой. Смерть здесь повсюду, холодный воздух заполнен последними выдохами; он ощущает давящее чувство потери - словно тяжелый кулак вдавлен в грудь.
  Вот так всегда умирают люди. Не надо было становиться солдатом.
  - Хеллиан, Урб, нужно поговорить. Отдельно. - Голос капитана был суровым и холодным. - Клюв?
  - Капитан?
  - Иди к нам.
   "О нет". Однако он подъехал к ним и сполз с седла. Слишком много внимания привлечено - он согнул спину и поспешил встать рядом с капитаном.
  Фаредан Сорт повела их в лесок.
  - Мы ничего такого не сделали, - заявила сержант Хеллиан, как только группа встала шагах в двадцати от остальных. Она покачивалась взад и вперед, словно готовая выбросить яд клобучная змея.
  - Ожидалось, что вы будете сдерживать продвижение, а не отрываться от остальных взводов. Теперь, сержант, нам будут попадаться патрули не в двадцать, а в двести человек. А потом в две тысячи.
  - Это не проблемма, - сказала Хеллиан с неслыханным акцентом. - В том проблемма, капитан, что летерийцы дерутся на стороне Эдур...
  - Вы пытались вступить в контакт с этими летерийцами?
  - Вступали, - встрял Урб. - Все пошло наперекосяк. - Он потряс головой. - Никаких признаков, что этот народ желает освобождения, капитан.
  - Урб верно сказанул, - яростно закачала головой Хеллиан.
  Капитан поглядела в сторону. - Другие взводы докладывают то же самое.
  - Может, нужно их убедить или что-то такое, - предложил Урб.
  Хеллиан оперлась о дерево. - Кажится мне, каптан, у нас два путя, а идти можем по одному. Или мы убираемся назад, на берег, строим десять тысяч плотов и гребем подальше, как только сумеем. Или идем вперед. Быстро, нагло. А если на нас набегут две тысячи - мы попрячемся, как учили. Или быстро - нагло, каптан, или шлепаем веслами.
  - Мало что бывает труднее, чем спорить с пьяницей, - усмехнулась Сорт. - Разве что спорить с пьяницей, который чертовски прав.
  Хеллиан просияла улыбкой до ушей.
   "Она пьяна? Она пьяна. Пьяная женщина - сержант... но, если капитан не шутила, сержант - не дура..."
  Фаредан Сорт продолжала: - Ваши взводы имеют достаточно лошадей?
  - Так точно, сэр, - ответил Урб. - Более чем достаточно.
  - Я все же хочу, чтобы вы умерили шаг. Хотя бы на несколько дней. Я намерена встретить остальные взводы и приказать им делать то же, что делаете вы; но на это требуется время...
  - Капитан, - возразил Урб, - у меня такое чувство, что здешние всё просекли. Патрулей больше, они стали крупнее и осторожнее. Мы в любое время можем напороться на засаду, и это выводит из себя. В следующий раз вы можете найти кучу трупов. Малазанских трупов. Мы вышли налегке, взяли мало морантских припасов, так что дальше будет еще труднее. Сэр.
  - Знаю, сержант. Вы потеряли одного в последнем бою.
  - Ханно, сэр.
  - Стал беззаботным, - заметила Хеллиан.
  Урб нахмурился, но потом кивнул: - Да. Правильно.
  - Давайте надеяться, что одного сурового урока будет достаточно, - сказала капитан.
  - Надеюсь, - отозвался Урб.
  Фаредан Сорт поглядела на Клюва: - Расскажи им насчет Оплотов.
  Маг вздрогнул, вздохнул и сказал: - Летерийские маги... они могут найти нас по коням, вынюхать их, то есть...
  - Балгрид заметает следы, - сказал Урб.- Скажешь, этого недостаточно?
  - Может, и нет. Они не умеют чуять некромантию. Ни летерийцы, ни Тисте Эдур. Но, видишь ли, Оплот Зверя...
  Хеллиан вытащила флягу и хлебнула полным ртом. - Нужно знать наверняка. В следующий раз, Урб, возьмем одного мага живьем. Зададим вопросы и среди криков услышим ответы.
  Клюв вздрогнул. Не только пьяная, но и жестокая.
  - Осторожнее, - сказала капитан. - Скоро станет совсем туго.
  - Мы все знаем насчет осторожности, сэр, - тускло улыбнулась Хеллиан.
  Фаредан Сорт поглядела на нее тем же взглядом, каким иногда рассматривала Клюва. - Ну, все сказано. Идите медленнее, выслеживайте малые патрули - они могут быть приманкой. - Затем она помедлила и сказала: - Теперь мы увязли полностью... поняла?
  - Плотов не будет?
  - Никаких плотов, Хеллиан.
  - Отлично. Моря не видеть - спокойно помереть.
  Она сделает это, понял Клюв. Помрет спокойно. Она это себе обеспечит.
  - Идите к своим взводам. Успокойте взвинченных солдат.
  - Это не запах, - произнес Клюв.
  Трое удивлено повернулись к нему.
  - Не запах делает их взвинченными, - начал объяснять маг. - Запах смерти - они тащат его с собой, правильно? И потому уже привыкли. Они нервничают, потому что засиделись без дела. На одном месте. Вот и все.
  - Тогда не будем терять времени, - заявила капитан Сорт.
  Отличная идея. Конечно. Потому она и капитан. Достаточно умна, чтобы сделать пути мысли загадкой для него - но эта тайна оставляла его счастливым. Наверное, единственная тайна изо всех...
  
  ***
  
  Они пробирались по краю леса. Край, да - слишком много треклятых краев. Дальше виднелись беспорядочно разбросанные фермы, поля, обсаженные деревьями дороги. Ни огонька от фонарей или свечей в крошечных закрытых ставнями окошках двух ближайших хуторов. Сердце тяжело стучало в груди Скрипача. Он перекатился набок, чтобы поглядеть, сколько солдат уже добралось до него. С обеих сторон от сержанта хриплое дыхание, россыпь растянувшихся тел. Все здесь. Слава воину пустынь Кораббу и его непостижимому везению.
  Он готов был признать, что засада устроена на славу. Она должна была забрать жизни всех. Но Корабб уже за лигу совершенно неожиданно наткнулся на труп оленя, утыканный дюжиной стрел. Хорошо задумало, дурно исполнено.
  Малазане напали первыми. Треск жульков во тьме, гудение самострелов, свист ударяющих по плоти стрел. Вопли мучительной боли. Атака панцирников Геслера смяла правый фланг засады...
  А затем полилась магия, ужасная и грубая. Она выбрасывала языки пламени хаоса, пожирая деревья, словно кислота; она нависла над головами застывшей волной - и ринулась вперед, обхватив Песка. Его крик был милосердно коротким. Скрипач, стоявший в десятке шагов от того места, где погиб Песок, разглядел летерийского мага - тот, казалось, тоже вопил от боли, не переставая посылать колдовскую волну. Сержант заревел, развернул арбалет... вздрогнул от отдачи, когда тяжелый болт слетел с тетивы...
  Долбашка попала в древесный ствол прямо над головой мага. Взрыв повалил ближайшие деревья, разорвал в клочья дюжину солдат Летера. Магия погасла в мгновение ока. Падали всё новые стволы, трещали сучья... малазане быстро отступили и побежали прочь.
  Слева кто-то мелькнул... мгновение позже стало ясно, что это Геслер. - Скрип, нас словно проклял сам Худ. Мы убежали из леса - но как насчет Каракатицы?
  - Получил стрелу, - ответил Скрипач. - Но крови вытекло мало. Вытащим, как только выпадет возможность.
  - Думаешь, они пойдут по следам?
  Скрипач помотал головой. Он не имел ни малейшего представления. Если их осталось достаточно... Тут он извернулся, зашипев: - Бутыл! Сюда!
  Молодой колдун подполз ближе.
  - Ты можешь пощупать, что сзади? - спросил Скрипач. - Определить, идут ли они за нами?
  - Уже, сержант. Я использовал каждую клятую тварь, что слоняется позади.
  - И? - нетерпеливо спросил Геслер.
  - Долбашка прикончила почти всех. Но шум привлек других. Не меньше дюжины Тисте Эдур, несколько сотен летерийцев. Выследили ли они нас? Да. Но идут далеко позади. Думаю, уже научились осторожности.
  - Тьма рассеивается, - произнес Геслер. - Пора искать укрытие, Скрип - да только это уже не поможет. Они не отвяжутся.
  - Можем оторваться? - спросил Скрипач.
  - Сержант, я устал...
  - Ладно. Ты и так много сделал. Что думаешь, Гес? Пора устроить новую бучу?
  - Бросить последние долбашки?
  - Честно говоря, не вижу другого выбора. Конечно, одну я всегда оставляю про запас. И Карак тоже.
  Геслер кивнул: - Мы свои разделили. И хорошо. Если бы все нес Песок... Хотя его припасы не воспламенились...
  - Да нет, воспламенились, - ответил Скрипач. - Только не в этом мире. Я прав, Бутыл? Их магия похожа на распахнутые врата, она глотает все, что попадает в пасть...
  - Духи подлые, Скрип! Ты чертовски прав. Их магия начинается одним, но переходит в иное. Маг потерял контроль даже раньше, чем ты достал его...
  Скрипач кивнул. Он и сам это понял. Или ему так показалось. - Итак, Бутыл, что из этого вытекает?
  Юный маг покачал головой: - Где-то там... все идет не так, как надо. Вначале была древняя, примитивная магия. Не такая древняя, как сила духов, но столь же примитивная. А потом какой - то хаос схватил ее за глотку...
  Лежавший неподалеку Корик перевернулся на спину. У него ломило кости от усталости. "Что бы там ни болтали Бутыл и сержанты, ясно: мы в Худовом дерьме по самые уши..."
  - Эй, Корик.
  - Чего тебе, Улыба?
  - Знаешь, ты чуть там не остался.
  - Я там? Где я? Что?..
  - Когда на тебя набежало сразу четверо, о да, полукровка, ты станцевал отличную джигу. - Она засмеялась, тихо и как будто со злобой. - Если бы я не воткнула нож в глаз тому, что поднырнул под твою руку и готовился нарисовать на брюхе симпатичную улыбку - ну, ты уже остывал бы позади.
  - А трое остальных? - ухмыльнулся в сумраке Корик. - Спорим, ты не верила, что я могу быть таким быстрым?
  - Что-то мне подсказывает - ты и сам в это не верил.
  Он промолчал, потому что она была права. Он впал в какое-то бешенство, однако глаз и рука оставались холодными, точными. Он словно наблюдал со стороны каждый выпад, каждый блок, каждое изменение стойки, каждый взмах тяжелого клинка. Наблюдал, да - но с глубокой любовью к этому мигу, к каждому мигу. Он ощущал нечто подобное в стене щитов той ночью, в Малазе. Однако то, что началось как смутная эйфория, сегодня стало чистым откровением. "Я люблю убивать. Боги подлые, я люблю убивать, и чем сильней люблю, тем лучше умею". Никогда он не ощущал себя более живым, более совершенным. Да, совершенно живым.
  - Не терпится еще раз увидеть твой танец, - пробормотала Улыба.
  Корик заморгал, пытаясь различить ее во тьме, сдвинулся с места. Она озабочена? Ему как-то удалось пробудить то местечко, что между мускулистых ног? Потому что ему нравится убивать? "Станцевать джигу еще раз, Улыба?" - Чем больше тебя узнаю, женщина, тем страшнее ты кажешься.
  Улыба фыркнула: - Так и должно быть, полукровка.
  Тарр подал голос откуда-то справа от Корика: - Думаю, меня сейчас стошнит.
  Из-за него раздался смех Каракатицы: - Да, Тарр, так и бывает, когда рушится весь твой привычный мир. Конечно, - добавил он, - если ты научишься находить поэзию в танце смерти...
  - Хватит. Прошу.
  - Не беспокойсь, - не унимался Каракатица. - Ты не из танцоров. Ты укоренен словно дерево, Тарр, и движешься не быстрее дерева.
  - Может, я и медленный, Карак, но все же они падают как подкошенные. Верно?
  - О да, падают. Я ни на что не намекаю. Ты один заменяешь стену щитов, эт точно.
  
  ***
  
  Капрал Буян сплевывал кровь. Проклятый локоть заехал в рот, теперь два зуба шатаются и язык прикушен. Может, это был его же локоть... кто-то со всей дури налетел на него в неразберихе, когда Буян поднял руку и отвел меч наружу. Чуть плечо из сустава не вылетело.
  Он яростно отмахнулся, и шар рукояти продавил висок нападавшего; тот зашатался, глаз наполовину выскочил из обриты. Потом Курнос добил летерийца.
  Потом они начали атаку - он сам, Курнос и трио устрашающих леди, каждая из которых могла бы поглядеть на распаленного бхедрина сверху вниз... и превратить его в кровавую кашу, если потребуется. Капрал Буян чувствовал себя счастливчиком. А вот Песку не повезло. "Но больше мы не прошляпим. Никто из нас. Я нашел себе пехотинцев по вкусу, и в следующий раз мы раздавим всех, кого на нас ни пошлют.
  И не только на нас. Тарр и этот Корик... Скрип тоже получил весомый подарок. И Улыба... у нее каменное сердце, как у Когтя. Отличные взводы для такой работенки. Теперь пора повернуться и выдать им всем хука в челюсть. Руки чешутся. Скрип и Геслер, они тоже хорошо проварились в котле старины Келланведа".
  Он был в восторге, что Адъюнкт решилась спустить их с поводка. Самое время. "К Худу походы клятыми колоннами. Нет, надо налетать, резать - и убегать. Пусть они тут головами вертят сразу во все стороны. Значит, отряды идут именно за нами? Дурачье. Нас тут всего два крошечных взвода. А вас, наверное, уже сотни".
  - Проклятье Келланведа, - промычал он.
  Острячка подняла круглое лицо: - Сказал что-то, капрал?
  - Мы малазанская морская пехота, вот кто мы, милашка.
  - Не тяжелая пехота? А я думала...
  - Мы и те, и те. Расслабься. Видишь ли, малазанские морпехи не занимались тем, для чего обучены, уже много лет. Со смерти Келланведа. Нас этому учили, понимаешь? Делать именно то, чем мы заняты сейчас. Хвала Фенеру! Бедные ублюдки Эдур и летерийцы. Бедные невежественные ублюдки.
  - Достаточно умные, чтобы подловить нас, - сказала Уру Хела из-за спины Острячки.
  - Но разве у них вышло?
  - Только потому...
  - Молчать, Уру Хела. Здесь я разговариваю. Ваш капрал. А ты просто слушаешь.
  - Да я просто...
  - Еще одно слово, солдат, и окажешься в рапорте.
  Если она и засмеялась, то тут же превратила смех в кашель. Геслер зашипел из-за Скрипача: - Тихо вы там! - Но суть была уже сказана. Буян кивал сам себе. Малазанская морская пехота. Да.
  
  ***
  
  Скрипач кивнул в сторону узкой кривой тропы, ведущей к неказистым зданиям ближайшей фермы: - Мы идем туда, не спеша, тащим раненых. Прямо к дому, вдоль той дорожки.
  - Как будто все еще паникуем, как будто нас запугали, - кивнул Геслер. - Да. Разумеется, ферму придется зачистить, то есть убить гражданских. Скажу тебе, Скрип, мне это не по душе.
  - Может, обойдемся без этого, - подумал вслух Скрипач. - Бутыл?
  - Здесь, сержант. Я устал, но, наверное, смогу их зачаровать. Может, даже заброшу в их головы парочку ложных идей. Типа мы ушли на север, хотя на самом деле мы ушли на юг. Вроде того.
  - Не вздумай умирать, Бутыл, - сказал Геслер, бросив затем Скрипачу: - Пойду соберу припасы своего взвода.
  - Мне и Караку, - кивнул Скрипач.
  - Растянем проволоку?
  - Нет. Долго привязывать, и на свету заметно. Мы устроим "барабан".
  - Худ меня подери, - шепнул Геслер. - Ты уверен? То есть я кое-что слышал...
  - Слышал. Но мы с Ежом его придумали. И довели до совершенства. Более или менее.
  - Более? Или менее?
  Скрипач пожал плечами: - Или сработает, или нет. В крайнем случае у нас есть иллюзии Бутыла.
  - Но вернуть долбашки уже не получится, так ведь?
  - Нет. Впрочем, если желаешь узреть ослепительный белый свет...
  - Что ж, - улыбнулся янтарнолицый моряк, - если есть возможность узреть ожившую легенду, к тому же в присутствии изобретшего ее гения... не стану отговаривать, Скрип.
  - У меня лишь половина гения, Геслер. Еж забрал вторую с собой.
  - Что, сомнения берут?
  - Уже не в первый и не во второй раз. Но все равно сделать надо. Когда люди будут готовы, поведешь вперед всех, кроме меня и Каракатицы. К ближайшему дому. Думаю, дальний дом не заброшен. Может быть, хозяин его перестраивает. Поля выглядят на загляденье ухоженными, не так ли?
  - Да, особенно если учесть, какой тут маленький дом.
  - Пусть Бутыл сначала все разнюхает.
  - Да. Маг, ты слышал?
  - Что? Извините. Думаю, я задремал.
  Геслер сверкнул глазами на Скрипача: - От этого типа зависят наши жизни? Помогай нам Худ.
  Приказ прошел по неровному ряду пригнувшихся солдат. Заря начала высветлять воздух, когда Геслер, Бутыл - и Корабб Бхилан Зену'алас сразу за ними - повели соединенные взводы вдоль дороги. Шаркая ногами, чтобы оставить следы - не слишком, но все же заметные - они пробирались к скромному фермерскому дому.
  Скрипач и Каракатица следили за ними, пока отряд не ушел на приличное расстояние от места, выбранного для ловушки. Здесь по сторонам тропы росли кусты, мешающие видеть землю. Слева стояли два приличной толщины дерева, справа - одно, очень старое.
  Нужно четыре долбашки. Два вместе, затем еще одна и, наконец, последняя.
  Каракатица - лицо его покрылось потом, ведь сапер тащил на плече заряды и колья - был странно молчалив. Скрипач послал его отмерять расстояния, вбивая палки в местах, которые он указывал. После этого Каракатице пришлось копать ямы в плотной земле, там, где были вбиты колья. Мелкие ямы.
  Сапер, верящий в удачу Опоннов, мог бы удовольствоваться этим, мог бы молить переменчивых Близнецов, чтобы копыто хоть одного вражеского коня задело одну из прикопанных долбашек. Но не так работает "барабан". Ему нужна лишь вибрация. Оболочки долбашек следует специально истончить в одном месте; против этого места устанавливается достаточно острый камень, при сотрясении почвы способный пробить глину. Настоящая трудность, как хорошо знали Скрипач и Еж, в том, чтобы соскрести глину с бока снаряда, оставив слой толщиной с яичную скорлупу, но при этом не украсив верхушки самых высоких деревьев собственной кровью и гирляндами кишок.
  Едва Каракатица закончил первую ямку, Скрипач подошел к нему с долбашкой в руках. Бережно опустил снаряд на землю, немного поработал ножом над ямой - и вернулся к долбашке, которая расположена дальше всех от дороги, но должна взорваться первой. От нее детонируют две другие, в середине вражеской колонны, и одна позади - на тот случай, если колонна окажется особо длинной.
  Опустив снаряд в ямку, он растянулся на животе - и начал скрести глину.
  Солнце встало; хотя воздух еще не прогрелся, пот ручьями тек по лицу Скрипача, скалывавшего тончайшие слои искусно сделанного кувшина. Ему хотелось, чтобы свет падал прямо на бок, над которым он трудился: тогда он мог бы работать, ожидая, когда станет слабо различим желтый воспламеняющийся порошок и гранулы железа. Но такой удачи не выпало - повсюду лежали тени.
  Наконец он поскреб ножом по глине в последний раз и осторожно отвел лезвие. Нашел острый камень, положил около истонченной скорлупы снаряда острием кверху. Медленно, затаив дыхание, разжал руку. Открыл глаза. Изучил свое творение.
  Еще несколько глубоких вздохов, чтобы успокоить нервы - и он начал засыпать яму, зачерпывая землю ладонями. Затем рассыпал над вскопанным местом лесной мусор.
  Скрипач на животе отполз от ямы, добрался до края тропы, где лежали остальные долбашки. Подняв голову, он заметил Каракатицу - тот обнял себя руками и выглядел так, будто только что обмочился. "Да, этот знает, почему саперы относятся к вымирающим видам..." Сержант не спеша двинулся к следующей яме. В этот раз не так тонко... но достаточно тонко. Казалось, вторая долбашка меньше весит - именно это и делает каждый следующий шаг опаснее предыдущего - так просто стать беззаботным, ошибиться, ощутив облегчение от хорошо выполненной работы... ну, он же все знает и все умеет, не так ли?
  Сапер заскрипел зубами. Подойдя ко второй яме, осторожно встал на колени. Положил долбашку, потянулся за ножом.
  
  ***
  
  Каракатица действительно готов был обмочить штаны. Не от близости смерти - к этому он давно привык, с привычкой пришел в Четырнадцатую... но от того, чему стал свидетелем.
  Последний великий малазанский сапер. Никто ему и в подметки не годится. Вообразите, скоблит оболочку долбашек. Ножиком. До толщины яичной скорлупы. Каракатица следил, с трудом различая подробности на таком расстоянии, как Скрипач обрабатывает первый, самый опасный снаряд. И молился всем богам, о которых мог вспомнить, и даже тем, чьих имен вообще не знал; молился духам и привидениям всех саперов, живых и мертвых - вымаливал благословение этому мастеру своего дела. Молился, чтобы человек, которым он искренне восхищается, не сделал... не сделал чего?
   "Не подвел меня".
  Как трусливо. Он и сам все понимал. Он твердил себе это в каждом промежутке между выдохами молитв. Он пытался остановить распад веры.
  Скрипач уже стоит у второй ямы, повторяя фокус. "А представить Скрипа с Ежом. Как, должно быть, они работали сообща! Боги, Сжигатели должны были наводить священный ужас!" Но теперь... Скрипач остался один, сам Каракатица не похож даже на тень знаменитого Ежа. Всему настает конец. Но пока жив Скрипач... что же... черт побери всех, есть за что держаться. Вот эта стрела в левом плече... он видел, как она подлетает, но ведь не наклонился, чтобы точно ее поймать... правда ведь? Со стороны могло так показаться. Вполне могло. Да разве он имел время подумать во всем этом беспорядке? Кто он, сверхчеловек? Нет...
  Отпрянув от второй установленной мины, Скрипач поглядел на Каракатицу. Лицо его было бледным как у мертвеца. "Ну, если еще подумать, ему вовсе не нужен помощник. Не нужен, да?"
  Скрипач махнул рукой, показывая: "Уходи, возвращайся к взводам!"
  Каракатица мотнул головой.
  
  ***
  
  Пожав плечами - нет времени спорить, если Карак затаил желание умереть, для Скрипача это не стало бы сюрпризом - сапер поднялся на ноги, направившись за третьей долбашкой. Даже осторожные шаги сейчас рискованны. Он едва шевелил ногами, пробираясь вдоль края дороги. Есть много суеверий относительно того, куда класть припасы во время работы. Еж предпочитал постоянно перетаскивать их за собой... но Скрипач думал: чем меньше касаешься этих треклятых штучек, тем лучше. Не все ли равно, долбабахнут они сзади или спереди, не так ли?
  Дойдя до места, он поглядел вниз, на два последних снаряда. Еще одно суеверие. С какого начать? Того, на которую падает тень груди, сердца, или того, что напротив головы? Идти затем к яме лицом или пятиться задом? Дыханье Худа! Как будто Еж стал злым духом и угнездился у него в черепе. Хватит суеверий! Скрипач согнулся, взял в руки долбашку.
  Ту, что напротив сердца.
  Действительно ли он сделал случайный выбор? Когда дело доходит до точности, не найти фанатиков хуже Морантов. Каждый глиняный сосуд - предел совершенства. Никаких вариаций. Если бы все были разными, сапер превратился бы в простого метателя камней - пусть и взрывающихся камней. Не требуется ни таланта, ни изощренного мастерства.
  Скрипач с мучительной четкостью, даруемой божественными откровениями, припомнил свое первое знакомство с морантскими припасами. Северный Генабакис, неделя до похода на Мотт, обернувшегося двойным кошмаром Моттского Леса и болот Черного Пса. Шли слухи о контактах и напряженных переговорах со странным народом, владеющим Облачной Чащей далеко на юге. Говорили, что это народ замкнутый, ужасный, нечеловеческий на вид; что его воины летают на громадных насекомых - четырехкрылых стрекозах - и способны пролить на врага смерть с великих высот.
  Со стороны малазан в переговорах участвовали Тайскренн, некий благороднорожденный по имени Араган и одиночка Т'лан Имасс по прозвищу Онос Т'оолан. Вторая и Третья армии окопались в сельской глубинке, два дня пути на юг от города Малинтэас. Несколько потных солдат из взвода обеспечения принесли и поставили - очень осторожно - в десяти шагах от костра деревянный ящик. Вискиджек взмахом руки подозвал Ежа и Скрипача. - Вы саперничаете в нашем жалком взводе, - сказал сержант и поморщился, как будто проглотил что-то гадкое (и не без основания, ибо тем самым благословил присущую Скрипу и Ежу страсть к анархическому разрушению). - В том ящике гренады и кое-что похуже. Получен от Морантов, которые теперь нам союзники. Кажется разумным - по крайней мере, моему извращенному разуму - передать их вам двоим. Очевидно, вам придется поэкспериментировать с содержимым. Но не забудьте удостовериться, что ушли на половину лиги от лагеря. - Он помедлил, взлохмачивая заросль на подбородке. - Те, что самые большие, слишком велики для бросания. То есть никто не уцелеет. Так что напрягите мозги и придумайте им применение. Вот последний приказ: солдаты, не убейте себя. Взвод и так неполный; не хотелось бы приставлять еще двоих к проклятым штучкам. Остаются только Калам и Ходунок.
   "Да, Ходунок..."
  Скрипач и Еж поднатужились, сняли крышку и в удивлении уставились на ряды заботливо упакованных в ячейки, переложенных соломой гренад. Маленькие круглые, длинные конусовидные, стеклянные в виде шипов (внутри ни одного пузырька не заметно)... а на самом дне штуки побольше, как раз для ковша катапульты (вскоре выяснилось, что такая идея была самоубийственной - снаряды имели привычку детонировать, едва рычаг катапульты вздрагивал, распрямляясь. Впрочем, для уничтожения катапульт вместе с невезучей прислугой - лучше не найти!)
  Это были действительно эксперименты. Еж и Скрипач долго и утомительно тащили ящик в удаленное место; затем начали метать маленькие снаряды, которые назвали жульками (они взрывались слишком близко и жульнически закручивали пращи - те ударяли железной корзиночкой по ушам). Затем они открыли зажигательные свойства горелок, вызвав бурные протесты фермера, у которого очень быстро сгорела телега с сеном. В конце концов они уладили дело, вручив ему четыре золотых имперских скипетра - недавно отчеканенных монет Келланведа - на которые можно было купить новую ферму. Хлопушки, вставленные в удлиненной формы ямки в плотной земле, отлично разрушали фундаменты стен, скрепленные раствором или нет. И наконец долбашки - самые мерзкие и страшные из придуманных Морантами припасов. Создатели предназначали их для сбрасывания с кворлов, и Скрипач с Ежом потратили большую часть запаса, придумывая альтернативные способы их использовать и оставаться при этом в живых. Потребовалось еще двадцать штук - два ящика - чтобы вывести окончательной заключение: только целованный Опоннами дурак решится применить их иначе, кроме как для минирования с подрывом хлопушкой, горелкой или, в крайнем случае, метко запущенным жульком.
  Потом появились большие самострелы, начались маниакальные опыты с "барабаном" и медленным огнем. Но всегда в качестве последней гарантии им требовались Поддавки Повелительницы. Будь Скрипач религиозен, ему пришлось бы отдавать каждый грош, полученный в качестве жалования и награбленный, в сундуки храмов Госпожи Удачи - слишком много раз он подрывал долбашки слишком близко от себя и других малазан. Еж оказался еще более... беззаботным. Увы, не приходится удивляться тому, чем он кончил...
  Воспоминания нападали на него в самые опасные моменты. Нет сомнения, что к сладкой ностальгии примешивается тайное, но сильное стремление к самоубийству... Скрипач заставил себя отбросить думы о прошлом - ведь он уже приближался к последней яме и стоящему около нее Каракатице.
  - Нужно было бежать отсюда поджав хвост, - сказал Скрипач, опускаясь рядом с неглубокой дырой в земле.
  - Даже не надейся, - негромко ответил Каракатица.
  - Ну, как скажешь. Только не мешай мне пройти во врата Худа, если вдруг ошибочка выйдет.
  - Я тебя слышу, Скрип.
  Вот так, стараясь не думать о Еже, о Вискиджеке, Ходунке и всех прочих, не думать о минувших днях, когда мир казался новым и чудесным, когда риск жизнью казался частью веселой игры, последний великий сапер Скрипач снова принялся за работу.
  
  ***
  
  Бутыл косился на дом фермера. Кто-то там есть - он уверен. Возможно, там не один. Живые, дышащие люди... о да... И еще...что - то... слабый запашок, навевающий мысли о склепе или... еще о чем-то. Он не был уверен, и неуверенность заставляла нервничать.
  Геслер переместился влево и залег там терпеливо, как клещ на стебельке травы. По крайней мере вначале. Сейчас, спустя сотню ударов сердца, маг начал ощущать растущее в сержанте нетерпение. Хорошо ему с такой-то золотистой кожей, которая тогда, в И'Гатане, не поддалась огню. Конечно, Правд доказал, что странная кожа не наделена полной непроницаемостью, особенно против морантских припасов. И все же Геслер прошел через огонь - во всех смыслах слова, которые мог уловить Бутыл - так что все уловки, засады, а также грубые жестокости войны для него словно забава.
   "Но вот я, тот, с кем все считаются - но я не смею обнажить дурацкий меч и прорубить дорожку сквозь стадо крякающих болтунов - добродеев со всеми их указующими перстами, острыми ногтями и... о боги, откуда такие образы? Проклятый Мокра! Кто-то сочится мыслями". - Бутыл глянул на Геслера, прошептал: - Сержант?
  - Что?
  - У вас, случаем, в черепе странные мысли не бродят?
  Геслер поглядел с подозрением, покачал головой: - Я думал об одном старом знакомце, маге. Кульпе. Не то чтобы ты его напоминал, Бутыл... Ты скорее похож на Быстрого Бена. Сильнее похож, чем нам нравилось бы. Когда я его видел в последний раз, бедолага летел вверх тормашками за борт корабля, прямиком в огненный шторм. До сих пор гадаю, что случилось потом. Приятно было бы думать, что он оказался молодцом, выбрался из садка - доменной печи и оказался в саду какой-нибудь молодой вдовушки, по колено в прохладных водах фонтана. А она как раз стояла на коленях, молясь о спасении и или еще о чем... - тут он удивленно заморгал и отвел глаза. - Э... я всегда воображаю приятное, потому что в действительности все намного хуже.
  Бутыл тихо хмыкнул и кивнул: - Мне нравится, сержант. Мне даже... легче стало.
  - То есть?
  - Ну, это доказывает, что вы не так далеки от нас, как иногда кажется.
  Геслер поморщился. - Тогда ты ошибся, солдат. Я сержант, и потому я от тебя и прочих идиотов отстою дальше, чем пещерный медведь от трехногой куницы. Понял?
  - Так точно, сержант!
  - Кстати, почему мы до сих пор прячемся? Из трубы поднимается дымок, а значит - внутри кто-то сидит. Проклятие, Бутыл, дай нам наводку. Это все, что от тебя требуется.
  - Хорошо. Думаю, там двое. Тихие, созерцательные мысли, никаких разговоров.
  - Созерцательные? Может, там корова, у которой брюхо набито, и теленок, что насосался досыта? А может, там гигантский двухголовый змей, только что заполз через трубу и проглотил господина Грязные Ногти вместе с женушкой?
   - Похоже, что - то среднее.
  Лицо Геслера стало свирепым; он фыркнул, изогнулся назад и махнул рукой. Миг спустя Уру Хела проползла мимо Корабба - что находился сразу за сержантом - и опустилась слева от Геслера.
  - Сержант?
  - Бутыл говорит, там двое. Я хочу, чтобы ты подошла с миролюбивым видом и позвала их. Мол, хочешь пить, пускай наберут из колодца ковш - другой.
  - Сержант, я не хочу пить.
  - Солги, солдат.
  Бутыл заметил, что такое предложение ее огорчило. "Духи родные, чего только не узнаешь о людях..."
  - Может, я просто попрошусь наполнить водяной мех?
  - Да, сойдет и так.
  - Разумеется, - продолжала она, хмурясь, - сперва я его опорожню.
  - Так почему не опорожняешь?
  - Сейчас, сержант.
  Геслер снова развернулся к Бутылу; молодой маг ясно различал на его лице борьбу между жалостью и отчаянием. - Готовься, - сказал сержант, - навести на них какие-нибудь чары, если дело пойдет плохо.
  Бутыл кивнул - и увидел на лице Геслера совершено новое выражение. - В чем дело, сержант?
  - То ли я обмочился, то ли Уру Хела вылила воду. Думаю, - добавил он, - на определенном уровне различия теряют значение.
   "Точно, сержант. Ты только что завоевал меня. Прямо здесь. Завоевал меня - и я воздам тебе по заслугам". Но даже эта полусерьезная мысль не избавила его от необходимости отвернуться и со всей силы закусить рукав кожаной куртки. "Погоди, сержант. Скоро все увидят мокрое пятно у тебя в паху. О таком не забудут, о нет, сэр. Ни шанса. Об этом будут помнить вечно!"
  Прицепив к поясу опустошенный бурдюк, Уру Хела проползла еще немного - и встала. Поправив тяжелую кольчугу, кирасу, выбрав прутики и траву из сочленений, она потуже натянула шлем и двинулась в дому.
  - Ох, - шепнул Бутыл.
  - Что?
  - Они вдруг встревожились. Не знаю, может, один видел ее сквозь щелочку в ставне... нет, не так...
  - Что не так?
  - Они так и не заговорили, просто движутся. Быстро. Слишком быстро. Сержант, я думаю, они ее не увидели, а учуяли. И нас всех.
  - Учуяли? Бутыл...
  - Сержант, я думаю, это не люди...
  Уру Хела уже миновала колодец, что в пятнадцати шагах от двери дома; и тут дверь распахнулась - так сильно, что сорвалась с кожаных петель - и в проеме показалась фигура слишком громоздкая для этого проема. Казалось, существо поднимается из глубокого подвала - вылезает, расправляет плечи, вздымает огромный топор дровосека на длинной рукояти...
  Уру Хела словно примерзла к месту.
  - Вперед! - заревел Геслер, вскакивая и хватая арбалет...
  ... Корабб Бхилан Зену'алас вылетел вперед, обнажив клинок...
  Бутыл понял, что разевает рот, но не может издать ни звука. Он просто пялился, пытаясь понять... Демон. Худом клятый демон - Кенрилл"ах!
  Тварь выбралась из проема двери и напала на Уру Хелу.
  Та бросила в него бурдюк и развернулась, убегая и одновременно нащупывая меч.
  Скорости ей явно недостало - громадный топор демона промелькнул размытой дугой, врезавшись в левое плечо солдата. Рука отвалилась. Кровь хлынула, залив кольчугу на спине. Широкое лезвие входило еще глубже, разрезая позвоночник - половина лопатки также отлетела прочь - и в брызгах крови выходя с правой стороны тела.
  Крови стало еще больше, но ненадолго - биение алых струй прекратилось, потому что остановилось сердце солдата, жизнь и рассудок быстро покинули телесное вместилище - она валилась вперед лицом - наполовину вытащенный меч застрял в ножнах - подбородок опустился на грудь, затем лицо зарылось в грязь. Раздался глухой стук. Тело застыло.
  Звякнул арбалет Геслера, длинная стрела пронеслась мимо Корабба, едва на ладонь от правого плеча.
  Демон зарычал от боли - зазубренный наконечник болта глубоко вошел в грудь, намного выше обоих сердец.
  Корабб Бхилан Зену'алас налетел на демона, выкрикивая на родном наречии что-то вроде "Яйца Леомена!"
  Геслер припал на колено и перезарядил оружие. Буян, Лизунец и Курнос протопали мимо, а за ними следом - Корик и Тарр. Улыба подскочила одним прыжком, в руках был самострел Скрипача, заранее заряженный жульком - она нацелила его на дверь дома, в которой уже показался второй демон. О да, она действительно быстрая - стрела пролетела пустое пространство со странным визгливым звуком, второй демон поднял на нее пути свое оружие, саблю - тулвар. Особого смысла в этом не оказалось, потому что жулек все равно взорвался.
  Снова раздался крик боли, демон - здоровяк упал, врезавшись в стену дома. Дерево и дерн подались внутрь, крыша накренилась - вслед за демоном обрушилась вся стена с дверью.
   "А я что делаю? Проклятье, я чем занят?" Бутыл вскочил на ноги, отчаянно открывая первый откликнувшийся садок.
  Демон с топором рванулся к Кораббу. Клинообразное лезвие прочертило смертельную дугу и врезалось в щит под углом, отскочив кверху; оно снесло бы Кораббу голову, если бы тот не споткнулся, попав ногой в сурочью нору, потеряв равновесие и зашатавшись. Ответный его выпад, который демон намеревался отбить ударом топорища, прошел очень низко и задел колено.
  Демон завыл.
  В следующий миг подоспел Буян в сопровождении своих пехотинцев. Залязгали мечи, щиты надавили на раненого Кенрилл"аха. В воздухе замелькали куски плоти, брызги крови.
  Демон снова завыл, отскакивая назад, подальше от губительного натиска; теперь он смог взмахнуть топором по горизонтальной дуге, сминая все три щита. Во все стороны брызнули осколки дерева и металла. Лизунец застонал - у него была сломана рука.
  - Отойти! - крикнул кто-то. Буян и его пехотинцы отскочили назад. Корабб пополз за ними.
  Смутившийся демон встал в оборонительную позицию и поднял топор.
  Улыба швырнула жулек, попавший ему в левый висок.
  Ослепительный свет, оглушительный звук... демон зашатался, половина его лица превратилась в кровавое месиво.
  Однако Бутыл чуял, что разум твари не поврежден.
  Геслер вопил: - Отступить! Всем!
  Призвав все силы, Бутыл атаковал рассудок демона при помощи Мокра. Ощутил, как тот мысленно отпрянул.
  Второй Кенрилл"ах уже выкарабкивался из развалин дома.
  Улыба швырнула туда еще один жулек. Новый трескучий взрыв, клубы дыма; обрушилась еще часть здания.
  - Мы отходим!
  Бутыл заметил, что Корик с Тарром колеблются, отчаянно желая напасть на оглушенного демона. В этот миг подоспели Скрипач с Каракатицей.
  - Худовы яйца! - ругнулся Скрипач. - Шевелись, Корик! Тарр! Шевелись!
  Геслер сделал непонятный жест. - Идем к югу! К югу!
  Курнос и Лизунец повернулись в указанном направлении, но Буян оттащил их назад. - Это называется военная хитрость, треклятые идиоты!
  Двинувшись на восток, солдаты постепенно заняли привычные места в строю. Потрясение от смерти Уру Хелы и последовавшей битвы заставило их молчать - только хриплое дыхание, звон доспехов, похожий на треск черепков под ногами. Позади над фермой поднимался столб дыма. Демон - топорник очумело бродил вокруг развалин, тряся окровавленной головой.
  Бутыл полагал, что жулек любому раскроит череп. "Думаю, толстые кости. Да, это Кенрилл"ахи, а не их подданные. Знать Арал Гамелона, нет сомнения".
  Буян наконец раскрыл рот: - Худом клятые фермеры - демоны! У них фермеры - демоны! Черт! Сеют бобы, доят коров, прядут шерсть - и рубят на куски всех проходящих! Геслер, старый дружище! Я ненавижу эту страну! Ненавижу!
  - Потише! - зарычал Скрипач. - Нам повезло, что эти жульки не подорвали нас двоих на дороге! А твое блеяние сейчас укажет им, куда мы ушли!
  - Больше я не отступлю, - злобно застонал Буян. - Клянусь, что ...
  - Думал бы головой, - отрезал Геслер. - Черт дери, Буян, не давай клятв, которых не выполнишь. Если бы мы остались драться, погибли бы все. Хватит клятв, понял?
  Ответом послужил угрюмый кивок.
  Они бежали, пока долгая, долгая ночь не споткнулась, сменившись днем. Бутыл понимал, что впереди маячит отдых - для всех, кроме него. Нет, ему предстоит ставить иллюзии, прятать отряд. Предстоит искать в лесу всякую живность, проверяя, не идут ли по следу. Предстоит сохранять жизнь дуракам - сослуживцам.
  
  ***
  
  Выбравшись из-под руин дома, демон - принц сплюнул кровь, присел на корточки и огляделся. Брат стоял неподалеку - все тело покрыто ранами и ссадинами, половина лица снесена. Ну что ж, это и раньше с трудом можно было назвать лицом... и почти все отрастет заново. Разве что глаз...
  Брат заметил его, подковылял ближе. - Больше тебе не поверю, - проскрипел он.
  - Ты о чем? - Говорить было больно. Он вдохнул огненные пары при взрыве второй гренады.
  - Ты сказал, на фермах безопасно. Сказал, мы можем отдохнуть.
  - Было безопасно, - сердито ответил он. - Отсюда все сбежали.
  - Но не эти.
  - Наверное, они не фермеры. Думаю, можно утверждать с изрядной долей уверенности...
  - Голова болит.
  - У меня тоже.
  - Куда они побежали?
  - Не на юг.
  - Нужно ли идти следом, брат? Если честно, сказал бы - они нас переиграли в этой маленькой засаде. Мне обидно.
  - Стоит подумать. Во мне пробудился гнев. Но советую сначала отыскать кирку вместо дурацкого топора.
  - Первое, что попалось в руки. Теперь придется перерыть всю здешнюю горелую рухлядь. Сколько копаемся, и все без толка!
  В этот миг они ясно услышали стук лошадиных подков. Кто-то мчался по дороге.
  - Слушай, вот еще они. Нет времени искать кирку, братец. Давай наскочим и устроим сладкую месть.
  - Воистину мудрое предложение. Один глаз остался, этого хватит.
  Принцы - Кенрилл"ахи двинулись по дороге.
  Это был явно не их день.
  
  ***
  
  Когда ферма осталась в четверти лиги позади, Скрипач резко развернулся (что еще раз доказало Бутылу - у сержанта имеются скрытые таланты). - Лошади, - произнес он.
  Бутыл тоже почуял их.
  Взвод замер под ярким солнцем на обочине разбитой дороги. В тысяче шагов к востоку ожидало новое скопление фермерских хижин. "Ни одного дымка над трубами. Я не удивлен - если подумать, что соседями у них оказались демоны..."
  Барабанная дробь нескольких взрывов сотрясла землю.
  - Четыре! - зловеще ухмыльнулся Скрипач.
  Бутыл заметил, что Каракатица уставился на сержанта с нескрываемым восторгом. Пожалуй, почти с религиозным почитанием.
  Над линией деревьев черным пятном поднялся густой дым.
  - Проверим те фермы впереди, - сказал Скрипач. - Там отдохнем до вечера. Не думаю, что преследователи еще способны напасть.
  - Барабан, - прошептал Каракатица. - Я видел это. Барабан. Теперь можно умереть счастливым.
   "Треклятые саперы". Бутыл тряс головой. Там царит боль. Там, среди развалин в четверти лиги позади. Люди, лошади... о да, и демоны. "Лучше бы вы пустились в погоню. Ну и заварушку мы устроили!"
  Да, много боли и еще больше смерти. Наглой, очевидной смерти, расползающейся в воздухе темным пятном. Барабан Скрипача. Не придумать лучшего объявления: малазане пришли.
  
  ***
  
  Спуск Фома Тисси с дерева вышел слишком громким и слишком быстрым. Сержант тяжело шлепнулся на спину, его почти завалила смесь листьев, веток, сучьев, пустых осиных гнезд. - О боги, боги вы подлые!
  - Под тобой богов не было, не боись! - крикнул какой-то солдат.
  Кенеб выждал несколько ударов сердца и сказал: - Сержант, доложите, что видели.
  Фом Тисси медленно, осторожно встал. Прошелся, проверяя целость кривых ног. Он был похож на огра - короткий, неуклюжий, с изрытым оспой лицом и бородавчатой кожей. - Дым, Кулак. Много дыма. Я насчитал десять очагов пожара, один очень большой. Возможно, возник после того грохота, что мы недавно слышали. Это были долбашки. Три. А может, и больше.
   "Значит, кто-то попал в отчаянное положение". Кенеб обежал взором неровную линию притаившихся в подлеске солдат. - Десять?
  - Да, Кулак. Думаю, мы их уже сильно достали, и война становится горячей. Когда вернется капитан, мы, верно, узнаем подробности.
   "Да. Капитан Сорт. Но ее с Клювом нет уже почти неделю".
  - Десять.
  - Ожидайте большего, Кулак! - воскликнул Фом. - У меня был обзор хороший, но неполный. Заметил шесть к северу, четыре к югу - мы, считай, в самой середке. До того места полночи брести. Самые дальние дымы почти на горизонте - значит, мы правильно идем. Дымы говорят только, где прошли большие стычки. Всех засад не видно. Что-то не так, Кулак?
  - Поднимайте взводы, - приказал Кенеб и отвернулся. "О да, там идут бои. Но счет уж очень неравный". Его морпехи немногочисленны; им не удается найти союзников, на которых был весь расчет. Верно, морантских припасов взяли много... но чем больше прибывает эдурских и летерийских магов, тем сильнее начинает сказываться численный перевес врага. Взводы соединены по двое, и все равно каждый человек на счету. Потери недопустимы: четверо, пятеро погибших - и порог неэффективности будет перейден. Потребуется сойтись, перетасовать выживших. Тонкая линия авангарда еще более истончится. Потеряв наступательный импульс и живую силу, морская пехота начнет слабеть задолго до приближения к имперской столице.
  Разумеется, план наступления включает не только тайное продвижение морпехов Кенеба. Есть и другие элементы. Регулярная пехота Адъюнкта и Блистига, которую в нужный момент выведет в поле ужасный, но опытный капитан Добряк. Хундрилы клана Горячих Слез, Напасть - хотя они в настоящее время далеко. Поистине сложное вторжение.
   "Наша задача - сеять смятение, перерезать снабжение столицы где только возможно. Мы должны выводить противника из равновесия, чтобы он сомневался, гадал, отвечал на атаки, а не действовал самостоятельно. Смертельный удар совершит кто-то другой. Нужно постоянно напоминать себе об этом. Не предпринимай лишних действий! Что важно - сохранить жизни моряков. Хотя тактика Адъюнкта не оставляет нам шансов на это. Кажется, я начал понимать, что чувствовали Сжигатели Мостов, когда их бросали из одного кошмара в другой, без перерыва.
  Особенно в конце. Крепь, Даруджистан, так называемый Черный Коралл.
  Хотя не совсем так. Адъюнкт не желает истребить нас. Это было бы безумием - а она может быть холодной, жестокой сукой, но она не безумна. По крайней мере, признаков безумия не выказывает".
  Кенеб мысленно выругал себя. Стратегия может показаться отчаянной, но она основана на здравых принципах. Фактически на традиционных принципах Келланведа. Это он придавал большое значение морской пехоте; он возвысил саперов, когда морантские припасы произвели революцию в военном искусстве Империи. "Фактически это старый, первоначальный способ использовать морскую пехоту - но отсутствие линий снабжения, пусть сколь угодно трудных и растянутых, заставляет нас действовать без колебаний, без возможности отступления. Он сожгла корабли, и ни одного кворла поблизости не видно. В такой ситуации сам Император содрогнулся бы".
  Или нет. Келланвед знал значение игр, понимал, что весь ход войны может измениться от одного неожиданного смелого деяния, "нарушения протокола", заставляющего врага попятиться и, в конце концов, полностью уступить.
  Такие деяния делают человека военным гением. Келланвед, Дассем Альтор, Шер"арх Кореланец, принц Казз Д"аворе с его Багряной Гвардией, Каладан Бруд. Колтейн. Даджек.
  Принадлежит ли Адъюнкт Тавора к столь уважаемой компании? Пока что она себя не показала. "Благие боги, Кенеб! Прекрати так думать. Ты становишься вторым Блистигом, а одного Блистига нам более чем достаточно".
  Нужно сосредоточиться на насущных заботах. Он с моряками ввергнут в военную компанию, в рисковую игру. Пусть другие заботятся о своих делах. Нужно надеяться, что они сделают все как нужно, что в должный миг они окажутся там, где должны быть по диспозиции. О да, они окажутся там - и будут ожидать от Кенеба того же. Появления с ударной силой морской пехоты.
   "Части головоломки, о да. Пусть решения принимает кто-то другой. Рок, боги, Тавора из дома Паран, адъюнкт непонятно кого. Так, черт подери, верните мне веру. Снова. Верните веру. В то, что она не безумна. Что она военный гений, что она способна сравняться с горсткой великих имен малазанской истории".
  Вера. Не в бога, не в рок, но в смертную сослуживицу. В ту, чье лицо хорошо ему знакомо. На этом лице появляется так мало выражений - только горе или гнев. Она наделена стальной волей, способной выполнить то... то, что она задумала. Вот еще бы знать, что же она задумала...
  Возможно, такого рода война подходит морской пехоте. Вот только самому Кенебу она не подходит. Ни как командиру, ни как кулаку. Трудно удержаться и не впасть в отчаяние. Он даже не связан во своей армией - периодическое бормотание взводных колдунов не в счет.
   "Мне станет лучше, когда вернется Фаредан Сорт.
  Если вернется".
  - Кулак.
  Кенеб повернулся. - Вы следите за мной, сержант?
  - Никак нет, сэр. Просто хотелось сказать, пока не собрали вещички, что... э... мы понимаем.
  - Понимаете что? И кто "вы"?
  - Все мы, сэр. Это невозможно. То есть для вас. Мы знаем.
  - Что знаете?
  - Да. Что вы не умеете вести. Вы привыкли подчиняться... а когда не знаешь, где, Худа ради, твои солдаты, потому что они разошлись в разные...
  - Идите спать, сержант. И передайте остальным: я вовсе не считаю дело невозможным. Мы продолжаем наступление, вот и все.
  - Ну, э...
  - Невесть что себе вообразили, сержант. А сейчас вернитесь ко взводу, прикажите солдатам бросить теории и лечь спать.
  - Слушаюсь, сэр.
  Кенеб глядел в спину коренастого служаки. "Достойно сказано, хотя чушь полная. Достойно, но опасно и бесполезно. Мы не друзья, Фом Тисси. Мы не можем себе этого позволить".
  Мгновение спустя он позволил себе сухую улыбку. Сколько ругал Тавору, и вот - оказался на ее месте. Отгоняет всех окружающих.
  Потому что так нужно. Потому что выбора нет.
   "Если она безумна, я тоже.
  Худ подери, может, все мы..."
  
  ***
  
  Перед ними простирался долгий спуск по ледяным полям; его усеивали обломки и мусор - все, что осталось от Эры Джагутов. Они стояли бок о бок - тело без души и душа без тела. Ежу хотелось сильнее ощутить тонкую иронию... но пока он не мог решить, кто же из них двоих более одинок и потерян, и мысль эта не доставляла радости.
  За рваным краем ледника, в двух тысячах шагов впереди, упрямо торчали стволы гнилых деревьев. Там и тут белизну нарушали полянки с высокой зеленой травой. Разноцветная местность тянулась далеко; еще дальше виднелись холмы, вначале скромные, потом все более высокие, с крутыми склонами. Самые дальние поросли густыми можжевельниками.
  - Признаюсь, - произнес Еж, чтобы разрушить повисшую между ними тишину, - я не ожидал ничего подобного. Может быть, неопрятную тундру. Кучи гравия, голые, обточенные ветрами дюны. Отсутствие признаков жизни. Иными словами, следы вечной борьбы.
  - Да, - хрипло ответила Эмрот. - Неожиданно. Так близко от Ледяного Трона.
  Они начали спускаться.
  - Думаю, - начал вскоре Еж, - нам нужно постоять, обсудить перспективы... э... наши цели.
  Т'лан Имасса уставилась на него пустыми пещерами глазниц: - Мы странствовали вместе, дух. Кроме этого, меня с тобой ничего не связывает. Я Сломанная, я Несвязанная, я преклонила колени перед Богом. Моя тропа определена, и я собственной рукой уничтожу всех, кто встанет на пути.
  - И как ты намереваешься уничтожить меня? Уточни, пожалуйста. Я ведь дух, забытый самим Худом.
  - Я не могу решить эту проблему. Вот почему ты еще жив. А, и еще любопытство. Я думаю, ты замыслил нечто враждебное по отношению к моему повелителю. Возможно, твоя задача - мешать мне. Но, будучи духом, ты ничего не можешь...
  - Уверена?
  Она не ответила.
  Двое оказались в тридцати шагах от края льдов и снова остановились. Имасса повернулась, чтобы получше рассмотреть его.
  - Проявление воли, - сказал Еж, улыбнувшись и скрестив руки. - Мне не сразу удалось понять эту фразу и скрытый в ней смысл. Да, я дух. Но явно не обычный дух. Я не развеиваюсь; я даже соорудил себе видимость прочного костяка и плоти. Откуда такая сила? Вот в чем вопрос. Я обгладывал его долгое время. Фактически - с того мига, когда открыл несуществующие глаза и понял, что нахожусь уже не в Коралле. Где-то еще. А потом, когда я нашел... гм... привычную компанию... дело показалось еще более таинственным. - Он помолчал, моргнул. - Не возражаешь, если я продолжу, Эмрот?
  - Давай.
  Улыбка Ежа стала еще шире. Он кивнул и продолжил: - Сжигатели, Эмрот. Вот как нас звали. Элитное подразделение малазанской армии. Почти целиком уничтоженное под Кораллом. Думаю, это было наше последнее боевое задание. Должно было стать последним.
  Но не стало. Некий странник духа из культа Танно дал нам песню, и это была весьма могущественная песня. Сжигатели, Эмрот - то есть мертвые, я не могу сказать за тех, что еще живы - мы, мертвые, возвысились.
  Проявление воли, Т'лан Имасса. Догадываюсь, что ты понимаешь смысл этих слов даже лучше меня. Но эта сила не ушла из мира после вашего проклятого Ритуала. Нет. Возможно, вы были лишь прецедентом.
  - Ты не стал плотью без души.
  - Нет. Я скорее твое отражение. Зеркальное.
  - Не чую в тебе никакой силы, - Эмрот едва заметно дернула головой. - Никакой. Ты даже не здесь.
  Еж снова улыбнулся - и медленно вытащил из-под плаща долбашку. Поднял ее перед собой. - А она, Эмрот?
  - Я не знаю, что это такое.
  - Ясно. Но она здесь?
  - Нет. Как и ты, это иллюзия.
  - Иллюзия - или проявление воли? Моей воли?
  - Не вижу ценности в проведении различий, - бросила Имасса.
  - Ты не можешь увидеть истину, потому что лишена необходимого сорта зрения. Вы отбросили его в Ритуале. Вы добровольно ослепили себя перед тем, что может вас уничтожить. Возможно, оно уже уничтожает ваш род. Возникли трудности на континенте Ассейл, не так ли? Я смутно помню, как кто-то что-то рассказывал... ладно, не сейчас. Суть в том, Эмрот, что ты не понимаешь меня, потому что не видишь. Не видишь того, что стоит за внешним - за этим телом, лицом, долбашкой...
  - И в долбашке смерть моя? - спросила Эмрот.
  - Не обязательно. Все зависит от нашей маленькой беседы. Ты сказала, что преклонилась перед богом. Не надо - я уже и сам догадался, перед каким. А теперь ты решила поторговаться. - Еж опустил глаза на долбашку. Весит столько, сколько и положено. Она здесь, та же, что была у статуй Дераготов. Никакой разницы. - Я прошел долгий путь по преисподней Джагутов. Не припоминаю, чтобы я пересекал видимые границы или проходил во врата. Ледник, по которому мы брели неделями - что же, это имеет смысл. Я даже не особенно удивился, когда мы нашли Трон Льда - где же ему еще быть? - Свободной рукой он обвел пространство лесов. - Но это...
  - Да, - ответила Т'лан Имасса. - Ты держишься за идею различий. Как и весь твой род. Садки. Как будто они разделены...
  - Но они разделены, - настаивал Еж. - Я не маг, но знал одного мага. Очень умелого мага. В его распоряжении было немало садков. Каждый - особый аспект силы. Между ними существуют барьеры. И хаос таится в корнях и промежутках.
  - Тогда что же ты видишь здесь, дух?
  - Не знаю. Но это не джагутское. Я думаю, это Старший садок, как и джагутский. Что же, выбирать особенно не из чего. Особенно если это твоя цель.
  - В этом ты, может быть, ошибся.
  - Но ты узнала его.
  - Конечно. Это Телланн. Дом.
  - Но он здесь, плененный преисподней Джагутов. Как такое возможно?
  - Не знаю.
  - Если это не твоя цель... тогда скажи, не меняет ли его обнаружение все твои цели.
  Голова склонилась набок. - И ответ решает мою участь, дух?
  Еж пожал плечами. Долбашка оказалась даже слишком реальной: от тяжести у него заболела рука.
  - Ответа у меня нет, - сказала Эмрот. Ежу почудилось сожаление в голосе неупокоенной... хотя скорее всего это было игрой воображения. - Возможно, дух, - продолжала Эмрот, - увиденное нами является проявление воли.
  Глаза сапера широко раскрылись. - Чьей?
  - Во время Джагутских войн пали многие Т'лан Имассы. Те, что не могли двигать остатками тел, были брошены там, где они пали. Ибо они не справились. В редких случаях Павший мог получить дар: его вечный взор упирался не в почву или тьму могилы, а в окрестный пейзаж. Мы верили, что Имассы, уничтоженные более тщательно, находили забвение. Истинное несуществование. Его мы почитаем самым великим даром.
  Еж отвел взгляд. Проклятые Т'лан Имассы умеют разбивать сердца. Во всех смыслах слова...
  - Может быть, - продолжала Эмрот, - некоторые искали не забвения. Их затащило в подземный мир Джагутов, джагутское царство смерти. Мир без войны. Возможно, без самого Ритуала.
  - Без войны? Это мир Джагутов - разве он не должен быть заполнен душами Джагутов? Их духами?
  - Джагуты не верят в душу.
  Еж пораженно замолчал. - Но... это же смешно. Если душ нет, почему, во имя Худа, я здесь?
  - Кажется, - проскрипела Эмрот, - что проявление воли действует в разных направлениях.
  - То есть неверие уничтожило их души? Тогда зачем была создана преисподняя?
  - Вердит'анат - древнее творение. Возможно, первые джагутские души нашли его неподходящим. Создать царство смерти - вот наивысшее проявление воли. Не так ли? Однако иногда создается не то, что задумывали создать. Каждый мир находит обитателей... себе под стать. Каждый созданный мир полон мостов, врат, порталов. Если Джагутам это место не понравилось, другие существа нашли его вполне соответствующим своим вкусам.
  - Например, вы, Т'лан Имассы.
  - В эпоху, когда льды надвигались на мой народ, - сказала Эмрот, - существовали закутки богатой земли, окруженные льдами, но сопротивляющиеся их злобной силе. В таких закутках, дух, продолжали жить древние пути Имассов. Леса, тундра. Там обитали привычные нам звери. В нашем языке существует название таким закуткам. Фарл вед тен'ара. Убежище.
  Еж всматривался в лесистые холмы. - Там живут Имассы.
  - Я верю в это.
  - Ты намерена их отыскать?
  - Да. Я должна.
  - А что твой новый бог?
  - Если ты намерен уничтожить меня, дух, делай это сейчас. - С этими словами она отвернулась и пошла к Убежищу.
  Еж стоял, взвешивая долбашку в правой руке, и рассчитывал расстояние. "Увечный Бог будет рад новым союзникам, не так ли? Эмрот, ты идешь на встречу с неумирающими сородичами. Твои слова должны поколебать их, передать им новую веру. Сородичи. Их могут быть тысячи. Десятки тысяч.
  Но не ради них ты пришла.
  Как и я, Эмрот, ты ищешь врата. Старвальд Демелайн. Где все становится возможным.
  Даже уничтожение садков.
  Понимаешь, дело в крови. Крови драконов. Мертвых и живых. Здесь и снаружи. Да, чего не вообразишь, когда ты мертв и все же не совсем мертв. Вопрос воли".
  Долбашка вернулась в левую руку.
  Рука поднялась. Снаряд полетел вперед. Сапер еще один, самый краткий миг следил за дугой его полета; потом привычка заставила упасть на землю...
  ...которая как раз поднялась приветить его. Подбородок больно ударился о камень. Он оглох от грохота. Привстал, озираясь и сплевывая кровь. Язык рассекло сжатыми зубами. Левая рука оторвана, пропала часть бедра. Снежинки и пылинки опускаются вниз, мерцая в солнечном свете. Галька и куски мерзлой земли уже успели упасть и стучат о почву, укладываясь понадежнее. Снег сверкает в воздухе, словно волшебство.
  Он снова сплюнул кровь, ощупал оставшейся рукой подбородок, обнаружив свежую, забитую каменной крошкой царапину. Поморщился, отвергая дурацкие детали. Хватит крови. Язык целехонек и готов болтать. Гладкая кожа безо всяких порезов - ну, более или менее гладкая, если не считать щетину. Новая рука, бедро, бок. Да, так лучше.
  Сапер встал на ноги.
  Кратер вполне подходящего размера и уютной формы. Он проник под кожу льда и снега к землице, которая оттаяла и начала исходить паром. Куски Эмрот там и тут. Немного осталось. Долбашки такое умеют...
  - Эй, - сказал себе Еж. - Это Скрипач у нас сентиментален.
  Тридцать, тридцать один... еще шаг - и он ступил на поросшую травой землю. Обнаружил еще один фрагмент Эмрот. И замер. Долго смотрел вниз, не отводя взора. Затем не спеша отвернулся и поглядел назад, на границу льда и земли.
  Фарл вед тен'ара. Воистину убежище. - Дерьмо, - шепнул он. "Хуже всего, что она сама рассказала. Страна, свободная от Ритуала".
  Наконец Еж двинулся к стене леса, переступив оторванную ногу. Она лежала на траве, источая кровь. Плоть и кровь. Да. Женская ножка. Причем вполне соблазнительная.
  - Дерьмо, - сказал он снова, ускорив шаг. - У Скрипача мягкое сердце, не у меня. У Скрипача. Не у меня. - Он вытирал щеки, проклиная призрачные слезы на призрачном лице. Он снова один в этом безвкусном, расхолаживающем мире, в царстве мертвецов. Одиноко бредущий Сжигатель Мостов. "Быть неупокоенной несколько сотен тысяч лет. Сломаться, пасть, потом воскреснуть - по крайней мере снова получить возможность двигаться. И в тридцати шагах от возвращения к жизни...
  Вот жестокий урок. Не водитесь с дурной компанией!"
  Скорее в лес. Наконец толстые сучья, вялое колыхание весенних ярко - зеленых листьев. Кружащиеся насекомые, щебет птиц. В лес, о да, подальше от зрелища оторванной ноги, от границы, от парящего кратера.
  - Дерьмо!
   "Раскис как Скрип. Мы на войне. Я все время это говорил. На войне. Мне плевать, что это джагутский Мост Смерти. Это мост, а ты знаешь, что мы делаем с мостами!
  Убежище.
  Но не для меня".
  
  ***
  
  Котята эмлавы весили не меньше щенков овчарки, но были коротконогими и гораздо менее энергичными. Они хотели одного - спать. И есть. В первые дни котята грозно развевали пасти и выпускали острые коготки, едва их касались руками. Онрек использовал шкуру их мамочки, чтобы сшить мешок для переноски (мрачная ирония этого действия от него ускользнула). Имасс и Быстрый Бен, попеременно с Траллом, тащили зловещий мешок с шипящими, дергающимися тварями, привязав его с двум срубленным деревцам.
  Ай больше не приближались.
  Выводок состоял из мальчика и девочки; их серые шкурки еще не получили полос и были скорее пепельного, нежели материнского стального цвета. В служившей им укрытием пещере нашелся и третий, но он был мертв уже неделю. Сестра и брат распознали в нем болезнь и решили уничтожить. Такова судьба слабых в этом и любом другом мире.
  Каждый раз, когда Тралл глядел на Онрека, в нем заново пробуждалось чувство удивления перед чудом. Обретший плоть друг стал настоящим откровением. А он-то думал, что давно пережил способность глубоко и долго волноваться. В тот день, когда родной брат устроил "отсечение", ему казалось - сердце умерло в груди. Он стоял, прикованный к камням, ожидал наступления холодной воды и неизбежной после этого медленной гибели - и мышца, порождающая приливы и отливы в жилах тела, билась благодаря простой инерции.
  Явление иссушенного трупа, которым был набредший на него Онрек, показалось ему невероятным, а спасение - случайным. Тралл припомнил, что пришлось спорить с Т'лан Имассом, доказывая свое право на свободу. Это воспоминание до сих пор заставляет его улыбаться.
  Скрипящие сухожилия, тугие мускулы, перекрученные кости - Онрек был тогда воплощением безразличия. Столь равнодушным к жизни и борьбе за выживание, что казался неодушевленной вещью.
  Тралл просто шагал рядом с ним, не желая признавать, что спасен, что начинает медленно, неохотно возвращаться к жизни в компании неупокоенного воина, который тоже начал открывать собственное бытие, возвращать память, прежде отброшенную ради жестокого ритуала. Возвращать всё, добровольно потерянное на пути в сотни тысяч лет.
  Что привязало их друг к другу? Что за немыслимый зверинец кратких разговоров, нежданных переживаний и опасных битв столь прочно связал их воедино, что Онрек стал братом более близким, чем любой из братьев по крови? "Мы стояли плечом к плечу, ожидая неминуемого поражения. Только чтобы получить благословение робкой руки существа, отдаленно напоминающего человека. О, я узнал ее, узнал.
  Но она - тайна, которую не разделить даже с другом Онреком. Если бы он остался скрытным, замкнутым. Не... не такой открытый взгляд, не отречение от всех естественных и разумных видов защиты. Такая детскость... ради Сестер, Тралл, найди более подходящее слово! Но он кажется таким юным. Не годами, а душой. Он воплотил незапятнанную невинность. Разве такое возможно?"
  Что же, очень скоро он узнает ответ. Они уже находили следы в этом мире юности. Стоянки, очаги, кострища. Места, в которых изготавливались каменные орудия - плоские булыжники, на которых сидели Имассы, откалывая кремни от желвака (мелкие осколки покрывали все вокруг). Находили выгребные ямы с хрупкими костями, жжеными или вываренными ради получения жира, с кусками тыкв, в которых кипятили воду, бросая в нее раскаленные камни. По мнению Онрека, знаки говорят, что Имассы проходили здесь несколько недель назад.
  Догадались ли Имассы о присутствии чужаков? На это не знал ответа даже Онрек. Он говорил: его сородичи стеснительны и хитры. Они могут уже долгие дни и ночи следить за ними из укромных мест. Лишь когда они подойдут очень близко, острые чувства Онрека прошепчут истину. Он скажет: "За нами следят, друзья. Пришло время".
  Тралл ожидал услышать эти слова очень скоро.
  Котята эмлавы запищали, выказывая голод.
  Тралл (он шел впереди, а Бен с Онреком тащили мешок) остановился и повернулся.
  Пора их кормить. Иначе - ни одного спокойного мгновения.
  Быстрый Бен со стоном опустил свой конец носилок и с интересом проследил, как два котенка выкарабкиваются из шкуры, шипят друг на дружку, а потом и на Онрека, который вынимает из крупных листьев куски мяса антилопы. Мясо успело протухнуть, но для устремившихся к нему эмлав это, очевидно, не имело особого значения.
  Имасс бросил мясо на землю, освобождая руки, и отошел со странной улыбкой.
   "Слишком много в эти дни странных улыбок", подумал колдун. Как будто ослепительная радость от созерцания чудес начинает меркнуть - не быстро, едва заметно - но Быстрый Бен был уверен, что уловил в улыбке Имасса оттенок разочарования. Он не удивлялся. Никому не дано вечно поддерживать в себе чистую радость. Хотя вокруг простерся рай - хотя бы по меркам Имассов - этот рай остается каким-то не вполне реальным. Кажется - это иллюзия, уже выцветающая по краям...
  Хотя явных доказательств нет. Маг ощущал в этом месте полное благополучие. Оно сильно - и оно растет. А вот Омтозе Феллак со всех сторон слабеет. Итак, конец эпохи. Эпохи, что окончилась в большом мире уже очень, очень давно. "Но разве Телланн не мертв везде, кроме этого мирка? Возможно, и нет. Возможно, он попросту изменился, вырос внутренне. То, что мы видим во всех иных землях - то, в чем мы живем - это Телланн, претерпевший возвышение, его потомок, победитель тысячелетней войны, доминирующий, уверенный в своей зрелой силе. Возможно ли такое?"
  Но тогда как понять, почему Онрек здесь изменился? Разве что... о боги! Этот фрагмент Телланна, в отличие от всех прочих, лежит вне Ритуала. Вот почему Онрек обрел здесь плоть и кровь. Здесь не было Ритуала Телланна, не было отделения имасских душ. Значит, здешние Имассы могут даже не знать об Ритуале.
  Что произойдет, если Логрос приведет сюда тысячи своих воинов? Если Крон... нет, Серебряная Лиса не позволит. Они нужны ей для чего-то иного. Для другой войны.
  Интересно было бы понять, как этот фрагмент связан с тем, что создан для Волков в конце Паннионской войны. Насколько знал Быстрый Бен, Оплот Зверя - или как теперь его называть - засеян душами Т'лан Имассов. Или хотя бы воспоминаниями душ - возможно, это и есть сущность души. Она - клубок сплетенных воспоминаний о чьей-то жизни. Слишком много жизней, слишком много различных полос сплетены нынче воедино...
  Тралл Сенгар отошел в поисках воды. Ручейки булькали среди скальных выходов почти везде - камень будто напился воды после отхода льдов.
  Онрек еще немного поглядел на котят - и повернулся к Бену. - За теми холмами протянулся ледник, - сказал он. - Я чувствую его гниение. Это древняя дорога, по которой когда-то брели Джагуты. Убегающие от резни. Колдун, вторжение льда меня тревожит.
  - Почему? Очевидно, что битва случилась тысячи лет назад, а сегодня все Джагуты мертвы.
  - Да. Но дорога напомнила мне о... кое о чем. Пробуждается память...
  Быстрый Бен спокойно кивнул: - Это как тени. Да.
  - Именно.
  - Не тревожься: это не надолго.
  Имасс нахмурился, отчего его грубое лицо стало менее, чем обычно, походить на лицо человека. - Да, в глубине души я чувствую... Я просто ... забыл.
  - Ты слишком строг к себе, Онрек. Не нужно все время казаться сияющим от радости.
  Улыбка Онрека была грустной. - Я делаю подарок другу, - сказал он тихо, - в ответ на множество даров, которые он сделал мне.
  Быстрый Бен вгляделся в лицо воина. - Дар теряет ценность, Онрек, если его передаривают множество раз. Он начинает утомлять нас. Всех нас.
  - Да. Теперь и я это вижу.
  - К тому же, - продолжил маг, смотря на эмлав (они набили животики и теперь играли в драку на залитой кровью траве), - возможен и другой дар. Показать свою слабость. Этот дар вызывает симпатию вместо простого восхищения. Если тебе понятно...
  - Понятно.
  - Кстати, ты сделал много красок. Зачем?
  Улыбка внезапно расцвела: - А ты умен. Когда я найду каменную стену, способную говорить... о да, это другой дар. Мой запретный талант.
  - Запретный? Почему?
  - Среди моего народа установлено табу на точное изображение себе подобных. Слишком многое изображено - слишком многое попало в плен к времени. Сердца могут разбиться. Измена разрастается подобно паразитам.
  Быстрый Бен метнул на Онрека взгляд и отвел глаза. "Сердца могут разбиться. Да, душа может стать злобным привидением. Это точно".
  Тралл Сенгар вернулся с раздутыми водяными мехами. - Ради Сестер, - воскликнул он, глядя на Онрека. - Что я вижу? Ты хмуришься?
  - Да, друг. Хочешь узнать, почему?
  - Вовсе нет. Честно говоря, это чертовское облегчение.
  Онрек наклонился и взял за шкирку одного из котят. Зверек яростно зашипел и задергался. - Тралл Сенгар, ты можешь объяснить нашему другу, почему Имассам запрещено правдоподобно изображать себя. Можешь также рассказать мою историю. Пусть поймет, почему во мне живет боль - ведь я вспомнил, что смертная плоть реальна только когда питается дыханием любви.
  Быстрый Бен прищурился на Онрека. "Не припоминаю, чтобы просил о подобных откровениях. Не люблю залезать в чужую шкуру".
  Тралл вздохнул, внезапно потеряв приподнятое расположение духа. Хотя это был вздох облегчения, сбрасывания давно надоевших пут. - Расскажу. Спасибо тебе, Онрек. Некоторые секреты подобны тяжкому бремени. А когда я изложу Бену ту подробность твоей жизни, что помогла нам обрести дружбу... я открою тебе свой секрет. Я расскажу, что сделала мне Эрес'ал задолго до того, как явилась перед нами в пещере.
  Последовал долгий миг молчания.
  Потом Быстрый Бен фыркнул: - Чудесно. А я поведаю о двенадцати душах. И об обещании, которое я дал некоему Вискиджеку - обещании, которое я пронес через всю жизнь и намерен нести дальше. Вот тогда, думаю, мы будем поистине глубоко знать друг друга.
  - Это, - сказал Онрек, поднимая второго котенка и держа их бок о бок, - день даров.
  Из-за холмов прогремел гром. Он постепенно затих и не повторился.
  Эмлавы вдруг притихли.
  - Что это было? - спросил Тралл.
  Быстрый Бен ощутил, как тяжело бьется сердце в груди. - Это друзья, была долбашка.
  
  ***
  
  Скрипач пересек грязный сарай и встал над спящим Бутылом. Посмотрел на юного солдата, скорчившегося под темно-серым одеялом. "Бедный ублюдок". Толкнул тело носком сапога. Бутыл застонал. - Солнце село, - сказал Скрпач.
  - Знаю, сержант. Я следил, как оно садится.
  - Мы соорудили носилки. Просто встань, поешь чего-нибудь - и покойся на переносной постели всю ночь.
  - Это если я вам не понадоблюсь.
  - Да, если не понадобишься.
  Бутыл сел и потер лицо: - Спасибо, сержант. Мне не нужна вся ночь. Половины хватит.
  - Ты возьмешь то, что я даю. Солдат, если ты не поспишь, сожалеть придется всем.
  - Ладно, ладно. Играете на чувстве вины. А мне плевать.
  Скрипач улыбнулся, отворачивая лицо. Остальные солдаты собирали снаряжение, изредка перебрасываясь словечком - другим. Геслер со своими остался в заброшенном доме: нет смысла скучиваться всем в одном месте. Простейший закон тактики.
  Их не преследовали. "Барабан" свою работу сделал. Но при этом потеряно четыре долбашки, не считая тех, что использовали раньше. Осталось две. Плохая новость. Если их найдет другой отряд... все умрут или еще хуже. "Ну, моряки легко не сдаются. Да и то - до сих пор мы выживали".
  Подошел Каракатица: - Скрип, Тарр сказал, все готовы. - Он глянул на Бутыла. - Мне досталась неудачная сторона носилок. Солдат, не вздумай пускать газы.
  Бутыл не смог ответить (рот его был набит орехами и салом) и просто уставился на сапера.
  - О боги, - продолжал Каракатица, - ты наелся этих хундрильских кексов, так? Скрип, если нам придется зажечь факел, чтобы освещать дорогу...
  - Не разрешаю, Карак.
  - Наверное, правильно. Бутыл озарил бы все ночное небо. Дыханье Худа! Почему мне всегда достается короткая соломинка?
  - Пока ты соперничаешь с Кораббом, - ответил Скрипач, - имя твое будет "Короткая Соломинка".
  Каракатица подошел к нему ближе и шепнул: - Тот большой бум-бум привлек к нам целую треклятую армию.
  - Если считать, что у них она стояла наготове. Пока что мы налетали на роты и отдельные отряды. Если тут армия, она рассеяна. Чего и следовало ожидать. Зачем держать силы в одном месте, если твой враг разбежался по прыщавой спине Худа? Будь они поумнее - прислали бы подкрепления, чтобы нам ни одной оленьей тропы не осталось для отхода.
  - Пока что, - сказал Каракатица, массируя плохо залеченное плечо и отыскивая взглядом сквозь сумрак солдат взвода, - они не показали особого ума.
  - Морантские припасы для них в новинку, - заметил Скрипач, - как и наш вид магии. Тот, кто за главного, до сих пор отступает, пытается угадать наши планы.
  - А я вот как думаю: тот, кто у них за главного, сейчас украшает кишками вершину дерева.
  Скрипач пожал плечами, взвалил на спину вещмешок и поднял самострел.
  
  ***
  
  Капрал Тарр еще раз проверил вещички, выпрямился. Просунул левую руку в ремень щита, поправил перевязь, поплотнее натянул шлем.
  - Почти все несут щиты на спине, - сказал Корик от входа в сарай.
  - Но не я, - ответил Тарр. - Вот случись засада - разве есть время готовиться? А я всегда в готовности. - Он напряг мышцы плеч, чтобы удобнее легла кольчуга. Привычный, успокаивающий шелест железных "чешуек". Без солидного веса доспехов ему теперь даже ходить неудобно. Застежки на вещмешке особые, их можно расстегнуть одной рукой, пока вторая выхватывает меч. По крайней мере один во взводе должен идти впереди, чтобы дать остальным время схватить оружие.
  Именно этому его учили с самого начала. Бравый Зуб сразу увидел, что у Тарра твердая, упрямая душа. Так и сказал: "Твое имя Тарр, солдат? Подходяще. Почти как "таран". Стой на месте, словно ноги приклеились к земле. А рукой - бей со всей силы. Теперь это твоя работа. Удержи врага в первый миг, дай товарищам пережить натиск. Понял? Но пока ты недостаточно силен. Надевай - ка тяжелые доспехи, начнем учиться бою".
  Ему понравилась идея неподвижности. А еще ему понравилась идея стать капралом, особенно потому, что капралу редко когда приходится говорить. И взвод выпал хороший. Быстро учатся. Особенно Улыба. Вот в Кораббе он не уверен. Да, точно, этому человеку подмигнули Опонны. И смелости не занимать. Но ему всегда нужно вылезти первым, впереди Тарра. Да, пытается что-то доказать. Тут загадки нет. Пока что взвод видит в Кораббе новобранца. Более или менее. Ну, он уже немного продвинулся - ведь никто не кличет его в лицо Рекрутом. Но сам Тарр все еще думает о нем как о новобранце.
  Корабб вытащил Скрипача. По собственной воле. Он был проклятым пленником, но вытащил Скрипа. Почти достаточно, чтобы простить ему службу рядом с Леоменом и то, что они двое заманили Охотников за Костями в кошмар И'Гатана.
  Почти.
  Да, Тарр знал, что не склонен прощать. И забывать тоже. В глубине души он понимал, что будет сражаться до смерти за каждого солдата своего взвода... кроме, возможно, Корабба Бхилана Зену'аласа...
  Корик занял место впереди взвода, и солдаты молча двинулись в ночь вдоль опушки леса, петляя среди поваленных стволов и оград крестьянских полей. Они постепенно догнали взвод Геслера. Вокруг царила тьма, над головами мерцали звезды.
  Тарр решил, что панцирники Буяна им явно не помешают. Почти такие же упрямые и сильные, как он сам. Жаль Уру Хелу. Но разве она не была неосторожной? Даже если несешь воду, не забывай про щит. Что еще хуже - она бросилась бежать, открыв врагу спину.
   "Меня нужно было посылать. Демон там или нет, я бы встал на месте и приветил урода. Встал бы и устоял..."
  "Помни свое имя, Тарр. А чтобы лучше помнить, подойди сюда и послушай, как старший сержант сказочку расскажет. Про другого солдата, у которого ноги приклеены к земле. Его звали Темп, и в день, когда Дассем Альтор пал под И'Гатаном, он..."
  Тарр слушал, а как же. Достаточно, чтобы понять: такой человек мог существовать только в богатом воображении старшего сержанта Бравого Зуба. Но сказка все равно вдохновляющая. Темп. Отличное имя, чертовски хорошее имя. Почти как Тарр.
  
  ***
  
  Идущая в трех шагах позади капрала Улыба безостановочно, тревожно озирала деревья по обе стороны пути. Чувства ее так обострились, что ломило голову. Бутыл спит. Значит, его крошечные шпионы не отслеживают окрестности, лесные звери не изображают, будто поддались слабому напору его воли. Удивительно, как такие крошечные мозги и соответствующий разум умудрялись верно служить отряду на всем пути!
  А клятый капрал? Одна хрустящая кольчуга и кожа внизу - едва ли он способен связать пятнадцать слов в осмысленное предложение. Подойдет, чтобы заткнуть брешь своим смехотворно большим щитом (один такой щит остался, демон позаботился о втором, который несла женщина - пехотинец). И мечом помахать, хотя тот короткий и тупой. Такого сорта солдаты держатся на месте даже убитые. Полезное дело. Но как капрал? Поверить невозможно...
  Нет, Скрипачу гораздо больше подошел бы капрал сообразительный, быстрый, злобный и неистребимый в бою. Что же, есть утешение: всякому видно, что она идет следующей, вторым номером. "Вчера почти выгорело, так? Если бы Тарра послали переведаться с демоном, была бы у нас сейчас капрал Улыба - и тогда глядите, вы, треклятые оглоеды".
  Да ладно Тарр. Ее... э... разум занимает Корик. Убийца, о да. Настоящий убийца. Ее типа человек, хотя без ее изящества; поэтому они двое - отличная пара. Опасные, злые. Ядро самого опасного взвода Охотников за Костями. О, взвод Бальзама может поспорить, упирая на своего визгливого Горлореза. Но разве они не околачиваются на богами забытом островке? Они не здесь, чтобы заняться тем, чем и должна заниматься морская пехота: просачиваться, пинать Эдур и летерийцев, чтобы муравьями бегали и таскали белые яички. А при случае взрывать встречные роты - просто чтобы напоминать Худу, кто у него главный поставщик.
  О да, такая жизнь ей по душе. Лучше, чем жалкое прозябание дома. Едва выкарабкалась... Девчонка из бедной деревни, притаившаяся в жуткой тени мертвой сестры. Гадавшая, когда очередное оскудение отмелей пробудит и ее - ту же самую - участь. Хотя парни ее хотели. Конечно, она же одна осталась на всю деревню. Хотели заполнить ее тень своей, как будто такое возможно.
  Но этот Корик... он совсем другой. Кажется другим, точно. Наверное, потому что она повзрослела. Стала более опытной, научилась понимать, что тревожит ее едва оперившуюся птичку. Видеть, как Корик убивает людей - ах, это так сладко. Хорошо, что все были слишком заняты, чтобы заметить, как она стонет и почти что визжит, догадаться, что это значит.
  Откровения - самая острая приправа этого мира. Она нанюхалась их до одурения. Ночь становится светлее, чище, каждая деталь ясна, легко различима, сверкающие глаза замечают всё. Она слышит, как крошечные твари пробираются по стерне невспаханного поля, слышит, как лягушки карабкаются по стволам деревьев. Гудение москита, и...
  На юге вдруг расцвела вспышка, облачко яростного света взлетело в небеса над линией леса. Еще миг - и донесся гул нескольких взрывов. Солдаты припали к земле и замерли. Замерли, дрожа и впав в ужас, все лесные твари.
  - Плохое время для засады, - пробурчал Корик, пробираясь мимо Тарра.
  - Но не для засады, устроенной малазанскими морпехами, - бросил Скрипач, продвигавшийся навстречу Тарру и Корику. - За лигу отсюда, может, и меньше. Кто помнит, какой взвод идет справа от нас?
  Молчание.
  - Нужно ли идти туда? - спросил капрал. Он успел вытащить меч. - Может, нужна помощь.
  Подошел Геслер. - Буян говорит, что слышал жульки сразу после долбашек, - сказал сержант. - Четыре или пять.
  - Может, засада вышла боком, - предположила Улыба. Она с трудом сдерживала дыхание. "О, веди нас туда, чертов сержант. Дай мне еще раз поглядеть, как Корик убивает. Прямо чешется..."
  - Такого приказа у нас нет, - сказал Скрипач. - Если их разобьют, выжившие должны свернуть на юг или на север в поисках товарищей. А мы идем туда, куда шли.
  - Они могут побежать к нам, а по пятам тысячи врагов, - сказал Геслер.
  - Всегда возможно, - признал Скрипач. - Ладно. Корик, иди в авангарде. Движемся с особой осторожностью. Не мы одни это увидели и услышали. Можем нарваться на отряд, скачущий прямо сюда. Солдат, не задавай быстрого шага.
  Корик кивнул и занял место во главе колонны.
  Улыба облизнула губы и сердито поглядела на Тарра: - Убери свиной ножик, Тарр.
  - Для тебя - "капрал".
  Она закатила глаза: - Дыханье Худа, он помнит свое звание!
  - А у тебя в руках что? Не ножи?
  Улыба молча убрала их.
  - Пошли, - приказал Скрипач. - Корик заждался.
  
  ***
  
  Корабб поднял свой конец носилок и двинулся вслед остальным. Бутыл продолжал спать, несмотря на все недавние взрывы. Ясно видно - бедняга крайне утомлен. И все же тревожно, когда он спит и ни одним глазком не следит за делами. По - своему, перескакивая со зверя на зверя. Или на птицу. Даже на насекомое. Хотя Корабб не знал, далеко ли видят насекомые.
  Он поднял руку и раздавил севшего на веко москита. Носилки перекосились, Каракатица сзади глухо выругался. Корабб торопливо подхватил вторую рукоятку. Проклятые насекомые. Пора перестать о них думать, потому что как подумаешь - сразу начинаешь ощущать, что они ползают по телу и кусают везде, ведь обе руки заняты. Совсем не как в пустыне. Там можно увидеть летящих по ветру чиггеров, можно услышать кровомуху за пять шагов; можно легко догадаться, под каким именно камнем прячется скорпион, большой волосатый паук или змея, желающая тебя убить. Иными словами, там все легко и просто. Никаких тебе далеких шепотков в ночи, писка над ухом, ощущения крылатой твари в ноздрях. Или шевеления в волосах, когда тварь скусывает слой кожи, оставляя раздутую, вонючую и чертовски зудящую дырку.
  А еще тут есть скользкие кровососы. Прячутся в листьях, поджидая несчастного солдатика, у которого все руки заняты. Как вопьются! И висят. А когда ты случайно сбросишь такого, ранка чешется и сочится каким-то маслом... да, это настоящая преисподняя, населенная демонами - фермерами и всяческими видами ночных чудовищ, жадно нападающими на жителя пустыни. Не забывайте также про Тисте Эдур и бесхребетников - летерийцев. Представить только: сражаются за тиранических поработителей. У них нет гордости? Разумно было бы взять одного - двух в плен и все выпытать. Летерийцы. Он мог бы подсказать эту идею сержанту. Скрипач нормально относится к советам. Да вся армия малазан нормальна в этом отношении. Она как постоянное собрание воинов, на котором каждый может высказаться, поспорить, и в результате будет принято решение. А вот среди племен едва кончится собрание, настанет конец и спорам.
  Нет, малазане все делают на особый лад. Корабба это больше не тревожит. Наверное, хорошо, что он разделял с мятежниками так много дурацких суеверий - иначе было бы трудно ненавидеть врага с необходимой силой.
   "Теперь я знаю, каково быть морским пехотинцем империи, даже если империя решила, кажется, объявить нас вне закона. Мы все еще морпехи. Все еще элита. Есть ради чего сражаться - за солдата, что идет рядом, что лежит на носилках, за того, кто идет впереди. Вот насчет Улыбы неясно. С ней все неясно. Напоминает Воробушек - такие же многозначительные взгляды... и так же облизывает губы, когда говорит об убийствах. И ее ножи... нет, с ней ничего неясно.
  Хорошо хоть капрал хороший. Крутой ублюдок, не любящий болтовни". За Тарра разговаривают щит и меч. Кораббу вечно хочется встать с ним рядом, в любой схватке. Справа и на шаг впереди - у Тарра короткий меч, скорее зубочистка, он рискует получить выпад сбоку - того сорта, которым племена пустыни преодолеваю стену щитов - хотя тут не стена, а один человек, не закрытый с боков. Вопи, колоти по щиту, пока его колени не подогнутся сильнее - он нырнет за щит, присядет, выставив вперед левую ногу - тогда просто шагни вбок и ударь клинком за край щита, чтобы порезать сухожилия кисти или незащищенное предплечье.
  Корабб знал, что обязан защищать правый бок Тарра, даже если это означает неподчинение приказу Скрипача (тот велел ему держаться около Бутыла). Пока Бутыл вне видимой опасности, Корабб выскакивает вперед, потому что знает Тарра и его способ сражаться. Это вам не Корик - тот больше всех во взводе похож на пустынного воина, знает, что бок нужно прикрывать кем-то вроде Улыбы, у которой всегда наготове блестящие ножики, заряженный арбалет или еще что. Она держится рядом, но вне досягаемости бешеных выпадов длинного меча Корика. Она гасит всякого воина, что вздумает подскочить сбоку. Отличная пара.
   "Каракатица, жалкий старик - но опытный - он держит наготове долбашки. Если Бутыл окажется в опасности, сапер позаботится обо всём. Чертовски быстро обращается с арбалетом - старая рука и стрелу выпустит, и взведет, пока первый враг еще с копыт не упал.
  Неудивительно, что Семиградье было завоевано. Тогда, в первый раз. Морпехи поработали. Т'лан Имассы ни при чем. Их спускали с поводков только раз, при мятеже Арена. Если Скрипач рассказал правду, Император вообще не виноват. Нет, приказ отдавала Лейсин.
  Геслер вот не уверен. Так что правда никому не известна. Насчет Арена. Думаю, скоро никто не будет знать правды насчет Колтейна и его Собачьей Упряжки... и, духи подлые, насчет Адъюнкта и Охотников под И'Гатаном тоже? "
  Он ощутил, как по телу пробежал озноб. Ибо наткнулся мыслью на нечто великое. На историю. То, как она запоминается, как рассказывается и пересказывается. Как ее сдают в плен лжи, когда истина оказывается слишком неудобной. "Как, например... Как... о, черт! Сбился".
  Бутыл забормотал во сне, потом сказал отчетливо: - Он никогда не замечает сову. В том вся проблема.
   "Бедняга. Заблудился в бреду. Переутомился. Спи спокойно, солдат. Ты нам нужен.
  Мне нужен. Леомену я был не нужен, а вот ты мне нужен. Потому что теперь я морпех. Наверное..."
  - Спроси мышей, - продолжал Бутыл. - Они тебе расскажут. - Затем он снова забормотал что-то невнятное, вздохнул. - Если хочешь жить, следи за тенью. Тень. Тень совы.
  Державший другой конец носилок Каракатица ругнулся и потряс ручки; Бутыл застонал и перекатился на бок. Больше юный маг не бормотал во сне.
  Они шли всю ночь. Еще один раз слышали разрывы - теперь на севере.
   "Ох. Они разбудили всех, кого могли".
  
  ***
  
  Травы Шерк Элалле подгнили. На борту "Вечной Благодарности" - как на продуваемой всеми ветрами палубе, так и в уютной каюте - проблем не возникало. Особенно если учесть, что ее спутником был человек, лишенный носа. Но сейчас она оказалась в тесной комнатке вместе с полудюжиной иноземцев и Трясом Брюллигом, самозваным королем жалкого островка, и уже не раз замечала, что носы присутствующих - особенно женщин - морщатся от обилия в спертом, теплом воздухе неприятных "ароматов".
  И ладно. Если хотят иметь с ней дело, придется им научиться жить с запахами. И благодарить судьбу, что приходится с ними жить, а не умирать. Она следила за Адъюнктом, которая, кажется, никогда не желает сидеть на стуле. Сейчас она стояла за спинкой подготовленного для нее кресла, заложив руки за спину, и смотрела на длинный покрытый картами стол, но не выказывала довольства, которого можно было бы ожидать от женщины, относящейся к возможности сидеть на стуле словно к наказанию колодками посреди деревенской площади.
  Если просто смотреть, в этой Таворе Паран нет ничего особенного. Ученый червь. Одета небрежно, как будто лишена сексуальности. Женщина, для которой чары женственности значат меньше, чем грязная нитка, случайно завалявшаяся в складке кошеля. Она могла бы сделать себя более привлекательной, вполне женственной. Если бы захотела. Однако становится очевидным: подобные чары не имеют ценности в системе взглядов Адъюнкта. Интересно... на отвлеченно - академический манер. Вождь, желающий вести без физического присутствия, без героических, соблазнительных или любых иных величественных поз. Но если учесть практическое отсутствие в ней яркой индивидуальности - что еще остается Таворе?
   "Ну, ум", - подумала Шерк. - "Она - гений тактики?" Шерк не была уверена. Насколько она могла судить по неохотным репликам Бальзама и его солдат, командующая уже совершила большую ошибку. Похоже, устроила что-то вроде высадки десанта. Элитные отряды прокрались на берег глухой ночью, углубились в болота и леса. Солдаты, которым поручено сеять панику и подрывать правление Эдур, поднимая угнетенных летерийцев на восстание.
  Гений тактики? Скорее человек, лишенный верных сведений. Летерийцы любят обыденное течение дел. Тавора, скорее всего, обрекла жизненно важные элементы своей армии на истребление. Она сожгла корабли. К чему? Чтобы у войск не осталось возможности отступить? Это попахивает подозрениями, отсутствием доверия. "Нет, попахивает еще хуже. Или я все поняла неправильно? Что ж, вполне возможно. С малазанами все непросто".
  Малазанская Империя, о да. Она вовсе не похожа на Летерийскую с ее хитрыми играми в родовитость и расовое превосходство. Нет, эти малазане походят на сборище всех стилей. Поглядите на помощницу Таворы - удивительную варварку в татуировках, в каждом движении которой сквозит сексуальный вызов. Здесь, в Летерийской империи, любой выглядящий таким примитивным дикарем будет разве что конюшни чистить. И эта Мазан Гилани - еще одно существо, призванное сводить мужиков с ума - о, как Шерк желала бы иметь кожу столь темную, но и блестящую! Как и изящные, львиные обводы длинных ног, широкие бедра, высокую, не желающую увядать грудь с сосками, навевающими мысль о переспелых смоквах... "не то чтобы я смотрела на нее украдкой... но она выглядит еще неприличнее меня, а это о многом говорит".
  Итак, Тавора держит при себе красавиц. Что же, ясный намек.
  - Чего мы ждем? - промямлил Тряс Брюллиг (он набрался уже почти до той кондиции, когда слова вылетают изо рта скомканными). Брюллиг сгорбился в кресле, стоящем у дальнего края стола, напротив места Адъюнкта - хотя его глаза под набрякшими веками следили только на Мазан Гилани. Этот тип верит, будто сладострастный взор способен заставить любую женщину истекать желанием. Однако Мазан умело скрывала отвращение, играя с жалким "королем", заставляя ерзать его самого. Шерк заподозрила, что солдат - варварка следует особым указаниям. Не дать Брюллигу обнаглеть, пока он еще нужен.
  Что же, с ней самой такое не выгорит. Не так ли? Разве что они припрятали поблизости Аблалу Сани. О, вот это было бы поистине неудачно - тогда все увидят, как пиратский капитан на глазах превращается в похотливую самку. Эту тайну она предпочла бы сохранить.
  - Расслабься, Брюллиг, - произнесла она вслух. - Все дело в громадных тримаранах, что вошли в гавань ночью. - Хотелось бы ей заиметь один такой... хотя придется набрать двойную команду.. меньше монеты на каждого. "Проклятая логика. Вечно мешает мне мечтать".
  Адъюнкт теперь уставилась на нее одним из тех оценивающих взоров, которые бросала после каждой произнесенной неупокоенной пираткой фразы. Что же, в этом есть ее вина. Шерк отослала Скоргена назад на "Вечную Благодарность". Собрание разнообразных увечий помощника притягивало все взоры. Она начала понимать, что он подрывает ее образ крутой профессионалки. "Да, именно это слово. Мне нужно производить серьезное впечатление. Возможно, от этого зависит моя жизнь. То есть существование". Но теперь оказалось - ей не хватает зияющей дыры его носа, кривого уха, слепого глаза, обрубка руки и хромой ноги. Что угодно, чтобы отвлечь внимание Таворы от нее, высказывающей мнение или предложение.
  Горлорез, сидевший напротив Шерк, прокашлялся (произведя один из своих чудных хрипов) и улыбнулся ей. Она подчеркнуто резко отвернулась. Этот тип неприятен. На манер покойного Геруна Эберикта. Похоже, работа доставляет ему слишком большое удовольствие. Даже в солдате это не годится. Люди такого сорта предпочитают тянуть там, где тянуть опасно. Подвергают риску жизнь сослуживцев. Нет, ей не нравится Горлорез.
  Отведя взгляд, она поневоле уперлась глазами в Мертвяка. Ох, что за имечко забавное. В некотором смысле он еще хуже. Она подозревает, что он проник во все ее секреты, какой бы скрытной она не пыталась быть. Да, он может чуять ее, и не только протухшие травы. Он ее унюхал с самого начала. "Не такой ли подлец проклял меня в самом - самом начале? Нет, не так. Таланты Мертвяка неведомы Летеру. Эти таланты заставляют думать об умирающей башне Летераса, о Чашке и курганах во дворе".
  К счастью, сейчас он дремлет, опустив подбородок на широкую грудь. Не пришлось поймать очередной понимающий взгляд.
   "Ах, если бы здесь оказался Теол Беддикт! Они у него заерзали бы. Вот только от смущения - или от смеха? Смех - это было бы очень, очень плохо. Для меня. Для всех, кто сидит рядом. Ладно, забудем Теола Беддикта. Похоже, я разум теряю".
  Адъюнкт обратилась к ней: - Капитан, я долго беседовала с Трясом Брюллигом, пытаясь пополнить знания о вашей Летерийской империи. Однако его ответы оказались чрезвычайно неудовлетворительными...
  - Бедняга Брюллиг угнетен, - ответила она, - и влюблен. Гм... может, определение "неуправляемая похоть" более подходит к состоянию его жалкого, ограниченного ума?
   "Ха, я перещеголяла самого Теола! И не рискуя захохотать!"
  Брюллиг вытаращился на нее.
  Сержант Бальзам склонился в Горлорезу: - Что она сказала?
  - Император, - сказала Тавора.
  Шерк нахмурилась, ожидая продолжения.
  - Император Тысячи Смертей.
  - Уверена, это преувеличение. Едва нескольких сотен. Поборники. Они пока что все умирали.
  - Полагаю, Эдур отлично его защищают внутри дворца.
  Шерк Элалле пожала плечами: - Адъюнкт, мало деталей просачивается о творящемся в Вечной Резиденции. Канцлер и весь его персонал - летерийцы - остались на службе после завоевания. Также имеется могущественная тайная полиция - тоже из летерийцев. А аппарат управления экономикой - тоже летерийцы.
  Татуированная дикарка фыркнула: - Тогда что, во имя Худа, делают Эдур? Куда они встроены?
  - Сидят наверху, - ответила Шерк, - и качаются.
  Молчание повисло надолго.
  - Но, - заговорила наконец Тавора, - императора нельзя убить.
  - Точно. - Шерк наблюдала, как ее слова пролагают путь в сознание малазан - кроме Мертвяка, конечно, чей храп перекатывался по темной комнатке - пещере словно рев морского прибоя.
  - Разве это не имеет значения? - удивилась Тавора.
  - Иногда кажется, что так. - Ох, как Шерк хотелось пить вино без того, чтобы оно не просачивалось во все отверстия! Хватило бы кружки или двух.
  - Император, чьи поступки продиктованы мечом, - говорила Тавора. - И который, однако, совершенно неопытен в управлении империей.
  - Да, для него это скучная обязанность, - с улыбкой согласилась Шерк.
  - Тисте Эдур опираются на мощь бессмертного правителя; они живут, грезя, будто правят государством. Однако реальность вовсе не так восхитительна.
  Шерк Элалле кивнула: - Эти Эдур были народом рыбаков. Охотниками на тюленей. Строили из дерева. Их полдюжины племен или чуть больше. Некий король - ведун, Ханнан Мосаг, провел войну объединения. Почему именно он не завладел ужасным мечом - знают только сами Эдур, но нам они не рассказывают.
  - Этот Ханнан Мосаг еще жив? - спросила Адъюнкт.
  - Он новый Цеда императора.
  Мертвяк прекратил храпеть. - Верховный Маг Империи, - сказал он. - Цеда - это деградация слова "цедансия". Готов побиться об заклад. "Цедансия". Какой - то ритуал времен Первой Империи. - Он приоткрыл глаза. - Эброн не удивился. Этот Летер - какая-то забытая колония Первой Империи. - Тут тяжелые веки снова опустились. Еще миг - и комнату вновь огласило зычный храп.
  Шерк Элалле захотелось откашляться, однако он удержала себя. И так дела тут тухлые... - Суть в том, Адъюнкт, что Тисте Эдур не могут управлять как дома. Они охотники и воины - то есть мужчины. Женщины, насколько я могу судить, занимаются бестолковой мистикой. С начала завоевания они пропали из вида.
  В коридоре застучали сапоги. Дверь открылась. В комнату вошли Гвалт, Наоборот и двое летерийских солдат. Одна из них - женщина, в чине Атрипреды.
  Тряс Брюллиг дернулся в кресле, чуть не опрокинувшись. Лицо его исказилось. Он вскочил: - Черт из гребаной пучины дери каждую чертову ведьму!
  - Да, дела плохи, - слегка улыбнулась ему Атрипреда. - Мною избран Восход, и это не ты. Йедан, выброси дурака вперед задом. Любое окно подойдет.
  В глазах Брюллига внезапно блеснул страх. Солдат при Атрипреде сделал шаг...
  Меч Гвалта молнией вылетел из ножен. Он упер его в живот солдата, заставив остановиться. - Может, нам всем следует сделать пару шагов назад, - протянул он. - Адъюнкт, позвольте представить Атрипреду Яни Товис и Дозорного-на-Берегу Йедана Деррига. Он сержант какого-то берегового патруля. Атрипреда? Что-то вроде капитана или командора. Так или иначе, они командовали полузатонувшим корытом, которое Напасть вытащила из бури.
  Адъюнкт нахмурилась, глядя на Яни Товис. - Атрипреда, привет вам. Я Адъюнкт Тавора Паран из Малазанской Империи...
  Яни Товис не отвела взгляда: - Вы командуете вторжением? Сколько солдат вы высадили на берег, Адъюнкт? Десять тысяч? Двадцать? Я видела корабли, сгоревшие корабли - вы повторили за нашим флотом весь путь от вашей империи? Слишком долгий путь для маленькой мести, не правда ли?
  Шерк снова захотелось вина. Ну, по крайней мере теперь смотрят не на нее.
  Лоб Адъюнкта избороздили еще более глубокие морщины, отчего она стала еще некрасивее. - Если желаете, - холодно произнесла она, - можем определить ваш статус как военнопленных. Хотя трудно охарактеризовать тонущий паром как карательную экспедицию. Согласно донесениям, вам скорее подходит статус беженцев. Не так ли? Скромный отряд солдат, заботящихся о толпе стариков, старух, детей и прочих невоеннообязанных. Вы плыли сюда в надежде, что остров остался независимым? - Она сверкнула глазами на Брюллига, который стоял прижавшись к стене. - Вы знакомы с Трясом Брюлигом. Полагаю, вы приплыли, чтобы разрешить личные недоразумения.
  Яни товис спокойно посмотрела на нее пожала плечами: - Едва ли личные. Тряс - это племенное имя, им при желании можно предварять имена мое, Йедана и любого из "толпы" так называемых "беженцев". Трясы издавна обитали на западном побережье и некоторых островах. Нас давно покорили летерийцы. - Она снова подняла плечи. - Мое дело к Брюллигу касается вопроса о наследовании.
  Тавора вздернула брови: - Наследование? Вы заботитесь о нем, даже будучи покоренными?
  - Более или менее. Наследие передается по женской линии. Королева - моя мать - недавно скончалась. Брюллиг надеялся, что я не заявлю права на титул. Брюллиг желал сам править трясами. Подозреваю, он желал также сделать смелое заявление о независимости, оседлав волну вашего вторжения и надеясь, что оно окажется успешным. Сбросить ярмо Летера, создать новый центр для нашего народа на этом некогда священном острове. Он убийца и предатель, но также амбициозный человек. Увы, время его правления уже подошло к концу.
  Горлорез издал шипящий смех: - Слышала, Мазан Гилани? Хватит показывать сладкую плоть...
  - Не уверена, - вмешалась Тавора, - что это будете решать вы, Атрипреда.
  - Я отбросила прежнее звание. Называйте меня Королевой, или Полутьмой, если захотите.
  Шерк Элалле заметила, что Мертвяк открыл глаза и уставился на Яни Товис.
  Адъюнкт тоже ничего не упускала: она бросила быстрый взгляд на Мертвяка и отвела глаза.
  - Полутьма, Дозор, Восход, - пробормотал тот. - Описание ночной стражи, не так ли? Но черт меня подери! Кровь истончилась. У вас кожа цвета глины. Наверное, вначале вас была горстка. Может, беглецы, укрывшиеся среди местных дикарей. Жалкая горстка. Но титулы остались. Дозор на Берегах Ночи.
  Яни облизала губы. - Просто Берег.
  Мертвяк улыбнулся: - Остальное потеряли?
  - Капрал, - сказала Тавора.
  - Мой отряд провел время на подходящем корабле, - объяснил Мертвяк. - Я достаточно наговорился с нашими чернокожими гостями. Полутьма, - обратился он к Яни, - это летерийское слово. Вы удивитесь, если я скажу: на вашем изначальном языке это звучит как "янандер"? А "антовис" означает ночь или просто мрак. В вашем имени сокрыт титул. По лицу вижу, что вы об этом даже не подозревали. Йедан Дерриг? Не знаю, что такое "дерриг" - спросите у Сендалат - но "иеданас" означает "дозорный". Тоже - имя и титул. Боги, из какой же вы волны? Самой первой? И почему Берег? Потому что оттуда являлись новорожденные К'чайн Че'малле? Те, что не происходили от Матрон. - Он еще мгновение сурово смотрел на Яни Товис, а потом снова опустил голову.
   "Сохрани Странник! Он так весь вечер будет?"
  - Не понимаю, о чем он толкует, - сказала Яни (заметно было, что она потрясена). - Вы все чужеземцы - откуда вам знать про трясов? Нас едва упоминают в летерийской истории.
  - Полутьма, - обратилась к ней Тавора. - Вы здесь, чтобы предъявить права на титул? Вы намерены также объявить остров независимым?
  - Да.
  - И, в новом качестве, вы будете искать союза с нами?
  - Чем скорее я выдворю малазан с острова, тем лучше. И вам, и нам.
  - Как это?
  Тут подал голос маг по прозвищу Наоборот: - Ее беженцы, Адъюнкт. Чаячья стая ведунов и ведьм. Почти все люди заковыристые - уже портят нам воду, посылают наговоры через руны, проклинают чирьями и все такое. Помните, они могут собраться вместе и устроить ритуал похуже...
   Шерк Элалле покосилась на него. "Заковыристые?"
  - Да, - сказала Товис. - Они могут стать докучными.
  Гвалт хмыкнул: - Мы спасли им жизни. Это ничего не стоит?
  - Стоит многого, разумеется. Но, солдат, даже благодарность со временем вянет. Особенно когда благодетели нависают над вами, как топор палача.
  Гвалт скривился и кольнул Деррига кончиком меча. - Мне его отгонять или как? - спросил он.
  Бородатый солдат в шлеме вроде бы что-то прожевал. - Решать моей Королеве.
  - Отменяю последний приказ, - бросила Яни Товис. - С Брюллигом позже разберемся.
  - Как же, чертово отродье! - оторвался от стенки Брюллиг. - Адъюнкт Тавора Паран, я ищу вашей защиты. Я сотрудничал с вами с самого начала. Самое меньшее, чего я заслужил - сохранение жизни. Отправьте меня на материк, если вам угодно. Все равно, где помереть - только не в лапах этой женщины!
  Шерк Элалле улыбнулась, глядя на глупца. "Ты ничего не заслужил, Брюллиг. Милосердие? Когда Странник пёрнет, вот когда ты его найдешь".
  Голос Таворы стал холодным: - Тряс Брюллиг, ваше содействие было должным образом отмечено. Вы заслужили нашу благодарность. Однако вспомним, что острову угрожала неминуемая гибель под ледяными полями - которую мы предотвратили и продолжаем предотвращать. Возможно, Королеву порадует, что дольше мы здесь оставаться не намерены.
  Брюллиг побледнел. - Но как насчет льдов? Если вы уйдете...
  - Когда наступит жаркое лето, - ответила Тавора, - угроза уменьшится. В буквальном смысле.
  - Что же задержало вас здесь? - спросила Яни Товис.
  - Мы ищем лоцмана по реке Летер. Чтобы идти на Летерас.
  Снова наступило молчание. Шерк, наблюдавшая, как никнет Тряс Брюллиг, нахмурилась. И огляделась. Все глаза устремлены на нее. Что сказала Адъюнкт? О. Река Летер и Летерас.
  И лоцман для флота вторжения.
  - Чем это пахнет? - внезапно спросил Наоборот.
  Шерк скривила губы: - Думаю, Странник пёрнул.
  
  
  
  Глава 18
  
  
  Открывшийся передо мною вид вполне соответствовал тому факту, что жить в мире смертных мне оставалось один день. Пограничная линия из обтесанных камней, менгиров и реголитов являла затененное собрание каменных лиц, достойных преисподней гримас и ухмылок - оскалив зубы в вечной угрозе, нескончаемые ряды укоренившихся богов и духов тянулись вниз по склону, с холма на холм, до горизонта, о да - пропадая за пределами досягаемости зрения, исчезая из зеркала моих перекошенных, ослабших глаз. Каждый из них исполнен неизреченной наглости; каждый из них в дни могущества своего простирал когтистые загребущие руки, пятная нас алой порчей веры, требуя отдать наше время, наши жизни, нашу любовь и наши страхи - а сегодня стал всего лишь загадкой, поддавшись незаметному воздействию перемен, уйдя из памяти нашей. Зазвучали ли их забытые голоса в унылом свисте ветра? Задрожал ли я, расслышав эхо кровавых призывов, треск разорванной юной плоти, когда они вырывали сердца из груди, чтобы насладиться последними отчаянными ударами? Пал ли я на колени перед мрачной вереницей святых тиранов, как подобает невежде, скрывающемуся в густых тенях?
  Пропали армии верных. Они ушли прочь, подняв тучи пыли и пепла. Жрецы и жрицы, предатели надежд, что продлевали свои суеверия с безумной жаждой демонов, прихотливо собирающих вместо богатств сонмы жалобно стенающих душ - они по-прежнему хоронятся в трещинах своих идолов, став кусочками костей, слившимися с выветренным камнем, не более того.
  Это был вид, способный стать проклятием историков. Нескончаемый урок бесполезности игр интеллекта, эмоций и вер.
  Я утверждаю: лишь те историки заслуживают доверия, что завершили жизнь кратким примечанием самоубийства.
  
  Собрание предсмертных записок,
  том 11, записка номер 6
  историк Бревос Нерешительный
  
  
  Мать любила его руки. Руки музыканта. Руки скульптора. Руки художника. Увы, они должны были бы принадлежать кому-то другому, ибо канцлер Трайбан Гнол лишен подобных талантов. Однако его любовь к собственным рукам, пусть смешанная с привкусом иронии - телесный дар без возможности подобающего использования! - с годами делалась только сильнее. В некотором смысле они стали его шедевром. Погрузившись в раздумья, он созерцал их причудливые, полные грации и элегантности движения. Никакой художник не сумел выразить истинную красоту этих бесполезных инструментов. В этих мыслях таилось немало горького, но он давно научился мириться с горечью.
  Но сейчас совершенство исчезло. Целители сделали все, что могли - но Трайбан Гнол видел, как искажены некогда безупречные линии. Он все еще слышал треск костей пальцев, измену того, что любила мать, того, чем она тайно восхищалась.
  Отец, конечно, посмеялся бы над ним. Или презрительно хмыкнул. Ну, он ему не настоящий отец. Просто человек, ведущий дела имения - с туповатой, мрачной жестокостью. Она понимал, что жена поклоняется сыну, а не мужу. У него были грубые, неловкие руки (ирония еще более горькая, ведь столь неуклюжие инструменты достались действительно одаренному художнику). Нет, прекрасные (прежде) руки Гнола достались ему от любовника матери, молодого, такого молодого (тогда) консорта Турадала Бризеда, человека, который был кем угодно, но не тем, кем казался. А может быть, просто был никем?
  Он догадывался: она не огорчилась бы, узнав, что сын нашел в консорте - своем отце - идеального любовника.
  Таковы были причуды дворцовой жизни в благословенном королевстве Эзгары Дисканара; теперь дела прежних дней кажутся выцветшими, горькими как пепел. Консорт пропал, но не совсем. Его просто нельзя коснуться - может быть, навсегда. Консорт, чье существование стало эфемерным, как и его неувядающая красота.
  Эфемерным, да. Как все, что некогда держали эти руки; как все, что прошло между длинных, тонких пальцев. Он понимал, что жалеет себя. Старик, которому уже никого не привлечь своей красотой. Его окружают призраки - пестрота смешанных красок, которыми он когда-то пытался создать произведение искусства - слой за слоем. О, лишь однажды краска оказалась замешанной на крови - в ночь, когда он убил отца. Остальным для смерти не понадобилось его прямое касание. Сонм любовников, изменивших ему тем или иным образом (чаще всего они совершали простое, но непростительное преступление - недостаточно сильно любили его). Теперь он, подобно дряхлому старцу, берет в постель малых детей, затыкая им рты, чтобы заглушить крики. Использует до конца. Следит, как руки делают свою работу - неудачливый, вечно преследуемый неудачами художник, в погоне за совершенством уничтожающий все, чего коснется.
  Толпа духов - сама по себе обвинение. Им незачем шептать, проникая внутрь черепа.
  Трайбан Гнол сидел за столом и смотрел на руки, видел, как жаждут они идеального совершенства. Потерянного раз и навсегда. "Он сломал мне пальцы. Я до сих пор слышу..."
  - Канцлер?
  Он поднял голову и поглядел на Сиррюна Канара, ставшего его избранным помощником во дворце. Да, это идеальный человек. Тупой и лишенный воображения, он, вероятно, мучил младших школьников за пределами классов, мстя за туман в голове, делающий бесполезной тратой времени все его попытки учиться. Тварь, созданная для веры. Тварь, готовая сосать вашу титьку в надежде высосать убеждение, будто жизнь - абсолютно вся жизнь - отныне станет сладким нектаром.
  - Скоро восьмой звон, господин.
  - Да.
  - Император...
  - Не говори мне об Императоре, Сиррюн. Мне не нужны твои мысли относительно Императора.
  - Конечно. Простите, Канцлер.
  Он вдруг понял, что жаждет снова обагрить руки кровью. В самом прямом смысле слова. - Ты нашел Брутена Трану?
  Глаза Сиррюна забегали и уставились в пол. - Нет. Он действительно пропал, господин.
  - Его отослал Ханаан Мосаг, - задумчиво промолвил Гнол. - Подозреваю, что назад, в родные земли Эдур. Копаться в кучах.
  - Кучах, господин?
  - Разгребать остатки.
  - Но... как...
  - Ханнан Мосаг не одобрил опасную глупость Брутена. Дурак чуть не начал во дворце кровавую распрю. Но, в конце концов, даже изгнанный Брутен Трана успел показать нам: такая распря неизбежна.
  - Но Императора нельзя убить. Не будет...
  - Это ничего не значит. И никогда не значило. Империей правлю я. К тому же появился поборник, который... - Трайбан Гнол замолчал, качая головой. Потом не спеша поднялся. - Идем, Сиррюн. Пора известить Императора о войне, которую мы уже ведем.
  В коридоре их поджидало семеро магов - летерийцев, отозванных из четырех сосредотачивающихся к западу от Летераса армий. Канцлер ощутил мгновенный укол сожаления, что умер Куру Кан. Как и Энедиктал и Некил Бара, волшебники необычайно высоких способностей. Нынешние - бледные их тени; их почти вытеснила новая Цедансия Тисте Эдур, создаваемая Мосагом. Однако и они понадобятся, ведь к'риснанов осталось мало. "Скоро", - думал канцлер, спеша к тронному залу (маги пошли вслед за ним), - "скоро к'риснанов останется еще меньше".
  Иноземные враги оказались смертельно опасными. Они убивают магов, как будто это простейшее дело. Используют зажигательные и взрывчатые гренады. Каким-то образом прячутся от магии поиска. В местах засад редко когда остается хоть один труп иноземца.
  Но самую важную подробность канцлер намерен был утаить от императора. Иноземцы особенно стараются истреблять Эдур. Поэтому, хотя армии Летера собираются в поход на запад, против захватчиков, канцлер подготовил секретные приказы для их командиров. Он уже видит спасительный путь. Разумеется, спасительный для Летера.
  - Твои вещи наготове, Сиррюн? - спросил Гнол, когда они приблизились к дверям тронного зала.
  - Да, - удивленно отозвался солдат.
  - Мне нужен некто при армиях, на кого можно положиться. Этот некто - ты.
  - Рад стараться, Канцлер!
   "Просто передай в точности мои слова, идиот". - Подведешь меня, Сиррюн - назад не возвращайся.
  - Понял, господин.
  - Открой двери.
  Сиррюн поспешил вперед.
  В тронном зале их ожидал непредвиденный и неприятный сюрприз: в углу сгрудились создания из кривых костей и уродливой плоти - Ханнан Мосаг и четверо к'риснанов. Разуму канцлера трудно было придумать более зловещие символы мерзостной магии, питающей ныне расу Эдур. Его отец смог бы оценить эту сцену, смог бы обтесать большие куски мрамора, изваяв их точные подобия в полный рост. Как будто путем полного отражения живой плоти возможно раскрыть то, что таится под ней - перемешанные потоки души. По мнению Трайбана Гнола, это было бы пустой тратой времени. И вообще - некоторые вещи лучше никогда не раскрывать.
  Казалось, искаженное лицо Мосага при виде канцлера искривилось в ухмылке, как и лица четверых к'риснанов; но в глазах Цеды застыл страх.
  Император Тысячи Смертей нервно ерзал на троне, царапая кончиком меча по неровным плитам пола. - Канцлер, - зашипел Рулад, - хорошо, что ты пришел. И летерийские маги! Внушительное, хотя и совершенно бесполезное сборище.
  Трайбан Гнол поклонился: - В соединении с блистательной Цедансией Ханнана Мосага, государь, умений моих волшебников вполне хватит для избавления от иноземных захватчиков.
  Рулад скривился так, что звякнули монеты на лице: - А маги бригады Бортена? Их умений оказалось недостаточно? Как насчет самой бригады, Канцлер? Она измолочена! Маги и солдаты Летера! Тисте Эдур! Твои иноземные захватчики прорубились сквозь целую армию!
  - Кто мог ожидать, - пробормотал, опустив глаза, Гнол, - что флотилии Империи в поисках чемпионов так сильно растревожат иную, отдаленную империю? Что касается наглости этой империи, то она воистину необыкновенна, даже безумна. Вообразите расстояния, которые пришлось им пройти ради мести! Не менее странно, что не было формального объявления войны... хотя сомневаюсь, что наш флот прибегал к формальным процедурам, прежде чем вырезать граждан той империи. Может быть, - он осмелился поднять взор, - еще возможны переговоры. Некие формы финансовой компенсации. Если нам удастся заключить перемирие...
  Ханнан Мосаг хрипло хихикнул: - Ты провинциальный дурачок, Гнол. Ах, если бы тебе хоть раз удалось вырваться из жалкой мелодрамы, разыгрываемой в театрике твоего ума! Возможно, смирение помогло бы тебе укротить бесполезно болтающийся язык!
  Подняв брови, канцлер чуть повернулся в сторону Цеды: - И каким это тайным знанием о врагах вы располагаете? Не соизволите ли объясниться, просветить меня и своего Императора?
  - Это не карательная экспедиция, - ответил Мосаг. - Хотя так могло показаться. Империи вечно разбивают носы друг дружке. Было достаточно столкновений на море, чтобы доказать: с Малазанской империей не шутят! Наши флотилии были вынуждены удирать из тамошних вод - Ханради Халаг честно изложил истину. Малазанские маги более чем ровня нам, как и магам Летера.
  - Если они не каратели, - спросил канцлер, - то кто?
  Ханнан Мосаг смотрел на императора. - Ваше Величество, лучше, если я доложу вам одному.
  Рулад оскалился: - Твои игры не обманут меня. Говори.
  - Ваше...
  - Ответь ему!
  - Не смею!
  Наступила тишина. Трайбан Гнол слышал лишь свое сердце, тяжко колотившееся в клетку ребер. "Ханнан Мосаг совершил большую ошибку. Стал жертвой слишком высокого мнения о себе самом. Пытается использовать сведения как способ снова подобраться к уху Императора. Однако попытка слишком уж ... неуклюжая!"
  - Скажи, - хрипло пробормотал Рулад, - почему это должно остаться тайной.
  - Ваше Величество, дело идет об интересах Тисте Эдур.
  - Почему?
   "Ах. Да потому, любимый Император, что эти малазане подбираются именно к тебе". Гнол прочистил горло и сложил руки на поясе. - Нет необходимости, - произнес он мягчайшим голосом. - Я не так провинциален, как склонен думать Ханнан Мосаг. Император, ваши флотилии пересекли мир в поисках чемпионов и собрали поистине лучших, наиболее могучих воителей множества народов. Но кто мог предположить, что целая империя пожелает провозгласить себя чемпионом и выступить против вас, государь? Доклады разведчиков сделали несомненным, - добавил он, - что враг направляется к Летерасу, к этому самому городу. - Он поглядел на Ханнана Мосага. - Они идут, - о да, Цеда, я вижу отражение истины на вашем лице, - они идут за Императором Тысячи Смертей. Увы и ах, я не думаю, что они начнут выставлять против него по одному солдату.
  Рулад, казалось, прирос к трону. Налитые кровью глаза широко раскрылись от ужаса. - Нужно их остановить, - прошипел он дрожащим голоском. - Вы должны остановить их. Ты, Ханнан Мосаг! И ты, Канцлер! Наши армии должны их остановить!
  - И мы сделаем это, - сказал, снова кланяясь, Трайбан Гнол. Затем он бросил косой взгляд на Цеду: - Ханнан Мосаг, невзирая на все наши... разногласия, ни на миг не допускайте возможности, будто мы бросим нашего Императора на растерзание иноземным псам. Мы с вами должны объединиться, собрать вместе всё, чем обладаем, и уничтожить этих малазан. Подобная наглость должна быть сурово наказана. Искренне объединившихся летерийцев и Эдур ничто не сможет остановить.
  - Да, - сказал Рулад. - Это верно. Расставь армии вокруг города. Ясно - не так ли? - что у них не хватит людей, чтобы противостоять нашей силе?
  - Ваше Величество, - предложил Гнол, - возможно, следует сделать круг более широким? Сместить к западу. В таком случае мы сумеем подтянуть резервы, если случится прорыв. Да, две линии обороны. Для полной надежности.
  - Да, - согласился Рулад. - Такая тактика кажется здравой. Как далеко твои малазане? Сколько времени нам осталось?
  - Недели.
  - Хорошо. Даже отлично. Да, сделайте именно так. Цеда! Ты будешь помощником у Канцлера, как и твой К'риснан...
  - Государь, он не военачальник.
  - Молчать! Ты слышал мою волю, Ханнан Мосаг. Возрази мне еще раз - и я прикажу тебя высечь.
  Ханнан Мосаг даже не вздрогнул. Разве ему дорого обезображенное тело? Ясно, что Цеда и бывший король привык к мучительной боли; на самом деле кажется, будто текущая по нему гибельная маги преображает боль в подобие экстаза - столь часто глаза Мосага горят лихорадочным огнем.
  Трайбан Гнол сказал императору: - Государь, мы защитим вас. - Он подобающе долго колебался, затем воздел руку, словно захваченный внезапной мыслью: - Император, я тут подумал... может быть, следует начать Вызовы? Как можно скорее? Их присутствие раздражает и отвлекает мою гвардию. Случаются взрывы насилия, ведь поборники все более нетерпеливы. - Он выждал два удара сердца и продолжил чуть тише: - Ходят слухи, Император, что вы страшитесь встретиться с ними...
  Ханнан Мосаг чуть не зарычал: - Ах ты жалкая тварь, Гнол...
  - Ни слова, Цеда! - зашипел Рулад. По пестрому лицу бежали волны судорог. Меч заскрежетал о камни.
   "Да, Рулад, ты лучше любого из нас понимаешь, что такое страх смерти. Возможно, лучше любого смертного создания этого мира. Но ты дрожишь не от смутной мысли о забвении, не так ли? Нет, для тебя, любимый Император, смерть означает нечто иное. Бесконечный миг перед следующим мучительным возрождением. Даже в смерти тебе не убежать от себя, не освободиться - кто здесь, кроме меня, способен постичь абсолютный ужас этого?"
  - Поединки начнутся через четыре дня, - сказал император. - Канцлер, твои советники согласовали порядок Вызовов?
  - Да, государь. Для начала трое наименее умелых. Полагаю, этих вы убьете за один день. Они заставят вас потрудиться - в этом мы уверены - но без чрезмерного напряжения. Второй день отведен на одного чемпиона. Женщину в маске. У нее необыкновенная быстрота движений и, похоже, полное отсутствие воображения. Победить ее будет трудно.
  - Хорошо.
  - Ваше Величество...
  - Да? Что такое?
  - Есть еще двое, о которых мы говорили недавно. Тартенал с кремневым мечом. Не побежденный ни одним поборником - фактически они не решаются бросать ему вызов. Он имеет обыкновение ломать кости...
  - Да. Тот наглец. - Рулад улыбнулся. - Я уже сражался с Тартеналами.
  - Но ни один не обладал умениями Карсы Орлонга, государь.
  - Все равно.
  - Он может преуспеть и убить вас, государь. Даже не один раз. Не семь, разумеется - эти дни давно прошли. Возможно, три или четыре раза. Мы выделили три дня.
  - После женщины в маске?
  - Нет, есть еще шестеро. Они займут два дня.
  Ханнан Мосаг уставился на канцлера: - Три дня на Тартенала? Ни один поборник еще не продержался три дня.
  - И все же мои советники единогласны, Цеда. Он... уникален.
  Рулад снова задрожал. "Быть убитым Карсой Орлонгом два или три раза... Да, государь, это абсолютный ужас..."
  - Остается один, - произнес император.
  - Да. Тот, кого зовут Икарий. Он будет последним. Если не на восьмой, то на девятый день.
  - И сколько дней продержится он?
  - Не известно, государь. Он не сражается.
  - Откуда же мы знаем, что он умеет сражаться?
  Трайбан Гнол снова поклонился: - Ваше Величество, мы уже обсуждали это. Доклад Варата Тауна, подтвержденный компаньоном Икария, Таралеком Виидом. А недавно я узнал нечто новое, совершенно необычайное.
  - Что же? Говори скорее!
  - Среди недостойных сражаться оказался монах с далекого архипелага. Может показаться, государь, что этот монах - как и весь его народ - поклоняется одному богу. И бог этот - никто иной, как Икарий.
  Рулад отпрянул, будто его ударили по лицу. Кончик меча подскочил и с лязгом вернулся на место. Брызнули мелкие куски мрамора. - Я скрещу клинки с богом?
  Канцлер пожал плечами: - Есть ли истина в таких притязаниях, Ваше Величество? Кабалии - примитивный, невежественный народец. Не сомневаюсь, они видят в дхенраби души морских бурь, а в крабах - лица утонувших. Должен лишь добавить, Император: монах верит, будто его бог безумен, и отвечать на это следует лишь маской безумного смеха. У дикарей невероятные предрассудки...
  - Бог...
  Трайбан Гнол украдкой поглядел на Мосага. Лицо Короля-Ведуна было непроницаемо. Это почему-то пробудило в животе канцлера холодного червя тревоги.
  - Я убью бога...
  - Нет причин думать иначе, - тихо, проникновенно уверил его Гнол. - Это очень кстати, государь. Пришло время объявить о вашей божественности.
  Рулад широко раскрыл глаза.
  - Бессмертие уже доказано. Поклонение? О да, вам поклоняется каждый житель империи. Не подобает торжественно провозглашать то, что и так хорошо известно. Но когда вы встанете над хладным трупом Икария... да, смею думать, это будет достойное провозглашение.
  - Божественность. Бог.
  - Да, Ваше Величество. С полной достоверностью. Я отдал приказы Гильдии Скульпторов, и самые умелые мастера уже взялись за работу. Мы отметим окончание Вызовов самым подобающим, пышным торжеством.
  - Да, ты воистину мудр, - сказал Рулад, облегченно откидываясь на спинку трона. - Весьма мудр.
  Трайбан Гнол согнул спину, игнорируя злобное бурчание Мосага. "О, Цеда, теперь ты мой. И я найду тебе применение. Тебе и твоим мерзким Эдур. О да". - Он опустил взор на руки, так величественно покоящиеся на пряжке пояса. - Государь, следует отдать приказы армиям. Мы с Цедой обсудим расположение магов и его к'риснанов.
  - Да, разумеется. Оставьте меня. Приступайте к делам.
  Взмахнув рукой в прощании, Гнол попятился, не разгибая спины. Глаза его созерцали пол, покрытый слоями пыли и крошками мрамора.
  Он слышал, как тащатся к дверям Ханнан Мосаг и его сборище уродов. Словно шлепают пять блуждающих жаб - переростков. Уподобление вызвало на губах слабую улыбку.
  Едва двери закрылись за ними, Гнол повернулся и поглядел на Мосага. Но Цеда продолжал путь, и жабы шлепали следом.
  - Ханнан Мосаг, - крикнул канцлер ему в спину. - Вам и мне нужно...
  - Оставь это дерьмо Руладу, - бросил Цеда.
  - Он будет недоволен, услышав, что вы не желаете сотрудничать...
  - Улепетывай отсюда заткнув пасть, Гнол. Знай, скоро наступит такое недовольство, что не поможет все твое блеяние.
  - Вы это о чем?
  Ханнан Мосаг не ответил.
  Трайбан Гнол смотрел вслед Эдур, пока они не свернули за угол, исчезнув из вида. "Да, Цеда. С тобой я расправлюсь с превеликим удовольствием". - Сиррюн, собери подчиненных во дворе. Будьте готовы выехать в течение звона. И магов с собой забери.
  - Слушаюсь, господин.
  
  ***
  
  Канцлер оставался на месте, пока все не ушли. Затем он удовлетворенно двинулся в сторону своей конторы. Однако червь тревоги не желал утихать и ворочался где-то глубоко внутри. Придется подумать - слишком опасно не обращать внимания на предупреждения инстинкта. Но не сейчас. Необходимо вознаградить себя, выпустить поток блаженства. Все прошло как по нотам - подробность, будто император стал главной целью иноземцев, просто подсластила блюдо. Тисте Эдур, разумеется, поднимутся на защиту своего повелителя.
  Но родные братья Рулада, тогда, в день восшествия на престол... Червь завозился с новой силой. Гнол скривился, ускорил шаги, спеша в убежище своей конторы.
  Чтобы обнаружить: оно оккупировано.
  Трайбан Гнол замер на пороге, удивившись и огорчившись присутствию около широкого рабочего стола постороннего. Малиновые шелка, ониксовые перстни, дурацкий символический жезл, ритмически постукивающий по пухлому плечу. - Во имя Странника! Что вы забыли здесь, Блюститель?
  Карос Инвиктад вздохнул: - Разделяю ваше недовольство, Канцлер.
  Трайбан Гнол вошел в комнату, обогнул стол и сел. - Я привык полагать, что ваш контроль над городом неослабен...
  - Где Брутен Трана?
  Канцлер поджал губы: - У меня нет времени на подобные мелочи. Не паникуйте. Брутена Траны нет в Летерасе.
  - Тогда куда он делся? По какой дороге выехал? Как давно? С каким сопровождением?
  Гнол со вздохом откинулся на спинку кресла, опустил глаза на руки, лежавшие ладонями вниз на столе. - Такая мстительность, Блюститель, компрометирует вашу способность поддерживать порядок. Сделайте шаг назад, несколько раз глубоко вздохните...
  Жезл ударил по столешнице - прямо между ладоней канцлера. Трайбан Гнол испуганно подскочил.
  Карос Инвиктад наклонился, стремясь принять властный и угрожающий вид. Увы, ему это не удалось: мужчина был, попросту говоря, слишком низкого роста. На лбу блестел пот, капли катились вдоль носа и повисали на излишне полных губах. - Ах ты покровитель... кусок дерьма! - прошептал Блюститель. - Мне дали разрешение преследовать Тисте Эдур. Мне дали разрешение производить аресты. Я желаю взять к'риснана, что был с Траной - но обнаруживаю, что он вне моей досягаемости из-за Мосага и дурацкого вторжения с запада! Отлично! Он может подождать, пока не закончатся трудности. Но Трана... нет, он не может подождать. Я хочу его. Хочу его!!!
  - Его просто выгнали, Блюститель. Нет, я не имею сведений, когда, куда и по какой дороге он уехал. Пропал. Вернется ли? Думаю, да... и когда этот миг наступит - он твой. А пока что, Карос, перед нами гораздо более насущные заботы. У меня четыре армии развернуты перед городом, а жалование им задерживается уже две недели. Почему бы? Потому что казна испытывает нехватку наличности. Пока ты и твои излюбленные агенты набиваете новоприобретенные имения награбленным добром, пока вы захватываете контроль над новыми и новыми конфискованными компаниями. Скажи мне, Блюститель: во сколько оценивается казна Патриотов на сегодняшний день? Если не считать краденого? - Тут канцлер встал с кресла, полностью используя внушительный рост и с мрачной улыбкой отметив, что коротышка сделал шаг назад. - Перед нами кризис! Угроза финансового краха нависла над всеми - а ты стоишь и треплешь языком, болтая про какого-то эдурского дикаря! - Он изобразил, будто с трудом сдерживает приступ гнева. - Я получаю все более отчаянные депеши от Совета Вольности, от самого Раутоса Хиванара - богатейшего человека империи. В этих депешах, Блюститель, он умоляет меня разобраться с тобой. И вот ты здесь, и ты ответишь на мои вопросы! А если ответы не удовлетворят меня, я уверяю - они не удовлетворят и самого Раутоса!
  Карос Инвиктад ощерился: - Раутос Хиванар. Старый дурак выжил из ума. Трясется над грудой артефактов, которые выкопал из реки. Вы видели его? Давно ли? Он так похудел, что кожа стала походить на ткань, натянутую поверх скелета.
  - Скорее всего причина его беспокойства - вы, Блюститель.
  - Едва ли.
  - Раутос указывает, что вы стали... чрезмерно щедрыми, разбрасываетесь его средствами. Он начал подозревать, что на его деньги живет вся организация Истых Патриотов.
  - Точно так. И я буду продолжать. Ради преследования заговорщиков. - Карос усмехнулся. - Канцлер, вы, к сожалению, ошибаетесь, считая Хиванара богатейшим человеком империи. Он больше им не является.
  Трайбан Гнол удивленно поглядел на собеседника. Тот сиял торжеством. - Объясните, Карос Инвиктад.
  - В самом начале расследования, Канцлер, я выявил слабое звено в наших рядах. Это сам Раутос Хиванар, глава Совета Вольности. Следственно, и весь Совет как организация оказался опорочен. Мы предстали перед надвигающейся опасностью, которую я не мог не замечать; поэтому для меня оказалось жизненно важным немедленно начать исправление ситуации. Видите ли, власть дана мне, но средства остались в загребущих руках Хиванара и Совета. Неприемлемо. Чтобы отразить атаку заговорщиков - точнее, заговорщика, ибо это всего лишь один человек - мне требовалось объединить позиции и нанести совместный удар.
  Гнол пораженно взирал на него, начиная понимать, к чему именно движется монотонный, напыщенный монолог Блюстителя.
  - Сладчайшая ирония в том, - продолжал Инвиктад, вновь начиная постукивать себя жезлом по плечу, - что одиночка - саботажник и его жалкие попытки подорвать финансовую систему подарили мне величайшее вдохновение. Для человека моего ума было совсем не трудно разгадать схему кажущейся дестабилизации. Разумеется, дестабилизированными оказались только Раутос Хиванар и его ожиревшие приятели, "голубая кровь". Предполагалось, что я стану им сочувствовать? Я, Карос Инвиктад, выходец из семьи, сокрушенной убийственными долгами? Я, сражавшийся при помощи всех дарованных талантов ради конечного избавления от унаследованной нищеты? О нет, - тут он негромко засмеялся, - в моем сердце не было сочувствия. Только яркое откровение, блестящая догадка... вы знаете, кто был моим идолом, когда я сражался против Задолженности? Теол Беддикт. Помните такого? Того, что не умел проигрывать, чье состояние взлетело до небес с ошеломительной быстротой, а потом обрушилось с великой вышины, словно звезда с ночного небосвода. О, он любил подобные игры, не так ли? Он преподал мне урок, и я хорошо запомнил этот урок. Гений, слишком быстро и ярко загорающийся, быстро и гаснет; от него остается шелуха. Но я, Канцлер, не повторю такой судьбы.
  - Вы, - сказал Гнол, - истинная причина охватившего империю саботажа.
  - Кто имел лучшую возможность? О, уверяю вас, наш приятель - заговорщик в последнее время тщательно затаился. Не сомневаюсь, что без его или ее помощи я не достиг бы того успеха, которого достиг. Трайбан Гнол, перед вами стоит богатейший человек Летера. За всю историю. Да, ужасающее количество монеты действительно исчезло. Да, нехватка порождает трещины в фундаментах каждого торгового дома империи. Да, многие великие фамилии готовы пасть, и ничто не спасет их - если я не соизволю. А я не соизволю. Итак, - жезл замер на плече, - я одновременно власть и богатство, и я призван избавить империю от финансового краха. Если захочу.
  Руки канцлера побелели, под кожей синими и зеленоватыми линиями отчетливо выступили вены и артерии. Руки - его руки - стали холодными как смерть. - Чего вы хотите, Карос Инвиктад?
  - О, почти все у меня уже есть, господин Канцлер. Включая - рад это видеть - ваше полнейшее понимание ситуации. Сложившейся на данный момент. И ожидаемой в будущем.
  - Кажется, вы забыли о войне.
  - Войны идут всегда. Они дают возможность получить новые прибыли, достигнуть еще большей власти. В следующую недели или две, Канцлер, я стану более известным, более любимым, более могущественным, чем вы могли вообразить или, смею сказать, увидеть в страшных снах. - Улыбка расползлась до ушей. - Полагаю, вы боитесь. Спокойно, Канцлер, вы не станете следующим в моем списке. Ваше положение вне опасности. Едва проклятые Тисте Эдур, включая императора, будут устранены, контроль над империей достанется вам и мне. Вы увидите всё предельно ясно, как и остальные. Вредитель арестован. Наличность возвращена. Захватчики отогнаны. Совет Вольности истреблен, Патриоты властвуют. Понимаете, мои агенты будут контролировать внутренние дела, а вы станете командовать армиями - хорошо оплаченными армиями, уверяю вас - и править во дворце.
  - Что? - сухо спросил Гнол. - Вы не ищете престола для себя?
  Жезл лениво шевельнулся. - Вовсе нет. Посадите на него какого-нибудь хлыща, если захотите. А еще лучше - уважьте легенду. Оставив трон пустым.
  Трайбан Гнол сложил руки. - Вы готовы арестовать заговорщика?
  - Готов.
  - А мои армии?
  - Получат жалованье. Немедленно.
  Канцлер кивнул. - Блюститель, - сказал он чуть погодя, хмуро разглядывая руки, - я слышал тревожные донесения...
  - О?
  - Да. Кажется, вы, как и Раутос Хиванар, поддались некоей одержимости. - Он поглядел на собеседника невиннейшим взором, выразив на лице озабоченность. - Какая-то головоломка...
  - Кто вам сказал?
  Канцлер пожал плечами.
  Миг спустя румянец на лице Блюстителя поблек, остались только пятна на щеках. Он дернул плечом: - Пустяк для развлечения. Забава. Интересная проблемка, которую я решу в ближайшие дни. Видите ли, я обнаружил, что, в отличие от Хиванара, головоломка укрепила мой разум. Мир никогда не представал столь ясным. Столь четким, совершенным. Головоломка, Канцлер, стала для меня вдохновением.
  - Неужели. Однако она тревожит вас - вы стонете во сне...
  - Ложь! Кто-то надсмеялся над вами, накормил небылицами. Трайбан Гнол, я пришел сюда, чтобы известить вас о неминуемом торжестве моих планов. Каждая деталь достигла полной зрелости. Ваши жалкие усилия больше не требуются. Слишком они очевидны. Но я уже сказал - вашему положению ничто не угрожает. Вы были и останетесь совершенно необходимым.
  - Как скажете, Блюститель.
  Карос Инвиктад повернулся к выходу. - Едва станет известно о возвращении Траны...
  - Вы будете извещены немедленно.
  - Превосходно. Я рад. - Карос помедлил у порога. - Что до к'риснана под защитой Цеды... - начал он, не поворачивая головы.
  - Уверен, некоторые меры могут быть приняты.
  - Вдвойне рад, Канцлер. Доброго здравия.
  Дверь закрылась. Отвратительная, безумная тварь исчезла из вида.
  Отвратительная, безумная... но самая богатая в империи. С ним придется играть осторожно, весьма осторожно. Но Карос открыл свой порок. Он жаждет торжества над врагами и готов сдаться этой жажде. Слишком рано.
  Император Тысячи Смертей еще сидит на престоле.
  Иноземная армия не заинтересована в переговорах.
  Поборник - бог скоро обнажит меч.
  У Кароса Инвиктада руки ребенка. Порочного ребенка, забавляющегося кишками, вырванными у живой кошки. Или собачки. Или несчастного узника одной из его камер. Дитя, да - но выпущенное на волю, свободное делать что вздумается.
   "Клянусь Странником, дети - сущие чудовища".
  Сегодня - так думал канцлер - он вызовет ребенка для себя. Для собственного удовольствия. Он истерзает ребенка, как способен лишь мужчина с прекрасными руками. Не оставит ни кусочка.
  Только так и надо поступать с чудовищами.
  
  ***
  
  Стоявший в тени престола одноглазый бог пришел в ярость. Неведение - всегда враг; Странник хорошо понимал, что вечно находится в осаде. Со стороны канцлера Трайбана Гнола. Со стороны Ханнана Мосага. Столкновение двух сил империи Рулад едва ли ощущает - Странник был в этом уверен. Рулад - пленник в клетке эмоций, заложник ужаса, использующего весь арсенал пыточных инструментов, глубоко внедрившегося в него, терзающего дух. В ходе только что окончившейся аудиенции Странник собственными глазами - нет, собственным глазом - увидел, какой жестокой стала борьба.
   "Но я не могу постичь их тайны. Ни Трайбана Гнола, ни Ханнана Мосага. Это мое Королевство. Мое!"
  Он мог бы обновить протоптанную тропинку. Ту, что ведет в спальню канцлера. Но даже в самый разгар их интимных отношений Трайбан не желал выдавать своих тайн. Он охотно менял излюбленные маски - то жертва насилия, то дите малое с широко раскрытыми глазами - но становился сущим придурком, едва Странник, сам в маске Турадала Бризеда, вечно юного Консорта королевы, пытался вовлечь партнера в интересные ему, Страннику, игры. Нет, это не сработает, потому что никогда не работало.
  Но есть ли иной путь к канцлеру?
  Даже сейчас Трайбан остается безбожником. Он не тот, кто захочет склоняться перед Странником. Значит, этот путь тоже закрыт. "Я мог бы просто следовать за ним. Повсюду. Складывать воедино кусочки его плана, вслушиваясь в отдаваемые приказы, заглядывая в подписанные директивы. Будем надеяться, что он разговаривает во сне. Ради Бездны!"
  Да, есть отчего прийти в ярость. От своей же нарастающей паники - ведь столкновение сил все ближе.
  Ханнана Мосага он понимал ничуть не лучше, хотя некоторые детали вполне очевидны. Во-первых, сила Увечного Бога. Но все же Король-Ведун не стал простым слугой, тупым рабом, что поверил посулам хаоса. Именно он начал искать меч, оказавшийся сейчас в рука Рулада. Как и любой бог, Падший не готов заботиться о любимчиках. Любимчик первым окажется на алтаре... Нет, Мосаг вряд ли питает иллюзии.
  Странник снова поглядел на Рулада, Императора Тысячи Смертей. Невзирая на ширину плеч, восседающий на троне дурак кажется крошечным, жалким. Всякому ясно, как он страдает. Один в громадной купольной палате; тысяча смертей отражается в загнанном блеске глаз десятками тысяч вспышек.
  Канцлер ушел вместе со своим прихвостнем. Исчез и Цеда, уведя горстку уродливых помощников. Ни одного стражника в пределах видимости. Но Рулад остается. Сидит, поблескивая опаленными монетами. И на лице его сейчас выражена целая россыпь тщательно скрываемых на людях душевных переживаний. Эти страдания, жуткие воспоминания, одержимости - Странник видел, снова и снова за не поддающиеся подсчету годы видел их на лицах многих людей. Раcщепление души, великая разница между лицом того, кто знает - за ним следят! - и того, кто полагает, будто остался в одиночестве. Раздвоение. Он часто становился свидетелем того, как внутреннее выползает, крадучись, в якобы ничего не замечающий внешний мир.
   "Расщепленная душа. Да, Рулад, твоя душа разрезана надвое. Мечом и кровью, пролитой между тобою и каждым и братьев, между тобою и твоими родителями. Что бы ты отдал мне, Тисте Эдур Рулад Сенгар из племени Хирот, за исцеление?
  Если посчитать, что я могу тебя исцелить. Но, увы..."
  Страннику уже было ясно, что Рулад начал понимать хотя бы одно. Схождение быстро приближается, жестокое столкновение могущественных сил неизбежно. Может, это Увечный Бог шепчет в ухо своему меченосцу; а может, Рулад совсем не так глуп, как считают почти все. "Даже я, по временам - а кто я такой, чтобы презрительно фыркать? Проклятая ведьма - летерийка украла у меня глаз и проглотила!"
  На лице императора откровенный страх. Монеты припаялись к горелой коже. Там, где они отпали, нечто вроде оспенных язв. "Звериное здоровье и ранимая, жалкая душонка. Две стороны проклятия, заклеймившего нашу эпоху. Да, расщепление человеческой души. На "иметь" и "не иметь". Рулад, ты поистине живой символ. Но подобное бремя невозможно влачить слишком долго. Ты уже видишь приближение финала. Скорее многих финалов - но один из них твой.
  Осуществит ли его иноземное войско, которое, по меткому слову Трайбана, объявило себя поборником?
  Или это будет Икарий, Хищник Жизней? Странствующий сквозь время?
  Или нечто гораздо более подлое - удачное нападение Ханнана Мосага, последнее, роковое предательство, замышленное твоим же Канцлером?
  И почему мне думается, что случится что-то иное? Нечто не столь... очевидное...
  Когда же кровь перестанет сочиться из глазницы? Когда перестанут течь алые слезы?"
  Странник просочился через стену. Он уже достаточно нагляделся на потаенное лицо Рулада. Слишком похожее на его собственное лицо. "О воображает, будто него никто не видит. А что, если и за мной кто-то следит? Чей холодный взор устремлен на меня, просчитывая возможности, находя уязвимые места?
  Да, погляди, как я плачу. Узнай, почему я плачу.
  Всё это совершила рука человека".
  Он перемещался быстро, не замечая преград в виде камня и строительного раствора, гобеленов и мебели, выложенных плиткой полов и потолочных балок. Сквозь тьму и свет и тени во все и оттенках, в утонувшие тоннели, по которым он брел по колено в воде, не тревожа мутной глади.
  В ее излюбленную комнату.
  Она притащила камни, чтобы построить платформы и мостики между островками мелкого озера, в которое превратилось помещение. Свет масляных ламп отражался в мелких волнах. Странник встал снова обретая телесную форму, напротив сооруженного ею уродливого алтаря - его неровная поверхность покрыта нелепого вида приношениями, зачарованными предметами, реликвиями и магическими ловушками, формирующими новый способ поклонения богу. "Поклонения мне". Раньше вид этого гностического кошмара мог бы позабавить Странника. Сейчас его лицо исказилось презрением.
  Она подала голос из темного угла слева: - Совершенство, о Бессмертный!
   "Одиночество и безумие - естественные сожители". - Ничто не совершенно, Пернатая Ведьма. Оглядись вокруг - разве это не очевидно? Судороги разрушения...
  - Вода высоко поднялась, - бросила она пренебрежительно. - Треть излюбленных мной проходов скрылась под водой. Но все древние свитки, книги и таблички я спасла. Я спасла всё!
   "Под водой". Что-то его встревожило - не очевидная мысль о разрушении, а что-то... что-то иное.
  - Имена, - продолжала ведьма. - Чтобы освобождать. И сковывать. О, у нас будет много слуг, Бессмертный. Очень много.
  - Я видел, - сказал бог, - трещины во льду. Потоки талой воды. Тюрьма великого морского демона разрушается. Мы не можем надеяться удержать в повиновении подобную тварь. Когда она вырвется, случится катастрофа. Конечно, если не вернется Джагута, чтобы исправить ритуал. Но, в любом случае, я не верю, что Маэл позволит ему убежать, не говоря о большем.
  - Тебе придется его остановить! - прошипела ведьма.
  - Почему?
  - Потому что я хочу этого демона!
  - Я уже сказал: нельзя надеяться...
  - Я смогу! Я знаю имена! Все имена!
  Он уставился на нее: - Тебе нужен весь пантеон, Пернатая Ведьма? Одного подкаблучного бога уже недостаточно?
  Она засмеялась; он расслышал, как поблизости что-то плеснуло. - Море помнит. Каждое течение. Каждую волну. Море, о Бессмертный, помнит про берег.
  - Что... что это значит?
  Пернатая Ведьма засмеялась снова: - Совершенство. Этой ночью я навещу Удинааса. Во сне. Утром он будет моим. Нашим.
  - Заброшенная тобой сеть слишком слаба, - возразил Странник. - Ты растянула ее сверх всякого разумного предела, и она порвется.
   - Я знаю, как использовать твою силу, - ответила она. - Лучше, чем знаешь ты сам. Потому что мы, смертные, понимаем кое-что лучше вашего рода.
  - А именно? - удивился Странник.
  - Например, что поклонение является оружием.
  Эти сухие слова отразились в боге холодной дрожью.
   "Ах, бедный Удинаас..."
  - Теперь уходи, - сказала она. - Ты знаешь, что нужно делать.
   "Знаю? Ну... да. Подталкивать. Это я умею лучше всех".
  
  ***
  
  Жезл громко треснул по виску Танала Ятванара, отчего за глазами вспыхнули звезды; он пошатнулся, опустился на колено. Хлынула кровь. Возвышавшийся над ним Карос Инвиктад доверительно произнес: - Советую тебе в следующий раз, когда возникнет искушение рассказать агентам канцлера о моих делах, хорошенько подумать. Потому что в следующий раз, Ятванар, я увижу тебя умирающим. Причем умирающим самым неприятным образом.
  Танал смотрел на кровь, падающую на грязный пол и застывающую продолговатыми каплями. В виске стучало; он пощупал пальцами и понял, что кусок оторванной кожи свисает почти до щеки. Глаз, что на стороне удара, фокусируется и расфокусируется в такт пульсу тупой боли. Он ощущал слабость, уязвимость. Он чувствовал себя ребенком среди взрослых с суровыми лицами. - Блюститель, - сказал он с дрожью в голосе, - я никому не говорил.
  - Солги еще раз - и я не буду так милосерден. Солги еще раз, и дыхание лживых слов станет твоим последним вздохом.
  Танал облизал губы. Что он мог сделать? - Простите, Блюститель. Больше никогда. Клянусь.
  - Вон отсюда. И пришли слугу убрать все, что ты тут оставил.
  Танал Ятванар поспешил прочь на полусогнутых. Его тошнило, горло спазматически сжалось вокруг кома блевотины.
   "Я ничего не сделал. Ничего, чтобы заслужить подобное. Паранойя Инвиктада привела его в бездну безумия. Пусть он стал сильнее. Вообразите - угрожал жизни Канцлера в его же конторе!" Конечно, это всего лишь версия, изложенная самим Блюстителем. Но Танал лично видел яркий блеск торжества в глазах Инвиктада, едва вернувшегося после визита в Вечную Резиденцию.
   "Это зашло слишком далеко. Все это".
  Сражаясь с головокружением, Танал пошел на поиски целителя. Так много предстоит сегодня сделать! Ожидается арест; разбит у него череп или нет, а приказы Кароса Инвиктада следует исполнить в точности. Да, это будет день торжества. Для Истых Патриотов. Для великой Империи Летера.
  Ослабнет напряжение, постоянное беспокойство, охватившее народ не только в Летерасе, но по всей империи. Слишком много темных слушков о битвах и перенесенных в них поражениях. Неудобства, вызванные нехваткой монеты, странное исчезновение чернорабочих, рассказы о знатных семьях, впавших в пучину Задолженности. Шепотки насчет громадных состояний, зашатавшихся словно деревья с подгнившими корнями. Да, нужны героические деяния; и нынешний день будет отмечен одним из них. Карос Инвиктад отыскал крупнейшего в истории изменника, а он, Танал Ятванар, произведет его арест. "Эту подробность узнают все. Мое имя, главное в изложении событий дня. Уж я позабочусь...
  Карос Инвиктад - не единственный человек, жаждущий и умеющий пожинать славу".
  
  ***
  
  У древних городов много тайн. Обычный горожанин торопливо рождается, живет и умирает в полнейшем невежестве. Странник знал, что давно привык презирать человечество, этот смертный шлак, именующий слепоту видением, незнание пониманием, а заблуждение верой. Он достаточно часто наблюдал, как человек, покидая детство и все его чудесные возможности, добровольно ограничивает себя. Как будто существование требует принести с жертву свободу мечты и смелость амбиций, требующуюся для достижения этой мечты. Как будто наложенные на себя ограничения не служат оправданию неудач, но являются добродетелями в дополнение к блаженному чувству собственной правоты и самолюбованию флагелланта.
  О, но поглядите на него самого, здесь и сейчас. Поглядите, что именно он собирается сделать. Он использует тайны древнего города, причем ради весьма коварной цели. Но разве он не бог? Разве это не его владения? Если все здесь существующее нельзя использовать во благо и во зло - зачем оно вообще нужно?
  Он проходил сквозь призрачные стены и ушедшие в землю уровни, замечая мельком (ибо был не в том настроении, чтобы размышлять) тайные, почти незримые структуры и схемы - россыпь деталей, имеющих значение, но чужеродных, принадлежащих чему-то, затерянному в мертвых веках давно сгинувшего прошлого.
  Однако влияние их не исчезает, хотя разум мало кого из смертных способен уловить эти влияния - как не способен увидеть идущего среди них Странника - идущего незримо, оставляющего за собой едва ли чувство холодного ветерка, заползающего за воротник. Он продолжал путь, обращая внимание лишь на необходимые детали.
  Наконец он встал, достигнув цели путешествия. Перед ним стена имения. Принадлежавшего никому иному, как покойному Геруну Эберикту. Особняк заброшен, права собственности завязли, словно посреди болота, в клубке судебных исков, которым не видно конца. Герун, кажется, унес все богатства в могилу - загадка, не перестававшая занимать Странника.
  Подошва массивного главного здания установлена поперек давно стершихся линий более старой структуры, некогда лежавшей посреди трех водных артерий: двух искусственных проток и ручья, исходящего из глубоких артезианских скважин, которые, в свою очередь, берут холодную, темную воду из-под слоев ила и лежащей под ними толстой известняковой плиты.
  Эти каналы имеют особое назначение, как и то, что на четвертой стороне под улицей (проходившей здесь семь тысяч лет назад) лежит тоннель из обожженной глины. По нему, отдельно от прочих потоков, протекала вода из глубин реки. На все четыре стороны - драгоценная животворящая кровь Старшего Бога, которому поклонялись в простиравшемся на этом месте храме.
  Эберикту следовало бы знать об этом факте. Здесь любой наемный провидец легко предсказал бы его гибель в руках великана - полукровки. Вовсе не случайно, что существа тартенальской крови тянутся к Маэлу, даже сейчас - они слышат едва различимый шепот инстинкта, говорящий, что именно у воды был выкован первый союз Имассов и Тартеналов - а точнее, Тоблакаев. После заключения союза те из великанов, что пожелали сохранить чистую кровь, пересекли океаны и совершили Великие Высадки на берега этого и других материков. Первопроходцы, что приплыли сюда, стали впоследствии злобными, алчными богами Тартеналов.
  Но не только Герун Эберикт и бесчисленные жители Летераса не помнят - или, может быть, постарались забыть - об изначальной важности того, что скрылось с поверхности земли.
  Странник двинулся дальше. Сквозь ограду имения. Потом - вниз, сквозь плиты двора, призраком скользя в слоях мусора и песка, в застоявшийся, дурно пахнущий воздух глиняного тоннеля. Он оказался по колено в густой от осадков воде. Поглядел на внутреннюю, наклонную стенку тоннеля, оценивая свое положение относительно остатков древнего храма. И прошел сквозь стенку.
  Осколки камня, плотно стиснувшие друг дружку; залившая все промежутки черная, плотная глина. На строительных блоках сеть трещин - следы бушевавшего огня. Кое-где на кусках штукатурки пятна минеральных красок. Повсюду черепки, бесформенные обрывки медных листов, почерневшие слитки серебра и вызывающе-яркие слитки золота - все, что осталось от запутанной жизни смертных. Напоминание о руках, которые некогда касались, придавали форму, забивали гвозди и шлифовали края, смешивали краски и сметали пыль; о руках, от которых остались лишь предметы, навевающие горькую мысль насчет тщетности всего сущего.
  Раздраженный и недовольный бог пробивал дорогу сквозь кучи всяческих остатков, расчищал путь. Угловатые объемы обвалившихся стен. Синяя смальта, изображавшая покой моря - большинство фрагментов отвалилось, обнажив серую штукатурку со следами надсечек, оставленных укладывавшими плитку мастерами. Странник, задыхаясь, скорчился в узком пространстве. Время не рассказывает красивых историй. Нет, время передает немое послание, повествующее о распаде и безотрадной монотонности.
   "Ради Бездны, что за неподъемная тяжесть!"
  Странник глубоко вдохнул спертый, мертвый воздух. Еще раз...
   И ощутил - не так уж далеко - слабый шепоток силы. Остаточной, почти бесполезной... но сердце бога тяжело забилось в груди. Святость сохранилась. Тут не было осквернения - значит, задача стала много проще. Почувствовав облегчение от мысли, что ему вскоре удастся покинуть мрачное место, Странник направился к источнику силы.
  Алтарь был скрыт грудой обломков - упавших с потолка, плотно спрессованных известняковых глыб. Вся эта тяжесть обрушилась с силой, достаточной, чтобы расшатать плиты пола под святым местом. Еще лучше. И... да, полная сухость. Он мог бы загнать в утробу храма тысячи "толчков". Десятки тысяч!
  Странник подошел еще ближе, присел, положил руку на алтарь. Ему неприятно было ощущать потоки, плоскость источенного водой базальта, глубокие канавки, по которым когда-то живая кровь стекала в соленые воды. "Ах, в те дни мы были голодны. Не так ли?"
  Он пробудил свою силу - всю, что она пожелала выделить ему. Для такой работы более чем достаточно.
  Странник начал сплетать ритуал.
  
  ***
  
  Адвокат Слям был человеком тощим и высоким. Весь его лоб и большая часть левой щеки, до линии подбородка, были покрыты пятном кожной болезни, напоминавшим морщинистое брюшко только что вылупившегося аллигатора. Существуют мази против этой болезни; но было очевидным, что легендарный на весь Летер законник лелеет свой рептилоидный дерматоз - он так соответствует и его репутации, и его безжизненно - холодному взгляду.
  Сейчас он стоит в конторе Багга, ссутулившись и оттого став еще более худым. Высокий воротник темно-зеленой мантии высоко выступает над удлиненной, лишенной волос головой с крошечными ушами, напоминая капюшон кобры. Он взирает на Багга тусклыми, действительно лишенными жизни глазами.
  - Я правильно вас расслышал? - спросил адвокат голосом, который должен был прозвучать как шипение, но вышел скорее похожим на неровное дребезжание. В результате, как понял вздрогнувший Багг, он весьма напоминает змею, пытающуюся говорить раздвоенным жалом. "Хотя", - добавил Багг про себя, - "вряд ли кто-нибудь ожидает от змеи речей. Змеи не нуждаются в аргументах.
  Не так ли?"
  - У вас весьма странное выражение лица, - заявил миг спустя Слям. - Моя неспособность понять вас вызывает смущение, господин Багг?
  - Вы действительно не поняли?
  - Иначе не потребовал бы повторения.
  - А. Ну, так что же вы услышали?
  Глаза мигнули. - Мы действительно произнесли так много слов, чтобы вернуться к самому началу разговора?
  - Предлагаю произнести новые слова, Слям.
  - Лучше будет, если вы просто повторитесь.
  - Ненавижу повторение.
  Багг знал, что адвокат Слям презирает дискомбобуляцию. Хотя вряд ли такое слово существует.
  - Господин Багг, вы наверняка знаете: я презираю дискомбобуляцию.
  - О! печально слышать.
  - Неудивительно, ведь тут происходит именно дискомбобуляция.
  - С обеих сторон или только с вашей?
  - Не думаете, что спрашивать уже слишком поздно? - Скрытые рукавами ладони Сляма делали странные жесты. Вероятно, он оплакивал репутацию Багга. - Вы дали указания, если я правильно понял - поправьте меня, если я совершил ошибку - вы дали мне указания пойти к вашему кредитору и попросить новый заем с целью (откровенно изложенной вами) выплатить часть процентов по предыдущему займу. Я не ошибся? При этом предыдущий заем был взят с целью выплатить часть процентов по еще более давнему займу, не так ли? Это заставило меня гадать - ведь я адвокат не только ваш - сколько же займов вы взяли с исключительной целью оплаты процентов по другим займам?
  - Ну, вы разбрасываетесь словами.
  - Господин Багг! Когда я нервничаю, я становлюсь многоречивым.
  - Когда вы нервничаете, вы берете дороже? Вот это, Слям, весьма умно.
  - Да. Так вы ответите на вопрос?
  - Если настаиваете... Кажется, у меня сорок займов, предназначенных исключительно для выплаты процентов по другим займам.
  Адвокат облизал губы, пересохшие в полном соответствии с ситуацией. - Исходя из норм вежливости и выказывая уважение к вам, господин Багг - увы, теперь я вижу, что несколько переоценил вашу платежеспособность - я не решился просить полной предоплаты моих услуг, кои, нет сомнения, были весьма полезными для вас. Хотя не такими полезными, как я ошибочно предполагал.
  - Не припоминаю, будто пытался ввести вас в заблуждение, Слям.
  - Разумеется, не пытались. Я только предполагал.
  - А я ожидал от вас, как от адвоката, привычки предполагать как можно меньше. В любом деле.
  - Позвольте сказать прямо, господин Багг. Где в вашей финансовой схеме те деньги, что вы задолжали лично мне?
  - Пока что нигде, Слям. Надеюсь, вы оформите мне очередной заем.
  - Это просто ужасно.
  - Я вас понимаю. Но представьте, каково мне!
  - Я стараюсь не представлять, ибо боюсь, что ответ прозвучит примерно так: "А он и в ус не дует". А сейчас я готов признаться, что искренне верю в правомочность тех предположений, о которых мы говорили недавно, и потому вынужден настаивать, чтобы следующий ваш заем был направлен исключительно на погашение вашей задолженности передо мной. И плевать, какую ложь я должен буду выдать вашему финансисту. Увы, это возвращает нас к первой моей претензии, которая уже была высказана тоном полнейшего отчаяния. Видите ли, ваш кредитор впал в состояние паники столь великой, что - именно это и привело меня к вам сегодня - осмелился недопустимо грубо покуситься на меня как вашего официального представителя, господин Багг. Говоря проще, мне пришлось нанять телохранителей. Разумеется, за ваш счет. Смею ли спросить: сколько денег есть у вас сейчас?
  - Вот прямо сейчас?
  - Да.
  Багг вытащил потрепанный кожаный кошель, открыл и уставился внутрь. Затем поднял голову: - Два дока.
  - Понимаю. Конечно, это преувеличение.
  - Ну, я отрезал от одного краешек, чтобы заплатить цирюльнику.
  - У вас нет волос.
  - Вот почему лишь часть дока. Волосы в носу. В ушах. И подстричь брови. Важно быть представительным.
  - На собственных Топляках?
  Багг засмеялся: - Это было бы забавно. - Тут он стал серьезным, склонился над столом. - Вы же не думаете, что дойдет до... В качестве вашего клиента я рассчитываю на самую усердную защиту.
  - Как адвокат, господин Багг, я первым потребую вашей крови.
  - О, это весьма нелояльно.
  - Вы не оплатили мою преданность.
  - Но разве за преданность платят, адвокат Слям?
  - Знай я, что за вашей внушающей доверие внешностью скрываются некомпетентность и преданность подобным иллюзиям, господин Багг - никогда не согласился бы представлять вас в каком бы то ни было деле.
  Багг откинулся в кресле: - Но это нелепо. Как говорит в подобных случаях Теол Беддикт, иллюзии лежат в самой основе экономической системы. Документ как моральная ценность. Кусочки металлов, годных только для украшений - как мерило богатства. Рабство как свобода. Долги как право владения. И так далее.
  - Ах, но эти так называемые иллюзии необходимы для моего личного процветания, господин Багг. Без них не было бы моей профессии. Цивилизация по сути своей набор договоров. Как! Само общество основано на согласованной системе ценностей. - Адвокат замолк и медленно потряс головой. Движение вышло угрожающе змееподобным. - Но к чему мне дискутировать с вами? Вы явно безумны, и ваше безумие вот - вот запустит лавину финансового краха.
  - Не вижу причин, господин Слям. Или ваша вера в общественный договор - всего лишь прикрытие цинического стремления к личной выгоде?
  - Разумеется, нет. Глупец!
  Слям забыл, что пытается шипеть. Пальцы его извивались словно попавшие в ловушку слепые черви. - Без цинизма, - произнес он задушенным голосом, - человек становится не хозяином, а жертвой системы. Я слишком умен, чтобы быть жертвой!
  - И вам приходится без конца доказывать это себе, накопляя богатства, роскошествуя, созерцая пропасть между собой и "жертвами". Вы производите безумные траты, чтобы пропасть была видна в любой миг.
  - Показуха¸ господин Багг. Мне хватает щеголеватого и наглого вида.
  - Не слишком ли скромно, адвокат Слям?
  - За что платишь, то и получаешь.
  - Ну, тогда, - протянул Багг, - я удивлен, что вы со мной вообще разговариваете.
  - Считайте это подарком. Я немедленно иду к вашему финансисту, дабы известить его: вы фактический банкрот. Я предложу ему свои услуги по выцарапыванию из вас остатков состояния.
  - Как великодушно.
  Тонкие губы Сляма растянулись, обнажив зубастую пасть. Глаз задергался. Черви на концах кистей стали белыми и повисли как мертвые. - А пока возьму два дока.
  - Не совсем два.
  - И все же.
  - Отрезанный краешек я вам буду должен.
  - Будьте уверены: в конце концов я и его вытащу.
  - Хорошо. - Багг сунул руку в кошель и вытащил монетки. - Вот он, заем.
  - На мои нужды?
  - Разумеется.
  - Чувствую, вы больше не играете, господин Багг.
  - В какую это игру?
  - В ту, в которой победитель побеждает, а проигравший проигрывает.
  - О, в эту игру. Думаю, нет. Если считать, что раньше играл.
  - Во мне родилось подозрение... суровая правда за всеми разговорами о неминуемом коллапсе... это ваших рук дело?
  - Едва ли. Просто в игру ринулись бесчисленные "победители", уверенные, конечно же, что выиграют именно они. Вот так оно и работает. Только однажды перестает работать. - Багг щелкнул пальцами. - Пуфф!
  - Без договоров, господин Багг, воцарится хаос.
  - Вы имеете в виду: победители запаникуют, а проигравшие впадут в буйную жажду реванша. Да. Хаос.
  - Вы действительно сумасшедший.
  - Нет, просто устал. Я заглянул в глаза слишком многим проигравшим, Слям. Слишком многим.
  - И ваш ответ - сделать проигравшими всех нас. Опустить игральную доску. Но, знаете ли, это не сработает. Вы должны понимать, Багг. Не сработает. На вершину каждой кучи влезут негодяи, и вместо долгов вы получите настоящее рабство, вместо договоров - тиранию.
  - Да. Маски будут сорваны.
  - И где здесь благо?
  Старший Бог пожал плечами: - Опасность необузданной экспансии, адвокат Слям, узнается по остающимся позади праху и пеплу. Вы считаете, что расы бессмертны, ибо это придает игре перчика. Любой игре. Но такое допущение в конце концов убьет вас. Нет. Фактически уже убивает. Это самолюбивое, горделивое, претенциозное, наглое допущение.
  - Вы рассуждаете как озлобившийся старик.
  - Вы даже не представляете...
  - Жаль, со мной нет ножа. Я убил бы тебя здесь и сейчас.
  - Да. Игра неизбежно кончается, не так ли?
  - И ты посмел называть циником МЕНЯ.
  - Ваш цинизм заключается в сознательном угнетении людей с целью достичь превосходства. А мой - во взгляде на человечество как на слепую толпу, бредущую к вымиранию.
  - Без подобной добровольной слепоты воцарилось бы отчаяние.
  - О, я не настолько циничен. Я вообще не готов с вами согласиться. Может быть, наряду с добровольной слепотой родится и добровольная мудрость, желание видеть вещи такими, каковы они в действительности.
  - Вещи? О каких вещах ты толкуешь, старик?
  - Ну как же? О том, что все действительно ценное - свободно.
  Слям засунул монетки в раздутый кошель и пошел к выходу. - Весьма забавное замечание. Увы, не могу пожелать всего хорошего.
  - Не беспокойтесь.
  Слям обернулся, расслышав твердую нотку в голосе Багга. Удивленно наморщился.
  Багг усмехнулся: - Ну, свободное проявление чувств явно не относятся к подобным вещам, не так ли?
  - Да, наверное.
  Едва несчастный адвокат пропал с глаз, Багг встал. "Ну что же, началось. Теол почти точно предсказал день. Просто сверхъестественно. Но, может быть, тут кроется надежда для человечества. Во всех вещах, которые нельзя измерить, просчитать и тому подобное.
  Может быть".
  Багг готовился исчезнуть. Иначе адвокаты, не говоря уже о кредиторах, разорвут его по суставам. Это был бы весьма неприятный жизненный опыт. Но вначале надо предупредить Теола.
  Старший Бог оглядел контору с неким сентиментальным сожалением, почти с ностальгией. По крайней мере, она была веселой. Эта игра. Как и большинство игр. Он гадал, почему Теол так рано остановился в первый раз. Ну, возможно, для него это не было забавой. Сойтись лицом к лицу с жестокой истиной - любой жестокой истиной... вполне понятно, почему он повернул назад.
   "Правильно сказал Слям: в отчаянии нет ценности.
  Но в ценностях есть немало отчаяния - когда открывается их иллюзорность. Ах, я действительно устал..."
  Он вышел из конторы, чтобы никогда в нее не возвращаться.
  
  ***
  
  - Как это "осталось всего четыре курицы"? Да, Аблала Сани, я смотрю именно на тебя!
  - Ради милостей Странника, - вздохнула Джанат, - оставь беднягу в покое. Чего ты ждал, Теол? Это куры, не способные нестись, а значит - тощие, жесткие и столь же бесполезные, как болтовня ученых матрон в моей прежней школе. Аблала совершил акт настоящего мужества.
  - Съев их? Сырыми?!
  - Но перья он выщипал.
  - К тому моменту они были уже мертвыми?
  - Давай не будем обсуждать детали, Теол. Каждый имеет право на ошибку.
  - Бедные мои зверушки, - простонал Теол, глядя на чрезмерно набитую подушку, служившую полукровке изголовьем (он спал теперь на тростниковой подстилке в его комнате).
  - Это не зверушки.
  Теол сурово уставился на свою бывшую наставницу: - Мне припоминается, ты не уставала говорить о засилье ужасного прагматизма в исторической науке. А теперь, Джанат, что я слышу? "Это не зверушки". Декларация, произнесенная на редкость прагматичным тоном. Неужели слова способны очистить то, что на деле является жестоким птицеубийством?
  - У Аблалы больше желудков, чем у нас с тобой вдвоем. Их нужно наполнять, Теол.
  - О?! - Он оперся руками о бедра - собственно говоря, чтобы проверить положение сцепляющих одеяло иголок, с мгновенным испугом припомнив вдруг публичное обнажение неделей раньше. - О!? - спросил он снова. - И что не так с моим знаменитым Мучным Супом?
  - Есть его - сплошная мука.
  - Ты намекаешь на сочетание всех тонких приправ, какие только можно смести с пола, особенно остатков жизнедеятельности голодных кур?
  Женщина выкатила глаза: - Ты же не взаправду? Неужели ты высыпал в суп мусор с пола? С ЭТОГО пола?
  - Едва ли есть повод для такой трагической мины, Джанат. Разумеется, - бросил он небрежно, подходя к запятнанной кровью подушке, - творческий подход требует развития некоторой изысканности нёба, культивирования вкусовых... - Он пнул подушку. Она заквохтала.
  Теол подпрыгнул и уставился на Аблалу. Тот сидел у стены, опустив голову. - Оставил одну на закуску, - пробормотал великан.
  - Ощипанную или нет?
  - Ну... она сидит там, чтобы тепло сохранять.
  Теол оглянулся на Джанат. - Увидела? Увидела, Джанат? Увидела наконец?
  - Что?
  - Опасную пропасть прагматизма, госпожа. Полное доказательство твоих давних аргументов. Привычка Аблалы к неосознанным рационализациям - если можно счесть, что в этом черепе может находится что-то рациональное - привела его, и смею добавить, множество ничего не подозревающих куриц - к неизбежной, ужасающей крайности... э... пошлой наготы в подушке!
  Она подняла брови: - Та недавняя сцена так тебя огорчила. Почему?
  - Не будь нелепой, Джанат.
  Аблала высунул язык - большой неровный кусок мяса - и пытался разглядеть его, скосив глаза.
  - Ты чем занят?
  Язык скрылся. Аблала Сани поморгал, возвращая на место глаза. - Порезался клювом.
  - Ты ешь куриные клювы?
  - Проще начинать с головы, они тогда не дергаются.
  - Неужели?
  Аблала кивнул.
  - Полагаю, ты считаешь это милосердием?
  - Что?
  - Разумеется, нет, - фыркнул Теол. - Просто прагматичным. "Ох, меня едят? Ну и пусть. Все равно головы нету!"
  Аблала нахмурил лоб: - Никто вас не ест, Теол. И голова на месте. Я ее вижу.
  - Я говорил за куриц.
  - Но они не понимают летерийский.
  - Ты не съешь моих последних куриц.
  - А та, что в подушке? Хотите ее назад? У нее и перья отрастут, если не подхватит насморк или еще что. Я отдам, если хотите.
  - Очень мило с твоей стороны. Нет. Предоставим ее ужасной судьбе. Но не забывай про клюв. Кстати говоря, тебе нужно быть более организованным. Разве ты не собирался уехать уже несколько дней назад?
  - Я не хочу на острова. - Аблала начал ковырять неровным ногтем грязь на полу. - Я послал весточку. Это же хорошо, а? Послал весточку.
  Теол дернул плечом: - Если хорошо, то и хорошо. Да, Джанат? Ради всего святого, оставайся с нами. Только будешь искать еду. На всех нас. Пойдешь на охоту, Аблала. Это будет нелегко. Совсем нелегко. По реке теперь приходит едва один корабль с продовольствием в неделю; народ запасается всем, чем может, как будто впереди ужасные бедствия. Еще раз намекаю, Аблала: будет совсем нелегко. И, хотя мне противно это говорить, есть люди, не верящие в твои будущие успехи.
  Аблала сани вскинул голову. Глаза его загорелись. - Кто? Кто?
  Четыре курицы прекратили копать пол и одновременно склонили набок головы.
  - Лучше я промолчу, - ответил Теол. - Так или иначе, нам нужна еда.
  Тартенал вскочил, ударившись головой о потолок, затем принял привычное полусогнутое положение. Кусочки штукатурки усеяли его волосы, опустились на пол. Куры заквохтали, столпились у ног Аблалы.
  - Если ты не сумеешь, - сказал Теол, - начнем есть.. эээ... штукатурку.
  - Известь ядовита, - заметила Джанат.
  - А куриный помет - нет? Не слышал жалоб, когда ты хлебала мой супчик.
  - Ты успел уши руками зажать. И я не хлебала, Теол. Я выплевывала обратно.
  - Я справлюсь, - сжал кулаки Аблала. - Я добуду еды. Я вам покажу! - Он выбежал в дверь и пропал в узком переулке.
  - Как тебе удается?
  - Я не верю в кредит. Так с ним управлялась Шерк Элалле. Аблала Сани вечно жаждет доказать, какой он умелый.
  - Значит, ты сыграл на его низкой самооценке.
  - Из уст учителя это звучит неискренне, не так ли?
  - О! Старые раны еще болят!
  - Не поминай старые раны, Джанат. Тебе нужно уйти.
  - Что? Прошел слух, что я не в ладах с законом? Или еще что?
  - Я серьезно. День, другой - и начнутся неприятности, Джанат.
  - И куда бы мне уйти?
  - Свяжись со старыми друзьями - найди одного, которому можно верить...
  - Теол Беддикт, серьезно так серьезно. У меня нет друзей среди коллег - ученых, и я никому из них не могу доверять. Ты явно ничего не знаешь о моей профессии. Мы жуем клювы друг друга каждый день. И о каких неприятностях ты говоришь? Последствиях твоего саботажа?
  - Баггу следует научиться держать язык за...
  Она поглядела на него весьма неодобрительно: - Знаешь, Теол Беддикт, я никогда не видела в тебе злодея.
  Теол пригладил волосы и надул грудь.
  - Весьма впечатляет. Но мне этого мало. Зачем ты все затеял? Какая - то рана прошлого, оказавшаяся хуже всех прочих? Жажда мести за некую жуткую травму детских лет? Нет, мне действительно интересно!
  - Понятно. Идейки Багга.
  Она покачала головой. - Попробуй еще.
  - Есть разные виды зла, Джанат.
  - Да. Но от твоего прольется кровь. Много крови.
  - Есть ли разница между кровью пролитой и кровью, выдавливаемой по каплям, медленно, мучительно в течение всей предстоящей нам жизни с ее страданиями, унижениями, гневом, отчаянием? Зачем все это? Неужели ради какого-нибудь бесформенного бога, которого никто не осмелится назвать праведным, даже те, что склоняют колени и привычно бормочут литании?
  - Мамочки мои. Да, это интересный вопрос. Есть ли разница. Возможно, и нет. Возможно, различие только в степени. Но вряд ли это поможет тебе обрести высокую моральную позицию.
  - Я никогда не претендовал на высокую моральную позицию, - ответил Теол. - Именно этим я и отличаюсь от врага.
  - Да, понимаю. Очевидно, ты намерен уничтожать врага его же оружием, пользоваться его же священным писанием - короче говоря, заставляя его убивать самого себя. Ты встаешь в самом низу того склона, на котором укрепился враг... или лучше сказать, за который уцепился враг - и ждешь, когда он упадет к тебе. Не удивляюсь, что ты дьявольски хитер, Теол - но кровожадность? Не могу поверить.
   - Думаю, это результат твоих уроков прагматизма.
  - О нет! Не тыкай пальцем в меня. На самом деле истинный прагматизм привел бы тебя к накоплению богатства и вытекающей из этого награде - возможности бездельничать и безнаказанно эксплуатировать пороки системы. Идеальный паразит, презирающий всех валяющихся на улицах недочеловеков, нищих и бестолковых, позорно неудачливых. Ты явно наделен необходимым талантом и вдохновением; стань ты богатейшим человеком империи, живи в громадном особняке с толпой охраны и пятью десятками наложниц - я вовсе не удивилась бы.
  - Не удивилась, - кивнул Теол. - Но, может быть, огорчилась бы?
  Джанат поджала губы и отвернулась. - Ну, это уже другая тема, Теол Беддикт. Мы о другом беседуем.
  - Как скажешь, Джанат. Так или иначе, я действительно богатейший человек империи. Разумеется, благодаря Баггу, моему подставному лицу.
  - Ты же прозябаешь в трущобах.
  - Презираешь мой кров? А ведь живешь тут бесплатно! Я обижен до глубины души, Джанат.
  - Не похоже.
  - А вот курицы поверили. Хотя они не понимают по-летерийски...
  - Богатейший ты человек или нет, Теол Беддикт, ты не ставишь своей целью показное хвастовство богатством, прожигание всех дарованных им возможностей. Нет, ты намерен подорвать экономический фундамент империи. И я так и не поняла, почему.
  Теол пожал плечами: - Сила всегда в конце концов разрушает себя. Станешь отрицать, Джанат?
  - Нет. Значит, ты утверждаешь, что все это - упражнения с силой? Упражнения, конечной целью которых станет понятный и доступный всем урок? Метафора, ставшая реальностью?
  - Нет, Джанат. Когда я говорю о силе, уничтожающей саму себя, я не употребляю метафор. Я говорю буквально. Так скольким поколениям Должников предстоит страдать на фоне все разрастающихся ловушек цивилизации, все усиливающихся излишеств в расточении проходящих мимо рук бедняков денежных потоков? Скольким, прежде чем мы все остановимся и скажем хором: "Стоп! Хватит! Пожалуйста, больше никаких страданий! Избавимся от голода, от войны, от неравенства!" Что же, насколько вижу я, череда поколений будет бесконечной. Мы просто копаемся в грязи, пожирая все, что ухватит рука, в том числе своих сородичей. Что это - всего лишь неизбежное проявление какого-то закона природы? Неужели для нас не существует ни моральных понятий, ни этических сдержек, неужели мы умеем лишь красноречиво и бессмысленно забалтывать великие идеи?
  - В твоем велеречии слишком много эмоций. Признак одержимости.
  - Ты упала до грубого юмора, Джанат?
  - Уф. Ладно, ладно. Начинаю понимать твои мотивы. Ты развяжешь смертоносный хаос ради всеобщего блага.
  - Будь я жалостлив к себе - начал бы сетовать, что никто не поблагодарит меня за принесенное благо.
  - Значит, ты принимаешь ответственность за последствия.
  - Кто-то же должен.
  Она помолчала дюжину ударов сердца. Теол смотрел в ее глаза - воистину прекрасные глаза - и видел, как они раскрываются все шире. - Ты сам - метафора, ставшая реальностью.
  Теол усмехнулся: - Не нравится? Но это нелепо? Как я могу не нравиться? Мной нужно восхищаться. Я стал иконой воплощенного стяжательства, образом великого, но безымянного бога! Если я ничего не делаю с накопленными богатствами - что же, я заслужил право. Все голоса его священной литании трубят: "Ты заслужил!"
  - Но есть ли моральное основание в уничтожении накопленного? В подрыве той системы, которая дала тебе разбогатеть?
  - Джанат, какое отношение имеет к происходящему мораль? Богатство - морально? А целая жизнь, проведенная в трудах на какую-нибудь жирную жабу - моральна? Верная служба купеческому дому - моральна? Верная кому? Верная чему? О, да они оплатили верность сотней доков в неделю, не считая прочих удобств! Но чья верность праведнее - верность хапающего богатства или верность преданно служащего нанимателю? Разве купец на вершине золотой кучи не получает привилегию быть безжалостным и жестоким? Но если это хорошо для него, почему это плохо для беднейшего работника его компании? Есть ли моральное основание в двух наборах правил, совершенно не совпадающих между собой? И почему слова насчет "морали" и "добродетели" так легко вылетают из пастей тех, кто увлеченно карабкается на вершину, позабыв и про первое, и про второе? Давно ли мораль и этика стали орудием подчинения одного человека другому?
  Джанат смотрела на него. Лицо женщины стало непроницаемым.
  Теол хотел воздеть руки, подчеркивая кульминацию речи; но вместо этого он попросту пожал плечами: - Мое сердце разбили нагие курицы.
  - Да, понимаю, - шепнула она.
  - Надо было уходить раньше.
  - Что?
  В переулке затопали сапоги. Хлипкая дверь, недавно установленная Баггом из уважения к стыдливости Джанат, упала с одного удара. В дом вломились люди в доспехах.
  Джанат негромко вскрикнула.
  
  ***
  
  Танал Ятванар не верил собственным глазам. Стражники проталкивались мимо него; в конце концов ему пришлось растопырить руки, чтобы избыток солдат не развалил нелепую комнатенку с перепуганными, квохчущими курами и выпучившими глаза обитателями.
  Ну, хотя бы ОНА действительно выпучила глаза. Мужчина - печально знаменитый Теол Беддикт, нестерпимо смешной в дурацком сцепленном булавками одеяле - смотрел на нежданных гостей спокойно.
  Танал устремил взор на Джанат и ухмыльнулся. - Какая неожиданность!
  - Я... я что, знакома с вами, господин..?
  Теол промолвил безмятежным тоном: - Чем могу служить?
  Танал, смущенный словами Джанат, не сразу услышал вопрос Теола. Потом ощерился: - Я здесь, чтобы арестовать твоего лакея. Человека по имени Багг.
  - Он нет! Он готовил не настолько плохо.
  - И, как оказалось, я наткнулся на другое преступление.
  Теол вздохнул и нагнулся, подняв подушку, из которой извлек живую курицу. Она была ощипана, только стержни перьев торчали тут и там. Птица трепыхалась, пытаясь хлопать вялыми розовыми крыльями, мотала головой на тощей шее. Теол протянул ее агенту: - Вот. Признаюсь, мы почти не надеялись на получение выкупа.
  Какой-то стражник за спиной Танала сдавленно хихикнул.
  Танал скривил губы. "Не забыть найти весельчака. Замечание в досье, неделя нарядов научат, во что может обойтись непрофессионализм в присутствии Танала Ятванара!" - Вы оба под арестом. Джанат Анар - за бегство из-под опеки Истых Патриотов. Теол Беддикт - за укрывательство вышеуказанной беглой преступницы!
  - Ах, так, - вздохнул Теол. - Если бы вы проверили отчеты Адвокатской коллегии за прошлый месяц, господин, то обнаружили бы там официальное прощение, выданное Джанат Анар. "За отсутствием обвиняемого" - тот тип амнистии, которое ваш род использует в случае полного и тщательно организованного исчезновения субъекта. Итак, находящаяся здесь ученая полностью амнистирована, что, в свою очередь, означает - я не укрывал беглую преступницу. Что до Багга... ну, когда выследите его, передайте, что он уволен. Я не допускаю негодяев в свой дом. Кстати, говоря о негодяях... вы уже уходите?
   "Ну нет, во второй раз не ускользнешь!" - Если таковая амнистия существует, - ответил Танал, - тогда, разумеется, вы будете отпущены с извинениями. Но на данный момент вы под моей опекой. - Он махнул рукой одному из солдат: - Заковать их.
  - Слушаюсь, господин!
  
  ***
  
  Багг свернул за угол и обнаружил, что узкий проход к дому Теола заграждает туша недавно забитого бычка с раскинутыми ногами и высунутым белым языком. Аблала Сани, обхватив рукой сломанную шею животного, кряхтел и напрягал мышцы; лицо его покраснело, на висках и шее выступили синеватые вены, по сложной пульсации которых было хорошо заметно - у Тартенала не одно сердце.
  Тащивший добычу к двери Теола великан заметил Багга, и глаза его вспыхнули: - О, хорошо. Поможешь.
  - Где ты его взял? Ну, неважно. Он не пройдет в дверь, Аблала. Придется разрубить снаружи.
  - Ох. - Великан помахал рукой. - Вечно все забываю.
  - Аблала, Теол дома?
  - Нет. Никого нет.
  - Даже Джанат?
  Тартенал, не сводивший глаз с прочно застрявшего в переулке бычка, потряс головой. - Придется отпилить ноги. О, куры дома.
  С каждым шагом к дому Багг волновался все сильнее. Сейчас он понял, что не зря. Но нужно было не просто нервничать. Нужно было предвидеть. "Мой ум... я стал рассеянным. Далекие поклонники и кто-то гораздо более близкий..."
  Багг вскарабкался на тушу, протиснулся мимо Аблалы - это оказалось легко, ведь здоровяк был весь в мыле - и побежал к двери.
  Створка сломана и висит на одной хлипкой петле. Внутри четыре курицы маршируют по полу, словно заправские солдаты. То же самое пытается проделывать и подушка Аблалы.
   "Дрянь дело! Они его взяли!"
  Скоро в штабе истопатов случится сцена. Ничего нельзя поделать. Полное уничтожение, поток гнева Старшего Бога - ох, слишком рано, слишком многие головы поднимутся, слишком многие глаза сузятся, языки задвигаются, впитывая голодную слюну. "Просто оставайся там, где ты сейчас. Оставайся там, Икарий Губитель. Не хватайся за меч, не хмурь бровей. Пусть борозды гнева не покроют твой лоб. Стой, Икарий!"
  Он вошел в комнату и схватил большой мешок.
  Аблала Сани заслонил дверь. - Что стряслось?
  Багг кидал в мешок скудные пожитки.
  - Багг?
  Тот сунул в мешок курицу, потом еще одну.
  - Багг?
  Ходячая подушка упала в мешок последней. Завязав узел, Багг повернулся и передал мешок Аблале. - Найди, где спрятаться, - бросил он.
  - А как насчет коровы?
  - Это бычок.
  - Я старался, а он застрял!
  - Аблала... ладно, оставайся здесь. но теперь ты сам по себе. Понял?
  - Куда ты идешь? Где все?
  Если бы Багг попытался объяснить произошедшее доступным великану языком, все могло бы обернуться иначе. Старший Бог задержался бы на миг, потом еще на один, а потом задумался бы. Однако он сказал кратко: - Они пропали, дружище, и никто из нас не вернется. Очень долго. Может, никогда. Позаботься о себе сам, Аблала Сани. И берегись своего нового бога - он гораздо больше, чем кажется.
  Сказав так, Багг выбежал, перебрался через труп бычка и ушел в глубину улочки. Где и остановился.
  Они будут охотиться за ним. По улицам. Ему хочется прорываться с боем? Нет. Один удар, один момент высвобождения силы, когда тела истопатов полетят клочками во все стороны. Быстро сделать - и уйти.
   "Пока я не переполошил весь зверинец.
  Нет, мне нужно идти незаметно.
  И быстро".
  Старший Бог пробудил свою силу, достаточное количество, чтобы перетрясти и развоплотить телесное вместилище. Он невесомой тенью скользнул по грязным плитам мостовой, нырнул в сточную канаву из тех, что сетью пронизывают весь город.
  Да, так гораздо быстрее. Быстрый как мысль...
  Он попался в ловушку и не сразу понял, что отклонился от курса, что нечто тянет его, словно иголку к магниту. Он водоворотом провалился вниз, в сокрытый тьмой каменный куб. Сила - сила самого Маэла - треклятый алтарь!
  Он энергично призывал его, связывал. Так поступают со своими богами все алтари. Ни жалости, ни злобы - просто извечное свойство. Привкус старой крови, капля за каплей напитавшей кристаллическую решетку камня.
  Маэл сопротивлялся. Он издал рев, сотрясший фундаменты Летераса, постарался вернуть телесную форму, сосредоточить силу...
  ... но ловушка была рассчитана именно на это, на попытку вернуть тело. Алтарь был похоронен под грудами земли и мусора, и они начали шевелиться, скрежетать, все плотнее охватывая Маэла... он не может пошевелиться, не может даже кричать.
   "Странник! Ублюдок!
  Почему!?
  Почему ты сделал это со мной?"
  Но Странник никогда не наслаждался созерцанием триумфа своих планов. Его не было поблизости, а окажись он здесь - не ответил бы.
  
  ***
  
  Один из игроков был удален.
  Но игра продолжалась.
  В тронном зале Вечной Резиденции под мерцающими факелами одиноко сидел с мечом в руке Рулад Сенгар, Император Тысячи Смертей. В его уме был иной тронный зал, и в этом зале он находился не один. Перед ним предстали братья; за их спинами были его отец, Томад, и мать, Уруфь. Около стены стояли в тенях Удинаас, Низаль и женщина, бывшая невестой Фира (Рулад не желал называть ее по имени). А у запертых дверей еще одна фигура, слишком далеко, чтобы разглядеть лицо, и в полной темноте. Пока что неведомая ему.
  Бинадас склонил голову. - Я проиграл, брат мой, - сказал он. - Я не справился, брат. - Он указал рукой на пронзившее грудь копье. - Тоблакай, дух наших древних войн времен после падения Кашенов. Наших войн на морях. Он вернулся, чтобы сразить меня. Он Карса Орлонг, Теблор, Тартено Тоблакай, Тартенал, Фенн - о, как много у них стало имен! Я убит, братец - но я умер не ради тебя. - Бинадас поднял голову и ухмыльнулся ухмылкой мертвеца. - Карса ждет тебя. Ждет...
  Фир сделал шаг вперед и тоже поклонился. Выпрямившись, он устремил на Рулада тяжелый взор. Рулад заскулил и вжался в трон. - Император. Брат. Ты не дитя, которое я мог бы взрастить. Ты отнял у меня дитя, которое я мог бы взрастить. Ты предал нас у Ледяного Копья. Ты предал меня, похитив любимую, нареченную, сделав ей ребенка и доведя до такого отчаяния, что она лишила себя жизни. - Пока он говорил, мертвая невеста подошла к нему. Их руки сплелись. - Теперь я пребываю вместе с Отцом Тень, Рулад, и жду тебя.
  Рулад закричал - жалобный крик отразился от стен пустого зала.
  Тралл. Его макушка блестит там, где раньше были волосы, его глаза - глаза Отсеченного, пустые, не видимые никому из племени Тисте Эдур. Глаза одиночки. Он воздел копье, и Рулад увидел кровавое сияние на древке и широком железном лезвии. - Я вел воинов во имя твое, брат, и все они умерли. Все мертвы.
  Я вернулся к тебе, брат, когда на это не решились Фир и Бинадас. Я молился о твоей душе, Рулад, о прежней душе; я искал брата, ребенка, которым ты был когда-то. - Он опустил копье, оперся на него. - Ты утопил меня, приковал к камню, а искомый мною Рулад прятался во тьме твоего рассудка. Но больше ему не спрятаться.
  Смутная фигура у дверей шагнула, выходя из полумрака, и Рулад увидел себя самого. Юного, не омытого кровью, с чистой и гладкой, не оскверненной золотом кожей.
  - Мы стоим в реке крови рода Сенгар, - сказал Тралл. - И мы ждем тебя.
  - Стой! - завопил Рулад. - Стойте!
  - Истина, - молвил, подходя, Удинаас, - беспощадна, хозяин. Друг? - Раб засмеялся. - Ты никогда не был мне другом, Рулад. Ты держал мою жизнь в руке - в какой именно, той, что пуста, или той, что с мечом - разницы нет. Моя жизнь принадлежала тебе, и ты решил, будто я отворил тебе свое сердце. Но зачем мне было это делать? Погляди на мое лицо, Рулад. Это лицо раба. Оно немногим отличается от глиняной маски. Плоть на костях? Это всего лишь рабочие инструменты. Я держал руки в морской воде, Рулад, пока они не теряли чувствительность. Пока жизнь не уходила, лишая меня крепкой хватки. - Удинаас улыбнулся. - А теперь кто раб, Рулад Сенгар? Я стою на конце цепей. Осталась одна свободная. С оковами. Видишь ее? Я стою и жду тебя.
  Нагая Низаль заговорила, скользнув к нему быстрым движением, подобная змее в свете факелов: - Я шпионила за тобой, Рулад. Я раскрыла все твои тайны. Они теперь во мне, словно семя во чреве; скоро мое брюхо вздуется и из него полезут чудовища, одно за другим. Отродье твоего семени, Рулад Сенгар. Сплошные извращения. А ты воображал, это любовь?! Я была тебе шлюхой. Ты ронял монеты мне в руки, но их было мало.
  Я затаилась там, где ты никогда меня не найдешь. Я, Рулад - я не буду ждать тебя.
  Промолчали только отец и мать.
  Он припомнил, когда последний раз видел их наяву: в тот день, когда отослал закованными в чрево города. О, это было так умно, разве нет?
  Несколькими мгновениями ранее к нему пришел один из стражников Канцлера, принес срочную новость. Голос летерийца трепетал, словно струна плохо настроенной лиры. Трагедия. Ошибка в смене караула. Более недели никто не спускался вниз. Не было пищи, а вот воды, увы! слишком много.
  Фактически наводнение.
   "Мой Император. Они утонули. Камеры заполнились водой до уровня груди. Цепи оказались слишком короткими. Слишком. Дворец рыдает. Дворец стенает. Вся империя, Ваше Величество, понурила голову.
  Канцлер Трайбан Гнол сражен, государь. Он лежит в постели, не может встать и даже подать голос".
  Рулад взирал сверху вниз на трепещущего человечка, смотрел вниз, о да - тупым взором существа, познававшего смерть во всех подробностях, снова и снова. Он слушал пустые слова, подобающие случаю выражения скорби и соболезнования.
  А в уме Императора проносились примерно такие слова: "Я послал их на Топляки. Без всякого груза на спинах.
  Но поднимающиеся воды, тающие льды, проседающий дворец... Вечная Резиденция. Я утопил отца. И мать". Он словно видел их камеры, черные воды, царапины на стенах - они пытались вырваться, извиваясь на концах цепей. Он как наяву видел всё.
   Так что теперь они стоят молча. Плоть сгнила, вздута газами; к белым морщинистым ногам прилипли комья слизи. Отец, на плечах которого Рулад катался, визжа от восторга - дитя на спине бога - а наделенный безграничной мощью и силой бог бежал по берегу, и будущее не обещало ничего, кроме нежного поцелуя в лоб ребенка.
   "Мать... нет, хватит! Я умираю и умираю. Больше смертей, чем вы можете вообразить. Я умираю и умираю и умираю.
  Но где же покой?
  Видите, что ожидает меня? Видите?"
  Рулад Сенгар, Император Тысячи Смертей, одиноко сидел на троне, грезя о мире. Но даже смерть не могла умиротворить его.
  
  ***
  
  В этот самый миг его брат Тралл Сенгар стоял рядом с Онреком. Котята эмлавы катались в грязи и пищали, а Тралл восторженно следил, как Бен Адэфон Делат, Верховный Маг из Малазанской Империи, переходит мелкую речку - не обращая внимания на ледяной холод, грозивший онемением плоти, костям, даже здравости рассудка. Ничто не могло остановить его.
  Быстрый Бен увидел фигуру, вышедшую из кустов на той стороне, и замер. Пролетело долгое мгновение; он улыбнулся, пробормотав что-то вроде: - Кто же еще? Кто, кроме него? - Затем Верховный Маг захохотал и продолжил путь.
  Навстречу старому другу, который тоже вошел в широкий поток.
  Тоже малазанину.
  Онрек положил руку на плечо Траллу и сказал: - Ты, друг мой, слишком легко плачешь.
  - Знаю, - вздохнул Тралл. - Потому что... потому что я лишь мечтаю о подобном. Где мои братья? Моя семья? Мой народ? Дар покоя... Онрек, вот какая греза все время сокрушает меня.
  - Думаю, - отвечал Онрек, - ты убегаешь от более глубокой истины.
  - Неужели?
  - Да. Есть и еще кое-кто, не так ли? Не брат, не родич. Даже не из расы Эдур. Та, что дарует иной вид покоя. Новый вид. Его ты так жаждешь, ловишь его отзвук даже во встрече двух друзей.
  Ты плакал, когда я рассказывал о своей древней любви.
  Ты потому плакал тогда, Тралл Сенгар, что на твою любовь еще не ответили, а нет муки горшей, чем безответная любовь.
  - Прошу, друг. Достаточно. Погляди. Интересно, о чем они говорят?
  - Шум реки уносит слова, и пусть они останутся вдвоем. - Рука Онрека крепче сжала плечо Тралла. - А теперь, друг мой, расскажи о ней.
  Тралл Сенгар вытер глаза и просиял улыбкой: - Да, это была прекрасная женщина...
  
  
  
  КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
  
  БУРЯ ЖНЕЦА
  
  
  Искал я смерть усердно
  Брел под дождем обломков
  Распавшегося храма
  Шел по лугам цветочным
  И слушал сказки ветра
  О гибельных сраженьях
  Ходил по лужам крови
  Убитых женщин видел
  Детишек нерожденных
  Исторгнутых из чрева
  Бросал я вызов бурям
  И в ледяные воды
  Входил, ища утопших
  Между костистых крабов
  Слепых червей и тины
  А каждая песчинка
  Кружась в водовороте
  Выкрикивала имя
  Стонала о потерях
  О жизни невозвратной
  Я уходил все дальше
  Вели меня дороги
  Неведомо куда.
  Я в стылые туманы
  Где даже свет неверен
  Входил, ища ответа
  У многомудрых духов
  Вещающих из глины
  Но мхи там всё покрыли
  Сырые и немые
  А память умерла.
  В скитаниях бесплодных
  К засеянному полю
  Я вышел и увидел
  Жнецов, что прежде срока
  Явились за пшеницей
  И был как колос срезан
  Зазубренным серпом
  На лета теплый панцирь
  Был положен я - сохнуть
  До осени неспешной
  В великой риге неба
  По юности скорбеть.
  Потом настала осень
  И звезды заблестели
  Гвоздями в крышке гроба
  Забвенье насылая
  Явилась смерть во тьме.
  
  Перед К'усон Тапи,
  Тук Младший
  
  
  Глава 19
  
  Обширный заговор королевств Сафинанд, Болкандо, Ак'рюн и Д'расильани, кульминацией коего стали ужасные Войны Восточных Пустошей, во многих аспектах был глубоко ироническим. Начнем с того, что заговора не существовало. Зловещая политическая угроза фактически была фальшивкой, созданной и раздутой экономическими интересами власть имущих Летера; следует добавить - не только экономических. Пугало "опасного врага" позволяло изменить общественные институты империи в направлении, удобном для некоторой части элиты. Это, без сомнения, сделало бы ее невероятно богатой... если бы в тот, самый неудачный момент истории Летера случайно не произошел финансовый коллапс. Как бы то ни было, пограничные королевства не могли не уловить нависшую над ими опасность, в особенности когда началась компания против населяющих северные равнины овлов. Вот тогда действительно был выкован великий союз, и напитанная вышеупомянутым иноземным "топливом" война вспыхнула по всему восточному пограничью.
  Если учесть, что это (отнюдь не случайно) совпало с карательным вторжением на северо-западном побережье... не сомневаемся, что Император Рулад Сенгар воистину чувствовал себя осажденным.
  
  Пепел Возвышения,
  История Летера, том IV,
  Келесп Хиванар
  
  
  Ее грезы о любви были детскими - как и у всех детей. Гордый и осанистый герой войдет в ее жизнь, чтобы подхватить на руки и прогнать все страхи - так грязь утекает в ручей, исчезая в некоем далеком океане. "Благословение простоты и ясности, увы мне... о да, это были на редкость детские мечты".
  Серен Педак могла вспомнить себя ребенком, вспомнить, как жаждала "спасения" до боли в желудке, до сердечной муки, как сладострастно воображала возможные способы своего избавления... Но она не желала поддаваться подобной ностальгии. Фальшивое видение мира - привилегия ребенка, этих мечтаний не следует стыдиться... но и тащить их во взрослую жизнь не следует.
  Юная Серен верила какое-то время - фактически весьма долго, до той поры, когда глупые мечты наконец-то улетучились - что нашла своего волшебного героя в Халле Беддикте. Каждый беглый взгляд этого великолепного порождения грез проливал благословение на сердце. А потом она усвоила урок: чистая вера - это яд. Имеется в виду чистая вера в существование волшебных героев. Ее героев. Любых героев.
  Халл умер в Летерасе. Точнее, умерло его тело - все остальное умерло годами ранее. В ее объятиях. В некотором смысле она использовала его, да не просто использовала, а изнасиловала. Пожрала его веру, украла видение себя самого, своего места в мире, украла смысл, который должна была иметь его жизнь - как и жизнь всякого мужчины. Она обрела героя и тут же, способами тонкими и грубыми, уничтожила его, подвергнув атакам реальности. Реальности, какой она видела ее. Какой видит и посейчас. В ней таился яд, протекала битва между мечтами детства и порочным цинизмом, который принесло взросление. Халл был и оружием ее, и жертвой.
  А потом ее саму изнасиловали. Пьяную, в порту, порвавшем себя на части в день пришествия Тисте Эдур, что явились среди дыма, пламени и пепла. Ее плоть стала оружием, ее душа была жертвой. Она почти не удивилась и не испытала шока - просто попыталась убить себя. Но мало кто мог бы ее понять, понять хоть когда - нибудь.
  Серен убивает то, что любит. Она сделала это с Халлом; если цветок смерти снова раскроет лепестки в сердце - проделает это с кем-то другим. От страха не избавиться. Однажды смытый, он возвращается приливами, наводнениями, затягивает во тьму. "Я - отрава.
  Отойдите подальше. Все вы".
  Она сидит, положив имасское копье на колени; но не этот камень, а вес меча у левого бедра угрожает опрокинуть ее - как будто это не хорошо прокованная полоска железа, а звено огромной цепи. "Он ничего не имел в виду. Ты ничего не имел в виду, Тралл. Я знаю. К тому же ты, как и Халл Беддикт, мертв. Ты оказался милосердным - умер не у меня на руках. Спасибо и за это".
  Ностальгия по прошлому или нет - но девочка внутри нее робко подбиралась все ближе. Но разве не безопасно сложить лодочкой маленькие, не покрытые шрамами ладошки и - втайне от всех - поглядеть на детский секрет, на заново просиявшую мечту? Безопасно, потому что Тралл мертв. Никому вреда не будет.
  Развязать узел, угнездившийся в желудке - нет, еще ниже. В конце концов, разве она не зрелая женщина? Развязать его прямо сейчас. Почему нет? Для ходячей отравы нет большего наслаждения, чем мука. Чем дикое желание. Чем бездумная сдача, рабство - да, то рабство, что на деле является господством, зачем же скромничать. "Я сдаюсь, чтобы требовать. Отказываюсь, чтобы встать у кормила. Я навлекаю на себя насилие, потому что насильник - это я, а мое тело - оружие. А ты, милок, моя жертва.
  Потому что герои умирают. Как сказал Удинаас, такова их судьба".
  Голос, назвавший себя Мокра, Садком Разума, больше не обращался ней - но ведь иных слов и не требуется. Ей нужно учиться контролю, бороться с соблазнами господства. Она пытается делать и то, и другое. Честно.
  Отзвуки далекого прошлого служили ей, помогая отвлечься, нырять в моменты сексуального стремления к давно умершему мужчине, переживать невозможную любовь. Даже прошлое может стать оружием, позволяющим отражать атаки настоящего и в особенности будущего. Но в этом таится и угроза. Посещение мига, в который Тралл Сенгар вытащил меч и вложил ей в руки. "Он желал защитить меня. Вот и все. Посмею ли вообразить нечто большее? Подсластить воспоминание мечтами?"
  Серен Педак подняла голову. Сборище падших неудачников - ее приятелей - в котором каждый чувствует себя одиноким и не особенно приятен для остальных. Удинаас лежит на животе у ручья, переворачивает камни в поисках раков - хоть какого разнообразия к трапезам; ледяная вода заставила руки покраснеть, а потом и посинеть, а ему вроде бы все равно. Чашка села на валун, съежилась, защищаясь от промозглого ветра из долины. В последние дни она против обыкновения молчит и не желает встречаться глазами ни с кем. Сильхас Руин стоит в тридцати шагах, около нависшей скалы и, кажется, изучает белое небо - небо оттенка его кожи. "Этот мир - его зеркальное отражение" - сказал недавно, грубо захохотав, Удинаас. Скол уселся на плоский камень между Руином и остальными. Он в очередной раз осматривает свой набор оружия - навязчивая привычка, которую он, кажется, считает добродетелью?
  Взгляд Серен скользнул на всем ним и остановился на Фире Сенгаре.
  Брат человека, которого она любила. Ах, так ли все просто? Возможно, это вранье. А возможно, чистая правда. Фир считает, будто дар Тралла больше, чем кажется; будто сам Тралл не вполне понимал мотивы своего поступка. Будто грустнолицый воин - Эдур нашел в аквиторе, в летерийке нечто такое, чего не смог найти ранее. Ни в одной из прекрасных эдурских женщин. Юных женщин, лица которых не избороздили морщины, следы прошедших лет, тяжелых зим и горьких печалей. Женщин своего племени. Женщин, сохранивших понятие о чистой любви.
  Мир, в котором они оказались - неужели это взаправду мир Тьмы? Куральд Галайн? Тогда почему небо белое? Почему она с почти болезненной четкостью видит каждую деталь далеких пейзажей? Сами врата оказались чернильно-черными, непроницаемыми для глаза - она шагала вслепую, проклиная неровную почву - двадцать, тридцать шагов... Потом появился свет. Скалистые просторы, там и тут скрюченные, мертвые деревья, перламутровое небо.
  Когда наступали местные сумерки, небо принимало странный розовый оттенок, потом сменявшийся все более темно-красными, сиреневыми и, наконец, чернело. Значит, имеется естественная смена дня и ночи. Там, где-то за белой мантией, ходит солнце.
  Солнце в Королевстве Тьмы? Она не понимала.
  Фир поглядел на стоящего в отдалении Сильхаса Руина. Затем повернулся и подошел к аквитору. - Уже недолго, - сказал он.
  Серен нахмурилась: - Недолго до чего?
  Он пожал плечами, не сводя глаз с имасского копья. - Думаю, Тралл одобрил бы это оружие. Охотнее, чем ты восприняла его меч.
  В ней вскипел гнев: - Он сказал мне, Фир. Он дал мне меч, не сердце.
  - Он был отвлечен. Его разум заполнили мысли о возвращении к Руладу - он обдумывал, чем обернется последняя встреча с братом. Он не мог позволить себе думать... о другом. Но руки его занимало другое - и выбор был сделан. Этим ритуалом заявила о себе душа Тралла.
  Серен отвернулась. - Уже не имеет значения, Фир.
   Для меня - имеет. - Тон его был суровым, горьким. - Мне все равно, что ты делаешь, как именно лишаешь себя чувств. Однажды мой брат потребовал женщину, которую я любил. Я не отказал - и теперь она мертва. Куда бы ни глядел я, аквитор - вижу потоки ее крови. В конце концов я утону в них... но это не важно. Пока я жив, пока отражаю атаки безумия - Серен Педак, я буду хранить и защищать тебя, ибо брат мой вложил меч в твои руки.
  Он ушел. Серен все не поднимала головы. "Фир Сенгар, ты глуп. Глуп, как любой мужчина. Как все мужчины. К чему все ваши жесты? Ваша готовность принести жертву? Мы - не чистые сосуды. Мы лишены невинности. Мы не будем обращаться с вашими душами словно с хрупкими драгоценностями. Нет, дурачье, мы изгадим их, как свои - даже хуже, если такое вообще возможно".
  Рядом захрустела галька - это Удинаас присел на корточки. В сложенных ладонях - гольян, извивающийся в крошечном, теряющем воду "прудике".
  - Планируешь поделить на шестерых?
  - Не в том дело, аквитор. Погляди на него. Поближе. Глаз нет. Рыба слепая.
  - А что, это важно? - Но она уже поняла. Нахмурилась, встретила проницательный взор. - Мы видим не то, что тут есть на самом деле?
  - Тьма, - ответил он. - Пещера. Чрево.
  - Но ... как? - Она огляделась. Пейзажи с избытком ломаного камня и тусклого лишайника. Мертвые, замшелые деревья. Небо
  - Дар. Или проклятие, - сказал, вставая, Удинаас. - Она ведь взяла мужа, не так ли?
  Серен следила, как он вернулся к ручью и осторожно опустил рыбку обратно в поток. Такого поступка Серен не ожидала. "Она? Кто взяла мужа?"
  - Дар или проклятие, - повторил вернувшийся к ней Удинаас. - Споры не утихают.
  - Мать Тьма... и Отец Свет.
  Он улыбнулся - как всегда, холодно. - Наконец Серен Педак выглянула из норки. Я думал о троих братьях.
   "Троих братьях?"
  Он продолжал так, словно она знала: - Отродье Матери Тьмы. Но было много других, не так ли? Что же ставит троих особняком? Андарист, Аномандер, Сильхас. Что рассказал Скол? О, ничего. Но мы же видели гобелены. Андарист - сама полночь. Аномандер с гривой ярких как белый огонь волос. И наш Сильхас, ходячая бледная немочь, белее любого трупа и столь же неприветливый. Так что породило великий разрыв между матерью и сыновьями? Может, это не явление нежданного отчима, перед которым мамаша раздвинула ноги? Может, они узнали, кто именно был их отцом?
  Она невольно перевела взгляд туда, где стоял Сильхас Руин. Потом фыркнула и отвернулась. - Этот так важно?
  - Важно ли? Сейчас - нет, - ответил Удинаас. - Но будет важно.
  - Почему? У каждой семьи есть секреты.
  Удинаас засмеялся: - У меня возник вопрос. Если Сильхас Руин внешне подобен Свету, то каков он внутри?
  - Этот мир - его отражение. "Но мы видим этот мир в ложном свете". Удинаас, я думала, что Тисте Эдур - дети Тьмы и Света.
  - Да, следующие поколения - может быть. Они не связаны напрямую с тремя братьями.
  - Скабандари.
  - Да, думаю. Он ведь Отец Тень. Ах, что за семейка! Не забудем про сестер! Менандора и буйный огонь полудня. Шелтата Лор, возлюбленный сумрак вечера, и Сакуль Анкаду, изменчивая сучка ночи. Где остальные? Должны были быть - но куда-то подевались по дороге. Мифы ведь предпочитают простые числа, а что понятнее трех? Те трое, эти три...
  - Но Скабандари - четвертый.
  - Андарист мертв.
   "О. Андарист мертв. Откуда ты всё это знаешь? Кто говорит с тобой в ночной лихорадке?"
  Она вдруг подумала, что может узнать. Скользнуть в него тихо, как призрак. Украсть знание при помощи Мокра. "То есть изнасиловать чужой разум. Он даже не узнает..."
  Разве это не необходимо? Грядет нечто ужасное. Удинаас знает, что может стрястись. Хотя бы предположительно. А Фир - он только что поклялся защищать ее, будто подозревает, что жестокая схватка уже близко. "Одна я остаюсь в полнейшем неведении".
  Она могла бы всё изменить. Использовать найденную в душе силу. Всего лишь забота о безопасности. Оставаться в неведении - пострадать от ожидающей их участи, какой бы та ни была. Да. Излишняя мягкость подарит одни неприятности. И поделом. Зачем игнорировать Мокра, отрицать его дар?
  Неудивительно, что с момента первой беседы не произнесено ни слова. Она же сидела в яме, ворошила песок в поисках живых семян. Но в яме нет света, в холодном песке нет жизни. Всего лишь игра самооправдания.
   "Я имею право защищать себя. Обороняться".
  Скол и Сильхас Руин возвращались. Удинаас смотрел на них с тем же жадным интересом, с каким недавно исследовал слепую рыбку.
   "Я узнаю твои тайны, раб. А может, узнаю и много больше".
  
  ***
  
  Удинаас теперь смотрел на Сильхаса Руина иначе. Видел в ином свете, ха ха. Скорбящий сын. Один из сыновей. Скорбящие сыновья, дочери, внуки и правнуки и так далее - пока раса Тени на пошла войной против расы Тьмы. Всё из-за небрежно брошенного слова, обиды, косого взгляда. Сто тысяч лет назад.
  Но где тогда дети Света?
  Ну, возможно, и хорошо, что их нет поблизости.
  И так заварилась крутая каша - Сильхас Руин и Скол с одной стороны, Фир Сенгар и - возможно - Скабандари с другой. Конечно, Фир - не Смертный Меч Тени. Хотя, наверное, мечтает стать им или уже считает себя им. Ох, ничего хорошего их не ждет. Не так ли?
  Шестеро бредут в молчании через выжженную, лишенную жизни страну. Но не совсем лишенную! Тут есть... гольяны.
  Квест близится к завершению. Очень хорошо. По его мнению, пока все идет не хуже, чем в старинных легендах. Упорные и благородные герои попросту шагают от одного нелепого эпизода к другому, и каждый этап служит таинственной цели хотя бы одного из этих лупоглазых дураков. На заднем плане горбится спина высокоморального поучения, сопровождающего сказку на всем пути, от головы до тонкого извивающегося хвоста. Легенды жалят. Да, все они таковы.
   "Кроме одной. Нашего славного похода. Никаких важный вестей, ударяющих словно гром и молния промеж глаз. Никаких потрясающих сцен, ступенями подвигов ведущих нас к волшебной башне на горном перевале - там откроются все истины, там судьба будет выкована примитивнейшей схваткой типа "герой против злодея".
  Гляньте на нас! Какие герои? И где злодеи? А башни никогда не существовало.
  Но еще не поздно...
  Я вижу, как кровь сочится между камней. Кровь вместо строительного раствора. Так много крови. Ты хочешь башню, Сильхас Руин? А ты, Фир? Скол? Вам нужно слишком много. Вы можете построить башню - и потому будете ее строить".
  Каждую ночь лихорадка. Крадущаяся по жилам болезнь предпочитает тьму спящего разума. Откровения приходят в виде кусков, намеков на некую грандиозную, громадную истину. Но он не верит. Все откровения - ложь. Чья- то ложь. Странника? Менандоры? Множество пальцев роются в его мозгах. Слишком много противоречий. Каждое видение борется со всеми остальными.
   "Чего вам всем от меня нужно?!"
  Чем бы ЭТО ни было, они его не получат. Он был рабом, но теперь он не раб.
  В Королевстве нет обитателей уже очень, очень давно. По крайней мере - в этом регионе. Деревья умерли так давно, что превратились в хрупкий камень - целиком, даже тонкие веточки с ледяными, ожидающими невозвратимой весны почками. И солнце за пеленой белых облаков - это тоже ложь. Несомненно. Тьма должна быть кромешно-темной, не так ли?
  Он надеялся отыскать какие-нибудь руины, доказательства, что Тисте Анди некогда процветали здесь. Но вокруг ни одного отесанного руками камня, ни одного признака работы разума. Ни дорог, ни следов. Ничего.
  Когда свет потаенного солнца начал тускнуть, Скол объявил привал. Со времени прибытия в этот мир он еще ни разу ни вытаскивал цепочку с двумя кольцами - единственный знак его причастности к их "великому странствию". Дров не было, поэтому куски сушеной оленины не превратились в похлебку, и ужин получился холодным и унылым.
  Разговор получился ничуть не более теплым.
  Серен Педак спросила: - Скол, почему здесь светло?
  - Мы идем по дороге, - ответил юный Анди. - Куральд Лиосан, давний, очень давний дар Отца Света. Как видите, его гордый сад просуществовал недолго. - Он пожал плечами. - Сильхас Руин и я - естественно, мы в свете не нуждаемся. Но вести вас всех за руку... - Он холодно усмехнулся.
  - Хотя ты все равно это делаешь, - бросил Удинаас. Сумрак сгущался, однако беглый раб заметил, что на его зрение это почти не влияет. Деталь, которую он предпочел утаить от спутников.
  - Я не спешу указывать на обидную очевидность. Летериец, ты лишен такта.
  - Такт? Начхать мне на такт, Скол.
  Улыбка стала напряженной. - Ты нам не нужен, Удинаас. Думаю, ты и сам догадался.
  У Серен задергалось веко. - Нет смысла в...
  - Все путем, аквитор. Я уже устал от сраного притворства. Скол, куда ведет дорога? Где мы окажемся в конце?
  - Удивлен, что ты еще не догадался.
  - Ну, я догадался.
  Серен Педак нахмурилась. - Удинаас, а нам не расскажешь?
  - Не могу. Это тайна... да, помню, что я сказал насчет притворства, но это поможет тебе выжить. Сейчас ты имеешь возможность отойти в сторону и забыть обо всем.
  - Очень благородное разрешение, - устало сказала она и отвернулась.
  - Он раб, - заметил Фир Сенгар. - Он ничего не знает. Откуда бы ему? Он чинил сети. Сметал мокрые опилки с пола и набрасывал новые. Добывал устриц.
  - И однажды на берегу, - продолжил за него Удинаас, - видел белого ворона.
  Повисло молчание.
  В конце концов Сильхас Руин фыркнул: - Ничего не значит. Может, это было провозвестие моего возрождения. Значит, ты, Удинаас, что-то вроде провидца. Или вруна.
  - Наверное, и то, и то. Но там был белый ворон. Летел он через тьму или сумрак? Я не уверен, хотя различие явно имеет важное значение. Похоже, стоит попотеть и вспомнить точнее. Но я покончил с потогонным трудом! - Он поглядел на Руина: - Мы вскоре всё поймем.
  - Чепуха, - провозгласил Скол. Он улегся на почву и выгнул спину, заложив руки за голову. Уставился в пустое, темное небо.
  - Итак, это дорога, да? - спросил Удинаас неведомо кого. - Дар Отца. Вот что интересно: одни ли мы по ней путешествуем?
  Скол переменил позу.
  Удинаас усмехнулся. - А, ты тоже почуял? Пушистые волосики на шее дыбом встали? Почуял. Унюхал. Ветер высоты на ушко прошептал. Мороз по коже? Наверное, все сразу.
  Сильхас вскочил. Каждое его движение выражало гнев. - Менандора!
   - Скажу вам, у нее больше прав на эту дорогу, - заявил Удинаас. - А вот Скол привел нас сюда по доброте сердечной. С самыми лучшими намерениями.
  - Она следит за нами, - пробормотал Руин. Пальцы впились в рукояти мечей. Он уставился в небо. - Следит с высоты.
  - Неужели в вашем злосчастном семействе свары - единственный интерес жизни?
  На лице Фира читалась тревога: - Не понимаю. Почему Сестра Зари следит за нами? Зачем ей душа Скабандари?
  - Финнест, - чуть слышно проговорил Скол. - Душа Кровавого Глаза. Она желает захватить ее. Присвоить силу.
  Удинаас вздохнул. - Итак, Сильхас Руин, какое ужасное дело ты свершил по отношению к солнцекудрой сестрице? Или дочери? Какая между вами связь? Почему она жаждет твоей крови? Что такого вы сделали друг дружке тысячи лет назад? Нельзя ли обняться и поцеловаться? Подозреваю, нельзя...
  - Не было злодейств, - ответил Руин. - Мы враждуем во имя амбиций, даже если я сам не особенно вовлечен в ссору. Если живешь так долго, как мы - кажется, только злость способна поддерживать интерес к жизни. Злость и голод.
  - Советую большое взаимосамоубийство, - сказал Удинаас. - Ты и твои зловредные родственники - и ты, Скол! - просто прыгнете в пропасть, ублажив свое эго или как эта штука у вас называется. Исчезнете из смертного мира - все вы - и оставите нас одних.
  - Удинаас, - насмешливо сказал Скол, - это не смертный мир.
  - Вздор.
  - Ты не так все понял. Это место стихийных сил. Необузданных. Под каждой поверхностью - потенциал хаоса. Это владения Тисте.
  Серен Педак вздрогнула: - Просто Тисте? Не Анди или Эдур...
  - Аквитор, - вмешался Сильхас Руин, - Тисте были первенцами. Первыми. Самыми первыми. Мы построили первые города, первые цивилизации. Они воздвиглись здесь, в подобных мирах. Стихийных, как сказал Скол.
  - А как насчет Старших Богов?
  Скол и Руин промолчали. Пауза затягивалась... Удинаас грубо засмеялся. - Незваные родственники. Загнанные в каморки. Закроем дверь, не будем обращать внимания на стук. Понадеемся, что они сами уйдут. С всеми историями о сотворении мира одна и та же проблема. "Мы были первыми, разве это не очевидно? Другие? Не обращайте внимания. Самозванцы, мошенники, еще хуже! Поглядите на нас! Тьма и Свет и Сумрак посредине! Что может быть чище и первозданнее?" Разумеется, нужный ответ - "да!" Хотите конкретный пример?
  - Ничто не предшествовало Тьме, - сказал Скол, в раздражении обретя акцент Синей Розы.
  Удинаас дернул плечом: - Это кажется разумным допущением. Но если нет? Ведь Тьма - это не просто отсутствие света? Можно ли согласиться с таким негативным определением? А может быть, Скол чуть-чуть ошибся в своем утверждении, и на самом деле Тьме предшествовало Ничто? Истинное отсутствие чего бы то ни было. Даже Тьмы. Но постойте! Где же в нашем раскладе хаос? Было ли Ничто истинно ничем - или оно было заполнено хаосом? Не была ли Тьма наложением порядка на хаос? И была ли она единственным эпизодом наложения порядка на хаос? Звучит подозрительно. Жаль, что с нами нет Пернатой Ведьмы - я позабыл слишком многие плитки. Всякое там "рождение того" и "рождение сего". Но хаос также произвел Огонь. Должен был, ведь без Огня нет Света. Можно также сказать, что без Света нет Тьмы, а без них обоих - Тени. Но Огню нужно топливо, так что нам требуется некая материя, рожденная Землей. И еще Огню нужен воздух, поэтому...
  - Я уже наслушался этой чепухи, - заявил Руин.
  Тисте Анди ушел в ночь; но в глазах Удинааса ночь не была ночью - он легко различил Сильхаса Руина, который отошел от огня шагов на сорок и вновь повернулся лицом к лагерю. "Ага, Белый Ворон! Ты будешь слушать, не так ли? Но чтобы никто не видел твоего лица, не смел бросить прямой вызов.
  Догадываюсь я, о Сильхас Руин, что ты знаешь о рождении сущего не больше нас. Что твои суждения так же не обоснованы, как наши. Так же смехотворны".
  Фир сказал: - Удинаас, эдурские женщины передают, что Кашены привязали все сущее к времени, обеспечив тем всеобщую гибель. Их самое страшное преступление. Но всеобщая гибель... я давно и упорно размышлял над этим... у нее не лик хаоса. На самом деле это его полная противоположность.
  - Хаос преследует, - проговорил Скол без обычной своей заносчивости. - Он Пожиратель. Мать Тьма рассеяла его армии, его силы, и они желают воссоединиться, ибо когда это произойдет, никто - даже Мать Тьма - не сможет их победить.
  - У Матери Тьмы должны были быть союзники, - ответил Удинаас. - Или так, или она подстерегла хаос из засады, напала на спящего врага. Неужели вселенная рождена изменой, Скол? Это ядро твоих убеждений? Не удивляюсь, что вы готовы вцепиться друг другу в глотки. "Слушай внимательно, Сильхас Руин. Я ближе к тебе, чем ты думаешь. Я иду по следу. Хотя", - подумал он тут же, - "это может оказаться неразумным. Даже фатальным". Так или иначе, сама Тьма должна была родиться от чего-то. Внутри хаоса. Некий неожиданный союз там, де запрещены все союзы. Другая измена.
  Фир Сенгар чуть склонился вперед: - Удинаас, как ты заметил, что нас преследует Менандора?
  - Рабам приходится оттачивать каждое чувство, Фир Сенгар. Потому что наши хозяева - негодяи. Хозяин может проснуться с зубной болью, став жалким и злым - и уже в полдень семья рабов претерпит ужасную судьбу. Погибнет муж, или жена, или оба. Кого-то убьют, изуродуют, ослепят - все несчастья стоят в тени и ждут нас.
  Он не думал, что сумел убедить Фира. Жалкие аргументы. Да, отточенные чувства могут взъерошить ему перышки и намекнуть, что кто-то идет по следу. Но это не то же самое, что опознать в преследователе именно Менандору. "Я стал беззаботен. Раскрылся. Я хотел выбить глупцов из равновесия; но это сделало их более опасными. Для меня.
  Теперь они понимают - или скоро поймут - что бесполезный раб идет не в одиночку".
  Хотя... пока никто из них не готов бросить ему вызов.
  
