Придётся иголкой, что ли, себя колоть, а то толку не будет. Я уже знаю куда, чтоб и больно было в меру, и крови совсем ничего выступило. Вот оно, это место, обнажила я. Ой! Место уколотое подальше от бумаги отставлю, и можно начинать, пожалуй. Всё, серьёзная. До ужаса.

Ну, вы уже поняли, какая я - заводная, смешливая, ну, чересчур весёлая. Но мало того что просто весёлая, так ещё и расхохотаться в любой момент могу. Перефразируя афоризм про пьяниц и алкоголиков, можно так сказать: весёлая смеётся, когда хочет (а хочет часто), а я и хочу - смеюсь, и не хочу - могу рассмеяться, расхохотаться или хотя бы прыснуть. И даже когда совсем не хочу, с трудом сдерживаюсь.

Почему со мной так? Наверное, лёгкие слабые. Вот вдыхаю я обычным вдохом, даже и не глубоким, просто в рамках обычного дыхания. Пора уже переходить на обычный выдох, но "под ложечкой" что-то как будто ёкает, щёлкает, и происходит ну очень быстрый выдох, прямо как когда прыскаешь. Рот я не успеваю открыть, поток воздуха идёт через нос, сильный и тугой, щекочет в нём - и вот я уже рассмеялась совсем некстати. Грудную клетку начинает трясти, и если вовремя не спохватиться и себя не укротить, то смех наступает настоящий - а ведь без какой-либо причины!

Может, знает кто из подружек по несчастью какой способ избавиться от смешливости? Я уж и чай без сахара пью, и бельё из грубой материи ношу, и даже "Реквием" Моцарта на ночь слушаю - в наушниках, чтоб Алика не пугать. Но и во сне приступы смеха настигают, просыпаюсь - сердце стучит, в туалет остро хочется.

А некоторых, скажу не без зависти, приходится расшевеливать, чтоб засмеялись хотя бы. Тут не буду конкретизировать, лучше в конце, в качестве постскриптума, что ли. Был один такой случай, когда нестандартно очень расшевелили девушку одну... Но сперва, конечно, о себе.

По пальцам можно пересчитать случаи, когда мне было ну просто не до смеха. Они крепко мне запомнились - даже крепче, чем когда мне попадало за неуместную весёлость. И в голове крутятся, сами собой вспоминаются, и мне от этого смешно. Похоже, мозг сам ищет "казус юмори" - повод к смеху. А мне оно надо?

Ха-ха-ха!

Энергичный щипок в одном месте, и можно строчить дальше.

Я решила записать эти несмешные случаи, чтобы знать, что они на бумаге, и это поможет о них не вспоминать. Во всяком случае, когда я в школе диктанты писала, то уже на следующий день не могла вспомнить, о чём там было. И другие случаи есть похожие, так что рискну.

В двух случаях принимал участие мой младший брат Алик (тот самый, которому рано ещё слушать реквиемы), в двух других - нет. И происходило всё с большим разбросом по времени. Я буду припоминать в хронологическом порядке, правда, точного времени, даже года, не припомню. Не приучена вести дневник, вот и напряжёнка с точными датами.

Указывать время буду приблизительно, по приметам. Так, первый случай произошёл, когда я только-только начала носить лифчик (интересно, кстати, сохранился ли на него чек?). Между прочим, вертясь в нём, самом первом, перед зеркалом, я хохотала до упаду, голые грудки-торчки такой реакции не вызывали.

Физкультуру, в просторечии - физру, вёл у нас в классе Борис Фёдорович. Вид у него был солидный, вплоть до бороды средней длины, голос - басовитый, но в характере скрывалась покладистость, не всем заметная. Так, однажды двое мальчишек, Стас и Серёга, надумали на физре фоткать девчонок в гимнастических трико. И Борис Фёдорович им слова не сказал, сделал вид, что не замечает, хотя девочки пытались протестовать. Меня, кстати, длинный телеобъектив расхохотал до неприличия.

Между прочим, моду на гимнастические купальники ввела именно я. В приступе хохота с меня запросто могли слезть трусы, однажды такое наметилось, когда я повисла на перекладине, вцепилась в неё и дёргала животом, не в силах продолжать упражнение. А соскакивать не соскакивала потому что, во-первых, команды не было, а во-вторых, меня эти пароксизмы настолько отрешили от реальности, что я не осознавала, на какой высоте вишу и безопасно ли разжать ладони, спрыгнуть (свалиться, если уж точно).

Так что нужен оказался именно слитный купальник, гимнастического фасона. Я подговорила девчонок, чтоб одной не светиться, и мы все, так сказать, выдвинули предложение. И Борис Фёдорович согласился, мало того, "не замечал", когда кто-то приходила в купальнике явно плавательном, и без пододёва. Может, из-за этих вот тонюсинок-облипочек мальчишки и намылились нас фоткать.

Так вот, раскусив эту учительскую покладистость, я ею, честно сказать, злоупотребила. Начала пропускать занятия, потом кое-как оправдывалась. Тут-то и научилась колоть себя булавкой потаённо, потому что расхохотаться при оправдании - последнее дело, лучше уж слёзы на глазах пусть выступят.

Физрук неопасным своим басом лишь просил меня сообщать заранее о будущих пропусках, чтобы он знал. Хорошо, отчего ж не сообщить? Но и тут наглость моя зашкаливала. В начале урока я могла просунуть голову в дверь школьного спортзала, отозвать Бориса Фёдоровича и "обрадовать" его вестью, что, мол, вот иду сдавать кровь. Вы, что, мне уже отметили пропуск? Поспешили, явно поспешили, милейший Борис Фёдорович! Причина ж уважительная.

Так случилось и в тот день, о котором рассказываю. Ничего спортивного с собой я ни брала, ни пододевала. Выждала, пока начнётся урок, просунула голову в дверь и...

И поняла, что залетела.

Борис Фёдорович тоже мог заболеть, в отличие от меня - по-настоящему. Я этого не учла. И физру вела его коллега Галина Матвеевна, с красноречивым прозвищем "Галиматья". Коллега по учительству, но никак не по характеру. Голос у неё был довольно нежный, а вот характер - вредный, не в пример Борису Фёдоровичу с его бородой.

О её ехидности ходили целые легенды, но их нет смысла пересказывать, потому что я столкнулась с этой стороной её характера лоб в лоб. И это была не легенда!

Мне бы тут же выдернуть голову из щели и смыться подобру-поздорову, но я открыла рот и немо взирала, ища глазами Бориса Фёдоровича, всё-таки надеясь, что вдвоём, может, физруки почему-то урок ведут. И уколоться забыла.

- Войди в зал, Ломакина! - приказала Галина Матвеевна, не поворачивая ко мне головы.

Я растерянно подчинилась. Приём был психологически точен, как в дзюдо. Она ведь заметила меня сразу, но отвернулась, как ни в чём не бывало, поворачиваясь за марширующими по кругу. И вот теперь, почти затылком ко мне, скомандовала. Мол, вижу всё, куда и глаза не достают, от меня не скроешься!

- Почему опаздываешь, Ломакина?

И ещё один психологический трюк. Спросила нестрого, снова не поворачивая головы. Тебе кажется, что обмануть не в глаза будет легко, и ты не собираешься внутренне, не готовишься к обману "профессионально". Думаешь соврать походя. А педагог вдруг поворачивается, и вот, извольте, "глаза в глаза", да в какие строгие! Собираться уже поздно, начинаешь что-то мямлить, сразу видно, какая твоим выдумкам цена.

- Я... это... Галина...

- Матвеевна!

- Галина Матвеевна, я, это... плохо себя чувствую. Пришла сказать. Я думала, Борис Фёдорович...

- Я не Борис Фёдорович. На тебе школьная форма, в руке портфель. Значит, была на уроках?

- Я... была, да.

- Здоровье позволяло, стало быть. А потом внезапно занемогла?

- Ну... да, Галина Матвеевна.

- Очень хорошо. Из дома, стало быть, вышла окей, готовая к школьному дню с его расписанием. Где твоя спортивная форма? Предъяви-ка!

Блин! Я совсем забыла об этом, завираясь. Отсутствие формы выдало меня с головой.

- Не взяла...

- Забыла, что ли?

- Ну, забыла.

- Забыла, и после четырёх уроков заболела. Какое совпадение! И часто ты её забываешь?

Дать слабый шанс на спасение могло только "честное" смотрение в глаза не мигая и чёткие ответы недрогнувшим голосом. Я напряглась... но в это время "сработал клапан", и я прыснула. Хохот отчаянным усилием подавила, но было поздно.

- Смешно тебе, Ломакина. Наверное, выздоровела - столь же скоропостижно, как и заболела. Или смеёшься над теми дурачками и дурочками, что тут занимаются, маршируют вот, а ты увильнуть намылилась?

- Что вы, совсем нет!

- Значит, выздоровела. С чем и поздравляю. Становись в строй!

- Но у меня же нет формы!

- Забыла, помню. Когда ты завтрак дома забываешь, то голодаешь. Когда забываешь тетрадь с домашним заданием, ловишь в дневник двойку. Когда забываешь сходить перед ответственным уроком в туалет, то... (слабый шум среди мальчишек) гм, снова расплачиваешься за свою забывчивость. Урок тебе не забывать впредь! Почему же здесь должно быть иначе? Не отпускать же тебя на волю. Занимайся, в чём есть, с неудобствами.

- Но у меня ничего нет!

- Ты в школьном платье, как же ничего?

- Но в нём же нельзя...

- Твоя правда, порвать запросто, к тому же неудобно и смешно. А что ещё на тебе есть?

- Бельё...

- А точнее?

- Ну, трусы, - упавшим голосом пояснила я.

Так эта стерва сделала вид, что не расслышала, и заставила меня повторить перед строем. Мальчишки заулыбались. А когда из меня вытянули признание о лифчике, засмеялись уже открыто, а девочки краснели и переглядывались.

- Совсем неплохо. Что ж, позанимайся в белье этот раз, научишься впредь не забывать необходимое.

- Как - в белье?! - ахнула я.

- А что, оно у тебя грязное? Потное, вонючее?

- Что вы, совсем нет! - обиделась я.

Снова психологический приём - "заподозрить" в худшем, чтобы ты согласилась на просто плохое.

- Вот и давай, раздевайся. Один раз даже полезно почрезвычайничать. Скорее, милочка! Весь строй тебя ждёт.

Я так растерялась, что ляпнула первое пришедшее в голову:

- Но у меня в исподнем такой домашний вид...

- Так ты и в школе себя столь вольготно ведёшь, словно дома, вот и прояви последовательность, оденься по-домашнему. Представь, что все мы - твоя семья, не стесняйся, будь как дома!

- А как же из раздевалки по коридору идти?

- Некогда, милочка, ждать тебя из раздевалки. Строй стоит! И как бы ты опять, чего доброго, не заболела. Переодевайся здесь, ты не в корсете ведь, раз-два. Ну!

Помогла мне, растерявшейся, раздеться. Да чего там, просто сорвала с меня фартук и, расстегнув, стащила через голову платье. Я машинально оправила бельё и вдруг поняла: этим жестом показала, что согласна выступать в нём. Поправила - значит, приготовилась. Рубикон перешла.

И тут мне стало не до смеха. Вот он, первый случай!

Как могла, Галина Матвеевна подавила мальчишеский смех и девичьи перешёптывания, позволила мне встать в конец шеренги, чтоб поменьше соседок было и дольше могла с духом собираться перед снарядами. И за то спасибо, как говорится.

Вредные Стасик и Серёга жестами показывали - как жаль, что нет у них фотоаппарата! Я им скрытно грозила кулачком. Авангард строя спешил, чуть не бежал - зайти мне, арьергарду, "в тыл" и любоваться видом, ягодицами под кружевными, блин, трусиками, застёжкой лифчика... А под конец занятия Галиматья меня сфоткала на свой мобильник - исключительно для себя. Может, в учительской близким коллегам покажет, вот, мол, какие дети пошли. И мне время от времени казать, чтоб не забывала дома форму.

К своему удивлению, на снарядах я выступила лучше обычного - терять нечего, э-эх! Даже удовольствие получила от своей размашистости. А в раздевалке со мной случился истерический смеховой припадок - реакция на сорок пять минут без единого хихиканья.

Следующий, второй случай тоже не обошёлся без участия милейшего Бориса Фёдоровича, хотя его роль была совсем другой. Однажды на стадионе (дело было в мае), в минуту передышки, мы окружили его, он что-то рассказывал о своей спортивной молодости. Йогой он занимался. Потом вдруг замолчал, выбросил вперёд руку - то в кулак сожмёт, то попалечно разожмёт и растопырит.

- Что это символизирует? - спросил.

Мы уже знали и с лёгкостью ответили: единство. Когда люди едины, они непобедимы, а поодиночке можно всех по очереди переломать.

- Всё верно, но есть и ещё одно объяснение. Вот вы когда пишете, ручку в кулаке зажимаете? Или всё же между двумя-тремя пальцами?

Да кто же пишет "кулаком"?

- Да, пальчики нужны отдельные. Не говорю уже об игре на музыкальных инструментах. А вот когда вы выполняете движение, связанное с напряжением ягодиц, вы их напрягаете как единое целое, хотя там несколько отдельных мышц. Можете посмотреть в анатомическом атласе. А когда приспичивает "по-маленькому", а надо терпеть, вы зажимаетесь, напрягая весь низ живота, так? Хотя от того порой бывает хуже, пузырь прессуется. А сколько улыбок в вашем арсенале? Мимикой насколько владеете?

В общем, Борис Фёдорович разъяснил нам, что многими мышцами в нашем теле мы владеем "скопом", словно сжатым кулаком, а можно, в принципе, пользоваться грамотнее, поодиночке. Научиться ощущать поодиночке и напрягать на особь, только нужные. Этому учит йога, но не любая, не всякая. Та, которой он в юности занимался, учила.

- Набарзитесь владеть мускулами порознь, а вместе вы их ведь всегда напряжёте, дело нехитрое!

Конечно, многие загорелись научиться. Но оказалось, что "гуру" должен видеть тренируемое место обнажённым, а то и пальцы на него класть, чтобы ощущать и подсказывать. На это, кажется, пошло несколько мальчишек, но о подробностях тренировок они не распространялись. А одна девочка из наших долго тренировала ягодицы, сперва в тонких обтягивающих трусах, потом - стрингах. А потом... потом Борис Фёдорович схлопотал выговор за непедагогическое поведение. Кажется, даже строгий.

