Анна Крючкова

повесть

Другие и богоматерь

Мужчины после краткого знакомства с нею с трепетом рассказывали об этом своим друзьям. Им доставляло непонятное удовольствие говорить об этой женщине, как приятно монаху говорить о красоте женского лика на иконе, заменяя этим вдохновением порывы своего скованного верой либидо. Только в самых сильных из них возникала мысль развить отношения. Но дальше размышлений и тайного смакования дело не шло. Она об этом не знала. И, не чувствуя столь тонких движений мужских душ, долго оставалась равнодушной и одной, не понимая почему. Но вскоре ей открылась истина обособленности. Ее, с легкой руки Творца, не боялись, а благоговейно сторонились: женщине суждено было стать матерью спасителя мира.

Однако Бог в последний миг передумал и до того, как сообщил ей о миссии Богоматери, допустил встречу с нужным мужчиной. В новой версии священнобытия Ему тоже стало интересно: что выберет земная женщина - любовь к мужчине или ко всему миру? И бедной Зое пришлось решать этот вопрос за все человечество.

Зое было уже 23, а она еще не знала мужчины. Это в начале 21-го века было нонсенсом в Америке, странностью в Европе и непорядочным явлением в странах с переходной экономикой. Но больше всего это удивляло саму Зою. Почему она не может увлечься мужчинами, если все с ней в порядке? И темперамент есть, и внешность, и круг общения широкий благодаря профессии?

Вот тогда у Зои впервые и появилась мысль о том, что ее готовят в богоматери, раз уж жизнь так упорно отстаивает ее непорочность. Мысль возникла как шутка, конечно. Но все настойчивее она занимала 1-ое место среди других версий невезучести в личной жизни. Несмотря на всю абсурдность, идея стала приносить Зое слишком реальное для ирреального спокойствие. И кто знает, не дошло ли бы до паранойи, если бы не "случилось страшное"...

Глава первая

Апрельским утром, пятого числа Мартин Лец встал как обычно около 10 утра. Первым, на что расширились его зрачки, был солнечный луч на крышке ноутбука. Почему тот оказался в спальне? Если он и зарабатывался допоздна, то в кабинете, но никак не в спальне. Наверное, устав, взял его машинально вместо не менее увесистого альбома живописи Малевича, подумал поляк, и потянулся к компьютеру. И вместо того, чтобы привычно открыть сайты информационных сервисов и узнать, о чем ему сегодня предстоит писать в свое агентство прессы, он вдруг почувствовал необходимость залезть в чат. Этого желания у него не возникало очень давно. Потому что никто в сети не ловил его словесной игры, и ему так и не удалось найти приятельницу или приятеля среди интернетчиков. Кроме того, 32 года - это уже тот возраст, когда в чат как-то неуместно. А тут вдруг это идея. С чего? Мартин ввел адрес городского "форума". И -- сразу же -- на его вход отреагировал некто под именем Ganna. Дальнейший разговор с невидимым визави привел Мартина в легкий шок.

Ganna to Marcin: Прив. Март. Ты готов к переменам в жизни?

Мarcin to Ganna: Что ты можешь предложить, Ганна, в качестве перемен?! -- в это время Мартин посмотрел профайл Ganna. Там значилось: "благодатный.

Ganna to Marcin: Могу предложить нарушить всемирный ход бытия.

Мarcin to Ganna: Если с тобой, то уже готов рискнуть :)

Ganna to Marcin: Я как раз таки буду отстаивать его. Тебе придется идти против.

Мarcin to Ganna: Зачем же я тебе как противник, возьми меня как союзника лучше :)

Ganna to Marcin: Неужели это так не привлекательно, пойти наперекор некой Вселенской Воле, что ты уже отказываешься?

Мarcin to Ganna: Раз ты ее отстаиваешь, значит, обратное - плохо.

Ganna to Marcin: Спасибо, что увидел во мне добро. Но даже я не знаю сегодня наверняка, где оно - добро - заканчивается для человека. Ты вот можешь один в этом разобраться? Или тебе нужен помощник?

Мarcin to Ganna: Думаю, что я могу отличить добро от зла.

Ganna to Marcin: Значит ли это, что ты всегда поступаешь по-доброму?

Мarcin to Ganna: Нет.

Ganna to Marcin: А в этом тебе нужна помощь?

Мarcin to Ganna: Думаю, что справлюсь. Во всяком случае, отвечу за все сам.

Ganna to Marcin: Ну что ж, посмотрим. Ход за мной.

Тут экран дернулся и перед тем как непонятно почему отключиться (электричество во всей квартире продолжало работать), на нем промелькнула заставка с изображением древнего сандалия в золотом вращающемся ореоле.

Не успев опомниться от резкого окончания разговора, Мартин спиной почувствовал на себе взгляд с балкона. Ему показалось, что взгляд коснулся неким теплом сначала его сердца, а потом мозга. Он обернулся, от растерянности и суматошности не испугавшись необъяснимого присутствия чьих-то глаз, и увидел на парапете балкона голубя. Обычный белый голубь пристально смотрел на Мартина. Что-то приковывало внимание склонного к деталям журналиста в этом взоре. Может, мне ему чай предложить? - пошутил в мыслях поляк. И тут он понял, что было не так. И покрылся потом. Голубь смотрел на него в упор, не повернув при этом головы, так, что не было видно его расположенных по бокам глаз. И, тем не менее, Мартин их видел, вернее они смотрели на него. Как только пот выступил на лбу человека, голубь, будто извиняясь, махнул крыльями и улетел. Только взмах их всколыхнул воздух на два метра вокруг и высушил капельки на лбу совсем растерянного Мартина.

Тишину разорвал телефонный звонок. Мартин не хотел брать трубу, но привычка отвечать на звонки сделала свое дело. Он услышал голос своего друга и коллеги Тодэуша: "Не желаешь сходить со мной сегодня на интервью. Местная коллега хочет поболтать, как нам, зарубежникам, здесь работается?

-- Если ты меня вытянешь из этого дома, буду благодарен.

Глава вторая

-- Не нравятся мне эти дьявольские методы.

-- Мог бы и привыкнуть уже. Что делать, нам-то свои негоже придумывать. Как он тебе на первый взгляд?

-- Милый, да и держался пристойно, испариной покрылся только уже перед моим отлетом, и то по моей вине. В общем, ничего особого не заметил. Хотя, есть в нем непривычное: он даже в странной и пугающей обстановке мысленно шутит. А ты бы хотел, чтобы он справился или не справился с испытанием?

-- Мне нравятся те, кто находит силы поражать. У нас-то негде в добродетелях развернуться. Поэтому я надеюсь: он будет на высоте.

-- Мне тоже хочется, чтобы он был ближе к Богу. Но уж больно хочется и поспорить. Итак, спорим, что не выдержит искушения?

-- За азарт влетит, но пока мы здесь, надо попользоваться. Спорим. На неприличную фантазию в голову?

-- Идет.

Этот диалог вели между собой двое мужчин. Один из них, кому принадлежит первая реплика, был похож на типичного жителя этой местности. Со сглаженными чертами лица, зелеными, с подкрасноватыми веками глазами, полным носом, незаметными, но идеальной формы бровями, льняными волосами. Единственным нетипичным было то, что они заплетались сами собой в косу, доходившую до середины стройной, но щуплой спины. Роста он был выше среднего. На вид можно было бы дать лет 38. Второй его собеседник, наоборот, имел модельное телосложение. С персиковым румянцем на смуглой коже, яркими карими глазами, с волосами, зачесанными за уши, под солнцем отливающими топазом, он просто просился на глянец новомодных журналов. Он был молод, не больше 25. Эти двое сидели на берегу речки, протекающей под автотранспортным мостом на востоке города, что был в 200 метрах от дома Љ 125 по главному проспекту. В этом доме, как можно уже догадаться, жил Мартин Лец, и именно на него незнакомцы только что поспорили.

Мужчины потягивали пиво, причем это была уже десятая по счету бутылка, и при этом один из них болтал обнаженными ногами в мутной воде городского водоема. Подходившая периодически за бутылками старушка замечала, что лица пьющих остаются на удивление светлыми и здравыми. Но то, что в апреле, когда только недавно сошел лед с реки, в ней как ни в чем не бывало полощут ноги, было странно. И старушка, не выдержав, забирая очередную бутылку, подошла поближе к гражданам и спросила красивого шатена:

-- Как водичка?

-- Райская, -- улыбнувшись, ответил тот.

Эта улыбка поразила бабушку в самую душу: в ней она узнала все улыбки своих ухажеров, сожителей и мужа, которые они дарили ей в самые лучшие времена. И одновременно с этим вдруг всплыли перед глазами образы брата и отца. Они рано оставили ее без своей заботы, пустившись в пьянь и криминал, но все же заронили о себе добрую память за подарки и какие никакие попытки быть примером. Старушка резко повернулась и пошла прочь от странного юноши, потому как вдруг почувствовала, что разобьет сейчас все собранные заутрене бутылки... К этому радикальному повороту в жизни она не была готова.

-- Что ж ты не довел до конца пути истинного старую женщину? -спросил косовлосый у соседа.

-- Нам же Сказали не вмешиваться в жизни случайных людей. Пусть все идет, как идет. К тому же, женщина не нашла бы себе тут большего покоя в другом занятии, - ответил тот и надвинул солнцезащитные очки на свои и без того защищенные длиннющими ресницами очи.

-- Идет, -- глянув сначала на солнце, а потом обернувшись назад, сказал косовлосый и стал помогать товарищу снимать верхнюю одежду.

К мосту приближался все еще взволнованный Мартин, в оранжевом галстуке, выглядывающим через синий пиджак и серую куртку. Галстук сегодня он выбрал на удивление быстро: по принципу -- "самый любимый". Поскольку к девушке надо идти уверенным. Галстук, по большому счету, конечно, не поможет, но вдруг она тоже любит оранжевый?

Мартин давно истосковался по добротному женскому общению в этой стране. Сначала оно ему было не нужно, потому что слишком жива была рана от измены жены. Он и уехал-то из Варшавы, чтобы отвыкнуть, а потом как бы снова полюбить и сойтись. Хотя бы потому, что осталось двое детей. Но, если быть до конца откровенным перед собой, то не только дети заставляли его не бросать мысль о возрождении брака. Не очень-то он уверен в себе, чтобы надеяться на очередную сильную взаимность. Лучше синица в руках.

Когда более менее боль отлегла, и работа заняла много мысленного времени, он стал периодически ухаживать за знакомыми. Милого общения и легкого флирта ему было в принципе достаточно, потому что был романтичным. Но когда выгорал интим, с условием "никаких претензий и перспектив", он был непротив. Да и к платным услугам он тоже иногда прибегал, но только в компании с друзьями, и после изрядной выпивки, притуплявшей его расчетливость. На эту встречу он бы тоже пошел с настроением "на халяву и временное удовольствие", если бы не странные события утра. Тело заливало какое-то теплое предвкушение нечто большего, или, как говорят со свойственным себе прагматизмом поляки, добротного. Шел пешком, потому что за два дня до этого в машине неожиданным образом вышли из строя тормоза, и он отдал ее в ремонт.

Уже ступивши на мост и взявшись за парапет, Мартин услышал, как снизу его окликнул мужской голос. Нагнувшись над белеющей отраженными отрывистыми облаками речкой, он увидел, как стройный мужчина машет ему с берега рукой и зовет вниз. Поскольку у Мартина было время до волнующей встречи, и природа его была отзывчивая, он повернул назад и спустился по травяному склону к реке. Его встретил приятнейшей улыбкой человек с косой льняных волос и одарил внимательным взглядом светлых глаз. Этот взгляд показался Мартину очень знакомым. Необъяснимо заинтересованный в нем. Может быть, Мартину и удалось бы вспомнить, где он видел этого человека, если бы тот не обрушил на него поток слов. Голос явно контрастирует с обликом, сразу же отметил поляк. И, действительно, к лицу человека не шел суетливый, несколько плаксивый и заискивающий тон. Да и одежда отвлекла внимание. Особое "бедственное" впечатление производили голые, без носок ноги, выглядывающие сквозь несезонные сандалии. Хотя сандалии, отметил Мартин, достаточно хорошие, с золотыми прошивками и редкого дизайна, из добротной коричневой кожи. Вторые сандалии за день -- это не к покою, - подумал Мартин, слушая незнакомца. И чем больше он внимал ему, тем больше убеждался в последнем.

-- С утра брат сам не свой был, - говорил мужчина, показывая на середину реки. - Как встал, так сразу и говорит: "Идти надо на реку, нырять, на дне найдем желаемое". Что, спрашиваю, найдем? А он шепотом: "золото-сапфиры". Причем не пили же вчера, - развел руками говорящий. А Мартин посмотрел на оставленные убегающей бабкой три пивные бутылки и стал осознавать ситуацию. Но поскольку по профессии сначала привык выслушивать собеседника до конца, не перебил.