  ***
  
  Она разостлала скатку, улеглась - хотя спать не собиралась. Тьма, которая не тьма. Свет, который не свет. Рабы, которые могли бы стать господами. А где-то впереди нависают грозовые тучи, полные грома, молний и багрового дождя.
  Она подождала, пока дыхание раба не успокоилось, не выровнялось, войдя в ритм тяжелого сна. Совесть больше не бунтует. Удинаас владеет тайнами, достаточными, чтобы оправдать всё. Он никогда не выходил из рабства; сейчас его госпожой стала Менандора, тварь по любым оценкам столь же подлая, хитрая и жестокая, как и остальные члены этой семейки почти-что-богов.
  Мокра пробудился, зашептал внутри, свободный как блуждающая мысль, не привязанный к костистой раковине плоти и даже к привычным тропкам разума. Щупальце поднялось, повисло в воздухе над ее головой; она придала ему форму змеи - голова мотается, язык мелькает, отыскивая запах Удинааса, самой его души - туда, скользнуть ближе, коснуться.
  Горячо!
  Серен Педак ощутила, что змея отпрянула, почувствовала, как по разуму покатились волы обжигающего жара.
  Лихорадочные сны, огонь души Удинааса. Он пошевелился под одеялом.
  Нужно быть более осторожной, нужно понять сущность придуманной ею змеи. Скользнуть снова, приблизиться к самому краю разожженного горна... прорыть норку под горячим песком. О, тут тоже боль - но это не кузница его души, вдруг поняла она. Это мир, в который затянул его сон, царство слепящего света...
  Ее глаза открылись. Устрашающий, рваный пейзаж. Валуны, обожженные до красноты. Густой, спертый воздух - словно она попала в гончарную мастерскую. Над головой слепяще-белое небо.
  Удинаас брел, спотыкаясь, в нескольких шагах впереди.
  Она послала змею скользить за ним.
  Сверху пронеслась громадная тень - Удинаас повернулся и вскинул голову - тень проплыла снова - дракон в золотой и серебряной чешуе распростер крылья, скользнув прямо над головой - и миг спустя пропал.
  Удинаас ожидал его возвращения. И увидел дракона вновь - тот уже превратился в малую искорку, порхающую в небесах мошку, уже исчезал из вида. Раб - летериец закричал вслед, но Серен не поняла, звучит ли в голосе ярость или удивление.
  Никому не нравится, когда его игнорируют.
  Рядом со змеей внезапно зашуршали камни; она испугалась и подняла голову. Женщина. Не Менандора. Летерийка. Изящная, волосы такие светлые, что кажутся белыми. Она осторожно кралась к Удинаасу. Каждое движение выдавало натянутые нервы.
   "Еще одна незваная гостья..."
  Удинаас всё не сводил взора с опустевшего неба. Серен видела, как летерийка подбирается все ближе. В пяти шага она выпрямилась и провела рукой по нечесаным, иссохшим волосам. Голос страной пришелицы был полон гнева. - Я искала тебя, любимый!
  Он не повернул головы, даже не шевельнулся - но Серен заметила что-то новое в положении плеч и шеи, в том, как он держится. В ответе прозвучала насмешка: - Любимый? - Вот тогда он и встретил ее взгляд - взглядом безумца. В этот мире огня он казался неуместной, дерзкой льдиной. - Я уже не трепетный заяц, Пернатая Ведьма. Да, я вижу твою провокацию. Ты призывно смотришь, изображаешь искренность, доверие; но за всем этим можно различить откровенное презрение. К тому же, - добавил он, - я слышал, как ты тайно подбиралась поближе, чуял твой страх. Чего тебе нужно, Пернатая?
  - Я не чувствую страха, Удинаас.
   "Да, это имя. Пернатая Ведьма. Та рабыня, что бросала Плитки. О, между ними произошло много такого, чего никто посторонний не поймет".
  - Нет, чувствуешь, - настаивал Удинаас. - Потому что ожидала застать меня одного.
  Рабыня застыла, неловко пошевелив плечами: - Любимый, Менандоре нет до тебя дела. Мог бы и сам понять. Ты всего лишь оружие в ее руках.
  - Едва ли. Я слишком хрупок, заржавлен, зазубрен, чтобы стать оружием.
  Ведьма визгливо, резко захохотала: - Хрупок? Возьми меня Странник! Удинаас, ты никогда не был таким.
  Серен Педак молчаливо согласилась с ее суждением. К чему ложная скромность?
  - Я спросил, чего тебе нужно. Зачем ты здесь?
  - Я изменилась с последней встречи. Теперь я Дестрай Анант Странника, последнего Старшего Бога летерийцев. Того, кто стоит за Пустым Троном...
  - Он не пустой.
  - Будет.
  - Ты показала, что новая вера движется старым путем. Вся эта нетерпеливая жажда оказаться в центре событий... Где сейчас прячется твоя плоть, Пернатая? Не сомневаюсь - в Летерасе. В какой-нибудь затхлой и душной хижине, которую ты провозгласила храмом. Ого, это тебя задело! Значит, я не ошибся в суждении о тебе. Изменилась, Пернатая? Ну, ты пытаешься обмануть себя. Но не думай, что я обманут. Не думай, что я помчусь к тебе в объятия, сгорая от любви и похоти.
  - Когда-то ты меня любил.
  - Когда-то я вдавил раскаленные монеты в глаза мертвого Рулада. Увы, он оказался не мертвым. Прошлое - это море сожалений, и я сумел выкарабкаться на берег. И даже успел отбежать далеко.
  - Мы принадлежим друг другу, Удинаас. Дестрай Анант и Т"орруд Сегул. Для нас найдется, нам подчинится и Смертный Меч. Трое летерийцев. Как и должно быть. Через нас Странник восстанет вновь. К силе, к власти - именно того жаждал народ, именно этого долго жаждали и мы.
  - Тисте Эдур...
  - Собираются домой. Руладова Серая Империя была обречена с самого начала. Даже ты мог это видеть. Она спотыкается, рушится, распадается на части. Но мы, летерийцы, выживем. Мы всегда выживали. С возрождением веры в Странника наша империя заставит содрогнуться весь мир. Дестрай Анант, Т"орруд Сегул и Смертный Меч - мы встанем троицей за Пустым Троном. Богатые, вольные делать что захочется. Мы поработим Эдур. Сломанных, жалких Эдур. Мы скуем их, изобьем, мы будем издеваться над ними так, как прежде они над нами. Люби меня или не люби, Удинаас, целуй или отворачивайся - это не имеет значения. Ты Т"орруд Сегул. Странник избрал тебя...
  - Ты хотела сказать - попытался. Я прогнал дурака.
  Она так изумилась, что не могла найти слов.
  Удинаас отвел взор и небрежно взмахнул рукой: - Я и Менандору прогнал. Они пытались использовать меня словно монету, передавать из рук в руки. Но я знаю о монетах всё. Я ощущал вонь их прикосновения. - Тут он снова поглядел на нее. - Если я и монета, то ничья. Иногда меня одалживают. Иногда ставят на кон. Но принадлежать? Никогда. Укачусь от любого.
  - Т"орруд Сегул...
  - Найди другого.
  - Ты избран, глупец! - Внезапно она рванулась вперед, разрывая на себе грубую рабскую тунику. Ткань затрещала и взвилась на горячем ветру, словно клочья имперского флага. Ведьма осталась голой. Она протянула руки, пытаясь ухватить Удинааса за горло...
  А он толкнул ее, заставив кувыркнуться по твердой каменистой почве. - Я покончил с насилием, - проскрежетал он негромко. - К тому же я сказал, что мы не одни. Очевидно, ты поняла неправильно...
   Он прошел мимо нее, направившись прямиком туда, где свернулась в кольцо змея Серен Педак.
  Она пробудилась и ощутила на горле мозолистую руку. Увидела в темноте сверкающие глаза.
  Она ощущала, как он дрожит; вес мужчины пришпилил ее к земле. Удинаас придвинул лицо - клочковатая борода защекотала щеку - и зашептал прямо в ухо: - Я ожидал чего-нибудь подобного уже давно, Серен Педак. Поэтому прими мое восхищение... сдержанностью. Тем хуже, что сдержанности тебе не хватило.
  Серен стало трудно дышать: сжавшая горло рука была словно железной.
  - Я сказал насчет насилия. Слышала, Серен Педак? Сделай так еще раз - и я убью тебя. Поняла?
  Она с трудом кивнула. На его лице можно было прочитать всю меру разочарования, обиды перед предательством. Ему больно от того, как жестоко она использовала его.
  - Считай меня ничтожеством, - продолжал он. - Если так удобнее в той норке, в которую ты забилась. Именно это и лишило тебя терпения. Но мной уже попользовалась богиня. Пытался попользоваться бог. А теперь и тощая ведьма, которую я некогда вожделел. Она вообразила, будто ее версия тирании лучше всех прочих. Я был рабом, помнишь? Рабы привыкли, что их насилуют. Но слушай, женщина - и запоминай - я больше не раб...
  Сверху донесся голос Фира Сенгара: - Отпусти ее, Удинаас. Сейчас ты чувствуешь на затылке острие моего меча - о да, и капли крови принадлежат тебе. Аквитор обручена с Траллом Сенгаром. Она под моей защитой. Отпусти ее немедленно или умри.
  Держащая ее за горло рука ослабила захват, отпустила...
  И Фир Сенгар схватил раба за волосы, оттащил и толкнул на землю. Тусклый меч прочертил дугу...
  - НЕТ! - заорала Серен, падая на Удинааса. - Нет, Фир! Не трогай его!
  - Аквитор...
  Остальные проснулись и вскочили.
  - Не убивай его! "Натворила я дел этой ночью..." Фир Сенгар, Удинаас имел право... "Спаси меня Странник!" Он имел право, - повторила она. В горле нестерпимо болело после удушения и первого, очень резкого вопля. - Я... кое-что сделала. Кое-что ужасное. Прошу... - Теперь она сидела на Удинаасе и беспомощно смотрела на всех. - Прошу вас...Это моя вина...
  Удинаас столкнул ее. Серен поцарапала локоть, поднимаясь с камней. - Сделай день, Сильхас Руин, - сказал бывший раб.
  - Ночь...
  - Черт подери, сделай новый день! Хватит спать. Пора идти. Ну!
  К удивлению Серен, небо вдруг начало светлеть. "Что? Как?"
  Удинаас склонился над постелью. Он яростно уминал одеяла, засовывая в мешок. Она заметила на щеках блестящие полоски.
   "Ох, что я наделала. Удинаас..."
  - Ты знаешь слишком много, - сказал Скол своим насмешливо-небрежным тоном. - Слышишь меня, Удинаас?
  - Членом рот заткни, - пробурчал тот.
  - Отстань от него, Скол, - произнес Сильхас Руин. - Среди нас он как дитя. Он не может не играть в детские игры.
  Чувствуя, как душа обращается в уголья, Серен Педак отвернулась от спутников. "Нет, дитя здесь я. До сих пор. Вечное дитя.
  Удинаас..."
   В двенадцати шагах от нее Чашка сидела поджав ноги, обнимая обеими руками
   Тлена, призрачного Тисте Анди. Он был ни холодным, ни теплым. Небо не спеша светлело, начиная новый день.
  - Что они делают друг с другом, - шепнула она.
  Руки Тлена сжали ее. - Это и значит жить, девочка.
  Она обдумала слова духа, сказанные столь печальным тоном. Кивнула.
  Да, это и значит жить.
  Это сделает чуть более терпимым то, что скоро случится.
  
  ***
  
  Над заваленными мусором улицами Дрены висит старый, но все еще горький запах дыма. Стены украшены пятнами сажи. Горшки упали с подвод и рассыпались грудами черепков - как будто само небо треснуло и пролилось дождем лазурных осколков. Окровавленные одежды, рваные остатки плащей и рубах успели почернеть под жгучим солнцем.
  Венит Сафад сидел за столом и мог со всех сторон видеть свидетельства пронесшегося по городу бунта. Хозяин уличной таверны вышел, хромая, из темной будки, служившей и кухней и складом. Он тащил на подносе вторую пыльную бутылку вина Синей Розы. В глазах пожилого мужчины еще плескалось оцепенение, движения оставались неловкими. Он молча поставил бутылку на стол Венита Сафада, поклонился, отводя взгляд, и поспешил отойти.
  Немногие жители, осмелившиеся этим утром пересечь площадь, замирали и бросали на Венита пугливые взоры - не потому, что он обладал необычными и запоминающимися чертами, а потому, что слуга Раутоса Хиванара, поглощающий легкий завтрак и пьющий дорогое вино, казался персонажем картины из мирного прошлого. Подобные сцены способны ошеломить и потрясти тех, что пережили хаос минувшей ночи и до сих пор излучали свет подхваченного безумия.
  О начале беспорядков ходила тысяча версий. Арест ростовщика. Несдержанный спор. Вываленный в грязь мешок муки. Внезапная нехватка того и сего. Два истопата побили человека, а потом на них набросились двадцать свидетелей. Возможно, ничего этого не было; возможно, произошло все сразу.
  Бунт уничтожил половину рынка, что на этой стороне города. Потом он перекинулся в трущобы к северу от доков, где, судя по дыму, еще бушевал безраздельно.
  Гарнизон вышел на улицы, чтобы учинить жестокое "умиротворение"; вначале наказывали кого попало, но затем фокус злобы сосредоточился на беднейших жителях. Раньше бедняков - подлинных жертв мятежа - удавалось запугать, проломив несколько черепов. Но не в этот раз. Они вышли из себя и упорно оборонялись.
  Венит Сафад почти мог ощутить носящийся в воздухе запах потрясения - острее дыма, холоднее вони кровавых тряпок, на которых можно при желании найти кусочки плоти. Венит почти мог расслышать стоны смертельно раненых стражников, вопли вооруженных погромщиков, которых обезумевшей толпе удалось загнать в угол и порвать в клочья... отзвуки потрясения гарнизона, вынужденного с позором вернуться в казармы...
  Разумеется, их было недостаточно. Слишком многих забрала Биветт на кампанию против овлов. Они стали надменными - ведь столетиями все сходило им с рук. Надменность сделала их слепыми к тому, что назревало и тому, что еще может произойти.
  Одна подробность не отпускала Венита, застряв в рассудке, как грязная заноза застревает в ране. Никакое количество вина не могло смыть мысли о том, что произошло с обитающими здесь Тисте Эдур.
  Ничего.
  Толпа оставила их в покое. Это невозможно, необъяснимо. Устрашающе.
  Да, вместо домов Эдур тысячи вопящих горожан осадили имение Летура Аникта. Конечно же, личная стража фактора составлена на подбор из лучших солдат - которых переманивали изо всех квартировавших в Дрене бригад - и толпу удалось отбросить. Говорят, что вокруг стен имения трупы валяются кучами.
  Летур Аникт вернулся в город двумя днями раньше; Венит Сафад подозревал, что внезапный мальстрим мятежа оказался для него таким же сюрпризом, как и для гарнизона. За отсутствием Смотрителя Брола Хандара Аникт выполнял роль губернатора Дрены и окрестностей. Поспешные доклады шпионов могли содержать только страхи и опасения, ничего конкретного. Такого рода информацию Летур Аникт презирает, он явно не пожелал верить ей. К тому же считается, что истопаты самостоятельно заботятся о предотвращении подобного, устраивая кампании запугивания. Еще несколько арестов, исчезновений, конфискаций имущества...
  Его хозяин, Раутос Хиванар, обратил внимание на слухи о надвигающемся хаосе. Тиранический контроль зависит от действий множества разнородных сил, он играет на разных чувствах, от робости до наглой жестокости. Нужно убедительно доказывать свою силу, создавая иллюзию всемогущества. Карос Инвиктад, по крайней мере, понимает это; однако облаченный в красные шелка негодяй не понимает, что есть порог, перейдя который - совершая акты величайшей жестокости, возбуждая прилив паранойи и ужаса - можно разрушить иллюзию.
  На каком-то этапе граждане репрессивного государства начинают понимать, что самая большая сила находится в руках у них самих. Обездоленные, Должники, парии, выпавшие из среднего класса - короче говоря, мириады жертв. Контроль - это всегда ловкость рук; против сотни тысяч непокорных горожан шанса нет ни у кого. Игра вдруг прерывается.
  Раутос Хиванар боялся, что этот порог вскоре будет перейден. Давление ломающейся, перенапряженной экономики. Нехватка денег, растущий вес неподъемных долгов, неожиданно наступающая неспособность оплачивать счета. Истопаты могут размахивать ножами и мечами, поднимать дубинки, но против надвигающейся угрозы неминуемого голода их оружие подобно тростнику, колышущемуся под ветром.
  Тисте Эдур оказались беспомощными. Они удивлялись, они ничего не понимали. А может быть, их ответом станет массовое убийство? Всеобщая резня?
  Еще одно "слепое пятно" Кароса Инвиктада. Презрение Блюстителя к Эдур может оказаться самоубийственным. Императора нельзя убить. К'риснаны могут высвободить магию и уничтожить каждого гражданина Империи. Дурак думает, будто сможет остановить их кампанией арестов?
  Да, Истые Патриоты были полезны, в некоторых смыслах незаменимы - но сейчас...
  - Венит Сафад, добро пожаловать в Дрену.
  Венит, не оглядываясь, махнул рукой и схватился за бутылку. - Найдите себе стул, Орбин Правдоискатель. - Затем он поднял глаза: - Я как раз думал о вас.
  Жирный мерзавец улыбнулся: - Большая честь. Если, конечно же, вы думали именно обо мне. Если ваши мысли касаются всех истопатов... боюсь, никто из нас не счел бы их содержание честью для себя.
  Хозяин пытался вытащить из-под разбитого стола второй стул, хотя было ясно, что хромота причиняет ему сильную боль. Венит Сафад поставил бутылку, поднялся и пошел помогать.
  - Нижайшие извинения, милостивый господин, - пропыхтел старик. Лицо его побледнело, капли пота застыли на губе. - Вчерась на закате упал, господин...
  - Должно быть, тебе было больно. Оставь поиски стула мне. Лучше найди нам еще одну бутылку - если есть не разбитые.
  - Премного благодарствую, господин...
  Подивившись мимоходом, где старик сумел найти такой прочный дубовый стул, вполне соответствующий размерам туши Орбина, Сафад протащил его по камням и поставил к столу напротив своего места.
  - Если не "честь", - произнес он, снова беря бутылку и наполняя глиняный кубок, - то какое же слово приходит вам на ум?
  Правдоискатель облегченно шлепнулся на стул, испустив тяжелый вздох. - Мы можем вернуться к этому позже. Я давно жду вашего приезда.
  - Но я не нашел в городе ни вас, ни Летура Аникта, хотя меня так радостно ждали.
  Орбин махнул рукой, прогоняя хозяина (тот принес им вторую бутылку вина Синей Розы). Старик склонился и отошел. - Фактор настаивал, чтобы я сопроводил его в поездке на ту сторону моря. В последнее время он меня не жалел. Уверяю, Венит Сафад, что подобная роскошь Аникту более не будет доступна.
  - Подозреваю, сейчас он в нехорошем расположении духа.
  - Беснуется.
  - Не верит, что удастся подавить мятеж?
  - Летур Аникт всегда верит в себя. Увы, последние события доказывают, что вера расходится с реальностью.
  - Жаль, что смотритель Эдур уехал на восток, сопровождать Атрипреду Биветт.
  - Возможно, это окажется роковым решением.
  Венит Сафад поднял брови: - Выпейте, Орбин. И прошу вас объяснить последнее замечание.
  - С войском отправились ассасины, - признался Правдоискатель, хмуря лоб в доказательство своего недовольства. - Не мои, уверяю вас. Летур играет со Смотрителем в собственные игры. Политика. Честно говоря, не ожидаю, что Брол Хандар вернется в Дрену. Разве что в виде просоленного, завернутого в саван тела.
  - Понятно. Да, он выведен из игры - и это нам совсем не на руку.
  Орбин кивнул и налил себе полный кубок. - Ну, раз Смотрителя нет поблизости, вина за происшествия ночи ложится целиком на фактора. Не сомневаюсь, последствия будут отзываться еще долго.
  - Правдоискатель, бунт вовсе не завершен. Сегодняшней ночью он выльется из трущоб, став гораздо яростнее и беспощаднее. Снова нападут на особняк Аникта, а также на все его владения в округе. Он не сумеет их защитить. Казармы осадят. Начнется мародерство. Резня.
  Орбин подался вперед. Схватился за лоб, массируя складки жира. - Значит, все верно? Финансовый коллапс.
  - Империя зашаталась. Совет Вольности смертельно ранен. Когда люди начнут понимать, мятежи охватят один город за другим...
  - Тисте Эдур выйдут из спячки.
  - Да.
  Орбин не сводил взора с Венита Сафада. - Есть слухи о войне на западе.
  - На западе? О чем вы?
  - Вторжение с моря. Похоже, оно направлено против самих Тисте Эдур. Каратели приплыли вслед за флотом. Далекая империя не пожелала терпеть истребление своих подданных. А теперь пришло донесение, что войска Болкандо скопились на границе.
  Венит сухо улыбнулся: - Мы сами выковали их союз.
  - Точно. Еще один блестящий план Аникта пошел вкривь и вкось.
  - Едва ли это план его одного, Правдоискатель. Ваши истопаты внесли существенный вклад в распространение ложных слухов.
  - Хотел бы возразить, но... Итак, в моем уме уже готово слово в замену "чести". Я нашел вас здесь, в Дрене. Венит Сафад, поймите меня. Я знаю, какую именно работу вы делаете для хозяина, и знаю, как хорошо вы умеете ее делать. Я знаю, что сам Карос Инвиктад этого не знает. И не желаю просвещать его относительно вас, господин.
  - Теперь вы желаете говорить за себя, не от имени Истых Патриотов?
  - Да. Хочу остаться в живых.
  - Тогда придуманное вами слово явно не "честь".
  Орбин Правдоискатель, человек, которого боится вся Дрена, залпом выпил кубок вина и склонился над столом: - Вы сидите здесь, на месте побоища. Люди снуют мимо и, увидев вас... хотя в вашем лице и фигуре нет ровным счетом ничего примечательного, посмотрите, что они делают. Замирают, и трепет страха охватывает их сердца. Они сами на знают, отчего. А я знаю.
  - Тогда вы понимаете, что мне придется нанести визит Летуру Аникту.
   - Да. И желаю успеха.
  - К сожалению, Орбин, мы попали в сердцевину кризиса. В отсутствие Брола Хандара восстановление порядка выпадает на долю Аникта. Он вполне может проиграть - но ведь в наших силах дать ему возможность победы. Ради блага Империи, Орбин. Я ожидаю, что вы и все ваши люди всячески станете помогать фактору.
  - Конечно! Но со вчерашнего дня я потерял тридцать одного агента. Среди них были люди из таких семейств... но никто не был оставлен в живых ради выкупа.
  - Печальная истина, Орбин. Тот, кто вознагражден тиранией, должен быть готов разделить ее участь.
  - Вы говорите почти с удовлетворением, Венит.
  Должник Раутоса Хиванара позволил слабой улыбке прокрасться к губам. Отпил вина.
  Лицо Орбина вытянулось. - Разумеется, - пробормотал он, - вы не верите, что толпа способна на справедливый суд?
  - Пока что она вела себя вполне сдержанно.
  - Это вы шутите?
  - Орбин, они не тронули ни одного Тисте Эдур.
  - Потому что мятежники - не дураки. Кто осмелится бросить вызов эдурскому волшебству? Именно пассивность местных Эдур и позволила толпе пуститься во все тяжкие - уверяю вас, Летур отлично понимает это.
  - Итак, он обвинит в беспорядках Тисте Эдур. Как удачно.
  - Я пришел не защищать фактора, Летур Аникт.
  - О да. Вы пришли торговаться за свою жизнь.
  - Конечно, я помогу Аникту восстановить порядок. Но я не уверен, что ему удастся. Я не брошу своих людей.
  - Нет, вы сделаете именно это.
  Орбин выкатил глаза. Пот потек по лицу ручьями. Одежда стала пятнистой, прилипнув к складкам жирного тела.
   - Правдоискатель, - продолжил Сафад, - Истопаты пережили себя и теперь бесполезны. Осталось одно, самое доблестное жертвоприношение. Стать сосредоточием народного гнева. Я узнал, что в Дрене существует обычай, связанный с сезоном штормов. Здесь делают "морской народец" - похожие на людей куклы с ракушками вместо глаз, в старых одеждах... ну, и тому подобное. Потом посылают в море на утлых лодочках, чтобы отметить начало сезона. Приношение древним владыкам морей, которое потопит ближайшая буря. Оригинальный обычай - и кровожадный, как большинство старых обычаев. Истопаты, Орбин, станут "морским народцем" Дрены. Мы вступаем в сезон штормов, и необходимы жертвоприношения.
  Правдоискатель облизал губы. - А что со мной? - спросил он шепотом.
  - Ах, эта сделка еще не завершена.
  - Понимаю...
  - Надеюсь.
  - Венит Сафад, мои агенты - у них есть дети, жены, родители...
  - Да, я в этом уверен. Как были дети, жены и родители у всех, кого вы благополучно арестовали, пытали и убили во имя личных финансовых выгод. Народ, Орбин, одобрит восстановление равновесия.
  - Так приказал Раутос Хиванар?
  - Хозяин предоставил определять детали мне. Он уважает мои заслуги и... эффективность. Его авторитет, без сомнения, помог бы мне в делах - но я редко прибегаю к такой помощи. Потому что редко когда это нужно. Вы сказали, что знаете обо мне, Правдоискатель. Не так ли?
  - Я знаю, что вы, Венит Сафад, отыскали убийцу Геруна Эберикта и отослали этого полукровку восвояси с сундуком монеты. Я знаю, что вы убили сотню людей изо всех слоев общества. Что они умирали, как бы хорошо ни были защищены, а вы уходили невредимым и неузнанным ...
  - Похоже, никем, кроме вас.
  - Я наткнулся на вашу тайную жизнь, Венит Сафад, много лет назад. Следил за вашей карьерой - не только в империи, но в различных посольствах и миссиях, которым требовались ваши... умения. Ради защиты интересов Летера. Я ваш большой поклонник, Венит Сафад.
  - Но сейчас вы бросаете мне монету знания, надеясь выкупить свою жизнь. Понимаете, как это рискованно?
  - А какой у меня выбор? Рассказав все, что знаю, я тем самым показал вам, что не питаю иллюзий - знаю, почему вы здесь и что вам придется сделать. Я удивился только тому, что Раутос Хиванар послал вас так поздно. Честно говоря, думаю, что вы приехали слишком поздно.
  В ответ на это Венит молча кивнул. Орбин Правдоискатель - опасный человек. Но пока что полезный. Как, увы, и Летур Аникт. Но мера полезности меняется каждый день, каждый миг. "Слишком поздно. Ты глуп, Орбин, и не понимаешь, насколько ты прав, говоря "слишком поздно".
  Теол Беддикт однажды сыграл небольшую партию, чтобы узнать, как всё работает. Но на этот раз он - вместе с проклятым слугой - повел такую игру, которую почти невозможно охватить разумом.
  Вот он я, Венит Сафад. Должник, сын Должника, самый умелый раб и ассасин Раутоса Хиванара. Тебе, Теол Беддикт - и тебе, Багг - нечего опасаться с моей стороны.
  Свалите этих ублюдков. Каждого. Свалите их всех".
  Кажется, Орбин Правдоискатель прочитал что-то по его лицу. Круглая, потная рожа истопата стала совсем белой.
  Венит Сафад насмешливо подумал: "Орбин, ты отыскал правду?"
  
  ***
  
  Затемнившая небеса буря проносилась серых слоями туч, обрушивая вниз полотнища дождя. По склонам холмов и в корытах лощин зеленели тусклые травы, мхи и лишайники. На вершине ближайшего холма виднелась туша дикого бхедрина, убитого молнией и вскоре торопливо разделанного. Ноги животного торчали вверх; на одном из копыт восседала потрепанная бурей ворона. Выпотрошенные кишки рассыпались по всему склону. Брол Хандар и его отряд постарались обогнуть их.
  Овлы бегут. Они оставляют умерших от ран воинов под грудами камней - словно путевые знаки, помогающие преследовать бегущее племя. Хотя в таких знаках нет особой необходимости: после многодневных дождей пройденный ими путь превратился в широкую полосу вывороченной земли. Нехарактерная для них прежде небрежность уже давно тревожит Смотрителя... хотя все может объясняться именно так, как говорит Биветт: неожиданный в это время года шторм застал Красную Маску врасплох. Теперь у него нет возможности скрыть следы прохождения тысяч воинов, их семей, скота. К тому же кровавая и неудачная битва при Предегаре показала овлам, что Маска не всемогущ; возможно, ему приходится то и дело подавлять мятежи подвластного народа.
  Им пора заканчивать дело, и как можно скорее. Подвоз провианта из Дрены прервался, и причину этого никто не знает. Биветт послала сотню уланов назад, на поиски фургонов и их охраны. Нехватка продовольствия стала неминуемой - а любая армия, даже самая преданная и обученная, не станет сражаться на пустой желудок. Да, впереди их ждет роскошный пир - стада миридов и родаров. Пора устроить сражение. Пора стереть Красную Маску и его овлов с лица земли.
  Над ними нависла туча, дождь полил ручьем. Слишком холодно для этого времени года. Брол Хандар и его Тисте Эдур скакали молча. "Это не дождь моей родной страны. Там он бывает тихим, теплым, оставляет за собой туман; здесь - вода бьет с неба копьями, делая вас мокрыми уже через двадцать ударов сердца.
  Мы поистине чужие здесь.
  Но не только мы".
  Они находят странные могильники, на камнях которых нарисованы призрачные белые лица. В трещинах и ямах курганов положены необычные приношения - клочья волчьих шкур, зубы, клыки неизвестных зверей, рога с зарубками и метками. Все это не овлийское - даже овлы-следопыты из армии Биветт не узнают подобных обычаев.
  Какой-то кочевой народ с востока? Брол предположил это - Биветт молча покачала головой. Она что-то знает. Еще один зловещий секрет.
  Они выскочили из полосы дождя под горячие лучи солнца, на исходящую паром тучную землю под слоем мхов.
  Широкая полоса перекопанной копытами почвы была справа от них. Ехать ближе - ловить вонь навоза и человеческих фекалий, вонь, наводящую на печальные мысли. "Мы воюем и оставляем за собой мерзкий запах страдания и нищеты. Эти равнины так широки - ради какой ужасной нужды нам приходится искать встречи лицом к лицу? К чему ссоры из-за владения землями, которыми - видит Отец Тень - никто по-настоящему не владеет? Игры в обладание свойственны нам - не камням, не почве, не зверям, что бродят по ней и просто стараются выжить.
  Удар молнии. Дикий бхедрин был сражен, почти взорвался.
  Так трудно сохранить жизнь. Мир и так достаточно суров. Ему не нужна наша сознательная жестокость. Наша страсть к пороку".
  Разведчик возвращался галопом. Брол Хандар поднял руку, останавливая отряд.
  Молодой воин остановил коня с впечатляющим изяществом. - Смотритель, они ушли на К'усон Тапи. Они не обогнули его, господин... они попались!
  К'усон Тапи, название, встречающееся на самых старых картах Летера. Слова столь архаичные, что смысл их давно утерян. Засоленное дно высохшего озера или морского залива. Плоское, ни одного бугорка на лиги и лиги - по крайней мере, так показывают карты.
  - Далеко ли до этого К'усон Тапи?
  Разведчик поглядел на небо, прищурился - заходящее солнце светило в глаза. - Мы подойдем к нему до сумерек.
  - А до овлов далеко?
  - Они в лиге от старой береговой линии, Смотритель. Там, куда они идут, нет корма. Стада обречены, как и сами овлы.
  - Дождь дошел до К'усон Тапи?
  - Пока нет. Но вскоре он начнется и там. Глина станет вязкой - им не удастся использовать против нас фургоны.
   "Готов поклясться, кавалерия обеих сторон будет бессильна".
  - Скачи к основной колонне, - приказал разведчику Брол Хандар, - и доложи Атрипреде. Мы подождем ее на старом берегу.
  Разведчик отдал честь по-летерийски - молодые быстро перенимают подобные вещи - и тронул коня.
   "Красная Маска, что же ты делаешь?"
  
  ***
  
  Атрипреда Биветт весь день пыталась убедить себя, что увиденное - всего лишь плод игры переутомленного, перегруженного ума, самозваная активность глаз, пытающихся на потребу воспаленному воображению отыскать форму в бесформенном. Когда заря была всего лишь намеком на темном небе, она отошла от армейских порядков и встала перед могильником. Эти странные сооружения попадались им на всем пути к востоку. Демонические белые лица на плоских сторонах валунов. Приношения в нишах и щелях между грубо отесанных камней.
  Два дня назад они разбросали один могильник, чтобы найти... какую-то чепуху. Плоский камень с куском размозженного дерева - бессмыслица! Но Биветт так не думала. Она хорошо помнила далекий день на севере, грохот штормовых волн, ряды боевых каноэ со срезанными носами - да, дерево, дерево, такое же, что в сердцевине могилы.
  Рассвет осторожно крался по небу, почти незаметный за полотнищами ливня. Она стояла перед очередным могильником. Подняла голову... и увидела шагах в тридцати смутный силуэт, серый, расплывчатый, но похожий на человека. Громадный. Одинокий. Неподвижно следящий за ней. Тепло мигом улетучилось из вен, и дождь стал холодным, как в тот день над бурным северным морем, много лет назад.
  Подул ветер, сделавший стены воды непрозрачными... и миг спустя силуэт пропал.
  Увы, холод не покинул ее. Как и ощущение нечеловечески зоркого, оценивающего взгляда.
  Призрак. Тень, отброшенная разумом. Игра ветра, дождя и робкой зари. Но нет, он здесь. Следит. Он, создатель могильников.
   "Красная Маска. Я. Овлы, летерийцы, Тисте Эдур - мы сошлись в поединке на равнине. Мы думаем, что играем втроем. Что нас видят лишь стервятники, койоты и непоседливые антилопы.
  Но мы не одни".
  Эта мысль напугала ее, словно она снова стала ребенком. Ужас, что рождается в разуме слишком юном, не умеющем отличать правду от кошмаров, грез, страшилок. Боящемся всего непонятного. Она сейчас тоже боится...
   "Их многие тысячи. Никак иначе. Но куда же они скрылись? Как могли они прятаться так долго, как могли оставаться невидимыми для нас и овлов?
  А может, Маска знает о них. Он вступил в заговор с пришельцами из-за моря. Они готовят засаду. Истребление".
  Она имеет право бояться.
  Будет всего одна битва. У обеих сторон не осталось сил. Если не ожидать, что маг-убийца проявит еще более ужасные способности, волшебство обеспечит победу Летера. Вестник Хандара привез потрясающую новость: Красная Маска завел свой народ на К'усон Тапи. Плоское дно мертвого моря не способно подавлять магию. "Маска приближает неизбежный исход. В столкновении на К'усон Тапи будет решено всё. Больше никаких погонь, никаких засад - даже Кечра некуда спрятаться.
  Услышь меня, Странник. Прошу. Если ты действительно бог Летера - пусть этот день не принесет неожиданностей. Прошу, даруй нам победу!"
  Колонны маршировали к берегу древнего, давно высохшего моря. Впереди над горизонтом собрались тучи. Дождь хлестал по корке соли и глины. Придется драться в болоте, где кавалерия станет бесполезной, где кони не смогут обогнать потоки гибельной магии. Где солдаты и воины сойдутся клинок к клинку и будут биться, пока одна из сторон не станет стороной победившей.
  Скоро, скоро они покончат со всем. Наступит конец.
  
  ***
  
  С полуночи Красная Маска подгонял свой народ, устремившись ко дну бывшего моря, стараясь обогнать ливень. Лига, две лиги под палящим солнцем. В воздухе повисло тяжкое предчувствие шторма. Затем он скомандовал остановку, но движение не прекратилось; Тук Анастер сначала с удивлением, а потом уважением и даже восторгом наблюдал, как воины - овлы складывают оружие, снимают доспехи, присоединяясь к старикам и детям, которые уже начали вытаскивать из фургонов кожи и ткани.
  Затем начали разламывать фургоны, пока не остались одни колеса на осях - их использовали для перетаскивания досок. Несколько днищ фургонов превратили в платформы, подперев их вбитыми в землю древками копий; вокруг строили деревянные помосты, натягивали рядами парусину и кожи. Квадратные навесы окружили частоколами и плетнями. Но этой ночью никто не будет спать под навесами. Постройки создаются ради битвы. Последней битвы.
  Красная Маска готовится к обороне. Он приглашает армию Биветт напасть - а чтобы напасть, летерийцам и Тисте Эдур придется пересечь открытое пространство. Тук сидел верхом на лошади, следя за торопливыми приготовлениями и по временам бросая взгляды на штормовой фронт. Да, поле станет непролазным болотом.
   "Она может решить, что следует выждать. На ее месте я подождал бы, пока не кончится дождь, пока земля снова не затвердеет". Но Тук подозревал, что командующая не наделена терпением. Маска заперт, да - но у овлов тысячи голов скота, который сейчас забивают - он может подождать, и его воины будут сыты, а Биветт и ее армия уже оказались перед лицом настоящего голода. Ей нужно свежее мясо, а чтобы получить его, придется пройти через овлов, истребить заклятого врага.
  К тому же она вряд ли так встревожена предстоящей битвой, как думает Маска. У нее маги. Конечно, их число уменьшилось... но они все еще представляют значительную угрозу. Достаточную, чтобы вырвать победу.
  Маска поставит воинов на островках земли, которым навесы сохранят сухость. Но эти позиции не оставляют возможности отступления. Итак, это последняя битва, что решит судьбы обеих сторон. Именно таков план Красной Маски? Вряд ли... Предегар был катастрофой.
  Подъехал Ливень. Снова без нарисованной маски, только на лбу ряд красных волдырей. - Море оживет снова, - произнес он.
  - Едва ли.
  - Тем не менее летерийцы утонут.
  - Ваши тенты недолго будут сдерживать воду, Ливень. И не забывай о магах.
  - Для этих трусов Красная Маска приготовил своих Защитников.
  - Трусов? - удивленно сказал Тук. - Потому что они пользуются колдовской силой вместо мечей?
  - Да, и прячутся за спинами солдат. Они не заботятся о славе. О чести.
  - Верно. Их заботит лишь одно - победа. О славе и чести они поговорят потом. Привилегия победителей.
  - Ты говоришь, словно ты один из них. Мезла, вот почему я не доверяю тебе, и потому буду рядом с тобой всю битву.
  - Рад за тебя. Мне поручено охранять детей, и в битву я не пойду. "Вот только она непременно придет к нам..."
  - Я найду славу, когда перережу твое горло. Мезла, ты обратишься в бегство - я вижу слабость твоей души. Всегда видел. Ты сломан. Ты должен был умереть со своими солдатами.
  - Возможно. По крайней мере, меня не смели бы судить типы, у которых бороды еще не растут. Кстати, ты хоть раз ложился с женщиной, Ливень?
  Юный воин вспыхнул на миг, но потом кивнул. - Говорят, ты ловок в обращении с этими зубчатыми стрелами, Мезла.
  - Метафора, Ливень? Удивлен, что у тебя есть поэтическая жилка.
  - Ты же не вслушивался в наши песни? Ты сделал себя глухим к красоте Овлдана, ты ослепил единственный свой глаз. Мы древний народ, Мезла.
  - Да, я слепой и глухой. Но не немой.
  - Станешь, когда я перережу твое горло.
   "Ну, пока заканчивать", подумал Тук.
  
  ***
  
  Красная Маска так долго ждал этого мига. Не старику из племени Ренфайяр с его проклятыми тайнами вмешиваться и разрушать всё. Нет, Маска самолично позаботился о нем. Он все еще видел лицо старейшины - выпученные глаза, лопнувшие сосуды, выпавший язык... сухое лицо над крепко сжавшими горло руками становится синим, а потом мертвенно - серым... Хрящ треснул в его хватке как сухой тростник, как папирусный свиток. Он долго не мог разжать руки, хотя глупец был уже мертв.
  Слишком многие из его детских воспоминаний просочились в руки, превращая пальцы в удавов, которым недостаточно было безжизненной плоти - они словно хотели ощутить холод, оставшийся после бегства души. Конечно, тут не только в памяти дело. Старик вообразил себя хозяином Маски, его "смотрителем", если использовать летерийское слово. Он желал стоять за плечом Вождя Войны, он готов был вдохнуть - и произнести слова, роковые истины, уничтожающие не только самого Маску, но и его шанс привести овлов к победе.
  Теперь это время близко. Он увидит голову Биветт на пике. Он увидит валяющиеся в грязи тысячи трупов Эдур и летерийцев. Вороны будут виться и радостно каркать, а он встанет на помосте, станет созерцать поле битвы. Увидит, как чешуйчатые Защитники, нашедшие его, избравшие его, станут рвать магов по суставам, косить вражьи ряды...
  Тут перед разумом его снова встало лицо старейшины. Вначале видение доставляло ему радость, но потом начало тяготить. Лицо, сродное с его мечтами; лицо, так напоминающее серыми и синими пятнами оттенки стального неба. А он-то думал, что избавился от дурака и его зловещих тайн, от осуждающего взора - так отец мог бы смотреть на блудного сына, намекая, что все его слова и поступки недостойны народа овлов, такого, каким он всегда был и должен оставаться.
  Со всех сторон кипела работа. Красная Маска въехал на платформу. Кадаран у пояса. Рюгта висит в кожухе. Это оружие рождено очень, очень давно. "Разве я не овл? Разве я не больший овл, чем многие члены племени Ренфайяр? Чем большинство собравшихся здесь воинов? Не гляди на меня, старик. У тебя нет права. Ты никогда не стал бы тем, кем стал я. Погляди на моих Защитников!
  Рассказать тебе, отец?
  Но нет. Ты давно мертв. Я чувствую в руках твою тощую шею... Ах, не так. Эта подробность относится к старику. Тому, что таинственно умер в палатке. Последнему из старейшин Ренфайяра, знавшему, о да, знавшему моего отца и его род, и детей, которых он назвал своими.
  Глупец, почему ты не позволил годам притупить память? Почему не уподобился болтливым, выжившим из ума старцам? Зачем сохранил острое зрение? Хватит! Сейчас ты смотришь на камень, во тьму. Острый разум гниет в черепушке. Хватит.
  Оставь меня".
  Его ударили первые капли дождя. Вождь поднял голову. Тяжелые капли разбивались о маску, о чешуйки скрывающий правду брони. "Я неуязвим. Я неприкасаем. Завтра мы уничтожим врага.
  Защитники позаботятся об этом. Разве они не выбрали меня? Их дар - дар славы; и никто не заслужил его больше, чем я.
  Клянусь немигающими взорами К'чайн Че'малле, я одержу победу!"
  Глубоко в недрах туч забил неровную дробь глухой барабанщик. Глядящие на землю духи овлов потащили из ножен зазубренные мечи.
  
  
  
  Глава 20
  
  
  Мы живем в ожиданье
  Великого чуда:
  Бог сияющий взором
  Снизойдет до пустыни
  Наших жизней и свяжет
  Из соломы метлу
  Улыбаясь победно
  Все закуты очистит
  От грехов и от сора
  (С каждой новой зарею
  Оправданья пустые
  Мы швыряли на пол).
  Так живем, ожидая
  Всечудесного завтра
  Под безоблачным небом
  Пашем теплую землю
  Стылой сталью клинков
  С горделивым стараньем
  Засеваем пустыню
  И готовимся щедро
  Увлажнить почву кровью
  Кровью нашего бога
  (Если он не успеет
  Нас проклясть и сбежать).
  
  Выжидающий Бог,
  Кормор Фюрал
  
  
  Тонкие, словно скелеты, мосты и башни; нигде ни одного признака руководящей руки, направляющей воли. Эти тянущиеся к далекому, слабому свету сооружения принадлежат природе. Их линии неровны, хотя не лишены мрачной элегантности. Бродить между их подножий - означает потерять всякое чувство пропорциональности, забыть, как должен выглядеть мир. Здесь нет воздуха, одна вода. Нет света, только мерцание духовного зрения, обнажающего башни и арки мостов - таких тонких, таких высоких, что кажется - еще миг, и они улетят вслед за яростными водоворотами.
  Брутен Трана, вытащенный из плоти и костей, бывших ему обиталищем всю сознательную жизнь, бродил по дну океана. Он такого не ждал. Видения и пророчества подвели расу Эдур, а в особенности Ханнана Мосага. Брутен подозревал, что странствие приведет его в странное и неожиданное место. Возможно, в царство мифов. В мир, населенный богами и демонами, хранители которого будут с упорством бессмертных защищать давно умершие замки.
   "Там, куда не достает свет солнца". Может быть, память подводит его... но ощущение темного пророчества остается на устах. Он всего лишь воин из Эдур - ныне воин, лишенный плоти (хотя дух с какой-то тупой настойчивостью, свойственной всем хранителям, сохраняет видимость тела).
   Он идет и может, если захочется, увидеть тело, руки; может коснуться лица, погладить волосы - давно перепутавшиеся, вьющиеся по течениям, словно водоросли. Может ощутить холод воды и даже безмерную тяжесть, припечатавшую его к мрачному миру. Но здесь нет ни троп, ни дорог - никакого явного следа между круглыми каменными башнями.
  Гнилая древесина утонувших кораблей рассыпается в прах под ногами. Перекатываются ржавые заклепки. Нечто похожее на обломки костей танцует над глинистым дном, плывет вслед за его ногами. Кажется, распад - проклятие мира. Всех миров. Все сломанное, негодное падает вниз, в место последнего упокоения, теряется во тьме; это касается не только погибших кораблей. Киты, дхенраби, мельчайшие рачки... Планы, схемы, грандиозные замыслы. Любовь, вера и честь. Амбиции, порок и злоба. Он мог бы наклониться и зачерпнуть всё это ладонью, поглядеть, как вода смывает прах - клуб, сверкнувшая на мгновение аура, а потом - ничего.
  Возможно, именно эту истину он и призван был увидеть - если считать ее ценной, что весьма сомнительно. По нему, над ним прокатываются волны отчаяния, терзают глубины души.
  Он потерялся.
   "Чего я ищу? Кого ищу? Забыл. Это проклятие? Я мертв и обречен на вечные скитания? Обрушатся ли башни, погребая меня, превращая в еще одну изуродованную, сломанную вещь среди грязи и глины?
  Я Тисте Эдур. Хотя бы это помню. Мое настоящее тело пропало. Возможно, навсегда".
  Что-то - может быть, сила инстинкта - гнало его вперед, шаг за шагом. Была цель, нечто, требующее завершения. Нужно найти. Он должен найти. Это связано с пославшим его Ханнаном Мосагом - он помнил его и слабый отзвук пророчества.
  Однако он словно превратился в ребенка, пойманного сном о бесконечных поисках родного лица, лица матери - она где-то там, не знает о его страданиях, а если бы знала, не взволновалась бы - такова суть дурных снов - сердце, потерявшее любовь, ставшее ложью - самое ужасное из предательств. Брутен Трана понимал, что эти страхи - признак слабости, но не мог от них избавиться.
  Он шел дальше, покинув, наконец, ужасные сооружения. Возможно, он плакал, хотя, разумеется, не мог ощутить слез - они едины с окружающими морем - но горло охрипло от жалобных криков. Иногда он спотыкался и падал, глубоко увязая руками в тине - а потом вставал на ноги, сражался с течениями.
  Кажется, все продолжается уже очень долго...
  Потом нечто показалось во тьме впереди. Угловатое, с одной стороны заваленное каким-то детритом - кусками кораблей, ветками и тому подобным. Брутен подошел ближе, стараясь понять, что же видит.
  Дом. Окруженный стеной из такого же черного камня. Во дворе мертвые деревья с толстыми, узловатыми сучьями. Каждое выросло на вершине заплетенного корнями кургана. Кривая тропка ведет к ступеням под узкой дверью. По обе стороны от входа квадратные окна, закрытые слюдяными ставнями. Справа на углу приземистая башня с плоской крышей.
  В обрамленном выступами окошке на верхнем этаже тускло - желтый, мерцающий, такой призывный свет.
  Дом. На дне океана.
  И в нем кто-то живет.
  Брутен Трана обнаружил, что уже стоит перед воротами, пожирает глазами извитую тропу и плиты ступеней. Он видел клубы глины над курганами, как будто в могилах копошились черви. Подойдя поближе, заметил бороды зеленых водорослей на стенах; течения, нагнавшие кучи мусора к стене, поработали и внутри двора, повалили одно дерево, придавили могильники, ставшие похожими на кучи обросших ракушками камней. Деревья склонились, непокорные сучья обросли и махали проносящимся мимо течениям клочьями морской травы.
   "Я не это искал", понял он вдруг с полной ясностью. И все же... он снова поглядел на башню - как раз когда свет в окне замерцал и пропал, будто унесенный.
  Брутен Трана ступил на тропу.
  Здесь течения были яростнее. Они словно старались столкнуть с тропки, и инстинкт подсказал Эдур: сходить с дороги будет опасно. Он пригнулся и двинулся дальше.
  У ступеней Трана зашатался, ударенный потоком воды, и поднял голову. Дверь открыта. На пороге стоит на редкость необыкновенное существо. Ростом с Эдур, но гораздо тоньше - как будто оно долго голодало. Плоть цвета белого, как кости; узкое и длинное лицо с массой морщин. Глаза светло - серые, с вертикальными зрачками.
  Существо носило гнилые шелка, не способные скрыть особенности тела - например, дополнительные суставы на руках и ногах, шарнир посередине грудины, явный избыток ребер и вторую пару ключиц. Волосы - скорее пряди паутины вокруг неровной лысины - шевелились именно как паучья сеть на ветру. В руке существо держало фонарь, в котором сверкал золотым огнем камень.
  Раздавшийся в разуме Траны голос был каким-то детским: - Это ночь духов?
  - Неужели? - ответил Трана.
  - Или нет?
  - Не знаю.
  - Ну что же, и я не знаю, - улыбнулся хозяин. - Ты присоединишься к нам? Дом не видел гостей уже очень долго.
  - Я не в это место шел, - неуверенно возразил Трана. - Думаю...
  - Ты прав; но пришло время отдохнуть. Ведь какое-то течение принесло тебя именно сюда. Ты не привидение, нашедшее свой прежний дом. Друг, тебя привели сюда.
  - Кто? Зачем?
  - Дом, разумеется. Зачем? - мужчина пожал плечами, сделал шаг назад и жестом пригласил Трану. - Погостить. Присоединяйся к нам, прошу. Вино подходящее. Сухое.
  Брутен Трана взошел по ступеням, перешагнул порог.
  Дверь сама захлопнулась за спиной. Он стоял в узком коридоре, впереди виднелось Т-образное разветвление.
  - Я Брутен Трана, Тисте Эдур из...
  - Да, да. Из империи Увечного Бога. То есть одной из них. Император в цепях, народ под ярмом... - Хозяин бросил быстрый взгляд за плечо, указал направо. - Но не летерийцы, а Вы, Эдур, попали в особенно крепкое ярмо.
  - Ярмо монеты.
  - Хорошо сказано. И точно.
  Они остановились перед дверью в закругляющейся стене.
  - Ведет в башню, - сказал Трана. - Там я впервые заметил ваш свет.
  - Верно. К сожалению, только одна комната может вместить мою гостью. О, - шагнул он ближе, - прежде чем войти, я должен предупредить тебя кое о чем. Моя гостья имеет некую слабость... но кто их не имеет? Во всяком случае, именно мне приходится... гм... ублажать эту слабость. Скоро всё кончится, ведь всё на свете имеет конец... но не сейчас. Поэтому ты не должен отвлекать гостью. Этим уже занимаюсь я. Ты понимаешь?
  - Может, мне лучше не входить?
  - Чепуха. И еще, Брутен Трана. Не говори о драконах. Никаких драконов, понятно?
  Тисте Эдур дернул плечом: - Мне и в голову не приходила подобная тема для беседы...
  - О, в некотором смысле ты постоянно обдумываешь эту тему. Дух Эмурланиса. Скабандари. Отец Тень. Он висит над тобой, словно призрак. Как и над всеми Тисте Эдур. Понимаешь, это деликатная тема. Весьма деликатная, особенно для моей гостьи. Я полагаюсь на твое благоразумие. Иначе случится неприятность. Скорее катастрофа.
  - Сделаю, что в моих силах, господин. Момент! Как ваше имя?
  Мужчина коснулся защелки. - Мое имя утаено от всех, Брутен Трана. Лучше называть меня одним из титулов. Летерийский подойдет. Зови меня Костяшки.
  Он поднял защелку и открыл дверь.
  Круглая комната была очень велика - слишком велика для скромной башни, которую Трана видел снаружи. Потолок терялся в сумраке - если вообще существовал. До противоположной стены было не менее пятидесяти шагов. Пол выложен плитами. Едва Костяшки вошел внутрь, лампа засветилась ярче, разгоняя тени. Напротив них у стены было возвышение, заваленное подушками, шкурами и шелковыми одеялами. На них, склонившись и уперев руки в бедра, восседала великанша из породы огров или других подобных демонов. Она была наделена столь же бледной кожей, как и Костяшки: но под кожей находились широкие кости и плотные мышцы. Свесившиеся над коленями руки были чрезмерно большими даже по сравнению с неуклюжим телом. Длинные волосы беспорядочно висели по сторонам грубого лица. Даже при свете лампы глаза едва виднелись на дне глубоких орбит.
  - Моя гостья, - промурлыкал Костяшки. - Килмандарос. Уверяю тебя, Брутен Трана, она очень любезна. Когда ... отвлечена. Идем. Она рада встрече.
  Они подошли, рождая гулкое эхо. Костяшки направился к низкому мраморному столу, на котором виднелась пыльная бутылка. - Любимая, - позвал он Килмандарос, - погляди, кого привел Дом!
  - Выдай ему еду и вино, потом отошли восвояси, - прорычала великанша. - Я уже на пути к решению, ты, жалкий щенок.
  Брутен Трана уже заметил на плитах перед Килмандарос россыпь покрытых мелкой резьбой косточек. Казалось, они лежат в беспорядке - безделушки, просыпавшиеся из чьей-то сумы - но Килмандарос хмурилась, созерцая их с сердитой сосредоточенностью.
  - Решение, - повторила она.
  - Как волнующе, - отозвался Костяшки, доставший откуда-то третий кубок и успевший налить янтарного вина. - Тогда всё или ничего?
  - О да, как же иначе? Но ты уже задолжал мне сокровища сотни империй, милый Сетч...
  - Костяшки, любовь моя.
  - Милый Костяшки.
  - Уверен, что это ты мне должна, Мама.
  - Мой долг проживает последнее мгновение, - ответила она, потирая громадные руки. - Так близко. Ты был дураком, предложив всё или ничего.
  - Ах, это моя слабость, - сказал Костяшки, подходя к Брутену Тране и передавая кубок. Подмигнул, глядя прямо в глаза. - Зерна спешат в реку. Поторопись с решением.
  По возвышению ударил кулак.
  - Не нервируй меня!
  Эхо удара затихло очень нескоро.
  Килмандарос склонилась еще сильнее, сверкнула глазами на россыпь костей: - Схема, - шепнула она. - Да, почти готова. Почти...
  - Я великодушен, - сказал Костяшки. - Успокою зерна на время. Мы сможем подобающе принять гостя.
  Великанша подняла голову. Лицо стало хитрым. - Великолепная идея, Костяшки. Сделай так!
  Жест - и мерцающий свет стал ровным. Все как будто бы оставалось прежним... но Брутен Трана в глубине души понял, что зерна, о которых говорит Костяшки - это время, бег времени, его вечное движение. Он только что мановением руки остановил время.
  По крайней мере, в комнате. Не везде, конечно же. Хотя...
  Килмандарос с довольной ухмылкой распрямила спину и уставилась на Трану. - Вижу, - сказала она. - Дом знает будущее.
  - Мы лишь мгновенные мысли Азата, - ответил Костяшки. - Но, хотя наше бренное существование можно метко описать словом "иллюзия", у каждого есть своя роль.
  - Некоторые, - как-то рассеянно произнесла Килмандарос, - оказываются более полезными, чем другие. Этот Эдур... - она взмахнула покрытой шрамами ручищей, - имеет весьма малую ценность. Как ни суди.
  - Азат видит в каждом то, чего не видим мы сами. Возможно, Мама, он видит всех.
  Женщина горько хмыкнула: - Думаешь, дом отпустит меня по доброй воле? Ты наивен, Костяшки. Но даже Азат не удержит меня навечно.
  - Необычно уже то, что он вообще смог задержать тебя.
  Брутен Трана понял, что этот разговор течет по накатанной колее, что он поднимался уже не раз.
  - Этого не случилось бы, - прошептала Килмандарос, - если бы он не предал меня...
  - Ах, Мама. Я не питаю особой любви к Аномандеру Пурейку, но будем честными. Он не предавал тебя. На самом деле это ты напала на него со спины...
  - Предупреждая его предательство!
  - Аномандер не нарушает слова, Мама. Никогда не нарушал и никогда не нарушит.
  - Расскажи это Оссерку...
  - Еще один "предупреждатель" якобы неминуемого предательства.
  - А Драконус?
  - Он тут при чем, Мама?
  Килмандарос пророкотала что-то столь низким голосом, что Брутен Трана не разобрал слов.
  Костяшки сменил тему: - Наш гость Тисте Эдур ищет место Имен.
  Трана вздрогнул. "Да! Правильно!" Истина, о которой он и не подозревал до сего мига, до спокойных слов Костяшек. Место Имен. Имен богов.
  - Это будет нелегко, - взволновалась Килмандарос. Ее взор то и дело возвращался к россыпи костей. - Он должен помнить дом. Путь - каждый шаг - он должен помнить дом, или он заблудится навеки. Будет блуждать вместе с именами давно забытых богов.
  - Его дух силен, - возразил Костяшки. Он встретил взгляд Траны, улыбнулся: - Твой дух силен. Прости меня - мы часто забываем о внешнем мире, даже когда мир вторгается к нам. Как редко такое случается...
  Тисте Эдур пожал плечами. Голова кружилась. Место Имен... - Что я найду там?
  - Он уже забывает, - буркнула Килмандарос.
  - Путь, - отвечал Костяшки. - И больше чем путь. Когда все закончится - для тебя в том месте - ты должен вспомнить путь, Брутен Трана, и пройти по нему без крохи сомнения.
  - Но, Костяшки, я всю свою жизнь иду и сомневаюсь - честно говоря, тут не "кроха", а...
  - Удивительно, - бросила Килмандарос, - для потомка Скабандари.
  - Я должен отпустить зерна, - внезапно заявил Костяшки. - В реку. Схема - она вновь призывает тебя, Мама...
  Она выругалась на неведомом языке и скривилась, глядя на кости. - Я почти... почти... вот, так близко, что...
  В комнате раздался звон колокольчика.
  Кулак снова ударил по помосту; на этот раз эхо не затихло вовсе.
  Уловив незаметный знак Костяшек, Трана осушил кубок и поставил его на мраморную столешницу.
   "Пора уходить".
  Костяшки вывел Трану в коридор. Тисте Эдур метнул последний взгляд в просторную комнату: Килмандарос уперлась руками в бедра и смотрела ему вслед. Тусклый блеск глаз - словно это две звезды, одиноко умирающие на небесной тверди. Трану окатил холод, пронизавший глубины души. Он с трудом оторвал взор и прошел за сыном Килмандарос к выходу.
  На пороге помедлил, взглянув ему в лицо: - Та игра, в которую она играет... скажи, схема действительно существует?
  Брови взлетели высоко: - В бросках костей? Черт меня подери, если знаю. - Он вдруг улыбнулся. - Наш род... ох, как мы любим схемы!
  - Даже несуществующие?
  - Они не существуют? - Улыбка стала плутовской. - Иди, Брутен Трана, и помни путь. Всегда помни путь.
  Эдур спустился на дорожку. - Я буду, - пробурчал он. - Главное - найти его.
  Сделав сорок шагов, он оглянулся на дом: ничего, кроме вихрей ила в беспорядочных течениях.
   "Исчез. Как будто мне померещилось всё это.
  Но меня же предупреждали? Что-то про путь.
  Помнить..."
  Он снова потерялся. Воспоминания улетели, ухваченные безжалостным током воды.
  Он повернулся кругом и неуверенно двинулся - шаг за шагом - к чему-то, чего не мог ни вспомнить, ни даже вообразить. Так кончается жизнь? В эдаком безнадежном поиске, вечном квесте ради потерянной мечты?
   "Помнить путь. О, Отец Тень, помнить... что-то. Хоть что-то".
  
  ***
  
  На месте громадных глыб льда ныне выросли молодые деревца. Ольхи, осины, кизилы неровной опушкой окружили развалины города мекросов. За рощицей простирается поросшая травой долина; впившиеся в почву бородачи - чертополохи и улыбчивые красные маки, словно мантией, покрыли курганы, место упокоения тысяч людей.
  Обломки плавучего города еще виднеются тут и там - массивные деревянные балки, торчащие прямо или покосившиеся, упавшие, рассыпавшиеся трухой по рытвинам бывших улиц. Сорняки и кусты проросли по всем обширным руинам; полевые цветы украсили кости старых зданий.
  Он стоял, покачиваясь, на упавшей мраморной колонне. Отсюда открывается хороший вид: город простерся слева, неровная линия зеленых деревьев и курганы - справа от него. Однако его блестящие янтарем глаза не отрывались от каких-то точек на горизонте. Уголки широкого рта привычно опускались вниз, контрастируя с веселым блеском глаз (унаследованных от матери, как ему говорили). Но печальный дар отца - уста, не умеющие улыбаться - делал выражение лица совсем несхожим с яростным лицом матери.
  Его второй отец. Настоящий отец. Кровная связь. Тот, что посетил его на седьмой неделе жизни. Пока человек по имени Арак Элалле воспитывал его на Мекросе, где-то жил второй - незнакомец, приходивший в компании светловолосой ведьмы. Он отдал семя Менандоре, матери Рада Элалле. Няньки - Имассы не утаили от него этих истин; и о, как же злилась на них впоследствии Менандора!
  "Я взяла от Удинааса все, что требовалось! Оставила шелуху, ничего больше. Он больше никого не зачнёт. Шелуха! Бесполезный человечек. Забудь его, сынок. Он никто".
  Сын вздрогнул, прочитав в ее пылающих очах прямую угрозу.
  Теперь Рад стал очень высоким - на ладонь выше матери. Его длинные, распущенные в подражание Имассам племени Бентракт волосы были бурого цвета; они успели поблекнуть под лучами солнца. Одет он был в темный плащ из шкуры ранага с меховым воротником. На теле - рубаха из оленьей кожи и штаны из кожи алиша, более толстой и прочной. Прошнурованные мокасины поднимались почти до колен.
  По правой щеке протянулся шрам - след последнего броска умирающего кабана. Кости левого предплечья были сломаны и срослись неправильно - костные мозоли проступали под тугими сухожилиями. Однако рука осталась сильной - даже стала более сильной, чем правая. Дар Менандоры - необычный ответ на любое ранение: тело будто бы укрепляет себя, боясь нового повреждения. Он получал и другие переломы, не раз ушибался - жизнь среди Имассов трудна, и хотя они готовы были защищать его со всем рвением, он не позволял им этого. Он живет среди бентрактов, он хочет стать членом племени Бентракт. Здесь, среди этого удивительного народа, он нашел и любовь и дружбу - и будет жить по их законам. Пока сможет.
  Но увы... он ощущал, что этот период подходит к концу.
  Он не оторвал взора от горизонта, даже ощутив ее появление. - Мама, - произнес он.
  - Имасский? Говори на родном языке, сынок. На языке драконов.
  Рад Элалле почувствовал смутное раздражение. - Мы не Элайнты, мама. Наша кровь украдена. Нечиста...
  - Но тем не менее мы дети Старвальд Демелайна. Не знаю, кто наполнил твой разум сомнениями. Это слабость. Сейчас не время.
  - Сейчас не время, - повторил он.
  Мать фыркнула: - Сестры.
  - Да.
  - Они хотят меня. Хотят его. Но при любом раскладе они не видят угрозу в тебе, сынок. Да, они знают, что ты вырос. Знают, какая в тебе таится сила. Но они ничего не знают о твоей воле.
  - Как и ты, мама.
  Он расслышал, как она поперхнулась, и невольно порадовался наступившей напряженной тишине. Кивнул на горизонт: - Видишь их, мама?
  - Не особенно важно. Может быть, они выживут - но делать на это ставку я не стану. Пойми, Рад, в грядущих событиях никому из нас не гарантирована безопасность. Никому. Ты, я, твои драгоценные бентракты...
  Он резко повернулся; в этот миг глаза его стали точным отражением глаз матери. Ярость, откровенная угроза...
  Мать явственно вздрогнула. Он был польщен. - Я не позволю причинить им вред, мама. Говоришь, что разгадала во мне сильную волю? Вот она!
  - Глупо. Нет, безумно. Они даже не живые...
  - По убеждению их разума они живые. И моего разума - тоже.
  Менандора оскалилась: - А недавно прибывшие придерживаются столь же благородных убеждений, Рад? Ты видел их презрение? Их недовольство отпавшим кланом? Это лишь вопрос времени - скоро один из них выскажется, рассеяв давнее заблуждение...
  - Не посмеют, - ответил Рад. Он снова поглядел на далекую группу странников. Они, совершенно очевидно, направлялись к руинам города. - Ты слишком редко посещаешь нас. Презрение, недовольство - но сейчас ты увидела бы в них также страх.
  - Перед тобой? О, сынок, как ты глуп! Станут ли названные родичи защищать твою спину? Нет, разумеется - любая ссора породит неприятные вопросы, а Имассов нелегко свернуть с пути, едва дело заходит о поиске истины!
  - Мою спину защитят.
  - Кто?
  - Не ты, мама?
  Она зашипела, как змея: - Когда? Когда сестрицы изо всех сил стараются меня убить? Когда он держит Финнест в руках и следит за нами?
  - Если не ты, - сказал он беззаботно, - то кто-нибудь другой.
  - Было бы мудрым убить пришельцев, Рад.
  - Тогда мои родичи не станут задавать вопросов?
  - Отвечать могут лишь живые. Ты, разумеется, сумеешь убедить их в чем угодно. Убей новых Имассов, чужаков с хитрыми глазами. И побыстрее.
  - Не желаю.
  - Или мне их убить?
  - Нет, мама. Имассы - мои. Пролей кровь моего народа - любого клана - и останешься одна в тот день, когда налетят Сакуль и Шелтата, когда Сильхас Руин потребует Финнест. - Он искоса поглядел на нее. Неужели белая кожа может стать еще бледнее? - Да, это может случиться в один день. Я был у Двенадцати Врат, я стоял на страже, как ты просила.
  - И? - почти беззвучно прошептала она.
  - Куральд Галайн весьма неспокоен.
  - Они так близко?
  - Ты сама знаешь не хуже меня. С ними ведь мой отец? Ты крадешь его глаза, когда это нужно...
  - Не так-то это просто. - Ее тон был неподдельно горьким. - Он... мешает мне.
   "Ты хотела сказать - пугает тебя". - Сильхас Руин потребует Финнест.
  - Да, да! Мы оба знаем, что он с ним сделает. Этого нельзя позволить!
  - Ты уверена, мама? Знаешь, а я уже нет. Уже нет. "Сильхас Руин может потребовать. Он может изрыгнуть страшные угрозы. Но, мама, ты тоже часто так делаешь".
  - Если мы станем бок о бок, он не пройдет мимо.
  - Да.
  - Но кто защитит твою спину?
  - Довольно, мама. Я приказал им молчать и не думаю, что они ослушаются. Назовем это верой. Не верой в силу страха, а скорее верой в силу... чуда.
  Мать взирала на него весьма удивленно. Рад не желал объяснять подробнее. Сама увидит... когда придет время. - Я иду приветствовать гостей, - сказал он, поглядев в сторону приблизившихся странников. - Ты со мной, Менандора?
  - Ты с ума сошел? - Слова были наполнены заботой. Она никогда не умела долго сердиться на него. Возможно, это влияние неземного спокойствия отца, того спокойствия, которое Рад успел ощутить за недолгий визит? Спокойствие как будто сочилось из черт непримечательного лица летерийца, перебивая выражение гнева, боли - любых темных эмоций - делая их всего лишь мгновенной рябью на воде.
  Рад понял, что спокойствие было подлинным выражением лица Удинааса. Выражением его души.
   "Отец, я так жду новой встречи!"
  Мать исчезла - по крайней мере с земли. Внезапный порыв ветра - Рад Элалле поднял голову, увидел золотисто-белую массу ее драконьей формы, рвущейся в небо с каждым взмахом широких крыльев.
  Странники замерли на месте - до них оставалось триста шагов - и задрали головы, смотря на Менандору. Она взлетела еще выше, поймала попутный порыв - а затем поглядела вниз и ринулась прямо на группку чужаков. "О, как она любит пугать низшие создания!"
  Случившееся удивило Менандору не меньше, чем Рада, издавшего непроизвольный крик, когда из середины группы прыгнули в воздух две кошки. Твари размером с собак вытянули когти к проплывавшей над ними матери Рада - а та инстинктивно поджала задние лапы к животу. Крылья с грохотом ударили воздух, унося ее от опасности. При виде того, как она поворачивает шею и бешено сверкает глазами - воистину негодующе - Рад Элалле засмеялся и с удовлетворением понял, что смех донесся до матери. Она перевела взор на него и смотрела еще несколько мгновений - но тут инерция драконьего полета унесла ее далеко от чужаков и наглых зверушек, лишив возможности открыть твердые челюсти, изрыгнуть волну убийственной магии на беспокойных эмлав и их хозяев.
  Пора взаимной опасности миновала - Рад отметил это новым взрывом хохота - мать улетала, презрительно забыв обо всех, кто остался позади. Даже о сыне.
  Он улыбался бы, будь это позволено его устам. Ибо знал: мать сейчас улыбается. Она рада, что удалось позабавить единственного сына, ее дитя. Обычно он позволял себе смеяться только в мгновения опасных игр выживания, когда тело получало тяжелые раны (таков был обычай Имассов, его приемного племени). Даже ее сомнения, усиленные недавним разговором, на какое-то время исчезли.
  На очень короткое время. Рад знал: вернувшись, они начнут жечь ее словно огнем. Но тогда будет уже поздно. Более или менее.
  Он слез с поваленной колонны. Пора встречать пришельцев.
  
  ***
  
  - Это, - заявил Еж, - не Имасс. Разве что они здесь сильно вытянулись.
  - Не мой сородич, - прищурил глаза Онрек.
  Призрачное сердце Ежа все еще тяжело колотилось о призрачную грудную стенку. Он глядел вслед треклятой драконице. Если бы не безмозглые храбрые котята, дело могло обернуться худо. Долбашка в руке Ежа. Быстрый Бен с дюжиной сердитых садков, готовых открыться одновременно. Тралл Сенгар и чертовы копья... да, с неба полетели бы драконьи отбивные.
   "Если бы она не достала нас первой".
  Да ладно. Миг опасности миновал, и спасибо за это. - Может, он тебе не родня, Онрек, но он одет как Имасс, и в голову его костяной палицы вставлены каменные зубья. - Еж глянул на Быстрого Бена - снова почувствовав прилив восторга при виде давно знакомого лица, лица друга - и сказал: - Хорошо бы Скрип был здесь. Смотрю на этого парня - и волосы дыбом становятся.
  - Если ты уже ощутил опасность, - ответил колдун, - зачем звать сюда Скрипача?
  - Для уверенности. Ублюдок беседует с женщиной, она оборачивается драконом и пытается нас запугать. Всякий, у кого скользкие друзья, меня нервирует.
  - Онрек, - сказал Тралл, когда незнакомец приблизился к ним (он шел медленно, как будто вовсе не интересовался нежданными гостями), - думаю, мы пришли в то место, куда Котиллион хотел послать нас.
  Еж услышал и скривился: - Кстати о скользких. Тут замешан лакей Темного Трона. Я нервничаю еще сильнее!
  - Это не объясняет, Еж, каким образом в дело замешан ты сам, - сказал Эдур с легкой улыбкой. Чертова улыбка! Столь обезоруживающе искренняя, что сапер чуть не выложил все скопившиеся в голове секреты - просто чтобы увидеть, как улыбка становится еще дружелюбнее. "Тралл Сенгар излучает дружелюбие и желание побрататься, словно цветок - сладкий аромат. Но цветок бывает и ядовитым. Или это моя обычная паранойя? Заметьте - выработанная долгим опытом. Но в Тралле Сенгаре я так и не могу различить ничего ядовитого. Просто не верю милым улыбкам. Голова по-другому устроена, и к Худу все разумные объяснения".
  Он подошел слишком близко к котенку эмлавы - пришлось подскочить, чтобы увернуться от когтей. Еж сверкнул глазами на шипящего зверя: - Знаешь, я присмотрел себе твою шубку. Она моя, понял? Так что побереги ее до срока.
  Глаза зверя вспыхнули, эмлава широко раскрыла пасть, издав очередное шипение.
   "Проклятие, зубы длинными стали!"
  Онрек двинулся вперед, но вскоре остановился. Они встали в пяти шагах за его спиной.
  Высокий косматый воин подходил все ближе. Он встал также в пяти шагах от Онрека, улыбнулся и произнес что-то на гортанном наречии.
  Онрек склонил голову набок. - Говорит по - имасски.
  - Не по-малазански? - с насмешливой серьезностью спросил Еж. - Что не так с треклятым дурнем?
  Улыбка незнакомца стала еще шире. Блестящие янтари глаз уставились на Ежа. Он сказал по-малазански: - Для треклятого дурня всякое имасское наречие звучит поэзией. Как и языки Тисте, - добавил он, переведя взор на Тралла. И развел руки в стороны, открыв ладони: - Я Рад Элалле, взращенный среди Имассов племени Бентракт как их собственный cын.
  Онрек ответил: - А они до сих пор не показались. Не такого гостеприимства ожидал я от сородичей.
  - Да, за вами следили. Многие кланы. Ульшан Праль разослал приказ, чтобы никто не вставал на вашем пути. - Рад Элалле опустил взгляд на котят, сидящих на привязи по сторонам Тралла. - Они убегали, едва почуяв вас. Теперь понятно, почему. - Он опустил руки, шагнул назад. - Я подарил вам свое имя.
  - Я Онрек. Из Т'лан Имассов Логроса. Держащий эмлав - Тралл Сенгар, Тисте Эдур из племени Хирот. Темнокожий человек - Бен Адэфон Делат, рожденный в стране под названием Семиградье; а его приятель - Еж, бывший солдат Малазанской Империи.
  Рад снова поглядел в глаза Ежу. - Скажи, солдат, ты кровоточишь?
  - Что?
  - Ты умер, не так ли? Дух, пожелавший жить в подобии потерянного тела. Но теперь ты здесь. Ты кровоточишь?
  Еж озадаченно взглянул на Быстрого Бена: - Чего ему нужно? Я должен кровоточить как женщина? Я слишком уродлив для женщины, Быстрый.
  - Простите меня. Онрек объявил себя Т'лан Имассом - но вот он стоит, облаченный плотью, на нем шрамы от недавних ран, полученных в нашем мире. Тут были и другие гости. Т'лан Имассы - одинокие странники, попадающие сюда - обретают плоть.
  - Другие гости? - спросил Еж. - Вы чуть не получили еще одну гостью, и она стала бы прокравшейся в дом змеей, Рад Элалле. На твоем месте я ни за что не верил бы любым Т'лан Имассам.
  - Ульшан Праль - мудрый вождь, - снова улыбнулся Рад.
  - Я все еще дух, - заявил Еж.
  - Неужели?
  Сапер нахмурился: - Ну, я еще не желаю резать себя, чтобы убедиться в этом или обратном.
  - Потому, что ты намерен когда-нибудь покинуть это место. Я понимаю.
  - Звучит так, как будто ты можешь уйти отсюда в любое время, - бросил Еж. - Ты живешь с Бентракт Имассами, Рад - но ты им не кровный родич. Кто же ты?
  - Друг, - снова заулыбался Рад.
   "Да? А знаешь, как я отношусь к дружелюбным людям?"
  - Вы назвали мне свои имена. Приветствую вас среди Бентракт Имассов. Идемте. Ульшан Праль с нетерпением ждет встречи.
  Он повернулся.
  Они последовали за ним. Еж знаком подозвал Бена поближе. Они немного отстали от приятелей. Сапер чуть слышно сказал: - Этот волосатый дуб стоял на развалинах города, словно Худом целованный принц.
  - Город мекросов, - пробормотал маг.
  - Да, я и сам сообразил. Тогда где океан? Клянусь, на всем пути ни одной волны не заметил.
  Быстрый Бен фыркнул: - Боги новые и Старшие. Это наверняка они распинали обломки по округе. Может, еще пара Джагутов. Тут настоящая мешанина магических влияний. Не только Имассы. Скорее Джагуты. И... еще что-то.
  - Слова Быстрого Делата всегда прозрачны как моча.
  - Ты действительно не знал, что нас послал сюда Котиллион?
  - Не знал. Не жди, Быстрый, что я стану плясать перед богами, словно муха в паутине.
  - А я, Еж?
  Сапер скривился: - Да. Но бывают разные танцы.
  - Кстати, Рад тебя подколол...
  - Чем это? У него же палица.
  - Вопросом насчет крови.
  - Худ небесный! Бен...
  - Ох, не надо, Еж. Давно ты переместил Худа на небо? Из какой глубокой дыры ты выполз? И - что еще важнее - зачем?
  - Что, уже надоел? Знаешь, ты мне нравился меньше всех. Даже Ходунка...
  - И кто сейчас пляшет?
  - Я хочу намекнуть: лучше нам самим не знать, зачем мы сюда пришли.
  - Расслабься. Я уже тебя вычислил. Клянусь, узнал кое-что такое, что тебя самого удивило бы. Твое присутствие меня не беспокоит. Как и Котиллиона.
  - Ублюдок! Как... вы с Котиллионом что, обмениваетесь голубиными письмами?
  - Я не говорю, что Котиллион знает о тебе. Я говорю - если бы он знал, то не встревожился бы. Как и Темный...
  - О боги!
  - Тише!
  - Вокруг тебя тишина невозможна. Никогда и нигде! Худ! Я привидение - и до сих пор нервничаю!
  - Ну, тебе никогда не удавалось успокоиться. Другие могли бы подумать, что смерть все изменила. Но не я...
  - Смешно. Ха. Ха.
  Они уже обогнули руины города и увидели курганы. Быстрый Бен хмыкнул: - Похоже, мекросы не пережили пинка.
  - Мертвый или живой, неважно. Ты тоже нервничал бы, неся на спине мешок долбашек...
  - Черт дери! Это долбашка была у тебя в руках! Если бы драконица...
  - Точно. Быстрый, держи котят от меня подальше - а то вдруг я споткнусь и руку сломаю. И прекрати болтать насчет Котиллиона и Темного Трона.
  - Мешок с долбашками. Теперь я занервничал. Ты мертвый, а я еще нет!
  - Вот-вот.
  - Да, лучше бы Скрип был здесь. Вместо тебя.
  - Что-то ты бросаешься словами. Мне уже обидно. Забудем. Я хотел рассказать, что на пути сюда познакомился с Т'лан Имассой.
  - И куда она подевалась? Дай догадаюсь. Долбашка?
  - Ты чертовски догадлив, Быстрый. Она тянула за собой цепи, и большущие.
  - Увечный Бог?
  - Да. Все хотят войти в здешнюю игру.
  - Это было бы ошибкой, - заверил колдун. Они двигались к скалам, над которыми поднимался дымок костра. - Увечному Богу пришлось бы признать себя неумехой.
   - Ты всегда был высокого мнения о себе. Ничего не меняется.
  - Я не о себе, идиот. О драконице. Менандоре. Матери Рада Элалле.
  Еж стащил с головы шапку и что есть силы дернул за остатки волос: - Вот что сводит с ума! Ты! Роняешь эдак небрежно, словно кусок навоза с... - Он отдернул руку. - Ой! Болят как настоящие!
  - Сильно потянул? Будет кровоточить?
  Еж поглядел на колдуна. Тот не улыбался. - Слушай, Быстрый. Это было бы отлично, захоти я поселиться здесь, разбить поле, выращивать клубни или эмлав, ради их красивого меха. Но, черт дери, я же просто мимо проходил. Верно? Когда я покажусь с другой стороны - опять буду привидением. Надо привыкать. Осваиваться.
  Быстрый Бен пожал плечами: - Просто не рви волосы, и все будет нормально.
  
  ***
  
  Котята выросли и стали достаточно сильными, чтобы выбивать Тралла из равновесия. Они рвались с поводков, уставившись на малазанского солдата по имени Еж, к которому чувствовали непонятную ненависть. Тралл наклонился, чтобы подтащить зверей к себе. Лучше бы сапер шел впереди - не пришлось бы оборачиваться и тянуть за ремни.
  Онрек заметил "сражение", подошел и хорошенько влепил обоим котятам по плоским лбам. Испуганные эмлавы прекратили биться, опустили головы и должным образом поплелись вперед.
  - Мать сделала бы то же самое, - сказал Онрек.
  - Лапа послушания, - улыбнулся Тралл. - Интересно, получал ли наш проводник такие уроки?
  Рад Элалле шел в десяти шагах; непонятно было, расслышал он эти слова или нет.
  - Да, они кровная родня, - кивнул Онрек. - Это было видно, когда они стояли рядом. Раз в матери есть кровь Элайнтов, есть она и в сыне.
  - Солтейкен?
  - Да.
  - Интересно, предвидел ли он осложнения? - Говоря "он", Тралл имел в виду Котиллиона.
  - Неясно. - Онрек хорошо понял его. - Ожидающая нас задача стала еще непонятнее. Дружище Тралл, я боюсь за Имассов. За весь этот мир.
  - Тогда оставим колдуну и его саперу заботы об интересах наших покровителей. А сами займемся защитой этого места и твоих сородичей, назвавших его домом.
  Имасс прищурился: - Ты сказал это так спокойно...
  - Колдун, вот кто должен был оказаться здесь. Его сила - она будет "рукой" наших покровителей в грядущих событиях. Мы с тобой - всего лишь эскорт. Телохранители, если так лучше звучит.
  - Ты неправильно понял меня, Тралл Сенгар. Я удивился твоей готовности вновь рисковать жизнью. На этот раз - ради племени, ничем с тобой не связанного. Ради чужого Королевства.
  - Они родня ТЕБЕ, Онрек.
  - Далекая. Бентракт...
  - Скажем, если бы главенство среди Эдур захватило племя Ден-Рафа, а не мой родной Хирот - неужели я не отдал бы жизнь, сражаясь за них? Они тоже мой народ. Разве у тебя иначе? Бентракт - другое племя, тот же народ.
  - Ты слишком великодушен, Тралл Сенгар. Ты устыдил меня.
  - Похоже, ты тоже неправильно меня понял, друг. Возможно, все, что ты видишь - всего лишь поиск причины для драки. И для смерти.
  - Ты здесь не умрешь.
  - Ох, Онрек...
  - Я могу сражаться в защиту мира племени Бентракт, но я не ради них пришел сюда. Я иду за тобой.
  Тралл не посмел встретить глаза другу. В сердце пробудилась боль. Старая, мучительная.
  - Ее сын, - сказал вскоре Онрек, - выглядит весьма юным.
  - Как и я.
  - Нет, если поглядеть тебе в глаза. - Похоже, он не понял, что нанес другу рану, ибо беззаботно продолжил: - У Солтейкена и глаза юные.
  - Невинные?
  Кивок. - Доверчивые. Он еще дитя.
  - Добрая мамаша.
  - Не она воспитывала его.
   "Ах. Значит, Имассы. Теперь я начинаю видеть, понимать..." - Будем бдительны, Онрек.
  - Да.
  Рад Элалле провел их в расщелину между двумя выступами складчатого камня, по тропке, вьющейся между больших валунов. Впереди показалась деревня Имассов.
  Каменные укрытия вдоль скалы. Хижины из бивней, тонкие шесты, на которых сушатся шкуры. Дети чертенятами мечутся между собрания примерно тридцати Имассов. Мужчины, женщины, старцы. Впереди стоит один воин, рядом с ним еще трое - в рваных одеждах, чем-то отличающихся от одеяний местного клана. Чужаки, гости, не желающие смешиваться с хозяевами.
  Онрек увидел их - и нахмурился еще сильнее. - Друг, - шепнул он, - берегись этих троих!
  Рад Элалле встал рядом с вождем. - Это Ульшан Праль, - сказал он, положив руку на крепкое плечо воина. Жест открытого уважения и признательности. Похоже, он не замечал, какое напряжение этот жест вызвал среди гостей.
  Онрек вышел вперед: - Я Онрек Сломанный из клана Логроса. Дитя Ритуала. Я прошу, чтобы нас приняли как гостей среди вашего племени, Ульшан Праль.
  Воин с кожей цвета меда нахмурился и что-то сказал Раду Элалле.
  Рад кивнул и обратился к Онреку: - Ульшан Праль спрашивает, почему ты не говоришь на Первом Языке.
  - Он спрашивает, почему я решил говорить на другом языке?
  - Да.
  - Мои друзья не разделяют знания этого языка. Я не могу просить гостеприимства так, чтобы они не поняли смысла сказанного - ведь им придется связать себя обычаями хозяев. Они должны понимать, что я обещаю вам отсутствие враждебности с их стороны.
  - А ты не можешь просто перевести им? - спросил Рад.
  - Могу, конечно. Но я решил предоставить эту честь тебе, Рад Элалле, ибо Ульшан Праль тебя знает и тебе доверяет, тогда как я...
  - Очень хорошо. Я переведу.
  - Хватит всякой муры, - крикнул Еж, резко опуская на землю мешок. - Мы все будем хорошими ребятами, пока никто не попробует нас убить или еще что похуже. Например, заставить есть какие-нибудь ужасные овощи, вымершие - ко всеобщей радости - по всей вселенной, кроме вашего мирка.
  Рад Элалле проявил изрядное мастерство, переводя слова Ежа почти так же быстро, как сапер выпаливал их.
  Брови Ульшана Праля взлетели в явном удивлении; он повернулся влево и сделал яростный жест кучке старух.
   Еж скривил губы: - Что я такого сказал?
  Тралл видел, что Онрек улыбается. - Ульшан Праль приказал приготовить рыбу в дополнение к рагу из баэктара.
  - Бак - как?
  - Это овощ, Еж. Его можно найти только здесь.
  Напряжение вдруг исчезло. Все заулыбались; некоторые Имассы выкрикивали приветствия, другие подходили - сначала к Онреку, а потом - с выражением восторга на лицах - к Траллу. Нет, понял он: так они смотрят на котят эмлавы. Те замурлыкали низкими голосами, когда короткопалые руки начали гладить мех и щекотать за круглыми ушками.
  - Погляди на них, Быстрый! - удивленно вскрикнул Еж. - Разве честно?
  Колдун хлопнул сапера по спине: - Все понятно, дружище. Мертвецы воняют.
  - Ты снова обидел меня!
  Тралл со вздохом отпусти поводки и отошел. Улыбнулся Ежу: - Лично я ничего плохого не чую.
  Но солдат в ответ скривился еще сильнее. - Может, сейчас ты мне нравишься, Тралл Сенгар - но побудь таким милым, и все изменится.
  - Я чем-то обидел...
  - Игнорируй Ежа, - вмешался Быстрый Бен. - По крайней мере, когда он болтает. Поверь, только таким путем мне и прочим солдатам взвода удалось не сойти с ума. Игнорируй его... пока он не схватит проклятый мешок.
  - А тогда? - непонимающе спросил Тралл.
  - Тогда беги, словно сам Худ хватает за пятки.
  Онрек освободился из объятий и направился к чужакам.
  - Да, - вполголоса заметил Бен. - Они действительно составят проблему.
  - Потому что они вроде Онрека? Т'лан Имассы?
  - Да, дети Ритуала. Вопрос - зачем они здесь?
  - Могу вообразить, что с какой бы миссией они сюда не явились - трансформация глубоко их потрясла. Возможно, в них, как и в Онреке, пробудился дух.
  - Да, они выглядят достаточно взволнованными.
  Онрек разговаривал с ними недолго.
  - Ну? - спросил маг подошедшего Имасса.
  Лоб Онрека избороздили глубокие морщины. - Они тоже из Бентракт Имассов. Но из кланов, присоединившихся к Ритуалу. Клан Ульшана Праля - среди немногих отказавшихся. Его поколебали доводы Кайлавы Онасс. Вот почему, - добавил Онрек, - они приветствуют эмлав - словно это дети самой Кайлавы. Итак, между группами пролегает старинная неприязнь. Ульшан Праль тогда не был вождем. Т'лан Бентракт вообще не знали его прежде.
  - И в этом проблема?
  - Да. Один из чужаков - вождь, избранный самим Бентрактом. Хостилле Ратор.
  - А двое других?
  - C ними еще хуже. Гадающая по костям Ульшана Праля умерла. Тил'арас Бенок и Гр'истанас Иш'ильм, что стоят слева и справа от Ратора - Гадающие.
  Тралл Сенгар глубоко вздохнул: - Похоже, замышляют захват власти.
  Онрек Сломанный кивнул.
  - Но что их остановило? - спросил Быстрый Бен.
  - Рад Элалле. Сын Менандоры их страшит.
  
  ***
  
  Каждое мгновение ливень обрушивал сотни тысячи стальных копий на черепичные крыши городка. Потоки воды стекали на темные улицы и устремлялись к гавани.
  Лед на северной стороне острова не желал умирать спокойно. Уничтожаемые магией дикой девчонки бело-голубые айсберги ломались, выпуская столбы пара; пар сгущался в огромные тучи, они ползли на юг, к осажденному непогодой городу, и атаковали его, словно обезумевшие мстители. Полдень казался глухой полночью. Колокола звенели под ударами дождя, будто отбивая нескончаемую ночную стражу.
  Утром - если таковое вообще наступит - Адъюнкт прикажет поднять паруса над потрепанными судами. "Престолы Войны", два десятка мощных, быстроходных кораблей сопровождения, остатки транспортов с последними частями Четырнадцатой Армии на бортах. И один крошечный юркий дромон, чьи весла неутомимо ворочают безголовые Тисте Анди. Ах да, во главе пойдет суденышко местных пиратов с мертвым капитаном - женщиной - но не будем про нее... Вернемся лучше на черненую палубу кошмарной галеры.
  Ужасная истина всячески старалась скрыть себя от Нимандера Голита и его спутников. Отрубленные головы на палубе, около главной мачты, заботливо укрыты брезентом. Зачем стимулировать истерию? Если живые Тисте Анди увидят лица своих родичей... Разве они все не с Плавучего Авалю? О да, именно оттуда. Дяди, отцы, матери. О, какая мрачная игра слов - они действительно были главами семейств, головами, снесенными с плеч слишком рано - их потомки не успели вырасти, обрести опыт, научиться жить в этом мире. Снесенные с плеч, ха-ха. Смерть - это понятное дело. Умирание - понятное дело. Но есть и другие возможности - теперь это тоже стало понятным, не нужно никакой особой мудрости. Эти головы не умерли, не почернели и не сгнили. Головы не потеряли лиц, не стали бесплотными черепами, по которым с трудом можно догадаться, кому принадлежат те или иные останки. Нет, глаза все еще моргают - словно память подсказывает им, что глаза должны иногда моргать; уста шевелятся, продолжая прерванные беседы, сплетни и родительские нравоучения, хотя ни одному слову не дано покинуть гортани.
  Но истерия - слишком простое слово. Юный разум может оказаться в разных местах. Его могут осаждать крики ужаса, бесконечные взрывы страха - снова и снова, прилив без отлива. Или разум может стать тихим, присоединяясь к наихудшему виду молчания - молчанию разинутых ртов, спертого дыхания, выпученных глаз, вздувшихся вен. Никогда им не вздохнуть снова, не наполнить легкие живительным воздухом... Это истерия тонущего. Тонущего в собственном ужасе. Истерия пускающего слюни ребенка.
  Некоторые тайны невыносимы. Одни из таких - тайна проклятого корабля. Им с раннего детства хорошо знакомы обводы "Силанды". Корабля, унесшего родителей в патетическое плавание на поиски того, кого каждый из обитателей Авалю зовет Отцом. Аномандера Рейка. Аномандера Серебряной Гривы, Аномандера Драконьего Глаза. Увы, им не удалось его отыскать; не удалось возгласить жалобы, задать наболевшие вопросы, уставить пальцы в обвинении, осуждении, проклятии. Да, да, именно этого они и хотели!
  Так сожмите весла, храбрые родители. Впереди еще одно море. Видите берег? Конечно же, нет. Вы видите только солнечный свет, просачивающийся сквозь плотную парусину, вы мысленно ощущаете боль в телах, напряжение рук - вперед и назад, вперед и назад при каждом гребке. Вы чуете, как кровь поднимается в чаши обрубленных шей, словно в золотые кубки - для того лишь, чтобы снова вернуться вниз. Гребите, проклятые! Гребите к берегу!
   "Да, к берегу. К другой стороне океана. Но этот океан бесконечен, милые предки.
  Гребите же! Гребите!"
  Он мог бы захихикать - но слишком опасно прерывать тишину истерии, за долгие дни ставшую теплой, словно материнские объятия. Лучше держаться, отгонять мысли, все мысли, все мысли о "Силанде".
  Это легче делать на суше, в гостинице, в комнате.
  Но завтра они поднимают паруса. Снова. На корабли, к живительному ветру и плещущей волне!
  Вот почему Нимандер Голит проснулся посреди ужасной ночи мстительного ливня. Он знает Фаэд. Он знает, куда могут позвать ее пятна истерии. Сейчас, среди бесконечного полночного звона.
  Она может совершенно неслышно встать с кровати, босиком прокрасться к двери. "Милая сестрица, милая дочка, милая мать и тетя, племянница, внучка... милая родственница, кровь от моей крови, слюна от моей слюны, желчь от моей желчи. Я слышу тебя.
  Ибо я понимаю твой разум, Фаэд. Знаю беспрестанные взрывы души - да, я вижу оскаленные зубы, грязное пятно намерений. Ты воображаешь себя невидимкой, не ожидаешь свидетелей - и потому ты решилась обнажить свое эго. Ты вышла в серый сумрак, столь поэтически повторяемый блеском ножа в темной руке.
  К двери, дражайшая Фаэд. Подними засов, выскользни в коридор. Ноги скользят, дождь колотит по крыше, грязные слезы стекают по стенам. Достаточно холодно, чтобы видеть и твое дыхание: напоминание, что ты не только жива, но и сексуально возбуждена, что ты вышла в поход ради сладчайшего разрешения накопившихся тайн и противоречий... пальчики играют ножом, а в гавани на пляшущем корабле глаза вперились в непроницаемый, покрытый водяной пленкой брезент..."
  Да, ее беспокоит Вифал. Он может проснуться. Сразу или вскоре. Может учуять кровь, кислую вонь железа, смерть, скачущую на перерезанном горле Сендалат Друкорлат. Может увидеть то, чем является Фаэд, ее истину - а ее истину не позволено видеть никому, просто потому что не позволено! Придется убить и его тоже.
  Гадюки жалят много раз.
  К двери, к последней преграде - гребите, дурни - берег уже близко! - на которой, конечно, нет замка. Что тут запирать? Разве что одну злобную девчонку, мать которой пялится мертвыми глазами в черный брезент. Девчонку, которая - одна из всех - пошла и подняла брезент. Поглядела в глаза матери.
   "Мы втянуты в паломничество. Потому что жить - означает охотиться за эхом. Эхом чего? Никто не ведает. Но паломничество начато - о да, начато, и каждый миг мы ловим отзвуки, эхо - тихий шепот - треск весел, шлепанье волн, стук кулаков прибоя о корпус корабля - а над всем этим клокотанье крови, подступающей к горлам и с бульканьем уходящей обратно. Мы слышим эхо команд надсмотрщика: "Гребите! Гребите к берегу! Гребите, если хотите жить!""
  Он вспомнил ту историю, что вспоминал очень часто и будет еще не раз вспоминать. Старик в одинокой рыбацкой лодке. Гребущий прямо к ледяным горам. О, как он любит эту историю! Бессмысленная храбрость, безумная магия - его трясло, когда он воображал себя эту сцену, чудесную, совершенно бессмысленную сцену. "Старик, что ты такое задумал? Старик - там лед!"
  Внутри - тень среди теней, сумрак среди сумрака, зубы сжаты, а нож тускло блестит, ловит отблески дождевых капель за ячейками оконного стекла. Ее затрясло, она согнулась - внезапно заболел живот, дыхание прервалось, голова закружилась - "о, Фаэд, не закричи! Ни звука..."
  Они сдвинули койки - сегодня ночью мужлан и его сучка ерзали друг по дружке склизкими чреслами. Как мило. Она подошла ближе, поводила глазами, отыскивая Сендалат - слева, ближе к ней. Очень удобно.
  Фаэд вскинула нож.
  В ее уме мелькали сцены, скорбные списки равнодушных поступков старухи, каждый из которых унижал Фаэд, почти что обнажал тщательно таимые страхи - никто не смеет делать так, никто не смеет смеяться над ней! В глазах старухи все время плескался смех, иногда вырываясь наружу. Все эти обиды... да, пришло время расплатиться. Сразу, одним ударом ножа.
  Она подняла нож еще выше, перевела дыхание...
  И опустила.
  Рука Нимандера метнулась, хватая ее запястье, сжимая все сильнее - она развернулась, оскалилась, глаза сверкнули яростью и ужасом. Ее рука - тонкая, похожая на костлявую змею - извивались и дергалась, пытаясь развернуть клинок против Нимандера. Он дернул - кость сломалась с мерзким скрежетом и хрустом.
  Нож звякнул о деревянный пол.
  Нимандер навалился, всей тяжестью тела вдавив Фаэд в пол около кроватей. Она попыталась выцарапать ему глаза. Анди выпустил сломанное запястье и схватился за другое. Оно немедленно хрустнуло.
  Фаэд не закричала. Как ни странно, он не издавала ни звука - только хрипло дышала.
  Нимандер прижал ее коленом и сомкнул руки на горле. Начал душить.
   "Довольно, Фаэд. Я поступлю так, как поступил бы Аномандер Рейк. Или Сильхас Руин. Как сама Сендалат, проснись она. Я сделаю это, потому что знаю тебя - вот сейчас вижу в выпученных глазах, в которые словно перетекло все твое сознание - я вижу истину о тебе.
  Вижу твою пустоту.
  Твоя мать взирает в ужасе на собственное отродье. Взирает недоверчиво, отчаянно надеясь, что ошиблась, что все мы ошибаемся, что ты на такая, какой кажешься. Но это бесполезно. Для тебя. Для нее.
  Да, смотри мне в глаза, Фаэд, и знай - я вижу тебя.
  Насквозь..."
  Его потянули в сторону. От Фаэд. Ладони болезненно сжались, потеряв добычу - он попал в мускулистые объятия, его оттащили от опухшей, хрипло дышащей Фаэд - горло бедной Фаэд, вероятно, непоправимо повреждено, и каждый вздох - сущая мука...
  Но она жива. Он упустил шанс. Сейчас его убьют.
  Сендалат закричала - он понял, что она уже некоторое время кричит на него. Она проснулась от криков Фаэд, когда он сломал ей второе запястье - конечно же, та вовсе не молчала, сломанные кости всегда берут свое, подчиняя даже бездушную тварь, какова Фаэд - она вопила, а он не слышал ничего, кроме плеска весел и команд надсмотрщика!
   "И что теперь? Что они сделают?"
  - Нимандер!
  Он уставился на Сендалат, изучая ее лицо словно лицо незнакомки.
  Вифал плотно охватил его ручищами, но Нимандер не пытался бороться. Слишком поздно.
  Фаэд упала. В воздухе возник запах рвоты.
  Кто-то колотил в дверь - оказывается, Нимандер мудро запер ее за собой, прокравшись в комнату.
  Сендалат крикнула, что все в порядке - несчастный случай , но сейчас все спокойно.
  - Но руки бедной Фаэд сломаны. Это увидят все.
  - Не сейчас, Вифал.
  - Он обмяк у меня в руках, жена. Отпустить?
  - Да, но будь начеку.
   "Я начеку, не беспокойся..."
  Сендалат, встав между Нимандером и кашляющей, хрипящей Фаэд, охватила его голову руками, всмотрелась в глаза.
   "Что ты видишь, Сендалат Друкорлат? Драгоценные камни, святящиеся чудными откровениями? Провалы, шепчущие, что погружение станет бесконечным, что душа бездонна? Гребите, дурни! Мы тонем! О, не хихикай, Нимандер! Не надо. Оставайся таким, каков ты есть. Немым. Тупым. Что она видит? Ничего, разумеется".
  - Нимандер.
  - Все в порядке, - отозвался он. - Можете меня убивать.
  В ее взоре мелькнуло что-то странное. Что-то вроде ужаса. - Нет, Нимандер. Слушай. Я хочу знать, что тут случилось. Почему ты в моей комнате?
   "Ну, я следовал за ней. Я оставался бодрствующим - я уже привык. Я слежу за ней дни и ночи, дни и ночи. Смотрю, как она спит, смотрю, как просыпается, как хватает нож и улыбается тьме. Тьме наследия, тьме измены.
  Я не помню, когда спал в последний раз, Сендалат Друкорлат.
  Я должен бдеть, постоянно бдеть. Из-за Фаэд".
  Он ответил ей? Вслух произнес все эти спутанные оправдания и разумные объяснения? Он не уверен. "Убейте же меня. Я смогу спать, я так хочу спать!"
  - Никто не убьет тебя, - сказала Сендалат. Прижатые к его вискам руки были мокрыми. "Пот. Или дождь? Не слезы... оправдаем влагу небом и ночью".
  - Извините, - сказал Нимандер.
  - Кажется, извиняться надо перед Фаэд. Не так ли?
  - Извините, - повторил он, - что она не мертва.
  Она отдернула руки. Вискам сразу стало холодно.
  - Погоди, - сказала Вифал, нагнувшийся к изголовью кровати. Подняв что-то тонкое, блестящее. Ее нож. - Ну, - пробурчал он, - интересно, кому это принадлежит?
  - Нож Нимандера еще при нем, - ответила Сендалат и обернулась к Фаэд.
  Вифал тут же вздохнул: - Она вилась вокруг тебя как злобная гадюка, Сенд. Но такое? - Он поглядел на Нимандера. - Ты спас жизнь моей жены? Думаю¸ да. - Тут он подошел ближе. В глазах - ничего от ужаса жены. Нет, его взгляд был холодным. И он оттаивал. - Боги, Нимандер! Ты знал, что так случится. Давно? Когда ты последний раз спал? - Он еще миг вглядывался в лицо Нимандера. Резко развернулся: - Отойди, жена. Думаю, надо завершить начатое...
  - Нет! - крикнула та.
  - Она попытается снова.
  - Я понимаю, тупица! Думал, я не проникла в клыкастую пасть, что у нее вместо души? Слушай. Есть решение...
  - Да! Свернуть тощую шею.
  - Мы оставим их здесь. На острове. Отплывем без них. Вифал, муж мой...
  - Когда она оправится - ядовитые твари вообще живучи - то возьмет ножик и сделает с Нимандером то, что хотела сделать с тобой. Он спас тебе жизнь, и ты его не бросишь.
  - Она не убьет его. Ты не понимаешь. Она не сможет - без него она станет поистине одинокой. Такого она не вынесет - боязнь сойти с ума...
  - Она уже достаточно безумна, чтобы поднять нож на Нимандера, который "предал" ее!
  - Нет.
  - Жена, ты уверена? Ты веришь, будто полностью проникла в душу извращенки? Ты готова оставить Нимандера с ней?
  - Муж, у нее сломаны руки.
  - Сломанные кости можно исцелить. На дыру от ножа в глазу - нет.
  - Она не тронет его.
  - Сенд...
  - Она не тронет меня, - заговорил Нимандер.
  Вифал отыскал его взглядом. - И ты туда же!
  - Оставьте нас здесь, - сказал Нимандер, поморщившись от звука собственного голоса. Такой слабый. Бесполезный. Он не Аномандер Рейк. Не Сильхас Руин. Андарист верил, что его можно сделать вождем. Ошибка. - Мы не можем отправиться с вами. С "Силандой". Мы не вынесем вида этого корабля. Уведите его, прошу. Уведите!
   Ох, слишком много криков для одной комнаты. Снаружи снова раздались тревожные вопросы.
  Сендалат отвернулась, натянула платье - Нимандер только теперь заметил, что она стояла нагой. Тело матери семейства, тело женщины, принесшей много детей. Тело, о каком мечтают мужчины. "А есть ли женщины, что могут стать женой или любовницей или матерью детей... для меня? Стоп. Она мертва..." Сендалат подошла к двери, торопливо открыла ее и выскользнула наружу. В коридоре начался разговор.
  Вифал смотрел на Фаэд. Та уже давно прекратила кашлять и даже уже не всхлипывала.
  - Не твой грех, Нимандер.
  - Что?
  Вифал нагнулся, схватил Фаэд. Та закричала.
  - Не надо, - сказал Нимандер.
  - Не твой грех.
  - Она бросит тебя, Вифал. Если ты сделаешь это, она бросит тебя.
  Мужчина уставился на Нимандера - и снова опустил Фаэд на пол. - Ты меня не знаешь. Может, и она меня плохо знает. Когда дойдет до дела, которое я должен совершить во имя нее... - он помедлил и добавил, - и твое...
  Нимандер думал, что его слова смогли поколебать Вифала, удержать от ужасного поступка - и потому оказался не готов к следующему движению кузнеца. Вифал схватил тело Фаэд, пронесся через комнату - казалось, она весит не больше корзины с клубнями - и бросил девушку в окно.
  Толстое стекло с треском лопнуло; тело упало головой вниз, растопырив ноги с изящными ступнями, и мигом исчезло из вида. В комнату ворвался воющий ветер, повсюду разбрызгав струи ледяного дождя.
  Вифал подошел к проему, посмотрел в лицо ветру - и обернулся к Нимандеру. - Я собираюсь соврать, - пророкотал он. - Безумная тварь вскочила, выбросилась из окна. Ты слышишь?
  Дверь распахнулась, Сендалат ворвалась в комнату. За ней бежали помощница Адъюнкта Лостара и жрец Банашар - позади них столпились прочие Тисте Анди - в глазах страх и смятение - Нимандер поплелся к ним - шаг, еще шаг...
  Сендалат подтащила его к себе.
  Вифал говорит. Его голос полон потрясения. Он очень убедителен.
  Но Сендалат смотрит в глаза Нимандера. - Так, Нимандер? Она сделала это?
   "Сделала что? Вылетела из окна вверх тормашками? О да!"
  Теперь крики донеслись с улицы. Ветер и плеск дождя почти заглушили их. Лостара Ииль подошла к окну и выглянула наружу. Еще мгновение - и она отвернулась. Лицо стало печальным. - Сломана шея. Я сочувствую, Сендалат. Но появляются вопросы...
  Чья-то мать и жена, а ныне любовница Вифала всё смотрит в глаза Нимандера - и можно разглядеть в этом взгляде, как осознание потери отделяется от темноты, занимает в уме место любви к супругу, к человеку с таким невинным лицом. Он понимал, что его ответ может уничтожить еще две жизни. "Сделала? Что? Через окно? Она... умерла?"
  Нимандер кивнул. - Да, - сказал он.
  В его разуме закричала другая мертвая женщина. Он чуть не зашатался. Мертвые глаза, пожирающие всякую любовь... - "Ты солгал, Нимандер!"
  "Да. Чтобы спасти Вифала. Спасти Сендалат Друкорлат..."
  - "Спасти себя!"
  "Да".
  - "Любимый, что с тобой?"
  "Я слышал звук разрыва. Шепот обещания... видишь ли, мы можем остаться здесь. Должны. Андарист выбрал меня. Он знал, что скоро умрет. Знал, что ни Аномандер Рейк, ни Сильхас Руин - никакой герой славного прошлого не явится, чтобы спасти нас и позаботиться о нас. Что остался только я.
  Любимая! Вести - значит нести бремя. Как несли его герои древности с чистыми взорами...
  Она глядит мне в глаза, любимая. Видишь это бремя? И, словно герой древности..."
  Сендалат снова коснулась его длинными пальцами. Не чтобы обхватить лицо - просто стереть капли дождя со щек.
   "С чистыми взорами...
  Мы останемся здесь, на острове - мы вглядимся в трясов, различая тонкую нить андийской крови, и выведем их из варварства. Исправим искажение памяти.
  Мы покажем им берег. Настоящий берег.
  Бремя, любимая. Вот что такое - жить, когда твоя любовь мертва".
  Сендалат, не обращая внимания на расспросы Лостары Ииль, отступила на шаг - соединила руки с руками мужа...
  Вифал искоса поглядел на Нимандера.
  Снаружи визжал ветер.
   "Да, любимая. Взгляни ему в глаза. Увидь, что я сделал ради Вифала. Потому что не успел..."
  
