Морей прибыл в столицу с войском сардов, он также участвовал в битве на реке, также шел по равнине со своим отрядом, также сжигал мирные деревни и вместе с еретиками вошел в столицу. Он не рассказывал что творилось в городе, и стоило мне об этом заговорить всегда отмалчивался так что, информацию о происходящем я почерпнул из других источников и честно говоря лучше бы я этого не делал: младенцев жарили на кострах; женщин насиловали, а после в рот засовывали отрезанные пенисы их мужей и сыновей чтобы они умерли от удушья смотря как истекают кровью их родные; мужчинам подрезали сухожилия на ногах и ломали руки дабы они медленно умирали лежа под обжигающем солнцем; почти все городские колодцы завалили связанными людьми. Но больше всего доставалось нарсийским обителям Света, их вид вызывал у сардов невероятную ярость и ненависть, они стремились не просто уничтожить эти места ложного поклонения, как они это называли, но и осквернить их: входные двери оббивали содранной кожей и частями тел людей, священникам вскрывали животы и выпущенными кишками выкладывали на полу слова гимнов Свету, не говоря уж о такой мелочи как использование обителей в качестве отхожих мест. Весь город стал одним громким воплем ужаса, чья симфония услаждала уши сардов. Брусчатка на улицах стала скользкой от крови на протяжении сотен метров, а красные брызги из вскрытых артерий можно было обнаружить даже на стенах второго этажа. Я не знаю где именно Морей натолкнулся на трупы маленьких девочек в традиционных желто-белых одеждах, да и это и не важно. Не один десяток маленьких, изломанных тел валялись во дворе здания уродливым красно-желто-белым ковром, умерли они не сразу - во влагалище каждой забили деревянный клин и бросили истекать кровью. Тогда он не знал, что это здание являлось школой для дочерей знатных господ , где они обучались разнообразным наукам, в хаосе, воцарившемся в городе во время наступления сардов, о девочках никто не позаботился, а может, подмога направленная туда просто не успела добраться, и поэтому они с несколькими воспитательницами остались в школе, где почти все и погибли. Все кроме двух маленьких девчушек, увиденных Мореем во дворе этого здания - их готовились убить точно таким же способом, как и остальных. Я думаю, глядя на них Морей неожиданно для себя понял, что этим девчушкам по пять лет, столько же сколько и Калете - его сестре которую он никогда не видел. Подъехав к сардам, он спустился с лошади и смиренно обратился к командиру кочевников с просьбой отдать малышек его людям для забавы. Наверное, разгоряченный кровавым угаром сард поначалу отказал, но все же он оставался человеком и ситуацию решила обычная взятка. Морей спрятал девочек в грузовых телегах отряда, где они провели несколько дней, только изредка их вынимали из тряпья, поили и вновь прятали. Девочек звали Аласа и Фатха, они являлись младшими дочерями родного брата того самого военного министра Ласкаря. После того как сарды убили всех, кто не смог сбежать из Арафа или откупиться, начались организованные поджоги. Гигантский город превратился в сплошной клуб грязного и вонючего дым, и даже в нескольких километров от него люди ходили черные от копоти и сажи. За неделю оккупации сарды сделали все, чтобы духовный центр светоносных остался выжженной пустыней, без признаков жизни. Морею удалось незаметно вывезти Аласу и Фахту из города и отправить с несколькими людьми в северный порт Бахти , где в то время укрывался сердар Нарса. Его люди вернулись и привезли несколько подарков, и обещание что отныне Морей стал названным братом для всего рода Ласкарь. И вот теперь впервые за пять лет один из членов нарсийского рода Ласкарь - Сандал, увидел наконец своего названного ворейского брата.
Мы устроились в одной из многочисленных портовых таверн, сквозь открытое окно пробивалось весеннее солнце, доносился соленный запах моря, слышался плеск волн и стук дерева, вокруг сидело несколько таких же компаний, состоявших из местных и иностранцев. Наш охранный отряд, уменьшенный из-за городской тесноты до пяти человек, занял столик рядом с нами, Сильверий как всегда сидел лицом к двери изредка оглядывая помещение. Беседа протекала в неторопливой южной манере: Морей и Сандал начали обсуждать не деловые вопросы как это бы сделали торговцы Сенны или хельды, а рассказали друг другу о пути пройденном ими с 605 года, не могу судить на сколько честен был Сандал, Морей же рассказал ему о событиях своей жизни точно тоже что и мне. Названный брат сообщил Морею, что до Феона пока дошло три корабля с оговоренным ранее грузом и еще три прибудут в следующем месяце, благо что морской флот сардов крайне слаб так что Нарс не особенно боится встретить их боевые галеры. Произнося слова, он немного растягивал гласные отчего его басовитый голос слегка рокотал. По ходу их разговора я то и дело отвлекался на качающийся лес мачт за окном: в Феоне собрались корабли из всех известных человечеству стран и наверняка они несли в себе не только усталость моряков, вонь рыбы, тухлую воду, груды тюков, резкие хлопки расправляющихся парусов, но также, стремление повидать новых людей, жажду приключений, любопытство и желание открыть для себя неизведанные земли. Мне не хотелось думать, что всеми этими людьми двигала лишь алчность и холодный расчет и что в них не было ни грамма светлого и чистого устремления. Иначе получалось бы, что мы переводили целые леса сосен, дубов, лиственниц только лишь за тем, чтобы бросить их в топку нашей ненасытной жадности, которую как все знают невозможно удовлетворить ни какими богатствами. И все эти красивые корабли с изящными обводами, носами украшенными резными статуями дельфинов, богинь, морских чудовищ, с бортами разрисованными глазами или надписями из священных книг, с парусами всех мыслимых цветов, являются просто ложкой и вилкой помогающими набить едокам -торговцам и прочему люду их чрево.
В конце беседы Морей договорился с Сандалом о том, что следующий груз специй, мыла, редких пород древесины, фарфора, посуды, изделий из кости, дорогих тканей, сахара, будет частично оплачен, а частично обменен на вино, красители для тканей, некрашеную шерсть и шелк, и прочие товары которые мог предложить Пелос. Сандал задал вопрос терзавший также и меня, но Морей не ответил на него и не объяснил, зачем он заказал товары, которые мог бы свободно купить в торговой корпорации, ведь таким образом он взвалил на себя дополнительную работу по организации доставки и распространению грузов, тогда как мог бы воспользоваться уже готовыми каналами поставок со стороны купеческой корпорации. Затем мы по обычаю выпили и разделили трапезу, звучит это гораздо лучше, чем было на вкус: пиво оказалось кислым, а рыба недожаренной, кабаки порта выживали не благодаря высокому качеству подаваемых блюд и напитков, а при помощи нескончаемого потока не особо привередливых моряков. Вечером того же дня мы пришли на корабль Сенны, где прошла встреча с Остеем он оказался бледным, аскетичного вида человеком, мне он напоминал религиозного фанатика, доводившего себя до ручки разными обетами, а не успешного, как сообщил Морей, магната. Эти переговоры прошли без смеха, шуток и кислого пива, все было строго, по делу, сухо и изобиловало морем цифр. Остей перечислил номенклатуру груза, взял вексель в оплату, тщательно изучил его, затем, наверное, в двадцатый раз, напомнил о том, что ждет окончательный расчет в конце второго месяца лета, после чего он будет готов вновь приплыть с грузом. Житель Сенны не интересовался почему Морей ведет торговое предприятие в обход корпораций Пелоса, как и всех торговцев его волновала только прибыль и возможность найти новые источники дохода. К концу дня меня изрядно укачало от вида судов, колышущихся на волнах, так что, когда мы вернулись в гостиницу я поспешил в кровать.
На следующий день мы встретились с настоящим пиратом по имени Хотр. Он являлся выходцем из смешанной семьи сардов и вореев, живших на традиционно богатом пиратами берегу Солии. Начинал он, как и большинство разбойников, с рейдов на маленьких рыбацких лодчонках, из-за своих способностей и удачливости, всегда необходимой морякам, он довольно быстро пошел вверх. Хотр не был жесток сверх меры, и когда имел возможность то не лил кровь понапрасну, но если возникала необходимость, то не останавливался перед убийствами. Пик его славы миновал пару лет назад, тогда он на двух двадцати весельных галерах с общим числом бойцов в 120 человек умудрился захватить огромный галеас сардов "Непобедимый" длинной почти девяносто метров с тридцатью пушками, и одних солдат он нес около 500 человек. Как рассказывал этот бритый на лысо, загорелый человек, галеас не смотря на свое грозное войско оказался полностью беззащитным, потому что накануне вечером он попал в сильную бурю из-за чего часть плохо закрепленных пушек вывалилась за борт, а солдаты, в большинстве своем новобранцы, буквально заблевали весь корабль от носа до кормы и измученные качкой не могли оказать сопротивления даже мухам, не говоря уж о пиратах. Вот так без единого выстрела он одержал, наверное, одну из самых известных морских побед последних лет. Галеас и офицеров он продал сардам обратно за выкуп, а деньги вложил в покупку самого необходимого и желанного для пирата - в приобретение наземной базы. Он дал взятку полунезавивимому паше, управляющему с дозволения сардов небольшим городком на побережье Солии. Однако, как он потом признался, это оказалось довольно глупой идеей - селиться под боком у тех, кого он разозлил, и вместо этого, нужно было убираться как можно дальше к Нарсу. После продажи земли, паша немедленно рассказал своему правителю-сарду о том, что в его городе расположился отряд того самого Хотра нанесшего оскорбление эмиру захватом "Непобедимого". Сарды организовали нападение на базу Хотра с суши и здесь удача отвернулась от Хотра, ему удалось спасти лишь четверть своего флота, всего лишь несколько галер и 10 плоскодонных рыбацких баркасов. Как сказал Хотр, с той поры все его помыслы заняты лишь тем, чтобы найти надежное укрытие на берегу и восстановить свои силы. Речи пирата сопровождались улыбкой, не сходившей с его лица, не смотря на отсутствие нескольких передних зубов она была невероятно обаятельной и подкупающей, в этот момент мне подумало, что не было ничего удивительного в том, что он часто захватывал суда без борьбы. Морей пообещал дать кораблям Хотра убежище на предстоящую зиму в гавани главного города острова Галад - Модон , в остальные времена года суда Хотра смогут не чаще двух раз в месяц заходить пополнять припасы. Обеспечить надежную базу для Хотра и позволить тому оставаться на острове на постоянной основе, Морей сможет не раньше, чем он укрепит свое положение на Пелосе, об этом он разуметься не сказал пирату. На этом встреча закончилась. Сделка казалась мне не совсем справедливой, ибо пират приобрел себе убежище, а Морей пригрел под боком повод для гнева сардов, могущих потребовать от него выдать им пирата. Впрочем, они могли упустить это из виду в виду своего слабого положения на море или же не связать прибытие Хотра на Галад с Мореем, посчитав это инициативой губернатора острова, потому что даже во времена рассвета Империи Солнца остров Галад традиционно являлся достаточно автономной областью в силу своего отдаленного расположения от основных центров власти. Центром Галада являлся порт Модон имевший великолепную глубоководную бухту, а благодаря крутым скалам, окружавшим ее он мог надежно защитить любой корабль от бури: эти крутые кряжи стеной подпирали город, словно пытаясь выдавить его обратно в море, а плодородные долины, которые возделывали несколько тысяч местных жителей снабжали экипажи судов всеми необходимыми припасами от хлеба до мяса и вина. Обладая такими прекрасными данными Галад мог бы стать крупным портом на перекрестке морских дорог, но ему не повезло, и судьба отдала это звание соседнему Ириту, расположенному на Олифе.
