в свою неуязвимость и тогда рано или поздно совершаешь ошибку.
"Киндрэт. Кровные братья" Алексей Пехов, Елена Бычкова, Наталья Турчанинова
Пролог
Рим, 20** год
Ему казалось, что пелену, которая окутала его голову, можно потрогать руками, впитать в себя, увязнуть в ней.... Не было никаких воспоминаний, чувств, эмоций, образов, только пелена, похожая на матовую, какую-то совершенно безысходную серость неба или прохладный туман на берегах Темзы. Этот туман был вязким, липким, его так хотелось сорвать, сбросить с себя, но он никак не мог прикоснуться к нему рукой - всякий раз она проходила сквозь воздух, не ощутив в нем сопротивления, не ощутив в нем абсолютно ничего. Это напоминало какое-то проклятье - или же было им.
Первым чувством, пробившимся сквозь эту пелену, стал голод - невыносимый, страшный, безумный... Он почувствовал, как голод поднимается из самых глубин его сущности, обжигая, переворачивая все внутри, мрачным комком проползает по пылающему от невыносимой жажды горлу и замирает острым ножом на кончике языка. Ему так хотелось просто лежать без движения, или заснуть, или умереть, но это терзающее, выворачивающее ощущение дикого голода вынудило его открыть глаза и осмотреться.
Он находился на грязной, узкой до того, что она казалось сплющенной, улочке в каком-то совершенно неизвестном ему месте - однако, судя по всему, это все же был город. Вся его одежда была в налипшей бурой пыли, скрывшей под собой всю красоту материи - если она и была, - а под ногтями засохли грязь и кровь, да и сами руки выглядели не лучше. Он озирался по сторонам, словно заблудившийся турист, но, ни серые камни стен обступивших его со всех сторон домов, ни пыль улицы, ни тихое журчание воды не говорили ему ничего о том, где он находится или же кем является.
Взглянув в сторону востока, где уже начинал брезжить рассвет, он понадеялся, что, быть может, солнечные лучи прояснят его мысли и, очистив улицы от осколков тьмы, сделают их более узнаваемыми. Но в то же время он отчего-то ощущал легкое беспокойство, сосущее чувство где-то внутри, от одних мыслей о котором ему хотелось бежать, бежать во мрак, нырнуть, слившись с тьмой, где лучи света никогда не смогли бы достать его. Он подумал, что все это, должно быть, от рвущего его голода, а посему решил, что, в первую очередь, жизненно необходимо хоть чем-нибудь подкрепиться. Поблизости, насколько он мог видеть, полулежа на влажном асфальте, не было никаких мест, где хотя бы теоретически можно было бы перекусить.
Он попробовал встать, но ноги не слушались его, словно не ноги это были вовсе, а лишь мокрая вата, а голову пронзила дикая боль, какая бывает обычно, когда слишком долго находишься под палящими лучами солнца. Его взгляд постоянно приковывала к себе бледная полоса постепенно светлеющего неба. Несмотря на то, что свет еще даже не начал пробиваться сквозь облака, его глаза болели при одном лишь взгляде на это высокое небо. Он чувствовал себя очень, безумно странно, и тут только сознания его коснулась мысль, что, вероятно, он просто пьян, оттого и испытывает такие странные ощущения, словно бы он появился на этой грязной улице из какого-то совершенно другого мира. Внезапно ему захотелось рассмеяться над своей глупостью, но из пересохшей гортани вырвались только слабые хрипы, напоминающие хлопки крыльев большой птицы.
Несмотря на все усилия, встать он так и не смог, и вновь со стоном опустился в пыль, надеясь, что никто не увидит его в таком состоянии. Он даже подивился тому, что сейчас его волнует мнение окружающих, хотя, казалось бы, было о чем подумать и помимо презрительных взглядов. Солнце же поднималось с куда большей легкостью, чем его тело. Восточная кайма неба начала сменять бледно-розовый с оттенками сирени на оранжево-желтый цвет солнечных лучей, а сероватая бледность небес уже почти совсем померкла, готовясь смениться ярким румянцем едва распустившейся розы.
Тут он почувствовал, как все его тело постепенно тяжелеет, словно наливаясь свинцом, а кожа становится горячей, подобно расплавленному металлу. Ему не хотелось ни о чем думать, ничего делать или говорить, а лишь смотреть на светлеющий горизонт, чувствуя, как забытье протягивает к нему свои прохладные, ласковые и смертоносные руки и туман вокруг головы начинает сгущаться, незаметно приобретая ту плотность, какой ему не хватало раньше.
Последнее, что он услышал, сквозь туман, были слова, произнесенные женским голосом:
- Я здесь, не бойся, Адриано, я здесь.