  ***
  
  Буря прошлой ночи начисто отмыла город, сделав его наружность почти приятной для глаза. Яни Товис, Полутьма, стояла на набережной и наблюдала, как иноземные корабли выходят из гавани. Рядом стоял ее полубрат Йедан Дерриг, Дозорный.
  - Рад увидеть их уход, - произнес он.
  - Ты в этом не одинок.
  - Брюллиг до сих пор мертв для мира. Было это празднование или траур по самому себе?
  Яни пожала плечами.
  - На заре, - продолжил после повисшего было между ними молчания Йедан, - наши темнокожие родственнички отправятся копать могилу. - Борода задергалась, послышался скрип зубов. Он закончил: - Я девушку только раз встречал. Грустная, всё глаза отводила.
  - Руки у нее сломались не при падении, - сказала Яни. - Слишком много синяков. Следы пальцев. К тому же она упала на голову - даже язык начисто откусила.
  - В той комнате что-то случилось. Что-то гадкое.
  - Я рада думать, что мы не унаследовали таких черт характера.
  Он едва слышно хмыкнул.
  Яни Товис вздохнула. - Стяжка и Сквиш, похоже, решили сделать целью своего существования преследовать меня и толкать под руку.
  - Ведьмы выбрали их своими представительницами. Ваше правление начинается с дурных знамений.
  - Есть вещи и похуже. Город кишит бывшими заключенными. Беглые Должники, убийцы. Брюллигу удавалось их сдерживать, потому что он казался самой злой гадюкой в гадючьей яме. На меня смотрят и видят Атрипреду имперской Армии - еще одного надзирателя. А ты, Йедан, кажешься им финедом с крепкими кулаками. До Королевы каких-то треклятых трясов им нет дела.
  - Вот причина, по которой вам нужны ведьмы.
  - Знаю. Особенно меня злит, что они тоже это понимают.
  - Вам недостает влияния.
  - Какой ты умный.
  - Даже ребенком вы были склонны к сарказму.
  - Извини.
  - Думаю, ответом могут стать Тисте Анди.
  Она искоса поглядела на него: - Это как?
  - Кто знает о прошлом нашего народа больше, чем ведьмы? Для кого прошлое ясно и просто? Кто не был исковеркан поколениями вырожденцев, привыкших к беспамятству и удобной лжи?
  - У тебя язычок остер.
  - Опять сарказм.
  - Нет. Я впечатлена.
  Челюсть задвигалась. Он молча глядел на Яни.
  Она засмеялась. Невольно. - Ох, брат. Пойдем. Чужаки убрались и, наверное, никогда не возвратятся.
  - На всех парусах к гибели?
  - А ты что думаешь?
  - Я не уверен, Полутьма. Девочка - волшебница, Синн...
  - Может, ты прав. Услышав, что она уплывает, Сквиш и Стяжка пустились в пляс.
  - Она разрушила полосу плотного льда длиной в половину Фентской Косы. Я бы не сбрасывал наших малазан со счета.
  - Адъюнкт меня не впечатлила.
  - Возможно, она не нуждалась в этом.
  Полутьма обдумала это предположение. Потом обдумала его еще раз.
  Они, не договариваясь, отвернулись от блистающей воды залива и уходящих в иноземных дымку кораблей.
  Утреннее солнце начинало пригревать - еще одно, самое ясное доказательство гибели льдов. Угроза миновала, Остров выживет.
  Первый ночной горшок опрокинулся над чистой мостовой, вывалив всё содержимое. Прохожие разбежались по сторонам.
  - Народ приветствует свою Королеву.
  - Да ладно, Йедан.
  
  ***
  
  Капитан Добряк встал у фальшборта, поглядел через покрытую рябью воду на "Силанду". Солдаты обоих размещенных на проклятом корабле взводов вышли на палубу. Почти все собрались за игрой в кости - или в какую непотребную игру они там играют? - а весла рыхлят воду, поддерживая быстрый ритм. Мазан Гилани стоит около рулевого весла, рядом с ней виден сержант Корд.
   "Счастливый ублюдок этот Корд". Лейтенант Прыщ, что стоял справа от Добряка, оперся руками о поручень, напряженно вглядываясь в Мазан (он полагал, что этим же заняты почти все люди во флоте, кроме занятых на вантах).
  - Лейтенант.
  - Сэр?
  - Как вы думаете, чем вы заняты?
  - Гм... ничем, сэр.
  - Вы оперлись о планшир. Расслабьтесь. Мне что, все время придется говорить вам "расслабьтесь", лейтенант?
  Прыщ выпрямился. - Извините, сэр.
  - Эту женщину нужно упомянуть в рапорте.
  - Так точно. Она немногое на себя надела, не так ли?
  - Одета не по уставу.
  - Чертовски отвлекает. Да, сэр?
  - Вы, конечно, имели в виду - раздражает.
  - Ах да, именно это слово я и искал. Спасибо, сэр.
  - Трясы делают совершенно необыкновенные гребни, - продолжал Добряк. - Из панцирей черепах.
  - Впечатляет, сэр.
  - Дорогая покупка, но стоящая, смею утверждать.
  - Так точно, сэр. Уже опробовали?
  - Лейтенант, вы считаете - это смешно?
  - Сэр? Конечно нет!
  - Поскольку, как это ясно любому, лейтенант, ваш непосредственный командир почти лишен волос.
  - Если вы имели в виду свою голову, сэр... да, это ясно любому, сэр.
  - Или я поражен вшами и должен вычесывать их изо всех иных мест тела, лейтенант?
  - Не могу знать, сэр... То есть никак нет, сэр!
  - Лейтенант, приказываю пойди в мою каюту и приготовить дисциплинарный рапорт на этого солдата.
  - Но, сэр, она моряк. Морской пехотинец.
  - Каковой рапорт будет передан Кулаку Кенебу, как только представится возможность. Ну, почему вы еще здесь? Вон с глаз моих! И не хромать!
  - Хромота давно прошла, сэр!
  Прыщ отдал честь и поспешил прочь, стараясь не хромать. У него была проблема: он снова начинал хромать, едва завидев Добряка. Какая-то жалкая попытка вызвать сочувствие. Тем более жалкая, что капитан Добряк лишен сочувствия напрочь. У него и друзей нет. Кроме гребней. - Зубья у них есть, да кусать нечего, - пробормотал он, спускаясь в каюту Добряка. - Черепашьи панцири, хо!
  Добряк сказал за спиной: - Кстати, я решил сопроводить вас в каюту.
  Прыщ сжался, захромал, чуть не упав, схватился за поясницу. Открыл каюту. - Так точно, сэр, - произнес он чуть слышно.
  - Когда закончите, лейтенант... мой новый черепаховый гребень нуждается в тщательной чистке. Трясы - не самые чистоплотные из людей.
  - Как и черепахи.
  - Что вы сказали?
  - Я буду очень старательным, сэр.
  - И осторожным.
  - Абсолютно так, сэр.
  - Я подумал, что следует проследить за вашими усилиями.
  - Да, сэр.
  - А вы случайно не захромали снова?
  - Никак нет. Мне намного лучше.
  - Иначе придется найти для вашей хромоты более основательную причину. Например, я найду здоровенную дубину и разобью вашу ногу на кусочки. Сойдет, как думаете? Вижу, ответа не требуется. Не пора ли найти чернильницу, лейтенант?
  
  ***
  
  - Говорю тебе, Мазан, это Добряк там стоит. И слюнки на тебя пускает.
  - Ты чертов дурак, - ответила она, добавив, - сержант.
  Корд ухмыльнулся: - Даже на далеком расстоянии твои чары... э... неотразимы.
  - Сержант, капитан Добряк не ложился с женщиной со дня возмужания. А в тот день, наверное, он получил шлюху, которой сначала попользовался папаша или дядя. Женщинам такое видней. Этот тип зажат в самом плохом смысле.
  - О! А бывает и хороший смысл зажатости?
  - Для мужчины? Ну, например, когда он соблюдает приличия и не пользуется выгодами чина. Слушай сюда, если не боишься. Все благородные поступки - следствие зажатости.
  - Откуда ты это взяла, ради Худа? Вряд ли научилась в саваннах Даль Хона!
  - Ты удивился бы, узнав, о чем толкуют женщины в наших хижинах.
  - Ну, солдат, это мне доверили ворочать руль - так что не я подошел и пристаю, а совсем наоборот.
  - Я просто прячусь от взвода Бальзама. Не говоря уж о твоем сапере, Хрясе, который решил мне поклоняться. Говорит, у меня хвост как у ихнего саламандрового бога.
  - У тебя что?
  - Да-да. Если он схватится за него, хвост отвалится. Думаю, он думает, что я слишком хороша для такого, как он. Можно сказать, облегчение. Хотя глазеть это ему не мешает.
  - На тебя глазеют, потому что ты хочешь, чтобы на тебя глазели. Мазан Гилани, одень доспехи - и все довольно быстро про тебя забудут.
  - Доспехи на корабле? Спасибо, сержант. Полная гарантия быстрейшего прибытия на дно.
  - Нас не ждет битва на воде, - уверил Корд.
  - Почему? У летерийцев есть два или три флота.
  - Они потрепаны годами плавания, Мазан. К тому же они не особенно хорошо дерутся борт о борт, без своей магии.
  - А мы плохо деремся без морской пехоты.
  - Они же не знают.
  - И Быстрого Бена у нас уже нет.
  Корд налег на рулевое весло. Поглядел на собеседницу. - Провела почти все время в городе? Или пару раз выходила патрулировать северный конец острова? Мазан, у Быстрого Бена все повадки и привычки Верховного Мага Империи. Ловкий, таинственный и страшный, как Худов геморрой. Но я тебе скажу... Вот Синн - это реальная сила.
  - Как скажешь. - Мазан Гилани могла думать о Синн только как о немой девчонке, что лезла в объятия каждой встречной женщины и норовила пососать титьку, как новорожденная. Конечно, это было под И'Гатаном. Давно, так давно.
  - Да уж скажу, - настаивал Корд. - Ну, если ты не заинтересована в неформальных отношениях с сержантом - иди качай бедрами в другом месте.
  - Вы, мужики, все одинаковы.
  - Как и вы, бабы. Может, тебе не интересно, - добавил он, едва она пошла в сторону, - но у Хряся в штанах вовсе не землеройка.
  - Какая гадость. - Однако она не спешила подняться на главную палубу. - Правда?
  - Думаешь, я способен соврать насчет этого самого?
  Корд проследил за Мазан Гилани. Она враскачку двинулась прямиком к взводу Бальзама, который полным составом играл в кости. "Пока что выигрывает один Хрясь. Конечно, потом они зададут ему жару. Но парень чертовски везуч!"
   Но нельзя было не повеселиться, увидев, что мысли Мазан Гилани застряли не на достойных членах взвода, а на нелепом Хрясе. Если ей не интересен славный Корд, пусть получает сапера и все, что полагается в придачу к саперу. "Да, он будет тебе поклоняться. Будет восхищаться даже тем, что ты кашляешь по утрам и сморкаешься, готовясь к бою. Погоди, я расскажу Шипу. И Эброну. И Хрому. Мы побьемся об заклад. Как скоро ты выбежишь с воплями, а Хрясь отчаянно побежит следом, задирая ноги выше ушей?"
  К нему вскарабкался Эброн. - Почему ты такой веселый, сержант?
  - Потом скажу. Продул?
  - Хрясь всё выигрывает.
  - А вы что?
  - Мы пробовали его сбить ползвона назад. Но у дурака дьявольское везение.
  - Неужели? Он случаем не маг или что?
  - Боги сохраните. Прямо противоположное. Моя магия пошла наперекосяк. Я пытался повлиять на него и на кости... Эти Волонтеры Мотта, они же охотники на магов. Все разом верховные маршалы... если Хрясь действительно из семейки Бревно... ну, они же легенда...
  - Намекаешь, что мы недооценили ублюдка?
  Взводный колдун усмехнулся: - На это намекают три сотни имперских джакат, сержант.
   "Худовы яйца! Вдруг Мазан понравится быть Королевой Вселенной?"
  - Так о чем ты хотел рассказать?
  - Забудь.
  
  ***
  
  Шерк Элалле стояла на носу "Пенного Волка" и не сводила оценивающего взгляда с "Вечной Благодарности" - та на всех парусах шла в пяти кабельтовых впереди. Капитаном ее корабля стал Скорген Кабан, и так будет до подхода к устью реки Летер. Пока что он не давал повода для тревоги - ни себе, ни, что важнее, ей.
  Ситуация не особенно ее радовала... но эти малазане действительно щедро платят. Золото у них хорошего качества, и сундучок за ближайшие недели, месяцы, а то и годы изрядно пополнится.
  Очередное вторжение в Летерийскую Империю. Вполне вероятно, оно станет таким же жестоким, как и предыдущее. Неужели это предвестия заката великой цивилизации? Ее сумели захватить варвары - Эдур, а сегодня начинается длительная война, в ходе которой империя истечет кровью и станет трупом.
  Если только невезучие "морпехи" - что это такое, кстати? разновидность солдат? - уже не растворились в просторах империи, не стали удобрением для ее почвы. Вполне реальная вероятность. Шерк не знала подробностей о ходе кампании и могла только гадать.
  Итак, она наконец возвращается в Летерас... вероятно, как раз вовремя, чтобы пронаблюдать за его падением. "Пронаблюдать? Милая Шерк, у тебя гораздо более важная роль. А именно - привести проклятых врагов прямо к причалам столицы. Насколько знаменитой ты станешь? Сколько проклятий полетит в твою сторону?"
  - Есть один ритуал... - сказал кто-то сзади.
  Она повернулась. Тот странный тип в мятой мантии с лицом, которое очень легко забыть. Жрец. - Банашар, что ли?
  Он кивнул: - Могу присоединиться, капитан?
  - Как пожелаете. Но на данный момент я не капитан. Пассажир, гость.
  - И я тоже, - сказал он. - Как я упомянул, есть ритуал...
  - Какой именно?
  - Предназначенный найти и снова привязать к телу вашу душу. Удалить проклятие, вернуть жизнь.
  - Малость поздновато, Банашар. Если считать, что я вообще захочу этого.
  Жрец поднял брови: - Вы не мечтаете о жизни?
  - А должна?
  - Похоже, я последний живущий на свете Верховный Жрец Д'рек Осенней Змеи. Она - лик старости, болезни и умирания. Она - воплощение всепожирающей земли, что берет плоть и кости, она - огонь, превращающий нас в пепел...
  - Да, отлично. Я поняла намек.
  - Я больше всех прочих понимаю противоречие между жизнью и смертью, горечь осени, что когда-либо найдет любого из нас...
  - Ты долго еще будешь трендеть?
  Он отвел взгляд. - Нет. Я пытаюсь возродить в себе веру...
  - Во имя Плиток, Банашар! Не смеши меня. Пожалуйста.
  - Смешить? Ах, да, выспренние слова. Я просто...
  - Чепуха.
  На лице возникла лукавая улыбка - куда лучше, чем прежнее похоронное уныние. - Ладно, Шерк Элалле. Почему вы не желаете оживать?
  - Разве я не состарилась бы за эти годы? Но сейчас остаюсь привлекательной...
  - Внешне - да.
  - А у тебя было время заглянуть вовнутрь меня?
  - Я не стал бы делать этого без разрешения.
  - Даю. Проникай поглубже, Верховный Жрец.
  Он устремил на нее взор, медленно прищурился. Еще миг - и жрец заморгал и отступил на шаг. - Боги подлые! Что ЭТО такое?
  - Какое это "ЭТО", достойный господин?
  - Какие-то ... корни... пронизывают все ваше естество. Каждая вена и артерия, тончайшие капилляры... живут...
  - Моя утулу. Говорят, постепенно она захватит всё. Ее аппетиты... - она ухмыльнулась, - бездонны. Но я научилась их сдерживать - более или менее. У нее есть собственная гордость...
  -Вы мертвы и не мертвы - но то, что живет в вас, Шерк Элалле, то, что захватило все тело... это паразит, чужак!
  - Зато блох отгоняет.
  Он не смог закрыть рта.
  Шерк ощутила нарастающую тревогу. - Странник побери твои ритуалы. Я почти довольна собою нынешней. А совсем довольна буду тогда, когда выброшу старую набивку и заложу новую...
  - Прошу, не надо продолжать.
  - Как скажешь. Есть еще темы для беседы? По правде говоря, у меня нет времени на верховных жрецов. Разве благочестие происходит от пышных одеяний и надменного вида? Покажи мне жреца, умеющего плясать - и я погреюсь в его тени. Недолго. А так...
  Он поклонился: - Извините меня.
  - Забудь о возрождении веры, Банашар, и найди себе более достойные ритуалы. Живи.
  Он подался назад - и чуть на столкнулся с подошедшей Адъюнктом и ее вездесущей телохранительницей Лостарой Йиль. Еще один мрачный поклон - и жрец сбежал по ступеням.
  Адъюнкт нахмурилась: - Кажется, вы раздражаете моих пассажиров, Шерк Элалле.
  - Не мои заботы, Адъюнкт. Я была бы полезнее на собственной палубе.
  - Не доверяете старшему помощнику?
  - Моему частично разобранному на детали мужчине? Почему вы так думаете?
  Лостара Йиль фыркнула, подчеркнуто не обратив внимания на предостерегающий взгляд Таворы Паран.
  - У меня много вопросов, капитан, - продолжила Адъюнкт. - Особенно сейчас, когда мы все ближе к Летерасу. Разумеется, ваши ответы я высоко ценю.
  - Вы слишком осмелели. Идете прямо на столицу.
  - Я прошу ответов, не советов.
  Шерк пожала плечами: - Один мой дядя бросил Летерас и жил среди мекросов. Тоже не любил слушать советы. Он уплыл, а довольно скоро пришел корабль с Мекроса, что дрейфует к югу от Пилотта - они рассказали, что подобный город был раздавлен льдами и затонул - даже обломков не осталось. Как и выживших. Пошел прямиком в пучину. Как раз на этом невезучем городе жил мой дядя.
  - Тогда вам удалось получить весьма ценный урок, - сказала Лостара Йиль сухим и намекающим на насмешку тоном.
  - Гм.
  - Да, да. Люди, имеющие грандиозный план, никогда не слушают советов. Особенно когда советы им не нравятся.
  - Отлично сказано. - Шерк улыбнулась татуированной женщине. - С такими общаться - одно разочарование.
  - Если вы уже закончили ваши тщательно завуалированные жалобы, - вмешалась Адъюнкт, - я хочу спросить капитана о летерийской тайной полиции. О Патриотах.
  - Увы, - ответила Шерк, - это невеселая тема. Совсем невеселая.
  - Я не любительница веселья.
   "Да, поглядишь на тебя - сразу это поймешь".
  
  ***
  
  В сопровождении двенадцати самых преданных гвардейцев из Вечной Резиденции Сиррюн Канар шагал к холму Кравос, что в двух тысячах шагов от западной стены Летераса. Шатры Имперской бригады доминировали над разбросанными вокруг лагерями вспомогательных рот и малых бригад; укрепления Тисте Эдур, размещенные немного к северу, тоже выглядели внушительно. На взгляд Канара, там не меньше трех тысяч клятых дикарей.
  На вершине холма стояло несколько офицеров - летерийцев и вождей Эдур, среди которых был Ханради Халаг. Сиррюн вытащил свиток, сказав бывшему корольку: - Я здесь, чтобы доставить приказы Канцлера.
  Ханради с равнодушным лицом протянул руку, передал свиток помощникам, даже не взглянув на него.
  Сиррюн скривился: - Такие приказы...
  - Я не знаю летерийского.
  - Если желаете, я переведу.
  - У меня есть свои люди, финед. - Ханради Халаг глянул на офицеров Имперской бригады. - В будущем мы, Эдур, будем сами охранять границы лагеря. Конец параду летерийских шлюх. Отныне ваши развратные солдаты будут тратить лишние деньги где-нибудь в другом месте.
  Эдур повел своих с вершины холма. Сиррюн некоторое время молча следил за ними, убеждаясь, что никто не остался. Затем развернул другой свиток и подошел к Преде. - Это тоже приказы Канцлера.
  Преда был опытен не только в битвах, но и в дворцовых интригах. Он спокойно кивнул и принял свиток. - Финед, - спросил он, - будет ли Канцлер лично командовать нами?
  - Думаю, что нет, господин.
  - Создается неловкое положение.
  - В некоторых вопросах я буду его голосом, господин. Что до остального - изучив свиток, вы поймете, что получили полную свободу в вопросах ведения боев.
  - А если мы не согласимся с Ханради Халагом?
  - Сомневаюсь, что это составит проблему.
  Сиррюн видел, как командир пережевывает его ответ; видел, как его глаза чуть расширились.
  - Финед, - начал Преда.
  - Господин?
  - Как себя чувствует Канцлер в данный момент?
  - Воистину хорошо чувствует.
  - А... насчет будущего?
  - Он смотрит в него с полнейшим оптимизмом, господин.
  - Прекрасно. Благодарю, финед.
  Сиррюн козырнул. - Прошу разрешения идти, господин. Где можно расположить мой личный лагерь?
  - Поближе к холму, финед - отсюда я буду командовать битвой. Желаю, чтобы вы были неподалеку.
  - Господин, тут мало места...
  - Можете переместить моих людей куда захотите, финед.
  - Благодарю, господин.
  О да, ему это нравится. Корявые солдаты в пыльных сапожищах - они всегда свысока смотрели на собратьев из дворца. Ну что же... пара проломленных черепов - и их настроение изменится. С разрешения господина Преды.
  Он снова отдал честь и повел своих людей вниз с холма.
  
  ***
  
  Этот человек выглядит знакомым. Он был ее учеником? Сын соседа, сын знакомого ученого? Вопросы вились в уме Джанат, пока ее тащили из дома Теола. Она плохо помнит путь до казармы истопатов. Но тот человек, знакомое лицо - лицо, вызывающее странные чувства - она не может его забыть.
  Она оставлена скованной в одиночной камере, среди тьмы и кусачих паразитов. Дни; может, целая неделя? Раз в день сквозь щель в двери просовывается тарелка склизкой бурды. Нет, скорее нерегулярно - если она не поставит пустую тарелку в пределах досягаемости рук охранника, новая вообще не появляется. Этот обычай ей не объяснили на словах, но она уже восхищается его точностью и красноречивостью. Непокорность означает голод; нет, скорее, голодную смерть - голод присутствует тут всегда. За время жизни в доме Теола и Багга она отвыкла от голода. Она почти чувствовала отвращение к жареной курятине. Теперь куры видятся ей во снах.
  Тот человек, Танал Ятванар, приходил лишь однажды - похоже, чтобы поглумиться. Она и не подозревала, что разыскивается за подстрекательство к мятежу; хотя такая новость ее мало удивила. Когда к власти приходят подонки, образованные люди первыми ощущают вкус их кулаков. Какая жалкая комедия: так много зла исходит от таких маленьких людей! Малоумных. Неважно, сколь велик меч в руке, мозг остается маленьким. Сознание собственной ничтожности вечно грызет подобных типов.
  Однако Теол и Багг однажды намекнули, что если истопаты схватят ее, дела пойдут худо. Похоже, они не ошиблись. Теол Беддикт, самый неспособный из ее учеников, слушавший лекции только из вожделения к лектору - ныне оказывается величайшим предателем Империи. Так сказал Ятванар. В голосе его звучала злобная радость; глаза тускло блестели в свете лампы в его руке, а другой рукой он хватал себя за интимные части. Полагал, она не видит. Она же сидела, прислонившись к стене, опустив голову так, чтобы грязные волосы закрыли лицо.
  Теол Беддикт, замысливший экономическое разрушение империи - ну, в это всё ещё трудно поверить. О да, у него есть таланты. Возможно, есть и склонность. Но для подобного разрушения необходим легион сообщников. Разумеется, по большей части ничего не ведающих - разве что смутно, по бурлению в кишках, ощущающих, что делают нечто весьма деструктивное. Но жадность все превозмогает. Как и всегда. Итак, Теол Беддикт замостил дорогу для сотен - тысяч? - охотно согласившихся ступить на нее. Теперь они кричат в негодовании, бледнеют, спешат скрыться прежде, чем позор зальет их багровым потоком.
  На данный момент дела обстоят так: вся вина возлагается на Теола и Багга, его неуловимого слугу.
  - Но мы найдем его, Джанат, - сказал Танал Ятванар. - Рано или поздно всех находим.
  Ей хотелось ответить: "Вы находите кого угодно, только не себя. Такой поиск привел бы к устрашающим открытиям". Однако она промолчала, чтобы вообще ничего не давать ему. И увидела, что даже меч в руке вроде бы стал меньше - не говоря обо всем прочем.
  - Как нашли тебя. Как я нашел тебя. О, я стал знаменитым. Я тот, кто арестовал Теола Беддикта и Академика Джанат. Я. Не Карос Инвиктад, дни и ночи пускающий слюни над коробкой с двухголовым жуком. Знаешь, жук свел его с ума. Ничем больше не занимается. - Танал засмеялся. - Знаешь, он самый богатый человек империи. Хотя бы думает так. Но я делал за него работу. Я переводил средства. И скопировал все счета. Что всего прекраснее - я его стригу, а он даже не подозревает!
   "Да, двухголовый жук. Одна голова слюни пускает, другая болтает".
  Танал Ятванар. Она знала его - теперь она уверена. Знала его. Он уже проделывал с ней все это. Он не врет, рассказывая и намекая - у него есть причина торжествовать. Ну, хотя бы это не ложь.
  Теперь ее воспоминания о промежутке между концом очередного семестра и пробуждением в комнатушке Теола и Багга - воспоминания, бывшие недавно столь расплывчатыми и непостижимыми - начали собираться, стягиваться в одну точку.
  Ее искали, потому что она сбежала. Это означает, что она уже была под арестом - первый арест - и мучителем ее был никто иной, как Танал Ятванар.
  Логично. Рациональные выводы из имеющихся фактов и свидетельств. Аргумент прочный и стоящий прямо перед ней - ну, он был тут недавно - человечек, превратившийся в самое горькое свидетельство истины. Он болтает, он раздражен отсутствием реакции с ее стороны. - Дражайшая Джанат, придется продолжить прерванные забавы. Не знаю, как тебе удалось уйти. Не знаю даже, как ты оказалась у Теола. Но теперь ты моя, и я буду делать то, что мне нравится. Увы, то, что я сделаю, не понравится тебе... но твои мнения мне не важны. На этот раз ты будешь умолять, будешь обещать все что угодно, ты начнешь поклоняться мне как богу. Сегодня я ухожу. Даю время хорошенько все обдумать. До скорого!
  Ее молчание - как оказывается, это слабая оборона.
  Она начинает вспоминать - детали с какой-то клинической точностью всплывают перед внутренним взором - и детали эти полны боли.
  Боли, что превыше понимания.
   "Меня свели с ума. Вот почему я забыла всё. Совсем обезумела... не знаю, как Теол и Багг умудрились исцелить меня, но они это сделали. Сдержанность Теола, нехарактерная для него вежливость - он ни разу не воспользовался моим положением, хотя и понимал - я в его власти, я не стала бы возражать. Это должно было пробудить подозрения, но я была так счастлива, так странно довольна, хотя напрасно ждала, когда Теол упадет в мои объятия.
  Ах, разве не странна вся наша жизнь?"
  Она гадала, где он. В соседней камере? Отовсюду доносятся стоны и крики, но переговорить нельзя ни с кем. Один из кричащих - Теол Беддикт? Он сломан, он стал дрожащей, бормочущей вещью?
  Она не верила. Не хотела верить. Нет, из Великого Изменника должны сделать зрелище для всей Империи. Такие необычные Топляки, что они лягут клеймом на коллективную память летерийцев. Его должны сломать публично. Сделать единственной точкой выхода народного гнева и ярости. Критический момент для Кароса Инвиктада, возвращение контроля, усмирение анархии и паники, восстановление порядка.
  Какая ирония! Как раз когда император приготовился убивать поборников - среди которых, по слухам, оказались такие, с какими ему еще не приходилось биться - Карос легко отнимает у него внимание толпы. Всего один арест, один процесс, один акт кровопролития.
  Неужели он не понимает, что убить Теола - сделать его мучеником? Невиданным прежде героем? Теол Беддикт, желавший сокрушить систему Долгов. Желавший разорвать нечистый союз власти и богатства. Он станет новым Странником, новым видом бога. Бога, привязанного к справедливости, к свободе, к процветанию общества. Не будет важно, прав ли он был, не будут важны настоящие причины его поступка. Все это уже не важно. Его воля будет записана в тысяче свитков, и даже немногие сохранившиеся позволят выковать сердце нового культа.
   "А ты, Карос Инвиктад... ох, твое имя станет проклятием на веки веков.
  Сделай кого-нибудь мучеником - и потеряй контроль над его легендой. Каким он был в жизни, как он умер. Сделай так, Карос - и ты проиграл, хотя сейчас ты слизываешь человеческую кровь с толстых пальцев".
  Да, наверное, Блюститель понимает. Понимает достаточно, чтобы тайно умертвить Теола, бросить тело в реку с камнем в ногах. Без объявлений, во тьме ночной.
  Но нет - народ хочет, жаждет, требует открытой, почти ритуальной казни Теола Беддикта...
   Ее мысли ходили по кругу, утомляя рассудок; сдающийся дух все глубже погружался в бездонный колодец.
  Прочь от воспоминаний.
  Прочь от Танала Ятванара.
  От того, что он сделал с ней.
  От того, что готовится сделать.
  
  ***
  
  Благородный, хотя и слишком спесивый воин по имени Геделанак вернулся во Двор Побед едва узнаваемым. Любая слабость, как уже поняла Семар Дев, приводит ужасного, устрашающего императора в ярость. Поэтому Геделанак разрублен на части. Меч Рулада опускался, кромсал, резал и ковырялся во внутренностях еще долго после смерти чемпиона. Большая часть крови, похоже, осталась на песке боевой арены: из принесенного сменой могильщиков - Должников тела не вытекло ни капли.
  Пудинг и другие ожидающие вызова воины - в том числе маскированная женщина - стояли и молча смотрели на тростниковые носилки с грудой красного мяса и расщепленных костей, пока те не скрылись в так называемой Комнате Урн. За носильщиками шел еще один Должник, несший меч и щит Геделанака. На них не было ни капли крови. Известия о ходе схватки уже дошли до двора. Первым ударом император отсек правую руку Геделанака у локтя, послав оружие кувыркаться над ареной. За ним последовала рука со щитом, отсеченная у плеча. Рассказывали, что присутствовавшие Тисте Эдур - и немногие летерийцы, в которых жажда крови пересилила нарастающую панику перед финансовым крахом - издали восторженный вопль, словно отвечая на предсмертный стон Геделанака.
  Мгновенно отрезвевший Пудинг и другие бледные как речной песок поборники следили за зловещей процессией. Семар Дев сама не могла оторвать глаз от носилок. Наконец он отвернулась и ушла в длинный, сумрачный коридор.
  Карса Орлонг лежал на большой кровати, сколоченной для какого-то предыдущего чемпиона - чистокровного Тартенала; впрочем, даже она казалась слишком короткой для вытянувшегося во весь рост Теблора. Босые ноги упирались в стену, уже покрытую грязными отпечатками пальцев и пяток - Карса почти не вставал с момента объявления времени состязаний.
  - Он мертв, - воскликнула она.
  - Кто?
  - Геделанак. За два или три удара сердца... думаю, вы все совершили большую ошибку, решив не наблюдать за боем. Вам нужно увидеть, как он сражается, понять его стиль. Может обнаружиться слабость...
  Карса фыркнул: - За два или три удара сердца?
  - Уверена, другие уже передумали. Они пойдут взглянуть собственными...
  - Дураки.
  - Потому что не слушают твоих указаний?
  - Мне до них дела нет, ведьма. Чего ты хочешь? Не видишь - я занят?
  Семар вошла в комнату. - Чем это?
  - Ты притащила с собой духов.
  - Похоже, они жмутся к моим ногам, жалобно бормочут... что-то назревает в тебе¸ Карса Орлонг...
  - Залезай ко мне. Получишь облегчение, Семар Дев.
  - Забавно, - вздохнула она.
  - Да.
  - Нет, идиот. Я о том, что ты при нужде всегда находишь способ подколоть меня.
  - Не притворяйся невинной, женщина. Скидывай одежки.
  - Я притворяюсь, потому что ты иначе ты станешь совсем несносным. Не надейся. Я упорней, чем кажусь. Один взгляд на мерзкие пятна, оставленные на стене твоими ногами - и погаснет всякая страсть, которая - что за безумная мысль? - могла бы разгореться во мне.
  - Я не прошу любить мои ноги.
  - Не пора бы тебе поупражняться? Нет, не в "этом самом". Размять мышцы, растянуть связки и так далее...
  - Так чего тебе нужно?
  - Думаю, утешения.
  Он повернул голову и поглядел ей в лицо. Потом не спеша присел (кровать жалобно застонала): - Семар Дев, чего ты страшишься сильней всего?
  - Ну, смерти, наверное. Твоей. Ты мне друг, хотя и несносный. Еще того, что после... э... тебя они позовут Икария. Как видишь, два страха связаны между собой.
  - А твои духи тоже страшатся этого?
  - Интересный вопрос. Не уверена, Карса. - Миг спустя она добавила: - Да, теперь я вижу, что это может быть важно - то есть важно понять, чего они...
  - У меня свои духи, - прервал ее Теблор.
  - Знаю. И что они чувствуют? Можешь спросить?
  - Предвкушение.
  Семар нахмурилась: - Правда, Карса Орлонг? Правда?
  Он засмеялся: - Не того они жаждут, о чем ты подумала. Нет, они радуются приближению конца. Они смогут принести жертву.
   - Какого рода жертву?
  - Когда придет время, ведьма, тебе нужно будет вытащить железный нож. Отдать ему свою кровь. Освободить связанных духов.
  - Когда именно? Скажи точнее, черт тебя!
  - Ты поймешь. А теперь скидывай одежки, хочу видеть тебя голой.
  - Нет. Геделанак мертв. Никогда больше мы не услышим его смеха...
  - Да. Поэтому, Семар Дев, пора посмеяться нам. Пора напомнить себе, что такое жизнь. Ради него. Ради Геделанака.
  Ведьма уставилась на него. Гневно прошипела: - Ты почти убедил меня, Карса Орлонг. Ты всего опаснее, когда становишься убедительным.
  - Похоже, ты добиваешься, чтобы я взял тебя силой. Сорвал одежки собственными руками, швырнул на койку...
  - Ну, мне пора.
  
  ***
  
  Таралек Виид когда-то мечтал о том - ныне неизбежном - мгновении, в которое Икарий Хищник жизней ступит на песок арены под рокот приветственных кличей ничего не ведающих зрителей - кличей, которые быстро превратятся в крики удивления, а потом - вопли ужаса... О мгновении, в которое проснется и сорвется с привязи его ярость.
  И начнется кровавый конец мира. Императора, дворца, города, сердца империи.
  Но Рулад ведь не умрет. Уйдет на навсегда. Каждый раз он будет вскакивать. Две силы сойдутся в бесконечной схватке. Пока... можно ли убить Икария? Может он умереть? Он же не бессмертный - хотя можно было бы возразить, что его ярость - это ярость жертвы, поколение за поколением восстающей против неравенства и несправедливости - а этому никогда не будет конца.
  Нет, сколько бы Таралек не подгонял мысли, они неизменно останавливались в одной точке. Рулад сумеет убить Икария. Сотня схваток, тысяча - нарастающий посреди засыпанного пеплом континента хаос поразит сердце Икария, остановит его ярость. Тогда Хищник может стать жертвой. Пасть.
  Да, в этом есть логика. Жертва может придти во гнев, но жертва осуждена оставаться жертвой. Таков извечный цикл, ожидающий любую культуру, цивилизацию. Мы видим его столетие за столетием. Природная сила, сердцевина всего существующего желает выживать, просто выживать. Для этого нужно питаться плотью жертв. Все большего числа жертв...
  - Это азы жизни, - сказал Старший Оценщик, склонившийся перед миской с чистой водой, чтобы наложить новые краски на лицо. - Жизнь двигается вперед, когда ей удается. Жизнь останавливается или сворачивает в сторону, когда встречает сопротивление. Прогресс, Таралек Виид, означает путешествие, но не обязательно с одинаковой скоростью. Таковы рост и старение индивида. Хотя индивид слишком быстро оказывается в саване. Нет, истинное путешествие - это размножение, когда каждое поколение оставляет несметные массы семян, и каждое из них может преуспеть - более или менее. Кроме тех семян, что остаются на бесплодной обочине. Конечно же, не дано разуму одного человека мыслить в терминах множества поколений - но для каждого вершиной жизни представляется необходимость оставить после себя семя. Все прочие заботы служат восхождению к вершине, лишь на миг затемняя главную задачу. Добывание пищи, защита имения, поддержка семьи, родичей и друзей, попытки перекроить мир на удобный манер, населить его предсказуемыми людьми. Это, если вам угодно, путешествие в поисках комфорта.
  Таралек Виид отвернулся к окну. Там стоял финед Варат Таун, высматривавший кого-то внизу. - Монах, - прохрипел Таралек, - в моем племени все, тобой описанное, было лишь частями войны, бесконечной вражды. Каждый испытывал отчаяние и зависть. Никакой любви, никакой преданности. Никому нельзя было полностью довериться, потому что сама земля шаталась под ногами. Не было ничего постоянного. Ничего.
  - А тут есть, - сказал Варат Таун. - Воин Геделанак мертв. Пришел черед парня по имени Пудинг, того, быстрого и хвастливого.
  Таралек кивнул: - Теперь ты, финед, мыслишь как я. Мы с тобой видели Икария во гневе. Но император, этот Рулад...
  Монах издал непонятный трубный звук, подскочил на табурете - отвернув лицо от обоих спутников - и обхватил себя руками.
  Варат Таун поморщился, сделал шаг: - Старший Оценщик? Жрец? Что-то не так?
  Тот яростно затряс головой: - Не надо, прошу. Сменим тему. Благой Боже, я почти сдался - видите, я чуть не поддался смеху! Увы, мне не удается сдержать себя!
  - Ты думаешь, что твой бог непобедим.
  - Да, Таралек Виид. О да. Не сказано ли, что Рулад безумен? Сведен с ума бесконечными смертями и воскресениями? Что же, друзья, я открою вам: мой бог - Хищник Жизней, мой возлюбленный бог - он тоже безумен. Не забывайте, что именно Икарий прибыл сюда. Не Рулад, а мой бог совершил странствие. Чтобы насладиться своим безумием.
  - Рулад...
  - Нет, господин Таун. Рулад не бог. Не бог. Он проклятое существо, смертное, как я и вы. Его сила в мече. Это важнейшее различие, друзья мои. Но достаточно, иначе я нарушу клятву. Вы слишком погрязли в страхах и опасениях. Мое сердце разорвется!
  Таралек смотрел на дрожащую спину монаха. "Нет, Старший Оценщик, это ты сошел с ума. Поклоняться Икарию? Будет ли гралиец поклоняться гадюке? Скорпиону?
  Духи песка и камня, я больше не могу ждать. Давайте покончим со всем".
  - Конец, - провозгласил монах, - будет неожиданным. Находите утешение хотя бы в этом, друзья.
  Варат Таун спросил: - Когда вы пойдете смотреть схватки?
  - Если вообще пойду смотреть - а я еще не решил - то пойду, разумеется, на Тоблакая, пробормотал Старший Оценщик, наконец-то справившийся с весельем (он обернулся и теперь поглядел на финеда спокойными, мудрыми глазами). - На Тоблакая.
  
  ***
  
  Рулад Сенгар, Император Тысячи Смертей, стоял над трупом третьей жертвы. Он был забрызган кровью - не своей - и меч дрожал в его руке. Он смотрел вниз, на спокойное лицо с закрытыми глазами, а толпа радостно выкрикивала одобрения, озвучивала его горький триумф.
  Стена шума обрушивалась - и разделялась надвое, оставив его нетронутым. Он отлично понимал: это ложь. Всё - ложь. Вызовы, не несущие реальной угрозы. Триумф, на самом деле бывший поражением. Слова канцлера и горбатого, уродливого Цеды. Все лица, уставившиеся на него, сливаются в одно. В маску, в мертвую вещь, таящую под собой наглый смех, подлую ухмылку. Если сама смерть надсмеялась над ним, чего ждать от людей?
  Когда он в последний раз видел на лице подданного подлинное чувство? Когда он не видел в них подданных. Когда они не были подданными. Когда они были друзьями, братьями, отцами и матерями.
   "У меня есть трон, есть меч. Есть империя. Но у меня нет ничего".
  Он так хочет умереть. Настоящей смертью. Пасть, не обнаружив себя лежащим в призрачной плоти на берегу острова жестокого бога.
   "Но в этот раз будет иначе. Я чувствую. Что-то... будет иначе".
  Игнорируя толпу, выкрики которой теперь звучали истерически, Рулад прошелся по арене, разрывая мерцающие волны исходящего от песка жара. Разбрызганную кровь почти смыл его собственный пот, сочащийся между потемневших монеток, блестящий на неровных рубцах. Кровь и пот смешались в поток прогорклой победы, лишь на краткое время способный запятнать золотой доспех.
  Канцлер Трайбан Гнол не понял бы его мыслей. Рулад уверен. Золото и серебро презирают мелкие обманы смертных. Карос Инвиктад тоже не понял бы этого.
  Рулад во многом восхищается Великим Изменником, Теолом Беддиктом. "Беддикт, да. Брат почтенного воина, с которым я имел честь встретиться. Однажды. Брюс Беддикт, победивший меня по-настоящему; в этом он отличается от всех иных людей. Карос Инвиктад хочет вытащить Теола на арену, выставить перед Императором на позор, заставить слушать озлобленные крики алчной толпы. Карос Инвиктад думает, что подобное представление унизит Теола Беддикта. Но если Теол подобен Брюсу, он будет просто стоять с улыбкой на лице, и улыбка станет его Вызовом. Вызовом мне. Приглашением устроить экзекуцию, разрубить его на куски - ведь с братом у меня не вышло. Да, я прочитал бы в его глазах понимание..." Рулад отказался. Оставил Теола Топлякам, этому цирку дикости, сборищу игроков.
  А пока что фундамент империи шатается, скрежещет, плюется пылью; некогда прочные краеугольные камни проседают, как будто сделаны из мокрой глины. Недавние богачи совершают самоубийства. Склады осаждены всё растущими толпами, тысячеглавый зверь нужды восстал по всей империи. Проливается кровь за пригоршню доков, за сухую корку; в трущобах матери душат детей, чтобы не видеть, как они сначала пухнут, а потом сохнут от голода.
  Рулад чувствовал жар солнца, хотя стоял сейчас в арке, проглоченный тенями.
   "Моя великая империя".
  Канцлер предстает перед ним каждый день - и лжет. Все хорошо, а после казни над Теолом Беддиктом будет совсем хорошо. Шахты работают день и ночь, чеканится больше монеты; но требуется неусыпный контроль - Карос Инвиктад думает, что все уворованное Теолом может вернуться. Но период инфляции лучше бедствия, охватившего Летер сейчас.
  Однако Ханнан Мосаг говорит совсем другое. Он изобрел ритуалы, позволившие Руладу собственными глазами видеть мятежи, безумие - туманные сцены, иногда почти неразборчивые - но отдающие знакомой вонью истины. Цеда тоже лжет - лжет умолчанием.
  - Что там с вторжением? Покажи мне этих малазан, Цеда.
  - Не могу, Император. Они защищают себя странным волшебством. Видите, вода в чаше затуманивается, едва я начинаю поиск. Как будто они бросили в нее горсть муки. Вода слепа, она ничего не откроет.
  Ложь. Трайбан Гнол гораздо более неуклюж в уверениях - это доказывает, что канцлер все сильней озабочен, даже испуган. Малазане высадились на западном берегу и начали поход вглубь, к самому Летерасу. Они оказались хитрыми, опасными, сразиться с ними означает откатиться назад, побитыми и окровавленными. Пути отступления усеяны телами мертвых летерийцев и Эдур. Да, они явились за Руладом. Может ли канцлер остановить их?
  - Да, Император. Мы сможем. Ханради разделил свои силы. Одна часть осталась с главной армией, к западу от города. Другая быстро, налегке переместилась к северу, а сейчас двигается на запад - словно замахнувшаяся рука - чтобы оказаться сзади малазан. Но не так, как мы поступали раньше. Эдур не пойдут колоннами по дорогам. Они будут сражаться как прежде, во время войн объединения. Военные отряды бесшумно движутся в тенях, в искусстве скрадывания они равны малазанам, а может быть, и превосходят их...
  - Да. Мы перенимаем опыт, но не новый, а старый. Наше важнейшее умение. Чья это идея? Скажи!
  Канцлер согнул спину: - Разве не вы, государь, назначили меня главой обороны?
  - Твоя?
  Еще один поклон. - Я бы сказал, Император, что вы сами руководите всем.
  Чрезмерное подобострастие, вызванное презрением. Даже Рулад это понял.
  Цеда обошелся без излишних реверансов: - Идея моя и Ханради, Император. В конце концов, я был Королем-Ведуном, а он моим злейшим соперником. Войну нужно перевести в русло, хорошо знакомое Тисте Эдур. Вполне очевидно, что вести сражения на летерийский манер - означает проиграть.
  - Но будет и прямое столкновение, большая битва.
  - Кажется, так.
  - Хорошо.
  - Может, и нет. Ханради думает...
  Тут снова начались передергивания, полуправда, плохо завуалированные наскоки на канцлера и его руководящую роль. Как трудно составить картину, соответствующую реальности, пробиться сквозь обманы, выбить фрагменты истины - Рулад устал. Но что еще он мог сделать? Он учится, черт всех подери. Учится.
  - Расскажи, Цеда, о вторжении из Болкандо.
  - Наши пограничные форты захвачены. Произошло две битвы, в каждой летерийцы были вынуждены отступить с тяжелыми потерями. Альянс между восточными королевствами ныне стал реальностью. Кажется, они купили целые армии наемников...
   Болкандийский Сговор... стал реальностью. Значит, раньше он был ложью. Рулад вспомнил потрясение на лице Гнола, когда он повторил слова Цеды - как свои собственные: "Альянс между восточными королевствами ныне стал реальностью, Канцлер?"
  Маска Трайбана Гнола треснула - никаких иллюзий, никаких признаков нового уровня игры. Этот человек выглядел... виноватым.
   "Мы должны выиграть войны. И на западе, и на востоке. А еще мы должны переделать империю. Дни Должников миновали. Дни монет, властвующих над плотью, прошли. Я, Император Рулад, возложу руки свои на глину и вылеплю что-то новое".
  Итак. Пусть продолжится эпидемия самоубийств бывших богачей. Пусть лопаются великие торговые дома. Пусть бедняки разрывают знать по суставам. Пусть горят поместья. Когда пепел уляжется, остынет, Рулад обретет плодородную почву для новой империи. Его империи.
   "Да, на этот раз будет иначе. Я чувствую возрождение. Близкое. Неминуемое. Я ощущаю его. Возможно, его будет достаточно, чтобы я снова возлюбил жизнь. Свою жизнь. О, Отец Тень, веди меня!"
  
  ***
  
  Маэл стал неосторожен. Странник использовал неосторожность против него. Старший Бог, одержимый мыслью о спасении дурацкого приятеля - смертного, ступил в простейшую ловушку. Какое облегчение - устранить с пути надоедливого ублюдка. Радость почти перевешивает отвращение к тупой жадине Пернатой Ведьме, чью мерзкую компанию Странник только что покинул.
  Он стоит в темном коридоре. Один.
  Недавно же...
  - Мы получим Смертного Меча, - провозгласила она с насеста - алтаря, островком раскорячившегося над черной водой. - Идиот останется слепым и глухим.
  - Какой идиот? Наш долгожданный Смертный Меч?
  - Не понимаю твоего скепсиса, Странник. Все идет как должно. Наш культ растет день за днем, среди летерийских рабов, а теперь и Должников...
   "Ты хочешь сказать - среди недовольных". - И что ты обещаешь им, Пернатая, во имя мое?
  - Золотой век прошлого. Когда ты был возвышен среди прочих богов. Когда тебе поклонялись все летерийцы. Наша слава ушла, и придется ее восстанавливать.
  - Не было золотого века. В Летере никогда не поклонялись мне в ущерб прочим богам. Время, о котором ты говоришь - век терпимости, плюрализма, процветания культуры....
  - Плевать на правду. Прошлое таково, каким я описываю его. Мы свободны, когда проповедуем невеждам.
  Тогда он засмеялся. Верховная Жрица набрела на великую мудрость. - Да, собирай недовольных и невежественных дураков. Наполняй их головы благородной славой никогда не существовавшего прошлого, посылай на все четыре стороны исходить дурацким, но таким комфортным пылом. И начнется наш золотой век, век купания в удовольствиях, наслаждения тиранией и тотальным контролем над жизнями людей. Слава могучему Страннику, богу - сокрушителю диссидентов!
  - Делай что хочешь со своей силой. Я сама знаю, что сделать с моей.
  - Удинаас отверг тебя, Пернатая. Ты потеряла того, кого жаждала получить больше всех прочих.
  Она улыбнулась. - Он переменит решение. Увидишь. Мы с ним оснуем династию. Он Должник. Нужно всего лишь пробудить в нем жадность.
  - Пернатая Ведьма, внимательно послушай своего бога. Прими крохотный кусочек его мудрости. Жизни людей нельзя использовать. Предложи им блага, но не огорчайся, если они выберут нищету... ибо это ИХ нищета, и они охотнее выберут свою тропу, а не чужую. У трясов есть поговорка: "Открой им объятия берега и смотри, как они уходят в море".
  - Неудивительно, что они вымерли.
  - Пернатая ...
  - А теперь послушай МОЮ мудрость, Странник. Мудрость, в которой так нуждались трясы. Когда дело доходит до использования чужих жизней, главное - лишить людей свободы выбора. Когда свершено это, остальное свершить гораздо легче...
  Он нашел себе Верховную Жрицу. Да уж. "Смилуйся над нами всеми..."
  
  
  Глава 21
  
  Открой им объятия берега, смотри, как уходят в море.
  Отдай им все, что нужно, послушай, чего захотят.
  Одари их рекой добрых слов, смотри, как выхватят меч.
  Накорми их хлебом и миром, узри, как жаждут войны.
  Окутай их тьмой, увидишь тоску по свету.
  Смерть принеси им, послушай, как молят о жизни.
  Новую жизнь зачни, узри, как режут детей.
  Будь как они, увидят в тебе иного.
  Мудрость яви, станешь для них глупцом.
  Берег приводит к морю, а море, друзья мои,
  Никогда не мечтало о вас.
  
  Молитва трясов
  
  
  Еще одна Худом клятая деревня. Их стало больше, чем грибов после дождя. Доказательство (хотя им уже не нужны доказательства), что они приблизились к столице. Хутора, деревни, поселки, движение на дорогах, набитые колеи, грохот экипажей, рев рогов в отдалении - словно волки собираются вокруг жертвы.
  - Нет жизни лучше, - сказал Скрипач.
  - Сержант?
  Он перекатился на спину, обвел взглядом утомленных, израненных, запачканных кровью, выпучивших красные глаза горе-солдат. "Где они сейчас? Что видят, когда смотрят на меня? Я - их последняя надежда? Если так, то это самая плохая новость..."
   Он гадал, жив ли Геслер и его солдаты. Прошлой ночью взводы разделило умелое нападение Эдур, бряцавших оружием и принюхивавшихся к воздуху, словно гончие псы. Эдур идут по следу, все время давят, толкают вперед - Скрипач до отвращения точно знал, что где-то там ожидает стена солдатских щитов. Выскользнуть не удается. Невозможно пойти севернее или южнее - к северу в каждой рощице не меньше дюжины эдурских банд, а на юге течет широкая река Летер, отражая ослепительную ухмылку солнца. Да, наконец-то на той стороне кто-то поумнел, отдал необходимые распоряжения, загнал силы вторжения в большую трубу, ведущую малазан к мясорубке.
  Ну что же, веселье долго не длится. Когда Геслер и его Пятый взвод были оттеснены, с той стороны донеслись звуки боя. Перед Скрипачом возник нелегкий выбор: повести пригоршню солдат в атаку, прорвать вражеский фланг и помочь невезучим ублюдкам - или по-прежнему спешить на восток, чуть забирая южнее, прямо в разинутую пасть.
  Резкие хлопки жульков помогли принять решение. Бежать туда - самоубийство, ведь гренады летят во все стороны, а значит - Геслер отступает, прорываясь сквозь ряды врагов. Скрипач мог бы оказаться у него на хвосте - вперемешку с кучей разъяренных Эдур.
  Так что пусть выбирается сам.
  Разрывы стихли, но крики не прекращались. "Худ меня забери!"
  Его взвод залег в высокой траве на опушке. Все воняют. Гордость Охотников за Костями, они напоминают теперь сборище расхитителей могил. Да, проклятие Корика. Кого еще винить? Отрезанные пальцы, уши нанизаны на веревочки, свисают с поясов и пряжек. Его солдаты все до одного превратились в мрачных, кровожадных, едва похожих на людей варваров. Чему удивляться? Одно дело идти скрытно - в конце концов, морпехи для этого и предназначены. Но все длится слишком долго, передышки нет, а впереди постоянно маячат врата Худа. Пальцы и уши - у всех, кроме Улыбы, украсившей себя тем, что можно срезать лишь с мужиков. "Мои благословенные червячки", сказала она некоему уроженцу канезского побережья (он тоже теперь походит на вымазанного в грязи червяка). "Как и настоящие черви, они вначале сине-красные, а через день - другой сереют. Пожарить, сержант?"
  Можно сойти с ума, не сходя с тропы войны. Это очевидно. "Боги подлые, поглядите на дураков - как, во имя Худа мы протянули так долго?"
  Они довольно давно не видят капитана и ее недоделанного мага. Это тоже плохая новость. Но по утрам в окрестностях поднимаются столбы многозначительно бурого дыма, а по ночам слышны разрывы морантских припасов. Это означает - кое-кто еще жив. Однако таких знаков не становится больше, хотя стычки явно стали более частыми и жестокими.
   "Мы выдохлись. Нам крышка. Ба! Послушайте меня! Похож на Карака..."
  - Я сейчас сдохну, Скрип! Какое счастье. Теперь я понял, что...
  - Прекрати, - бросил он.
  - Сержант?
  - Не спрашивай, Бутыл. И прекрати смотреть так, словно я сошел с ума или еще чего.
  - Лучше не сходи, сержант. Ты один разумный остался изо всех.
  - А тебя к каким отнести?
  Бутыл скривился и сплюнул жвачку из травы. Протянул руку за свежей порцией.
   "Да, понятный ответ".
  - Почти стемнело, - сказал Скрипач, уставившись на необычную деревушку. Перекресток, таверна, конюшня, кузница на главной улице, перед ней груда бревен; и слишком много однотипных крошечных строений, каждое из которых едва ли может вместить семью. Может, на другой стороне есть еще какие-то ремесленные заведения, горшечные мастерские или карьеры - он вроде бы видел грунтовую дорогу, вьющуюся по восточному холму.
  Странная тишина для вечера. Работники прикованы к скамьям и тачкам? Возможно. Но на улице нет ни одной собаки. - Не нравится мне это. Уверен, что тут нет подвоха, Бутыл?
  - Никакой магии. Что не означает отсутствия сотни Тисте Эдур, поджидающих нас в каждом доме.
  - Так, чтоб тебя, пошли внутрь белку или еще кого.
  - Я уже искал, сержант, но ты меня прервал.
  - Владыка Худ, прошу тебя, зашей магам пасти. Умоляю.
  - Сержант, это я умоляю. Меньше чем в лиге позади шесть взводов Эдур. Я устал метать копья. Дай сосредоточиться.
   "Да, сосредоточься на кулаке, сжимающем твое горло. Треклятый крысолюб. Ох, я слишком устал. И постарел. Может, если мы пройдем через всё... ха! - я попросту ускользну по улицам Летераса. Уйду в отставку. Займусь рыбалкой. Или вязанием. Траурные шали. Готов поспорить, скоро это будет прибыльным предприятием. Как только Адъюнкт притащит остатки наших ворчливых неудачников и славно отомстит за павших моряков. Нет, кончай так думать. Мы еще живы".
  - Нашел кошку, сержант. Спит на кухне той таверны. Плохие сны!
  - Так стань ее худшим кошмаром, Бутыл. И поскорее.
  
  ***
  
  Птицы щебечут в листве деревьев. Насекомые деловито живут и умирают в траве. Сейчас это стало и его жизнью - утомительная беготня, изредка прерываемая мгновениями глубокого ужаса. Он чешется от грязи, вдыхает застарелую вонь засевшего под шкурой страха.
   "Кто, во имя Худа, эти проклятые летерийцы? Их мерзкая империя во главе с Тисте Эдур столкнулась с Малазанской Империей. Но это проблемы Лейсин, не мои. Проклятие, Тавора, мы зашли слишком далеко, и мщение не оправдывает..."
  - Взял ее, - шепнул он. - Проснулась... чешется... да, потягивается... сержант¸ не торопи. Верно, трое в кухне, потеют, выпучили глаза. Кажутся напуганными. Сбились в кучу. Слышу звуки из таверны. Кто-то поет...
  Скрипач стал ждать дальнейшего.
  Ждал и ждал...
  - Бутыл...
  - Пролез в таверну... о¸ таракан! Погоди, прекрати играться - скорее сжуй проклятую тварь!
  - Потише, Бутыл!
  - Готово. О-го-го, как их много! Песня... на абордаж, вперед... - Бутыл внезапно замолчал, тихо выругался и встал. Постоял несколько мгновений, фыркнул. - Идем, сержант. Можно заходить.
  - Морпехи захватили деревню? И точно, колом Худа в дупу!
  Солдаты услышали и мигом столпились вокруг него, облегченно вздыхая.
  Скрипач поглядел на дурацкие ухмылки и мигом протрезвел. - Поглядите на себя! Ходячие недоразумения!
  - Сержант! - Бутыл потянул его за руку. - Скрип, поверь, тут бояться нечего.
  
  ***
  
  Хеллиан уже забыла, какую песню поет. Какую бы не пела, другие поют другую... да и вообще не поют уже. Вот только капрал выводит трели - почему-то на два голоса - смешные странные слова на старом наречии Кауна - инородцы не должны петь вообще, как тут понять, не поют ли они дурную, обидную песню про сержанта... Капрал заслужил тычок в темечко. Трели оборвались. Наполовину.
  Миг спустя она заметила, что прервалась и вторая половина. Что только она изо всех поет - хотя даже для ее слуха песня звучала по-инородческому, бульканьем на онемелых губах - да, что-то про сержантов - вроде бы? - ну, она просто возьмет ножик и отрежет...
  Вдруг новые солдаты. Таверна переполнилась. Незнакомые лица знакомо выглядят, и значит знакомые, ну и хорошо. Черт, еще сержант - скольких сержантов вынесет одна таверна? Первый тут Урб, он ее неделями преследует, потом Геслер - забрел к ним в полночь, и с ним больше лежачих, чем стоячих. А вот и третий, с рыжей бородой и трепаной скрипкой на спине, вот он смеется и хлопает по спине Геслера, будто они давно потерянные братья или любовники или еще кто - ну на ее взгляд, все чертовски счастливы. Счастливее ее, да какое в том счастье?
  Утром все было лучше. Этого дня? Того дня? Неважно. Они заколдованы для ненахождения... работа Балгрида? Тавоса Понда? Поэтому три взвода Эдур набежали прямо на них. Легко было убивать. Какой чудесный звук у арбалетной тетивы! Чпок! Чпок! Чпокчпок! Потом работа для клинков, рубка и сечка и тыканье и пиление и верчение дыр - никто больше не стоит, и это такое облегчение, а облегчение - самая приятная вещь!
  Пока уныние не накатит. Когда стоишь среди кучи порубленных мертвецов, такое случается. Иногда. Кровь на мече. Меч в твоей руке. Хруст и бульканье - это выдергивают стрелы из упрямых мышц, костей и внутренностей. Мухи жужжат, словно они тут сидели на ближайшей ветке и поджидали. Вонь всякого дерьма, что наружу вылезло.
  Воняет почти так, как от морской пехоты. Кто завел такую моду? Пальцы, петушки, уши и прочее?
  Хеллиан вдруг охватило чувство вины. "Это была я!" Она пошатнулась, поглядела на длинный стол, что служил всем гостям таверны. Стол тянулся вдоль всей дальней стены. На нем груды эдурских голов, покрытые полчищами мух и личинок. Слишком тяжелые для пояса - у Навроде штаны сползли, вот умора! "Нет, стойте. Вроде бы мне плохо. Беда будет - нельзя так плохо обходиться с трупами врагов. Это просто... какое слово? Эскалация!"
  Солдаты поворачивались и застывали. Скрипач прекратил хлопать Геслера по спине и подошел к ней.
  - Худов член, Хеллиан, - пробормотал он, - что случилось с жителями деревни? Как будто я сам не смогу догадаться, - добавил он, глядя на отрезанные головы. - Они убежали.
  Урб подошел к нему. - Все они, как мы поняли, Должники. Пятое, шестое поколение. Работали за так.
  - За так? - спросил Геслер.
  - Из-под палки, - объяснил Скрипач.
  - Так они рабы?
  - Во всем, кроме имени, - отвечал здоровяк, почесывая под бородой (оттуда выглянул почерневший палец на веревочке). - Под головами Эдур лежат головы летерийцев. Факторов, богачей в шелках. Мы убили их перед толпой Должников - видели бы вы улыбки! Они отрубили мертвым придуркам головы и принесли нам в дар. Ну, а Эдур мы с собой принесли. Потом они разграбили все, что можно было, и убежали.
  Брови Геслера поднялись высоко. - Итак, вам удалось то, что не удалось нам. Придти в городок как клятые освободители.
  Хеллиан фыркнула: - Работаем над этим уж-же недели. На летрицев плевать - они профес"анальные солдаты, их бить - все равно что дурцев. Нет, вот когда заходишь в село и убивашь всех чаликов...
  - Кого?
  - Начальников, - объяснил Урб. - Мы убиваем начальников, Геслер. И всех, у кого деньги водились, и адвокатов тоже.
  - А это кто такие?
  - Законники. О, и ростовщиков, и заимодавцев, процентщиков, мытарей. Убиваем их всех...
  - Как и солдат, - добавила Хеллиан, кивая и кивая - похоже, причин остановиться у нее не было. Так, кивая, она продолжила: - Потом они завсегда так: грабеж, трах, тарарах и разбежались а мы спим в мягких кроватках едим и пьем в таверне и если хозяевы не сбежали мы им платим как надо честно...
  - Вроде тех, что прячутся на кухне?
  Хеллиан моргнула: - Прячутся? Ну... это... похож, мы разбуянились...
  - Головы виноваты, - застенчиво пожал плечами Урб. - Думаю, Геслер, мы от рук отбились. Живем как звери в лесах и все такое...
  - Как звери, - усиленно закивала Хеллиан. - В мягких кроватках и грабим и пьем и головы мы с собой не таскаем! Мы их в тавернах оставляем. В каждой деревне, так? Пусть знают, мы тут прошли. - Хеллиан пробрало невероятное головокружение. Она шлепнулась на сиденье и похлопала по столу в поисках фляги с элем - пришлось оторвать от ручки пальцы Балгрида, а тот сопротивлялся, идиот - думал, это его фляга или как? Она глотнула полным ртом и откинулась на спинку стула - но это оказалась табуретка, так что спинки не было вообще, и теперь она пялилась в потолок и барахталась в какой-то жиже, и жижа текла по спине и все смотрели на нее сверху. Она сверкнула глазами: фляга оставалась в руке! - Разлила? Разлила? Черт, я всё разлила?!
  - Ни капельки, - восхищенно покачал головой Скрипач. Проклятая сержант Хеллиан, которая, по словам Урба, пересекла континент ни разу не просохнув - эта женщина с внешностью, стертой почти до полного исчезновения, с яркими и всегда мокрыми губами - эта Хеллиан преуспела там, где все прочие взводы потерпели полную неудачу. Урб - кремень, но им надо руководить; значит, все действительно сделала она. Пьяная жестокая морячка.
  Отрезанные головы в каждом кабаке, Худа ради!
  Она обрезала поводки простых людей, всяких рабов, крепостных и должников, смотрела, как они пляшут от радости. Наша пьяная избавительница? Наша кровожадная богиня? Что думает простой народ, впервые увидев ее? Всеобщая молва о ужасной армии захватчиков. Солдаты и Эдур, умирающие в засадах. Хаос на дорогах. И тут появляется она с головами в мешках; ее солдаты выбивают каждую дверь в каждом поселке и вытаскивают тех, к кому никто не питает особой любви. Что потом? Как же! Деловитое укорачивание всех, кто камнем висел на шее бедняков. "Отдайте нам бар на пару ночей. Утром уберемся восвояси. Да, кстати: ежели кто из вас наткнется в лесу на Эдур, сообщите нам. Лады?"
  Стоит ли удивляться, что взводы Хеллиан и Урба шли в большом отрыве от остальных - так жаловалась капитан Сорт - и почти без боевых потерь? Вечно пьяная светлоглазая бабенка с типичными повадками и излишествами холеной молодой шлюшки как-то сумела найти поддержку местных. Дала солдатам возможность остаться в живых.
  Скрипача качало от удивления, облегчения, почти что эйфории и усталости; все это было смешано с немалой дозой сексуального влечения к ловкой пьянчужке. Он плюхнулся за стол к Геслеру и Буяну (последний только что вошел, неся ржаной каравай, вскрытый бочонок пива и три щербатых оловянных кружки).
  - Почти могу прочитать, - пробурчал он, вертя в руках одну из кружек, на которой была сделана надпись. - Похоже на старый эрлийский.
  - Может, клеймо мастера? - предположил Геслер, отрывая кусок хлеба.
  - Нет. Может, что - то вроде "Адвокат Года". Потом имя. Риззин Пурбл. Или Вурбл. Или Физзин.
  - А это не название деревни? - продолжал Геслер. - Физзин Вурбл.
  Буян хмыкнул и ткнул Скрипач локтем: - Хватит мечтать о ней, Скрип. В этой прорве добра не сыщешь. К тому же Урб на нее давно запал, а с таким бугаем лучше не связываться.
  Скрипач вздохнул: - Да, ты прав во всем. Но я уже давно.
  - Скоро нас ожидает награда.
  Он искоса глянул на Буяна, потом на Геслера.
  Тот скривил губы: - Разум потерял, Буян? Единственная награда, которая нам светит - вороньи перья из шляпы Худа. Мы их получим, когда будем проходить в его врата. Да, сюда мы дотащились. Побили всех. Но Эдур идут по следу, скоро их будет в пять, потом в десять раз больше. А мы выйдем на открытое пространство.
  Буян легкомысленно взмахнул рукой: - Считаешь, Гес? Погляди на взвод Урба. И Хеллиан. На взводы Скрипа и нас. Если подумать, через что мы прошли... да нас почти не потрепало! Живых все еще больше, чем мертвых. Зачем думать, что у других дела пошли хуже? Мы почти в прежней силе, а вот об Эдур и летерийцах так не скажешь, верно?
  - Их все еще гораздо больше, - заявил Геслер, разливая пиво по кружкам.
  - Да какая разница? Через последнюю засаду мы проломились...
  - Оставив такое месиво, что нас выследит и слепая землеройка.
  - Ну, подумаешь, жульки рассыпались.
  - У Поденки всю спину разворотило...
  - Доспех защитил.
  - И его больше нет...
  - Вы двое хуже новобрачных. - Скрипач схватил кружку.
  
  ***
  
  - Хорошо, - провозгласил Корик. - Разногласия невозможны. Твои причиндалы, Улыба, воняют хуже всего. Хуже пальцев, хуже ушей, даже хуже языков. Прошло голосование. Весь взвод "за": придется от них избавиться.
  Улыба ощерилась: - Думаешь, не знаю, почему ты этого хочешь? Не из-за запаха, нет - нет. Ты на них смотришь - и внутри все скукоживается, яйца подтягиваются, под кожу прячутся. Всего - то. Скоро никто из нас не будет вонять - всё высохнет, сморщится...
  - Хватит! - застонал Тарр.
  Корик глянул на Бутыла. Дурачок, кажется, заснул. Лицо расслабилось. Отлично. Без Бутыла они столько не прошли бы. Тем более почти без потерь. Он постучал пальцем по костяному пальцу, висящему на шее. Выкопан из-под И'Гатана. Когда такие мысли приходят, полезно постучать раз или даже два.
  Он понимал, что впереди неприятности. Все понимали - вот почему все говорили и думали о чем угодно, только не о громадном косматом звере, присевшем прямо на пути. У него слюнявые клыки и острые когти и широкая, с намеком, ухмылка. Да уж. Он снова коснулся костяшки.
  - Прошли неплохо, - сказал Каракатица, обводя взором столпившихся в таверне моряков. - Но кто успел подумать, каково осаждать город размером с Анту? Припасов у нас мало - у Скрипа одна долбашка, у меня, но это все. Скрыться не удастся - они знают, куда мы направимся.
  - Магия, разумеется, - ответила Улыба. - Мы просто войдем.
  Корик моргнул. Не в ту сторону свернул разговор. Осада Летераса? Строем в одну шеренгу? Нелепо. Эдур гонят их вперед, и явно в конце пути поджидает не дворец наслаждений. Карак разум потерял? Или такой у него способ отгонять тень нависшей над всеми смерти?
  Возможно. У сапера мало воображения - или вовсе нет - а впереди маячит самый большой бросок в его жизни и осада, до которой дело не дойдет, а если дойдет, то совсем плохо дело. Так что он хочет подумать, пока мозги остались.
  - Сержант что-нибудь придумает, - внезапно заключил Каракатица и громко вздохнул, шлепнувшись на стул.
   "О да, Скрипач, Повелитель Саперов. Спешите пасть на колени!"
  
  ***
  
  Бутыл все еще взирал на мир острыми глазами кошки. Кошка сидела на стропиле, следила за проносящимися птичками, а разум мага понемногу впадал в рассеянность. Такое случается все чаше. Переутомление. Ничего не поделаешь. Но вот движение там, на опушке леса - там, где недавно прятался их взвод. И там, на севере. И тут - эдурский лазутчик, еще один ползет с юга, из-за дороги. Нюхают воздух - неудивительно, ведь малазане таскают за собой немало протухших расчлененных трупов...
   "О, они осторожны! Недаром. Не желают настоящего боя. Желают спугнуть. Чтобы мы снова бежали". Чем больше их силы, тем откровеннее они показывают себя. Устрашают числом, машут копьями.
  Да, мало осталось времени для отдыха. И хорошо, что немного - иначе морпехи напьются и не смогут встать, не то что сражаться. Но если еще подумать... Хеллиан способна сражаться в любой степени опьянения - один из ее капралов рассказывает, что она трезвеет и превращается ледышку, едва начинается замятня. Едва возникает нужда в командире. Поистине особенный талант. Солдаты ее боготворят. Как и взвод Урба, и сам Урб. Поклонение, связанное с ужасом и немалой долей похоти, смесь всех видов религиозного поклонения. Может, поэтому она так крута, щит веры хранит и ее, и солдат?
   "Хеллиан как более скромная версия, скажем, Колтейна. Или Даджека в Генабакисской компании. Седогривого на Кореле. Так видит Багряная Гвардия своего принца К"азза. Всякое я слышал.
  Но увы, Адъюнкт не такова. Очень плохо. Хуже чем очень...
  На виду уже два десятка Тисте Эдур. Глазеют на деревню. О, какая птичка! Нет, не надо. Проклятая кошка! Нужно сосредоточиться".
  Появляется все больше варваров. Еще два десятка. А вон там - отряд столь же большой, как уже подошедший.
  Бутыл заставил себя сесть. Заморгал, отыскивая товарищей. - Идут, - сказал он. - Пора бежать.
   "Три сотни и еще сдача найдется". - Слишком много...
  - Бутыл!
  - Сотни, черт вас дери!
  Он сверкнул глазами. Внезапный крик сменился тишиной. Ну что же, протрезвели.
  
  ***
  
  У Клюва слезились глаза. Язык распух во рту. Его подташнивало. Маг не привык поддерживать горение свечи так долго - но выбора не было. Тисте Эдур повсюду. Они заглушают звуки подков, они вуалируют свои пути, так что кажутся всего лишь очередными тенями среди пестрых теней листвы. Он тянулся, болезненно обостряя каждое чувство, он пытался отыскать скрытных охотников, вставших на след малазан. Что еще хуже, они начали сражаться на малазанский манер - короткие, жестокие стычки, в которых оставить врага раненым лучше, чем убить. Раненые замедляют движение морской пехоты. Оставляют кровавый след. Нападают и отходят. Снова и снова. Ночь переходит в день, но отдыха нет. Только... бег.
  Они с капитаном скакали при свете дня, пытались найти кулака Кенеба и взводы, приданные его роте. Два дня назад моряков с ним было четыреста. Клюв и капитан попытались пробиться на восток, вступить в контакт с вырвавшимися далеко вперед взводами, но были вынуждены отступиться - слишком много эдурских банд на пути. Он знал, что Фаредан Сорт боится: взводы заблудились, а значит - почитай что мертвы.
  Он также уверился, что вторжение идет не по плану. Что-то в мрачном взгляде капитана подсказывало: не они одни столкнулись с проблемами. Недавно они наткнулись на три уничтоженных взвода. О, солдаты взяли за себя высокую цену - так сказала Сорт, внимательно изучив груды трупов и ведущие под полог леса кровавые следы. Клюв и сам расслышал в воздухе безмолвный вой смерти, увидел холодный огонь, которым дышит каждая битва. Вой вмерз в деревья, в каждый ствол, сук, лист. Земля под ногами смердела могилой. Потрясенная Лили, милая его кобылка, боялась сделать хотя бы шаг на прогалину, и Клюв отлично ее понимал.
  Высокая цена, да, так она сказала. Хотя тут платили не монетами, а всего лишь жизнями.
  Взмыленные лошади выехали на заросшую кустами насыпь; Клюву пришлось сосредоточиться еще сильнее, чтобы скрыть хруст кустарника и топот копыт - свеча в голове вдруг замерцала, и он чуть не выпал из седла.
  Голос капитана ободрил его. - Клюв?
  - Жарко, - пробормотал он. И тут же, в один миг, понял, к чему всё клонится и что ему нужно будет сделать.
  Кобыла вырвалась вперед, взобравшись на очередную насыпь.
  - Погоди.
   "Да!" Клюв вздохнул. - Капитан, вот они.
  Впереди было повалено несколько десятков деревьев, за ними виднелся мутный пруд с тучами насекомых. Двое моряков поднялись из грязи, держа наготове арбалеты.
  Капитан подняла руку и сделала им нужные знаки; арбалеты опустились, часовые позвали пришельцев к себе.
  Среди двух древесных стволов затаилась колдунья. Она несколько нервно кивнула, увидев Клюва. Он взмахнул рукой в ответ.
  Когда до пруда осталось десять конских шагов, колдунья подала голос: - Мы вас ждали. Клюв, ты стал сиять так ярко, что я почти ослепла. - Она засмеялась. - Не беспокойся, Эдур не видят такого света. Даже их ведуны. Но. Клюв, пора притушить - или ты вспыхнешь.
  Капитан повернула голову и кивнула: - Давай, Клюв. Отдохни.
  Отдохнуть? Нет, отдыха не будет. Не сейчас. - Сэр, подходят сотни Эдур. С северо-запада.
  - Знаем, - сказала вторая колдунья, выскочившая из укрытия словно лягушка. - Мы как раз готовились уложить вещевые мешки. Мундиры отглажены, стяги заново расшиты золотом.
  - Да ну?
  Женщина помрачнела; в ее глазах мелькнуло что-то, напомнившее Клюву о няньке, которую отец изнасиловал и выгнал сразу после этого. - Нет, Клюв. Я просто шучу.
  Плохо. Хотелось бы ему поглядеть на золотые стяги.
  Они вылезли из седел и отвели лошадей к краю вырубки. Там находился лагерь кулака. - Милости Худа, - воскликнула Сорт. - Тут их много.
  - Шестьсот и семьдесят один, сэр.
  Как и сказала колдунья, солдаты готовились в выходу, суетясь, словно муравьи на своем разворошенном кургане. Есть раненые - и много - но целители сделали свою работу, пахло лишь старой кровью. Вонь смерти доносилась от дюжины могил на дальнем краю лагеря.
  - Идем, - сказала капитан, когда двое солдат приняли лошадей. Клюв прошел за ней к кулаку Кенебу и сержанту Фому Тисси.
  После долгого пребывания в неудобных летерийских седлах ходить было непривычно - земля будто проседает, все вокруг кажется хрупким. "Да. Мои друзья. Все они".
  - Плохо? - спросил кулак.
  - Не смогли добраться, - отвечала Фаредан Сорт, - но надежда остается. Кулак, Клюв советует торопиться.
  Кулак бросил взгляд на Клюва. Юный маг увял - внимание столь важных персон всегда пугало его.
  Кенеб кивнул и вздохнул: - Я хотел подождать, на случай... - Покачал головой. - Все ясно. Пора сменить тактику.
  - Так точно, сэр.
  - Мы пойдем напролом, прямо к столице. Если напоремся на что-то, с чем не совладать... придется совладать.
  - Так точно, сэр.
  - Капитан, соберите тяжелую пехоту из десяти взводов. Примете командование над арьергардом.
  - Так точно, сэр. - Капитан повернулась и взяла Клюва за руку. - Приказываю лечь на носилки. Поспать.
  - Не могу, сэр...
  - Сможешь.
  - На самом деле не могу. Свечи... не гаснут. Больше не гаснут. Не желают.
   "Никогда больше, капитан. Не потому что я не люблю вас, потому что люблю... Я делал все, что вы приказывали. Но сейчас даже не объяснить. Ох, слишком поздно".
  Он не знал, что смогла она увидеть в его глазах, какие несказанные слова были все-таки услышаны... но хватка на руке ослабла, став почти нежной. Она кивнула и медленно отвела взгляд. - Все хорошо, Клюв. Помогай нам охранять спину Кенеба.
  - Слушаюсь, сэр. Увидите, я все сделаю. - Он помедлил, пока они не прошли через лагерь - рука в руке - и спросил: - Сэр, если с чем-то не совладать, то как с ним совладать?
  Они то ли хмыкнула, то ли засмеялась. - Клиньями вперед, давить их, Клюв. Отбросим всех, кто полезет на нас. Будем идти, пока...
  - Пока?
  - Славно умереть рядом с друзьями. Славно. Ты понимаешь?
  - Да, сэр. Славно, потому что они друзья.
  - Точно, Клюв.
   "Вот почему нам не о чем беспокоиться, капитан".
  
  ***
  
  Кенеб смотрел, как строится морская пехота. Впереди тяжелый переход. Как будто их несчастные души и так не настрадались. Но больше нельзя прятаться и нападать из-за угла. Враг перенял их манеру, он превосходит числом и, кажется, сравнялся с малазанами в жестокости.
  Неизбежный исход. Ни одна империя не станет покорно раздвигать ноги. Несколько тычков и пинков - и она рычит, оскаливает острые клыки, кусает глубоко. Пришла пора истекать кровью его морпехам. Но пока все не так плохо, как он боялся. Поглядите на них. Выглядят даже злее, чем обычно.
  - Кулак, - сказал сзади Фом Тисси, - они готовы, принимайте.
  - Вижу, сержант.
  - Нет, сэр. Я имел в виду, они готовы.
  Кенеб всмотрелся в темные блестящие глаза приземистого служаки и не совсем понял, что же увидел. Но, чем бы оно не было, пылает очень ярко.
  - Сэр, - продолжил Тисси, - мы для этого и предназначены. Для всего, - он взмахнул грязной рукой, - этого. Нас ведь учили играть в разные игры, так? Мы их достали, взбесили - и вот они, пожалуйста. Проклятые Эдур сбежались к нам словно к магнитному камню. Сейчас мы готовимся снова задать им жару и - возьми меня Худ! - даже кровь кипит от нетерпения! И у всех так! Так что прошу, сэр - дайте сигнал к выступлению.
  Кенеб еще мгновение смотрел на сержанта. Потом кивнул.
  
  ***
  
  Под звуки дикого хохота Корик налетел на троих эдурских воинов; тяжелый меч отбил в сторону два направленные в грудь копья; левой рукой он схватился за древко третьего и подтянулся к врагу. Острие меча вонзилось в лицо того Эдур, что был справа. Рана неопасная, но кровавая. Второму воину он ударил эфесом в область сердца, и тот полетел на землю. Затем Корик, так и не выпустивший копье третьего Эдур, заставил врага пошатнуться и тут же проткнул горло.
  Повернувшись, он попытался резануть первого врага - но увидел, что тот валится наземь, из глазницы торчит рукоятка ножа. Он тут же присел к среднему воину; меч яростно молотил, пока изрубленные руки - ими Эдур пытался прикрыть голову - не отвалились, позволив полукровке нанести смертельный удар.
  Затем он обернулся назад. - Ты кончишь хохотать, во имя Худа!?
  Но Улыба опустилась на одно колено, содрогаясь от смеха и одновременно выдергивая свой нож. - Боги! Не вздохнуть! Погоди... погоди...
  Корик зарычал и снова встал лицом к хижинам - узкие переулки стали отличными ловушками - замани урода, развернись, напади сбоку и руби на куски! Но никто не планировал жалкую деревушку как место последней битвы. Разве что Эдур, попавшие в окружение и теперь старавшиеся выбраться, продвигаясь от дома к дому, с улочки на улочку.
  Они хорошо отбиваются. Но, к сожалению для них, слишком широко разошлись - не терпелось пролить малазанскую кровушку.
  - Привыкли биться группами, - сказала подоспевшая Улыба. Поглядела ему в лицо - и снова разразилась дурацким хохотом.
  - Что такого забавного?
  - Ты! Они! Погляди им в глаза - какое удивление, то есть... о боги глубин! Не могу остановиться!
  - Лучше бы смогла, - посетовал Корик, стирая кровь с рук. - Я слышал шаги - в том переулке. Идем!
  
  ***
  
  Три стрелы взлетели, две достали нападавших Эдур. В ответ полетели два копья - оба в грудь Скрипачу. Но мощный щит Тарра оказался на их пути - сержант хрюкнул, чуть не упав набок - наконечники звонко ударились в фигуру на бронзовом щите, одно прошло насквозь, пронзив руку Тарра. Капрал выругался.
  Скрипач присел за валявшийся у кузницы бочонок. Еще одна стрела брякнула по планкам, на землю потекла вода.
  В эту засаду попало полдюжины Эдур - арбалетные стрелы свистели, вылетая из обоих темных переулков. Через мгновение все были мертвы или умирали.
  - Назад! - крикнул Скрипач, обернувшись, чтобы сменить пустой арбалет на заряженный, который протянул Бутыл.
  Тарр прикрывал обоих. Они отошли в кузницу, перебежали пустой двор, огибая штабеля дров и бревен, перескочили заборчик и оказались в таверне.
  Судя по звукам, Буян и его панцирники держали здесь оборону.
  Движение по сторонам - возвращались все участник засад. Карак, Корабб, Навроде, Геслер, Балгрид, Увалень. Они перезаряжали арбалеты на бегу.
  - Геслер! У Буяна...
  - Сам слышу, Скрип! Корабб - отдай клятый самострел Увальню - ты с ним беспомощен. Иди к Тарру. Вы оба в первом ряду.
  - Я одного срезал! - обиделся Корабб, но все же передал тяжелый арбалет пехотинцу Хеллиан.
  - Рикошетом от мостовой? Не говори, что так и задумывал!
  Корабб уже взвешивал в руках подобранное эдурское копье.
  Скрипач махнул Тарру - вперед! - как только Корабб оказался с ним рядом. - Идите, вы двое! Быстро, давите всех!
  Эдур смог пронзить левое плечо Буяна копьем, только подпрыгнув и повиснув на древке всем телом. Смелое усилие, вознагражденное пальцем в глазнице - углубляющимся все дальше и дальше. Воин завизжал и попытался отвести голову, но рыжебородый капрал схватил его за волосы и вовсе не желал отпускать.
  С еще более громким визгом смелый и упорный Эдур высвободил голову, оставив в подарок Буяну кусок скальпа и вымазанный в кровавой слизи палец.
  - Не спеши, - сказал капрал странно деловым тоном, прыгая вперед. Оба упали на грязные доски пола таверны - от толчка копье почти вышло из плеча. Буян вытащил тонкий нож и вонзил лезвие в бок Эдур, под ребро, прямо в сердце. Повернул. Кровь хлынула струей.
  Буян, пошатываясь и скользя по полу, сумел встать на ноги - копье упало за спиной - и тяжело подковылял к столу с грудой отрезанных голов. Схватил одну и швырнул через всю комнату, в толпу Эдур, в тот момент прорвавшихся внутрь. Оборону держали Острячка и Куб, но копье проткнуло Кубу шею, а Острячку ударили по темечку, сбив шлем - она сейчас лежала на спине и не шевелилась. Мокасины вбегающих Эдур наступали ей на грудь и живот.
  Голова ударила одного воина в лицо; он закричал от удивления и боли, покачнулся.
  Поденка встала рядом с Буяном. Она получила уже четыре раны - удивительно было, что она еще способна стоять.
  - Не умирай, женщина, - прогудел Буян.
  Она передала ему меч: - Вот нашла, подумала, тебе пригодится.
  Ответить времени не хватило - уже подбежали первые Эдур.
  Выскочивший из прохода в кухню - уже свободную от поваров - Корабб увидел атакующих, поспешил напасть на них сбоку - и растянулся, споткнувшись о тело убитого Буяном воина. Однако копья из рук не выпустил. Острие, двигаясь вперед и вниз, вошло в правое бедро ближайшего Эдур, разминулось с костью, выскочило с той стороны и укололо в колено еще одного воина - треугольный наконечник почти сорвал коленную чашечку. Затем острие достигло пола, застряв между двух досок и поставив подножку очередному Эдур, так что тот сам налетел на меч в руке Буяна.
   Едва Корабб застыл среди поверженных врагов, подоспел Тарр - он заработал коротким клинком, как будто рубил ветви, прокладывая путь в лесу.
  Острячка появилась сзади Эдур, в каждой руке был нож - кетра.
  Скрипач с остальными ворвались в дверь, подняв арбалеты - и обнаружил, что Тарр уже зарубил последнего противника. Комната была завалена телами, лишь немногие еще шевелились; из-под двух мертвых Эдур выкарабкивался Корабб Бхилан Зену'алас, кашляя, потому что ненароком глотнул чужой крови.
  Увалень подскочил к окну: - Сержант! Новая толпища!
  - Арбалетчики вперед!
  
  ***
  
  Хеллиан прищурилась, разглядывая чудной дом на той стороне улицы. Дом фактора, насколько она помнит. Подходящий на вид. Дорогой, безвкусный. Она подняла залитый кровью меч: - Вон там займем оборону.
  Урб что-то проворчал и сплюнул красным - может, бетель жует? Некоторые люди занимаются подобным, если тело просит утешения. Сама она только что полным ртом отхлебнула местного пойла. Похоже на бамбук, настоянный на собачьей моче. Но забористо. Она взмахнула рукой.
  За Урбом последовали остальные, кроме Замазки и Тавоса Понда - обоих изрубили в капусту во время обороны переулка. - Я в арьергарде, - объяснила она, когда шестеро морпехов прошли мимо. - Построились в линию, быстро! Смотрите у меня!
  Еще один глоток. Хуже пошло. И какой дурак пьет подобное?
  Она двинулась последней. На середине пути до дома - или на трети пути? - не меньше сотни Тисте Эдур появилось с главной улицы. Она отбросила глиняный жбан и встала в оборонительную позицию. За ней ведь арьергард, верно? Сдержать их...
  Первая шеренга Эдур остановилась. Поднялись копья.
  - Так нечестно! - выкрикнула Хеллиан, поднимая щит и готовясь присесть - но это был вовсе не щит, а крышка жбана. Она уставилась на ручку: - Нет, это не для боя сделано...
  
  ***
  
  Три дня и три ночи беспрерывного броска от берега реки - и вот теперь звуки боя впереди. Он потерял капрала две ночи назад - дурак упал в заброшенный колодец - вот только что был рядом, и нет его. Пробил сплетение корней - почти до самой воды - ударился головой, шея громко щелкнула - ну разве не забавно, что Худ записался в морскую пехоту и все время рядом - вот, устроил капралу повешение одновременно с утоплением. Бадан Грук потерял капрала и теперь таскает рядом Досаду - не официальное повышение, Досада не особенно годится - но у нее холодный глаз - когда не занята пожиранием всего съедобного, что попало в руки.
  И вот она, легка на помине - присела рядом с Баданом Груком, сержантом Пятого взвода Третьей роты Восьмого легиона, подняла бледное круглое лицо, показав холодно-серые глаза. - Мы типа устали, сержант.
  Бадан Грук был дальхонезцем, но происходил не из племен северных саванн. Он рожден в джунглях юга, в половине дня пути к берегу. Кожа черная, как у Тисте Анди, и складка эпиканта в уголках глаз такая выраженная, что почти не видно белков. Неразговорчивый человек. Он больше всего любит безлунные ночи, хотя Накипь вечно жалуется - сержант пропадает с глаз именно тогда, когда особо нужен.
  Но сейчас разгар солнечного дня. Как сержант Грук тоскует о полумраке дождевых лесов родины! - Стой здесь, Досада, - приказал он, повернулся и подполз к сержанту Чопору, возглавлявшего остальных морпехов. В его Десятом взводе тоже недостает одного солдата; а вот в Четвертом взводе не хватает уже двоих, в том числе сержанта Смолу. Эта мысль вызвала у Грука болезненный спазм. Она была из родного племени. Проклятие! Она стала причиной, по которой он записался в армию. За ней и в походе шагать было легче.
  Бадан Грук подобрался еще ближе, позвал к себе Чопора и его капрала Ловчего. Все трое уселись в отдалении от солдат. - Итак, - выдохнул Бадан, - мы их обойдем?
  Сухое вытянутое лицо Чопора стало кислым - так всегда бывало, когда кто-нибудь обращался к нему. Бадан не знал подробностей его прошлой жизни, кроме очевидного - Чопор сделал что-то дурное, достаточно дурное, чтобы пуститься в бега, бросив все имущество (он из Квона, из благородной фамилии). Хорошо, что и благородные замашки он тоже бросил.
  Услышав тихий вопрос Бадана, капрал Ловчий хмыкнул и отвел глаза.
  - Ты здесь, - сказал картулианцу Бадан, - значит, принимай участие.
  Ловчий пожал плечами: - Мы бежим от самой реки, сержант. Мы петляли и пригибались, пока все три наших мага не выдохлись. Похожи на ходячих мертвецов. - Он кивнул в сторону севера: - Там морская пехота, и она дерется. У нас всего один панцирник и один сапер...
  - Один сержант и один капрал, - закончил за него Бадан.
  - Всего нас семнадцать. Да, я видел, на что способны твои тяжелые. И я сам, и сержант Чопор скажем, что Оглянись, Спешка и Мелоч не хуже Релико и Больше Некуда. У Мёда все еще есть три долбашки и половина запаса жульков - остальные Целуй-Сюда истратила, когда они со Смолой пошли и...
  - Ладно, - оборвал его Бадан, не желая слушать, что именно случилось со Смолой и Целуй-Сюда, потому что Целуй-Сюда была причиной, по которой записалась Смола. Ничего нет хорошего следовать за женщиной, которая восхищена другой женщиной - пусть та и была ей сестрой. Но теперь обеих нет, вот и все дела. - Чопор?
  Квонец поскреб редкую бороденку - боги, как еще молод невезучий ублюдок! - и оценивающе посмотрел на ждущих ответа солдат. Внезапно улыбнулся: - Погляди на Смертоноса, Бадан. Вот солдат, которому сам Зубастик дал прозвище в первый же день на Малазе. До сих пор не знаю - это была шутка? Смертонос до сих пор капли крови не пролил - разве что своей, когда давил комара. Ты сам, Бадан Грук, заменяешь весь Верховный Совет Даль Хона, твои безлунные тени наводят священный ужас на Эдур - как будто это духи ночи. Я сам удивляюсь, каким это образом тебе удается быть невидимым. У нас есть ты, Неп Борозда, Релико, Неллер. Шелковый Ремень и Мулван Бояка на подходе. Мы шли на войну, так? Значит, пора воевать.
   "Может, ты шел на войну, Чопор. А я просто старался выжить". Бадан еще мгновение смотрел на собеседников, потом встал во весь рост - он был по плечо Чопору - и вытащил из кобуры, висевшей на широкой спине, меч-серп. Поудобнее взялся за рукоять, сделанную из слоновьего клыка. Присмотрелся к двум тонким кривым лезвиям из отатарала. Ветбела, так называется это оружие на родном языке, "поцелуй кость". Лезвия не особенно длинные, ими можно разрезать плоть, но не перерубить длинные кости, ведь бедренные кости - лучшие трофеи. Их полируют, украшают сценами славной гибели прежнего владельца. Воин, желающий завоевать сердце женщины, должен положить у порога ее хижины немало подобных трофеев, доказав свою смелость и ловкость.
   "Никогда не умел с толком использовать эту штуку. Ни одного бедра в подарок Смоле". И кивнул: - Пора собирать трофеи.
  
  ***
  
  В пятнадцати шагах оттуда Мёд толкнул Накипь: - Эй, любимая! Кажись, сегодня бросаем жульки.
  - Не зови меня так, - сказала женщина - сапер недовольным тоном. Она сама видела, как Бадан прошел назад, туда, где пряталась Досада, видела, как капрал Ловчий вернулся по следам отряда, чтобы позвать сюда капрала Четвертого взвода Превалака Обода (он с Мелочем и Спешкой охранял все их задницы). Между солдат явно пронесся слушок - она видела, как все напряглись, начали осматривать оружие, плотнее пристегивать кирасы и шлемы. Наконец она буркнула: - Ладно, Мёд. Похоже - видит Худ, мне обидно признавать - ты все понял правильно.
  - Дай докажу...
  - Меня ты никогда не уложишь, Мёд. Почему бы не смириться?
  - Что за мерзкие привычки, - жалобно ответил сапер из Десятого взвода, готовя арбалет. - Вот Целуй-Сюда, она была...
  - Она так устала от твоих домогательств, Мёд, что пошла и взорвала себя. И с сестрой ее та же история. Мне самой жалко, что не пошла с ними третьей. - Сказав так, она встала и перебралась к Непу Борозде.
  Старый маг - дальхонезец приоткрыл желтоватый глаз и покосился на нее; затем оба глаза открылись широко - он увидел, что сапер держит в руках. - Иди - т подальше, сисяста!
  - Спокойно, - ответила она. - Мы идем в бой. В твоем стручке сила осталась?
  - Чо?
  - Магия, Неп, магия. Она у мужиков вся в стручке. Женщины знают. - Она подмигнула.
  - Дерзишь, сисяста? Иди - т подальше от мня!
  - Я не пойдю - т подальше от тбя, пока ты не благословишь два этих жулька.
  - Бласловить два глиняны шара? Сбесилась, сисяста? В прошлой раз, как я...
  - Они взорвались, да. Смола и Целуй-Сюда в куски разлетелись. Зато быстро и чисто. Слушай, для меня это единственный путь сбежать - Мёд прохода не дает. Если серьезно, я хочу, чтобы ты наложил на шары свои благословенные проклятия - или проклятые благословения?
  - Иди - т подальше от мня!
  
  ***
  
  Релико был ниже на ладонь даже своего сержанта - Бравый Зуб заверял его, что он самый низкорослый солдат тяжелой пехоты во всей Малазанской Империи. Сейчас он встал, вытянул короткий меч, поднял щит на уровень груди. Взглянул на Больше Некуда: - Снова пора.
  Сидевший на мокром мхе необъятный воин - сетиец поднял голову. - Гм?
  - Снова бой.
  - Где?
  - Да здесь у нас. Помнишь И'Гатан?
  - Нет.
  - Ну, тут не И'Гатан. Будет похоже на вчерашнее, только еще хуже. Помнишь вчерашнее?
  Больше Некуда еще немного поглядел на приятеля - и засмеялся своим медленным ха, ха, ха. - Вчерашнее? Помню вчерашнее!
  - Тогда бери меч, Большик, и не забудь вытереть грязь. И щит возьми - нет, не мой! твой у тебя за спиной. Отлично. Готов?
  - Кого убивать?
  - Скоро покажу.
  - Хорошо.
  - Не надо было сетийцам вязаться с бхедринами.
  - Что?
  - Шутка, Большик.
  - О, ха, ха, ха! Ха.
  - Пойдем с Оглянись - мы будем впереди всех.
  - Оглянись впереди всех?
  - Он всегда идет впереди, Большик.
  - О. Хорошо.
  - Спешка и Мелоч нас прикроют, не бойся. Как вчера.
  - Точно. Релико, а что было вчера?
  
  ***
  
  Шелковый Ремень встал рядом с Неллером; они следили за своим капралом, Превалаком Ободом. Тот только что отослал Спешку и Мелоча к месту сбора тяжелой пехоты.
  Солдаты заговорили на родном дальхонезском наречии. - Разбитое сердце, - сказал Ремень.
  - Разбитее разбитого, - согласился Неллер.
  - Целуй-Сюда, она была хороша...
  - Хорошее хорошего.
  - Хотя Бадан другое говорил.
  - Да, уж он говорил...
  - А он всегда дело говорит.
  - Я так понимаю, Ремень, тебя поболтать хочется. Думаешь, Летерас станет вторым И'Гатаном. Под И'Гатаном мы ничего не сделали. Да и, - торопливо, как будто чем-то задетый, добавил Неллер, - раньше И'Гатана ничего не сделали. Вообще ничего стоящего. Если тут будет как под...
  - Мы еще не дошли. Какой меч выбрал?
  - Этот вот.
  - Со сломанной рукоятью?
  Неллер опустил взор, нахмурился, швырнул оружие в кусты и достал другое. - Тогда этот. Летерийский, висел на стене...
  - Знаю. Я сам тебе его отдал.
  - Ты его отдал потому, что он воет как дикая баба всякий раз, как чего-нибудь коснется.
  - Точно так, Неллер. Вот я и спрашиваю, какой меч ты выбрал.
  - Теперь знаешь.
  - Теперь знаю, что придется заложить уши мхом.
  - Я думал, они уже.
  - Добавлю еще. Видишь?
  
  ***
  
  Капрала Превалака Обода одолевали дурные мысли. Он родился на севере провинции Гриз в семье бедных фермеров и ничего не видел в жизни - до того дня, когда вербовщица из морской пехоты прибыла в деревню, в которой случайно оказались Превалак и все его братья. Остальные посмеялись над вербовщицей и ушли в кабак - но сам Превалак, ох, он застыл на месте. Впервые увидел женщину из Даль Хона. Она была высокая, толстоватая и на десятки лет старше его - у нее уже были седые волосы - но его взору она казалась прекрасной. До сих пор казалась.
  Такая темная кожа! Такие черные глаза! Да, она заметила его, послала сверкающую улыбку, увела в заднюю комнатку местного отделения стражи и успешно завербовала, усевшись сверху и взвизгивая от преувеличенного восторга, пока он не взорвался прямо внутри солдата Малазанской Армии.
  Братья громко выражали неверие и панику, думая, как будут объяснять маме и папе, что младшенький в один день записался в армию и отдал невинность пятидесятилетней дьяволице. В конце концов они решили вообще не возвращаться домой. Но это их проблемы - Превалак уже трясся в фургоне с новобранцами (засунув руку промеж ее ног и не желая вытаскивать) и даже не взглянул в сторону родного дома.
  Великая любовная страсть длилась до ближайшего города; там он обнаружил себя в шеренге с еще полусотней молодых гризианских парней и девок, марширующих по имперской дороге в Анту. Потом был остров Малаз и учебный лагерь морской пехоты. Но сердце его вовсе не было разбито: вокруг оказалось полным - полно выходцев из Даль Хона. Загадочный взрыв рождаемости - или массовый исход из джунглей? Вскоре он сообразил, что преклонение перед черной кожей и полночными очами вовсе не обрекает его на вечное одиночество.
  Наконец он впервые повстречал Целуй-Сюда, которая только посмеялась над приставаниями - хотя к тому времени он приобрел некоторый опыт и лоск. Именно неуступчивость покорила его сердце навсегда.
  Но сегодня его одолевало совсем не безнадежное обожание. Он словно наяву видел то, что увидел - или просто вообразил? - темной ночью на реке. Ослепительный блеск взрыва морантских припасов, потрясший окрестности рокот - и черная рука, поднимающаяся среди беспорядочных волн - течение обвивается, разделяя воду на два огибающих руку изящных потока - и рука пропадает в глубине - или он теряет ее из вида? - отчаянные и лишенные смысла поиски в зернистой тьме - рука, кожа, тьма, темная кожа - такая же, что победила его в первый раз...
  Ох, как ему хочется умереть. Прямо сейчас. Покончить со страданиями. Она пропала. И ее сестра тоже - сестра, что всего две ночи назад прижалась к нему и шепнула на ухо: "Не сдавайся, Прев. Я знаю сестренку, видишь ли. Она так смотрит в твою сторону, что... не сдавайся".
  Обе пропали. Правильно бормочет Бадан, когда думает, что его никто не услышит. "Что есть, того не изменить. Что есть, того..."
  Сержант Чопор подошел, хлопнул Превалака по плечу: - Готов, капрал? Хорошо. Веди свой взвод. Так, как сумела бы Смола. Веди их, Прев, и пусть кишки Эдур полетят во все стороны!
  
  ***
  
  Смертонос (когда - то он звался Трайболе Футан и был последним из мужской линии князей племени Гилан, что обитает на юго-востоке Семиградья) не спеша встал. Впереди наго тяжелая пехота уже продвигалась вверх по склону, ориентируясь на звуки боя.
  Он приготовил гиланские сабли, некогда принадлежавшие Поборнику Фалах"да, его прадеду - погибшему от яда за три года до малазанского вторжения, когда Трайболе еще терся у материнской юбки. Сабли стали достоянием последнего мальчика из знатной фамилии, погубившей себя бесконечными распрями. До завоевания такое было обычным делом в Семи Городах. Казалось, сабли слишком велики для его рук, вот-вот сломают запястья - но он был гилани, человеком племени, известного отсутствием жира на телах. Мышцы как веревки - длинные, тугие, более сильные, чем кажется.
  Женственное лицо с тихими глазами оставалось спокойным, когда он смотрел на сабли и вспоминал, как ребенком брал оба клинка, зажимал серебряные рукояти подмышками, хватался за эфесы и ходил вокруг лагеря, словно четырехногий чертенок. Вскоре после этого ему вручили деревянные копии сабель. Он начал разучивать фигуры гиланского боевого стиля, упражняясь как пешим (с привязанными к ногам камнями), так и на коне, овладевая тонкостями стремительной атаки лишгар эфхана, что означает "режущая сеть". Много синяков появилось на плечах, много протекло ночей, прежде чем он научился ловко вставать на ноги, соскочив со спины коня и разом разрубив на куски три чучела. Вставать среди оседающей пыли и золотистой травы, будучи готовым к следующей схватке.
  Он не был особенно высоким. Товарищи часто говорили, что его улыбка - если ее удастся заметить, ибо улыбается он нечасто - застенчива, словно улыбка девушки. Мужчины зазывали его в постель. Как и женщины, разумеется. Но он княжеского рода, его семя - последнее семя, и однажды он отдаст его королеве или даже императрице - положение обязывает... А в ожидании этого он позволяет мужчинам пользоваться собой и даже находит в том удовольствие. Невинные игры. Только бы не потерять семя...
  Он встал на ноги. Едва прозвучал сигнал, солдат легким шагом двинулся в бой.
  Смертоносу было двадцать три года. Самообладание парня было таково, что он ни разу не пролил семя, даже во сне.
  Как сказал бы взводный маг Мулван Бояка, Смертонос - воистину готовый взорваться человек.
  Некий старший сержант на острове Малаз угадал. Как и всегда.
  
  ***
  
  Урб изо всех сил бежал от дома фактора, прикрывая щитом правое плечо. Проклятая женщина! Встала там под ливнем копий с крышкой вместо щита. О да, солдаты ее боготворят - так слепо боготворят, что не видят, сколько усилий приложил Урб, сохраняя дуре жизнь. Он уже выдохся, истрепал нервы - и вот сейчас, по всей видимости, опоздает.
  Когда до Хеллиан оставалось пять прыжков, в воздух взлетело шесть копий - два из них в сторону Урба. Он присел и заслонился щитом, потеряв женщину из вида.
  Одно копье просвистело в ладони от лица. Второе точно ударило в щит, железный наконечник прошел сквозь дерево и руку, пришпилив ее к телу. Сила удара развернула Урба, он зашатался, выругался - копье начало опускаться, разрывая бок - и опустился на колени. Соприкосновение с грубой мостовой отозвалось новой болью. Он вытянул правую руку вперед, чтобы опереться - не выпуская меча - и услышал, как хрустнула костяшка пальца.
  В тот же миг мир стал белым огнем.
  Летящие в сторону Хеллиан четыре копья заставили ее протрезветь. Она присела, подняв слишком маленький щит-крышку - его мигом выбило из руки, крышка закувыркалась в воздухе - в пропитанной вином древесине засели два наконечника. Что за чудесный аромат... Тут шлем с оглушительным звоном слетел с головы, а в правое плечо попало последнее копье, разорвав кожаные пластины. Удар развернул Хеллиан кругом, она увидела улицу - и на ней глиняный жбан, выброшенный ею совсем недавно. Сержант поспешила к нему.
  Лучше умереть с последним глотком во...
  Над головой засвистело - не менее десятка копий пролетело мимо.
  Хеллиан ударилась грудью о мостовую - перехватило дыхание - она могла лишь следить выпученными глазами, как жбан по собственной инициативе поднимается в воздух. Затем ее схватили за ногу и резко перевернули - она ударилась спиной, над головой было синее небо - вдруг ставшее серым и полным песка, осколков камня и кровавых брызг. Все это падало прямо на нее.
  Хеллиан оглохла; первый мучительный вздох превратился в кашель - легкие были полны пыли. Она согнулась и перекатилась на бок, увидев где-то в шести шагах Урба. Идиот дал себя проткнуть и выглядел даже более одурелым, чем обычно. Лицо стало белым от пыли - все, кроме алого рта, в котором зияла дыра на месте зуба - он молча смотрел на улицу, на которой были Эдур - может, они как раз ринулись в атаку, так что лучше бы найти меч...
  Она успела сесть, когда рука хлопнула по плечу. Хеллиан уставилась в незнакомое лицо - весьма хмурая канезка, сказавшая словно издалека: - Жива, сержант? Никогда не стой рядом с долбашкой. Сама знаешь.
  Женщина пропала.
  Хеллиан заморгала. Прищурилась, глядя в конец улицы. Увидела на месте Эдур огромный кратер. А также куски тел, оседающую пыль и плотный дым.
  Да, и еще четверых морпехов - двое из Даль Хона - выпускающих стрелы в какой-то переулок. За стрелами полетел жулек.
  Хеллиан захромала к Урбу.
  Он уже ухитрился вытащить копье из руки - рука наверняка болела, да и крови натекла целая лужа. На лице застыло выражение бычка, которого привели на бойню... и, похоже, уже успели забить...
  Подошел еще один моряк, тоже незнакомый. Черные волосы, бледная кожа. Склонился над Урбом.
  - Ты, - сказал Хеллиан.
  Солдат поднял голову: - Ни одна из твоих ран не смертельна, сержант. А вот твой дружок уже отходит. Дай поработать.
  - Какой взвод, чтоб тебя?
  - Десятый. Третья рота.
  Целитель. Ну, и хорошо. Путь подлатает Урба - убить его она сама успеет. - Ты натиец, да?
  - Мудрая женщина, - пробормотал целитель, посылая магическую волну в зияющую на плече Урба дырку. - Наверное, когда ты трезвая, то еще мудрее.
  - Не рассчитывай, лекарь.
  - Я не лекарь, сержант, я взводный маг. Но сейчас не до таких мелочей. Я Мулван Бояка.
  - Хеллиан. Восьмой взвод, Четвертая рота.
  Он вдруг бросил на нее острый взгляд:- Неужели? Ты из тех, что вылезли из-под И'Гатана?
  - Да. Урб будет жить?
  Натиец кивнул. - Хотя поездит на носилках. Всю кровь потерял. - Он выпрямился, огляделся. - А где остальные твои солдаты?
  Хеллиан поглядела на дом фактора. Похоже, взрыв долбашки сравнял его с землей. Она крякнула. - Будь я проклята, если знаю, Мулван. У тебя не найдется фляжки чего-нибудь такого?
  Но маг тоже хмуро взирал на развалины. - Я слышу крики о помощи, - сказал он.
  Хеллиан вздохнула: - Похоже, ты их нашел, Мулван Бояка. Что означает - тебе их и выкапывать. - Тут она просияла: - Вот тогда и наступит время утолить жажду!
  
  ***
  
  Многочисленные разрывы жульков снаружи таверны, звоны задевших стену здания осколков заставили засевших внутри малазан вздрогнуть. Улица заполнилась дымом, пылью и криками. Скрипач видел, как Геслер хватает Буяна, не давая тому выскочить наружу - здоровяк едва на ногах стоит. Саам он повернулся к Поденке, Кораббу и Тарру. - Идем навстречу союзникам. Но осторожнее. Остальные сидите здесь, перевязывайте раны - Бутыл, где Корик и Улыба?
  Маг покачал головой. - Сержант, они ушли на восточную сторону деревни.
  - Ладно. Трое за мной. Бутыл, ты сможешь чем-то помочь Буяну?
  - Да.
  Скрипач приготовил самострел и первым двинулся к двери. На пороге присел, пытаясь разглядеть происходящее сквозь пыль.
  Да, союзники. Благословенная полудюжина морпехов шествует между поверженных Эдур, утихомиривая их короткими ударами мечей. Сержант - из южного Даль Хона, коренастый, с ониксовой кожей. Женщина рядом с ним на полголовы выше, светлокожая, с серыми глазами, полноватая, но не ожиревшая. За этими двумя идет второй дальхонезец, морщинистый и украшенный множеством сережек - в ушах, носу, на щеках. Золотые побрякушки странно контрастируют с темной кожей. Клятый шаман...
  Скрипач подошел к ним, поглядел в лицо сержанту. Где-то еще шумел бой, но вблизи было тихо. - Сколько вас?
  - Вначале было семнадцать, - ответил тот. Помолчал, опустив взор на варварский меч из слоновьего клыка. - Только что срезал голову Эдур. - сказал он, поднимая глаза. - Первое мое убийство.
  У Скрипача отвисла челюсть. - Как, во имя Худа, вам удалось пройти весь путь от побережья? Вы что, Солтейкены - летучие мыши?
  Дальхонезец скривил губы: - Мы украли рыбацкую лодку и приплыли прямо сюда.
  Женщина рядом с ним сказала: - Мы были самым южным из взводов. Двигались на восток, пока не уткнулись в реку. Приходилось то плыть, то брести по пояс в болотной жиже. По счастью, через несколько дней наткнулись на летерийскую галеру. Той ночью мы кое-кого потеряли.
  Скрипач все смотрел на нее. Пухленькая, добродушная на вид. Вот только глаза... "Возьми меня Худ, такая сдерет с мужика кожу одной рукой, а другой рукой будет себя ублажать". Он отвел взгляд. - Какой роты?
  - Третьей. Я Бадан Грук. А ты Скрипач, верно?
  - Яггатан, - пробормотал шаман, делая руками охранительные жесты.
  Бадан Грук повернулся к бледной женщине: - Досада, возьми Большика и Релико, идите на запад, пока не встретите Чопора. Тогда возвращайтесь. - Он снова поглядел на Скрипача. - Похоже, мы вовремя.
  - Похоже, я слышал долбашку.
  Кивок. - У Чопора есть саперы. Что же, Эдур отступили. Думаю, это мы их напугали.
  - А не морантские припасы?
  Бадан Грук снова оглянулся. Он выглядел до странности беззаботным. - Мы не ожидали наткнуться на другие взводы так далеко к востоку. Думали, разве что еще кто-то догадается плыть... - Он значительно поглядел на Скрипача: - Знаешь, а вы всего в одном дне пути до Летераса.
  