Так и осталась Алинкина попка недотренированной, но внешне - вполне миленькой.

Я пыталась упражняться сама, кладя пальцы на сплетение мышц, но быстро охладела. И из всего этого вынесла то, что кроме "обычных" физкультуры и спорта, которым учат в школе, занимаются в мировом масштабе и показывают по телевизору, есть ещё что-то "необычное", с чем простой человек может и не столкнуться за всю свою жизнь. Узнают об этом случайно, и не все. Поэтому держать ухо надо востро, ловить обмолвки, намёки, при случае расспросить и попросить научить. Ковать железо, пока горячо.

Мне бы умение грамотно, без излишнего напряжения мышц, терпеть малую нужду ох как пригодилось бы! Но где найти умеющую научить этому женщину?

Всё это подготовило почву для второго случая, и тут на сцену выходит мой младший брат Алик.

Дело в том, что родители решили перед летним лагерем подлечить нам зубы. Но, поскольку дело это дорогое, решили не сразу: в папину получку - Аликовы, в мамину - мои. И первым выпало это брату. Он хорохорился, но по глазам видела - боялся, да ещё ох как! Зубная боль - это же притча во языцех.

Вернулся брат от дантиста со здоровыми зубами и загадочным видом. Я пристала: больно было? Он говорит: нет, но с недосказом каким-то, что-то было в лечении такое, что напрягало. А ведь неизвестность пугает. Мне очень было интересно, что же самое страшное в зубоврачебном кресле. Брат молчит, зубы лечёные скалит.

Пошла на хитрость (то есть я тогда так думала, что это была с моей стороны хитрость, потом всё узнаете) и выведала.

- Понимаешь, они там ватки теперь не используют, слюноотсос работает, такие гнутые пластиковые трубочки в рот через зубы. Но он у них испортился, и мне пришлось сглатывать слюну, сидя с открытым ртом, да ещё задрав голову вверх. И языком не шевелить, ни в коем случае не закрывать рот. Это и было самое страшное и трудное.

Не удержись я и захлопни рот, все папины деньги насмарку пошли бы. У меня аж челюсть свело, когда вышел, "спасибо" не мог вымолвить.

И Алик, как бы невзначай, добавил, что врач научил его, вернее, сказал, как научиться глотать слюну с развёрстым ртом, на будущее. Зубов-то во рту много, и портятся постепенно они... Особенно если чистить их пастой, рекомендованной стоматологами. Им же работа нужна.

Как говорится, на слюноотсос надейся, а сам не плошай!

А через короткое время мне к этому врачу идти ведь. Как бы не пустить весь труд его насмарку одним хорошим глотком слюны с машинальным закрытием рта.

- Алик, а ты когда тренироваться будешь?

- Ближе к следующему визиту. Ты мне тогда поможешь, хорошо?

Хорошо-то хорошо... да ничего хорошего. Значит, подсмотреть не удастся. Зато можно спросить, в чём же тебе помочь, родимый?

"Родимый" раскрываться не спешил.

- Сама, что ли, хочешь? - догадался он. - Не советую. Дело это суровое, не женское.

- Так уж и суровое?

- Помнишь, как меня папа "тренировал"?

Как такое забудешь? Дело было так. Сын надоел папе купить ему акваланг, в маске с трубкой он научился нырять уже - и приелось. Или придышалось. Глубже хочу! А это дорого. Не по нашему семейному бюджету.

Отец спрашивает: а ты представляешь, как дышать а акваланге? Алик беспечно: а чего тут сложного? Ну, ему маску на голову, оставив небольшую щель, а в рот - резиновую грушу из аптечки, обёрнутую полиэтиленовым пакетом, и ремешком ещё закрепили. Перед глазами - планшет с роликами плавающих под водой аквалангистов, себя чтоб на их месте представлял. Продержишься так десять минут - и акваланг твой.

Как же страшно Алик сопел, втягивая с усилием воздух, чуть менее страшно - выталкивал из себя! И сидел-то спокойно, а какая жадность на кислород! По-моему, когда видишь, что чего-то не хватает, то побольше этого хочешь, как бы в запас. А можно было бы обойтись малым.

А как дёргались братнины руки! К маске, инстинктивно - сорвать душилку, от маски, волевым усилием - акваланг хочу! Вот уж воистину, и хочется, и колется.

В итоге Алик "сдулся", не продержавшись и пяти минут, папа засекал. Отдышавшись и узнав, что проиграл, он сглотнул (от обиды, как я поняла) и сказал:

- Это у меня слюни скопились, а так бы я запросто!

Чтобы лицо сохранить, сказал. Немножко запачканное пеной изо рта лицо. Не знаю, как у него во рту, а снаружи видно же, что он просто устал так дышать.

И просьбы об акваланге поутихли.

Но то под водой в экстремальных условиях, а то в "уютном" зубоврачебном кресле. Откуда же суровость? Ну, скажи же, не шути так!

- Ладно, скажу уж. Собственно, уже сказал. С той же грушей, но без маски. Она тебе держит пасть развёрстой, во рту скапливается слюна, и ты её учись так глотать. Вот и всё.

- Так ты и вправду тогда чуть не захлебнулся?

- А то! Ну, преувеличил чуток... Но есть один секрет, о котором я тебе не скажу. Можешь начинать тренироваться, валяй.

Я, конечно, расстаралась этот секрет выведать. Ничего не помогало, и пришлось припугнуть Алика, что не стану тогда ему помогать, как он хотел. С братом надо жить в мире, но если он сам не хочет делиться с сестрой, причём старшей, знаниями... Не конфетой же!

Помрачнев лицом, счастливый обладатель лечёных зубов начал рассказывать:

- От врача узнал. Понимаешь, вот наполнился у тебя рот, так ты с грушей попервоначалу, без привычки, и не сглотнёшь. А уже дыхательное горло заливает. И руки сами потянутся к груше или к ремешку, если она на нём. Выдёргиваешь в панике, глотаешь по-старому, с закрытым ртом - всё, тренировка насмарку.

- А как надо?

- Врач спрашивает: у тебя в семье есть надёжные и сильные люди, чтоб тебя за руки подержать? А лучше пусть привяжут покрепче к креслу. Надо отсечь лёгкий путь к избавлению, тогда мозг начнёт поиск других путей, и сам себя будет учить сглатывать.

Ведь словами этого не объяснишь. Это не как на физре: напряги бицепс, подбери живот, расслабь попу. И слов-то таких не придумано, чтобы называть то, чем ты должен управлять у себя во рту и горле, а уж как именно управлять - и подавно.

Поэтому приходится пользоваться способом наподобие того, каким давным-давно учили людей плавать - просто бросали в воду на глубине. Хочешь выжить - поплывёшь как миленький.

- Алик, а как же я? Ты меня подержишь?

- Подержать-то почему бы нет, да ведь не удержу, ты же меня на целых четыре года старше.

Это верно. От себя добавлю: если начнём бороться, то быстро забудем, из-за чего сыр-бор, и я его просто отделаю, припоминая прошлые обиды и чуя свежие синяки. Совсем это ни к чему, раз мне его помощь нужна.

- Тогда... тогда что же? Остаётся только к креслу привязаться. Ты мне поможешь?

- Ещё чего! Тебя это развеселит, ты же от смеха трястись будешь, чего доброго, ещё и грушу проглотишь. А я отвечай.

- Алик, ну, миленький... Ха-ха-ха! Да нет, хи, хи, я не о том. Ох-хо-хо-хо-хо! Пф-пф... Тьфу, нашло. Да послушай же! А впрочем, как хочешь.

Если вижу, что упрашивания "ныряют" на уровень унижения, я перестаю и возобновляю немножко погодя, сперва с напоминанием, потом - с простых упрашиваний и так далее. Негоже старшей сестре "рассыпаться" перед младшим братом. А учитывая помянутые четыре года - братиком.

На этот раз за два или три "тура переговоров" мы достигли полюбовного соглашения: я делаю сама с собой всё, что могу - привязываю к креслу ноги и левую руку - правой, вставляю в рот и закрепляю грушу, а мой помощник великодушно крепит мне оставшуюся, правую руку, то есть минимум делает. Потом же её и отвязывает. Кроме этого - полное самообслуживание.

Мало того, брат обнаружил подозрительную осведомлённость в бондаже. Мол, многие "бондари" умеют связывать себя так, что и не развяжутся сами, петли у них самозатягивающиеся и умения особые.

- Как же они... ну, выходят из положения?

- Так знают же, в какое примерно время кто-то домой должен прийти, вот и приурочивают к потере терпения. А ещё у них есть особая такая гарнитура, чтобы они могли даже в связанном состоянии связываться по мобильнику с друзьями, у которых ключ от квартиры есть, и подавать сигнал SOS.

- Ты-то откуда об этом знаешь?

- Чудачка! А Интернет на что?

Интернет - он для всех Интернет, но надо особое направление мозгов иметь, чтобы в нём такое искать.

Алик хотел, чтобы и правую руку я сунула сама в самозатягивающуюся петлю, но это уж дудки! Такие петли не регулируются по затягу, очень даже можно заработать красные рубцы на запястье, а ведь тренировка пройдёт перед самым приходом с работы родителей. И непонятно, за какое время такую петельку можно распустить. Не ножом же по руке! Сам завязал аккуратно - сам и развязал, тут всё надёжно. Так что вяжи мне десницу самолично!

Ударили по рукам. Но подготовка ещё не была закончена. Брат спросил, в чём я собираюсь тренироваться.

- Да в этом же, - зацепила пальцами и развела я полы халатика - домашнего, такого милого и уютного. - Это же не физра.

- Да, но когда ты грушу-таки вытащишь, изо рта польётся, - предупредил знаток. - Я, конечно, подставлю тазик, но могу не успеть. И во время тренировки из уголков рта может подтекать. Согласись, досадно прерывать тренировку из-за того только, что почуешь, как промокает халат, а рот только-только начал учиться сглатывать. И терпение не иссякло.

Он был прав. Девушки об одежде много думают, сильнее заботятся даже, чем о каких-то тренированных навыках.

- Что же ты предлагаешь? - спросила я.

- Слюна - это на девяноста девять и девять вода, а для воды давно придуманы купальные костюмы. У тебя тоже есть. Вот и воспользуйся. Ходила же прошлым летом...

Да, и вправду. Дело вот как было. Мне тогда подарили шапочку для купания, не совсем резиновую, скорее, из тянутого пластика, с рельефом как снаружи, так и внутри, чтоб пышные волосы лучше умещались. Сверху она завязывалась, словно воздушный шарик, чтобы длинную косу или просто пучок волос можно было при купании выпускать наружу. Говорят, это при подводных съёмках эффектно.

Ну, а я другое применение придумала. В развязанное "горлышко" проникает воздух, значит, можно сушить вымытую голову, шапочка зафиксирует причёску и резинового запаха не придаст моим мягким льняным волосам. Можно запустить внутрь пальцы, придать прядям волос нужную форму и зафиксировать. И стала так делать, после мытья головы ходить по квартире в чудесной этой шапочке.

Брат говорит, как бы в шутку:

- Будь последовательной. Ходи тогда и в резиновых тапочках, и в солнечных очках.

У меня в боку ёкнуло, я прыснула и спросила:

- А в купальнике не хочешь?

- А что, это идея, - серьёзно сказал Алик, словно сам к тому и не вёл. - Зачем сразу после водных процедур в несколько слоёв укутываться? Строй здесь себе маленький пляж, пусть кожа охолонёт. Здесь же все свои.

О чём-то таком я и раньше подумывала, в смысле, чтоб не одеваться сразу после купания, но как это домашним объяснить? Всё время ходила-ходила в халате, и вдруг из ванной в одном белье выходить буду! Потом, братец всё-таки мужчина, хоть и молодой зело - неправильно понять может. Нехорошо девушке по своей инициативе.

А купальник - это и прилично, и, главное, мне другим предложено, а мне положено поломаться и нехотя согласиться. Ну, не поломаться, брат же не кавалер, на танец приглашающий, а просто подумать, как бы всё взвесить, и опять же дать согласие - без особой охоты.

Между прочим, речь шла просто о купальнике, но я уже сразу подумала, что это будет бикини. Во-первых, меньше будет обтирать наскоро тела, побольше влажным оставлять, а во-вторых, мне как раз подарили симпатичный экземплярчик. Так бы и носила, телесных ощущений ради, но где? На пляж каждый день ведь не ходишь.

А вот голову можно и чаще мыть.

В общем, пошло у меня хождение дома по-пляжному. Жаль только, что перед родителями я так и не рискнула засветиться "полуголой", как бы не запретили, и по заднице не надавали. Хорошо, когда что-то делаешь открыто, не таясь, с сознанием своей правоты, но, с другой стороны, в конспиративных действиях тоже нечто есть...

Впрочем, однажды я "купалила" совершенно открыто. Это было весной, солнечным днём, когда мне поручили вымыть в квартире окна. Пришлось открывать и внешние рамы, нагибаться, вставать на подоконник перед развёрстой пропастью, и мама первой позаботилась, чтобы я имела полную свободу ног, не могла в халате запутаться, взбираясь и слезая. Правда, она имела в виду трикотажную майку и штаны, ну, бриджи, а я нарочно чуть пролила воду из таза на пол и сказала, как бы себе, что тут подойдёт купальник.

Жаль, что у меня был ещё и сплошной, пришлось надеть его, а так бы "зарулило" бикини. Всё-таки перед всей улицей во весь рост стоять, мама бы не поняла. Ну да лиха беда начало, будь день пожарче, и я бы "обосновала" и бикини. В следующий раз потяну с мойкой окон до "бикинстых" деньков.

Зато я вовсю вертела... то есть обнаружила случайно, что, когда крутишь рукой с зажатой тряпкой по стеклу, то для баланса, что ли, удобнее вертеть и... ну, всем остальным телом. А если называть вещи своими именами, то попой. Задницей, если именами грубыми. И заурядное хозяйственное задание превращается в какой-то танец с напеванием под нос и периодическими взрывами смеха - когда замечаешь, что попа всё-таки вихляет.

А когда в окне напротив, через улицу, заблестел объектив фотоаппарата, я настолько извертелась и разогрелась, что не застеснялась, а засмеялась. Чуть ли не пальцем туда тыкала, ржала, грудь выпячивала (будь на мне бикини, она бы из верха вываливалась). Что-то расхотели меня там снимать... Главное - мама не узнала.

