Ночь. Асфальт отражает свет фонарей и луны, а звезды весело поглядывают с небес на суетящихся людей. Они смотрят на муравейник, бегающий, стоящий, разговаривающий, иногда даже думающий меж горящих неоном и подмигивающих ближним светом... да-да, машин! Детища умов и рук многих homo sapiens стоят вдоль обочин госпожи Дороги, сверкая мытыми боками, меряясь качеством аэрографии и громкостью выхлопа. Сегодня в городе уличные гонки! Сегодня в городе праздник!
Многие из них стоят, открыв капоты для всеобщего обозрения, где переплетение армированных трубок соединяет между собой блестящие турбины с начищенными блоками, хромированными "пауками" и веселенькими "нулевиками".
Другие жгут аккумуляторы в попытках перекричать друг друга в дуэлях мощности звука и количествах всяких экранчиков, вставленных куда ни попадя.
Громко. Шумно. Чадно.
Иногда происходят "заезды" - быстрые рывки на четверть мили, сопровождаемые криками толпы и постоянным ревом моторов и визгом покрышек. Адреналин...
И тогда, почти не слышимый в общем гаме, въезжает Он. Он не надрывается в попытке перерычать остальных, но знающим людям его тихий, низкочастотный, басовитый рык говорит о многом. Он не визжит, как сумасшедшие японки, раскрученные до одиннадцати-двенадцати тысяч оборотов, и не орет, как всякие сракеры с выбитыми змеевиками и резонаторами. Он не сверкает лампочками и не красуется наклеечками и рисунками. Его четкие линии легко узнаваемы и ничем не осквернены.
И пусть ему эти двенадцать тысяч оборотов могут только сниться, пусть сам он рядом с гладкими красавицами последних поколений выглядит грубым и неотесанным, пусть он может на сотню сожрать больше литров, чем другие - на четыре, пусть... Но! Есть одно небольшое "но": до сих пор немногие решаются бросить ему вызов, немногие хотят помериться с ним силами. Потому что когда он просыпается от дремы, в которой он ездит по этому городу, когда его семилитровое сердце начинает быстрее биться, предчувствуя новый старт, когда он с удовольствием встряхивается и встает на дыбы...