  ***
  
  Семеро Эдур решили поиграть с Кориком и Улыбой: заманили на крайне неудобную для боя улочку, затем прогнали мимо полуразвалившихся лачуг к тупику, с трех сторон загроможденному поленницами дров и бревен. Весьма причудливое место для последней битвы.
  Загородив спиной Улыбу, Корик приготовил меч. Перегородившие улочку Эдур медленно приближались. Нельзя подпускать их вплотную - ведь он потерял щит. Если ублюдки начнут швырять копья, им конец.
  Подумав так, он невольно фыркнул. А как иначе? Он один против семерых - Улыба давно использовала все метательные ножи, у нее остался только позаимствованный в лавке мясницкий нож. Конец? Скорее бы они метнули копья.
  Но Эдур не желали продырявливать их с расстояния. Они хотели подобраться ближе. Корик не удивлялся. Серые недоноски похожи на сетийцев. Лицом к лицу, да. Только так обретают подлинную славу.
  Корик поднял меч и махнул противникам, приглашая подойти. - Стой где стоишь, - шепнул он пригнувшейся Улыбе. - Дай мне достаточно места...
   - Для чего, дубина? Для красивой смерти? Просто рань их, а я подползу и прикончу.
  - И получишь рукоятью по башке? Нет, стой там где стоишь.
  - Я не буду стоять и ждать, пока все те, кого ты не сумеешь убить, недоучка проклятый, начнут меня насиловать.
  - Чудно! Тогда я сам проломлю твой толстый череп!
  - Да, уж, по - другому тебе в меня не войти. Давай, наслаждайся.
  - О, я охотно...
  Они могли бы долго так пререкаться, но Эдур перестроились и рванулись в атаку - четверо впереди, трое позади них.
  Потом Корик и Улыба часто спорили, явился ли спаситель на крыльях с небес или он просто был наделен талантом гигантских прыжков - потому что он появился как размытое пятно, приземлившись на пути передней шеренги Эдур. Казалось, он еще в полете скрутился как удав, выставив клинок в разных направлениях одновременно. Послышались странные чавкающие звуки; человек пронесся поперек улочки и должен был врезаться в груду неотесанных бревен, тяжко поранившись. Вместо этого одна из его сабель коснулась нижнего бревна; используя единственную точку опоры, человек развернулся словно кот и оперся ногами о несколько средних бревен. Они лежали почти отвесно, и удержать равновесие на таком склоне не смог бы никто. Но это оказалось неважно, ибо нападавший оттолкнулся, подпрыгнул и вернулся туда, где впервые возник. Но на этот раз он пролетал над дергающимися, окровавленными телами четверых Тисте Эдур. Вжик-вжик-вжик - упали последние трое.
  На этот раз человек оказался на склоне противоположной поленницы - сжался, наклонив голову и едва не коснувшись плечом земли - коснулся рукой одного из нижних бревен, использовав импульс, чтобы повернуться и приземлиться на вторую, поджатую ногу. Лицом он оказался обращен к семерым только что убитым им врагам.
  И к двум малазанским солдатам, которые стояли и пялились на него, не находя слов.
  
  ***
  
  Скрипач уселся около корыта с водой, что стояло у входа таверну, и принялся подводить итоги. За время похода от берега три взвода Четвертой роты понесли потери. У Геслера погибли Песок и Уру Хела. У Хеллиан - Замазка и Тавос Понд (оба в этой самой проклятой деревне). Во взводе Урба недостает Ханно и Куба, а Лизунец лишился левой руки. Взвод самого Скрипача прошел через все без ущерба, и это заставляло его испытывать чувство вины. "Я теперь один из миньонов Худа, из тех, что стоят по другую сторону врат. В руках вороньи перья или увядшие розы, или печенье - какие еще дары мертвецы любят вручать новоприбывшим? Боги, Улыба превратила меня в очередного канезца с кучей абсурдных суеверий. Никто не ждет нас по ту сторону врат Худа. Разве что насмешники".
  Подошли двое сержантов Третьей роты - Бадан Грук, которого Скрипач уже видел, и квонец Чопор. Забавная парочка, но так всегда бывает...
  Чопор отвесил Скрипачу до странности вежливый поклон. - Мы не возражаем, - заявил он.
  - Против чего?
  - Вашего старшинства, Скрипач. Что будем делать?
  Скрипач состроил рожу и отвел глаза. - Потери?
  - В заварушке? Ни одного. Эдур разбежались словно кролики по норам. Мы думали, они покрепче будут.
  - Не любят они биться щит к щиту, - сказал Скрипач, почесав под сальной бородой. - Да, они сражались и так, особенно когда рядом были летерийские отряды. Но в последнее время они сменили тактику, потому что морантские припасы сделали прежнюю слишком расточительной. Нет, теперь они охотятся, устраивают засады, гонят нас вперед. Думаю, это их традиционный способ ведения войны.
  Чопор хмыкнул: - Гонят, вы сказали. Значит, у стен Летераса поджидает целая треклятая армия. Наковальня.
  - Да. Поэтому считаю я, надо подождать. Рискованно, да, потому что в следующий раз Эдур могут придти тысячами.
  Бадан Грук сильно прищурил и без того узкие глаза. - Надеюсь, ваш кулак подбросит еще морячков.
  - И ваш, Грук.
  Тот резко кивнул и поморщился: - Нас перемешали только из-за больших потерь Четвертой в И'Гатане.
  - Адъюнкт все постоянно меняет, - подал голос Чопор. - Кулаков, командующих только морской пехотой, не было со времен Сухаря...
  - Ну и что? Мы больше не малазанская армия, Чопор.
  - Да, Скрипач. Мне это известно.
  - Мое предложение такое, - напомнил Скрипач. - Ждем здесь. Пусть маги отдохнут. Будем надеяться, что прибудет Кенеб, будем надеяться, что с ним придет хоть немного морпехов. Насчет старшинства не настаиваю. Лучше давайте приходить к взаимному согласию. Совет сержантов.
  - А Геслер согласится?
  - Да.
  - Хеллиан, Урб?
  Скрипач засмеялся. - Таверна еще сочится, Чопор!
  
  ***
  
  Солнце уже село, но никто никуда не торопился. Движение возникало лишь когда приносили очередную флягу. Зал таверны больше походил на бойню - никто не желал оставаться там надолго.
  Улыба подошла к сидящему Корику. - Его имя Смертонос, если ты сможешь в такое поверить.
  - Кого?
  - Смешно. Ты сам знаешь, кого. Того, что убьет тебя одним пальцем. Ноги.
  - Я подумал над его стилем, - заявил Корик. - Работает, только если напасть неожиданно.
  Улыба фыркнула.
  - Нет, в самом деле. Я вижу, как кто-то летит, и рублю его напополам. Непохоже, чтобы он смог отступить или передумать.
  - Ты идиот. - Улыба толкнула приятеля. - Да, еще я встретила твоего брата - близнеца. Его звать Больше Некуда. Похоже, из вас двоих ему достались все мозги.
  Корик набычился. - Чего тебе надо, Улыба?
  Женщина пожала плечами. - Смертоноса. Хочу сделать его своим.
  - Твоим?
  - Да. Знаешь, что он бережет себя для особы королевской крови?
  - Мужчины склонны хвастаться.
  - Не суди о других по себе!
  - К тому же ты ЯВНО не королевской крови. Королева устричной отмели ему не подойдет.
  - Вот почему мне нужно, чтобы ты соврал. Я канезская принцесса - меня отослали в Малазанскую Армию, чтобы уберечь от Когтей...
  - Ради Худа!
  - Шшш! Слушай! Остальные во взводе с радостью соврут ради меня. А с тобой что?
  - Рад за... о, это здорово. Очень хорошо! - Он повернулся и внимательно поглядел на нее: - Ты желаешь, чтобы Смертонос провел один из летучих приемчиков прямо у тебя между ног? Желаешь залететь от принца племени Летучих Белок?
  - Залететь? Да. Когда дельфины будут ходить, а рыбы вить гнезда. Я не залечу, - заявила она. - Бутыл дал мне кое-какие травы. Любимый мой Смертонос может оставить во мне галлоны семени, и ни одного маленького прыг-скока не появится.
  - У него лицо девушки. Мужики говорили, он любит целоваться.
  - Кто тебе рассказал?
  - Бережет семя. Умора!
  - Слушай, эти твои мужики - ничто. Так я канезская принцесса или как?
  - Ладно. Да. Фактически претендентка на трон. Стань летучей рыбой для летучей белки, свей ему гнездо на дереве. Когда мы закончим все, что должны сделать.
  Улыба явно удивилась и послала ему ослепительную улыбку. - Спасибо, Корик! Ты настоящий друг.
  Он долго смотрел ей вслед. "Бедная девочка. Думаю, белка бережет семя, потому что не знает, что с ним положено делать".
  В сумраке кто-то прошел мимо. Корик прищурился и по походке узнал Бутыла. - Привет.
  Молодой маг замер, огляделся. Подошел, приволакивая ногу.
  Корик сказал: - Тебе положено спать.
  - Спасибо.
  - Итак, ты даешь Улыбе особые травы. Как ты...
  - Я что?
  - Даешь травы. Чтобы не залетать.
  - Слушай, если она хочет не залетать, нужно всего лишь не ложиться с...
  - Погоди, Бутыл! Погоди. Я думал, она с тобой говорила. Насчет трав, которые...
  - О, трав. Ты не так понял, Корик. Это не травы от беременности. Это смесь, придуманная бабушкой. Не уверен, что это вообще работает - но уж явно не против беременности. Ну, она просила чего-то такого, навроде... э...
  - Стой! Так для чего предназначена смесь, которую она пьет?
  - Лучше ей не пить. Это для мужчин...
  - Для Смертоноса?
  - Смерто... кого? - Бутыл надолго замолчал. - Ты знаешь, что такое смертонос? Это растение с острова Малаз. Может, водится и в Гени. Видишь ли, обычно есть мужские и женские растения и они приносят плоды, все такое, да? Но наш милый смертонос не таков. Только мужские растения. Смертоносы выделяют свое... ну, распыляют в воздух, его семя попадает в семена других растений и прячется, пока те не созреют. Вот тогда оно убивает их и готов новый смертонос, серый цветок, который и не цветок вовсе, а мешочек с...
  - Так что делает травка Улыбы?
  - Предположительно заставляет мужчину, интересующегося другими мужчинами, интересоваться женщинами. Работает ли это? Не знаю.
  - Смертонос - это цветок? И боги с ним. Но это также прозвище солдата из взвода Чопора. Красавчика.
  - О, и его прозвище...
  - Подобрано очень ловко, Бутыл.
  - Бедная Улыба!
  
  ***
  
  Дом фактора казался солидным, но, похоже, сделан был из соломы - так быстро сложился при взрыве. Как ни удивительно, никто не погиб под развалинами. По крайней мере, Урба это порадовало... немного, потому что от постоянных пьяных выкриков Хеллиан ему было не по себе.
  Ну, хотя бы повод есть чувствовать себя довольно-таки... довольным. А вот Хеллиан была более чем недовольна, когда столкнулась лбом с Балгридом. Да и у Балгрида лицо было весьма недовольным, что делало его еще менее красивым, чем обычно.
  - Ты короче, чем я думала.
  - Сержант, я стою на коленях. А вы что делаете под стойкой бара?
  - Не одна я тут ползаю, Балда.
  - Все сержанты согласились остановиться здесь на время. Вы согласны, сержант?
  - Почему бы нет?
  - Хорошо. Да, чтобы вы знали... в тех взводах есть человек из Картула.
  - Шпион, наверное. Они до сих пор меня ищут.
  - Почему это?
  - Потому что я кое-что сделала, вот почему. Не могу припомнить, что - но что-то такое плохое, что меня заслали к вам! Проклятый шпион!
  - Сомневаюсь, что он хоть что-то...
  - Да ну? Тогда зови его сюда и прикажи целовать мне ногу! Скажи, я королева Картула! И желаю, чтоб ногували цело... то есть целовали ногу. Ну, бегом!
  В шести шагах от нее, у другого края бара, присел Смертонос. Он прятался от симпатичной, но слишком похотливой женщины из взвода Скрипача. Когда он услышал слова Хеллиан, голова дернулась, темные миндалевидные глаза широко раскрылись. Глаза, покорившие так много сердец, жадно глядели на растрепанную женщину - сержанта, которая ползала по луже разлитого ею же вина.
  Королева Картула.
  Иногда мелочи могут изменить мир.
  
  ***
  
  Женщины пели древнюю песню на языке, который явно не был имасским. Полная странных щелкающих звуков, флегматичных пауз песня сопровождалась ритмическим жестами; из женских горл вырывались необычайно высокие ноты, от которых у Ежа дыбом встали волосы на затылке. - Эре'"ал, - прошептал бледный как пепел Быстрый Бен. - Первый Язык.
  Неудивительно, что пение заставляло кожу покрываться пупырышками, отдавалось эхом внутри черепа - она словно пробудило к жизни тихое мурлыканье матери, к груди которой он, новорожденный, припадал губами, лицо которой смутно видел глупыми глазенками. Такая песня делает взрослого мужчину до ужаса ранимым, расслабляет руки и ноги. Ему нестерпимо захотелось найти утешение.
  Еж что-то пробормотал и потянул Бена за рукав.
  Колдун отлично его понял; они вместе отошли в укрытие утесов. Еж нашел себе плоский камень размером с лодку и сел. Быстрый Бен склонился, чтобы подобрать пригоршню камешков, и начал расхаживать по уступу, изучая собранное - скорее на ощупь, нежели зрением. Время от времени он выбрасывал камешки в темноту; они с шелестом исчезали.
  - Итак, Еж.
  - Что?
  -Как сейчас поживает Скрипач?
  - Непохоже, что я стою за его плечом.
  - Еж.
  - Ладно, ладно. Иногда я кое-что улавливаю. Дуновение. Эхо. Он еще жив, вот и все, что знаю.
  Быстрый Бен помедлил. - Есть догадки, что замышляет Адъюнкт?
  - Кто? Нет, откуда бы... я ее даже не встречал. Ты стоял за ее плечом, колдун, тебе и догадываться. Она сковала тебя званием Верховного Мага. А я бродил - как казалось, бесконечно - по пеплу мертвых миров. Пока мы не нашли это место. Кстати, оно не так далеко от преисподней, как ты думаешь.
  - Не говори мне, что я думаю. Я сам знаю, что думаю, и думаю я вовсе не то, что ты думаешь.
  - Ну, ну. Ты снова занервничал, Быстрый. Сердечко скачет?
  - Она повела их к Летеру - в империю Тисте Эдур - сразу, как выкарабкалась из гавани Малаза. Котиллион рассказал, что ей удалось вывести всех, хотя я исчез в самый неподходящий момент. Да, были горькие потери. Калам. И Т"амбер. И я. Итак, Летер. Выставила свою корявую армию против империи, занимающей полконтинента. Зачем? Может быть, ради мести за Мазаланскую Империю, а также все другие королевства и народы, которым навредили разбойничьи флотилии. А может быть, всё не так. Эта мотивация кажется мне безумной, но я не думаю, что Адъюнкт безумна. Что же в остатке?
  - Извини, это вопрос? Ко мне?
  - Нет, разумеется. Риторический вопрос.
  - Какое облегчение. Давай, продолжай.
  - Более вероятным кажется, что она выступила против Увечного Бога.
  - Да ну? И какие дела у империи Летера с Увечным Богом?
  - Большие дела.
  - Значит, я и Скрипач ведем одну и ту же чертову войну.
  - Как будто ты не догадывался, Еж. Нет - нет, не улыбайся так невинно. Тут не так уж темно. Я знаю твои улыбки, я различаю любую ложь, так что прекращай.
  - Хо, у колдунишки звенят нервишки.
  - Вот за это я любил тебя меньше всего.
  - Помнится, когда-то ты до ужаса боялся новобранца по кличке Печаль, потому что ей владел бог. И вот теперь ты работаешь на этого самого бога. Удивительно, как дела делают поворот кругом, а ты не можешь этого даже заметить, тем более предсказать.
  Маг долго и мрачно смотрел на сапера. Наконец сказал: - Ну держись, Ежик.
  - Ты на самом деле думал, что Печаль была сделана для императрицы? Ради зловещего плана мести Лейсин? Ну, разве это не... безумно?
  - К чему ты клонишь?
  - Намекаю, что не стоит так слепо доверять тем, на кого работаешь. Вообще кажется мне, что твои сомнения в Адъюнкте могут происходить от споров и недопониманий между двумя богами, что прячутся в твоей тени.
  - Еще одно из твоих предчувствий?
  - Я не Скрипач.
  - Нет, но ты был близок с ним - шел в его тени - подхватывал все его загадочные намеки и подозрения. Не надо отрицать, Еж. Давай, выскажись прямо и откровенно. Мы с тобой на одной стороне или нет?
  Еж скривился:- Может, и нет. Именно что может. Но ты, колдун, знаешь еще меньше меня.
  Быстрый Бен отобрал полдюжины гладких камешков, остальные выбросил. - Этот ответ должен был меня утешить?
  - А я как себя чувствую, представляешь? Я дерусь на твоей стороне со времен Рараку, Быстрый! И до сих пор не понимаю, кто ты и что ты!
  - Ну и?
  - Ну и вот. Я начал подозревать, что даже Котиллион и Темный Трон не знают тебя даже наполовину. Они тоже поняли это. Вот почему они следят за тобой. Именно поэтому - уж поверь мне - Калам больше не защищает твою спину.
  - Если ты прав насчет Калама, то у нас проблемы.
  Еж пожал плечами: - Я всего лишь гадаю. Возможно, по их плану Печаль должна была быть сейчас в армии, около Скрипача.
  - Но раньше Адъюнкты не командовали армиями. Еж, твои предположения нелепы.
  - Все зависит от того, что именно увидели и поняли Келланвед и Танцор, когда покинули империю и двинулись к Возвышению. - Сапер помолчал. - Они ведь прошли по путям Азатов?
  - Почти никто не знает, Еж. Уж ты точно не знал... пока не умер. Что возвращает нас к вопросу о ТВОИХ путях. Где ты бродил после того, как подорвал себя в Коралле?
  - То есть после моего личного возвышения?
  - Да.
  - Я почти все уже рассказал. Сжигатели Мостов возвысились. Вина некоего Странника Духа.
  - И теперь в округе шастает множество дураков. Возьми вас Худ, Еж! Среди Сжигателей было немало мрачных типов. Жестоких, порочных, склонных ко злу...
  - Чушь. Я открою тебя тайну. Возможно, она тебе пригодится. Смерть приносит смирение, о да.
  - Мне смирения не занимать. И хорошо. Значит, помирать еще рано.
  - Тогда ступай осторожно, Быстрый.
  - Ты будешь хранить мою спину?
  - Я не Калам... но буду.
  - Сейчас начнешь?
  - Сейчас начну.
  - Думаю, это будет трудно...
  - Учти, я помогу тебе, если ты поможешь мне.
  - Конечно. Верность старому взводу, все такое.
  - А для чего проклятые камни? Как будто я сам не догадаюсь.
  - Мы идем в опасную заварушку, Еж. - Маг подошел к саперу. - Слушай. Насчет твоих чертовых долбашек. Если ты разнесешь меня на кусочки, я вернусь, Ежик. Клянусь каждой из моих проклятых душ.
   - Вот и новый вопрос. Долго ли твои души намерены прятаться в тебе, Бен Адэфон Делат?
  Колдун сверкнул глазами и, вполне ожидаемо, промолчал.
  
  ***
  
  Тралл Сенгар стоял на границе отброшенного костром света, в стороне от собрания Имассов. Пение женщин окончилось чередой звуков, с какими матери обращаются к детишкам, звуков утешения. Онрек объяснял, что песни Эресов были на самом деле своего рода странствием к корням языка. Они начинаются со звуков наречия взрослых, полного пауз, щелчков языком и подчеркивающих смысл жестов, затем идут назад и становятся детскими, более мелодичными. Неземной эффект песни почему-то тревожил душу Тисте Эдур.
  Среди его народа музыка и пение были статичными, ритуальными. Если верить легендам, раньше у Эдур было в ходу множество инструментов, но сейчас почти все забыты, остались только названия. Вместо них звучат голоса. Тралл начал подозревать, что с утратой музыки они потеряли нечто важное.
  Женщины начали танцевать, извиваясь и покачиваясь. Это почему-то выглядело сексуально.
  Низкий голос сказал позади него: - До ребенка бывает страсть.
  Тралл обернулся и с удивлением увидел кланового вождя Хостилле Ратора.
  Длинные волосы с россыпью вплетенных костяшек свисали ему на лицо. Надбровные дуги далеко выступали вперед, спрятав глаза в полутьме. Даже одевшись в плоть, Хостилле выглядел смертельно опасным.
  - Страсть зачинает ребенка, Тисте Эдур. Понимаешь?
  Тралл кивнул. - Думаю, да.
  - Так было и в древности, при Ритуале.
  "Ах".
  - Увы, дитя, - продолжал вождь, - выросло. А страсть обратилась в...
  - Ничто?
  Хостилле Ратор сказал: - У этих кланов была Гадающая по костям. Она видела, что этот мир - иллюзия. Она видела, что он умирает. Она решила остановить умирание, принеся в жертву себя. Но сейчас она проиграла - ее дух, ее воля не справляется.
  Тралл нахмурился: - Откуда вы узнали про это место?
  - Она дала голос своему страданию, своей боли. - Т'лан помолчал. - Мы собирались ответить на призыв ко Второму Собранию - но в ее голосе звучала крайняя нужда в помощи. Мы не могли отвернуться, даже если нам пришлось - вполне вероятно - пожертвовать последним покоем.
  - Итак, вы здесь, Хостилле Ратор. Онрек думает, что вы намерены отнять власть у Ульшана Праля, но присутствие Рада пугает вас.
  Что-то блеснуло в темных глазницах. - Не смей даже шептать такое, Эдур. Ты ждешь, что после дара Первой Песни будет выхвачено оружие?
  - Нет. Но, может быть, лучше сейчас, чем позже?
  Тралл заметил, что оба гадающих встали за спиной Ратора. Пение прекратилось - внезапно ли? Тралл не помнил. Но очевидно было, что все присутствующие слушают их разговор. Онрек вышел из толпы; друг Тралла сжимал в руках каменный меч.
  Тралл снова обратился к Хостилле Ратору, спокойным и увещевающим тоном: - Вы трое видели, что здесь вы можете стать такими, как прежде...
  - Не надолго, - оборвал его Ратор. - Это владение умирает, и с ним умрут все, кто находятся внутри. Выхода нет. Рад Элалле, вне этого мирка твой клан давно прекратил бы существование.
  Онрек сказал: - Я тоже Т'лан, как и вы. Ощутите плоть, в которую вы оделись. Мышцы. Тепло крови. Ощути дыхание в груди, Хостилле Ратор. Я заглянул в глаза вам троим - и увидел то же, что живет во мне. Восхищение. Воспоминание.
  - Мы не можем себе позволить, - ответил Гадающий, которого звали Тил'арас Бенок. - Едва мы покинем это место...
  - Да, - шепнул друг Тралла. - Это было бы... слишком тяжело.
  - У нас была страсть, - произнес Ратор. - Но она не вернется. Мы больше не дети.
  - Никто из вас ничего не понимает!
  Крик Рада Элалле потряс всех. Тралл видел, что Ульшан Праль - на лице его застыло выражение тревоги - протянул руки приемному сыну. Но тот гневно оттолкнул их и вышел вперед, и пламя в его глазах пылало сильней костра. - Камни, земля, деревья, травы. Звери. Небо и звезды! Все это не иллюзия!
  - Западня памяти...
  - Нет, Гадающий. Ты не прав. - Рад с трудом обуздал гнев. Повернулся к Онреку: - Я вижу твое сердце, Онрек Сломанный. Я знаю, в нужный миг ты станешь рядом со мной. Встанешь!
  - Да.
  - Значит, ты веришь!
  Онрек молчал.
  Смех Ратора был горьким, хриплым. - Вот оно, Рад Элалле. Онрек из Имассов Логроса решил сражаться на твоей стороне, решил сражаться за бентрактов, ибо он не выносит мысли о возвращении в прежнее состояние. Он лучше умрет здесь. Онрек Сломанный предвидит смерть, даже желает ее.
  Тралл вгляделся в друга и даже при неверном свете костра прочитал подтверждение истинности слов чужака.
  Тралл не колебался. - Онрек не останется в одиночестве!
  Тил'арас Бенок посмотрел ему в лицо. - Эдур, ты отдашь жизнь за грезу?
  - Гадающий, смертные любят делать именно это. Ты связываешь себя с кланом, с народом, нацией или империей - но, чтобы питать иллюзию единства, тебе нужно питать и противоположную иллюзию. Будто другой клан, другой народ или империя не входят в ваше единство. Я видел Онрека Сломанного, Т'лан Имасса. Теперь я вижу живого Онрека. Ради жизни и радости в его очах я стану сражаться со всеми, кто решил сделаться его врагом. Ибо узы дружбы между нами, Тиларас Бенок - не иллюзия, не греза.
  Хостилле Ратор обратился к Онреку: - Ради милосердия, ради обретенной тобой жизни! Отвергни предложение Тралла Сенгара из Тисте Эдур!
  Воин склонил голову. - Не могу.
  - Тогда, Онрек Сломанный, твоя душа никогда не обретет покоя.
  - Знаю.
  Тралла словно ударили в сердце. Одно дело - в порыве возбуждения, в страсти истинного дружества давать смелые клятвы. Совсем другое - понимать, какую цену твоя дружба потребует от друга. - Онрек, - простонал он, охваченный ужасом.
  Но миг был упущен, ибо прозвучало все, что нужно было сказать. Ибо Хостилле Ратор повернулся к своим гадающим, обменялся безмолвными сигналами. Затем вождь подошел к Ульшану Пралю. Упал на колено, склонил голову.
  - Мы были дерзки, Ульшан Праль. Двое чужаков устыдили нас. Вы бентракты. Мы тоже были ими, давным -давно. Мы выбрали память. Мы решили биться во имя твое. Наши смерти будут не напрасными. Клянемся! - Он встал, обратился к Раду Элалле: - Солтейкен, примешь нас как солдат?
  - Как солдат? Нет. Как друзей, как бентрактов - да.
  Трое Т'лан Имассов склонили головы.
  Вся сцена промелькнула перед Траллом Сенгаром размытым пятном. После слов Онрека Траллу казалось, что весь мир, скрежеща, сорвался со своей оси и неумолимо накатывается на него... но рука Онрека, коснувшаяся его плеча, остановила это роковое движение.
  - Не нужно, - сказала воин - Имасс. - Я знаю кое-что, чего не знает даже Рад. Я говорю тебе, Тралл Сенгар, не нужно. Не нужно горя. Сожалений. Друг, слушай меня. Этот мир не умрет.
  И Тралл понял, что его воля не в силах подвергнуть сомнению слова друга, омрачить свет его взора. Миг спустя он просто кивнул, сказав: - Да будет так, Онрек.
  - И, если будем осторожными, - закончил Онрек, - выживем и мы сами.
  - Как скажешь, друг.
  
  ***
  
  В тридцати шагах, в темноте, Еж поглядел на Быстрого Бена. Прошипел: - И что ты вынес из произошедшего?
  Бен пожал плечами: -Кажется, противостояние прекратилось. Конечно, если Хостилле пал на колени переде Ульшаном не для того, чтобы поднять выпавший из волос клык.
  - Выпавший что?
  - Ладно. Это не совсем наше дело. Но теперь я знаю нечто - и не спрашивай, как я узнал. Просто узнал. Подозрение стало уверенностью.
  - Давай, говори.
  - Вот что, Еж. Финнест. Скабандари Кровавый Глаз. Он здесь.
  - Здесь? Как это, Быстрый?
  - Здесь, сапер. Прямо здесь.
  
  ***
  
  С одной стороны врата представляли собой груду руин. Похоже, циклопические камни, которые некогда образовывали арку высотой в пять - шесть этажей, были выворочены серией ударов изнутри. Некоторые отбросило от портала на сотни шагов. Основание арки вспучилось и растрескалось словно после землетрясения, поразившего скальную основу. С другой стороны виднелась покореженная башня из крупных блоков, находящаяся явно в одном шаге от обрушения.
  Иллюзия ясного дня держалась большую часть последнего этапа их странствия. Виной тому была то ли яростная настойчивость Удинааса, то ли снисходительная услужливость Скола. А может, и нетерпение Сильхаса Руина. В результате Серен Педак очень устала. Удинаас выглядел не лучше. А вот Чашка, как и двое Тисте Анди, казалась невозмутимой - Серен думала, что всему виной неуемная энергия детства. Впрочем, существовала возможность, что девочка может внезапно упасть без сил.
  Серен видела, что Фир тоже устал - но это, скорее всего, было вызвано незримым грузом ответственности, которую он взвалил на плечи. Она не пожалела себя, честно и откровенно рассказав Эдур о преступлении, свершенном ей против Удинааса; она сделала это в надежде, что Фир Сенгар решит отвергнуть ее, отказаться от обязательства защищать ее жизнь. Что в глазах его загорится огонь презрения и искреннего негодования.
  Но дурень продолжал держаться за клятву, хотя она уже могла различить в его душе признаки жестокого раскаяния. Он не сможет - и не захочет - нарушить свое слово.
  Ей все легче становилось презирать смелые жесты и вызывающие позы, столь привычные самцам всех видов и рас. Это пережитки далеких времен, подозревала она, когда обладание самкой означало выживание - и не только прозаическое продолжение рода, но выживание образа себя как хозяина и могучего владыки. За бахромой границ Летера живет множество примитивных племен, практикующих подобные обычаи. И не всегда доминируют мужчины - иногда власть принадлежит женщинам. История учит, что такие системы способны выживать лишь в изоляции, среди племен, превративших магию с хаотическую, застойную систему запретов, табу и нелепых законов. Там власть волшебства узурпирована профаническими амбициями, требованиями социального контроля.
  Халл Беддикт идеализировал такие народы; а вот Серен Педак не испытывала особого сожаления, думая об их неизбежном и зачастую кровавом вымирании. Контроль - всегда иллюзия. Ее можно поддерживать лишь в изоляции. Конечно, никто не скажет, что система Летера основана на неограниченной свободе и вольности индивида. Совсем нет. Одно неравенство вместо другого. Но, по крайней мере, летерийское неравенство не основано на поле.
  Тисте Эдур другие. Их понятия... примитивны. Предложить меч, зарыть его у порога дома. Символический обмен обязательствами, столь архаичный, что слова не требуются. Подобный ритуал исключает договор, а брак без договора - не брак. Просто взаимное обладание. Или не вполне взаимное обладание. Такие вещи не заслуживают уважения.
  За ней следит даже не будущий супруг, заявивший права на ее жизнь, а дурацкий брат будущего супруга. Сам будущий супруг мертв, что делает ситуацию совершенно абсурдной. "Фир будет до смерти защищать мое право выйти замуж за труп. Или, скорее, права трупа на меня. Ну, это безумие. Я ни на мгновение не соглашусь с ним.
  Да, я уже не жалею себя. Просто злюсь".
  Он не позволил отвращению поколебать себя.
  Несмотря на все раздражение, последняя мысль уколола ее.
  Удинаас прошел мимо и осмотрел развалины врат. Повернулся к Сколу. - Ну, они еще живые?
  Цепочка и кольца Тисте Анди снова крутились вокруг пальца. Скол послал рабу холодную улыбку. - Последняя тропа, - ответил он, - начинается на той стороне врат.
  - И кто же их разметал, Скол?
  - Это не имеет значения, - сказал Скол, улыбнувшись еще шире.
  - Иными словами, ты не знаешь. Ну, если нам нужно пройти в них, не будем терять времени. Я уже потерял надежду, что ты удавишь себя этой цепочкой. Почти потерял.
  Такие слова заставили Скола вздрогнуть.
  И тут же Серен Педак увидела цепочку совершенно в ином свете. "Во имя Странника! Как я раньше не замечала? Это же гаррота! Скол - треклятый ассасин!" - Она фыркнула. - И ты называл себя Смертным Мечом! Скол, ты всего лишь убийца. Да, Удинаас уже давно разглядел - вот почему ты ненавидишь его. Его не обмануло то оружие, что ты таскаешь с собой. Теперь и я прозрела.
  - Мы действительно теряем время. - Скол снова казался невозмутимым. Он отвернулся и прошел к громадным вратам. Сильхас Руин двинулся за ним; Серен заметила, что Белый Ворон держится за рукояти обоих мечей.
  - Впереди опасность, - провозгласил Фир и - да, проклятие ему - обогнал Серен, заслонив ее своим телом. Вытащил меч.
  Удинаас поглядел на все это, пренебрежительно хмыкнул и сказал: - Сильхас Руин заслужил право быть параноиком. Но даже это, Фир, не означает, что мы прыгаем в логово драконов. - Он безрадостно улыбнулся. - Драконы не живут в ямах.
  Удинаас пошел вслед двоим Тисте Анди. Чашка поспешила за ним, схватила за руку. Бывший раб сначала чуть не отдернул руку, как будто прикосновение обожгло его, но затем успокоился.
  Скол достиг порога, шагнул - и пропал. Миг спустя пропал и Сильхас Руин.
  Удинаас и Чашка не колебались.
  А вот Фир на пороге помедлил, оглянулся. - Что ты задумала, аквитор?
  - Думаешь, я брошу вас? Прослежу за уходом, убедившись, что вы не вернулись - и пойду обратно? Пойду по дороге, с которой, похоже, не свернуть? Думаешь, у меня есть выбор?
  - Выбор всегда за нами, аквитор.
  - Значит, и за тобой, Фир. Ты всегда можешь передумать.
  - Да.
  - Ты так просто признал это?
  - Наверное, тебе так кажется.
  - Фир, если кому и надо вернуться, то тебе.
  - Мы близко, аквитор. Мы, наверное, в нескольких шагах от Финнеста Скабандари. Как ты можешь думать, что я замышляю подобное?
  - Возможно, последние остатки благоразумия. Последние клочки веры в то, что у тебя есть мозги, а в них разум. Фир Сенгар, ты скоро умрешь. Если пройдешь через врата.
  Он пожал плечами: - Я хотя бы оправдаю надежды Удинааса.
  - Удинааса?
  Фир слабо улыбнулся. - Герой не закончил квест.
  - А. И это его обрадует?
  - Надо посмотреть. Ну, идем?
  - Конечно.
  - Значит, ты добровольно отказалась от выбора?
  Вместо ответа она толкнула его рукой, шаг за шагом загоняя во врата. Едва он шагнул за порог, сопротивление исчезло; Серен споткнулась и пролетела вперед, наткнувшись на мускулистую грудь Эдур.
  Он помог ей не упасть.
  Серен увидела перед собой совершенно неожиданный пейзаж. Черный вулканический пепел, почти столь же черное небо - хотя прямо над головой пылает не менее трех солнц. По неровной равнине во все стороны простерлись драконы. В ужасающих количествах.
  Сгорбленные, неподвижные. Сотни... тысячи.
  Она услышала шепот ужаснувшейся Чашки: - Удинаас! Они все мертвые!
  Скол, стоявший в двадцати шагах, обернулся. Цепочка прочертила круг. Он поклонился.
  - Дражайшие партнеры, добро пожаловать в Старвальд Демелайн.
  
  
  
  
  
  Глава 22
  
  
  На бранном поле тени трупами легли
  Взметнуло солнце огненные стяги
  В росою увлажненный воздух
  Детишки поднялись как стебельки цветов
  Поют без слов - мы так давно не можем
  А пчелы пляшут весело меж ними
  Благослови же эту сцену, брат
  Когда оружие ты к небесам вздымаешь
  И озираешь поле
  И обещаешь солнцу новый день в крови.
  
  Без названия,
  Тук Анастер
  
  
  Гаскарал Траум пробудился первым из всех солдат армии Атрипреды Биветт. Крупный мужчина с толикой крови Тартеналов в жилах поставил накануне палатку в тридцати шагах от лагеря Тисте Эдур. Он зажег маленькую масляную лампу, скатал постель, запихав ее поверх свертка одежды, запасных сапог и второго шлема. Затем лег рядом и позволил огню пожрать остатки масла в лампе. Тьма внутри палатки сравнялась с тьмой наружной.
  Едва забрезжила ложная заря, Гаскарал Траум вытащил нож и разрезал бок палатки; осторожно выбрался на влажную траву и на некоторое время замер.
  Разглядев все, что было нужно, он встал и, пригибаясь, пошел через лужайку. Дождь все еще стучал по древнему дну К'усон Тапи - на нем поджидают ненавистные овлы - и в воздухе пахло кислой грязью. Гаскарал был здоровяком, но умел двигаться неслышнее призрака. Дойдя до первого ряда эдурских палаток, он помедлил, переводя дыхание - и нырнул в лагерь.
  Шатер Смотрителя Брола Хандара был расположен в середине, но особо не охранялся. Гаскарал подкрался ближе и увидел, что клапан входа не закреплен и свободно болтается. Дождевая вода намочила брезент; чистые слезинки стекали, собираясь вокруг шестов, скапливаясь в глубоких вмятинах от сапог.
  Гаскарал спрятал нож под куртку, вытерев левую руку о грязную рубаху - тщательно, и пальцы и ладонь - и снова вытащил оружие. Шагнул под полог входа.
  Там царила зернистая тьма. Звук дыхания... На дальней стороне лежак Смотрителя. Брол Хандар спит на спине. Меха сползли на пол. На месте лица и груди Гаскарал может различить только черную тень.
  Кинжал был из черненого железа; но отточенное лезвие выдало себя блеском.
  Гаскарал Траум сделал еще один осторожный шаг - и бросился вперед.
  Стоявший над Смотрителем человек обернулся - но слишком медленно; нож Гаскарала погрузился в тело, пройдя меж ребер и пронзив сердце ассасина.
  Черненый кинжал выпал из руки и вонзился в землю. Гаскарал принял на себя вес судорожно всхлипнувшего убийцы.
  Избранный телохранитель Атрипреды (еще под Дреной назначенный ею охранять жизнь Брола Хандара от всяческих случайностей) посмотрел на лицо Эдур, прислушался к звуку дыхания. Не проснулся. Это хорошо. Очень хорошо.
  Согнувшийся под весом мертвого ассасина Гаскарал медленно вложил клинок в ножны, затем подобрал черный кинжал. Он был уверен, что это последний из ублюдков. Было еще семеро. Лишь двоим удалось подобраться к Бролу Хандару вплотную, и то благодаря суматохе сражений. Летур Аникт - человек дотошный и склонный к перестраховке, когда дело доходит до исполнения его желаний. Увы, не в этот раз.
  Гаскарал пригнулся еще сильнее, взвалил тело на плечо. На полусогнутых пробрался к выходу. Ступил так, чтобы не расплескать лужу и не задеть шест. Осторожно вытащил жертву.
  С темных небес хлынул очередной ливень. Гаскарал торопливо вернулся в летерийский лагерь. Тело останется в его палатке, пока грядущее сражение со всей своей неразберихой не предоставит удобный случай переместить труп.
  И все же что-то тревожило его. Не годится проводить ночь перед боем без сна. Но инстинкты его остаются острыми - он словно бы способен вынюхать приближение ассасина, прочитать его мысли. Да, это полезный талант - еще несколько ударов сердца, и было бы поздно...
  Но любой инстинкт когда-либо подводит.
  Две вынырнувшие из темноты фигуры оказались полным сюрпризом. К счастью, он не стал тратить времени на удивление. Не успев вынуть нож, Гаскарал попросту швырнул тело на того ассасина, что подбежал справа. Рванулся навстречу второму, отбил нацеленный в горло кинжал, схватил врага обеими руками за голову и сильно потянул.
   Так сильно, что ассасин оторвался от земли. Одновременно треснула, сломавшись, шея.
  Второй убийца как раз выкарабкался из-под трупа, когда сапог Гаскарала ударил его под подбородок. Ассасин взлетел в воздух, голова сорвалась с позвоночного столба. Негодяй умер раньше, чем вернулся на землю.
  Гаскарал Траум огляделся и не увидел новых нападающих. Только тогда он позволил себе приступ заслуженного гнева. Разумеется, они должны были понять, что кто-то им мешает. Один пошел внутрь, двое остались, чтобы выследить неведомого охотника и разобраться с ним.
   "Да ну? А вот хрена вам удалось!"
  Он снова поглядел на три трупа. Проклятие! В палатке будет тесновато.
  
  ***
  
  Солнце не желало пропускать столь особенное зрелище, как битва при К'усон Тапи: едва взойдя на небо, оно прожгло тучи, метнув копья жары, так что воздух заполнился паром. Брол Хандар - сон на удивление хорошо освежил его - стоял у шатра и следил, как арапаи готовят доспехи и оружие. Сильная влажность заставила железо стать скользким, древки копий покрылись маслянистой пленкой; почва под ногами стала опасной - он боялся, что на морском дне будет еще хуже. Вчера вечером он и его воины следили за приготовлениями овлов; Брол отлично понимал, каким преимущества даст Красной Маске твердая земля, но также подозревал, что старания врага окажутся напрасными. Вскоре парусина и брезент промокнут, не сохранив в сухости и все, что под ними. В первой стычке у них будет преимущество... но не решающее.
   "Надеюсь".
  Подошел летерийский солдат - широкоплечий тип, которого он уже замечал поблизости. На добром и до странности изящном лице сияла улыбка. - Разве тепло нам не на руку, Смотритель? Я принес приглашение Атрипреды: присоединяйтесь к ней, времени вернуться назад и повести войско в битву у вас хватит.
   "Как он может оставаться столь спокойным? Или он из тех, кому поручено охранять лошадей? Хотя и большой, но не похож на солдата. Ну, в армии конюхи тоже нужны".
  - Отлично. Я иду к ней.
  Отряды перемещались по равнине, занимая места напротив овлов. Брол заметил, что уланы Синей Розы спешились. Они выглядели угнетенными, ибо приходилось пользоваться непривычными копьями и щитами. Уланов осталось не больше тысячи; Брол знал, что они будут использованы как вспомогательные войска и окажутся в бою только если дело пойдет совсем плохо. - Что за жалкий сброд, - сказал он спутникам, кивнув в сторону батальона Синей Розы.
  - Так и есть, Смотритель. Но их кони оседланы и спрятаны неподалеку. Наши разведчики не обнаружили Кашенов в лагере Красной Маски. Атрипреда подозревает, что твари снова нападут с фланга. Но в этот раз их встретят всадники, которые смогут перейти к преследованию.
  - Желаю им успеха. Эти Кашены остаются главной угрозой, чем скорее их убьют, тем лучше.
  Атрипреда Биветт заняла позицию в середине старого берега, откуда лучше всего будет наблюдать за сражением. Она, как уже вошло в привычку, отослала вестовых и разведчиков - они сгрудились в сорока шагах и внимательно следили, ожидая указаний - и осталась наедине со своими мыслями и соображениями. Так и будет до начала столкновения.
  Командующая жестом подозвала Смотрителя. Свиту он оставил неподалеку.
  - Смотритель, вы выглядите... отдохнувшим.
  - Кажется так, Атрипреда. Похоже, в ночи меня хранили духи предков.
  - Наверняка. Ваши арапаи готовы?
  - Готовы. Битву начнут маги?
  - Должна признаться, что не надеюсь сохранить их живыми к кону битвы. Поэтому да, я использую их немедля. Если они останутся со мной и потом... что же, тем лучше.
  - Ни признака этих Кечра.
  - Да. Поглядите на позиции врага.
  - На сухих клочках...
  - Сейчас - да. Но мы отберем эти клочки, Смотритель. Вот порок тактики Красной Маски. Мы ударим так сильно, что выбьем их оттуда. Тогда сами овлы завязнут в жидкой грязи.
  Брол повернулся, чтобы рассмотреть положение летерийских сил. Различные батальоны, бригады и роты заканчивали строиться в соответствии со своими функциями. Посередине три клина тяжелой пехоты. По бокам застрельщики и средняя пехота. Между клиньями отряды лучников, они выдвинулись на дно древнего моря, хотя не отходят далеко. Дождь стрел должен "продырявить" строй овлов; затем тяжелая пехота врежется в них, шаг за шагом вытесняя в грязь.
  - Не понимаю Маску, - нахмурился Брол Хандар.
  - У него нет выбора, - объяснила Атрипреда. - После Предегара - нет. Он пожинает плоды нетерпения. Мы его сделаем, Смотритель. Но при малейшей возможности он заставит нас дорого заплатить за победу.
  - Ваши маги могут закончить все еще до начала!
  - Посмотрим.
  Солнце неумолимо взбиралось в зенит, упорно превращая день в гибельное пекло. На морском дне показались первые трещины - это подсыхала поверхность. Но грязь под ними, разумеется, остается вязкой и глубокой.
  У Биветт осталось двое магов - третий умер несколько дней назад, не сумев оправиться от вражеского удара под Предегаром. Один всадник сумел уничтожить троих магов. Одной проклятой стрелой. Брол увидел, как маги ковыляют - медленно, словно старцы - по кромке высохшего моря. Они расположились по краям клиньев пехоты. Волны гибельной магии ринутся под углом, сходясь в глубине строя Овл'дана, чтобы увеличить площадь разрушения.
  Атрипреда, кажется, сделала незамеченный Смотрителем жест, потому что подбежал гонец. Она обратилась к Эдур: - Время. Возвращайтесь к воинам, Смотритель.
  Брол Хандар скривился: - Снова в задние ряды.
  - Вы еще вступите в бой, Смотритель. Уверена.
  Он не поверил, но промолчал. Отошел на два шага, обернулся: - Да будет сей день днем конца войны.
  Атрипреда не ответила. Вряд ли она и расслышала его слова, потому что тихо говорила с солдатом, который пришел с Бролом. Он заметил, что на ее лице выразилось удивление. Затем она кивнула.
  Брол поглядел на солнце и пожалел, что здесь нет теней родного леса. Направился назад, к арапаям.
  
  ***
  
  Сидящий на валуне Тук Анастер еще немного понаблюдал за играми малышей; затем скатал тонкую кожу в свиток и сунул ее в сумку. Туда же отправился почти пустой сосуд со смесью угля, костного мозга и сока ягод генфа. Встал, посмотрел на небо, направился к лошади. Семь шагов - а вязкая грязь успела облепить мокасины. Привязав сумку в луке седла, он склонился и счистил ножом как можно больше грязи.
  Овлы собирались слева. Они встали и принялись ждать, пока летерийские силы, что находились в пятистах шагах, не сформируют порядки для наступления. Воины Красной маски казались необычайно молчаливыми - ведь это не привычный им тип битвы. - Нет, - пробормотал Тук. - Это тип, привычный для Летера. - И он поглядел в сторону врагов. Классические "зубья пилы". Три клина тяжелой пехоты. Но эти отряды неизбежно смешаются, когда добредут до овлов - спотыкаясь, сталкиваясь и скользя на каждом шагу. Всё к лучшему. Мощного лобового удара не будет - скорее целые шеренги солдат упадут лицами в жижу.
  - Ты ускачешь, - сказал Ливень. - Ты так задумал. Но я слежу, Мезла...
  - Ох, да хватит тебе. Не моя вина, что Маска так невысоко тебя оценил. К тому же, - добавил он, - лошадь едва смогла бы шагать. Наконец, Маска сказал, что хочет держать меня и мои стрелы поблизости, на случай, если К'чайн Че'малле не справятся.
  - Они справятся!
  - О! И что ты знаешь о К'чайн Че'малле, Ливень?
  - Я знаю то, что говорит Красная Маска.
  - А он много ли знает? Что еще важнее - откуда знает? Ты не удивлялся? Никогда? К'чайн Че'малле были демонами этого мира. Тварями из далеких времен. Везде, кроме здешних мест, они вымерли. Так откуда они здесь, ради Худа? Почему они стоят на стороне Маски, рьяно выполняя его прихоти?
  - Потому что он Красная Маска, Мезла. Он не такой, как мы. Да, я вижу, в твоих глазах пылает зависть. Ты презираешь всех, кто лучше тебя.
  Тук опустил руки на холку лошади. - Подойди, Ливень. Погляди в глаза лошадки. Скажи, в них видна зависть?
  - Безмозглый зверь.
  - Скорее всего, она сегодня погибнет.
  - Наверно.
  - Ты глядишь так же, Ливень. Слепая готовность. Готовность поверить во все, во что тебе хочется поверить. Красная Маска для тебя - как я для бедной лошадки.
  - Не хочу тебя слушать.
  Юный воин ушел. Гневно - напряженная походка быстро стала неуклюжей, ведь грязь налипла и на его обувь...
  Дети кидались друг в дружку комьями грязи и смеялись. Самые младшие. Те, что постарше, молчали, кидая взгляды на вражескую силу. Зарычали рога. По краям строя появились две фигурки с внушительной охраной.
   "Маги.
  Началось".
  
  ***
  
  Далеко на западе солнце еще не встало. В ничем не примечательной деревне на день пути от Летераса, где вчера умерло слишком много народа, на краю конской поилки, что у единственной таверны, сидели трое тяжелых пехотинцев Третьей роты. Фаларийцы Оглянись, Спешка и Мелоч были близкими родичами - по крайней мере так думали все, сразу замечая типично фаларийские черты: огненно-рыжие волосы, голубые глаза и оливковая кожа коренного населения главных островов, называющего себя ходунами. Они и сами привыкли считать приятелей родичами, хотя и не знали друг друга до поступления в Малазанскую Армию.
  Цивилизация ходунов процветала очень давно, до открытия железа; они владели рудниками по добыче олова, меди и свинца, и потому господствовали в межостровной торговле бронзовым оружием и украшениями. Если бы солдаты были чистокровными ходунами, им были бы свойственны темные волосы и более низкий рост, а также неразговорчивость, создающая репутацию тугодумов; но в их жилах текла и более горячая кровь дерзких завоевателей - фалари. Такая комбинация, как ни странно, сделала их идеальными морпехами.
  В темноте с юга, от реки, дул благословенно прохладный бриз. Солдаты завели беседу, предметом которой были сержант Геслер и капрал Буян. Эти двое, хотя и находились в низких званиях, были отлично известны всем выходцам с Фаларских островов.
  - Они изменились, - сказал Оглянись. - Золотая кожа. Это ненормально. Думаю, надо их убить.
  Спешка (она не любила в себе два телесных недостатка - слишком большой бюст и склонность потеть и потому радовалась темноте, позволившей стащить кирасу и вытереть влагу под грудями) отозвалась: - Но зачем, Огля? Культ умер. Он мертв уже несколько лет.
  - Но ведь для нас - не мертв?
  - Почти мертв, - буркнул Мелоч.
  - Ты уж такой, - упрекнул Оглянись. - Всегда и во всем видишь мертвечину.
  - Спроси у них самих, Огля. Они то же самое скажут. С культом Фенера покончено.
  - Вот за это я и предлагаю их убить. За измену культу. За измену нам. Зачем нам золотая кожа? Мурашки от нее.
  - Слушай, - заявил Мелоч. - Мы едва встретились с этими взводами. Если вдруг забыл, Оглянись - это та компания, что вылезла из - под И'Гатана. И с ними Скрипач. Худом клятый Сжигатель. Наверное, последний оставшийся в живых. Геслер раньше был офицером, как и Буян. Их, как Вискиджека, опускали все ниже... и теперь даже ты можешь ткнуть в них ножичком. Культ запретили, Фенер давно не там, где должен сидеть бог... но это не вина Геслера или Буяна.
  - Ты что предлагаешь? - буркнул Оглянись. - Просто оставить их?
  - "Оставить"? Спешка, объясни дурачку, в чем тут дело.
  Женщина уже спрятала груди под рубаху и прилаживала перевязь, сделанную специально под их необъятный размер. - Все просто, Огля. Мы не только пойдем вместе со Скрипачом и прочими. Мы умрем вместе с ними. Что до меня - ну и Мелоча, наверное - я буду стоять до конца. С Геслером, Буяном, их крутыми панцирниками. Когда мы погибнем, никто не скажет, что мы оказались трусами. Что мы недостойны их. Все потому, что ты последний панцирник взвода Чопора. Будь с нами Шут, ты иначе говорил бы. Давай выбирай, Огля. Сражайся вместе с нами, с Релико, Больше Некуда и Баданом Груком. Или сражайся как одиночка, как последний "кулак" взвода Чопора. В том и другом случае ты будешь драться с врагом. А вот если полезешь за спины Геса и Буяна - я тебе сама голову снесу.
  - Да ладно! Я просто болтал...
  Слева послышался шум. Все трое вскочили, поднимая мечи. По улице к ним приближались еще трое: Шелковый Ремень, Накипь и Неллер.
  Накипь тихо сказала: - Впереди солдаты. Осторожнее.
  - Летерийцы? - спросил Мелоч.
  - Нет, - ответила она, задержавшись около них (остальные направились в таверну). - Вообразите самые мерзкие рожи, какие только бывают. И поцелуйте их взасос.
  - Наконец-то, - вздохнула Спешка. - Приятные новости.
  
  ***
  
  Клюв и капитан пробрались в голову колонны, где находился кулак Кенеб. Поблизости шныряли Тисте Эдур, но ввязываться в бой не спешили; сейчас они и вовсе исчезли, по крайней мере от деревни.
  Капитан подошла к Кенебу: - Клюв сказал, это морская пехота. Кажется, мы их нашли, Кулак.
  - Всех, - добавил Клюв. - Тех, что ушли далеко вперед. Они в деревне, они перебили Тисте Эдур. Множество Тисте Эдур.
  - Те взрывы, что мы слышал вчера.
  - Так точно, Кулак.
  - Ладно. Наконец хорошие новости. Сколько их?
  - Семь или восемь взводов, - отвечал Клюв. Он наслаждался возможностью разговаривать с настоящим Кулаком. О да, он иногда воображал подобного рода сцены - с Клювом, который доставил важные сведения, позволяющие Кулаку совершить геройские деяния. С Клювом, который стал величайшим героем из всех героев. Он был уверен: у каждого есть такая мечта. Как будто скрытая сторона души вдруг высвобождается и показывает себя - ты был нужен, и вот ты здесь, ты поразил всех!
  - Клюв!
  - Кулак?
  - Я спросил: знают ли они, что мы близко?
  - Да, сэр. Думаю, знают. С ними несколько интересных магов, в том числе ведун старого стиля из народа джакатов, тех, что первыми поселились на острове Малаз после ухода Бурегонов. Он умеет глядеть глазами всяких тварей, это очень помогало на всем пути от берега. Еще там дальхонезец, шаман из саванны, и дальхонезский Травяной Танцор. И некромант из натийских топей.
  - Клюв, - прервал Кенеб, - среди них есть взвод Скрипача? Взвод Геслера и Буяна?
  - Скрипач - это тот со скрипкой, что так жалобно играла в Малазе? У которого Колода в голове? Да, сэр, он там. Геслер и Буян? Фаларийцы с золотой кожей, мускулистые? Да, это они, перекованные в огне Телланна. Телас, Куральд Лиосан, огни, в которые влетали драконы, чтобы стать неуязвимыми к магии и чему похуже. Да, они тоже там.
  Смотрите, как все смотрят на него! Восхищенно! Ох, это просто сон!
  Он знал, слишком хорошо знал, чем все обернется - но даже это не умеряло гордости. Маг моргнул, вглядываясь в темноту над головой. - Заря будет через звон или около того.
  Кенеб повернулся к Фаредан Сорт: - Капитан, возьмите Клюва и войдите в деревню. Я хочу увидеть взводы, кроме пикетов, которые они должны там оставить.
  - Слушаюсь, Кулак. Собираетесь их выпороть, сэр?
  Кенеб поднял брови: - Совсем нет, капитан. Нет. Хотя вот расцеловать, наверное, смогу.
  Клюв снова идет рядом с капитаном Фаредан Сорт, и теперь это кажется уместным и разумным, как будто он всегда принадлежал ей, всегда оказывался полезным. Ложная заря только начинается, воздух восхитительно свеж... пока поблизости не оказываются ямы с грудой тел Эдур. Там пахнет вовсе не свежестью.
  - Боги подлые, - пробормотала капитан, огибая одну из неглубоких траншей.
  Клюв кивнул: - Морантские припасы. Просто... куски людей, словно их пережевали.
  - Не в этой яме, - ответила она, ткнув в ближайшую могилу. - Этих рубили. Раны от мечей, стрел...
  - Да, капитан, мы это умеем. Но Эдур не потому отошли, что испугались. Им было приказано. Вокруг почти тысяча Эдур, они готовы ударить еще раз. Стоят в лиге позади, ждут подкрепления.
  - Молот, - сказала Сорт. - А где-то впереди - наковальня.
  Он снова кивнул.
  Капитан помедлила, взглядом отыскивая в темноте его лицо. - Что с Адъюнктом и флотом, Клюв?
  - Не знаю, сэр. Если думаете, что они придут и вызволят нас, то нет. Ни шанса. Нам надо стоять и держаться, капитан. Из последних сил.
  Фаредан Сорт оскалилась: - Надо уцепиться за эту деревеньку? Раскорячиться здесь?
  - Они начнут давить. Будет четыре - пять тысяч Эдур. Таким количеством они смогут выдавить нас, как ни сопротивляйся. Но ведь разве Кулак не говорил, что хочет оттянуть на себя как можно больше врагов? Не дать им уйти в другое место, за стены, например, чтобы Адъюнкту не пришлось вести новую осаду. Никто этого не хочет.
   Она сверкнула глазами и пошла вперед. Клюв шагал на один шаг сзади.
  От черной кучи дров на краю деревни раздался знакомый голос: - Рад видеть вас снова, капитан.
  Фаредан Сорт не остановилась.
  Капрал Тарр вышел из-за кучи, вешая арбалет на плечо и отряхиваясь.
  - Кулак желает постучаться, прежде чем входить?
  Капитан встала прямо перед коренастым капралом. - Мы движемся ускоренным шагом. Мы чертовски устали, но не желаем входить в деревню волоча ноги. Поэтому Кулак устроил короткий привал. Вот и всё.
  Тарр почесал бороду, отчего зазвенели разнообразные косточки и амулеты. - Всё ясно.
  - Ужасно рада вашей сообразительности, капрал. Кулак желает, чтобы взводы построились на главной улице.
  - Мы это можем, - ухмыльнулся Тарр. - Мы много дрались и чертовски устали, так что сержанты устроили почти всем короткий отдых в таверне. Но когда кулак будет нас осматривать, мы будем смотреться бодрячками!
  - Тащи зад в таверну, капрал, и буди всех ублюдков. Мы будем ждать, но не очень долго. Понял?
  Тарр торопливо, неуклюже отдал честь и ушел.
  - Видишь, что случилось оттого, что нет офицеров? Они много о себе возомнили, вот что случилось, Клюв.
  - Так точно, сэр.
  - Что ж, когда услышат все дурные новости, гонору поубавится.
  - О, сэр, они знают. Лучше, чем мы. "Но это не совсем так. Они не знают того, что знаю я. И вы, любимая".
  Тут они повернулись в сторону дороги, потому что расслышали звук приближающейся воинской колонны. Раньше, чем должны были...
  Капитан высказалась лаконично: - Дерьмо! - Затем она добавила: - Иди, Клюв. Пусть все приготовятся!
  - Слушаюсь, сэр!
  
  ***
  
  Проблема сов в том, что они хотя и быстрые, но очень глупые. Даже заставить птицу повернуть голову - трудная работа, и не имеет значения, сколь крепко Бутыл схватил крошечную дергающуюся душонку.
  Он весь ушел в борьбу, забыв обо сне - сон казался принадлежностью других людей, с которыми у Бутыла нет ничего общего.
  Но оказалось, что уже не важно, куда именно глядит сова - повсюду фигуры передвигались, ползли по земле, между трупами, пробирались через поля, кишели на склонах старых карьеров и на дорогах. Сходились к деревне. Сотни, тысячи. Они двигались тихо, держа в руках разнообразное оружие. Всего в полулиге за колонной Кенеба...
  Бутыл потряс головой, слепо заморгал - снова увидел неровные стены общего зала таверны, следы от ударов метательных ножей, желтоватые потеки от соломенной крыши. Вокруг солдаты собирают амуницию. Кто-то - Хеллиан? - блюет и хрипит за стойкой бара.
  К нему подсел один из новоприбывших солдат. Дальхонезский маг, у которого в глазах все еще светятся джунгли.
  - Неп Борозда, - пробурчал он. - Помняшь мня?
  - Помняшь что?
  - Мня!
  - Да. Неп Борозда. Ты сам сказал. Слушай, нет времени...
  Узловатая рука сделала пренебрежительный жест. - Мыж знаем! Н'счет Эдур! Знаем! - Кривой палец уткнулся в Бутыла: - Не они. Ты. Вымтался. Эт'то худо! Худо! Мы усе помрем! И'за тбя!
  - О, спасибо, корявый ты корень! Мы тут не парадом шли, вроде вас, ублюдков. Да уж, без меня никто не дошел бы.
  - Влах! Все слабли! Сержант слаблый! Но песня, да-сс, песня еще не конч'на! Да-сс, еще не конч'на! Ха!
  Бутыл уставился на мага: - Ты что, носом грязь вдохнул да назад не выдохнул?
  - Выд'хнул! Хе-хе! Бутль, пока ты зришь, нам нос'м грязь не вдых'вать!
  - А что за неоконченная песня?
  Маг делал странные движения плечами. - К'гда будит, увид'ш. Увид'ш?
  К столу подошел Скрипач. - Бутыл, не время для бесед. Ради Худа! Иди на улицу. Очнись, черт тебя! Нас выгоняют из деревни, будто стало бхедринов.
   "Да уж. Гонят на край утеса". - Не я начал эту... беседу, сержант.
  - Бери вещички, солдат.
  
  ***
  
  Корик стоял с остальными - не было только Бутыла, который явно счел себя особенным. Видел, как головные ряды колонны вливаются на главную улицу - темная масса под покровом упрямой ночи. Ни одного всадника. Неудивительно. Кенебу и его растянувшимся отрядам трудно найти провиант, так что лошади пошли в котлы - вон несколько оставшихся, везут снаряжение. Но скоро их невкусное жилистое мясо станет добавкой к здешнему воняющему козьим дерьмом зерну.
  Скрипач возник прямо перед Кориком, похлопал рукой по шлему: - Проснись, черт тебя!
  - Я не спал, сержант!
  И все же он спал. Понятное дело. Скрипач шел вдоль строя и хлопал каждого. Да, они слишком много пили. У всей деревушки мозги набекрень. Корику еще повезло. Он спал, пока остальные приканчивали фляги с элем. Спал, да. Он знал, что будет утром.
  Пришельцы - морпехи Третьей роты - недолго оставались новичками. Солдаты быстро перезнакомились, привыкли друг к другу, знали всех и каждого... но в глазах сослуживцев Корика блестело что-то такое, говорившее: "Пришли на выручку? Хорошо, но недостаточно. Вот убейте еще сотню - другую Эдур, милки, и тогда наши женщины подарят вам улыбку - другую".
   "Но не Улыба!"
  Во главе колонны уже видны был кулак Кенеб и сержант Фом Тисси, а также капитан Сорт и ее безмозглый колдун Клюв.
  Кенеб окинул взглядом строй. - Сержанты! Ко мне, прошу!
  Корик увидел, как Скрипач, Хеллиан, Бадан Грук и Чопор полукругом встали перед кулаком.
  - Типично, - пробурчала Улыба. - Все попадем в рапорт. Особенно ты, Корик. Не думай, что тебе забыли убийство офицера в Малазе. За тобой следят.
  - Да тише ты. Они как раз решают, чей взвод погибнет первым.
  
  ***
  
  - Вы все сделали отлично, - тихо говорил сержантам Кенеб, - но сейчас начинается серьезная работа.
  Геслер фыркнул. - Думаете, мы сами не понимаем, Кулак?
  - Вижу, все еще любите раздражать вышестоящее начальство?
  Геслер состроил привычную гримасу: - Скольких вы привели, сэр, если позволено спросить? Видите ли, я начал что-то чуять, и чувство это поганое. Мы справимся, если их будет двое на одного. Даже трое. Но я чую, что нас будут превосходить... насколько? Десять к одному? Двадцать? Возможно, вы притащили еще немного припасов - но если в хвосте колонны не едут четыре или пять фургонов с морантскими гренадами, нам не хватит и на...
  - Не в этом проблема, - вмешался Скрипач, выловивший в бороде вшу и раздавивший зубами. - У них есть маги, а наши выдохлись. Это факт, Кулак. Даже Бутыл, а ведь его мы берегли особо. - Скрипач подозрительно покосился на Клюва: - А ты чего лыбишься, Худа ради? - Клюв засмущался и спрятался за спиной Фаредан Сорт. Капитан взвилась: - Слушай, Скрипач, может, ты с ним и не знаком, но я клянусь - он тоже боевой маг. Клюв, ты внесешь свою долю в сражение?
  Тот тихо пробормотал: - Да, сэр. Вы увидите. Все увидите, потому что вы мои друзья, а друзья - дело важное. Самое важное дело в мире. Я вам покажу.
  Скрипач моргнул и отвел глаза. - Черт. Светает.
  - Стройтесь для выхода, - приказал Кенеб. "Черт подери!" - подумал Скрипач. - "Кулак теперь выглядит молодцом что надо!" - Сто шагов простых, сто трусцой. Как я понимаю, идти нам недалеко.
  - Да, впереди толпы врагов, - сказал Геслер. - Надеюсь, что будет виден Летерас. Хотелось бы поглядеть на его стены, прежде чем пойти на жмых.
  - Хватит болтать, сержант. Идите.
  Скрипач не ответил на ухмылку Геслера, когда они возвращались к взводам.
  - Да ладно, Скрип! Этой ночью все твои таланты просто визжат, не так ли?
  - Да. Они визжат оттого, что ты никак не заткнешься.
  
  ***
  
  Корабб Бхилан Зену'алас собрал больше оружия, чем мог унести. Четыре лучших копья, два дротика. Односторонний меч, чем-то напоминающий скимитар; отличный длинный летерийский меч, затупленный конец которого он отточил напильником; два кортика и целая куча ножей. На спине его был приторочен летерийский щит (дерево, бронза, кожа). Еще он тащил самострел с двадцатью семью стрелами и одним жульком.
  Он понимал, что армия идет в последний бой. Бой будет славным. Героическим. Таким, какой мог бы устроить Леомен Молотильщик. Они будут стоять плечом к плечу, рукой к руке, пока не падет последний. Об этом сияющем дне будут петь песни многие годы. Одной из подробностей будет рассказ о солдате, владеющем копьями и дротиками и мечами и ножами... и о груде трупов у его ног. О воине из Семи Городов, да, проплывшем тысячи лиг, чтобы достойно завершить Великое Восстание. Снова мятежник в бездомной и объявленной вне закона Четырнадцатой Армии, солдаты которой называют себя Охотниками за Костями. Да, их собственные косточки станут предметом охоты, ими будут торговать на рынках словно магическими реликвиями. Менять на равный вес золота. Особо высоко оценят череп Корабба, больший, чем у остальных, недавнее вместилище мозга, наделенного гением и прочими мудрыми думами. Такой череп не сможет купить и король, да, особенно вместе с пробившим его копьем или клинком, последним свидетелем зрелищной гибели Корабба, последнего морпеха...
  - Рад милостей Худа, Корабб, - зарычал сзади Каракатица. - Надоело уворачиваться от задних концов копий! Еще звон, и в меня полетят передние! Почему бы тебе не выбросить несколько штук?
  - Не могу, - отвечал Корабб. - Они все пригодятся.
  - Ясно. Набрал таких, что сразу ломаются?
  - Нет, просто впереди много врагов. Многих надо убить.
  - Летерийские щиты - дрянь, - продолжал Каракатица. - Лучше, если ты будешь знать заранее, Корабб.
  - Когда этот сломается, найду другой.
  Он жаждал неминуемой битвы. Криков, стонов умирающих, потрясения в стане врага, которого будут опрокидывать раз за разом. Морская пехота заслужила всего этого, о да. Битва произойдет перед стенами Летераса - горожане выйдут поглядеть и узрят - с удивлением, с восхищением, с трепетом - как Корабб Бхилан Зену'алас высвободит свою ярость. Души свидетелей станут разрываться от...
  
  ***
  
  Хеллиан больше никогда в рот не возьмет этого пойла. Вообразите: пить, тошнить, страдать жаждой и галлюцинациями - и все одновременно! Почти так же плохо, как ночь Фестиваля Паральтов в Картуле. Тогда куча народа нарядилась в костюмы громадных пауков, а визжащая от отвращения Хеллиан пыталась затоптать каждого...
  Сейчас она бредет во главе жалкого взвода, вокруг зернистая полутьма; судя по обрывкам разговоров (сама вступить в беседу она не сумела по причине немощи), Эдур скопились прямо позади них. Словно десять тысяч пауков с жвалами, способными схватить и высосать невинную чайку. А уж женщину напугать до визга. Что еще хуже - треклятая колонна марширует прямиком в гигантскую ловчую сеть.
  Галлюцинации не покидают ее. Например, капрал раздвоился. Один тут, один там - оба болтают одновременно и одно и тоже, но не одним и тем же голосом. А что за дурацкий голубеглазый парень с дурацким именем все трется рядом? Как его? Смердосос? Смрадный Пёс? Как бы там, она его на десять лет переплюнула - или больше - с такой вот гладкой кожей, как у дитяти - Детонос? - что делает его ребеночком четырнадцати лет, о боги. Все не надышатся на его историю - будто он принц, последний из рода, бережет семя, чтобы посадить в чистую почву, на которой кактусы не растут... и он хочет... чего хочет-то? Она не уверена; но он вызывает в ее мозгу множество мрачных мыслей, а в особенности темных желаний совратить его, чтобы никому не смел в глаза прямо взглянуть, чтобы доказать - с такой, как она, свяжешься да не развяжешься. Может, пора придать им силу? Силу сокрушить невинного. А вы чего ждали от испуганной женщины?
  Прошли еще одну деревню. Тут совсем худо. Всё систематически разрушено, каждое здание сравняли с землей. Армии так делают, чтобы не дать врагу укрыться, не позволить строительство редутов и прочих сооружений. Ни деревца нет, только ровно вспаханные поля, зеленые изгороди вырублены, посевы сожжены дотла, а солнце хотя утреннее, но уже посылает смертельные копья жары прямо ей в голову, заставляя прикончить последний запасец фаларийского рома с транспорта.
  Ну, он хоть укрепил ее. Слава Худу.
  Капрал снова слился воедино, что было хорошим признаком. Он тычет пальцем куда-то, кричит что-то...
  - Что? Что? Нервный Увал, что ты бормочешь?
  - На восходе! Сержант, видите армию врага? Боги благие, нам крышка! Тысячи! Нет, не тысячи, а...
  - Тихо! Я сама хорошо вижу...
  - Но вы не туда смотрите!
  - Куда смотреть - неважно, капрал. Я все равно их вижу. Кончай толпиться и отыщи Урба - пусть будет поближе, тогда будет целее, придурок неуклюжий.
  - Он не придет, сержант.
  - О ком ты?
  - Из-за Смертоноса. Тот объявил, что отдаст вам свое сердце...
  - Его что? Слушай, иди и скажи Сердценосу, что нос может оставить себе, нос мне не нужен, а вот хвост я ему отрежу, как только прикончим всех ублюдков, а то и раньше, если случай выпадет. И притащи Урба, потому что я отвес... ответц... за него, понимашь? Это я его заставила вышибить двери храма.
  - Сержант, он не...
  - Как ты ухитриваешься изменять голос?
  
  ***
  
  - Итак, - сказал командующий разбросанными по гребню летерийскими силами, - они пришли. Что думаете, Сиррюн Канар? Меньше тысячи? Мне так кажется. Долог путь от побережья. Удивительно.
  - Они выжили, - скривился Сиррюн, - потому что трусливо уклонялись от сражений.
  - Чепуха, - бросил опытный военачальник. - Они сражались так, как им было выгодно. Они сражались отлично. Ханради и его Эдур могут подтвердить. Меньше тысячи. Клянусь Странником! Что я мог бы сделать с десятком тысяч таких солдат! Пилотт, Коршенн, Десцент, Трюс, Истм - мы завоевали бы всё. За две военные компании, не больше.
  - Если бы, - ответил Сиррюн. - Но мы сейчас их истребим.
  - Да, финед, - вздохнул командир. - Истребим. - Он помедлил, бросив на Сиррюна до странного хитрый взгляд: - Сомневаюсь, что выпадет лучший случай в изобилии пустить эдурскую кровь, финед. Они свое дело сделали. Теперь им осталось только окопаться позади малазан; когда бедняги сломаются - а они сломаются - то побегут прямо на копья Эдур Ханради Халага. Общий конец.
  Сиррюн пожал плечами: - Не понимаю я все-таки, почему малазане могли посчитать, будто тысячи солдат достаточно для завоевания империи. Даже учитывая взрывчатые вещества и прочее.
  - Вы забыли их потрясающее волшебство, финед.
  - Потрясающее, когда надо прятаться, скрываться от наших глаз. И всё. Сейчас такие таланты бесполезны. Мы видим противника, господин. Они на открытом месте, там они и умрут.
  - Тогда лучше начать, - резковато ответил командующий и отвернулся, жестами отдавая приказы магам.
  Внизу, на широкой равнине, которая станет полем смерти для вторгнувшейся армии - если тысячу солдат можно так назвать - малазанская колонна начала быстро перестраиваться в оборонительный круг. Командир хмыкнул: - Похоже, финед, иллюзий они не питают? Им конец. Они это знают. И все же не готовятся бежать или организованно отходить. Поглядите на них! Они будут стоять до последнего.
  Вставшие кругом в середине поля будущей битвы отряды вдруг показались жалкими, до смешного крошечными. Командующий поглядел на семерых магов, уже вставших в разных местах гребня и начавших последнюю стадию ритуала (целиком его построение заняло неделю). Потом снова на кучку малазан. - Пусть Странник дарует покой их душам, - шепнул он.
  
  ***
  
  Было ясно, что Атрипреда Биветт, несмотря на все свое нетерпение, в последний момент решила отложить начало битвы, позволив солнцу продолжить атаки на грязь бывшего морского дна. Увы, задержка была не в интересах Красной Маски. И он начал первым.
  Каждый из летерийских магов стоял в кольце солдат с огромными щитами. Их разместили за пределами полета вражеских стрел - однако Биветт отлично сознавала уязвимость магов, особенно в тот момент, когда они начали проводить ритуал привлечения силы.
  Тук Анастер не сходил с лошади, чтобы лучше видеть поле битвы. Зуд в пустой глазнице превратился в нестерпимое жжение; он ощутил, что воздух стал напряженным, лихорадочным - это два мага сливали воедино свою волю. Он подозревал, что они не могут долго удерживать контроль. Магия желает вырваться, ее нужно отпустить, чтобы она волнами прокатилась по сухому дну, выжигая почву и сокрушая шеренги овлов. Их воины будут умирать сотнями, тысячами.
  Шаманы Маски ничего не могут сделать против подобной мощи. Все, чем обладали некогда племена равнин, почти уничтожено переселениями, осквернением святых мест, гибелью множества воинов, стариков и детей. Тук понимал, что культура Овл'дана рушится; чтобы спасти ее, чтобы воскресить свой народ, Красная Маска должен сегодня победить. Во что бы то ни стало.
  Даже ценой жертвоприношения К'чайн Че'малле.
  Да, у них есть необычные природные доспехи; да, к лапам Охотника К'эл припаяны мечи; да, они умеют общаться без слов, они заключили с Красной Маской и овлами непостижимый договор... но прежде всего К'чайн Че'малле - рептилии, их кровь холодна, и где-то в глубине мозга, наверное, таятся древние воспоминания, сведения о первобытном существовании, дикости, узорах инстинктов. В их ледяной крови живет терпение высших хищников.
  Рептилии. Проклятые ящеры.
  Маги и охраняющие их солдаты стояли в тридцати шагах от края бывшего моря. Грязевые поля перемежались там с клочками жухлой, темной травы; вода ручейков скапливалась в лужах, прежде чем впитаться в илистые наносы.
  К'чайн Че'малле погрузились в грязь с головой, что стало возможным после ливня, барабанившего по дну целую ночь. Хотя и громадные, они смогли умело скрыться от взоров - по крайней мере, случайных взоров. Но кто подумал бы, что чудовища такого размера могут стать невидимыми?
  Красная Маска более или менее верно угадал, где покажутся вражеские маги; нет, он сам своими построениями подсказал им наиболее удобное место, позволяющее двум магическим волнам уничтожить ожидающих воинов. Ни Сег'Черок, ни Ганф Мач ничем не выдали себя до мгновения гибельного рывка вверх по склону.
  Вопли ужаса - плоскость грязевого поля на линии старого берега, казалось, взорвалась - стряхивая с плеч куски ила, демонические твари помчались вверх, каждая к своему магу.
  Стражники пустились в паническое бегство, бросая щиты и мечи - они оставили беспомощных волшебников, каждый из которых попытался высвободить магию...
  ... поздно, ибо Сег'Черок взмахнул двумя клинками - и первый маг превратился в распускающийся бутон из крови и мяса...
  ... поздно, ибо Ганф Мач высоко подпрыгнула в воздух и приземлилась, вонзив когти в съежившегося второго мага, и он упал бесформенной грудой...
  Затем твари развернулись, убегая от дождя стрел. Почти все стрелы отскакивали, хотя некоторым удавалось пробить толстую чешуйчатую кожу и застрять. Впрочем, быстрые движения бестий заставили наконечники выпасть.
  После мгновений ужаса рога летерийцев прозвучали, словно вопли ярости; клинья немедленно двинулись вниз по склону, боевая песня зазвучала, задавая ритм - хриплый звук, вырывающийся из глоток потрясенных солдат...
   "Ну что же, хорошенькое начало" , подумал Тук Анастер.
  Позади него Ливень плясал в буйном ликовании.
  Раздались крики: - Красная Маска! Красная Маска! Красная Маска!
  Клинья пехоты вышли на дно высохшего моря и сразу же замедлили движение. Между ними кишели группы лучников, застрельщиков, отряды средней пехоты; Тук видел, как застревают в грязи сапоги, как солдаты скользят и падают, пытаясь натянуть тетиву. Хаос. Панцирники увязли по колено; задние шеренги натыкались на передние. Ритмичная песня зазвучала тише, а вскоре голоса вовсе смолкли.
  Когда все ряды солдат в клиньях вышли на плоскость дна, прозвучали рога. Движение прекратилось. Клинья молча перестраивались. Затем солдаты вновь разразились песней - на этот раз более громкой и уверенной, с медленным ритмом; она как нельзя лучше подходила для передвижения по одному шагу - после каждого шага приходилось равняться, снова и снова.
  Тук восхищенно крякнул. Воистину впечатляющий контроль. И, кажется, он приносит плоды.
  Они дойдут до строя овлов, не особенно устав. И все же им не удастся построить единую стену щитов, не удастся замахиваться мечами в полную силу. "Боги, дело будет кровавое".
  Красная Маска хитер; и все-таки, на взгляд Тука, он не является гением тактики. Он уже использовал все преимущества местности, проявив полную компетентность. Без К'чайн Че'малле все было бы уже кончено. Но, в любом случае, второго сюрприза у него не припасено. Откуда бы?
  
  ***
  
  Натаркас - струи пота уже смывали его алую маску - замедлил бег коня. Его окружали звуки грома. Две тысячи избранных воинов скакали через низину. Затем они перешли на галоп, подняли пики, закрыли щитами грудь и живот.
  Натаркас провел кавалерию под ночным дождем вначале на восток, потом на север. Наконец, едва ранняя заря лизнула край неба, они двинулись на запад.
  К рассвету они находились в трети лиги позади сил Летера. Конница построилась клином, сам Натаркас был в шестом ряду, в середине строя. Они ждали первых звуков битвы.
  Приказ Красной Маски прост и тверд. Если вражеские лазутчики найдут их - нужно оставаться на месте не менее двух оборотов колеса. Если они сочтут себя незамеченными - если останется возможность нагрянуть неожиданно - с первыми звуками боя Натаркас должен бросить кавалерию на арьергардные отряды Летера. Хотя скорее всего это будут силы Тисте Эдур. Приказ не допускает никаких отклонений от плана.
  На рассвете разведчики прискакали и донесли, что группа конных Эдур обнаружила овлов. Натаркас вспомнил ночной разговор с Красной Маской. "Ты понимаешь, почему я приказываю тебе оставаться на месте? Не бросаться в немедленную атаку? Нет? Я объясню. Если тебя увидят, я использую это в сражении на дне моря. Не менее двух оборотов вы не должны ничего сделать. Ждите. Этим вы удержите на месте Эдур. Возможно, оттянете на себя кавалерию Синей Розы - если они подскачут к вам, бегите, заставьте их пойти в погоню. Да, уведите их подальше! Не вступайте в бой, Натаркас! Вас перебьют! Заставьте их коней глотать пыль - увидишь, они отстанут. Биветт не сумеет использовать их в главном бою. Это важно! Ты хорошо понял приказы?
  Да, он понял. Если неожиданности не будет, он поведет овлов... в сторону. Как трусов. Но они уже сыграли трусов, и воспоминание жжет его сердце. Он корчился в агонии, едва завидев Мезлу, Тука Анастера, живое напоминание о временах, когда на овлов пала тьма. Натаркас не мог дышать, едва воспоминал об этом.
  И еще он знал: все его товарищи чувствуют то же самое. Внутреннюю пустоту, ужасную жажду дать ответ, отринуть прошлое. Для этого остался один путь.
   "О да, они узрят нас!"
  Но не бегущими. Не ожидающими. Они помчатся на звуки битвы. Они увидят ненавистного врага и ударят по нему.
   "Расплата. Ты понимаешь смысл этого слова, Красная Маска? Если нет, мы тебе объясним".
  
  ***
  
  - Сестра Тени, они идут! - Брол Хандар покрепче затянул ремешок шлема. - Копья готовь! - заревел он воинам. Первые две шеренги пришли в стремительное движение, ощетинившись частоколом железных копий. Воины первой линии упали на колено, направив копья под углом кверху, в грудь атакующим лошадям; вторая шеренга оставалась на ногах, готовясь наносить удары. - Щиты в защитную позицию! - Третья шеренга сделала полшага, подставив щиты под копья второй линии воинов.
  Брол обернулся к вестовому: - Сообщи Атрипреде, что мы подверглись конной атаке. Настоятельно советую ей пустить кавалерию Синей Розы с флангов - чем скорее мы покончим с врагом, тем скорее вступим в бой на дне.
  Юноша стремглав побежал. Брол смотрел ему вслед.
  Он понимал, что пехота уже вышла на дно бывшего моря. Атрипреда специально разработала строевой шаг, годный для передвижения по грязи. Они, скорее всего, уже подошли к строю овлов, но еще не ударили. У Биветт была приготовлена иная тактика. Брол Хандар желал ей удачи.
  Убийство магов стало мрачным началом; но Смотритель, тем не менее, чувствовал растущую уверенность в победе.
   "Дураки атакуют! Летят на лес копий! Это самоубийство!"
  Он наконец поверил, что абсурдная война подходит к концу. Что к вечеру не останется живых овлов. Ни одного.
  Грохот копыт. Копья опущены, кони вытянули шеи, воины пригнулись - ближе, ближе... сейчас воцарится хаос...
  Ни один конь не бросится грудью на лес копий. Среди овлов были лучники; масса конных воинов остановилась в сотне шагов от Эдур; лучники привстали в стременах и выпустили стаю стрел.
  У Эдур первой шеренги на плече были закреплены небольшие летерийские щиты - большей защиты стойка с копьями в обеих руках не позволяла. Второй ряд был защищен лучше... но "изгородь", как называли первую шеренгу летерийцы, оказывалась уязвимой.
  Воины кричали, стрелы разворачивали их кругом. Строй заколебался, копья начали падать. Ряд вдруг оказался слишком редким.
  Кони не бросятся на лес ощетинившихся копий. Но, если их хорошо натренировать, они готовы молотить копытами гору плоти. Перепрыгивать через немногие еще торчащие копья.
  Второй поток стрел обрушился, когда кавалерия была в сорока шагах. Третий - в десяти шагах.
  К моменту нападения эта сторона каре пришла в полную сумятицу. Лошади прыгали, пытаясь миновать наконечники - но натыкались на другие. Однако ни одно животное не упало - копья застревали в попонах и кожаных пластинах, наездникам удавалось отбить их или просто отвести. Конница хлынула внутрь эдурского строя; лошади топтали одних, отталкивали других воинов. Пики овлов гудели, втыкаясь в беспомощные тела, иногда отскакивая от вовремя подставленных щитов, целовали лица и животы, выпускали кровавые потоки.
  Брол Хандар в ужасе наблюдал из середины каре, как целый отряд арапаев заколебался, отступил, толкая задние ряды вглубь строя.
  Клин овлов вошел глубоко и начал рассыпаться внутри дезорганизованного каре. Сила столкновения заставляла целые шеренги колыхаться; по строю пошли волны словно от брошенного в пруд камня.
  Оказавшиеся среди смятенных Эдур овлы бросали расщепленные или застрявшие в трупах пики, вынимали большие мечи. Дикари размахивали ими во все стороны, бешено вопя.
  Падали кони, дергая ногами и визжа от предсмертной муки. Копья Эдур били кверху, снимая овлов с седел.
  Каре превратилось в очаг клубящегося безумия.
  Кони падали; другие пятились, не слушаясь всадников. Все больше копий находили цель, выбрасывая овлов из седел. Скопища Эдур смыкались вокруг поверженных.
  Овлы вдруг попытались отступить. Воины Эдур нажали, каре стало больше походить на круг - все старались сомкнуться и напасть на врага.
  Кто-то орал на Брола Хандара. Кто-то рядом. Он повернулся, увидел вестового.
  Тот бешено показывал на запад.
  Кавалерия Синей Розы в боевом строю.
  Брол поглядел на далекие ряды всадников. Блестят высоко поднятые пики, кони мотают головами... Он вдруг опомнился. - Сигнал сомкнуть ряды! Каре не преследует! Сомкнуть ряды. Дайте врагу уйти!
  Через мгновение зазвучали рога.
  Овлы ничего не понимали. Их уже охватила паника; внезапное бездействие озверевших Эдур казалось отличным шансом. Радуясь возможности отступить, всадники брызнули наутек - двадцать шагов - лучники изворачиваются в седлах, выпуская последние стрелы - сорок, пятьдесят шагов - медноликий офицер выкрикивает приказы собраться, приготовиться ко второй атаке - тут на западе раздается гром - офицер оглядывается и видит свою смерть, несущуюся на всем скаку.
  Смерть. Его и всех его воинов.
  Брол Хандар следил, как командир бешено старается развернуть всадников, навести порядок, пустить покрытых кровью коней и утомленных людей в контратаку - но слишком поздно! Раздался хор испуганных голосов - воины заметили накатывающуюся лавину. Смятение усилилось, всадники помчались кто куда...
  И уланы Синей Розы обрушились на них.
  Брол оглядел своих арапаев. "Сестра Тени, нас жестоко ранили!" - Сигнал к медленному наступлению! - скомандовал он, делая шаг и вытягивая меч. - Закончим начатое Синей Розой! Я хочу этих уродов! Каждого! Пусть вопят от боли, умирая на наших клинках!
  В нем забурлило что-то темное и дикое. О, убивать будет наслаждением. Здесь. Сейчас. Что за наслаждение...
  Синяя Роза прошила кавалерию овлов. Широкий наконечник нашел Натаркаса - он еще выкрикивал приказ разворачиваться - и вонзился в висок. Железо прошло по скуле, вонзилось в правую глазницу - затем углубилось, раскроив мозг и полость носа.
  В голове расцвела тьма.
  Под ним - Натаркас закачался, согнулся, едва копье вышло из черепа - упал конь, сбитый грудью атакующего скакуна; когда тяжесть всадника исчезла, конь вскочил и рванулся прочь, ища место, свободное от боли и ужаса.
   Перед ним открылось пустое поле; рядом мчались еще два коня без всадников, высоко задирая головы, радуясь внезапной свободе.
  Конь Натаркаса бежал позади них.
  Хаос сердца утихал, пропадал, исторгался наружу с каждый вздохом саднящих легких.
  Свободен!
  Никогда! Свободен!
  Никогда больше!
  
  ***
  
  На дне бывшего моря клинья пехоты медленно двигались вперед, несмотря на ливень стрел. Стрелы стучали по сомкнутым щитам, отскакивали от глухих забрал, иногда проникали в щели доспехов. Солдаты кричали, шатались - иные оправлялись, иные падали - но их подхватывали руки соседей - строй смыкался, тела волочили ноги, отдавая алую кровь грязи под ногами. Руки проталкивали мертвых и умирающих вперед, от шеренги к шеренге, руки тянули и хватились, передавай груз все новым вытянутым в готовности рукам.
  Над всем этим звенела песня, отмеряя каждый тяжкий шаг.
  Двенадцать шагов от овлов, от сухих островков. Уже можно разглядеть лица, застывшие в ярости или страхе. Медленное наступление устрашало ожидающих овлов. Наконечники из людей - они все ближе. Огромные стальные клыки - они неумолимо надвигаются. Шаг, остановка, шаг, остановка.
  В восьми шагах из передней шеренги начали выпадать утыканные стрелами трупы. Тела валились в грязь. За ними летели щиты. Сапоги ступили на всё поверженное, втаптывая в жижу.
  Тела и щиты шли нескончаемым потоком.
  Войско строило настил из плоти, кожи, дерева, металла, чтобы преодолеть последние шесть шагов.
  В строй летели дротики. Солдаты падали, чтобы с ужасающим равнодушием заполнить собой прорехи в гати. Раненые истекали кровью. Раненые кричали, тонули в грязи. Казалось, что клинья поднимаются над болотищем. Ритм не сбивался.
  Четыре шага. Три.
  И острия громадных клыков вдруг рванулись вперед, издав громкий рев.
  Вонзились в человеческую плоть, в подставленные щиты и пики. В овлов.
  Каждый мечтает о победе. Разум грезит о бессмертии. Никто не желает сдаваться.
  Солнце уставилось вниз, с горячим вниманием созерцая К'усон Тапи, на котором две цивилизации сцепились глотка против глотки.
  В последний раз.
  
  ***
  
  Возможно, это роковое решение... но он его принял. Взяв с собой все взводы, что побывали в деревне, Скрипач развернул солдат лицом к западу, отчего построение потрепанных сил Кенеба стало напоминать "черепаху". Они больше не смотрят на громадину армии Летера и Худом клятых волшебников. Нет, они ждут здесь. А напротив - тесные ряды Тисте Эдур.
  Трусость? Он не был уверен. Судя по взглядам приятелей - сержантов (кроме Хеллиан, которая все время пыталась ухватиться то ли за Смертоноса, то ли только за его яички, пока не вмешался Чопор), они тоже толком не понимали.
   "Ладно. Я просто не желаю видеть, как накатится волна смерти. Трусость? Да, это никак иначе не назовешь. И все же... Я не чувствую себя устрашенным".
  Все, чего они сейчас желают (кроме Хеллиан, ведь ее желания очевидны) - это умереть в бою. "Увидеть лицо ублюдка, который меня убьет. Отойти, не отводя взора... передав ему весь смысл умирания, смерти, вечное ее значение... каково бы они ни было... и надеяться, что на этот раз мне удалось передать то, чего не смогли передать мне все люди, которых я убил своими руками. Да, это похоже на достойную отходную молитву...
  Но я не тебе молюсь, Худ.
  На самом деле не знаю, кому молюсь... черт, это тоже не важно..."
  Солдаты окапывались. Помалкивали. Им выдали мешок морантских припасов, в том числе две долбашки - не потребовалось приказа, чтобы все поняли необходимость вырыть укрытия на случай, если долбашки, жульки и остальное начнут взрываться.
  Но, черт подери, все это предполагает бой.
  Кажется более вероятным, что всех малазан поглотит магия, сожжет легкие, не говоря о коже, мускулах и прочих органах, заглушит последние отчаянные крики.
  Скрипач поклялся, что напоследок будет не кричать, а проклинать. Отличное такое проклятие...
  Он смотрел на ряды Тисте Эдур.
  Каракатица подал голос сзади: - Знаешь, им все это тоже не по душе.
  Скрипач что-то неразборчиво буркнул.
  - Вот вождь. Старик с опущенными плечами. Наверное, все они ему подчиняются. Скрип, я готов взять его на себя. С долбашкой. Слушай... ты слушаешь? Когда поднимется волна магии, надо напасть на ублюдков!
   "Да, неплохая идея" . Скрипач заморгал, отыскивая сапера, и кивнул: - Передай по цепочке.
  Тут в ряды ворвался один из солдат Фома Тисси. - Приказ Кулака, - сказал он, озираясь. - Где капитан?
  - Держит Клюва за ручку. Не здесь она, - отвечал Скрипач. - Можешь передать приказы мне.
  - Ладно. Держаться "черепахи" - не атаковать противника...
  - Да чтоб ваши...
  - Молчи, Карак! - рявкнул Скрипач. И кивнул гонцу: - Как долго?
  Ответом стала непонимающая гримаса.
  Скрипач взмахом руки отослал дурака и снова поглядел на Эдур.
  - Проклятие ему, Скрип!
  - Спокойно, Карак. Мы ударим, когда будет нужно. Ясно?
  - Сержант? - Бутыл вылез из выкопанной им ямки. Лицо его было напряженным. - Что-то... что-то начинается....
  В тот же миг с гребня холма раздался звук, от которого кровь способна застыть в жилах. Словно десять тысяч якорных цепей заскрежетали по земле - и в небо поднялась клубящаяся магическая стена, темно-пурпурная, пронизанная алыми прожилками. На вершине ее проблескивали черные молнии. Все выше...
  - Худовы яйца! - выдохнул выпучивший глаза Каракатица.
  Скрипач просто смотрел. Именно такое колдовство наблюдали они в море севернее Семиградья. Но тогда рядом был Быстрый Бен. А у Бутыла... Он схватил мага за руку: - Слушай! Если она...
  - Нет, Скрип! Ее нет! Она оставила меня сразу после высадки. Прости...
  Скрипач оттолкнул юношу.
  Стена громоздилась все выше.
  Тисте Эдур начали отходить от западного края поля.
  Каракатица стонал: - Надо идти! Скрип! Как раз время!
  А он не мог пошевелиться. Не мог ответить, как ни наседал сапер. Он мог лишь пялиться, задирая голову. Слишком много магии. - Боги благие, - пробормотал он, - это и называется "сверхуничтожением"?
  Убежать от такого? Ни шанса.
  Каракатица потащил его. Скрипач оскалился, оттолкнул сапера так сильно¸ что тот зашатался. - К чертям бегство! Ты думаешь, мы ее обгоним?!
  - Но Эдур...
  - Она заберет их - ты что, не видишь? "Должна забрать. Никто не может контролировать такое после высвобождения". Худом проклятых Эдур подставили! "О да, летерийцы желают освободиться от хозяев. Просто они не хотят видеть в нас союзников. Нет, они сделают все по-своему. Уничтожат двух врагов разом..."
  
  ***
  
  В трехстах шагах на запад Ханради Халаг взирал на магию Летера. Он всё понял. Сразу.
  - Нас предали, - сказал он скорее себе самому, чем стоявшим поблизости воинам. - Ритуал... для его создания требовались дни, а может, недели. Как только его высвободят... разрушение охватит многие лиги.
   "Что делать?
  Отец Тень, что делать?" - Где мои к'риснаны? - спросил он вдруг, оглядываясь на помощников.
  Двое Эдур с пепельными лицами подошли ближе.
  - Можете нас защитить?
  Они промолчали и отвели глаза.
  - Можете воззвать к Ханнану Мосагу? Дотянитесь до Цеды, чтоб вас!
  - Ты не понимаешь! - выкрикнул раньше срока состарившийся к'риснан. - Мы - все мы - нас оставили!
  - Но Куральд Эмурланн...
  - Да! Он снова пробудился! Но мы не можем дотянуться! Как и Цеда!
  - А что с иной силой? С хаосом?
  - Пропала! Ушла!
  Ханради сверкнул глазами на ведунов. Выхватил меч, рубанул ближайшего по лицу - лезвие разрезало нос, рассекло оба глаза. Тварь с визгом отскочила, прижала руки к лицу. Ханради подступил к ней и вонзил меч в кривую грудь. Хлынувшая кровь была почти черной.
  Вырвав оружие из тела, Ханради повернулся ко второму к'риснану. Тот сжался. - Вы, ведуны, - сказал бывший король скрежещущим голосом, - виноваты во всем. Во всем этом! - Он сделал шаг. - Хотел бы я, чтобы на твоем месте корчился Ханнан...
  - Стой! - вдруг взвизгнул ведун, ткнув пальцев на восток. - Стой! Кто-то дает ответ! Дает ответ!
  Ханради обернулся. Ему с трудом удалось найти взглядом малазан - столь сильно давила нависающая волна магии Летера, в тени которой оказалось все поле битвы.
  Среди кучки солдат возникло слабое свечение. Серебристое, едва заметно пульсирующее.
  Смех Ханради был жестоким: - Ответ? Вот эта мелочь? - Он снова поднял меч.
  - Нет! - завопил к'риснан. - Погоди! Смотри, жалкий глупец! Смотри!
  И он посмотрел снова.
  И увидел, что свет стал растущим куполом, охватившим уже все силы малазан - он терял прозрачность, твердел...
  Криснан схватил его за руку: - Слушай! Эта сила... Отец Тень! Его сила!
  - Сможет она продержаться? - спросил Ханради. - Устоять против летерийской?
  И прочел ответ в покрасневших глазах ведуна.
   "Не сможет... смотрите, она такая слабая... против нависшей волны...
  Но... ей и не нужно расширяться, так? Она укрыла их всех..."
  - Сигнал к наступлению! Ускоренным шагом!
  Все вытаращили глаза. Вождь указал на мерцающий купол нездешней силы: - По крайней мере, сможем притулиться в его тени! Ну, вперед! Все!
  
  ***
  
  Клюв, некогда носивший другое имя, более скучное имя, в тот день играл в грязи на полу старого сарая. Никто больше не ходил в тот сарай, стоявший в стороне от прочих строений поместья - так далеко, что мальчик мог вообразить, будто остался один в покинутом людьми мире. В мире, лишенном неудобств.
  Он играл с бесформенными кусками воска, собранными в мусорной куче, которая "украшала" задний вход в дом. Тепло рук изменяло форму воска, словно магия. Он мог вылепить лица, создать целые семьи, похожие на жителей деревни, сыновья и дочери которых - его одногодки - работали вместе с родителями, а когда не работали, то играли в лесу. И всегда смеялись.
  Тут его и нашел брат. У него было унылое лицо, столь не похожее на лица восковых фигурок. Он притащил с собой моток веревки и встал в дверях сарая, которые давно заросли густой травой и не закрывались.
  Клюв, у которого тогда было скучное имя, увидел на лице брата внезапное раздражение, сразу же смытое улыбкой; и мальчик порадовался, потому что не любил привычку брата плакать. Старшие братья никогда так не делали, и он сам не будет делать, когда станет старшим.
  Потом брат подошел и с той же слабой улыбкой сказал: - Я хочу, чтобы ты вышел, малыш. Возьми игрушки и уходи.
  Клюв широко раскрыл глаза. Брат никогда не просил подобного. Они всегда уживались в сарае. - Ты не хочешь поиграть со мной?
  - Не сейчас, - ответил брат. Клюв заметил, как трясутся его руки: значит, в главном доме произошло что-то нехорошее. С Матерью.
  - Поиграй, и легче станет, - предложил Клюв.
  - Знаю. Но не сегодня.
  - Потом? - Клюв подобрал восковых поселян.
  - Посмотрим.
  Бывают решения, которые не кажутся решениями; иногда выбор делается неосознанно. Так случается и в детстве, и у взрослых людей. Прижав к себе восковичков, Клюв вышел на солнцепек. Стояли жаркие дни середины лета - солнце пекло, и фигурки заплакали от радости, едва он выстроил их вдоль старого межевого камня, который давно уже ничего не обозначал.
  Камень находился на расстоянии семнадцати маленьких шагов Клюва. Он врос в землю на краю дороги, которая затем поворачивала и спускалась к мосту над речкой (в ней раньше жили гольяны, а потом река пересохла и гольяны умерли, ибо могут дышать лишь под водой). Он выстроил восковичков и вдруг вспомнил, что надо кое-что спросить у брата.
  Неудачные решения, загадочный выбор.
  О чем он хотел спросить? Воспоминаний не осталось. Память об этом исчезла, расплавилась. Тогда стояла сильная жара...
  У входа он снова увидел брата - тот сидел, свесив ноги с балки - потом скользнул вниз, но не упал на пол - обвязанная вокруг шеи вереска поймала его на полпути.
  Тут же лицо его стало синим, язык высунулся, глаза вылезли на лоб. Брат плясал в воздухе, пиная столбы солнечного света.
  Клюв бросился к нему - брат неудачно поиграл с веревкой, она его душит! Схватил руками дергающиеся ноги и попытался поддержать тело. Изо всех сил.
  Он стоял и кричал - или не кричал, потому что это было заброшенное место и на помощь надеяться не приходилось.
  Брат попытался отпихнуть его. Брат ударил кулаком по макушке Клюва, но не сильно, потому что Клюв был маленьким и руки брата почти не доставали до него. Так что Клюв продолжал держать.
  Огонь пробудился в мышцах его рук. Плеч. Шеи. Ноги подгибались, потому что ему приходилось стоять на цыпочках - если он перемещал руки ниже колен брата, тот сгибал колени, отпихивался и снова начинал задыхаться.
  Все тело Клюва пылало.
  Ноги не слушались его. И руки тоже. Он слабел, и брат задыхался. По лицу и ладоням Клюва потекли струйки мочи. В воздухе вдруг мерзко запахло - брат никогда прежде не портил воздух. Во всем виновата неудачная игра с веревкой!
  Клюв больше не мог. Вечная проблема младшего брата, каковым был он. Судороги наконец прекратились, ноги брата стали мягкими, податливыми. Ногти руки легонько поцарапали щеку Клюва, но лишь потому, что Клюв дернулся. Сами по себе руки были неподвижны.
  Хорошо что брат больше не борется с ним: значит, он сумел ослабить петлю и отдыхает. Это было хорошо, потому что Клюв мог лишь висеть, держась руками за колени брата.
  Он оставался в таком положении, пока в третий ночной звон сарай не осветил фонарь одного из посланных на поиски детей слуг.
  За остаток жаркого дня солнце разрушило всех его восковичков, превратив лица в маски горя. Клюв больше не подходил к ним, не пытался вернуть на лица радость. Куски воска так и сидели на ничего не означающем межевом камне, все сильнее оплывая день за днем.
  После ухода брата в доме было много забот и проблем. Но все окончилось, очень скоро окончилось.
  Он не понимал, почему вдруг вспомнил о брате сейчас, когда заставил каждую свою свечу воспламениться, чтобы спасти друзей. Очень скоро он перестал различать их лица - только смутные пятна. Капитан, Кулак, все солдаты, что стали ему друзьями - он позволил своему свету обнять их, предохранив от ужасающей темной магии, что обрушивалась с высот.
  Магия переросла возможности семерых волшебников. Они создали то, что угрожало уничтожить их самих; но друзей Клюв не позволит тронуть! Он еще усилил сияние свечей. Он сделал его осязаемым, плотным. Достаточно ли? Он не знал, но должен был сделать все от него зависящее, ибо без друзей он останется один, совсем один.
  Ярче, горячее... воск свечей начал рассыпаться облаком капель, пылающих словно солнце искр. Одна, другая. Когда начали прогорать все цветные свечи, оставалась еще одна. Белая.
  Когда потоки всех свечей слились в единый, расходящийся от него вихрь, он ощутил, что просветляется, избавляется от грязи - жрецы называют это очищением, но что они знают об очищении? Оно не имеет ничего общего с приношениями крови и денег, с постом и самобичеванием и бесконечными песнопениями, от которых немеют твои мозги. Ничего подобного. Очищение, как понимал сейчас Клюв, означает конец.
  
  ***
  
  Все сияло, словно светясь изнутри. Недавно бывшая черной стерня занялась яростным огнем. Камни пылали, уподобившись драгоценностям. Волны света лились во все стороны. Скрипач видел своих солдат насквозь, видел биение крови, кости и органы в их полостях. Он ясно увидел на боку Корика старые переломы - ребра, левое плечо, бедро. Он видел три вмятины на черепе под прозрачным сейчас шлемом Каракатицы - след избиения, которому он подвергся еще в невинном детстве. Он видел ссадины, которые постоянно причиняла своей промежности Улыба. Он видел, что текущая по жилам Корабба Бхилана Зену'аласа кровь наделена силой уничтожать каждую частичку рака - парень склонен к раку, но никогда не умрет от этой болезни. Даже не заболеет.
  Он видел в Бутыле сверкающие волны сырой силы, не поддающийся никакому контролю блеск - но умение контролировать еще придет. Придет.
  Капрал Тарр пригнулся в своем окопе, и свет его был плотным, словно железо.
  Он видел в людях то, чего не смеет видеть смертный; но он не мог сомкнуть глаз, не мог отвернуться.
  Геслер и Буян стояли в золотом огне. Даже борода и волосы Буяна стали совершенно золотыми - дикая красота снизошла на его лицо. Дурень хохотал.
  Окружающий мир исчез за мутной закругленной стеной серебристого огня. Едва различимые силуэты - да, он видит приближающихся Тисте Эдур. Они ищут здесь укрытия.
  Скрипач понял, что повернулся лицом к стене и уже идет к ней. Потому что некоторые дела важнее всех прочих. Он вошел в серебро огня, ощутив, как тот пронизал тело - не холодный и не горячий, не злой и не радостный.
  Он вдруг пошатнулся, заморгав. В десятке шагов сгрудились сотни Тисте Эдур. Они ждут смерти.
  
  ***
  
  Ханради упал на колени, не отрывая взора от неба - половина неба пропала за черной вихрящейся стеной безумия. Гребень волны начал рушиться.
  Какое-то движение отвлекло его.
  Он увидел малазанина - превратившегося сейчас в белое привидение - белоснежная борода, волосы, отбеленные костяшки пальцев - все блестящее, сияющее. Как и оружие, и доспехи.
  Малазанин встретил его взором серебряных глаз, поднял совершенную руку и поманил к себе. Всех.
  Ханради встал, отбросил меч.
  Воины увидели. Воины сделали то же, что и он сам, они двинулись, и купол серебристого пламени сам двинулся, обнимая их.
  Резкий вопль - Ханради оглянулся, увидел, что к'риснан взрывается изнутри - ослепительный миг, и несчастный ведун стал оседающим на землю пеплом...
  
  ***
  
  Клюв был счастлив. Удалось спасти всех. Он понял старого сержанта. Увы, искалеченного мага очищение не приняло. Слишком много частиц своей души тот продал. Остальные... о да, они изранены, полны горечи - ее нужно смыть, и он сделал это. Сейчас нет ничего невозможного. Ничего...
  В этот миг упала волна летерийской магии.
  
  ***
  
  Командующий Летера не мог видеть поля битвы, ничего не мог разглядеть сквозь набухшую стену бурно взвихрившейся магии. Ее алчный голод породил сонмы тесных туч.
  Едва магия двинулась вперед, исчезла всякая иллюзия контроля.
  Командующий - и спрятавшийся за его спиной Сиррюн Канар - увидели, как все семеро магов оторвались от земли, взлетели в воздух вослед атакующей волне. Они вопили, молотили руками и ногами... затем брызнули струи крови, и разорванные в клочья волшебники пропали в мрачном шторме.
  Магия содрогнулась и обрушилась на поле.
  Затряслась земля.
  Солдаты упали. Перепуганные лошади повалились набок, придавив или сбросив седоков. Казалось, весь гребень холма зашатался, просел - и начал обваливаться - солдаты падали, их погребали лавины устремившейся в низину почвы. Разинутые рты, заглушенные вопли, ужас в тысячах глаз...
  ... магическая стана тоже распадалась...
  
  ***
  
  Клюва придавило невероятным весом, алчным голодом. Но он не желал отступать. Он приказал внутреннему огню выплеснуться наружу, пожирая все свечи, воспламеняя всё.
  Друзья, да. Единственные его друзья.
  Он понял, что выживание достигается только чистотой. И любовью ко всем ним - к тем, что улыбались ему, смеялись вместе с ним. К тем, что хлопали его руками по плечу, а иногда и взъерошивали волосы.
  Ему хотелось еще раз увидеть капитана и, может быть, даже поцеловать ее. В щеку. Хотя он отваживался думать и о чем-то более... смелом. Но он же Клюв, в конце концов. Ему необходимо остановиться над чем-нибудь одном.
  Руки охватывают прочно, хотя огонь начал пожирать мышцы плеч. Шеи. Ног.
  Он сможет продержаться, пока их не найдут.
  Огни так горячи, так сильно обжигают - но боли нет. Боль унесена, вычищена. О, вес остался, он давит. Но Клюв сможет продержаться. Он не позволит уйти братьям и сестрам, тем, кого он любит.
   "Мои друзья".
  
  ***
  
  Летерийская магия разбилась, вздымаясь к небесам столпами белого огня, и пропала. Фрагменты волны опадали по сторонам раскаленного купола, глубоко врезались в землю хоботами черных смерчей. Волшебство умерло.
  Командующий с трудом встал и тупо воззрился на поле несостоявшейся битвы.
  Его солдаты тоже вставали на ноги. Показались гонцы. Один из них - женщина - чуть не столкнулась с Предой, но обратилась к лежащему на земле Сиррюну Канару. Показала рукой на юг: - Высадка! Еще одна малазанская армия, господин! Их тысячи! С реки!
  Ветеран нахмурился, глядя на женщину. Лицо ее было выпачкано в грязи, в глазах плескалась паника.
  Он снова обвел взглядом поле. Купол оседал, умирал. Но он выстоял. Достаточно долго. - Известите моих офицеров, - приказал он вестнице. - Готовиться к развороту. Быстрый переход к реке. Как далеко? Они уже закрепились на берегу?
  - Если пойдем прямиком, господин, встретимся с ними. Да, они высадились, как я и сказала. На реке десятки громадных кораблей! И...
  - Иди, чтоб тебя! К офицерам!
  Сиррюн поднялся на ноги. Подбежал к командующему: - Но, господин... те, внизу!
  - Оставим их треклятым Эдур! Ты желал их измолотить - вот и возможность! Нам нужно отбросить главные силы, и мы займемся этим немедленно!
  Наконец мечи и щиты. Битва, в которой солдат может умереть с честью.
  
  ***
  
  Капитан Фаредан Сорт, как и многие оказавшиеся поблизости солдаты, была придавлена к земле яростью его магии. Не сразу очнулась она... когда серебряное сияние запульсировало, умирая... и увидела... белое.
  Сверкающие доспехи, клинки. Волосы как снег, лица без рубцов и морщин. Полуоглушенные люди встают, шатаясь - непорочные видения на ярко-зеленой травке, затянувшей все вокруг. Казалось, трава растет на глазах.
  Он обернулась, отыскивая Клюва.
  Для горения требуется топливо.
  Чтобы спасти всех, Клюв израсходовал топливо внутри себя.
  Фаредан в ужасе взирала на кучку жженых костей и пепла. Но нет, пепел сохранил очертания, призрак - сквозь слезы она с трудом различила охватившие колени руки, склоненную на грудь голову. Словно спрятавшийся в каморке мальчик. Ребенок, пытающийся стать меньше, совсем маленьким.
   "Клюв. Боги подлые... Клюв".
  
  ***
  
  - Хотите подобрать оружие? - спросил Скрипач вожака Эдур. - Если желаете продолжить, мы готовы.
  Но пожилой воин качал головой: - Мы покончили с империей. - Помолчав, он добавил: - Если вы позволите нам уйти...
  - Я думаю, что многие из нас желали бы перебить вас всех.
  Вождь кивнул.
  - Но, - сказал Скрипач (солдаты стояли за его спиной и смотрели на Тисте Эдур - а те смотрели на солдат), - мы здесь не ради геноцида. Вы оставите императора без защиты?
  Вождь указал на север: - Наши села далеко. Там мало кто остался, и они страдают без нас. Я поведу воинов домой, малазанин. Отстраиваться. Ожидать возвращения семей.
  - Тогда идите.
  Вождь Тисте Эдур поклонился. Сказал: - Хотел бы я... отменить... все то, что было сделано.
  - Скажи - ка мне... Ваш император - его можно убить?
  - Нет.
  Больше ничего не было сказано. Скрипач смотрел, как Эдур отправляются в путь.
  Позади него Корик хмыкнул: - Я был чертовски уверен, что нам придется биться.
  - Скрипач, армия Летера уходит, - сказал Геслер.
  - Адъюнкт, - кивнул Скрипач. - Она вколотит их в землю.
  - Я о том, - продолжал Геслер, - что дорога на Летерас открыта. Неужели мы позволим Адъюнкту и ее соленым солдатам обогнать нас?
  - Отличный вопрос. - Скрипач наконец повернулся к нему. - Давай спросим кулака?
  - Да. А заодно узнаем, почему мы еще живые.
  - И вдобавок белые.
  Геслер стащил шлем и ухмыльнулся: - Говори за себя, Скрип.
  Золотые кудри. - Худ побери, - пробурчал Скрипач, - самая гадкая гадость, какую я видел.
  