Так что и сейчас вопрос не стоял - конечно, натяну бикини, то самое, привычное. Меньше слюна мочить будет, ну, а кожа не в счёт. Да и по животику верхний краешек низко-низко проходит, это даже и под животиком скорее, чем "по".

Упомяну к слову, что у нас в семье похожие слова разное значение имеют, чтобы к неприличным не прибегать. Так, попа - это целиком ягодицы со всем, что между ними, а попка - только лишь анальное отверстие, или вся ложбинка между ягодицами. Живот - это у нас всё ниже рёбер, ласковое "животик" означает лобок, а совсем неназываемое значится у женской части нашей семьи как "центр животика".

Так вот, надеваю я это бикини, но Алик советует пока остаться в халате, пока он верёвки найдёт и грушу подготовит, в пластиковый пакетик засунет. Уже потом он признался мне, что тащится от вида моего раздевания, пусть и не догола. Просто я выхожу из спальни в бикини - это не так интересно, а вот если похожу по дому в халатике и снимать вдруг его начинаю - дело совсем другое.

Но тогда я об этом не знала и думала, что брат обо мне заботится. И грушу он очень заботливо готовил, тщательно, обёртка её чтоб не хрустела, не щекотала мне язык и нёбо. На себе опробовал на правах родственника и водичкой облил. Говорит мне:

- Ты бы освоила грушу, пока на свободе, до "не могу".

И объясняет мне со знанием дела, что, когда рот развёрст у тебя, в носоглотке что-то раскрывается и тормозит потоки воздуха, вроде как при храпе. Нос свободен, но с великим трудом выдыхаешь, "похрапываешь". Может, это и хорошо, когда тренируешь задержку дыхания, но в нашем случае ни к чему. Слюна для сглатывания должна копиться на протяжении десятков, а то и сотен вдохов-выдохов, и дыхание не должно быть натужным.

- Словами не объяснишь, что надо делать, - сказал Алик серьёзно, - нужно самой и так, и сяк попробовать, изменить в носоглотке то, что ты можешь там изменить. Наткнёшься на нужный вариант - и запоминай, закрепляй его, - и даёт в руки грушу "в мундире".

Откуда он столь хорошо это знает? Я стала совать грушу в рот и учиться не "храпеть", а дышать носом свободно. Удалось не сразу. Но я была благодарна брату, что он обо мне позаботился. "Захрапи" я, будучи привязанной к креслу - и паника обеспечена, срыв тренировки. А также отвращение к душащим тренировкам впредь. На всю оставшуюся жизнь.

Видать, я не просто так ходила по дому, а с каким-то особым видом, и Алик, суча верёвки, хохотнул:

- Ты у меня прямо как амазонка!

Я выдернула грушу изо рта и сглотнула слюну:

- А ты их видел, да?

- А вот и видел!

- У себя под кроватью, что ли? Ха-ха-ха!

Эх, надо было подождать, пока он запнётся, и тогда уже начинать смеяться, да не могу я терпеть щекотание смеха изнутри, ни капельки! А так вот плохо выходит. Тем более что запинаться он и не собирался:

- Почему - под кроватью? В Москву ездил с отцом и видел. Ходят по улицам в таком, знаешь, обтягивающем костюмчике, шапочке резиновой с серебряным блеском, с луком и колчаном, а у пояса на бечёвке черепа болтаются.

- Врёшь! Болтаешь, что болтаются!

- Да они же пластиковые, черепа эти. Ненастоящие. Но вид грозный. Каждый череп - это ведь побеждённый мужчина. Вот и ты сейчас так глазами зыркаешь и бёдрами крутишь, как они.

Хотела уже дать ему подзатыльник за "бёдра", но сдержалась. Ему меня привязывать и освобождать, не стоит обострять отношения. Ещё откажется, чего доброго. А амазонок он и впрямь мог видеть в Москве, там чего только нет. Если только это и вправду амазонки, а не представительниц древнейшей профессии, прикрывающиеся фиговым листочком экстравагантного амазоньего костюма.

Наконец, мне удалось наладить носовое дыхание и позволить накопиться во рту слюне - не настолько, чтобы заставить выплюнуть грушу, но из уголков рта уже начало подтекать. На халат! Да, похоже, пора снимать. И приступать к основной части.

Братец полюбовался, как я разоблачаюсь, мазнул широким взглядом - словно уплотнил материю на интересных местах, и подал мне верёвки для ног. Я села в кресло, поёрзала попой - как чуяла, что сидеть долго придётся, нагнулась и начла принайтовывать ножки. Конечно, мужской взгляд не преминул боднуть интересный ракурс женского отвисающего бюста...

Потом я обеими руками приготовила себе петлю для левой - чтоб только сунуть, а правой только затянуть. Понапрягалась, подёргалась - держит. Сильно-то боялась, рубцов чтоб не было.

Наступает ответственный момент - засовывание в рот груши, всерьёз и надолго. Алик держит наготове секундомер. Я пытаюсь "надышаться перед смертью", делаю глубокие вдохи, но каждый второй срывается из-за ёканья в животе и прысканья, до смеха же стараюсь не доводить. Но чувства надышанности не создаётся, я машу рукой и снова широко открываю рот.

Мой ассистент начинает терять терпение.

- Сделать так, чтобы тебе не было смешно? - заботливо спрашивает он. - Так, чтоб не до смеха?

- Погоди, - прошу его. - Сама справлюсь, вот глотну ещё пару раз. Ты пока петлю для десницы проверь. Ха-ха-ха!

Это непроизвольно уже. Но что тут поделаешь, такой уж у меня характер.

В конце концов, успокоившись и вытерев слёзы, я сочла себя готовой, но помощнику всё-таки пришлось помочь мне запихнуть кляпик в рот, ибо моя "десница" с ним остановилась на полпути, "на пороге" - я вдруг решила, что не худо бы подышать ещё.

- Перед смертью не надышишься, - с папиной назидательной интонацией сказал он и пустил секундомер, затянул ремешок на затылке. Всё, обратного ходу нет!

Я баловски шлёпнула его правой ладошкой и тут же сунула её в заботливо приготовленную петлю. Чуя, как та затягивается, подумала: пока терпимо, могла бы и со свободной рукой посидеть, а уж потом совать. Как-то надёжнее чувствовать какую-никакую свободу. Зато без свободы - какое-то особое совсем ощущение.

Помню, как я в первый раз летела на самолёте. От особого, "самолётного" кресла пришла в восторг, но тут папа затянул мне ремень... Я ведь думала тогда, что мне так всё время лететь, весь полёт. Ничего от меня не зависит, я словно спелёнута. Ощущение просто зрителя, но рискующего собственной шкурой, в отличие от зрителя настоящего.

Так и тут, только с той разницей, что непонятно, когда "полёт" закончится. Запоздало вспоминаю, что о сигналах-то мы не условились, и о сигнале окончания - в частности. Собственно, я могу замычать, глазами замигать, голову из стороны в сторону повернуть. Вот и все сигналы (кукиш из пальцев не в счёт). Но меня это не всполошило, а даже развеселило - пускай погадает братец, что означает тот или иной мой "сигнал", пускай по-теряется в догадках, когда же меня развязывать. Прыснуть-не прыснула, но носик воздухом стрельнул.

Начальное напряжение прошло, и я чуток расслабилась, откинулась в кресле. Дышалось через нос легко, спасибо тренировкам "на свободе", слюна не спешила скапливаться - я ведь много на этих тренировках сплёвывала, только писать об этом не хотела. Можно закрыть глаза и представить, что ты в зубоврачебном кресле, только доктор ну очень "небольной". Или - небольный?

Задремать - не задремала, но замечталась, мыслями поплыла (голубая мечта детства - дантист, который не делает бо-бо) и времени счёт потеряла. Вернуло меня к жизни лишь ощущение того, как что-то, щекоча, ползёт по подбородку и капает на грудь.

Но и тут не сразу открыла я глазки, а задержалась, чтобы пережить одно детское воспоминание. Как-то меня взяли на выходные в Детский парк и накатали на карусели. Причём сперва сидели все вместе, после первого тура вылезла, пошатываясь, мама, мол, ветерок в лицо ей макияж по лицу размазывает, а вы тут ещё катайтесь, если хотите. После второго тура не выдержал и папа, с него чуть шляпу не сорвало тем же вредоносным ветерком. А я что, я девочка, у меня ни шляпы, ни макияжа, только волосы по ветру развеваются, так это даже приятно. А ещё приятнее осознавать, что даже вон взрослые не сдюжили, слиняли, я одна в люльке осталась и могу ещё долго кружиться. И вообще, парк этот детский, вот детям и зелёный свет на кружении и во всех иных аттракционах.

Под тот "зелёный свет" я и накружилась до потери сознания, из люльки меня просто-напросто выволокли. Всё вокруг кружится и вертится, помню голоса: папа напоминает, что он заплатил за пять туров, а прошло лишь четыре, мама же уверяет, что ребёнку и того достаточно, ты на неё посмотри! И вообще, "хорошего - понемножку".

Это "хорошее", когда мне так плохо, прозвучало издевательски. По-хорошему, мне стоило обижаться лишь на самоё себя. Испытав приятные ощущения вскоре после начала круженья, я детским своим умишком решила, что дальше приятность эта будет только нарастать в арифметической прогрессии (с арифметикой знакома не была, потом уже мысль неясную выразила), кружись себе да кружись. И совершенно не ставила себе задачи отслеживать момент, когда приятное исчерпывается и начинает перерастать в свою противоположность.

Так ведь с карусели где хочешь - и не слезешь!

В общем, оклемалась я кое-как, стою пошатываясь и в желудке тяжесть нехорошую ощущаю. Вроде как подташнивает меня чуток, и долго будет, никаких путей к облегчению. А родители мои заспорили, уж и не припомню, кто что сказал. Кто-то говорит, ребёнку надо пойти попить водички газированной, другой возражает - её же замутит! Лучше пусть медленно прогуляется. В конце концов, мне дали в руки монетку и подтолкнули к киоску. Думали, наверное, что если я почую, что пить не стоит, то и не буду.

Ничего такого я не почуяла, наоборот, захотелось хоть как-то облегчить непроходящую тошноту. Протянула молча тёте монетку, мне налили стакан газировки с сиропом, от которого меня и по сей день воротит (друзья знают, от какого). И нет чтобы мне отойти на пару шагов в сторону и там пить, так схватила стакан, словно утопающий - соломинку, и хлобыстнула большущий глоток.

В желудке словно вскипело сразу, меня пошатнуло и вырвало - прямо на прилавок, всё на нём стоящее, и не продавщицу брызги полетели. Потом родители меня ругали, что напиться спешила, надо было по капельке, по ложечке чайной заглатывать, сев на скамеечку. Желудок и разговелся бы безо всякой там рвоты. А ты вон как!

Меня схватили за плечо и своротили в сторону, грубо так, решительно. И что-то обидное вслед говорили. А негативные эмоции очень прочно впечатывают в память события. Вот я и по сей день помню ощущение вылетающей изо рта блевотины прямо в окошко киоска, перевёрнутые стеклянные конусы с разноцветными сиропами, и даже помню, какого сиропа ещё много, а какого - чуть на донышке.

Открываю глаза. Да, во рту скопилась слюна и уже сочится через уголок рта наружу. Уже по телу стекает, лифчик кое-где мокрый. Вообще-то, это весьма неприятное ощущение, когда стекает, щекочущее, неопрятность чувствуется. Но сейчас я даже обрадовалась, что подмок верх. Дело в том, что когда спишь или грёзишь, то чувствуешь себя свободной, хотя тело неподвижно. Проснувшись, тоже чувствуешь свободу, как бы наследуешь её от сна. Сейчас же, только что была свободной, а вот очнулась, двинула... то есть попыталась двинуть рукой-ногой - и швах! Нет свободы, всё связано! Несвобода при столь резком переходе чувствуется острее, чем когда тебя постепенно наяву связывают.

Тем более - когда связываешь себя сама, бережно и трепетно.

Вспыхивает острое чувство беззащитности, тем более - одёжка никакая. И тут вот что получает значение. Я давно заметила, что в мокром, влажном купальнике чувствую себя увереннее, чем в сухом, более защищённой, что ли. Не вполне ясно, почему, но это так. То ли из-за прилипания и отчётливого ощущения, что снять, отлепляя, теперь много труднее (кому бы то ни было снять). То ли ощущаешь, словно материя объединилась с кожей и ты стала более толстокожей, неуязвимой, как бегемот. То ли оправдывается "звание" купальника, а то, пока в нём не мокнёшься, могут подумать, что ты просто оголилась, выставилась. Теперь же ты в нём "на законных основаниях" полуголая. Ещё ведь разные купальники в сухом состоянии по-разному показывают и подчёркивают твои формы, а намокнут - и облепленные ими формы сами о себе говорят, тебе за купальник уже ничуть не стыдно.

Наверное, всего понемножку, плюс этот... как его... синергический эффект. Факт: если в сухом свеженадетом купальнике готова порхать, то, влажный, он кажется тебе выдерживающим удар кулаком.

Поэтому намокший краешком лифчик меня успокоил, примирил со связанностью. И я вспомнила цель тренировки - научиться глотать слюну с развёрстым ртом.

Удивительно, но, пока я пребывала в задумчивости, сглатывалось как-то само собой, рот не переполнялся, хоть из уголков и подтекало. Теперь же, "в здравом уме и твёрдой памяти", автоматизм пропал, глотать приходилось осознанно и с трудом. Надо было по "пробуждении" поучиться у собственного организма сглатывать, спускать слюну в горло, а теперь всё начинай сначала.

С трудом, с носоглоточным побулькиванием, но горлышко работало, не давало захлёбываться, и носик не подкачивал, то есть, наоборот, исправно подкачивал воздух в лёгкие, не давая вспухать носоглоточным храпунам. Для зубоврачебного кресла, по-моему, вполне удовлетворительно. Теперь надо поучиться уменьшать те трудности, с которыми сглатываешь. Кстати, это можно было делать, и не связываясь, но кто ж знал?

