ВЫЖИВШИЙ
Осела пропитанная кровью пыль, стихли звуки побоища. Заходящее солнце золотило обломки стрел и копий, укрывших стоптанную в камень землю, заливало бронзой лежащие внавалку тела, сверкало на гнутых щитах и изрубленных в лохмотья панцирях. Мы стояли вперемежку, плечом к плечу - еще живые и уже мертвые, закрывая собой единственный проход через Эты. Мы поклялись защищать эти скалы, положили здесь свои жизни и теперь ждали конца, но его все не было: царь пал, на земле и на небе не осталось никого, кто мог бы освободить нас от клятвы.
Поросшие бурым лишайником камни дрожали и плыли, словно мираж над пустыней, за выщербленной стеной сонно дышало море. Небо перечеркнула река - чернее сажи, темнее самой беззвездной ночи. От нее тянуло покоем и холодом, пересохшие губы манил ласковый плеск, но никто не решался нарушить строя.
Психопомп отчего-то медлил, вертя сорванную в скалах былинку. Паромщик - темный, громадный, с длинной нечесаной бородой - угрюмо мялся неподалеку. Он уже пробовал подойти, выдернуть кого-то из ряда - но фаланга сомкнула щиты, ощетинившись медными жалами копий, и ему волей-неволей пришлось убраться. Косящие врагов, как траву, привычные к крикам агонии, с головы до пят покрытые кровью, своей и чужой - мы сами были смерть, и служка смерти нас не страшил.
Леонид, сощурясь, смотрел на нас с холма, по бледным губам блуждала улыбка. Кровь из разрубленной шеи стекала по пике, в остекленевших глазах отражалось солнце. Царь молчал, но мы и без того знали, что он доволен: часть армии сможет спастись, разосланные гонцы успеют предупредить всех, кого нужно. Нам противостоял опасный, превосходящий числом враг, но мы не проиграли там, где не могли победить - а это значит, что мы победили. Кровь "бессмертных", которых привел Ксеркс, красна и солона на вкус, и умирают они точно так же, как прочие. Тот, под чьей рукой склонялись народы, смотрел в лицо нашего царя, и в его глазах был страх, а потом он повелел обезглавить противника и водрузить его голову на кол. Странный... как будто можно отомстить врагу, глумясь над его мертвым телом. Как будто, умерев, можно прекратить ненавидеть...
Мы положили персидского войска без счета, мы умертвили двух царских братьев. Жаль, мы не смогли достать самого Ксеркса - но мы оставляем это тем, кто придет после нас.
Во вражеском стане тихо, победа никого не радует. Мало доблести в том, чтобы раздавить большой силой малую, так и не заставив склонить голову. А может, они чувствуют неспокойные души, блуждающие меж оставленными телами, холодный взгляд Немезиды и тяжелую поступь того, кто незримым спешит на поле недавней битвы.
- Дядя, - склоняет голову Психопомп, почтительно обращаясь к пустому месту. - Не время играть в прятки, мы заждались.
Пространство подергивается рябью, открывая высокого статного мужчину в кожаном шлеме и темном хитоне, с железным двузубцем, зажатым в могучих руках. Это Аид: от одного его взгляда тянет упасть на колени, трехглавый пес, следующий тенью за ним по пятам, признает лишь одного хозяина.
Цербер взрыкивает. Солнце гаснет, превращаясь в клубящийся тьмой диск, все подергивается пеплом.
- Вы отказываетесь от своего слова? - вопрошает Аид, и от его голоса начинают крошиться скалы. Каменная осыпь несется с вершины, стекая к подножию холма, мертвая голова вздрагивает, открывает глаза, разлепляет запекшиеся губы.
- Нет.
Тихий, бесплотный шелест, похожий на звук катящегося по пыльной дороге камня. Его слышат все: наша фаланга, от первого до последнего воина, обмершее персидское войско, мрачный Харон и Аид с Психопомпом.
- Нет! - повторяем мы вслед за царем. Все, в унисон: кто бился здесь, в ущелье, кто пал в дозоре на левом склоне горы, кто спешил им на выручку, но успел лишь сложить голову. Наши слова звучат как одно, лед нашего дыхания сливается в щит, на котором горит перевернутая литера "V" - знак победы, грозная эмблема Спарты.
Аид смеется, сжав кулаки и запрокинув голову. Как будто там, в небе, кто-то разделяет его веселье - или скрежещет зубами от злости. Верно, поспорил с кем-то из олимпийцев... а пусть даже и так, что нам с того? Лишь бы не разлучил и позволил нести свою службу.
- Вы сказали. Я слышал, - роняет хозяин подземного мира. - Вы остаетесь в строю, но ваша война будет длиться до тех пор, пока стоит этот свет. Таково мое слово. А тебя, Леонид, забираю к себе - давно искал такого начальника стражи. Гермий!
- Понял, дядюшка, - кивает Психопомп, протягивая кадуцей. Серебряные змеи шипят, извиваясь на посохе, разом целуют царя в лоб: одна слева, другая - справа. Голова обмякает, сведенные судорогой черты разглаживаются - теперь это мертвая плоть, и ничего более.