  ***
  
  Чья-то рука помогла Клюву встать. Он огляделся. Ничего особенного. Белый песок, впереди ворота из белого мрамора, внутри кружится серебряный свет.
  Сжимавшая его ладонь рука была костлявой, странного зеленого оттенка. Высокий незнакомец носил рваную черную одежду, лицо прятал под капюшоном. Казалось, он смотрит на ворота.
  - Это туда мне придется идти, да?
  - Да.
  - Ладно. А ты пойдешь со мной?
  - Нет.
  - Ладно. Ну, тогда отпустишь руку?
  Рука больше не держала его. - Дело необычное, - сказал незнакомец.
  - Какое?
  - Я редко ожидаю... прибывших. Лично.
  - Меня зовут Клюв.
  - Да.
  - А что там?
  - Там тебя ждет брат, Клюв. Он уже заждался.
  Клюв улыбнулся и торопливо шагнул вперед - серебристый свет в проходе о чем-то напомнил ему.
  Голос незнакомца заставил его застыть. - Клюв.
  - Да?
  - Твой брат. Он не узнает тебя. Пока. Ты понимаешь?
  Клюв кивнул. - Почему ты не идешь со мной?
  - Я решил подождать... другого.
  - Брат, - сказал Клюв. Улыбка стала еще шире. - Я теперь выше. Сильнее. Я смогу спасти его? Разве нет?
  Последовала пауза. Незнакомец сказал: - Да, Клюв, ты сможешь его спасти.
  Да, это разумно. Он снова двинулся к воротам. Уверенной походкой. В проход, через серебряный свет, чтобы выйти на ту сторону, на полянку около быстрого ручья. На берегу стоял на коленях его брат. Такой, каким он помнил его. На траве вокруг были сотни маленьких восковичков. Улыбающиеся лица - целая деревня, а может, и город.
  Клюв подошел к брату.
  Тот сказал, скромно опустив глаза: - Я сделал их для него.
  - Они прекрасны, - ответил Клюв и ощутил бегущие по щекам слезы. Слезы мешали, и он утерся рукавом. - Можно с тобой поиграть?
  Брат помедлил, поглядел на фигурки и кивнул: - Давай.
  Тогда Клюв присел рядом с братом.
  На той стороне бог Худ стоял неподвижно, наблюдая. Ожидая.
  
  ***
  
  Против двух армий поднялась третья. Армия грязи, от которой не защитит никакой щит, которую не истребит никакой меч. Островки сухой почвы стали трясиной - ноги проваливались в жидкий ил, их обматывали упавшие куски парусины. Серый от грязи солдат сражался с таким же серым воином. Отчаяние, ужас и злоба не давали им разойтись.
  Кишащая толпа стала единой - зверем, хаотически извивающимся и барахтающимся в болоте; над ней поднимался оглушительный шум - лязг металла, вопли боли и агонии.
  Солдаты и воины падали, их тут же затаптывали в кровавую жижу. Трупы пропадали из вида. Стены щитов разрушились, строй смешался; сражение превратилось в поединки стоящих грудь к груди, по колено в воде бойцов.
  Зверь качался, зверь в безумии пожирал сам себя, но командиры посылали в мятущийся водоворот все новых людей.
  Клинья тяжелой пехоты Летера должны были смести овлов, но доспехи стали для них проклятием - солдаты не могли заполнять открывшиеся бреши и с трудом держались на ногах. Пехотинец вдруг замечал, что увяз в грязи и отстал от товарищей; овлы собирались вокруг него и рубили, кололи, пока летериец не падал. Там, где летерийцам удавалось собраться группой - от трех до тридцати - они устраивали побоище, дюжинами сражая плохо организованных дикарей. Но грязь быстро подбиралась к ним, разделяя людей.
  На западном фланге вдруг показались К'чайн Че'малле и устроили ужасную резню.
  Биветт послала против них лучников и вооруженных копьями застрельщиков; они с тяжелыми потерями отогнали бестий. Те ушли, усеянные стрелами; самка хромала, потому что в левом бедре глубоко засела пика. Атрипреда хотела послать за ними кавалерию Синей Розы - но уланы потерялись где-то на северо-востоке, преследуя остатки конных овлов. Кечра оставались неподалеку - разбрызгивая грязь с каждым широким скачком, они кружили у восточного фланга сцепившихся армий.
  Если они решат напасть вновь... сил у Атрипреды остается мало: двести застрельщиков, которые могут заслонить жидкой стеной копий всего лишь четвертую часть армии Летера. Лучников тоже почти не было.
  Восседая на нервно пляшущем коне, Биветт смотрела на битву с края старой береговой линии и проклинала имена всех известных ей богов. "Мерзкие Кечра! Неужели они неистребимы? Нет, поглядите на раненую! Тяжелые копья могут нанести им вред - возьми меня Странник, неужели появляется шанс?"
  Она взмахом руки подозвала одного из немногих оставшихся вестовых. - Финед Тревал поведет застрельщиков к восточному флангу, - сказала она. - Защитный строй на случай нападения демонов.
  Вестовой побежал.
  Биветт снова принялась изучать ход сражения. Хотя бы заслоняющих облаков пыли нет. Все вполне очевидно: летерийцы давят на овлов, медленно формируя полумесяц окружения. Битва не теряла ожесточения - напротив, оказавшиеся на краях замыкающегося котла овлы поняли, что к чему, и начали сражаться с удвоенной энергией. Они распознали... начало конца.
  Биветт не видела Красную Маску. Он с телохранителями ползвона назад покинул главную платформу, чтобы заткнуть брешь в строе своих воинов.
  Глупец отказался от возможности видеть битву, отказался от командования. Его помощники не несут знамен, способных воодушевить бойцов. Если Маска еще не мертв, он покрыт грязью, стал неузнаваемым, а значит - бесполезным.
  Ей хотелось бы ощутить ликование, торжество. Но она чувствовала лишь, что теряет добрую треть армии.
  Ибо овлы не желают принимать истину. Разумеется, о сдаче разговор не идет - это день их истребления - но дураки не бегут, хотя возможность остается, ведь на вязком дне они легко обгонят тяжелую пехоту, а кавалерии у нее почитай что нет. Они могли бы разбежаться - чтоб их разорвало! - в надежде на новые битвы.
  Вместо этого ублюдки стоят, сражаются, убивают и умирают.
  Даже женщины и старики присоединяются к битве, добавляя в кипящее болото куски своей плоти.
  Боги, как она ненавидит их!
  
  ***
  
  Брол Хандар, Смотритель провинции Дрена, полным ртом вкусил кровь женщины - и с судорогой наслаждения проглотил. Когда Эдур склонился, вонзая ей меч в грудь, в лицо хлынул густой, горячий поток. Вырвав оружие из упавшего на почву тела, он развернулся, отыскивая новую жертву.
  Вокруг него стояли воины. Почти все они хрипло дышали, стараясь успокоиться. Истребление безоружных и раненых затянуло их в общий кошмар; убийство овлов таило такую радость, что внезапная остановка наполнила воздух каким-то тягостным потрясением.
  Это, подумал Брол, вовсе не похоже на забой тюленей у берегов отчизны. Там была необходимость - здесь изобилие вкусов, то горьких, то упоительно сладостных. Он все еще ощущал привкус крови во рту, словно язык покрылся медовой пленкой.
   "Отец Тень, я сошел с ума?"
  Он озирался. Мертвые овлы, мертвые кони. Эдурские воины с оружием, скользким и роняющим багровые капли. Вороны уже спускаются на угощение.
  - Вы ранены, Смотритель?
  Брол утер кровь с лица и покачал головой: - Строиться. Мы идем в битву. Снова будем убивать. Убьем их всех!
  - Да, господин!
  
  ***
  
  Месарч едва ковылял. Он почти ослеп от грязи. Где Красная Маска? Пал? Ответа не было. Он сжимал рукой бок, раненый проникшим сквозь кожу доспеха мечом; из-под пальцев сочилась кровь. Юный ренфайяр сражался с грязью, пробираясь к платформе - но враги почти подошли к ней с востока. На платформе никого не осталось.
  Неважно.
  В этот миг он желал всего лишь выбраться из грязи, попасть на твердые доски. Слишком многие из товарищей сгинули в мутной жиже, отчего в памяти всплыли ужасные воспоминания о похоронах заживо - его "ночи смерти", в которую безумие прокралось в мозг. Нет, он не упадет, не утонет, не позволит тьме залить глаза и рот.
  Неверие терзало его. Красная Маска, величайший вождь, вернувшийся и обещавший триумф - гибель летерийских захватчиков - подвел овлов. "Теперь мы умрем. Наш народ. Земля равнин не сохранит даже эха наших жизней. Мы уйдем навечно".
  Он не мог этого принять.
  Но это было истиной.
   "Красная Маска, ты истребил нас".
  Он добрел до края настила, протянул свободную руку. Оружия в ней не было. "Когда я потерял его?"
  Сзади раздался звериный рык; Месарч обернулся и увидел искаженное, серое, покрытое трещинами лицо под шлемом. Белки глаз блестели под слоем грязи.
  В груди запылал огонь - Месарч почувствовал, что возносится ввысь, качаясь на острие вражеского клинка - что горячее железо выходит из спины и вонзается в доску - летериец подался за ним, приминая грязь сапогами, всё налегая на тесак - хотя клинок не мог войти глубже, прорезав спину Месарча и застряв в древесине. Голова оскалившего зубы летерийца оказалась на уровне колен ренфайяра. Солдат поглядел вверх, отыскал глаза Месарча и начал вытаскивать клинок.
  Он говорит, понял овл - твердит одни и те же слова на поганом летерийском языке. Месарч нахмурился - надо понять, что же сказал убивший его враг...
  Но слова так быстро таяли в пустоте...
   "Нет, я слышу тебя, солдат. Да. Я знаю..."
  Летериец видел, что жизнь уходит из глаз юного ублюдка. Хотя рот летерийца был оскален, словно в улыбке, хотя глаза его сияли, но слова его были словами молитвы: - Сохрани жизнь мне, прошу, сохрани жизнь мне, прошу, сохрани...
  
  ***
  
  В семидесяти шагах от них Красная Маска вскочил на коня - одного из немногих еще живых - и натянул удила, разворачивая животное. Он потерял кнут, но полулунный топор оставался в руке - зазубренный, покрытый кровью и мясом.
  Боги, он убил столь многих, но они все прибывают. Он чуял их, видел, жаждал их. Пятки воткнулись в бока коня, копыта заплюхали по грязи. Безумие - скакать по такой почве. Но выхода нет.
  Убиты тысячи летерийцев, еще большее их количество ожидает бойня. Саму Биветт, о да - он скакал к восточному краю сцепившихся масс, далеко за пределами котла - о, его воины пробьются, окружение не удалось. Воины разорвут тонкие шеренги врага.
  Убив Биветт, Маска вернется к резне - ага, вот и К'чайн Че'малле тяжело бегут к нему. Втроем они врежутся в ряды летерийцев, подобно мечу гигантов. Снова и снова, убивая всех, кто попадется на пути.
  Сег'Черок подошел справа - поглядите, как поднимаются готовые к бою руки-лезвия. Ганф Мач занимает позицию между Маской и линией застрельщиков, размахивающих жалкими пиками - Ганф Мач хромает, но копье почти вышло - или она сумела его вытащить. Твари не чувствуют боли.
  Сег'Черок подобрался еще ближе, поравнялся с конем Красной Маски; голова повернулась, глядя на вождя. Его глаза... такие холодные, такие жутко пустые...
  Меч мелькнул размытой линией, отрубив коню голову сразу над ключицами. Удар был столь силен и жесток, что лезвие прошло насквозь, до деревянного седла. Маска перевалился через круп; обезглавленное животное сделало еще полдюжины шагов и упало на бок.
  Маска врезался плечом в грязь, покатился, не сразу остановившись - и сумел встать на ноги. Сег'Черок взмахнул вторым клинком, разрубив колени. Кровь хлынула фонтанами, когда вождь упал на спину. Он не мог отвести глаз от голеней, так и стоявших в грязи.
  Ганф Мач нависла над ним - когти задней лапы ударили по груди, вонзившись глубоко, сжав и сломав ребра - Красная Маска взлетел - и оказался на пути клинка Сег'Черока. Меч отрезал правое плечо, послал руку кувыркаться в воздухе. Топор все еще был зажат в кулаке.
  Красная Маска глухо ударился о почву, уже мертвый.
  
  ***
  
  Находившийся в трех сотнях шагов восточнее Тук Анастер привстал в стременах и, не обращая внимания на горестные вопли Ливня, проследил за К'чайн Че'малле. Твари еще раз подошли к поверженному Маске; самка пнула труп ногой, перевернув, и отступила. Еще миг - и твари затопали, побежав на северо-восток - головы вытянуты вперед, хвосты выставлены горизонтально, словно пара копий.
  - Он подвел их, - прошептал Тук. Какая еще могла быть причина? Может, причин и много, но лишь сам Красная Маска сумел бы осветить все тайны, окружающие двух К'чайн Че'малле. Их появление здесь, их союз - союз, которому пришел конец, ибо он не справился.
  Внезапность расправы до сих пор отзывалась в груди тупой ломотой.
  Чуть дальше последние овлы - их оставалось несколько сот человек - попали в окружение и умирали. Кладбищем для них станет грязевая лужа.
  Несколько застрельщиков подбирались все ближе к замеченным недобиткам. К Туку Анастеру на лошади. К Ливню. А также к двум десяткам детей, которых сочли неготовыми для смерти с оружием в руках. Но им все равно придется умереть.
  Все так же игнорируя отчаянные стоны овла, Тук пошевелился в седле, обернулся - он подумывал убить детей собственной рукой - закрыть глаза рукой, ударить быстро... но тут заметил на востоке странную неровную линию. Движение. Стадо бхедринов?
  Нет. Это армия.
  Прищурив глаз, он следил за приближающимся строем - "да, они направляются сюда. Не летерийцы - я не вижу знамен, вообще никаких знамен. Нет, это не Летер".
  Тук поглядел на бегущих к ним застрельщиков. Осталась сотня шагов.
  Последний взгляд - на скорчившихся, рыдающих или онемевших от страха детишек - и он отвязывает от седла кожаную сумку, в которой хранил свои стихи. - Ливень! - рявкнул Тук, бросая сумку воину - тот поймал, хотя лицо было залито слезами и грязью, а в широко открытых глазах плескалось непонимание.
  Тук указал на далекое войско: - Видел? Это не армия летерийцев. Разве не ходили слухи о Болкандо и его союзниках? Слушай меня, Ливень, проклятие! Ты последний. Ты и эти детишки. Возьми их - уведи их, и если хоть один дух - хранитель оберегает ваш народ, сегодняшний день не станет последним днем Овл'дана! Понимаешь?
  - Но...
  - Ливень... Да иди же, проклятие! - Тук Анастер, последний из Серых Мечей Элингарта, Мезла, вытащил лук, наложил на тетиву первую стрелу с каменным наконечником. - Я куплю вам время - но вам надо бежать!
  Он намотал удила на луку седла, сжал коленями бока лошади, склонился - и поскакал на летерийских загонщиков.
  Комья грязи разлетались во все стороны - лошадь перешла в галоп. "Дыханье Худа, это будет нелегко!"
   В пятидесяти шагах от пехотинцев он поднялся в стременах и начал стрелять.
  
  ***
  
  Ливень вел детей по дну бывшего моря - пологому склону, поднимающемуся именно туда, откуда наступала армия темных фигур. Ни знамен, ни знаков различия. Он видел, что они не соблюдают правильных воинских построений. Просто масса - так могли бы выступать овлы или племена равнин Ак'рюна и Д'расильани.
  Если армия состоит из воинов этих племен, вечных соперников Овл'дана - он ведет детей к вполне возможной гибели.
   "И пусть. Мы уже мертвы".
  Еще несколько неуверенных шагов - и он застыл. Дети сгрудились вокруг. Погладив одного по голове, Ливень обернулся назад.
  Тук Анастер заслужил хотя бы это. Свидетелей. Ливень не верил, что в этом человеке сохранилось мужество. Он ошибался.
  
  ***
  
  Несчастная лошадь. Несчастный Тук. Когда-то он был солдатом, давно - но он уже не солдат. Он был молодым - чувствовал себя молодым - и душа горела ярким пламенем. Даже пылающего осколка, уничтожившего его красоту - уж не говоря о глазе - оказалось недостаточно, чтобы погасить чувство собственной неуязвимости.
  Все изменил плен в Домине. Многочисленные повреждения плоти и костей, извращенное лечение, распад души, для которой даже стоны стали звучать музыкой - все это украло юношеские мечты и убеждения. Попытка вернуть прошлое приносила лишь боль.
  Перемещение в тело другого человека должно было даровать ему новую жизнь. Но внутри он остался Туком Младшим. Человеком, который был солдатом - но давно перестал им быть. Ничего не изменила и жизнь среди Серых Мечей. Они направились в далекую страну, завлеченные Волками - те посылали смутные видения, спутанные пророчества и неясные сны; их ожидало великое противостояние, мировой пожар, на котором они были нужны. Отчаянно нужны.
  Но, как быстро выяснилось, не бок о бок с овлами.
  Величайшая ошибка. Неправильные союзники. Не та война.
  Ну, Тук никогда не доверял богам. Никому из них. На самом деле список тех, кому он мог доверять, был огорчительно коротким.
  Порван-Парус. Ганоэс Паран. Грантл.
  Тоол.
  Колдунья, посредственный капитан, караванный охранник и треклятый Т'лан Имасс.
  Вот бы они оказались здесь, поскакали с ним бок о бок!
  Лошадь еле передвигалась, увязая в грязи. Опираясь коленями на плечи животного, Тук посылал во врагов стрелу за стрелой - хотя и понимал всю бессмысленность этого. Они почти не видел их, потому что седло тряслось, грязь летела во все стороны, а лошадь то и дело дико прядала, стараясь удержаться на ногах.
  Он подъехал ближе, услышал крики. Осталось две стрелы. Тук привстал в стременах, натянул тетиву...
  Как оказалось, ни одна стрела не пропала зря. Восемь загонщиков лежали мертвыми.
  Еще одна стрела со свистом прорезала воздух и попала в лоб девятому летерийцу. Каменный наконечник пробил и бронзу шлема, и кость.
   "Последняя стрела. О боги..."
  Он вдруг оказался среди летерийцев. Вогнал последнюю стрелу в грудь какой-то женщины.
  Копье вонзилось в левую ногу, прошло насквозь и оцарапало бок лошади. Животное завизжало и бросилось вперед...
  Отбросив лук, он выхватил скимитар - проклятие, надо было взять и щит - и начал рубить направо и налево, отбивая нацеленные пики...
  Лошадь вынеслась из круга. Она могла бы поскакать в сторону летерийских шеренг, что были шагах в двухстах - но Тук схватил поводья и развернул животное.
  Оказалось, что двенадцать или больше застрельщиков бежали вслед за ним.
  В лошадь попали две пики, одна в лопатку, другая в брюхо.
  Жалобно застонав, животное задергалось и упало на бок; ноги забрызгала кровь с выпавших кишок, и каждый бешеный взмах копыт вырывал внутренности из чрева. Туку удалось соскочить и приземлиться в мягкую жижу.
  Он забарахтался, пытаясь встать... Копье вошло в бедро, приподняв и перевернув на бок. Он рубанул по древку. Дерево расщепилось, давление на ногу исчезло.
  Вслепую размахивая мечом, Тук старался встать. Из ран на ногах текла кровь.
  Поднырнул еще один солдат. Тук отвел пику скимитаром, подскочил и рубанул противника по шее.
  В спину вонзился клинок, толкнув Тука вперед - на острие короткого меча, пронизавшее ребра, разделившее сердце на половинки.
  Тук Анастер осел, опустился на колени и, испустив последний вздох, начал падать лицом в грязь - но кто-то схватил его за волосы. Блеск ножа перед единственным глазом. Внезапный жар опалил кожу на челюсти...
  Ливень смотрел, как летерийский пехотинец снимает кожу с лица Тука Анастера. Очередной трофей. Солдат давно научился мрачной процедуре - через мгновение красная рана, заменившая собой лицо Тука, скрылась в жиже.
  Дети вопили. Да, он понял - смотря, свидетельствуя, он обрек детей ножам чужаков. И все же...
  Ливень развернулся...
  ... и увидел незнакомцев.
  Не акрюнаи.
  Не драсильяны.
  Нет, он никогда не видел таких людей.
  
  ***
  
  Кланы Белолицых Баргастов приблизились к месту мрачного побоища - уже почти завершившегося побоища. Их не интересовало, кто проиграл, кто победил. Они намерены были прикончить всех.
  В двухстах шагах впереди неровных шеренг двигался авангард, несущий с собой поток Садка Телланн - он силен в здешних местах, ведь под илистыми наносами можно найти каменные орудия, остроги из лосиных рогов, моржовых бивней и костей, днища долбленых челноков. На высохшем дне лежат приношения, глубоко зарывшиеся в ил. Отполированные камешки, связанные вместе рога оленей, черепа разнообразных зверей, окрашенные охрой - бесчисленные приношения отступавшему морю.
  Были и другие причины здешнему могуществу Телланна, но их знала лишь одна из троих двигающихся в авангарде, а она умела хранить тайны.
  Выйдя из садка, трое встали неподалеку от одинокого воина - овла и детей. Они молча наблюдали за необычайной атакой храброго всадника и его гибелью. Напасть одному на двадцать загонщиков! Его лошадь отличалась завидным умением сохранять равновесие, да и воин так ловко - одним движением колен - управлял движением животного, одновременно выпуская стрелы (ни одна из которых не миновала цели), что у зрителей перехватило дыхание.
  Воин и его лошадь отдали жизни ради спасения последних овлов. Лишь это остановило - на миг - руку Тоола, избранного единым вождем Белолицых Баргастов после трагической гибели (еще при высадке) Хамбралла Тавра, хотя он вовсе не был Баргастом по крови. Он был Имассом. Без сомнения, возвыситься ему помогло то, что он взял в жены дочь вождя, Хетан; но самым главным было то, что он принес с собой.
  Мудрость. Волю.
  Радость жизни, которая читалась в его взоре. Пламя отмщения, которое вспыхнуло в его глазах - и горело до сих пор - когда он решил, что пришло время дать ответ за всё случившееся.
  За Серых Мечей.
  Отмщение предателям.
  Отмщение убийцам.
  Если бы не храбрый воин и его лошадь, Тоол немедленно убил бы овлов. Юношу с перепачканным лицом. Детей, сгрудившихся вокруг него. Кажется, он все еще помышлял о казни.
  Хетан все понимала; она знала мужа до глубины его сердца. Если бы он выхватил кремневый меч, она не попыталась бы остановить его.
  Белые Лица слишком долго таились. Разведчики давно отправились на восток и уже принесли ответы на все вопросы, их интересовавшие. Они поняли, куда нужно идти и что ожидает в конце путешествия. Но здесь их удерживала жажда мщения. А также великое, невероятное терпение Тоола.
  Баргасты следили - из садка - за недавней войной, за чередой походов и столкновений, начавшихся сосредоточением армий на далеком западе.
  Они не успели спасти Серых Мечей, но Хетан помнила, как она с мужем побывали на поле, ставшем полем смерти для компании наемников. Да, они видели равнинных волков, вырывавших сердца из человеческих тел. Акт почитания? Узнать не удалось - каждый зверь убегал с добычей так быстро, как только мог. Преданных солдат убили с особой жестокостью, даже лица срезали. Невозможно было опознать хотя бы одного - и это сильнее всего ранило Тоола. Он потерял там друга.
  Предательство.
  Убийство.
  В сердце Тоола не было места милосердию. Ни к овлам, ни к слишком далеко ушедшей от дома армии Летера.
  Сейчас они видели, вполне вероятно, падение последних воителей Овл'дана. Видели, как умирают в грязи их собаки. Слышали торжествующий рев летерийцев. А вот ближайшие застрельщики уже заметили строй Баргастов и торопились отступить к основному строю.
  Хетан обвела взглядом обширное, забитое людьми пространство. - Для меня все они на одно лицо.
  
  ***
  
  Ливень смотрел и не знал, что думать. Обе женщины по бокам воина казались ему страшными. Та, что заговорила на адском иноземном языке - она подобна выходцам из кошмаров взрослеющего ребенка. Опасность и чувственность, кровожадность заставили Ливня затаить дыхание - и вместе дыханием он потерял и мужество. Забыл, что он мужчина.
  Вторая женщина, невысокая, но изящная брюнетка, была одета в шкуру пантеры. Иссиня-черный цвет шкуры хищника был под стать блеску глубоко спрятанных под надбровьями глаз. Шаманка, ведьма, о да. Самая опасная из женщин.
  Мужчина был ей родичем - несомненное сходство черт, в том числе невысокий рост, кривоватые ноги. Если внешность женщины испугала Ливня, то выражение грубого лица воина проморозило его до глубин души.
  Высокая женщина, чье лицо было покрыто белыми полосками, отрывисто сказала на торговом наречии: - Ты еще жив. Благодаря жертве конного воителя. Но, - тут она кивнула на кремневый меч спутника-дикаря, - еще ничего не решено. Понял?
  Ливень кивнул.
  Мужчина что-то сказал; белолицая отвернулась, прищурившись. Потом ее взор упал на сумку, которая все еще висела, болтаясь на ремешке, в руках Ливня. Она ткнула пальцем: - Что такое ты носишь?
  Овл моргнул и поглядел на кожаную сумку. Пожал плечами, отбросил. - Писульки, - сказал он. - Он рисовал многие слова, словно женщина. Но он не был трусом, как я считал. Не был.
  - Писульки?
  Ливень ощутил на своих щеках слезы. И смахнул их. - Всадник, - произнес он. - Мезла.
  Хетан увидела, как голова мужа медленно поворачивается; увидела, как он глядит на воина - овла. Следы потока мыслей пронеслись по лицу Тоола; в конце концов он ужасно вскрикнул, закрыл лицо руками и упал на колени.
  Она тут же подскочила к нему, прижала голову у животу. Муж издал еще один пронзительный вопль и начал царапать лицо ногтями.
  Овл в ужасе смотрел на них.
  Сзади подбегали первые воины - Баргасты; из общего строя выскочили со старинными мечами-крюками юнцы, которых Тоол любил словно собственных детей. На лицах были написаны испуг и непонимание. Воины сгрудились вокруг Тоола.
  Хетан подняла руку, остановив их.
  Рядом с ними стояла набросившая на плечи шкуру пантеры Кайлава Онасс. Сестра мужа, сердце которой выдержало больше горя и потерь, чем Хетан могла вообразить, рыдала каждый вечер, словно это был привычный ей ритуал проводов солнца. Она часто выходила за границу стоянок и пела ночным небесам песни без слов - песни, от которых волки ай выли, словно пораженные горем по покойникам. Сейчас она была рядом с братом, но не положила ему руку на плечо, даже не взглянула сочувственно. Ее темные глаза не отрывались от армии Летера. - Они готовятся напасть на нас, - произнесла она. - Тисте Эдур встали в общие ряды. Кавалерия ждет на линии старого берега. Онос Т'оолан, мы зря тратим время. Ты знаешь, что нам нужно уходить. Скоро, очень скоро.
  Тоол вырвался из объятий Хетан. Молча выпрямился и пошел к павшему воину.
  Овл сделал шаг в том же направлении. - Нет! - крикнул он, умоляюще поглядев на Хетан. - Не нужно! Мезла - он был ему другом, да? Не нужно!
  Тоол продолжал идти.
  - Нет! Они срезали ему лицо!
  Хетан вздрогнула. - Он знает, - тихо сказала она.
  И тут Тоол замер на месте и поглядел в глаза Хетан. - Любимая, - сказал он хрипло, - я не понимаю.
  Она покачала головой.
  - Они предали его, - продолжал Тоол. - Но ты же видела. Сегодня. Он скакал на врага.
  - Чтобы спасти детей, да.
  - Не понимаю.
  - Ты так много рассказывал мне о своем друге, Туке Младшем. О его чести. Я спрашиваю: разве он мог иначе?
  Сердце ее чуть не разорвалось, когда она поглядела на возлюбленного. Эти Имассы - они не умеют прятать чувств. У них нет масок и способов прикидываться, хотя все остальные расы, даже ее родные Баргасты, наделены подобными горькими дарами. Они не умеют контролировать и смирять горе, и души их несут столь глубокие раны, что Хетан боится и представить. Каковы они в горе, таковы и в любви. И в дружбе. Увы, они дружат слишком крепко.
  - Они будут жить, - сказал Тоол.
  Жена кивнула.
  Муж отвернулся и продолжил скорбный путь.
  Кайлава нетерпеливо фыркнула.
  Хетан подошла к брошенной овлом сумке. Подняла, повесила на плечо.
  - Кайлава, - заговорила он. - Гадающая по костям. Веди Баргастов в битву. Я остаюсь с мужем.
  - Они не...
  - Не глупи. Они будут подчиняться тебе хотя бы из страха. Чем скорее кончится резня, тем скорее ты сможешь покинуть нас.
  Резкая улыбка обнажила достойные пантеры клыки.
  По Хетан пробежал холодок. "Слава духам, что ты так редко улыбаешься, Кайлава".
  
  ***
  
  Атрипреда Биветт приказала войскам отступить с древнего морского дна. Назад, на более прочную почву. Триумф победы приобрел горький привкус. Еще одна треклятая армия, явно готовая сразиться с ее потрепанными, утомленными, израненными отрядами. Она позволила себе лишь несколько мгновений безмолвной ярости - что за несправедливость! - прежде чем вернуться к обязанностям.
  Они будут сражаться храбро и доблестно. Враг продолжает скапливаться, и уже очевидна бессмысленность сопротивления. Их тысяч семьдесят или больше. Те, что высадились на северном побережье. Наверное, они и были союзниками Болкандо. Вернулись на север - зачем? На подмогу овлам? Но тогда их армия опоздала. Биветт сделала то, что ей приказали; она выполнила свою задачу. Истребила овлов.
  Семьдесят тысяч или двести. Уничтожение Биветт и всей ее армии. В великой схеме это не имеет значения. Летерийская Империя отбросит новых захватчиков. Если не получится, она перекупит их у Болкандо, создаст новый союз, повернет его против самого Болкандо и остальных пограничных королевств. Жестокая резня...
  Она вдруг сообразила, что из нынешнего положения можно найти выход. Начала оглядываться, отыскала одного из своих финедов: - Приготовьте делегацию. Мы будем просить переговоров с новым врагом.
  - Слушаюсь, госпожа. - Офицер побежал.
  - Атрипреда!
  Она повернулась и увидела приближающегося Брола Хандара. Смотритель уже не выглядел как назначенный Императором наместник. Он был покрыт запекшейся кровью, он судорожно сжимал красный меч.
  - Похоже, мы догнали вас вовремя.
  - Это не овлы, Смотритель.
  - Я сам вижу. И еще я вижу, Атрипреда, что сегодня мы умрем. - Он помолчал и засмеялся: - Помните, Биветт, вы предупреждали меня против покушений Летура Аникта? Но я проделал долгий путь с вашей армией, и до сих...
  - Смотритель, - оборвала его она. - Фактор подослал в армию десять ассасинов. Все они мертвы.
  Его глаза медленно расширялись.
  Биветт продолжала: - Вы видели рядом с собой одного высокого солдата? Я приказала ему хранить вашу жизнь, и он выполнил приказ. Увы, Смотритель, мне кажется, что на этот раз он не справится. "Если я не выторгую наши жизни".
  Она снова посмотрела на приблизившуюся армию. Они поднимали стяги. Немного, все одинаковые. Биветт прищурилась... в полдень слишком яркий свет...
  И узнала стяги.
  В груди похолодело. - Хуже некуда, - сказала она.
  - Атрипреда?
  - Я узнала их стяги, Смотритель. Переговоров не будет. Никаких шансов на сдачу в плен.
  - Эти воины, - помедлив, сказал Брол, - те, что воздвигали могильники.
  - Да.
   - Они шли за нами, гм... некоторое время.
  - По крайней мере разведчики. И дольше, чем вы думаете.
  - Атрипреда.
  Она поглядела в его хмурое лицо. - Смотритель?
  - Умри с честью, Биветт.
  - Так и сделаю. И ты. Умри с честью, Брол Хандар.
  Брол отошел от нее, пробился между солдатских шеренг. Он отыскивал одного. Высокого, с добрым, запачканным грязью лицом.
  Тисте Эдур поймал его взгляд и ответил тихой улыбкой.
  - Смотритель. Похоже, день выдался волнительный.
  - И для тебя тоже, отвечал Брол. - Кажется, самое главное еще впереди.
  - Да. Но, скажу вам, я доволен. Наконец под ногами твердая почва!
  Смотритель хотел искренними словами поблагодарить солдата, так долго сохранявшего ему жизнь. Но вместо этого надолго замолчал.
  Солдат почесал щеку. - Господин, ваши арапаи ждут. Видите, враг приготовился.
  Да, именно этого и ждал Брол. - Мои арапаи будут сражаться и без меня, летериец. Я хочу попросить о последней услуге.
  - Просите, господин.
  - Я прошу чести сражаться с тобой рука об руку. До смерти.
  Глаза мужчины чуть расширились. Он улыбнулся. - Выбирайте, Смотритель. По правую руку или по левую?
  Брол Хандар решил встать слева от солдата. О своей безопасности он уже не беспокоился.
  Когда он понял это, то почему-то обрадовался.
  
  ***
  
   В это время мятеж охватил уже всю северную часть города Дрены; к ночи погромы могут распространиться на более зажиточные кварталы юга.
  Венит Сафад удостоился немедленной аудиенции у фактора Аникта - купец ожидал у рабочего стола, и на его круглом, бледном лице агент прочитал одновременно глубокую тревогу и любопытство - они словно бы шли рука об руку, преследуя одну и ту же цель.
  Венит увидел, что Летур Аникт вдруг моргнул - он, очевидно, понял цель визита приближавшегося к нему человека.
  Лезвие ножа глубоко вошло в мозг фактора.
  Купец упал; нож почти без усилия покинул глазницу.
  Венит Сафад склонился и вытер лезвие о шелковую куртку фактора; затем выпрямился, подошел к дверям и покинул кабинет
  У Аникта есть жена. Дети. Были у него и стражники, но Орбин Правдоискатель о них уже позаботился.
  Венит Сафад избавится от наследников.
  Он действует уже не как агент Совета Вольности. Нет, сейчас он просто Должник.
  Которому надоело терпеть.
  
  ***
  
  Хетан оставила мужа склонившимся над трупом Тука Младшего. Она ничего не могла сделать, и в том не было ее вины. Горе Имасса - бездонный колодец, всегда готовый поймать случайного прохожего и отправить в полет через нескончаемую тьму.
  Однажды, уже давно, Тоол стоял перед своим другом, и друг не узнал его; Имассу, спустя тысячи и тысячи лет вновь ставшему смертным, это казалось забавным. Он увидел в этом возможность для шутки, игры, в которой конечное открытие истины принесет радость обоим.
  Тоол, нечеловечески терпеливый, долго выжидал момента открытия истины. Слишком долго. Его друг умер, так ничего и не узнав. Шутка обернулась горем, от которого - как подозревала она - супруг никогда не оправится.
  И еще она подозревала, что этот день может принести новые потери. Жена потеряет мужа. Две дочери потеряют отчима, а сын - настоящего отца.
  Она подошла к Кайлаве Онасс, которая наблюдала за битвой. В том, что она не перетекла в форму Солтейкена, не было милосердия: она просто предоставила кланам Белых Лиц свободу делать то, к чему они привыкли - убивать, впадая в приступы дикарской ярости.
  Хетан увидела, что Кайлава стоит около одинокого всадника, что, похоже, убит оружием К'чайн Че'малле. Типичное жестокое убийство, разворошившее воспоминания о дне, в который она сама стояла перед этими ужасными тварями. Воспоминания принесли горечь: в тот день погиб ее любимый брат.
  Кайлава не обращала внимания на лишенное ног и одной руки тело, лежавшее от нее в десяти шагах. Но взор Хетан вдруг исполнился любопытства.
  - Сестра, - окликнула она Кайлаву, сознательно употребив обращение, весьма той не нравившееся, - погляди. Он носил маску. Разве вождь овлов не был маскирован?
  - Думаю, да, - бросила Кайлава, - потому что его звали Красная Маска.
  - Ну, - продолжала Хетан, подошедшая к трупу, - и одежды на нем овлийские.
  - Однако убили его К'чайн Че'малле.
  - Да, вижу. И все же... - Она присела, поглядела на странную маску - крошечные чешуйки под мазками грязи. - Маска из кожи К'чайн, могу поклясться. Хотя чешуйки слишком...
  - Горло Матроны.
  Хетан подняла голову. - Правда? - Она протянула руку и стащила маску. Вгляделась в бледное лицо.
  И встала, отбрасывая маску: - Ты права, это не Красная Маска.
  - Как ты поняла? - спросила Кайлава.
  - Ну, овлийские на нем одежды или нет, но это летериец.
  
  ***
  
  Худ, Верховный Король Смерти, Собиратель Павших, неоспоримый хозяин большего числа душ, чем он мог сосчитать - если бы ему пришло такое в голову (а до сих пор не приходило) - стоял над телом и ждал.
  К счастью, ему редко приходится уделять отдельному человеку особое внимание. Но некоторые смерти несут на себе отпечаток... эксцентричности. Как у этого, чьего пробуждения он ждет.
  Отчасти потому, что Волки ждут его душу - да не получат.. . но и потому, что этот смертный раз за разом избегал хватки Капюшона, хотя всякому ясно и понятно, сколь сладкий дар предлагает Владыка Смерти.
  Жизни некоторых особей бывают... особенными.
  Посмотрите на того, что пришел недавно. В ограниченном уме нет блага. Он не дает своему обладателю возможности забыть о тяжких ранах жизни. Жизни, которой суждено до смертного часа оставаться жизнью невинного простачка.
  Худ не гневался на Клюва, покрывшего свои руки кровью. Однако он весьма сильно гневался на бессердечных отца и мать Клюва.
  Мало кто из смертных жрецов понимает важность исправления ошибок. В своих проповедях они больше налегают на идею греха, да и то потому, что такие речи помогают наполнять храмовые сундуки.
  Ведь исправление ошибки - это требование, против которого не пойдет ни один бог. Так случилось с человеком по имени Клюв.
  Так будет и с человеком по имени Тук Младший.
  - Проснись, - приказал Худ. - Поднимись.
  И Тук Младший с долгим вздохом выполнил его приказы.
  Он встал, пошатываясь и глядя на ожидающие их врата. - Проклятие, - пробурчал Тук, - это не врата, а позорище какое-то!
  - Мертвые видят так, как видят, Тук Младший. Совсем недавно они сияли непорочной белизной.
  - Мое сердце стремится к этой бедной, заблудшей душе.
  - Разумеется, стремится. Идем со мной.
  Они направились к вратам.
  - Ты делаешь это для каждой души?
  - Нет.
  - О. - Тук остановился - или попытался остановиться, ибо ноги не перестали двигаться. - Погоди! Моя душа обещана Волкам...
  - Поздно. Твоя душа, Тук Младший, была обещана мне. Раньше.
  - Да ну? И кто сделал такую глупость?
  - Твой отец, - отвечал Худ. - В отличие от Дассема Альтора, он пребыл верным.
  - И ты вознаградил его, убив? Ах ты уродский шлепок свино...
  - Тебе придется его подождать, Тук Младший.
  - Он еще жив?
  - Смерть никогда не лжет.
  Тук Младший снова попытался остановиться. - Худ, один вопрос... прошу.
  Бог остановился и поглядел на смертного сверху вниз.
  - Худ, почему у меня по-прежнему один глаз?
  Бог Смерти, Жнец Душ не ответил. Он сам удивлялся.
  Проклятые волки.
  
  
  Глава 23
  
  
  Я видел горести лицо
  Она взирала на мосты
  Мосты, простершиеся в даль
  Откуда я пришел
  Пролеты арки и столпы
  Поддерживают нашу жизнь
  А мы снуем туда сюда
  Туда сюда туда
  Я видел горести лицо
  Она же отводила взор
  От слов ее я стал слепым
  От глаз ее глухим
  Не помню сущности речей
  Не понимаю пасть мне ниц
  Иль унестись в потопе слез
  Ее увидев взор
  Она не произносит слов
  Она не плачет не глядит
  Она не знает обо мне
  Ведь я лишь камень в том мосту
  Под тяжкою стопой.
  
  
  Песня о Сжигателях Мостов,
  Тук Младший
  
  
  Однажды, очень давно, Онрек Сломанный совершил преступление. Он выразил любовь к женщине, запечатлев ее лицо на стене пещеры. В руках его, в душе его таился такой талант, что он привязал две души к камню. Его душу... это было его право, его выбор. Но чужая душа - о, что за жестокость в таком деянии, что за вероломное воровство...
  Сейчас он стоял перед другой стеной, в другой пещере, смотрел на россыпь рисунков - звери, восхваляющие искусство своего создателя каждой линией мышц, каждой чертой стремительного движения. А между великолепных тварей, созданий мира внешнего - неуклюжие фигурки, руки-палочки, ноги в нелепом намеке на танец. Изображения Имассов. Он стоял - он, Сломанный, похититель женской жизни.
  Во тьме пленения кто-то пришел к нему - нежные руки, податливое тело. Он так жаждал поверить, что это была она - та, чью душу он украл. Но знание ускользнуло от него; оно смешалось, перепуталось с картинками, созданными воображением и желанием.
  А если это действительно была она - возможно, у нее не было выбора. Преступление пленило ее, не давая выразить собственные желания. Сломав свою жизнь, он сломал и ее.
  Онрек протянул руку и легонько коснулся одного из изображений. Ранаг и ай - охотница. В зыбком свете факела оба зверя казались движущимися, их мышцы напрягались. Прославляя этот мир, безупречный мир, Имассы собирались в пещере плечом к плечу, подражая голосами тяжелому дыханию зверя; другие в это время, спрятавшись в укромных нишах, стучали ладонями по барабанам пустых колод и кож, пока по пещере не разносилось эхо копыт.
   "Все мы свидетели. Мы глаза, навеки сосредоточенные на внешнем. Мы отделили себя от мира. Вот сердце закона, табу. Мы создали себя - безжизненных, неловких, отсеченных. Когда-то мы были как звери, не было ни внешнего, ни внутреннего. Был лишь один, один мир, и мы были его плотью, его костью. Плотью, мало чем отличной от трав, лишайников и кустов. Костью, мало чем отличной от камня и дерева. Мы были кровью мира, в нас текли реки к озерам и морям.
  Мы давали голос нашему горю, нашим потерям.
  Потом мы открыли, что такое смерть, и были выброшены из мира.
  Открыв красоту, мы стали уродливыми.
  Мы страдаем не на манер животных - они-то как раз страдают мало. Мы страдаем от воспоминаний о временах, когда страдания не было - и это углубляет рану, терзает, усугубляет боль. Нет зверя, способного страдать сильнее нас.
  Так пойте, братья. Пойте, сестры. В свете факелов, плывущем по стенам разума - по пещерам внутри нас - мы видим лики горести. Видим тех, кто умер и покинул нас. Мы поем о горе, пока даже звери не начинают разбегаться".
  Онрек Сломанный ощутил слезы на щеках и назвал себя сентиментальным дураком.
  Позади него молча стоит Тралл Сенгар. Он сочувствует глупому Имассу, и сочувствие его беспредельно. Онрек знал, что он будет ждать, просто ждать. Пока Онрек не переворошит уголья мрачных воспоминаний минувшего и не вернется к дарам настоящего. Он сможет...
  - В изображении зверей видно великое мастерство.
  Имасс улыбнулся Эдур, хотя и стоял по-прежнему лицом к каменной стене. "Итак, даже здесь и сейчас я потворствую вздорным фантазиям, утешительным, но бессмысленным". - Да, Тралл Сенгар. Истинный талант. Подобное искусство передается через кровь, и в каждом поколении оно может... прорваться. Так, как мы видим здесь.
  - Художник живет в клане? Или всё это нарисовано давно и кем-то другим?
  - Художник - Ульшан Праль.
  - Талант завоевал ему право управлять племенем?
   "Нет. Вовсе нет". - Талант, - ответил Имасс вслух, - его слабость.
  - Он лучше тебя, Онрек?
  Имасс повернулся с улыбкой, на этот раз сухой: - Я вижу недочеты. Вижу намеки на нетерпение. На эмоции дикие и необузданные - как сами звери. И еще я, похоже, вижу намек на талант, который он потерял и не открыл вновь.
  - И как можно потерять талант?
  - Умирая, чтобы вернуться.
  - Онрек, - сказал Тралл изменившимся голосом, мрачно и тревожно. - Я говорил со здешними Имассами. Со многими. С самим Пралем. Я не думаю, что они умирали. Я не думаю, что они были Т'лан, забывшими прошлое в бесчисленной смене поколений.
  - Да, они говорят, что происходят от не присоединившихся к Ритуалу. Но это не может быть правдой, Тралл. Они должны быть духами, получившими плоть и удерживающими ее лишь в безвременности Врат, что находятся в конце пещеры. Друг мой, они сами не знают себя. - Он помолчал. "А верно ли это?"
  - Ульшан Праль сказал, что помнит мать. Он сказал, она жива. Хотя сейчас ее здесь нет.
  - Ульшану Пралю сотня тысяч лет, Тралл. Или еще больше. Его воспоминания - иллюзия, заблуждение.
  - Лично я в это не верю. Здесь тайна более глубокая, чем мы можем вообразить.
  - Давай пойдем дальше. Я хочу видеть Врата.
  Они покинули комнату животных.
  Траллу было неспокойно. Нечто пробудилось в друге - благодаря рисункам. И в этом нечто таится горечь. Он заметил в походке и наклоне плеч Онрека готовность к сдаче. Возвращение под какое-то древнее иго. Тралл видел все это - и заставлял себя болтать, ибо в тишине Онрек может уничтожить себя.
   "Да. Рисунки. Преступление. Ты не будешь теперь улыбаться, Онрек? Не той улыбкой, что ты явил сегодня - кривой, полной горя - но улыбкой, которая стала для меня главным сокровищем здешнего мира".
  - Онрек.
  - Да?
  - Ты знаешь, чего мы ждем? Да, угроза надвигается. Она придет из Врат? Или из холмов за стоянкой? Действительно ли Имассы находятся под угрозой?
  - Готовься, Тралл Сенгар. Опасность надвигается... со всех сторон.
  - Тогда не вернуться ли нам к Ульшану Пралю?
  - С ним Рад Элалле. Еще есть время... поглядеть на Врата.
  Через миг она попали в начало огромной - практически необозримой - пещеры. И замерли.
  Не Врата. Много врат.
  И все ярятся безмолвным огнем.
  - Онрек, - промолвил Тралл, снимая с плеча копье. - Лучше вернуться к Раду и дать ему знать. Тут все не так, как он описывал.
  Онрек указал на центральную кучу камней: - Она не справилась. Это Королевство, Тралл Сенгар, умирает. И вместе с ним...
  Повисла тишина.
  Наконец Онрек сказал: - Я вернусь быстро, друг, и тебе не придется одному отражать всё, что придет сквозь врата.
  - Буду ждать, - отвечал Тралл. - Так что ... поспеши.
  
  ***
  
  В пятидесяти шагах от стоянки расположен невысокий, но длинный холм, похожий на атолл - если допустить, что эта земля некогда была морским дном. Еж, приминая ногами плотный, изобилующий ракушками песок, решил считать это допущение верным. Добравшись до гребня, он положил арбалет - переросток на выступ известняка и встал рядом с Быстрым Беном, который сидел скрестив ноги и созерцал холмы, расположенные в двух тысячах шагов к югу.
  - Ты медитируешь или еще что?
  - Если я медитировал, - отвечал колдун, - то ты мне помешал. Тем самым, вполне возможно, убив нас всех.
  - Вечные твои позы, Быстрый, - сказал Еж, притаптывая гравий и садясь. - Превращаешь ковыряние носа в Худом клятый ритуал. Я давно сдался; не угадать, когда тебя можно отвлечь, а когда нет.
  - Если в этом дело - никогда не заговаривай со мной. Будет обоим счастье.
  - Презренный змей.
  - Лысый грызун.
  Приятели дружелюбно помолчали; затем Еж пошарил рукой и вытащил из-под задницы кусок бурого кремня. Поглядел на зубчатый край.
  - Что делаешь?
  - Медитирую.
  - Медитируешь, - передразнил его Быстрый Бен, покачивая головой в такт произносимым слогам.
  - Я тебе за такое горло перережу. Одним замахом.
  - Мы никогда не уживались. Боги, не могу поверить, что мы давеча обнимались и хлопали друг друга по плечам. В той речке...
  - Ручейке.
  - Источнике.
  - Водопаде!
  - Перерезание моего горла тебя порадует, Ежик?
  Сапер выбросил кремень и резко отряхнул руки. - Почему ты так уверен, что плохие ребята придут с юга?
  - Кто сказал, что я уверен?
  - Значит, мы сидим на неправильном месте. Смотрим не в ту сторону. Может, прямо сейчас остальных уже режут.
  - Ну, Ежик, если бы ты не помешал моей медитации, я мог бы уже понять, где нам следует сидеть!
  - Ловко, колдунишка.
  - Они придут с юга, потому что это лучший подступ.
  - Для кроликов?
  - Нет. Для драконов.
  Сапер скосил глаза. - От тебя всегда попахивало Солтейкеном, Быстрый. Мы наконец увидим, что за тощая тварь скрывается у тебя в нутре?
  - Какой-то грубый способ спрашивать. Но я отвечу. Нет.
  - Ты все еще чувствуешь себя слабым?
  Колдун глянул на него сияющими и полубезумными глазами - иначе говоря, как всегда. - Нет. На самом деле наоборот.
  - Как это?
  - Я растянулся. Я умею больше, чем раньше. Стал более... опасным.
  - Неужели?
  - Ты не впечатлен, Ежик?
  - Все, что я знаю, - сказал сапер, вставая, - что, когда они одолеют тебя, у меня будет под рукой неограниченный запас долбашек. Мне нравится!
  - Не взрывай мое тело, Еж.
  - Даже если ты будешь мертв?
  - Особенно тогда. Видишь ли, я не собираюсь становиться мертвым. Тебе просто покажется, потому что тебе хочется бросать долбашки без передыха. Кончится все тем, что ты будешь стоять посреди кратера в Худом клятую лигу шириной!
  Последние слова он почти выкрикнул.
  Еж покосился на мага. - Нужно же когда-то попробовать, - сказал он обиженным тоном. Обернулся и подошел с арбалету, своей любимой игрушке. Сказал чуть слышно: - Ох, такое веселье будет - не могу дождаться!
  - Еж!
  - Что?
  - Кто-то идет.
  - Откуда? - спросил сапер, вставляя в арбалет долбашку.
  - Ха, ха. С юга, надутый мочевой пузырь.
  - Я так и знал, - фыркнул Еж, вставая рядом с колдуном.
  
  ***
  
  Она предпочла оставаться собой, а не перетекать в форму Солтейкена. Это произойдет позже. Поэтому она шла через равнину, раздвигая высокую траву. На располагавшемся впереди гребне холма стояли две фигуры. Одна - дух, но не просто дух. Вторая - маг, но - без всякого сомнения - не простой маг.
  В мысли Менандоры закралось беспокойство. Она прогнала его. Если Рад Элалле выбрал их в союзники, она примет такой выбор. Как и привлеченного им Тисте Эдур и Имасса по имени Онрек Сломанный. Сплошные... осложнения, но ведь не она одна столкнется с осложнениями...
  Мужчины следили за ее подъемом. У одного в руках нелепого вида арбалет. Второй играется пригоршней гладких камешков, как будто выбирая, какой красивее всех.
  Глупцы. Идиоты.
  Скоро оба станут прахом.
  Добравшись до вершины, она устремила на них суровый взор: - Вы жалкие существа. Зачем стоите на виду? Не знаете, кто грядет? Не знаете, что они прилетят с юга? Это означает: они увидят вас первыми. Первыми вы и падете.
  Тот, что выше ростом, темнокожий, чуть развернул плечи. - Вот идет твой сын, Менандора. С Ульшаном Пралем. - тут он нахмурился: - Знакомая походка... Странно, что я раньше не заметил.
   "Походка? Знакомая? Этот точно сумасшедший".
  - Я призвала их, - сказала Менандора, скрестив руки на груди. - Пора готовиться к битве.
  Тот, что короче ростом, фыркнул. - Мы не просили компании. Иди и бейся в другом месте.
  - Мне хочется раздавить тебе череп. Один шлепок ладоней...
  - Не сработает, - возразил маг. - Голова спружинит, и все.
  Арбалетчик подарил ей широкую ухмылку.
  Менандора ответила: - Уверяю вас, оставаться поблизости мне вовсе не хочется. Надеюсь, однако, что смогу увидеть вашу жуткую смерть. С расстояния.
  - Почему ты так уверена, что смерть будет жуткой? - спросил колдун, который сейчас смотрел на один камешек, подняв его к свету, словно драгоценность. Менандора видела, что это никакая не драгоценность, просто галька мутного цвета.
  - Чем ты занят? - спросила она.
  Колдун поглядел на нее - и тут же швырнул камешек за спину. - Ничего. А что? Погоди, это я задал вопрос.
  - Я что, обязана отвечать? - фыркнула она.
  Прибыли Рад и Ульшан Праль. Они остановились в нескольких шагах от колдуна и его спутника.
  Менандора увидела на лице сына мрачное выражение. "Иного я не заслужила? Нет. Не сейчас". - Любимый сын...
  - Мне нет дела до Финнеста, - бросил Рад. - Я не стану помогать тебе в битве, мать.
  Она широко открыла глаза, в них забушевала ярость. - Ты обязан! Я не смогу противостоять обеим!
  - У тебя новые союзники. Вот они. Они уже готовы к появлению...
  - Эти безмозглые олухи? Сынок, ты обрекаешь меня на гибель!
  Рад Элалле расправил спину: - Я увожу моих Имассов, мать. Только они мне важны ...
  - Больше жизни родной матери?
  - Больше, чем битва, которую она сама выбрала! - рявкнул сын. - Эти схватки... эти свары... они не для меня. Они твои и только твои. Я не желаю иметь с ними ничего общего!
  Менандора отпрянула, подавленная гневом сына. Попыталась поглядеть ему в глаза, но не выдержала и отвернулась. - Тогда иди, сынок, и уводи своих "родичей". Иди!
  Едва Рад кивнул и повернулся, она заговорила снова, самым суровым тоном, на какой была способна: - Но не его.
  Сын хмуро поглядел на нее. Мать указала на Имасса.
  На Ульшана Праля.
  - Нет, сын. Его ты не заберешь. Ульшан остается здесь.
  - Я не позволю...
  Тут вождь клана бентрактов протянул руку, останавливая Рада Элалле, который был готов превратиться в дракона и вступить в схватку с родной матерью.
  Менандора ожидала, храня внешнее спокойствие, хотя сердце тяжело стучало в груди.
  - Она правильно говорит, - произнес Ульшан Праль. - Я должен остаться.
  - Но почему?
  - Из-за моего секрета. Из-за тайны, которую все они ищут. Если я пойду с тобой, они бросятся в погоню. Понимаешь? Я прошу: уведи народ в безопасное место. Уведи их, Рад, и как можно скорее!
  - Ну, ты будешь биться рядом со мной? - спросила Менандора. - Ради жизни Ульшана Праля?
  Но Ульшан оттолкнул Рада. - Сделай, как я прошу, - сказала он сыну Менандоры. - Я не хочу умереть, боясь за свое племя. Прошу, уведи их.
  Колдун подал голос: - Мы сделаем все, что сможем, чтобы сохранить его жизнь.
  Менандора презрительно хмыкнула. - Ты рискнешь? - спросила она сына.
  Рад Элалле уставился на колдуна, потом на улыбчивого духа. Мать заметила, как на лицо сына вернулся покой - и жало беспокойства снова закралось в ее разум.
  - Рискну, - ответил Рад и протянул руку к Ульшану Пралю. Жест нежности - он легонько провел ладонью по лицу Имасса. Затем Рад Элалле сделал шаг назад, развернулся и направился к стоянке клана.
  Менандора посмотрела на людей: - Вы, проклятые идиоты!
  - Вот за это, - отвечал маг, - я и не подарил тебе любимый камешек!
  Еж и Быстрый Бен наблюдали, как Менандора спускается в долину.
  - Странное дело, - шепнул сапер.
  - Еще бы.
  Они помолчали еще несколько ударов сердца. Еж повернулся к Бену: - Ну, что думаешь?
  - Ты точно знаешь, что я думаю.
  - Значит, то же, что я сам.
  - Именно.
  - Скажи мне, Быстрый...
  - Что?
  - Это на самом деле был твой любимый камешек?
  - Ты имеешь в виду тот, что я выбросил, или тот, что я засунул в ее забавный белый плащ?
  
  ***
  
  Шелтата Лор представляла собой подлинный образ Сумерек - ведь кожа ее за долгие тысячелетия плена стала морщинистой и темной как торф. Она надела темно-красный плащ, под цвет рыжеватым волосам и тусклым глазам; под плащом были усеянный бронзовыми заклепками жилет, черные кожаные лосины и сапоги.
  Рядом с ней - Шелтата Лор взирала на холм - стояла Сакуль Анкаду, Пеструха; кожа ее (видимая лишь на руках) действительно была пегой. На изящных плечах - летерийский "ночной плащ" из тех, что вошли в моду среди благородных Тисте Эдур новой империи. Хотя этот плащ не относился к самым изысканным.
  - Скоро, - прошипела Шелтата, - это владение станет прахом.
  - Тебя это забавляет, сестра?
  - Наверное, меньше, чем тебя, Сакуль. Почему я читаю в твоих глазах отвращение?
  - Я не питаю любви к Имассам. Вообрази - народ, ставший прахом пещер на сотни тысяч лет. Они ничего не создавали. Их история стала сказкой, дикарским напевом, искаженной памятью. Они порочны. В их душах клеймо порока, неудачи. А здешние к тому же внушили себе, что живы по-настоящему.
  - Не все они ненастоящие, Сакуль.
  Пеструха пренебрежительно махнула рукой: - Главная вина, Шелтата, лежит на Повелителе Смерти. Если бы не попустительство Худа, это владение не протянуло бы так долго. Такая беззаботность мне противна.
  - Итак, - улыбнулась Шелтата, - ты ускоришь гибель Имассов, хотя их мир и так гибнет. Они обречены.
  - Ты не понимаешь. Ситуация... изменилась.
  - Как это?
  - Заблуждение, - пояснила Сакуль, - сделало их реальными. Они смертны. Плоть, кровь, кости. Они могут истекать кровью, умирать. Но они не подозревают о неминуемой гибели мира. Поэтому резня станет для них милостью.
  Шелтата Лор хмыкнула: - Не терпится услышать, как они станут благодарить тебя.
  В этот миг они увидели бело-золотую драконицу, пронесшуюся над гребнями холмов.
  Сакуль Анкаду вздохнула: - Итак, начинается.
  
  ***
  
  Солтейкен скользил по воздуху прямо на них. В пятидесяти шагах громадный зверь сложил крылья, выставил вниз лапы и сел на землю.
  Тело обволок размытый вихрь... и еще через мгновение из пряного облака вышла Менандора.
  Шелтата Лор и Сакуль Анкаду молча, с безразличным видом поджидали ее. Менандора встала в пяти шагах; горящие глаза перебегали с одной сестры на другую. Она заговорила: - Ну, мы пришли к согласию?
  - Что за славный прецедент, - провозгласила Шелтата.
  Менандора нахмурилась: - Необходимость. Давайте согласимся хотя бы в этом. Я не смогу в одиночку сохранить душу Скабандари. Финнест не должен попасть в его руки.
  Сакуль прерывисто вздохнула. - Значит, он рядом?
  - О да. Я крала зрение одного из его спутников. Снова и снова. Сейчас они близко от последних врат, смотрят в разрыв, на истерзанное тело глупой Гадающей по костям, что вздумала залатать дыру своей душой. - Менандора оскалилась. - Вообразите, какое самомнение. Старвальд Демелайн! Камеры сердца самого К"рула! Неужели она не знала, как это ослабит его? Ослабит ВСЁ?
  - Итак, мы втроем уничтожим Сильхаса Руина, - сказала Шелтата. - А потом Имассов.
  - Мой сын решил помешать последнему, - ответила Менандора. - Но Имассы стали бесполезны. Можете ранить Рада, если нужно будет, но не убивайте его. Поняли? Я требую клятвы, сестры. Давайте. Здесь и сейчас.
  - Согласна, - произнесла Шелтата Лор.
  - Да, - произнесла Сакуль Анкаду, - хотя это все усложняет.
  - Придется потерпеть. - Менандора повернулась. - Время.
  - Уже?
  - На пути встали жалкие людишки. Сначала сокрушим их. У Сильхаса Руина тоже есть союзники. За работу, сестрички!
  Сказав так, она пошла к холмам, на ходу перетекая в драконью форму.
  За ее спиной Шелтата и Сакуль перебросились взглядами и разошлись. Требуется много места для превращения в дракониц.
  Заря, Сумерки и та, что известна как Пеструха. Бело-золотая драконица; драконица бурая и как бы сгнившая на вид; и последняя - пестрая, ни свет и ни тьма, но неспокойная связь между ними. Солтейкены от крови Матери Тиам. Паруса крыльев, змеиные шеи, когти и чешуя. Кровь Элайнтов.
  Они поднимались в воздух, оставляя за собой потоки сырой магии. Менандора возглавила клин. Шелтата Лор была слева от нее, Сакуль Анкаду - справа.
  Холмы уплывали вниз; массивные туши вздымались к небу.
  Над гребнем холмов, когда-то бывшими берегом древнего моря, солнце отражалось в чешуе, просвечивало сквозь перепонки крыльев; три тени скользили по траве и каменным осыпям, заставляя мелких зверьков искать укрытия, посылая птиц в панический полет, замораживая на месте перепуганных зайцев.
  Летучие звери начали охоту, и никто не земле не мог чувствовать себя в безопасности.
  
  ***
  
  Плоская земля, усеянная горбами курганов - мертвыми драконами, страшными словно развороченные могилы, из которых торчат кости, свисают иссохшие сухожилия. Крылья хлопают, как паруса погибших кораблей. Шеи искривлены и прижаты к земле, кожа на головах съежилась, обнажая пустые провалы орбит и торчащие скулы. Перепачканные серой пылью клыки оскалены в вечной угрозе.
  Серен Педак не думала, что прежде было так много драконов. Она вообще не верила в существование этих тварей. Разве что в тех, что создаются из других телесных форм. Как умеет Сильхас Руин. Она гадала: не были ли они все Солтейкенами? - и почему-то знала, что нет.
  Настоящие драконы, по сравнению с которыми Сильхас Руин, ужасное крылатое существо, кажется подделкой, лишенной величия и чистоты.
  Разрушение костей и плоти вызвано временем, не насилием. Ни один из зверей не лежит простертым, ни на одном не видно зияющих ран. Они сами выбрали себе посмертные позы.
  - Как синие мухи на оконном стекле, - сказал Удинаас. - Попали не на ту сторону, пытались вылететь. Но окно оставалось закрытым. Для них, а может, и для всех. Или... не для всех. - Тут он улыбнулся, как будто такие мысли могли его веселить.
  Они издалека видели врата, бывшие целью путешествия; казалось, что вокруг них драконов было больше, что они собирались именно сюда. Стороны портала были высокими как башни и очень тонкими, а сама арка казалась странно скрученной, словно паутина на сучьях мертвого дерева. Между пилонами было что-то серое, гладкое, слабо вращающееся противосолонь. Проход в иной мир. Туда, где - это понимали все - можно отыскать остатки души Скабандари. Предателя. Отца Тень. Кровавого Глаза.
  Воздух казался Серен лишенным жизни, нечистым, как будто каждый вдох нес слабый запах неутолимого горя, не развеявшегося за бесчисленные тысячелетия. Каждый вдох ослаблял ее, лишал силы и члены тела, и дух. Портал казался пугающим - и все же ей хотелось поскорее добраться до него, прорваться через серый бесформенный барьер. Скорее прочь отсюда, от всего этого.
  Она была убеждена, что есть способ - должен быть путь мирно разрешить надвигающееся противостояние. Разве это не главный ее талант, разве она не гордится исключительным искусством ведения переговоров?
  В трех шагах впереди шли Удинаас и Чашка - маленькая ладошка в большой, потрепанной годами ладони. Она видела их все время с момента прибытия в это мрачную страну, что лишь добавляло мыслям горечи и беспокойства. Неужели он один способен отогнать все кошмары, утешить одинокое, заблудшее дитя?
  В самом начале Чашка держалась ближе к Сильхасу Руину. Он был тем, кто говорил с ней через умирающий Азат. Он поклялся защищать ее, возрождающуюся в ней жизнь. И она взирала на благодетеля со всем обожанием, какого можно в данных обстоятельствах можно было ожидать от сироты.
  Но все изменилось. О да, Серен Педак видела достаточно мелких признаков давней близости, взаимосвязей между двумя столь несходными существами. Общее место возрождения, драгоценности общих воспоминаний об одиночестве, об оторванности от всего и всех. Однако Сильхас Руин открыл о себе слишком многое. Явил холодное равнодушие, подавляющую жестокость. Ох. Но разве он отличается от той Чашки, что обитала в Летерасе? Она сама рассказывает, как убивала людей, выдавливала из трупов кровь, чтобы насыщать алчную почву Азата...
  Хотя Чашка уже не выказывает подобных желаний. Вернувшись к жизни, она оставила прежние пути, с каждым днем все больше становясь обычной молодой девушкой. Сиротой.
  Сиротой, что снова и снова наблюдает за ссорами и сварами в приемной семье. Взаимные угрозы, обещания расправ. "Да, только это мы и предлагаем ей.
  И Сильхас Руин ничем нас не лучше. Не так ли?"
  А что с Удинаасом? Он не показывает великих талантов и страшных сил. Он показывает всего лишь большую уязвимость.
  Ах, именно это ее и влечет. Он дарует ей соединение ладоней, тихую улыбку, свет печальных глаз.
  Серен вдруг с содроганием поняла: беглый раб в их компании - единственное существо, достойное доверия. Себя она никоим образом не может включить в число достойных доверия. Хотя бы потенциально. Не после попытки изнасиловать разум Удинааса. Но даже до того она сознавала полную бездарность в области дружбы. Вечно растекается унылыми мыслями, вечно брюзжит. Результат всего того, что она сделала - или, точнее, не сделала - в жизни.
  Скол и Руин шли далеко впереди. Топча ногами прах, минуя одну сгорбленную драконью тушу за другой, группа брела к нависшим над головами вратам. Фир Сенгар шел в двух шагах слева и сзади от нее, а сейчас подошел вплотную. Рука не отпускала эфес меча.
  - Не будь дураком, - прошипела она.
  Его лицо стало еще более замкнутым.
  Скол и Руин достигли портала и остановились. Оба вроде бы глядели на что-то небольшое, лежавшее на земле.
  Удинаас замедлил шаги, потому что девочка потянула его за руку. Серен видела, как он поглядел вниз и что-то сказал. Чашка шепнула в ответ.
  Бывший раб кивнул и они снова двинулись. На этот раз Чашка не выказывала нежелания идти вперед.
  Что заставило ее заколебаться?
  Что такое он сказал, если она так охотно двинулась следом?
  Серен и Фир подходили все ближе. Фир вздохнул. - Они смотрят на труп.
   "О, сохрани нас Странник!"
  - Аквитор, - продолжал Тисте Эдур очень тихо, чтобы никто больше не слышал.
  - Да?
  - Я должен знать... что ты выбрала.
  - Не желаю выбирать, - бросила она во внезапном раздражении. - Неужели мы пришли сюда только ради взаимного убийства?
  Он сухо хмыкнул: - Думаешь, мы ровня друг другу?
  - Если все так безнадежно, зачем было затевать?
  - Думаешь, я зашел так далеко, чтобы отступить? Аквитор, я сделаю что должен. Ты на моей стороне?
  Они встали в отдалении от остальных (те окружили найденный труп). Серен Педак отстегнула и сняла шлем, провела рукой по грязным волосам.
  - Аквитор, - настаивал Фир, - ты явила силу - ты уже не слабейшая среди нас. Твой выбор может означать разницу между жизнью и смертью.
  - Фир, чего ты ждешь от души Скабандари?
  - Искупления, - решительно ответил он. - Для Тисте Эдур.
  - Ты вообразил, что слабая и измученная душа Скабандари способна на подобное дело?
  - Я пробужу его, аквитор - и вдвоем мы очистим Куральд Эмурланн. Изгоним тот яд, что осквернил нас. Возможно, мы сломаем проклятый меч брата.
   "Слишком смутно, проклятый глупец. Даже если ты освободишь Скабандари, разве он не станет пленником той силы, не отравится ядом? Как насчет его собственных желаний? Не станет ли он мстить?" - Фир, - произнесла она, внезапно почувствовав полнейшую немощность, - твои грезы безумны.
  И увидела, как тот отпрянул. Увидела в его глазах ужасное разочарование.
  Серен выдавила слабую улыбку: - Да. Давай сломаем твою клятву, Фир Сенгар. Я недостойна защиты, особенно во имя мертвого брата. Вижу, ты понял.
  - Да, - шепнул Фир.
  В голосе его было такое страдание, что Серен чуть не зарыдала. Рассердившись на себя. "Не этого ли я желала? Проклятие! Желала. Хотела. Да будет так!
  О блаженный Странник, как ты его ранила, Серен Педак. Даже его. Как и всех прочих".
  Она понимала теперь, что пути сквозь противостояние нет. Что переговоров не будет.
   "И быть по сему. Не рассчитывай на меня, Фир Сенгар. Я не знаю ни пределов своей силы, не способов контроля. Так что не полагайся на меня.
  Но я сделаю для тебя все, что смогу".
  Обещание, которого она не могла произнести вслух. Поздно. Она видела это в суровых глазах, читала в чертах отвердевшего лица.
   "Да, лучше, если он ничего не будет ожидать. Если я провалюсь..." Она не смогла закончить мысль, потому что в голове ярко сияло всего лишь одно слово. Трусость.
  Фир Сенгар пошел к остальным. Она заметила, что он уже не держится за меч. Нет, он вдруг стал казаться расслабленным, более спокойным, чем она видела его прежде.
  В тот миг она не поняла весь смысл подобной перемены. В воине. В воине, хорошо умеющем лишь одно: убивать.
  
  ***
  
  Может быть, он с самого начала знал, чем закончится странствие. Может быть, тот первый, случайный визит сюда вовсе не был случайным. Удинаасу показали, что все его поступки и решения предопределены, как путь прилива. И вот наконец его принесло сюда, словно мусор на гребне соленой волны.
   "Будем ли мы ужинать мясом теленка ранага? Вряд ли..."
  Тело Имассы было жалким. Высохшее, конечности поджаты к груди из-за сокращения сухожилий. Дикая копна волос, разросшихся подобно корням дерева; на толстых пальцах длинные ноги цвета черепахового панциря. Тесные гранаты глаз прятались в глубоких орбитах - и все же, казалось, укоризненно смотрели в небо.
  Да, Гадающая по костям. Женщина, отдавшая душу ради укрепления мира. Такое благородное и такое бесполезное жертвоприношение. "Нет, женщина, я не заплачу по тебе. Нужно было найти иной путь. Ты должна была выжить, должна была вывести свое племя из темной пещеры блаженного неведения".
  - Мир за порогом умирает, - провозгласил Скол. Казалось, его радует такая перспектива. Кольца звенели на концах цепочки - одно серебряное, другое золотое - и бешено вращались, став размытыми пятнами.
  Сильхас Руин поглядел на собрата Анди. - Скол, ты остался слепым к... неизбежному.
  Слабая, но презрительная ухмылка. - Едва ли, Белый Ворон. Едва ли.
  Альбинос повернулся, устремив взор ужасных глаз на Удинааса: - Она еще с нами?
  Ладошка Чашки окаменела, но все, что он мог - пожать ее в знак ободрения. - Она оценила наше расположение совсем недавно, - ответил Удинаас, заслужив негодующее шипение Скола. - Но сейчас... нет.
  Сильхас Руин обратился к вратам. - Значит, готовится встречать нас на той стороне.
  Удинаас пожал плечами: - Думаю, да.
  Серен Педак взволнованно спросила: - Значит ли это, что она захватила Финнест? Сильхас? Скол?
  Но Руин покачал головой: - Нет. Этого бы не допустили. Ее сестры. И могущественные Властители, поместившие его туда.
  - Но почему они не здесь? - вопросила Серен. - Почему ты думаешь, что они не будут против твоих претензий, Сильхас Руин, если Менандору они не потерпят? Ведь мы говорим о Менандоре?
  Удинаас фыркнул: - Все камешки в моем мозгу перевернула, аквитор?
  Сильхас просто промолчал.
  Бывший раб глянул на Фира. Воин готов к битве. "Да, мы уже так близко, не правда ли? О, Фир Сенгар, я не испытываю ненависти. На самом деле я кажется, люблю тебя. Я мог высмеивать твою честь¸ мог презирать выбранную тобой тропу. Так же я смеялся над Гадающей. И по тем же причинам.
  Потому что я не мог бы поступить так, как вы".
  Удинаас осторожно высвободил руку из ладони Чашки и снял прикрепленное к спине имасское копье. Подошел к Серен Педак. Вложил оружие в ее руки, не обращая внимания на взлетевшие брови и смущенный взор.
   "Да, аквитор. Если ты станешь помогать Фиру - кажется мне, что будешь - тебе оно нужнее, чем мне.
  Я ведь собираюсь сбежать..."
  Сильхас Руин вонзил оба меча в землю. Начал подтягивать разнообразные веревочки и застежки на доспехах.
   "Да, нельзя вторгаться туда неподготовленным. Тебе придется двигаться быстро, Сильхас. Очень быстро".
  Он ощутил, что во рту стало сухо.
  Сухо, как в чреве жалкого трупа у его ног.
  Серен Педак схватила его за руку. - Удинаас, - прошептала она.
  Он высвободился. - Делай что должна, аквитор!
   "Наш великий квест, годы топтания общих дорог. Завершение близится.
  Так славься, кровь. Привет тебе, неизбежность.
  Кто же вознесется на гребне кровавого прилива?
  Рад Элалле, сынок, как я боюсь за тебя".
  
  ***
  
  Три точки в небесах над южными холмами. Дух по имени Еж прищурился, глядя на Ульшана Праля, и сказал: - Лучше отойди в пещеру. Будь ближе к Онреку Сломанному и Траллу Сенгару.
  Ульшан улыбнулся.
  Дух ощерился: - Быстрый, этот олух не понимает малазанский. - Затем указал в сторону скал: - Идти туда. Скоро! Онрек и Тралл.
  Тот, что выше, ухмыльнулся: - Хватит, Еж. Этот олух вполне сносно тебя понимает.
  - Тогда почему не слушается?
  - Я откуда знаю?
  Ульшан помедлил, запечатлевая в памяти лица людей, ибо смерть может скоро забрать их. Он надеялся, что они сделают для него то же самое... хотя, разумеется, они могут не понимать, что именно он дарит им.
  Имассы знали множество истин, забытых теми, кто во всех смыслах является их потомками. Увы, это не делает Имассов высшей расой, потому что большинство истин неприятны, и знание способно не укрепить детей, а сломать. Познание не дает защиты.
  Например, напомнил себе Ульшан, он ждал этого мига очень долго, понимая, что случится и чем все обернется. В отличие от своих сородичей, он не призрак памяти, проживший несчетные тысячелетия в дымке самообмана. О да, его жизнь длится не меньше, он она именно ЖИЗНЬ. Жизнь почти бесконечная, но не в результате оскверняющего душу ритуала, а по причине пребывания в этом бессмертном мирке.
  Но он больше не бессмертен.
  Он оставил за спиной смелых потомков, пойдя к пещере.
  Все может начаться здесь, под пустым небом. Но, как хорошо понимал Ульшан Праль, все закончится у Врат Старвальд Демелайна.
  Там, где потерпела неудачу Гадающая по костям из Бентракт Имассов. Не потому что рана оказалась особо ядовитой или широкой. Прежде всего сама Гадающая была всего лишь духом. Выцветшей, слабой душой, вещью, едва способной сохранять самое себя.
  Ульшан Праль был в двадцати шагах от входа, когда появился Онрек. Сердце Ульшана переполнилось такой гордостью, что по щекам потекли слезы.
  
  ***
  
  - Ну, я так понимаю, - начал Еж, натягивая тетиву арбалета, - если мы думаем одинаково, то и не удивляемся одинаково.
  - Она слишком легко отступила.
  Еж кивнул. - Именно. Но я все еще гадаю... Быстрый, почему она не заграбастала клятый Финнест давным-давно? Не запихала его в такую беличью нору где-нибудь поблизости, что Сильхасу Руину никогда не найти? Ну-ка, ответь!
  Колдун хмыкнул и встал у самого края. - Еж, он, может быть, уже сделала именно так, как ты говоришь.
  Еж заморгал, нахмурился: - Хм. Да, я не подумал.
  - Потому что ты тупой, сапер. Знаешь, если все пойдет как надо, ты вообще не потребуешься. Помни, Ежик. Я тебя умоляю.
  - Ох, тогда покончи с ними побыстрее.
  - Постараюсь.
  Бен Адефон Делат выпрямил спину, высоко поднял руки.
   "Тощие руки" . Еж захохотал.
  Маг сверкнул глазами: - Ты прекратишь?!
  - Извини! Не думал, что ты такой обидчивый.
  Быстрый Бен выругался и вернулся к саперу.
  Ударил кулаком в нос.
  Ошеломленный сапер зашатался, из глаз брызнули слезы. Поднес руку к лицу, пытаясь остановить поток крови. - Ты сломал мне нос! Чтоб тебя...
   - Да, сломал, - подтвердил маг, тряся рукой. - Погляди, Ежик: у тебя течет кровь.
  - Какой сюрприз! А...
  - Еж, у тебя течет кровь.
   "У меня... о боги".
  - Признаешь?
  Быстрый Бен развернулся и отошел к прежнему месту на краю гребня.
  Еж уставился на красную руку. - Черт!
  Беседа окончательно прекратилась.
  Потому что драконицы были уже не точками в небе.
  
  ***
  
  Ненависть Менандоры к сестрам не мешала ей трезво оценивать их могущество. Против Сильхаса потребуется большая сила. Она знала, что втроем, сообща, они смогут уничтожить ублюдка. Полностью. Да, одна или две могут погибнуть. Но не Менандора. Она затаила план, позволяющий уцелеть.
  На гребне холма стоит одинокий смертный - второй сжался в ужасе, отбежав подальше от более смелого, но столь же глупого товарища. Одинокий смертный воздел руки.
   "Ох, маг, думаешь - этого достаточно?
  Против НАС!"
  Сила бурлила внутри; с обеих сторон шло то же чувство - внезапное напряжение, внезапное обещание.
  Сестры спустились, они летели сейчас на высоте трех ростов человека над скудными травами низины. Их тени сближались. Скользили по склону.
  Она раскрыла пасть.
  
  ***
  
  Еж утер кровь, поморгал, чтобы прочистить глаза, проклял больную голову. Затем поднял арбалет. Просто так, на случай. Леденец для милашки, что в середине. О да...
  Драконья троица широко раскрыла крылья, скользя над долиной на уровне, позволяющем оказаться вровень с гребнем древнего атолла. "Они чертовски большие", вдруг понял Еж.
  Драконицы слаженно, одновременно разинули пасти.
   И Быстрый Бен, стоявший словно гибкая ива перед цунами, высвободил свою магию.
  Склон холма вздыбился, ударив дракониц в грудь, словно гигантский кулак.
  Шеи вздернулись, головы обратились кверху - магия бесполезно излилась в небеса. Три потока схлестнулись, яростно пожирая друг дружку.
   Склон холма превратился в облако пыльной, черной земли; куски почвы все еще взлетали, за ними косматыми прядями тянулись корни; холм содрогнулся, когда три твари упали на землю в сорока шагах от позиции Бена. Тонны земли почти погребли их.
  Колдун двинулся вниз, в бурю, в хаотическую смесь земли и драконов.
  Волны вырывались из его тела, кружились, испуская молнии, вздымались над головой. Потоки снова и снова ударяли в зверей, сотрясая весь холм. Вздымались языки черного пламени, камни шипели и поднимались в воздух, но не падали, а превращались в порошок.
  Волна за волной вытекали из рук колдуна.
  Еж ошалело смотрел с края холма, как избитая драконица перевернулась на спину и поползла, дергаясь и дрыгая лапами, вниз по склону, прорезая глубокую канаву. Ее тащило все дальше и дальше.
  Вторая, охваченная пламенем, пыталась взлететь.
  Над ней восстала новая волна, опустила драконицу назад, на землю. Послышался хруст костей.
  Третья тварь выкарабкалась из завала - и внезапно ринулась на соседку. Открылись челюсти, магия копьем вонзилась в бок недавней союзницы. Плоть взорвалась, хлынули фонтаны черной крови.
  Голова атакованной задергалась, издавая раздирающий уши визг - а массивные зубы уже сомкнулись на ее горле.
  Еж видел, как шея сломалась. Новые фонтаны крови - из раны и разинутой пасти. Просто чертов водопад...
  Быстрый Бен поднимался вверх, кажется, вовсе не интересуясь оставшимся позади побоищем.
  Третья драконица - та, которую оттащило далеко в долину - поднялась в воздух над концом зияющей в траве борозды. Разбрызгивая кровь, она поднималась все выше. Затем двинулась на юг, на юго-запад.
  Сцепившиеся твари терзали когтями друг дружку; напавшая не разжимала смертельного захвата, громадные зубы скрежетали, словно перепиливая шею. Позвоночник хрустнул, треснул... отделенная голова и кусок шеи длиной в руку человека вдруг упали на мокрую почву. Глухой стук... Тело задергало лапами, еще раз вонзив когти в брюхо соперницы, и осело. Из обрубка вырвался пар последнего дыхания.
  Быстрый Бен, шатаясь, взошел на холм.
  Еж оторвал глаза от ужасной сцены внизу и уставился на колдуна. - Ты похож на подтирку для задницы самого Худа, дружок.
  - И чувствую себя так же, Ежик. - Маг начал поворачиваться - неловко, словно старик. - Шелтата - что за злобная тварь! - напала на Менандору в разгар боя!
  - Когда поняла, что мимо тебя не проскочить, - кивнул сапер. - Третья, похоже, полетела к Имассам.
  - Рад Элалле ее не пропустит.
  - Не удивлюсь. Ведь ты превратил ее в огромную отбивную.
  Шелтата Лор уползала; кишки волочились за ней.
  Еж поглядел на коварную тварь.
  - Да, сапер, - тусклым голосом сказал Бен. - Твоя игра.
  Еж хмыкнул. - Короткая игра выйдет, Быстрый.
  - Успеешь поспать.
  - Смехота.
  Еж поднял арбалет, помедлил, беря прицел. Опустил указательный палец на крючок. Ухмыльнулся: - Вот, пососи леденец, жирная крылатая корова.
  Громкий звон. Долбашка полетела по отлогой дуге.
  Приземлившись прямо в отверстом чреве Шелтаты Лор.
  Взрыв заставил ошметки драконицы брызнуть во все стороны. Густой алый дождь окатил Ежа и Быстрого Бена, оставив за собой зловоние. Нечто вроде позвонка врезало Ежу промеж глаз, отчего он немедленно отключился.
  Быстрый Бен упал на четвереньки. Он поглядел на недвижимого друга и начал смеяться. Более визгливо, чем обычно.
  
  ***
  
  Едва войдя в пещеру рисунков, Онрек протянул руку, останавливая Ульшана Праля. - Оставайся здесь.
  - Это никогда не легко, - ответил Праль. Но все же остановился.
  Онрек кивнул, поглядел на картины. - Ты снова и снова замечаешь недостатки.
  - Неудачи руки, да. Язык зрения совершенен. Перенос на камень - вот где коренится слабость.
  - В этих картинах, Ульшан Праль, мало недостатков.
  - И все же...
  - Останься, умоляю, - прервал его Онрек, не спеша вытягивая меч. - Врата... придут захватчики.
  - Да.
  - Они ищут тебя?
  - Да, Онрек Сломанный. Меня.
  - Почему?
  - Потому что однажды, давным-давно, один Джагут кое-что мне дал.
  - Джагут?!
  Ульшан Праль улыбнулся изумлению на лице Онрека. - Здесь, в этом мире, - сказал он, - мы давно окончили войну. Здесь мы выбрали мир.
  - Но дар Джагута сейчас подвергает тебя опасности. Как и твои кланы.
  Внезапно холмы содрогнулись от далеких взрывов.
  Онрек оскалил зубы. - Пора идти.
  Через мгновение Ульшан остался один в пещере, которую украшал рисунками. Света не было - Онрек унес единственный факел. Барабаны мрачной магии заставляли дрожать окружавший его камень. Он оставался недвижимым еще дюжину ударов сердца; затем неслышно двинулся вслед Онреку. К Вратам.
  На самом деле выбора нет.
  
  ***
  
  Рад Элалле вел Имассов все глубже в запутанные овраги между холмами, потом в узкую и кривую расселину (некогда землетрясение разбило надвое сердце песчаникового массива, сотворив высокие каменные стены). Едва Рад подтолкнул последних Имассов, торопя скрыться в ущелье, Хостилле Ратор, Тил'арас Бенок и Гр'истанас Иш'ильм остановились.
  - Скорее! - крикнул Рад Элалле.
  Но клановый вождь вытянул из ножен изогнутый обсидиановый меч. В левой руке он держал каменную булаву с костяной рукояткой. - Враг приближается, - сказал Ратор. - Иди, Рад Элалле. Мы втроем будем охранять проход в ущелье.
  Со стороны старой стоянки слышался ужасающий грохот.
  Рад Элалле выглядел потерянным.
  Хостилле Ратор произнес: - Мы пришли в этот мир... и нашли неожиданное. Мы стали плотью, как и те Имассы, которых ты назвал своим родом. Пришла смерть, Рад Элалле. - Он указал острием меча на юг. - Одна драконица миновала Верховного Мага. Она желает выследить тебя и бентрактов. Рад Элалле, хотя она и драконица, но вынуждена будет приземлиться здесь. Перелиться в иную форму, чтобы пройти в устье ущелья. Мы встретим ее здесь. Мы, трое... чужаков.
  - Я могу...
  - Нет, Рад Элалле. Драконица может быть не единственной угрозой твоим кланам. Иди, готовься. Ты станешь последним их защитником.
  - Почему... почему вы делаете это?
  - Потому что нам так нравится. Потому что это поможет тебе, Рад Элалле. Ульшану Пралю. И Имассам...
   "А мы... мы явились с хаосом в сердцах".
  - Иди, Рад Элалле.
  
  ***
  
  Сакуль Анкаду знала, что сестры мертвы. Несмотря на все потрясение, вызванное этим знанием - несмотря на крах планов уничтожения Сильхаса Руина, захвата Финнеста, порабощения уязвимой души Скабандари, которую можно было подвергнуть долгим и жестоким мукам - какая-то ее часть пела от радости. Менандора - они с Шелтатой все равно собирались ее предать - больше никогда не сорвет планов и честолюбивых замыслов Сакули. Шелтата... ну, она сделала все, что требовалось, напав на Менандору в момент ее слабости. Если сука выжила, Сакуль лично ее убьет.
  Удивительно, как один человек смог высвободить столь убийственную силу. Нет, не просто человек. Она была уверена: в тощем теле скрывались иные сущности. Если никогда не встречаться с ним снова, можно прожить жизнь, полную покоя и лишенную страха.
   Если трезво оценить, ее ранило сравнительно легко. Сломано крыло, отчего приходится держаться в воздухе силой магии. Набор царапин и порезов, но кровь уже остановилась, раны закрываются.
  Она могла ощутить вонь Имассов, могла проследить их путь легко, словно он зияющей раной распахал неровные холмы внизу.
  Рад Элалле - истинный сын Менандоры. Солтейкен. Но он так молод, так наивен. Если не победить грубой силой, поможет подлость. Последний акт мщения, измены Менандоре.
  След привел в ущелью с крутыми стенами. Похоже, они ушли в пещеру. Перед устьем ущелья маленькая прогалина, окруженная валунами.
  Она ринулась вниз, замедляя полет.
  И увидела перед входом воина - Имасса.
   "Отлично. Смогу убить. И наесться".
  Она уселась на площадку - едва втиснулась, прижав работающее крыло - и превратилась, втягивая внутрь силу. Встала в двадцати шагах от Имасса.
  Смертный. Ничего сокрытого от глаз.
  Сакуль Анкаду засмеялась. Она подойдет к нему, выбьет оружие, вонзит зубы в горло.
  Все еще смеясь, она приблизилась.
  Имасс приготовился к бою, низко присев. И удивил ее, метнув тяжеленную палицу на десять шагов.
  Сакуль отпрянула влево - оружие могло бы раскроить череп - и схватила кинувшегося на нее Имасса за руку, сломав запястье. Повернула, выворачивая кости. Второй рукой ухватилась за горло, подняв врага над землей.
  И увидела на лице улыбку.
  Горло разорвалось.
  Позади нее двое Гадающих по костям приняли одинаковое обличье - длинноногих медведей с плоскими мордами и короткими хвостами в черно-бурой шерсти. Звери ростом с Тисте выскочили из-за валунов и налетели на нее в самый миг смерти Хостилле Ратора.
  Они врезались в Сакуль Анкаду, один слева, другой справа; длинные когти наносили порезы, зубы впивались в плоть. Медведи пытались подмять ее под себя, сжимая сильными лапами.
  Нижние клыки вошли под линию ее челюсти, верхние проткнули плоть и кость; когда медведь дернул головой, челюсть Сакули оказалась у него в зубах - как и часть левой скулы, и височная кость.
  Второй зверь прокусил руку, достав до ребер, потянул... в его пасти оказались осколки костей и пенящееся легкое.
  Едва ужасная боль пронзила голову, давление ослабло. Сакуль резко развернулась. Левая рука - правая не слушалась - отпустила умирающего воина и протянулась назад, зацепив голову медведя. При касании она испустила импульс силы.
   Голова зверя исчезла, став массой мелких кусочков костей, зубов и мозга.
  Когда медведь упал, Сакуль попыталась извернуться сильнее и дотянуться до рыла второго зверя.
  Тот отскочил, забирая руку и легкое.
  Сакуль повернулась и вонзила руку под ключицу зверя. Пробила толстую кожу, выпустив поток крови, терзая мышцы, смыкая захват на ребристой трахее...
  Когтистая лапа нанесла новый удар по голове - с той же стороны, с какой ударил ее первый медведь. Височной кости уже не было, так что мозг просто брызнул во все стороны. Когти зачерпнули костяную крошку и хрящи, прошли сквозь передние доли и покинули черепную коробку.
  Лицевая часть черепа Сакули отлетела вслед за лапой, роняя по пути капли мозгового вещества.
  В тот же миг вторая лапа ударила с другой стороны. После этого затылок остался косо болтаться на окровавленной шее.
  Колени Сакули Анкаду подогнулись. Левая рука покинула рану на горле медведя. Хлюпающий звук...
  Она могла бы остаться стоящей на коленях, потому что верхняя часть тела стала легче... но добившая ее тварь упала, погребая Солтейкена - драконида под огромным весом. Тил'арас Бенок замер, медленно задыхаясь - трахея его была перебита.
  Еще миг - и на площадке слышалось лишь падение капель крови.
  
  ***
  
  Тралл Сенгар улавливал слабые отзвуки творящейся магии и страшился за друзей. Нечто желает дотянуться до этого места; если оно - или они? - прошло барьер Быстрого Бена и Ежа, то Тралл явно окажется для него неравным противником. Даже со стоящим рядом Онреком ...
  Однако он не сводил глаз с врат. Молчаливые языки пламени вздымались и опадали в порталах - каждый язык плясал в собственном ритме, пылал собственным цветом. В воздухе повисло напряжение. Статические разряды потрескивали в пыли. Пыль начинала вихриться, поднимаясь с каменных плит пола.
   Он услышал звук за спиной. Резко повернулся и вздохнул с великим облегчением: - Это ты, Онрек...
  - Они ищут Ульшана Праля, - ответил его друг. Он сделал два, три шага от устья тоннеля и замер на месте. - Ты встал слишком близко к вратам. Пойдем, друг...
  Закончить он не успел.
  Пламя в одном из порталов замигало и погасло. Из тьмы внезапно вынырнули какие-то фигуры.
  
  ***
  
  Серен Педак пересекла порог после Сильхаса Руина, который шел в двух шагах впереди. Она сама не понимала, что заставило ее проскользнуть вперед Фира; она почти не обратила внимания на то, что Скол идет сразу за Тисте Эдур. Душа ощутила странный рывок, внезапное мучительное желание, превозмогшее даже накопившийся в ней ужас. Каменное копье в руках вдруг стало легким словно сухой тростник.
  Тьма - мгновенный проблеск, словно вдалеке загорелся свет - и она ступила на грубый каменный пол.
  Пещера. Вокруг зияющие пасти других порталов. Они залиты огнем.
  Сильхас Руин встал; мечи свистнули, покидая ножны. Кто-то заступил ему путь. Но Серен пока что могла видеть лишь спину Белого Ворона.
  Затем она различила в нескольких шагах от Тисте Анди воина - варвара, а позади того - одинокий силуэт на фоне темного устья тоннеля.
  Слева от нее показался Фир Сенгар.
  Она сделала шаг, чтобы обойти Сильхаса и получше разглядеть того, кто заставил альбиноса остановиться.
  И тут начался ужас.
   На лице Фира - выражение глубочайшего напряжения. Он метнулся мимо Серен Педак. Кинжал в воздетой руке. Лезвие сверкнуло, устремившись в спину Сильхаса Руина.
  Порыв Фира вдруг иссяк. Выброшенная вперед рука дрогнула, полоснула кинжалом по воздуху, потому что Сильхас Руин, вроде бы ничего не заметивший, сделал один шаг вперед.
  Фир Сенгар издал жуткий булькающий звук.
  Серен вихрем развернулась и увидела, что Скол стоит прямо за спиной Фира. Увидела руки Скола, как бы без особенного напряжения сдавившие цепочкой горло Эдур. Брызнула кровь.
   Позади Скола Удинаас - он взял Чашку на руки - попытался отскочить, когда тень взлетела из каменного пола, обернулась вокруг голеней летерийца. Удинаас упал, и Тлен окутал его своей призрачной плотью.
  Скол выпустил один конец цепочки и резанул ею поперек горла Фира. Голова Тисте Эдур запрокинулась - с лица не сходило выражение крайней решимости - на шее была видна длинная тонкая рана, достигавшая позвоночных костей. Фир упал. Скол бросился на Удинаса так быстро, что превратился в размытое пятно.
  Серен Педак примерзла к полу. Она не желала верить. Из глотки рвался пронзительный вопль.
  Мечи Сильхаса Руина запели, ибо он вступил в схватку с тем, кто стоял перед ним. Стаккато ударов - противник парировал выпады альбиноса с непостижимой скоростью.
  Тлен охватил призрачными руками горло Удинааса. Он выдавливал из беглого раба жизнь.
  Чашка высвободилась и начала бить призрака тонкими ручонками.
  Тут Серен почувствовала прилив решительности и воли. Воли к убийству. Словно дротик, летящий в Тлена...
  Дух рассыпался полосками теней...
  ... но тут подскочил Скол, встав над Удинаасом и ухватив Чашку за спину между лопаток.
  Скол швырнул девочку на камни. Она ударилась, перевернулась и застыла грудой тряпья.
  Серен замолотила по Сколу острыми иглами Мокра, заставив его пошатнуться. Кровь хлынула у него из ушей, рта, носа. Потом он как бы отмахнулся - взметнулась рука ...
  Нечто врезалось Серен в левое плечо. Мучительная боль пронзила руку, вся ее концентрация пропала, отступая под ударами волн страдания. Она опустила взор - кинжал, засевший по рукоять - она смотрела и не верила...
  
  ***
  
  Времени размышлять не было. Тралл успел всего лишь узнать... одного, потом второго... и онемел от потрясения.
  Из врат показался жуткий выходец. Тралл Сенгар уже стоял с ним лицом к лицу, давно, во время ночной стражи у тела павшего сородича. Призрак тьмы. Предатель. Теперь он не безоружен. Теперь он не кажется полуразложившимся. Но вот уголья ужасных глаз светятся все так же.
  Выходец уставился на Тралла, как на давнего приятеля. Голос Предателя прозвучал тихо, почти что шепотом: - Разумеется, ты. Кто бы еще это мог быть? Но это не твоя битва...
  Тут Тралл увидел брата. Фир, бог его детства, чужак его последних дней в среде Тисте Эдур. Фир, встретивший взгляд распахнутых глаз Тралла. Увидевший, что сейчас начнется схватка. Всё понявший... В руке мелькнуло лезвие. Когда брат ринулся, чтобы ударить Предателя в спину, Тралл прочитал на его лице - в один миг - полнейшее понимание горькой иронии происходящего. Истина седой древности, разыгранная двумя мужчинами спустя множество поколений. Сильхас Руин, нож Эдур у его спины...
  Когда Фир вдруг подался назад, когда его горло прорезала рана, Тралл ощутил, что разум и душу его затопил, снес поток пылающей ярости. Он двинулся, устремив наконечник копья в лицо убийцы брата...
  Но Предатель оказался на пути.
  Удар содрал кожу на горле Предателя; копье скользнуло в сторону по ключице; Тралл нажал, пронзая левое плечо выходца.
  В то же мгновение мечи Предателя сплели паутину поющего железа, с легкостью отражая каждый выпад копейщика. Тралл Сенгар вдруг перестал надвигаться, затем отступил на шаг; мечи молотили по древку, сдирая бронзовые пластины, расщепляя дерево.
  Тралл Сенгар понял, что перед ним его смерть.
  Онрек Сломанный понял, что друг не справляется с противником, увидел, как он отступает; увидел, что Тралл Сенгар обречен.
  Но он не пошевелился. Не смог.
  Он чувствовал, как разрывается сердце, ибо осознал в мгновенном озарении: тот, кто встал позади него - Имасс, Ульшан Праль - он его родная кровь. Сложились воедино тысячи тайных намеков - походка, привычки, похожие жесты - таланты руки и глаза - Ульшан Праль был, о да, он...
  Копье Тралла словно взорвалось в руках. Мелькнул меч...
  
  ***
  
  Попавший в плечо кинжал заставил Серен Педак опуститься на колени, а потом и упасть набок - и она увидела перед Сильхасом Тралла Сенгара.
  Скол - кровь течет по лицу - начал преследовать Удинааса, а тот полз к Чашке.
  Перед ней встал выбор.
  Тралл - или Удинаас?
  Но увы, Серен Педак всегда не везло с выбором.
  Она послала каменное копье скользить по полу к Траллу - ведь его собственное оружие разлетелось на куски. Потом вырвала кинжал из плеча и возобновила атаки на Скола - Мокра вновь заставил ублюдка зашататься.
  Меч задел Тралла по виску - он упал, перекатился, избегая рубящего выпада второго клинка. Не так быстро, как было нужно. Острие вошло в правое бедро, застряв в прочной кости.
  Тралл ухватился за кисть Предателя и потянул, выворачивая ее - боль в ноге чуть не ослепила, заполнив череп белым огнем - а против второго меча он и вовсе ничего не мог сделать...
  Но Предатель, едва не выбитый из равновесия, сделал шаг в сторону - наступив на древко каменного копья. Круглое древко...
  Предатель упал.
  Тралл потянулся к оружию. Схватил копье обеими руками, все еще лежа на боку - один из поющих мечей оказался под ним - рука Предателя упорно держалась за рукоять - Тралл врезал ему тупым концом в грудь.
  Выбив воздух из легких.
  Тралл опустился на спину и перевернулся; выпущенный Предателем клинок звякнул. Тралл потянул рукой, вынимая оружие из тела. Белый огонь все бушевал в голове. Он заставил себя встать на колени, потом на ноги. Правая нога отказывалась подчиняться - он зарычал от накатившей ярости, усилием воли принимая оборонительную стойку - и похромал к Предателю, подволакивая ногу...
  
  ***
  
  Серен Педак - так и не преуспевшая в попытках испепелить мозги Скола - отпрянула: ухмыляющийся Анди прекратил охоту на Удинааса, развернулся и шел к ней, вытаскивая рапиру и нож. Алые зубы, алые струйки под глазами - словно слезы...
  В этот миг Траллу - неведомо как - удалось ранить Сильхаса Руина - уронить Белого Ворона на пол - голова врезалась в камень, воитель казался оглушенным.
  Скол повернул голову, всё увидел и вихрем рванулся к Траллу.
  Встреченный выпадом копья. Скол смог отразить его в последний момент - на лице было написано удивление - он встал на месте, вынужденный биться за свою жизнь. Против хромого Тисте Эдур.
  Тот заставил его отступить на шаг.
  Потом еще на шаг.
  На теле Скола расцвели раны. Левая рука. Ребра справа. Правая щека рассечена надвое.
  Тралл вдруг с ошеломительной скоростью перевернул копье; каменный набалдашник сломал правую руку Скола. Еще один громкий треск - правое плечо вышло из сустава - нож выпал... Еще раз - левое бедро чуть пониже паха было, похоже, сломано. Четвертый удар - в висок Скола - брызнула кровь, голова склонилась на сторону, тело расслабилось. Рапира выскользнула из онемевшей руки. Тогда Тралл повернулся к Сильхасу Руину - но раненая нога подвела - он упал, Серен услышала резкое ругательство, показавшееся ей упреком...
  
  ***
  
  Белокожий Тисте Анди приблизился к Онреку. Меч стонал в его правой руке. Воитель поднял оружие. - Отойди, Имасс. Тот, что за тобой, будет моим.
  Онрек покачал головой. "Он мой... Мой!"
  Ясно было, что Анди прочитал на его лице отказ, потому что вдруг зарычал - глас необузданного нетерпения - и выбросил вперед левую руку.
  Магия ударила Онрека. Подняла в воздух, уронила на каменную стену.
  Когда он падал на камни пола, последняя мысль теряющего сознание разума была такой: - "Неужели снова..."
  Тралл Сенгар, беспомощно лежа на камнях, закричал, видя, что Онрек угодил в поток магии и отлетел в сторону. Он постарался встать, но нога стала мертвым грузом. Оставляя за собой широкий кровавый след, он пополз к Руину.
  Тут кто-то встал на колени рядом. Рука нежно легла на плечо...
  - Нет, - прошептал женский голос. - Погоди, Тралл Сенгар. Уже поздно.
  
  ***
  
  Удинаас пытался вдохнуть воздух. Призрачные руки Тлена что - то повредили в его горле. Он чувствовал слабость; тьма наползала со всех сторон.
   "Не справился.
  Даже предвидя все, не справился.
  Вот истина бывших рабов. Само это слово - обман.
  Рабство запечатлевается в душе. Моя хозяйка сейчас - госпожа Неудача".
  Заставляя себя оставаться в сознании, он поднял голову. "Втяни воздух, чтоб тебя. Подними голову. Не справился - так хоть не умирай. Пока. Выше голову!
  Смотри".
  
  ***
  
  Сильхас Руин вложил меч в ножны и подошел к Ульшану Пралю.
  Схватил за горло.
  Слева раздался низкий женский голос: - Повреди моему сыну, Тисте Анди, и не выйдешь отсюда.
  Он повернул голову, увидел женщину - Имассу в шкуре пантеры. Она стояла над скорчившимся телом отброшенного им воина.
  - Он еще жив, - сказала Имасса, показав на тело у босых ног. - Только поэтому я не разорвала тебя в клочья.
  Гадающая по костям. В ее темных глазах читалась зловещая решимость.
  Сильхас Руин ослабил хватку на горле Имасса. Провел по груди, ловко вытащив из-под одежды кремневый кинжал. - Вот все, что мне нужно.
  Едва взвесив примитивное оружие в руке, он понял истинность своего заявления.
  Отошел, не сводя глаз с женщины.
  Она не пошевелилась.
  Удовлетворенный Сильхас Руин отвернулся.
  Склонившаяся над Траллом Серен Педак смотрела, как Белый Ворон идет туда, где была Чашка (она только что села на каменный пол). Анди протянул к ней свободную руку.
  Схватив за куртку, резко поднял девочку - и вновь швырнул - голова стукнула о камень - тут же он вонзил кремневый кинжал в середину детской груди.
  Ножки дернулись и замерли.
  Сильхас Руин не спеша выпрямился и отошел.
  Удинаас отвернулся - все равно слезы застлали ему зрение. Да, дитя знало, как знал и он сам. Ведь Чашка была последним, отчаянным творением Азата.
  Здесь, в дикарской пещере, она соединилась с Финнестом.
  Он услышал вопль Серен Педак. Поморгал, стряхивая слезы, и взглянул снова.
  Сильхас отступал к одному из порталов.
  Чашка лежала, и обмотанная кожей рукоять клинка торчала из груди. Над ней собиралась тьма, воздух забурлил. Тело девочки стало подергиваться, затем руки и ноги начали медленно извиваться - из них ползли корни, вонзаясь в каждую трещину. Камень зашипел, застонал.
  Сильхас Руин смотрел на нее еще миг... затем подобрал второй меч, вложил в ножны и исчез в портале.
  Хрипло дышащий Удинаас извернулся, отыскивая взглядом труп Скола - но ублюдок куда-то пропал. К одному из порталов вели красные следы. Неровные следы. "О, я видел Тралла Сенгара. Я видел, как он сделал тебя, Скол. Тебя, ухмыльнувшегося копью, "низменному" оружию. Я все видел, Скол".
  Окружившая Чашку темнота набухала. В ней проступили каменные фундаменты. Черные корни извивались, вода растекалась по полу.
  Азат, готовый вечно удерживать душу Скабандари. "Сильхас Руин, ты осуществил месть. Идеальный обмен".
  Тут Удинаас опустил голову и зарыдал вслух, ибо больше не мог сдерживаться.
  
  ***
  
  Траллу как-то удалось подняться на ноги. Если бы не Серен, принявшая часть веса, и не каменное копье, на которое он опирался, он не смог бы устоять.
  - Прошу, - прошептал он. - Мой брат...
  Она кивнула и поморщилась - свежая рана на плече отозвалась стреляющей болью - и помогла ему доковылять до тела Фира Сенгара, лежавшего у порога потемневших врат.
  - И что мне делать? - спросил Эдур, начав неуверенно оглядываться на приземистую женщину в шкуре пантеры. Она, как и второй мужчина, склонились над неподвижным телом третьего Имасса. Женщина гладила голову мертвого или потерявшего сознание воина. - Онрек... друг мой...
  - Сначала родич, - сказала Серен. И возвысила голос, окликнув Имассов: - Этот, упавший, будет жить?
  - Да, - ответил мужчина. - Мой отец жив.
  У Тралла вырвался всхлип. Он оперся на нее. Серен зашаталась под внезапной тяжестью, но устояла. - Идем, любимый.
  Это слово привлекло внимание Тралла так, как не смогло бы никакое другое. Он искал взглядом ее глаза, ее лицо.
  - Нужно вернуться ко мне домой, - объяснила она. А сердце содрогалось под когтями ужаса. "Еще один. То, что я сделала с прежним... Прости Странник! Еще один..." - Я сохранила меч, - добавила она вслух. - И хочу закопать у порога. "А потом? Я опущусь на колени и закрою грязными руками лицо? Завою, предвидя грядущее горе? Что я смогу подарить тебе, Тралл Сенгар? Мои бремена?"
  - Мне снилось, как ты говоришь это...
  Она на миг закрыла глаза. И кивнула.
  Затем они продолжили путь и оказались около Фира. Серен помогла Траллу опуститься; он положил копье, коснулся рукой пепельного, лишенного жизни лица брата.
  Рядом появился Удинаас - лицо его измазано полосками слез - и хрипло сказал: - Привет тебе, Тралл Сенгар. Должен сказать, что твой брат... Фир... он умер как герой.
  Тралл поднял голову и уставился на летерийца: - Удинаас. Ты неправ. Мой брат желал... предать.
  - Нет. Он видел тебя, Тралл, и знал, что на уме у Белого Ворона. Он понимал, что ты не выстоишь против Руина. Ясно? Он видел тебя.
  - Это что, утешение? - бросила Серен.
  Удинас оскалил кровавые зубы: - Если единственная альтернатива - предательство, то да. Тралл, мне ... жаль. И все же... Фир... я горжусь им. Горжусь, что узнал его.
  Она видела, как любимый кивнул и выдавил из себя печальную улыбку. - Спасибо, Удинаас. Твой путь - ваш путь... он должен был быть трудным и долгим. - Он поглядел на Серен, потом снова на Удинааса: - За то, что ты остался на стороне брата, благодарю тебя.
   "Ох, Тралл. Хорошо бы тебе никогда не узнать истины".
  
  ***
  
  Онрек Сломанный открыл глаза. Он находится в старинном сне - осознание заставило душу страдать, как от удара ножом. "Значит, забвения нет. Я не заслужил покоя. Наоборот. Вернулись мои грехи. Чтобы мучить меня.
  И все же... Ульшан Праль..."
  Старинный сон, верно. Даже еще более старинный. Он и не думал, что сохранил в душе грезы юных лет. Ритуал Телланна отнял у множества мужчин - Имассов возможность продолжиться в грядущее, порождая сыновей, дочерей, пуская корни в почву.
  Да, это поистине сон...
  Кайлава Онасс нахмурилась: - Онрек, в твоем взоре читается ум бхедрина. Последние мозги потерял?
  Но ведь сны не ругаются... верно?
  - А, - продолжала женщина, - теперь я вижу тебя прежнего. Вижу панику, что всегда наполняет взор мужчины, когда его тайные желания готовы сбыться. Но знай: я тоже желала, я тоже чувствую... панику. Любить в отсутствие любимого - все равно что плыть по вечно спокойной воде. Ни внезапных течений, ни опасных приливов. Невозможно утонуть. Мы с тобой, Онрек, слишком долго плавали в таких водах.
  Он смотрел на нее - да, он лежит на твердом камне. В пещере у врат.
  Тут Кайлава улыбнулась, показав устрашающие клыки: - Думаю, мне было легче. Потому что ты подарил мне кое-что. В ту ночь. Ты подарил мне Ульшана. А когда я нашла этот... эту иллюзию, я сделала ее домом, надежной гаванью для сына.
  - Этот мир... умирает, - пробормотал Онрек. - Мы все стали иллюзиями?
  Кайлава качнула головой, и роскошные черные волосы замерцали. - Готос дал нашему сыну Финнест. Что до остального... ну, сын все мне объяснил. Белокожий Тисте Анди, Сильхас Руин, доставил семя Азата. Семя, замаскированное под дитя. Чтобы принять Финнест, увеличив его силу. Онрек, вскоре врата будут запечатаны, их втянет в себя неказистая башня Азата. Это Королевство - с Азатом внутри - больше не будет блуждать, не будет разрушаться. Оно укоренилось. Таким и останется.
  Ульшан Праль подал голос из-за ее спины: - Готос говорил, что Сильхас Руин однажды придет за Финнестом. Готос полагал, что это... забавно. Джагуты, - добавил он после паузы, - такие странные.
  Кайлава Онасс сказала: - Ради обретения свободы Руин заключил сделку с Азатом, с умиравшим Азатом. Он выполнил то, что от него требовалось. Теперь Азат возрожден.
  - Тогда... нам не нужно было сражаться.
  Кайлава скривилась: - Никогда не верь Тисте Анди. - Отвела в сторону сверкающие глаза. - Были и другие... причины...
   Однако Онрек не хотел думать о причинах. Он все смотрел на Кайлаву Онасс. - Значит, это была ты... той темной ночью...
  Гримаса стала еще злее: - Ты всегда был тупым? Не могу припомнить - клянусь духами, паника все сильней. Конечно, то была я. Ты, твоя рука и глаз привязали меня к камню. Твоя любовь, Онрек. Запретное желание уязвило слишком многих. Но не меня. Я знала лишь, что должна ответить. Позволить говорить сердцу. - Она опустила руку ему на грудь. - Как сейчас говорит твое. Ты вернул плоть и кровь, Онрек. Ритуал выпустил твою душу. Скажи мне, чего ты ищешь?
  Он не отводил от нее глаз. - Я нашел, - сказал он.
  Каждая косточка в теле застонала, когда Онрек поднялся на ноги. И тотчас же взор его начал отыскивать Тралла Сенгара. Охвативший сердце ужас пропал, едва Имасс увидел друга.
   "Тралл, тебя так же трудно убить, как и меня".
  Но он увидел и слезы на лице друга. Похоже, день не обойдется без скорби.
  