-- И притащил сюда, - продолжал человек. - Я не хотел идти, но он так за руку схватил, такие глаза сделал, что я подумал, утопиться же, если не пойду. И, похоже, так и случилось, - неожиданно прервал тираду брат и кротко посмотрел сначала на середину речки, а потом на Мартина.

-- Он, что, уже там? - перевел взгляд на реку Мартин.

-- В том-то и дело. Первые пять минут выныривал и махал, чтобы я к нему плыл... Но я же не олух Царя небесного, - тут новый знакомый неожиданно икнул. - А потом перестал. Боюсь, что теперь нам, молодой человек, надо спасать его.

-- И, по-моему, уже давно пора, - сказал Мартин и стал раздеваться, понимая, что пьяного плывуна может спасти теперь только чудо.

-- Я с вами, - залепетал братец, и вмиг сбросил с себя куртку.

И только Мартин стал соображать, как ему удержать и второго пьяного родственника от погибели, вода в реке забурлила, и совсем рядом от берега вынырнула голова румяного юноши. Да, румянец не сошел с его щек от холода. Более того, глаза его светились радостью, зубы не стучали, а ровно держались в красивейшей улыбке.

-- Нашел, - вымолвил он и встал в полный рост. - Помогите дотащить, а то моих сил уже не хватает.

Его брат, не снимая сандалий, вошел в воду. Мартин последовал его примеру, только ботиночки пожалел и штаны закатал. Нагнувшись над водой, он увидел сундук средних размеров. По его виду Мартин понял, что сон румяного мальчика вполне может быть реальностью.

Глава третья

Сундук был как в старых добрых сказках: с еле видимыми сквозь старожитный налет иероглифами, с позеленевшим кольцом, соединяющи крышку с корпусом. Он был не слишком тяжелым для своей древности, но все же нести его пришлось в четыре руки. И уж точно, один человек не поднял бы его с глубины в три метра. Как это удалось шатену, Мартин так и не понял.

Вытащив сундук на берег, косовлосый и румяный стали тут же осматривать замок. Старший периодически смотрел на мост и вокруг, чтобы не было лишних любопытных глаз. На везение, в округе никого не было.

-- Как же его открыть? - растерянно посмотрел на Мартина косовлосый. И тут же спохватившись, заспешил языком:

-- Гаврила, это...

-- Мартин, - представился поляк.

-- Мартин любезно согласился помочь мне вытащить тебя на случай... на всякий случай.

-- Гаврила, - представился шатен и протянул Мартину мокрую, но тёплую руку. При этом, как показалось Мартину, он чуть задержал рукопожатие и не менее проникновенно, чем недавно его старший брат, посмотрел в глаза.

-- Замёрзли? - спросил поляк.

-- Меня грела надежда,- улыбнулся юноша.

-- Я - Симон, - представился в свою очередь его брат. - Не останетесь ли теперь еще и помочь открыть нам этот сундучок?

-- Вы хотите прямо здесь?

-- А чего тянуть? Не для того я всю ночь плохо спал, а потом нырял как морж, чтобы ждать, - нетерпеливо сказал Гаврила и принялся осматривать ларец. -- Я его просто взломаю, - оскалился он через несколько секунд и потянулся к оставленному на берегу пальтишку революционного покроя - с воротничком-стоичкой. Из внутреннего кармана он извлек ломик и, просунув его между затворами, стал отдирать их.

-- Инструмент тоже приснился, - объяснил происхождение ломика недавний ныряльщик.

Но замок не поддавался. Гаврила достаточно долго и упорно двигал ломиком, пока, наконец, не отшвырнул его в сторону и не треснул ногой по сундуку. Взор Мартина сосредоточился на кольце ящика, и в голову пришла идея проверить его. "Если кольцо повешено, значит, его можно и снять",- предположил он и присел к сундуку.

-- Вы бы переоделись пока, - обратился он при этом к Гавриле. - Хотите мою куртку? Она теплее, чем ваше пальто.

-- Я же мокрый, и куртку вашу промочу, - ответил Гаврила.

-- Ничего, - улыбнулся Мартин, - я тут недалеко живу, переоденусь.

-- Я и грязный, потом не отмоете, а она, вижу не дешевая, - настойчиво отказывался Гаврила.

-- Ничего, куплю на ваш клад новую,- улыбнулся Мартин, снял куртку и всунул в руки румяному юноше.

Братья переглянулись, и Гаврила спросил:

-- А мы вас не задерживаем?

-- Вообще-то я перед деловой встречей (или свиданием?) в парикмахерскую решил заскочить, но кто знает, где найдешь, где потеряешь, - снова улыбнулся Мартин.

Достав носовой платок из кармана пиджака, он обвернул его вокруг кольца и стал вращать правой рукой вправо, левой - влево. Кольцо скрипнуло и тут же поддалось - концы вышли друг из друга, и Мартин вытащил кольцо из замка.

-- Родной вы наш, - кинулся с неподдельной нежностью Симон к поляку. - Все-то у вас ладно.

-- Видно Бог послал вас к нам, - словно в тон брату пропел в свою очередь Гаврила и улыбнулся, только не Мартину, а в сторону Симона.

-- Открывайте, - отошел в сторону Мартин.

Гаврила позвал его пальцем на прежнее место, так же как и Симона, и попросил встать кругом над сундуком. Те послушно встали рядом, и Гаврила откинул крышку.

Мартину в лицо тут же ударил синий луч света: прямо на него отражал весеннее солнце огромный сапфир, обрамленный зубьями золотого перстня. Под перстнем лежала груда потускневшего, но безошибочно золотого метала в виде монеток, бляшек и цепей. Среди них просматривались идеальные горошины черного жемчуга и красные леденцы рубинов.

-- Со вкусом, - проговорил Симон не своим, очень спокойным и самодовольным голосом.

Гаврила пнул его в бок, и Симон тут же прежним -- дребезжащим запел:

-- Счастье-то какое, Гаврилушка.

Гаврила просто прошептал:

-- Подвалило, так подвалило.

Мартин стоял молча, не веря глазам. Беднягам действительно повезло, подумал он, и за что, интересно, такие подарочки сваливаются?

А братья тем временем по хозяйски, будто это была свекла из магазина, обвернули сундук в пальто Гаврилы.

-- Предлагаем обмыть, - приглашающе обратился Симон к Мартину. - По-моему, у вас есть еще время, не так ли?

Мартин решил, что такой случай упускать нельзя. Да и до четырех вечера еще уйма времени. А парикмахер отменяется: и без него волосы взмокли.

-- Откуда вам известно, что у меня еще есть время? - однако уловил он необъяснимую уверенность Симона и решил уточнить.

-- Я хотел сказать, у вас уже есть время, ведь не каждый день сапфиры находятся, - поправился Симон, слегка улыбаясь.

-- Вы правы, - согласился Мартин. - Далеко ли вы живете?

-- Не ошибусь, если предположу, что мы соседи, - ответил Гаврила и показал рукой на дом, который был третьим по счету от дома Мартина.

-- Дом 117, квартира 100, -- чеканя слова, добавил Симон.

Глава четвертая

За два дня до этой встречи в квартире Љ 100 дома 117, что по главному проспекту города, хозяина квартиры, ветеринара Яна Шаблонского с утра проняло на плач, прямо в подушку. Заплакал он оттого, что слишком много скопилось в нем и окружающей действительности неурядиц. Он резко почувствовал свою несостоятельность и бессилие жить в этом месте так, как ему хочется, и так, как он того заслуживает.

Укладывая на операционный стол для кастрации накануне очередного кота, он вспомнил о том, что дома его никто не ждет. Кроме винчестера, на котором вот уже второй год набирался научный труд, никому не нужный в этой стране. Кому здесь интересны выкладки по излечении стоп слона, если тут слоны водятся только в цирке?

Увидев когда-то в рекламном туристическом проспекте про Индию слона-тяжеловоза с подкошенной от тяжестей лапой, он навсегда привязался к этой картинке. И в ветеринары, скорее, пошел поэтому, а не потому, что этим занимался его отец. Он чувствовал, что дошел до вышины в исследуемой области, и не только теоретически, но и практически смог бы доказать свою медицинскую квалификацию. Но доказать это здесь никогда не удастся, потому что слоны-тяжеловозы не только не включены в сферу общественного внимания, они просто отсутствуют в категории мышления соотечественников. Тем не менее, он не бросал "тайного призвания", за что подвергался насмешкам со стороны коллег из ветеринарного научного общества республики. И со стороны жизни тоже. В тот день он отказался кастрировать кота, найдя в нем вдруг товарища по несчастью, которого лишают радости помимо его воли. За это главврач посмотрел на него, как на умалишенного.

Добил трогательный звонок бывшей подруги.

Она периодически позванивала ему, потому что продолжала нежно относиться к врачу, и обычно интересовалась, не нужна ли какая помощь или не хочет он вылезти на хороший фильм. А на этот раз она почему-то спросила, что у него нового? И это подорвало силы Яна Шаблонского.

Он понял, что ему нечего на это ответить -- его жизнь давно не меняется, как не меняется туман над болотами. Он тогда опустил трубку, не ответив, выпил снотворного, чтобы не разрыдаться, и уснул. Но к утру его все ж таки прорвало. И так он лежал, рыдая над своей жизнью, пока не увидел на мониторе бегущую строчку, сообщавшей о новом письме в ящике. Ян обрадовался, что письмо, наконец, может оторвать его от слюней в подушку, и сел на край постели прямо перед монитором. Увиденный домен отправителя сжал его сердце. In -домен Индии. "Только бы не шутка," - взволнованными пальцами кликнул он письмо, в котором на английском ему сообщалось следующее:

Уважаемый г. Шаблонский,

К вам обращается управляющий зоологического научного центра Академии наук Индии, Сартр Хайм. Позавчера в поисках решения проблемы, постигшей нашу страну, я наткнулся на страничку ветеринарного научного общества Вашей страны, в частности -- на Вашу страничку. Изложенные здесь тезисы Вашей работы по лечению стопонемии слонов обрадовали мою душу. Мы с коллегами пришли к выводу, что Вы можете нам помочь, о чем и прошу в этом письме. Дело в том, что у нас под угрозой срыва парад в Дели, назначенный на 14 апреля. Подорвался на репетициях ведущий слон страны, символ нашего искусства и любимец страны Рабин. Мы бессильны восстановить его грациозность, а без него торжественное шествие будет лишено сакральности. Прошу Вас как можно скорее ответить, сможете ли Вы прилететь к нам в ближайшие два дня. Все расходы мы берем на себя.

С уважением и надеждой, профессор Хайм.

И далее - координаты.

Ян снова зарыдал. И обливаясь слезами, стал рассеянно вынимать из шкафа одежду, чтобы дойти до работы и решить этот неожиданный вопрос. Он боялся радоваться этой новости, но слезы счастья не сдерживались его страхом. Перед зеркалом он все же взял себя в руки и перестал всхлипывать. Однако вместо этого на него напало заикание: он не мог остановиться и произносил "не зря, не зря, не зря...".

Так он доехал до работы и замолчал только тогда, когда открыл дверь в кабинет главврача.

Тот уже, похоже, был в курсе. Ричард Болиславович встал на встречу Яну и рассеянно пожал ему руку.

-- Вы едете в командировку, - сказал он. -- Только что звонили из МИД, просили передать, что готовы ваши документы. Билеты заказаны, рейс в 16.00. Поздравляю, - добавил он.

-- Вы сказали "билеты". Кто-то еще летит? - ревность резанула по радости.

-- Они сказали, что вы можете взять с собой, кого посчитаете нужным.

-- Тогда я пойду собираться?

-- Конечно, удачной поездки и ...возвращайтесь, - несколько разочарованно, но все же радушно сказал Ричард Болиславович, и снова пожал врачу руку.

Закрыв за собой дверь, Шаблонский набрал дорогой ему номер.

-- Привет, Дарья, не хочешь на недельку уехать со мной?

-- Куда? - удивилась Даша, привыкшая к тому, что после их расставания звонила только она.

-- Слонов индийских посмотреть.

Через несколько часов они летели над прозрачным пространством и Ян спал на плече Даши. А где-то там, в стране Маугли, ждал этого рейса господин Хайм, который, естественно, никогда не обнаружил бы в Интернете незначительный сайт малоизвестного ветеринарного общества маленькой страны, если бы ему кто-то не помог.

Этот кто-то сидел сейчас в квартире Яна Шаблонского и, как не парадоксально это звучит, безбожно врал Мартину, выдавая себя за ветеринара. И получалось у него неплохо.

Глава пятая

С час уже сидели трое новых знакомых в одной из комнат квартиры Љ 100, а разговор все еще никак не переходил от сна и предчувствий Гаврилы. Тот, не унимая эмоций, в пятый раз рассказывал Мартину, как его осенило. На столе перед собеседниками стояла выпивка "под маринованные грибочки", лимончик, хлебцы и сундук. После очередного тоста, собеседники вынимали какую-нибудь драгоценность и смотрели ее на свет. Прервал тирады Гаврилы Симон.

-- Теперь заживем, - сказал он. И тут же спросил:

-- У Вас есть мечта, Мартин?

-- Вообще-то я хочу на Олимпиаде победить, по стрельбе из лука. Это на данный момент. А так, честно говоря, в последнее время все больше куда-нибудь в глушь хочется удрать.

-- Почему? - участливо спросил Симон.

-- Отрады нет.

Пробило два часа дня.

-- Так что ж вы намерены делать с этим сокровищем? - перевел стрелки разговора поляк.

И Симон рассказал, как он наконец сможет улететь в Индию, чтобы обнародовать там свой научный труд. Как сделает там себе имя. Как откроет здесь свою небольшую ветлечебницу с небольшим исследовательским центром. В общем, некий докторайболитовский рай устроит. И заповедник организует. Может и взрастет на родине что-либо, кроме поросят.

Мартин слушал и при всей нелепости идей, озвученных Симоном, понимал, что для того - это счастье. И все больше казалось Мартину, что эти люди его заслуживают.

-- Но, чур, с государством не делиться, - встрял в разговор Гаврила и подмигнул Мартину.

-- Как вы на это смотрите, Мартин? - тоже заискивающе спросил Симон.

-- Это ваше дело, мне-то за ваше государство радеть нечего.

-- Нет, это и ваше дело тоже. Вы будете молчать о том, что сегодня случилось?

-- В милицию точно не побегу, разве что черкану в Польшу репортажик, как можно найти в городской речке клад, - подыграл братьям журналист.

-- Я бы хотел сделать вам подарок, Мартин, - вдруг очень серьезно произнес Симон. - Надеюсь, ты не возражаешь, - обратился он к Гавриле, протягивая Мартину ничто иное, как перстень с сапфиром, столь радостно приветствовавший его сегодня с утра.

И хотя Мартин в тайне надеялся (или предчувствовал?), что его каким-то образом отблагодарят, но чтобы так!

Гаврила промолчал и с выжидательной улыбкой посмотрел на Мартина. Но тот знал, что шуточный тон всегда спасет щекотливое положение:

-- Спасибо, не откажусь, - засмеялся он.

Засмеялся с ним и Симон. А Гаврила бросил:

-- Камешек на твой айболитовский центр потянет.

-- Да ты внимательно посмотри, там камней -- всех слонов Индии обвешать хватит, - ответил ему Симон.

Мартин решил, что разумней не вмешиваться в этот разговор. Но Гаврила обратился к нему:

-- А как вы распорядитесь своим неожиданным богатством? Купите чудо-лук для победы на Олимпийских играх?

-- Похоже, я буду хранить перстень как память, или на черный день. Хотя, наверное, выкуплю дом моей бабушки, в котором провел детство, и который был продан под кафе. Старый дом в центре Варшавы.

Эта мысль неожиданно пришла к нему в голову, и он обрадовался, что нашлось нечто действительно не постыдное и неприземленное. Братья тоже оценили ее. Симон трогательно посмотрел на Мартина. И даже Гаврила несколько уважительней глянул в его сторону:

-- Это поможет вам достичь отрады?

-- Не уверен. Хотя, может, косвенно и поможет. Я давно ничего не делал себе в удовольствие. Все в работе. Может тыл в виде такого капитала как-то сделает жизнь легче. Но навряд ли сапфиры освободят любовь, которая не хочет выходить наружу, боится...

-- Она есть в вас, Мартин,- вдруг душевно сказал Гаврила. - Только силу приложить нужно, чтобы дать ей ход.

-- Боюсь, у меня силы притупились от длительного не использования, - усмехнулся поляк.

-- Важно просто помнить, что они есть, и в нужное мгновение призвать их. И тогда будет рай от сознания правоты выбора. И будет поддержка.

-- Чья?

-- К примеру, Духа святого, - улыбаясь губами, но не голосом, предложил Гаврила.

-- По-моему, братец, Мартин -- неверующий, - словно "мат", поставил реплику Симон.

-- Тем более. Какой будет катарсис, что САМ сделал так, как чувствовал нужным, а, Мартин?

И только Мартину пришла в голову мысль подумать над сказанным, как в дверь позвонили.

Симон торжествующе посмотрел на Гаврилу и промямлил себе под нос нечто вроде: "тютелька в тютельку".

Гаврила с Симоном вышли из комнаты. Через полминуты Мартин увидел их совершенно потерянные лица, за которыми торчали еще две головы в знаковых фуражках. Недобрознаковых, вернее говоря. Толкнув хозяев, в комнату вошли два милиционера и с ними типчик.

Глава шестая

Иудушкой был выбран житель соседнего подъезда дома Яна Шаблонского Виктор Григорьевич Лебедько. Будучи отроду 40 лет, он жил на иждивении жены, которая, следуя заложенному в этой местности менталитету, не могла выгнать его. Хотя не любила. Но жалость и тяга к опеке сильнее любви. Работала она продавцом в супермаркете, подрабатывала шитьем и растила дочь. Виктор Григорьевич же оправдывал свое пребывание в квартире рыбалкой. На нее он вылазил даже в лютый мороз. А когда не сидел возле проруби, развлекал себя биноклем. Усаживался на подоконнике и наблюдал за улицей и соседними окнами. Этим он приобщал себя к миру, который навряд ли впустил бы его в свою жизнь каким-либо другим образом. Так он боролся со своим одиночеством. Потому что при всей своей ущербности лентяя и иждивенца он не мог не чувствовать не любви к себе.

Пятого апреля он как всегда после завтрака уселся на свой наблюдательный пункт и сразу же почувствовал, что день не пройдет зря. Хотя б потому, что во дворе возле своего подъезда его бинокль выловил двух новеньких: длинноволосого субъекта и статного, отдающего арабщиной, так мысленно выразился Лебедько, мужчину. Новенькие всегда предвещали удачу для Виктора Григорьевича. Облизываясь, он неотступно стал следить за всем ходом передвижения своих "целей". Так, он проводил их на берег речки, посчитал примерное количество бутылок, засек убегающую бабульку, зафиксировал ныряние Гаврилы, приход Мартина и что-то прямоугольное, вытянутое на берег. Наконец... о, счастье, расширенными глазами он пожирал завернутый в пальто предмет прямо под своими окнами. Усиленно наводя бинокль на этот таинственный сверток, вдруг увидел Виктор Григорьевич, как улыбнулся ему в стекла красивый шатен, и тут же, развернувшись при смене рук, упало пальто с находки. И бинокль Лебедько отчетливо различил сундук. Точно как в сказках из далекого детства. Лебедько задрожал от ясной мысли, пришедшей к нему в голову как дорогой гость: ведь это же клад!!! И тут же последовала реакция испорченного организма, с такой точностью подобранного Симоном и Гаврилой в качестве исполнителя: зависть и тоска за свою несчастную жизнь (чего больше, Виктор Григорьевич так и не определил) залили его сознание, и он бросился к телефону звонить в милицию.

-- Тут граждане из 117 дома, похоже, нашли клад и не желают возвращать его государству, - сказал он и назвал свои координаты в качестве понятого.

У телефона в участке уже были собраны нужные люди. Симон просто свел их вместе в этот день на пост дежурства. Это были двое самых "недобропорядочных" милиционера, которые использовали свое служебное положение не по назначению при любом возможном случае. Так что иродов насильно делать из них не пришлось. Для нашей небесной пары встреча с этими людьми представляла большой интерес. Подогревался он тем, что и Лебедько, и милиционеры не должны были нарушить ход запланированной операции. Однако, именно в негодях хотелось увидеть неожиданное прозрение. И Симон с Гаврилой готовы были пожертвовать генеральным планом в случае сенсации. Лебедько уже, правда, сплоховал. Но милиционеры... А вдруг?

-- Где ворованное? - оценив небогатую обстановку и непредставительных братьев, без предисловий спросил милиционер Таров.

-- Простите? - мягко переспросил Симон.

В это время второй правоохранник уже подошел к столу и свистнул. Товарищ понял, что подвалило, и еще более сурово взглянул на присутствующих.

-- Откуда скарб такой? - спросил второй милиционер Валентин Ананич. Его рука уже нырнула в монеты.

-- Только что нашли в речке, - непринужденно сказа Гаврила.- По наитию божьему.

Таров вплотную приблизился к Гавриле:

-- Умный, документы!

-- Пожалуйста, - как фокусник из воздуха протянул красавец шатен синий паспорт.

-- Так... город Пинск. А тут что делаешь?

-- Гостим у приятеля.

-- А приятель где?

-- В другом месте гостит.-- Может мне выйти? Из себя? - отрепетировано устрашающе спросил Таров Гаврилу и, чувствуя прилив сил от того, что это провинциалы, которым тут мало кто поможет, толкнул юношу в кресло. Гаврила перелетел через его спинку и съехал на пол.

Мартин кинулся к Гавриле и подал ему руку.

-- Вы не аккуратно себя ведете, - вежливо сказал Мартин, зная по урокам митингов, на что способны голодные милиционеры в горячности.

Услышав легкий акцент, а также оценив хороший прикид третьего, Таров скрасил следующую реплику обращением на Вы:

-- Вы кто таки?

-- Журналист польского агентств прессы, -- протянут свой бедж Мартин, надеясь спасти этим ситуацию от произвола. Но что-то подсказывало ему, что увиденное богатство уже зародило в милиции зверя. Подсказывало предчувствие ему сейчас также и то, что братья наслаждаются видом сокровищ последние мгновения.

Задача усложняется, - мысленно согласились между собой Таров и Ананич. Но решили идти ва-банк.

-- Значит, сообщник?

-- Сообщник чего?

-- Не надо дурней строить. Не 17-ый век, чтоб в речке клады находить.

-- А как, по-вашему, это у нас оказалось? - вступил в беседу Симон.

Но Таров-то! Таров не первый день в шкуре правопорядка живет. Еще по пути к дому 117 он и Ананич выдвинули версию о скупке ворованного, как наиболее правдоподобную.

-- Чтобы с одного раза нырнуть в нужное место, одного божьего наития мало, - выпалил Таров. - Думаю, давненько скупаете награбленное старушек-шляхеточек, а тайничок на дне смастерили. Но теперь конец заплывам.

-- Я могу подтвердить, что они нашли этот клад, - отозвался Мартин.

-- Ну, - Таров усиленно стал думать, как можно нейтрализовать настойчивого журналиста.

-- Я думаю, навряд ли скупщики ворованного стали бы звать меня на помощь и при этом открывать содержимое их запасов.

Но тут напарник Тарова пришел ему на помощь:

-- А мы сейчас проверим это бескорыстие, - резким неожиданным движением он прошелся руками по пиджаку Мартина, так, что тот даже не успел возмутиться. И вот уже выбит из кармана синий перстень.

-- За такое и я могу, что хочешь подтвердить, - усмехнулся Ананич и протянул находку Тарову.

-- Серьезно? - обратился вдруг Симон к Валентину.

-- Что? - удивился тот.

-- Готовы лжесвидетельствовать за награду?

Перед взором Ананич лентой-чеком пронеслись все его взятки за помощь. И в конце этого чека фиолетовыми буквами вдруг всплыло ИТОГО: посмертное заключение, без срока... И печать: чистый лоб в ореоле. Непонятная галлюцинация настолько испугала Ананич, что он присел на спинку кресла, через которое недавно перелетел Гаврила.

Но его взор упал на сундук и ... Пилюля мамоны растеклась по зараженным жилам, найдя там благоприятную среду. Ананич с тоской посмотрел на Симона, потому что тот странным образом ему понравился. А потом на Тарова. И понял, что Таров сильнее. С ним он не пропадет. И тот подтвердил это.

Глава седьмая

Таров резко достал из кобуры свое боевое оружие, приставил к Мартиновой шее и прошипел:

-- Думаю, пану лучше молчать об этом случае, потому как прямым соучастником по делу пойдешь, понял?

Так еще поляку не угрожали. И он не знал, что холод оружия может парализовать. Зато это знал Таров и видел, что их победа близка.

-- Так вот, браточки, - обратился он ко всем присутствующим.- Если не хотите загреметь на энное количество лет за решетку, что мы вам обеспечим, можете не сомневаться, предлагаю забыть о 5-ом апреля в вашей жизни. Навсегда. Было 4-ое, и тут же 6-ое апреля. Поняли?

-- Это и тебя касается, - обратился Таров к Лебедько, который уже сам все понял и пятился к выходу.

