Дом стоял на отшибе деревни, у самой воды. Построенный еще далёкими предками, он давно обветшал: угол печи осел, у крыльца доски подгнили, и крыша понемногу просела от времени и сырости. Стены избы, когда-то светлые, потемнели, облезли, словно пропитались бедностью. Тут и там торчали обломки соломы, напоминавшие о тех временах, когда в доме ещё смеялись дети и когда его мать была крепкой женщиной, а не измождённой болезнью тенью, почти сросшейся с узким топчаном у окна.
Алексей вернулся домой с реки, на ходу отряхивая с грубых холщовых штанов мокрую землю. Весна ещё только начиналась, и солнце словно не спешило сюда, так что вокруг дома и везде, куда ни кинешь взгляд, был сплошной холодный промозглый серый цвет. Мужчина поставил ведро с рыбой у порога и задержался, смотря на дом, где когда-то вырос. Давно уже не было в нем того уюта, который он помнил из детства, - как только отец ушел на войну и не вернулся, в доме началось какое-то тихое увядание.
Входя в избу, Алексей услышал, как скрипнуло старое дерево под ногами. Мать была у себя, тихо лежала на топчане, прикрытая шерстяным платком. За долгую зиму её простуда превратилась в надсадный, мучительный кашель, который не давал ей ни отдыха, ни сна. Лицо её осунулось, оно, казалось, бледнее и тоньше того платка, что едва держался на её голове. Лишь глаза, всё так же глубоко посаженные и тёмные, по-прежнему светились теплом и любовью всякий раз, когда старушка смотрела на сына.
- Лёшка, ты, что ли? - едва слышно выговорила мать, услышав его шаги. Алексей кивнул, хотя знал, что она не увидит - зрение её почти ушло этой зимой.
- Я, мама. Рыбы принёс, - проговорил он, стараясь придать голосу бодрости, чтобы не беспокоить её. Но матери не нужно было видеть, чтобы понять, как ему тяжело. Она почувствовала это с первого же слова.
- Поставь к печке, сынок. - Она тихо откашлялась. - Сегодня у нас богатый ужин будет.
Алексей поставил ведро рядом с печью, смахнул с неё рукой мелкие крошки старого раствора, осыпавшиеся с потолка. Его взгляд неосознанно скользнул по старому сундуку, что стоял в углу избы. Там, под стопками давно выцветшего от частых стирок белья, лежала единственная вещь, принадлежавшая его отцу, - китель. Китель был из тёмной прочной ткани, но за годы ткань слегка выцвела и помялась, потеряв прежний блеск. Погоны, обшитые золотистыми нитями, выглядели так, будто пытались сохранять былую гордость, но они тоже потускнели и казались теперь бледным напоминанием о когда-то гордой воинской форме.
Отец Алексея был унтер-офицером, человеком строгим, суровым, но справедливым. Он много лет прослужил царю и стране, а когда началась война, добровольцем отправился на фронт. Он не вернулся. Алексей не знал, где его могила, - может, где-то в Китае или Корее, а может, и вовсе её нет. В доме остался лишь этот китель - старый, тёмный, с тёмно-зелёными пятнами, что когда-то были следами пота на воротнике. Погоны тускло блестели в слабом свете. Под мрачными складками ткани словно жила память о человеке, который был когда-то главой этой семьи, его голос, его привычки и его сила.
Сундук давно не открывали. Мать, казалось, всегда старалась обойти его взглядом, будто он содержал в себе нечто большее, чем просто одежду покойного отца. Вечерами, когда Алексей был совсем маленьким, она иногда касалась замка сундука, словно собираясь достать китель, но её рука всякий раз замирала, и она медленно отходила. Теперь же сундук был просто покрыт слоем пыли и заботливо завязан узлом старой верёвки, как будто никто не должен был тревожить отцовскую память.
Алексей, как и мать, тоже не решался трогать китель. Для него это была не просто ткань, не просто форма - это была последняя нить, связывающая их семью с прошлым, с его собственным детством. Китель напоминал ему о том времени, когда он знал мир и покой, о том, что когда-то дом стоял крепким и сильным, а жизнь была полной.
Глава 2. Перемены.
