Кириллов Антон Николаевич : другие произведения.

Закат "Красного октября"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


 

Республика Карелия, г Сегежа                     

   ул Пр-- зд Бумажников д 10а---кв 15             индекс186422
   Кириллов Антон Николаевич
                         Тел. 88143154528
  
  
   " Закат Красного октября "
  
  
   Действие 1

 

 

    В деревне бабка Прасковья жила одна, как и многие другие старики, доживали свой век. При этом, ещё числилась на довольствии за колхозом "Красный Октябрь". Сам колхоз тоже доживал свой век, под напором скрытых грабежей своего руководства, или, можно сказать, не совсем скрытых.
         У бабки Прасковьи от прошлого хозяйства оставалась одна коза, два огорода и грабли с лопатой! У колхоза от прошлого хозяйства - с тысячным поголовьем скота, сотнями единиц техники, с огромной площадью земли - почти ничего не осталось, кроме двух тракторов, десятка голов свиней и  огромной площади земли.  Прасковье ежемесячно на счет падало полторы тысячи рублей пенсии. Колхозу на счет каждый день падало то,  что падает сверху от стаи птиц.   Если Прасковья, как руководитель своего хозяйства, вставала в пять утра, чтоб справиться со своим двором, то руководитель колхоза, то есть председатель, просыпался чуточку позже - к обеду. Если она уделяла времени своей избе, как придется,   то он своему дому - столько, сколько не спал. Потому как колхоз был перенесен в дом председателя, и колхозные мужики практически работали у него.
         Руководил наш председатель производственными делами, как положено, в рабочей обстановке, из конторы сельского совета.
    

Кабинет председателя; переговариваются по мобильному.

 

         Председатель.     Ну, что вы там, работаете?
         Бригадир.     Ильич! Все по плану, как и говорили. (Пауза.) Только... гм, вот неувязочка небольшая.
         Председатель.     Какая еще неувязочка?
         Бригадир.     Фрол дышать не хочет! Лежит на поветях в сенях и не дышит.
         Председатель.     Может, он умер? Сделайте ему искусственное дыхание "изо рта в рот"!
         Бригадир.     Кто с ним чмокаться будет? Это сколько надо самогона выжрать, чтобы припасть к его сопливым губам.!
         Председатель.     Ладно! Ключи от подвала у тебя? У тебя! Возьми бутылки три.
         Бригадир.     Ильич, три бутылки это, конечно, нормально. Но, Ильич, это же Фрол!
         Председатель.     Ладно, ладно! Еще одну, и будя. Ну, смотрите у меня, если больше одного человека, пьяного замечу, будете у Фрола в другом месте искусственное дыхание делать! ----Живой он будет, или мертвый, понял!  
         Бригадир.     Понял! Все, Ильич, отключаюсь.
    

Бригада в количестве трех человек склонилась над лежащим Фролом.

 

         Сенька.     Ну, что он там, не дышит?
         Бригадир.     Четыре бутылки Ильич дал!---- Это хорошо. Будем жребий на спичках тянуть, всем вмазать невозможно! Кто короткую спичку вытянет, тому и суждено Фролин трупик подымать. Слышали, что Ильич сказал? Застукает, кроме одного всех пьяными, будем по очереди Фролу в зад искусственное дыхание делать!   (С ухмылкой.) У мертвого еще ладно, ---а вот у живого?
         Ванька.     Мужики, что я думаю: вдруг у него летаргический сон? А мы будем тут с его губами лобзаться, вот смеху то будет над нами, когда он проснется!
         Бригадир.     А как узнать?
         Ванька.     Обычным градусником!
         Сенька.     Что, температуру под мышкой мерить будем?
         Ванька.     Нет, не под мышкой, и даже не в рот пихать придется, а гораздо ниже.
         Сенька.     А, да-да-да! Вспомнил, об этом где-то слышал. (С серьезным видом, почесывая затылок.) Нужно в зад градусник вставить и оно покажет: живой он, или мертвый. --- Можно пёрышко к нсу поднести! Но! --- Но таким макаром, точно не определишь. Работает, только мозг.
         Бригадир.     Ну, чего голову ломать! Давай его на живот. (Переворачивают.) И штаны снимаем! Сенька, сбегай до хозяйки за градусником. Скажешь, что температуру поймал и измерить хочешь. Да,--- и колес, для понта, спроси!
    

Приходит Сенька с градусником, держа его в руке перед носом.

 

         Бригадир.     Ты че принес? Синоптик!
         Сенька.     Нет у нее градусника! Брезгует,  давать, -- зараза! Пришлось с окна снять! Вот, такой по Цельсию,---- уличный.   
         Ванька.     Ты, наверное, погоду хочешь у Фрола узнать? Из его дырки гидрометцентр устроить?   (Пауза.) Может, и пойдет?
         Бригадир.     Ладно, пихай по Цельсию --- человека спасать надо! (Пауза.) Ты Что! ---Ты что делаешь?   (Разведя руками.)  Куда ты весь загнал? Ну-ка! Достань немного, пускай пару сантиметров торчит! Подождем минут пять.   (Закатив глаза вверх, подумав.) ---Десять минут.
    

Ждут.

 

         В строительной бригаде, собранной под председательским знаменем, Сенька с первых дней ее основания, потому как все трактористы остались без техники и работать по основной специальности не могли. Из-за своего доверчивого, спокойного характера, хоть и лет ему немало, он беспрекословно выполнял по работе, что ему скажут.   Старался начальству никогда не перечить. Любимым занятием у Сени, как "человека творческого", было рисование.   Изображал на своих полотнах   в основном   окружающую природу.   Жена одно время относилась к этому очень плохо, бывали скандалы.   Тем более, времена демократии у народа лет десять назад были очень тяжелые   и голодные, а он растянет простынку в рамке и сидит себе в сарае вечерами, малюет. Жена на "халтурах" лоб расшибает, зарабатывая на хлеб в семью, с двумя детьми - Сеня рисует. Не найдя, выход в борьбе с его творчеством, --- она смирилась: "Пусть лучше рисует, чем пьет а, может, рисунки и в дело пригодятся?" --- успокаивала себя, жена.     
         Сенька и вправду из-за любви к искусству пил реже, чем остальные, только по праздникам, а они в колхозе отмечались по своему календарю. В отличие от общероссийских праздников, в колхозе "Красный Октябрь" свой праздничный календарь. И поселковый народ соответственно придерживался их гуляния по-своему. К примеру, свадьбу гуляли до тех пор, пока не разведутся, похороны с поминками, пока не забудут усопшего, Новый год встречали на несколько лет вперед, день рождения Ленина - до дня его смерти, День Конституции и, как положено, свой день рождения у колхозников укладывался в неделю "с хвостиком". Вот и у Сени от этого "хвостика" очень болела голова, так как исполнилось ему десять дней назад сорок лет.
         Он невзрачно поглядывал то на Фрола,---- то на два литра, стоявшие рядом.
    
         Сенька.     Мужики, нельзя десять минут ждать! Нужно раньше что-то предпринять, на клиническую смерть всего пять минут отводится. Что нам Фрол потом на том свете скажет? Как мы над его жопой издевались?
         Бригадир    Давайте тогда быстрее, разыграем на спичках! (сжав в руке спички).   В руке три спички, короткая - фартовая!   Пожалуйста, тяните.
    

Первым тянул Ванька.

 

         Ванька.     Эх, длинная! (Поглядывая на Фрола.) Не буду, Фролушка с тобою целоваться! Не судьба.
         Бригадир.     Давай, Сенька, не томи, тяни скорее!
         Сенька.     Тоже длинная. (Серьезно посмотрев на бригадира.)   Слушай, бугор! Ну-ка, покажи,--- какая у тебя осталась?
         Бригадир.     Зачем мне ее показывать? Короткая! У вас же длинные спички.
         Ванька.     В натуре, ты че, нас за лохов держишь? Святи спичку.
         Сенька.     Давай, показывай, или сейчас у Фрола вместо градусника торчать будешь, вниз головою.
         Бригадир.     Да нате!  Возьмите.
          Сенька.     Вань, глянь! Спичка надломлена, он ведь, пингвин   комнатный,   три целых в руке держал.
         Ванька.     Беспроигрышный вариант, шулер! Один захотел, весь самогон выжрать. --- Слушай, ты, одноглазый бандит!
         Бригадир.     Почему это я одноглазый бандит?
         Ванька.     Да потому! В городе есть игровые автоматы, их называют "однорукие бандиты",   а получишь сейчас в глаз, будешь одноглазым. (Пауза.) Кого обманывать вздумал?
         Бригадир.     Ладно, давайте придем к   консенсусу. Я, у председателя выболтал две литры? --- Я!   Я, бригадир? --- Я!  Может, сделаем так: я пью один пузырь, делаю искусственное дыхание, а остальные пьем на троих! И овцы целы, и волки сыты.  Идет?
         Ванька.     Вот что тебя сейчас спасло, то только это! Как, Сень, по рукам?
         Сенька.     По рукам! Если что, все на себя, бригадир, возьмешь?
         Бригадир.     Хорошо! Помогите полутрупик перевернуть на спину. (Переворачивают.)   Воскрешать буду!
    
         Бригадир, взяв бутылку, вытянул пробку, сделанную из газеты и, прищурив один глаз, оценил содержимое на свету. Потом поводил горлышком у носа, закрыл глаза и, запрокинув голову, стал пить. Взгляд мужиков остановился на его большом как яблоко кадыке, который прыгал словно поплавок. И каждый,   вспомнив его эпизоды с косяками, решил: "Какой он все-таки гад. Обязательно надо дать ему в глаз! Но не сейчас".
         Бригадир был не из местных, приехал из комятской республики,   когда там лес валил не по своей воле. Познакомился с колхозницей через газету, завелась переписка. Дальше - больше, и вот он здесь. Пил часто, но мало, так же по колхозным праздникам. Его складу ума и изворотливости позавидовал бы сам председатель. Ильич частенько решал тупиковый вопрос, непосильный ему, через бригадира.   И иной раз складывалось впечатление, что вторая половина председательских мозгов - это и есть тот же бригадир.   Оба они склонны к криминальной деятельности, и все кражи с махинациями в поселке можно смело вешать на них.  Спасает от уголовного дела и самосуда односельчан все та же изворотливость, а Ильич - он,   как всегда, не при делах, всегда в стороне: "Буду я с каким-то холопом дела иметь".
    
         Бригадир.     О-о,   жуткая вещь у председателя! Сам гонит. --- Бабла не меряно, а самогон все также гонит.   Что скажешь... Ностальгия.
    

Втроем склонились над Фролом.

 

         Сенька.     Фу! Ну у него и зубы!  Да кого он ел ими?  Кильку в томате, когда в рот ложил, и та, наверное, там переблювалась.
         Бригадир.     Помогите повернуть голову на свет, нужно самогонкой продезинфицировать его чмокалки. Смотрите, какие большие.
         Ванька.     Да! Фрол любил губу раскатать. (Рассказывает.)   Помню, взяли мы поросенка на двоих, весной. Договорились держать у него, а под осень, как раз на свадьбу моей сестры, забить хряка. Ему - половина, и мне - половина! Кормили три месяца справно, я почти каждый день носил комбикорм, представляете! До его дома два километра тащиться; погода не погода - пер мешок с комбикормом или сухарями.   Конечно, лучше бы разом привезти несколько мешков!   Но он же, козленок, запьет и на точку за пойло свое отнесет. Пропьет! Бедный хряк сам себя с голоду съест. Ну! Вот, как-то на третий месяц кормления прихожу к нему, сухарей для хряка принес. Захожу. Смотрю, на столе самогон стоит початый наполовину, тарелочки с закусочкой, винегреты, салатики. И знаете еще что? Да-да!   (Кивнул головой.)   Свинина! А сам со своею, поддатый, телевизор смотрит. Но у меня назрел вопрос: не наш ли поросеночек на тарелочке развалился?   То есть то, что осталось от него. Спрашиваю: "Ты что, поросеночка привалил?"   Фрол отвечает: "Нет, операцию нашему хряку пришлось сделать!"   Я снова спрашиваю: "Какую операцию?"   Он:   "Хирургическу!   Пойдем, посмотрим".   Приходим в сарай, гляжу, у хряка голова перебинтована и ушей нет. Фрол мне и говорит: "Ночью волки в сарай залезли, под дверью. Видишь, лаз прокопали! А через ограждение никак, морды только свои пропихнуть смогли. Видать, за уши уцепились и порвали их. Так и ушли ни с чем! Ну, а я что!  Чего добру пропадать, вот ушки и ампутировал".
         Думаю, ладно! Черт с этими ушами.
         Неделя проходит,   иду снова кормить. В избу захожу, смотрю, опять пьяный сидит, на столе тарелочки стоят, а в тарелочках холодец плавает.
         Спрашиваю: "Опять волки?"
         Отвечает: "Нет! Пойдем, посмотрим".
         Приходим в сарай, вижу, поросеночек-то наш  раком стоит,  и ножек передних нет. (Чуть не плача вывел Ванька.)   Весь в бинтах обмотанный, будто боец в лазарете. На этот раз под бензопилу попал! Губошлеп этот дрова пилил, а хряк в это время рядом гулял. Резвился вокруг, резвился, на пилу и наскочил, ноженьки как травинку косой срезало. А что добру пропадать!   Вот Фрол холодец и сделал.
         И такой мне: "Ты паек хряку увеличь! Я тоже увеличил! Теперича   четыре раза в день кормить будем".
         Спрашиваю: "А с чего это? Зачем!"   Он: "Ну, как же! У нас хряк инвалид? Инвалид! А у инвалидов во всем мире паек усиленный".
         Пришлось усилить,   жалко живность. Короче, через две недели прихожу в очередной раз кормить, и задних ног нет.  Под трактор он попал! Разругался с ним в пух и прах. Под какой трактор?   Если на попке у моей хрюшки даже хвостика нет! Ага - гусянкой переехало. Отрезал он задние ножки и хвостик для своей кишки, а поросеночек лежит весь в бинтах. (Пауза.)   Недовольный такой! (Отводит в сторону глаза и добавляет.)   Меня не узнает.
         Ругались мы, ругались. Сошлись на том,  деньги отдаст за поросенка и кормление.
         Сенька.     Ну что, отдал?
         Ванька.     Если воскреснет, когда-нибудь отдаст. (Протяжно.) Когда-нибудь!
         Бригадир.     Тихо, мужики! Сейчас дуть буду!
    
         Набрав воздуха в прокуренные легкие, бригадир делал искусственное дыхание "изо рта в рот",   с интервалами откидывая голову назад, набирая свежего воздуха. Или почти свежего.
    
         Ванька.     Бугор, хорош воздух портить! Ты в рот дуй, а не у себя оттуда выдувай.
         Бригадир     (качаясь).     Не, мужики, больше не могу! Голова кружится; видно откинул душу наш Фролушка.
         Сенька.     Прими душу, Господь, раба своего. Давайте, помянем нашего односельчанина по-православному - выпьем и вспомним добрым словом.
    

Каждый сделал несколько глотков из бутылки, и плеснули,  

как подобает,   в рот покойному.

 

         Ванька.     С детства знаемся! В школу вместе за пять километров бегали. Девок сколько в стогах перемяли!   Помню такую Дуняшу, фамилия у нее... (Пауза.)   Из головы вылетела.   (Нахмурив брови.)    Да вы ее все знаете!   О!   Вспомнил, Кулакова. Да! Да! Дунька Кулакова. Журналов наберем, в стог сядем, тут у каждого Кулакова и просыпается.
    

Очухивается Фрол.

 

         Фрол.     Ты что брешешь! Онанист проклятый! Было-то один раз, и то по молодости.
          Бригадир.     Фрол воскрес!
         Ванька     (вспомнив долг).     С возвращением тебя с того свету! Кто рад, так это я.
         Сенька.     Ну, ты даешь! Мы-то думали, что ты того. (Подняв палец кверху.) Ушел от нас!
         Фрол.     Как это ушел?   У вас вона сколько самогонки стоит! Ушел! А почему у меня штаны сняты?   (Пауза.)   Ой-ой-ой, чего это у меня там? Что вы со мной вытворяли? Ироды!
         Бригадир.     Тихо, Фрол! Успокойся, ты, главное, не пугайся!   Я тебе сейчас все объясню.   Чувствуешь у себя в заде что-то?
         Фрол     (испуганно).     Чувствую.
         Бригадир.     Теперь залезь туда рукой, нащупай пальцами и потихоньку вытащи.
         Фрол     (с округленными глазами).     А что там?
         Бригадир.     Там градусник. (Пауза.)   По Цельсию!      
       Фрол.     Да вы че, охренели, над спящим  издеваться! Да я вас сейчас всех поубиваю. Я вам не градусник, а ваши же ноги в жопы по заталкиваю! Ну, козлы, держитесь!
    

Вся троица выскочила на улицу. Воспользовавшись тем временем, которое ушло

у Фрола на извлечение градусника из анального отверстия, они перелезли , через

председательский трехметровый забор и убежали.

 

   Действие 2

 

         Ранним утром, как только спала роса,  и солнцем припекло землю, Прасковья, взяв немного денег, чтобы прикупить в поселке конфет, да хлеба и рублей пятьсот на улад с председателем, чтоб тот к зиме выделил дровишек телегу. Отправилась в дорогу.
         Опершись на клюку, с латаным рюкзаком за спиной, тихо, но уверенно передвигала свои ноги в новых кроссовках, подаренные отдыхающим постояльцем позапрошлым летом. Путь по глинистой, засохшей дороге, был, для Прасковьи не короткий. Постоянно приходилось маневрировать от одной обочины к другой из-за тракторной колеи. Несильно блуждал ветерок, слегка обветривая лицо и усохшее тело, одетое в бушлат всех войн.
         Она шла по родным местам, напоминающим молодость и бурную жизнь времен коллективизации. Прасковья понимала, что жизнь прожита не зря. Сопоставляла эпизоды прошлой жизни и нынешней. Человек, который подошел к запредельной старости, то есть, как говорится, пережил всех, зачастую живет прошлым. Только здоровый образ жизни, время, проведенное без пороков, на молоке и меде, продлевало Прасковье года.   Вспоминала детей, разъехавшихся по городам, которые приезжали летом, раз в пятилетку, и то, чтоб забить барана, да водки попить. Вспоминала про  гробовые, отданные племяннице в поселке на хранение.   И, неудачно переставив ноги, упала, инстинктивно выставив руки вперед.
    
