Я запомнила эти руки на всю жизнь. Никогда они не были в покое, никогда я не видела их с праздно сплетёнными пальцами, уложенными на коленях. Они всегда были в движении: долго рубили мясо железным секачом. Почему долго? - а мясорубок не было и в помине. А потом они лепили котлеты и перед тем, как выложить их на раскалённую чугунную сковороду, моя бабушка, а это были её руки, как вы, конечно, догадались, лёгкими движениями ножа насекала эти котлеты с обеих сторон, чтобы хорошенько прожарились, а то получатся внутри сырыми, тогда можно, не дай Бог, и отравиться... Потом эти руки месили тесто и раскатывали его тонко-тонко и нарезали из теста лапшу для традиционного куриного бульона. А он уже с утра млел в кастрюле у входа в жерло печи, - ароматный, с жёлтыми глазками куриного жира. А курочка была домашняя, вон они бегают по двору, несчитанные, пухленькие и кругленькие, не чета инкубаторским - синюшного цвета с тощими ногами и жутковато-длинными загнутыми когтями, и так же не чета теперешним бойлерным, распухшими от переизбытка антибиотиков. Ой, что-то я сильно ушла в сторону и потеряла бабушкины руки. А они тем временем и не собирались отдыхать! Ведь сегодня пятница, а с вечера наступит святая суббота. И надо успеть испечь хлеб на целую неделю, и всяких разных печенюшек для детишек, и кихалах с корицей и мёдом, и жаворонков с глазками-изюминками - на дворе ведь март, весна! И я помню эту огромную русскую печь, с выгоревшими уже поленьями дров, превратившимися в раскалённые золотые угли - самое время закладывать хлеб в поддон. А пока выпекается хлеб, своей очереди дожидаются сладости. Им же сильного жара не надо. И бабушка уже не спешит, уже сбавила темп, расслабилась немного - основная работа проделана. И она, не торопясь, смазывает желтком свои красивые булочки и про себя радуется им и любуется ими, это видно по её усталому, но улыбающемуся лицу... И всё будет готово к концу дня. Тогда уже можно будет надеть красивое платье, с заходом солнца зажечь свечи и сказать Богу хорошие слова и попросить у него мира, счастья и здоровья, прежде всего для своих деток. А потом всей большой семьёй сесть за стол и приступить к трапезе...
А завтра будет длинный день отдыха, когда не только не надо, а просто запрещено что-либо делать. И вот, чтобы, например, зажечь или задуть керосиновую лампу, надо звать соседку, которой нельзя ничего делать в воскресенье, а в субботу - можно. А ты отдыхай и всё! Но это же невозможно! В доме всегда есть что делать. На самом деле, и в субботу бабушкиным рукам находится много работы, но она уже проделывается тайком, чтоб потом не видеть осуждающих взглядов, поджатых губ и качания головой. А как же иначе? То младший внук опять укакался и виновато ревёт в углу. Надо срочно выкупать да постирать. То другой прежде времени потребывал кусок пирога и надо тайно, чтоб некто, случайно заглянувший в кухонное окошко, не увидел, как крадётся бабушка с ножом в руке в кладовую, где рядком выстроились румяные пироги.
А завтра - всё начинай сначала. Бабушка встаёт раньше всех и опять её руки колят щепки на растопку, разжигают огонь, ставят огромный чугунок с водой в печь, а потом режут, чистят, месят, раскатывают, варят, стирают, развешивают во дворе голубое от синьки бельё, а потом глажка, а потом обед, ужин, а потом ночь, которая наступала для неё самой последней... и так далее, и т.д. и т.д. И так каждый день. Не было тогда, в те далёкие годы ни газа, чтобы быстро согреть воду, ни ценрального отопления, чтоб не рубить дрова, ни стиральных машин, чтоб не тереть бельё на жестяной ребристой доске, ни холодильников, - не было ничего, чтоб руки моей бабушки не уставали и не состарились так быстро...