После завершения встречи, мы отправились гулять по Феону. Морея никто не узнавал, и он, пользуясь анонимность, свободно заговаривал с торговцами, грузчиками, рабочими, находя к каждому свой подходу. Благодаря этим беседам он составлял мысленную картину Феона, его текущего состояния, его перспектив, выяснял преимущества и недостатки властей города. А вечером мы забрались на северный мыс бухты, дабы с высоты оглядеть работу порта, правда морское движение уже стихло и только редкие корабли вспенивая воду двигались к порту. Мне понравилось смотреть на суда издалека, они были красивы той красотой, которая присуща хорошо функционирующим вещам и существам: идеально сбалансированная для удара сабля всадника; тонкие усыпанные нектаром и краской крылья бабочки; длинная виноградная лоза, гнущаяся под весом созревшей грозди; сокол, падающий с невероятной скоростью на стремглав несущегося зайца. Во всем этом буквально чувствовался идеальный баланс прекрасного и эффективного. Удивительно, как человек смог сотворить из мертвого дерева, ткани парусов и канатов нечто что выглядело в море так, будто было в нем и рождено, как киты или дельфины, а не являлось продуктом топора и пилы. Склон мыса, на котором мы сидели плавной линией переходил в узкий каменистый берег с разбросанными по нему рыбацкими деревеньками. Из -за недостатка пространства одно и двухэтажные дома часто располагались на высоких сваях, и походили на корабли, вставшие на якорной стоянке. Сейчас море буквально кишело рыбой, поэтому рыбаки проводили в нем весь световой день, спеша наловить как можно больше. А тем временем на берегу, жены и дети рыбаков, чистили, потрошили и подготавливали к вялению или засолке собранный улов, неудивительно что порывы ветра доносили до нас просто невероятную вонь и мне было трудно представить, как эти люди могли находиться посреди таких ароматов все время. Когда мы уже уходили я посмотрел на закат солнца и подумал, что это был хороший день, спокойный, интересный, он пронесся по небосводу как скромная волна с небольшими барашками пены. Следующий день в Феоне оказался совершенно иным.
Правосудие, мы часто просим его у людей или у Света, стремясь покарать злодея, исправить несправедливость. Мы взываем к нему с самого детства и до конца наших дней: старший брат отобрал игрушку? Правосудие! Хулиганы избили? Правосудие. Обманул торговец? Правосудия! Хозяин недоплатил за работу? Правосудия! Недодали при дележе наследства? Правосудия! Не сбылись мечты и надежды? Правосудия! Если в наших мечтах правосудие - это некая совершенная сила способная ко всеобщему удовольствию разрешить любую ситуацию, то спустившись на землю и столкнувшись с людским несовершенством оно стремительно теряет свою идеальность. Ибо правосудие - это идеал чья прозрачность замутнена повседневностью, и даже если помыслы человека, стремящегося принести его людям чисты и лишены эгоизма, то это не значит, что его взгляд не окажется искажен грешной реальностью и нашим несовершенством. То правосудие, которое принес Морей я бы сравнил с мельницей: совокупность механизмов лишенных сомнений, в тот момент, и когда император поворачивал рукоять, жернова-законы начинали молоть подсудимых, не отягощаясь ни какими вопросами, ведь жернова такими создали - тяжелыми и давящими. Поначалу мне было не по себе от методов какими Морей достиг порядка и, наверное, я так до конца не привык к этому, но все же, нельзя не признать, что подход Морея с самого начала показал свою эффективность по отношению к распоясавшимся аристократам и корпорациям и первый из таких судов произошел в Феоне.
В ответ на просьбу Морея о встрече, глава корпорации торговцев Аком тянул неделю, это являлось откровенным хамством и Аком даже не пытался этого скрыть: каждый день от него приходили гонцы, сообщавшие со снисходительной улыбкой о занятости главы корпорации. Но совсем проигнорировать императора Аком не мог, все-таки за Мореем стояла сила, поэтому в итоге после проволочек он назначил час встречи. Аком пригласил нас в резиденцию корпорации - трехэтажное здание, сложенное из редкого для этих мест, а поэтому очень дорогого, гранита, оно располагалось на западной оконечности города и протянулось вдоль улицы на двести метров. Благодаря облицовке из разноцветного известняка и цветным витражам, штаб-квартира торговцев несколько теряла свои тяжелые, угловатые черты идеального прямоугольника приобретая отдаленное сходство с весьма неправильным - в силу своей симметрии, кораллом. Здание окружала толстая кирпичная стена, имеющая небольшой наклон внутрь и ряд башен, по укреплению постоянно ходили патрульные. Такая солидная охрана была необходима ведь помимо того, что сооружение выполняло функции официального штаба корпорации, оно являлось еще и складом дорогих товаров. Улица перед зданием торговцев была замощена, стыки вычищены так что ни единой травинки не пробивалось, брусчатка очищена от пыли и мусора, перед тем как войти внутрь я оглянулся и не увидел привычного отряда охраны, Морей зачем-то отослал их. За толстыми воротами нас встретил молодой человек, он помог нам спешится, подозвал конюха дабы тот отвел коней, после чего распахнул для нас дверь в штаб-квартиру и пригласил внутрь. Помещения, через которые мы проходили специально предназначались чтобы ошеломить посетителя и вселить в него чувство восторга и преклонения перед богатством торговцев. Каждая комната представлялась мне неповторимым набором разноцветной мозаики, ласкающей взгляд и дарующей чувство некоторого преклонения перед хозяевами такой красоты и роскоши. Заходя в очередное помещение, я невольно открывал рот от обилия красок, дорогих предметов декорации, причудливой игры света, проникающего через витражи. Вот голубая комната с синими стеклами и прозрачной, воздушной тканью покрывающей стены,казалось будто небо спустилось со своих высот и обволакивало наши взгляды. Вот зеленая комната, через витражи цвета травы на пол выстланный белым ковром струилась весна. Вот желтая комната, здесь нет ничего кроме потоков золотых лучей, превращающих даже воздух в жидкое золото. Как сказал мне по пути Морей, хозяева дома явно копировали приемные покоим Императорского дворца Сияющего Города только в меньшем масштабе, они были устроены по точно такому же принципу. Мы прошли всего лишь несколько помещений, но от восторга я потерял чувство времени и мне показалось что мы здесь уже несколько часов.
В итоге встречающий привел нас в большое помещение с натертым паркетом и высокими потолками, очевидно это был бальный зал, но теперь его заставили столами и стульями превратив в обеденный. Судя по громким разговорам обычно свойственным сильно выпившим, пиршество началось уже давно. Это стало еще одним оскорблением - никогда никто не должен садиться за стол раньше повелителя. Как ни странно, Аком, его грузную фигуру я сразу узнал, никак не показал той неучтивости, которую проявлял опосредованно, наоборот всем своим видом он продемонстрировал душевную радость от прибытия Морея: он подошел к нему, обнял и долго, даже слишком, держал прижимая к своему могучему животу. После, Аком повел нас к своему столу, пока мы шли я попытался подсчитать сколько здесь находилось народу, выходило что не меньше сотни человек. Как пояснил нам хозяин сейчас шло празднование успешной сделки с Эгасом одним из городов -государств полуострова Родоста, она сулила громадные поставки редких в наших краях степных лошадей Патраса, драгоценных камней Кабата и прочих товаров некоторые из которых можно продать даже со стократной наценкой. Поэтому неудивительно что сегодня главные люди корпорации забросили все свои дела и пришли на пир в дом Акома праздновать фантастические барыши, я отметил что он сказал не "в нашу корпорацию", а в "дом Акома" словно все это являлось его собственностью, а он был не просто выборным главой, а независимым правителем. Аком держался вежливо, даже сверхвежливо с Мореем и япредположил, что причиной такого разительного изменения была внезапно появившаяся необходимость в Морее и из-за чего император стал для Акома не помехой, а потенциальным ключом к какому-то замку. Но этого мы уже никогда не узнаем. Погруженные в беседу торговцы, и Аком в том числе, не заметили, как помещение начало становиться теснее из-за прибытия вооруженных людей. Не знаю сколько времени солдаты по одному и по двое заходили, очевидно долго ведь, их заметили, когда внутрь проникло не меньше пятидесяти человек. Только тогда один из пирующих возмущенного завопил. Поначалу я подумал, что мы стали жертвами разбоя, но приглядевшись я увидел, что среди людей, проникших в здание корпорации находились охранники Морея с которыми мы путешествовали через Голодную Степь. Половина вошедших держала в руках ружья с зажженными фитилями, остальные - обнаженные мечи и тяжелые шпаги. Несмотря на то, что я уж точно мог ничего не опасаться, мое тело начало сильно трястись от вида вооруженных людей готовых к бою.
Как выяснилось позже Морей предпринял эту атаку из двух соображений: во-первых, ему требовалось продемонстрировать свою силу как правителя и показать, что он никогда не станет чьей-либо марионеткой, во-вторых корпорация торговцев мешала осуществлению его планов и поэтому она подлежала радикальной перестройке. Надо отдать Акому должное, после захвата штаб-квартиры имперскими солдатами он мгновенно просчитал ситуацию и тут же, всей своей жировой массой рухнул в ноги к Морею и очень достоверно принялся клясться в верности императору Пелоса, заверять его в том, что более преданного друга и союзника чем корпорация торговцев у него нет и не будет, также он заявлял, что все деньги корпорации в его полном распоряжение и что все ее члены будут теперь работать исключительно в интересах Морея, получалось что кроме всего прочего, он напрямую предлагал Морею взятку. В тот миг , когда Аком унижался перед императором на лице Морея не было дьявольской улыбки и он не хохотал, упиваясь положением Акома - как часто любят изображать этот эпизод из жизни Морея разнообразные писаки, я видел, что лицо Морея оставалось спокойным, и как мне показалось носило даже некую степень усталости, очевидно Морей все дни подготовки к этой атаке очень сильно переживал, скрывая это от остальных, и только сейчас смог позволить себе хоть немного расслабиться. Подозвав к себе Сильверия, он что-то прошептал ему на ухо, затем взяв пятерых в качестве охраны, мы пошли на улицу. Проходя знакомым маршрутом я уже не мог узнать помещений: многие витражи оказались разбиты и комнаты утратили богатство своих красок и превратились в склад мусора: на полу валялась поломанная мебель, осколки стекла, лежали двери, по отполированным стенам пускала зайчики разбросанная металлическая посуда. И трупы, там находилось неожиданно много тел лежащих как тряпичные куклы брошенные капризным ребенком: кому-то ребенок оторвал голову, кого-то согнул пополам, некоторых он скрутил так, что лицо было обращено к земле, а колени смотрели в потолок. Я держался сколько мог, но, когда увидел белый потолок раскрашенный пасторальными видами и покрытый нитями хлеставшей из артерий крови, я больше не выдержал, я упал и меня начало тошнить на чей-то труп. Следом на меня накатила истерика, и я стал плакать и одновременно что-то кричать. Все прекратилось после того как солдат вылил на меня ведро ледяной воды, мое сознание прояснилось хотя меня продолжало сильно трясти и ноги плохо слушались. На улице перед зданием корпорации торговцев уже собралась толпа, хотя штаб-квартира была взято без пальбы из камнебоев и взрывов, люди словно почувствовали, что что-то происходит и решили разузнать об этом поподробнее. Увидев их Морей не растерялся и тут же произнес небольшую речь о том, что им был раскрыт заговор торговцев, желавших продать Пелос сардам в обмен на торговые привилегии и государственные посты, но благодаря его бдительности больше Империи ничего не угрожает. Он сказал, что сегодня же вечером на главной площади Феона свершиться правосудие и виновные понесут наказание.