Аид разворачивается - и исчезает. Харон шагает в черную реку, одарив на прощание взглядом: восхищение пополам со злостью, жалость вперемежку с ненавистью. Один Психопомп ведет себя по-людски: криво улыбается и салютует рукой. "Удачи!" - беззвучно шепчут тонкие губы, и крылатые сандалии уносят своего хозяина в небо. Что ж, мы и раньше слыхали, что Гермий по меркам богов - чудак...
Горы отодвигаются. Персидское войско тает в невообразимой дали. Приколоченные медными гвоздями звезды осыпаются с небосвода и превращаются в гигантские огненные шары, подвешенные в черном и холодном ничто. Земля уходит из-под ног, горизонт вспухает дугой - и вот планета уже плывет под нами, величаво подставляя солнцу то один бок, то другой. Никакого плоского, как у блюда, торца, с которого в пропасть срывается Океан, никаких слонов и черепахи... Нашим глазам предстают горы, моря и сверкающие ледники, синие ленты рек, зелень лесов и пастбищ. Секунды, дни и года летят друг за другом, сменяясь в извечном танце. А потом и само время останавливается, оставляя нас совершенно одних.
Тишина.
В тишине рождаются звуки, невесомые, едва слышимые, похожие на отдаленное эхо в горах. А в темноте возникают картины, выхватывающие моменты жизни, кипящей внизу: пейзажи, дома, механизмы, человеческие лица, полные любви или боли, ярости или отчаяния...
Мы не понимаем и половины того, что видим, хотя кто-то незримый постоянно шелестит в голове, объясняя незнакомые слова и детали. Умом - не понимаем... зато прекрасно чувствуем сердцем, когда кто-то оказывается перед выбором, подобным нашему. Когда уже некуда отступать - и ни единого шанса победить.
Рыцарь привстал в стременах, отчаянно трубя в рог. И он, и его скакун закованы в сверкающую броню, основательно запятнанную алым, под ногами коня корчится кто-то косматый и темный. Рыцарь силен и удачлив, но сегодня счастье ему изменило: его сеньор не слышит, он не поспеет на помощь...
- Я к нему, - выдыхает крепыш Трион, который всегда прикрывал мне спину. - Ему страшно умирать, он же совсем мальчишка!
Картина со всадником гаснет. А нас становится меньше на одного.
Тонущий крейсер. Взрыв, чудовищный треск - и палуба разламывается надвое, над мачтой смыкаются волны. О случившемся напоминает только спасательный круг, качающийся на воде, обломки, оставшиеся на месте его противников, и осиротевшая на сотню фаланга...
Побратимы Сфенел и Ликург, не сговариваясь, шагают туда, где на фоне ясного неба в драке сошлись три железные птицы - две с крестами, одна с красными звездами на крыльях. Патроны закончились, топливо уже на исходе, не получится ни отбиться, ни дотянуть до линии фронта. Зато можно попробовать прихватить с собой хоть одного из стервятников, что кружат неподалеку. Командир бросает машину в атаку, стрелок улыбается - или то улыбается один из моих товарищей?
Круглолицый парнишка в слишком большой для него шинели несется на пулемет, плюющийся огнем и сталью, Меандр бежит вместе с ним. Падает... они оба падают, по истоптанному снегу растекается алое - перевернутой буквой "V"...
Мои товарищи уходили, один за другим. В лес, небеса, океан и в пустыню, на чужую войну, ставшую собственной. Их место в строю занимала пустота, но голоса еще долго звучали рядом. Фаланга таяла. И вот, наконец, со мной остался только Тиресий, проверенный боями друг, с которым мы по-братски делили последний колчан стрел, засохший козий сыр и лепешку. Я даже не заметил, как он ушел. Кажется, вот только что был здесь, а теперь - в кабине истребителя, рядом с пилотом, сражается с неуклюжей, потерявшей управление машиной, уводя самолет от мирно спящего города. Последние жилые кварталы позади, но прямо по курсу - мост, на котором гудит электричка. Каким-то чудом пилот отворачивает, теряя драгоценные секунды и метры. Шансов уже нет, но эти двое еще пытаются лавировать, борются за каждую пядь высоты - и зарываются носом в ил, считанные метры не дотянув до воды. На берегу вспыхивает костер, сорванные взрывом соцветия бузины плывут по реке, будто венки...
Прощай, Тиресий. Где бы ты ни был - ты всегда будешь рядом.
Казавшаяся несокрушимой фаланга исчезла, словно брошенная в кипящую воду соль. Я остался один, но в моем сердце не было горечи: уходя, друзья не ушли до конца, их память и сила остались во мне, а дух рассеялся по каждому клочку мироздания. Они по-прежнему были здесь, неотвратимо меняя что-то во мне и в мире. Сопротивление казалось кощунством. Я просто доверился их последнему дару, как привык доверять им при жизни.
На доли секунды - или века? - повсюду воцарился хаос. Но он меня не страшил. Я уже знал, какая судьба ждет меня самого: удержать этот мир на краю, не давая ему скатиться в безумие, дождаться его гибели, когда пространство и звезды сомкнутся в бело-золотой, ослепительно сияющий кокон - и помочь рождению нового.
|