В деревне, казалось, всё шло по-прежнему - гуси всё так же плескались в мелкой луже у дороги, мужики возили воду на коромыслах, дети носились между кур и свиней. Но под этим привычным образом жизни чувствовалось беспокойство, скрытое за будничной суетой. Слухи о событиях, происходивших в далёком Петрограде, достигли и этих краёв, разрастаясь и обрастая новыми подробностями, как снежный ком. Алексей, как и многие, сначала отмахивался от этих слухов, не веря, что что-то на самом деле могло измениться. Но за последнее время разговоры становились всё настойчивее, и тревога словно окутывала всю деревню.
На одной из улиц, недалеко от дома Алексея, собралась небольшая группа мужиков. Они стояли кучкой, о чём-то оживлённо споря. Их разговоры прерывались, как только кто-то подходил ближе, и они кивали друг другу, переглядываясь, словно боялись, что кто-то подслушает. Алексей проходил мимо, не собираясь вмешиваться, но один из мужиков, дядя Гриша, заметил его и махнул рукой.
Алексей остановился, неуверенно подходя ближе. Он знал дядю Гришу как деревенского шутника, но в этот раз его лицо было серьёзным. Мужики вокруг кивали, подталкивая его говорить дальше, явно подстрекая к обсуждению.
- Что за новости-то? - спросил Алексей, оглядываясь на других мужчин, которые тут же подтянулись поближе, словно готовясь услышать что-то сокровенное.
- Петроград-то, Лёшка, большевики захватили. Власть взяли в свои руки, - тихо, но напряжённо сказал Гриша, как будто выговаривал что-то запретное. - Говорят, теперь власть у народа будет. Глядишь, и до нас доберутся.
Эти слова вызвали у Алексея двоякие чувства. С одной стороны, мысль о том, что всё вдруг перевернется, казалась ему почти нереальной. С другой - у него не было большого доверия к "народной власти", о которой так много болтали: ещё с детства он привык к строго определённому укладу жизни, где деревенские справлялись с трудностями сами, не полагаясь ни на царя, ни на каких-то политиков из дальних городов.
- Думаешь, дойдут до нас, в деревню нашу? - спросил кто-то из мужиков. На это дядя Гриша пожал плечами.
- А кто знает? Говорят, что большевики обещают всё общим сделать, землю крестьянам отдать, фабрики рабочим. Только как до нас дойдёт это, кто бы знал. А так, власть новая - может, и мир изменится.
Старый Пётр, стоявший рядом, качнул головой:
- Мир изменится, да не факт, что в лучшую сторону. У нас тут что? Пашем себе, хлеб сеем, коров доим. У кого земля есть - те живут, а у кого нет, тот... Ну что он, разбойничать пойдёт? Вон в прошлый год Васька Михайлов тоже пробовал - да его самого потом избили за кражу овцы. Не знаю, - заключил он, - верить или не верить в этих новых начальников.
Собравшиеся мужики озадаченно кивали. Они слушали новости, но в душе каждый из них сомневался, как же это всё коснётся их лично. Привычный уклад жизни уже давно вошёл в их кровь: подняться с восходом солнца, работать в поле, справляться с проблемами и жить по совести. А теперь, по словам дяди Гриши, откуда-то сверху надвигалось что-то, что, возможно, изменит всё это.
Алексей, прислушиваясь к их разговорам, пытался представить, как выглядят те самые большевики, которые теперь якобы правят страной. Он почти ничего о них не знал, кроме рассказов про революционеров, которые где-то в городах выходили на улицы с красными флагами и кричали о свободе и равенстве. Ему это всё казалось далёким и странным - в их краях, чтобы выжить, нужна была не свобода, а умение работать от зари до заката, чтобы прокормить себя и своих близких.
Он замолчал, погруженный в собственные мысли, как вдруг к ним подошёл старый дьяк Филипп. В его глазах было странное выражение - смесь тревоги и какого-то предчувствия.
- А ну-ка, мужики, расходитесь, - сказал он, оглядывая собравшихся. - Нечего тут слухи разносить. Вон что говорят - большевики, революция... Говорят, с церквями разбираться будут. Как бы на себя не навлекли беду эти революционеры.
Мужики помолчали, переглядываясь. Слухи о том, что новая власть враждебно относится к церкви, добавляли беспокойства в сердца. Для них вера и молитва были такой же частью жизни, как и труд в поле. Отказаться от этого было бы немыслимо, и в их глазах тот, кто покушался на церковь, был угрозой их укладу, их пониманию добра и зла.