Весть об этом разнеслась быстро и на площади собралось несколько тысяч жителей - публичные суды и казни пользовались у людей неизменной популярностью, гораздо большей чем театр или ярмарки с шутами и зверьми. В центре каменного квадрата площади рабочие быстро сколотили полутораметровый помост, с которого Морей должен был произнести слова приговора. Люди достаточно громко недоумевали: зачем организовывать все вечером, ведь казнимых не будет видно? Обычно судили да умерщвляли днем, при свете чтобы можно спокойно рассмотреть перекошенные от ужаса лица преступников, плюнуть в их хари и бросить гнилыми овощами в их дергающиеся в петле тела. Однако именно темноте предстояло стать тем полотном, на фоне которого станет разворачиваться казнь. На помост вышел один только Морей, одетый в белое: белый плащ, белые шаровары в сардском стиле, белая рубаха, так что зрители хорошо видели его фигуру в наступающем закате. Сильным, хорошо поставленным голосом, с армейской четкостью он провозгласил пункты обвинения торговцев в соответствии с Кодексом Пелоса. Каждая фраза подобно удару металл о металл звонко разносилась по воздуху. Толпа была зачарована белым оратором и мало кто заметил, как во время речи по бокам сцены выкатили телеги с клетками для перевозки цирковых зверей - толстые стальные пруты надежно защищали людей от хищников внутри, только сейчас вместо медведей и тигров в них стояли торговцы. Сумерки уже сгустились, на небе появились звезды прятавшиеся днем, слуги зажгли факелы, расставленные у края помоста, так что зрители могли видеть выступающего Морея, чья речь уже подходила к концу. Он обвинил торговцев в неподчинении Кодексу Империи, в отказе платить пошлины, в давлении на правительство, даче взяток - эту информацию он начал собирать еще с прошлого года, в чем ему очень помог Вуза. Нельзя сказать, что данные факты шокировали публику, все уже давно знали на сколько коррумпировано правительство Пелоса: что чиновники, охранники, живут больше на взятки нежели на официальную зарплату. Наша семья, и прочие торговцы, постоянно платила таможенникам за то, чтобы они не конфисковали наши грузы; городской охране за то, чтобы наши лавки не сожгли, причем сожгли сами же охранники или нанятые ими бандиты; налоговикам просто за то, чтобы взимали по справедливости, а не придумывали новые поборы; чиновникам за многочисленные разрешения - на продажу товаров, ввоз и вывоз товаров, на хранение товаров, которых с каждым годом становилось все больше и больше.
Тем временем ночь полностью вступила в свои права и голос Морея должный объявить самое главное - какой же приговор понесут торговцы, внезапно замолк, он держал паузу нагнетая напряжение до тех пор, пока ропот удивленной толпы не начал превращаться в возмущенные крики. После этого он произнес лишь "правосудие" и клетки по бокам сцены одновременно вспыхнули, люди внутри принялись невыносимо громко орать - раньше я не мог представить, что человеческий голос был способен издавать настолько громкие и дикие звуки. Постепенно пламя из одного огромного шара охватившего телегу облитую масло, разделилось на отдельных людей -факелов, я видел что некоторые упали почти сразу же, другие бились о решетки, третьи просовывали руки сквозь прутья бессмысленно шаря ими в черноте ночи. Запах горелого мяса очень быстро распространился по всей площади словно здесь проводили не казнь, а изобильное пиршество. В ту ночь, которую позже назвали "Ужин торговцев", на площади Феона сгорела заживо почти сотня человек - весь цвет корпорации. От этого удара торговцы уже никогда не оправились, когда-то одна из самых могучих корпораций полуострова и всего Хала диктовавшая свои условия правителям, теперь лишившись руководства стала подобна курице с отрубленной головой, но Морей не оставил на произвол судьбы торговое предприятие и назначил на место главы своего человека, с кем у него был налажен личный контакт - Вузе. Я искренне радовался, что Морей одним ударом, как он всегда любил, разрешил проблему дележа власти между ним и остальными, ибо теперь аристократия, богачи и корпорации понимали на что способен Морей ради достижения своих целей и что с этим человек нужно дружить. И вместе с тем я не мог прекратить думать о заживо горящих людях на площади, неужели поставленной цели нужно было достигать такой страшной ценой, на столько жестокими методами от которых даже люди на площади привыкшие к смертям начали плакать? Я смалодушничал, не смог ответить на этот вопрос честно, а просто убежал от него, загнал в глубину сознания, спрятал как какой-то постыдный секрет, в дальнейшем я поступал так еще не раз, потому что я никогда не смог примерить в своей душе устремления Морея к наведению порядка, с его чудовищными методами по достижению этих целей. Вероятно, такое двурушничество и умственная немощь свойственны всем малодушным людям, неспособным найти в себе силы чтобы принять однозначное решение: противостоять тому что не нравиться, либо же встать на сторону этого и служить ему. Хотя не могу отрицать что по-другому Морею действовать было нельзя: никакие иные средства не подходили для того, чтобы укрепить гибнущий Осколок и спаять его в единое целое.
Встреча с Калетой, после нашего возвращения в Кандий, стала для меня своеобразным испытанием, проверкой того, смог ли я или нет, смириться с произошедшим и продолжить доверять Морею, в общем жить как прежде. Что ж, у меня все получилось , я как ни в чем не бывало приветствовал Калету выбежавшую к нам навстречу , она как всегда носила белое, а мою одежду покрывал слой дорожной пыли, но все равно я обнял ее и несколько раз подбросил вверх, девчушка рассмеялась звонким смехом напомнившим мне весенний ручей несущий свои воды с высоких гор: его прозрачное тело переливается на солнце, буквально светится, буруны воды то и дело появляются на порогах преграждающих ему путь, он полон жизни, энергии, стремления, ток воды неостановим и прекрасен, ибо это сама жизнь, само наше существование. Калета спросила нас о поездке в Феон, ей хотелось узнать об этом огромном городе, который она видела лишь мельком, когда год назад проезжала по нему вместе с братом. Я помню, как Морей взглянул на меня, словно давая мне право высказать все что я думаю о произошедшем. Я не сразу подобрал слова, но постепенно разговорился, я описал Калете многочисленные корабли увиденные в порту: торговые парусники чья огромная ,крутая корма напоминает зад кошки который она выставляет когда потягивается ; рассказал ей о необычных судах с востока, их делали без гвоздей и металлических частей - корпус сшивали, как ткань, кокосовыми волокнами; в красках поведал об огромных транспортных судах перевозящих лошадей - это были натуральные конюшни передвигающаяся по морю, на борту имелись ворота через которые лошади могли свободно входить и выходить, а на палубе стоял манеж где их выгуливали во время перевозки. Изгибаясь всем телом, я показал, как дельфины выпрыгивают из воды, говоря на своем щелкающем языке, от моих рассказов с ее лица не сходила улыбка, и она постоянно спрашивала меня то об одном, то о другом. Разуметься я не стал ей рассказывать о вонючих галерах, наполненных изможденными рабами, о длинных бараках с пленниками, стыдливо спрятанных сбоку порта где, содержались люди, предназначенные на продажу и уже тем более, я ни слова не проронил о событиях на площади.
Каждый человек поживший на земле некоторое время и обладающий толикой ума знает, что любое наше действие всегда имеет последствия, невозможно что-то сотворить и при этом не всколыхнуть реальность оставляя на её поверхности круги расходящиеся до самого берега и затрагивающие многочисленных обитателей водоема. Вопрос лишь в том какая сила была вложена в человеческий поступок. Если, например, ребенок разбил кувшин с вареньем, то этот поступок коснется лишь мамы и его зада, который неизбежно окажется выпорот и на этом волны, родившиеся в семейном бытие-водоеме из-за разбитого кувшина, успокоятся навсегда. А вот крик в горах, крик не имеющий кажется материальной силы вполне может привести к тяжелым реальным последствиям: он потревожит маленький камешек расшатанный ветром и дождями неплотно лежащий на склоне и тот сдвинется, и толкнет тот что под ним, они оба столкнут еще несколько; набрав силу маленькие камешки смогут подтолкнуть булыжники и с громким стуком камни быстро покатятся вниз, захватывая в свою серую пыльную массу все новых и новых сторонников. Вот так крик - действие по сути невинное, приведет к тому, что группу путников в ущелье завалит обвалом. Но, на этом все не прекратиться, горе, вызванное гибелью этих людей еще долгие годы, станет отравлять жизнь выживших, возможно оно послужит причиной конфликта, в случае если родственники погибших решат разобраться кто же настоял на этом переходе по горам и после наказать его потому что, по их мнению, он виновен гибели остальных. Вот так на глади реальности, начнут появляться все новые и новые круги, образованные все новыми и новыми человеческими действиями. А уж что говорить о таких действиях как создание целых империй, эти процессы запускают непрерывную цепь изменений, длящуюся веками: переселение народов, обработка новых земель, строительство дорог в ранее неизведанных территорий, массовые сражения, возведение и гибель городов, от таких событий круги будут расходиться вечно. Массовая казнь, совершенная Мореем имела свои последствия: властьимущие Пелоса притихли, подобно испуганным антилопам они застыли отчаянно всматриваясь в высокую траву, ища признаки приближения хищника. Недвижимые, они старались уловить малейшее колыхание травинки, чужой для степи аромат животного, шум от сильных широких лап тигра. Это вылилось в то, что в Кандии прекратились балы, празднования дней рождения аристократов и прочих богачей, даже на охоту они почти перестали выезжать, а некоторая часть обеспеченных людей прихватив драгоценности и золото просто -напросто сбежала в Семиградье, Месту или вообще на Хал. Определенно, сожжение торговцев принесло Морею множество плюсов: послушание, страх, желание подлизаться и рабскую покорность тех, кто еще вчера так же демонстративно кривил лицо при виде "выскочки". Одним движением Морей переломил хребет не только торговцам, но и множеству других людей, обличенных властью и деньгами, уничтожив сотню человек он привел к послушанию тысячи, теперь знавших что им грозит в случае непослушания. Тем не менее, не все из них покорились, некоторые лишь сделали вид затаившись до поры до времени, выжидая возможность снова восстановить прежнее положение дел, когда именно они являлись хозяевами Пелоса.
Но первый раунд борьбы за власть Морей безоговорочно выиграл, первый из нескончаемого количества и пользуясь шоком от произошедшего и некоторой растерянностью людей Морей принялся действовать. Первым делом он уволил всех глав государственных коллегий и их замов: от Казначея и Военного Министра до Смотрителя дорог. Он буквально вычистил весь руководящий аппарат полуострова, сформированный еще его предшественником и занимавшийся чем угодно только не своей прямой работой. Большинство из отправленных в отставку руководителей являлись злостными взяточниками, отличавшимися друг от друга разве что степенью алчности, кто-то крал понемногу, не наглея, оставляя все дела на замов, которые в общем-то то же в основном крали, перекладывая свои обязанности на других подобных себе, так что в итоге работать оказывалось просто не кому. Но большинство крало помногу и в наглую, расставляя на всех важных постах своих родственников и друзей, которые как наводнение -подчистую вымывали деньги казны в свой карман, при этом они даже не пытались имитировать работу. Среди этих воров имелись способные и умные, но Морей никого из них не оставил, потому что не прощал людям даже малейшей оплошности, не говоря уж о такой вещи как мздоимство и алчность. Морей обладал обширным кругом знакомств, так что он легко заполнил образовавшиеся бреши своими людьми и после расстановки на посты они становились только его людьми, потому что были обязаны своим возвышением ни титулам, ни роду, а исключительно воле императора, что означало высокую степень преданность Морею хотя бы на первых порах, ибо часть из них повторит путь уволенных: они освоятся, наберут свою команду, наладят связи с нужными людьми, обретут положение в обществе, после чего их благодарность Морею очень сильно размоется. Но пока, он мог положиться на всех.
