Красное море ласкало теплыми волнами каменистый извилистый берег. Светило жаркое синайское солнце, заливая своим ярким светом девственную синайскую пустыню, в которой высились девственные горы, ходили девственные верблюды и жили девственные бедуины и бедуинки. Жизнь в бедуинской деревне была такой же спокойной и далекой от цивилизации, как десятилетия, столетия и тысячелетия назад. Все так же ходили караваны верблюдов, таща на себе ищущих экзотики туристов, все так же бедуинские женщины закрывали нижнюю часть лица черной накидкой, надевавшейся поверх европейского костюма, и по вечерам вся деревня согласно неписаному ритуалу собиралась у синего экрана единственного телевизора.
Как известно, пустынные оазисы издревле существуют за счет торговли и небескорыстного восточного гостеприимства. Вот и сейчас этим гостеприимством пользовалась небольшая дружная компания, состоявшая из четырех израильтян -- армянина, украинца, грузина и сибиряка, и интеллигентной петербурженки, интеллигентность которой выражалась в простительном для россиянки слабом знакомстве со слабыми наркотиками и непривычности к средней плотности мата на единицу речи, бытующей среди простых русскоязычных граждан Израиля. Гостеприимство же обитателей пустыни не знало границ. Они выделили для дорогих приезжих специальную сколоченную из фанеры хижину, называемую хушей. Они не пожалели матрасов и одеял, и даже внесли в хушу столик. Стройные, как газели, и скромные, как нераспустившиеся розовые бутоны местные девушки по утрам приносили свежезаваренный чай, приятно отдававший горьковатой травкой, свежие питы и хумус. Днем гости любовались на коралловые рифы и коралловых рыбок, которых строгая надпись запрещала кормить, а вечером кушали тех же рыбок, любовно приготовленных для них хозяином хуши. А когда местные жители узнали, что девушка из России, сразу же от чистого сердца предложили ей помощь при переходе израильской границы...
Процветала в оазисе и торговля. В деревне имелось три действующих супермаркета. Один представлял из себя сарайчик, набитый чипсами, крекерами, консервами и свечками. К ассортименту другого магазина прибавлялись крысы и кошки. Третий же был простым жестяным контейнером, из которого смуглый бедуинский мальчик вынимал бутылки с питьевой водой. Торговля продовольственными товарами шла бойко, но не хлебом единым жив человек. Ближний Восток дал миру не только Омара Хайама и шахматы, но и изобилие растительных наркотических веществ, и как только человек в европейской одежде выходил за порог своей хижины, к нему тут же подкатывал абориген и заговорщицким тоном предлагал грасс. Цена была известной - за стебель конопли просили десять местных фунтов. Травкой угощали в процессе завязывания дружеско-деловых отношений, и ею же скреплялись все сделки. Не пренебрег этим обычаем и местный туроператор Сабах, когда предложил белым людям обкурить одну из самых блистательных своих сделок этого сезона. Всего за 160 местных фунтов на человека на сутки сдавались в аренду пять прекрасных ездовых верблюдов. К верблюдам прилагались два погонщика -- сам Сабах и его, так сказать, подмастерье, обязующиеся показать дивный оазис в горах и приготовить ужин из фаршированных голубей. Поскольку английским Сабах не владел, беседа шла на иврите, который большинство местных очень плохо, но знало.
На следующий день начались сборы. Сабах и его спутник подогнали пять верблюдов и что-то строго им сказали. Верблюды опустились на колени, и пока туристы выносили из хуши все вещи и любовались длинными верблюжьими ресницами, безропотно дали на себя навьючить рюкзаки и одеяла. Туристы уселись на одеяла, безуспешно пытаясь устроиться поудобней, и погонщики скомандовали животным вставать. Караван двинулся в путь.
Шли неспешно. Кораблям пустыни торопиться было некуда, а погонщикам тем более, и верблюды шли мерным шагом, норовя при каждом удобном случае свернуть к любой зеленой и не очень колючке. Видимо, им нравилась не столько еда, сколько сам процесс жевания, поскольку они не брезговали даже самыми сухими ветками. Впрочем, животными они оказались управляемыми. Достаточно было подергать за веревку, продетую у верблюда через рот, которую каждый из едущих на верблюде держал в руке, и строго поцокать языком, как через минуту-две верблюд соизволял повернуть голову и двинуться прежним курсом.