Алексей ощутил тяжесть в груди. Он вспомнил мать, которая молилась каждый день у небольшого образа над печкой, молилась за него, за его брата и за душу их отца. Вера была её единственной утешительницей в последние годы. Если большевики действительно станут угрожать всему этому, то, чем тогда жить людям, которые знают лишь труд и веру?
- Лёшка, ты что молчишь-то? Что думаешь про это? - вдруг окликнул его дядя Гриша.
- А что думать... Нам работать надо, а не спорить. Наша власть - это земля под ногами. Пока она есть - мы живём, - ответил Алексей, стараясь казаться спокойным. Но, уходя обратно к дому, он чувствовал, что внутри него нарастает тревога.
Глава 3. Родной брат.
Вечер окутал деревню мягким закатом. Алексей сидел на пороге дома, подперев голову рукой, и смотрел на речную гладь, отражавшую багрово-оранжевое небо. Мысли его были тяжёлыми и путанными. Он часто возвращался к мыслям о брате Фёдоре - том самом, который служил в армии, ушел ещё до начала войны и о ком они с матерью уже долгое время не получали вестей.
Фёдор был старше Алексея на несколько лет и всегда был для него примером. Алексей помнил, как в детстве брат обучал его всему, что считал нужным знать мальчишке: как завязать прочный узел, как правильно загонять скот и как защищать себя. В отличие от Алексея, который всегда был спокойным и рассудительным, Фёдор был человеком действия. С юных лет он не мог смириться с ограниченностью крестьянской жизни и всегда говорил, что создан для большего. Сколько Алексей помнил, Фёдор мечтал стать солдатом, чтобы не просто служить Отечеству, а добиться признания и уважения. Ему хотелось чувствовать свою силу, испытать свою волю и, если потребуется, рискнуть ради других.
Алексей вспоминал день, когда Фёдор отправился на войну. Одетый в военную форму, он выглядел как чужой человек - даже походка у него была другая, уверенная, будто он уже не принадлежит их семье. В тот момент Алексей испытывал странное чувство - смесь гордости и тревоги. С одной стороны, он видел в Фёдоре героя, того, кто бросил вызов судьбе и отправился покорять новый, полный опасностей мир. С другой - у него было предчувствие, что брат может никогда не вернуться.
Теперь, сидя у порога, Алексей часто думал, какова судьба Фёдора. Был ли он ещё жив? Слышал ли о перевороте в столице? Понимал ли, что их страна, за которую он воюет, изменяется до неузнаваемости? Эти вопросы не давали Алексею покоя. Иногда ему даже снилось, что брат возвращается, - стоит у порога в потрёпанной форме, с глазами, полными какой-то неизведанной силы, и молчит, будто понимает, что его возвращение - это лишь мираж, который развеется с рассветом.
Слова дяди Гриши о том, что большевики взяли власть и обещают дать землю, вызывали у Алексея новые волнения. Ему казалось, что Фёдор не стал бы поддерживать такие изменения. Фёдор был человеком чести и долга, таким же, как их отец, унтер-офицер. Он считал, что порядок и дисциплина - основа жизни, а всё, что шло против установленного порядка, вызывало у него отвращение. Алексей знал, что Фёдор, если бы узнал о событиях в столице, скорее всего, взял бы оружие и пошел бы против всех этих новых законов и правил.
Мать же почти не говорила о Фёдоре, хотя Алексей знал, что она думает о нём ежедневно. Она часто сидела у окна, глядя вдаль, словно ждала, что он появится из-за холма, махнёт рукой и вернётся домой, как бы случайно задержавшись на несколько лет. Но её ожидание было молчаливым и долгим, словно внутри себя она уже смирилась с его отсутствием, хотя сердце её продолжало надеяться.
Глава 4. Ранний осенний вечер.
Ветер был лёгким, но приносил с собой свежесть, заставляя Алексея вздохнуть полной грудью, пытаясь поймать этот момент, как единственное, что осталось от старых, беззаботных времён.
- Лёшка, ты где? - услышал он тихий голос матери, и это сразу вернуло его в реальность. Он обернулся. Мать стояла у двери, держась за косяк.
- Я тут, мама. Всё хорошо, - ответил он, вставая с порога и подходя к ней.
