Я проснулся и понял, что проснулся не в своей постели. Обычно такое понимание приходит через несколько секунд после пробуждения, но тут тут я понял это сразу. Как удар грома. Я смотрел на стены, обитые вагонкой, и не мог понять, как здесь очутился. Еще я почувствовал, что рядом со мной в постели лежит девушка. И это не моя жена. Но это бесконечно дорогой мне человек... Меня захлестнули противоречивые чувства и ощущение продолжающегося сна. Я приподнялся на локте и заглянул ей в лицо - она спала, отвернувшись от меня, но сразу повернулась на спину и открыла глаза. Прямые темно-каштановые волосы, очень правильные черты, серые глаза... "В тени густого леса эти глаза должны казаться зелеными", -подумал я. Я смотрел на нее и ощущал, что очень близок с ней и безмерно к ней привязан - но совершенно не мог понять, - кто это?! С какой-то внутренней вибрацией из меня буквально выдавился вопрос:
- Как... тебя... зовут?..
- Люда.
"Как все просто - Люда...", - я был несколько оглушен, - "...Какой прятный голос - не высокий и не низкий - нормальный женский голос..."
- У тебя амнезия? - спросила она, скорее констатируя факт. Я кивнул и пожал плечами одновременно и как-то смазанно. Она не была удивлена и вовсе мне не сочувствовала.
- ... А мы... с тобой... - я не договорил.
- Да, - она слегка улыбнулась. - Мы с тобой. И уже давно - ты ведь это хотел спросить?
-.. А что... Таня?.. - у меня внутри стало как-то пусто - я очень любил жену и никак не мог просто так ее поменять даже на такое чудное существо.
- Понимаешь... - её улыбка исчезла, а в глазах зажглось сочувствие, - Была Катастрофа...
- Что с ней случилось?! Где дети?! Они погибли?!
- Не совсем. Они исчезли. Как и многие другие. Никто не видел тел. Ты разыскивал их следы в течение нескольких месяцев после Катастрофы.
Да, Катастрофа с большой буквы. Я это конечно, знал - но не помнил.
- Почему я ничего не помню? То есть - как будто знаю, но не помню?
- После Катастрофы это случается почти у всех. Абсолютно нерегулярно. Память восстанавливается - максимум за неделю. У тебя обычно - два-три дня. А я за 12 часов все вспоминаю... Потому что особо и нечего...
""Абсолютно нерегулярно" - это я бы так сказал... Мы в самом деле давно вместе"
- А как...
- Как это случилось? Ты мне рассказывал - я сама вообще ничего не помню, никогда не помнила - что "как будто Бог протер наш шарик руками, как яблоко" или скорее, как огурец, с которого счистили сухие пупырышки. Всё, что было выше двадцати-тридцати метров - всё куда-то исчезло. Не срезано, а как бы отломано. Некоторые погибли под обломками - но их было довольно мало - и обломков, и погибших. Но больше половины людей бесследно исчезло. По крайней мере - здесь... в Москве и области.
- Ага, мы в области?
- Да, это называлось Малиновка. Тут...
- У моей мамы тут дача. А..
- Нет, маму ты тоже не нашел...
Меня опять захлестнула сосущая пустота, но ощущение несчастья быстро прошло - видимо на этой ране уже вырос рубец. Просто я еще это не вспомнил.
Она вылезла из-под одеяла и прижалась ко мне - белья на нас не было - от неожиданно острого ощущения я сначала отпрянул.
- Если будешь от меня шарахаться - вспоминать будешь дольше, - с улыбкой сообщила она и провела языком по моим губам. - Я же знаю, что я тебе очень нравлюсь. А я тебя люблю.
- ...Здорово. Я ведь тебя, наверное, тоже люблю, но просто этого не помню?- криво пошутил я.
- Вообще-то я просила тебя об этом не говорить, если... Если это - не эссенциально.
- Слушай, извини, но у меня ощущение, что ты вдвое младше меня. Это так?
Она взмахнула волосами - до Катастрофы такую прическу называли бы "карэ", а сейчас это были просто прямые волосы, обрезанные до средней длины - и коротко рассмеялась.
- А я не знаю. Может, и больше, чем в два. А может, немножко меньше. Я не имею понятия, сколько мне лет. Время до Катастрофы я не помню вообще. И сразу после - тоже очень смутно. Помню всё, только начиная со встречи с тобой.
- Как это произошло?
- Я вышла ночью на твой костер - здесь, недалеко. Где-то под Аникеевкой. И осталась. Пять лет уже почти...