Путь пролегал между скалистыми горами. Пустыня и горы, однообразный пейзаж, иногда оживляемый зеленым кустом, невесть как выросшим в сухой расщелине. Тихо и жарко. Лениво передвигаются вперед верблюды, сонно раскачиваются на них пассажиры. Тишина оживилась, лишь когда второй погонщик, регулярно заправлявшийся маковой соломкой, решил поведать нечто. Говорил он довольно долго и очень экспансивно, но что именно, так и осталось неизвестным, поскольку вещал он на арабском, а арабским никто из окружающих, за исключением Сабаха, не владел. Но вот начало темнеть, а обещанного оазиса все не было видно. Проводники вдруг залопотали что-то, и проводимые с трудом уяснили себе, что те хотят здесь остановиться. Из непродолжительной беседы стало наконец ясно, что оазиса сегодня не будет. Будет он лишь завтра утром, а сегодня предстоит ночевать здесь, у этой горы. Туристы смирились с судьбой и слезли с верблюдов. Погонщики сняли вещи с кораблей пустыни и стреножили их.
Через час уже стемнело. Бедуины хлопотали у костра, готовя ужин, а белые люди неспешно забивали косяк, а затем его раскуривали. Только один, Янка, отказался и от косяка, и от долгожданных голубей, при мысли о которых у всех текли слюнки, и лег спать.
Беседовали о разном. Димон, раскрепощенный молодой человек, принципиально лишенный комплексов, трещал без умолку. Особенно его занимало развитие туристического бизнеса в России по аналогии с синайским. В качестве бедуинов в этой концепции выступали крестьяне, походы предлагалось устраивать на птицах-тройках, а на закуску -- охота, грибы, рыбалка и русская баня. Еще один Дима с ностальгией вспоминал родной Киев и исключительно профессионально крутил джойнт. Адвокат по имени Александр медитировал, иногда вставляя глубокомысленные замечания. Янка храпел.
Но вот и голуби, запеченные в фольге на костре. Крылышки, бедрышки и внутренние органы -- все это аппетитно плавало в овощном соусе. На несколько минут все замолкли, стараясь урвать по максимуму от жизни. Печеночки и сердечки бедных птичек исчезли в молодых желудках. Только Янка продолжал демонстративно храпеть. Голуби в фаршированном виде чем-то претили его нежной грузинской душе.
Когда покушавшие блаженно откинулись на матрасы, переваривая и думая о вечном, и лениво передавая друг другу косячок, беседу оживил Сабах. Общительный проводник тянулся к культурному обмену, показав при этом недюжинное знакомство с общемировыми процессами. Телевизор внес немаловажную лепту в его духовный мир. Бедуинам теперь было знакомо даже имя Путина. Сабах похвалил путинскую политику, отметил, что при Путине Россия поднимается, и выразил надежду, что Путин положит конец арабо-израильскому конфликту.
Хуже обстояло дело с животным миром. Мир этот в пустыне весьма небогат, и приезжих заинтересовало, насколько местным жителям известна фауна других регионов планеты. Медведя Сабах, казалось, себе уяснил, и даже показал, как он рычит. Но вот когда начали обсуждать жирафа, выяснилось, что эти копытные очень опасны для человека. Один жираф даже загрыз бедуина, причем в Каирском зоопарке...
Адвокат Александр любопытствовал, как у бедуинов обстоят дела с брачными отношениями. Дела обстояли прекрасно. Гуманный обычай позволял взять жену любому, кто в состоянии построить дом. Вообще число жен определялось прежде всего строительным энтузиазмом мужчины, поскольку лимитировалось числом домов. Но бедуины - люди достаточно ленивые, и обычно довольствовались и одним домом, и одной женой. При разводе дом отходил жене, что, несомненно, являлось скрепляющим брак фактором. Жену же стремился завести каждый, ибо к тому мотивировала необычайная целомудренность бедуинок, без законного брака, обозначавшегося введением в домовладение, не позволяющих до себя даже дотрагиваться.
В ответ Александр поведал страшную историю про бедную русскую женщину, которая ходит на работу до последней недели беременности, а муж пьет и бьет ее. У бедуинов должен был сложиться весьма своеобразный образ русской женщины: вечно беременная и при этом вечно работающая, при этом терпящая и кормящая вечно пьяного мужа, который к тому же ее еще и бьет (видимо, в надежде вызвать наконец выкидыш - этакий народный метод контроля над рождаемостью).
Но наконец взаимодействие культур завершилось, и стали готовиться ко сну. Расположились прямо под открытым небом, любуясь млечным путем и звездопадом. Правда, после третьего упоминания об очередной упавшей звезде Янка проснулся и счел нужным сделать краткий экскурс в астрономию. Оказалось, что звезды - это такие большие шары, как наше Солнце, только находящиеся очень далеко от нас, и падать они никак не могут, а падают метеориты. Все поблагодарили Янку за эти сведения, но все же отметили, что были с ними знакомы, а слово "звезда" употребляли в смысле метафорическом.
Наутро проснулись, как только рассвело, часов в шесть, и быстро собрались под недовольный рык верблюдов, не желавших никуда идти. Но людям хотелось достичь оазиса до того, как начнется жара.
