В воздухе паника плещется, как вино:
гул Шереметьево, десять минут до взлёта.
Свет, оглушающий мятно-взрывной волной,
медленно тает в медово-дрожащих сотах
 
многоэтажек. Гирляндой снуют такси,
мечутся, как тараканы на общей кухне...
Солнце - созревший до ломкости апельсин - 
брызгаясь, катится с крыш, но никак не рухнет.
 
Сыплется цедра. Зародыши новых звёзд,
сжавшись клубком, в колыбелях травы уснули;
вяжущий сок - то ли патока, то ли воск - 
липнет на лица и льётся по венам улиц.
 
Взлётка тамтамом под лаской шасси поёт,
плавится звонкой, скрипично-дрожащей линией:
скол, и за плоскость скользит водомеркой борт,
пыхая пастой с привкусом алюминия.