         Прасковья.     Ух! Блядь старая, ничего не вижу. Теперича очки дальнобойные с торбы доставать придется.   (Сидя развязывает рюкзак.)   Не успела далече отойти от дому, и уже развалилась, как в молодости. Сколько еще до сельсовета изваляться придется, только Богу известно. Главное, в поселке Мохнорылова (председателя) повидать. Думаю, не оставит старуху без дров. Проезжал в прошлом годе, мимо моего дома, на свое хозяйство поглядеть. Мог бы дома, в бане свое хозяйство разглядывать, --- то же самое! Все поля кустом и бурьяном поросли. От деревни в сто дворов я с козой, да коза со мной остались.   Ну, что расселась, --- развалюха. Давай, подымайся, дорога длинная. Может, у переезда кто-нибудь из "поселковых", подберет.   (Поднялась.)   Давеча Гринька на тракторе подвозил. Пожалел старушку, остановился , подсобил в телегу залезть. И сказал: "Только, баб Прасковья, держитесь покрепче, поближе к кабине". Знала бы, лучше пешком, если неделю бы пришлось идти. ---- Ох, и натерпелась! Он только тронуться успел, я уже с какой-то бочкой в обнимку каталась.---- А бочка пустая, ее кидает, то бишь нас вместе: то я на ней, то она на мне. Этому кричу: "Погодь, дай встану!".---- Куда там; он меня не слышит, не видит. На силу за борт ухватилась, и тут, видать, на камень наехали. Меня ка-ак подкинет вверх, и опять на бочку. Не помню, как и доехала. Помню, что потом Гринька   борт открывает и с улыбочкой мне говорит: "Старикам почет и уважение". Руки свои грязные тянет, чтобы с телеги меня снять. Потом опять провал в памяти, от такой етьбы, а перед глазами на солнышке лысина его блестит, так ярко блестит.---- И клюка у меня под рукой оказалась. Опять провал в памяти. Апосля мне поселковый милиционер с врачом говорят: "Ничего, Прасковья, не переживай, Дело открывать на тебя не будем. Понимаем твое шоковое состояние и уважаем твою старость. Гринька сам виноват, удумал старуху на телегу посадить, по такой-то дороге".
         Подходит к переезду. На переезде лицом к железной дороге сидел какой-то человек, Прасковье неизвестный. Судя по его виду, ему было плохо. Опухшие с пьяну глаза еле виднелись, сквозь опаленные солнцем веки. На голове волосы взъерошены так, будто он их держал в калориферной трубе. Потёртые, тёмные джинсы местами перепачканы свежим мазутом, а не заправленная яркая, алая рубаха морщинилась, как кора векового тополя. Его руки тряслись мелкой дрожью; это было заметно, когда он подносил к губам сигарету.   Из сандалии торчал большой палец с дыркой на носке. Лицо было покрыто недельной седой щетиной. Приблизившись к человеку, Прасковья оценила тонким взглядом его вид и сделала вывод: это " шпана". Она уже представила, как он к ней пристанет и станет домогаться.
    
         (Прасковья.     Ну, коза старая, допрыгалась. Сидела бы дома сегодня, ничего и не было бы. Недаром Розка, коза,  при дойке на ногу наступила. Плохая примета. Ты смотри, какая рожа у него. С такой рожей только подминать..., подминать..., подминать! О, зыкает,--- сейчас пристанет , и домогаться начнет! А если под юбку полезет?---- Ой, Господи! У меня же там деньги прибраны. Вот дура! Надо было в кроссовку прибрать.---Ну! На счёт: " подмять",---- я ему, даже спасибо скажу. А вот деньги? Да кому ты нужна, старбень? Восьмой десяток пошел божьему одуванчику. )
    
         Так успокаивала себя Прасковья, поравнявшись с человеком,----- поздоровалась. В деревнях так принято, если  человека видишь впервые. И обязательно головой кивнуть в знак того, что признателен.   Вообще, деревенские люди предпочтительней здороваются с незнакомыми людьми, чем из своей деревни.
    
         Человек.     Здравствуйте! Вы меня извините за навязчивый вопрос. Где я?
         Прасковья.     Ты, батюшка, заблудился, ----что ли?
         Человек.     Можно сказать, заблудился. Ехал, куда глаза глядят. Набрался с проводником, а тут наряд с обходом. К стене поставили, по карманам прошлись. Здесь и высадили.---- А так, все под чистую выгребли, даже десятки не оставили.--- Демоны! Теперь на перекладных добираться придется. Кто тебя в наше время, извините, за "спасибо" довезет? ---Никто!
         Прасковья.     До станции километров с двадцать будет, батюшка, если по дороге идти. , ---- а пригородный только в шесть вечера придет!
         Человек.     А что мне до станции топать,---- денег все равно нет.
         Прасковья.     Ну, тогда, батюшка, жди пригородный. Будешь ехать, пока не высадят.
    

Уходит.

    
  
   Действие III

 

         В кабинете председателя разворачивался разбор инцидента бригады с Фролом. Вся троица с потерпевшим сидела полукругом в углу, опустив головы и уставившись в пол, как говориться - "жевали сопли". Председатель орал так сильно, что проходившие мимо собаки поджимали хвосты и уши. Из его слюнявого рта слюни летели в разные стороны. У накаленного до предела лица щеки раздувались до размера   арбуза, а его кулак с пивную кружку, время от времени стучал по столу, что находившийся чайный сервиз то и дело подпрыгивал, съезжая к   краю стола.
   Председатель.     Вы что должны были делать? Я вас спрашиваю? Бригадир! Я тебя спрашиваю?
         Бригадир.     Вставлять новые рамы на первом этаже!
         Председатель.     Правильно, рамы. (П ауза.)  Рамы, а не Фролу уличные градусники. Вы что из моего дома делаете?   Гомосапенсы! Вы же самогону обожрались?
         Бригадир.     Ильич! Мы не напивались, а за Фролину жизнь боролись.
         Председатель.     Ладно! Короче, бригадир, сдай все ключи и останься. Остальные все в-о-о-н!   (Уходят.) Значит так! Надо в понедельник металл отправить. ВторЧерМЕТ цены на черный металл поднял. Телега цветного   у нас есть! Возьмешь своих дебилов. Я кран заказал со станции на понедельник,   погрузите раму от сотки и мелочью закидаете. Ну, там посмотрим, что еще можно краном погрузить! До города два трактора с металлом отправим. Сопроводиловку я подготовил. Вот только цветмету маловато будет. Думай! Где еще снять можно?
         Бригадир (озираясь).     Ильич! Я давно об этом думал и есть кое-какой вариант.        
         Председатель.     Ну, давай. (П ауза.) Выкладывай.
         Бригадир.     Сколько деревень позаброшенных, Ильич? Сами знаете! А к каждой деревне в период социализма подводился ток,  чтоб лампочка Ильича приняла вид свячения.
         Председатель   (влезает).     Я тебе дам сейчас лампочку Ильича.
         Бригадир.     Ну вот!  И надо только поснимать провод со столбов и обжечь. А потом сами столбы повыкапывать! Тоже денег стоят. Бетонная опора на любой фундамент дома пойдет.
         Председатель.     Так-так!
         Бригадир.     До двух деревень мы снимем, но они так близко к поселку. "Ерунда металлу выйдет". А вот если до Погорелки снять? Посчитайте, пять километров выходит. Вот здесь денег заработать можно.
         Председатель.     Ага! Как до Погорелки снимешь? Там же Прасковья живет!
         Бригадир.     Ильич! Вам бы ее сюда - в поселок   - переманить. Выделите ей комнату в бараке. Вон их сколько заброшенных пустуют. С техникой для переезда помогите. Ну и так далее.
         Председатель   (вытянув руку с ключами).     На, держи! Молодец! Сам додумался?
         Бригадир.      С Божьей и вашей помощью.
    

Стук в дверь

   Председатель.     Кто там еще?
                                       Тишина и снова стук в дверь.
   Председатель.     Да входите! Глушенные--- что-ли?
   Входит Прасковья.
   Прасковья.     Здравствуйте, люди добрые!
        (Председатель.      О, старая карга, приперлась. На ловца и зверь бежит. Ну! Сейчас я ее залечу.)
         Председатель.     Иди, бригадир, занимайся работой. Здравствуйте, наша дорогая, милая Прасковьюшка!   Мы рады вас очень видеть,--- и не забываем ваши заслуги,   перед    колхозом.   (С ехидной улыбкой.) С чем пожаловали?
         Прасковья.     Ой, батюшка! Насилу и дошла. Нонче совсем худо. Даст Бог, еще годок протянуть.
        (Председатель.     Годок - слишком долго.)
   Дровишек бы мне привезти на зимовку. А как Надя у вас? Помню, девчушечкой с мальчишками бегала. Окучиваю картошку в огороде, а они залягут за тыном, и давай в меня глиной кидать! Покуда не попадут.
         ( Председатель.     Лучше гранатой.)
   Батюшка! Выпиши дровишек телегу. Мне телеги впрок зиму перезимовать.
         ( Председатель.     Вот блядь старая, дрова ей подавай.)
         Председатель.     Надюша ничего! В институте учится. Помогаю ей, так сказать, чем Господь пожалует. Жена по хозяйству, все рукодельничает. Я, сама видишь,   не даю колхозу развалиться. (Поднял руки.) Наоборот, подымаю.
         ( Прасковья. Подымает он! Развалил все, крохобор, распродал всю технику. "Запусти борова в огород". )
         Прасковья.     Видела! Мимо дома вашего проходила. Ворота новые, петуха резного на крышу заволокли. Все окрашено. Травка вокруг обстрижена. Ой, а дорога какая из камня выложена. Красотища!
        ( Председатель.     Иронизирует, сука.)
   До станции такую дорожку - вот хорошо бы было.
        ( Председатель.     Вот баба-ляба глупая. До станции дорогу выложить, казне не один миллион долларов обойдется. Дешевле вокруг близлежащие деревни с поселками, и с вами дурами,   напалмом выжечь, чтобы херню всякую не городили.)
         Председатель.     Прасковьюшка! Дорогая ты наша!  Зачем тебе дрова? Мы здесь посовещались всем поселковым советом, и решили... ( С озорной улыбкой.) Давайте-ка я вам, для начала, чайку горячего, с дороги, налью.
         Прасковья  ( испуганно).     Зачем мне чай-то? Мне дрова нужны.
         Председатель.     Н-е-е-т! Чайку - это для торжественного провозглашения известия.
         Прасковья  ( испуганно).     Для какого известия?
         Председатель (с улыбочкой помахивая указательным пальцем).     Подождите-подождите! Глотните чайку. Я вам объявлю решение поселкового совета.
   Прасковья на председателя и, не опуская глаз, пьет смотрит исподлобья чай.

 Значит так! Было совещание поселкового совета, на котором принято постановление. Вам, Квашнинова Прасковья Константиновна, как передовику колхозного производства, как ветерану труда, как ветерану двух войн (М ахнув рукой.), да и как просто человеку, вручить вам, Прасковья Константиновна, ключи от квартиры.

    У нее на лице затряслись морщины, глаза округлились и смотрели в одну точку. Друг за другом капельки слез бежали по морщинистой щеке. Из чашки в трясущихся руках, через край выплескивался чай.  Комок горечи, счастья, что ее не забыли, подкатил к горлу. В памяти промелькнули эпизоды тяжелей жизни. Многими наградами она награждена в двух войнах и за тяжелый многолетний труд в колхозе, одними благодарностями можно обклеить стену в квартире, но никогда ей и в голову не приходило: списанная со счетов развалюха, удостоится такого внимания от новых властей - демократии.
   (Председатель.     Ого, галош! По-моему, клюнул, нужно быстренько бугру позвонить.)
         Председатель.      Прасковья, я выйду? А ты посиди тут, попей чайку! Конфетки чего не берешь? Бери конфетки, не стесняйся.
   Председатель звонит по мобильному бригадиру.

 Слушай, бригадир! Вроде клюнула наша "мумия из гроба". Бери своих "бэтманов" долбанутых, инструмент плотницкий и дуй на "Шанхай". Барак 10, квартира 2.

         Бригадир.     Ильич! Там опасно, потолочная лага свисла.
         Председатель.     Дак подоприте! Чего мне вас, учить надо?
         Бригадир.     Полы задраны! Дверей нет. Печь наполовину развалена.
         Председатель.     Двери у себя дома снимешь! Понял! Или что, мне сейчас приехать и показать самому, как делать надо? Я кому деньги плачу? А? Я тебя спрашиваю?
         Бригадир.      Ладно, Ильич! Идем уже.
   Председатель возвращается к Прасковье.

 Прасковья.     Не забыли - помнят меня, старуху. Спасибо вам, батюшка, за вашу доброту ко мне (Озираясь по старой привычке, протягивает деньги.) Мне, батюшка, дрова ближе к осени понадобятся.

         Председатель.     Подожди! Подожди, Прасковья! А как же квартира? Трактор за твоими пожитками я пришлю! Людей в помощь - тоже! Прасковья! Какие дрова! Не надо мне твоих денег! (Пауза.) А сколько там?      
          Прасковья.     Пятьсот рублей, батюшка.
         (Председатель.    Цена дров с перевозкой верная, даже лишку, но лучше бы ее сюда переманить. В сотни раз выгодней.)
         Председатель.     Убери! Убери деньги. (Пауза.) Пока. Прасковья, рассуди сама. Магазин под боком, пенсию всегда вовремя принесут! Племянница твоя здесь живет, кладбище рядом. (Пауза.) Имею в виду; родных своих навещать чаще будешь! А то, не дай Бог, окажешься на том свете, а они тебе: Что же ты, Прасковьюшка, не навещала нас? Что ты им скажешь? Давай, Прасковья Константиновна, мы с тобой договорились! Сейчас иди домой. Завтра я лично приеду за тобою на машине и привезу тебя на новую квартиру! А потом...
         Прасковья   (перебивает председателя). Немного погодя, батюшка! Козу обрядить, картошку посадить надо. Косу давеча наладила, на овине покос нынче хороший будет.  Петруха, муж племянницы, подсобить с покосом обещался! Да сена на подволоку потаскать.
     Председатель с тупым выражением лица смотрел на ее шевелящиеся от разговора губы, и ничего не слышал, о чем говорила Прасковья. Такого непонимания к нему от какой-то полуграмотной старухи, он не ожидал. Он не ожидал, потому что давно ему никто так нервы не трепал! Кроме района, конечно, но здесь не район! Здесь он и глава администрации, и руководитель колхоза - некогда миллионера, известного за пределами области. Какая-то бабка ему - царю всех времен и народов ---   перечить будет.
        (Председатель (разглядывая свои руки).     Если она сейчас не уползет отсюда, то я вот эти руки на ее шею хомутом одену.)
     Прасковья вспомнила еще что-то про какие-то доски и столбы, вывороченные по пьянке Гринькой на тракторе, когда тот вывозил колхозный плуг, оставленный пять лет назад.  Обругала всех президентов из телевизора на десять лет вперед. Встала из-за стола и, пятясь назад с поклоном   и крестом, вышла из кабинета. Председатель подошел к своему резному креслу,---- рухнул на него, расплывшись, заполняя своим телом пустые проемы подлокотников. Посмотрел на оставленную Прасковьей красную купюру, по которой было видно, что она не раз сворачивалась и разворачивалась. Провертел еще раз в голове эпизоды с удушением Прасковьи и   ---- успокоился
   Действие IV

 Во многих российских городах и поселках слово "Шанхай" ассоциируется не как китайский город, а как улица, на которой дома давно пережили свой век. И, как правило,   зачастую, квартиры, заселенные неблагополучными семьями, у народа тоже получили свое название - "блатхата".

         На бараке, дом 10, квартира 2, по улице Ленина, т. е. "Шанхай", во всю велись ремонтные работы. По установке председателя, бригада должна в кратчайшие сроки привести этот бревенчатый сарай в более---жилое помещение, или, хотя бы похожее на жилое помещение. Особых затрат на ремонт не привлекалось.   Председатель, увязший в тщеславии и гордости,  мечтал о богатстве.   Не о том, в котором он жил сейчас, а гораздо большем   и потому, каждая копейка ему была дорога.   Дорога тем, что с колхоза выжать, как раньше, такой возможности больше не представится.   При власти советов он привык только брать, а с новым строем  надо было уметь еще и зарабатывать, ----но зарабатывать он не умел.
   Бригада отдыхает на крыльце барака
   Бригадир.     На фиг я заикнулся про эти провода! Только себе и людям головную боль создал.
         Фрол.     Прогнуться, перед лысым захотел! Вот и ляпнул, что не поподя от страху, когда он свои слюни по кабинету швырял.
      Ванька.     Это ладно!  Да, если двери в эту конуру не воткнем, то Ильич опять с зарплатой темнить начнет.
         Сенька.     Что за система такая? Материал свой, инструмент - тоже свой. Работаешь на износ! У начальства настроение приходится ловить, чтобы только вовремя тебе копейки несчастные заплатили.
         Фрол.      А кто эту систему создал? Да нет! Конечно, не ты и не я.   Она была создана еще задолго до нас - с сотворением мира сего.    Что при царе, что при коммунистах, что при демократах. Не вписался в систему с головою, извини, будь любезен гни спину и пей Зойкин самогон по двадцать рубликов.
         Ванька.     Да-да! Добавьте до литрушки рублей десять. Есть у кого? Опохмелимся! Пойдем дверь искать.
     Смотрят по карманам.

 Бригадир.     Да не ищите! (Как бы сглаживая свою вину перед бригадой.) Есть у меня червонец. Сбегай, Сеня, к Зойке. Скажи - от меня! (Пауза.) Бадяжить не будет.