Первым из оцепенения вышел Гаврила.

Он неожиданно ласково посмотрел на Тарова и спросил:

-- А как насчет того, что не собирай сокровища на земле, копи на небе?

Но природа Тарова была уже Чернобылем, убившим проблески духа: он даже не содрогнулся от тепла, выпущенного Гавриловыми очами.

Он усмехнулся и ответил: И на небе скопим.

Еще несколько устрашающих акций на прощание - и милиционеры удалились из квартиры. Возле двери комнаты, отражая лучи обеденного солнца, сиял сапфир. Очевидно, его обронил Таров.

-- Ваше осталось, - обратился Симон к Марину, протягивая перстень.

-- Я обращусь в мое посольство, оно может вмешаться, и все еще можно вернуть, - сосредоточился Мартин.

-- Я думаю, это бесполезно, - спокойно, но настойчиво сказал Симон.

-- Мы даже не знаем, из какого они отделения, как их зовут, - добавил Гаврила. -- Тем более, ваш-то перстень остался при вас.

-- Я не могу теперь принять его, - обидевшись на несколько язвительный тон Гаврилы, ответил поляк.

-- Мы не берем подарки назад, - молвил Симон и еще раз протянул ладонь с перстнем Мартину.

Картина сейчас напоминала рублевскую Троицу: трое вокруг стола с сакральными выражениями на лицах.

Мартин не решался взять сапфир, хотя тот влек его неимоверно. Поляк уже сросся с ним, связал свои сокровенные желания, он казался ему древней наследственной собственностью. В то же время Мартин понимал, что у его новых знакомых ничего не остается. Если только не заняться правдоискательством.

-- Ну же, берите,- тепло улыбаясь, повторил Симон.

Гаврила наклонился под стол, как показалось Мартину, чтобы застегнуть сандалий. В это время Симон произнес ударную фразу:

-- Как же ваш дом детства? Кафе там вовсе не к месту. Ваша мечта реальней моих слонов.

И Мартин протянул свою ладонь. В нее мягко лег камень. В это время над столом вновь появился Гаврила.

-- Ну что ж, - с легкой меланхолией в голосе сказал он, увидев в руке Мартина перстень, - пусть он пригодиться вам в нужный момент, Мартин. Ловите мгновения в его сиянии.

-- Спасибо, - очарованно произнес Мартин. И тут же их треугольник потерял связывающие вершины стороны. Остались разрозненные точки в пространстве.

-- Вы уже опаздываете, Мартин, - отозвался Симон, внимательно следивший за репликами Гаврилы.

-- Я позвоню, сообщу, что удастся сделать посольству, - уверенно произнес Мартин. Он действительно хотел заняться этим прямо сейчас.

- До свидания, - пожал он руку Симону. Гавриле.

-- До свидания, Мартин, - ответили братья.

-- Похоже, ты проиграл,- обратился Симон к Гавриле, как только дверь за поляком захлопнулась. - А если не секрет, ты какую бы фантазию заказал в свою святую голову?

-- Не скажу,- раздраженно ответил Гаврила. - Но и тебе еще рано распутничать в мыслях. Я верю, что он сможет правильно использовать камень. Еще не конец истории.

-- Да будет на то его воля. Но я был бы в этом больше уверен, если б он и сейчас поступил благородно. Хотя, кто знает? У человека всегда есть время и шанс для праведной силы в своих решениях. Ради этого готов подождать с выигрышем.

Глава восьмая

В четыре Зоя уже спускалась по ступенькам к ожидающим ее веселому Тодэушу и уставшему от сегодняшних приключений Мартину.

Слегка удивившись тому, что ее ждут двое, Зоя протянула руку Тодэушу.

-- Мой друг - Мартин, польское агентство прессы, - представил тот Зое своего товарища.

Зоя протянула руку Мартину. Гром при этом не грянул. Ей просто понравились светлые вразлет брови поляка. А у Мартина лишь прошла странная аналогия в уме: ладонь девушки легла в его руку точно так же, прохладно и волнующе, как сапфир братьев-соседей.

И только через несколько последующих встреч Мартин и Зоя поняли, что у них получается очень доверительное, уверенное общение и зарождается сильное увлечение. Никто им в этом не помогал. Их предоставили друг другу, на откуп самим себе. До последнего, в ущерб главному Испытанию, все же давая возможность сделать собственный выбор.

Выдержка из дневника Зои, посвященная Мартину:

Когда он появился в моей жизни, я обрадовалась не на шутку. Потому что вдруг возникло чувство ВСЕУСТРАИВАНИЯ. Раньше такого не было. Находились какие-то причины, по которым я не могла сойтись с тем или иным мужчиной. И я стала уже подумывать, что рок не дает мне насладиться "единением двух душ и тел". Теперь же, когда друзья спрашивают, что же между вами и что ты чувствуешь по отношении к нему, я отвечаю: Меня все устраивает.

И это чувство столь радостно и неожиданно умиротворяющее, что я уж подумала, а не "увлечение" ли это? Да что там, может и лю... Устраивает, действительно, все: от его манеры держать вилку до каждого слова в нашем общении. С ним я просто стала отдыхать. Потому что на свой внутренний запрос, в ответ слышу нужный ответ и вижу, что отвечаю ему тем же. Мои эмоции он обрамляет в нужную оправу, и контакт становился солитером. Случилось совпадение! И именно этим чувством я так наслаждаюсь. С ним я даже танго танцую, как будто бы всю жизнь этим занималась - так все просто и ладно у нас вместе...

Хотя иногда проникают в голову и другие -- пугающие мысли. Например, такие: наслаждение чувством всеустраивания очень уж рассудочное. Тогда не обман ли это - любовь к состоянию принимать за любовь к человеку? Ведь малейший промах в общении - и совпадение нарушено. На чем тогда держать отношения?

Придя к этому выводу, я сначала испугалась. Потом расстроилась. Потом рассмеялась. Все на кругах своих снова. Рок диктует свое. И я странным образом предчувствую, что жду ПРОМАХА. Ну что ж, и это ожидание -- захватывающе...

И первый промах не заставил себя ждать.

Тревожный симптом проявился после трех месяцев общения. Это был уже тот период, когда они, не стесняясь, говорили друг другу о том, что хотят без расставаний быть рядом. И эта степень откровения очень тешила и того, и другого. Зоя почувствовала, что приходит конец ее непорочности, потому что впервые в жизни ей так захотелось мужчину, впервые в жизни все так гладко и беспрепятственно шло к конечному доверию между мужчиной и женщиной. Но в тот вечер, когда должно было все произойти, он просто уложил ее рядом с собой, предложив майку в качестве пижамы, и по-братски мило обнял ее на рассвете. Виноват во всем ром, подумала тогда Зоя. Она бесконтрольно много выпила его вечером, чтобы как-то взять инициативу на себя этой ночью. Отступничество же Мартина она приняла за джентльменское: наверное, он не хотел, чтобы первый их интим происходил в не очень здравой памяти.

Однако после этого вечера Мартин стал несколько другим. И Зоя не имела времени выяснить все до конца, так как через два дня она уже должна была ехать в отпуск. Она уехала с тяжелым сердцем и корила себя за то, что настойчиво не спросила Мартина о причине его кручины. Только уже прибыв к морю, она поняла, насколько ей не хватает друга, и написала мейл, в котором позволила себе упрекнуть его в непонятном холоде: Входя в бары, завешанные рекламой МАРТИНИ, я читаю эти плакаты без последней буквы -- очень скучаю. Солнце стоит на удивление теплое, только холодный ветер от Тебя в последнее время не дает мне расслабиться в нем...

Пришедший ответ поверг ее в смятение: с кем-кем, но с ней этого произойти никак не могло, всегда думала она. А тут, пожалуйста -- в своем письме Мартин признался, что у него двое детей.

Если честно, я испугался того, что Ты мне написала. Причина очень простая - я не могу принять Твои чувства, какими бы они не были, какими бы они Тебе не казались. Я понимаю, что холодом подуло, но это просто реальность. И дело не в том, что я не хочу развития отношений. Мне просто нельзя. Потому что кроме поцелуев здесь ничего быть не может. Поэтому я не сделал ничего больше и потому всегда отступал. Тебе, поверь мне и не спорь, нужен не я.

Я - отец двух детей. Мои девочки являются единственной моей любовью и единственными для меня женщинами. Так сложилось, что пока вместе не живем, но я все надеюсь, что еще будем.

Не подумай только, что я встречался с Тобой из-за грязной похоти. Мне эти встречи приносят мноооого удовольствия. Но дело зашло слишком далеко.

Не считаю это письмо концом. У Тебя есть время подумать и понять.

Глава девятая

Встреча по приезду прошла в лучших традициях смущения. Оба не находили тех слов, которые с легкостью приходят только на расстоянии.

Зоя сразу отметила в комнате на стене новое фото - Мартин был любителем женских портретов. На этот раз вместо обычной томной девушки у самовара в эстетике Кустодиева, была вывешена Летящая в травах луга.

-- У тебя фото по каким признакам меняются? - спросила Зоя, чувствуя, что это поможет Мартину обыграть ситуацию и перейти к щекотливой теме, к которой они все не могли приступить вот уже полчаса.

-- Это у меня такое настроение было, когда я признался тебе, - воспользовался случаем Мартин.

-- Такое радостное чувство полета? - удивилась она.

-- Чувство легкости.

-- Тебе легко сейчас???

-- Только оттого, что признался. А ты как? Без меня?

Зоя задумалась, говорить ли ему, каково ей, но все же решилась.

-- Поскольку мы теперь дружим... скажу, что в первый день я проплакала полночи, на следующий день злилась, потом стала переживать новизну ощущений брошенной женщины, а на четвертый день стало все нормально.

Последние слова она произнесла с огромной надеждой на то, что он скажет: нет, ненормально. И он снова подхватил этот призыв.

-- Нет, ненормально. И, поскольку мы теперь дружим, тоже скажу: я не думал, что со мной такое может произойти. И хочу продолжения, но неуверен, что это можно и от этого будет лучше.

Оба были красные в этот момент.

-- Покажи фото детишек, - чтобы как-то разрядить атмосферу, попросила Зоя.

Мартин принес фото двух девочек, старшей из которых на вид было около пяти, младшей - не больше двух лет.

-- Папины брови, - отметила Зоя, и увидела, как сразу преобразился Мартин. Основательная уверенность появилась на его лице, и он стал с воодушевлением рассказывать о дочерях.

В этот момент Зоя наконец решилась задать волнующий ее вопрос, хотя внутренне чувствовала, что ответ может принести неприятности.

-- Они сейчас с мамами живут?

Мартин очень удивился:

-- Почему с мамами? С мамой.

-- Ну я на всякий случай спросила, чтоб уж все открытия сразу сделать.

На самом деле Мартину это польстило.

-- Мы 4 года не живем вместе, но не разводимся.

-- Но хотите все же сойтись?

-- Да.

До последнего Зоя надеялась не услышать этого. Но тут Мартин не удовлетворил ее внутренний запрос, так что ей пришлось наклониться к чашке с кофе, чтобы не показать резкие слезы. Но глядя в кофе, она не поймала сокрушительной и безнадежной боли, которая должна была по идее наступить. В тот момент она почувствовала, что часть Мартина ей уже принадлежит.

Ей показалось, что новый контекст не помеха их отношениям. Эта виртуальная женщина, на которую ссылается Мартин -- там, а я здесь, я хочу его, почему мне ограничивать себя в желаниях?

И не поняла тогда Зоя, что сама совершила свой первый промах, приняв условия игры Мартина, в тайне понадеявшись на то, что она его не любит и все пройдет, когда наступит ему час уезжать. А Мартин же, хоть и сказал про возврат к жене, в душе уже втайне надеялся на изменение своих позиций -- с помощью Зои. Он почувствовал позабытую свежесть жизни и стал приобретать уверенность в своей природе, раз из-за него плачет женщина, его милая женщина, с которой ему так легко.

Он признался ей вдогонку по пейджеру, что безумно хочет всего, но только он бы не хотел примешивать сюда чувства, но без чувств он тоже не может.

Она поняла эту несколько коряво высказанную мысль. Но, ах, господи... С этого момента уверенность в том, что Мартин принадлежит ей, стала не столько радостной, сколько злорадной. Нежно-злорадной. С момента его признания в верности жене, она потеряла столь дорогую свободу искренности в выражении своей любви к нему.

Не помог ей расслабиться в своих чувствах даже явный знак с неба. Через день состоялся матч за выход в полуфинал отборочного турнира чемпионата Европы по футболу между отечественной сборной и командой Польши. Этот матч явно знаковый, решила для себя Зоя. Никто не верил в победу белорусов в матче с лидерами группы после серии поражений с куда более слабыми соперниками. Но она призвала в помощники небо, попросив его указать, за союз оно с Мартом или против. "Если выиграем мы, то есть я, нам быть вместе. Если Польша, то есть Мартин, пусть будет, как он считает нужным - так она загадала и правда оказалась на ее стороне. И на стороне футболиста Василюка, который вошел в анналы национального спорта, как автор пяти мячей в ворота поляков. Это был первый случай за три месяца после посещения города небесной парой -- Гаврилой и Симоном, когда один из них вновь вмешался в судьбу влюбленных, пытаясь помочь. Гаврила лично направлял ногу Василюка в ворота соперника(выбрав его, конечно же, не просто так, а отдавая должное природному таланту).

Но самолюбие Зои уже оборонялось и боялось смело трактовать ситуацию под свои интересы.

Глава десятая

В начале октября состоялась свадьба близкой подруги Зои. Она была приглашена и захватила Мартина с собой. Оба упились Шане и Когором и после торжества Мартин увез свою подругу домой. Еще на свадьбе Зоя ощутила, что эта ночь будет знаковой и освободит ее скопившуюся энергию.

Из дневника Зои:

После Таниной свадьбы у меня состоялась собственная брачная ночь. Очень веселая. События менялись в интересной последовательности. Мартин вошел в меня. Я почувствовала сильную боль, но лишь несколько секунд. Потому что от волнения или алкоголя у Мартина не встало. Меня пробрал смех, потому что, если уж не сейчас, то, значит, никогда не быть мне женщиной. Но в ванной, куда я направилась за водичкой, я обнаружила кровь в самом непосредственном месте. Вернувшись, я сообщила Мартину, чтобы он не расстраивался: у нас все получилось. В это время Мартин усиленно соображал, что получилось, потому что, оказывается, не догадался с первого раза, что это в первый раз у меня. Он просто подумал, что у меня это было очень редко. Когда же до него дошло, он удивился. А потом у него начался приток нежности, которой я еще никогда не ощущала. Дальше разговора нашего не помню...

-- Я должен, наверное, гордиться, что ты выбрала меня? - гладя ее руку, спросил Март.

-- Можешь, если хочешь. Но если серьезно, то я в первый раз так захотела мужчину. И рада, что совершила это по своему желанию.

Мартин обнял ее сильнее и она растаяла в своих словах и мыслях от этой близости.

-- Знаешь, я уж думала, что мне не суждено испытать этого. Меня, наверное, в богоматери готовили, - поделилась Зоя своей фантазией. И тут же почувствовала мелочность мотива, по которому выдала свою хоть и блажь, но в некотором роде тайну, тешившую ее долгое время. Она поняла, что раскрыла ее в оправдание своей затянувшейся девственности. У нее закружилась голова: ей показалось, что она предала некого близкого человека. Будто бы свою ладонь оторвала от теплой руки этого близкого. Разрушила некий сакральный симбиоз. Сознание вины волнением разлилось по телу, и она готова была сейчас заплакать в подушку. Но от прикосновения Мартина к ее лодыжкам странный чувственный фантом также неожиданно ушел, как и появился. Все потустороннее притупилось, когда она зажила с Мартином новой для себя, но банальной для мира женской жизнью.

Как-то перед сном, желая после всего уже душевной нежности, Зоя спросила у своего обретенного, как он укладывал своих дочерей спать.

-- Рассказывал сказки. Меня так тоже мама укладывала. И то и другое, как это давно было...

-- Хочешь, тоже расскажу тебе сказку, солнышко мое? - улыбнулась Зоя. - Какую же поведать? А вот. Расскажу я тебе, наверное, самую странную сказку, которую слушала в детстве на пластинке. Называлась она Сказка про царя Берендея. Сначала в ней типичный сюжет. Заблудился царь в пустыне, а жара страшная. И тут колодец! Жадно стал пить он из колодца, как вдруг хватает его за бороду рука зеленая и говорит: за утоление жажды своей отдашь мне то, чего не знаешь дома.

Ну, как водиться, это оказался новорожденный сын. Подрастая, он тоже едет охотиться, застревает в лесу и натыкается на того Водяного. Попадает к нему в рабство как должок папин и неминуемо бы гибнет, если бы не дочь Водяного, воспылавшей к нему любовью. Она делает за него все невыполнимые для смертного задания, устраивает побег, превращая их перед самым носом погони то в озеро и мост, то в мельницу и жернов.

И тут обычно наши сказки и заканчиваются. Но в этой все только идет к кульминации. Подходят беглецы к граду большому и царевича начинает туда сильно тянуть. А царевна просит-умоляет не ходить. Царевич настаивает, и тогда Марья предупреждает его: иди, да только помни -- выйдут к тебе на встречу царь, царица, с ними их дочь царевна, а с нею маленький мальчик, кудрявый и румяный, как солнышко. Будут они тебя радостно приветствовать, обнимать, целовать. Только ты не целуй того мальчика, а иначе забудешь меня. Я буду ждать тебя здесь три дня. Если на закате последнего не придешь, обращусь цветком у дороги и поминай меня.

Это очень странное для русских сказок испытание и искушение. Поэтому сказка так мне и врезалась в память, наверное. Но так и произошло. Увидел царевич мальчика ясного, не удержался, поцеловал и тут же забыл о своей прекрасной царевне Марье. А она стала колокольчиком при дороге, который сорвал проезжающий мимо купец. Так и стояла она у него на окне, пока не услышала, что в городе готовиться торжество -- царевна выходит за приезжего гостя- царевича. Не выдержала тогда Марьюшка, вернулась в свой облик и пошла поваром на тот праздник. Запекла в свадебный пирог двух голубей и вынесла гостям. Как только разрезал царевич пирог, выпорхнули на стол эти два голубка. И голубь стал ластиться к голубке.

-- Что такое ластиться?

-- Это тоже, что и голубиться. У нас говорят, я к тебе голублюсь, а ты от меня тетеришься.

-- Еще хуже. Что такое голубиться и тетериться?

-- Ну, вот мы с тобой голубимся, - провела рукой по его животу рукой Зоя. -- А тетериться - это наоборот.

-- Мне этот глагол не нравиться уже...

-- Ну так вот. Ластится к голубке голубь, а голубка и говорит: не хочу я быть с тобой, потому что и ты забудешь меня, как забыл Иван-царевич свою Марью-царевну.

Вспомнил тут же царевич все, вернулся к Марье -- и зажили они спокойно и счастливо наконец.

-- Интересно - ответил на это Мартин.

И заснули они спокойно и счастливо.

Глава одиннадцатая

Да сказка медленнее сказывается, чем дело делается. К Мартину приехали дети. И это маленькое испытание положило конец той сказке, которой, казалось, еще конца-края не видать.

-- Привет,- радостно сказала Зоя в трубку, услышав голос любимого после долгого его отсутствия. Он был в командировке дома. И тут же параллельно услышала в трубке детский щебет. Удерживая уходящее спокойствие, Зоя, пытаясь улыбаться голосом, спросила:

-- У тебя дети?

-- Да, - ответил Мартин суетливым тоном. - Вот только что зашли. И тут же: Ну что, созвонимся попозже? Пока-пока.

-- Пока-пока.

Тут-то и обрушилось сознание, какое место она занимает в его жизни. Вон он, промах-то!!! Она пыталась успокаивать себя тем, что все нормально: он долго не видел детей, и, естественно, что они сейчас занимают все его внимание.

Но когда он не объявился неделю, вторую, третью, ни словом, ни письмом не подержав ее, она решила, что вовсе не нужна ему. И выплакалась, чего раньше никогда не случалось, по мейлу. Почему она не позвонила? Она, которую так возмущало, когда люди осмеливаются выяснять отношения заочно? Позже она растолкует это бессилие тем, будто бы ей Помешали бороться за свое счастье, готовя к другой миссии. Но это будет неправда. Люди бессильны сами по себе, без божьего проведения. И в этом иногда нужно признаваться. Она опустила руки, защищая свое достоинство. А это чисто человеческая мудрость.

Зоя смастерила Мартину коллажик, помесив его фотографию в глыбу льда, как на мемориальный камень. И отправила по паутине.

Он прислал ей ответ, что никого не бросал, никогда этого не допустит, просто эти два ротика трудно оставить одних, и он разрывается.

Наивность послания еще больше вывела из себя Зою и она продолжила их эпистолярий:

Дорогой Мартин, твоя наивность кажется мне неправдоподобной. И ты сам не можешь не понимать, что отношение ко мне, при котором забывают и вспоминают только, когда удобно, не может не уязвлять. Я бы с удовольствием помогла справиться тебе с детьми, и , честно говоря, каждый день ждала твоего звонка, но, как понимаю, такой чести не удостоюсь. Это не претензии. Это твои дети, твои семейные дела, в которые я не имею права лезть, потому что не знаю всех ваших тонкостей. Здесь ты принимаешь решения (пока не в мою пользу). Но мне казалось, что хотя бы на тактичность я рассчитывать могу. Мне достаточно было бы одного твоего слова о том, что не сможешь уделять мне время на период отцовства, чтобы чувствовать себя нормально. Но и этого не было.

Его ответ похоронным маршем зазвучал в ушах Зои.

Дело в том, что ты действительно во всем права, и я наивный. Ну, пусть так и останется. Когда додумаюсь, что мне на самом деле делать, - появлюсь. А пока клянчу прощения,

М.

Триумф бабства! - записала Зоя в дневнике резюме на последнее послание. И не догадалась записать триумф слепой обиды и глупости - насчет собственных действий.

Но на носу повис Новый год, и Зоя решилась выйти на телефонную связь: Думаю, Мартин, не стоит в новый год переносить наши недоразумения из старого.... Его да задрожало и напряглось. Но Зоя смягчила смущение, которое мучило и ее: ... Я имею в виду твои запчасти от велосипеда, которые я так бессовестно до сих пор тебе не вернула. Его хохот напомнил вздох Достоевского на плахе, когда его помиловали. Зое и самой понравился выход из деликатного положения. И они договориться о встрече, совершенно не зная, как все обернется, надеясь на лучшее и на небо.

Но обернулось все без неба, как обустроили эти два человека, так и не сумев вырваться из своих комплексов ради красивого чувства, которое привнесло в их жизнь жизнь. Все уже шло по накатанной. А человеку, при всем его видимом сопротивлении, удобней катиться по проторенной дорожке, пусть даже в тину, чем сворачивать с пути, пусть даже за чащей его ждет земляничная поляна.

Они встретились, поцеловались и почувствовали радость от легкого веселого общения между собой, которая проступила даже в этой щекотливой ситуации. Они купили шампанское, чтобы распить его под соснами в заснеженном центральном парке, наполненным свежестью зимы, обещающей скорый праздник. Обменялись подарками. Он ей -- диск с саундтреком любимого ими фильма. Она ему - тот же диск. Рассмеялись этому совпадению и еще больше сблизились после долгого расставания.

-- И еще я дарю тебе правду, - сказала Зоя и протянула Мартину конверт, на котором действительно было наклеено -- ПРАВДА.

Может, и не надо было этого делать: зима, новогоднее настроение сделали бы свое дело, превратив их конфликт в легкое недоразумение. И они смогли бы еще вернуться после отъезда детей к прежней беззаботной жизни. Привыкли бы больше друг к другу, и, может, в следующий раз не сделали таких ошибок, став опытнее? Может быть. Но все пошло по-другому.

Мартин, волнуясь, раскрыл письмо и, встав под фонарем, прочитал:

Знаешь, как все обстоит на самом деле, Март? Я все свои переживания по Твоему поводу попыталась объединить в единую картину и получила следующий вывод. Я бы очень хотела любить Тебя, но ты не дал мне возможность делать это. Изначально ограничив меня своим возможным возвратом к жене, Ты продолжал сковывать меня периодическими напоминаниями, как бы давая понять, что я излишне на тебя претендую. Когда Ты в постели начинал отсылать меня к некому потенциальному мужчине, давая советы, как мне нужно будет с ним вести, я умирала от обиды. Потому что до сих пор не представляю рядом никого другого, кроме Тебя. Но я молчала, почему-то изначально приняв эти Твои условия. И не отстаивала Тебя. Если Ты сделал достаточно много, чтобы все так закончилось, то я не сделала ничего, чтобы помешать Тебе. Поэтому все внешне так уравновешенно. И вроде бы как пристойно выглядит - винить некого.

И последний тезис доклада. Ты лишил меня секса до 40 лет как минимум, потому что с моей способностью увлекаться мужчинами, тот потенциальный, которого Ты мне прочил, скорее всего, появится через следующие 20 лет.

Последнее она написала, зная, как любит он все обращать в шутку.

Но вместо смеха у Зои вдруг полились неудержимые слезы, и она отвернулась. Мартин подошел и осторожно стал вытирать капельки.

-- Я очень виноват перед тобой.

-- Я тебя не обвиняю, я просто говорю, как есть.

-- Я понимаю. Но ... тогда не стоило все начинать... - сказал он тоном, который однозначно выдает заготовленную ранее фразу.

Ее наделанность не ускользнула от Зои, но в волнении так трудно действовать правильно, и ей пришлось говорить по заданному им сценарию.

-- Ты однозначно выбрал ту жизнь?

Спросила и поняла всю нелепость и пошлость вопроса.

Понял ее и он и не скрыл удивления:

-- Да. Хотя бы потому что там - дети. Я не смогу физически разрываться.

Наверное, был у них еще шанс заговорить человеческим языком, но сил у того и другого не хватило.

Можно было еще сорвать Зое маску и сказать, что дети - не помеха, нельзя бояться менять свою жизнь, когда людей объединяют чувства. Но достоинство! Оно так боится быть уязвленным, хотя его никто не в силах отнять, ведь оно всегда останется с тобой, даже если получит пощечину (только еще больше закалится). Жертвовать им - большое умение. Зоя не смогла и сказала:

-- Ну, иди, ты, наверное, опаздываешь.

Они поцеловались, как братья, пережившие совместные минуты радости и печали, и расстались. По дороге домой Зоя безудержно плакала, так что ей пришлось стоять на общем балконе, чтобы дома не увидели ее распухшее лицо.

Мартин ехал с серьезным выражением.

Она думала над тем, почему так плачет, и удивилась, поняв, что не от обиды, не от неудачи, а от бессилия перед ситуацией.

А он думал: поступил ли я правильно, решив, что жить нужно как можно, а не как хочется. И, когда вспомнил последний ее поцелуй на своей щеке, у него мелькнуло: просто так ничего не достается. И от этого ему стало плохо. Но не надолго. Как ненадолго молния освещает небо во время грозы. Наверное, в этот момент Гаврила и проиграл спор Симону.

Глава двенадцатая

Через два месяца после разрыва в квартиру 100 в доме 117 по главному проспекту позвонили. Но Ян Шаблонский продолжал благодетельствовать в цветущей, полной слонов Индии, а Симону и Гавриле эта квартира уже не была нужна. Поэтому она пустовала. Но звонок упорно продолжал раздаваться. По ту сторону двери стоял Мартин. Он пришел, чтобы вернуть сапфир его хозяевам. Каждый день после расставания с Зоей поляк доставал по ночам свою драгоценность и смотрел на нее в слабом свете уличных фонарей, отражавшийся в комнате.

Это же сокровище, которое должно было развязать ему руки, освободить от меркантильных дум об имущественных проблемах, которые могли возникнуть, решись он поменять жизнь вместе с Зоей. Этот сапфир - свобода. Но, тем не менее, он решил не менять свою жизнь. Почему? Зачем тогда ему этот камень? Чтобы защитить будущее своих детей? Возможно, это и стало главным аргументом, который не дал волю чувствам и действиям. Но, рассуждая дальше, Мартин понимал, что денег, который мог принести камень, хватило бы и детям, и ему на беззаботное существование. К тому же к Мартину впервые пришла мысль, что дети вырастут и уйдут, а он-то останется один. А такого повтора отношений, как с Зоей, такого совпадения больше не будет, это он знал точно. Почему же он не воспользовался даром? Ведь не зря же он свалился ему с неба? Эх, силы, силы. "Они есть в вас, только в нужный момент нужно дать им ход, и тогда будет рай, - вспомнил вдруг Мартин прощальные слова Гаврилы. И понял, что не внял пророчеству. И это открытие привело поляка в отчаяние. Он четко осознал, что безбожно испугался перемен, хотя так хотел их. Эта нерешительность доконала его за три недели раздумий, заглушила всю свойственную нации рациональность и хладнокровие, и он решил отдать не принесший ему счастья камень тем, кому он, может быть, еще в состоянии помочь.

Но никто не открывал. Мартин в отчаянии спустился по лестнице, вышел в уже стемневший день и быстрым шагом направился к реке, в горячке надеясь, что Симон и Гаврила ждут его на том же самом месте. Вот он спустился на берег и, не сбавляя шага, пошел по замершей реке. Он шел, держа в кармане, в кулаке свое синее сокровище и у него все больше возникало желание бросить камень в реку, будто бы это он тащил его к земле. Он целенаправленно двинулся к чернеющей на запорошенном льду дубине, поднял ее и стал колотить об лед.

Зоя в это время считала, сколько уже не виделась со своим милым и потерянным. Получалось, что больше двух месяцев. Она вспомнила, как они случайно встретились сразу после нового года на пресс-конференции, как улыбались друг другу. Как соревновались, кто кого переулыбает. Он выиграл. Был более непринужденным. Его улыбка, как просто у чеширского кота, так живо всплыла перед глазами Зои, что она затосковала не на шутку. Она лежала на диване и, обессилив от нахлынувшей тоски, закрыла глаза и уснула. Во сне она пронеслась по полю, потом сквозь лабиринт колодца, потом через чащу и остановилась на проселочной дороге, где стоял красивый со смуглым румянцем и вороными волосами юноша. Он пристально смотрел на нее. Потом коснулся мизинцем ее лба, приглашая повторять за ним его движения. Развел руки в стороны, обернулся вокруг своей оси, выдохнул воздух, присел на корточки, встал, вдохнул носом, выдохнул ртом, так что из его груди вырвался звук А-Н-К-Х и превратился в голубя. Догадавшись, уже взлетая от счастья, Зоя повторила все движения и упала на землю лиловой голубкой. Размяла ножки, взяв в коготки по камешку, побила воздух крылышками, пожелала быть там, где сейчас ее ненаглядный, и взлетела во времени.

Увиденное чуть было не лишило ее способности полета. Она вынырнула из мрака прямо над рвущимися вверх, беспомощными руками, которые хватались за трескавшийся лед. Мартин отчаянно пытался вылезти из воды, но руки не находили опоры. Образовавшаяся от удара кувалды трещина так быстро разрослась, что он не успел сделать и шагу к берегу. Зимнее пальто из кожи здорово намокло и тянуло под воду. Зоя спустилась на лед и стала прыгать вокруг Мартина, в отчаянии думая, что же делать. Он заметил птицу и несмотря на весь ужас положения, успел удивиться, а потом и обрадоваться. Он вдруг вспомнил того голубя у себя на балконе, с которого начались его необычные за последнее время повороты в жизни. Это добрый знак, подумал Мартин, и стал пробираться через лед к голубке. Она увидела эту надежду и потеряла два пера от счастья, что может помочь ему. Птичьим оком она глянула под воду и увидела в нескольких метрах от тонущего подводный холм - не то замшелый корпус машины, не то другой промышленный агрегат. Встав на него, Мартин без труда смог бы выкарабкаться на поверхность. Мартин заметил, как голубка стала двигаться в определенном направлении, и поспешил за ней. Тут его нога на что-то больно наткнулась. Подняв ее, он ощутил уступ, и начал вскарабкиваться. Через минуту он был выше льда на весь свой торс. Но руки по-прежнему проваливались в прорубь через хрупкий лед. Зоя подбежала к кромке и дунула на нее. Она затвердела и Мартин вылез на поверхность. Он продолжал четко следовать за голубкой, безоговорочно веря в свое спасение, и видел, как она туркала клювиком в каждый метр ледяного пути. Так он добрался до берега и упал от усталости и холода.

А голубка взлетала снова и направилась обратно к проруби. Через некоторое время она вернулась и положила к его ногам намокшие фотографии его девочек, которые он всегда носил в бумажнике. Он перевел удивленный взгляд на голубку. И вспомнил.

А потом потерял сознание. Когда его привели в чувство в больнице скорой помощи, он подумал, что от шока у него были галлюцинации и бред. Вообще, его жизнь показалась ему галлюцинацией, и он направился домой без настроения и здоровья. Но придя в квартиру, опять пустую (девочек забрала мама), он увидел на подоконнике небрежно лежащий колокольчик. Живой. Это в конце февраля-то. Разозленный Гаврила не поленился достать его Мартину на память. Это было опять против правил, но если уж вмешиваться, то до конца, решил архангел, согревая духовым дыханием трясущуюся от озноба Зою, тревожно спящую в своей постели. Ему очень хотелось, чтобы у этой пары все получилось и на долю Зои не выпали дальнейшие испытания. Но что есть чисто субъективное отношение одного ангела перед универсальным ходом событий?

ЧАСТЬ II

Глава первая

Похоть заскучала страшно. Зоя впервые почувствовала, что это может довлеть над человеком достаточно сильно. Раньше она с пренебрежением слушали чьи-либо жалобы на природу, думая, что с этим достаточно легко справиться силой мысли. Теперь же разбуженная женщина давала о себе знать. Поэтому-то Зоя с легкостью и приняла приглашение в гости от своего коллеги по работе, с которым она сидела в одном помещении вот уже как года два и не замечала. Правда, она слегка удивилась его решительности, потому что он казался достаточно скромным, малопретенциозным мальчиком. Но эта решительность ей и понравилась. Наверное, теряю ореол, подумала тогда Зоя, вспомнив обычную пиететную тягомотину в отношении к ней мужчин. Правда, в течении двух дней Петя не раз справлялся у Зои о субботней встрече, и она почувствовала, что эта настойчивость не так уж легко ему дается, и он нервничает. Это несколько насторожило: Зое вовсе не хотелось развивать отношения. Но она отогнала мысль о ранениях, которые может принести этому совсем еще далекому мужчине, и направилась в субботу в гости с решимостью удовлетворить свое либидо.

Квартира, в которую привел ее Петя, была не его, а друга. По всему было видно, что ее снимают - в комнате были только необходимые вещи: столик, кровать, ТВ и музцентр. А кухня пугала своей неряшливостью и мужским минимализмом: попуполоманный стол с остатками еды, гора посуды. Кокос, купленной Зоей по дороге, был здесь явно неуместным.

Увиденное разочаровала Зою: в таких условиях ничего достойного, да и непристойного быть не должно. Растрогал, правда, столик, на котором стояло розовое шампанское и уже выложенное в тарелочки мороженное, с кусочками киви, накиданными на расплывшийся верх. Было видно, что Петя старался. Но эти старания показались такими наивными после красивых ухаживаний Мартина. Поэтому Зоя уже жалела о том, что согласилась на все это. Но обижать не хотелось, тем более, что Петя так кашлял от волнения. Она уселась в кресло напротив и стала смотреть телевизор, поддерживая малоинтересную беседу -- никакого ментального мостика между ними не возникло, и говорить было не о чем.

Так они и сидели, делая коктейль из шампанского и мороженного, пока вдруг Петя не пригласил Зою потанцевать. Это тоже показалось ей пошлым - танцевать в квартире, как в детсаду каком. Но она уже была расслаблена вином. Наверное, Петя тоже, потому что неожиданно, в этом переминающимся на месте танце сделал признание, что Зоя стала часто ему сниться... впервые после жены.

Боже, и тут жены!

-- Я уже полгода разведен. Но, не поверишь, до недавнего времени просыпался в кошмарах от нехватки ее рядом. А теперь я даже и не вспоминаю о прошлом, - заискивающе посмотрел Петя в глаза Зое.

Она почему-то сказала, что у него все наладиться. И тут же ощутила его губы на своих. Дальше пошло как по накатанной, будто бы кто-то ставит действо, а ты послушно выполняешь. Ее руки потянулись к поясу на джинсах. Он успел только спросить:

-- Похоже, ты меня серьезно не воспринимаешь?

-- Разве это имеет сейчас значение? - только и успела ответить Зоя.

Тело взвыло от прикосновения после перерыва, и интим пошел очень легко. Но до конца дело не дошло -- в дверь стали настойчиво звонить. Им пришлось одеться.

Вернулся друг Пети, который мило улыбался, но понять ситуации не желал и стал пить чай, как ни в чем не бывало. Зоя видела несколько раз этого человека и никак не могла уразуметь, что может связывать скромного благостного вида мальчика с этим бородатым, с лицом прожженного сутенера человеком. И сейчас она не понимала, как так может поступать друг. Но на удивление, вся пошлость ситуации, словно туман, проплывала мимо сердца, хотя разум высвечивал все в самом неприглядном виде. Она даже еще некоторое время побыла в этом доме, побеседовав с мужчинами.

А потом они ехали в такси. Петя просил прощение за то, что не так. Поцеловал ее на прощанье, как будто бы они уже год были вместе, и пожелал скорой встречи. Холодный мартовский воздух дунул в лицо Зои, она очнулась и решила, что такого никогда больше не повториться.

На следующий день она держалась подчеркнуто холодно, хотя это и доставляло мучения: совсем непривычно было ощущать себя в роли того, кто попользовался, и тут же бросает. Но что оставалось делать? Так лучше для него, решила Зоя. Но в конце дня затравленный взгляд Пети стал не выносим, и она подошла, обняла и попыталась мягко объяснить ситуацию.

-- Я опешил, что вчера это случилось, - признался Петя.

-- Давай оставим все, как есть, и не будем обдумывать.

-- Я так не могу. И не знаю, что делать.

-- Ничего не делай. ВСЕ, что можно, у нас уже произошло, - сказала Зоя и подумала, что мягко не получилось.

-- Как так можно?

-- Правильно - нельзя. Поэтому и не будем больше, хорошо?

Глава 2

Но прошла неделя, и они вместе провели выходные, в следующие - опять выехали за город, потом стали видеться наедине два раза в неделю, потом три, и, наконец, встречаться каждый день стало для них привычным делом. В конце второго месяца такого тесного общения Петя признался, что любит Зою.

Он был в этом уверен. Впервые за несколько месяцев после развода он почувствовал, что снова обретает близкого человека, с которым он может заново строить свою жизнь. Никакие друзья-приятели не могут дать ощущения стабильности, как любимая женщина рядом. Это гарант от одиночества. А Зоя, похоже, очень добрая и сильная. Она больше прикидывается свободной, чем хочет того на самом деле. Потому-то она до сих пор с ним.

И все же Петя не мог до конца расслабится в своем чувстве, хотя и хотел отдаться ему с головой. И смущала его их первая ночь. При всем своем желании закрыть на это глаза, он чувствовал, что отношения держатся на волоске этого первого интима. Еще тогда он ощутил: если сейчас не позволит ему случиться, второй встречи с Зоей у него уже не будет. И теперь, спустя несколько месяцев общения, он действует точно также - пытается удержать ее, играя на чувственности. И он догадывался, что сам попался в эту ловушку. Ну и что, будем вместе в капкане, успокаивался Петя. Но не очень успешно. Где гарант того, что чувственность не удовлетворит другой? Эти ее интервьюеры, к примеру, от которых она с легкостью принимает приглашения? А этот первый ее мужчина? Если она только недавно стала женщиной, как долго, очевидно, она его ждала и как, может, любит до сих пор!? Зачем она упомянула, что только начинает свою половую жизнь? Я ее не просил. Навряд ли для того, чтобы успокоить меня. То, что я всего лишь второй -- не гарант спокойствия. Скорее всего, она это сделала, чтобы подчеркнуть, что я в ее жизни - лишь случайный опыт, который бы никогда не случился, если бы она была еще девушкой. Или, может, она просто так по-детски откровенна, что не скрывает вещей, о которых другим лучше не знать, тем более мне? Нет, не может это быть простым душевным откровением. Хотя почему бы и нет -- она так со всеми открыто общается. Эти хреновы все! Я в одном ряду с ними.

Это задевало Петю и приносило боль от страха, что он не удержит Зою. Поэтому он и не сдержался.

Зоя с каждым днем все больше замечала, что прежнее спокойствие, с которым Петя по началу принял их ни к чему не обязывающие отношения, пропадает. А через месяца три она увидела и вовсе другого человека: вместо тихого, скромного, интеллигентного -- всего пропитанного ревностью, агрессией и недоверием. Первым требованием, которое высказал Петя, был императив: либо я, либо друзья. Потом он стал оскорблять ее предположениями, что она, наверное, неплохо поразвлекалась в компании с мужчинами в его отсутствие. Эти формулировки потрясли Зою до глубин души и мозга своей очевидной для нее глупостью и эгоизмом. Никто раньше не осквернял ее подозрениями и не использовал ее искренность для необоснованных обвинений.

Но ни объяснения, ни крики не меняли положения. И в конце концов, устав от таких некрасивостей, от постоянного ущемления свободы в своем поведении, которая для нее была естеством любого человека, Зоя подала на развод. Ее уже не пронял затравленный взгляд Пети и она не поверила его уверениям, что он изменит ситуацию. Она твердо решила, что не будет прорубать окно в его темную душу, раз он сам этого не хочет. И почувствовала облегчение, как будто бы ее оторвали от смоляного божка, который без всяких на то оснований заставлял стоять при его алтаре.

Они не виделись вот уже несколько дней: теперь не нужно было встречаться в редакции, так как Зоя сменила работу. Но в один из дней ей все же пришлось зайти на прежнее место работы за оставшимися гонорарами. Увиденное несколько удивило Зою. В Петиной комнате вовсю шла вечеринка с его друзьями и коллегами по редакции. Зою это обрадовало: наверное, Петя справился со своей тоской. И слава богу.

Петя тоже обрадовался Зое и ничуть не смутился ситуации, которая вроде как должна была компрометировать глубину его переживаний. Он с надеждой спросил, не передумала ли она. Услышав нет, он необыкновенно быстро попрощался и ушел к друзьям. Но через несколько минут догнал Зою на улице, усадил в парке и поразил.

-- Я обдумал ситуацию и понял, что очень давил на тебя своим миром и чувствами, - начал Петя. - Давил одними своими желаниями, совсем не интересуясь твоими. Я отказываюсь от них, иначе совсем тебя потеряю. Так я решил. Давай не расценивать наши отношения как перспективу для семьи. Когда придет время, мы расстанемся, каждый пойдет своей дорогой. Но пока мы можем быть вместе, давай будем.

Зоя не ожидала от него такой радушной выходки. Это ее тронуло. Правда, она не совсем поверила сказанному. Но чем черт не шутит?

Петя же был искренен. После разрыва он ушел в себя на две ночи.

От страха и усталости у него начались галлюцинации, и по комнате все две ночи катались шары. В первую ночь они сталкивались друг с другом и разлетались в разные стороны, озаряя обои фосфорическими вспышками и оглушительно гремя, отчего Петю мутило. Во вторую ночь осталось два шара. Один висел неподвижно, не желая двигаться, а второй таранил его, надеясь соприкоснуться и прижаться. Но волной первый шар отбрасывало ровно настолько, насколько приближался второй. Потом неугомонный шарик остановился рядом с неподвижным. И тут наконец, от того, что они натерлись во время столкновений, он стал медленно притягиваться к заветной округлой цели. Когда он уже совсем тихо подкатился к шару, тот остался на месте, и они встали рядом. Вспышки и гром закончились, Петя уснул. А на утро решил отпраздновать свое сонное откровение, потому что почувствовал легкость и радость, сделав выбор в сторону Зои: он не будет брать измором, он будет спокойно идти навстречу.

Но Зоя, хотя и расчувствовалась от его слов, в то же время твердо знала, что не хочет снова начинать отношения - слишком они разные люди и слишком это трудно. Поэтому она мягко сказала ждущему ответа Пете:

-- Не стоит ломать себя под меня. У нас просто не совпало. В твоей жизни будут люди, которые разделят твои мироощущения без всяких конфликтов.

-- В этих мироощущениях много неправильного и я хочу вытеснить из себя всю хрень. Ты мне в этом помогаешь.

Никогда еще у них так плавно не лился разговор. Это был первый случай. Как его не поддержать? И Зоя уклончиво ответила, что подумает, согласившись на загородную прогулку на велосипедах в пятницу.

Уставшие от езды, они ели бутерброды на траве, целомудренно сидя на расстоянии - мы же теперь просто приятели. Это трогало Зою. Но в тоже время и пробуждало в ней влечение. Она уже знала, как опасно ему поддаваться, как либидо может узаконить отношения, не имеющие под собой почвы. И тем не менее, когда Петя все же сел рядом и сначала ненавязчиво, а потом все более порывисто стал целовать ее в шею, она ответила. Но сумела остановиться. На некоторое время. Он тоже сумел. Они уже подошли к велосипедам, чтобы отправиться назад, как вдруг она решительно потащила его под елки. И он пошел. Как такое могло произойти, а, небо? Явно, не по твоему промыслу?

Глава 3

Выдержки из дневника Зои, посвященные Пете

С Петей, получается, мы уже 6-ой месяц. Отношения стоят того, чтобы отразить их на бумаге, потому что мы - очень разные и попытки найти человеческий компромисс, нашего Святого духа-медиума - иногда потрясающе захватывающий процесс. Но это редко. В целом, мы по-прежнему не знаем, что делать друг с другом, кроме моментов интима.

То, что происходит после официального разрыва, у нас называется цивилизованное (постепенное) отвыкание. Но, это, как мы оба понимаем, не так. Наоборот, его чувства ко мне нагнетаются. А мое поведение все хуже и хуже. Я по-прежнему знаю, что не люблю этого человека, но продолжаю встречаться.

Вот прошел год моего женствования. Не скажу, что с плевой открылись и другие дополнительные чакры. Скорее наоборот. Разве я позволила бы раньше себе такие отношения с мужчиной? Я, которая от малейшего несоответствия тут же браковала их и не допускала даже мысль о попытке строить альянсы? А в Пете меня не устраивает почти все - от внешнего поведения до всего его внутреннего мира. Мы не провоцируем друг друга на хорошее. Никогда не думала, что либидо может иметь такую власть. Ведь, получается, я иду к нему только за этим. Хорошо, что детей до сих пор не получилось. Хотя это странно: мы так часто совсем не защищались. Может, мне провериться на бесплодие? Или Бог бережет? Знаю, Боже, что делаю плохо, испытываю твое терпение, но продолжаю. Не могу понять, почему так происходит. Наваждение какое-то...

Петя снова становится прежним - подозрительным, достающим своими комплексами. И, по-моему, я начинаю понимать причину.

Выяснилось, что все его припадки ревности, пафос насчет семьи-крепости, недоверие друзьям пришло к нему в голову не просто так. У него, оказывается, была до меня очень даже веселенькая жизнь, от рассказов о которой у меня мурашки под кожей полопались.

Петя долго не хотел разговора по душам. Но отношения снова осложнялись, и он видел, что нужно объяснить Зое причину своих переживаний, перерастающих в претензии. В очередной разборочный разговор он признался, что очень устал. Его отец умер в год его школьного выпуска, так что он сразу же пошел работать, а вечерами учился в институте. Физически это не утомляло, но в какой-то момент более свободная и беззаботная жизнь приятелей задела за самолюбие, и он решил, что тоже имеет право на веселье. Тогда-то он впервые закурил и попробовал женского тела. Легкость, с которой можно получить удовольствие, поразила его, и он стал неприхотливым и раскованным за эти годы учебы и работы. Главной утехой его с друзьями стала выпивка до черта в глазах, после которой они брали непривередливых девушек в ночном клубе и направлялись на раскройные столы в ателье, где работал один из парнишек. Причем, до столов-то этих они, как правило, уже доползти не могли. А на утро их находили в этом раскроечном цехе жены или подруги.

Рассказывая это, Петя почему-то улыбался, отчего Зою чуть не вымутило. Она слушала и не могла поверить, что он так поступал. Да и никто не поверил бы, глядя на это еще по-детски простое лицо, подкупающее скромностью и мирностью, без бороды на щеках, как у младенца. Теперь я понимаю, откуда у него такой пастельный опыт и эти заросшие дружки, - подумала Зоя.

-- Поэтому-то я и высказывал тебе ревность и оскорбления: для меня такие отношения привычны и мне казалось, что все так ведут себя сейчас, - растолковывал Петя.

Зоя была ошарашена услышанным. Впервые в ее жизнь привносили, пусть и опосредованно, такую пакость, о которой она только по кино и догадывалась. Для Пети же обратное было странным.

А потом он еще рассказал про жену. Как напился перед свадьбой, так как ему страшно стало, как он доставал ее ревностью, и в отместку продолжал свои институтские забавы, так что она сбежала, прихватив все совместно нажитое имущество...

Эта пошлость жизни еще больше напугала Зою. Теперь-то она уже твердо решила завязывать отношения с этим человеком как можно скорее, хоть и понимала, что он поделился с ней не для предупреждения, а для помощи.

-- Я понимаю, что переношу свой дурацкий опыт на тебя совсем необоснованно. Я понимаю, что у других людей все, может быть, шло и идет по-другому. Но что-то во мне мешает принять это до конца, -резюмировал Петя, уставший от рассказа. - Во мне что-то сидит, и, кажется, вот-вот взорвется.

Это фраза вырвалась сама собой, он ее не готовил. Просто, прослушав себя, он почувствовал, что как-то незаметно упустил свою природу, совсем другую.

-- И что это такое, по-твоему? - спросила Зоя.

-- Если бы я знал.

-- Но можно проанализировать...

-- Не уверен... Мой прежний опыт меня не отпускает. Потом, я не могу уже решать проблемы, даже мелкие. Я просто ухожу от них... Хотя вижу, что это только усугубляет ситуацию.

-- Это малодушие...