На этот раз проводники полностью оправдали свое имя и повели туристов какими-то малоизвестными горными тропами. Караван вытянулся в нить, и верблюды, осторожно ступая между камней, карабкались куда-то вверх между скалами, которые рассвет окрашивал в розовый цвет. Иногда в особенно трудных местах с верблюдов приходилось слезать, и вести пустынный транспорт под уздцы.
Наконец впереди стали видны финиковые пальмы. Вот он, этот оазис, давно покинутый людьми и заброшенный. Впрочем, он еще играл некоторую роль в жизни обитателей пустыни. Все пальмы на самом деле кому-то принадлежали, и Сабах был одним из гордых пальмовладельцев. А под сенью пальм робко пробивались нежные росточки конопли...
Верблюдов расседлали и повели на водопой. Туристы после краткого осмотра малоинтересных развалин оазиса расположились в тени и отдыхали по уже знакомой программе. Но после обеда их внимание привлекло любопытное зрелище: второй проводник достал свой заветный мешок и привычно заправился четырьмя горстями маковой соломки. При этом он выразил желание угостить опиатом всех желающих.
Пожелал только один человек. Димон, трезво оценив свои силы, принял на грудь горстку. Окружающие вздрогнули, но все же понадеялись, что его молодой здоровый организм сумеет перенести такой удар. Только Янка, не одобрявший даже курение травки, пришел в ужас от подобного безрассудного поступка. Он был единственным, кто не стал даже смотреть, как, собственно, эта маковая соломка выглядит.
Пришло время собираться в обратный путь. Проводники оседлали верблюдов, а туристы кое-как на них взгромоздились. На этот раз старались двигаться побыстрее, чтобы достичь дома засветло. Все с легкой опаской поглядывали на Димона, но опасения оказались излишними. Предчувствие на его лице постепенно сменилось разочарованием, и часа через четыре, когда уже подъезжали к поселку, и на небе появилась первая звезда, он грустно сказал: "Не вставляет!" И добавил: "Слабаки эти бедуины, оказывается".
Когда втащили вещи в хушу, уже стемнело. Зажгли свечки и заказали ужин, состоявший из пит, к которым прилагались хумус и иная закуска. После ужина Янка, бывший, пожалуй, единственным, кто ел без аппетита, пожаловался на больной живот. Старожилы хуши, приехавшие на день раньше остальных, тут же вспомнили о том, что уже сталкивались с аналогичной проблемой, и решилась она с помощью одной бедуинской травки.
Призвали Сабаха. С трудом попытались донести до него, что требуется лекарство - растение такое, которое лечит от живота. Сабах задумался. Потом радостно залопотал на смеси очень ломаного иврита и арабского, что да, есть такое растение, лечит. Много от чего лечит, и от живота очень хорошо, да. Совсем хорошо станет, если его поесть.
Сабах удалился за лекарством, и через некоторое время появился вновь с мешочком. Отошел с Янкой в уголок и предложил тому откушать из мешочка что-то сухое. Янка откушал, удивляясь тому, какая же эта травка странная - толстая, жесткая и малосъедобная. Когда он принимал внутрь третью горсть, кто-то случайно посмотрел, что же он ест, и вдруг завопил: "Да это же опиум!"
Да, это оказалась маковая соломка...
Дрожащее пламя свечей освещало хушу, и странные тени колебались на ее фанерных стенах. Снаружи завывал ветер, трепля холщовое одеяло, закрывавшее вход в хижину, и стонали верблюды. Янка лежал на матрасе, тоскливо ожидая, что же с ним станется, и проклиная Синай, Израиль, всех наркоманов мира и тот день и час, когда он повстречал этих придурков, затащивших его к бедуинам. Адвокат Александр скушал полторы горстки опиумной заготовки, мотивируя это тем, что не хочет оставлять друга в беде одного, но сие вряд ли могло утешить Янку...
Бедуинское лекарство подействовало вскоре. Александр вдруг сообщил, что ему срочно необходимо посмотреть на звезды, и ушел любоваться на млечный путь и хвост Большой Медведицы. А Янка затих на своем ложе, со страхом ощущая, как душу обволакивает вязкое спокойствие и навязчивое блаженное чувство, а о больном животе даже и думать забыл...
Но все обошлось. Действие опиума кончилось, почти и не начавшись, и Янка немного успокоился, поверив наконец, что стать героиновым наркоманом ему пока еще не грозит. А Димон, скрутив очередной косячок, философски заметил: "Это судьба. Янка пытался от нее уйти, но, видно, суждено было ему попробовать в Синае маковую соломку. А поскольку дары судьбы надо принимать, не ропща, вот и досталось ему больше всех".
Вечер завершился на оптимистичной ноте. Когда обсуждения того, что такое судьба, закончились, адвокат Александр затянулся из баночки и поведал присутствовавшим свою затаенную мечту: войти в Верховный Суд Израиля. А петербуржская интеллигентка лениво потянулась и заметила: "Да, Саня, далеко ты зашел в поисках собственного Я..."