- Пять?! А когда была катастрофа?
- То ли семь, то ли восемь лет назад. Некоторые вообще говорят - десять. Никто точно не сосчитал, да еще эта амнезия... Все точно знают, что это было в теплое время года - то есть не зимой, а скорее с апреля по сентябрь. Ты ведь хотел подробнее узнать про Катастрофу? Потому что последнее, что ты сейчас помнишь - это что заснул в своей постели рядом с женой, так? Только врядли ты помнишь, какого числа какого года это было?
- Да, пожалуй.
- Всегда так. Ну так вот - ты рассказывал, что однажды на работе ты ощутил "мозговой удар".
Я внезапно вспомнил это ощущение - ноги подкашиваются, тянет в сторону и вниз, как пьяного - но сознание практически ясное, только тяжесть в черепе почти физическая ...
- Я помню!.. Это был сон, и я его помню!
- Мы так с тобой и не разобрались - был это вещий сон или теперь это воспринимается, как сон. Скорее - первое, потому что ты всегда точно помнишь именно сон.
Да, я помнил этот сон. Тогда я много играл в Сталкера и очень страдал от Контролеров - одного никак не мог подстрелить, в деревне у Военных складов - он все время забивал меня мозговым ударом, прежде, чем я его мог увидеть - через стену, что ли... И еще меня регулярно заставал Выброс вдали от убежищ - приходилось опять же подыхать от выжигания мозгов и переигрывать, отыскивая убежище с учетом надвигающегося Выброса и болтаться поблизости, пока он не случится. А в AMK-моде, если вы помните, Выброс - страсть какой непредсказуемый... Ну так вот - однажды во сне я находился в помещении, похожем на общественный сортир без стен и дверей - только перегородки, светлые, не очень высокие. Примерно так же стало выглядеть мое рабочее место после того, как я переехал из отдельного кабинета в менеджерский зал. Соответственно во сне были и отдельные сотрудники. Когда меня мозговым ударом швырнуло вниз и в сторону - я отнесся к этому с юмором и, поднявшись с четверенек, сказал Самойлову, который оказался рядом: "Вот, Серега, что такое мозговой удар. Теперь будем знать..."
- Почти так все и было, - продолжила Люда, - только в реальности все испугались и выбежали на улицу. Ты увидел, что кооператив Лебедь и новые высотки рядом ним - наполовину разрушены. Немного походив кругами (это ты мне так рассказывал) ты понял, что надо срочно ехать домой - прыгнул в машину и погнал по Ленинградке в Химки. Дорога была почти пустая, не считая немалого количетва брошенных машин - то ли все разбежались и еще не прочухались от удара, то ли уже исчезли прямо из машин - непонятно. Лавируя, ты доехал до своего дома и увидел, что он тоже разрушен, как и все высотки, что встречались на твоем пути. Но окна твоей квартиры были целы. Взбежав на свой пятый этаж, ты увидел, что он частично уцелел - потолок в твоей квартире был, в основном, цел - только не было стены с дверью и той, что выходила на лифтовую шахту. Ты зашел внутрь, надеясь помочь своей семье или даже увидеть мертвые тела - абер там было пусто.
"Абер там было пусто" - выражение командора Бадера. Мне стало грустно. Близкие мне люди теперь там же, где и Бадер - то есть только у меня в голове. Впрочем, там еще целый мир и пяток других миров совершенно разных людей, которые тоже были мной... Тут я понял, что дальше слушать про Катастрофу мне не хочется. Люда заглянула мне в глаза и обняла покрепче.
- Видимо, хватит пока. Скоро ты сам все вспомнишь. - Она положила руку мне на бедро и добавила: - вообще-то мне бы очень бы хотелось бы заняться с тобой любовью... Вот только мы знаем, что в первый день амнезии ощущения слишком острые.
- Да. Уже очень острые. Давай вставать. Проведешь экскурсию?
Я сел и огляделся. Широкая кровать с железными спинками стояла почти посредине небольшой комнаты, обитой деревом, покрытым темной морилкой. Одно окно, пластиковое, со встроенными жалюзи, справа. Дверь в противоположной стене, левее, занавешенная полупрозрачной от старости простыней. Прямо напротив кровати - кирпичной участок стены.
- Это печка? - спросил я.
- Да, на первом этаже.
- Мы на ней готовим?
- Конечно. Но только зимой. Сейчас май, если ты хотел об этом спросить.