         Ванька.     Постой, остальные-то возьми!   Или она что, тебе за червонец дает?
         Сенька.     Нужна она мне больно! Крематорий этот.
         Ванька.     Смотри, так пить! Жене-то не больно нужен будешь. Придется тебе на председателя вдвойне горбатиться.
         Сенька.     Почему это?
         Ванька     (смеется).     Да потому что игрушки в секс-шопе знаешь сколько стоят?       
         Сенька.     Да пошел ты! Разговорился слишком. (Обиделся Сенька.)
         Бригадир.     Иди - Сеня! Иди. Слушай ты больше его. Он сам кроме своих свиней да "Дуньки-рукодельницы" ничего не видит. (Бригада смеется.)
          Сенька.     Ладно, пошел я! (Уходит.)
         Фрол.     Смех-смехом, а Сенька мужик добрый. (Вспоминает.) Выручил меня раз. Поехали мы как-то раз в Вологду с ним, за цилиндром от пятерки. Как раз получку получили в колхозе. Хотел сначала в район за цилиндром ехать, но потом думаю: "Что можно в этой дыре купить? Да ничего!" А тут Сенька: "Поехали лучше в Вологду! Там и выбор побогаче. В городе по магазинам походим, да и так развеемся! Пивка сокольского попьем. Все же, как-никак - столица".
         Ванька.     Да, раньше "Сокол"   умел пиво делать. Вся Россия хвалила.
         Фрол.     Ну вот! Приезжаем мы туда слишком рано, магазины закрыты: они все с десяти открываются. Идти некуда, а при вокзале - кафешка круглосуточно,   где пиво на разлив продают. Мы-то с голодухи    деревенские до пива дорвались. Кружка за кружкой! Смотрим, к нам за столик "хмырь" какой-то с пузырем водки подсел. Сразу видно - не здешний, без вологодского акцента. Познакомились. (Пауза.) Он водку нам в кружки с пивом разлил и спрашивает: "Хотите, мужики, подзаработать?"
         Но мы-то; уже поддатые сидим: "Ко-о-нечно! Хотим. А сколько заплатишь?" Он: "По стошке на лицо выйдет. Всего-то надо: спуститься в камеру хранения и поднять чемоданы, сумки наверх, а там я такси поймаю. Грузимся! С вами рассчитываюсь. И, кто куда? Ваше дело! У меня по ячейкам вещи лежат. Я буду их открывать, а вы только доставайте и держите их при себе". Вот, думаю: "Мужик башляет. Наша месячная зарплата на покосах в поле, за рулём". Бутылку допили! Гляжу, Сенька не пьет--- по последней. Отказывается. Идем. Мужик впереди, а мы сзади плетемся.
         Сенька мне: "Послушай, Фрол! Что-то не нравится мне эта халтура, уж слишком большие деньги платит зато, что его шмутки из камеры хранения до тачки притащить. Делов-то всего на пять минут, и десятки не стоит, а тут целую сотню каждому впаривает".
         А я ему: "Не переживай, Сенька, всяких чудаков на свете хватает. С жиру бесятся, не знают, куда купюру с портретом Ленина пристроить, только что в уборную вместо бумаги не вешают. (Пауза.) А может и вешают?"
         Ну, ладно! Спускаемся вниз. Встал он напротив ячейки. Наушники какие-то одевает, а сверху шапочку вязаную натягивает. На нас посмотрел. Улыбнулся. И спрашивает: "Готовы?" Мы: "Готовы!"
         Он головой махнул: ну, тогда поехали.
         Монету берет, к отверстию приткнул и шифр набирает. Быстро так открыл!   На нас посмотрел и на открытую ячейку кивнул. Мол, принимайте. (Кривя рожу и растягивая слова.) Мы вдвоем рванули к ячейке. Друг друга пихаем, с понтом рвемся так работать, что не зря, по сотне, мы получим. Смотрим, другую ячейку открыл, третью, четвертую! Мы только успеваем извлекать сумки, какие-то чемоданы, коробки, даже авоську с вонючей рыбой достали. Кстати, из-за нее чуть не подрались. Сенька первым ее схватил и мне сует. На, мол, держи. На фиг она мне уперлась. С нее рассол вонючий капает. А он: держи! Видит, что на его просьбу не ведусь, и мне так в ноги авоську с рыбой кидает. Авоська падает, развязывается и вся сопливая рыба по полу разъезжается. Этот хмырь на нас со стороны смотрит, но не лезет. Бабка какая-то мимо проходила. Тоже, вобла слепая, под ноги не смотрит, и на рыбу наступила. Ноги к верху. Сумка, что у нее была, тоже вверх полетела,   из нее - помидоры в разные стороны.   Бабка лежит, орет на все хранение, будто у нее из кошелька пятерку вытащили. Мы вдвоем давай ее с полу поднимать. Кое-как мы этот говнобак на ноги поставили. Плачет. Сенька в какую-то нами достаную сумку залез и ищет чего-то. Достал тряпку и слезы вытирает. На, бабуля, платочек нашел!
         И снова лицо ей трет. Я пьяный-пьяный, но вижу, что за платок. Кручу пальцем у виска. Ему показываю: дурак, это же трусы женские. И в то же время надо этой старухе увидеть, чем ей лицо трут. Как заорет пуще прежнего! Сам, ищу глазами нашего работодателя. Нигде нету! И тут я въехал, что если мы сейчас отсюда быстро не уберемся, то за все эти чемоданы с сумками (растягивает слова) до-о-лго будем в республике Коми лес пилить. Сеньку отдергиваю - гляжу ему в глаза, а он на меня: Уходим!
        На выходе наряд милиции встретился. Чуть ли не бегом бежали в камеры хранения. На нас так посмотрели, будто сетью накинули.   Дальше побежали. Хорошо, на улице мимо грузовик проезжал.   Сенька сразу додумался за борт задний ухватиться. На ходу перелез через борт, и едет. Я за машиной бегу, меня из стороны в сторону качает, а за спиной топот керзы слышится. И крики: "Стоять! Суки, стрелять буду!" Вот Сенька меня и выручил. Не залег на дно кузова, дабы лицо свое не светить, а вытянулся за борт и руку до последнего пальца протянул. (Фрол с глазами навыкат.) Как ухватился? Не помню. Знаю, что силище у нашего Сеньки хватило на то, чтобы меня пьяного к борту подтянуть на ходу, и в кузов заволочь. Эти козлы следом бегут, стволами машут, в свисток свой дуют. Благо, водила в зеркало не увидел, а то, конечно, остановился. Был бы нам полный пиз ... конец. До самого участка пинали бы, как футбольный мячик. Вот! Проехали пару улиц и спрыгнули. Дальше, как партизаны-конспираторы. Дворами! Дворами пробираемся. Мне уже и не до цилиндра к мотоциклу, а как из города не замеченными ментами, выбраться!    Там на первой же станции от города в товарняк сесть и до дому. Ну, ладно! Заскочили мы в продуктовый, взяли литру портвейна, чтоб не так колотило. Засели в каком-то палисаднике. Сидим, расс уждаем и пьем.
          Сенька: "Явно менты перехват устроили!   Если нас схватят, попробуй докажи,   что не ты камеры хранения повскрывал. Все против нас - свидетели, улики, факты. Раскрутят по полной программе на лет так пять".  Я ему: "Что делать будем? Как выходить из города? Сейчас любой постовой на нас ориентировку имеет".
   Сенька: "Нужно знаешь что? Облик поменять!"
         Сидим уже пьяные "в умат".
   -             Переодеться под бабу, как Ленин. Он великий конспиратор был.
   -             А где бабскую одежду возьмем?
   -             Как где? В бане!
   -             О! Это мысль! Но это ведь снова кража.
   -             Фрол!  Запомни, ---- большее поглощает меньшее.
   -             Ну, баня так баня. Другого выхода нет.
          Сенька хорошо город знал, учился когда-то в ПТУ на тракториста. Так, что баню мы быстро нашли. Пьянющие с портвейна. Здорово нас тогда разнесло. Заходим мы на этот объект "эм - жо". Бабка какая-то с толстенными линзами на кассе сидит, билеты продает. Взяли по билетику и венички березовые в придачу!   На нее смотрим, а она уткнулась в книжку и читает, нас не видит. Ну, мы под шумок и в женскую раздевалку юркнули. Я первый, Сенька сзади крадется, а за стеной слышно, как бабы резвятся, плескаются,   да тазиками гремят.   Дверь в раздевалку приоткрыл - никого вроде нет - все моются. Мы вениками лица позакрывали и давай с вешалок первую попавшуюся одежду хватать. У меня, помню, пиджак такой модный был, с кожаными подлокотниками, как раз в размер сидел. Пихаю под него одежду, она не лезет, падает. Кое-как запихал - все торчит. Сенька, смотрю, где-то тазик надыбал, ходит такой деловой по раздевалке, как у себя дома. Двумя пальчиками чье-то белье возьмет - оценит его. И в тазик бросает. Говорю ему: "Все, хорош, уходим".
         Идем, и надо же, попадается нам какая-то тетка. Не успели и лица веником прикрыть.   Она: "Ой! Извините, пожалуйста. ---А разве это мужской зал?"
         Хорошо, соображалка сработала: "Конечно! Теперь мужской там, где женский ---- а женский там, где мужской",   - отвечаю ей.   Смотрю, она на мой низ живота уставилась. Глаза опускаю, посмотреть, кого она там увидела. Мать честная,   бюстгальтер из под пиджака болтается между ног! Как я его запихал в этой одежной неразберихе - не знаю.   Она, как солдат, разворачивается кругом и на выход бегом, ---- мы следом. Она - к бабке в кассу, мы - на улицу. Только выскочили, слышим, бабка вдогонку орет: "Воры! Обокрали! Держите их!"
         Бежим. Санька на ходу достает все из тазика, комкает и под куртку пытается запихать, а я бегу - у меня между ног этот бюстгальтер болтается. Слышу, кто-то сзади скачет вприпрыжку. Оборачиваюсь. Вижу, два добровольца за нами бегут.
         Это сейчас никому дела нет! А тогда,--- вы что! Вору руку скрутить - это дело чести было! Но честь честью, а из кармана деньги выпали. Гляжу; добровольцы вокруг моих десяток прыгают, и друг друга ногами пинают. Короче!   Прибегаем мы на то же самое место в палисаднике, у нас вторая бутылка портвейна стоит нераспечатанная. Как мы про нее забыли? Не знаю! Сели, выпили. Вроде полегче стало. Ну, и давай бабскую одежду перебирать, кому что подойдет. И что удивительно! Подошло. Сеньке платье, мне юбка с пуловером. Оделись! И все на полном серьезе. Разве трезвому такая ерунда в голову влезет? Вот! По платку на голову накинули. Завязали по памяти, как бабы наши одевают. Сели, еще портвейна махнули на дорожку, и вперед, за город. Не помню, сколько шли. Я на Сеньку взглянул. Господи! А у него из-под подвязки платка щетина недельная торчит.
         Говорю ему: "Сенька, ты нас спалишь со своей бородой. Не похож ты на деву Марию!"      Он мне: "Знаешь, Фрол! Ты тоже на Марию Магдалину со своими усами не очень-то схож".  Я-то думаю: "Чего это? Сколько не идем, а нас чей-то смех всю дорогу сопровождает. Делаю вывод - мы обнаружились". Сенька: "Давай посидим, подумаем". Сели. Сидим на поребрике. Люди мимо ходят. Смеются. Но мы вида не подаем, что догадались об обнаружении.   (Пауза.)   Думаем. Тут нам в поле зрения, уазик милицейский показался.   Мы быстренько разворачиваемся спиной к проезжей части.  Бежать не стали! Если побежишь, то сразу подумают, что за нами криминал какой-то есть.
         Уазик рядом останавливается. Слышим, выходят, только дверцы громко хлопают. Ну, все, думаю! Загребли! Очень хорошо в таком одеянии на участок попадать, там в камере разъясняй мужикам, что это всего лишь прикрытие.
         Идут к нам, и, судя по шагам, их двое. Подходят ближе и со спины спрашивают:
   -             Товарищи женщины, не видели здесь мужиков, переодетых в женскую одежду?
   Мы вдвоем молча головой, мотаем, мол:--- нет.
   И снова с ненужным вопросом к нам пристают:
   -             А вы что здесь сидите?
   Сенька писклявым голосом "бабы рязанской":
   -             Свидание у нас здесь!
   -             Мы не сможем заменить ваших кавалеров?   - спрашивает один из ментов.
         С одного боку оба нас обходят, чтобы наши лица засветить. Слышно - наручниками залязгали.   Мы как рванем! Получилось так, что Сенька на пешеходный тротуар выскочил, за ним мент, я за ментом следом бегу, а второй сзади меня рукой схватить пытается. Вот так, последовательно, друг за другом. Сейчас керзою обо что-то, на тротуаре растянулся, а тот, что за Сенькой бежал, между нами, один оказался. Его догоняю и пинка ему со всего маху!   Тот оступился  об бордюр споткнулся. Сеньку догоняю как вспомнишь, смешно становится, а тогда не до смеху было.   В оконцовке, который за мною бежал, споткнулся, и вместе с тротуара в кусты сворачиваем. Еще немного, через акацию, пробежали, на железнодорожное полотно выскочили.   Товарняк как раз тихо шел - скорость набирал.   Сенька ухватился, сам залез,  мне подсобил.   Смотрим, милиционеры наши на пролет между вагонами вылезли и нас под вагонами рыскают.  Но мы уже далеко от них едем. --- Что удачно - товарняк в нашем направлении движется. Пару часов до Грязовца проехали. Остановились на сортировке, а оттуда до дому за час на попутке добрались.
         Вот так мы, тогда Съездили за цилиндром от "ижака" .
         Бригадир   (с улыбкой).     В поселок так в бабском и приехали?
         Фрол.     Да ну! Ты что, еще на вагоне скинули.
         Ванька.     Вор этот! Знаешь, как ячейки открывал?
         Фрол.     Знаю! Старый трюк.  Любой приемник с наушниками код откроет.   Провод от антенны через рукав протягиваешь   и на щель для монеты прикладываешь, будто закинуть хочешь, а сам   регулятор кода крутишь, покуда щелчок в наушниках не услышишь.   Код шифровки набрал правильный и  монету закидывай, ----ячейка откроется.
          Ванька.     Правильно! Кстати, менты давно этот трюк знают.
         Бригадир.     А то - нет! (Пауза.)   Вон и Сенька идет. Самогон в рукавах прячет.

Подходит Сенька

     Фрол.     Что так долго?
   Сенька молча достал две бутылки. Нашел дорожный стакан в кармане, вытащил его и налил самогону Ваньке.
   Бригадир.     Говори, Ванька! Где ты дверь снять хотел?
   Ванька махнул головой, и рукой дал знать, что сейчас скажет, опрокидывая стакан вместе с головою.
   Ванька.     В клубе!
         Бригадир.      Ты чего, сдурел? Там же геолого-разведка на постое.
         Ванька.      Зато дверные коробки в размер одинаковые! Я их сам ставил, когда клуб и "шанхай"    строили. Не надо мучиться,   подгонять.
         Фрол.     Ванька дело говорит! Все равно от этого клуба толку нет. Председатель только за съем, сколько денег в карман от геологов ложит?
         Ванька.      Нам надо-то, входную, только снять. Как-то отвлечь их что ли?
         Фрол.      Ради того, что они наших баб поселковых таскают, нужно не только двери снять, но и морду набить.
         Бригадир.      Каких баб?   Все приезжие. А что Зойка с ними путается, так она только заведет их своим самогоном, те спьяну, и с похмелья у нее весь самогон за час скупят. Толька, её---- не успевает гнать!  Так сказать, "ноу-хау" в продаже самогона.
         Ванька.      А где еще двери снять? ----Негде!
         Бригадир.      Давай, пузырь допиваем, и пойдем взглянем на клубную обстановку.

Подходят к съемному дому геологов, то есть  клубу.

  Бригадир.      Я сейчас зайду в клуб! Их разговором отвлеку, а вы монтажкой с петель дергайте дверь, и рвите отсюда! Когда выйду, чтобы вас уже с дверями здесь не было!

    Бригадир заходит в клуб. От когда-то клубного зала осталась лишь сцена, несколько скамеек, сложенных кучей, лежали в углу.  Он взглянул на окна зала, где отчасти не везде были сняты стекла с внутренних рам.

  Бригадир.      О! Буду знать, где стекла можно снять! Давеча Зойка просила у себя окно застеклить. Когда-то в ссоре со своим Толей побила их, кидая в него чем попало.

    Подошел к дверям прикрытого помещения, что находилось в зале клуба. Прислушался, за дверями было слышно какое-то движение
   Бригадир      (стучится в дверь).     Кто есть дома?
   Бригадир входит
         Геолог.     Заходите, открыто 
         Бригадир.      Здорово, разведка!
         Геолог     (недовольно, растяжно).   Здо-ро-во.
         Бригадир.         А где остальные?
         Геолог.     В город подались - отчет перед компанией держать.   (Пауза.) Бригадир! Твои архаровцы с нашего "уаза" колесо сняли?
     У бригадира промелькнуло в голове, как сам лично с Фролом домкратил "УАЗ", чтобы снять колесо, так как председатель платил за колесо "аж пятьсот рублей". Несмотря на то, что еще и подсказал, где его можно снять.
    
         Бригадир.      Да ты что, ---- разведка!   Мои, никогда в жизни, не то что снять,  но и поставить на место колесо не смогут.
         Геолог.     Да, куда уж там!   Бригадир, я тебя где ни вижу, постоянно что-то пропадает. В лесу тогда с тобой встретились! Помнишь? Палатку на берегу мы поставили, в ста метрах от реки. И отлучились от нее за водой. Воды набрали в бидоны; повернулся я, случайно, в сторону палатки, взглянул --- ее уже нет!
         Бригадир.      Вот зачем ты на человека наговариваешь? На кой черт она мне сдалась?
         Геолог.     Потом  (Пауза.) рулон ватмана прямо отсюда сперли. Опять ты в тот день со своим человеком заходил. Ватман то на что вам сдался?
         (Бригадир.     Это Сеньке в подарок. Рисует уж больно хорошо. Пусть цветовую гамму развивает. Тогда со зла карикатуру председателя черным графитом нарисовал на дверях сельсовета. Из-за того, что тот его за пьянку премиальных лишил. Весь поселок собрался на это творчество посмотреть. Председатель, когда увидел большую толпу у сельсовета, испугался. Подумал, что народ свергнуть его собрался. Бедного крохобора потом прошибло, когда из машины выходил! А как узнал, в чем дело, вместе со всеми над собою, рисованным,   ржал.)
         Бригадир.       И ватмана вашего не брал! Сами в загул уйдете на неделю, ходят тут у вас кому не лень, а потом виноватых ищете!
         Геолог.     Вот кому не лень! Дак это тебя касается. Ну, ладно! Чего пришел?
         Бригадир.       Да справиться, как дела у вас? Нашли чего-нибудь? В картах, если что, помогу разобраться! Местный, все-таки; если надо, сталкера вам дам. Поможет добраться.
         Геолог.     Ага! Твой проводник доведет нас! Так, что вместо газа, нас  самих  искать придется.
         Бригадир.     Да кому вы нужны будете?
         Геолог.     Ну ладно, все! Иди, бригадир, не мешай работать. (Пауза.)  Пойдем, я тебя до выхода провожу.
         Бригадир.    А что! Я сам дорогу не знаю?
         Геолог.     Не надо! Знаешь ты! Потом полдома пропадет.  
    Идут к выходу. Бригадир идет впереди, а геолог следом, не упуская из виду его руки. Выйдя на улицу, бригадир иронично поклонился геологу и помахал рукой.
     Геолог.     Иди! Иди! Вот Бог дал местных раздолбаев.
    Сам в тот момент пытается на ощупь найти дверную ручку открытых дверей. Не найдя ее, он медленно обращает свой взгляд на то место, где должна находиться дверь и видит только торчащие петельные штыри.
   Геолог     (орет).     Ну, уроды! Все! Иду  до председателя, надо кончать с этим.    
               
   0x01 graphic
Продожение ниже
       
   --> [Author:A]     
  
  
  
  
  
  
  
  
  
    
    
  
   0x01 graphic
   0x01 graphic
   0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
   0x01 graphic
  
    Действие 5

 

 Прасковья возвращалась домой, слегка загруженной конфетами, хлебом и мыслями. Сказанное председателем она принимала близко к сердцу. Но земля и дом не давали ей покоя.

    
         Прасковья.     Как я все это оставлю? Поразграбят, сожгут, уничтожат!   Столько лет прожить на одном месте, которое связывает с родными и близкими мне людьми. Нет, никуда я отсюда не уйду! Умру здесь. Что я, совсем беспомощна? Я еще шевелюсь -  дай Бог, так помоложе бабкам  шевелиться. Немного погодя и поросеночка следующей весной заведу. Может,   Венька из Ярославля приедет? Сынок мой. У позапрошлом годе бывал со своею. Вся при золоте невестка была. Помогли барана зарезать и картошку вскопать. Погрузили все в машину и уехали.. Потом от невестки у прошлый Новый год фотокарточка пришла. Застольная, видать, фотокарточка.   Стол большой накрыт, вина разные, рыбы длиннющие в тарелках лежат. Я таких-то, с роду не видывала!
         Венечка рядом с невесткой стоит, только глаза почему-то закрыты. Стыдно, видать, пьяному на карточку попадать! Вот глаза и закрыл; у невестки, наоборот, глаза выкатились, словно мне что-то сказать хочет. Сколько у меня бывала здесь? Правда, нечасто! Хоть бы подсобила раз: сено в копну сложить, или огород прополоть. Не-е! Проснется ближе к обеду.   Я ее чаем с самовара напою.   Возьмет свой словесник "про любовь", с покрывалом, -----  и на травку загорать!   Пролежит целый день под солнцем, сгорит вся.   А вечером, как спать ложиться, орет, словно потерпевшая,   от боли. Как-то в лес тут собралась. Говорит: "Пойду, мама, грибов пособираю". Смотрю, одевается - в тайгу.  Штаны обрезанные - по самое,  хочу. Футболочка без рукавов и сандалы на ногах. Я ей: "Что ты, Валечка!   Это же лес".   Она: "Мамань, жарко на улице!  А я потеть не люблю".
          Ну, ладно! Не любишь, значит, не любишь. Перечить не стану. Ведерочко пятилитровое взяла. Шапочку с козырьком одела, и пошла.
         Через полчаса приходит вся в слезах.
         Я спрашиваю: "Что плачешь-то? Случилось чего?"
         А она свой нос в волдырях показывает и снова ревет. На ноги ее посмотрела, а они  комарами все покусаны.
         Рассказала сквозь слезы: как только в лес зашла, тут комары налетели роем и давай кусать. Пришлось прутиков березовых наломать, чтоб отмахнуться. Отмахивалась, покуда какой-то серый кокон не задела. Он упал, а оттуда   - осы одна за другой по вылетали. До самого дома гнали. Хорошо, в лес далеко не зашла, а то со страху и потерялась бы.
         А Венька что? ---- Венька за живот держится:-- смеется, над ней!
    