Всё это время меня, скажем так, не посещала грусть, хотя для полноценного веселья, опять же выразимся, не было технических возможностей. Мне вдруг становилось смешно, что я, взрослая уже почти девушка, в одном тонком купальнике сижу привязанной к креслу, и рот, считай, закляплен. Словно меня Али-Баба и сорок разбойников похитили, и это в наше-то время! Даже известная "Кавказская пленница" имела больше свободы. Причём, пока не двигаюсь, путы почти не чувствуются, но стоит слегка напрячься, даже вот ладошки в кулачки сжать - и верёвки напоминают о себе, даже в кожу врезаются. Да ладошки-то и не сожмёшь в полные кулачки, кресловы подлокотники мешают. Прямо подкулачники какие-то, а не подлокотники, честное слово!

Такая мысль меня тоже рассмешила, в животике ёкнуло, носик фукнул выдохом. Улыбка вот только на лице не получилась, "кляп" мешает. Но состояние духа весёлое, бодрое.

Поневоле закралась мысль - а когда же кончать? Или, как мама выражается, закругляться. Когда глотать будет легко, словно рот и не раскрывала, или когда просто надоест? Нет, вон, челюсти уже начинают неметь, вредно им долго в таком положении застывать. Подожду, пока не прижмёт, доведу дело до ближайшей круглой цифры секундомера (ого, уже больше десяти минут натикало!) и подам сигнал. До того тихо себя вела, значит, любой неслучайный звук пойдёт.

В это время ко мне подходит Алик. Ну, думаю, или увидел, что я глаза открыла, или решил, что долго уже тренируюсь и вот-вот сигнал подам, надо не пропустить. Нет, голубчик, не доставлю я тебе такого удовольствия - прямо сейчас замычать, головой затрясти. Спортивный интерес какой-то проснулся, хоть я и не знала, сколько мой "соперник" выдерживает. Ладно, потом рядом в креслах можем посоревноваться, без привязи взаимной, тут грушу выдернул - значит, сдался.

В руках у брата было полотенце - махровое, мягкое. Он поправил мне во рту грушу, а то носик её вбок уехал, язык-то, видно, двигался непроизвольно. Полотенчиком аккуратно обтёр мне слюноподтёки на коже, особую деликатность проявил близ ложбинки, вы поняли... Там, где мягко, в общем, но лифчиком не прикрыто. При этом у него был такой вид... как бы вам объяснить... Как у мастера, что ли.

Вот папа недавно не справился с забарахлившей сантехникой и вызвал профессионального мастера. У того взгляд поверх очков точно такой же был - сосредоточенный на чём-то, но не рассеянный, а окружающее учитывающий. Ещё у врачей бывает такое выражение лица, когда они решают, что с тобой и как тебя лечить.

Потом Алик со столь же деловитым видом присел на корточки и зачем-то проверил мои "завязки", потрогал, даже подтянул. Это он зря, скоро вообще развязывать. И тазик зря принёс, нету во рту моём потопа. Но, словно откликаясь на моё немое "зря", братнин голос как бы между прочим произнёс:

- Помнишь, как Том Сойер настропалил дружков забор красить?

И вот тут мне стало не до смеха. Я поняла всё!

Да, своими собственными устами упрашивала я брата связать себя, а он кочевряжился. Перед этим искусно внушил мне, что без лишения свободы не получится ничего. Приплёл всезнающего дантиста. Но честно выполнил уговор - дал научиться сглатывать с закляпленным ртом, и только потом...

Что-то сейчас будет, ой!

Помертвела, похолодела, в туалет остро захотела, но себя пересилила. Не выдать страха, а то хуже будет.

Брат не спешил, дал мне успокоиться. Я уже начала было надеяться, что, может, всё обойдётся, не стоит ли сейчас замычать? Но на это и был расчёт. Расхоложенную вкуснее атаковать, чем собравшуюся.

- С первого раза и не знаешь, как лучше всего обустроить, - самым обычным тоном "рассуждал" мой, вне сомнения, мучитель. - Вот потёки, скажем. Тазик тут не подставишь, слюни прямо на грудь капают, давай-ка уберём лифчик от греха подальше.

Началось! Я помертвела и сделала то малое, что ещё могла, то есть сильнее вжалась в кресло, предохраняя застёжку на спине, и прижала локти к бокам, фиксируя поперечную планку. Возблагодарила бога, что не надела своё мини-бикини, у которого завязки на спине, шее и бёдрах. Шею я не могла бы защитить, а о бёдрах и думать не хочется.

Алик спустил мне с плеч бретельки, тут я ничего не могла сделать, разве что взглядом зыркнуть, и попытался отвернуть, отколупнуть чашки. Срамоту учинил, но чашки, выпускаемые из рук, возвращались на свои законные места, не хотели позорить хозяйку.

- Пациентка, не зажимайтесь! - имитировался голос врача. - Ладно, поток прекратился, осмотрим остальное. Так... Дыхание надо освободить, негоже животу всё время материю натягивать.

Да здравствуют большие трусы (хотя в них и не загар)! Я вжала попу в кресло и стиснула, как могла, бёдра, в коленках заныло, голени ведь расходились каждая к своей ножке кресла. "Врачу" удалось только спустить резинку с "над животиком" до "под", но на спине того же учинить не удалось, и спущенная резинка медленно, но верно ползла по животу вверх.

Маленький, но облом его планам!

Он этого ничем не выдал.

- А не пора ли нам высморкаться? - озаботился и принялся зажимать мне нос.

Это был подлый приём, учитывая, что рот был "на замке". Я не на шутку струхнула, но братец не стал лишать меня кислорода, а лишь зажимающее "похлопывал" меня щепотью по крыльям носа - словно мама в детстве, высмаркивая. Я ощутила, как из носоглотки что-то присоединяется к заполняющей рот слюне, с трудом сглатывала. Сопли, блин! Ладно, чёрт с ними, всё равно своё. Гораздо хуже, что в носу начинает похлюпывать, насморк провоцируется. Единственный канал поступления кислорода под угрозой! Мучитель может просто бросить меня и уйти в свою комнату, а я тут задохнусь-захлебнусь!

Не удастся ли вытолкнуть изо рта грушу? Я напрягла язык, но он сорвался с мокрого полиэтилена, обволакивающего сей кляп, ушёл куда-то вбок, и только из уголка рта брызнуло немного слюны - след моих потуг.

- Что такое? - изумился Алик. - Только что поправлял, а она снова пропускает. Значит, неплотно сидит, надо поправить. Ну-ка...

Я думала, что он снова поправит мне носик груши, вперёд чтоб смотрел. Кстати, в старых журналах "Химия и жизнь" я встретила фото солдата в противогазе времён Первой мировой. Вернее, это была противохлорная мокрая маска, так из неё почти такой же "носик" торчал. Наверное, через него поступал в маску воздух, грушин же носик мне без пользы - как для Буратино его собственный.

Тогда я вдоволь похохотала над "птичкой" с клювиком в шинели, теперь же это воспоминание мелькнуло на краю памяти. Мне ведь было не до смеха.

Индюк думал! Поправить-то он поправил, но сразу же пихнул мне грушу поглубже в рот, прямо в корень языка.

Хрясь!

Меня словно ударили под дых, шокировали. Как-то в детстве, играя с мальчишками во дворе, я не могла поверить, что после "под-дыха" останавливается дыхание, просила проверить на себе. Мне долго отказывали, но я настояла, погрозила, что тогда на всём бегу животом на край налечу, и меня уважили. Незабываемое ощущение-впечатление!

Плюс тоже детское воспоминание о том, как врач-педиатр ложечкой прессует тебе корень языка. Правда, тогда ртом дышать не мешали и ложечку сразу же убирали, лишь в горле начинало клокотать.

- Ты что, сдурел?! - не смогла крикнуть я с возмущением, лишь звуки невнятные издала. Надо было успокаивать взбудораженное корнем языка.

- Почему - сдурел? - с полуслова, вернее, с полузвука, "полумыча" понял меня "ассистент". - Просто не рассчитал силы. Да, ты права, надо осторожнее и постепенно.

Я только-только оклемалась от "удара под дых", ещё в желудке бурлит и кислотой в рот плеснуло, а он уже "надо"!

Нет, дал оклематься подольше, я успела сглотнуть. Словно горькое лекарство, с отвращением сглотнула. По-моему, зубы прорвали полиэтилен, и поплыла собственная горечь старой резиновой груши.

Алик переставил поближе тазик. Я вытаращила глаза - наверное, красноречиво.

- На скорую рвоту не рассчитывай, - поймал он мой взгляд и "успокоил". Полегчал желудку - то есть снова спустил резинку трусов под живот. На этот раз я не успела предохраниться, и юный бесстыдник спустил резинку и сзади, подсунул задок трусов под ягодицы, когда было уже поздно поджимать. Я почуяла, что спереди у меня "на грани", "киска", во всяком случае, уже выбивается, и это стрёмно. Но от стыда и срама меня совсем другие ощущения отвлекали.

- Надо же найти хорошее положение для груши во рту, - почти извиняющимся тоном объяснил брат и стал это положение искать. Ох, даже изыскивать!

Я его поняла правильно. Начни меня рвать, грушу изо рта придётся вынимать, дать мне проблеваться, а обратно я её ни в коем случае не пущу. Даже если он зажмёт мне нос, я могу ощериться и кое-как дышать сквозь стиснутые зубы, а при удаче и укусить мучителя. Значит, всё его торжество - до убирания груши, надо растянуть, не мучить сильно.

У меня мелькнула краем мозга мысль - ускорить спасительную рвоту, поиграть брюшным прессом, будто бы стыдясь обнажённой "киски". Но я испугалась и не стала. Кто его знает, успеет ли он вовремя меня раскупорить? Пряжку на затылке может ведь заесть, и тогда всё, сливай воду. А ещё он может не поверить моей вяло начинающейся рвоте, решить, что это я симулирую, и, чего доброго, уйдёт в другую комнату... А ведь пряжку, даже если и не заест, тоже время расстегнуть требуется. Секунды-другой может не хватить. Интересно, куда пойдёт рвота с забитым ртом - через нос? Не забыть вдохнуть поглубже, когда подступит.

Как-то совсем некстати подумалось, что если вот захлебнусь, попадёт блевотина в дыхательные пути, то мне потребуется искусственное дыхание. Уложить на спину, вперёд развязав. А это четыре крепкие завязки, их и в спокойной-то ситуации минуты две надо распускать, а я, небось, биться начну в судорогах, корчиться... Или обмякну и потеряю создание?

Хрен редьки не слаще.

Алик держал своё слово - вминал грушу в рот постепенно, осторожно и вслушивался, всматривался в мою реакцию. Давал отойти, отдышаться, может, ждал, что замычу, затрясу головой. Но я знала, что это бесполезно, да и сил особых на то не было. Лучше уж приготовиться получше к очередному въезду груши в язык.

Похоже, мучитель вслушивался в моё дыхание, ловил нужные фазы и подлаживался под них. Особенно донимали тычки под вдох, хоть и не выдыхай! Дыхание стопорится, все усилия тела на то, чтобы вдохнуть, корень языка требует рвоты, но сейчас её не организовать. Еле-еле восстанавливаю спокойное дыхание и со страхом жду "продолжения банкета".

На что не могу пожаловаться - что горло отказывалось сглатывать слюну. В этой экстремальной ситуации отвод оной был организован вполне удовлетворительно, я и не замечала, как. Хоть чем-то легче...

Фигура брата заслоняла от меня секундомер, я потеряла счёт времени, а счёт тычков и не догадалась начать. Видно, ему скоро наскучило однообразие, стал зажимать мне нос, да не похлопывающе, а перекрывающе наглухо. Не хотела, да замычала, задергался живот. Отпустил, но стал так каждый раз "под грушу". А потом - чередовать.

Через некоторое время я начала чувствовать, что измождаюсь. Силы у меня все вымотаны, хотя на суровость отдельного тычка пожаловаться и не могу. Мелькнула мысль - если бы это была настоящая пытка, выпытывание чего-либо, я бы, если и не сдалась, то подумывала бы о том, а не сдаться ли? Исчерпались все возможности сопротивления, то есть не сопротивления даже, а выживания в таких условиях.

Я уже намеревалась отчаянно застонать и подать сигнал SOS, как почуяла, что что-то изменилось. Всем телом, организмом почуяла.

Слышала я, спортсмены говорят: открылось второе дыхание. Так вот и у меня почти - только не открылось, а закрылось. До того у меня половина мучений была связана с дыханием, а теперь словно отрезало - не хочу дышать, и точка!

Вернее - не хочется.

Ну, наверное, я не совсем закупорилась, кислород толщиной потока в спичку проникал как-то в мои многострадальные лёгкие, но я этого не ощущала. Мало того, изменилось ощущение ходящей туда и сюда груши, теперь она словно наполняла, набивала меня чем-то малосжимаемым - лёгкие, желудок - всё, что внутри. Я несколько отстранённо ощущала: треть, половина, две трети, вот уже на три четверти нутро полно "этим", вот совсем немножко осталось, да некуда же больше, сейчас взорвусь!

И груша, похоже, чаще заходила туда-сюда. Или это только казалось, время "сплющилось".

Я, конечно, слышала о том, как взрослые в постели занимаются любовью, и тоже толчками у них всё происходит. Но не та было ситуация, чтобы припоминать, это уж я задним числом... Впервые со мной такое приключается.

Вот уже больше некуда, горло судорожно сжалось и зажало проклятую грушу. Алик покрутил её туда-сюда - и я вдруг ощутила неизъяснимое наслаждение, словно меня переполняет радость и я зависла на её пике. Вот никаких аналогий, ни капельки похожего с прежним опытом! И дышать ну совсем не хочется, словно другим существом стала. Если вдыхать, то только эту вот радость.

Груша ещё рывком не выдернута между зубов - а во мне уже всё поднялось. И хлынуло - из. Я носом, да - носом, пустила такую мощную струю - аж в подреберье заныло, всю накачанную натугу в животе в неё вложила, весь непонятно как оставшийся воздух в лёгких. Замотала головой, почуяла братнины пальцы на затылке - не расстёгивай пряжку, не мешай кайфу! Сейчас ещё что-то удивительное произойдёт... Он всё же расстегнул, выдернул рывком - и вовремя. Мне неудержимо захотелось вдохнуть - реванш за пять минут без кислорода. Не успела проблеваться через рот, втянула в дыхательные пути капельки - и закашляла. Живот ходуном заходил, Алик услужливо подставил тот самый тазик - ничего не оставалось, как начаться рвоте, обыкновенной, через рот. Мальчиковы кулачки ей помогали, обрабатывая живот и норовя "оступиться" пониже.

Я "выдристалась" вся, до капельки. До сих пор не понимаю, откуда в желудке столько всего взялось, не занял ли желудочек мой у кишочек? Ещё Алик, заметая следы, скорее вылил содержимое тазика в унитаз, помешал посидеть возле, уперев руку в щёку, подумать, какие части тела внесли столь весомый и объёмистый вклад...

Мой заботливый ассистент поднёс стакан - прополоскать рот от отвратного вкуса, поправил, уже без дураков, мне бикини, начал возиться с тряпкой и всё протирать, заметать следы - оставив напоследок самый заметный, в виде привязанной к креслу сестры.

Какое же приятное измождение я почувствовала! И упоительное чувство свободы носа и рта - кислородоупоительное, свобода же рук и ног может подождать. Я глубоко (ну очень!) вздохнула и откинулась на спинку кресла, обмякла.

Долго ли, коротко ли я так отдыхала, как меня пробудил смех. Мой собственный, оказалось. Живот теперь ходил туда-сюда вольно, я ощущала приятную упругость воздуха в лёгких, особенно приятную по контрасту с недавним "набиванием". Лёгкость смеха сложилась с моей к нему склонностью, но это была не истерика! Здоровый девичий смех, и совсем не беспричинный.

Опомнилась я лишь тогда, когда мне снова попытались вставить в рот грушу - на этот раз однозначно кляп. Дудки! Вовремя сомкнула зубы, угрожая укусить за палец. Кстати, тренировка по всем признакам закончена, не пора ли меня развязать, даже если ты - Том Сойер?

Началось выжидание. Освободи Алик меня сейчас - и от меня, даже неодетой (то есть не теряющей время на одевание), мало возмездия не покажется. А затяни он до прихода родителей, увидь они меня в таком виде - и мало не покажется нам обоим. Значит, вернуть мне возможность двигаться надо непосредственно перед приходом папы с мамой. А это момент времени не такой уж точно предсказуемый.

Наконец, брат нашёл выход. Развязал мне правую руку и поспешно выскочил в дверь - дожидаться родителей у подъезда. Может, сумки тяжёлые поможет поднести или просто соскучился очень, невтерпёж увидеть.

Гоняться за ним по всему двору я не стала, даже одевшись. Меня раздирали противоречивые чувства, словно знаменитого буриданова осла: обижаться на мучения или быть благодарной за оргазм... ой, нечаянно вырвалось! По Штирлицу, запоминается последнее, с другой стороны, Алик же наперёд не знал, что дело так повернётся, и нацелен был только на истязания. А уж его "На скорую рвоту не рассчитывай"!

В конце концов, я решила (Буриданова ослица приняла соломоново решение) подождать до визита к дантисту. Если умение сглатывать с открытым ртом окажется у меня на высоте, так уж и быть, прощу. Но, как назло, зубы у меня все оказались целы (а врач - честным), разевать рот полчаса не понадобилось. И тогда я поменяла решение: если "следующий раз", то рассчитаюсь с ним вдвойне. А пока наказание условное. Гуляй пока, братец любимый!

Это был второй случай "не до смеха", помните счёт? Ещё с участием брата был третий, его сейчас и опишу. Пока вы моего родственничка не забыли.

Я училась уже в старших классах, и вот среди наших девушек началось поветрие: снимали ролики о том, о сём, а потом собирались в кружок и хвастались. Снимали на мобильники, смартфоны, планшеты, видеокамеры и фотоаппараты, у кого были. Большая часть шла, конечно, с обнажёнкой, мы осваивались с созревшими своими телами, я этого сторонилась, смеяться и без повода умею (тем более, такого стыдного). Но вот кто-то задал тему: задержка дыхания, кто круче?

Ролики пошли довольно однообразные - сидящие перед камерой девицы, зажимающие себе нос, иногда в кадр совали секундомер. Всё заканчивалось смехом, а время было пустяшное - с ним и просто нырять-то (неглубоко, в смысле) опасно. Более-менее прилично смотрелся клип, на котором две одноклассницы в купальниках ползали по одеялу и зажимали друг дружке обеими ладонями нос и рот, а потом не сразу освобождали, когда закупоренная начинала шебуршиться.

И никто не подумал нырнуть под воду, хотя на youtube таких роликов пруд пруди (и русалок запускай). Мне выпал шанс отличиться, но надо было действовать быстро, пока другие не поймали ту же идею. Поэтому в ход пошло всё, что было, как говорится, под рукой: ванна, фотоаппарат с записью видео и его владелец.

Алик, мой брат.

Он жутко не любит, когда его фотик хватают чужие руки, тем более - мокрые. Ну, а мне не предстояло связываться верёвками, так что печальная память меня не останавливала. Кроме того, с участием воды купальный костюм смотрится очень естественно - не в джинсах же и водолазке в воду лезть!

Вон как скаламбурила.

Я тайком от сверстниц занималась гимнастикой бодифлекс и дыхание набарзилась затаивать. Словно боксёр, тренировалась с грушей... вы уже поняли шутку, груша-то медицинская, та самая, но уже без помощника. Она мне помогала отрабатывать сверхмедленное дыхание через нос.

Алик поставил фотоаппарат на штатив, я переоделась в мини-бикини на завязках. Пожалуй, для сухопутных сюжетов оно чересчур откровенное, а про "ванный" ролик всегда можно с пренебрежением сказать: а-а, не хотела мочить много. И потом, может, меня подруга снимала (из другой школы), а тренировалась я перед съёмками вообще голышом.

Секрет хорошей задержки дыхания такой: надо хорошенько расслабиться, "расплыться" в воде, чтоб мышцы меньше требовали кислорода. Более-менее напряжённой остаётся только та рука, которой зажимаешь нос. Глаза под водой закрываешь - их же щиплет. И как бы "укладываешься поспать" среди коралловых рифов, представляя их себе воочию.

Тебе очень хорошо, но начиная с какого-то момента, углекислый газ начинает щекотать лёгкие, может, и не очень чувствительно пока, но "спать" ты уже не можешь, просто лежи, слегка терпи и жди, когда щипать будет уже по полной, заставляя живот содрогаться.

Брат говорит, что так вот подводная лодка подвсплывает на перископную глубину. Сравнение весьма условное, глаза-то я не могу открыть, но в голове уже "трезво". Стараюсь ни о чём не думать, мысли жгут кислород, но как-то так само начинает представляться, как девчонки "отпадут" от моего ролика, и прихожу в бодрое, почти весёлое настроение. Оно должно мне помочь продержаться подольше.

Уже уговариваю себя подольше не замечать признаков "смуты" в лёгких, как вдруг ощущаю, что моего тела в разных местах что-то легонько-легонько касается. Словно медуза. Неужели я ещё не "подвсплыла" до трезвого головою состояния и тяну за собой "сновидения"? Да нет, не грёзы это.

И волосы не могут быть. Действительно, лёжа в ванне, я люблю распустить по-русалочьи длинные мои волосы, чтоб змеились в воде, но сейчас-то я их подобрала на манер синхронисток, чтоб лицо было хорошо видно из-под воды. Нет ничего обиднее, чем переплюнуть всех и утереть им нос, а потом не быть в состоянии доказать, что это именно ты лежишь в ванне и нос им утираешь, лицо-то не узнаваемо. Нет, вот она я! Тогда что? Что ещё может в ванне у меня быть и плыть?

Когда я поняла, что именно, мне стало не до смеха. Конечно, завязки бикини. И по местам касания ясно, что они длинные и, значит, развязанные... А ощущаю ли я на теле бикини вообще? Чуть-чуть в промежности, откуда не удалось выпростать, и вот эти медузье щекотание завязок.

Развязал меня, подлец, раздел! Незаметненько так, пока я "спала". Хорошо же я выгляжу у него на дисплейчике! Про сам ролик и не говорю.

Потом, всматриваясь в своё изображение на экране и ловя момент "прозрения", я заметила, как совсем чуть-чуть напряглась всем телом - уже обнажённым. И снова распустилось, "ушла на глубину". Словно страус в песок голову сунул, а я просто не знала, что делать - то ли всплывать до срока с праведным гневом, то ли продолжать, как ни в чём не бывало. Я ведь могла и не заметить касания завязок и считать, что всё "хоккейно". Но организм звал не срывать рекорд, никогда так хорошо мне не закупоривалось, как вот сейчас.

Понимаете, на первых тренировках мне сильно мешал панический страх удушья. Только он накатывал, как я переставала думать о том, насколько мне терпимо, сколько ещё могу продержаться - быстро прерывала тренировку. Постепенно, мало-помалу, я с собой совладала, но заранее никогда не могла сказать, каково мне будет на конкретной "затяжке". Надо было поймать "кураж"... как бы это сказать... или нужную "волну". И вот сейчас я её поймала: да, мне тяжеловато, но эта тяжесть сродни той, что в ногах, когда я занимаюсь приседаниями на своём бодифлексе. Я её могу превозмогать, спокойно отслеживаю нарастание дискомфорта, трезво оцениваю свои силы, предвижу, сколько раз ещё могу присесть, прежде чем сдамся. Мало того, испытываю наслаждение, превозмогая себя - и моральное (я могу!), и чувственное (среди общего дискомфорта таятся зёрна удовольствия). Сдаться никогда не поздно, покачаемся ещё! И-и - р-раз, и-и - два! А-а-а... Передала ощущение?

Вот и сейчас так. Счастливый случай нельзя упускать! А в глубине души крутилась мыслишка, что "отпад" девчонок будет ещё более... ну, ярко выраженным, если они (и только они!) меня так вот увидят.

Физрук нам рассказывал, что в Древней Греции спортсмены занимались лёгкой атлетикой, бегали на первенство в одних лёгких плащах (не плавках - а даже и без трусов). Однажды кто-то на бегу такой плащ потерял, но пришёл первым, и все решили, что без плаща ему бежать было легче. С тех пор все древнегреческие атлеты выбором одежды не заморачивались.

Может, и я стану такой застрельщицей, раз братец уже сыграл роль шаловливого обнажающего ветра.

Закупорка удалась на славу! Диафрагму уже немилосердно дёргало невидимой рукой, тело выгибало, а я всё ещё чувствовала, что могу ещё держаться, десять или даже двадцать секунд - это гарантированно, а там может, и ещё соберусь. Пошарю "по сусекам" своих сил и нашарю на очередной "колобок". И на ролике борьба с собой хорошо должна выйти.

Между прочим, потом это уже пришло в голову, раз та из "нанайских девочек", что внутри и тянет сдаться, вынырнуть, нагая (скажем, лёгкие, обжигаемые углекислым газом, какая тут одежда?), то и вторая, та, которую видишь, и которая пытается совладать с первой, тоже должна быть так же одета. Разве дело, когда борцы... борицы в разных одеждах?

Всплыв после фонтана "а-ля кит", я с огромным удовольствием "накушалась" воздуха, но, пока продула нос и протёрла глаза, Алика в ванной уже не было. Нетрудно было догадаться, что вместе с ним исчезла и карта памяти с пикантным свежезаписанным роликом. И тогда, не успев ещё завязать завязки, я громко расхохоталась - не учитывая акустику ванной комнаты.

А если честно, то перед этим ещё и пукнула.

Потом уже, когда я предъявила, что называется, претензии, брат серьёзно ответил:

- Я же тебя вовремя не развязал тогда, в кресле, ну, с грушей во рту, и это меня постоянно мучило. Тогда я решил как-нибудь развязать тебя раньше срока. Но ты больше не давала себя связывать (ещё чего!), вот я и...

Моя ладонь с отчётливым вжиканьем прошла с миллиметре от его резко нырнувшей вниз головы. "Подзатыльник боксёра".

Несколько позже, когда мы восстановили дружбу и договорились, кому можно показывать тот ролик, брат выдал мне другой резон подшутить над сестрой:

- Сопоставь с задержкой дыхания. Ты мне сама говорила, что поначалу тебя охватывал острый страх удушья, и ты прекращала, ещё и не начав по-настоящему терпеть. Но ты понимала, что это ложная тревога, превозмогала себя, и, упорно тренируясь, в конце концов, смогла выдерживать сроки серьёзные, когда диафрагму дёргает невидимой рукой. Так вот, снять перед объективом трусы и лифчик тебе мешал острый приступ стыдливости, такой же вредный, я считаю, как и страх удушья. Разница в том, что ты не стала бы его превозмогать волевым порядком, не считая, что он ложный. Пришлось тебе помочь чуток. И то, что ты не стала с девчоночьим визгом всплывать, закрываясь руками, говорит о том, что ты сразу же поняла, насколько эта стыдливость ложная. И раскрепостилась. Не требую благодарности, но обиду ты просто обязана забыть. Я ведь не могу от твоих подзатыльников всю дорогу беречься.

Я хотела хотя бы выругать его, дружески, но при наборе воздуха в грудь что-то ёкнуло в животе, и я расхохоталась. Пусть считает, что над его логикой. Как при таком характере зло на родного брата держать?

Перехожу к описанию четвёртого "несмешного" случая, который произошёл не так давно.

Я уже студентка-первокурсница, успела почувствовать преподавательский гнев за опоздания и прогулы, ощутить важность справки о болезни (той или иной). И один или два раза я такую справку о простуде получала. Ничего сложного, если недомогаешь честно: идёшь в наш вузовский здравпункт, там тебя принимают, причём без проволочек: то ли понимают, что тебе тяжко и надо скорее в постель, то ли просто равнодушно к пациентам относятся и всем штампуют ОРЗ, а в эпидемии - "грипп". Быстро выписывается справка, ты с ней выходишь из дверей и - счастлива. Хотя нет, если болеешь честно, то лишь предвкушаешь отсутствие проблем по выздоровлении. А пока страдаешь, болея.

Счастлива - это когда не совсем честно... да чего греха таить, просто нужно освобождение от занятий якобы по болезни, а время это на другие "занятия" расписано, для вполне здоровых. Можно, я не буду яснее выражаться, а то вы затревожитесь - что с ней к последнему курсу будет, коли уже на первом такое вытворяет?

В общем, болея честно, волей-неволей учишься симулировать. Симптомы простуды (да даже и ОРЗ) сложностей для меня не представляли, но беспокоила спонтанная смешливость. Она очень даже могла подвести! Представьте себе: вот сидит на краешке стула юная пациентка с розовыми щёчками и измождённым выражением лица, слабым голоском отвечает на вопросы, рисует клиническую картину тяжёлой простуды - "умирающий лебедь", да и только. Ты, врач здравпункта, спешишь всё это враньё, пардон, яркую неподдельную симптоматику записать, головы от листков не поднимаешь. Много у врачей писанины...

И вот задаёшь какой-нибудь невинный вопрос, типа "Давно ли мерила температуру?", а ответа не получаешь. Раздражённо повторяешь, ещё не отрывая глаз от писанины. В ответ слышится какое-то невнятное похрюкивание и глухие горловые звуки. Не обострилась ли, часом, болезнь? Наконец-то взгляд озабоченно поднимаешь и видишь, что с пациенткой творится нечто странное. Она согнулась в пояснице, до побеления сжала губы, щёки то раздуваются, то втягиваются, в горле булькает, нос хрюкает, живот с голым пупком (да-да, и зимой!) дёргается... Прогресс простуды? Странный весьма прогресс. Тогда клиническая картина чего?

Врачебные недоумения длятся недолго. Несмотря на все потуги, пациентку скоренько прорывает, и серьёзный, пропахший лекарствами кабинет оглашает здоровый молодёжный смех - тем мощнее, чем дольше сдерживалась. А ежели двери и стены тонкие, то и весь этаж в стороне не остаётся. Прочём один хрен, пытаешься ли ты сдержаться после прорыва или даёшь себе волю, в любом случае "пять минут смеха заменяют стакан сметаны" (это из Носова, помните?). И всё эскулапам становится предельно ясно, рентген отдыхает.

Хоть справку о железном здоровье выдавай!

А всего-то лишь случайно ёкнуло у тебя в животике, смешинка в рот попала. И вот уже пошло-поехало: "Не было гвоздя - подкова пропала, не было подковы..." Не было заботы - честность захромала... Хм, рифмуется!

Как быть? Я себя знаю, просто так мне не до смеха не бывает (три пальца всего загнула, считая-припоминая), это надо нарочно обеспечить, организовать, себя то и дело печалить. Но как конкретно?

Пощипывать себя, булавочкой покалывать, горькое питьё из бутылочки попивать? Всё это заметно ведь, а у врачей глаз намётанный, даром что о бумаги тупится. Нет, источник печали должен быть внутри, незаметным снаружи.

Тут мне на ум пришёл рассказ Честертона "Отсутствие мистера Кана". Там фокусник неосторожно глотал рапиру и поранил себе горло, снаружи ничего не видно, а человек печален. Но мне это не подходит - и не сумею, и не нужны мне неполадки со здоровьем, лишь заполучу вожделённую справку. Надо что-то такое, легко исчезающее.

Я измыслила два варианта. Один - поесть тёртой редьки без масла, от неё у меня всегда жжение в желудке, с трудом переносимое. Но, во-первых, это быстро не пройдёт, а во-вторых, я в таком состоянии охотно рыгаю, прочём сама и не ощущаю, насколько порчу воздух. А то и с другой стороны могу рыгнуть... ну, с другой стороны желудочно-кишечного тракта. Ни к чему это. В симптомы-то ведь входит отсутствие всякого аппетита.

А второй вариант - без этих недостатков. Попить воды и потерпеть "по-маленькому". И не поймёт никто, что тебя печалит, и потом быстренько опорожнишься, туалет в этом же коридоре - и порядок. А даже если и заметят, что терплю, то ничего особенного, это не признак железного здоровья. Скажу, что чаю с малиной напилась, она воду из меня и выгоняет. Нельзя ли побыстрее писать справку?

Жаль только, не знаю толком, сколько могу держаться. Вот сколько могу не дышать - знаю, имею представление о жажде и голоде. Ну да ничего, попью ну совсем накануне, чтоб только ощутить наполнившийся пузырь.

Ещё незадача - у меня не оказалось джинсов с высокой линией пояса, по талию. Все низкие и ещё ниже. А я ведь хотела обзавестись, после того как при настоящей-то простуде врачи меня разругали - почки хочешь застудить или придатки? В женском теле выбор холоду такой именно. Болеешь, кашляешь, а пупок голишь...

Что ж, надену кофту или свитер подлиннее, вот и сойдёт. Надеюсь, раздеваться не заставят. Впрочем, я волевым порядком сняла уже надетые машинально стринги - нужны трусы посолиднее. А я как раз в это время проводила опыт: носила попеременно двое одинаковых трусов, но одни стирала с порошком, а другие просто прополаскивала, тёрла в руках под струёй тёплой воды. И вправду, чем-то они пропитывались, нестираемые, даже цветом темнели и какими-то своими становились на попе... да везде, к телу хорошо прилегали. Наверное, тут не обошлось без жировых выделений кожи, которые порошком стиральным смываются. Во всяком случае, если не считать стрингов, то только на такие гладкие (ставшие гладкими) трусы мои низкие джинсы и налазят. А на размер больше брать смысла нет, в других местах плохо будет, примеряла у подружки уже.

Конечно, никакую комбинацию туда уже не просунешь, попа обтянута туго. А ведь именно такое бельё мне советовали носить врачи в прошлый "правдивый" раз. Мол, гриппуешь, а поясница голая, ну что это такое? Безобразие, вот что! Между лифчиком и трусами - ничегошеньки! Посмотри, что мама твоя носит, пододевает.

Я тогда даже самого слова не поняла. Ещё у нас был по математике такой предмет, комбинаторика, так какая тут связь? У мамы спрашивала осторожно, боясь, что солидаризуется с врачами и заставит пододевать. Оказалось, это типа ночной рубашки или простенького короткого платьица, но исподу.

Разве джинсы на такой подол натянешь?

Конечно, я могла бы надеть платье, но оно у меня (одно!) богатое, роскошное, для "выхода в свет". Как говорится, "наши люди в булочную на такси не ездят". Впрочем, и в простом платье я выглядела бы "белой вороной" на фоне всех других пациенток.

Вы же современных девушек знаете - кто сам не девушка.

И вот один стакан чистой воды я выпила перед выходом из дома, а с собой взяла бутылочку в пол-литра и выдула её перед заходом в здравпункт, следя, чтобы моя хитрость не была замечена из окон сего заведения. Не термос же дымящийся с чаем с малиной, а успевшая стать почти ледяной водичка.

Коридор здравпункта оказался не столь безлюдным, как я ожидала. В каждый кабинет ожидало по несколько человек, то и дело проходили "белые халаты", конвоирующие того или иного бедолагу, велись шепотки, в воздухе висело слово "диспансеризация". Оно же было намалёвано на висящих там и сям плакатах... Очередная кампания, видать. Только бы на мне это не отразилось.

Встала, то есть села в очередь к терапевту. Она двигалась медленно. А чистая вода, как оказалось, на удивление быстро перетекает в пузырь. Скоро я уже почувствовала, что надо бы... Но я настроилась ведь на терпёж, так что только привстала, и сразу же села обратно.

Сижу и думаю: а вот же оптимальное ощущение! Припирает достаточно, чтобы печалить, не до смеха тебе было, но ещё не пиково, вполне можно ещё потерпеть, нет панических, туалетоискательных настроений. Вот бы так перед врачом сидеть! Но нет, "золотые" эти минуты проходят зря, кислую морду я демонстрирую одним соседям по очереди.

Вскоре меня прижало так, что, не будь важной какой причины, я бы пошла искать туалет. Это уже выше оптимума, но если бы меня сейчас приняли... Да что же они там так медленно работают? Вот ещё одного диспансеризуемого провели, мимо очереди...

Вскоре я уже начала думать, что не сходить ли а туалет, не отлить ли... на этот раз и вправду отлить, то есть спустить только часть, а остальное оставить, для "приятного чувства тяжести". Однажды мы так с девчонками поступали, соревновались, некоторые вообще не могли остановить струю, а вот мне удавалось, хотя и не сразу. Правда, продемонстрировав "перерыв", я тут же снова расслабилась и вылилась до капельки. Но сохранила знание, что такое в принципе возможно. Сейчас должно сработать.

Но я уже сидела первой в очереди - и последней. Единственной, то есть. Может, сейчас уже выйдет человек. С другой стороны, если уйду, может, по "закону подлости" набежать очередь пациентов, и я им ничего не докажу. Сейчас же, подойди сюда хоть мой профессор, ему, седовласому, придётся подчиниться закону и обычаям очереди и пристроиться вслед за мной. Если только я его по доброй своей воле вперёд не пропущу.

Но я сейчас в таком состоянии, что не только профессора - самого ректора не пропущу! Доброй воли у меня нема, одна злая живот пучит.

Я уже дошла до ручки и решила, невзирая ни на что, бежать в туалет (кстати, где он у них тут?), как из кабинета вышел пациент и дал мне "зелёную улицу". Я заколебалась, очень уж невтерпёж было, но в это время в дальнем конце коридора показался "белый халат" под локоть с каким-то диспансеризуемым и замахал мне рукой, чтобы я не заходила, пропустила их вперёд. Во мне прямо-таки взвился дух противоречия. И так уж сколько внеочередников прошествовало, пока я "наслаждалась" туалетными чувствами! Вот из принципа не пропущу!

Злорадно улыбнулась и вошла в кабинет.

Врачиха оказалась незнакомой, но тоже из "пишущих". На стенах плакаты зазывали на диспансеризацию. А мой пузырь словно заперло, "второе дыхание", то есть терпение, открылось. Я раньше это иногда замечала, когда, скажем, вызывают к доске. Полезная штука, только потом до туалета бежать приходится.

Я села и привела в действие свой план. Симптомы простуды прозвучали убедительно, лицо было в меру румяным и печальным. И ещё мне повезло: когда меня хотели "прослушать", я соврала, что не переношу прикосновений холодного металлического наконечника фонендоскопа. Старенькая врачиха, у которой я раньше лечилась, просто дышала на этот наконечник, согревая, и в тёплой ладошке зажимала, но молодым "бумажным" врачам это и в голову не придёт. Легче записать ужасные якобы хрипы в лёгких.

Вожделённая справка уже была готова к подписыванию, и мой пузырь уже начал "оттаивать", как докторша опустила вдруг ручку:

- Девушка, а вы диспансеризацию проходили?

- Нет, но я... я же больна сейчас... вот выздоровлю, тогда...

- Но карточку на вас я сейчас заведу. Надо, понимаете. Так. Ваша фамилия, имя отчество?

Вопросы пошли по новому кругу, но я не возражала, покорно повторяла ответы, понимала, что так быстрее, чем переписывать в "диспансерную" из "лечебной", вертя туда и сюда головой. Хорошо, что доктора пишут быстро, пусть и неразборчиво. Но могли бы и ещё быстрее, а?

Карточка, наконец, заполнена. Но, оказывается, совсем пустой её оставлять нельзя, врачей за это "греют". Надо что-то вписать, создать впечатление, что диспансеризация началась.

- А давайте-ка я вам ЭКГ сниму, - предложила врачиха. - Подошьём ленту в карточку, вот и будет солидно на первое время. Согласны на ЭКГ?

Я легко согласилась. Думала, что сия процедура приводится в процедурном кабинете, и по пути туда я отпрошусь в туалет - или просто юркну, встреться он по дороге. А до того попрошу всё же подписать справочку о нездоровье, чтобы сюда уже не возвращаться. Со справкой же "в зубах" я и сбежать могу, в крайнем-то случае.

Я расписалась в специальном квадратике "согласна" и вдруг услышала:

- Раздевайтесь и ложитесь на кушетку.

Блин! Вот залетела... Это, оказывается, здесь. Чёрт, понаделали новых компактных аппаратов, раздали их по кабинетам, кому удобства, а кому и мучения.

- А это долго? - только и крикнула я в спину врачихи, пошедшей то ли руки мыть, то ли за лентой для аппарата.

- Скажет сердечко всё о себе, всё и закончится. У молодых это быстро, вот стариков порой по полчаса мучим, сердце допрашиваем. То ли здоров, то ли аритмия, то ли инфаркт на горизонте - раньше не проясняется.

Полчаса! У меня помутилось в голове, я не сразу поняла, что это относится к одним старикам. Нет, полчаса мне точно не сдюжить! Хорошо им, пожилым, у них пузыри слабые, всегда можно без стеснения обратиться к медику и отпроситься в туалет. А то им самим вперёд предложат ещё. Счастливые! А вот молодым девушкам с крепкими пузырями много хуже, им полагается терпеть, "хочу в туалет" будет встречено с недоумением, а то и с ехидством, а у меня ещё и джинсы низкие. Как пить дать, получу выволочку за голую поясницу. Тьфу, типун мне на язык! Какое там пить, наоборот надо!

Привычным жестом я потянула вверх свитер, стащила. Да, кстати, а докуда с себя снимать-то? Опыта не имею, приходится догадываться. Вот, скажем, велят "раздевайтесь до пояса" - тут всё однозначно. Минус, конечно, бюстгальтер, его особо упомянут, если нужно. Бывает ещё "раздевайтесь догола" - тоже переспрашивать нечего, выполняй, девочка, молодому врачу нужна информация о твоём теле.

А просто "раздевайтесь"? Надо понимать, что пациент не новичок и сам знает, докуда. Но можно просто начать и уже в процессе спросить, надо ли снимать то-то и то-то. Так и поступим. Хотя...

Живот мой рвался из тесных джинсов. Будь те повыше, нижняя часть, где пузырь, могла бы отвоевать себе местечко под материей, но тут как раз ремень... Я вспомнила, как на одной из лекций оказалась рядом с однокурсницей ну в очень низких, "стринговых" джинсах, распопина видна даже стоя, а уж сядешь - и пукать беспрепятственно можешь. Эта особа много пила из бутылочки, и я подумала тогда, что ей скоро захочется в туалет. Но нет, сперва она ёрзала, напрягалась всем телом, а потом сделала "подременное" движение ладошкой, и пузырь стал выпячиваться уже выше ремня. Послышался облегчённый вздох. На некоторое время хватило, а потом стало ясно, что обратно уже не заправишь. Девица побеременела-побеременела, потом всё же поковыляла в туалет, когда лекция кончилась. Вид ниже пояса у неё был не ахти...

Так вот, спасу уже не было, и я воспользовалась правом толковать "раздевайтесь" произвольно, сняла и джинсы. Смотрю - выгляжу слегка беременной, да и трусы с лифчиком не из одного комплекта. О том, что простудная моя легенда сейчас лопнет, не думала.

Какая же взаправду простуженная будет излишне разнагишаться?

Присела на кушетку, потом осторожно прилегла. Холодная клеёнка напоминала, что резких движений делать не стоит. "В моём положении не танцуют". А со стороны посмотреть - ну словно больная старуха устраивается. Девушки-то должны уметь резко в постель запрыгивать, не говоря уже о медицинской кушетке без одеяла.

Так пузырю вроде полегче. Только бы всё побыстрее прошло или поглаже. Интересно, что это за зверь такой - э-кэ-гэ? Больно это или не очень? Щекотка вот тоже нежелательна. Нужно сосредоточиться, чтобы от неожиданности не брызнуть.

Кстати, в кабинете было довольно тепло, чтобы не дрожать, а чувствовать себя комфортно.

Подошла врачиха.

- Джинсы могли бы и не снимать, а просто завернуть над лодыжками, - сказала она недовольным голосом.

Я замерла - неужто ж заставить надеть обратно? Да ещё ремень затянуть - это ж смерть! О том, что после процедуры одежду придётся-таки вернуть на тело, не думала.

Я замерла, стараясь не дышать. Пронесло, кажись.

- Руки вот сюда продень, - показала мне докторша на какие-то петли.

Я подчинилась и почуяла, как петли подзатянули. А ноги мои уже безо всяких просьб были уложены в какие-то "кандалы".

Запоздало поняла, что обездвижена, дёрнулась, меня охватила тревога.

- Зачем это? - выдавила из себя.

- Больно уж вы, молодые, живчики, - был ответ. - Мажешь вас электролитом - ёжитесь, цепляешь электроды - вздрагиваете, пускаешь ток - дёргаетесь, никакая присоска не удержится. Приходится вот иммобилизовывать. Кожа ещё гладкая, молодая, присоски плохо держит, - говоря это, она орудовала: мазала, цепляла, поправляла.

Передо мной стояла простая задача: выдержать, загадаем так, пять минут. Просто выдержать, потом меня отвяжут, и задача тоже несложна - беги в туалет. Если силёнки останутся, спроси разрешения, нет - "по-английски", потом оправдаешься. Хорошо, когда всё легко и просто, пардон, пусть нелегко, но просто - идейно. Второе в том, хватил ли у меня сил.

На кожу мне "под электролит" присосали чёрт знает сколько присосок, от которых отходили к аппарату тонкие провода. Хорошо, что это не полиграф, не детектор лжи, мелькнуло в голове. А это мысль - лечить, то есть не лечить, а ставить диагноз, и даже не ставить, а просто выдавать справки о болезни - на основании экспресс-испытания на полиграфе. "Простужена" - "Да!", а стрелочки пишут на ленточках "Нет, врёт она всё!"

Аппарат тем временем зажужжал, что-то в нём засветилось, я обрадовалась, что "процесс пошёл", сколько продлится, неизвестно, но уже то хорошо, что это уже не ожидание, которое может сколько угодно длиться. Только вот по дереву не постучала, а стоило бы, право слово, стоило!

Вдруг скрипнула дверь, и чей-то голос, похожий на женский, проскрежетал:

- Анна-Ванна, где данные по диспансеризации на (такой-то) час - ноль-ноль?

Врачиха аж подпрыгнула. Уверена - покажи прибор у меня инфаркт, реакция не была бы такой бурной. Забыв о пациентке, подскочила к столу, собрала какие-то папочки. Я наблюдала за ней, чуть не свернув себе шею - иначе не могла, а когда шея через пяток секунд устала, то - краешком глаза.

Между прочим, в тот момент я отчётливо ощутила, что могла бы удерживать голову повёрнутой и дальше, но - ценой расслабления мышц внизу. То бишь, описилась бы, напрягая шею.

- Есть, есть диспансеризованные, - забормотала Анна-Ванна, подбив папочки в одну стопку.

- Вот и отнесите к зав. отделением.

- Сейчас, вот сниму ЭКГ, отпущу человека и отнесу.

- Да не сейчас, а сию же минуту. Вы что, порядков не знаете? Прямо сейчас, через пять секунд! Ничего не сделается с пациентом, аппарат автоматический.

Дверь захлопнулась, не дав возможности возразить.

Докторша в сердцах выговорила несколько слов (иные нецензурные), из которых я поняла, что благородное дело всеобщей диспансеризации ничуть не пострадает, если вышестоящие инстанции не будут получать победных реляций ежечасно. На это ушло секунды три из пяти. А ведь ещё нужно мне сказать:

- Вы тут полежите чуток, я только туда и обратно. Сами видите, как у нас.

Папки хватала со стола уже одновременно, а то в норматив не уложится.

Хлопок двери, быстрые удаляющиеся шаги. Вот, блин, не постучала я по дереву, опять ожидай... да как бы я смогла-то? В локтевых суставах руки могу сгибать, болтать ими, но и только, ни до чего дотянуться не могу. Нос зачешется - и до него не достану, терпи... Ой, только не это!

На терпёж силы уходят. Боливар не выдержит двоих, это уже шея доказала. И выбора нет - разомкнуться снизу я могу, а почесать нос - нет, хоть он и отвались, непочёсанный.

Ещё то плохо, что от поспешного захлопывания дверь слегка приотворилась. Нет, я не боялась, что кто-нибудь вдруг заглянет и увидит меня в одном белье... то есть, боялась бы, не будь у меня более веской причины. В щель начал проникать холодок из коридора, несильный, но у меня ноги чуть разведены, живот весь на виду - ну, доступен для охлаждения. А на холоду знаете, как писать хочется! А когда уже и без того хочешь - ох, лучше не говорить.

Конечно, врачиха за минуту не вернулась. Там, наверное, очередь, у этой зав. отделением, всех ведь врачей сгоняют каждый час - так я поняла. Хорошо, конечно, что меня не морят "туалетной жаждой" нарочно, но... всё равно плохо. Ведь, не зная, что именно морит, врачиха может не особенно торопиться. Здоровая крепкая деваха может и отдохнуть немного на кушетке медицинской, небось, до смерти рада, что не надо на лекции сидеть или контрольную писать. Небось, не сразу и в учебный свой корпус вернётся, когда отпустим мы её.

А я и вправду до смерти... но не рада, а до смерти хочу в одно место. И вправду здоровая и крепкая, но по легенде-то простуженная и слабенькая. А эти петли и кандалы...

Дёрнулась, вздрогнула, какая-то присоска соскочила. Поддаваться-то поддаётся, это всё же не настоящие кандалы, да собраться с силами не могу. По-настоящему рвануться - описаюсь вмиг, да не просто, а метровую струю пущу, хотя бы даже и сквозь трусы, такое там давление, на весь кабинет. Во всяком случае, мне так почудилось.

Усилием воли зажалась, надежда освободиться самой оставила меня. Осталось полагаться на случай, на возвращение врачихи, а там уж как повезёт. А ветерок из дверной щели стал ну просто ледяным... То ли чувствительность обострилась, то ли трусы чуток увлажнились, уже и влага испаряется, холодя. Не стоило мне рыпаться, право, не стоило.

Потянулись минуты томительного ожидания... Эту фразу я откуда-то позаимствовала, уже и не помню откуда. А если взаправду, то до минуты растягивались секунды, а секундной стрелкой служил мне пузырь, пульсация боли в нём. Считать улары сердца я не догадалась, не до того было, да и незачем.

Вспомнилось мне привязанное сидение с грушей во рту. Там жидкостью переполнялся рот, она могла стекать из уголков губ, не тычь он мне грушей в корень языка, я бы так долго могла просидеть, подтекая потихоньку...

Но я вот что вспомнила в этой связи. Научиться сглатывать с открытым ртом можно было только опытным путём, ведь объяснить, как да что, не удастся - не придумали ещё слов для обозначения тех частичек тела, которыми мне следует искусно управлять, чтобы достичь желаемого результата. То есть, наверное, у врачей есть латинские названия всяких мышц, но поймёшь ли ты, если тебе скажут, что надо напрячь такую-то "латынку", а сякую-то, наоборот, расслабить? Вот бицепс напрячь нет проблем.

Так же и вокруг мочевого пузыря. Не всякий знает слово "сфинктер", а набор слов для указаний беден, больше синонимов, чем терминов: зажаться, закупориться, напрячь живот, стиснуть сфинктер... Подробно и не объяснишь, как уберечься, какой последовательностью действий, на что обращать особое внимание, каких ошибок не совершать, как оперативно менять планы в зависимости от промежуточных результатов. Напрашивается серьёзное слово "методика", или даже "ноу-хау".

Значит, постигать эту премудрость можно только опытным путём, без перевода в слова. Но, когда можешь в любой момент пойти в туалет, себя пожалеть, то до сильного терпежа, когда знание о сохранении сухости особенно важно, можешь и не дойти - как и когда грушу изо рта можешь выплюнуть. Так что пользуйся случаем, девочка, мобилизуй все силы, по сусекам скреби с пристрастием, не спеши сдаваться, пусть лучше тебя изнутри клещами железными разомкнёт, чем ты сама на себя рукой махнёшь.

Мочевой пузырь каменел, я уже чуяла, что его и не разомкнёшь сразу, сядь я сейчас на унитаз. Боль в нём из острой становилась тупой, и это пугало ещё больше. То, из чего женщины писают, онемело, трусы облепили тело, то ли пот их увлажнял, то ли подтекало из меня по капельке...

Как-то совсем некстати вспомнилось, как я, искупавшись, выходила из воды в мокром купальнике. Он не резиновый, но так облеплял тело, что где-то внизу, в распопине, что ли, вода не выливалась сразу и хлюпала - реже это было в груди, где есть место между сись... железами, а ниже всё плотно-плотнёшенько прилегало к коже. Иногда это было забавно, но чаще - неприятно, и я, поднявшись над водой ягодицами, незаметно оттягивала с них кромки купальника и давала воде стечь. А меж грудей - ещё раньше, там достаточно было оттянуть мокрую материю с подгрудья, и вода ухала вниз.

Интересно, если описаешься в плотно прилегающих трусах, не будет ли подобного? Может, смогу добежать до туалета с мочой, плещущейся между?

Опасные мысли. А тут ещё всё меньше и меньше мотивов напрягаться, всё ближе и ближе новые, разрывающие пузырь, ощущения.

И вот, когда я уже почти дозрела до позорной сдачи, в коридоре послышались шаги. Я обрадовалась - наверное, "моя" возвращается, но шаги были вперемешку с голосом - и не её (в смысле, голос чужой). Да и без голоса было понятно, что это шаги не идущие, а обходящие. Кто-то обходил кабинеты, останавливался перед каждой дверью и, видимо, в кабинет заглядывал, потому что голос становился глуше.

Ура, есть к кому воззвать о помощи!

Вот, наконец, отворилась дверь "моего" кабинета, кто-то заглянул и привычным голосом, как о давно надоевшей вещи, проскороговорил:

- Анализы, анализы, есть ли кто на анализы?

- Какие анализы? - тихо прохрипела я.

- Всякие: крови, мочи...

- Есть моча! - опять же тихо завопила я. - Я, я на мочу! Пожалуйста, возьмите у меня анализ мочи, нарочно копила.

- Так чего же разлеглась? - прозвучало грубо. - Мы там план по анализам не выполняем, по сусекам скребём, диспансеризация медным тазом накрывается, а она тут со своим беременным богатством лежит и не чешется!

Ей-богу, не будь я в таком пиковом положении, стены бы содрогнулись от моего хохота - на полуфразе. Но мне было не до смеха, и я только смогла произнести:

- Привязана я, видите? Вы бы меня освободили, и я бы сразу, с охотою, хоть за несколько человек.

- Отвязать не могём, - сказала санитарка, подходя ближе. - За какой ты докторшей, та тебя и ослобоняй. Нас за отсебятину греют. Кажный болящий на вес золота. Не поверишь, но нам приказано, ежели кто из кабинета не по-хорошему уходит, а по-злому выбегает, подножку ему, злодею, ставить, чтоб не ушёл, значит, от нашей медицины, не портил эту... как её... статиштику.

Снова хохота не вышло, не до смеха мне, и даже юмор с трудом доходит. Говорю сипло:

- Тогда здесь примите, без отрыва от производства, то есть от кушетки. Я попу приподниму, а вы трусы спустите и "утку" подсуньте.

- И-ить ты, "утку" захотела! Анализы в баночки собирают, типа майонезных. Баночку уж уважу, принесу. Больше медицине и не надобно. Ишь что придумала - "утку"! Выноси тут за ними...

Баночку! Да ещё майонезную... Она что, издевается? Я помотала головой, в ней стало как-то мутно, меня стало выгибать, словно в припадке.

Как ушла юморная нянечка, не помню, и сколько времени меня колебало, не ведаю. Похоже, тело училось тяжёлой ценой оставаться сухим, как я то и предполагала.

Открываю глаза и вижу склонившееся надо мной лицо врачихи:

- Я вам уже ЭКГ делала, не помните? Тогда лента где? Никто не заходил, не забирал? О-о, конкуренты, конкуренты...

Сил было только помотать головой. Мне вернули на место спавшую присоску, помазав кожу ледяным электролитом, аппарат загудел, и процесс, блин, пошёл заново.

Я потом говорила с пожилыми людьми, и все в один голос заявляли, что никаких заметных ощущений при снятии ЭКГ не испытывали. Я же словно сидела на электрическом стуле, то есть лежала на электрической кушетке. Чувствительность к току повысилась у рецепторов в измождённом теле или, может, слишком много скопилось внутри меня "электролита", чтобы ток "через" него шёл, а не через подопытное сердечко. Электроуринограмма...

Главное, что, корячась и успокаиваемая врачихиной ладонью, я совершенно "упустила из виду" свой пузырь, то есть нарочно не зажималась, махнула, что называется, рукой. Когда же ток, наконец, выключили, жужжание прекратилось, и изнеможенное тело бессильно опустилось на кушетку, я с некоторым удивлением почуяла, что всё ещё сухая! Только слабое ощущение влажности трусов, но по всей прикрываемой ими коже. Может, просто вспотела.

Не сразу поняла, что лёгкие щелчки замочков и убранные присоски означают свободу. С огромным трудом села, а когда напряглась для вставания, то с ужасом почуяла, что несколько секунд - это предел моего терпения. Вот без дураков... то есть дур.

- Горшок, скорее! - крикнула без экивоков.