Она выскользнула из кровати одним слитным движением - у меня перехватило дыхание от красоты ее тела. Я тоже поднялся. Повторить движение девушки, выбираясь из кровати, я, конечно, не смог, но в теле была приятная легкость.
- Мы занимаемся тай-цзы и со жратвой у нас напряженка? Так? - спросил я.
- Вроде того. - Она обернулась в дверях и помигнула мне. - Свежий воздух, здоровая пища.
- Ты... классно выглядишь.
- Ты всегда так говоришь, а я не могу понять, что во мне такого. - Я подошел к ней и обнял за талию. - Я маленькая и тощая. Грудь тоже маленькая, волосы непонятного цвета.
- Нас что, окружают еще более красивые люди?!
- Не знаю. Нет у меня внутри этой шкалы. Но вот когда ты говоришь, что Катя красивая - я тебя отлично понимаю... Ладно, это стоить оставить хотя бы до завтра - а то мы по-моему продолжаем заводиться.
За дверью оказалось что-то вроде прихожей с лестницей вниз - но мы прошли прямо - на широкую открытую террасу. (веранду? лоджию?), откуда открывался вид на речку, протекавшую почти по самым домом, и на склон обрыва, метров пятидесяти высотой, на вершине которого торчали две сосны.
- Ага, - сказал я.- Я помнил похожий пейзаж, хотя и с несколько другой точки. - Здесь рядом была матушкина дача, где я однажды провел зиму.
- Точно. Это как бы соседний участок.
- Что-то не видно домов наверху... там была целая усадьба...
- Ну да. Их там нет. Нахабино вообще почти исчезло - и с этой, и с той стороны железной дороги.
- Но ты говорила - выше 20 метров?..
- Где-то - двадцать, где-то - пятьдесят, а здесь - два метра... А где-нибудь, может - и все сто... Может, здесь все дома уцелели, потому что в низине?.. Даже с той стороны центральной улицы - очень много было разрушений. Как после урагана.
Я посмотрел на нее - она стояла, положив подбородок на деревянные перила баллюстрады, видимо окружавшей дом по кругу.
- Ты забыла сказать, что у тебя еще ужжасная маленькая попка. - со вздохом сказал я, - Слушай, а ничего, что мы тут стоим совершенно голые? Или теперь все так ходят?
- В примитивных обществах нагота не является табу. А во-вторых, с этой стороны дома нас никто не увидит. - Она выпрямлась, потянулась и провела ладонями от ключиц через грудь до бедер - точнее до темных волос на лобке, - Сегодня классное уторо!
Мне захотелось упасть в обморок.
- Знаешь, мне доставляет безмерное удовольствие наблюдать твое обнаженное тельце, Но, как ты и предупреждала - ощущения слишком острые. Было бы неплохо если бы ты что-нибудь добавила к своему гардеробу - шляпу, например.
Она рассмеялась, как будто сыграла мелодию на правой части ксилофона.
- Шляпу! Отлично! Я поняла! Конечно, ты прав. Что бы ты не считал меня дурой - я читала Кастанеду. И давай уже выпьем чаю. - Она шмыгнула за дверь и послышалась дробь шагов по лестнице.
Я пошел следом.
- Правда есть чай? - Крикнул я в лесничный пролет.
- На каждый день, конечно, нет, - послышался ее звонкий голос откуда-то снизу и слева, - но брусничный отвар будет завтра. В первый день амнезии мы всегда пьем чай из заначки. Спускайся!
Я спустился по винтовой лестнице, и Люда вылетала на меня из-за двери справа, запахивая на ходу хабэшный халатик - неопределенно-светлого цвета и страшно застиранный.
- Я тебе тоже шляпу принесла! Ты ведь не помнишь, где ты вчера это бросил, - она протянула мне ветхие джинсы и синюю рубашку, тоже застиранную до белизны, - впрочем, от амнезии это почти не зависит, - она чмокнула меня в губы, - Идем в сад. Я вообще-то вставала раньше и чайник уже согрела.
Я натянул джинсы и накинул рубаху - этих вещей я не помнил, но чистый заношенный хлопок на голое тело - это довольно приятно.
- А с бельем у нас тоже напряженка? - я вышел на открытое крыльцо и увидел большой участок - соток 12, наверное - густо заросший высокой травой и запущенными яблонями. Рядом с домом трава была выкошена, одна тропинка вела к речке, а другая в противоположную сторону - к калитке, видимо.
- Мне кажется, ты от этого не очень страдаешь. Те, кто страдают - находят выход - шьют себе трусы и бюстгальтеры. Хотя для зимы и у нас кое-что есть.
