Аннотация: Февраль 2001. Написано взахлеб, что редость.
Первым и главным чувством была жажда. Потом появилась затекшая рука, и я, застонав, потянулся до хруста, что немедленно вызвало осознание еще одного ощущения - головной боли. Не разлепляя глаз, я потянулся к тумбочке за стаканом воды, который всегда туда ставил. Рука наткнулась на будильник... наручные часы (вот допился-то - аж часы снял)... свалила статуэтку (фарфоровый единорог), но воды так и не нашла. Пришлось совершить открытие века, а потом еще одного.
В изножьи кровати сидел кто-то в моем халате и с распущенными волосами, и неотрывно смотрела на аквариум. Я замер на секунду, потом, проведя языком (фу, грязная шкурка-нулевка!) по губам (а вот они были боьше похожи на первый номер или даже на второй), обнаружил там некий вкус, который был идентифицирован как вкус помады с ароматом... розы, кажется.
- Это Прхх... - пришлось кашлянуть, - Это Присцилла и Агенобарбиус.
Ко мне повернулось лицо. Довольно обычное - карие глаза, худой, слегка длинноватый нос, немного широковатый рот - под стать скулам, узкий подбородок. Вопиющей несоразмерности в пропорциях не было.
- Агенобарбиус - тот огненно-красный, а Присцилла - та солнечная красавица.
Лицо отвернулось и несколько секунд смотрело на рыбоок, наверно, с интересом, потом опять явило себя моему взору.
- Доброе утро.
- Доброе утро. - Улыбнулось лицо. Голос у лица был не без приятности... нежное такое девичье сопрано. Сопрано напомнило и имя.
- Как самочувствие, Катя?
- Хорошо. Я уже приняла душ. Ничего, что я надела ваш халат?
"Ваш"? Хм-м...
- Можно и на ты. По-моему, я не настолько старше, - я усмехнулся, - хотя сейчас, наверно, выгляжу лет на сорок.
Катя улыбнулась, и я подумал: "Вот девушка, которая смеется твоим шуткам. Где еще такую возьмешь? Однако надо побыстрее накормить ее завтраком и выпроводить".
- Катя, а у тебя ведь руки холодные? Насколько я помню...
- Да... - Она засмущалась, хотя именно ей-то смущаться было нечего.
- Дай мне, пожалуйста... - я стал соображать, как ей будет удобнее, - эээ... левую.
Она послушно протянула мне руку, и я, ухватившись за нее и легонько приятнув к себе обладательницу, положил прохладную ладонь себе на лоб. Катя продолжала смущенно улыбаться, и руку пришлось отпустить, предварительно поцеловав.
Я взялся за край простыни, и девушка деликатно отвернулась. Прихватив из шкафа пижаму, я отправился в ванную, где долго и с наслаждением плескался под водой, не думаю ни о чем без особых на то усилий.
Катя уже хлопотала на кухне, и я вяло попытался возразить и оттолкнуть ее от плиты, но встретил решительный отпор и уселся за стол, пробормотав: "Семейная идиллия!"
Завтракали молча, я только похвалил ее кулинарный талант. Пока она пила кофе, я помыл посуду, и все это стало уже совсем похоже на семейное счастье.
Она оделась, и, уходя, записала свой телефон на каком-то лоскуте бумаги. Около лифта я поцеловал ее и пообещал позвонить.
Вернувшись в квартиру, я сразу включил комьютер, но работать не смог. Тогда я выпил две таблетки аспирина, и головная боль прошла, а активированный уголь избавил меня от боли в желудке, но заставить себя напечатать хоть слово я все равно не смог.
Я накинул плащ и вышел в сентябрьский полдень, напоенный желтизной осеннего солнца. Побродив полчасика по парку, я зашел в пивную и выпил кружку пива.
Тогда я понял, что меня держит за руку нечто, но и вторая не помогла понять, что именно, и вернулся домой.
Покормив Присциллу и Агенобарбиуса, я снова сел за клавиатуру. Но меня сразу же отвлек телефонный звонок. Нежное девичье сопрано проговорило номер редактора, и я взял трубку.
- Алексей Николаевич, добрый день.
- Добрый день.
- Когда вы будете у нас?
- Как только закончу.
- И когда сие случится, позвольте поинтересоваться? - Его можно былдо понять. Повесть я обещал закончить "совсем скоро" уже две недели назад. Я кротко ответил:
- На днях.
- "На днях" - понятие растяжимое...
- Вот именно! - Рявкнул я и бросил трубку. Обычно такие вещи прощали писателям.
Перекусив и покурив, я в который раз коснулся клавиатуры и стал выдавливать из себя по капле, словно раба, обещанную повесть. Дело шло безобразно медленно - через пару страниц уже стемнело.
Я откинулся в кресле и засунул руки в карманы джинсов. К моему удивлению, там лежала какая-то бумажка, и я извлек ее на свет божий. На ней оказались семь цифр и имя "Катя". Я расправил ее, рагзладил, и положил на клавиатуру. Бумажка закрывала мое любимое буквосочетание "МИТЬБЮ". Я поправил ее так, чтобы края проходили точно по границе клавиш. Все стало на свои места.
Набрав номер, я услышал нежное такое, девичье сопрано: