Вот уже и зима пришла, самая, что ни на есть настоящая.
Теплый какой-то год выдался. Вплоть до Нового Года не отпускало ощущение затянувшейся осени. А теперь все, не отвертишься, зима.
Только успеваешь проснуться, и в скорости за окном уже глухая безнадежная темень. А все равно приходится наступать на глотку своей собственной песне, через "не могу", "не хочу" и "мне плохо" вырываться из теплого светлого нутра своей квартиры и идти туда, куда нужно.
Нажать на кнопку, пнуть коленом дверь, через головную боль, вызванную нервным дребезжания домофона, сделать первый шаг на улицу. Это почему-то всегда особенно сложно зимой.
Я медленно бреду под уличными фонарями, уставившись себе под ноги. Так странно, прошло уже несколько часов с того момента, как я вышла на улицу, а такое ощущение, что это было пару минут назад, настолько свежо это впечатление.
На душе должно быть светло и радостно. Вот должно быть солнечно, прямо сейчас, черт побери!
Когда же разойдется эта бесконечная тьма? Господи, мне так нужен свет, ты ведь Всемогущий, Господи, я знаю, что ты меня любишь, помоги мне, слышишь? Овца заблудилась, Боженька, найди меня, пожалуйста, мне нужен поводырь, пастырь, кто-нибудь...
Я поднимаю лицо к небу. Его тотчас ранит холодное колкое снежное крошево, ранит, будто стеклянное, не вызывая у меня ничего, кроме горькой усмешки. Глаза режет яркий свет фонаря, и тут же набегают слезы.
Вот так, значит, Господи? А ведь сегодня Рождество, ты, наверное, просто очень занят. Тебе не до меня сейчас. А я просто очень хочу радоваться празднику. Ведь Рождество же. Значит, будет и Великая Пасха.
Раз Христос родился, значит, будет и воскресение. Нет, не сказать, что это радует, конечно, радость в таких случаях вообще неуместна, но это определенно дает надежду. Да, Господи, пожалуй, это самая удачная формулировка. Рождество дает надежду.
Четыре утра. На улице нет просто никого. И лишь гулко в переулке отдаются, отскакивают от стен мои шаги. Мне кажется, что мои каблуки просто гремят по асфальту, пытаясь меня оглушить и разорвать мои виски изнутри. Они определенно могут привлечь чье-то внимание, вот совершенно мне сейчас ненужное. В голове муторно перекатилась шаром для боулинга мысль о том, что если мне придется бежать, то я просто не смогу. Хотя бы просто потому, что я не знаю этот город. И лишь приблизительно знаю, где меня должны ждать. Или потому, что я на каблуках. Да в конце концов, потому что я беременна. Беременная девушка, бегущая на каблуках хрен знает куда в Рождественскую ночь - вот она идиллия. Это определенно страйк.
Как можно радоваться Рождеству в подобных обстоятельствах, Господи? Я, конечно, с Богом иду, но что-то эта мысль не снимает с меня нервного напряжения. Краем глаза я отметила резко пробежавшую по стене справа тень, и меня передернуло. Тут же обернувшись, я увидела, что это всего лишь кошка, и, не удержавшись, выругалась. Черт-те что! Неля, это всего лишь кошка, а отшатнуло тебя так, будто на стене ты явственно узрела тень от тесака! Я глубоко вздохнула и достала из сумки сигаретную пачку. Сашка меня убьет, конечно. Я и сама на себя злюсь. Но если я и дальше продолжу так нервничать, то ребенка точно не выношу. Из-за этой кошки у меня чуть выкидыш не случился прямо на улице!
Оценив последнюю мысль, как истеричную, я мрачно посмотрела на тоненькую ментоловую цигарку и все-таки закурила. Отлично, почему во всех этих пухленьких розовых книжечках для беременных не пишут, что беременность меняет характер человека? Да просто ломает его?! Хотя, откуда я могу знать, о чем в них пишут или не пишут, если я их, не читая, сбрасываю в уже скопившуюся гору дареной макулатуры? Может, прежде чем рассуждать подобным образом, мне стоило бы попробовать их почитать?
Так, Неля, останови поток своего бреда и осмотрись. Кажется, это тот самый перекресток, где уже должен был ждать Саша. И где его носит? У меня уже ноги замерзли, руки заиндевели и отваливается покрасневший на морозе нос.
И вообще, мне срочно нужны свет и тепло. У меня такое случилось, вот просто такое, что позвоночный столб узелком скрючивает. Словно внутри меня сидит маленький озверевший человечек и учится завязывать шнурки бантиком, почему-то используя для этого мою трахею. Мне нужен Саша. Господи, сделай так, чтобы он приехал до того, как я замерзну. А иначе я буду проклинать его до конца дней своих. Впрочем, я по крайней мере успею докурить до того, как он приедет.
Такси известило меня о своем приближении столь громким скрипом тормозов, что я успела выкинуть окурок и даже сунуть мятную жвачку под язык до того, как желтый капот успел появиться из-за поворота. Ох, только бы Сашка ничего не заметил, а то придется нести какую-нибудь чушь вроде того, что это от меня так ладаном пахнет. Сам-то он курить бросил, он у меня серьезный отец семейства. А я-то дура неразумная, до сих пор не могу бросить.
Иногда Сашка демонстрирует мне фотографии изуродованных эмбрионов, мамы которых курили во время беременности. А я только психую и вылетаю из комнаты, хлопнув дверью. И нервно курю на балконе. Ну не действуют на меня подобные методы! Каждый раз, прикуривая новую сигарету, я утешаю себя тем, что даже если мой ребенок родится уродом, я буду его любить. И ни за что не брошу. А Сашка - дурак. Правильный, умный, идеальный. Но дурак.
Он каждый раз приходит ко мне на балкон, обнимает меня сзади за плечи и стоит, греет меня, жарко дыша мне в затылок. Наверное, за это я его и люблю.
Саша вылетел из такси, и его тут же облепил рой мелких ослепительно белых снежинок. Они ярко контрастировали с его черным, как ночное зимнее небо, пальто. Он коротко обнял меня и легко прикоснулся губами к губам. Я ненавижу такие поцелуи. Мне все время кажется, что в них нет ничего, кроме дежурного "привет". А я все-таки по нему скучала. Мы не виделись целых пять часов! И пусть я страшная толстая беременная тетка, мне после такой долгой разлуки хочется, чтобы муж поцеловал меня в стиле "где здесь постель?!". Хотя, видимо, проблема как раз в том, что я страшная беременная тетка. В общем, как бы то ни было, Саша просто нежно коснулся моих губ своими и спросил:
- Как прошла служба?
- Нормально она прошла, как ещё она могла пройти? - несколько раздраженно отвечала я, пока Саша помогал мне залезть в машину. - Ты же понимаешь, что я ненавижу этот город. Служба в моей маленькой, родной и тихой церкви понравилась бы мне намного больше.
- А мне казалось, что православные праздники должны делать верующих людей чуточку добрее, - смеясь, сказал Сашка, садясь рядом со мной и захлопывая дверь.
- Да я рада, - поспешила я его убедить, - спасибо, что дал мне посетить службу. Несмотря на то, что это реально хлопотно. Мне очень приятно, спасибо. И прости меня.
Да, может быть я чуть-чуть лицемерю, но мне совсем не хочется его расстраивать. Я просто снимаю с головы поднадоевший платок и кладу свою буйную головушку на сашино плечо. Наконец-то мне тепло.
- Значит, Христос родился, - улыбнулся Саша. - Теперь ждем воскресения.
- Ага. Только уже не сегодня. И вообще, почему ты в пальто? - несколько сонным голосом пробормотала я, пытаясь сыграть недовольство. - Мы же тебе пуховик купили.
- Так жарко в нем, солнышко. Я его в Питере оставил. К тому же, так солиднее. Сама-то не умерла от жары в пуховике в церкви?
- Нет, я же сказала, что все было нормально.
- Мне все-таки кажется, что что-то не так. Может, произошло что-то?
Я прикусываю губу и поднимаю глаза на Сашку. Он внимательно смотрит на меня.
- Случилось, - говорю я сквозь зубы, окончательно просыпаясь. - Я её там встретила.