Метрах в пятнадцати от крыльца, рядом с примитывным очагом стоял грубо сколоченный стол на врытых в землю колодах с такими же скамьями. Я почувствовал свою работу.
- Я бы тоже смогла стол соорудить, но его бы наверняка смыло первым же паводком, - ответила Люда мои мыслям. Она стояла на коленях перед очагом и раздувала угли под прокопченным зеленым чайником. Впрочем, если бы я не узнал продукт советского массового производства 70-х годов прошлого века (который мог быть только зеленым, ну или фиолетовым в мелкую белую крапинку), то цвет было бы определить невозможно. Очаг перестал дымить, и девушка положила туда с десяток лучин размером с карандаш, а когда они занялись - придавила их сверху двумя небольшими чурбачками. "Лисья бухта, да и только. Почти пять лет, надо же...". Я опустился на край скамейки, лицом к дому и ближний к очагу, при этом почуствовал, что дерево уже начало принимать форму моего седалища.
- Слушай ... Люда, - я неуверенно покатал языком во рту звуки ее имени и почувствовал что-то не то, - слушай, Лу, - вот так лучше, хотя она совем не похожа ну Лу из той жизни (хотя что-то есть - волосы, может?), - а расскажи мне о себе...
- Да нечего особо и рассказывать, я же говорила... - она собралась сесть напротив меня, но не закончила движение. - Сейчас. Кружки принесу.
Она исчезла в доме. Чайник пел свою песню на жарко горящем очаге, в ветвях яблони щебетала какая-то пернатая мелочь, светило неяркое солнышко. После Катастрофы... За это утро мы вслух и про себя произнесли это словосочетание не меньше полусотни раз... После Катастрофы...
Она вернулась со стареньким пластиковым общепитовским подносом, на котором стояла чайная жестянка, сахарница и три кружки. Я обратил внимание, что продукция века двадцатого оказалась в основном более живуча, чем поделки двадцать первого - хотя кружки были, видимо, уже китайские - одна из них специальная заварочная, но сахарница была из модного в моей ранней юности сервиза "Мадонна".
- С сахаром, кстати, тоже напряг, - радостно сообщила она. - По крайней мере рафинад - тоже из заначки. А неотбеленый в Дедовске кто-то гонит. Можно наменять.
- Это здорово. Но ты не увиливай. Ты говорила, что вышла на мой костер. Ведь не на этот? - я кивнул на очаг, на котором уже исходил паром чайник.
- Точно. Это в лесу было. - Она выхватила чайник из огня, надев на изящную, но сильную кисть с длинными пальцами испачканную сажей строительную рукавицу и налила немного кипятка в заварочную кружку. - Никого не найдя в Нахабино, ты поставил машину на новой маминой даче - бензина уже мало оставалось - и стал совершать пешие вылазки в Москву и по округе.
Она выплеснула кипяток и насыпала две ложки толстой черной заварки в ситечко кружки и прикрыла ее крышкой - в жестянке, судя по звуку, оставалось уже совсем мало чая...
- Однажды тебе пришлось заночевать, не дойдя до дачи всего километров пять. Это осенью было, где-то недалеко от Аникеевки. Развел себе костер и сидел хлебал чай. Тут я на тебя и вышла прямо из леса, - она посмотрела на меня и глаза ее засветились. Она залила кипятком заварку, накрыла крышкой и бросила сверху старое вафельное полотенце, которым был покрыт поднос.
- Это я тебе рассказал? А ты сама что помнишь? До Катастрофы? Родители, родственники, друзья...
- Я же говорю, мало что помню, - сказала она через плечо, пристраивая чайник на очаге в стороне от огня. Черт, лучше бы она надела джинсы, а не этот символический халатик до середины бедра. Это ж можно сдохнуть от такого ракурса...
- До Катастрофы - вообще полная пустота. Только имя. Ни отчества, ни фамилии, -продолжила она, с улыбкой глядя мне в глаза. - Из катастрофы помню только "мозговой удар", как ты его описывал. Где-то на улице. Потом куда-то бежала. Страх и голод помню.
- Были проблемы? Кто-то обижал? - ревниво спросил я
- Нас теперь стало сложно обижать, -ксмехнулась она.- Я помню, что сидела в подсобке какого-то магазина и ела гилые яблоки. Ух, как меня несло после них - вот это была проблема... Кошмарный ужас...
- В смысле - "сложно обижать"?