-- Это сильнее малодушия. И это лишь часть проблемы. Я не могу плакать, как будто бы совсем сухой внутри. И оттого, что нехорошее не выплакивается, я становлюсь злее. И слабее. Не могу очисться водой, так, наверное, можно сказать, пользуясь вашей верующей терминологией.

-- Ну давай хоть избавимся от части: от негативного опыта и нерешительности...

-- Я был бы рад, но...

Неожиданно Зоя отстранилась. Это произошло непроизвольно. Просто ее совершенно ясно вдруг осенила мысль, что Петя одержим темными силами. Очевидность этой идеи и оттолкнула волной удивления - неужели на самом деле дьявол сидит на левом плече? Зоя тут же сказала Пете о своей догадке. А он улыбнулся. И пропел: Будем бороться?

Из дневника Зои

Ночью после разговора вызов был сделан уже в открытую. Мне приснился сон, будто бы я застала Петю в своей комнате, сношающегося с какой-то девицей. Я тактично ушла, а потом, когда там все закончилось, вошла сказать, что не в обиде, мол, с каждым может случиться, и я не верю, что он это сделал со зла.

Он же, голый, с выступающими ключицами уставился на меня своими глазами, которые вдруг стали белыми. И на этом белоснежном фоне начали лопаться кровеносные сосуды. Ручейками они сбегались в какой-то образ. И вдруг слились в красную морду волка. Он оскалился и кинулся на меня с белков Пети.

Я проснулась от такого толчка страха, который не испытывала, наверное, со времен детства, когда зло особенно пугает. Проснулась и поняла, для чего мы встретились и почему так долго не могли разойтись. Похоже, у меня появилось мессийство - спасать этого человека. Ну, раз не богоматерь, то спасительница. Да, вляпалась так вляпалась.

На этот раз она осталась с Петей с меньшими угрызениями совести, чем тогда -- после елок. Жалость и сострадание к этому человеку привнесли какое-то осмысленное понимание их отношениям.

Глава четвертая

И Зоя с Петей сделали попытку покреститься. Идея принадлежала ей. Петина покорность собственному бессилию убедило девушку в том, что не один он виноват в этом: не может же человек сам по себе быть таким слабым.

Петя же скептически смотрел на эту затею. Он не очень верил, что ритуалы облегчат ему жизнь. Что может крестик? Но вдруг?

Они выбрали церковь, где подготовка к крещению длилась четыре занятия. Зоя тоже посетила первый урок и ей понравилась трактовка учения из уст чернобородого, будто бы с икон Феофана Грека батюшки. Несмотря на свой аскетический, суровый вид, он как-то толерантно и спокойно говорил о сути веры.

Особенно поразили Зою рассуждения церковника о непорочности Марии.

-- Отчего будущая мать Христа осталась девой? - риторически спросил батюшка аудиторию. - А дело в том, что Бог настолько дорожит свободой человека, что не хочет вмешиваться в его целостность даже на физическом уровне. Свобода - это высший дар нашего Бога.

Зоя слушала и невольно анализировала состояние Пети. В конце лекции рассуждения привели ее к ответу, в чем же основополагающая разница между добром и злом. Бог - это свобода быть человеком, зло - это несвобода, когда тебе не дают шанса вырваться к счастью, решила она.

Петя же воспринял это первое занятие все больше с познавательной точки зрения, не особо допуская душу к пониманию сокровенных слов. Ведь для него это было новым знанием.

Но Зоя понадеялась, что познавательный интерес удержит Петю и он втянется в затею. Странная фобия про красного волка как-то стерлась из ее памяти: она вверила Петю Богу, решив, что свою работу сделала. Так ей в душе все же хотелось освободиться от проблем этого человека. И в этом отступничестве она совсем не заметила, как особенно остро следит за ней сейчас Петр. А он видел, что его снова оставили один на один с неведомым ему спасением, от которого он еще больше ощутил свое одиночество. И он бросил занятия и в отчаянии поддался своей несвободе, чтобы наказать того, кто не хочет идти вместе с ним до конца.

Зоя резко проснулась от своего суррогатного успокоения в канун нового года.

Редакция решила отпраздновать праздник за городом, в заповеднике. Она сказала об этом Пете. Сначала спокойно он спросил, не может ли она не поехать? Сдерживаясь, Зоя уточнила, отчего же она не должна этого делать, зная, какой ответ последует. Но у нее уже тоже были расшатаны нервы и она провоцировала конфликт, пытаясь каждый раз доказать всю мелочность Петиных мыслей. Он среагировал и взорвался: Потому что ты мне нужна, и мы можем провести время не хуже.

-- Я еду на один день, вернусь 27-го, и у нас будет много времени.

-- Но ты мне сделаешь приятное, если останешься.

-- А ты мне сделаешь приятно, если нормально отнесешься к тому, что я отдохну за городом один день. Меня бы твой отдых обрадовал.

-- Что вы там будете делать?

-- Баня, шашлыки, ужин, спать.

-- Баня! Понятно.

-- Ты опять за свое?

-- Если я не вижу никакой поддержки, то...

Зоя сорвалась и бросила трубку.

Он позвонил и спокойным голосом предложил прогуляться на прощание. Уже у подъезда он схватился за зуб и пожаловался на появившуюся пару дней назад боль. Наверное, завтра пойду полечу. Ты говорила у тебя осталось обезболивающее в ампуле. Не дашь? Конечно дам, - сказала Зоя, и вынесла ампулу ультракаина. -- Обязательно сходи завтра. Непременно, - ответил Петя и ушел, предупредив, что позвонит ей перед сном.

Звонок раздался около часа ночи.

-- Не спишь? - спросил Петя тихим голосом.

-- Засыпаю.

-- Собралась уже?

-- Конечно. Завтра в 10 отъезжаю.

-- Не забудь фотоаппарат.

-- Спасибо за заботу.

-- Не за что.

Настало молчание. Причем из трубки ушло даже дыхание Пети.

-- Алло, - несколько раз позвала Зоя.

-- Я здесь, - появился голос.

-- Куда пропадал?

-- Я не пропадал.

-- Ну что...

-- Ну ладно, пока. Счастливо отдохнуть. Да, слушай, через сколько начинает действовать это лекарство... ультракаин?

Тут Зоя стала догадываться.

-- А что? Ты уже его вколол? - беспокойство тут же смешалось со злым отчаянием.

-- Попробовал...

-- Куда?

-- В вену.

-- Ты дурак? - Зоя не до конца верила в это и поэтому еще пыталась разговаривать пренебрежительно.

-- А что? Мне терять нечего.

Было тут что-то театральное, но в тоже время Петин голос действительно становился все слабее, а дыхание пропадало из трубки.

-- Эй, Петя, ты что? Ты не понимаешь, что делаешь? Тебя же сейчас как младенца обводят, а ты сдаешься так дешево. Тебя ничему не научили? Ты понимаешь всю жестокость поступка? - Зоин голос стал дрожать, ее захватила волна отчаяния от бессилия и страданий этого человека.

-- Я сам это делаю, - усмехнулся Петя, и связь оборвалась.

Зоя позвонила снова. Петя долго не брал трубку.

-- Я позвонила в скорую, они сейчас к тебе приедут.

-- Зачем ты это сделала? - Петя всколыхнулся от затуманенного алкоголем, лекарством и пафосом трагедии сна. Блин, не хочется быть застуканным в дурацкой ситуации. Надо что-то сделать.

-- Я перезвоню тебе через несколько минут, -- сказал он и отправился перерезать провод у дверного звонка.

Суетность, с которой он бросил трубку, как-то не вязалась с предсмертным состоянием, и это успокоило Зою. Значит, она правильно все просчитала.

-- Что, ходил провода резать? - усилием воли пытаясь заглушить жалость к нему, наделано скептически спросила она, когда Петя позвонил снова. - Не волнуйся, я никуда не звонила. Давай, отбывай в свой чудный мир. Может, хоть там тебе объяснят твою мерзость.

Оба, конечно, не спали - обоих колотило.

Но на утро, как и договорились, Петя пришел провожать Зою.

Она уж было потянулась к нему - неразумному, чтобы обнять в порыве тоски и нежности, увидев на запястьях затянувшиеся, по-детски неглубокие, как от кошечки, царапины на венах. Но он оттолкнул ее, спросив, по-прежнему ли она хочет ехать.

Твердая уверенность, что пришел конец их отношениям, в который раз заледенела в ее глазах. И внутри разлилось теплое чувство освобождения, и она улыбнулась.

-- Ну, прощай.

-- Я сделал свой выбор, - говорил он уже ей в спину.

Его сделали за тебя, - Зоя была тяжела и легка в этот момент. Но легкости было больше. На этот раз Зоя была уверена, что ничто на свете уже не вернет ее обратно к Пете.

Глава пятая

Зима загнала Мартина в домашнюю спячку. Он редко выходил на улицу и в основном торчал у телевизора. Но посленовогодняя жизнь приносила мало новостей, достойных отражения. Вот сбежала лама из столичного зоопарка. Ну и что? Вот если бы тигр или лев... хоть как-то опасностью интригует. Очередной сюжет вроде тоже не предвещает повода для работы... Однако Мартин вдруг сосредоточил на нем внимание. В первых кадрах показывали цветущую Индию. В это время закадровый голос рассказывал необычную историю молодого белорусского ветеринара, который вот уже год как живет и работает в этой далекой стране, и снискал славу лучшего лекаря индийских слонов. Вот репортер рассказал, каким невероятным образом тот попал в страну, как счастлив от того, что создал здесь свою ветлечебницу и имеет возможность заниматься любимым делом. Мартин прильнул к экрану, надеясь увидеть в нем Гаврилу или Симона, так неожиданно потерянных и таких желанных сейчас. Слава богу, думал Мартин, что они смогли достичь своей мечты, и я не помешал им в этом. Но против ожидания он увидел лицо совсем незнакомого ему человека, с таким же ничего не говорящим ему именем Ян Шаблонский. Последний же с сияющим лицом рассказывал о том, что намерен вернуться на родину и создать здесь свою клинику и заповедник для редких животных.

Мартин слушал и не верил своим ушам. Не может же быть в одном городе несколько ошалелых ветеринаров, мечтающих об одних и тех же нетипичных вещах?! Еще больше он разволновался, когда в завершение сюжета показали минский дом ветеринара, где сидевшие у подъездов старушки с уверенностью рассказывали, что Ян всегда отличался необыкновенной любовью к животным. Это был соседний дом, тот самый, в который Мартин попал весенним днем прошлого года.

Что-то нехорошее заскребло внутри Мартина. Он как никогда почувствовал себя пешкой в какой-то чужой игре. И обманули его люди, которых он считал самыми благородными и честными, кого он встречал в своей жизни за последнее время.

Он налил себе кофе и попытался разобраться в логике событий и интуитивных переживаниях.

Да, все без сомнения странно. Этот клад посреди городского канала, милиция как по заказу, оброненный сапфир, стук от которого уж точно должен был привлечь алчного ворюгу-мента. Но не приснилось же это все? Нет, это было наяву! Или нет? В последнее время что-то действительно стало с памятью: многие вещи выпали из канвы событий или вспоминаются очень смутно. Например, почему же он не обратился в посольство за помощью, хотя дал обещание братьям (или уже не братьям)? Взгляд блуждал по комнате, пытаясь на чем-то сосредоточиться. Синее пятно на подоконнике остановило его, и зрачок выловил четкие контуры колокольчика. Ах да. Зоя! Эта встреча отвлекла его от многих вещей в то время. Но этот колокольчик? Он сам какая-то мистика! Как он оказался у него в феврале год назад и до сих пор лежит, как свежий? Почему он закрыл сознание для осмысления этого факта? Может, он так ослаб после купания в проруби? Мартин вдруг вспомнил странное видение голубки, укрепляющей лед под его ногами. Тут же вспомнил и своего первого голубя на балконе, изучающего его своим черным как вселенная глазом. О нем он почти уже забыл. Голова закружилась от этой череды воспоминаний, и Мартин не на шутку испугался за свое психическое здоровье. Но Зоя-то была. Ее не могло нарисовать одно лишь его, пусть даже истосковавшееся, воображение! Но почему он так пассивно стал забывать ее, будто бы это фантом?

Мартин вскочил с места и решил тут же броситься на поиски девушки. Он кинулся к портфелю, но вспомнил, что свою записную книжку утопил в реке, вместе с сапфиром. А на память свою он уже не надеялся. Если такие вещи выпали из нее, то уж телефон и подавно стерся. Мейл!

Он начал судорожно входить в Интернет. И тут из его избранной памяти вынырнул старый разговор с неизвестным собеседником по имени Ganna, который он тоже почему-то уже позабыл. Тот сомневался, что я разрушу ход бытия! Так вот я разрушу! И если ты еще там, ответь на мой вызов, -- Мартин был уверен, что в чате его ждут. Но линия была занята. И он не мог уже сидеть на месте. