Прощальный вздох отжившей красоты:
рубин рябины, поздние цветы -
атласный блеск на хрустком медном ложе,
сапфир небес, медовое стекло...
Последний свет, последнее тепло
в дверях зимы, на вечный сон похожей.

Здесь траурной свечой сияет лист.
Здесь воздух, словно в церкви, пряно-чист,
из горечи и капель солнца соткан.
А вдоль дорожек бархатцы горят -
по их ковру к излету октября
проходит смерть, заглядывая в окна.

Шаги и скрежет гасит тишина.
Но не спасет молчания стена
от блеклых глаз; от губ, что имя шепчут -
все холодней, все строже, все слышней...
Сминая бархат, тянется за ней
процессия теней давно ушедших -
даря кошмары, будоража мрак.
Душа дрожит, но все же ищет знак
в голодной тьме, в полночном океане:
забыв про страх, круша рассудка твердь,
желает хоть вполглаза подсмотреть,
как кружит черный вальс, таясь в тумане.

...Мерцанье, смех и струны паутин.
И поздно дергать ставни, ощутив
как искра сердца вязнет в мертвом танце,
в тенетах тихой музыки без слов;
как ледяные венчики цветов
перебирают призрачные пальцы...

Сознанье - в пыль, смола и дым по венам.
И больше не поверить сонным стенам;
не позабыть, как сладок этот ад,
как мягко кроны лунный яд полощет.
А ночь все ждет. И, может, правда проще
нащупать ключ и молча выйти в сад?

Там ветер и замерзшая роса,
костры ветвей - мостами в небеса,
молочный дым и крыши в звезд короне -
дрожащий абрис, вечности печать.
В рассвет уже не верить, но молчать,
поникший георгин согрев в ладони.

Там вьется флоксов шелковая дымка,
и когти астр, и хризантем снежинки -
печаль и тлен, и нежность без границ...

Как корабли, плывут в коричной пене
скупые лепестки цветов последних -
фиалы слез, улыбки мертвых лиц.