- Нет, пока подожди - это так сразу не объяснить. Ты лучше сам вспомнишь. Вот. Потом помню темный лес и холод. Рыжий огонь и твой силуэт. Я продралась через ельник, подошла, села на коврик и прижалась к тебе. Ты прикрыл меня полой шинели, очень целомудренно обнял, и мне стало сразу тепло и уютно. А ты сказал "Привет. Как тебя зовут?"
- А ты сказала - "Люда". Как сегодня... Да?
- Да.
- Сюр какой-то..
- Точно. И так все время... Чай заварился, я полагаю? - Она вынула ситечко, отжала заварку ложкой и налила в одну кружку треть заварки и совсем немного - в другую. Вернув ситечко на место, долила кипятку во все кружки. - Ух, кайф... Еще на пару раз хватит.
Я заглянул в сахарницу и увидел там пять пожелтевших кубиков рафинада. Вытащил три - два бросил в кружку, а один разломил по диагонали и бросил половину обратно в сахарницу, а другую, вместе с крошками, стряхнул к себе в кружку. "А Лу будет пить без сахара..." - это я почему-то знал точно.
- Два с половиной... - скзала она, завороженно гладя на мою кружку. - Мне жутко нравится эта процедура. Жалко, что нет возможности пить чай, когда хочется...
Пока остывал чай, она рассказывала про местную общину - в Малиновке и окрестностях жило примерно 50-60 человек. Большинство оказалось здесь случайно, местных было человек 5 ("И ты, кстати - один из них. Остальные вообще никакого отношения не имеют к этому месту"). Смысл объединения был исключительно в том, чтобы совместно выполнять тупую и тяжелую работу типа пахоты, разбора завалов, а также походов на продуктовые склады в Москве или другие общины для обмена. И, главное, обменивались между собой продуктами и услугами - кто-то успешно растил овощи, кто-то - яблоки, были кузнецы и столяры, были учителя, врачи и электронщики ("У нас есть электроника?! Это шикарно" - "Да, хотя при Катастрофе большинство включенных электроприборов сгорело, а электричество и водоснабжение кончилось полностью через месяц после - от этого ты и уехал из города - но всякая низковольтная мелочь осталась, для них можно получать ток из солнечных батарей, ветра... Твой комп, между прочим, работает - от педалей под столом." - "Афигеть. И что, можно даже в Фолаут сыграть?" - "Можно. Но проще - выйти из дома. Ты так говоришь... Но все равно иногда играешь."). В округе были и другие общины - вот в Дедовске, как она уже упоминала - наладили работу сахарного завода. А еще там добывали метан из мусора.
- Нда.. Жизнь налаживатся... Скажи, а мы... а я тут что делаю?
- Ну, во-первых ты - в совете. Типа старейшин.
- И мне приходится два раза в неделю там заседать?! До чего я докатился...
- Не бойся, не докатился. Совет в полном составе собирается только для планирования крупных работ и разрешения серьезных споров. Совет - чтобы советовать. Просто есть люди, которые могут дать полезный совет, а есть люди, которые в них нуждаются.
- Еще есть люди, которые болтают, что могут дать совет...
- Ты знаешь... А их очень мало после Катастрофы осталось. У нас, например, нет никого, кто до Катастрофы был чиновником, милиционером или крупным дельцом, например.
- Может, нам здесь просто повезло...
- Нет. Мы много с тобой бродили - их и правда почти нет. Может, они просто не хотят об этом говорить?
- Или не помнят... или не хотят помнить...
- А еще мы с тобой - как медицинская бригада.
Как же меня радует, что после любого уклонения от темы она обязательно старается к ней вернуться! А то девицы любят растечься... И утечь, а потом через час вспоминать - о чем это мы говорили?..
- Ты что, медсестра? - удивился я. Среди девушек, с которыми я провел некоторое продолжительное время, было только двое немедиков, при этом одна была психологом. Было в ней что-то родное, но это не вязалось с ее историей.
- Нет, я - ведьма. - она серьезно посмотрела мне в глаза, чтобы я понял, что это не шутка, но потом показала я зык и рассмеялась, показывая на меня пальцем, - Ты, впрочем ненамного лучше!
- Ты меня не испугала. Ха! Хотя насторожила. Почему я - не лучше?
- Или не хуже. - Она вздохнула. - Нет, подробности - завтра. Просто скажу, что ты все еще неплохой доктор, особенно в острых ситуациях. А я вот для острых ситуаций как раз не гожусь. Давай все же об этом - завтра, ладно?