  ***
  
  На прогалине неподалеку от входа в ущелье Рад Элалле смотрел на следы побоища. Здесь погибла одна из сестер его матери. Здесь полегли трое Имассов.
  Он чувствовал сердцем: где-то в окрестностях можно отыскать и труп матери.
  Он стоял на смоченной кровью почве и гадал: что же сейчас умерло в душе?
  Наверное, вскоре он сумеет отыскать слово.
  Невинность.
  
  ***
  
  Быстрый Бен все еще ковылял подобно старику. Ежа это очень веселило. - Сейчас ты таков, - сказал он (друзья направились к тоннелю, ведущему к Вратам Старвальд Демелайна), - каким будешь лет черед двадцать. Скрюченным, жирным. Будешь раскачивать багровым языком гнилой зуб и бормотать какие-нибудь стишки...
  - Еще слово, сапер, и ты узнаешь все о зубах. Особенно о выбитых. Удивительно, что парочка зубов не вылетела, когда тебе кость угодила в лоб. Боги, это самая смешная вещь, какую я видывал за всю...
  Еж осторожно потрогал громадную шишку на лбу. - Итак, мы свою задачу выполнили. А другие? Как думаешь?
  - Скоро мы поймем, - ответил колдун. - Я уже кое-что ощутил.
  - Что же?
  - В здешнем проклятом мирке растет Дом Азата.
  - Что означает..?
  - О, много чего. Во-первых, это место стало реальным. Оно будет жить. Имассы выживут.
  Еж хмыкнул: - Рад Элалле будет доволен. Воображаю, Онрек тоже.
  - Да. Но есть и во-вторых. И оно не такое уж радостное. В Доме Азата будет башня, а в башне врата.
  - И?
  Быстрый Бен вздохнул: - Ты чертов идиот. Врата в Старвальд Демелайн.
  - Ну?
  - Именно что ну. Темный Трон и Котиллион. Они используют Азаты, когда им нужно. Теперь они могут войти и в это Королевство. А из него...
  - В Старвальд Демелайн? Боги подлые! Ты сделал все это ради них? Это была твоя задача?
  - Не кричи, сапер. Мы даже не видели, как сажали Дом. Не видели, так? Но знаешь... меня беспокоит, что знают - или кажется, что знают - проклятые ублюдки. Понимаешь?
  - Ох. Чтоб тебе Худ напрудил в сапог, Бен Адэфон Делат.
  - У тебя все под рукой? Хорошо. Нам пора к Вратам. Пройдем через один из порталов.
  - Пройдем?
  - Пройдем. - Тут колдун послал саперу ухмылку. - Скрипачу без тебя никуда.
  
  ***
  
  Сильхас Руин стоял среди древних фундаментов построек Форкрул Ассейлов, медленно и неостановимо сползающих по склону горы. Он поднял лицо к синему небу над кронами деревьев.
  Он исполнил клятву Азату.
  Отсрочил гибель Скабандари. Кровавый Глаз этого не заслужил...
  Он отлично знал: свершенная месть всегда горчит.
  Осталось одно дело. Маловажное. Служащее всего лишь личным прихотям. Желанию восстановить баланс. Он мало что знает об Увечном Боге. Но это малое не нравится Сильхасу Руину.
  Так что он раскинул руки. Перетек в форму дракона.
   Рванулся в небо, расправляя плечи, срывая сучья с древесных стволов. В бодрящий горный воздух. Далеко на западе пара кондоров испуганно шарахнулась, освобождая путь. Но Сильхас Руин летел не на запад.
  На юг. К городу, называемому Летерас.
  И в этот раз кровь действительно омрачала его разум.
  
  
  Глава 24
  
  
  Когда наступят дни последние
  И мы в самих себя вглядимся
  Отринув притязанья разума -
  Кто будет вспоминать о нас?
  Когда мы все опустим головы
  Скорбя о крахе притязаний
  Кто будет видеть нас, не видя
  Чей безразличный, хладный взор?
  Стоят в парадном строе статуи
  Отряды каменных свидетелей
  В беспамятстве и без сомнений
  История сдается в плен.
  Лишь мошкара танцует весело
  Влетая в наши рты разверстые
  Лишь ветер тянет в одиночестве
  Священную песнь пустоты.
  В грядущем, в эти дни остатние
  Конец наступит изнутри
  Где началось все - не начнется вновь
  Миг сожаления... и тьма.
  
  
  Танец без свидетелей,
  Рыбак Кел Тат
  
  
  Курган Клюва начался с горстки пепла и черных, расщепленных костей - только это и осталось от молодого мага. Но вскоре на землю полетели другие предметы. Пряжки, застежки, фетиши, монеты, ломаное оружие. Когда кулак Кенеб приготовился дать команду к выходу, курган сравнялся с макушками людей. Капитан Сорт попросила Бутыла о благословении, но взводный маг затряс головой, объясняя, что все пространство, прикрытое магией Клюва, стало мертвым. Вероятно, магия никогда не вернется сюда. Узнав такую новость, капитан отвернулась; Кенеб слышал, что она пробормотала: - Значит, ни одной свечи не осталось.
  Морская пехота двинулась к Летерасу. Солдаты слышали рокот взрывов на юге - там Адъюнкт высадила остатки бывшей Четырнадцатой Армии и сейчас отражала атаку оставшихся у Летера сил. Кенеб понял, что взрывы происходят не от магии.
  Ему следовало бы повести морпехов в битву, ударить по летерийцам с тыла, потом соединиться с главными силами Таворы. Но Кенеб был согласен с капитаном, Скрипачом и Геслером. Они заслужили, заслужили право первыми напасть на столицу треклятой Империи.
  - Другая армия может поджидать за стенами, - заявил сержант Фом Тисси, состроив на лице такое кислое выражение, словно проглотил дерьмо всех трех нахтов.
  - Есть такая возможность, - согласился кулак. На этом совещание закончилось.
  На имперскую дорогу, вымощенную и столь широкую, что по ней может идти колонна в десять человек. Они маршировали мимо брошенного оружия и баллист, шагали по грудам оставленного летерийскими легионами мусора. День подходил к концу. Тени стали длиннее.
   Ночь близка, они не спали уже сутки - но Кенеб видел, что солдаты бодры, словно отдыхали целую неделю.
  Еще несколько сотен шагов. Колонна наткнулась на первых беженцев.
  Смятые, испуганные лица. За спинами висят мешки, корзины со скудной провизией, дети с широко раскрытыми глазенками. Нагруженные мулы. Тачки и тележки скрипят под бременем пожитков. Без всякого приказа летерийцы отошли на край дороги, позволяя колонне продолжить путь. Опущенные очи, прижатые к груди детишки. Все молчали.
  Фаредан Сорт подошла к Кенебу. - Странно.
  Кулак согласно кивнул: - Они похожи на людей, бегущих от уже приключившегося несчастья. Возьмите одного, получите ответы.
  - Слушаюсь, сэр.
  Поглядывая на проходящих беженцев, Кенеб гадал: что скрыто за пугливыми взглядами на беловолосых иноземцев в сверкающих доспехах? "Они видят спасителей? Ни шанса. Но где же враждебность? Они напуганы скорее тем, что видели в Летерасе, нежели нами. Что же там творится, во имя Худа?
  И где Тисте Эдур?"
  Толпа стала гуще, она уже не спешила расступаться. Скрипач поправил вещмешок на плече и опустил руку на меч. Движение колонны замедлялось; сержант ощущал растущее среди солдат напряжение.
  Они увидят наконец - дыханье Худа! - что таится за белой стеной. До нее осталась треть лиги. Имперская дорога ложилась под ноги, выбегая из главных ворот; в тусклом закатном свете она казалась змеей. Тысячи беженцев.
  От чего?
  Наверное, от мятежей. Экономика в развале, люди голодают.
  - Не думал, что мы вызовем такую панику.
  - Не мы, Карак. То есть - не только мы. Заметил? Ни одного Тисте Эдур. Или они прячутся за стенами имений и дворцов - где там обитает их Император? - или сбежали первыми.
  - Как те, что позади нас. Да. Пошли назад, к родным краям на севере.
  - Может быть.
  - Если треклятая империя уже развалилась, зачем нам столица?
  Скрипач пожал плечами: - Бутыл, верно, спрятал одного из крысят в прическе Адъюнкта. Давай спросим?
  - У Адъюнкта слишком мало волос, - пробурчал Каракатица, но все же метнул взгляд на мага. Бутыл не потрудился ответить. - Видишь хоть кого на стенах, Скрип? Мои глаза совсем плохие в сумраке.
  - Если так кто и есть, то без факелов.
  У них не оставалось времени думать. Только выживание. От самого побережья. Но сейчас идущий по тракту Скрипач обнаружил, что мысли побежали по пыльным дорожкам. Они начали вторжение во имя мести. Ради уничтожения императора - тирана, видящего во всех или покорных подданных, или сырье для мясорубки. Пока все ясно. Хотя здешний император далеко не уникален.
   "Так зачем нам эта битва? И куда, во имя Худа, мы двинемся после?" Ему так хочется верить: Адъюнкт ведает, что творит. Даже плохой конец будет иметь смысл.
  "Мы должны стать свидетелями самим себе". И что это должно означать?
  - Солдаты на стенах, - крикнул Корик. - Немного, но они видят нас.
  Скрипач вздохнул. "Пришли первыми. Может быть, это наше последнее достижение. Армия в восемьсот человек встала перед воротами. Там, наверное, уже в штаны наложили".
  Он вздохнул и мысленно одернул себя. - Отлично. Наконец нас встречают как героев.
  
  ***
  
  Улыбе не нравились беженцы. Жалобные лица, шаркающая походка. Так напоминают о... доме. О нет, она не участвовала прежде в паническом бегстве. Не совсем дом. Но... они смотрят, словно тупые животные. Ничего не понимающие дети цепляются за руки и рваные платья матерей. Охотники за Костями входят в Летерас. Почему же беженцы не кричат, не воют от ужаса? Они похожи на рабов. Их вытолкнули в свободу, словно овец в глухой лес. Они ждут лишь нового рабства. Рабства - или смерти в дикой чаще. Они сломаны. Им не дорога жизнь.
  Как все это знакомо. Не так ли?
  Она отвернулась, плюнула на камни. "Худ подери все империи. Худ подери кнуты и пряники. Я доберусь до тебя, милый император Летера. Если я окажусь рядом первой, порублю тебя в куски. Медленно, мучительно. За каждого из поруганных граждан, бредущих по грязной дороге.
  Чем скорее вы, глупцы, уйдете с дороги, тем скорее я начну пытать вашего императора".
  - Мы идем во дворец, - сказал Корик Тарру. - И пусть никто не встает на пути.
  - Ты нанюхался дыма, Корик. Придется прорубиться сквозь тысячи упрямых летерийцев. А Эдур там может быть еще больше. Если тебе не хватает, как насчет стен? Решил перепрыгнуть? У нас не хватит припасов, чтобы...
  - Чепуха...
  - То есть Кенеб не позволит саперам использовать все, что у них есть. Нам нужно ждать Адъюнкта. Она устроит правильную осаду.
  Корик фыркнул: - Как под И'Гатаном? Ох, не могу дождаться.
  - Тут нет Леомена Молотильщика, - сказал Тарр, дернув ремень шлема. - Просто Эдур на троне. Наверняка пьяный. Безумный. Поющий под нос и пускающий слюни. Так зачем нам сдался дворец? Я советую пограбить особняки.
  - Малазанские солдаты не грабят.
  - Но ведь мы уже не они? То есть не солдаты Малазанской Империи.
  Корик оскалился: - Капрал, ты решил заделаться бешеным дикарем? Почему это я не удивлен? Никогда не доверял всем твоим цивилизованным замашкам.
  - Каким?
  - Ну, может, другие тебя таким видят. Не я. Я иначе вижу. Ты подлый разбойник, Тарр. Только и видишь, как нас порезать.
  - Я просто думал вслух. Вряд ли Скрип позволит нам идти куда хочется.
  - Это я не позволю тебе идти туда куда хочется, Тарр.
  - Я хотел поболтать, Корик. Всего лишь.
  Корик хмыкнул.
  - Грубишь капралу, Корик?
  - Подумываю засунуть весь твой доспех - и щит - тебе же в заднюю дырку. Это грубо?
  - Я все хорошенько обдумаю и дам ответ. Ладно?
  
  ***
  
  - Слушай, Корабб, - начал Бутыл. - Ты не прекратишь на меня смотреть? Пожалуйста...
  Широкоплечий воин покачал головой. - Сержант Скрипач...
  - Да ладно. Мы в колонне. Сотни морпехов по все сторонам, верно? Я почти отдохнул, я готов устроить врагу неприятности, если случится засада или что. Я в безопасности, Корабб. И еще твои ножны тычут мне в ногу. Сплошные синяки на ней.
  - Лучше нога в синяках, чем шея без головы, - отвечал Корабб.
  - Ну, это точно.
  Корабб кивнул, словно бы закрывая вопрос.
  Бутыл потер лицо. Его не отпускали воспоминания о жертвоприношении Клюва. Он мало знал мага. Всего лишь знакомое лицо, то удивленное, то расплывающееся в улыбке. Достаточно приятный человек, ненамного старше самого Бутыла. Для некоторых - для весьма редких избранных - тропы магии всегда открыты и лишены препятствий... но в это таится опасность. Слишком легко зачерпнуть больше, чем можешь пропустить через себя.
  Миг - и ты стал кучкой пепла.
  Но Клюв спас их жизни. Суть в том, что Бутыл сомневается - стоили их жизни его жертвы? Не всегда жизни восьмисот солдат равняются по ценности одному Верховному Магу. Что бы ни ждало их в конце пути, оно будет сложным. У Адъюнкта есть Синн, это да. Еще один природный талант. Но Бутыл думает, что она сумасшедшая.
   "Адъюнкт, ваша Верховная Колдунья нездорова. Это составит проблему?"
  Он фыркнул.
  Корабб счел это приглашением к беседе. - Видишь страх на лицах людей, Бутыл? Охотники за Костями превратили их сердца в лед. Едва мы дошагаем до ворот, они распахнутся. Летерийские солдаты побросают оружие. Народ донесет нас до императора на медном блюде, и дорога будет устлана розами...
  - Ради милостей Худа, - прервал его маг. - Ты все ищешь боевой славы. Нет никакой славы. А герои - например, Клюв - непременно погибают. Заслужив что? Курган из мусора. Вот и все.
  Но Корабб покачивал головой: - Когда я погибну...
  - Это будет не в битве.
  - Ты ранишь меня такими словами.
  - В твоей тени идет Госпожа Удачи, Корабб. Ты выберешься. Если сломаешь меч, рядом окажется другой. Если твоя лошадь перевернется, то сумеет встать на ноги - а ты даже из седла не выпадешь. Я готов поставить на кон все жалование до конца службы, что ты погибнешь последним из нас.
  Корабб сплюнул в ладони и растер слюну.
  Бутыл удивленно глядел на дурака. Тот улыбался. - Не бойся ничего. Я буду тебя охранять.
  - Чудесно.
  
  ***
  
  Хеллиан кривилась. Чертовски загруженная дорога. Но всегда оно так. Деловой город, все заняты чем следует, и колонна расталкивающих их плечами иноземцев даже не удивляет. Ей до сих пор стыдно. Заснуть на поле брани! Они должны были то ли приготовиться к битве, то ли погибнуть под волной воняющей мочой магии. А она что?
  Заснула. Видела сны о белом свете и неопаляющих огнях. Все знали, что она спала, и решили разыграть. Достали припрятанные где-то запасы пасты из корня аэба и вымазали волосы, да и доспехи начистили. Ха, ха. Забавно. Черт ее подери, если это не самая сложная шутка во всей ее жизни. Но она ничего не собирается делать. Только делает вид, что ничего не изменилось. Когда все солдаты пошли к могиле единственного солдата, погибшего в битве - а битва должна была быть, потому что армия летрицев разбежалась - ну, она сделала то же самое. Оставила на кургане пустую флягу. Если это не честь для того идиота, то что?
  Однако становится темно, и все эти пялящиеся с обочин лунные рожи кажутся жутковатыми. Она вроде видела ребенка на тощих материнских руках - он показал ей язык, и понадобилась вся ее выдержка, чтобы не выхватить меч и не срубить круглую головенку, или одни уши, или защекотать до смерти - как хорошо, что никто не умеет слушать чужие мысли, иначе все поняли бы, что шутка ее порядком испугала. И еще она заснула, вместо того чтобы быть сержантом.
   "Полированный меч поможет. Смогу срезать белые волосы, когда захочу. О да, они и меня всю вымазали!"
  Кто-то наступил ей на пятки. Хеллиан обернулась: - Отойди, капрал... - Но это был не Увальнерв. Это был тот знойный черноглазый парень, с которым она уже мечтала - а может, и не мечтала, судя по тому, как он облизывает губы и глядит. Медосброс. Нет, Смертонос. - Ты теперь в моем взводе? - спросила она.
  В ответ он широко улыбнулся.
  - Дурачина влюбился без памяти, - сказал ее капрал. - Можете усыновить его, сержант, добавил он другим голосом. - Или взять в мужья. Или всё сразу.
  - Ты меня не одурачишь, капрал, хоть тремя голосами говори. Это я так, чтобы знал.
  Тут толпа на дороге рассосалась; прямо перед ними замаячили массивные двойные ворота города. Ворота были закрыты. - О, - сказала Хеллиан, - это просто ужас. Придется заплатить за вход.
  
  ***
  
  Командующий силами Летера погиб от угодившей в сердце стрелы. Он пал одним из последних в бою, что случился за четыреста шагов до реки. Увидев это, смешавшиеся солдаты побросали оружие и разбежались. У врага было мало конных отрядов, так что преследование превратилось в безумный хаос. К исходу дня увлеченные резней иноземцы, избивая утомленных и охваченных паникой противников, далеко отошли от реки.
  Сиррюн Канар дважды едва-едва улепетывал от безжалостных вражеских взводов. Наконец он услышал в тумане незнакомые сигналы рога и понял, что это приказ к отходу. Спотыкающийся, потерявший почти все доспехи Сиррюн пробился сквозь какие-то кусты и обнаружил себя на развалинах одного из бедняцких предместий. Все эти приготовления к осаде... Осада вот-вот начнется. Ему нужно быть внутри, ему нужно добраться до дворца.
  Сердце тяжело стучало от потрясения и неверия. Он был вымазан потом, кровью павших сослуживцев; по телу пробегали волны судорог, словно его лихорадило. Никогда не знавал он подобного ужаса. Мысли о конце жизни, о каком-нибудь трусливом уроде, вонзающем меч в его драгоценное тело. Мысли о мечтах и амбициях, разом смытых на землю кровавым приливом. Мысли выгнали его из боевого строя, заставили бежать со всех ног. Нет чести в том, чтобы помереть рядом с сослуживцами, которых он к тому же не знает. Чужаки. Чужаки могут валиться штабелями - ему все равно. Нет, имеет ценность лишь одна жизнь. Его.
  И - слава Страннику! - Сиррюн Канар спасся. Избежал ужасной резни.
  Канцлер найдет, чем ответить. Император - его Тисте Эдур - Ханнан Мосаг - они найдут, чем утихомирить иноземных шавок. Через год - а может, и раньше - мир станет правильным, и Сиррюн займет подобающе высокий ранг в команде Канцлера и среди Истых Патриотов. Будет богаче, чем мог мечтать. Две дюжины миловидных шлюх под рукой. Он сможет разжиреть, если захочется.
  Он добрался до стены, пошел вдоль. Тут есть едва заметные подкопы, тоннели, завлекающие чужаков - но на деле созданные, чтобы утопить их под землей. Он знал: внутри ждут лишь толстые запертые двери. Ощупывая подошву массивной стены, Сиррюн продолжал поиски.
  Наконец он нашел. Тайная дверь под углом к плоскости стены, скрытая высокой травой. Бормоча молитвы Страннику, Сиррюн Канар скользнул в похожий на угольную шахту проход, оперся на дверь, закрыв глаза и успокаивая дыхание.
  Наконец он вытащил последнее оставшееся оружие - кинжал - и начал колотить рукоятью по дереву.
  Показалось, что внутри слышны какие-то звуки.
  Сиррюн прижался щекой к двери. - Стукните, если вы там! - Хриплый шепот чуть ли не громом отозвался в ушах.
  Пять ударов сердца... он услышал слабый стук.
  - Я финед Сиррюн Канар, агент Канцлера. Вокруг никого. Пропустите, во имя Империи!
  Снова томительное ожидание. Он услышал скрежет засова; дверь навалилась на него, он поспешно отошел, позволяя ей открыться.
  Выглянуло лицо очень молодого солдата. - Финед?
  Очень молодого. Сиррюн вошел в дверь, оттолкнув солдата. "Такой молоденький! Клянусь Странником, так бы и поцеловал, и взял прямо здесь!" - Быстрей закрывай!
  - Что случилось? - спросил солдат, торопливо закрывая створку двери. В наступившей темноте было слышно, как он возится с тяжелым засовом. - Где армия, господин?
  Когда засов лязгнул, Сиррюн наконец смог позволить себе ощущение безопасности. Назад, к прежним привычкам... Он вытянул руку, схватил солдата за куртку, подтащил ближе: - Проклятый дурак! Никаких финедов! Никто не стучался в проклятую дверь! Солдат, тебя следовало бы освежевать живьем. Думаю, прямо сейчас.
  - П...прошу, господин. Я не...
  - Тихо! Думаю, тебе придется убедить меня другим способом.
  - Господин?
  Время еще есть. Иноземная армия в дне пути, а может, и в двух днях. И он чувствует себя таким живым! Он поднял руку, шлепнул юнца по щеке. Услышав внезапный вздох. "Ага. Умный паренек! Будет несложно..."
  Острие ножа вонзилось прямо под правый глаз. Юное лицо отвердело. - Финед, если вы задумали выбраться с той стороны тоннеля, вам пора покинуть эту сторону. Господин.
  - Я назову твое имя...
  - Желаю успеха, финед. Да благословит Странник ваши вечные поиски. Я тут не на страже стоял. Я собирался убегать.
  - Ты что?
  - Улицами правит толпа, финед. Мы удерживаем только ворота и стены. О, и Вечную Резиденцию, в которой наш сумасшедший император продолжает убивать поборников. Как будто сегодня мирные выходные. Никому не хочется осаждать такое место. К тому же Эдур ушли. Вчера. Все. Сгинули. Итак, финед - если все еще хотите поиметь милашку-канцлера, желаю успеха.
  Нож процарапал щеку, пустив слезинки крови. - Ну, господин. Можете вытащить кинжал, что у пояса. И умереть. Или можете отпустить мою куртку. Так будет лучше.
  Наглость и трусость - не самые привлекательные качества. - Рад помочь, солдат, - ответил Сиррюн, отпуская одежду. - Если ты намерен выйти, мне лучше закрыть за тобой двери?
  - Финед, когда я уйду, можете делать что захочется. А пока - назад, господин. Еще дальше. Вот так хорошо.
  Сиррюн ждал, пока солдат не сбежит. Он все еще ощущал на коже острие ножа. Рана зудела, потому что на нее тек пот. Его не трусость останавливает (так сказал он себе). Не трусость заставила отойти от позорящего форму солдата. Простая целесообразность. Ему ведь нужно добраться до Канцера. Не так ли? Это самое важное.
  Что за нелепость! Ему придется одному, без сопровождения, пробираться по родному городу, боясь за собственную жизнь. "Мир движется к концу. Я мог бы попросту переждать в тоннелях, в темноте... нет, чужеземцы наступают". К Вечной Резиденции! Канцлер сумеет провести переговоры, если будет нужно. Сможет сдать Императора. Канцлеру потребуются верные люди. Он желает видеть финеда Сиррюна Канара, последнего выжившего в приречной битве - Сиррюна Канара, пробившегося сквозь ряды врагов, чтобы поспешить к Канцлеру. Принести мрачные новости. Но он все же сумел, не так ли?
  Солдат закрыл дверь с той стороны. Сиррюн подошел, положил засов на место.
  Он доберется до Резиденции, даже если придется переплыть все треклятые каналы.
   "Я еще жив. Я смогу победить.
  Иноземцев слишком мало, чтобы править империей.
  Им нужна будет помощь. О да".
  Он двинулся по тоннелю.
  А юный солдат успел отойти от тайной дверцы на двадцать шагов, когда темные силуэты встали со всех сторон. Он увидел эти ужасные, нацеленные на него самострелы. Замер. Осторожно поднял руки.
  Один из чужаков заговорил на непонятном языке. Солдат вздрогнул: кто-то подошел сзади. Женщина, ухмыляющаяся, с кинжалами в руках. Она отыскала его взгляд, подмигнула, изобразив поцелуй.
  - Мы не решили, живешь ли ты, - сказал первый на грубом летерийском. - Ты шпион?
  - Нет, - ответил солдат. - Дезертир.
  - Достойный человек. Ладно. Ты ответишь наши вопросы? Всякие двери, пролазы. Зачем саперам работа? Объясни.
  - Да, я объясню все. Не хочу умирать.
  Капрал Тарр вздохнул и отвернулся от пленника. Встретил взгляд Корика. - Нужно сообщить Скрипу и капитану. Похоже, нам все же не придется выбивать двери! Эй ты, веди нас прямо туда.
  
  ***
  
  Лошадей давно не выгуливали, и теперь они задыхались, мотали головами и поскальзывались. Но сержант Бальзам все равно провел маленький отряд вглубь приречной территории. Стало слишком темно, чтобы резать летерийцев; к тому же развлечение быстро приелось. Да, истребление оправдано, когда вы попали на вражескую землю: каждый сбежавший солдат впоследствии вернется и продолжит сражение. Поэтому они преследовали даже самые жалкие группки беглецов. Утомительная работа.
  Им недостает магов - но морантские припасы сделали дело не хуже магов. Да и какая разница? "Боги, только поглядите на трупы - куски трупов - они летали по воздуху - я сначала даже смутился. Куски летерийцев повсюду и звон в ушах".
  Он успел резво отбежать в сторонку, когда этот идиот Хрясь, сапер Корда, помчался вверх по склону, держа по долбашке в каждой руке. Если бы взлетевшие в воздух летерийцы не поглотили основную ударную волну двойного взрыва, Хрясь остался бы стоять. Ну, его ноги - точно. Остальное окрасило бы закат в багряные тона. Но на деле Хряся завалило лавиной раздробленных тел, из - под которых он позднее выкарабкался, словно выходец из королевства Худа. Хотя Бальзам был уверен: выходцы не улыбаются.
  Такой дурацкой улыбкой - точно.
  Там, где роты летерийцев не были полностью сметены взрывами, дело решила главная атака - клинья тяжелой пехоты с прослойками из застрельщиков и саперов. Град жульков практически уничтожил передние шеренги летерийского войска. Затем ударили клинья, разрывая вражеский строй, оттесняя солдат Летера, пока они не сбились в кучи, способные лишь беспомощно погибать.
  Четырнадцатая Армия Адъюнкта, Охотники за Костями наконец показали, что умеют воевать. Они получили классическую битву, щит против щита. Разве не замечательно?
  Впереди ехала Мазан Гилани. Имеет смысл так ее использовать. Во-первых, она лучшая наездница, а во - вторых, ни один солдат, мужского или женского пола, не способен оторвать взгляда от округлостей над седлом, что здорово упрощает задачу сохранения единства отряда. Даже в наступившей тьме. "Не то чтобы ОНИ светились... Нет, не думаю. Но... забавно, что мы ясно различаем ИХ в темноте. Да, случись безлунная и беззвездная ночь - одна Бездна по сторонам - мы все равно будем скакать за сияющей, подпрыгивающей за..."
  Бальзам натянул поводья, резко поворачивая коня - ибо чуть не налетел на зад лошади Мазан. Та стояла, а самой Мазан не было видно.
  Он с руганью остановил коня, поднял руку, отдавая подчиненным приказ собраться.
  - Мазан?
  - Здесь, - раздался сладостный, небесный голос. Миг спустя Мазан вышла из сумрака. - Мы на боле битвы.
  - Ничуть, - возразил Горлорез. - Ни одного тела, Мазан. Ничего.
  Мертвяк проехал вперед, спешился. Огляделся, пронизывая взором тьму. - Нет, она права. Здесь Кенеб построил морскую пехоту.
  Все они видели странное сияние на севере - видели с корабля, когда транспорты поворачивали и устремлялись к берегу. А перед этим видели магию Летера, ужасную волну, что вознеслась до небес. Все поняли, что морякам Кенеба пришел конец. С ними нет Быстрого Бена, чтобы отбить атаку. К тому же Бальзам думал - как и все остальные - что он недостаточно хорош для этого. "Ни Бена, ни Синн - да, она была с нами, скорчилась на носу "Пенного Волка" вместе с Грибом, взирая на устрашающее колдовство".
  Когда та громада ринулась вниз, ясное дело, в воздухе зазвенели проклятия и молитвы, а иной раз и молитвы-проклятия. Солдаты кричали, что это хуже И'Гатана, что несчастные морпехи сумели надавать Летеру по зубам, только на выручку им никто не пришел. Что теперь придется просеивать землю, находя только осколки горелых костей.
  Когда Охотники вытрясли воду из сапог и выхватили оружие, настрой у них был хуже некуда. И еще они стали очень злыми - что могла бы подтвердить армия Летера. Да уж!
  Когда летерийская магия пропала, словно обратившись в ничто, Синн закричала; и Бальзам собственными глазами видел, как Гриб пляшет на палубе. Тут и все увидели сине-белый купол вихрящегося света, встающий на том самом месте, куда падала волна летерийского волшебства.
  И что все это значит?
  Корд и Шип подходили к Синн, но та не пожелала разговаривать. Оба были потрясены. Потом Гриб сказал чего-то такое, чего никто не понял. Сам Бальзам ничего не слышал и полагал, что мальчонок скорее всего ничего не говорил, разве что "хочу пи-пи". Это объяснило бы все его пляски.
  - Не могло случиться так, что летерийская магия их испепелила? - гадал Горлорез, расхаживая по росистому лужку.
  - И не затронула траву? - возразила Мазан Гилани.
  - Тут что-то такое... - позвал Мертвяк, отошедший на десять шагов.
  Бальзам и Горлорез спешились и присоединились к Мазан, слева и справа от нее, чуть позади. Все трое направились вслед за Мертвяком. Однако тот снова скрылся в сумраке.
  - Потише, капрал! Тебя что, Вселенский Магнит там захватил?
  Наконец они увидели Мертвяка, вставшего над какой-то серой кучей.
  - Что ты нашел? - спросил бальзам.
  - Похоже на кучу разгрызенных устриц, - пробурчал Горлорез.
  - Ха, всегда думал, что ты отродье рыбака.
  - Отродье. Ха, ха. Как смешно, сержант.
  - Да? Почему тогда не смеялся? Нет, лучше не начинай - они в городе услышат и перепугаются. Будут перепуганнее, чем раньше.
  - Это треклятая могила, - сказал Горлорез, подойдя к Мертвяку. - Поглядите - всякое малазанское добро. О боги! Сержант, неужели это все, что осталось от морской пехоты?
  Бальзам пожал плечами: - Мы не знаем даже, сколько их сюда дошло. Может, шестеро. Просто чудо, что хоть кому-то удалось.
  - Нет, нет, - забормотал Мертвяк. - Тут только один. Вот и все, что можно сказать, сержант. Здесь ни шепотка магии. Возможно, никогда не будет. Все высосано.
  - Летерийцами?
  Капрал дернул плечом: - Может. То было не заклинание, а прямо какой-то щетинистый кабан. Старая магия, грубее, чем в садках.
  Мазан Гилани присела и коснулась зазубренного малазанского меча. - Похоже, кто-то много раз им работал. Хороший клинок. Едва ли солдат стал бы выбрасывать его даже затупив.
  - Разве что покойник заслужил особые почести, - кивнул Мертвяк.
  - Итак, - подытожила Мазан, - малазанин. Но не один.
  - Да, не один.
  Она встала. - Тогда где остальные?
  - Нужно искать следы или что-то такое, - приказал Бальзам.
  Мазан растворилась в темноте.
  Все глядели ей вслед. И улыбались друг другу.
  
  ***
  
  Лостара Ииль подошла к Адъюнкту. - Почти все взводы вернулись, - доложила она. - Расставляем посты.
  - А сержант Бальзам?
  - Пока нет, Адъюнкт. - Лостара поколебалась и добавила: - Кулак Кенеб мог бы прислать гонца.
  Тавора повернулась, поглядела на нее: - Неужели?
  Лостара Ииль моргнула: - Разумеется. Даже со всеми силами - а довести всех он не мог! - у него не хватило бы солдат для штурма Летераса. Адъюнкт, мы не получили известий, и надо предполагать самое худшее.
  Во время битвы Лостара оставалась рядом с командующей, хотя вряд ли той что-то угрожало со стороны летерийцев. Высадка была произведена быстро, профессионально. Сама битва - в малазанском стиле, пусть у них не было морской пехоты для первого удара. Идеальная. Жестокая.
  Они видели, что летерийцы подошли в плохом состоянии. Нет, они не бежали, а просто быстро шли от города - наверное, с того места, на котором высвобождалась магия. Усталость и некое потрясение сделали их ряды нестройными.
  По крайней мере, так рассудила Адъюнкт, поглядев на вражеский строй.
  И оказалась права. Летерийцы сломались, словно лед на луже. Куда делись их маги? Ни одного поблизости - Лостара начала думать, что они уничтожили себя во время ужасающего магического пожара.
  Командир летерийцев послал лучников на склон - Охотников за Костями должно было изрешетить еще на подъеме. Погибло и было ранено около трехсот человек - хотя могло бы гораздо больше. Но малазанские доспехи оказались прочнее тех, на которые были рассчитаны местные стрелы. Едва застрельщики добежали на расстояние полета арбалетного болта, летерийцы понесли тяжелые потери и отступили вверх по склону.
  Жульки изрядно напугали врага. Малазанам оставалось лишь преследовать его.
  Жульки летели над головами передних шеренг Летера. Горелки взрывались на левом фланге, чтобы помешать атаке небольших отрядов конницы. Дымки посеяли панику в задних рядах. Затем ударила пехота.
  Если бы летерийцы укрепились на гребне, малазанам пришлось бы пролить немало крови. Вместо этого они смешались - шеренги таяли, извивались подобно раненым змеям - вскоре началось бегство. А за ним - безжалостное избиение.
  Адъюнкт позволила солдатам всё. Лостара Ииль ее понимала. Они так давно сдерживались. Они верили, что Кенеб и морпехи погибли. Убиты магией. На такое есть один ответ - взмахи меча, пока не отяжелеет рука, пока дыхание не станет тяжелым и хриплым.
  Сейчас последние солдаты возвращались в лагерь, закончив бойню. Унылые лица, мрачные гримасы - каждый солдат как будто пробудился от кошмара, в котором он - или она - вдруг стали монстрами. Вот сюрприз!
   "Она закаляет их, потому что ей нужны решительные воины".
  Адъюнкт заговорила: - Гриб не похож на мальчишку, потерявшего отца.
  Лостара фыркнула: - Парень одурел, Адъюнкт. Видели, как он плясал? Слышали, как он пел насчет каких-то свечей?
  - Одурел. Да, может быть.
  - В любом случае, - настаивала Лостара, - Он не Синн. У Гриба нет талантов, он не может знать участь Кулака Кенеба. Что до самой Синн... ну, вы знаете, что я ей не верю. Не потому, что отрицаю ее силу. Сила у нее есть, видит Дриджна. - Она пожала плечами. - Адъюнкт, они были в отрыве - в полном отрыве - слишком долго. У них недоставало сил, чтобы провести настоящее вторжение. - Тут она замолчала, сообразив, что это звучит как критика. Но разве все это не правда?
  - Мне известно о мнениях солдат, - бесцветным тоном сказала Тавора.
  - Адъюнкт, мы не можем проводить осаду, если не используем умения саперов и большую часть тяжелых гренад. Я чувствую, что вы спешите и не готовы к долгому сидению. Когда подойдут люди Напасти и хундрилы?
  - Они не присоединятся к нам. Это мы присоединимся к ним. На востоке.
   "Вторая часть военной кампании? Новое вторжение? Проклятие! Адъюнкт, мне хотелось бы познакомиться с вашими стратегическими планами. Поделитесь со мной. О Худ, да хоть с кем-то!" - Я удивляюсь, - сказала она вслух, - несогласованности действий Летера и Эдур.
  Адъюнкт вздохнула - так тихо и коротко, что Лостара едва уловила этот звук. - В империи неладно. Наши первоначальные заключения, что Тисте Эдур не пользуются популярностью как правители - верны. В чем мы ошиблись - в момент высадки Кулака Кенеба - так это в оценке сложности их отношений с летерийцами. Раскол произошел, капитан. Но времени для этого потребовалось больше.
   "Да. И теперь придется списать больше тысячи морячков".
  - Кулак не послал гонца, - продолжала Тавора. - Он повел морскую пехоту прямо в Летерас. Как сказал бы сержант Скрипач, "первыми вперед, последними назад".
  - Последними вперед, да с оглядкой, - брякнула Лостара и скривилась. - Извините, Адъюнкт...
  - Девиз Охотников, капитан?
  Лостара не решалась поглядеть начальнице в глаза. - Не настоящий, Адъюнкт. Выдумка какого-то панцирника, кажется...
  - Кого?
  Она отчаянно соображала. - Кажется, Непотребоса Вздорра.
  Уголком глаза Лостара уловила легкую улыбку на губах Таворы. Улыбка мигом пропала - да и была ли вообще?
  - Может оказаться, - сказала Адъюнкт, - что Кулак Кенеб отнесет этот "девиз" на наш счет. Мы тут сидим в лагере...
   "Горстка морпехов захватит столицу Империи?" - Адъюнкт...
  - Достаточно. Этой ночью, капитан, вы командуете армией от моего имени. Выступаем на заре. - Тавора отвернулась. - Мне нужно вернуться на палубу "Пенного Волка".
  - Адъюнкт?
  Тавора скорчила гримасу: - Очередной спор с неким кузнецом-оружейником и его буйной супругой. - Она помолчала. - Да. Когда или если вернется сержант Бальзам, жду вашего доклада.
  - Разумеется. "Или если?"
  Она смотрела в спину Адъюнкта, пока та не спустилась на берег.
  
  ***
  
  На палубе "Пенного Волка" Шерк Элалле, опершись спиной о мачту и скрестив руки на груди, наблюдала за тем, как трое черных, лысых, крылатых демонов сражаются за меч. "Бойцы", уже причинившие друг дружке множество укусов, царапин и порезов (частично от клыков, частично от самого лезвия) кубарем прокатились по средней палубе и сейчас карабкались на носовую надстройку.
  Там и тут стояли матросы, старавшиеся не оказаться на их пути; они делали ставки на вероятного демона-победителя, хотя результаты должны были оказаться спорными - трудно было различить, где кончается один зверь и начинается другой.
  - ... с порезом на носу - погоди, клянусь соленой соплёй Маэла! У второго такой же порез! Ладно, тогда на того, что без...
  - ... который ухо потерял? Давай - Резаный Нос против Одноухого!
  Кто-то сказал сзади: - Знаешь, все это не реально.
  Шерк повернулась: - Я думала, она тебя сковала цепями в трюме.
  - Кто, Адъюнкт? За что...
  - Нет, твоя жена.
  Вифал нахмурился. - Так это выглядит, да?
  - Только с недавних пор, - успокоила его Шерк. - Думаю, она за тебя боится.
  Мужчина не ответил.
  - Шлюпка возвращается, - заметила Шерк и оторвалась от мачты. - Надеюсь, это Адъюнкт. Я готова покинуть вашу чудную компанию. Не обижайся, Вифал, я просто волнуюсь за старпома и за то, что он может натворить на "Вечной Благодарности".
  Кузнец - мекрос повернул голову, сощурился, рассматривая в темноте главное русло реки. - Последнее, что я видел - они подняли якорь и плавают туда - обратно.
  - Да, - воскликнула Шерк. - Здравые умом люди нервно ходят по каюте. А вот Скорген ходит всем треклятым кораблем!
  - Почему он так нетерпелив?
  - Подозреваю, хочет пристать в Летерасе до прихода этой армии. Взять на борт паникующих богачей со всеми их богатствами. Потом он отчалит до начала малазанской бури, отправит богачей поплавать и разделит богатства на всех нас.
  - Как и подобает достойному пирату.
  - В точности.
  - Тебе нравится такая профессия, капитан? Кажется, все это попахивает...
  - Кто тут попахивает, так это я. Что до профессии - да, мне она нравится, Вифал.
  - Даже когда швыряешь богачей за борт?
  - Им нужно было заплатить за уроки плавания, раз такие богатые.
  - Запоздалый финансовый совет.
  - Не смеши меня.
  Матросы вдруг закричали. Демоны на надстройке каким-то образом умудрились насадить себя на меч. Клинок пришпилил всех троих к палубе. Твари дергались. Кровь текла у них из пастей. Тот, что оказался ниже всех, душил со спины среднего; средний начал проделывать то же самое с верхним. Затем средний демон замолотил затылком по морде нижнего, размозжив ему уже окровавленный нос.
  Шерк Элалле отвернулась. - Побери меня Странник. Чуть ее не потеряла.
  - Кого?
  - Узнаешь - не обрадуешься.
  Шлюпка ударилась о борт корабля; миг спустя Адъюнкт показалась над трапом. Метнув короткий взгляд в сторону пришпиленных демонов, она приветственно кивнула Шерк Элалле и подошла к Вифалу.
  - Время? - спросил тот.
  - Почти. Идите за мной.
  Шерк проследила, как они скрылись в трюме.
   "Вифал, бедный ты мужичок. Теперь и я за тебя боюсь.
  Черт! Забыла спросить разрешения откланяться". Шерк подумала было пойти за ними, но решила остаться. "Прости, Кабан. И не беспокойся. Мы всегда успеем обогнать пешую армию. Богачи никуда не денутся, не так ли?"
  Через некоторое время - матросы все еще спорили, кто выиграл - лежавшие неподвижно и казавшиеся мертвыми нахты зашевелились и ловко стащили себя с меча. Один пинком отправил оружие в реку и зажал уши лапами, услышав тихий плеск.
  Затем троица принялась обниматься и поглаживать друг дружку.
  Банашар, последний Демидрек Осенней Змеи, продолжал заинтересованно наблюдать за происходящим со своего места на фальшборте. И все же для него стал полным сюрпризом следующий поступок нахтов. Они спрыгнули за борт. Мгновением позже послышались три шлепка о воду.
  Банашар встал и перегнулся через борт, вглядываясь в воду. Головы смутно виднелись вдалеке - твари быстро плыли к берегу.
  - Почти время, - прошептал он.
  
  ***
  
  Раутос Хиванар взирал на рассыпанные по столу предметы, в очередной раз пытаясь понять их назначение.
  Он многократно менял их расположение; он чувствовал, что есть скрытая схема, что стоит лишь положить артефакты в правильном порядке, как откроется смысл.
  Артефакты вычищены, сияют отполированной бронзой. Он записал их характеристики, отыскивая сходные черты; он группировал их по разным признакам - углам изгиба, весу, взаимной близости на месте обнаружения¸ даже по глубине залегания в почве.
  А ведь они действительно были скрыты в земле. Не выброшены, не потеряны. Нет, каждый предмет аккуратно помещали в специальную глиняную выемку - он сумел сделать слепки углублений, что помогло уточнить наклон и ориентацию каждой детали.
  Сегодня артефакты были уложены на основе их положения в почве. Каждый предмет находится в точном соответствии с остальными - по крайней мере, так говорит его карта. Единственные исключения - объекты номер два и три. Земляные работы до обнаружения первых трех предметов производились без определенной методики, их положение никто не зафиксировал. Именно два артефакта из первых трех он снова и снова передвигал. Что касается третьего - найденного первым - объекта, то он отлично понимал, к чему он относится.
  А тем временем за высокими, хорошо охраняемыми стенами имения город Летерас скатывался к анархии.
  Что-то бормоча, Раутос Хиванар взял в руки первый артефакт. Снова поглядел на ставший знакомым изгиб, ощутил солидный вес. Снова удивился теплоте металла. Не стал ли он еще горячее в последние дни? Он не уверен; к тому же надежного способа проверить это не существует.
  В воздухе витал слабый запах. Не запах дров, исходящий из тысяч печных труб - нет, это кислая вонь горелой одежды, сожженной мебели, а также - чуть заметной примесью - сладковатый смрад сожженной плоти.
  Он отослал слуг в спальни, рассердившись на бесконечные ненужные доклады, на страх в уголках робких глаз. Он не ощущал голода и жажды; более того, казалось, что разум охвачен приливом сил, внутреннее зрение обострилось. Самая захватывающая подробность: он обнаружил, что каждой детали соответствуют большего размера предметы, найденные в разных частях города. Разумеется, всем, кроме этих двух. Итак, лежащее на столе было миниатюрной копией чего-то. Чего-то важного.
   "Возможно, сегодня это самое важное.
  Еще бы знать почему!"
  Да, предмет становится теплее. То же происходит с его большим собратом, стоящим на задворках новой гостиницы Хиванара?
  Он встал. Неважно, что уже поздно. Он должен увидеть.
  Осторожно опустив артефакт на стол - в соответствии с местоположением гостиницы - он встал и подошел к шкафу.
  Звуки мятежей утихли - беспорядки переместились в бедняцкие кварталы на севере. Нацепив тяжелый плащ и захватив трость - она была ему нужна не как опора, а как средство защиты против возможного нападения - Раутос Хиванар покинул контору. Тихо прошел по дому. Наружу, налево, к внешней стене.
  Стражники у ворот отдали честь.
  - Есть проблемы поблизости?
  - Пока нет, господин.
  - Я решил прогуляться.
  Стражник поколебался и сказал: - Я соберу эскорт...
  - Нет, нет. Я буду осторожен.
  - Господин...
  - Открой дверь.
  Стражник повиновался.
  Миновав арку, он помедлил в узкой аллее. Услышал, как стражник закрывает ворота. Запах дыма здесь сильнее; немногие все еще горящие на железных столбах фонари окружает туманное гало. У канав валяется всяческий мусор - самая неприятная деталь, показывающая, насколько далеко жизнь ушла от норм порядка и закона. Неспособность очистить улицы - верный признак деградации культуры. Культуры, которая, несмотря на громкие уверения в обратном, потеряла чувство гордости и веру в себя.
   "Когда все случилось? После эдурского завоевания? Нет, поражение - лишь симптом. Шепоток, обещавший анархию и разрушение, прозвучал уже давно. Шепоток столь тихий, что мы не смогли расслышать. Ах, и это вранье. Мы просто не желали слышать..."
  Он озирался. Он чувствовал, как давит на плечи тяжкое утомление.
  Не только ему. Летерасу. Всей империи.
  Раутос Хиванар вышел в умирающий город.
  
  ***
  
  Пятеро людей забредут ночью на тартенальское кладбище, только если они замышляют недоброе. Хмурый Аблала Сани вышел из темноты и ворвался в их кружок. Заработал кулаками. Еще миг - и он стоял среди пяти недвижных тел. Подобрал одно, подтащил к дыре под корнями громадного поваленного дерева. Бросил труп в провал, вернулся за следующим.
  Вскоре после этого он разжег небольшой костер и начал расчищать пространство, вырывая траву и откатывая валуны. Опустился на колени, вырывая мелкие сорняки - и начал двигаться, формируя расходящуюся спираль.
  Туманная луна все еще восходила над головой; где-то неподалеку к северу горели здания. Все нужно закончить к рассвету. Чистое место, широкий круг обнаженной земли. Кочки останутся - и это правильно, это хорошо, ведь все кладбища отличаются неровностью.
  Услышав бормотание из дыры под деревом, Аблала встал, отряхнул ладони и колени. Подошел к провалу. Начал разглядывать серые тела, пока не выделил то, от которого исходили звуки. Присел, еще несколько раз ударил человека по голове, пока тот не прекратил стонать. Удовлетворенно вернулся в круг.
  Да, к рассвету.
  Потому что на заре, знал Аблала Сани, император поднимет проклятый меч, а напротив него на песке арены будет стоять Карса Орлонг.
  
  ***
  
  В тайной комнате - которая некогда была могилой - сидели Ормли, Поборник Гильдии Крысоловов, и чрезмерно жирная женщина. Ормли кривился. - Здесь это тебе не нужно, Ракет.
  - Да, - ответила та, - но я уже привыкла. Не поверишь, сколько силы в пышных привесках. Они устрашают. Знаешь, если дела наладятся и пищи станет в избытке, я попробую стать толстой по-настоящему.
  - Я как раз об этом. - Ормли склонился над столом. - Твои буфера искусственные и не весят как настоящие. Ты будешь уставать, пройдясь по комнате. Колени заболят. Дыхание спертое, потому что легким не хватает пространства. На животе "полоски беременности", хотя ты не рожала...
  - А если я забеременею? Не все ли равно тогда, какие там полоски?
  - Ну, я не знаток этого дела... но думаю, что все равно. Никто не отличит.
  - Ормли, ты полный идиот.
  - Но в своем деле я хорош.
  Услышав это, Ракет кивнула. - Итак? Как дела?
  Ормли прищурился и почесал заросший подбородок. - Есть проблема.
  - Серьезная?
  - Серьезная.
  - Насколько серьезная?
  - Серьезнее не бывает.
  - Хммм. Ни слова от Селаш?
  - Пока нет. И ты была права. Придется подождать.
  - Но наши люди расставлены? Трудностей с мятежами и всем прочим нет?
  - На этот счет будь уверена, Ракет. Едва ли это популярные места.
  - Время казни не менялось?
  Ормли пожал плечами: - Утром узнаем. Конечно, если глашатаи еще работают. Я надеюсь, что нет. И все же мы можем провалиться. Ты ведь понимаешь?
  Ракет вздохнула. - Это было бы трагично. Нет, душераздирающе.
  - Ты действительно его любишь?
  - Ох, не знаю. Вряд ли. К тому же у меня есть соперница.
  - Ученая? Ну, если они не в одной камере, я сомневаюсь в угрозе с ее стороны.
  - Я уже сказала: идиот. Конечно, я волнуюсь, но не насчет соперницы. Я боюсь за него. И за нее. Я боюсь, что все пойдет не так и Карос Инвиктад восторжествует. Мы отстаем от графика.
  Ормли кивнул.
  - Так хорошие новости есть?
  - Не уверен, что хорошие, но интересные.
  - И?
  - Аблала Сани сошел с ума.
  Ракет покачала головой: - Невозможно. Ему неоткуда сходить. Мозгов недостаточно.
  - Ну, он забил до смерти пятерых писарей, спрятавшихся от мятежа на кладбище Тартеналов. А сейчас ползает на четвереньках, выдирая сорняки.
  - И зачем ему это?
  - Без понятия, Ракет.
  - Он сошел с ума.
  - Невозможно.
  - Знаю.
  Они посидели молча. Потом Ракет произнесла: - Возможно, я сохраню набивные буфера. Одни достоинства, никаких недостатков.
  - Они действительно набивные?
  - Иллюзии и кое-какие реальные штучки. Вроде лоскутных подушек.
  - Думаешь, он втюрится в тебя при виде такого? Я имел в виду - в сравнении с Джанат, которая становится все тощее. Знаешь, некоторым мужикам нравится такое - женщины, похожие на девочек... или еще какие темные фантазии, которые никто не станет высказывать вслух...
  - Он не из таких.
  - Уверена?
  - Да.
  - Ну, я только предупреждал.
  - Буду начеку. То, о чем ты говоришь, вызывает тошноту.
  - Мужские истины таковы, - гордо сказал Ормли.
  Они сидели и ожидали.
  
  ***
  
  Урсто Хобот и его жена, а по временам и любовница Пиношель вскарабкались на глинистый берег. В корявых руках Урсто - большущий кувшин. Они постояли, обозревая ледяную поверхность, раньше бывшую Обжитым озером. Лед блестел в лунном сиянии.
  - Он тает, Мойтортик, - сказал Урсто.
  - Ну, ты день ото дня все умнее, милый. Мы знали, что он растает. Мы знали, что это когда-нибудь случится. Мы знали, когда были пьяные, и знали, когда были трезвые. - Она сняла крышку с корзинки. - Это у нас поздний ужин или ранний завтрак?
  - Давай растянем на подольше. Будет и то, и то.
  - Так не бывает. Уж или то, или другое, как ни растягивай. И кончай умничать.
  - Почему ты так нервничаешь, любимая?
  - Тает, черт тебя. На пикник сбегутся мураши...
  - Мы знали, что так и будет...
  - Ну и ладно. Мураши так мураши.
  Они уселись на берег и принялись отгонять москитов. Урсто откупорил кувшин, а Пиношель выложила содержимое корзинки. Урсто потянулся за лакомым кусочком, но жена шлепнула его по руке. Тогда он предложил ей кувшин. Она скривилась, но приняла. Заняв таким образом обе ее руки, Урсто торопливо схватил кусок и отвалился, с довольным видом кинув еду в рот.
  И подавился. - Уши Странника! Что это?
  - Глиняное яйцо, любимый. Чернильница. Теперь придется раздобыть другую. ТЕБЕ придется - ведь ты съел последнюю.
  - Ну, было не так плохо. Ну-ка, отдай кувшин. Надо смыть все в брюхо.
  Чудесный вечерок, смутно подумал Урсто. "Сидишь тут, смотришь, как тает озеро...
  До тех пор, пока не вырвется закованный в лед гигантский демон". При этой неприятной для пищеварения мысли он бросил на жену - а по времена любовницу - осторожный взгляд, припоминая, как они сидели тут однажды, в тишине и покое и всем таком, и она предложила жениться и он сказал... ох, он сказал "да". Теперь они супруги, и это, наверное, был толчок Странника, хотя он так не думает.
  Плевать на то, что думает сам Странник.
  - Вижу в твоих глазах тоску по прошлому, пуся-муся. А давай сделаем ребенка?
  Урсто подавился во второй раз, но уже не по причине прозаического глиняного яйца.
  
  ***
  
  Главное здание Истых Патриотов, тугой узел страхов и опасений Летерийской Империи, попало в осаду. Толпа периодически подбегала к стенам, во двор летели камни и подожженные кувшины с маслом. Три дня назад пожар охватил конюшни и еще четыре строения. В воздухе словно бы еще висит страшный крик заживо сгоревших лошадей. Все, что смогли заблокированные в квартале истопаты - не дать загореться главному дому.
  Дважды были проломлены главные ворота; дюжина агентов погибла, оттесняя озверевших горожан. Теперь проход блокирует огромная баррикада из мебели, горелых балок и всякого мусора. По мокрым, вонючим плитам двора снуют вооруженные люди, неловкие в тяжелых солдатских доспехах. Мало кто из них говорит, мало кто готов встретиться глазами с приятелями. Боятся, что взгляд выдаст охватившее их паническое, тупое ошеломление...
  Мир не должен так себя вести. Народ должен быть покорным; вожаков надо изолировать и подкупать тугим кошелем - а если не получится, скрытно уничтожать. Однако агенты не могут выйти на улицы и заняться темными делами. За ними следят; банды негодяев наслаждаются, забивая невезучих истопатов до смерти, а затем перебрасывая обратно во двор. Те оперативные работники, что остаются на свободе, прекратили попытки войти в контакт - то ли разбежались, то ли убиты.
  Обширная сеть порвалась.
  Все было бы просто, понимал Танал Ятванар, если бы дело заключалось в переговорах по освобождению заключенных. Толпа быстро успокоилась бы. Но эти люди за пределами квартала - не друзья и приятели сотни ученых, интеллектуалов и художников, запертых в подземных камерах. Им плевать на пленников, они с наслаждением увидят их сгоревшими вместе со всем зданием. Во всех событиях нет и следа благородных побуждений. Всего лишь жажда крови.
   "Разве удивительно, что мы были нужны? Контроль. Контроль над основными, низшими инстинктами. Поглядите, что теперь происходит".
  Он стоял у главной двери, глядел на патрулирующих двор агентов с пиками. Иногда раздавались выкрики, требующие освобождения Теола Беддикта. Толпа хочет сама растерзать его. Порвать в клочья. Больших Топляков, что намечены на заре следующего дня, недостаточно, чтобы удовлетворить жажду озверелых людей.
  Но Теола не выпустят, пока Карос Инвиктад остается при делах.
   "Да, если его выдать, все успокоится. А мы сможем начать снова. Да. Будь я во главе, они получили бы своего Теола Беддикта. С моим благословлением.
  Но не Джанат. Нет, она моя. Навсегда". Он был потрясен, обнаружив, что у нее осталось слишком мало воспоминаний о прежнем пленении; но тем большее удовольствие доставила ему возможность обучить ее заново. "Ха. Обучить учительницу. Мне нравится. Карос Инвиктад оказал любезность, отдал ее мне". Сейчас она прикована к кровати в тайной камере, и он навещает ее днем и ночью. Даже когда толпы ревели у стен и агенты гибли, отгоняя их, Танал предпочитал лежать на ней. Она быстро научилась говорить то, что нужно, просить добавки, шептать о неумирающем желании (нет, он не заставляет ее произносить слово "любовь", потому что любовь умерла. Навечно). Слова о желании скоро превратятся для нее в реальность.
  Внимание. Избавление от одиночества. В последний раз она даже закричала, выкрикнула его имя, страстно выгибая спину и звеня кандалами.
  Она зовет его, Танала Ятванара, с раннего детства знавшего, что создан для величия. Разве все они не талдычат об одном? Да, он нашел себе идеальный мир. Наконец-то. И что? Весь треклятый город разваливается, угрожая отнять новое богатство.
   "Все по вине Кароса. Он отказывается выдать Теола Беддикта, он проводит все время, глядя в маленькую деревянную коробку с двухголовым жуком - ха - он превзошел жука в тупой, одурелой настырности. Да, в этом скрыта истина! Я уверен. Карос и двухголовое насекомое ходят по кругу, по кругу, по кругу. Пока жук не сдохнет. А тогда великий Блюститель сойдет с ума".
  Он подозревал, что не сумеет дождаться такого зрелища. Толпа слишком голодна.
  За стенами наступило временное затишье; но что-то огромное, тысячеглавое кишит на той стороне канала Ползуна. Скоро оно пересечет Дальние Окраины и проложит путь к Северным Ярусам. Он слышал тяжелое содрогание, чуял прилив тьмы, затопивший улицы, бьющийся в устья аллей, покрывший черной кровью проспекты и площади. Он мог унюхать в дымном воздухе примесь его алчности.
   "Оно идет за нами. Но я не стану ждать. Даже ради Кароса, Главы Истых Патриотов. Самого богатого человека империи".
  Он позволил себе слабую усмешку. Затем повернулся и вошел в здание. Вдоль по пыльному коридору, бездумно хрустя коркой, оставшейся там, где тащили тела мертвых и умирающих. Запах застарелого пота, упущенной мочи, кала - не лучше, чем в камерах - "о да, разве мы теперь не пленники? Мы заперты и ожидаем смертного приговора - петля тянет шеи с силой десяти тысяч доков, и вокруг лишь темные воды".
  Еще одна забавная мысль, еще один образ, который стоит записать в личном дневнике.
  Вверх по лестнице. Сапоги стучали по отесанному песчанику. В коридор, ведущий в святое святых, в личный кабинет Кароса Инвиктада. Его собственную камеру. Никаких охранников - Карос уже не доверяет никому. "Кроме меня. Это будет самой главной его ошибкой".
  Он дошел до двери толкнул створку без стука. Вошел и замер.
  В комнате смердело. Источник запаха растянулся в кресле напротив бюро Блюстителя.
  Теол Беддикт. Весь в грязи, в порезах, царапинах и синяках - похоже, запрет Кароса на грубое обращение уже не соблюдается.
  - У меня гость, - бросил Блюститель. - Тебя не звали, Танал Ятванар. Более того: я не слышал стука! Новое доказательство растущего непослушания.
  - Толпа нападет снова, - сказал Танал, метнув взгляд на Теола. - Еще ночью. Я думал, что должен уведомить вас о слабости обороны. Боюсь, в этот раз они прорвутся.
  - Слава убивает, - пробормотал сквозь разбитые губы Теол Беддикт. - Я не решился бы рекомендовать стремление к славе.
  Карос Инвиктад еще немного посверкал глазами на Танала. - В тайной комнате - да, я уверен, что тебе она известна, так что уточнения не нужны - в той комнате, Танал, ты найдешь сундук, набитый деньгами. Собери раненых, пусть наполняют монетами мешки. Мешки отнести к агентам на стенах. Это и будет нашим оружием.
  - Может стать хуже, - заметил Теол, обогнав мысль Танала. - Вдруг они решат, что внутри денег гораздо больше?
  - Они будут слишком заняты дракой, чтобы думать, - рассеянно ответил Карос. - Теперь, Танал, если других дел нет, иди к милой жертве. Не сомневаюсь, она страстно жаждет твоего пакостного внимания.
  Танал облизал пересохшие губы. Уже время? Готов ли он?
  И увидел в глазах Блюстителя полнейшее понимание. Оно проморозило Танала до костей.
   "Читает мысли. Он знает все мои мысли".
  Танал торопливо отдал честь и поспешил покинуть комнату. "Как можно победить такого человека? Он всегда на шаг впереди. Возможно, следует выждать, пока все не уляжется. Начну действовать, когда он расслабится, когда ощутит себя в безопасности".
  Он ходил в контору Инвиктада, чтобы убедиться: тот остался наедине с головоломкой. Он планировал спуститься в камеры и вывести на двор Теола Беддикта - связанного, под капюшоном, с кляпом во рту. Ублажить толпу, увидеть, как она разбежится. Спасти свою жизнь. Однако Блюститель доставил Теола в контору.
   "Зачем? Поглумиться не спеша? Ох, каждый раз думаю, что понял этого человека, и каждый раз..."
  Найдя какого-то агента, он поспешил передать приказ Кароса, а также сообщил, как попасть в секретную комнату. Затем продолжил путь, слабо удивившись себе: надо же, запомнил распоряжения Блюстителя дословно, как верный слуга!
  Вниз, на другой уровень. Коридор, потом следующий, с более толстый слоем пыли. Только его собственные сапоги оставила тут следы, протоптав глубокую тропинку. К двери. Вставить ключ, повернуть. Войти внутрь...
  - Знаю, как ты соскучилась, - произнес он.
  Фитиль фонаря почти выгорел. Он прошел к столу, сел. - Пить хочешь? Уверен, хочешь. - Он оглянулся через плечо: она следила за ним, в глазах было видно желание. - В городе все больше беспорядков, Джанат. Но тебя я защищу. Всегда буду защищать. Ты в безопасности. Понимаешь, да? Всегда в безопасности.
  Она кивнула. Он видел, как она пошире раздвигает ноги, как бы приглашая загнать кий в лунку.
  И Танал Ятванар улыбнулся. Он нашел свою идеальную женщину.
  
  ***
  
  Карос Инвиктад разглядывал Теола Беддикта поверх сложенных "домиком" пальцев. - Очень близко, - произнес он наконец.
  Теол, удивленно смотревший на головоломную коробочку, пошевелился и поднял голову, подарив Блюстителю взгляд разноцветных глаз.
  - Очень близко, - повторил Карос. - Масштаб твоего ума соотносится с моим. Думаю, ты больше всех прочих подходишь на роль равного соперника.
  - Неужели? Я думаю, что нет.
  - Обыкновенно я не выражаю восхищения умом другого человека. Прежде всего потому, что окружен идиотами и дураками...
  - Даже идиотам нужны лидеры, превосходящие их в идиотизме, - оборвал его Теол, потом улыбнулся, потом поморщился, потому что на губе открылась ранка. Потом улыбнулся шире.
  - Попытки шутить, к сожалению, - вздохнул Карос, - плохо маскируют нехватку ума. Возможно, это наше единственное различие.
  Улыбка Теола увяла. Он казался огорченным. - Вы никогда не шутите, Блюститель?
  - Разум способен проводить множество игр, Теол Беддикт. Некоторые полезны. Остальные - пустая трата времени. Юмор - лучший пример этой категории.
  - Забавно.
  - Прости?
  - Извините, я думал вслух. Забавно.
  - Почему?
  - Увы, вы не поймете.
  - Считаешь себя умнее?
  - Вовсе нет. Но если вы отрицаете все проявления юмора, тогда все, что я могу назвать "забавным", находится вне пределов вашего понимания. - Теол подался вперед. - Погодите! Вот оно!
  - Что за чушь ты...
  - Вот почему я намного умнее вас.
  Карос Инвиктад усмехнулся: - Да ну. Прошу, объясни.
  - Ведь без чувства юмора вы остаетесь слепы ко многому в нашем мире. К человеческой натуре. К абсурдности многих наших слов и поступков. Подумайте над таким, особенно острым примером: приближается толпа, она желает схватить меня, ибо я украл ее деньги. И что делаете вы ради умиротворения? Ну как же! Швыряете ей деньги, которые сами украли! Ясно, что вы не осознаете всю нелепость происходящего - вы принимаете решение, не обдумав и восьмидесяти процентов проблемы, всех ее тонких нюансов. Девяноста процентов! Девяносто трех! И еще половины от этого скромного остатка - или трети? Нет, где-то ближе к половине.
  Карос пошевелил пальцем: - Боюсь, ошибочка вышла. Почему это я "не осознаю"? Просто я равнодушен ко всяким, как ты выразился, "нюансам". На деле они лишены всякой значимости.
  - Ну, тут вы можете быть правы. Кажется, вы способны любоваться собственным остроумием, невзирая на непроходимое невежество. Давайте поглядим... может, подойдет другой пример...
  - Ты зря тратишь свое время, Теол Беддикт. И мое.
  - Неужели? Не похоже, что я очень занят. А вас что беспокоит, Блюститель? Я имею в виду - кроме анархии на улицах, экономического коллапса, вторгшихся армий, мертвых агентов и сгоревших заживо коней.
  В ответ Карос непроизвольно покосился на коробочку. Он одернул себя - но слишком поздно: на разбитом лице Теола выразилось понимание. Заключенный еще сильнее наклонился к столу, чуть не выпав из кресла.
  - Что же там такое? Резервуар магии, в котором отыщутся все решения для несчастного мира? Должно быть так. Иного ваш великий гений не допустил бы. Погодите-ка! Там что-то движется?
  - Головоломка - ничто, - взмахнув усаженной перстнями рукой, ответил Карос Инвиктад. - Мы говорили о твоих неудачах.
  Теол Беддикт подался назад и скорчил рожу: - Ох, мои неудачи. Это и есть тема нашей многоречивой дискуссии? Признаюсь, я в затруднении.
  - Некоторые головоломки не имеют решения, - сказал Карос, услышав, что голос его звучит гораздо визгливее обычного. Он заставил себя сделать глубокий вдох и произнес тоном ниже: - Кто-то пытался привести меня в смятение. Внушил, что решение существует. Но теперь я вижу, что его нет и не было. Этот дурак играл нечестно. Я очень не люблю подобных тварей - значит, я сумею его найти, арестовать, и тогда здание Истых Патриотов огласится криками и стонами.
  Карос замолчал, ибо увидел: Теол морщит лоб. - Что такое?
  - Ничего. Однако забавно.
  Блюститель ухватился за жезл, поднял его со стола, наслаждаясь привычной тяжестью символа власти, его удобством.
  - Ладно, ладно. Не забавно. Извините, что вообще говорю. Не бейте меня этой штукой. Прошу, больше не надо. Хотя, - продолжал Теол, - если учитывать, что это символ вашего служения, бить им меня - это тоже забавно... хотя шутка выходит довольно таки тяжеловесная...
  - Я подумываю выдать тебя гражданам Летера, - сказал Карос и поднял взор, оценивая реакцию заключенного. И был удивлен: дурак снова улыбается! - Думаешь, я шучу?
  - Никогда. Ни за что.
  - Тебя радует мысль о толпе, рвущей тебя на части?
  - Вряд ли. Но ведь я же не буду. Порван на части, я имел в виду.
  - О. Почему нет?
  - Потому что у меня не только больше денег, чем у вас, Блюститель, но я - в отличие от вас - совершенно равнодушен к их судьбе. Выдайте меня, господин. Прошу. Увидите, как я покупаю собственную жизнь.
  Карос Инвиктад воззрился на негодяя.
  Теол покачал сломанным пальцем. - Люди без чувства юмора, Блюститель, всегда слишком серьезно относятся к деньгам. По крайней мере к их накоплению. Вот почему они проводят все время, складывая монетки в столбики, пересчитывая их, любуясь на груды золота и так далее. Так они компенсируют жалкий недостаток всякого более глубокого содержания своей жизни. А у вас прекрасные кольца!
  Карос заставил себя сдержаться даже перед лицом таких наглых оскорблений. - Я сказал, что подумываю о выдаче. Увы, ты только что дал мне повод отказаться от такой мысли. Ты обеспечил себе Топляки на рассвете. Доволен?
  - Ну, если мое удовлетворение столь важно, я полагаю, что...
  - Хватит, Теол Беддикт. Ты мне уже не интересен.
  - Боги, я могу идти?
  - Да.
  Карос поднялся, постукивая жезлом по плечу. - Увы, мне придется сопроводить тебя.
  - Как хорошо! В наши дни трудно найти надежную охрану!
  - Вставай, Теол Беддикт.
  Негодяй выполнил приказ Блюстителя с некоторыми затруднениями. Но тот ожидал (он умел быть терпеливым в подобных случаях).
  Едва Теол выпрямил спину, на лице его выразилось изумление. - Как! Двухголовое насекомое! Ходит по кругу, по кругу!
  - К двери, - сказал Карос.
  - В чем вызов?
  - Бесполезно...
  - О, неужели? Блюститель, вы доказали, что умнее меня, я почти что умер - но я люблю головоломки. Фактически сам их придумываю. Очень трудные.
  - Лжешь. Я знаю всех изобретателей, и тебя среди них нет.
  - Ну-ну! Я придумал одну прямо сейчас.
  - Жаль, что тебе не удастся подарить ее мне. Ты возвращаешься в камеру.
  - Ну хорошо. Все равно это скорее шутка, чем головоломка.
  Карос Инвиктад поморщился и махнул жезлом, указывая Теолу путь к двери.
  Теол медленно заковылял к выходу, продолжая говорить: - Я придумал вызов. Хочу заставить жука остановиться.
  Блюститель остановил его, коснувшись жезлом груди. - Я сказал, что решения нет.
  - А я думаю - есть. Думаю, что уже его знаю. Я решу вашу головоломку, а вы отложите Топляки. Скажем, лет на сорок или около того.
  - Согласен. Потому что ты не сможешь. - Карос наблюдал за Теолом, а тот медленно, подобно старику, вернулся к бюро. Склонился... - Ты не можешь касаться жука!
  - Разумеется, - ответил Теол. И склонился еще ниже, закрыв лицом коробочку.
  Карос Инвиктад поспешил встать рядом. - Не трогай!
  - Не буду.
  - Дощечки можно переставить, но...
  - Не нужно переставлять никакие дощечки.
  Карос ощутил, как забухало в груди сердце. - Ты снова тратишь мое время.
  - Нет, я кладу конец растрачиванию вашего времени, господин. - Теол помедлил, склонил голову набок. - Кажется, ошибка. Нет, вот так!
  Он придвинулся вплотную и выдохнул, затуманив одну из боковых плиток. Насекомое увидело одной из голов, что поверхность больше не привлекает его светом, и немедленно встало. Подняло ножку, начало почесывать брюшко. Когда влага исчезла с плитки, жук возобновил движение по кругу.
  Теол выпрямился: - Я свободен! Свободен!
  Карос не мог раскрыть рта в течение десяти, пятнадцати ударов сердца. Грудь сперло, по лицу потек пот. Наконец он проскрежетал: - Не будь дураком.
  - Ты солгал? О, не могу поверить, что ты лгал мне! Знаешь что? Теперь можешь помочиться на себя и свою дурацкую коробку!
  Жезл Блюстителя прочертил дугу и врезался в стоявшую на столе коробочку, разбросав осколки по комнате. Насекомое ударилось о стену и прилипло, начав карабкаться к потолку.
  - Беги! - завопил Теол. - Беги!
  Следующий удар жезла пришелся Теолу в грудь. Хрустнули ребра.
  
  ***
  
  - Потуже натяни кандалы на ногах, - сказала Джанат. - И пошире раздвинь бедра.
  - Тебе нравится беспомощность, не так ли?
  - Да, да!
  Улыбнувшись, Танал Ятванар склонился над краем кровати. Единая цепь уходила под кровать через отверстия у рук и ступней; штырьки удерживали ее на месте. Все, что ему требовалось - вынуть на каждой стороне по штырьку, перетащить сегмент цепи ниже и вставить крепление на новое место. Джанат стонала.
  Затем он сел на край кровати и уставился на нее. Голая, почти без синяков - он уже давно не бьет ее. Воистину красивое тело, но ставшее более худым, чем он предпочитает. Он протянул руку - и отдернул. Ему не нравилось касаться тела, пока не готов. Женщина снова застонала, выгнув спину.
   Танал Ятванар разделся. Заполз на кровать, навис над ней - колени между ног - и оперся руками о матрац по сторонам женской груди.
  Он увидел, что кандалы глубоко врезались к запястья. Нужно исцелить - раны сегодня кажутся еще хуже.
  Танал медленно опустился на нее, ощутив содрогания, и ловко скользнул внутрь. Так легко, так... гостеприимно. Она застонала. Он поглядел Джанат в лицо. - Хочешь, чтобы я поцеловал тебя?
   - Да, да!
  Он опустил голову и нанес первый глубокий удар своим "шкворнем".
  Джанат, некогда знаменитая в мире ученых, чувствовала себя диким зверем, выползшим из столетий и даже тысячелетий прошлого. Зверем, познавшим плен, понявшим, что иногда свобода стоит невыносимой боли.
  Под кольцами наручных кандалов, под слоями истерзанной кожи и мяса даже кости успели потрескаться и расщепиться. Причина - постоянные, дикие усилия. Животный ритм, слепой ко всему внешнему, глухой к воплям ее нервов. Рывок, рывок...
  Пока штырьки над рамой кровати не начали сгибаться. Даже малые изгибы заставляли дерево крошиться, и штырьки выдвинулись из дыр.
  Сейчас, когда Танал переставил штырьки в основании рамы, она получила нужную слабину цепи.
  Чтобы поднять левую руку и схватить его за волосы. Чтобы склонить его голову вправо. Она в мгновение ока вытянула длинную цепь правой руки из отверстия в раме - и обернула вокруг его шеи, охватила ее петлей. Затем во внезапном припадке смертоносной решимости начала поднимать левую руку все выше, пока обруч на правой руке не оказался плотно прижатым к дереву.
  Он задергался, пытаясь просунуть пальцы под цепь; она натянула ее еще сильнее, отчего их лица соприкоснулись. Она увидела, как быстро синеет его кожа, увидела выпученные глаза и высунутый язык.
  Он мог бы отбиваться. Мог бы вдавить пальцы ей в глаза. Возможно, он сумел бы убить ее. Но она выждала, когда первый удар "шкворня" вызовет судорожный выдох. Именно этот выдох, который она слышала над ухом уже сотни раз - каждый раз, когда он пользовался ее телом - этот выдох убил его.
  Ему нужен был воздух. Воздуха в груди не было. Он рвал свое горло, пытаясь провести пальцы под цепь. Она натягивала ее, помогая локтем. И завопила, когда правое запястье защемилось в отверстии кровати и обруч кандалов еще сильнее разодрал плоть.
  Синее, вспухшее лицо, бурный выброс из пениса, вслед за которым хлынул поток мочи. Выпученные глаза с проступившими жилками вен - вскоре белки глаз стали багровыми...
  Она смотрела ему в глаза. Смотрела, отыскивая душу, пытаясь скрестить взор с его жалкой, мерзкой, гибнущей душонкой.
   "Я убила тебя. Убила тебя. Убила!" - так бессловесно рычал ее зверь.
  Дикая, радостная уверенность зверя. Ее глаза кричали на него, кричали ему в душу. "Танал Ятванар! Я убила тебя!"
  
  ***
  
  Таралек Виид сплюнул на ладони, сложил их, растирая слизь, и провел по волосам. - Я чувствую дым, - сказал он.
  Старший Оценщик - он сидел напротив него у маленького стола - поднял тонкие брови: - Удивительно, что ты вообще что-то чувствуешь.
  - Я вел жизнь дикаря, кабалий. Я могу найти антилопу по вчерашнему запаху ее желез. Город рушится. Тисте Эдур бежали. А император вдруг изменил планы и перебил сразу всех поединщиков. Остались только двое. Но разве они волнуются? - тут он резко встал и подошел к кровати, на которое лежало оружие. Вытащил скимитар из ножен, в очередной раз вгляделся в острое лезвие.
  - Ты мог бы побрить им ресницы.
  - И зачем бы мне? - рассеянно ответил Таралек.
  - Просто предположение, граль.
  - Я был слугой Безымянных.
  - Знаю.
  Таралек обернулся и прищуренными глазами всмотрелся в раскрашенное лицо монаха. - Знаешь?
  - Безымянные известны в моей стране. Знаешь, почему они так называют себя? Я скажу, потому что вижу, что ты не знаешь. Посвященные должны отбрасывать имена, потому что звать себя именем - означает давать имени много силы. Имя становится тождеством, лицом, самим тобой. Удали имя - и сила вернется.
  - От меня ничего такого не требовали.
  - Потому что ты всего лишь орудие, такое же, как меч в руке. Нужно ли говорить, что Безымянные не дают имен своим орудиям. Вскоре ты исчерпаешь свою полезность...
  - И буду свободен. Снова. Вернусь на родину.
  - Домой, - начал размышлять вслух Старший Оценщик. - К своему племени, чтобы исправить все ошибки, залечить раны, которые ты причинил в буйной юности. Ты придешь к ним с мудрыми глазами, с тихим сердцем и милосердной рукой. И однажды ночью - ты будешь спать на мехах в хижине, в которой родился - некто проскользнет внутрь и проведет лезвием ножа по твоей глотке. Ибо мир внутри тебя - не то же, что мир внешний. Тебя зовут Таралек Виид. Они взяли силу твоего имени. В имени - лицо. В имени - сущность, история. Ты будешь убит самим собой - силой, которой поделился давным - давно.
  Таралек Виид смотрел на монаха, и меч дрожал в руке. - Вот, значит, почему тебя называют только Старшим Оценщиком.
  Кабалий пожал плечами: - Безымянные по большей части глупы. Доказательство? Твое присутствие здесь, в компании Икария. И все же некоторые истины мы с ними разделяем, что неудивительно, учитывая, что мы происходим от одной цивилизации. От Первой Империи Дессимбелакиса.
  - В Семи Городах есть шутка, - ощерился гралиец. - Когда-нибудь солнце погаснет, когда-нибудь среди кабалиев не будет войн.
  - И все же мир был заключен, - ответил Старший Оценщик, складывая руки на животе.
  - Тогда почему после каждого разговора мне хочется тебя удавить?
  Кабалий вздохнул: - Возможно, я слишком долго пробыл вдали от дома.
  В коридоре хлопнула дверь; двое мужчин окаменели, встретившись взорами.
  Тихие шаги. Приближаются.
  Таралек с проклятием пристегивал меч и прочее оружие к поясу. Старший Оценщик поднялся, поправил рясу и открыл дверь. Выглянул в коридор. И скользнул назад. - Он вышел в путь, - шепнул он еле слышно.
  Таралек кивнул и присоединился к монаху (тот снова открыл дверь). Оба вышли в коридор - услышали какую-то возню, сдавленный хрип - и нечто упало на каменный пол.
  Они торопливо проскочили коридор - Таралек Виид во главе, Оценщик за ним.
  На пороге зала для тренировок бесформенная куча - тело стражника. Со двора донесся удивленный возглас, а потом - снова возня. Скрип отворяющихся ворот...
  Таралек Виид спрятался в темноте. Во рту пересохло. Сердце бухало в груди. Старший Оценщик сказал: Икарий не будет ждать. Икарий - бог, и никто не в силах остановить бога, отправившегося сделать то, что он должен сделать. Они обнаружат исчезновение. Станут обыскивать город? Нет. Они даже не рискнут поднять засов дворцовых врат.
   "Икарий Губитель, чего ты ищешь?
  Ты вернешься, чтобы предстать перед Императором и его проклятым мечом?"
  Монах велел Таралеку быть начеку, не спать всю ночь. Вот, значит, почему.
  Они дошли до ворот, переступили через тела двоих стражников. Вышли наружу.
  И увидели его. Стоит неподвижно в сорока шагах по улице, в самой ее середине. К нему направились четыре типа с дубинками. Шагах в десяти они замерли - и начали отступать. Затем развернулись и бросились в бегство - зазвенела по мостовой брошенная дубинка...
  Икарий смотрел в ночное небо.
  Где-то на севере горели три дома, отбрасывая тусклый багрянец на подбрюшья дымных туч. Раздавались далекие крики. Таралек Виид - дыхание с трудом вырывалось из его груди - вытащил скимитар. Воры и убийцы могут разбегаться от Икария, но никаких гарантий, что с гралийцем и монахом будет происходить то же самое.
  Икарий опустил голову и начал оглядываться, словно только сейчас понял, где оказался. Мгновенная заминка - и он двинулся дальше.
  Гралиец и монах беззвучно шагали за ним.
  
  ***
  
  Семар Дев облизнула губы. Он лежит на койке и вроде бы спит. Придет заря - он возьмет кремневый меч, нацепит доспехи и пойдет между рядами летерийских солдат на Имперскую Арену. Затем выйдет на песок - один, под крики и мяуканье нескольких сотен зевак. Там не будет пари, не будет возбужденного гула при объявлении ставок. Ибо игра всегда имеет один исход. Кому она интересна?
  Мысленно она уже видела его выходящим в центр арены. Станет ли он смотреть на императора? Изучать Рулада Сенгара, едва тот сделает шаг из ворот? Что увидит? Легкий шаг, бессознательные движения кончика меча, рисунок, выдающий привычки и умения мышц и сухожилий?
  Нет, он будет таким, каким является всегда. Он будет Карсой Орлонгом. Он даже не взглянет на императора, пока Рулад не подойдет близко. И начнется поединок.
  Не излишне самоуверенный. Не равнодушный. Даже не презирающий врага. Трудно объяснить воина - Тоблакая. Он будет пребывать в себе, уйдет глубоко, пока не настанет время... свидетельства.
  Но все обернется худо - Семар Дев уверена. Не поможет ни великое мастерство Карсы Орлонга, ни даже вечно напряженная, извергающаяся водопадом воля Тоблакая. Ничего не изменят духи, заключенные в ноже, который она держит в руке, как и те духи, что влачатся в тени Тоблакая - все эти души убитых, пустынные божки, демоны песка и камней - духи, что могут броситься на защиту своего бога - победителя (неужели он действительно бог? Семар не уверена). Нет, в конце концов все это не будет иметь значения.
  Убей Рулада Сенгара. Убей его трижды. Убей двенадцать раз. В конце он окажется стоящим, и на руках его будет кровь. Тогда приведут Икария, последнего изо всех.
  Чтобы начать снова.
  Карса Орлонг, всего лишь имя в списке сраженных. Всего лишь. Даже этот необыкновенный воин. "Именно это твое святое кредо, твой шепоток, о Падший Бог. Величие, потенциал, большие надежды - все изменяет нам.
  Даже твой великий поборник, истерзанный Эдур - ты снова и снова ломаешь его. И каждый раз возвращаешь. Он становится все меньше, а сила в руках - все больше. Да, он символ всех нас. Сила и носитель, сломленный своей же силой".
  Карса Орлонг сел. - Кто-то сбежал.
  Семар Дев заморгала. - Что?
  Великан оскалился: - Икарий. Сбежал.
  - Что ты имеешь в виду? Сбежал? Куда?
  - Неважно, - отвечал Тоблакай, опуская ноги на пол. И уставился на нее: - Он знает.
  - Что знает, Карса Орлонг?
  Воин встал. Улыбка стала шире, исказив безумную татуировку на лице. - Что не потребуется.
  - Карса...
  - Ты поймешь, когда... Поймешь, женщина.
   "Что пойму, проклятие?" - Они не могли отпустить его, - сказала ведьма. - Значит, он сразил стражников. Карса, это последний шанс. Идем в город. Бросим всё это...
  - Ты не понимаешь. Император - ничто. Не императора он ищет.
   "Кто? Икарий? Нет..." - Карса Орлонг, какую тайну ты хранишь? Что тебе известно об Увечном Боге?
  Тоблакай выпрямил спину. - Почти рассвет. Пора.
  - Карса, прошу...
  - Ты будешь свидетельницей?
  - А должна?
  Он молча поглядел на нее. А его слова потрясли ведьму до глубины души. - Ты нужна мне, женщина.
  - Почему? - Она чуть не расплакалась.
  - Чтобы засвидетельствовать. Чтобы сделать необходимое, когда настанет время. - Он удовлетворенно вздохнул и отвернулся (грудь надулась так сильно, что начали трещать ребра). - Я живу ради дней, подобных нынешнему.
  Тут она заплакала.
   "Величие, потенциал, большие надежды. Падший, зачем ты отдаешь нам свою боль?"
  - Женщины становятся слабыми раз в месяц. Так?
  - Иди к Худу, ублюдок.
  - И гневливыми.
  Она вскочила на ноги. Врезала кулаком в его твердую грудь.
  Пять, шесть раз - он поймал руку, не сломав, но словно кандалами сковав движения.
  Семар сверкнула глазами.
  Он не улыбался. Тем лучше. Для него!
  Она разжала кулаки. Женщину словно затягивало в его взор - она как будто впервые увидела глаза Теблора. Их неизмеримую глубину, блеск ярости и веселья...
  Карса кивнул: - так-то лучше.
  - Надменное дерьмо.
  Он отпустил ее руку. - Каждый день все больше узнаю о женщинах. Особенно о тебе.
  - Тебе еще многому учиться, Карса Орлонг, - ответила она, отворачиваясь и утирая слезы.
  - Да. И это будет радостное путешествие.
  - Мне действительно следует тебя ненавидеть. Уверена, почти все, кто тебя знает, ненавидят тебя.
  Тоблакай фыркнул: - Император уж точно.
  - Итак, я должна идти с тобой. Видеть, как ты гибнешь.
  За дверью раздались крики.
  - Они обнаружили побег, - сказал Карса, поднимая меч. - Скоро придут за нами. Готова, Семар Дев?
  - Нет.
  
  ***
  
  Он заметил, что вода разъела ей ноги. Белые, словно плоть трупа, куски кожи отстали, обнажив красные раны; когда она села на алтарь, подобрав ноги под себя, Странник вдруг понял кое-что. О человечестве, об этой кишащей, затопившей историю, жестокой орде.
  Рот словно наполнился пеплом. Бог отвернулся и поглядел на потоки, струящиеся по неровным стенам крипты. - Прибывает, - сказал он, глядя на женщину.
  - Он никогда не был забыт, хотя думает иначе, - ответила Пернатая Ведьма, рассеянно дергая прядь некогда золотистых волос. - Разве ты не рад, мой милый бог? Империя готова пасть к твоим стопам. И, - добавила она резко, обнажив побуревшие зубы, - к моим.
   "Да, к твоим, Пернатая Ведьма. К гнилым, полумертвым придаткам, на которых ты ходила. Когда-то. Империя склоняется, выпячивает губы. Расцветает поцелуй. Такой холодный, такой скользкий... а запах, запах..."
  - Разве не пришло время? - спросила она, бросив странно уклончивый взгляд.
  - Для чего?
  - Ты был консортом. Ты знаешь пути любви. Обучи же меня.
  - Обучить?
  - Я нетронутая. Я никогда не ложилась с мужчиной или женщиной.
  - Ложь, - отвечал Странник. - Грибна, хромой раб в селе Хирота. Ты была очень молода. Он пользовался тобой. Часто и грубо. Именно потому ты стала вот такой, Пернатая Ведьма.
  Он увидел, как она прячет глаза, морщит лоб - и понял ужасную истину: она не помнит. Она была тогда слишком юной и наивной. Потом все такие моменты были глубоко похоронены в тайниках души. Она - во имя Бездны! - не помнила. - Пернатая...
  - Изыди. Мне от тебя ничего не нужно. У меня есть Удинаас.
  - Ты потеряла Удинааса. И никогда не имела. Прошу, послушай...
  - Он жив! Да, жив! А все, что желали его смерти - сестры - они мертвы!
  - Дура! Сильхас Руин идет сюда. Чтобы разрушить город. Чтобы уничтожить все...
  - Ему не победить Рулада Сенгара, - воскликнула она. - Даже Сильхасу Руину это не по силам!
  Странник не ответил на смелое заявление. Отвернулся. - Я вижу гангрену у тебя на ногах, Пернатая Ведьма. Мой храм - ты любишь называть его так - смердит гнилью.
  - Тогда исцели меня.
  - Вода поднимается, - сказал он. И эти слова вдруг заполнили весь его разум. Вода поднимается. Почему? - Ханнан Мосаг ищет демона-бога, того, что схвачен льдом. Лед тает, Пернатая Ведьма. Вода... повсюду. Вода...
   "Ради Оплотов, неужели возможно? Даже это? Нет, я поймал ублюдка. Поймал его!"
  - Он взял палец, - пробормотала за спиной Пернатая Ведьма. - Взял и думал, что этого достаточно. Просто взять. Но как могла я попасть туда, куда он ушел? Да, он был мне нужен. Я нуждалась в нем, и он вовсе не заблудился, как сам полагает.
  - А как насчет второго? - спросил Странник, все еще стоя к ней спиной.
  - Не нашли...
  Старший Бог развернулся: - Где второй палец?
  Он увидел, как раскрываются ее глаза.
   "Неужели? Это возможно?"
  Он сам не понял, как оказался в коридоре. Вода доходила до пояса, но он разрезал ее без усилий. "Настает миг... Икарий ушел - куда? Иноземная армия и ужасный маг приближаются. Сильхас Руин машет крыльями на севере, и глаза его пылают. Ханнан Мосаг - глупец! - ползет к Обжитому озеру, а демон-бог шевелится - и она говорит, что тот вовсе не заблудился..."
  Почти рассвет где-то там, за плачущими ветхими стенами.
  Империя у ног.
  Поцелуй расцвел. Еще мгновение...
  
  ***
  
  До Варата Тауна, нового финеда Дворцовой Гвардии, дошла весть о бегстве Икария, Таралека Виида и Старшего Оценщика. Он услышал - и подогнулись колени, по телу пробежала дрожь. Его охватил темный, смятенный поток. Облегчение, да - все отложено, хотя бы на время - но вдруг Икарий вернется? - облегчение быстро сменилось растущим страхом перед армией захватчиков, что разбили лагерь всего в двух лигах отсюда.
  Будет осада. Защитников почти не осталась, так что осада будет короткой. Затем они обложат Вечную Резиденцию. Рулад, наверное, уже будет стоять один и в окружении врагов.
  Император без империи.
  Пять летерийских армий, что на границах Болкандо, куда-то пропали. Ни весточки от боевых магов. Они были посланы - под началом если не блестящего, то вполне компетентного полководца - сокрушить Болкандо и его союзников. Даже женщине должно было хватить способностей. Последний рапорт пришел за день до столкновения войск.
  Что же еще можно заключить? Армии разбиты. Враг наступает в самое сердце империи. А что случилось к востоку от Дрены? Тоже молчание. Атрипреду Биветт рассматривали как следующего Преду всех Имперских Армий.
  Мятежи в Синей Розе, восстания в каждом городе. Дезертируют целые части, целые гарнизоны. Тисте Эдур исчезли, словно призраки. Нет сомнения, бегут назад, на родину. "Ради Странника, почему я не ускакал с Яни Товис? Вернуться к жене... я дурак, и я умру в проклятом дворце. Ни за что".
  Он стоял у входа в тронный зал и следил из-под края шлема, как Император Тысячи Смертей меряет шагами подножие престола. Он покрыт кровью и мочой дюжины убитых поборников, каждого из которых сразил одним бешеным взмахом. Рулад вопил, его меч извивался в руках, рубил и отделял члены. Казалось, он опьянел от крови и боли жертв.
  Заря занимается над городом. Лишившийся сна Император отмеряет шаги. Черные монеты шевелятся на искаженном лице, когда по нему пробегают волны бесконечных циклов неверия, потрясения и страха.
  Перед императором недвижно застыл канцлер.
  Трижды император останавливался и глядел на Гнола. Трижды он пытался о чем-то спросить - но вместо этого снова начинал ходить, дребезжа кончиком меча по плитам.
  Собственный народ бросил его. Он неумышленно утопил отца и мать. Убил всех братьев. Довел украденную жену до самоубийства. Был предан Первой и единственной Наложницей, Низалью.
  Экономика в руинах, порядок рассыпается, армии приближаются.
  Единственный его ответ - вызывать беспомощных иноземцев на песок арены и кромсать их.
   "Трагедия или комедия?
  Не пойдет, Император. Не годится так. Все эти кишки, кровь на теле... Когда ты держишь меч, меч правит, а меч знает лишь то, для чего предназначен. Он не наложит резолюций, не проведет ловких переговоров, не решит ни одной из проблем, отяготивших сотни тысяч твоих подданных.
  Дай мечу править империей - и она падет. Посреди войны, анархии, в потоке крови и море нищеты".
  Облаченный в монеты носитель меча меряет шагами истинный размер своих владений. Одного тронного зала.
  Он снова встал перед канцлером. - Что творится?
  Детский вопрос. Детский голосок. Варат Таун вдруг почувствовал, как замерло сердце. Суровость его поколебалась. Дитя...
  Ответ канцлера был таким размеренным, таким утешительным, что Варат чуть не рассмеялся нелепости происходящего. - Нас не смогут завоевать по-настоящему, Император. Вы уcтоите, ибо никто не сможет сразить вас. Захватчики увидят, поймут. Они осуществили месть. Грядет оккупация? Неясно. Если не они, это сделает коалиция восточных королевств. Но подобные коалиции неизбежно распадаются, пожирают сами себя. Они тоже ничего не смогут сделать с вами, Император.
  Рулад Сенгар смотрел на Трайбана Гнола, губы его шевелились, но не издавали ни звука.
  - Я уже начал, - подытожил канцлер, - готовить условия сдачи. Малазанам. По крайней мере они наведут в городе порядок, подавят восстания. Вероятно, в союзе с Истыми Патриотами. После наведения порядка мы сможем начать восстановление экономики, возобновим выпуск монеты...
  - Где мой народ?
  - Они вернутся, Император. Уверен.
  Рулад обратил лицо к трону. И внезапно замер. - Он пуст, - прошептал Рулад. - Глядите! - Тут он поднял меч, указывая на престол. - Видите? Пуст!
  - Ваше...
  - Как кресло в доме моего отца. В нашем доме, в нашем селе! Пуст!
  - Села больше нет, Император...
  - Но кресло осталось! Я вижу его! Своими собственными глазами - кресло отца! Краска выцвела на солнце. Дерево расслоилось от дождя. Вороны сидят на ветхих боковинах. Вижу!
  Крик долго замирал в наступившей тишине. Стража не шевелилась. Канцлер понурил голову. Кто знает, что за мысли бегают за глазками этого змея?
  Сдача. Условия. Рулад Сенгар остается. Рулад Сенгар и да, Канцлер Гнол. Истопаты. "Нас не смогут завоевать. Мы здесь навеки. Войди в наш мир - и он сожрет тебя".
  Широкие плечи Рулада опустились. Он подошел к трону и сел. Поднял мутные глаза. Спросил хриплым голосом: - Кто остался?
  Канцлер поклонился: - Всего один, Император.
  - Один? Должно быть двое.
  - Поборник, известный под именем Икария, сбежал. В город. Мы ищем его.
   "Лжешь".
  Но Рулад Сенгар казался равнодушным к известию. Голова повернулась, взор опустился на покрытый кровью меч. - Тоблакай.
  - Да, Император.
  - Тот, что убил Бинадаса. Моего брата.
  - Верно, государь.
  Голова медленно поднялась. - Уже рассвет?
  - Да.
  Приказ Рулада прозвучал тихо, словно выдох: - Приведите его.
  
  ***
  
  Они отпустили беднягу сразу же, как тот показал тайный проход под городскую стену. Дверь была, разумеется, заперта. Взводы ожидали в начинающей редеть темноте, отыскивая мало-мальски пригодные укрытия (таковых оказалось немного), пока Скрипач и Каракатица изучали подземный проход.
  - Непрочно сделано, - шепнул Каракатица, - как раз по словам парня - мы заходим, они открывают водяной люк, и нам крышка. Скрип, я не вижу способа сделать все так тихо, чтобы мы прошли незамеченными. Они услышат, ловушка захлопнется.
  Скрипач подергал белую бороду. - Может, получится снять дверь целиком, вместе с рамой и запором.
  - Времени нет.
  - Да. Отходим, прячемся на день, а вечером делаем что нужно.
  - Адъюнкт медлить не станет. Кенеб хотел, чтобы мы были первыми, и он прав. Мы заслужили.
  В этот миг они расслышали за дверью глухой удар. Тихо заскрипел засов.
  Малазане встали по сторонам двери, торопливо взводя арбалеты.
  Раздался скрежет и дверь резко распахнулась.
  Показавшаяся фигура принадлежала явно не летерийскому солдату. На ней были простые кожаные доспехи, не скрывающие признаков женского пола. На лице незнакомки эмалевая маска с небольшим числом значков. За спиной два меча. Шаг, два... Она бросила взгляд на Скрипача, что стоял справа, потом на Каракатицу слева. Помедлила, отряхивая грязь, и устремилась наружу. Выскользнула на пустое пространство и скрылась.
  Искупавшийся в поту Скрипач снова уселся. Арбалет дрожал в руках.
  Каракатица сделал охранительный жест и тоже сел. - Дыханье Худа было у меня на затылке, Скрип. Прямо здесь, сейчас. Хотя она даже не потянулась за оружием, даже рукой не шевельнула, но...
  - Да, - полным трепета шепотком ответил Скрипач. "Худом клятая сегуле. Высокого ранга. Мы не успели бы выстрелить... Головы покатились бы, словно парочка снежков - переростков".
  - Скрип, я отвернулся. Я смотрел прямо в землю.
  - И я.
  - Поэтому мы еще живы.
  - Да.
  Каракатица оглянулся, уставился в темноту тоннеля: - Но все же нам не придется ждать следующей ночи.
  - Иди к остальным, Карак. Скажи, пусть Кенеб готовится. Я иду проверять дальний выход. Если там нет стражи и все спокойно, нам повезло. Если есть...
  - Ясно, Скрип.
  Сержант нырнул в тоннель.
  Он двигался в темноте не очень быстро, чтобы не создавать много шума. Стена над головой была чертовски толстая - только через тридцать шагов он различил смутное пятно выхода. Сжав арбалет, Скрипач двинулся к выходу.
  Да, ему и не стоило спешить.
  Тоннель открывался в узкую караулку без потолка. Вдоль стены справа стояла скамья; около нее на грязном полу валялись три тела, истекшие кровью от смертельных ран. "Нужно было отвести глаза, солдаты. Но едва ли она дала вам время подумать - ей хотелось поскорее выйти".
  Дверь напротив была распахнута, но Скрипач сначала выглянул через трещину в стене. Широкая улица, пустая и замусоренная.
  Они слышали отзвуки мятежа почти всю ночь; было ясно, что толпы пронеслись здесь, если не этой ночью, то одной из прошлых. Все лучше и лучше.
  Он повернулся и поспешил назад. На внешнем конце прохода нашел Каракатицу, капитана Фаредан Сорт и Кенеба. Они стояли в нескольких шагах от двери.
  Скрипач рассказал о находках. - Думаю, пора начинать. Восемьсот морских пехотинцев - для прохода потребуется время.
  Кенеб кивнул. - Капитан Сорт.
  - Сэр.
  - Возьмите четыре взвода и займите оборону. Пошлите один взвод к ближайшим казармам, убедитесь, что там действительно никого нет. Если так, они станут нашим центром. Оттуда я поведу главный отряд к воротам, чтобы захватить и удерживать их. Капитан, тогда вы с четырьмя взводами пойдете в город, как можно дальше. По пути создавайте побольше шума. Разрешаю взять дополнительные припасы.
  - Наша цель?
  - Дворец.
  - Ясно, сэр. Скрипач, позовите Геслера, Хеллиан и Урба - ваши взводы пойдут первыми. Проходите через тоннель. Лучше всего пробегите.
  
  ***
  
  В сером свете наступившего дня четыре фигуры вышли из крутящегося пятна, появившегося в двадцати шагах от мертвой Башни Азата, что за Старым Дворцом. Когда портал сомкнулся, пришельцы принялись осматриваться.
  Еж чуть заметно толкнул Быстрого Бена - то ли от возбуждения, то ли просто напоминая другу о себе. - Говорю тебе, колдун - это время воссоединения.
  - Где мы, во имя Худа? - спросил Бен.
  - В Летерасе, - ответила Серен Педак. - Позади Старого Дворца. Но что-то не так.
  Тралл Сенгар обхватил себя руками. Он был бледным после поспешного исцеления двух ран; в глазах застыла глубочайшая тревога.
  Еж ощутил какое-то предчувствие: словно дымок гаснущей лампы мешал ему разглядеть Тисте Эдур. "Бедный ублюдок. Брат убит на глазах. Потом - неловкое прощание с Онреком. И радость и горе - он видел, что друг стоит рядом с женщиной, которую любил так долго. Как долго? Чертовски близко к невероятности, вот как долго.
  Но теперь - Тралл".
  Тисте Эдур медленно озирался.
  Еж бросил взгляд Быстрому Бену и сказал: - мы решили сопровождать тебя и Серен. К ее дому.
  - Город в осаде, - ответил Тралл Сенгар. - Мой младший брат - Император...
  - Подождет, - оборвал его Еж. Помолчал, пытаясь половчее сформулировать следующие слова. - Твой друг Онрек украл сердце женщины, и все было видно. То есть в ее глазах. Ответ, то есть. И если ты поглядишь, просто поглядишь в глаза Серен Педак, ну...
  - Ради милостей Худа, - вздохнул Быстрый Бен. - Он имеет в виду, что вам с Серен нужно поскорее уединиться, и мы обещаем сделать все, чтобы это случилось. Так?
  Удивление Серен Педак было почти комичным.
  Но Тралл просто кивнул.
  Еж снова поглядел на Бена: - Ты достаточно оправился, на случай, если напоремся на неприятности?
  - На то, что не устранят твои жульки? Да, наверно. Может быть. Держи по жульку в каждой руке, Ежик.
  - И верно... потому что ты клятый идиот. Серен Педак - ты должна знать, я очень завидую твоему Эдур, но все же... Далеко до дома?
  - Не очень, Еж Сжигатель Мостов.
  - Давайте покинем это жуткое место.
  
  ***
  
  Ил взвивался под ногами, всплывал выше, охватывая колени, и уносился по течению. Мимо проплывали непонятные сгустки света, постоянно изменяясь, словно их мяли пальцы владеющего этим темным, неумолимым миром давления.
  Брутен Трана, посланный отыскать спасителя, брел по бесконечной равнине, продавливая слежавшийся твердый ил. Спотыкался о кучи мусора, наступал на корни. Пересекал выглаженные течениями глинистые равнины, на которых местами виднелись отполированные кости давно погибших левиафанов. Огибал выпотрошенные остатки утонувших кораблей, торчащие ребра шпангоутов и лопнувшие корпуса. По пути он размышлял о своей жизни, о множестве решений, которые он принял или не принял.
  У него нет жены. Память не может показать ни одного родного лица. Он был воином всю жизнь. Сражался бок о бок с родичами и боевыми товарищами, что были ближе кровных родичей. Видел, как они погибали или пропадали. Он понял, что видел распад целого народа. Во время завоевания того холоднокровного безымянного кошмара, которым оказался Летер. Что до самих летерийцев... он не испытывал ненависти. Скорее жалость и... да, сочувствие, ибо они такие же пленники кошмара, как все остальные. Алчное отчаяние, грызущая угроза неудачи, опасность утонуть в вечно вздымающемся, хлещущем волнами приливе культуры, что не умеет оглядываться и даже замедлять шаг на марше к сияющим высотам будущего... которое, если вообще наступит, окажется благим лишь для узкого кружка избранных.
  Вечное морское дно предлагало свой комментарий к мыслям. Оно пыталось затянуть его в ил, истощить, лишить надежды на продвижение. Холодное и ломающее волю место казалось историей, раздавленной собственным весом. Историей не какого-то народа или цивилизации, но целого мира.
  Почему он все еще идет? Какой спаситель сможет принести ему избавление? Нужно было остаться в Летерасе. Готовиться к нападению на Кароса Инвиктада и его истопатов, позволить себе свободу истребления этого человека и его гнусных приспешников. Затем он мог бы заняться канцлером. Воображать руки на горле Трайбана Гнола было приятнее всего - пока образ оставался в разуме... но оставался он ненадолго. Едва нога натыкалась на очередной скрытый предмет, едва ил попадал в глаза...
  Тут перед ним замаячили каменные пилоны. Он увидел: поверхности их покрыты резьбой, непонятными значками, от созерцания которых рябит в глазах.
  Когда он подобрался ближе, ил взвихрился и ему предстало некое существо. Позеленевшие доспехи покрыты слизью; лицо скрывает глухой шлем. В латной перчатке зажат летерийский меч.
  Голос раздался в голове Эдур. - Ты прошел достаточно, Дух.
  Брутен Трана остановился. - По правде, я не дух...
  - Ты дух, странник. Твоя душа отделена от хладной, уже гниющей плоти. Ты всего лишь то, что предстало передо мной. Дух.
  Почему-то эти слова не удивили Трану. Мосаг славится предательствами, всякий союз с ним - безумие. Да, он понял, что уже ощущает себя... отсеченным. Довольно давно. Похоже, Король-Ведун не тратил времени и сразу перерезал горло беспомощного Брутена Траны.
  - Тогда, - спросил он, - что мне остается?
  - Одно, Дух. Ты пришел, чтобы призвать его. Отослать обратно.
  - Но разве его душа не отделена, как моя?
  - Его плоть и кости здесь, Дух. В этом месте таится сила. Здесь ты найдешь забытых богов; здесь последний оплот их имен. Знай, Дух: если бы мы решили отринуть тебя, отказать твоему призыву, то смогли бы. Даже с тем, что ты несешь.
  - Так вы отринете меня? - спросил Трана. Если ответ "да", то остается лишь хохотать. Пройти так далеко, принести в жертву жизнь...
  - Нет. Мы понимаем необходимость. Наверное, лучше тебя самого.
  Латник поднял свободную руку. Выпрямил закованный в бронзу палец. Показал на каменный монолит: - На той стороне всего одно имя. Вытащи то, что принадлежит тебе. Его плоть. Назови написанное на камне имя.
  Брутен Трана медленно подошел к торчащему камню, обошел, отыскивая единственную надпись. И прочитал имя: - Брюс Беддикт, Спаситель Пустого Оплота. Призываю тебя.
  Очищенная от ила поверхность камня казалась почти живой. Она пошла рябью, начала выпячиваться, принимая текучие формы; движения создали светящийся слепок, и он принялся выбираться из камня. Освободилась рука, плечо, голова, лицо - закрытые глаза, гримаса страдания - потом торс. Нога. Вторая рука - Брутен увидел, что на ней не хватает двух пальцев.
  И нахмурился. Двух?
  Течение усилилось, и Брюс Беддикт был отделен от камня. Он упал на четвереньки, чуть не утонув в мутной жиже.
  Подоспел латник, принес меч в ножнах и вонзил оружие в дно перед летерийцем.
  - Возьми его, Спаситель. Ощути течения - они жаждут. Иди, времени мало.
  Стоявший на четвереньках, мотавший головой Брюс Беддикт потянулся за мечом. Едва рука сомкнулась на ножнах, резкий поток поднял человека со дна. Он завертелся в круговороте ила и пропал.
  Брутен Трана не шевелился. Течения без помехи пролетали сквозь него. Как и сквозь всякого духа...
  Он ощутил себя обманутым. Не выпало случая поговорить с Брюсом Беддиктом, рассказать, что нужно сделать. Императора - зарубить еще раз, Империю - воскресить.
  - Ты сделал все, Дух.
  Брутен Трана кивнул.
  - Куда ты пойдешь?
  - Есть один дом... Я его потерял. Я найду его снова.
  - Обязательно.
  
  ***
  
  - Ох, Паддерант, гляди! Он шевелится!
  Старик прищурился, пытаясь разглядеть Селаш сквозь густой дым. В последнее время она только этим и занимается. Охапки ржавого листа - со дня ареста Теола Беддикта. - Вы одели много мертвецов, хозяйка. Достаточно, чтобы знать, как выглядят легкие людей, злоупотребляющих этим снадобьем.
  - Да. Никаких отличий от обычных легких.
  - Пока не подхватишь гниль или рак.
  - Легкие с гнилью тоже все одинаковы. Это точно. Ты слышал, что я сказала?
  - Шевелится, - ответил Паддерант и извернулся на стуле, разглядывая стоящий на полке сосуд из плохого стекла. В нем, в слое густой розовой жидкости, плавал отрезанный палец.
  - Значит, время. Идти. К Ракет, - сказала Селаш в промежутках между яростными затяжками. Объемистая грудь колыхалась так сильно, что готова была разорваться. - И сказать. Ей.
  - Что он шевелится.
  - Да!
  - Ладно. - Помощник поставил чашку на стол. - Чай из ржавого листа, хозяйка.
  - Я захлебнусь.
  - Не вдыхать. Пить, как полагается цивилизованным людям.
  - Ты еще здесь, дорогой слуга? Мне это СОВСЕМ не нравится.
  Паддерант вскочил. - В путь, в опасный путь!
  
  ***
  
  Она ухитрилась столкнуть труп Ятванара в сторону, и теперь он лежал рядом, словно свернувшись во сне. Вздутое, покрытое пятнами лицо упиралось в ее собственное лицо.
  Никто за ней не придет. Комната запретна для всех, кроме Танала Ятванара. Если только в ближайшие два дня случится какое-то несчастье в квартале и Карос Инвиктад пошлет разыскивать Танала... Джанат понимала, что для нее будет слишком поздно.
  Она прикована к постели с раздвинутыми ногами. Под ней скопилась моча. Женщина взирала на потолок, до странности радуясь присутствию другого тела рядом. Его неподвижности, холоду кожи, полному отсутствию упругости плоти. Она могла ощутить вялый пенис, упирающийся в ее правое бедро. Зверь внутри доволен...
  Ей нужна вода. Больше всего иного. Достаточно и глотка - он позволил бы ей собраться с силами, снова дергать за цепи, перетирая сталь и дерево, мечтая о том, как вся рама треснет - но для такого нужен мужчина, могучий и здоровый. Пустая мечта... но она осталась единственным утешением. Джанат надеялась, что мечта сопроводит ее в смерти. Да, до самого последнего мгновения.
  Хватит и этого.
  Танал Ятванар, ее мучитель, мертв. Но ей не сбежать даже от мертвого. Она рассчитывала, освободившись от оков плоти, продолжить преследование - демоническая душа, жаждущая утолить голод, жестоко покарать ту хнычущую, трусливую штучку, что осталась от Танала.
  Глоток воды. Было бы так сладостно...
  Он смогла бы плюнуть в маячащее перед глазами лицо.
  
  ***
  
  Монеты, брошенные в возбужденную толпу, собрали толпу еще более многочисленную и возбужденную. В конце концов даже в Каросе Инвиктаде, Блюстителе Патриотов, пробудился трепет. Он послал слуг в самые тайные крипты - вытаскивать сундук за сундуком. Агенты во дворе утомились; теперь они просто швыряли монеты горстями, потому что мешки давно кончились. Однако напор на стены был таков, что казалось: никакие количества серебра и золота его не ослабят.
  Он сидел в конторе и пытался осознать неприятную истину. Разумеется, говорил он себе, толпа просто слишком многочисленна. Не хватает монеты, вот и все. Они дерутся за мешки, как шакалы. Не так ли?
  Он сделал и продолжает делать то, что следовало бы делать Императору. Опустошить казну, похоронить народ под грудами злата. Так и покупается мир. И конец восстаниям. Все вернутся в дома, снова заработают предприятия - лавки переполнятся продуктами, шлюхи начнут призывно махать руками из окошек - бочки вина и эля прольются в пасти. Так покупается апатия и послушание. Да, празднества, игры и Топляки - вот решение. А также несколько тихих арестов и умерщвлений.
  Но у него кончаются деньги. Его деньги. С трудом скопленные. Громадная сумма, заработанная исключительно благодаря его гению. Они отобрали почти все.
  Что же, он начнет снова. Отнимет деньги у жалких ублюдков. Для такого, как Карос Инвиктад, это будет легко.
  Танал Ятванар пропал. Наверное, прячется у своей пленницы. Ну и пусть сгниет в ее объятиях. Блюстителю все равно. Этот тип старался переиграть его. Жалкие, простецкие схемы. Но они окажутся бесполезными: Карос намеревается убить негодяя, как только увидит. Нож в глаз. Быстро, точно, приятно.
  Он слышал крики насчет Теола Беддикта - они стали особенно яростными. Почему-то это его волновало. Неужели его не хотят порвать в клочки? Неужели он действительно слышит призывы освободить вредителя?
  В двери отчаянно застучали.
  - Войдите.
  Показался бледный агент. - Господин, главное здание...
  - Прорвались?
  - Нет...
  - Тогда иди вон. Погоди - проверь Теола Беддикта. Постарайся привести его в сознание. Я хочу, чтобы он смог идти на собственные Топляки.
  Мужчина долго медлил, но наконец ответил: - Слушаюсь, господин.
  - Это все?
  - Нет, главное здание... - Агент махнул рукой в сторону коридора.
  - Что там, проклятый дурак?
  - Оно полно крыс, господин.
   "Крыс?"
  - Они летят через стены. Мы бросаем монеты, а назад получаем крыс. Тысячи!
  - Гильдии больше нет!
  Его возглас походил на женский взвизг.
  Агент заморгал. Тон его вдруг изменился, стал тверже: - Толпа, господин. Она призывает освободить Теола Беддикта - вы не слышите? Его зовут героем, революционером...
  Карос ударил жезлом по столу и встал.
  - Ради этого я бросал мое золото?
  
  ***
  
  Пернатая Ведьма ощутила возрождение Брюса Беддикта. Перестала ощипывать кусочки кожи с пальцев ног, глубоко вздохнула. Она чувствовала: Брюс приближается. Так быстро!
  Ворча под нос, она закрыла глаза и вообразила отрезанный палец. Этому дураку Страннику еще многому нужно учиться. Относительно его превосходной Верховной Жрицы. Палец все еще принадлежит ей, все еще содержит капли ее крови - зря, что ли, она затолкала его в себя? Месяц за месяцем он пропитывался ею, словно погруженное в воду дерево.
  Брюс Беддикт принадлежит ей, и она знает, как его использовать.
  Смерть, что не будет настоящей смертью - для Рулада Сенгара, безумного императора. Убийство Ханнана Мосага. Канцлера. И всякого, кто ей не нравится.
  А потом... красивый молодой мужчина склоняет колени перед ней, воссевшей на храмовом престоле - в новом, ею построенном и освященном во имя Странника храме - да, он склоняется, а она раздвигает ноги и приглашает его войти. Туда, где хранился его палец. Пусть засунет язык. Глубоко.
  Будущее так прекрасно, так светло...
  Пернатая Ведьма раскрыла глаза. Она не верила.... Брюс Беддикт уходит в сторону, его утащили из ее хватки. Какая-то иная сила.
  Ведьма завизжала, подскочив на помосте; опустила руки в воду, словно стараясь снова схватить его - но вода оказалась глубже, чем она помнила. Потеряв равновесие, она шлепнулась в воду лицом. Непроизвольно вдохнула полный рот холодной, кусачей жидкости.
  Глаза вытаращились на подводную тьму. Она задергалась, легкие судорожно сокращались, захватывая все новые порции воды.
   "Глубоко... где верх?.."
  Колено оцарапалось о камни пола; она попыталась подобрать ноги под себя, но они уже онемели, став тяжелыми как бревна. "Не работают!" Тогда рукой в пол, оттолкнуться - но до поверхности слишком далеко. Вторая рука попыталась охватить ноги - но едва она находила одно колено, как второе уплывало.
  Тьма проникала в глаза, сочилась в разум.
  Ощутив благословенное облегчение, она прекратила борьбу.
  Теперь можно помечтать. Теперь можно ощутить сладкий соблазн грез - почти в пределах досягаемости - боль в груди утихла - она может дышать водой, о да. Вдох, выдох, вдох, выдох. Потом ей уже не нужно было дышать. Она смогла замереть, опустившись на скользкий пол.
  Тьма снаружи и внутри. Греза подплывала все ближе.
  Почти...
  Странник стоял по пояс в воде. Руки не отрывались от ее спины. Он выжидал, хотя она уже прекратила бороться.
  Иногда толчка недостаточно.
  
  ***
  
  Изуродованное, искореженное нечто, прежде бывшее Ханнаном Мосагом, ползло по улице, направляясь к узкому переулку, по которому можно дойти до Обжитого озера. Случайные банды натыкались в предрассветной темноте на ужасного Эдур и разбегались, испугавшись его смеха.
  Скоро все вернется. Вся его сила, чистейший Куральд Эмурланн. Он исцелит больное тело, исцелит рубцы сознания. С демоном-богом, освобожденным изо льда и вновь скованным его волей - кто сможет ему противостоять?
  Рулад Сенгар может оставаться императором - это уже не важно. Не так ли? Король-Ведун больше не испугается его. Чтобы еще сильнее сокрушить врага, он располагает признанием - о, что за безумие начнется!
  Потом проклятые захватчики... ну, скоро они обнаружат, что лишились флота.
  Потом река вздуется, начнется потоп. Стремнина смоет проклятый город. Очистит от чужаков. И от самих летерийцев. "Я увижу, как все они потонут".
  Достигнув начала улочки, он вполз в сумрак, радуясь, что скрылся от серого света дня. Вонь затхлого пруда достигла его ноздрей. Гниль, растворение, смерть льда. Долгое ожидание - но теперь его амбиции осуществятся.
  Он полз по скользким, покрытым слизью камням. Он мог ощутить, как по ближним улицам носятся тысячи людей. Они выкрикивали что-то вроде заклинания. Ханнан Мосаг ощутил отвращение. Ему никогда не хотелось иметь дела с летерийцами. Нет, он мечтал воздвигнуть непроходимую стену между ними и своим народом. Править племенами, оставаясь на севере, где дождь подобен туману и священные древа накрывают каждое село.
  Тисте Эдур заслужили мир.
  Что же, он пошлет их на север. Приготовления уже начаты. Вскоре к ним присоединится их Король-Ведун. Мечта станет явью.
   "А Рулад Сенгар? Что же, я оставляю ему тонущую империю, пустоши грязи, гнилых деревьев и гниющих тел. Правь счастливо, Император!"
  Он заметил, что шлепает по потокам ледяной воды, устремившимся по улице; ноги и руки уже онемели. Ханнан Мосаг поскользнулся, неслышно выругался и помедлил, глядя на окружившую его воду.
  Впереди раздался громкий треск, и Король-Ведун улыбнулся. "Мое дитя шевелится!"
  Втянув силу из уличных теней, он продолжил путь.
  
  ***
  
  - Ай, что за негодные сторожа, - сказал Ормли, подошедший к глинистому берегу Обжитого озера. Поборник Гильдии Крысоловов явился с северной стороны, из квартала Ползунов, где провел время в хлопотах, нанимая прохожих выкрикивать имя великого революционера, героя из героев и прочая. Те-ол Бед-дикт! Те-ол Бед-дикт! Потом он вернул потраченные деньги, посетив разорившихся богачей в их поместьях. "Он всё вам отдаст! Он готов оплатить ваши долги! Вы слышите? У меня еще много чуши, только готовьте уши!" Надо добавить, что последнюю фразу он произносил про себя.
  Что за напряженная ночь. Потом прибежал гонец от Селаш и притащил чертову сосиску, которой кое-кто прочищал себе нос. Наверняка.
  Ладно, ладно. Тут есть какое-то неуважение, это недостойно - ни по отношению к Брюсу Беддикту, родному брату Героя, ни по отношению к самому Ормли Крысачу. Так что довольно.
  - О, кексик, это он.
  - Кто, печенюшка?
  - Ну, я забыла. Тот, который.
  Ормли скривился на парочку, развалившуюся на берегу словно пара пучеглазых рыб. - Я назвал вас сторожами? Вы оба пьяные!
  - И ты был бы, - отозвался Урсто Хобот, - если бы пришлось слушать нытье этой вот ведьмы. - Он кивнул на жену. - "О, я хочу ребенка! Большого! У него будут большие губы, он обхватит ими сам знаешь что и будет расти еще! О, сиропулька, о, прошу! Давай? Давай! Давай!"
  - Бедняга, - констатировал Ормли, подходя ближе. И замер, увидев плавающие в центре озера куски колотого льда. - Он выбирается, да?
  - Ты вовремя пришел, - пробурчала Пиношель, бросив супругу уже третий зазывный взгляд. Взболтала то, что еще оставалось в глиняном сосуде, запрокинула голову и сделала большой глоток. Утерла рот, склонилась, поглядела на Ормли исподлобья: - Ну, ребенок это сплошные губы. Здоровенький будет...
  - Да ну, Пиношель, - сказал Ормли. - Как это губы сплошные? А куда же...
  - Ты ничего не понимаешь!
  - Наверное, да. Как и насчет вас двоих. Но вот что я знаю. В Старом Дворце в ванных комнатах есть картина, нарисованная шестьсот лет назад. Там нарисовано это озеро или очень похожее, судя по зданиям на заднем фоне. И кто сидит там на травке, и кувшин между ними? А как же! Уродливая баба и мужик еще уродливее, и они здорово смахивают на вас!
  - См"три, кого назвашь уродами, - буркнула Пиношель, с трудом поднимая голову и вздыхая, чтобы вернуть себе подобие приличного вида. Затем она начала чесать воронью копну волос. - Разумеется, я зн"вала лучшие дни.
  - Это точно, - пробормотал Урсто.
  - Ага, я слышу! И чья в том вина, свиной нос?
  - Людей не осталось, которы нам преклонялись бы. Вот и все!
  - Точняк!
  Ормли хмуро поглядел на озеро и лед. В тот же миг огромная глыба перевернулась, издав громкий КРАК! Он непроизвольно сделал шаг назад. И другой. - Уже вылез?
  - Нет, - сказал Урсто, скосив на стонущий лед один глаз. - Это тот, кому нужен палец.
  Талая вода по краям озера забулькала, заволновалась; поднялись тучи ила, окружающие плотную массу. Водоворот, только не опускающийся, а поднимающийся из глубины. Затем последовал громкий всплеск, брызги - и некая фигура забарахталась у берега, кашляя и истекая мутной водой. В искалеченной руке - меч.
  Пиношель - ее глаза блестели словно бриллианты - подняла кувшин, приветствуя гостя дрожащими руками. - Слава Спасителю! Слава не вполне утопленному псу, и да проблюется он! - Затем она закаркала вороной; голос стал хриплым, но потом вновь обрел громкость.
  Ормли выхватил отрезанный палец из кошеля и подошел к Брюсу Беддикту. - Это искал? - спросил он.
  Было время сна, и было время боли. Ни то, ни другое не показались ему особенно долгими. Брюс Беддикт умер от яда в тронном зале, а сейчас он стоит на коленях и руках в озере ледяной воды. Содрогаясь и кашляя, выхаркивая воду и тину.
  Какой-то человек склонился над ним и пытается всучить отрезанный палец, вздувшийся и окрашенный розовым.
  Он ощутил, что рука схватила ножны, и понял, что это его ножны. Заморгал, прочищая глаза. Бросил взгляд, убеждаясь, что меч действительно в ножнах. Меч был там. Оттолкнув "дар" мужчины, он присел на корточки и огляделся.
  Да, знакомые места.
  Мужчина опустил ему на плечо теплую руку, как будто успокаивая. - Брюс Беддикт, - произнес он тихо, - Теол скоро умрет. Брюс, ты нужен брату.
  Когда мужчина помог Брюсу встать на ноги, тот вытянул меч, почти наверняка ожидая увидеть его ржавым, бесполезным - но нет, оружие блестело свежей смазкой.
  - Погодите! - закричал кто-то.
  Помогавший Брюсу человек обернулся. - Чего тебе, Урсто?
  - Демон-бог готов освободиться! Спроси его!
  - Спросить его чего?
  - Имя спроси, чтоб тебя! Без имени мы его не отошлем!
  Брюс выплюнул слизь. Попытался подумать. Бог во льду, лед тает. Мгновения до побега, мгновения до... - Эй"еданен от Истока, - сказал он. - Эй"еданен тек"велют"ленен.
  Мужчина рядом фыркнул: - А в пять раз быстрее слабо? Ради Странника! Повтори!
  Но с другой стороны кто-то радостно закудахтал.
  - Брюс...
  Он кивнул. - Да. Теол. Мой брат... - Веди меня, - вскричал он. - Веди меня к нему!
  - Проведу, - обещал мужчина. - А по пути все объясню. Ладно?
  Брюс Беддикт, Спаситель Пустого Трона, кивнул.
  - Вообрази, - сладко вздохнула Пиношель, - имя на старом языке! Ох, этот человек прошел долгий путь!
  - Ты протрезвела, марципанчик?
  Она неловко поднялась на ноги и схватила мужа за руку: - Идем.
  - Нужно погодить. Скажем имя и отошлем его.
  - Время есть. Давай прошвырнемся по Аллее Червелика, найдем еще кувшин. И поглядим, как ползет Тисте Эдур. Словно Черепаха Бездны.
  - Забавно, что этот миф не сохранился, - фыркнул Урсто.
  
  ***
  
  Более глубокая и холодная тень скользнула над пыхтящим Мосагом, и он остановился.
  Почти рядом, о да - выход с улицы, он видит двоих людей, небрежно развалившихся на берегу, прижавшись друг к дружке. Кувшин так и снует из рук в руки.
  Нелепые пьяницы... самые подходящие свидетели краха ожиревшей империи. И первые кандидаты на смерть. Тоже подходяще.
   Он заставил себя двинуться - но большая рука схватилась за плащ, почти у воротника. Он был поднят над землей.
  Зашипел, отыскивая силу...
  Ханнана Мосага медленно развернули, и он обнаружил, что глядит в нелюдские глаза. Серо-зеленая кожа, как бы дубленая; гладкие клыки высовываются из уголков рта. Глаза с вертикальными зрачками смотрят без всякого выражения.
  Пьяницы хохотали за его спиной.
  Король-Ведун, болтаясь в воздухе перед гигантской демоницей, потянулся за силой Эмурланна. Отправить тварь в небытие. Ощутил прилив внутри...
  Но вторая рука схватила его за горло.
  И сжала.
  Хрящи лопнули, словно скорлупа. Позвонки захрустели, сплющиваясь друг о друга. Взорвалась боль, наполнив тело Мосага белым огнем.
  И яркий, беспощадный свет солнца вдруг лизнул лицо.
   "Сестра Зари - ты приветствуешь меня..."
  Но он взирал в глаза демоницы - и все еще ничего не видел. Глаза ящерицы, глаза змеи.
  Неужели она вообще ничего не даст ему?
  Огонь выплеснулся из черепа, ослепив его; затем с тихим, гаснущим гулом пламя сомкнулось, оставляя за собой тьму.
  Но глаза Ханнана Мосага уже ничего не видели.
  Солнце ярко освещало лицо мертвеца, подчеркивая каждое искажение, каждую изломанную кость. Глаза слепо уставились на свет.
  Пустые, как и глаза Джагуты.
  Урсто и Пиношель увидели, как она отбрасывает жалкое изуродованное тело.
  Затем Джагута поглядела на них. - Мой ритуал разрушился.
  Пиношель засмеялась в нос, что вызвало мощный выплеск соплей; немало времени потребовалось ей, чтобы все отчистить.
  Урсто, бросив на нее неприязненный взгляд, кивнул джагутской колдунье. - Ох, они все потрудились над этим. Мосаг, Менандора, Сакуль Анкаду, бла бла. - Он махнул рукой. - Но мы же здесь, милашка. Видишь ли, у нас есть имя.
  Джагута наклонила голову набок: - Тогда я не нужна.
  - Ну, это точно сказано. Разве что хочешь выпить? - Он вытащил кувшин из объятий Пиношели и поднял как можно выше.
  Джагута еще миг глядела на него. И сказала: - Приятное предложение. Спасибо.
  
  ***
  
  Треклятое солнце уже взошло, но по эту сторону ворот еще лежала сплошная тень. Однако сержант Бальзам отлично видел, что створки распахнуты.
  Скакавшая впереди всех Мазан Гилани снова сделала свой немыслимый трюк: поднялась в стременах и легла на круп коня, посылая его в галоп.
  За спиной Бальзама застонал, словно придавленный кирпичом щенок, Горлорез. Бальзам потряс головой. Еще одна дурная мыслишка пролезла в башку, как недодавленный клоп. И откуда они только берутся? И почему ворота распахнуты и почему все скачут прямо в них?
  И не трупы ли он видит там, сразу за воротами? Там кто-то бегает в дыму?
  А что это за звук, тоже оттуда?
  - Жульки! - воскликнул сзади Мертвяк. - Кенеб вошел! Он удерживает ворота!
  Кенеб? Кто такой Кенеб, во имя Худа?
  - Ходу! - заорал Бальзам. - Они за нами! Скачите в Арен!
  Скачущая задница Мазан Гилани скрылась в затененном проеме.
  Горлорез тоже заорал, и это был звук что надо - как будто кота раздавило колесом. Но дела ведь идут совсем худо и трудно его винить. - Она занырнула, мамочки! Ох, как я ненавижу города! Едем домой. Скачите! В ту дыру! Как она называется? А, большая дыра с ложной аркой и боковыми пилонами!
  В тени копыта коня застучали неровно, животное споткнулось и завертелось. Удар. Бедро хрустнуло, Бальзама выбросило - он полетел раскинув руки и крепко схватился за мягкое податливое собрание совершенной плоти - она взвизгнула и потащилась за ним. Так Бальзам выдернул Мазан Гилани из седла.
  Падение на мостовую вышло тяжким - голова Бальзама ударилась с такой силой, что шлем вдавился и перекосился. Ее тяжесть деликатно налегла на него - краткий, но исключительный миг, и она соскользнула.
  Лошади спотыкались, копыта стучали в опасной близости. Солдаты вбежали и вытащили их обоих.
  Бальзам вгляделся в знакомое лицо. - Фом Тисси, ты еще не мертвый?
  Жабья морда расплылась в жабьей ухмылке - "дави жабу кирпичом, ох и смеялись мы, да" - и мозолистая рука хлопнула его по плечу. - Ты с нами, Бальзам? Рад, что прибыл - на нас тут давят - кажется, сбежался весь треклятый гарнизон. Пытаются отобрать ворота.
  - Гарнизон? О чем думает Блистиг? Мы на его стороне! Покажи мне знаменитых танцующих девушек Арена, я за этим сюда шел. Чтобы увидеть, а может, и не только увидеть, хо!
  Фом поставил Бальзама на ноги, нахлобучил на голову мятый шлем, а потом развернул за плечо.
  И там был Кенеб, а за ним баррикады из обломков и солдаты, склонившиеся, чтобы перезарядить самострелы, а другие рубились с летерийцами, пытаясь закрыть брешь. Где-то справа, в начале улицы, на которой собрался для контратаки враг, грохнул жулек. Раздались вопли.
  Кулак Кенеб подошел к Бальзаму. - Где остальные, сержант?
  - Сэр?
  - Адъюнкт и армия!
  - На транспортах, сэр, где же еще? Худший шторм, что я видел. Корабли чуть не вверх тормашками...
  Мертвяк сказал сзади: - Кулак, они должны быть на подходе.
  - Пусть Мазан Гилани снова садится на коня, - велел Кенеб, и Бальзам чуть не расцеловал его за это. - Мне плевать, если она загонит коня насмерть, но чтобы добралась до Адъюнкта! Ускорить шаг. Пусть пошлют кавалерию вперед.
  - Слушаюсь, сэр.
  - У нас кончаются стрелы и припасы, летерийцев сбегается все больше с каждым клятым вздохом, и если они найдут толкового командира, нам не устоять.
  Кулак говорит с Бальзамом? Он не был уверен, он хотел повернуться кругом и проследить за тем, как Мазан растопырит ноги, взбираясь на коня, о да, она так и сделает - но грубые ручищи на плечах не дают ему двинуться и кто-то скулит в ухо...
  - Прекратите издавать звуки, сержант, - приказал Кенеб.
  Кто-то выехал из ворот и что они думают что делают? Тут битва! - Парнишки для танцующих девушек, - прошептал он, потянувшись за мечом.
  - Капрал, - произнес Кенеб. - Отведите вашего сержанта на левую баррикаду. И вы туда же, Горлорез.
  Мертвяк сказал: - Он будет в порядке, сэр...
  - И вы туда же.
  - Слушаюсь, Кулак.
  Парнишки. Бальзаму хотелось поубивать их всех.
  
  ***
  
  - Город выглядит так, словно тут ураган прошел, - едва слышно сказал Каракатица.
  Он был прав. Но грабежи и мятежи произошли, похоже, несколько дней назад, а сейчас весть о прорыве малазан вызвала новый ураган, на этот раз вялый - взвод, засевший в тенях на какой-то улочке, видел лишь несколько пугливо пробегающих человеческих фигур.
  Они поймали взвод, шагавший к западным воротам. Стрелы, жульки, горелка под колесо фургона - тот все еще дымился, черная колонна высоко поднялась в светлеющее небо. Полегли все двадцать пять, мертвыми или ранеными; не успели они с Геслером пройти мимо, как местные начали обчищать тела.
  Капитан отослал Урба со взводом на поиски Хеллиан - проклятая пьяница выбрала не то направление, и на дворец теперь двигались лишь взводы Скрипач и Геслера.
  В сорока шагах справа вниз по улице виднелась высокая стена с башенками. Казармы и двор городского гарнизона. Ворота его открылись, на улицу потекли отряды, начав строиться.
  - Тут мы найдем их начальника, - сказал Каракатица. - Того, что все организует.
  Скрипач поглядел на другую сторону улицы, увидел Геслера с солдатами, занявшими позицию точно напротив его взвода. "Было бы лучше оказаться на крышах. Но никто не решится вламываться в солидные официальные здания - можно переполошить клерков и ночных сторожей. Поднимется шум, и к нам сбегутся настоящие солдаты.
  Может, сделаем это ближе к дворцу? Там здания стоят крыша к крыше. Не придется медленно ползти, попадая в тупики. И, вероятно, в засады".
  - Дыханье Худа, Скрип! Тут сотня, и еще вылезают. - Каракатица вытянул руку: - А вот и командир.
  - Кто у нас лучший арбалетчик?
  - Ты.
  - Дерьмо.
  - Ну, еще Корик. Хотя лично я выбрал бы Корабба.
  Скрипач не сразу улыбнулся. - Каракатица, иногда ты гений.
  - Ну, теперь буду спать спокойно. Сорок шагов, нет помех, - начал прикидывать Каракатица, - но мы уничтожим возможность засады.
  Скрипач покачал головой: - Нет, так еще лучше. Он выпускает болт, тот тип падает. Мы набегаем, пять - шесть жульков, потом откатываемся назад - как можно быстрее. Выжившие побегут следом, забьют устье улицы, а Геслер ударит по ним сзади. Еще пять - шесть жульков.
  - Чудесно, Скрип. Но как Геслер узнает...
  - Он сообразит. - Скрипач повернулся и подозвал Корабба.
  
  ***
  
  Новоназначенный финед Главного гарнизона, стоявший в пяти шагах от Атрипреды Бешура, окончил осмотр взводов, повернулся - увидел, как что-то мелькнуло у шлема помощника, выбив искры - финед Гарт, что был сбоку от Атрипреды, завопил - он почему-то держался вытянутой рукой за лицо Бешура, из ладони торчало толстое древко - Атрипреда зашатался и упал, потянув за собой Гарта, ибо стрела, пробив руку, прошила и его лоб.
  Новый финед, парень девятнадцати лет, а теперь и командир полной роты (за внезапным отсутствием вышестоящих), не верил своим глазам.
  Крики. Он увидел, как люди выбежали с улицы, направляясь к ним. Пятеро - нет, шестеро - в руках какие-то камни...
  Финед махнул рукой и визгливо отдал приказ контратаковать. Он бежал во главе своих солдат, подняв меч над головой.
  Тридцать шагов.
  Двадцать.
  Камни взвились в воздух, полетев навстречу. Он поднырнул под один и вдруг оглох, во рту была пыль, он лежал на камнях и повсюду была кровь. Кто-то, шатаясь, появился в поле его зрения. Одна из солдат. Рука женщины висела на полоске мяса, бешено качаясь; женщина, выполнив странные пируэты, шлепнулась на мостовую.
  Поглядела на него и закричала.
  Финед пытался встать, но что-то было не так. Ноги не работали, по спине тек огонь - кто зажег треклятый костер? - зачем бы? Обжигающий жар превращался в непонятное онемение. Затылок был мокрым.
  Напрягая всю волю, он сумел поднять руку, потрогав затылок ладонью.
  И обнаружил, что черепа нет.
  Трепещущие пальцы искали, вонзаясь в какой-то студень. И тут жжение прекратилось.
  Он может заставить все это работать, понял финед. И вдавил пальцы поглубже.
  Неясно, чего именно он коснулся, но прикосновение убило его.
  
  ***
  
  Скрипач повел взвод в притворное отступление, за ними ввязалось пятьдесят или шестьдесят летерийцев. Геслер поднял руку, в ней была горелка. "Да, грязное дело, но их же слишком много, не так ли?"
  Скрипач и его солдаты сумели оторваться.
  Толпа летерийцев достигла входа на улицу; люди напирали один на другого.
  И полетели морантские припасы, и вся улица стала одним большим взрывом.
  Не дожидаясь, пока стена жара настигнет их, Геслер толкнул Буяна в спину, приказывая возглавить отступление.
  Бежать! Быстрее!
  Они оказались на другой улочке, свернули, добравшись до противоположной стены казарм. Они ожидали, что взвод Скрипача вот-вот окажется рядом. Новые улицы, и каждая все ближе к дворцу.
  
  ***
  
  - Золото, черт дери!
  - У всех есть золото, - лаконично ответил бармен.
  Хеллиан сверкнула глазами. - Что у тебя за говор?
  - Самый лучший, торговое наречие. Один из нас говорит как образованный человек, и я даже подозреваю, кто именно.
  - А вот это видел?- Она вытащила меч капрала, толкнув того в грудь, чтобы быстрее освободить оружие от ножен, и ударила набалдашником рукояти по стойке. Клинок качнулся в нетвердой руке и глубоко оцарапал правое ухо Хеллиан. Она выругалась, схватилась другой рукой и тут же посмотрела на нее. Вся покрыта кровью. - Глянь, что ты со мной сделал!
  - Подозреваю, я еще и заставил тебя вторгаться в империю, и в город, и...
  - Не будь идиотом. Ты не так важен. Все сделали крылатые мартышки.
  Вытянутое худое лицо бармена чуть скривилось, тонкая бровь чуть поднялась.
  Хеллиан повернулась к капралу: - Какой это у тебя меч, дурак? А такой меч, который неправильно работает! Вот так.
  - Да, сержант.
  - Простите, сержант.
  - Да и простите рану не зашьют. Капрал, убери меч с глаз моих.
  - Слышите? Приближается, - подал голос другой солдат.
  - Что? Что это должно значить, Лодкунёс?
  - Э, мое имя...
  - Я твое имя только что назвала!
  - Ничего, сержант. Ничего не значит.
  Бармен прокашлялся. - А теперь, если вы кончили браниться между собой, можете тихо уйти. Как я сказал, в нашей таверне сухой закон...
  - Таверны сухими не бывают, - сказала Хеллиан.
  - Не уверен, что вы поняли правильно...
  - Капрал, слышал?
  - Да.
  - Так точно.
  - Хорошо. Протащите дурака. За ноздри. Прямо под этим килем.
  - За ноздри, сержант?
  - Ты снова, Шмыганос?
  Хеллиан смеялась, глядя, как капрал всеми четырьмя руками хватает бармена и тащит вдоль стойки. Мужичок вдруг стал совсем не таким лаконичным, как раньше. Брыкаясь и хватаясь за руки солдата, он заорал: - Стоп! Стоп!
  Все замерли.
  - В погребе, - пропыхтел бармен.
  - Дай моему капралу направление, и притом верное, - приказала Хеллиан, удовлетворенная всем, кроме капающего уха. Но постойте! Если хоть один солдат выйдет из повиновения, она сможет сжать рану и выдавить всю кровушку прямо на него; тогда ему станет плохо, и все они будут выполнять все, что ей нужно. Сейчас ей нужно...
  - Сторожите дверь.
  - Сержант?
  - Ты слышал меня. Сторожи дверь, и будет лучше.
  - От кого? - спросил Утконос. - Поблизости...
  - От капитанши, от кого еще? Наверняка следит за нами, чтоб ее.
  
  ***
  
  Воспоминания, понимал теперь Икарий, не изолированы. Они не живут в отдельных, огороженных стенами помещениях разума. Наоборот, они подобны ветвям дерева или, скорее, мозаике на громадном полу - солнце освещает то один кусочек, то другой.
  Он понимал также, что для остальных эти световые пятна кажутся очень яркими и крупными, они захватывают большую часть жизни и, хотя детали бывают смутными и выцветшими от времени, они складываются в практически цельную картину. Из нее рождается понимание себя.
  Этого он лишен сейчас, а может быть, был лишен всегда. Схваченный когтями незнания, он подобен незрелому ребенку. Его легко использовать. Вполне возможно, во зло. Столь многие уже делали это, ибо в Икарии много силы, слишком много силы.
  Но эксплуатации пришел конец. Все призывы Таралека Виида звучат тише отдаленного ветра, им не поколебать его. Гралиец будет последним опекуном Икария.
  Он встал посреди улицы; все чувства обострились, потому что он понял, что знает это место, этот скромный, слабо озаренный обещанием фрагмент мозаики. Истинный свет так близок! Мера времени - с этого мгновения и только вперед. Жизнь начнется снова, и больше не будет риска потерять понимание себя.
   "Мои руки потрудились здесь. В этом городе, под этим городом.
  Все ожидает меня, ожидает пробуждения.
  Когда я все сделаю, то начну заново. Жизнь, кусочки мозаики, которые будут укладываться в строгом порядке, одна за одной".
  Итак, он устремился к двери.
  Двери, ведущей к его машине.
  Он шел, не обращая внимания на спешащих следом, на фигурки солдат, что сами убирались с пути. Он без всякого любопытства слышал звуки жестоких сражений, мечущегося по улицам насилия, едва отмечал разрывы, подобные грохоту молний (хотя утро выдалось тихим и безоблачным). Он проходил сквозь рассеянные тени столбов дыма, мимо горящих домов, фургонов и баррикад. Он слышал вопли и крики, но не поворачивал головы, отыскивая, откуда они исходят - хотя обыкновенно он имел обыкновение спешить на помощь страждущим. Он переступал распростертые тела.
  Икарий некоторое время шел вдоль грязного от пепла канала, затем пересек его по мосту, попав в явно более старую часть города. Прошел по улице до перекрестка, свернул налево и продолжил путь.
  День разгорался. Шум беспорядков доносился в этот квартал с далекого расстояния, и все же многочисленные прохожие казались ошеломленными. Никто не вел праздных бесед, только извозчики выкрикивали цены. Тягловый скот волочил нагруженные телеги. Дым мрачным предзнаменованием носился по улицам, и горожане брели сквозь его клубы, точно заблудившиеся.
  Он приближался к двери. Разумеется, это не была настоящая дверь. Скорее рана, брешь. Он мог ощущать, как шевелится, пробуждаясь, ее сила, ибо как он чуял ее, так и она его.
  Икарий замедлил шаг. Рана, да. Его машина ранена. Детали сдвинуты, повреждены. Прошли целые эпохи с той поры, как он построил ее, так что удивляться нечему. Будет ли она работать? Он сомневался.
   "Но она моя. Я должен ее исправить, невзирая на цену.
  Я получу дар. Я получу его".
  Он снова ускорил шаг.
  Дом, что скрывал один из узлов машины, рассыпался руинами. Никто не пытался исправить разрушения. Только один человек стоял рядом.
  Икарий не сразу понял, что узнает этого человека. Он был на кораблях, и прозвище его Таксилианин.
  Когда Икарий подошел близко, Таксилианин - глаза его были странно сияющими - поклонился и сделал шаг назад. - Итак, Икарий, - произнес он, - это твой день.
   "Мой день? Да, мой первый день".
  Хищник жизней обратился лицом к развалинам.
  Сейчас где-то внутри разгоралось сияние; столбы света вырывались между обвалившихся балок и досок, копьями пробивали кирпич и камень. Сияние нарастало, и весь мир, казалось, трепещет от его мощи. Но нет, это не видимость - здания стонут и содрогаются. Слышится треск, хлопают, словно под ударами ветра, ставни.
  Икарий сделал еще шаг и вытащил кинжал.
  Внизу зазвучал гром, мостовые заплясали. Поднялись тучи пыли. Где-то вдалеке начали рушиться здания, как будто некие их части пробудились и пришли в неумолимое движение, пытаясь вернуться к изначальной схеме расположения.
  Новые громы. Здания взорвались.
  Взметнулись в небо колонны праха.
  Белое сияние всё поднималось, сочилось снизу - что-то среднее между жидкостью и огнем - плескалось, брызгало. Копья и лучи пронизали воздух, окружив руины, выйдя на улицы, ластясь к Икарию; а он глубоко, наискось провел лезвием кинжала по руке, потом по второй, плотно перехватив оружие кровавой ладонью.
  И поднял руки.
  Чтобы измерить время, нужно начать. Чтобы вырасти, нужно укорениться. Глубоко врасти в землю, пропитанную кровью.
   "Я построил машину. Это место выкует мое начало. Я больше не вне мира. Не вне самого времени. Дай мне это, ранена ты или нет. Дай. Если смог К"рул, почему нельзя мне?"
  Из вен текло ослепительное пламя. Икарий шагнул в белизну.
  Таксилианина отбросил взрыв белого огня. Миг удивления - и он сгорел заживо. Взрыв достиг ближайших зданий и обрушил их. Улица возле того, что прежде называлось Чешуйчатым Домом, стала мальстримом пробивающих стены и ставни плит и осколков камня. Здание напротив осело назад, затрещав всеми суставами, и сложилось.
  Таралек и Старший Оценщик побежали от внезапной бури - успели сделать дюжину шагов, прежде чем их сбило с ног.
  Монах - кабалий упал на спину и мельком увидел массу камня, обрушивающуюся на него; в этот миг он разразился смехом - но звук быстро заглох под тоннами обломков.
  Таралек Виид успел перекатиться, чудом улизнув от обвала. Оглохший и наполовину ослепший, он руками разбросал обломки и вылез, срывая ногти и сдирая кожу с ладоней, наружу.
  И там увидел - сквозь набухающее белое пламя - родную деревню, хижины, лошадей в краале, а за селением, под деревьями, сгрудившихся в поисках защиты от жестокого солнца коз. Собаки лежат в тени, дети, встав на колени, играют крошечными глиняными статуэтками, которые бродячий малазанский ученый считал исполненными великого и священного значения, хотя всякому ясно, что это всего лишь игрушки. Дети любят игрушки.
  Что же, и сам он собрал коллекцию. Это было задолго до того, как он убил ту женщину и ее любовника, задолго до того, как убил брата того любовника, что объявил кровную месть и первым вытащил нож.
  И тут козы закричали все вместе, закричали в великом ужасе и от великой боли - умирая! Громадные деревья занялись огнем, сучья попадали вниз.
  Горели хижины, вокруг лежали в пыли трупы с покрытыми кровью лицами. Да, это смерть, гибель всего, что кажется прочным и предсказуемым, чистым и достойным доверия. Разрушение, истребление, уход.
  Таралек Виид завопил и протянул окровавленные руки к фигуркам - таким прекрасным, таким священным игрушкам...
  Огромный кусок камня опустился на голову гралийца, сокрушая кости и мозг, и упал наземь весь измазанный и покрытый клочьями седоватых волос.
  По всему городу здания взрывались в тучах пыли. Камни, черепица, кирпичи и дерево летели в небо, белый огонь продвигался, дуги серебристого света перекидывались через стены, и казалось - ничто не способно их остановить. Дрожащая безумная паутина света соединила все части машины. Сила прибывала, ослепительно пульсируя, и стягивалась в одно место, в одно сердце.
   В Икария.
  Северная и западная стены задрожали, когда сместились их фундаменты, сдвинулись на четыре, пять шагов, начали изгибаться - словно части гигантской головоломки становились на положенные места. Рваные и покрытые трещинами секции стен осели, и звук падения прокатился по каждой улице города.
  Во дворе гостиницы, которая благодаря разным незаконным схемам стала частью имущества Раутоса Хиванара, громадный кусок согнутого под прямыми углами металла поднялся на высоту двух ростов человека, что стоял перед ним. В основании обнаружился шарнир из белого огня.
  Затем структура опустилась на манер кузнечного молота.
  Раутос Хиванар присел, пытаясь уклониться, но недостаточно быстро, и тяжелый объект придавил ему ноги.
  Пришпиленный Раутос чувствовал, как лижет его пламя, как кровь вытекает из раздавленных ног, смешиваясь с грязью гостиничного двора.
   "Да", подумал он, "все началось с грязи, ею и кончится".
  Белое пламя охватило его.
  И высосало все воспоминания.
  Существо, умершее мгновением позже, уже не было Раутосом Хиванаром.
  
  ***
  
  Обширная пульсирующая паутина прожила полдюжины ударов сердца; движение частей машины, вызвавшее столько разрушений, длилось еще меньшее количество времени. Но за эти мгновения все, пожранные белым пламенем, отдали ему свою память. Каждое воспоминание, от боли рождения до мига смерти.
  Машина - увы! - действительно была неисправна.
  Отзвуки стонов камня и металла затихали; паутина замерцала и пропала. Над Летерасом облака дыма сражались с тучами пыли.
  Еще падали остатки зданий, но это казалось незначительными штрихами ко всему произошедшему ранее.
  Из руин и груд обломков раздались первые стоны боли, первые крики о помощи.
  Развалины Чешуйчатого Дома стали белой пылью, и ничто не шевелилось в пыли.
  Дно канала треснуло во время землетрясения, открыв широкую дыру, в которую хлынула вода, проникая сквозь плотно пропитанные илом кирпичи. Похороненные под землей фундаменты трещали и двигались в ответ на сотрясения от рушащихся домов.
  Среди множества толчков тот, что пронизал канал, подняв волны и фонтаны брызг, был относительно слабым; однако он оказался каким-то особенным - из мутной воды, хлынувшей вдоль пляшущих улочек, выкарабкался человек. Он хватался руками за причальные кольца, пытаясь вылезти из кипящей пены.
  Старик.
  Он встал - вода стекала с рваной блузы - и не двигался с места, пока хаос и копья слепящего света рвали на части Летерас. Он оставался неподвижным и тогда, когда ужасные катаклизмы начали затихать.
  Старик.
  Разрывающийся между раскаленным гневом и сводящим с ума страхом.
  В соответствии с его натурой, победил страх. Не за себя, разумеется, но за смертного, который - как хорошо понимал старик - вот-вот умрет.
  И ему не успеть на помощь.
  Что же, значит, пришло время гнева. Месть Страннику. Но это подождет. Сначала месть человеку по имени Карос Инвиктад.
  У Маэла, Старшего Бога Морей, есть неотложные дела.
  
  ***
  
  Лостара Ииль и Адъюнкт скакали бок о бок во главе конной колонны. Впереди показались стены города. Сквозь пыль можно было различить огромные трещины. Ворота были открыты.
  Лошади уже запарились, дыхание с хрипом вылетало из покрытых пеной ноздрей.
  Почти добрались.
  - Адъюнкт, это были припасы?
  Тавора поглядела на спутницу и покачала головой.
  - Невозможно, - подала сзади голос Мазан Гилани. - На всех едва осталась кучка хлопушек. Это сделано чем-то другим.
  Лостара обернулась в седле.
  За Мазан Гилани скакала Синн. Точнее, едва удерживалась на лошади. Гилани ехала рядом, всегда готовая подать руку помощи. Девушка казалась ошалелой, почти что пьяной. - Что такое с ней? - спросила Лостара Адъюнкта.
  - Не знаю.
  Дорога начала подниматься к воротам, и они смогли разглядеть слева реку. Перекрытую парусами. Подошли малазанский флот и два "Престола Войны". Основная часть армии следовала примерно в двух - трех звонах за Адъюнктом, и кулак Блистиг нещадно пришпоривал отряды.
  Нагоняя авангард.
  - Ворота, похоже, уже нельзя закрыть, - заметила Лостара Ииль. - Удивительно, что они вообще держатся. - Покрытые резьбой камни свода упали и повисли на деревянных створках, заклинив их намертво.
  Из тени ворот показались двое морских пехотинцев в тяжелых доспехах. Оба раненые. Похожий на дальхонезца махнул рукой.
  Адъюнкт натянула поводья и спешилась первой. Положив руку в перчатке на эфес, подошла к солдатам.
  - Мы еще держимся, - сказал морпех - дальхонезец. И поднял окровавленную руку: - Ублюдок перерезал сухожилия, они съежились и спрятались под кожу. Видите? Болит хуже, чем шило в жопе... сэр.
  Адъюнкт прошла мимо обоих, скрывшись в тени ворот. Лостара жестом приказала колонне спешиваться и устремилась вслед Таворе. Когда она поравнялась с морпехами, спросила: - Из какой роты?
  - Третья, капитан. Пятый взвод. Взвод сержанта Бадана Грука. Я Релико, а этот олух - Больше Некуда. Мы тут сражались.
  Лостара миновала пыльную полутьму и вышла на пыльный, дымный солнцепек. И замерла, разглядев множество тел и лужи крови.
  Адъюнкт стояла в десяти шагах; к ней с выражением несказанного облегчения на лице хромал Кенеб.
   "Да, они тут сражались".
  
  ***
  
  Старый Горбун Арбэт вышел на расчищенное место и замер над спящим в середине круга. Пнул его ногой.
  Слабый стон.
  Он пнул еще раз.
  Глаза Аблалы раскрылись и долгое мгновение непонимающе пялились на пришельца. Затем Тартенал сел. - Время?
  - Половина треклятого города развалилась. Хуже, чем предсказывал старик Горб, не так ли? О да, да, хуже и еще хуже. Проклятые боги. Но старик Горб говорит: нам это не важно. - Он критическим взором окинул следы усилий парня и неохотно кивнул: - Сойдет. Повезло мне - один Тартенал остался в Летерасе, и он носит с собой мешок с сушеными курами.
  Абблала нахмурился и толкнул мешок ногой. В ответ раздалось ободряющее кудахтанье. Аблала просветлел: - Они мне помогали.
  Старый Горбун Арбэт недоуменно поглядел на него, а потом отвел взгляд. Обозрел окрестные курганы. - Чуешь их? Старик Горб чует. Выходи из круга, Аблала Сани, если не хочешь присоединиться к ним.
   Аблала поскреб челюсть. - Мне говорили: не встревай в то, чего не понимаешь.
  - О. И кто же говорил?
  Аблала Сани пожал плечами: - Думаю, они ловят крыс. Но не уверен.
  - Из круга, парень.
  
  ***
  
  Бросающий Вызов сделал три шага по песку арены - и случилось землетрясение. Треснули мраморные скамьи, люди закричали, многие из них упали, столкнувшись лбами; сам песок зашелестел и как будто преобразился: комки запекшейся крови вылезли вверх, словно гранаты в решете старателя.
  Семар Дев дрожала, несмотря на жар косых лучей восходящего солнца. Она держалась рукой за край пляшущей скамьи, не сводя глаз с Карсы Орлонга - он стоял, пошире расставив ноги для равновесия, но во всем остальном столь же невозмутимый - а там, на другом конце арены, из тоннеля показалась громоздкая, неловко шагающая фигура. Меч чертил борозду в песке.
  Вдруг небо озарилось белым огнем, затмившим синеватое рассветное небо. Огонь замерцал, пульсируя - и погас; по городу прошла дрожь, но и она вскоре затихла. В той стороне, где находится Старый Дворец, в небо поднимались столбы дыма.
  Находившийся на императорской трибуне канцлер - лицо его бледно, глаза полны тревоги - поспешно рассылал гонцов.
  Семар Дев разглядела рядом в канцлером финеда Варата Тауна. Взоры их скрестились - и ведьма поняла. Икарий. "Ох, Таксилианин, ты правильно догадывался? Ты увидел то, что так жаждал увидеть? Что же случилось?"
  Шум заставил ее взглянуть на императора. Рулад Сенгар смотрел на канцлера. - Скажи, что случилось?
  Трайбан Гнол покачал головой и воздел руки: - Землетрясение, Император. Слава Страннику, что оно кончилось.
  - Мы прогнали захватчиков с улиц?
  - Как раз прогоняем, - ответил канцлер.
  - Я убью их командира. Убью их командира своими собственными руками...
  Карса Орлонг выхватил кремневый меч.
  Это движение привлекло императора; Семар Дев видела, как Рулад оскалил зубы в злобной ухмылке. - Еще один гигант, - сказал он. - Сколько раз ты меня убьешь? Ты, на чьих руках кровь моего родича. Дважды? Три раза? Не имеет значения. Не имеет значения!
  Карса Орлонг, дерзкий на язык любитель бахвальства, вымолвил в ответ пять слов: - Я убью тебя... один раз. - Он повернул голову, чтобы взглянуть на Семар Дев - мгновенный взгляд, ибо Рулад Сенгар не позволил ему большего.
  Император Тысячи Смертей с воплем рванулся в атаку, и меч стал свистящим кругом над его головой.
  Десять шагов между ними.
  Пять.
  Три.
  Мерцающая арка проклятого клинка опустилась - замах должен был снести голову Карсы Орлонга, но вместо этого сталь зазвенела о кремень. Меч отскочил, ударил снова, и снова был блокирован.
  Рулад Сенгар отошел, по - прежнему жутко улыбаясь. - Ну так убей меня, - с натугой прохрипел он.
  Карса не пошевелился.
  Император снова напал с криком, пытаясь оттеснить Тоблакая.
  Звон мечей по силе напоминал недавние разрывы. Каждый из бешеных выпадов был вовремя отражен. Рулад изогнулся, отклонившись в сторону, и рубанул по правому бедру Карсы. Блок. Черное лезвие понеслось к плечу Тоблакая. Блок. Выбитый из равновесия император вдруг оказался уязвимым. Удар снизу мог разрубить его, прямой выпад мог пронзить грудь - чертов дурак сумел бы убить Рулада в этот миг.
  Но Карса не сделал ничего. Даже не шагнул, просто чуть изменил позицию, чтобы быть напротив Рулада.
  Рулад отошел и провернулся кругом, поровнее перехватил меч. Грудь его тяжело вздымалась под мозаикой монет, глаза горели как у дикого кабана. - Ну, убей меня!
  Карса оставался на месте. Он не дразнил противника, даже не улыбался.
  Семар Дев застыла на скамье, созерцая эту сцену. "Я не знала его. Никогда не знала.
  Боги, нужно было спать с ним - тогда бы я понимала лучше!"
  Еще одна вихревая атака, новые звоны стали о камень, каскады искр. Рулад снова зашатался.
  Император уже исходил потом.
  Карса даже не запыхался.
  Призывая на себя роковой выпад, Рулад Сенгар упал на колено и начал успокаивать дыхание.
  Приглашение не было принято.
  Потекло время; двадцать или около того зрителей молча, недоуменно смотрели на поединщиков; канцлер Гнол сжал кулаки у груди и стал напоминать сидящую на ветке ворону. Император выпрямился и снова поднял меч, возобновив бесполезные размахивания - о да, у него есть умение, необыкновенное мастерство, но Карса удерживает позицию, и ни один удар еще не коснулся его.
  Солнце все выше всходило над головами.
  
  ***
  
  Карос Инвиктад - его мерцающие шелка покрылись пятнами пота и пыли - перетащил Теола Беддикта через порог. Назад в контору. В коридоре кто-то вопил об армии в городе, кораблях в гавани, но все это уже не было важным.
  Ничего не важно, кроме лишившегося сознании человека у его ног. Забитого до такой степени, что едва держится за жизнь. Забитого жезлом Блюстителя, символом его власти. У него есть власть. Разве не так? О да, именно так!
  Толпа все еще там? Куда она двинулась? Все стены квартала обрушились, и ничто не способно помешать штурмующим. Глаз заметил движение, голова дернулась - просто еще крыса в коридоре. Скользит. Гильдия. Что за игру затеяли дураки? Он убил уже десятки проклятых тварей. Так легко давить их пяткой или лупить жезлом.
  Крысы. Они - ничто. Как и толпа снаружи, драгоценные граждане, не понимающие ничего ни в чем. Им нужны лидеры вроде Кароса Инвиктада, способные вести через трудности мира. Он перехватил жезл - полетели брызги крови, ладонь почти что приклеилась к резной ручке - но клей ему не помешает, о нет. Пока все не будет должным образом закончено.
   Где проклятая толпа? Он хотел, чтобы все видели последний удар, сокрушающий череп их великого героя и революционера.
  С мучеником тоже можно разобраться. Компания дезинформации, слухи о его развратности и продажности - о, это довольно просто.
   "Я стою одиноко, не так ли? Против безумия дня сего. Они запомнят. Больше, чем что-либо иное. Они будут помнить все, что я подарю им.
  Я убью величайшего изменника Империи. Своими руками, а да!"
  Он уставился вниз, на Теола Беддикта. Осунувшееся, покрытое ранами лицо, едва заметное дыхание, сломанные ребра. Нужно опустить ногу на грудь, чуть надавить, и ребра пронзят легкие, пенистая кровь хлынет из разбитого носа, из порванных губ Теола. Ах, сюрприз. В конце концов он все же утонет.
  Еще крыса в коридоре? Он повернулся.
   Кончик меча скользнул по брюху. Потекла жидкость, за ней выпали органы. Взвизгнув, Карос Инвиктад опустился на колени, поглядел на стоящего перед ним человека, поглядел на багряный меч в руках человека.
  - Нет, - пролепетал он. - Ты вроде помер.
  Взгляд спокойных карих глаз Брюса Беддикта скользнул по лицу Блюстителя, потом заметил жезл в правой руке Кароса. Казалось, его меч извивается сам по себе.
  Обжигающая боль пронизала запястье Блюстителя. Он взглянул... Жезл исчез. И рука исчезла. Из обрубка течет кровь.
  Пинок в грудь опрокинул Кароса Инвиктада; кишки шлепнулись между ног, напоминая нелепый уродливый пенис.
  Карос протянул было руку, чтобы вставить все это безобразие на место... но сил не было.
   "Я убил Теола? Да, должно быть, убил. Блюститель, верный слуга Империи, и так будет всегда. Будут статуи во дворах и на площадях. Карос Инвиктад, герой, подавивший мятеж".
  Карос Инвиктад умер с улыбкой на устах.
  Брюс Беддикт вложил меч и склонился у тела брата. Положил голову себе на колени.
  Ормли сказал сзади: - Целитель уже спешит.
  - Не нужно. - Брюс поднял взгляд. - Идет Старший Бог.
  Ормли облизал губы. - Спаситель...
  Теол кашлянул.
  Брюс поглядел вниз. Глаза брата раскрылись. Один карий, один голубой. Разные глаза смотрели на него. Теол что-то шепнул.
  Брюс склонился еще ниже: - Что?
  - Это значит, я уже мертвый?
  - Нет, Теол. Скорее, это я больше не мертвый.
  - А. Тогда...
  - Что тогда?
  - Смерть... на что она похожа, Брюс?
  И Брюс Беддикт улыбнулся.
  - Она мокрая.
  
  ***
  
  - Я всегда говорил, что города - опасные места, - воскликнул Быстрый Бен, стряхивая с одежды штукатурную пыль. Падающее здание едва не раздавило их обоих, и колдун все еще дрожал - не от обыденных угроз, но от воспоминаний об ужасающей магии, что взметнулась в утреннее небо. Весьма голодной, всепожирающей магии. Если бы энергия потянулась за ним... он сомневался, что сумел бы выстоять.
  - И что это было, во имя Худа? - спросил Еж.
  - Все, что знаю: это было старое. И злобное.
  - Будет еще, да?
  Быстрый Бен пожал плечами: - Надеюсь, нет.
  Они продолжили путь по заваленным улицам. Со всех сторон вопли раненых, замершие от потрясения фигуры; дым и пепел кружатся, озаренные солнцем.
  Потом Еж поднял руку: - Слушай.
  Быстрый Бен сделал, как ему велели.
  Да, где-то там - в направлении Вечной Резиденции - отзвуки от... - Жульки!
  - Да, Быстрый, да. Идем, найдем их!
  - Погоди, сапер... кого?
  - Это Четырнадцатая, тупоголовый недоумок!
  Они ускорили шаги.
  - Увижу Котиллиона в следующий раз, - шипел Быстрый Бен, - и удавлю собственной веревкой.
  В шести лигах к северу дракон цвета сухой кости, дракон с тускло-красными глазами несся под утренним небом. Трещали крылья, сокращались мускулы; ветер свистел на чешуйках и оскаленных клыках, что длиннее мечей.
  Он все-таки возвращается в Летерас. Столько времени пошло...
  Ханнана Мосага предупреждали. Увечного Бога предупреждали. Но ни тот, ни другой не прислушались к Сильхасу Руину. Наоборот, они вовлекли в заговор Сакуль Анкаду и Шелтату Лор, а может, и саму Менандору. Заступили ему путь, пытались помешать тому, что нужно было сделать.
  Более того, Летерийская империя начала на них охоту и вела его весьма длительное время. Лишь из заботы о Серен и остальных Руин так долго терпел все нападки.
  Но сейчас он не будет терпеть ничего и никого.
  Ни империю, ни ее народ, ни эдурского Цеду, ни безумного Императора.
  Брат Аномандера и Андариста, тот, которого считали самым хладнокровным, самым жестоким, Сильхас Руин летел - белый левиафан с жаждой убийства в сердце.
  Белый как кость, но глаза красные как смерть.
  
  ***
  
  Рулад Сенгар отступил, шатаясь и волоча меч по песку. Он истекал потом, волосы свесились космами, с них капало. Он бил снова и снова, но ни разу не прорвал оборонительную сеть каменного меча противника. Сейчас их разделяло шесть шагов. Истоптанный песок покрылся пятнами, но это были всего лишь брызги масла, которым натирали до блеска монеты на теле императора.
  Семар Дев, как и все зрители, молча смотрела на них и гадала, когда все кончится. И кончится ли вообще. Пока что Карса отказывается от контратак...
  И тут Тоблакай поднял меч и пошел вперед.
  Прямо на императора.
  Вот так, без спешки.
  А тот поднялся с внезапной улыбкой и принял оборонительную позицию.
  Кремневый меч метнулся вперед - неуклюжий выпад, однако сделанный с такой силой, что одна из рук выставившего блок Рулада сорвалась с рукояти меча; и тут проклятый меч обрел собственную волю, острие опустилось и двинулось вперед... потащив за собой закричавшего императора.
  Клинок утонул в правом бедре Карсы, пронизал кожу и мышцы, едва-едва разминулся с костью и вышел сзади. Тоблакай развернулся и одновременно с потрясающей ловкостью рубанул каменным мечом горизонтально, проведя его через руку императора прямо над державшей оружие кистью.
  Когда кисть, все еще державшаяся за плененный ногою Карсы меч, отделилась от тела Рулада, Тоблакай нанес удар плоскостью клинка по лицу Рулада, заставив его кувырком полететь на песок.
  Семар Дев поняла, что держит перед лицом обнаженный нож; когда Карса поглядел на нее, она уже провела ножом по ладони, прошипев древние слова освобождения - отпуская плененных духов, пустынных божков и всех прочих, связанных старым оружием...
  Освобожденные силой ее крови духи и призраки убиенных полились наружу¸ устремились над рядами скамей к плоскости арены.
  Под ужасные вопли Рулада Сенгара духи прямиком понеслись к Карсе, окружили и закрыли его - кишащий хаос - ослепительная вспышка, словно пожар вырвался из окон...
  ... Карса Орлонг, императорский меч и сжавшая его рука пропали.
  Одиноко лежа на песке арены, Рулад Сенгар брызгал алой струйкой из обрубка руки.
  Никто не шевелился.
  
  ***
  
  Пребывание внутри железного лезвия оказалось для духа Цеды Куру Кана весьма интересным опытом. После неопределенного периода исследования и знакомств с прочими пленными духами он выработал способ, позволявший бежать в любой удобный момент. Однако его удерживало любопытство и растущее предчувствие: все обитатели этого темного места попали сюда с некоей целью. И они ждут.
  Предвкушение, даже готовность. И бОльшая кровожадность, чем нравится Куру Кану.
  Он подумывал начать компанию борьбы за власть, за покорение прочих духов; он хотел было связать их волю. Но вождь, понимал он, не должен быть невежественным. Неизвестно, удастся ли ему вырвать тайны силой. Он предпочел выжидать.
  Он был терпелив, как в жизни, так и в смерти.
  Потом внезапное потрясение, вкус крови во рту... безумный экстаз расцвел внутри него. Горькое понимание - смиренное понимание - сколько же в нем звериной слабости! - когда раздался призыв на языке Первой Империи, Куру Кан осознал, что уподобился демону, рыча, требуя доминирования, желая вырваться из железного клинка - назад в мир, во главе ужасного полчища...
  Стремясь к одиноко стоящему Теломен Тоблакаю.
  К мечу, что пронзил его ногу.
  Куру Кан сразу же понял, что придется сделать. Понял, что придется выковать путь, понял, что - увы! - придется принести жертву.
  Они сомкнулись вокруг воина - Тоблакая. Они потянулись к проклятому мечу и ухватились за его лезвие. Они с яростной жаждой тянули кровь, струящуюся по ноге Тоблакая. Он уже шатался, когда духи, во главе с Куру Каном, открыли врата.
  Портал.
  Хаос бушевал со всех сторон, пытаясь уничтожить их, и духи начали расставаться с призрачными жизнями, принося себя в жертву осаждающему голоду. Но, погибая, они толкали Тоблакая вперед, выковывая путь, обеспечивая продвижение.
  Пробудились и другие духи, отовсюду слетевшиеся к воину - жертвы самого Тоблакая. Их были целые легионы.
  Смерть ревела. Напор хаоса давил духов, рвал на части - несмотря на их число, на силу сложенных воль духи останавливались, не могли идти дальше - Куру Кан закричал - вытянуть из Тоблакая еще больше сил означало бы убить его. Они не справились.
  Проиграли...
  
  ***
  
  На расчищенном пространстве посреди кладбища Тартеналов сидел скрестив ноги согбенный шаман. Вот он зашевелился, глаза открылись. Поглядев вверх, он увидел стоящего прямо на крае Аблалу Сани.
  - Давай, парень, - сказал он.
  Юный Тартенал с плачем рванулся к нему - в руках его был нож, один из собственных ножей Арбэта: почерневшее от времени лезвие, глифы столь древние, что их почти невозможно прочитать.
  Арбэт кивнул, когда Аблала Сани глубоко погрузил оружие в грудь шамана. Не в сторону сердца - Старый Горбун хотел умереть не сразу, ему нужно было источить всю силу, накормить множество духов, уже встававших из могил.
  - Уходи отсюда! - закричал Арбэт и упал набок. Кровь пузырилась на губах. - Уходи!
  Издав детский всхлип, Аблала Сани побежал.
  Духи собрались - полукровки, чистокровные, ушедшие в землю сотни и сотни лет назад.
  И Старый Горбун Арбэт показал им нового бога. А потом показал - силой крови - путь к богу.
  
  ***
  
  Куру Кан ощутил себя на пути потока, исполинской волной ринувшегося в проход. Появились духи, целая армия духов.
  Теломены. Тартено Тоблакаи.
  Тартеналы...
  Они мчались, и хаос отпрянул, но затем атаковал вновь.
  Сотни исчезли.
  Тысячи голосов вопили в агонии.
  Куру Кан оказался поблизости от молотящего руками воина - Тоблакая. Схватил за горло, напряг руки и потянул его вверх.
  Вода, шумный прибой, под ногами хрустит коралловый песок. Одуряющий жар бешеного солнца.
  Шатаясь, на берег - да, Куру Кан сможет дойти хотя бы сюда.
  Выбраться на берег.
  Он отпустил воина и увидел, как тот падает на пляж островка, как тянет за собой пронзенную мечом ногу...
  Море подобралось к старому Цеде со спины, схватило и потащило к себе, рокоча и брызгаясь.
  Вода повсюду, она кружится и затягивает его глубже, еще глубже.
  Но они сумели.
   "Мы сумели.
  А море, друзья мои, никогда не мечтало о нас".
  На песке арены лежал мертвый Рулад Сенгар. Кровь вытекла, тело приобрело цвет речной глины и стало столь же холодным. В песке блестели влажные кругляши монет, вытекшая кровь почернела.
  Зрители ждали.
  Ждали, когда же Император Тысячи Смертей поднимется снова.
  Солнце восходило все выше, звуки городского сражения приближались.
  Если бы кто-то из них поднял взор к небу - заметил бы точку на северном горизонте. Точку, что быстро росла.
  
  ***
  
  До Вечной Резиденции оставалась одна улица. Скрипач вывел взвод на крышу какого-то большого официального здания. В теплом утреннем воздухе мелькали частицы пепла, весь видимый отсюда город заволокло пылью и дымом.
  Они потеряли Геслера и его взвод после засады на гарнизон, но Скрипач не был особенно озабочен. Сопротивление шаткое. Он на корточках подобрался к краю крыши, поглядел на Вечную Резиденцию впереди, а потом вниз, на улицу.
  Там ворота, закрытые, но стражи не видно. Чертовски странно. Где все?
  Он вернулся к солдатам, которые затаили дыхание и сгрудились в середине крыши. - Ладно, - сказал он, опуская арбалет и развязывая мешок, - там есть ворота, и я могу раскрыть их долбашкой. Потом идем вниз и прямо вперед. Быстро и грубо. Убивайте всех, кого заметите, понятно? - вытащив стрелу с долбашкой, он осторожно зарядил арбалет. Затем продолжил инструктаж: - Тарр берет на себя перекресток. Бутыл, хватай любую тварь, что поблизости...
  - Сержант...
  - Не сейчас, Корабб. Слушайте! Мы идем в тронный зал. Я хочу, чтобы Карак...
  - Сержант...
  - ... был впереди с жульками в руках. Корик, ты за ним...
  - Сержант...
  - Что тебе, во имя Худа?
  Корабб ткнул пальцем куда-то на север.
  Скрипач и все остальные повернули головы.
  Чтобы увидеть падающего на них громадного белого дракона.
  
  ***
  
  Небольшие пожары от морантских припасов и попадающиеся время от времени изрубленные трупы летерийских солдат предоставили Быстрому Бену и Ежу ясный след. Сейчас они скорчились в проеме двери одного из выгоревших зданий.
  - Слушай, - настаивал Еж, - эта крыша прямо напротив дворца. Я знаю Скрипача и говорю тебе, он на Худом клятой крыше!
  - Чудно, чудно. Веди, сапер. - Быстрый Бен качал головой. - Что-то... не знаю...
  Они вошли внутрь. Горький, кусачий запах дыма. Повсюду горелый мусор, обломки разрушенной империи.
  - Туда, - сказал Еж и повел в коридор, направляясь к лестнице наверх.
   "Что-то... о боги!"
  - Быстрей! - зарычал Бен, толкая сапера в спину.
  - Что...?
  - Спеши!
  
  ***
  
  Огромный дракон снижался прямо к ним.
  Скрипач глядел на него всего лишь одно мгновение. Он увидел, что дракон раскрывает пасть, догадался, что сейчас случится... поднял самострел и спустил курок.
  Болт взвился в небо.
  Лапа дракона дернулась, отбрасывая снаряд.
  Долбашка взорвалась.
  Разрыв припечатал моряков к крыше, послал Скрипача кувыркаться.
  Сама крыша просела, издавая скрипящие и стонущие звуки.
  Скрипач уловил дракона краем глаза - он исходит кровью, грудь разорвана - скользит в сторону, направляясь на улицу внизу, лохмотья крыльев полощут, как паруса в шторм.
  Второй арбалетный болт возник на его пути.
  Новое сотрясение - дракон отшатнулся, врезался в дом, который тут же сложился и упал набок с громоподобным шумом.
  Скрипач извернулся...
  ... и увидел Ежа...
  ... и Быстрого Бена, бегущего к краю крыши. Колдун воздел руки, собирая магию, как тогда, на носу режущего волны корабля.
  Скрипач встал на ноги и поспешил к колдуну.
  Дракон выкарабкался из развалин дома за Резиденцией. Потрепанный, кости обнажились, кровь капает из ужасных ран. Потом он - невозможно! - снова взвился в воздух, захлопав рваными крыльями - Скрипач понимал, что лишь магия удерживает тварь в полете.
  Как бы очищая разрушенное здание, Быстрый Бен выпустил магическую волну. Стена трещащего огня ударила дракона, заставив отступить.
  Вторая.
  И третья - дракон был уже за две улицы, он извивался под все усиливавшейся атакой.
  Затем с пронзительным криком развернулся и пустился в бегство.
  Быстрый Бен опустил руки, упал на колени.
  Не сводя глаз с быстро уменьшающегося дракона, Скрипач положил арбалет на плечо. - Не твоя битва, - сказал он далекому существу. - Гребаные драконы.
  Затем повернулся и поглядел на Ежа.
  Тот с ухмылкой встретил его взгляд.
  - Не привидение?
  - Не привидение. Да, Скрип, я вернулся.
  Скрипач скривил губы и потряс головой: - Помогай нам Худ. - И повернулся к Быстрому Бену. - А ты где был, во имя Бездны?
  Отклеившийся от перекошенной крыши Бутыл пялился на троих солдат. "Не знаю вон того. Ясно, что сапер. И чертов Сжигатель".
  Сзади застонал и сплюнул Корик. - Поглядите на них.
  Бутыл кивнул.
  Как ни странно, слова оказались не нужны.
  Бутыл глянул на исчезающего дракона. "Позвольте представиться..."
  
  ***
  
  Тралл Сенгар осторожно развел руки Серен и отступил, покидая ее объятия. Она чуть не упала, не желая оканчивать долгое мгновение; нечто холодное угнездилось в желудке. Она заморгала и отвела глаза.
  - Серен...
  Она повела рукой и снова поглядела на него.
  - Мой брат. Мои родители.
  - Да, - отвечала она.
  - Я не могу утверждать, что их здесь нет. Что они ничего для меня не значат.
  Она кивнула, не решившись подать голос.
  Он пересек пыльную комнату, пиная мусор - дом успели освободить от мебели и всего мало-мальски ценного. Они возлегли на расстеленных плащах, и свидетелями были пауки в углах и шныряющие через окно летучие мыши. Тралл подобрал стоявшее у стены имасское копье и обратился к ней лицом, подарив слабую улыбку: - Я могу защитить себя. Без помощников. Я могу идти быстро...
  - Так иди, - сказала она, устыдившись невольной грубости голоса.
  Его полуулыбка быстро увяла. Тралл кивнул и вышел в коридор, ведущий к двери.
  Через миг Серен Педак поспешила за ним. - Тралл...
  Он помедлил у порога. - Я понимаю, Серен. Все хорошо.
   "Нет, не хорошо!" - Прошу, - сказала она, - возвращайся.
  - Вернусь. Что мне еще делать? Ты получила все, что есть во мне. Все, что оставалось.
  - Значит, у меня есть все, что нужно.
  Он протянул руку и провел по ее щеке.
  И ушел.
  
  ***
  
  Показавшись из дверного проема, Тралл Сенгар вышел на улицу, постукивая по мостовой тупым концом копья.
  И направился в сторону Вечной Резиденции.
  Из тени ближайшей улочки следил за ним Странник.
  
  ***
  
  - Чувствую себя много лучше.
  Брюс Беддикт улыбнулся брату: - И выглядишь лучше. Итак, Теол, твой лакей - Старший Бог.
  - Приходилось брать кого попало.
  - А почему у тебя разные глаза?
  - Не уверен точно, но думаю, Багг может страдать цветовой слепотой. Синий - зеленый, зеленый - синий, а коричневый ему вообще не знаком.
  Названный лакей, который случайно оказался Старшим Богом, как раз вошел в комнату. - Я нашел ее.
  Теол вскочил: - Где? Она жива?
  - Да, но вся наша работа... придется повторять.
  - Нужно найти этого человека, этого Танала...
  - Уже не нужно, - ответил Багг, поглядев на труп Кароса Инвиктада.
  Брюс сделал то же самое. Двухголовое насекомое медленно карабкалось по выпущенным кишкам. - Что это, во имя Странника?
  Тогда Багг прошипел сквозь зубы: - Да, он следующий.
  Снаружи, во дворе и прилагающих улицах, скапливались толпы горожан. Голоса их нарастали подобно приливу. Со стороны Вечной Резиденции раздалось несколько громоподобных взрывов, а также послышался безошибочно узнаваемый гул магии; однако все скоро затихло.
  Теол поглядел на Багга: - Прислушайся к толпе. Мы сумеем выйти живыми? Я совсем не настроен на Топляки, особенно свои собственные.
  Брюс хмыкнул. - Ты плохо слушал, брат. Ты же герой. Они жаждут узреть тебя.
  - Я? Мамочки, вот уж не думал, что они такие.
  - Самые обычные, - кисло усмехнулся Багг. - Ормли и Ракет потратили состояние на крикунов.
  Брюс улыбнулся: - Посрамлен, Теол?
  - Ни за что. Багг, веди к Джанат. Скорее.
  При этом брови Брюса взлетели. "Ах, вот оно как. Ясно. Отлично".
  
  ***
  
  Выживший офицер городского гарнизона только что формально сдался Адъюнкту в проеме западных ворот. Тавора ввела армию для оккупации Летераса.
  Оставив кулака Блистига командовать основными силами, она собрала пять сотен (или около того) выживших морпехов во главе с Кенебом, а также свой отряд кавалерии, и двинулась к имперскому дворцу. Этой столь глупо названной "Вечной Резиденции".
  Синн, скакавшая рядом с Лостарой Ииль, закричала, когда над городом появился белый дракон; затем она засмеялась и захлопала в ладоши, когда не менее двух долбашек и последовавшая за ними волна магии отогнали тварь.
  Передовые взводы капитана Фаредан Сорт еще действуют - это было очевидным. Они уже во дворце или близко к нему. Они вошли во вкус.
  Большинство командиров разгневалось бы на солдат, бесконтрольно устраивающих резню, на горстку грязных морпехов, одичавших в глуши и одурело колотящихся сейчас в двери дворца, желая мести и кровопролития. Так ли она хотела отметить успех завоевания? Оставят ли проклятые глупцы хоть кого живым в том дворце?
  А что насчет неистребимого императора? Лостара Ииль не верила, что подобное возможно. Долбашка под восседающий на троне зад - и подданные будут собирать его ошметки много дней подряд. Она уверена: это сделает Скрипач. Один шаг в тронный зал, щелчок арбалета - переростка, и сержант приседает, спасаясь от заполнившего помещения огня. Да он счастлив будет погибнуть, устроив такое зрелище!
  Но, хотя Адъюнкт разделяла ее видения, она сохраняла молчание. Она не подгоняла отряд - хотя солдаты, особенно морпехи, в нынешнем состоянии просто не были способны на спешку. Они надвигались размеренным шагом, и горожане начали появляться из аллей, переулков и улиц, следя за маршем захватчиков. Некоторые даже приветственно кричали - голоса, выражающие облегчение.
  Город в полном смятении. Мятежи, землетрясения и морантские припасы. Лостара Ииль начала понимать: если приход Охотников за Костями что-то значит, то он обещает возвращение порядка, возрождение цивилизации, закона и - что за ирония - мира.
   "Но, Адъюнкт, если мы задержимся тут слишком долго, все переменится. Всегда так бывает. Никто не любит жить под пятой оккупантов. Всего лишь человеческая натура. Возьми свое отчаяние, придай ему лицо иноземца, - и можно спускать кровожадных псов.
  Видишь этих горожан? Эти просветленные, радостные лица? Все они изменятся, и скоро. Жнецы насилия умеют скрываться за самыми добрыми глазами, за самой вежливой улыбкой".
  Движение колонны замедлилось, потому что толпа стала густой. Тут и там раздавались и стихали ритмичные выкрики. Слова летерийского языка, тон - что-то среднее между надеждой и требованием.
  - Адъюнкт, что они кричат?
  - Имя, - ответила та. - Нет, скорее, два имени. Одного называют Спасителем. Второго...
  - Второго... как, сэр?
  Тавора метнула на Лостару быстрый взгляд. Губы ее отвердели. - Императором.
  - Императором? Но я думала...
  - Новым императором, капитан. Похоже, самопровозглашенным.
   "Ох, и мы ничего не скажем на это?"
  Впереди стена горожан блокировала всякую надежду на продвижение; сквозь толпу медленно пробиралась маленькая группа людей. Адъюнкт подняла руку в латной перчатке, приказывая остановиться.
  Группа вышла из толпы. Впереди невозможно жирная женщина, за ней скрюченный человечек, у которого, кажется, крысы сидят в карманах; а за ними двое, выглядящие как братья. Оба худые; один в мундире офицера, второй обернут окровавленным рваным одеялом.
  Тавора сошла с седла, знаком велев Лостаре сделать то же.
  Женщины приблизились к группе. Толстуха сделала шаг в сторону и сказала, сделав пухлой рукой неожиданно изящный жест: - Командор, я представляю вам Брюса Беддикта, некогда Поборника короля Эзгары Дисканара - тот правил до эдурского завоевания - а сейчас объявленного Спасителем. И его брата, Теола Беддикта, финансового гения, освободителя угнетенных. Он и в постели неплох. Любящие подданные только что провозгласили его новым Императором Летера.
  Казалось, Адъюнкт не нашлась что ответить.
  Лостара уставилась на Теола Беддикта - хотя, по правде говоря, глаза охотнее останавливались на Брюсе. Нахмурилась, рассматривая мерзкое одеяло. Финансовый гений?
  Брюс Беддикт выступил вперед и заговорил, как и толстая женщина, на торговом наречии: - Мы сопроводим вас в Вечную Резиденцию, Командор. Там мы, полагаю, найдем императора без империи. Его следует изгнать. - Он с явным сомнением добавил: - Надеюсь, что вы пришли как освободители, Командор. То есть не намерены злоупотреблять гостеприимством.
  - Этим, - отвечала Тавора, - вы хотели намекнуть, что у меня не хватает сил для планомерной оккупации. А знаете ли вы, Брюс Беддикт, что ваши восточные границы прорваны? Что армия союзников вторглась в империю?
  - Значит, вы пришли как завоеватели? - спросил Брюс Беддикт.
  Адъюнкт вздохнула, отстегивая и снимая шлем. Вытащила руку из перчатки и провела по коротким, смоченным потом волосам. - Худ обереги, - прошептала она. - Найдите же нам путь сквозь толпу, Брюс Беддикт. - Она помедлила, бросив взгляд на Теола Беддикта, и нахмурилась: - Вы кажетесь слишком стеснительным для императора.
  Теол ответил ей ярчайшей улыбкой, и улыбка преобразила его. Лостара вдруг и думать забыла о его воинственно выглядящем братце.
   "Духи песков, эти глаза..."
  - Извините, Командор. Признаюсь, я подавлен и смущен.
  Адъюнкт не спеша кивнула: - Да, полагаю. Неожиданное выдвижение, глас народа...
  - Нет. Не этим. Она сказала, я неплох в постели. Но "неплох" - не совсем то же, что "хорош"...
  - О, Теол, - вмешалась толстуха, - я поскромничала.
  - Ты - и скромность, Ракет? Ты не понимаешь смысла этого слова! Я просто гляжу на тебя - и трудно не... ну, ты понимаешь.
  - Нет.
  - Да ладно! - Теол хлопнул в ладоши. - Фейерверк уже был, пора начинать парад.
  
  ***
  
  Сиррюн Канар бежал по коридору. Прочь от битвы. Проклятые иноземцы уже в Вечной Резиденции, они учинили резню - никаких призывов сдаться, никаких требований сложить оружие. Только смертельные стрелы, рубящие мечи и всё опустошающие гренады. Его приятели - гвардейцы умирали десятками, их кровь оросила некогда прекрасные стены.
  Сиррюн поклялся, что не разделит их участь.
  Они не убьют Канцлера. Он им понадобится. К тому же он старик. Явно безоружный. Миротворец. Цивилизованный человек. Даже личный его охранник - что же, у него только кинжал на поясе. Ни меча, ни щита, ни шлема, ни даже доспехов.
   "И это я. Я сберегу жизнь, встав рядом с Канцлером".
  Но где он?
  Тронный зал пуст.
  Император на арене. Безумный глупец все еще ведет бессмысленные, жалкие поединки. И Канцлер должен быть там, он ожидает - иронический свидетель последних нелепых выходок тупоумного Эдур. Последнего Эдур в городе. Да.
  Он спешил. Звуки битвы остались далеко за спиной.
   "День безумия... неужели он никогда не окончится?"
  
  ***
  
  Канцлер Трайбан Гнол сделал шаг назад. Осознание ударило его с силой молота. Рулад Сенгар не вернется. Император Тысячи Смертей... умер последней смертью.
   "Тоблакай, Карса Орлонг, я не знаю, что ты сделал, не знаю как - но ты расчистил дорогу.
  Ты расчистил ее. Спасибо".
  Он огляделся и увидел, что остатки присутствующих разбежались - да, Вечная Резиденция захвачена, враг уже внутри. Он повернулся к стоявшему рядом финеду: - Варат Таун.
  - Господин?
  - Мы закончили. Соберите солдат и проводите меня в тронный зал. Там будем ожидать завоевателей.
  - Слушаюсь, господин.
  - И возьмите с собой ведьму - мне нужно знать, что тут произошло. Я хочу понять, зачем она разрезала себе руку ножом. Я хочу понять все.
  - Да, Канцлер.
  Капитан с неожиданной вежливостью взял бледную женщину под руку; кажется, он даже шепнул ей на ухо нечто, принятое с усталым кивком. Глаза Трайбана Гнола сузились. Нет, он не доверяет новому финеду. Был бы здесь Сиррюн...
  Удаляясь с арены, канцлер бросил последний взгляд на жалкую фигуру, что лежала на кровавом песке. "Мертв. Он действительно мертв.
  Я всегда верил, что это будет именно Карса Орлонг. Да, верил!"
  Он испытывал искушение вернуться на песок арены и встать над телом Рулада Сенгара. Плюнуть в лицо Императору.
   "Нет времени. Удовольствия - на потом.
  Клянусь, что сделаю это".
  
  ***
  
  Каракатица позвал взмахом руки. Скрипач и остальные солдаты его взвода присоединились к саперу на пересечении коридоров.
  - Это главный проход, - заявил Каракатица. - Ничто иное.
  Скрипач кивнул. Коридор изящно украшен и впечатляюще широк, на сводчатом потолке светятся золотые листья. Вокруг никого. - Тогда где стража, и куда именно нам идти?
  - Без понятия. Но думаю, что налево.
  - Почему?
  - Неясно. Разве вот потому, что все, кого мы перехватывали, стремились именно в том направлении.
  - Хорошая причина. А может, они хотели выбежать через заднее крыльцо? - Скрипач утер пот со лба. Ох, это была кровавая баня, но он позволил солдатам всё, не обращая внимания на сердитые взгляды Быстрого Бена. Проклятый Верховный Маг и его нос по ветру - и откуда же у него такая магия? Быстрый никогда не владел ничем даже отдаленно напоминающим...
  Он оглянулся на Ежа.
  Старый добрый Еж. Не старше, чем в последнюю их встречу. Боги, это кажется нереальным. Живой, дышащий, пердящий... Он протянул руку и отвесил приятелю затрещину.
  - Эй, ты чего?
  - Ничего. Я уверен, что задолжал тебе одну.
  - Кто спас тебе жизнь в пустыне? А под городом?
  - Видеть духов - не к добру, - отвечал Скрипач.
  - Худ, белая борода делает тебя древним старцем. Сам себя видел, Скрип?
  "Ох, не надо".
  - Эй, все зарядили арбалеты? Хорошо. Веди, Каракатица, но осторожно и медленно. Понял?
  Пять шагов по коридору... в правом проходе замелькали фигуры... Резня началась снова.
  Тарр первым заметил старика, что был во главе. Если бы не заметил его - выстрелил бы в любого другого. Стрела глубоко погрузилась в череп старика, прямо в середину левого виска. Из правого виска брызнули осколки и кровь.
  Еще не менее двух стрел попали в тощее тело, заставив его завертеться. Потом старик упал.
  Горстка стражников, что шли за ним, попятилась. По меньшей мере двое приняли защитные стойки, и Тарр вдруг рванулся к ним, вытаскивая меч и выставляя щит. И столкнулся с Кораббом, сделавшим то же самое. Выругался, потому что тот оказался впереди.
   Тарр воздел меч - им вдруг овладело жгучее желание срубить ублюдку голову - нет, лучше заняться врагами...
  ... но враги бросали оружие и отступали в коридор.
  - Ради милостей Худа! - заорал Быстрый Бен, хватая Тара сзади и отпихивая Корабба. - Они сдаются, черт подери! Хватит резать кого попало!
  Из группы летерийцев кто-то сказал по-малазански: - Мы сдаемся! Не убивайте нас!
  Голоса оказалось достаточно, чтобы их охладить. Тарр повернулся и поглядел на Скрипача.
  Чуть помедлив, сержант кивнул: - Возьмите их в пленники. Пусть проведут в проклятый тронный зал.
  Улыба подскочила к трупу старика и начала срывать роскошные перстни.
  Летерийский офицер вышел с поднятыми руками. - В тронном зале никого нет, - сказал он. - Император мертв - его тело на арене...
  - Тогда ведите нас туда, - потребовал Быстрый Бен, сверкнув глазами на Скрипача. - Я хочу лично убедиться.
  Офицер кивнул: - Мы только что оттуда, но как скажете...
  Скрипач махнул солдатам, приказывая идти, и зловеще улыбнулся Улыбе: - Сделаешь это потом, солдат...
  Она оскалилась, словно собака над добычей; затем вытащила нож и двумя решительными взмахами отрубила холеные руки старика.
  
  ***
  
  Тралл Сенгар ступил на песок арены. Он не отводил глаз от тела, лежащего в дальнем конце. Блеск монет, неловко откинутая голова. Он медленно шел вперед.
  В коридорах и палатах Вечной Резиденции царит хаос. Позже он попытается отыскать родителей... хотя он не верил, что найдет их. Они ушли со всеми остальными Эдур. Назад, на север. На родину. Итак, и они в конце концов бросили Рулада, младшего сына.
  Почему же он не шевелится? Почему не возвращается?
  Подойдя к Руладу, он опустился на колени. Положил копье. Нет руки, нет меча.
  Он протянул руку и поднял голову брата. Тяжелая. Лицо столь изуродовано шрамами, столь искажено болью, что его трудно узнать. Положил голову себе на колени.
   "Уже дважды я делаю это. И снова лицо брата остается слишком застывшим. Слишком безжизненным. Это так... неправильно".
  Как-то он попытался в последний раз урезонить младшего брата, воззвать к тому Руладу, какого знал раньше. До всего... До того дня, когда в глупом, но вполне понятном рвении брат схватился за рукоять найденного в ледовых полях меча.
  Потом Рулад в припадке слабости объявил Тралла Сенгара отсеченным. Мертвым в глазах всех Эдур. Приковал его к камню, заставив ожидать медленной смерти от наводнения.
  Тралл пришел, чтобы просить прощения. Это было криком сердца, криком, который не утихал в нем все это время. "Ты был ранен, брат. Так ранен. Он изрубил тебя, бросил полумертвым. Он сделал то, что было нужно для окончания кошмара. Но ты все понял не так. Ты не смог.
  Вместо этого ты видел, что братья бросают тебя.
  Так что, брат мой, простишь ли ты меня, как я простил тебя?"
  Разумеется, ответов не будет. Не от этого навсегда застывшего, опустошенного лица. Тралл пришел слишком поздно. Поздно для того, чтобы прощать, поздно для того, чтобы быть прощенным.
  Он гадал, не предвидела ли Серен то, что он найдет здесь.
  Мысль о ней заставило дыхание застрять в горле. О, он не знал, что такая любовь может существовать. Сейчас - пусть вокруг пепелище - будущее распускается словно бутон, и аромат его превосходит воображение.
   "Вот что такое любовь. Наконец я вижу..."
   Нож вошел под левую лопатку, сразу пронзив сердце.
  Широко раскрыв глаза от внезапной муки, от удивления, Тралл отпустил голову Рулада, и она упала ему на колени, выскользнув из ослабевших рук.
   "Ох, Серен, любовь моя.
  Ох, прости меня".
  Оскаливший зубы Сиррюн Канар отступил, вытаскивая нож. Последний Тисте Эдур. Убит его собственной рукой. Чистое правосудие еще существует в мире. Он очистил Летерийскую Империю ножом, и поглядите, как сочится кровь, оросившая рукоять.
  Удар в сердце, итог неслышного подкрадывания по песку. Последние три шага он сделал не дыша. Благословенная тень лежала под ногами - она не могла упасть вперед, предупреждая мерзавца. Был миг, когда над песком пронеслась иная тень - тень совы, но глупец и ее не увидел.
  Да, солнце стоит в зените.
  Все тени съежились, трепеща перед гневным правителем небес.
  Он провел языком по лезвию, ощутив вкус железа - дар столь горький, что его холодное касание приводит в экстаз. Отошел. Тело упало набок, прямо на дурацкое копье дикаря.
  Варвар умирает. Как и должно. Во имя цивилизации.
  Он услышал шум на другом конце арены и резко повернулся.
  Стрела вонзилась в плечо, заставив его отпрянуть; споткнувшись о два трупа, он повернулся боком и упал прямо на рану.
  Вспыхнула безумная боль.
  
  ***
  
  - Нет, - застонал Еж, прорываясь мимо Корика. Тот повернул голову, на лице было написано недовольство.
  - Чтоб тебя, Корик! - крикнул Скрипач.
  - Нет, - сказал Быстрый Бен. - Ты не понимаешь, Скрип.
  Корик пожал плечами: - Извини, сержант. Привычка.
  Скрипач следил за Ежом и Беном, прошедшим к трем лежащим на песке телам. Сапер, не обратив внимания на проткнутого летерийца, склонился на колени перед одним из Эдур.
  - Видите монеты на втором? - спросил Каракатица. - Припаяны...
  - Это был император, - сказал приведший их капитан. - Рулад Сенгар. Другой Эдур... его не знаю. Но, - добавил он, - кажется, ваши друзья знают.
  Да, Скрипач и сам это видел. Казалось, в этом месте не осталось ничего, кроме боли. Это ловушка для предсмертных выдохов, и необычный, отчаянно - визгливый вопль Ежа придал им голос. Потрясенный Скрипач поглядел на солдат. - Займите оборону, все. Капитан, вы и прочие пленные встанете у стен и не будете двигаться, если ходите остаться в живых. Корик, спокойно опусти чертов самострел. Лады?
  Затем Скрипач направился к друзьям.
  И чуть не сбежал, увидев на лице Ежа тоску столь явную, столь... почти непристойную.
  Быстрый Бен повернул голову и бросил Скрипачу предостерегающий взгляд. Потом колдун подошел к другим телам.
  Трепещущий, смущенный Скрипач двинулся за ним. Встал, поглядел на солдата.
  - Будет жить.
  Еж проскрипел сзади: - Нет, не будет.
  Казалось, этот голос не принадлежит человеку. Скрипач обернулся в тревоге и заметил, как Еж глядит в глаз Бену - словно между ними происходит бессловесное общение.
  Еж спросил: - Ты сможешь, Быстрый? Какое-то место для... для вечных мучений. Сможешь, колдун? Я спросил!
  Быстрый Бен поглядел на Скрипача. В глазах его застыл вопрос.
   "Ох, нет, Быстрый. Мне ли решать..."
  - Скрип, помоги мне решиться. Прошу.
   "Боги, даже Быстрый Бен в горе. Кто был этот воин?" - Ты Верховный Маг, Бен. Делай то, что считаешь должным.
  Колдун снова посмотрел на Ежа. - Худ задолжал мне, Еж.
  - И что это за ответ?
  Быстрый Бен отвернулся, сделал жест - темное пятно окружило летерийца, сомкнувшись над телом, и сжалось, как бы просачиваясь в песок. Тела не стало. Послышался слабый крик, как будто летериец уже видел то, что тянется к нему.
  Потом колдун взмахнул рукой, подтащив Скрипача к себе, и лицо его было серым от гнева. - Не жалей его, Скрип. Понял? Не смей его жалеть!
  Скрипач покачал головой: - Я... я не буду, Быстрый. Пусть кричит хоть всю вечность. Пусть себе кричит.
  Быстрый Бен мрачно кивнул и оттолкнул друга. Еж плакал над телом Тисте Эдур как человек, для которого погас свет мира, погас и не вернется никогда.
  И Скрипач не знал, что делать.
  
  ***
  
  Следивший за всем из незримого укрытия Странник сделал шаг назад, отпрянув так резко, как будто чуть не упал с утеса.
  Он был тем, кем был.
  Нарушителем равновесия.
  А сегодня, в этот день - да поглотит его Бездна целиком! - и делателем вдов.
  
  ***
  
  Взойдя на пологий берег, Карса Орлонг остановился. Протянул руку к застрявшему в ноге мечу, сомкнул руку на лезвии под гардой и вытащил оружие, не заботясь о том, что зазубренные края режут плоть, что остаются осколки.
  Кровь текла из резаной раны, но очень недолго. Нога уже онемела, но он еще сумеет ей пользоваться.
  Держа проклятое оружие за клинок, он заставил себя идти. Хромая, добрался до травы. И увидел неподалеку справа маленькое строение, скорее палатку, над которой клубился дым.
  Воин - Тоблакай направился к ней.
  Подойдя, бросил железный меч, сделал еще шаг, пригнулся и рукой толкнул край палатки. Поддел его вверх, отчего все сооружение опрокинулось набок, словно перевернутая черепаха.
  Дым взвился по ветру и быстро исчез.
  Перед ним сидело скрестив ноги древнее, согбенное, уродливое существо.
  Человек. Бог.
  Который поднял на него полные боли глаза.
  Затем взгляд сместился за спину Карсы. Воин повернулся.
  Увидев, что прибыл дух императора. Молодой - моложе, чем Карса воображал себе Рулада - и вполне симпатичный сейчас, когда кожа чиста и не покрыта шрамами. Он лежал на траве и как будто спал.
  Затем глаза распахнулись и он закричал.
  Короткий крик.
  Рулад перевернулся набок, встал на колени, оперся руками - и увидел лежащий рядом меч.
  - Возьми его! - закричал Увечный Бог. - Мой дорогой юный поборник, Рулад Сенгар из Тисте Эдур. Возьми свой меч!
  - Не бери, - сказал Карса. - Твой дух здесь - это все, что у тебя осталось, все, чем ты являешься. Когда я убью его, тебя возьмет забвение.
  - Погляди на его ногу! Он почти такой же калека, как я! Возьми меч, Рулад, и заруби его!
  Но Рулад все еще колебался. Он стоял на четвереньках и хрипло дышал.
  Увечный Бог захрипел, закашлялся и произнес тихим, увещевающим голосом: - Ты сможешь вернуться, Рулад. В свой мир. Ты сумеешь его исправить. В этот раз ты сможешь все сделать как надо. Слушай меня, Рулад! Тралл - он жив! Твой брат жив, он идет в Вечную Резиденцию! Он идет, чтобы найти тебя! Убей же этого Тоблакая - и сможешь вернуться к нему, сказать все, что следовало сказать!
  Рулад Сенгар, ты сможешь попросить прощения.
  Голова Эдур поднялась. Глаза вдруг загорелись, сделав его... таким юным.
  И Карса Орлонг на миг ощутил сожаление в сердце своем.
  Рулад Сенгар потянулся за мечом.
  Взлетел и опустился кремневый меч, обезглавив его.
  Голова покатилась и застыла на мече. Тело опустилось набок, ноги спазматически задергались и быстро застыли. Кровь текла из отверстой шеи. Еще миг - и поток ослаб.
  Позади Карсы Увечный Бог кашлянул смехом и сказал: - Я так долго ждал тебя, Карса Орлонг. Я так тяжко трудился... чтобы привести тебя к мечу. Ибо он твой, Тоблакай. Никто не сможет владеть им так, как ты. Никто не сможет противостоять его проклятию и сохранять здравый рассудок, оставаться его хозяином. Это оружие, Избранник мой, сделано для тебя.
  Карса повернулся к Увечному лицом. - Никто не избирает меня. Я никому не давал такого права. Я Карса Орлонг из Теблоров. Выбор принадлежит только мне.
  - Так выбирай, друг мой. Отбрось жалкую каменную дрянь, что принес с собой. Выбери оружие, что превознесет тебя над всеми.
  Карса оскалился.
  Глаза Увечного Бога чуть расширились; затем он склонился вперед, над курящейся жаровней. - С этим мечом, Карса Орлонг, ты будешь бессмертным. - Он помахал кривой рукой, и в нескольких шагах открылись врата. - Вот. Иди назад на родину, Карса. Объяви себя Императором Теблорским. Веди народ свой во веки веков. О, их жестоко осадили. Лишь ты сумеешь их спасти, Карса Орлонг. С таким мечом тебе не найдется равных. Ты сумеешь спасти их, поведешь к господству - это будет поход ради убийства "детей", какого мир не забудет никогда! Дай же ответ, Тоблакай! Дай ответ на все бесчестия, что перенес ты и твой народ! Пусть дети узрят!
  Карса Орлонг уставился сверху вниз на Увечного Бога.
  Улыбка его стала шире. Еще миг - и он отвернулся.
  - Не бросай его здесь! Он твой! Карса Орлонг, он твой!
  Кто-то поднимался от берега. Широкоплечий здоровяк, за ним три черных бхок"арала.
  Карса хромал навстречу им.
  
  ***
  
  Вифал ощутил, как бухает в груди сердце. Он не ожидал... ну, он не знал, чего ожидать, знал лишь, чего ожидают от него.
  - Тебя не звали, - сказал ему гигант с татуированным лицом и раной на ноге.
  - И я не удивляюсь. Но все равно я здесь. - Глаза Вифала скользнули по лежащему в траве мечу. Голова Тисте Эдур лежала на нем, словно подарок. Кузнец нахмурился: - Бедный парень. Он никогда не понимал...
  - Я понимаю, - оборвал его великан.
  Вифал поднял глаза на воина. Потом поглядел туда, где скорчился Увечный Бог. Потом - снова на великана. - Ты сказал "нет"?
  - И только.
  - Хорошо.
  - Теперь ты его возьмешь?
  - Возьму - чтобы сломать в кузнице, в котором он был скован. - Он показал на лачугу - кузницу в отдалении.
  Увечный прошипел: - Ты сказал, его никогда не сломать. Вифал!
  Оружейник пожал плечами: - Мы всегда что-то такое говорим заказчикам. Лишь бы всучить товар.
  Увечный издал ужасающий вопль, завершившийся хриплым кашлем.
  Великан глядел на Вифала. Спросил: - Ты сделал это проклятое оружие?
  - Да.
  Вифал не заметил замаха руки, пославшей его кувыркаться. Он больно ударился спиной и уставился в кружащееся синее небо - которое вдруг заслонил глядящий вниз воин.
  - Больше такого не делай.
  Сказав так, гигант ушел.
  Моргая под ярким солнцем, Вифал с трудом повернулся набок, увидев, как великан входит в огненный портал и пропадает. Увечный Бог снова закричал. Портал резко, с рычанием закрылся.
  Один из нахтов приблизил к Вифалу мерзкую морду, как будто кот, желающий украсть его дыхание. И заворковал.
  - Да, да, - ответил Вифал, отталкивая животное. - Бери меч. Да. Сломай его.
  Мир снова завертелся вокруг него. Подумалось, что его непременно стошнит. - Сендалат, любимая, ты опорожнила ведро? Конечно, это моча, но ведь пахнет почти что чистым элем, так? Знаешь, я выпил бы его во второй раз.
  Он встал, пошатываясь, затем наклонился и после нескольких неловких попыток подобрал меч.
  В кузню. Мало есть способов для уничтожения проклятого оружия. Может помочь оружие еще более страшное, но не в этом случае. Итак, вернемся к секрету старых мастеров. Чтобы сломать зачарованное оружие, принеси его домой, в кузницу, в которой его ковали.
  Что же, он именно это и сделает.
  Он увидел, что нахты пялятся на него, и скривил губы: - Идите, позаботьтесь о треклятой лодке. Я не в настроении утонуть в пятидесяти гребках от берега.
  Твари поспешили, перегоняя друг дружку, к берегу.
  Вифал же направился в старую кузню - делать то, что нужно сделать.
  За спиной завывал в небо Увечный Бог.
  Ужасный, жуткий звук - вопль бога. Такой, какого он не хотел бы услышать никогда.
  В кузнице Вифал нашел старый молот и приготовился уничтожить то, что однажды сотворил. Хотя, как подумал он, кладя меч на покрытую ржавчиной наковальню, изучая покрытое кровью лезвие, на самом деле такое невозможно.
  Миг спустя оружейник поднял молот.
  И опустил.
  
  
  ЭПИЛОГ
  
  
  В плащанице сумерек пришла она
  И присела отдохнуть
  У Ворот Безумия.
  Там, где живое играет со смертью
  Хохоча надсадно
  У Ворот Безумия.
  Там, где смерть живое дразнит
  Сказками о суете сует
  У Ворот Безумия.
  Малое дитя взяла она и бросила
  На запятнанный алтарь
  У Ворот Безумия.
  "Вот (воскликнула она) что нам следует свершить
  С верой и смирением
  У Ворот Безумия".
  И дитя в ночи заплакало
  Возвещая появление
  У Ворот Безумия.
  Не об этом ли мечтали мы -
  О дарах страдания
  У Ворот Безумия?
  Ты посмеешь ли взглянуть на новый лик судьбы
  Нашептать напевы ужаса
  У Ворот Безумия?
  Ты возьмешь ли многозубый ключ
  Чтобы выполз червь грядущего
  Из Ворот Безумия?
  Сыну расскажи ты сказку суеты
  Об игре со смертью расскажи
  У Ворот Безумия.
  Ну, а мы всё слышали, всё знаем
  Вышли мы давно
  Из Ворот Безумия.
  
  Молитвы для детей,
  Маскированные Монахи с Кабаля
  
  
  Звяканье цепочки пробудило Нимандера Голита, вырвав его из царства ужаса и утомления. Он уставился на грязный потолок комнатушки, сердце колотилось в груди, тело источало липкий пот, уже пропитавший одеяла. Этот звук... он кажется таким реальным... Он снова услышал его и широко раскрыл глаза. Свист, странное лязганье! Снова свист, словно цепочка крутится. Он сел. Снаружи спит жалкий городок, погрузившийся в безысходную, безлунную тьму. Но... звук доносится с улицы, что под окном.
  Нимандер встал с постели, прошел к двери, вышел в холодный коридор. Хрустя пылью и песком, прошлепал босыми ногами по прогибающимся ступенькам.
  Вышел на улицу.
  Да, ночь темнее глубокой ямы, и это не сон. Не может быть сном.
  Свист цепочки и тихий звон заставили его развернуться кругом. Он увидел выходящего из мрака Тисте Анди. Чужака. Нимандер сипло вздохнул.
  Чужак крутил цепочку в поднятой руке; на каждом конце цепочки были кольца.
  - Привет, Нимандер Голит.
  - Кто... кто вы? Откуда знаете мое имя?
  - Долгим был мой путь к Острову Трясов - они наши родичи, ты знаешь об этом? Подозреваю, что знаешь. Но они могут подождать, они не готовы. Возможно, никогда не будут готовы. В них не только кровь Анди. Еще Эдур. Возможно, даже Лиосан, уж не упоминая о людях. Пустяки. Оставим Полутьме ее островную... - он хохотнул, - империю.
  - Чего вы хотите?
  - Тебя, Нимандер Голит. И твоих сородичей. Иди, собирай их. Пора выступать.
  - Как? Куда?
  - Ты что, дитя? - разочарованно сказал чужак. Кольца звякнули, цепочка туго намоталась на указательный палец. - Я здесь, чтобы повести вас домой, Нимандер Голит. Всех вас, потомков Аномандера Рейка, Чернокрылого Лорда.
  - Но где дом?
  - Слушай меня! Я проведу вас к нему!
  Нимандер вытаращил глаза и сделал шаг назад: - Он не желает...
  - Не имеет значения, что он желает. И даже то, что я желаю. Ты еще не понял? Я ее Глашатай.
   "Ее?"
  И тут Нимандер закричал, сильно ударившись коленями о мостовую. Руки его метнулись к лицу. - Это... это не сон?!
  Незнакомец оскалился: - Можешь хранить верность кошмарам, Нимандер. Можешь вечно пялиться на руки и видеть на них кровь. Мне плевать. Она была безумна, как ты и сказал. И опасна. Скажу тебе: я оставил бы тело на улице, даже если бы она была еще жива. Но хватит об этом.
  Иди, приведи родичей. Быстрее, Нимандер, пока Темнота еще держит остров.
  И Нимандер вскочил на ноги, поспешно возвращаясь в убогую гостиницу.
   "ЕЕ Глашатай. О, Мать Тьма, ты призовешь нашего отца, как призываешь нас?
  Но зачем?
  Что же, пусть будет так. Да. Наше изгнание - о Бездна! - наше изгнание подходит к концу!"
  Скол ожидал на улице, крутя цепочку. Жалкий сброд. Нимандер лучший среди них. Что же, сойдут и эти. Он не врал, говоря, что трясы не готовы.
  Собственно, это единственная истина, которую он сказал этой ночью.
   "Как поживаешь в Летерасе, Сильхас Руин? Готов поспорить: невесело.
  Ты не таков, как твой брат. Никогда не был таким.
  О, Аномандер Рейк, мы найдем тебя. И ты дашь ответ. Нет, даже бог не может попросту пройти мимо, избежав ответственности. За предательство.
  Да, мы тебя отыщем. И покажем. Покажем, каково это".
  
  ***
  
  Рад Элалле нашел отца сидящим на выщербленном погодой валуне, в начале ближайшей к селению долины. Вскарабкался и присоединился к Удинаасу на согретом солнцем камне.
  Теленок ранага отбился от матери и всего стада и жалобно мычал, блуждая по дну долины.
  - Можем попировать, - предложил Рад.
  - Можем, - отозвался Удинаас. - Если у тебя нет сердца.
  - Нам нужно жить, а чтобы жить, нужно есть...
  - И, чтобы жить и есть, нужно убивать. Да, да, Рад, я все знаю.
  - Надолго ты останешься? - спросил Рад, и вздох застрял в горле. Вопрос выскочил сам собой - ни он, ни отец не решались задать его.
  Удинаас бросил ему удивленный взгляд и снова начал следить за теленком. - Она скорбит, - сказал он. - Она скорбит так глубоко, что горе доходит до меня через все расстояния. Расстояния - ничто. Вот что случается, - добавил он без следа печали, - от насилия.
  Рад решил в этот миг, что на лицо отца слишком страшно смотреть, и тоже перевел взор на далекого теленка.
  - Я рассказал Онреку, - продолжал Удинаас. - Должен был. Просто чтобы... изгнать горе, прежде чем оно сожрало бы меня. А теперь сожалею.
  - Не нужно. У Онрека не было друга ближе. Было необходимо, чтобы он узнал истину...
  - Нет, Рад. Это нельзя назвать необходимостью. Иногда правда полезна. Иногда выгодна. Но по большей части она просто ранит.
  - Отец, что ты будешь делать?
  - Делать? Да ничего. Ни для Серен, ни для Онрека. Я всего лишь бывший раб. - Улыбка была сухой и краткой. - Живущий с дикарями.
  - Ты не просто раб.
  - Неужели?
  - Да. Ты мой отец. Поэтому я спрашиваю снова: надолго останешься?
  - Думаю, пока ты меня не вытолкаешь.
  Рад впервые в жизни чуть не разразился слезами. В горле запершило, он не мог говорить, словно внутри поднялся прилив эмоций и не желал уходить. Из-под горящих от слез век он смутно видел бродящего по низине ранага.
  Удинаас продолжал, вроде бы не заметив реакцию на свои слова: - Не то чтобы я многому мог научить тебя, Рад. Разве что починке сетей.
  - Нет, отец. Ты можешь научить меня самому важному.
  Удинаас взглянул на сына с подозрением и недоверием.
  На гребне показались три взрослых ранага и побежали к теленку. Увидев их, молодой зверь снова замычал, на этот раз громче, и поскакал навстречу.
  Рад вздохнул: - Отец, ты передашь мне важнейшее свое умение. Выживать.
  Потом они молчали. Рад не сводил взгляда с теленка, пока он не поднялся на гребень с той стороны долины. Теперь у Удинааса что-то случилось с глазами, ибо он то и дело потирал их руками. Рад не оборачивался, чтобы не смутить его.
  Затем - едва долина опустела - отец встал. - Похоже, мы все же проголодались.
  - Ненадолго.
  - Неправда.
  Они пошли назад к селению.
  
  ***
  
  Онрек - руки его были перемазаны краской - потуже затянул ремешки на кожаном свертке и бросил его не плечо. Поглядел на жену. - Мне пора.
  - Как скажешь, - буркнула Кайлава.
  - Путешествие к телу моего друга облегчит душу.
  - Без сомнения.
  - И я должен поговорить с Серен Педак. Рассказать о его жизни с тех пор, как он подарил ей меч.
  - Да.
  - А теперь, - закончил Онрек, - я хочу обнять сына.
  - Я с тобой.
  Онрек улыбнулся: - Он будет смущен.
  - Нет, треклятый идиот. Я сказала, что иду с тобой. Если думаешь, что сможешь уйти куда бы то ни было без меня - ты безумец.
  - Кайлава...
  - Я решила. Я позволю путешествию облегчить твою душу, муженек. Я не буду болтать, пока у тебя не хлынет кровь из ушей. Тебе не придется прыгать с ближайшего утеса.
  Он смотрел, и глаза его были полны любовью. - Болтать? Никогда не слышал твоей болтовни.
  - И не услышишь.
  Он кивнул: - Очень хорошо, жена. Иди со мной. Позволь исцелиться самим твоим присутствием...
  - Будь поосторожнее.
  Он мудро замолчал.
  Затем они пошли прощаться с сыном.
  
  ***
  
  - Это изнурительно! - сказал Император Теол Беддикт, ерзая на престоле.
  Лицо Багга стало кислым. - Почему? Вы еще ничего не сделали!
  - Ну, прошло всего три недели. Говорю тебе, список реформ такой длинный, что даже не начинает заканчиваться.
  - Аплодирую вашей готовности признавать некомпетентность, - сказал Багг. - Из вас выйдет прекрасный император.
  - Чудно, - подал голос Брюс, стоявший, опираясь о стену, справа от тронного возвышения. - В стране мир...
  Багг скорчил рожу: - Да, и лично я гадаю: сколь долго целая империя может задерживать дыхание?
  - Если кто-то и может дать ответ, то только вы, любезный лакей.
  - О, рад слышать.
  Теол улыбнулся: - Мы можем. Я не имею в виду монаршее "мы". К каковому, признаю, мы никак не можем привыкнуть ввиду нашей врожденной скромности.
  Брюс сказал: - Адъюнкт отправляется в путь. Шерк Элалле пришла к тебе, чтобы о чем-то поведать. Разве все это не следует обсудить? - Он ждал ответа, любого ответа, но вместо ответа увидел лишь непроницаемые взоры брата и Багга.
  Из бокового прохода вылетел в вихре пестрых платьев новый Канцлер. Брюс скрыл усмешку. Кто бы мог подумать, что она ударится в дурной вкус со скоростью червяка, вгрызающегося в яблоко?
  - Ах, - сказал Теол. - Разве этим утром мой Канцлер не выглядит прелестно?
  Джанат сохранила надменное выражение. - От канцлеров не ждут прелести. Достаточно компетентности и элегантности.
  - И больше всего вы нам подходите, когда выходите, - пробормотал Багг.
  - К тому же, - говорила Джанат, - подобные эпитеты более подобают роли Первой Наложницы, что ясно показывает направление твоих мыслей. Как и всегда.
  Теол поднял руки, как бы сдаваясь, и ответил самым примирительным тоном (Багг узнал его и по привычке ощутил легкое беспокойство): - Я все еще не вижу причин, по которой ты не могла бы занять место Первой Наложницы.
  - Я уже говорил, - вмешался Багг. - Супруга императора - это Императрица. - Он повернулся к Джанат. - С другой стороны, вы получили бы сразу три титула.
  - Не забудьте звание ученой, - заметил Теол. - Оно, думается, затмит все три остальных, даже "супругу".
  - Ну, - сказал Багг, - теперь ваши уроки будут бесконечными.
  Все принялись обдумывать его слова, и наступило молчание.
  Затем Теол завозился на троне. - Есть еще Ракет! Она станет отличной Первой Наложницей! Боги! Блага так и плывут ко мне в руки.
  Джанат ответила: - Будь осторожнее. Как бы тебе не утонуть.
  - Багг никогда не допустит, сладость моя. Кстати, раз уж мы начали обсуждать насущные дела. Пока Адъюнкт не прибыла попрощаться... думаю, Преде Варату Тауну требуется способный финед для помощи в восстановлении армий и всего такого.
  Багг выпрямил спину. Наконец-то дело дошло до важных вопросов. - И кто у вас на уме?
  - Как? Никто иной, как Аблала Сани!
  Багг сказал: - Пойду - ка я пройдусь.
  
  ***
  
  Серен Педак, пользуясь засовом как рычагом, трудилась над тяжелыми плитами у входа в дом. Пот блестел на обнаженных руках, волосы растрепались. Скоро она подрежет их. Как подобает вдове.
  Но этим утром для нее нашлась работа и она принялась за нее с упорным прилежанием, нагружая тело без заботы о возможных последствиях. Она поднимала тяжеленные камни, поцарапанными и окровавленными руками оттаскивала их в сторону.
  После этого она возьмется за лопату, будет копать так глубоко, как сумеет.
  Но сейчас центральная плита не поддавалась стараниям; она страшилась, что сил сдвинуть ее не хватит.
  - Извините за вторжение, - произнес мужской голос, - но похоже, что я могу помочь.
  Она подняла голову и скептически прищурилась. - Не уверена, что вы захотите рисковать, господин, - сказал она старику, но тут же замолчала. У него запястья каменщика, широкие и натруженные ладони. Серен вытерла пот со лба и хмуро поглядела на плиту: - Знаю, это кажется... странным. Все горожане пытаются восстанавливать и строить, а я...
  Старик подошел ближе. - Ничуть не странно, аквитор... ведь вы аквитор?
  - Да. Была. Уже нет. Я Серен Педак...
  - Ничуть не странно, Серен Педак.
  Она показала на камень: - Боюсь, он посрамил меня.
  - Думаю, это ненадолго. У вас получится. Такая целеустремленность...
  Она улыбнулась и вздрогнула - такой непривычной стала улыбка. Последний раз она улыбалась... нет, не надо об этом.
  - Но вам нужно быть осторожнее, - продолжал старик. - Дайте-ка мне попробовать.
  - Спасибо, - ответила она, отступая и давая ему место.
  Засов согнулся под руками старика.
  Серен широко раскрыла глаза.
  Помощник с руганью отбросил железяку, согнулся ниже, воткнул пальцы в поверхность огромной каменной плиты.
  И потянул за край, ухватил второй рукой, крякнул, поднимая в воздух; затем развернулся, сделал два шага и положил плиту на кучу прочих камней. Выпрямился, стряхивая пыль с ладоней. - Наймите парочку молодцов, и они все положат на место.
  - Как... нет, ладно. Но... Как вы поняли, что я намерена положить их обратно?
  Он бросил на нее взгляд. - Не тоскуйте слишком долго, Серен Педак. Вы нужны. Ваша жизнь нужна.
  Он поклонился и ушел.
  Серен смотрела вслед.
  Теперь ей нужно пойди внутрь, взять каменное копье и меч, зарыть оружие у порога дома. Ужасающе пустого дома.
  Но она колебалась.
  Старик внезапно вернулся. - Я нашел Странника, - сказал он. - Мы многое... обсудили. Так я узнал о вас, о том, что с вами случилось.
   "Что? Он сумасшедший? Один из новых прозелитов культа Странника?" Она начала отворачиваться...
  - Нет, нет, Серен Педак. У вас есть то, что от него осталось. Единственное, что осталось. Заботьтесь о нем, Серен Педак. И о себе. Прошу.
  В тот самый миг, как он отвернулся, слова снизошли на нее неким непостижимым благословением.
   "То, что от него осталось. Единственное, что..."
  Она бессознательно положила руку на живот.
  Теперь ей часто придется так делать.
  
  
Оценка: 8.33*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"