Он не боялся, да и не знал, по правде говоря, кто такой этот Адриано, имя которого она произносит с таким волнением. Он чувствовал, как его тело окутывает отчего-то мягкий холод, а затем его сознание растеклось, подобно дождевой луже и разбилось на осколки вязкого тумана.
Он очнулся в темной комнате - сначала, только открыв глаза, ему показалось, что в ней царит непроглядный мрак, что чернее самой ночи, но глаза быстро привыкли к почти полному отсутствию освещения и он смог рассмотреть странное помещение во всех подробностях. Он лежал на высокой кровати, поверх бархатного одеяла из алой ткани, расшитого бисером. В апартаментах было несколько окон, но ставни на них были претворены столь плотно, что ни единый солнечный луч не мог потревожить покой темноты, утвердившейся здесь. Пол покрывал изысканный ковер, украшенный восточными узорами и привезенный, видно, из жарких стран, Египта или Персии. Больше в комнате этой ничего, собственно, не было, и обстановку можно было бы назвать бедной, но помещение, несмотря на почти полное отсутствие меблировки и каких-либо безделушек, что обычно приносят в дом ради уюта, выглядело богато и изысканно, почти что аристократично.
- Адриано, ты очнулся!
Вновь тот же голос. Ему показалось, что он раздался прямо из темноты, но, приглядевшись, он понял, что ошибся и у наглухо закрытого окна стоит высокая девушка, омытая тенью, будто водой. Ее немного по-детски круглое лицо озарилось чуть уставшей улыбкой, в которой, тем не менее, вполне явно можно было прочесть светлую, чистую радость. Темные, цвета выгоревшего на солнце каштана, волосы незнакомки были собраны в высокий пучок, но несколько прядей все же выпали из прически, оттеняя ее лицо подобно тому, как оправа оттеняет драгоценный камень, в нее заключенный. Темно-карие, почти что черные глаза ее смотрели прямо на него, но в то же время словно бы мимо, будто эта девушка блуждала мыслями где-то далеко-далеко, на грани небес, там, куда ему хода нет, да и никогда не будет. Но больше всего в ее внешности его поразила россыпь бледных веснушек на носу и щеках - они были едва заметны, но придавали какое-то особое, едва ли не волшебное обаяние, ничуть не портя при этом матовую, без единого изъяна, почти белую кожу.
- Простите, я, - он закашлялся - голос совсем не хотел подчиняться и из горла вместо слов вновь вырывался лишь свистящий хрип.
- Подожди, я дам тебе попить, - чудная незнакомка в один миг выбежала из комнаты, а спустя несколько секунд вернулась вновь с полным бокалом алого вина в руке.
Он принял из рук ее бокал и машинально принюхался, втянув носом едва уловимый аромат. Жидкость напоминала вино только по цвету, но она была гуще и обладала странным, слегка солоноватым запахом. Он никак не мог понять, что же этот такое, но запах этот не вызывал отвращения, совсем напротив, и он слегка пригубил напиток, чувствуя, как внутри вновь просыпается безумное, голодное пожарище, которое, впрочем, так и не успело разгореться.
Как только теплая жидкость коснулась его губ, он почувствовал дрожь наслаждения и какого-то странного возбуждения во всем теле, впрочем, мало напоминающее то возбуждение, какое вызывает вид красивой женщины. Нет, это скорее было похоже на лихорадку, лихорадку безудержную, лихорадку, исполненную страстного желания. Забыв о всяких манерах, о каких еще мог помнить - смутно, но все же помнить - он разом опрокинул бокал, чувствуя, как чудодейственный напиток проносится по организму, притупляет остроту танцующих на кончике языка ножей, гася алое безумие внутри, утоляя жажду.
Незнакомка, о которой он уже почти успел забыть, тихонько рассмеялась, и в смехе этом в равной мере отразились и радость, и тревога.
- Вижу, ты давно уже голодал...
Он не нашелся с ответом, и поэтому просто кивнул, на самом деле, совершенно не зная, насколько давно голодал и голодал ли вообще - скорее, ему просто в какой-то момент захотелось пить, как и любому обыкновенному, нормальному человеку.
- Знаешь, я ведь очень волновалась, когда ты исчез, - медленно, явно тщательно подбирая слова, начала девушка. - Ты всегда любил ненадолго пропадать, чтобы полюбоваться полярной ночью, звездным небом или чем-то в этом роде, - она чуть заметно усмехнулась, - но ты всегда предупреждал меня... Что произошло, Адриано? Почему ты ушел? Почему оставил меня? - в голосе девушки появилась дрожь, дрожь, которую она всеми силами старалась скрыть и которая все равно так и осталась неприкрытой.