Её лицо было бледным, как всегда, от болезни, но глаза сохраняли ту же живость и теплоту, которая когда-то согревала их дом. Она всегда старалась поддерживать его, несмотря на свои немощи. Алексей помнил, как она ещё в детстве говорила ему, что семья - это всё, что у них есть. И он верил в это. Всегда верил.
- Ты долго здесь сидишь. - Она улыбнулась. - Я думала, ты куда-то ушёл.
- Просто задумался немного. - Алексей осторожно поддержал её, когда она сделала шаг вперёд.
Мать вздохнула и присела на скамью рядом с дверью.
- Слухи эти... про большевиков. Всё ли это правда, Лёша? - спросила она, её голос был тверд, но с нотками беспокойства.
Алексей не мог дать ей лёгких ответов. Он не знал, что будет завтра, и тем более не знал, что будет с ними.
- Не знаю, мама. Слишком много слухов.
- Ты прав, Лёшка. Ты всегда был таким... Тихим, спокойным. Но помни одно - не забывай, кто ты есть. И что важно. Не забывай о семье.
Её слова отозвались в сердце Алексея, напоминая ему, почему он остался здесь. Почему он был готов стоять за свою семью и не искать лёгких путей. Он был здесь ради неё, ради матери, ради того, чтобы сохранить хоть что-то прежнее.
Слово "переворот" не имело для него смысла. Это было пустым, абстрактным понятием. Переворот, революция, большевики - всё это для него было чем-то чуждым, что не касалось его личной жизни. Но он знал, что если что-то произойдёт с ним, если он вдруг окажется на другой стороне этой новой силы, он всегда сможет вернуться домой, к своей матери, к своей семье.
Алексей вернулся к своему месту у порога, и на этот раз его взгляд не блуждал по реке. Он смотрел в пустоту, чувствуя, как постепенно все его сомнения исчезают, как будто жизнь в его доме, в его семье - это то единственное, что стоит того, чтобы бороться. Он не знал, как сложится его будущее, но понимал одно: пока он жив, он будет защищать то, что принадлежит ему.
Глава 5. На пороге.
На реке по утрам слышались первые трески льда, когда его ломали большие камни, катившиеся по течению, принося новые заботы для рыбаков.
На улице, где раньше не было ничего, кроме ворчания старых мужиков, сидящих на лавках у своих изб, появились новые лица. И не только новые, но и странные, с каким-то подтекстом в взгляде и особым, чуть напряжённым поведением. Мужики, сидя на порогах, шептали о них, боясь назвать вслух, но и не скрывая любопытства.
Молодые ребята, которым до революции ещё не было двадцати, теперь, как оказалось, могли быть не просто работниками или крестьянами, а носителями совсем других идеалов. На одном из собраний, куда Алексей пришёл по просьбе дяди Гриши, его встретил незнакомый, но заметно уверенный парень с красным флагом, прикреплённым к плечу.
Алексей, нервно стиснув руки, почувствовал, как будто с этим флагом пришло нечто, что разрушало его старый мир, старую уверенность в том, что всё в жизни должно быть неизменно. Он хотел что-то сказать, но слова застряли где-то в горле.
- Мы думаем, что землю нужно делить, - начал парень. - Зачем старым хозяевам? Им, может, уже не нужна. Но земля нужна тем, кто трудится, кто готов работать на ней. Народ должен владеть землёй, а не работать на хозяев.
Алексей повернул голову в сторону группы стариков, которые сидели у забора, слушая этот разговор. Они переглядывались, и в их взглядах было видно беспокойство.
Но что хуже всего: людей было много, и мнения расходились. Одни поддерживали, другие отказывались, третьи даже начинали приспосабливаться к новому порядку, будто бы из-за страха. Алексей видел, как под давлением перемен мужчины и женщины стали сторониться друг друга, а земля, которая когда-то была основой их жизни, теперь стала причиной раздора и споров.
Он шёл домой, чувствуя тяжесть в груди. Не хотелось думать, что все эти новые законы и разногласия скоро станут частью их жизни. Он бы и хотел скрыться от этого всего, забрать свою мать и уехать куда-нибудь подальше, но не мог.
С рассветом следующего дня Алексей снова встал рано, как и всегда, чтобы начать работать. В этот момент раздался чей-то голос из-за угла. Мужики собрались рядом, а Алексей, не успев услышать весь разговор, вдруг заметил странные фигуры на горизонте. Они шли, не спеша, но уверенно. Впереди их шёл тот самый парень с красным флагом.