- Ты ведь знаешь, что я не не любопытен... Потерплю до завтра.
- Я знаю, "Голованы любознательны, но не любопытны..."
Чай приобрел, наконец, приятную температуру около шестидесяти градусов по Цельсию и мы выхлебали его, молча переглядываясь. Мой разум говорил мне, что чай- так себе - вкус посредственный и отдает плесенью, но желудок радостно вопил "КАЙФ!!" и я воздержался от замечаний.
- Кайф... - сказала Люда.
В дальнем углу сада зашевелились кусты и послышался стук голых пяток по земле, а через секунду мы увидели их обладателя - белобрысого паренька лет десяти с яркими карими глазами.
- Миша! Миша! - закричал он на бегу, - вас Лена Давидовна просила зайти!
Не добежав до нас метров пять, он остановился и уставился на меня. Потом вздохнул.
- У вас амнезия... Тогда, наверное, не надо. Я передам... Привет, Лу. - он развернулся и убежал обратно.
- Что, так заметно? - спросил я.
- Да. По глазам. В первый день амнезии у всех глаза, как у туристов в экзотической стране - очень живые и слегка испуганные.
- А вы уже ничего не боитесь?
- Ну... Да. "Боязнью грядущих бедствий не терзаются, надеждой будущих благ не обольщаются". И мы точно знаем цену себе. И для нас не бывает неожиданностей.
- Как это? Как можно жить без неожианностей? Это довольно тоскливо...
- Я неправильно выразилась. Я знаю, что не напорюсь на какую-нибудь гадость. А вот неожиданно красивый закат или, напрмер, нежданный хороший человек в гости зайдет...
- Стой-стой-сто й, не напорешься, потому что их не может быть? Или ты обойдешь эту гадость? То есть "никогда не окажешься там, где тебя ждут со снайперской винтовкой"?
- Как-то странно было бы идти туда, "где тебя ждут со снайперской винтовкой", верно? - со смехом сказала она. У меня по загривку проползли мурашки.
- И теперь - у всех так?
- Да. А ты - особенно, если хочешь знать. Но давай завтра, пожалуйста. - она хитро улыбнулась заглянула мне в глаза. - А то неровен час кого-то понос проберет...
- Понял-понял. Я уже почувствовал... - у меня в голове вихрем пронеслось учение Кастанеды о точке сборки, энергетическом теле и все такое. Я знал, что без определенной подготовки это небезопасно. До Катастрофы знал. И сейчас знаю. - А вот теперь после чаю покурить бы? Наверняка у тебя тоже есть заначка?
В ответ она кивнула на поднос. Теперь я заметил там мешочек, на который раньше внимания не обратил - это был кисет.
- А табак у нас - свой. То есть совсем свой, я его выращиваю. Даже на обмен остается!
- И не мерзнет?
Она пожала плечами. Я вытащил трубку, которую не узнал - но мунштук был уже сильно изгрызен.
- Это третья. Первая была из твоих старых. А остальные мы нашли в разваленном магазине. Еще пять штук есть.
Я понюхал табак в кисете. Пахло и приятно, напомнило болгарский "Нептун". Я набил трубку - среди волокон табака попадались мелкие светло-зеленые крупинки. "И это правильно, - подумал я, - немножко конопли еще никому не повредило". Вытянув из очага недогоревшую лучинку, осторожно раскурил - табак оказался умеренно крепким.
- Какое-то время можно было себе позволить самокрутки, -сказала Люда, - но бумага остается дефицитом. Так что дай мне тоже затянуться.
Я пыхнул пару раз и протянул ей трубку. Она сделала две короткие затяжки и вернула ее мне.
- Мы с тобой, кстати, некоторый анахронизм в этом плане. Курим без повода. Другие - как индейцы - только по праздникам.
- Можно надеяться, что употребление "одурманивающих веществ" не считается вредной привычкой?
- У нас не бывает вредных привычек.
- Я бы сказал, что все привычки - вредные, точно? Но каждый имеет право раскачивать точку сборки, если это не становится основным занятием в жизни. А вискарь у нас кто-нибудь делает?
- С алкоголем, конечно, получше, чем с табаком. И хмель растет, и ячмень, и кукуруза. И дубовые бочки - не проблема. У нас есть пара бутылок, но мне кажется, что ты сейчас просто так спросил.
Я прислушался к себе и понял, что отлично себя ощущаю безо всякого алкоголя. Может, вечером. И то врядли...