- Даже не буду спрашивать кого, - Сашка вздохнул и нервно поправил манжеты рубашки, торчавшей из-под пальто, немного потревожив мой покой на его плече. - Я не удивлен, что из всех московских церквей, ты оказалась именно в той, где могла её встретить.
- Саш, - тихо промолвила я. - Я же не специально.
- Понимаю. И что ты ей сказала?
- Да просто подошла поздороваться. Сказала "С Рождеством Христовым, сестра". А она как-то презрительно покосилась на мой живот и промолчала, - ответила я, кое о чем умолчав.
Я не могла сказать Сашке о том, что когда я вышла из церкви, она дожидалась меня у входа. Не могла сказать, что она взяла меня за руку, провела за самое высокое надгробие около церковного кладбища и поцеловала. Словно метку поставила. А потом просто исчезла, словно приснилась мне.
Мое вечное проклятие.
- Ясно, - холодно произнес Саша.
Я выпрямилась и смело поймала его взгляд. В его глазах будто шел снег.
Белый, чистый снег. Этот снег был чище моей веры в Бога.
А меня точно лицом уткнули в это колкое стеклянное крошево.
- Ты знаешь, - продолжил он. - Ты иногда так говоришь о ней, будто до сих пор её любишь. Причем больше, чем меня.
Я зло цокнула языком и отвернулась к окну.
Где-то с минуту мы молчали.
- Дурак ты, Сашка. Если бы я любила её больше, чем тебя, я бы ей все простила. Понимаешь?
Саша не понимал. Сначала непонимающе мотал головой, а потом отвернулся к окну и замолчал.
Не понимал всю дорогу домой, до той квартиры его друга, где мы остановились на время нашего пребывания в Москве. Я уже хотела открыть дверь, ключ достала, как он вдруг ожил, по-мальчишески сунул руки в карманы и заявил: "Подожди". Я растерянно опустила руку с ключом.
Сашка, все так же не вытаскивая рук из карманов, ловил ртом снежинки и смеялся. Я не знала, что с этим делать, поэтому просто молча смотрела на него и улыбалась. Фонарь у подъезда подсвечивал снежинки, из-за чего они казались маленькими розовыми феями, витающими в воздухе. Воздух был такой тугой, свежий, пронзительно-сладкий, что горло сжималось от восторга. В таком воздухе вязнут слова.
Как-то остро вдруг почувствовалось, что уже утро. Включился свет в кухне квартиры на первом этаже. Тень от оконного проема легла на белоснежное покрывало дверью в какую-то волшебную страну. С кухни до меня донесся тонкий запах пшенной каши, наверное, кто-то ел на завтрак рождественскую кутью. Она так и встала у меня перед глазами, золотистая, с грецкими орехами и изюмом.
Все было как-то ново, необычно, чудесно, что ли. И это было только наше с ним маленькое чудо.
- Чувствуешь? - прошептал Сашка.
- Чувствую, - так же тихо ответила я, словно боясь что-то испортить, нарушить громким голосом.
- Что?
- Что я очень сильно люблю тебя.
- Если б не январь, этот снег мог быть бы ливнем.
- А если б мы были в джунглях - тропическим дождем.
- Сегодня Рождество, ты понимаешь, Нель? - Саша подошел ко мне и, ласково глядя в глаза, крепко обнял. - Вот снег родился. Весь мир родился. Ты родилась. Я родился. И он скоро родиться, - Сашка пробежался пальцами по моему животу. - Мы часть этой жизни, этого мира, понимаешь?
- Да.
- И у меня такое ощущение, что я сейчас готов впитать его в себя целиком и полностью. И тебя - принять, простить, впитать, вобрать в себя, чувствуешь? Тут не о прощении должна идти речь, Неля! Я люблю тебя. Мы весь мир, понимаешь?
Я робко киваю, а он нежно берет меня за подбородок и целует, вжимая в подъездную стену. Я выгибаюсь струной в его объятиях, отдаю всю себя в этот поцелуй.
Мне кажется, что меня все-таки нашли, Господи. Спасибо Тебе за эту ночь, за эту зиму, за это Рождество.
Пускай ты очень занят, тебе определенно есть дело до меня. Теперь мне будет солнечно, даже если завтра будет так же темно, как было сегодня.