         С воспоминаниями о сыне с невесткой Прасковья не заметила, как приблизилась к переезду. По левой стороне железнодорожного полотна слышался грохочущий шум поезда, но за поворотом его было не видно,  только сигнальный гудок и мерцание семафора давали знать, что он рядом.
         Понимая предстоящий неблизкий путь, Прасковья решает отдохнуть, то есть минут пять посидеть на шпале, валявшейся у дороги, но перед этим, как говорила она: "Нужно сначала посять".
         Свернув в сторону леса, она,  практически на коленях, перелезла песочную насыпь, заросшую лопухами. Потом встала, отряхнулась и огляделась.   Увидев впереди себя огромную полузасохшую ель,  окруженную молодым березняком, -----  направилась туда. Пробираясь к вечнозеленому небоскребу, натыкаясь лицом на ветки молодняка. Прасковья матом обругала всех тех,   кто строил эту железную дорогу, вязкий сырой песок, заполнявший ее новые кроссовки и, вспомнив добрым словом того, кто их подарил, добралась до  места. Далее, повернувшись лицом в сторону путей и убедившись, что ее оттуда не видно, скинула рюкзак, сняла свои не раз штопаные рейтузы - присела "сять".
          Тут, ни о чем не подозревавшая Прасковья услышала над головою страшный хруст огромного, увесистого сучка, со скрежетом   переломившегося, --- грозящий рухнуть прямо на нее.
         От страха шейные мышцы сократились, не давая посмотреть вверх: куда падает массивный лапник высокой ели?   В долю секунды удар пришелся ей по темечку и в правое плечо  так, что она упала на живот лицом вниз, задрав подбородок выше.
         Ее открытые осоловевшие глаза ничего не видели, кроме темной пелены и летающих цветных огоньков. В подсознании Прасковья уже строила планы: как жить на том свете? Как встретят люди, с которыми ей пришлось провести свою жизнь? Приедет ли сын с женою на похороны? Хватит ли денег (гробовых), отданных на хранение племяннице на случай смерти? И еще много вопросов появилось в ее голове, столько, --- сколько живые при жизни себе не всегда задавали.
         Почувствовав   тупую боль в черепной коробке и ключице, она понемногу приходила в себя. Шоковое состояние покидало ее. Теперь глаза видели очертания чьих-то дрожащих от судорог ног, --- гнусное хрипение доходило до ушей оглушенной бабушки. И   инстинкт самосохранения женщины, воспитанной в духе "не дам", подсказывал ей, что надо кричать!
    
         Прасковья   (растянуто).     Ой, помо-ги-те!   Насилу-ют!   Кара-а-ул!   Где же это ви-да-но, чтоб так над старухами из-де-ва-лись? Уби-ва-ют!
    
       Ещё немного покричав, ее голос охрип, а от издаваемых звуков толку не было, и тогда она решила полностью увидеть своего насильника, поднявшись кое-как на колени.
         Перед ней судорожно дергалось полуобнаженное, исцарапанное до крови лапником, тело, вокруг шеи которого удавкой была красная разорванная рубаха.   Человек, обеими руками вцепившись в нее, пытался ослабить узел.  На лице его появились красно-синего оттенка пятна, означавшие предсмертную агонию самоубийцы.   Человек отключался.
         Прасковья, поняв, что насиловать никто не собирается, а, наоборот, умирают прямо на ее глазах, также инстинктивно воспитанная в духе "спаси", схватила за обод стянувшей шею рубахи и что есть силы стала растягивать узел. Он податливо разошелся, облегчив участь мученика. Когда петля была достаточно ослаблена,   человек обеими руками схватился за горло и взялся жадно глотать воздух.    Прасковья сидела на коленях,   со спущенными рейтузами, забыв, что она с голым задом,  пристально смотрела на спасенного ею человека.   Решив перекреститься, как подобает православным правой рукой, сложив пальцы в триколор,   попыталась поднять руку.  Но правая рука  не чувствовала   боли, ---- она была онемевшей.
    
         Прасковья.     Как сил-то хватило ему петлю ослабить?   А чего это я с голой сракой сижу? Сейчас человек очухается:   увидит меня в таком виде, ---стыдоба будет!
    
         Опрокинувшись на спину, она все же  сумела одной рукой натянуть мокрые рейтузы.
         Человек, отдышавшись,   приподнялся на колени, прикрыв лицо ладонями рук--- заплакал.   Прасковья узнала в нем того самого человека, которого встретила ранним утром на переезде. Подойдя поближе к человеку, она начала его успокаивать.
    
         Прасковья.     Ну, ладно! Не горюй - все позади. Что ж ты, батюшка, в петлю удумал залезть? Нежели заплутался с горя?
         Человек.     Подожди, мать!  Дай отойти.
         Прасковья  (причитает).    Отойти ему! Чуть не убил старуху. Как я теперича с одной рукой скотину обряжать буду? Ни картошки посадить, ни сена поднести. Ой, ирод, свалился мне на голову. Далече идти до дому с торбой. Ой! Не дойду.
         Человек   (успокоившись) .   Я смогу чем-нибудь вам помочь?
         Прасковья.     Подыми старуху. Ой! Как ломит все. На кой леший поперлась в березняк этакой!   Вот дура слепая.
         Человек.     Я рюкзак возьму!
     Выходят на дорогу.

  (Прасковья.     Неужто до дому меня эта "шпана" меня проводить хочет? Удумает: чего, неладное.)

         Прасковья.     Ух, батюшка, да я сама дойду! У меня Венька, мой сыночек, дома, полная хата народу. (Пауза.)    Есть у тебя телефон-то карманный?
         Человек     (задумался.)     Мобильник, что ли?
         Прасковья.     Не-ет! Телефон, который с собою носят в кармане, как расческу. Модно! Я бы Веньке до Погорелки и позвонила. Он бы мигом до переезда прибег, помог бы мне до дому дойти.
         Человек.     Нет, мать! Выкинул я его еще в городе, когда на вокзале был.
         Прасковья.     А где чамодан то твой?   Давеча с утра на чамодане сидел.
         Человек.     В кустах где-то? У Эшафота лежит! Пойду найду его. Рубашку достать надо. Зябко на улице стало.
     Уходит
   Прасковья, усевшись на шпалу и держась за правое плечо,   задумалась.
     (Прасковья.     Денег у него нет! Он еще с утра говорил, что "шпана" милицейская из кармана вытащила. На пригородный он не садился, идти ему, видать, некуда. Мне идти одной не с руки. Если подсобит старухе до дому добраться - пусть идет! Ночку у меня переночует. Покончиться хотел, вряд ли меня грабить станет. Да и чего у меня брать то? Трусы американские (панталоны) или платки пуховые! Платки мне Костя, муж,   царство ему небесное, в пятьдесят третьем из Твери привез. Все же, как придем, платки и паспорт с медалями в узелок убрать. И на помост, в сени снесть, чтоб не видал.  (Пауза.) О, идет! Нашел чемодан свой, и рубаху черную одел, как батюшка из церкви.)

Подходит.

  Человек.     Еле нашел. Не помню точно, куда закинул его? Впрочем, мне не до сумки было! Мне вообще, ни до чего было. Надо же этому сучку обломаться.   Только поцарапался весь. Спасибо вам, мать! Не дали смертный грех свершить.

         Прасковья.     У церковь тебе надобно, к батюшке! Покаяться! На душе и полегчает. Господь-то простит и поможет. (Пауза.)   Крещеный,---- поди?
         Человек.     Да! Сразу после рождения.
         Прасковья.     Когда Венька-то, сынок, приезжал из Ярославля, рассказывал, будто всяких вер в городе развелось. Нашего русского человека бусурмане дурят сеткой какой-то.
         Человек.     Сектой!
         Прасковья.     От мала до велика ходят в эту сетку. Вот как! Погодь! Сщас вспомню. (Пауза.)     Егова называется.
         Человек.     Свидетели Иеговы! Да! Это западная культура. После реформ девяносто второго года, с переходом на рыночную экономику, с запада не только сникерс с тампаксом повалил, но и вероисповедания, чуждые нашему человеку: Иеговы, Шамбала, Хари Кришна, католики, буддизм, ну и так далее. По мне, все равно при какой вере находиться. Бог все един!
         Прасковья.     Не-ет, батюшка, вера у нашего человека должна быть единой. Потом, как тебя на том свете наши предки встретят, которые гибли за православие! Батюшка! Не жалея чрева своего. Миллионы людей мученически сложили головы "за Отца, Сына и Святого Духа" . Что ты им скажешь?
         (Человек.     Ого, бабка дает! Сама, наверное, при комуняках в ГПУ служила! Уж больно хорошо стелет, прикидывается божьим одуванчиком, а у самой за подписью трупиков, что волос на голове. Чувствует ее попа чистилище в преисподней! Вот и заверовала. (Пауза.)  Впрочем, откуда мне знать? Как она прожила? Она же меня только что из петли вытащила! Полудурошный. Не мне ее осуждать. Правильно в Библии писано: "Не суди и несудим будешь" ).
   Посидев с минуту молча, человек снова решил предложить Прасковье свою помощь.
     Человек.     Вы уж меня извините! Как вас звать?
         Прасковья.     Величают -   Прасковьей!
         Человек.     Будем знакомы! Меня - Левой. Вижу, вам досталось от моего падения с елки. Вы меня простите за ушибы, мною причиненные! Извольте до деревни вас проводить.
         Прасковья.     Мил человек! Ты хоть не из шпаны будешь?
         Человек.     Да из какой там шпаны!   Если жене с ее любовником даже слова сказать не смог. (Пауза.)   Развернулся и ушел. Хорошо, дети взрослые, поймут. (Пауза.)   Идти , Прасковья, сможете?
         Прасковья.     Давеча шла, только вот клешня совсем отнялась.
         Лева.     Ну, давайте ваш рюкзак! Далеко идти?
         Прасковья     (взглянув в сторону деревни).     Вон, за тот перелесок, там по полю - до деревни Полянка. От Полянки через луга колхозные и нашу Погорелку видать.
     Минуя переезд, оба потерпевших вышли на деревенскую дорогу. Прасковья, задумавшись над сказанным про жену Левы, допытывалась более подробного рассказа.
     Прасковья.     А чего жена то? Гулящая была?
         Лева.     Первые пятнадцать лет - нет, не до того ей было. Дети, карьера - в прокуратуре за минюстом! Ну, а потом, наверное, решила, что года улетают в никуда, а в жизни, как она любила говорить, надо все испробовать. Вот и пошла у нее проба за пробой! Сначала с прокурорами пробовала - вверх по служебной лестнице с раздвинутыми ногами! Потом, по той же лестнице и в той же позе,   вниз - с адвокатами. Я то об этом догадывался, и не хотел про это думать. И люди сколько говорили!   Любил ее страшно, вот и не верил им. Да и к детям привязан, как к своим, так и к чужим. Учителем работал! В начальных классах. Тут   в Ярославль в   командировку отправили. На шинный завод. Там друг нашего директора школы генеральным работает, а завод, как меценат, пару списанных автобусов для школы отдавал!   Вот меня и отправили сопровождать автобусы из Ярославля в Вологду.   Жене сказал, что по всем подсчетам, поездка в неделю обойдется! Оказалось, за два дня управились. Вечером домой приезжаю: музыка играет, табачный смрад по всей квартире. На кухне весь стол шампанским заставлен. Думаю: с подругами расслаблялась. Зашел в спальню!   А эта блядь в нашей кровати на чьем-то (хую)   коне скачет! Потомок Буденного, твою мать.  Они даже меня не заметили. Пошел на кухню, за нож схватился, а духу воткнуть не хватило. Нож в сторону откинул и ушел, хлопнув дверью. Навсегда ушел. И не только из дому, но и в запой.  Никогда в жизни так не пил. Снял часть денег со счета в банке, что на покупку новой квартиры хранились, и уехал к себе на дачу в Сокол - пить. Даже в школу, на работу себе не звонил. Исчез для всех! А с перепою приехал обратно в Вологду. Набрал вина полную сумку, и на первую же электричку сел. Теперь я здесь! Иду, Прасковья, ваш рюкзак несу. Как вы говорите деревня   называется?   Погорелка?   Провожаю вас до деревни Погорелка.
         Прасковья.     Ну, вот ужо и до Погорелки добрались.
         Лева.     Вы, Прасковья, говорили, что деревня здесь? А ее и нет.
         Прасковья.     Повымерли все старухи, старики - и подавно.
         (Лева.     Сколько земли пропадает вокруг.   Хозяина хорошего сюда.)
         Лева.     А колхоз, или совхоз есть у вас?
         Прасковья.     Когда-то бывал! Председатель теперешний все со шпаною под себя сгреб. От него сейчас вертаюсь до дому. Просила, чтобы с дровишками подсобил. Пятисотенную сунула ему. Он мне: "На кой леший тебе дрова в Погорелку, если квартиру в поселке получишь?" А на кой черт она мне сдалась? Бомжатник ихней! Здеся свою смертушку встречать буду, недолго осталось. Вон она косой все ближе и ближе машет.
    
         С холма деревни Полянка, перед Левиными глазами открылась панорама редчайшей красоты. Никогда и ничего подобного в жизни он не видел. Даже электростолбы, стоявшие вдоль дороги, как-то сливались с пейзажем и были не так заметны. Мимо солнца проплывали облака, похожие на виноградную лозу, поэтапно заслоняли его, и по полям  бежала тень, накрывая освещенные солнечными лучами места. Выросшие островки леса посреди полей казались корабликами, дрейфующими среди открытого моря, а дувший ветер накрывал весеннюю, не налившуюся соком зеленую траву, из которой получались волны, бегущие друг за другом. Они разбивались об возвышенность, напоминающую "остров Буян" из сказки Пушкина. На этом острове, на самой высоте, виднелись ветхие и серые от многих лет, просевшие в землю дома.   Это была та самая Погорелка, в центре которой высоко росли могущественные тополя и липы, напоминающие стражников, охраняющих сказочную красоту русской природы. Запах трав, цветущей черемухи и прошлогоднего сена заполнял Левины прокуренные легкие, приводя всем этим его не опохмеленную, больную голову  до легкого головокружения.
         Пение разных птиц,   стрекот кузнечиков представлял собой камерную музыку, которая встречала их на пороге русского рая. В Левиной душе, по красоте и обаянию считавшийся когда-то раем остров "Баунти", не смог бы сравниться с этими деревенскими окрестностями.
       
         (Лева.    Неужели такие места в какой-то забытой, заросшей бурьяном серой деревне, существуют? Недаром Прасковья отказывается от более комфортной и немного облегченной жизни в поселке.)  
   Ближе к деревне виднелся полуразрушенный забор, когда-то служивший заграждением для пасущейся без присмотра скотины. В разных углах деревни торчали старые дома, заросшие до самых окон прошлогодней травой. В центре бывшей улицы шелестел от ветра камыш, напоминающий, что там находится пруд.  Сама деревня казалась Леве скитом, брошенным сто лет назад староверами.
   (Лева.     Вот где можно отойти от запоя и начать новую жизнь! Забыться, уйти в себя и уединиться от суеты сует. Еще не все потеряно в жизни, а возможно даже, только начинается.)
     Прасковьин дом  был самым первым и ближайшим от дороги. Среди заброшенных изб он выглядел гораздо младше своих собратьев.   На пристроенном к дому крыльце облупившаяся краска давала знать, что красили совсем недавно, по сравнению с другими постройками, ---лет семь назад.   Рядом находились остатки полуразваленной поленницы. С торца дома, огород был похож на тыновую плетенку, из которой торчали ветки яблони и цветущей черемухи, неся свежий, ароматный запах.  
     Прасковья.     Ну, наконец-то дочопали до дому.   Вот мой терем-теремок, чтоб его никто не сжег. Спасибо тебе, батюшка! Дотащил торбу и старуху проводил. Погодь, открою! И заходь в пятистенку,--- чайку попьем с дороги.
     Строение избы называлось "пятистенка". Не из-за того, что у нее была пятая стена, а от венцов дома выходившие на другой сруб,---- продолжение жилого дома.
         Переступившему порог в хату Леве, бросилась в глаза икона с подвешенной ниже лампадкой,   а не как обычно в городских квартирных углах - телевизор с DVD .  Ухоженная хата с дорожками, посреди которой стоял стол с самоваром и чайным сервизом. Современные кварцевые часы, со смыслом окруженные старыми фотопортретами бывших домочадцев.   В другом углу комнаты находился резной комод,  рядом в ведре рос до потолка (подволока) ветвистым орнаментом фикус. Топчан, похожий на диван, без раскладной спинки, стоял у стенки под иконой, и тоже со смыслом: "под иконами умирать". Обыденная комната старых времен с тремя окнами, закрытыми с улицы ставнями. Мимо русской печки, смежной к комнате,   вел коридорчик на кухню, где вплотную к окну стоял круглый стол. По его фигурным ножкам с облезшим желтым лаком было видно - этому столу не меньше пятидесяти лет. Но Левино внимание больше привлек своим антикварным видом,----шкаф, явно выпущенный при "царе Горохе", на мануфактурных заводах.
    
         Прасковья.     Я покуда пойду Розку подою! Весь день не доена, а ты пока самовар на кухне поставь.---- Поди поставить то сможешь?
         Лева.     Попробую!
         Прасковья.     Ладно, не надо! Сама приду - справлю.   У шкафе сахар с шипцами!-- И конфеты школьные достань!
     Уходит.
   Лева открыл дверцу шкафа: на полках в ряд, стояли граненые фужеры, стопки, сахарницы, железные коробочки из под чая и пол-литровая банка с прозрачной жидкостью, закрытая металлической винтовой крышкой. Он с надеждой достал ее.   С силой  отвернул крышку, почувствовал запах спирта.
    
       Лева.     Вот удача! Наглеть не буду - для опохмелки полстакана хватит.  На Новый год, наверное, бережет?--- Как Плюшкин! Они же, старые маразматики, с войны помешаны на запасах. Сунься сейчас на помост или в погреб, там ведь муки, соли и спичек больше, чем у оптовиков на центральном рынке будет. Надо поживее махнуть! Пока она там титьки у козла дергает.   (Трясущимися руками наливает жидкости чуть больше половины стакана.)   Ну, с Богом!  (Пьет.)    Ох! Какая крепкая. Где у нее тут конфеты "школьные"?   Мне, как экс-учителю,   кстати,--- на закуску эта школа.
     Достал из помятой пачки последнюю сигарету, сел на громоздкий табурет, он закурил. От табачного дыма и выпитой спиртовой жидкости на голодный желудок, Лева охмелел. Ему стало хорошо, с приятным ощущением легкого жжения внутри. Вспомнив, что вот-вот должна появиться Прасковья, а в шкафу стоит недопитые полбанки "напитка богов", то желательно все это уделать до ее прихода
   Лева.     Если не сейчас, то когда?  (Полез снова в шкаф.)     Ну, еще немного, и хорош. До завтра, думаю, не заметит. А я что? Пьяный? Конечно, нет! По мне и не видно.   (Наливает в стакан по самый ободок и выпивает.)
     Закусив конфетой, Лева еще успевает поставить пустую банку на место в шкаф. Разворачивается к столу, делает шаг, и тут ноги дали сбой,  они были неподвластны Левиным требованиям.   Вместо того , чтобы согнуться и посадить Левин отвес на табурет,   ноги стали заплетаться, рывками потянули все тело к печи. Там тело, столкнулось с кладкой из кирпича - стало падать. Рука произвольно при падении ухватилась за подвешенную к потолку полку, заставленную разного объема кастрюлями и чугунками. Она не выдержала зацепа руки и от перегруза вместе с Левой рухнула на пол, гремя душераздирающим звоном.
         В это время Прасковья доила Розу на дворе дома, где находилась козья штаб-квартира. Роза от звона кастрюльной бомбежки сильно испугалась и дернулась вперед, опрокидывая хозяйку на спину, вместе с пятилитровым ведром молока.
         Прасковья     (причитает).     Ка-ра-ул! Что же это тво-ри-тся? Окаянная! Ногу-то отдавила! Ой! Бо-ольно-то. Блядина косорогая, чтоб тебя грозой прибило. (Встает на корточки.)     Весь день над старухой издеваются. Чего этот черт там опрокинул-то? Вот попался мне черт с рогами. Теперича покою не будет мне. Мало того, что рука не работает, да еще эта косорогая на ногу своим копытищем наступила. Ой! Ой! Вся в молоке. Липнуться одежка да волосы будут. Быстрее в дом - меняться.
     Прасковья входит в хату и видит лежащего на полу Леву.