А потом мы весь день, до темноты, шатались по окрестностям, точнее, по неразрушенным участкам, то есть по лесу. В основном молчали и переглядывались, увидев что-то интересное. А интересного было полно. Лес как будто столетиями ждал освобождения от людской тирании и теперь представал перед нами во всем великолепии, поражая обилием ягод, грибов и разнообразных оттенков зеленого цвета. Кое-где, откапывая гриб, можно было наткнуться на полуистлевший полиэтиленовый пакет. Тропинок было много - лес, как сказала Люда, кормил всех. И лечил, и согревал... Но иногда сойти с тропы было просто невозможно из-за завалов и густого кустарника.
Мы сделали перерыв на обед, прежде чем перейти на другую сторону от остатков железной дороги, быстренько сварганив простенький овощной супчик и пожарив грибы с картошкой.
После обеда мы валялись на траве и пускали дым в небо. Я спросил:
- А у нас что, в самом деле так много свободного времени?
- Не совсем так... Сегодня нужно было собраться и решить, кто идет в экспедицию - на склады в Москве, но из-за твоей амнезии собрание отменили.
- Я что, такой важный? И, я не понял - откуда тебе это известно?
- Ну, Вадик же прибегал...
- Но вы же и словом не обмолвились!
- А то и так не понятно, - улыбнулась она.
- А эти походы - занятие опасное?
- Скорее тяжелое
- А всякие рейдеры? - и тут у меня в голове словно оборвалась веревка, на которой висел груз - и я понял, что знаю о том, что "рейдеры" существуют и что они не опасны и понял, почему не обязательно говорить об очевидном, и много еще вдруг стало понятным...
- Ты знаешь, по-моему, завтра уже немного наступило ... - сказал я.
Она посмотрела мне в глаза и покачала головой.
- Быстро ты...
- Но ты все-таки мне вербализуй. Я кое-что вспомнил, но это, скорее, ощущение, а не знание. Почему нам не опасны рейдеры? Почему никто не воюет за ресурсы, рабов и все такое, что обычно сопровождало все постапокалиптические сказки? И где наше правительство, черт бы его побрал?!
- Да, теперь ты уже поймешь. Теперь у всех есть "способности"...
- Экстрасенсорные?
- Дурацкое слово, извини. Но ты же в самом деле почувствовал, что знаешь об окружающем мире немного больше, чем видишь, и вообще, чем непосредственно ощущаешь? Да?
- Ты знаешь ответ.
- Это не все. "Способности" у каждого проявляются по-разному и в разной степени. Но при угрозе нашей жизни и свободе...
Оборвалась еще одна веревка в мозгу, и у меня перед глазами встала жуткая сцена - за рулем моей машины, судорожно вцепившись в руль, сидит парень лет двадцати - с белыми от ужаса глазами и визжит, как ребенок. Я стою перед капотом и смотрю на него через ветровое стекло. В моей груди - лёд. Парень пытается оторвать руки от руля, дергается всем телом, но не может двинуться с места. Рядом с ним сидит его приятель -глаза у него круглые, рот широко открыт и туда медленно задвигается ствол пистолета, который он держит двумя руками рукояткой кверху. Руки ходят ходуном, но движение продолжается. Третий лежит на земле и звуков тоже не издает - лицо посинело и он извивается так, как будто ему на грудь упал ствол столетней сосны - но там лежит лишь бейсбольная бита, которую он пытается всеми силами столкнуть. Лед в груди постепенно тает. Парень совладал с битой и отшвырнул ее. Вращаясь, она медленно летит в мою сторону - потом вдруг начинает вести себя, как бумеранг - поднявшись выше, она делает петлю над моей головой и летит вслед своему обладателю, уже поднявшемуся и с визгом улепетывающему, и легонько лупит его по филейной части. Двое других, побросав оружие - нож и пистолет - тоже бегут в разные стороны. "Эй, ребятишки! - кричу я им вслед, - Может, вас все-таки подвезти?!"
- Ты вспомнил, как у тебя пытались отобрать машину?
- Да. Наверное, тогда я впервые ЭТО сделал. А почему они не могли ответить тем же? Ведь способности - у всех, ты говоришь?
- У всех, да не всегда. Они несовместимы с агрессией. В том числе с экономической и политической. Поэтому нет правителей. А рейдеры живут без способностей и устраивают войны между собой. Ты не вспомнил, как ты однажды усадил баскаков?
- Баскаки - это которые собирают дань?
- Да, были такие. Пытались организовать центральную власть и собирать налоги. Ты сказал, что нам от них ничего не нужно и поэтому мы им тоже ничего не должны. Они не угрожали, но пытались всех убедить, что так нам будет лучше. Все видели, что они врут, но возражать им было бесполезно. А на прощанье ты сказал, что им стоит радикально пересмотреть свои взгляды на жизнь. Они поблагодарили и собрались уходить, но не смогли встать из-за общего стола, за которым проходило собрание. Ты повторил, что им все-таки надо пересмотреть свои взгляды и пореже употреблять не к месту выражение "не встать мне с этого места". Так они и сидели целую неделю - мы их кормили, поили и горшки выносили. Сначала они ругались и угрожали, потом стали плакать и просили их извинить. Совет тебя просил их отпустить, но ты сказал, что вообще-то их ничего и никто не держит. Просто они несвободные люди и их держит только их несвобода. С ними говорила Лена, потом еще ты и еще Дуги - после этого один встал и сказал, что до него вроде дошло и стал помогать Дуги. К концу недели смог встать еще один, но третьего они увезли на тачке.
- Дуги? Кто он? И в чем было дело?
- Дуги - наш главный лекарь. Второго он скорее вылечил, чем переубедил. А в чем было дело... Я не смогу объяснить. Ты говорил, что несвобода - это тоже род агрессии. Эти люди были опасны и для нашей общины, и для многих других. Ты только дал первоначальный импульс, а потом их держал каждый понемногу - ведь все же с ними разговаривали и понимали, что у них внутри - только ложь и жажда власти. Первый в самом деле изменился, и использовал свои способности. У второго просто пробудилась совесть, но встать ему помогли травки Дуги. А третий продолжал злиться - и ему прямая дорога в рейдеры. Дуги сказал, что километров через 10 он должен встать, но теперь и близко к нашим краям не подойдет.
- Дуги - травник? Его имя - Дуглас, что ли?
- Он - лекарь. Он лечит. Травки мы все умеем собирать. А имя я не знаю. Так все зовут. Твою фамилию например, только я , наверное и знаю. А свою и сама на знаю.
- Неужели у меня уникальное имя?
- Почему? Есть молодой парень - зовут Михась. А у детей имена все разные. Есть Мика, есть Мишик. Потом, может, другая кликуха прилипнет.
- Слушай, а много детей?
- В семье обычно пятеро - не меньше. И стариков много. Многим за сто уже...
- А ведь у меня было четверо детей. И прочие другие родственники.
Она вздохнула.
- До Щелково мы с тобой не дошли. Зато были в Глебовке. Твоя первая теща там - самый главный доктор во всей округе. Она совершенно точно знает, что твоя дочь с внуками - в Крыму и у них все отлично. У меня нет оснований ей не верить.
Почему-то я знаю про эти "основания", которых нет, но которые могут быть...
- А сына ты видел, он даже здесь иногда появляется. Он с командой своих друзей ведет кочевой образ жизни. - она грустно усмехнулась, - Вот только его мама умерла в позапрошлом году своей смертью.
- Жалко... Своей смертью? А есть варианты на эту тему?
- Да. Сейчас редко умирают. Я с ней общалась. Мне кажется, ей стало очень скучно здесь...
Мы гуляли по окрестностям до сумерек. Видели разрушенный поселок - там осталось несколько старых кирпичных домов, но в основном - развалины. Очень редко встречались другие люди, занятые своими делами - кто-то собирал грибы и ягоды, довольно много людей были заняты добычей кирпичей из развалин. Все приветствовали нас по имени, некоторые пытались заговорить, но посмотрев мне в глаза, осекались, потом улыбались и говорили: "А-а... Ну, лучше через пару дней тебя найду..." - или вроде того.
Когда стемнело, мы все-таки сели в гостиной с бокалами виски, или, точнее, самогонки на дубовой коре. Закусили каким-то зеленым салатом, составом которого я не стал интересоваться. Потом выпили по настоянию Люды немножко какого-то настоя - "Тебе будет сложно заснуть и выспаться сегодня без этих травок. Да и амнезию сокращает обычно", - сказала она. Спать захотелось уже минут через десять со страшной силой. Обнявшись, мы дошли до кровати и рухнули. Точнее, это я - рухнул, а она улеглась с глубоким вздохом. Я закрыл глаза. Под веками плавали разноцветные круги, приобретая формы лиц и деревьев. Прямо перед тем, как провалиться в сон, в моем мозгу промелькнула мысль: "Интересно, как это меня занесло в рай?.. Я этого не заслужил... Не говоря уже о личном ангеле..."