- Я... я, - он запнулся, не зная, что ответить на этот вопрос, не зная даже, с кем разговаривает и кем ему приходится эта высокая красавица с темными и тревожными глазами.
Как он понял со слов этой незнакомки, таинственный Адриано - он сам, но почему же тогда он не помнит этого, как не помнит вообще ничего? В голове было пусто, так, словно все воспоминания кто-то выкачал, присвоил себе - а может, так оно и было, но только как объяснить это девушке? Если Адриано...если он ее бросил, то она просто не поверит, не сможет поверить такому жалкому аргументу, как потеря памяти - а, впрочем, другого выхода у него все равно не было.
- Простите, но я не совсем понимаю о чем вы говорите. Я очнулся сегодня утром на пыльной улице и вовсе не смог вспомнить, кто я такой... голову будто туманом окутали.
Он замолчал, ожидая, что она что-то скажет или просто рассмеется в ответ, но она тоже молчала и внимательно смотрела на него, вероятно, ожидая дальнейших объяснений, но он, по правде сказать, не знал, что еще можно добавить ко всему этому.
- Я ничего не помню. Не помню вас, не помню этой комнаты,- он неопределенно взмахнул рукой, словно желая охватить все помещение, - и это все, что я могу сказать, - он помолчал несколько мгновений. - Мне жаль.
И ему действительно было жаль. Он только сейчас почувствовал это. Боль от утраты. Только сейчас он понял, что потерял себя. Он не знал, что именно было потеряно, но от этого становилось только еще больнее.
- О, бедный мой Адриано! - незнакомка же, вопреки всем ожиданиям, не рассмеялась, не раскричалась, а лишь подбежала к нему и в каком-то страстном, но очень жалостливом порыве прижала его голову к свой груди.- О, мой бедный Адриано! - она шептала эту фразу, словно заклинание или оберег, ласково, точно родная мать, поглаживая его по голове, видимо, стараясь утешить или успокоить, но большего он так и не смог в ту секунду понять.
Адриано. Он примерял к себе это имя и никак не мог решить: подходит оно ему или нет. Могла ли эта девушка ошибиться? Сомнения у него были, но слыша ее ласковый голос и чувствуя нежные прикосновения ее пальцев, перебирающих его волосы, он понимал, что действительно Адриано, понимал, но просто не мог стать Адриано, потому что совершенно не знал, кто это такой.
- Я знала, что с тобой случилось что-то плохое, знала! - воскликнула незнакомка, наконец, отстранившись от Адриано и присев рядом с ним на кровать. - Возможно, это происки кланов? Микаэль давно имеет на тебя зуб. Ты совсем ничего не помнишь?
- Только сегодняшнее утро.
- Ну, ничего, я что-нибудь придумаю, я обязательно что-нибудь придумаю, - на миг она запнулась, но в следующую же секунду красивые губы уже изогнулись в улыбке, светлой, доброй, чуть жалостливой улыбке. - Меня зовут Анна, - она вновь улыбнулась. - Так странно вновь знакомиться с тобой...
- Анна, - он попытался распробовать это имя на вкус, почувствовать его на своих губах и услышать, как оно, срываясь с них, улетает ввысь, подобно маленькой птичке, однако для него это имя не значило ровным счетом ничего - простой набор звуков без особого смысла. Но ведь, на самом деле все имена такие - просто набор букв, которые, срываясь с языка, превращаются в звуки.
- Скажи, - она на секунду закрыла глаза, затем открыв их и напряженно посмотрев на своего собеседника, но в следующий миг опустила взор, словно волнуясь, словно боясь того, что будет сказано дальше, - скажи... ты ведь совсем не помнишь того, кем являешься?
Адриано в ответ отрицательно мотнул головой, устремив взгляд на изящный изгиб шеи своей новой - или старой? - знакомой, на россыпь веснушек на ее носу, на руки, свободно, почти покорно сложенные на коленях.
- Думаю, тебе будет немного сложно вновь принять все это... - она вздохнула.
- Почему?
В голове его тут же вспыхнули самые разнообразные мысли. Он убийца? Вор? Что он совершил в своем прошлом такого, о чем страшно было вспоминать? Или, быть может, о чем лучше было бы не вспоминать вообще?..
- Ты хороший человек, Адриано, - словно угадав ход его мыслей, успокоила его девушка, едва заметно улыбнувшись. - Просто... - она помедлила немного. - Ты не совсем человек.
- Не совсем человек?.. Как это?
На этот раз Анна молчала довольно таки долго, устремив взгляд куда-то сквозь него, так, что Адриано вновь показалось, что собеседница его вовсе не сидит сейчас в этой комнате, а бродит где-то по дорогам других миров... или же воспоминаний. Своих воспоминаний.
