Это было страшное решение. По-настоящему страшное. Но моей маме нужно было новое сердце, а мое как нельзя лучше подходило. Донора мы не нашли, и срок, отведенный на его поиски, заканчивался. Я просто не могла поступить по-другому.
Конечно, ей ничего не рассказали. Она думала, что эти странные взгляды, которые бросали на нее медсестры и сочувственные взгляды врачей связаны только с ее состоянием здоровья. Ей никто ничего не сказал - и правильно сделал. Не знаю, как бы я себя повела, если бы она начала меня отговаривать. Но она ни о чем не догадывалась.
Последняя неделя была настоящим адом.
В понедельник утром я сказала маме, что мы нашли ей донора. Она была так счастлива. Она строила планы на нашу дальнейшую жизнь, говорила, что наконец-то получит высшее образование, найдет нормальную работу. Говорила, как мы будем гулять по центральному парку и ходить по магазинам, пить в дешевых кабаках, и что никто не поверит, что когда-то все было плохо.
Я улыбалась и молча кивала.
Знаете, в фильмах и книгах говорится о том, как люди, которым остается жить совсем немного, в корне меняют свою жизнь: пробуют что-то новое, рискуют, говорят то, о чем не могли сказать раньше...
Какая же это все чепуха!
Я вышла из дома просто погулять за эту неделю всего несколько раз: в последний раз поговорить с друзьями и последний раз заняться сексом с нелюбимым, но привычным человеком. Но все это было мне уже чуждо. Жизнь уже стала мне чужой. Друзья сначала удивились моей молчаливости, а потом решили, что у меня опять депрессия и это скоро пройдет. Нелюбимый человек в ответ на мою холодность только пожал плечами и сказал пару неприятных слов. Я ничего не ответила не первым, не второму.
Каждый день я приезжала к маме в больницу и слушала ее планы на будущее. Заодно я консультировалась с докторами, сдавала анализы - целую гору анализов! - и слушала отговоры младших медсестер.
А потом настал Тот Самый День.
Моя душа разрывалась на части от страха, я даже не смогла его скрыть от мамы. Она улыбнулась мне и сказала: "Не волнуйся, доченька, все будет хорошо. Донорское сердце поможет, и мы наконец-то заживем".
"Да, заживем", - ответила я и быстро сбежала.
Мне дали совсем немного времени, чтобы написать маме прощальную записку. Я совсем немного смогла ей написать, только просила жить. Жить за нас двоих. Это все, что мне было нужно.
Меня положили на кушетку и вкололи какую-то снотворную дрянь. Сознание медленно начало меркнуть.
Мамочка, мне так страшно! Мамочка!
* * *
Она слышала этот крик. Он навсегда останется в ее голове, в ее молодом сердце. В сердце ее дочери, которое бьется у нее в груди.
Она не расстается со старыми игрушками, на всех полках стоят фотографии ее дочери. И, конечно, прощальная записка. Каждый день она читает ее утром и перед сном, как молитву. Каждую ночь она не может сдержать рыданий, но каждое утро она встречает с вымученной улыбкой на лице, поражает всех своей жизнерадостностью и жизнелюбием.
Каждый день она ходит на могилу своей дочери. Наверно, она никогда не простит себя за то, что не догадалась обо всем до операции. Но ей нужно жить. Ее дочь просила об этом, и она выполнит эту просьбу.