- Анализы мочи - в кабинете напротив. И что за тон? Девушка, куда же вы? Оденьтесь? Вы ведь простужены!

Влетаю в кабинет напротив, вижу ширму и интуитивно забегаю за неё, на бегу спуская трусы. Мне снова орут, куда это я? Кто-то приводит себя в порядок после, очевидно, "пробоотбора". Невзирая на мужской его пол, сую в руки трусы и буквально падаю на свободную "утку". Дальше, как говорится, дело тех... то бишь физиологии.

Когда выссалась до конца и перетерпела тягучую боль в пузыре, выяснилось, что выйти не могу. Где мои трусы? Мужчина вышел, очевидно, не желая мне мешать. Настоящий джентльмен.

Меня вдруг потянуло смеяться - реакция наступила. И как прикольно - в общественном, можно сказать, месте - и без трусов. И где они - не знаю. О-у-у, о-у-у, нет, надо сдержаться.

Но вот заглядывает за ширму санитарка - та самая.

- Ага, пришла-таки анализы сдавать! - говорит она и протягивает трусы. Мои, ура! Тут её взгляд падает на сосуд: - Да ты поверх, что ли, прудила? Не пустую утку взяла? Растеклось-то как, господи!

Я уже надела трусы и была готова уйти. Вослед мне несётся вопрос, а кто же в баночку майонезную переливать твой потоп будет...

Возвращаюсь в "свой" кабинет, буквально перепрыгивая коридор. Блин, конвейер диспансеризации крутится, как заведённый: на кушетке уже лежит мужчина, по пояс нагой, брючины засучены, и к лодыжкам электроды-зажимы прицеплены. Врачиха суетится, усеивая волосатую грудь присосками. "Не замечая" из вежливости, быстро натягиваю джинсы, натягиваю свитер, одёргиваю - и тут вежливость велит уже замечать.

- Ну, здравствуй, Сидорова! - говорит лежачий.

- Ой, здрасте, Декан Деканыч, - отвечаю. - Но я не здравствую, я болею. Простужена сильно.

- Справка о простуде подписана? - интересуется он.

- Нет ещё, - отвечает врачиха. - Вами ведь занимаюсь.

- Ну вот, значит, пока считаешься здоровой. И вежливость для тебя никто не отменял. Просишь подержать трусы - говори "пожалуйста".

И тут мне по-настоящему, стопудово стало не до смеха.

Пост-скриптум. Исполняю обещание, данное в начале. Как порой приходится рассмешивать девушек.

Со стаканчиком кофе в одной руке и булочкой в другой я медленно шла по коридору учебного корпуса. Вдруг открылась дверь, и в выглянувшем я узнала лохматую голову своего однокурсника Кости.

- Салют, Кать! Свидетельницей будешь? Пять минут, от силы десять.

- А что такое? - заинтересовалась я.

- Пари. Прямо сейчас и приступим. Будь другом... то есть, подругой, зайди.

Что ж, я отлично могу свидетельствовать, закусывая. Или закусывать, свидетельствуя. Глаза в еде не задействованы, и ушки тоже, а где-то находиться надо ведь. Почему не там, где интересное что-то?

Зайдём-с, полюбопытствуем.

Наш учебный корпус выстроен четырёхугольником, и во всех четырёх углах проходят, через все пять этажей, стеклянные башни. Ну, то есть все угловые комнаты застеклены и в них проходишь через дверь из коридора. Три башни хорошо просматриваются снаружи. Так и было задумано - балконов не полагается, падают студенты-то с балконов, а побывать "на воздухе", посмотреть сверху вниз на улицу, на двор хочется. Вот и придумали архитекторы эти башни, сквозь которых было даже видно сечение полов.

А вот четвёртая башенка выходила в глухой простенок. Освещалась она солнцем почти так же хорошо, как и остальные, и даль дальняя неплохо просматривалась, правда, целиком, не панорамно, но снаружи плохо было видно, что творится внутри. Студенты не замедлили этим воспользоваться. Летом, заняв "кабинку" тесной компанией, пили чай, словно на пикнике, или даже на пляже, "загорали". Я даже слышала, что кое-кто какое-то время там находился совершенно обнажённым. То ли пари держал, что пять или десять минут так простоит, то ли это было наказание проигравшему какое-то другое пари... Нахально и рискованно.

Что там на этот раз? В "аквариуме" стояло трое девушек, двое - мои сокурсницы, а третья - дылда Миклуша (так её звали, потому что фамилией ей была Маклаева), серьёзная "ботаничка" с параллельного потока, нескладная и не склонная к студенческим розыгрышам. Похоже, все чего-то ждали, и когда я вошла, ожидание прекратилось, все оживились.

- Вот и три свидетельницы. Миклуша, нет возражений, отводов?

Ага, вот кто, значит, участвует в пари. И не подумала бы на такую никогда.

Дылда кивнула.

- Возражений нет, - словно отвечала на семинаре по правоведению. - Хватило бы и одной.

- Нет-нет, три свидетельницы, и не меньше. А больше сюда и не уместится.

- Только зря всё это, - сказала Миклуша. - Всё равно ты меня не рассмешишь. Многие пытались, и сама я хотела. Но не получается.

Действительно, слышала я о ней такое. Анекдотами, вообще, словами можно было добиться только грустной улыбки. А когда её щекотали, она сперва стонала в голос, а потом начинала плакать, если сильно - рыдать навзрыд. Грудная клетка тряслась, но не от смеха.

- Повторю ещё раз, специально для Кати, - сказал Костя. Что ж, всегда приятно, когда для тебя особо что-то делают. - Я берусь рассмешить Миклушу за пять минут. Смех должны зафиксировать двое из троих или все трое. Приз определяет победивший после завершения пари.

Вон оно что!

Короткое молчание сообщило, что вопросов и возражений нет - прежде всего, у меня.

- Так, - Костя проверил, закрыта ли дверь. - Начинай, Миклуша.

И прежде чем она сделала движение, предупредил:

- Время раздевания в пять минут не входит.

- Естественно, - невзрачным голосом согласилась девушка. Стала расстёгивать блузку, инстинктивно оглянулась на присутствующих и дёрнулась отвернуться.

- Вне пяти минут можете не смотреть, - подсказал Костя и отвернулся к двери, завозился с замком, вернее, с ручкой, проверяя, можно ли запереть. Мы, трое девчонок, повернулись друг к дружке и о чём-то приглушённо заговорили, типа как отличить смех от "хе-хе".

Застрекотала "молния" - Миклуша взялась за джинсы.

- Я всегда ношу обычное бельё, - послышался её негромкий, почти бубнящий голос. - Это только сегодня, ну, когда пари, вот так, надо же подставиться. Я не люблю, когда залезают за кромки. Вот, поэтому сегодня так...

- Да не залезу я, - отрешённо, будто не с ней разговаривал, заверил паренёк.

Вроде, кончила. Поворачиваемся к ней. Вот те на! Трусики узеньким треугольничком, по паховым складкам, по бокам завязки. Лифчик же первый раз я такой вблизи наяву вижу. Словно повесила девушка себе на грудь через шею подкову округлостью вниз, та втиснулась между грудками, расклинила, развела их в стороны. А от стоячих боков подковы к бокам тела идут узкие и тугие полосы материи, скорее прибинтовывают груди к телу, чем поддерживают и вмещают. М-да, ну и конфигурация у неё!

Присмотревшись, хотя старалась не пялиться, я заметила, что "грудные" полосы были немножечко насборены, к подкове крепились узлом, дальше чуть растопыривались по вертикали, а к бокам снова тоньшели, там были нахлёстки на манер плоского (галстучного?) узла. По спине шла тонкая лямочка.

Если не брать совсем уж крошечные викини, которые такая девушка никогда и ни за что не наденет, то такое бельё давало минимум покрытия по вертикали, по горизонтали же всё определяла ширина тела. Миклуша была высокая и тощая, так что минимум был абсолютный, да ещё из какой-то блёклой материи.

Она поёжилась - наверное, из-за наших взглядов.

- Начнёшь? - спросила робко.

- Начну, - твёрдо ответил Костя. - Кать, засеки время.

Я засекла. Он расстегнул сумку и вытащил какую-то вещь, по расправлении оказавшуюся женским эластичным поясом. Присел, растопырил.

- Ну-ка, вступи ножками. Молодец! Теперь вверх, вверх, к талии, к пояснице.

- Шершавый он у тебя какой-то. До подмышек поднимать? Обычно мне подмышки щекочут, а я только плачу.

- Нет, остановим на талии. Вот так, - он расправил жестковатую материю. - Пригладим, - Мышцы на его руках напряглись, значит, плотно пригладил, прижал, похлопал.

- Ой, колет чего-то, - Миклуша постояла, чуть покачиваясь, видно было, как поёкивает живот. - И вроде тепло там, - Она слегка закусила губу, прикрыла глаза, прислушиваясь к ощущениям. Костя стоял, выставив вперёд руки, показывая, что он её тела не касается.

Вдруг Миклуша судорожно вдохнула, прямо-таки вдёрнула в себя воздух, и схватилась за пояс, но парень быстро перехватил её руки, отвёл от тела.

- Руками не трогаем, подальше ладошки.

- Но я... - Её живот стал втягиваться и "стрелять", видать, не комфортно там было, колол поясок или щекотал. Губы закусила, на щеках проступила краска.

- Ой-ёй-ёй, - и попыталась выдернуть руки из сильных мужских кулаков - конечно, неудачно.

- Не кричим, не ойкаем, стараемся молчать, - уговаривал хозяин кулаков.

Девушка, не в силах вырвать руки, стала качать тазом взад и вперёд, точно крутила хула-хуп. Видать, очень ей досаждал пояс, может, даже жёг ей талию. Вон, лицо пятнами аж пошло.

Живот по-прежнему отчаянно ёкал. И вдруг я заметила нечто странное. Подёргивания мышц, прежде хаотические, начали мало-помалу упорядочиваться. Мышцы как бы "поняли", что если дёргаться вразброд, то не прогонишь надоедливую мешковину, а только пуще кожу об неё натрёшь. Надо скооперироваться, раз уж руками хозяйка не помогает. И вот подёргивания стали переходить в направленную волну, начавшую обвиваться по торсу по часовой... ну, это как посмотреть, с Миклушиной точки зрения или нашей. Но помню, пошло в обвив, в обход, словно обруч.

И вдруг - медленно, но начал сдвигаться сам пояс. Его понесло по телу, закружило. Пожалуй, несколько сантиметров в секунду он давал, может, дюйм. Каждый участок кожи старался оттолкнуть неласковую материю в сторону - и отталкивал, но за ней шёл другой такой же, щекотал, жёг - и всё повторялось.

Тело перестало раскачиваться, все силы пошли на вращение. Слышалось тяжёлое дыхание, какое-то помычивание, непроизвольные горловые звуки. Чувствовалось, что тело раскочегаривается, уже выше пояса начало краснеть, и по бёдрам пошла краснота...

Я поймала Миклушин взгляд - тупой, напряжённый, взгляд человека, который пока держится, но вот-вот не выдержит. И интуитивно ощутила, что сейчас наступит развязка, просто не может не наступить - жертва сорвётся либо в плач, либо в смех. Несколько раз открывала рот, но то ли сдерживалась, то ли пока время не пришло.

И тут одна из свидетельниц громко фыркнула. Как потом оказалось, она увидела, что одна из завязок трусов начала развязываться... Это послужило затравкой. Миклуша глубоко, с горловым резонансом, вдохнула, натужилась, даже пояс притормозил вертеться, и вдруг разразилась прямо-таки диким хохотом, потрясшим стены.

Не три, а все триста тридцать три свидетеля зафиксировали бы этот смех. Костя отпустил её руки и быстро стащил, растянув, пояс, но девушка продолжала хохотать. Вышагнула нетерпеливо из спущенного на пол и стала сгибаться-разгибаться в пояснице, потом затёрла живот, но всё смеялась, смеялась, смеялась. Видать, много в ней накопилось за двадцать лет невысмеянного веселья, и вот сейчас оно устроили прямо-таки ядерный взрыв.

Одна из свидетельниц завязала ей покрепче трусы, а остальные во главе с Костей стали держать дверь и кричать через неё, что ничего особенного тут не происходит, что не надо ломиться, что просто рассказали смешной анекдот, и сейчас вот отсмеёмся и утихнем. Помогало плохо, а как только пронёсся слух, что смеховую девственность потеряла именно Миклуша, дверь распахнулась, словно её и не держали вовсе, и комнатка превратилась в кунсткамеру.

Тут прозвенел звонок на пару, кое-как отрезвил публику. Миклуша стала одеваться, но с хохота перешла просто на смех, а джинсы долго не могла застегнуть, так ей нагрело поясницу. Когда всё же смогла заговорить, перемежая слова хихиканьем, сказала:

- Я проиграла, хи-хи, ты выиграл, ох-хо-хо. Чего же ты хочешь, ах-ха-ха-ха?!

- Я? Ничего. Ровным счётом ничего. Я сделал то, чего никто не мог сделать до меня, и очень доволен. Надеюсь, ты не в обиде?

- Как - ничего?

- Да вот так.

- Серьёзно?

- Более чем.

Миклуша так удивилась, что перестала смеяться вообще.

- Но, позволь... обычно же, кто выигрывает, хочет чего-то от проигравшей... тут вот без всего постоять полчаса или по улице пробежаться. Ты что, вообще ничего не хочешь?

- Ничего вообще. При свидетелях заявляю торжественно.

- Это нечестно!

Тут уж засмеялись мы. Впрочем, звонок - он и для нас звонок, пора уже нам. Долго не рассмеёшься.

Миклуша застегнула, наконец, "молнию" на джинсах и дозастегнула блузку. Вид у неё был какой-то надутый, обиженный.

Костя решил исправить дело.

- Ну, хорошо, а вот если бы проиграл я, что бы ты мне назначила?

Девушка зыркнула на нас, давая понять, что мы тут лишние, приблизила губы к уху парня и что-то прошептала.

- Чего-чего? - не поверил он.

Шёпот повторился, ухо уже взято было в ладошки. Костино лицо расплылось в улыбке.

- Да это я и так сделаю, если тебе приятно. Только без вас, девчата. Всем спасибо, всем до свидания. Пока!

Мы пошли на пару. Вот так всегда: нужны - приглашают, не нужны - без лишних церемоний захлопывают дверь. Нет, надо придумать своё пари и выиграть его у этого несносного Константина!