  Прасковья.     Левка! Ты че удумал-то? Что случилось-то с тобою?   (Толкает рукой.)   Ой, неужто сознание потерял! Или помер, что-ли? Будя старуху-то пугать. (Лева не подает признаков жизни. Прасковья начинает причитать.)  Господи! Покойник-то   в доме.   (Крестится.)   Богородица пресвятая, спаси душу грешную. Изведи нечисть домашнюю. Принеси святая святых. Во имя Отца, Сына и Святаго Духа. И вовеки веков. Аминь! К иконе, к заступнице моей Богородице, надо бечь. Молитву творить!

     Прасковья, взяв на заступах печи спички, идет в комнату к иконе "Божией матери", зажигает лампадку, висящую чуть ниже ризы в застекленной раме и самой иконы. Из лампадки повалил благовонный дым, рассеиваясь по всему дому со святым запахом. Прасковья опустилась перед иконой на колени и, крестясь, с поклонами, обращалась к Богородице. Читала молитву.
         На кухне из Левиного тела от ладана выскакивали пьяные бесы.
    
         Лева     (рычит с повышенным тоном).     Рэ! Рэ!  Рэ!   Ох1 Рэ... Р... Вон отсюда!
         Прасковья.     Ох, спасибо тебе, Богородица! Вернула Левину душу к телу.
   Приподнявшись с колен,   быстрым шагом, хромая на одну ногу, отправилась к Леве на кухню. Лева в той же позе, на животе, рычал, сгибая по очереди ноги и роняя их с грохотом на пол.
     Прасковья.     Батюшко! Да он же пьяный. Вот черт окаянный. Когда ужраться-то успел? Поди, с собой было? В чемодане. А, может, лекарство мое: для растирания ног, выжрал? Надо глянуть!   (Лезет в шкаф.)    Точно! Кринка-то пуста. Мне бы на год хватило ноги растирать. Он же, черт однорогий, все выжрал! Сама виновата, шпану в дом к себе привела. Что же за день такой выдался? Нужно переодеться и вещи в узелок прибрать, да в сени на помост снести. Боязно его одного оставлять, пьяный-то сотворит дел неладных.
     Выключив свет на кухне, Прасковья прошла в дальнюю комнату. Вытащила из под матраса ключи от комода, открыла два ящика и принялась из них извлекать одежду. Переодевшись во все чистое, с запахом залежавшейся ткани, достала большой махровый платок, расстелила его на топчане и уложила на нем: документы, медали, часть ценной для нее одежды. Узелок отнесла на помост. Вернувшись в жилую хату и прихватив с собою топор на всякий случай, накинула фуфайку, валенки на босу ногу, повязалась пуховым платком и, выключив свет, села на топчан, обняв, как ребенка, ----топор.
     * * *

 

         Утренний луч солнца, через открытые створки щекотал прикрытые глаза Левы. Проснувшись, он мысленно прокрутил в голове вчерашнюю пьянку,   и ему стало стыдно. Прасковье, занимавшейся с самоваром, постоянно приходилось перешагивать, через лежащего на полу Леву, чтобы подойти к столу на кухне.
   Прасковья.     Ну, что! Проснулся, ----леший!
         Лева   (подымаясь).    Вы уж простите меня за выпитый спирт,--- колотило здорово! Я вам обязательно откуплю!
         Прасковья.     На кой леший ты откупишь? Паразит этакой! Все лекарство мое выжрал! Я же им ноги натираю.
         (Лева.    Ну, завелась, старая. Теперь будет мне вспоминать свои ноги!)
         Лева.     Прасковья! Не переживайте. Я вам обязательно отработаю.
         Прасковья.     Куды ты денешься! Всю старуху помял! Ирод! Мало того, что мне все плечо отбил-то! Да еще эта косорогая мне ногу отдавила. Опять - ты же подсобил! Пьяный стянул полку с чугунами. Она, дурная, от грохота дернулась, когда я ее обряжала! Своим копытищем на ногу и наступила! А теперича и ноги натереть нечем.  ----Садись, чай пить
   Сидят, пьют чай.

  Лева.     Пока здесь, Прасковья, по хозяйству вам помогу. Еще раз - вы меня простите! Пожалуйста!

         Прасковья.     Ладно! Покуда, я хвораю с твоей помощью, подсобишь мне  - крышу залатать, дров поколоть, воды с дальнего колодца нанесть, картошку досадить, навоз натаскать, печку и трубу глиной обмазать! А то дымит в хату.
         (Лева.     Ничего себе, назаказывала. Тут и за месяц не управишься! А, впрочем, это даже хорошо, от пьянки хоть отойду.)
         Лева.     С чего начнем, Прасковья?
         Прасковья.     Надобно! Воды с дальнего колодца натаскать. (Пауза.)   Колодец-то у дома Прудковых находится. Только тебя предупредить хочу: если кого заметишь в доме, ты лишку не пугайся.
          Лева.     А кто там?
         Прасковья.     Покойников полный дом!
         Лева.     Ничего себе, "как девки пляшут".   Никак полтергейстом вспугнуть хотите? Меня этой сказкой "Венского леса" не запугаешь!
         Прасковья.     Ну, ты все-таки мужик образованный! Это мне, старой, все мерещится-то.
        Лева     (с интересом). А что это за дом такой, с покойниками?
        Прасковья.     Прудковы там жили! Десять лет назад поубивали сами себя! Теперь их Боженька к себе принять не может. Как самоубиенные! Вот не отпетые и бродят по деревне. Лютуют!    И скажу тебе: на председателе нашем их кровушка. Он им помог на себя руки наложить. Во-от!
         Лева.     А что случилось?
         Прасковья.     Жили-то они хорошо, у девяносто шестом годе, по сравнению с остальными деревенскими.   Тогда-то, помнишь? По всей стране - разруха полная была. Пенсию месяцами почтальонша не приносила. Покуда и нечего было приносить! А колхозникам зарплату сеном, да зерном давали. Вот, Прудковы и связались с нашим председателем, Ильичом! Землю у колхоза заарендовали, два трактора у него купили. Деньжищ-то немалых стоят! Потом-то, как оказалось, денег они у того же председателя взяли.  Он тогда технику направо-налево продавал. Говорил: "На зарплату людям" и "На закупку посевных"!   А сам себе квартиры в Вологде покупал!   Как люди говаривают. Деньги-то не его, а колхозные! Все боятся пожаловаться.
         С управления приезжали с проверкой. Но, видать, охмурил он их.  Ну, вот! Обложил он Прудковых   тришкурным оброком.   Не уложились они вовремя. Картошкой два поля усадили, а тут возьми, да средь мая морозы и ударили! Вся картошка померзла. А осенью отобрал он у них эти трактора. Долг за ними так и остался. Коля Прудников мужик-то правильный был. Долг отдавать нечем!  Ночью взял, да в деревенском пруду утопся. Ну! И жена его, Лизка, через месяц ребенка трехгодовалого руками удушила, а сама уксусом потравилась. Мученически от уксуса сгорела! Видно, крыша съехала. Даже и записки не оставила.
         Лева.     Да! Страшные вещи рассказываете, Прасковья!
         Прасковья.     Сразу после этого люди в Погорелке друг за другом помирать стали! А многие со страху в город подались! Кто в Бога не верил, сразу заверовал.   Когда сталкивался на улице, или дома с покойниками. И по сей день их в деревне вижу! Ко мне-то в избу не наведываются, потому как я молитвы постоянно творю, и икона, заступница моя,  "Богородица" меня бережет!
         Лева.     Может, воды оттуда не надо сегодня таскать? Тем более, колодец у дома вашего видел. Там можно воды начерпать!
         Прасковья.     В нашем-то колодце вода глинистая и мутная, а у Прудковых в колодце ключ бьет. Вода чистая, как слеза!   (Пауза.)    Испугался, что ли? Левка!
         Лева.     Ну, конечно, нет!   Просто далековато. Надо столько дел переделать!
         Прасковья.     Ты, если чего заприметишь у Прудковых, крестись с поклоном и молитву твори. Они сразу и отступят. Крещеный же! А молитве-то, по убиенным, я тебя научу.
         Лева.     Да ладно, Прасковья! Не надо. Не верю я всем этим "байкам из склепа". Что мы, в средневековье живем, что ли?
         Прасковья.     Ну, тогда Господь тебе в помощь! Ведра в крыльце, на скамье стоят. Давай. Я тебе укажу их дом-то.
   Смотрят в окно.

 Видишь тополя здоровенные растут? В аккурат с домом Прудковых! Вот! Иди до деревьев этих, там во дворе и заприметишь колодец с колесом.

         (Лева.     Да, сейчас мне только с будуна и встречаться с этими вурдалаками. Но, ничего не поделаешь! Как я перед бабкой выглядеть буду? Атеист крещенный!)
         Лева.     Где, говорите, ведра? На крыльце? Пойду, тогда, схожу.
   Взяв ведра, Лева вышел на улицу. Немного прошел по тропе и увидел колею, некогда служившую центральной деревенской дорогой. Даже после многих лет не существования она, на удивление, оставалась не заросшей.
         Проходя мимо какого-то просевшего в землю дома, Леву насторожил жуткий стук. Он вгляделся в отдаленные окна пятистенки, но было ничего не видно. Когда прошел за угол дома, то сразу заметил, откуда исходил стук. Это была калитка заросшего огорода. От ветра ее то открывало, то закрывало вновь. Но Леву чувство тревоги не покидало. С каждым шагом ему становилось все больше не по себе, от рассказа Прасковьи. Он представлял: эту женщину с ребенком и ее мужа,  не нашедшие "покоя" на том свете. Что-то вспомнил из прочитанных в советские времена журналов "Знание", где очевидцы документально подтверждали такие факты - полтергейста. Это его еще больше настораживало, тем более в таком месте, как эта деревня.
         Лева.     Ой, не приведи Господь, только увидеть этих людей с того света! Я же сразу кончусь от разрыва сердца. Надо было у бабки все-таки прочитать молитву. Но, право, стыдно! Кому скажи - засмеют. Вот, бабка напугала! А что ни говори, деревня и правда какая-то аномальная. В подсознании чувствуется,   "кто-то там за мною пристально смотрит". Животные - собаки там, кошки - хорошо это чувствуют, мечутся и прячутся, поджав хвосты. Никакая наука объяснить не может!  (Пауза.)   Ну, вот и дом с привидениями, во всей красе.
     Перед Левой возвышались два ветвистых старых дерева. Между ними была прибита перекладина с двумя болтавшимися, полу распущенными льняными веревками, служившими когда-то детскими качелями, а в десяти метрах от деревьев стоял тот самый злополучный дом. От посадки деревянного фундамента в землю, его окна находились на уровне Левиного лица. Стекла, как ни странно, были в хорошем состоянии. Ни кем не биты и не сняты, по сравнению с другими заброшенными домами. Видно, легенда о "блуждающей семье с того света" народ отпугивала. Как пугала и Леву, боявшийся  поднять глаза на окна, дабы не столкнуться с взглядом покойных.
         Осмотрев двор, он заметил колодец, который находился напротив крыльца с входной дверью в "потусторонний мир". На дверях была массивная вертушка, имевшая горизонтальное положение; было понятно, что дверь плотно закрыта. Потом подошел к колодцу, от него смердело гнилыми и трухлявыми досками. Закрывавшая колодец крышка, покрытая серым лишайником, чуть было не развалилась в руках у Левы, когда тот за нее ухватился. Спустив ведро и зачерпнув воды, он двумя руками повернул колесо, натягивая цепь в струну, и по всей деревне раздался сильный скрежет проржавевшей втулки подъемного механизма. При таком шуме Лева почувствовал, будто за спиною кто-то находится, и повернул голову, чтобы убедиться. Он увидел!
         В двух метрах от него стояли два матовых силуэта: мужчины и женщины.
         Мужчина был одет в костюм "тройка", пиджак которого застегнут на одну верхнюю пуговицу из-за вздутого живота, потому как его худая комплекция тела показывала всем видом, что живот сильно вздут; на нем находились связанные полотенцем руки, сложенные крестом запястья. Лоб покойного прикрывал по самые глаза платок, из под него торчали зачесанные назад волосы. Закрытые глаза сглаживали страшные очертания лица, покрытого трупными пятнами.
         Женщина принимала тот же вид усопшей, как положили ее в гроб десять лет назад, в том же образе и оставалась.   Ее руки, как и у мужчины, были связаны полотенцем, а на лбу находился свернутый платок. Тело облегала длинная, в кружевах, сорочка, подол  касался туфлей фабрики "Скороход", модели шестидесятых годов, одетых на ноги для захоронения.
         Лева почувствовал на голове шевеление кучерявых волос; явно не от ветра. Его рука, крутившая колесо, словно атрофировалась, ослабляя крепкий ухват пальцев. Ведро с цепным грохотом полетело обратно вниз и ударилось о воду,  поднимая столб брызг.
         В какой-то миг ему показалось, что он теряет сознание; на его глазах ясная, хорошая погода переходила в стадию надвигающейся бури. Светлый день стал превращаться в темень, как при солнечном затмении, а   дувший ветер раздулся еще сильнее, охлаждая Левину голову. Но это его не спасло. Он потерял равновесие и упал в обморок. В бессознательном состоянии, мозг все равно работал и слышал голос из вне.
   Нечто.     Тебе Прасковьюшка про нас все рассказала?
         Лева.      Все.
         Нечто.     Ты не бойся! Мы не за тобою пришли. За тобой смертушка сама придет - хочешь ты этого, или не хочешь! Как Он, Бог, захочет. Глупцы те, кто думают, что судьбу в жизни себе, Как устроишь, так и будет. О, не-ет! Витюшеньку-то нашего Господь сразу принял! А мы вот скитаемся по измерениям, и нет нам покоя! Нигде!
         Лева.      Ну, и как там?
         Нечто.     Попадешь - узнаешь!
         Лева.      Чем я могу помочь?
         Нечто.     Конечно, сможешь! Приходи к нам, веселее будет.
         Лева.      Нет, мне Прасковье воды принести надо! Навоза натаскать! Крышу залатать! Огород картошкой засадить!
         Нечто    (перебивает).   Вам всем живым чего-то надо? А к нам попадешь, и уже ничего не надо будет!
         Лева.     Логично!
         Нечто.     Будьте начеку, сегодня ночью придут вас сжечь!   Уйдите с бабкой из хаты, и вы спасетесь! Прощай, еще увидимся на этом свете.
         Лева.      Да упаси, Господь!
    
         Очухавшись: Лева поднялся на колени; от безумной боли в голове тошнило. День оказался, такой же светлый и хороший. Окончательно вернувшись в нормальное состояние, он вспомнил усопших и разговор с ними. Тут ноги сами понесли его во всю прыть, перепрыгивая через ямы, кусты, попадавшиеся навстречу заборы. Обратный путь ему обошелся, в несколько секунд. Забежав в дом,  Лева принялся закрывать за собою двери на защелки, шпингалеты, замки и тем, чем была возможность подпереть ее.
         Прасковья, следившая за его хаотичными движениями, сразу догадалась, в чем дело.
         Прасковья.     Ну, что, видел?
         Лева.      Видел!   (Пауза.)    Это!   Э-э-э-э-то про-о-о-сто не мо-о-о-жет быть.
         Прасковья.     У меня тут от деда портки остались, третий десяток у шкафе висят! Сменил бы, что ли? Не брезгуй, одень!
   Лева опустил вниз голову оглядеть свои брюки.

  Лева.      Из-здеваетесь! Какие они все-таки страшные, прямо из могилы! Как их в гроб положили, вот такие они и были, только по деревне шастают и разговаривают. Ужас!

         Прасковья.     Пустые ведра-то хоть принес?
         Лева.      Ой!   (Пауза.)   Забыл.
         Прасковья.     Надо принесть! А то кто-нибудь оприходует ведра.
         Лева.      Да вы что, Прасковья! Кому они нужны? Кто там вообще разгуливать будет? Увидит незнавший человек этих вурдалаков с тряпками на лбу, сразу к ним подастся, от разрыва сердца. Не-не-не! Я не пойду, Прасковья! На следующих смотринах точно кончусь, тем более, что они предлагали их компанию поддержать. Видите ли, им скучно!
        Прасковья.     Батюшку бы сюда позвать! Пусть место освятит и отпоет покойных-то, а то будут так по деревне бродить и людей страшить.   (Пауза.)  О чем с ними разговаривал-то?
        Лева.      Предупредили меня: если сегодня ночью из хаты не уйдем, то ночью нас сожгут!
        Прасковья.    Кто - сожгут?
        Лева.      Не знаю, кто. Но только не они! И, знаете, я им почему-то верю!
        Прасковья.    Должно быть, правду говорят.
     Ближе к вечеру Прасковья собрала свои пожитки: узелок с орденами, документами,  чемодан с вещами. Одела козе поводок собачий и отправилась с Левой, держащим большую икону "Богородицы" в соседнюю пустующую хату.       
    
    
    
    
     Действие VI

  Начинался день председателя Ильича с прочтения записей в ежедневнике, так как планерка всегда проводилась вечером, и все планы на завтра фиксировались в толстенькую книжечку.

     Председатель.     Так, что у нас сегодня на повестке дня?   (Листает ежедневник.)   Корма! Запчасти! Зарплата!   К черту все это.   (Отбрасывает ежедневник в сторону и откидывается на спинку кресла.)   Что же мне с этой бабкой из Погорелки делать?    (Стук в дверь.)   Входите!
     Заходит бригадир
   Бригадир.     Здравствуйте, Ильич!
         Председатель.     Где ты сейчас работаешь?
         Бригадир.     Как где? В "Шанхае" на ремонте барака! Сам ведь, Ильич, приказал.
         Председатель.     К черту этот барак! Пока оставь его, старуха не собирается переезжать сюда.
         Бригадир.     Как не собирается? Чего ей надо? Калоше!
         Председатель.     На понедельник кран заказан со станции, для погрузки металла. Так что надо снимать провода! Неделя осталась. Какие будут соображения?
         Бригадир.     Снимем! Отключим подстанцию и снимем.
         Председатель.     Полудурошный! Как ты снимешь? Еще раз говорю, если она не хочет идти в поселок жить, а при живой по беспределу провода не снять! Знаешь, какой кипешь подымится? До района дойдет - меня сразу уберут! Мало того, комиссию с проверкой снова пришлют, а еще хуже - по чьей-нибудь кляузе - прокурора! Ты представляешь, если он будет под меня копать? На меня донести   -  желающих до хрена найдется! И тебя с твоими "обормотами" тоже не обойдут!
         Бригадир.     Есть выход! Самый оптимальный вариант, другого, я не вижу.
         Председатель.     Давай, пори чушь!
     Бригадир берет стул и садится напротив председателя.
    Бригадир.     А что, если нам ее убрать?
         Председатель.     Очумел, что ли?
         Бригадир.     Ночью поджечь хату с ее пожитками, и дверь подпереть. Кто узнает? Да никто! Все равно одной ногой в могиле. Напилась Зойкиной барматухи и уснула с горящим хабарем в зубах!
         Председатель.     Ты что, дурак?   Она же, беззубая, с войны не пьет и не курит!   (Пауза.)   Если только... будто мышь электропроводку погрызла, от короткого замыкания разлетелись искры в разные стороны, да на солому!   Она сухая, как порох горит.   (Пауза.)   Но это должен сделать один человек!
         Бригадир.     Не-е-ет, Ильич! Я не пойду!
         (Председатель.     Хорошо! Так даже лучше, никто знать не будет и платить не придется. Сам все сделаю!)
         Председатель.     Ладно! Не ходи, а язык держи за зубами, для своей же безопасности! Понял!
         Бригадир.     Ну что вы, Ильич! Меня не знаете, сколько дел вместе переделали?
         Председатель.     Есть у меня человек, который сможет это сделать! От тебя требуется только одно, чтобы со своими уродами до конца недели бухты с проволокой накрутил.
         Бригадир.     Добро!
         Председатель.     Да, и еще! Приходил тут геолог, на вас жаловался. Зачем двери в клубе сняли?
         Бригадир.     На производственные нужды, в барак Прасковьи. Сам же сказал: "Ищите, где хотите"!
         Председатель.     Иди отсюда!
     Бригадир выходит.

 Оставшись один, председатель достал из сейфа бутылку своего самогона. Сам он практически не пил, но спиртное в кабинете всегда держал на всякий случай. И этот случай ему представился.

         Достал стакан, приготовил закуску из свежих огурцов, налил и выпил.
     Председатель.     Жалко мне эту бабку сжигать! Но ничего-ничего, ей уже пора в преисподнюю,   она-то, старая, свой век отжила! И чего в жизни хорошего видела? Чего добилась? Да ничего!   Окромя портков дырявых, да вонючей избы в деревне. Зато! Зато прожила правильно! А кому эта правильность нужна? Никому! Это лишь прикрытие своему безмозглому бессилию в жизни. А я   - нет!   Я не такой! Я выше всей этой нечисти, и потому, как мне дано быть "свыше", я просто обязан идти на это. Возможно, придется ответить перед Богом! Если, конечно, он есть? Но вряд ли! Верю, что-то есть такое, неведомое человеку, и всего лишь, больше ничего.   Был бы Бог такой хороший, как его рисуют, тогда на земле такого блядства (ада) не было!   Надо жить счастливо сейчас, и каждую секунду, пока рогами в гроб не упрешься. Разве это не счастье, когда семья живет хорошо и в достатке! Знакомые и незнакомые люди, или твои родственники, завидуют, уважают и равняются на тебя. Дочка! Все для нее, она моя кровинушка - одна надежда! Умница!
     Председатель выпил еще самогона,   и со словами "Пора на работу" уткнулся головою в стол. Его сон на рабочем месте никто в этот день не потревожил. Проспавшись, он взглянул в окно, на улице была темень. Достал из кармана мобильник и посмотрел на время.
   Председатель.     Ого, десять вечера. Вот это я поспал! Пора в Погорелку собираться. Так! Где у меня канистра с бензином? Вроде как в багажнике лежит! Самогонки обязательно взять с собою в дорогу, не так зябко идти будет. Придется все на ощупь в темноте укладывать, свет нельзя включать! Заприметят.
   Нашел в углу резиновые сапоги, переоделся, потом достал из шкафа плащ, спортивную сумку, положил в нее пару бутылок самогона, и тихонечко вышел из здания, запирая двери на ключ. На улице, озираясь по сторонам, он быстрым шагом подошел к "УАЗу", открыл багажник и достал канистру с бензином. Там же нашел пластиковую бутылку из под пива, наполнил ее и убрал в сумку.
     Председатель     (шепотом).    Лучше из поселка дворами на дорогу выходить. Придется полем огибать!   (Послышался лай собаки.)    Собаки эти, чтоб они сдохли! Лают. По разведут живность всякую, завтра же прикажу всех бродячих пострелять!
    
         Пробраться не замеченным, ему удалось и, только на последнем дворе его все-таки укусила собака.
   Ее тонкий, пронзительный лай с воем насторожил председателя, ему пришлось спрятаться в влажной траве.  Наблюдавшая за ним из-за забора собака расценила это, как игру.   Подбежав к спрятавшемуся человеку, она опустилась на передние лапы и во всю разлаялась, как бы показывая, что нашла его.    
   Председатель.       Черт возьми, обнаружился! Тузик! Тузик! Иди ко мне. На! На! На!  Такая маленькая, а настырная. Сейчас, подожди, дай только догнать тебя.
   Он вынырнул из травы так быстро, что собака успела только повернуться задом, для побега от такого игрока. Со всего размаха председатель приложил резиновый сапог по собачьей заднице. Теперь, уже скуля, она перелетела через забор на прежнее место.
   Председатель.       Так тебе! Терешкова! Считай, что ты прошла тренировочный полет.
         Но не тут-то было, он не успел пройти и несколько метров, как услышал лай вдогонку. Председателю пришлось пуститься в бегство. Пробежав столько, сколько ему позволял заплывший жиром живот, он остановился отдышаться, и тут его эта же собака схватила в отместку за сапог. 
   Председатель.       Ты че! Корова наглая, не налеталась?
   Он поднял ногу с вцепившейся в резину собакой, отвел ее назад и подкинул с сильным рывком вверх. Сорвавшись с сапога, животное расставило лапы, чтобы удобней было планировать над потоком воздуха.
         Пока она занималась полетом и посадкой на землю, стартовая площадка (председатель) воспользовался этим временем и рванул дальше. Выскочив на проселочную дорогу,  которая вела в Погорелку, он перешел на спокойный, в развалку, шаг. Гавканье еще слышалось, но теперь не преследовало его.
    
         Председатель.       А с этой Терешковой!--- Я прикажу: с живой снять шкуру. Надо же, какая настырная тварь. Она мне нашего куратора колхозного напоминает.   Тяф! Тяф! ... Тяф!    Пока кость не кинешь - не успокоится! На лес мой, козленок, замахнулся! Прибрать хотел.  Полгода назад приехал с лесничим делянки метить.   Хорошо, бригадира отправил вместе с ними, тот их завел, "Сусанин"! До сих пор ходят в лесу, участки себе метят.  Поисковые группы, спасатели, кого только не было здесь! Так и не нашли. Молодец "бугор", уж завел, так завел.   Он мне потом рассказал, как по тайге водил, вывел аж в Архангельскую область. Вот там пусть метят себе в болоте.   Ладно, этот куратор городской, но лесничий-то заплутал в лесу! Светлая им память. О! Надо помянуть.
     Присев на глиняной глыбе, достал бутылку с самогоном и принялся пить "с горла".   Помянув, положил бутылку обратно в сумку, еще посидел с минуту, и пошел  дальше осуществлять свой злой умысел.
         Через час он был на возвышенности деревни Полянки, откуда была видна освещенная Луной Погорелка. Спустившись вниз и перейдя границу деревни, председатель почувствовал необъяснимое ощущение. Чем ближе подходил к цели, тем больше это чувствовалось. Голова стала проясняться от похмелья, и он начал понимать, что кто-то идет рядом с ним. Он вокруг огляделся, но никого не было видно. Потом снова достал початую бутылку и залпом ее осушил. Самогон показался ему каким-то неестественным,   без запаха и крепости, будто попил пресной воды.
    
         Председатель.       Неладное что-то здесь? Самогон ужо - не самогон! Во дела! Может, выдохся? Да нет! Пробкой плотно закрыта.   (Пауза.)   А если вторую бутылку попробовать?   (Достает, пробует.)   Не может быть! Что за чертовщина! И эта вода - водой, слегка спиртным отдает.  
   До Прасковьиного дома оставалось перелезть гнилой деревенский забор, который тянулся по всему периметру деревни. От него он вприсядку   пробирался по мокрой от росы траве, как вдруг поднялся сильный ветер  и карканье воронья над головой.
     Председатель.       Раздулися тут! Раскаркалися тут!  Чувствует ведьма свою смертушку.   (Пауза.)   Вот и бабкино костровище! Дома ли; наша Жанна Д' Арк? Подожди немножко, найду только, чем дверь подпереть. Извини, Прасковьюшка, но выход у тебя один - через трубу, вместе с золой.
     Споткнувшись о, не допиленный балан в дровах, председатель подтянул тяжелое бревно к крыльцу и привалил его к дверям, уперев в землю.
     Председатель     (вполголоса).   Жаннушка, ты меня слышишь? Инквизиция начинается!   (Достает бутылку с бензином и поливает крыльцо.)   Это я, Ильич, твой --- инквизитёр! Слышишь?
         Нечто.     Слышу! Слышу!
     Ответ был произнесен над самым ухом, у председателя выпала из рук бутылка с бензином. Сердце забилось так сильно и часто, что биение отдавалось в мозгах инквизитёра. Присев: закрутился вокруг себя, как волчок, но никого не увидел.
   Председатель.       Кто здесь? Где я?  (Казалось, луна  засветила еще ярче, а ветер с силой прижимал к земле траву.)   О-е-ёй! Кто это?
         Нечто.     Это мы!
     Он обернулся, перед ним стояли два ярких силуэта людей, умерших по его вине десять лет назад.
   Нечто.     Твои кредиторы! Помнишь нас?
     Председатель хотел что-то сказать, но мышцы были парализованы. Сильный шум в голове привел к потере сознания. Он упал.  (Покойные выходят на телепатический с ним разговор.)
     Нечто.     Узнаешь?
         Председатель.       Прудковы!
         Нечто.     А Витюшенька наш давно при Господе, только мы не можем обрести покой.
         Председатель.       Простите меня! Простите.
         Нечто.     Господь простит! (Подходят ближе к председателю и протягивают связанные полотенцами руки.)  Дай руку нам! И познай наш мир.
         Председатель.       Не могу пожать вам руку!   (Пауза.)   Если я вам ее подам, то сердце остановится!
         Нечто.    Оно у тебя давно остановилось! Иди к нам,   дружок!  
         Председатель.       Я жить хочу! Коля! Лиза! Простите меня!
         Нечто.    Господь простит! Он есть! И мы есть....  И ты будешь с нами.
     В это время Лева решил выйти из соседского дома, на вылазку, где скрывались вместе с козою Розой от упрежденного пожара. Подойдя ближе к дому, он почувствовал едкий запах бензина.
     Лева.     Успели облить! Козлы. Где-то здесь? Почему не поджигают? Наверное, за домом заливают? Значит, потусторонний мир не соврал мне. О! Кто-то лежит.
   Он слегка пнул лежащее у крыльца тело. Оно не подавало признаков жизни; тогда Лева нагнулся и, взявшись за плечи человека,   потянул на себя. Тело очухалось.
     Председатель.       Не буду! Не буду! ... Не буду я с вами!   А-а-а... !
     От безумного, нечеловеческого крика Лева опешил и сел на зад;  тело вскочило и со словами "не буду" побежало в поле.
   Лева.     Вот это да! Дурак, надо было за ним бежать, это и есть поджигатель. Пойду вокруг дома, возможно, он не один.
   Обошел кругом весь двор, посидел с часик, затаясь, в траве, потом откинул бревно от дверей и подался на штаб-квартиру осадного положения. Прасковья встретила разведчика у входа с топором на поясе и вилами в руках.
     Прасковья.     Левка, это ты?
         Лева.     Я!
         Прасковья.     Кто там шибко-то орал?
         Лева.      Тот, кто хотел нас сжечь!
         Прасковья.     Не ужто пришиб?
         Лева.      Нет!  (Пауза.)   Он с ума сошел.
         Прасковья.     Кто?
         Лева.      Тот,  кто хотел поджечь.   (Пауза.)   Мне кажется, что он встретился с нашими знакомыми, Прудковыми!
         Прасковья.     И где он?
         Лева.     Убежал в сторону Полянки.
         Прасковья.     А как он выглядел?
         Лева.   Немного очертание лица заметил, слишком темно. Все! Прасковья, не переживайте, больше не придет. До утра придется здесь переждать. Подстрахуемся.
   Председатель несся по дороге, через поля и леса   без остановки.   Его заплывший жиром живот не мешал забегу, потому как он не чувствовал ног. До самого поселка безумца издевательски сопровождали   покойные, предлагая присоединиться к их компании.
    
         Нечто.    Дружок! Мы тебя не отпускали. Душа у тебя не вечна, в ней опарыши кишат, как и в теле. Беги! Беги, недолго бежать осталось. Мы всегда с тобою рядом будем.
     К тому времени, когда председатель добрался до поселка, программа, заложенная в нем с детства, была сбита.   И только эпизод памяти помог председателю добежать до сельсовета, открыть ключом дверь и закрыться в кабинете. Он зашторил окна, уронил шкаф у входа и, забившись в углу,  накрыл себя с головою плащом.   
   Наутро еще никто не знал о серьезном помешательстве председателя колхоза "Красный Октябрь".
   Действие VII

 

         При обилии спиртных напитков в сегодняшних магазинах отчасти потребность у людей в самогоне отпала.   Самый лучший период для самогонщиков до политики рыночной экономики. Многие сумели сколотить на этом немалые деньги, которые   впоследствии, при переходе к рыночным отношениям, послужили начальным капиталом.   Он и был толчком для вложений и развития своего дела. А дальше - больше. Некоторые становились воротилами крупных предприятий. Кто-то смог завоевать доверие у народа и быть избранным, то есть стать политиком.   Что им помогло на начальных порах?  А на начальных порах им помогло охлаждение из нержавейки, прикрученное к баку с бражкой.   Вот что им помогло! Но семье Рюмкиных, всю жизнь гнавших на продажу самогон, стать бизнесменами или политиками - это не грозило, и лишь по одной причине: они пили и других поили, за деньги, конечно.
         Дом Рюмкиных в поселке находился в самом центре "шанхая", на перекрестке трех дорог, которые вели со всех окраин к их двору.  Зачастую хмельной клиент, выходивший с бутылкой от самогонщиков, еще на крыльце, повернувшись лицом к перекрестку, соображал, по какой именно дороге ему идти. Не найдя выход из тупиковой ситуации, клиент поворачивался на 180 ® и снова стучался в дверь хозяев. Хозяева, привыкшие к такому повороту событий, отправляли его, или сопровождали во вторую половину дома, где у них находилась   гостиная для постояльцев, которые иногда забывали на время. Как найти дорогу домой.  И доходило число таких постояльцев, с временной потерей памяти, особенно в праздники, до двадцати человек. Как было упомянуто выше, между поселковыми называлась эта гостиная "блатхата".   Пьющий человек, при блатхате, за самогонкой к конкурирующей фирме не пойдет. А зачем идти, когда здесь, за стенкой, взять можно? Плюс к тому, завалится где-нибудь поспать на матрасе, если он не занят. А проснувшись, только стоит приподняться, как уже зовут потянуть стаканчик на опохмелье.   Не жизнь, а малина!   Рюмкиных, как хозяев этой малины, сборище пьяных мужиков вполне устраивало; но не поселковых баб. Если мужик в доме за сутки не встретился жене, то где его увидеть можно? У Рюмкиных!   Нет у мужика на " опохмельться", а жена денег не дает, куда он пойдет? Опять же на блатхату.
         Милиционера Хмылкина, получившего от председателя закуток в санчасти для своего участка, тоже вполне устраивало все это. Если что-то, не дай Бог! То все они здесь налицо, и по домам ходить, искать не надо.  Украли у кого-нибудь со двора поросенка. Где он может быть? На блатхате часть лежит, закуской в собственном соку, а другая часть обменена на самогон у Зойки Рюмкиной.
         Сам милиционер Хмылкин в органах при поселке работает не так давно. Прислали по направлению из Грязовца, вместо капитана Егорова. У него съехала крыша после конспиративной слежки за объектом. Причем объект был летающий и неопознанный, в прямом смысле слова.
         На третий день после белой горячки от пьянства, он отправился в лес до Шуйской горы, куда должны были они приземлиться, так как гора эта давно славилась необъяснимыми явлениями.
         Путь предстоял неблизкий, а удерживать его никто не стал, зная упрямый характер Егорова.   Принимая во внимание его дотошное стремление докопаться до истины и тихое помешательство, уговаривать Егорова не идти было бесполезно.   Вернулся из леса, через неделю грязным и ободранным.   Жена с дочкой , окружавшие его люди поняли:   после долгих скитаний их родного человека по лесу, его мысли про тех, кого он называл "они",  еще больше обострились. Его отправили в психбольницу в сопровождении друзей;   консилиум врачей вынес вердикт: шизофрения. Отлечившись полгода в психдиспансере, он так же пришел на службу, при форме и при оружии, купленном по его просьбе в привокзальном ларьке, когда семья забирала его из лечебницы.
         В участке за широким столом сидел старший лейтенант Хмылкин. Заходит Егоров, одетый в трикотажные брюки, на поясе - солдатский ремень, а на нем с левого боку болтается кобура из черного заменителя кожи, прошитая оверлоком ниткой зеленого цвета. На теле поверх футболки висит распахнутый милицейский китель с капитанскими погонами.   На лохматой,   нечесаной от пуха с подушки голове, пестреет джинсовая бейсболка с офицерской кокардой. На ногах болтаются резиновые сапоги большого размера. Его обе руки прижимают к груди красную папку.
        Хмылкин никогда не видел Егорова, но прекрасно знал, кто он, и о его болезни. И поэтому Хмылкин разговор завел с ним, как подобает сослуживцам.
   Хмылкин.     Здравствуйте! Проходите, присаживайтесь.   Как я понимаю, вы только что из больницы?
   Егоров берет табурет и садится за стол напротив Хмылкина
   Егоров.     Немного поправлю! Я из госпиталя! Из военного госпиталя,   после полученных ранений. Когда преследовал "их".
         (Хмылкин.     В каждой деревне есть свой дурак.)
         Хмылкин.     Ну! Да-да.
         Егоров.     Я, как старший по званию и должности, должен вас ввести в курс дела.
         Хмылкин.     Извините, я вас перебью.   Государство оценило вашу героическую слежку за "ними"?
         Егоров.     Вполне! Вполне. Вот именное оружие.   (Достает из кобуры игрушечный пистолет, с полным боекомплектом.)
         Хмылкин.     А какой марки оружие? Вижу, у вас он иностранного производства. Наверное, это парабеллум, тридцать восьмого калибра.
         Егоров.     О!    Я польщен -   вы неплохо разбираетесь в оружии.   (Пауза.)   Он всегда при мне. Ложусь спать - он у меня в кобуре на ремне, иду в уборную - он у меня на взводе. Потому как "они" за мною повсюду следят.
         Хмылкин     (качая головой).    А-а! Понятно!
   (У Егорова начался приступ. Он собрал обе брови к переносице, и из под них взглядом буравил старлея.)

  Егоров.     Мы отвлеклись.   Со мною папка с делом на одного нехорошего человека.   (Кричит.)    И встать, когда с вами старший по званию разговаривает! Пришлют сопляков из района! Дебилов на мою шею. Распустились!   (Указывает пальцем на дверь.)  Вон из моего кабинета! Занял тут мое место, самозванец. Не заслужил, чтобы сидеть здесь начальником участка. Вон, я сказал!

     (Хмылкин при всем уважении к бывшему коллеге не стерпел безумие больного человека.)
     Хмылкин     (хлопнув по столу).    Все! Хватит! Концерт окончен. Пошел отсюда, пока тебе в голову не дал!
   Егоров навел игрушечный парабеллум в лицо Хмылкина.

  Егоров.     Я, кадровый офицер милиции,   капитан по званию, приказываю вам, старший лейтенант, сдать табельное оружие (тыча себя пальцем в грудь) законным властям при силовой структуре. Иначе - я вынужден открыть огонь на поражение!

     Хмылкин встает из-за стола. Егоров прицеливается ему в глаз и судорожно нажимает курок игрушечного пистолета. Из пистолета выскакивают один за другим пластмассовые шарики, попадая в лицо старшего лейтенанта. И при каждом нажатии на курок Егоров, вытянув губы и плюясь слюной, изображал выстрел.
   Егоров.     Тфу! Тфу! Тфу!
   Хмылкин прикрыл ладонью глаз, в который попал шарик и, матерясь от боли, пригнув голову,   выставив другую руку вперед, пошел в обход стола на Егорова.   Егоров же, как бывший профессионал, быстро среагировал на наступление Хмылкина. Традиционно заломил вытянутую руку старлея за спину и повалил его на стол, одновременно шаря на поясе Хмылкина, пытаясь найти и достать оружие.   Найдя пистолет, Егоров вытащил его из чехла и отпрыгнув от Хмылкина, передернул затвор, при этом держа пистолет обеими руками.
   Хмылкин     (тяжело дыша).   Слушай, козел полудурошный, отдай ПМ, пока не поздно!
         Егоров.     Мне придется подойти и выстрелить в ногу. А в рапорте доложу! Как вы при аресте пытались оказать сопротивление. Так что, потрудитесь сесть на табурет ко мне спиной и вытянуть руки назад. Или вы сомневаетесь в моих намерениях?
     Егоров сделал шаг вперед.

  (Хмылкин.     Лучше сделать, что он говорит, а то будет чревато последствиями. Он же дурак! В худшем случае, снова лечиться поедет. Впрочем, он уже и так себе аминазин на год обеспечил.)

     Хмылкин так и сделал: сел на табурет и вытянул за спиною руки, пригнувшись к коленям.   Егоров достал из кармана толстый капроновый шнур, предназначенный специально для этого, и замотал его на запястьях старшего лейтенанта. Тот решил еще раз поговорить с сумасшедшим Егоровым. После чего он, наверное, пожалел?
     Хмылкин.     Послушай! Урод! Ты знаешь, что дурбольницей не отделаешься? Лучше развяжи и отдай ПМ по-хорошему. И я тебе обещаю, что закрою глаза на этот инцидент, а то потом пинать тебя буду до тех пор, пока снова нормальным не станешь. Хотя, вряд ли? Шизофреник хренов!
     Егоров взял со стола несколько листов газеты и, скомкав их, сделал кляп. Запихав его в рот Хмылкина, рывком потащил его к дверям в отдельное помещение.   Там находилась кладовая участка. Где хранился конфискат и проходившие по разным делам улики. Закинул старшего лейтенанта в темную кладовую и сказал:
     Егоров.     По закону вы задержаны на трое суток до выяснения всех обстоятельств! В дальнейшем, предъявив вам обвинения в неподчинении сопротивлении представителю закона, я свяжусь со следственными органами из района, чтобы они приехали и сняли с вас показания, а затем, как подследственного, этапировали вас в СИЗО города Грязовца. Я думаю, что санкцию на ваш арест прокуратура обеспечит. Все!
     С силой захлопнув дверь в кладовую, защелкнул железный засов и, найдя в столе ключ, повесил замок. По-хозяйски, в вразвалочку, прошел на место начальника участка. Сел за стол, положил перед собой табельный ПМ Хмылкина и закурил сигарету от спички, зажженной об черкаш, приклеенный за ухом. Он не менял своих привычек, которые остались после изолятора при  психдиспансере.
         Потом увидел свою красную папку на полу.   Поднял ее и достал оттуда бумаги, компрометирующие "нехорошего человека". Облокотившись на спинку стула, принялся деловито читать.
     Стук в дверь.

  Егоров.     Да, входите!   (заходит женщина, держа в своем кулачке мятый платок у заплаканных глаз.)

     Женщина.     Егорка! А где товарищ Хмылкин?
         Егоров     (не отрывая глаз от читаемых им бумаг).     Во-первых, не Егорка! А гражданин участковый: "Егоров Николай Васильевич"! Во-вторых, Гражданин Хмылкин задержан до выяснения обстоятельств.  (Приподняв глаза).    Что у вас, гражданка Валуева?
     Валуева, озираясь по сторонам, подошла ближе к столу.
   Валуева.     Ой! Товарищ участковый, мне что-то не верится! Что, вы опять милиционер?
         Егоров     (вертя ПМ по-ковбойски на пальце, злобно посмотрел в глаза Валуевой).     Что, вам привести веский аргумент?
         Валуева.     Не надо! Не надо!
         Егоров.     Ну, тогда выкладывайте, с чем пожаловали?
     Валуева от страха и своей беды увидела в нем участкового милиционера, а не выписавшегося из психбольницы односельчанина.
     Валуева     (плача).   Товарищ участковый! У меня беда с моим мужем приключилась.
         Егоров.     С Санькой, что ли?
         Валуева.     Три дня дома не ночевал. Ну! Ладно, думаю, Наверное, у Рюмкиных пьет. На четвертый день собралась все же в это гадюшник - за ним. Прихожу сначала к самим Рюмкиным. Боязно мне одной-то идти на другую половину дома, на блатхату. Открыла Зойка, пьянущая вдрызг. Спрашиваю, мол, моего не видела? Та отвечает: "Заходил вчера за самогоном, пьяный. Больше его и не видела. Сходи к нам в гостиную, может, там пьет?"
         Ну, а чего я буду с ней разговаривать?   Она никакая, на ногах не стоит. Пошла, значит, одна. Обошла дом, и к дверям, стою и слушаю: чего за дверьми делается-то.   (Пауза.)   А там пьянка вовсю идет. Даже не знаю, есть ли там Сенька мой? По голосу не слышно. Уж больно шибко шумят. Полная хата народу!   (Пауза.)   Сходите со мною! Товарищ Егоров, боюсь я одна.
         Егоров     (с выпученными глазами и шепотом).     Малина бандитская! Надо брать всех! Устроить внезапную облаву и обосновать, как паспортную проверку в поселке. Ай да Егорка!   Я им покажу, как меня, офицера милиции, капитана по званию, слухать. Ты, Валуева, особо на рожон не лезь. Иди поодаль от меня, за спиной. А я дом окружу, ввалю в хату и всех заарестую.   Поняла!
     Валуевой от сказанного стало не по себе. Она пожалела, что обратилась в милицию с таким милиционером.
     Валуева.     Да, а если...
         Егоров.     Не может быть - если! Будем брать всех с поличным. Ну что, пошли?
         Валуева.     Пошли! Ой, боязно-то как.   (Слышит за дверями кладовой мычание и стук ногой по стене.)  А это кто там?
         Егоров.     Задержанный! Все, пойдем.
     Выходят.

 Люди, попадавшиеся навстречу Егорову, шарахались в сторону. Он, на полусогнутых, с обезумевшими глазами, шел перебежками, держа над головою боевой ПМ. Все прекрасно понимали, что оружие в руках у больного, и оно стреляет.   Старики, обернувшись Егорову вслед,  провожали его крестом, а молодежь держалась за живот, смеясь от души, тыча пальцем в сторону сумасшедшего Егорки. Только Валуева, шедшая в полста метрах за ним, воспринимала его всерьез.

         Подкравшись к забору дома Рюмкиных, Егоров пролез через найденную им дыру в заборе. Лег на землю и по-пластунски подполз к крыльцу блатхаты, собирая на себя весь навоз рогатой скотины, который попадался ему на пути. Но это его не смущало,  даже не отвлекало от задуманной операции. Добравшись до двери, он спиной прислонился к стене и   одной рукой потихоньку приоткрыл дверь.  Оттуда был слышен веселый смех,   пьяных мужиков.
     Егоров.     О, гудит малина! Надо всех ложить на пол, и действовать в рамках закона. Если что, предупредительный выстрел вверх,   а остальные - на поражение. А то потом замучаешься   отписками в прокуратуру по надзору. Давненько у меня настоящего дела не было!

Открыл дверь крылечной пристройки и по ступенькам поднялся к второй двери.

 Тяжело дыша, резко ее открыл.

  Егоров   (крича во все горло дрожащим голосом).   Суки! Всем на пол - это ограбление!   (Пауза.)   То есть - арест!   Нет!   Задержание!

   Из находившихся в хате.     Ну, ты хоть определись!
     За столом сидела председательская бригада. На столе стояла початая бутылка самогона. Напротив Егорова оказались бригадир с Фролом, а спиной к нему, повернув головы с тупым изумлением на лицах, сидели Ванька и Сенька.
     Бригадир     (хорошо знавший Егорова).   Ты кто, чудо?
         Фрол.       Это - всем нам известный милиционер, Егорка.
         Бригадир.     Поправлю вас, Фрол, бывший милиционер! А сейчас - просто дурак. Чудо! Тебе кто волыну дал?
         Егоров   (неуверенно, на пониженных тонах).  От лица представителя закона Российской Федерации я вам приказываю: лечь на пол!
         Ванька.       Слышал, бригадир, что говорит - весь в говне - лицо, представляющее Закон!
         Бригадир.     Братцы! Если успею пустой бутылкой погасить его обе мигалки с первого раза, на еще один жбан найдете?
         Из сидящих за столом.     Давай, бугор! Гаси этого дятла. 
     В критической ситуации, у Егорова начался приступ буйности. Он решительно перешел порог блатхаты и выстрелил вверх. Два других выстрела последовали в сторону бригадира. Пули пролетели над самой его головой, оставив в оконном стекле два отверстия. После трехсекундной паузы все сидевшие за столом люди рухнули на пол. Егоров через скамейку запрыгнул на середину стола и, опрокинув бутылку с самогоном, кружил на столе, выписывая " пээмом" в направлении лежащих круги.
     Егоров.     Лежать! Всем лежать! Кто голову подымет, расценю как неповиновение. И тогда имею все права открыть огонь на поражение.
         Фрол.       Мужики! У него приступ - он же всех нас постреляет.
         Сенька.     Да молчи ты, Фрол! Пусть успокоится немного.
          Егоров.     А теперича,   слушайте мою команду, граждане будущие тюремщики! Я буду к каждому подходить и составлять протокол о вашем задержании. Учитывая статью закона, на трое суток.
         Ванька.     Свиданку с родными дашь?
         Егоров.     Это будет зависеть от решения районного следователя.   Вопросы еще будут?
         Бригадир.     А как на счет того, чтоб зачитать нам наши права?
         Фрол.       Да! И об одном звонке по телефону своему адвокату.
         Сенька.     Гражданин начальник! А как вы нас харчевать собираетесь?
         Егоров.     Я свяжусь с администрацией нашего поселка. Решим вопрос о вашем суточном довольствии на время задержания.
         Бригадир.     Ну давай, не тяни за хуй (хвост). Составляй свой протокол, до гнаться охота.
     Егоров спрыгнул со стола. Подошел к обшарпанному шкафу. Открыл его и принялся искать в ящиках бумагу. Найдя исписанную общую тетрадь, где оставалось несколько чистых листов, он повернул голову назад.  Подсчитал всех лежащих на полу и, с удовлетворением, что бумаги хватит, принялся искать ручку или, на худой конец, простой карандаш. В одном из ящиков среди каких-то запчастей он нашел огрызок химического карандаша, которым пользовались когда-то для подведения бровей. Обратил внимание на стоящую рядом со шкафом коробку, доверху наполненную цветными клубками ниток,   с пачкой вязальных крючков и спиц.
   (Егоров.     Надо бандитов посадить на скамейку к стене и занять чем-нибудь их руки. Чтобы они были на виду. )
   И, обняв скамейку, не выпуская пистолета из рук, Егоров перенес ее к дальней стене.
     Фрол.     Гражданин начальник! Никак камеру допроса и пыток выстраиваешь?
         Егоров.     Отчасти, гражданин Фролов, вы правы! Но пытки запрещены законом. Хотя, в неформальной обстановке, их лучше применить.
         Бригадир.         Ты их уже применил. Зачем бутылку с самогоном опрокинул?   Гэпэушник хренов!
     Егоров отошел к дверям и направил пистолет на близлежащего человека.

  Егоров     (приказным тоном).   Гражданин Валуев! Медленно подымаемся с поднятыми руками вверх. Подходим к коробке с нитками.   Берем клубок ниток, крючок или спицы.  Проходим на скамейку, поставленную мною к стене. Садимся на нее и вяжем. Это для того, чтобы ваши руки не пропадали из моего вида.

     Сенька так и сделал. Медленно поднялся с поднятыми руками. Обошел стол, нагнулся к коробке и взял оттуда нитки со спицами. Повернулся лицом  к Егорову. И грозно на него взглянул.
   Сенька.     Я вижу ты, Егорка, совсем очумел. Посмеялись и хорош. Я знаю, Егорка,   тебя там аминазином искололи. Но не до такой же степени.
         Егоров.     Давай, следующий! Предупреждаю! Резкое движение может стоить вам жизни.
     Дошла очередь до бригадира. Он сел перед коробкой на колени и стал выбирать нитки, оценивая их, вертя у носа. Тем самым доводя до оглушительного смеха всех мужиков и сильно раздражая Егорова.
     Егоров.     Бригадир! Что вы зациклились на этом клубке? Решайте скорее, из какого будете вязать.
         Бригадир.         Извини, Егорка! Но я хочу заняться макраме и выбираю цветовую гамму. Может, впоследствии, если вы меня отпустите, за хорошее поведение   (пауза),    открою кружок по макраме.   Первым, кого запишу в этот кружок, не смотря на то, что есть желание - или нету? - дак это тебя, Егорка!
     Вырвав несколько листков из тетради, Егоров уселся за стол.
     Егоров.     Приступим к протоколу задержания. Начнем с вас, бригадир!   (Пауза.)   ФИО полностью, дата рождения, где родились, вид занятий?
         Бригадир.         Не вижу смысла отвечать дураку!
         Фрол.     Давай! Веди нас в свой чулан. Мы отказываемся отвечать на вопросы больного человека.
         Сенька.     Это уже начинает подкидывать!
         Ванька.     Чего, мужики? Приколемся. Пусть ведет нас, через все село, заодно и к Зойке, за самогоном зайдем.
         Фрол.     Ну что! Гражданин начальник! Командуй! По одному на выход.
         Егоров.     Подождите! Я только к окну отойду, чтобы вас всех узреть.   И, без лишних движений. Я начеку! (Отходит к окну, держа ПМ у правой щеки, а другой рукой достает свое "именное оружие" и направляет в сторону задержанных.)  Бригадир! Выходите первым. И еще раз предупреждаю: если что, то с двух рук все обоймы выпущу разом!
         Бригадир     (кивая на игрушечный пистолет).   Ого-го! Да он у нас вооружен до зубов. Особенно - вот этим. Страшная вещь! Нажмет на курок - в клочья нас разорвет.
         Сенька.     Да-а-а! Сильная штука. Упаси Господь попасть под такую огневую мощь! Наверное, именное?
         Егоров.     Да, именное!
     При выходе, демонстративно бросая нитки со спицами на стол, как оружие, каждый задержанный завел руки за спину.
         На улице они выстроились в шеренгу друг за другом, наподобие пленных. Ожидавшая все это время на улице Валуева, увидев своего мужа, бросилась к нему.
     Валуева.     Ты чего, Сеня?
         Сенька.     Чего-чего! Не видишь, арестован.
         Валуева.     За что!
         Сенька     (нахмурив брови).    Если бы ты знала, сколько трупов на мне! Превеликое множество. В последний раз с тобою вижусь. Сбегай-ка к Зойке, пока не увели!
         Валуева.     Я ужо взяла товарищу Егорову за оказанную помощь.
         Сенька.     Давай сюда! Ему нельзя пить, с ума сойдет. За какую такую помощь?
         Валуева.     А кого ты убил?
         Сенька.     Шучу!  Дура.   (Кивает с улыбкой на бригадира.)   Если вот только нашего бригадира привлекут за изнасилование с извращением. С двух деревень старухи заявление подали!
         Бригадир     (показывает на пальцах).    С трех!
         Валуева.     Правда!
         Сенька.     Иди домой! Скоро приду.
         Егоров.     Переговариваться с задержанными -  запрещено!
         Сенька.     Слышишь, что говорит! Иди, я приду.
         Егоров.     Шагом марш! Держать дистанцию полметра.
   На его лице было написано, что сопровождение подконвойных - это очень ответственная задача, при которой ошибок не должно быть. Ничто и никто не должен помешать ее выполнению.
         Головным подконвойным шел бригадир; увидев односельчан, шедших им навстречу, затянул песню. Хорошо знавшие мелодию со словами, мужики хором подхватили тюремный шансон - песенный квартет получился на славу.  Даже плескавшийся в луже со своим выводком гусь отвлекся от купания, с кряканьем   пристроился за последним из четверки и засеменил следом вместе со своими гусятами. Егоров попытался отогнать гуся.
     Егоров.     Вам нельзя! Вы добропорядочные граждане России. Кыш!
     На что гусь поднял свои крылья и сделал набег к ноге Егорова. Пытаясь того ущипнуть. Конвоир не стал отражать атаку, а отбежал   к голове шеренги и испуганно поглядывал оттуда на гусей.
         Курившие во дворе за поленницей дети заметили; идущих по дороге.
     Один из детей.     Это же Егорка! Дурачок. Ай---да, по нему камушком.
     Ничего не подозревавший Егоров получил навесом маленьким камнем по голове. От боли он присел и схватился за голову.
     Егоров.     А-я-я-яй! А-я-я-яй!
     Пьяные мужики, увлекшиеся песней, не заметили этого, и продолжали держать шеренгу, надрывая голос.  Очнувшись, Егоров встал с корточек, повернулся назад и увидел убегающих детей. Хотел прицелиться из ПМ, но второй рукой быстренько отвел к ноге пистолет.
   Егоров.     Нападение на конвой!   (Пауза.)   Ой, совсем забыл, дети до четырнадцати лет уголовную ответственность не несут.
     Злобно погрозив им вслед кулаком, побежал догонять своих подопечных, ушедших вперед довольно-таки на большое расстояние. Впереди по дороге, из подозреваемых, Егоров никого не видел.
     Егоров.     Убегли! Ух, убегли.   Что же мне за это будет? Не смог до участка довести! Дурак. Теперича звезду с погон снимут, в должности понизят.
     Попавшаяся ему навстречу какая-то старуха с клюкой не могла понять со страху, что он от нее хочет, когда Егоров схватил ее за плечи и стал трясти, не выпуская из рук оружие.
   Егоров    (с лицом безумца).   Мама - Мама! Где они, мои подозреваемые?   (Пауза.)   Молчите.   (Старуха потеряла дар речи и только мычала.)   Вы, мама, с ними заодно! А знаете, что за укрывательство подозреваемых вас тоже нужно привлечь к уголовной ответственности.   (Пауза.)   Так хватит на вас Богу молиться! Я вас задерживаю для дачи показаний! Вперед.
     Развернув бабку в направлении участка, Егоров взял ее за свободную руку и повел за собою быстрым шагом. Бедная бабушка в свои шестьдесят лет со стороны смотрелась девочкой, играющей в "первую конную", держа свою клюшку, впереди себя, как шашку, слегка "приседая в седле".
         При их темпераментной ходьбе, на ее счастье, скакать пришлось недалеко - метров двести.
         Егоров, увидев, что у крыльца участка никого нет, сильно расстроился и ускорил шаг, держа бабку за руку. Вопреки всем ожиданиям, когда они ввалились в участок, перед ними открылась такая картина: Бригадир сидел на месте гражданина участкового, закинув ноги в грязных сапогах на стол, ковырял в носу, а извлекаемое катал в руках и щелчком отправлял с ладони в вошедших Егорова с бабкой. Фрол находился рядом и нарезал соленые огурцы прямо на красной папке с делом "нехорошего человека". Сенька сидел на полу, держа в ломоть черного хлеба, кормил гуся, забравшегося на ногу, и окружающий его выводок. Ванька у стола разливал самогон в сервизную кофейную чашечку Хмылкина, принесенную для чайных дел.
     Ванька.     О! Товарищ Егоров. Заходь!
         Бригадир.     Будь как на работе, но не забывай, что в гостях.
     Егоров подбежал к бригадиру, схватил закинутые на стол ноги и попытался их скинуть.
   Бригадир.     Ша! Полегче, сам уберу.
    
         Потом Егоров обогнул стол, смахнул с красной папки огурцы, достал ключи от кладовой, открыл ее и стал загонять мужиков в темное помещение, из которого выбежал со связанными руками и кляпом во рту Хмылкин. Первым пошел бригадир, взяв за плечо Хмылкина и затолкнув его обратно в кладовую.
     Бригадир.     Пойдем, браток, пообщаемся! Власть поменялась.
    
         Следом отправился Фрол, крикнув:
    
         Фрол.     Ванька, пузырь не забудь!
    
         Последним замыкающим звеном был Сенька, тот ползал на коленях, ловил птенцов и распихивал их по карманам пиджака. Завершив ловлю гусят, взял на руки крякавшего гуся и, качаясь, завалился в кладовую.
         Егоров закрыл дверь на замок и хотел извиниться перед бабкой, но ее и след простыл.
    
         Егоров.     Нужно срочно звонить в прокуратуру! Сообщить о задержании бандитов.   (Пауза.)   Отсюда нельзя, только из санчасти.
     Найдя лежащие на подоконнике гвозди N 200 и молоток, он положил боевой пистолет, взял инструмент, свою красную папку и вышел.   На улице, собрав в охапку доски, скинул на месте и принялся заколачивать входные двери и окна крест накрест. Затем обошел одноэтажное здание, в котором с торца находилась санчасть, поднялся туда.
         Врач, мужчина, принимавший пациента, в это время ставил клизму женщине, отравившейся накануне весенними грибами, доселе неизвестными ни одному ботанику в мире.
   Врач.     Душенька! Могли бы в домашних условиях это сделать.
         Женщина.      Я боюсь, Виталий Васильевич!
         Врач.     Ну, не сами, так попросили бы кого-нибудь!
         Женщина.      Стесняюсь!
         Врач.     А меня вы не стесняетесь?
         Женщина.      У вас это ловко получается.
     Егоров, зайдя в кабинет без стука, кинулся к телефону на рабочем столе врача и принялся набирать ранее известный ему телефонный номер прокурора Грязовца.   Полная женщина, лежащая на кушетке лицом к стене, и врач, держащий клизму по прямому назначению, резко повернули головы.
    
         Врач.     Это не мой клиент, я терапевт, а не психиатр!
     Женщина, вскочив, оттолкнула врача, схватила свою одежду и побежала к дверям на выход - с не извлеченной "оттуда" клизмой.
     Врач.     Душечка! Я, как работник медицины,   прошу вас, верните аппарат!
   Открылась дверь, работник медицины еле успел увернуться от требуемого аппарата, который ударился о стену, разбрызгивая остатки воды. Дверь закрылась, осыпая штукатурку с косяков.
     Врач.     Егорка! Ты у меня сейчас получишь!
     Егоров поднял к верху руку в знак того, что очень занят.

  Егоров.     Алло! Здравствуйте, Владимир Владимирович, это Хмылкин, старший лейтенант Хмылкин, говорит из поселка, колхоза "Красный Октябрь". Прошу вас выслать сюда, ко мне, следственную группу с конвойными людьми, для этапирования задержанной капитаном Егоровым банды председателя Ильича.  (Пауза.)   Никак нет, Владимир Владимирович, он уже не дурак. Егоров молодец и достоин высших наград.   (Пауза.)   Убийства, кража, продажа колхозной техники и присвоение бюджетных средств.  (Пауза.)   Мне способствовал капитан Егоров.   (Пауза.)   Все есть! Показания многих свидетелей.   (Пауза.)   Да, письменно! И фотодокументы.   (Пауза.)   Да! Самого председателя.   (Пауза.)   Нет пока! Иду брать с Егоровым.   (Пауза.)   Хорошо, пару часов протяну! Служу Отечеству!   (Положил трубку).

         Врач.      Ты, Егорка, молодец, что Хмылкиным прикрылся! А тои слушать бы не стали. Смотри, снова в Вологду поедешь лечиться - аминазин принимать!
         Егоров.     Если что, вы мне понадобитесь!
         Врач.      Не сомневаюсь! Будь осторожней. Он может и пальнуть. Скажет, мол, от дурака защищался!
         Егоров.     Ну, ладно! Я пошел! Брать.
         (Врач.      Пусть идет! Интересно, чем все это закончится? Если и ничем, то хотя бы председателя встряхнут.)
     У сельсовета собралась толпа людей; разделившись на группы,   собеседники что-то обсуждали.   Егоров, строевым шагом, держа в руке игрушечный пистолет, прошел мимо людей прямо в кабинет председателя.   Говорившие, прекратив свой диалог,   молча взглядом проводили своего больного односельчанина.
         Спиною к дверям кабинета стояла председательская жена и плакала, прикрывшись ладонями рук. Услышав в коридоре шаги, она, не убирая рук от лица, отошла в сторону.
         Егоров.     У себя?
     Рывком, дернув на себя дверь,---- зашел. Перед ним, посреди стола, одетый в плащ, с крестом в руке, наспех сколоченным из рамки картины "Запорожцы пишут письмо султану",   сидит в позе лотоса председатель. (Лица из под капюшона не видно; он, качаясь из стороны в сторону, мычит, не замечая вошедшего Егорова.)
    
         Егоров.     Гражданин Ильич! Вы обвиняетесь в тяжких преступлениях против общества! Вам зачитать ваши права?
     Егоров нагнулся, чтобы заглянуть под капюшон председателя, тот в ноль эмоций продолжал с мычанием качаться.
     Егоров.     Так! Председатель, то есть уже бывший!   Вы меня игнорируете?
     Он зашел к председателю со спины, постоял немного и, как последний трус, трясущейся рукой взял его за плечо.   Тело продолжало качаться, не обращая никакого внимания ; тогда Егоров попытался повернуть председателя за то же плечо рывком. Тот резко вскочил на ноги и,  повернувшись, с вытянутым вперед крестом, заорал.
     Председатель.     Пошел прочь, нечистый!   (Егоров с ужасной гримасой на лице отпрыгнул и, сделав шаг назад, споткнулся о лежащий за ним стул и упал.)  А, Егоров, это вы? Ведь вы же блаженны, простите меня.
     Егоров   такого обращения, тем более, от самого деспота не ожидал и был в каком-то замешательстве.
     Егоров.     Блаженство - это наслаждение   оттого, что мы предотвращаем в себе похоть, или иную форму похотливых наслаждений.
         Председатель.     Или в неведении того, что творишь, так как разум твой неподвластен тебе, он предан влияниям извне!
         Егоров.     Я с вами согласен! Мой разум подвластен закону и Конституции Российской Федерации.
     Председатель спрыгнул со стола, подошел к Егорову, протянул руку и помог подняться.
     Председатель.     Интересно! Давайте присядем.   (Поднимают стулья и садятся друг напротив друга.)   Значит, у вас такое направление эспотологического представления. Вот у меня, после второго рождения, совсем другое эспотологическое представление и, знаете, это большое открытие в моей душе. Хорошо, что так случилось - Бог есть!
          Егоров       (озираясь по сторонам).    Я знаю! Это он издал мирской закон "Уголовное право", а должны чтить его.
         Председатель.     О, нет! Придерживаться, а не чтить. С вами я сейчас не согласен. Прокуратор Понтий Пилат посредника, агнца Божьего, распял мирским судом.  Закон Божий - истинно духовный, то есть, придерживайся мирского закона для разума своего, а чти Божий для души своей.
         Егоров       (уставившись в пол).   Самое определенное в жизни - есть смерть, но не определено лишь ее время.
         Председатель.     Вы, Николай Васильевич, смерти боитесь?
         Егоров.     Если честно, то да.
         Председатель.     И я ее очень боюсь! Не как саму сущность смерти, а по делам своим прошлым   (поднял кверху свой палец) ответ держать придется!
         Егоров.     А я боюсь смерти, что никогда не увижу законного рая, когда люди будут закон соблюдать.
         Председатель.     Но ведь это утопия!
         Егоров.     Я знаю,  то есть мой аффект, который неподвластен   разуму, это время -  оно сильнее других.
         Председатель.     Каждому,----свое! Вот здесь дорожки у нас расходятся: вы руководствуетесь разумом, а я подвластен душе, которая не может успокоиться и бьется в судорожной агонии, способная воспринимать много больше, чем разум.
     Пока философствовали два друга, нашедшие между собой общий язык, задержанные, вместе с лейтенантом Хмылкиным, выломали дверь и изнутри участка, через окно,   попросили о помощи проходивших мимо односельчан. Те, естественно, помогли выбраться, отодрав доски от входной двери. Прасковья с Левой, пришедшие в милицию, чтобы подать заявление о попытке поджога, принесли с собой улики, оставленные председателем: спортивную сумку, бутылки из под самогона и бензина. Помявшись около участка, решили идти в сельсовет, жаловаться председателю. Приехавшая на автобусе следственная группа из прокуратуры, случайно встретилась с Хмылкиным и узнала, что была вызвана бывшим капитаном милиции, ныне больным шизофренией человеком   - тоже отправилась в сельсовет, где уже собралась большая толпа зевак посмотреть на двух сумасшедших, представлявших власть и закон.
     Егоров.     А если взять в государственном масштабе, где все решается нашим разумом и волей, а не душой. Особенно   наша страна - наглядный пример тому, какие ошибки мы допускаем, не подумав. Мы разбазарили всю страну, а сами живем в нищете!
        Председатель.     Что вы заладили? Мы, мы ....  ---- Запомните, Николай Васильевич! Мы, то есть простой народ,  кладем свои головы в войнах и лагерях, в тех, которые у руля, к "мы"   не приписывайте. Это они разбазаривают страну и топят в войнах из-за своего "я" и своей кишки, а не мы.
         Егоров.     А кто их выбирает? Не мы ли?
         Председатель.     Но откуда может знать избиратель, находящийся под впечатлением предлагаемым кандидатом, что он, избираемый, окажется отрицательной фигурой на государственном поприще? И как делятся между собой эти голоса вообще? А они делятся! Причем никакого отношения не имеют к демократическим выборам! Далеко ходить не надо! Возьмем генерала Лебедя; ---- "царство небесное", отдавшего свои голоса "красноносому", избиравшемуся на второй срок,---- за место в министерстве. Как это понять? Я прихожу на выборы, голосую за кандидата, а он взял мой голос и отдал другому! А вы говорите: "мы".  Неужели вы думаете, что человек, рвущийся к власти, пойдет на самопожертвование ради народа!   Да ни в коем разе. Им движет тщеславие, возможно деньги, а самое главное - желание попасть в историю и, желательно, на страницы учебника старших классов на десятки поколений вперед.
          Прерывает беседу следственная группа во главе со старшим следователем районной прокуратуры Грязовца. Егоров, увидев их, вытягивается по стойке смирно, а председатель падает на колени и рисует вокруг себя круг, крестит его, читая выдуманные на ходу молитвы.
         Егоров.     Произвожу задержание главы администрации и председателя колхоза в одном лице, по предъявлению ему обвинения в краже колхозного имущества и убийстве по сговору!   Но, в силу сложившихся обстоятельств, "задержанный" не может давать показания по этому делу в связи с недееспособностью и невменяемостью. Потому прошу отправить его на психиатрическую экспертизу.   Капитан внутренних дел милиции, участковый при поселке колхоза "Красный Октябрь" --- Егоров!
     Старший следственной группы, уставившись в одну точку, внимательно выслушал больного, оглянулся на стоящих позади товарищей. Они, еле сдерживая смех, во всю улыбались. Старший, подойдя вплотную к Егорову, лицом к лицу,   посмотрел Егорову в глаза;  снизу вверх -  из-за разницы в росте.
     Следователь.     Ты куда пистолет дел? Отдай ПМ!
    Егоров нервно полез за своим игрушечным "парабеллумом", висящим   в самодельной кобуре на поясе.
     Егоров.     При мне только вот "именной", а отечественного производства, марки Макарова, у меня нет!
         Следователь.     А где он?
         Егоров.     Где он? Где он? ---- А, вспомнил: в участке на подоконнике лежит.
         Следователь.     А Хмылкин утверждает, что там его нет! Ты знаешь, что грозит Хмылкину - твоему "коллеге" - за утерю табельного оружия? И плюс к тому, что тебе грозит за разбойное нападение с применением муляжа пистолета с целью завладения оружием?
         Егоров.     Я, капитан Егоров, со всей ответственностью заявляю: старший лейтенант Хмылкин мною отстранен на время следствия, так как был по показаниям свидетелей уличен в бандитском сговоре!
   Помявшись на месте, следователь увидел лежащую на столе красную папку. Взяв, раскрыл ее и принялся читать отрывки, листая страницы одну за другой. Потом, оторвавшись от чтения, поднял голову.
     Следователь.     Так! Быстро пакуем всех! Хмылкина тоже! Где Хмылкин?
         Из группы.       На улице должен быть!
     Вся группа зашевелилась, лязгая наручниками. Егоров не сопротивлялся, в отличии от председателя, который стал огуливать крестом подбежавших к нему людей. Но крепкий удар свалил его с ног, и сопротивление перешло в истерическое катание по полу с душераздирающим воем. Двое из группы, защелкнув на председательских руках наручники,   взявшись за плащ, потащили его на улицу.   Находившаяся в коридоре председательская жена подбежала к старшему следователю.
     Жена председателя.       Зачем его так? Он ведь больной человек!
         Следователь.     Да! Знали бы вы его до болезни. Кстати, кем ему приходитесь?
         Жена председателя.       Его жена!
         Следователь.     Будете вызваны повесткой в Грязовец для дачи показаний! Явка обязательна.
     На входе в сельсовет Хмылкин встретился со следователем, наступив тому на ногу.
   Следователь.     Уй! Что под ноги не смотришь? Хмылкин, давай тоже в автобус.
         Хмылкин.     Забрали у него ПМ?
         Следователь.     Нет! При нем никакого пистолета не было.
         Хмылкин.     Как не было? У него должен быть.
         Следователь.     Там, на месте, в Грязовце разберемся.
    
         На улице, среди наблюдавших за всем этим, находились Прасковья с Левой. Лева, увидев председателя, узнал в нем того самого человека, который пытался поджечь их дом, но не смог, из-за потери душевного равновесия.  
     Лева.       Прасковья! Ведь это он - тот самый, кто сжечь нас хотел! Тогда ночью я его видел, и сумка, значит, тоже его.
     Подходит к следователю.

  Лева.       Здравствуйте, гражданин начальник! У меня есть заявление о попытке умышленного поджога и преднамеренного убийства. Вот этот человек   (тыча пальцем на сидящего в автобусе председателя) хотел нас поджечь, заранее подперев бревном входную дверь! Сегодня ночью.

         Следователь.     Точно? Это был он?
         Лева.       Конечно, он! Я его узнал, и плащ на нем тоже этот.
         Следователь.     Знаете что? Давайте сделаем так: я повестку вам отправлять не буду. Вы сможете приехать к нам в прокуратуру?
         Лева.       Да!
         Следователь.     Утром к   9  часам! Вот вам адрес, и заодно заявление напишете. Там по ходу дела разберемся!
         Лева.       Чуть не забыл! Улика, оставленная им у нашего дома в Погорелке.   (Протягивает сумку.) 
         Следователь.     Хорошо! Обязательно утром на рабочей дрезине приезжайте! Пока все.
        Лева.       Обязательно приеду - это так оставлять нельзя!
     Последним в автобус, запрыгнул следователь. Водитель, посигналив несколько раз, расчистил от людей путь, и автобус, оставляя после себя на поселковой не асфальтированной   дороге столбы пыли, уехал.
         После "концерта" люди еще долго не расходились, делясь своими впечатлениями, обсуждая личную жизнь своих актеров. Только игравшие рядом дети, сбившись в стайку, побежали купаться на весенний, плохо прогревшийся солнцем пруд.
     Послесловие

 Возвращавшиеся домой Прасковья с Левой, вспоминали события последних дней. Лева нес рюкзак с закупленными в поселке продуктами, а Прасковья, опираясь на клюку, шла рядом.

     Лева.       Ну, приеду завтра в прокуратуру, напишу заявление! И что? Переливание из пустого в порожнее; самое страшное, что грозит председателю за все его деяния - это полгода лечения в психбольнице! Но, зато власть над поселком и колхозом, "золотую жилу",   конечно, потерял.   (Смеется.) Деревня без дурака, что папиросы без табака. Пока один в больнице лечится, другой публику развлекает - чудит! Если они оба встретятся на поселке - "власть и закон" - то дадут там людям жару.
         Прасковья.     Тебе смешно, Лева, а дров-то теперича на зиму не припасти будет! "Власть"-то с ума сошла.
         Лева.       Не переживайте, Прасковья! Съезжу в Вологду, привезу с дачи свою штилевскую пилу, дрова будут! Там посмотрю, может, зимой легализуюсь под фермерской лицензией, возьму землицы в аренду, технику, а весной на посевные, благо, деньги на это есть, и заживем, Прасковья! Внаем приглашу шпану поселковую вместе с бригадиром.
         Прасковья.     Отступись!
         Лева.       А что? Мужики хоть и пьют, что ни говори, но к земле и работе тяжелей привычны. Почти у каждого семья с детьми.   (Пауза.) Работать будут! И жить на сезон есть где, вона хат сколько заброшенных стоит, а потусторонний мир мы изведем - позовем батюшку с кадилом и его капеллой. Изведет!
         Потом он замолчал, и они шли до дому, не проронив ни слова, каждый, грезя в своих мечтах. Прасковья была рада тому, что есть человек, который облегчит ей хозяйскую деятельность, поможет по дому больной старухе, ожидавшей на протяжении последних лет каждый день свою смерть. У Левы появилась надежда в свои сорок лет жизнь начать сначала, расставшись с семьей из-за несдерживаемой похоти своей жены.   Накопленные на квартиру деньги он решил вложить в фермерство здесь, в Погорелке, наделенной сказочной природой и присущей ей вековой громаднейшей энергией, непонятной доселе человеку.
         Старшего лейтенанта Хмылкина из-за халатности и потери табельного оружия уволили из органов, завели на него уголовное дело, которое по истечении времени подшили к председательскому делу, материалы которого были когда-то собраны еще вменяемым капитаном Егоровым.
         Сам Егоров, встретившись с председателем Ильичем на принудительном лечении в психиатрической больнице, " уболтал" главного врача, чтобы их положили вместе в одной палате. Два друга поднимали дискуссии на разные темы, привлекая к себе философов, историков, литераторов, политиков - весь цвет интеллигенции больничного государства, тем самым, продлевая себе срок лечения.
         Бригадир и его бригада, потеряв работу, зарабатывали тем, что предложит им его величество случай, но его величество случай мог предложить только на прокорм семьи, и потому жизненный поток "суета-сует" протекал мрачно и неторопливо, но с надеждой на прекрасное будущее своих детей.
         24.12.2008     
    
    
    
    
    

 

        
          
    
    
    
    
    
    
               

 

    
    
        
    
    

 

    
    
  
  
  
   0x01 graphic
   0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
   0x01 graphic
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"