Наконец, она проговорила:
- Знаешь, люди любят придумывать сказки, чтобы пугать потом ими своих детей. Эти сказки могут быть злыми, могут быть добрыми, могут быть поучительными или же напротив. Но, дело в том, что некоторые сказки придумали вовсе не люди, а по ночам они вспоминают лишь легенды, дошедшие до них из глубины веков. Они-то, конечно, думают, что сказки - это всего лишь сказки, истории, не имеющие под собой никакой реальной основы, миф, если угодно, однако... легенды создаются не зря, Адриано, не просто так людям снятся сны о существах, которых они с такой уверенностью считают выдумкой, не просто так написано о них столько книг и песен, которые в далеком прошлом исполняли в тавернах сладкоречивые барды в надежде на кров и еду, - девушка слегка передернула плечами, - ее собеседнику показалось, что по лицу ее пробежала легкая тень, но, если это и было так, то длилось всего лишь какую-то секунду, - и заключила:
- Можно сказать, что ты персонаж одной такой сказки, сошедший с ее страниц. И я тоже.
Догадка вонзилась в голову Адриано подобно острому ножу. Нет, он не вспомнил. Он ничего не вспомнил, но он понял. Боль от солнца, алый напиток... Его память все еще отказывалась ему подчиняться, но тело помнило все, потому что оно не может забыть.
- Вампиры, - в унисон прошептали Анна и Адриано.
- Ты вспомнил? - с удивлением и надеждой спросила девушка, но он лишь покачал головой.
Нет, никаких проблесков, никаких ярких вспышек, вся жизнь словно бы растворилась в черной дыре, будто ее и не было никогда. Интересно, а часто ли это происходит? Часто люди исчезают, растворяясь в бесконечности, но при этом продолжают жить, ходить, делать что-то? Оболочки без души? Как конфетные фантики без самих конфет внутри.
Адриано рассматривал узоры на покрывале, проводя пальцем по разноцветному яркому бисеру. Человеческие воспоминания похожи на мелкие бисеринки - по отдельности они мало что значат и не имеют особой ценности, но если их аккуратно складывать, совмещать в правильном порядке и соединять нитью времени, то получится узор невероятной красоты, который и будет человеческой душой. Но что случиться, если вырвать нитку? Бисер разлетится и станет лишь мусором, валяющимся на полу, который потом кто-нибудь обязательно подметет.
- У меня есть идея, - Анна коснулась его руки, и он поднял голову, оторвавшись от своих не слишком веселых размышлений. - Я знаю, как тебе помочь. Я расскажу тебе о том, как мы жили. Расскажу о нашем знакомстве, о нашем совместном прошлом. Я расскажу тебе твою жизнь, Адриано. Я верну ее тебе.
Он смотрел на девушку, словно не совсем ее понимая. Разве можно вернуть жизнь? Ее слова были красивы, но лишены смысла. Его собственная жизни станет просто историей, увлекательным рассказом, сказкой на ночь, но она не станет вновь его собственной. Он не сможет почувствовать себя Адриано лишь от нескольких рассказанных историй.
- Я знаю, что это поможет, Адриано. Верь мне, - она посмотрела в его глаза, и в ее собственном взгляде отразилась такая мольба, что, увидев ее, он вздрогнул.- Пожалуйста, верь мне.
- Я не думаю, что из этого что-то получиться, - тихо пробормотал он, но, взглянув в исполненное веры и какого-то энтузиазма лицо Анны, понял, что просто не может не дать ей шанса. Вероятно, любовь относится к тем чувствам, которые помнит тело, а не мозг. - Я не особо верю в это, но я готов поверить в тебя.
Девушка сжала его руку и улыбнулась милой, настолько ободряющей улыбкой, что ему самому вдруг захотелось улыбнуться.
- Это будет увлекательно, я тебе обещаю. Санкт-Петербург, Лондон, Париж... Я нарисую твое прошлое столь яркими красками, что оно оживет прямо здесь, в этой комнате, и окутает тебя своим бархатом, словно малое дитя.
Адриано улыбнулся ей в ответ, чувствуя, как вера собеседницы заражает и его самого.
Быть может, она действительно сможет вернуть ему его прошлое, сплести узор его жизни заново? Что ж, ему хотелось в это верить, хотя где-то глубоко в душе он отчего-то совершенно не чувствовал радости, или надежды, которая, наверное, должна была бы возникнуть в этот миг - скорее, пустоту...
Адриано больше всего на свете хотел вернуть себе себя, но какая-то часть его была против этого, и он чувствовал это легкое сопротивление, отдававшее ноющей болью в висках.
Это еще более раздражало его, одновременно и разжигая еще больший интерес к собственному прошлому.