О произошедших перестановках глашатаи объявили на главных площадях всех крупных городов Пелоса, но простой народ остался равнодушен к переменам полагая что ничего хорошего они не принесут. Этот пессимизм был оправдан, ведь уже многие десятки лет руководители Пелоса и коллегий исправно сменялись, но при этом ситуация в империи продолжала стабильно ухудшаться: налоги постоянно росли, а собранные в казне деньги не шли на пользу людям; учащались нападения разбойников; дороги разрушались, превращаясь в груды щебня; оросительные каналы не чистили, и они превращались в вонючие пруды; городские укрепления осыпались; армия таяла не столько от поражений, сколько от дезертирства. С каждым годом и каждой сменой правительства, министров, руководителей все становилось только хуже и хуже. Поэтому, несмотря на то, что казнь торговцев народ принял вполне благосклонно, ведь люди прекрасно знали, что, монополизировав, благодаря взяткам наместникам империи, торговлю всеми товарами, те задирали цены стараясь выжить из покупателей побольше, граждане тем не менее ожидали, что Морей станет вести себя как все прежние наместники Пелоса: примется набивать карман и раздавать должности за деньги, как это делал всякий повелитель Пелоса до него. Однако реальность очень сильно их удивила. В течение лета во всех городах и множестве деревень появились лавки Торговой Корпорации Пелоса принадлежавшей императору, где товары, привезенные торговцами Сенны и Нарса продавались с минимальной наценкой, выбор был достаточно большой, товаров имелось всегда много и самое главное стоили они вдвое- втрое, дешевле чем у пелоских торговцев. Богатым людям такое может показаться сущим пустяком, но не нищему населению полуострова, вынужденному считать каждый грош, зачастую месяцами копя на кастрюлю или на ремонт расколовшегося о камень плуга. Подобная возможность купить дешевые товары являлась для народа реальным проявлением заботы императора о подданных, доказывающей что он - Морей принимает самое живое участие в их жизни, понимая нужды людей и старается сделать их жизнь проще и лучше. Это стало первым шагом Морея по завоеванию симпатий обычных людей, таких шагов ему предстояло сделать немало прежде чем народ, за долгие годы распада Империи привыкший воспринимать власть как своего недруга или даже как врага, искреннее полюбит его и будет готов отдать за него жизнь.
В конце лета 611 года исполнился год с момента прибытия Морея на Пелос. Это было самое жаркое время на полуострове, когда под солнцем трава в степи полностью высыхает, теряя свой живой зеленый цвет и буквально рассыпается от прикосновения - её громкий хруст сопровождает человека на всем протяжении его пути по выжженной степи. Те, кто побогаче в это время уезжают на побережье, где море и ветер смягчают нестерпимый зной. Остальные же стараются днем выходить как можно реже, в результате улицы городов пустеют словно солнце испепелило его обитателей: пустые дворы и площади с колодцами в другое, менее душное время, являющимися центрами общественной жизни. Впрочем, улицы не затихают подобно кладбищу, место шумной толпы занимают цикады, начинающие звонко голосить с самого утра, и не замолкающие до вечера. Их стрекот можно услышать буквально везде в том числе и дома, куда насекомые бесцеремонно забираются в поисках еды. Иногда в тени домов встречаются редкие путники, имеющие срочные дела, которые выгнали их из прохлады домов, или же это незнакомые с нашим климатом люди, не рассчитавшие час своего прибытия и теперь мечущиеся по улицам в поисках прохладного места. Иногда они даже падали без сознания и тогда, если им посчастливилось их подбирали монахи и относили в свои обители света, где в прохладе каменных зданий пришельцы могли прийти в себя, а если им не везло, то грабители их раздевали буквально до гола. Именно это время выбрал Морей дабы посмотреть на сбор урожая винограда в государственном поместье. Я помню, как измотанные долгой дорогой мы стояли на холме под жарким солнцем, укрытые лишь тонким хлопчатым тентом, и смотрели на ровные, посаженные словно по нитке ряды кустарников, они проваливались в низину чтобы взобраться на очередной холм и потом исчезнуть за его гребнем. Между виноградными лозами перемещались сборщики, они носили огромные соломенные шляпы колыхающиеся подобно крыльям довольно неуклюжих бабочек. Работники срезали огромные грозди налитого винограда, складывая его в корзины, некоторые ягоды лопались и постепенно виноградного сока становилось так много, что аромат винограда донесся даже до нас стоящих в отдалении. Его сладость манила, я буквально чувствовал ягоды винограда у себя во рту, их сладость и сок. После того как работники освобождали кустарник от тяжелого бремени, они собирали подпорки, ранее установленные виноградарями для поддержания ветвей и складывали из них небольшие шалашики.
Земля под ногами сборщиков винограда была серая, истощенная, и казалось странным что она могла наполнить жизнью эти длинные лозы винограда, и в этом заключалось еще одно чудо природы, ибо местные виноградники питаются только водой с гор, что было довольно опасно, ведь иногда за зиму может выпасть мало снега и накопившейся воды не хватит чтобы напитать урожай. Но риск того стоил, потому что, если весной со склонов гор ее принесет достаточно, то созреет самый сладкий виноград на двух континентов, его ягоды переполненные нектаром дают невероятно дорогое и качественное вино, ценное еще и тем что оно могло храниться несколько лет не портясь, тогда как подавляющее большинство вин нужно выпить в первые месяцы после отжима. То один, то другой работник подходил к телеге, поставленной чуть в стороне от посадок винограда, и ставил на нее корзину, управленец осматривал собранное, и делал запись в своем листе. Наполнившись телега отправлялась к давильням, стоящим под сенью ветрозащитных кленов, высаженных для спасения почвы и винограда от ветра и засухи. Там в тени деревьев из гроздей выдавливали драгоценный сок, подобно ручью он вытекал из корыт давилен в подставленные ведра. что бы затем его перелили в заранее подготовленные бочки. Эти сосуды для хранения, проходили этапы изготовления в чем-то схожие с выращиванием винограда, ведь подготовленная древесина прежде чем обретет свою круглую форму, точно так же, как и лоза, должна созреть для того, чтобы стать этой самой бочкой: свежевыструганные доски из дуба имеют очень сильный древесный, запах, и для его выветривания их оставляют дозреть на улице под снегом, дождем, морозом и жарой на несколько лет. И только после этого, их поднимут, очистят от грязи, расставят в круг, сожмут кольцами, и обожгут.
Из-за жары я чувствовал, что уплываю куда-то вдаль, следом за маленькими, не способными дать тень облаками на небе, они почему -то не таяли под этим жарким солнцем, а несли свои пушистые тела вдаль к горизонту. Из задумчивости меня вывел громкий звон железа - сборщиков звали на обед. Одинокие люди с разных концов сборочного участка сливались в единый поток, устало бредущий к растянутым между виноградных тентами, под которыми на земле лежала ткань с расставленными на ней тарелками с супом и кругляшами хлеба. Они садились, вынимали свои ложки и не спеша приступали к трапезе, ели тщательно, основательно, как и все крестьяне, привыкшие бережно экономить пищу. Я видел, что они о чем-то переговариваются, иногда до нас доносились раскаты смеха, разбавляющие назойливое жужжание пчел, мало кто из сборщиков смотрел в нашу сторону, они устали, вспотели, так что им было плевать кто рядом с ними, и даже спустись с небес Сияющий Пророк они бы так и сидели, хлебая суп. Вероятно, какой-нибудь дворянин или властитель отметил это как оскорбление своей персоны, возможно приказал бы построить всех и выпороть, дабы простолюдины помнили свое место и всегда высказывали надлежащую почтительность, но Морей строил свою политику по-другому. Он считал, что величайшая доблесть властителя - сделать так чтобы люди беззаботно трудились, и при этом как можно реже сталкивались с проявлениями действий властей, ибо задача власти состояла в направлении энергии людской массы, в умелом дирижировали их силой, а не постоянном, каждодневном надзоре в виде предписаний, распоряжений и прочих изысках бюрократии, обогащающей мир своим творчеством. Хорошая власть также заметна и незаметна как естественный дневной свет - греющий, питающей силой все живое и в точности также должно быть и властителю - давать земле цвести, а людям множиться, и не допускать тьму в их жизни.
Разумеется, я не сразу раскусил стратегию управления императора, Морей раскрывал передо мной свои планы и намерения постепенно, малыми порциями позволяя мне тщательно его переварить, уложить внутри себя, дабы я мог проанализировать его и сделать выводы. Поэтому зачастую я не понимал происходящего, вернее не мог оценить то что видел под нужным углом, ибо на тот момент не владел всей информацией, и многое приходило ко мне уже постфактум, лишь спустя какое-то время картина складывалась и обретала смысл. Тот день запомнился мне не только нестерпимым звуком полета пчел, слетевшихся попить виноградного сока со всей долины, но и тем, что Морей наконец-то приоткрыл мне одну из своих главных тайн - он рассказал мне о своей шпионской сети. Я знал о ней, до меня доходило кое-что о Собирателях Слухов, так что общее представление у меня имелось, но теперь я мог более подробно ознакомится с ее работой. Я узнал, что в основном контакт с агентами Морей поддерживает через обширную переписку и, как добавил Морей, я даже помогал в этой деятельности: сам того не зная, я написал немало писем для Собирателей что неудивительно ведь, большую часть переписки со шпионами ведет обычный чиновничий аппарат не ведающей об истинных целях написанных посланий. Странно и банально, главным инструментом Собирателей слухов оказались не кинжалы, не мечи, не яды, а простая бумага, на которую записывали полученные цифры, оброненные слова, пьяные разговоры, страстные признания полученные шпионами в постели. Именно письма являлись кровью всей сети Морея. Иногда они были написаны невероятно красивым почерком на роскошной белой бумаге украшенной по бокам вязью, такие письма писали профессиональные каллиграфы для особо родовитых людей; иногда письма представляли собой куски небрежно оторванные от большого листа, их заполняли торопливо разбросанные слова; попадались письма написанные при помощи невидимых чернил на страницах книг между строк; я видел даже узелковые послания , которыми обмениваются неграмотные кочевники юга. В центре этого бумажного вихря находился Морей, он непрерывно получал информацию, и тщательно складывал ее в своей голове, и при нужде вынимал ее из этого хранилища, я ни разу не видел, что бы он что-то записывал, но это ему было не нужно, память Морея ничего не упускала.
Службу Собирателей Слухов он организовал по образцу сардской, которая уже добрую сотню лет неустанно бдела, заботясь о безопасности Империи Восхода. Она возникла из желания эмира узнать, что же делают его сыновья на местах службы, куда их отправлял эмир- это являлось не праздным интересом, у сардов частенько случалось так что сын, или несколько сыновей в сговоре, убивал излишне долго задержавшегося на этой земле отца. Новообразованная служба оказалась чрезвычайно эффективной, агенты слышали многое и не только сказанное сыновьями, но и слова людей из свиты властителя, о чем они тоже докладывали владыке и это знание показалось эмиру вполне полезным, так что, он решил увеличить штат своих людей дабы они могли заниматься не только его родней, но и всеми людьми, обладающими хоть какой-то властью. В течение многих лет Собирателей Слухов расширяли, добавляя им все новые обязанности и теперь их люди слушали беседы обычных людей на площадях, кабаках, в походных палатках, в гостиницах, в караванах, в армейских бараках, на кораблях, за сотню лет эмиры создали невероятно могучее государственное учреждение, которое достаточно эффективно оберегало их от заговоров и собирало сведения о словах и думах рядовых подданных. Не смотря на пользу от Собирателей Слухов немногие государства организовали их аналоги, всему виной стала аристократическая спесь, неспособность обличенных властью людей мыслить гибко и принимать новое. Они считали, что низшие слои не могут быть по-настоящему опасны, и нет смысла тщательно ими заниматься, отчасти это было так, ибо по большей части народ на двух континентах представлял собой неграмотную и забитую массу, боявшуюся как огня свои владык и не могущую помыслить о сопротивлении порядку, существующему столетиями. Однако, как все мы знаем нет ничего незыблемого, нет ничего постоянного и любой вечный порядок рано или поздно заканчивается, и Собиратели Слухов могли бы помочь узнать, когда же это мгновение наступит. Не говоря уж о том, что данная служба дает достаточно четкое и ясное представление о текущих настроениях в обществе, что для толкового правителя является своеобразным компасом, благодаря которому он может перестраивать свою политику. Единственными кто завели у себя собственных Собирателей Слухов помимо Морея стали торговцы Сенны, они не только наладили сбор информации со всех территорий где они покупали и продавали, но и организовали торговлю собранными сведениями: продавая их любому, кто был способен заплатить.
Я размышлял о причинах такой негибкости пытаясь осознать, что же толкает людей, подчас образованных и повидавших жизнь к тому, чтобы цеплять за старое даже тогда, когда это самое старое превращается в непосильную ношу, мешающую жить. Зачем же люди продолжали ее нести, не обращая внимание на то, как истощаются их силы, как убывает их энергия, как гибнут под этой нестерпимой тяжестью те, кто рядом с ними? Ведь даже дерево, неразумное и немое зачастую начинает расти вбок если встречает на своем пути камень, оно не тратит силы в гибельной попытке прорасти сквозь камень, а огибает препятствие в стремлении поскорее достичь света. Да оно вырастет некрасивым, лишенном прямоты полностью раскрывшегося растения, однако же оно остается жить и цвести. Так почему же человек не может быть таким же? Возможно причина в том, что человек обладает памятью, всегда довлеющей над его настоящим? Принимая решения, он оглядываться назад, сравнивая свои поступки с действиями своих отцов и дедов стараясь при этом превзойти их доблесть и отвагу. Но сделать это он, должен применяя точно такие же методы, какими действовали его предки иначе как же можно будет проводить сравнение, и тем более оценить победу если он станет делать иначе? Вот поэтому дитя поступает в точности так же, как и отец, теми же способами оно решает проблему, не отклоняясь при этом от действий предков ни на сантиметр. Это подражание затем перерастает в свод законов, обязывающих поступать так, а не иначе, и если кто -то захочет сделать по-своему, общество, надежно огражденное со всех сторон стенами догм, ему этого не позволит, оно развернет его устремления в нужное русло, а если не получится, то накажет по закону за своеволие. Как итог, общество начинает костенеть - совсем незаметными глазу, и постепенно предки становятся непогрешимыми, вечно правыми, теми на кого нужно равняться. А если все зайдет слишком далеко и разум окончательно оставит людей, то в какой-то момент будет заповедано, что предков нельзя превзойти, а можно только пытаться жить как они. В итоге, с какого-то момента наш вечно ищущий, беспокойный ум добровольно запирает себя в клетку, созданную памятью о прошлом с ее решетками, сделанными из вымышленных идеалов прошлого. Мифы, легенды, сказки обретают реальную силу запрета, не позволяя человеку искать, узнавать, достигать, оставляя ему лишь право на безвольное послушание.
А может быть все это не из-за памяти, а потому что так устроен наш ум, с его вечными поиском самого лучшего, самого правильного, самого идеального? Благодаря уму мы получаем новые растения, новые способы навигации в море, новые составы лекарств. Но внезапно, в один из моментов этого вечно алчущего зверя, охватывает невероятная гордыня, говорящая ему что все, с этого момента он наконец достиг идеала, что больше ему не надо тратить свои силы на поиски чего-то более лучшего. И он объявляет о том, что теперь люди узнали все, постигли все, распознали все, и более нет нужды растрачивать себя на поиски, и можно просто наслаждаться жизнью. В этот момент человек и начинает выстраивать вокруг себя эту проклятую стену догм - заветов, дабы не просто оберегать достигнутый и вымышленный идеал, но и навязать его другим сужая пространство жизней до узкого коридора заповедей от коих невозможно уклониться. Самое страшное, что по большей части эта добровольная тюрьма начинает устраивать человека, ведь он сыт, одет и обут, потому что знания предков наконец-то принесли мир на землю, и ему больше незачем их превосходить. Именно так люди и думали в моменты процветания государств - незачем улучшать то, что дарит богатства и славу, и когда начинался упадок страны жители страны просто не знали, как поступать, ибо догмы предков переставали работать надлежащим образом, и даже вредили, а придумать что-то новое для отвращения опасности люди не могли, так как за годы хорошей жизни их просто-напросто отучили размышлять самостоятельно. Это в свое время и погубило вореев, это в будущем погубит и сардов, также во многом не свободных от этих решеток-заповедей: не смотря на их передовые в сравнении с Империей Солнца методы войны, они не улучшали их, и вторую сотню лет, продолжали придерживаться все той же тактики, лишь изредка как Бесса применяя что-то новое, но не позволяя этой новизне закрепиться, дабы она не нарушала установившегося порядка, давшего сардам возможность властвовать над двумя континентами. На их счастье противники в виде вореев оказались еще более ограниченными и продолжали цепляться за тактику, приносящую им одни только поражения. А те, кто прозревал, как Морей или Сава уже не имели достаточно сил для ответа угрозе сардов. Я видел всю эту тупую упёртость лично, видел, как Морей тратил свои силы перебарывает ее, заставляя военных думать по-другому, принимать новые методы, становиться более гибкими, но зачастую даже под угрозой нападения врага, когда меч буквально находился у шеи наших солдат они продолжали упорствовать и цепляться за старое, и тогда, Морей совершенно справедливо применял силу, казня этих недалеких людей. Таким же образом он вел себя не только с военными, но и другими государственными людьми: инженерами, агрономами, строителями - со всеми, он выбивал из людей эту закостенелость, негибкость, иногда жестокими методами, но других способов ликвидировать это столетнее рабское преклонение перед мудростью предков не имелось. Это его стремление покончить с культом возвеличивания прошлого не забыли отразить многочисленные писаки: на страницах их книг все это подавалось так, будто Мореем двигало исключительно тщеславие и желание превзойти своих родичей-императоров, а не стремление к улучшению жизни простого народа.
С момента воцарения Морей так и не поступил согласно обычаям ворейских правителей - не сменил во дворце мебель, украшения, цвета драпировки, или вообще, выстроил новый дворец еще более грандиозный и величественный чем предыдущий. Морей оставил все как есть. Им двигали не скромность, не смотря на то, что в быту он довольствовался малым, он был не чужд роскоши и очень любил дорогую посуду из цветного стекла изготавливаемую в восточном Кхане, каждый предмет который стоил как дом, не говоря уж о его пристрастии, разделяемое всеми аристократами, к коврам, сотканным в Нарсе, эти огромные полотна из овечьей шерсти расписанные природными мотивами часто стоили как маленькая деревня. Морей не являлся аскетом, но, в случае необходимости он смирял свои желания, я знал, что ему не нравился плиточный узор в библиотеке, помню, как в минуты раздражения он говорил, что лично разобьет каждую черно-золотистую плитку пола и выкинет с пятого этажа, и вообще, лучше уж голый пол, чем такое уродство. На мой вопрос почему он этого до сих пор не сделал, он ответил, что менять в доме наместника нужно почти все, но пока на это нет ни времени, ни денег. Но если внешность дворец наместника осталась прежней, то люди несущие здесь государственную службу стали иными, и я веду речь не только о многочисленных новых чиновников. Морей приказал оборудовать здесь помещения для обучения и проживания молодых людей из простых семей, имеющих способности к наукам и владеющих основами знаний в таких предметах как математика и грамота. Это были сыновья торговцев, мельников, продавцов - людей не слишком бедных и потому у них хватало времени чтобы лично дать основные знания детям, но и не слишком богатых, потому что денег на полноценное обучение у них не имелось. Наша школа должна была компенсировать этот недостаток и дать молодым людям наиболее полный курс по всем предметам. Их учеба полностью оплачивалась государством и продолжалась три года. Возникал вопрос, а зачем вообще родителям посылать в школу своих детей, ведь таким образом они лишались ценных, грамотных и способных помощников? Ответ на этот вопрос очень прост - Морей давал этим детям более лучшее будущее чем то, которое могли дать их родители. А это именно то, чего всегда желали отцы и матери для своих детей: чтобы те жили лучше, чем они. И Морей обратил это стремление к себе на пользу, он сказал, что дети, отданные в обучение, станут возвестниками новых и лучших времен Пелоса, они будут трудиться в императорских коллегиях, работать в корпорациях основанных государством, приумножая таким образом мощь империи и возвращая её золотой век. Именно с помощью таких новых людей, не испорченных развратом взяток и власти император хотел создавать лучший мир.
Он был убедителен, я присутствовал на его речах, произносимых на площадях Кандия или на собраниях во время встреч с родителями, где он рисовал перед ними грандиозные картины, но не забывая при этом касаться земного - не раз и не два он упоминал о карьерных перспективах этих ребят. Наверное, именно последнее и убедило людей отдавать своих детей в школу, но для Морея важным конечно же являлось первое: идеал нового, лучшего государства и создать его должны были эти молодые ребята, в которых он заложит и взрастит свои собственные устремления, чистые не запятнанные старым гнилым миром. Такого рода школы когда-то давно были распространены в Империи Солнца, их позаимствовали у язычников-астрей, на раннем этапе строительства государства вореев они послужили кузницей кадров для армии и чиновничьего аппарат, возможно именно благодаря этим людям, отбираемым исключительно по их способностям, империя смогла так быстро покорить оба континента и заложить основы для своего лидерства на несколько столетий. Но после того, как вореи сформировали многочисленный наследственный класс аристократов, такие школы начали закрывать потому что властьимущие не хотели плодить для своих родовитых отпрысков конкурентов из низов, да и устраиваться этим выпускникам, после того как аристократия оккупировала высшие должности, стало просто некуда.
Агитация Морея принесла свои плоды и уже к осени в доме наместника набралось несколько сот учеников со всего Пелоса, что несколько превзошло расчетное количество и в итоге ученики заняли все помещения первого этажа правого крыла дворца, но, это не стало критичной помехой планам на обучение. Мы разбили их на несколько классов по двадцать человек, занятия продолжались весь день и включали в себя не только биологию, математику, астрономию, растениеводство, но и гимнастические тренировки, дабы поддерживать тело в бодрости. В перерывах между уроками, и на тренировках во дворе здания, молодые ученики шумели так, что даже на пятом этаже, где работали мы с Мореем, все было отлично слышно. Однако это не раздражало его, эти крики, вызванные восторгами или обидами, крики иногда полные энергии, а временами и разочарования являлись материальным свидетельством того, что мы прямо сейчас создаем будущее нашего государства, несущее ему позитивные перемены. Через год, аналогичные школы открылись в Феоне, Осимо , Фриуле. Одновременно с гражданской школой, Морей создал - Военный Дом, который имел такое же устройство что и школа, вот только в Военный Дом поступали сироты в возрасте до 16 лет отобранные по всему полуострову. Первый набор включал в себя пятьдесят детей, их разместили в специально отстроенном здании в одном из гарнизонов близ Кандия, там оборудовали тренировочное поле с разнообразными препятствиями на котором они ежедневно упражнялись, с системой мишеней и несколькими конными манежами. Морей лично составлял программу обучения и во многом воспроизвел в ней свою жизнь, в течение которой он постигал не только науку о войне, но и мир как таковой, что как он считал сделало его гораздо более лучшим военным, нежели если бы он просто упражнялся в науке войны. Здесь я был с ним полностью согласен, наш ум по возможности необходимо упражнять в нескольких сферах, это обеспечивает нам широту мышления, позволяющую человеку мыслить не зашеренно - ориентируясь лишь на ограниченный опыт своей профессиональной сферы, но также черпать вдохновение из всего многочисленного запасника знаний человечества. Эти ребята после пятилетнего обучения должны были занять младшие офицерские должности в армии Морея, с перспективой что через несколько десятков лет они оккупируют все высшие военные посты. Преимущество в наборе сирот состояло в том, что они не имели корней, и в отсутствие родичей им не на кого было опираться, поэтому они, как и всякие людские существа отчаянно искали эту точку опоры своего бытия, создавая искусственные суррогаты семей в виде тех же банд. Отправив их в армию Морей давал им эту самую семью во главе с самим собой, что в перспективе гарантировала ему безусловную преданность многих из них, ибо сироты, выросшие в новой семье - Военном доме были обязаны императору всем. Таким образом Морей хотел воспитать новую военную элиту, беспрекословно подчиняющуюся только ему.
Затеяв большие перестановки в правительстве и в чиновничьем аппарате коллегий, Морей тем не менее старался не задевать интересы потомственной аристократии, во многом владевшей всем нашем полуостровом. Он не навязывал ей правил поведения или условия существования, оставляя им до поры до времени свободу. Они все также, без помех, могли вести образ жизни к которому привыкли: строить роскошные виллы, выезжать в позолоченных экипажах, проводить торжественные празднества выставляя на показ свое богатство, ездить на охоту в сопровождении чудовищного количества слуг и гостей. Они продолжали вести свой прежний образ жизни, вращаться в привычном кругу, иметь то, что они хотели и поэтому они не заметили как все начало меняться, вероятно это из-за того, что в людях очень сильна тяга к самообману, и что бы ни происходило они продолжают цеплять за своей мир, даже в те минуты, когда этот мир уходит у них из-под ног. Бедный и голодный будет до последней минуты своей жизни отчаянно верить, что все наладить и он не потеряет свою драгоценную жизнь: ведь если все годы его жизни, все как-то образовывалось и выправлялось значит и в этот, самый тяжелый час все обязательно наладиться. Именно с такими мыслями он в конце концов и умирает, скребя пальцами по земляному полу своей хибары, рядом с трупами уже погибших детей и жены. Но если беднякам обычно отпущено очень мало времени на жизнь и уж тем боле на заблуждение, то аристократы в этом смысле богаче. За ними стоят целые сотни лет сытного бытия, данного им как они полагают по праву происхождения. В них взращено могучее чувство превосходство над всем миром, принадлежащим исключительно им, в коем все должно происходить так, как угодно им. Эти мысли постоянно живут у них в голове, придавая им сил, уверенность и зачастую - наглость. Из-за этой завесы состоящей из памяти достижений предков, огромного денежного состояния, властного положения им почти невозможно заметить тот самый момент, когда все это начинает исчезать. Многие из них так и будут день за днем, неделю за неделей, год за годом продолжать жить в сладкой иллюзии, не замечая изменений в окружающей жизни.
Первым шагом к гибели аристократии в ее прежнем виде стал введенный Мореем налог на роскошь, под оброк попадали дома, загородные виллы, экипажи, большие конюшни, предназначенные для выездов на охоту и на прогулки, цветные витражи, установленные не в церквях; украшение помещений в виде позолоты, черепаховых панцирей, слоновьей кости и прочих подобных вещах. Всего в списке имелось более трех сотен наименований предметов с которых нужно выплачивать налог. Это вызвало ропот, волну петиций и проклятий в адрес Морея, но Морей рассчитал все точно, это было болезненно, но, не критично и к тому же все помнили, что случилось с корпорацией торговцев, поэтому аристократы смирились с покушением на свою собственность, взнуздали гордость и начали платить новый налог, надеясь на то, что это лишь временное ограничение их свободы и вскоре им удастся вернуть все назад. Они не рассматривали введение подати как покушение на себя, потому что им в голову не могли прийти что один человек, пусть это даже властитель полуострова, сможет иметь достаточно сил чтобы поставить на колени несколько сотен богатейших семей Пелоса. Но согласившись с налогом они начали путь к такому исходу событий, который для многих окончился на эшафоте. Морей набросив пока еще очень широкую петлю на шеи дворян, не думал ее убирать, целью императора являлись дальнейшие ограничения и как следствие ослабление всего класса дворян. Его борьба с ними была малозаметной и неторопливой, хотя внешним наблюдателям и могло показаться что основные победы, сломавшие хребет аристократам, одержаны на поле боя, но на самом деле все решилось именно здесь на бюрократических просторах: когда началось медленное, малозаметное наступление на привилегии, власть и деньги могущих семей Пелоса. Но вряд ли стоит осуждать дворян за то, что они упустили это из вида и позволили довести ситуацию до полного своего поражения, ибо когда события движутся не со скоростью конной скачки во время которой песок и грязь летят во все стороны, а шум дыхания лошади и стук копыт слышан на десятки метров, а перемещаются с темпом улитки, то мало кто способен понять какие же перемены происходят вокруг. Даже я, тот кто находился ближе всех к Морею не мог увидеть этой перемены; указов, приказов, поездок, инструкций всего этого было много, но они являлись по сути мельчайшими корректировками курса государства и у меня не получается, даже сейчас спустя десятки лет с высоты прожитых лет, выделить из них какой-либо и объявить, что именно ему мы обязаны всем изменениям в государстве.
Самое удивительно, что такие глобальные перемены для нашего государства принесла довольно небольшая встряска высшего чиновничьего аппарата, при этом на низовых позициях продолжали работать все те же люди, что служили и до прихода Морея. Казалось, что новое руководство коллегий, наполнило усталое тело государство новыми силами и самое главное новыми смыслами. Теперь люди, трудящиеся за письменными столами вдруг осознали всю важность того, что они делают и начали работать не за деньги, не за страх, не за взятки или должности, а ради самой работы казавшейся им теперь интересной. Не для всех, но для многих людей их обязанности бывшие ранее пустой рутиной, отупляющие разум, не несущие в себе ни малейшего смысла и приносящие прибыль кому угодно только не людям, ради которых бюрократы и должны трудиться, теперь приобрели новое наполнение. В этих переменах ими явно двигал дух, а не материя, иных объяснений я найти не могу, ибо их зарплату не увеличивали, условия труда не меняли, а круг обязанностей даже иногда расширяли в силу некоторого сокращения штатов.
Первый год правления императора принес совсем небольшие подвижки, которые иногда трудно было разглядеть, заключавшиеся в основном в том, что по всему полуострову начались локальные ремонтные работы дорог на самых разрушенных участках; обновили или перестроили здания почтовой и курьерской государственной службы, могущей перевозить важные донесения из конца в конце Пелоса всего лишь за три дня; начали оказывать финансовую помощь приемным домам, заботящимся об инвалидах и сиротах. Я снова повторю что работы имели весьма скромный масштаб: там красят почту, там укладывают камни, там из трубы вьется дым и разноситься запах обеда, скорее даже это были просто знаки того, что государство оживает. Только позже я смог оценить масштаб происходящего: Морей задумал перестроить жизнь на полуострове, укрепить его, сделать своей надежной опорой, приносящей ему деньги и солдат, ибо он никогда не оставлял желания отвоевать свою империю назад. Морей стремился сделать людей богатыми и счастливыми чтобы потом, бросить их в топку войны, я так и не смог смириться с тем, что я участвую в примирение таких непохожих и как мне кажется противоположенных по духу целей: счастье и война. Мне казалось, что я становлюсь скотоводом откармливающем своих свиней лучшими желудями, чтобы потом вести их на убой ради их сочного и нежного мяса. Зачем так напряженно трудиться, перестраивая государство, делая его совершеннее, лучше, чтобы потом отправить всех на смерть? Это было неправильно, несправедливо по отношению ко всему народу Пелоса. Временами меня даже раздирало возмущение и гнев на Морея за то, что он делает, за то какую бесчувственность и даже жестокость он проявляет, стремясь решить задачу по будущему отвоеванию империи. Однако со временем я осознал, что Морей не хотел себе и своему народу такой судьбы, но у него не было другого выхода. Никто не дал бы Осколку существовать сытой и спокойной жизнью, эта земля Пророка для всех являлась желанным призом: для сардов, стремившихся захватить духовное сердце вореев и тем самым подорвать их веру, а для внутренних стран, завоевание Осколка узаконило бы их притязания на громкий титул наследников Империи Солнца. Поэтому Морей готов был превратить людское счастье в пожар сражений, в которых могло сгореть все, ибо достигнутая победа над сардами обещала не просто передышку, а длительный мир, на столетия обеспечивший бы процветание Хала и Халада. Сарды, безусловно тщательно наблюдавшие за последним наследником Империи Солнца, как и я в то время, как и аристократы, не обратили на происходящие изменения никакого внимание. Они посчитали, смену руководителей коллегий, создание государственной корпорации торговцев и начало строительных работ на Пелосе незначительными и не влияющими на судьбу нашего Осколка.
Не все преобразования шли гладко и как хотелось Морею, в жизни вообще мало что происходит как нам желается: большинство из нас тратит жизнь не на смакование триумфа, а на зализывание ран, полученных во время неудачных попыток достичь намеченных целей. Разуметься я говорю не о физических, а о душевных ранениях именуемые опытом. В попытке стать богатым мы узнаем, что необходимо не только отлично знать цены на товары, но и что, нужно уметь предавать людей, обманывать их ради получения прибыли. Мой отец называл это хитростью, но я знал, что за этим пафосом прячется банальное слово "обман", нет никакой хитрости в продаже соли в три дорога рыбакам, у которых в разгаре сезон заготовки рыбы или в том, чтобы, приехав в отдаленное горное селение выдать слоновью кость за рог легендарного летающего коня Аш. Именно с помощью такой хитрости мой отец и сколотил свой первоначальный капитал, о чем в дальнейшем крайне редко вспоминал, а если и вспоминал, то исключительно через искаженную память, преобразовавшую его преступления в настоящие подвиги демонстрирующие его исключительный ум и способности. Или же, в попытке получить любимую мы пониманием что недостаточно одного лишь чувства любви, и нужно постоянно идти на компромисс с обществом, с родственниками иногда предавая свои убеждения или того хуже - обманывая любимого человека, ради возможности оставаться рядом с ним. Я видел людей, которые порывали со своими родными ради женитьбы, в тот момент они думали, что любовь с ее силой все залечит, но время проходило, любовь слабела, превращаясь в рутину, а тоска от расставания с отцом, матерью, братьями и сестрами так и не проходила, отравляя совместное бытие. Нет, положительно, все всегда идет не так, как нам хочется и не так, как мы планируем, и когда Морей захотел ввести небольшое вспомоществование одиноким матерям, потерявшим мужей - это могли быть военные вдовы или женщины чьи мужья умерли в силу естественных причин, или те, кого бросили, факт того что и последней категории достанутся деньги вызвал сильные возражения у людей. Ведь брошенная женщина традиционно считалась оскверненной, и никто повторно не брал ее замуж, вдобавок, она не имела права вернуться в свой родной дом, вместо этого она должна была оставаться на положение служанки у родственников мужа. В разных домах по-разному относились к таким женщинам, но чаще всего с ними обращались довольно жестоко заставляя спать в хлеву вместе с животными, принимать пищу наравне с ними - разнообразными способами люди делали все дабы несчастная не забывала в каком позоре она живет. Причина такого отношения к разведенкам, да и во многом к вдовам, была в том, что от них больше ничего нельзя было получить в материальном плане, ведь приданное с девушкой давали только один раз, а сама она по закону ничем владеть не могла, и после женитьбы она фактически становилась иждивенкой и естественно оставалась таковой после расставания с мужем. Морей захотел исправить положение не потому что его оскорблял этот довольно несправедливый порядок вещей - когда надо он мог игнорировать ужасные вещи как это происходило с рабством, а по причине того, что эти женщины, могли и дальше приносить потомство увеличивая в перспективе его армию.
Для перемены сложившегося положения дел Морей организовал для женщин работные дома по пошиву одежды для армии и прочих клиентов государства. Осенью 611 года в Кандии и Феоне открыли по два таких дома. Нужно сказать, что сфера деятельности выбрали не спроста, ведь каждая женщина на полуострове являлась ткачихой и вышивальщицей, с детства обученной этим ремеслам. Таким образом Морей сделал из женщин экономически независимые единицы не являющиеся обузой, а зарабатывающие деньги и обладающие в силу этого привлекательностью для мужчин. В перспективе это значило, что рано или поздно люди, для получения заработанных вдовами и разведенками денег изменят свое отношение к ним , дабы наложить лапу на их заработок. Эти женщины жили и трудились в работных домах, принося надо сказать неплохую прибыль ,ведь труд их стоил дешево, а производительность оказалась очень высокой в силу того, что их семьей стал работный дом где они проводили все свое время. Мы не раз навещали эти дома с проверкой, и я видел с какой охотой трудились женщины, получившие благодаря Морею возможность начать новую жизнь. Более того, в них проснулась гордость за себя, ведь больше они не являлись обузой на шее у чужих людей, вынужденные коротать дни в одиночестве, теперь их окружала новая семья и они имели возможность поговорить, пошутить, обсудить новости, потанцевать, сделать множество простых и обыденных для каждого действия коих, однако они были долгое время лишены. И чего я совсем не ожидал услышать, так это планы и надежды на дельнейшую жизнь, это вызывало огромное уважение, ведь большинство работниц провела годы в положение не лучшем чем галерные рабы, и несмотря на это у них хватило сил на то, чтобы не пасть духом, не дать погаснуть внутри себя огоньку надежды.
Состав работного включал в себя и совсем молоденьких девушек, едва достигших совершеннолетия и зрелых женщин и даже старух, все обладали разным запасом сил и неравномерным опытом поэтому нормы выработки для всех установили сообразно способностям, но базовые нужды на питание, одежду, вспомоществование на покупку необходимых для быта вещей, удовлетворялись без оглядки на то, сколько и как они трудятся. Так что, даже у самой неопытной работницы имелась возможность откладывать деньги на себя. А работы оказалось много, ибо Морей задумал введение новой униформы, должной ознаменовать наступление нового этапа в жизни армии. За год своего правления он изучил состояние войска, понял его слабые места - в общем-то наша армия в те годы являлась сплошным слабым местом, и наметил программу преобразований и это было не просто внешнее обновление, но и внутреннее, с переменой в системе званий, с введением новой программы тренировок, в строительстве дополнительных оборонительных сооружений и внедрении новых вооружений. Поэтому в работных домах во всю шили новые зеленые кафтаны и рубахи, серые брюки, ремни и портупеи, шляпы, плели шнуры и подвязки. Новая униформа, получилась не в пример скромнее старой: ярко -красной, видимой на поле боя издалека и служившей неплохим опознавательным знаком для разведчиков, позволяющем легко пересчитать численность марширующих войск -это была еще одна дурость и упертость военных империи Солнца, до самого своего конца не желавших расставаться с традиционными победными цветами. Теперь же, солдаты, одетые в цвета, соответствующие зеленой траве и серой земле, превращались в крайне неудобные мишени, ибо требовалось усилие дабы их рассмотреть.
И благодаря работным домам некоторые из девушек впервые увидели море, это может показаться странным ведь из Кандия - города расположенного почти в самом центре полуострова, до моря примерно сто с лишним километров, восемь-десять дней пути в оба конца, и кажется, что при таких расстояния всякий житель Пелоса хотя бы раз побывал на море, но это не так. Большинство местных крестьян всю жизнь проживали в своих деревнях, и обычно самое далекое путешествие, которое они совершали - это поездка в соседнюю деревню на расстояние в несколько километров. В этом не было ничего удивительного, потому что они просто не могли себе позволить выкроить полторы недели на обычную развлекательную поездку: теплое время года было у них занято заботой о растениях, прополкой, уноваживанием, осмотром ростков на наличие болезней и насекомых, а также уходом за скотиной, выпасом, дойкой, заготовкой продуктов на предстоящую зиму, колоть дрова. А когда наступала зима, и семья могла разогнуть спину и оторваться от земли, приходила очередь других забот: править дом, чинить одежду и шить новую, ремонтировать аграрный инвентарь, изготавливать вещи для быта. Так же в эти зимние дни люди искали любую возможность для подработки чтобы скопить побольше денег, ибо никто не мог гарантировать что урожая будет достаточно для прокорма семьи: мужчины чаще всего работали по дереву, мастеря лари, шкафы, стулья и прочие предметы интерьера, а женщины изготавливали одежду для более обеспеченных жен. Словом, нет ничего удивительного в том, что для подавляющего большинства пелосцев живущих во внутренних землях море являлось таким же далеким, как и Истинный Свет. Но для наших работниц оно оказалось ближе чем иголка с ниткой и случилось это так. Зимой пришел большой заказ на изготовление пяти парусов для кораблей Хельда. Нужно отметить что парус - самая трудозатратная, а значит и самая дорогая часть корабля, ведь если корпус можно изготовить за месяц, а в случае небольших рыболовных баркасов - вообще за неделю, то на парусину зачастую уходили многие месяцы труда. А происходило это так. Из смазанных рыбьим жиром мешков из свиной кожи, женщины достали шерсть овец, не стриженную, а выщипанную. Преимущество выщипанной шерсти в том, что она хуже пропускает воду и приходиться тратить меньше времени на ее расчесывание, чтобы избавиться от щетины. Затем начиналась изнурительная и однообразная работа, требующая максимального терпения: грубую шерсть подвешивали и начинали спрядать в нити - день за днем прирастали клубки, но от этого прядение не становилось более веселым. После изготовления нитей и пошива ткани на паруса, рулоны будущей парусины начинали обваливать на досках, чтобы равномерно распределить волокна, на следующем этапе куски ткани сшивали в единый парус, после чего требовалось провести его финальную обработку в морской воде. Именно так в конце лета 612 года женщины попали на море, на берегу они раскладывали ткань, дожидались, когда, прилив ее основательно вымочит, затем натирали парусину смесью рыбьего и животного жира и охры - все это нужно для того чтобы ткань меньше пропускала воздух и плотнее держала ветер. Затем намокшую и тяжелую ткань относили подальше от воды, раскалывали и оставляли сохнуть. Выполнив эту тяжелую работу женщины сидели на берегу и ели приготовленные на кострах кушанья, смотрели на волны прилива бьющиеся у их ног. Некоторые провели часы вдыхая целебный морской воздух словно не могли надышаться этим свежим ароматом до той поры совершенно им неведомым, другие бродили по колено в воде, третьи как мне рассказывали начали танцевать в прибое поднимая море брызг. Прошло несколько дней, и когда ткань высыхала на нее нанесли смолу , благодаря чему все полотно паруса стало почти единообразным, без стыков в местах сшивания. Огромные куски идеальной парусины аккуратно сложили и погрузили на телеги, они отправились на склады Феона откуда их потом отвезли заказчикам, а женщины после десяти дней трудов у моря, вернулись в свои работные дома. Об этом путешествии многие из них помнили долгие годы, пусть даже большую часть пребывания на море заняла работа, но все равно, им удалось урвать для себя немало времени. Мы дали им драгоценные моменты счастья, ценные воспоминания, которые они хранили многие годы, а затем, мы же все это и отобрали, когда спустя годы объявили войну сардам.
Лето кончилось и осень принесла с собой традиционную смену красок, деревья выплескивали из глубины леса красный цвет, иногда смягчая бурые, кровавые, темно-коричневые цвета вечнозелеными кипарисами и нежно-желтыми вкраплениями. Горы теряли свою монументальную серость и основательность: их окутывали туманы, иногда на целый день скрывая в своей непрочной оболочке вечный камень вершин. Все чаще небо закрывали черные тучи и на землю обрушивались дожди, торопя людей убираться из царства природы в свои убежища, и люди внимали этому призыву с надлежащим прилежанием: пастухи гнали стада в стойла, где они проведут всю зиму; крестьяне спешно чертили на полях прямые лини канавок - весной они соберут таявшую воду и напитают землю; на горных террасах производили ремонт стенок, чтобы они выдержали вес снега и весеннее половодье; углежоги разбирали обожжённые пирамиды древесного угля; мельники работали на износ допоздна пользуясь возросшей силой разбухших от дождей рек и ручьев, дабы выполнить как можно больше заказов на помол. Поэтому осенние дни, темные, промозглые, ветреные, всегда наполнены нервной суетой, словно люди спешат сделать всю работу наперед, но постоянно бояться что-то забыть. Даже бюрократическая машина заражалась этой нервозностью, приказов начинали писать больше обычного стремясь не только подвести итоги года, но и дать задания на всю зиму. Теперь когда благодаря Морею участие государства в жизни людей приобретало все большее влияние, работы у чиновников по сравнению с прошлыми годами прибавилось кратно: люди с бледными лицами и руками перепачканными чернилами днями на пролет собирали данные о сыпучих, твердых, жидких материалах имеющихся в наличии , после чего они как добродетельные сеятели бросали на плоские поля таблиц собранные цифры: килограммы, квадратные метры , погонные метры; количество ящиков, тюков, мешков, бочонков, вязанок дров, чтобы после, свести все это в единый реестр в котором отмечены все запасы нашего государства. В неверном осеннем солнце свечи и масляные лампы в кабинетах чиновников горели практически все время, отбрасывая желтые пятна света на столы заваленные бумагами, шкафы заставленные бумагами, полки погребенные под грудами бумаги.
В виду наступающих холодов здания подвергались набегу трубочистов, оккупировавших на несколько дней крыши, их длинные стальные шесты двигались вдоль каменных стен труб создавая неприятный скрежет и вываливая на пол, перед каминами, сгустки черной грязи и мусора, а в особо запущенных случаях - трупы дохлых птиц. Когда эта вакханалия грязи и шума закончилась, печи растопили и помещения наполнились запахом горелой древесины прогоняющие ароматы осенней сырости и прелости, их высокие облицованные плитами тела принялись пылать жаром, постепенно заполняя окружающее пространство живым теплом. Но удивительным образом, огонь в камине, такой родной и уютный для каждого человека, в государственных службах не давал этих ощущений, наверное, всему виной служил дерганный и рванный темп жизни чиновников: деятельность за столом сменялась резкими пробежками с целью отдать отчет или получить подпись, чтобы затем вернуться к себе в кабинет, до того момента как подобно испуганному животному ему опять не придется нестись сломя голову в поисках заветного человека.
Не малую часть своей энергии руководитель государства и его служащие тратят на то, чтобы составить планы, это деятельность, позволяла поддерживать работу любой страны в исправности и порядке, не допуская разлада вызванного, например, нехваткой тех или иных материалов или запасов. Я видел огромные подшитые книги, где подробно описывался наш урожай на следующий год, в них оценивался приплод каждого одомашненного растения, в других книгах были сделаны точно такие же расчеты для скотины, в третьих даны выкладки по работе корпорации металлургов, а была еще и четвертые, пятые, десятые... Это для нас было в новинку, никогда еще глава страны не требовал от чиновничьей службы такого досконального препарирования подчиненного ей государства. Морей как будто хотел выяснить о Пелосе все что можно, записать каждую мелочь, проверить и пересчитать всякий запас, а затем оценить и взвесить будущие нужды и проконтролировать хватит ли на это у нас средств. Нельзя сказать что это доходило до крайности, как было например с древним правителем горного царства Крабат , повелевшим в один из дней своим подданным пересчитать все камни в его державе, классифицировать их по размерам и передать имеющиеся данные во дворец, дабы царь самолично произвел учет всех имеющихся в царстве валунов и булыжников. Легенда не сообщает чем же все закончилось, но можно представить, что жители Крабата не были в особом восторге от полученного указания. Морей ведал о всех ограничениях, наложенных на государственную службу в силу ее малой численности и небольшого количества способных людей, поэтому выжимая из сотрудников данные он не изнурял людей попусту. Но предусмотреть гигантское осеннее половодье на Хладае, и чем оно для нас закончится, он разумеется не мог, да и вряд ли кто другой был способен на такое.
Войска сардов делились на три категории, первая -гвардия, она вооружалась из государственных арсеналов, кормилась из государственной казны, и являлась личной армией эмира, выполняющей только его приказы. Их брали еще мальчиками в возрасте семи-восьми лет и отдавали на обучение в государственные училища, где около десяти лет они впитывали науку войны. Это были самые грозные воины Империи Восхода, часто именно их стойкость решала исход сражения в пользу сардов. Они жили в казармах близь дворца эмира, не имели права жениться, обзаводиться собственностью, ибо их задача заключалась в том, чтобы целиком и полностью отдаваться служению своему господину. Однако это имело и оборотную сторону, ведь если зверя не кормить, то, он рано или поздно бросить на своего хозяина, что иногда и случалось в моменты кризиса в государстве сардов, когда из-за невыплат жалования гвардия эмира брала штурмом дворец своего хозяина и либо выбивала из него деньги, либо убивала. Поначалу гвардия составляла не больше нескольких сотен, но за два столетия, их войско достигло численности в несколько десятков тысяч человек, вооруженных самыми современными ружьями и камнебоями. Вторую категорию составляли "всадники", их насчитывалось свыше сотни тысяч, эти жили в выделенных эмиром поместьях с которых кормились и оплачивали лошадей и амуницию, землю, дарованную им эмиром они не могли передавать по наследству и после их смерти, участок вновь отходил в собственность эмира, которому в Империи Восхода принадлежало все. Данная мера не позволяла всадникам сформировать наследственную аристократию и тем самым создать центр силы способный бросить вызов эмиру, как это произошло в итоге у вореев, где аристократы составляли мощную оппозицию властителю. И третью категорию воинов составляли "рейдеры" - люди, живущие исключительно разбоем, продажей трофеев и рабов. Они жили на границах Империи Сардов и постоянно совершали грабительские набеги на вражеские территории. Точное их количество невозможно оценить, но учитывая темпы захвата сардами территорий Хала и все больше расширяющуюся дугу границы между Империй Восхода и внутренними королевствами, число рейдеров могло быть не менее тридцати тысяч. Чаще всего они атаковали бандами не больше сотни человек конных, впрочем, если цель являлась крупной, то рейдеры собирали настоящее войско из тысячи человек.
Грибия - небольшое государство расположенное на побережье Гиеры, в пятидесяти километров восточнее Языка стала частым объектом нападений рейдеров. Все они происходили по схожей схеме: сарды выбирали деревню, небольшую, численностью в сотню-другую человек, некоторое время следили за ней, выясняя количество мужчин, могущих оказать сопротивление и женщин, всегда бывших ценным товаром на рынке рабов. Если первых имелось мало, а вторых много, то происходил налет, помимо рабов сарды сгребали все что могли унести: металлическую посуду, одежду, одеяла, красивую мебель, запасы еды, после чего-либо уходили домой если добычи набиралось достаточно, либо же отправляли рабов и добычу на свою территорию с частью людей, а с остальными шли в новый рейд. Эти грабежи наносили существенный урон Грибии размером едва ли превышавшую крошечный Пелос. Осенью 611 года все должно было происходить точно так же, как и в предыдущие годы, однако тут вмешались неожиданно сильные дожди: их ливневые потоки буквально сметали с лица земли целые деревни, превращая равнину на которой лежала Грибия в непролазную жижу засасывающий в себя не только пеших, но и конных. Для Грибии в этом несчастье нашелся только один плюс - непогода сделала невозможным нападения сардов. И тогда рейдеры обратили внимание на Пелос. В прежние времена он был малопривлекателен в силу того, что перед Языком раскинулось обширное заболоченное пространство - Талас, делавшее наземные рейды почти невозможными, ведь в топях не имелось ни одной дороги. Ввиду этого рейдеры решили воспользоваться морским транспортом дабы попробовать пощипать Пелос. Они мелким гребнем прочесали прибрежные деревни между Пелосом и Устрессом, покупая рыбацкие баркасы, а иногда и крадя, эти небольшие суда могли нести на себе от 5 до 20 человек. Обосновавшись в километрах двадцати от Языка рейдеры сформировали партии по 5-8 судов - что соответствовало их стандартной банде, назначили на каждого опытного навигатора, и отправились к основанию Языка. Маршрут составлял в среднем тридцать - сорок километров, что отнимало два дня в одну сторону, из-за чего налетчикам приходилось делать ночную остановку на негостеприимном побережье перешейка: вытаскивать баркасы на берег, греть пищу на привезённых с собой дровах и засыпать в палатках, мгновенно промокавших от соленных морских брызг. Тогда мы не знали, это выяснилось позже: из-за плохой осенней погоды и отсутствия хороших моряков, атакующие во время переходы теряли до половины судов, но цена их устраивала, так как, первые же осенние нападения на Пелос принесли им неплохие доходы в виде пленных и добычи из деревень, расположенных на побережье области Осимо. Шли дни, рейдеры как гнойная отрава стекали вдоль перешейка на Осколок, частота их нападений увеличивалась и уже через пару недель- к середине второго месяца осени, на наше государство каждой день стало налетать одновременно по две, а иногда и по четыре банды за раз. Становилось очевидно, что в грабительских набегах с каждым днем принимает участие все больше и больше людей и это нужно было прекратить как можно скорее, ведь чем дальше, тем больше расползались слухи о богатых - бандиты любили преувеличить - угодьях Пелоса и это грозило тем, что в следующем году Пелос атакуют уже тысячи бандитов.
В борьбе с нападениями рейдеров Морей не придумывал ничего нового, а воспользовался старыми испытанными средством: на скалистых берегах Языка, чье подножья покрывала морская пена и на низких холмах расположенных на подступах к хлопковой равнине что кормила Осимо, он расставил цепь сигнальных башен. Они представляли собой деревянные конструкции высотой в несколько метров с парой наблюдателей и вестовых, запасом масла и дров, задача перед ними стояла простая: изо всех сил смотреть на море, и в случае появления лодок зажечь огонь дабы передать по цепочке предупреждение соседям и после бежать к ближайшей военной части. Это потребовало увеличения военного контингента на севере полуострова, ведь в условиях осеннего похолодания, сильных ветров с моря пробирающих до костей, работать на сигнальных башнях можно только посменно, что увеличивало штат вдвое против летнего времени, также требовались люди для разъездных патрулей доставлявших продукты на посты, вдобавок пришлось усилить северные гарнизоны, дабы иметь резерв сил способных быстро отреагировать на сообщение о нападении. Систему обороны мы выстроили к концу второго месяца осени, и к несчастью для нас погода неожиданно потеплела и стала почти летней, воспользовавшись этим пираты вышли на очередной рейд сразу несколькими группами, собрав в общей сложности примерно семьсот-восемьсот человек. Наверное, они знали о новой системе тревожных башен, но не придали этому значения или просто не имели возможности отказаться от атаки, так как лишенные привычных трофеев из Грибии они отчаянно искали новые источники дохода чтобы пережить грядущую зиму. Подплывая к Пелосу они прекрасно видели, как вспыхивают огни башен в предрассветных сумерках: один за другим, как светлячки на параде, выстраивались вдоль берега, но сарды все равно продолжали плыть. Дежурные с побережья непрерывно отправляли в Осимо вестовых, сообщая о передвижении врага.
Рейдеры высадились в одном из мест, заранее определённых военными как возможные точки проникновения противника, ибо они имели необжитые и удобные гавани способные даже в суровую погоду сохранить в целости лодки. Поэтому возле этих позиций мы построили временные казармы, где разместили по сотне человек, солдаты из гарнизонов несли непрерывную вахту на побережье, так что в самой части обычно находилось не более пятидесяти солдат. Именно эта полусотня, а также еще примерно столько же солдат собранных по пути, стала первой линий обороны против рейдеров, к счастью для малоопытных солдат им попался довольно толковый офицер, выживший из местности, окружающей бухту, все что только можно. Он разместил своих солдат несколькими группами на окрестных холмах, придав каждой пару легких камнебоев заряженных шрапнелью, благодаря такому расположению солдаты смотрели на противника сверху вниз, что давало им немалое преимущество, так как для атаки рейдерам требовалось преодолеть пару сотен метров по открытому берегу , а после они должны были двигаться вверх по отлогому холму, и все время подъема они находились под шквальным огнем камнебоев и ружей. Неудивительно что во время атаки противник оставил добрую четверть своих солдат на склонах окружающих бухту холмов. А потом, никакой героической битвы не получилось, благодаря четким и ясным приказам командира наши солдаты приняли на себя удар врага: довольно разрозненный, не сосредоточенный и лишенный энергии. Закипела схватка, за рейдерами был опыт, а за нашими солдатами родная земля. И подкрепление. Через полчаса, подъехавшая сотня нанесла решительный удар во фланг полностью расстроив и так хлипкие шеренги врага. На чем битва и закончилась, часть сардов мы пленили, а часть рейдеров сбежала. Гораздо позже, через неделю, бандиты попробовали сунуться к нам опять, но получив отпор больше не пытались никогда не пытались возобновить морские атаки. Мы смогли не только сдержать наступление врага, но и предотвратить расширение географии нападений и втягивание в конфликт множества других рейдеров. Однако с тех пор, цепь сигнальных башен продолжала свою работу, не столько как средство оповещения, а как предупреждение нашим врагам.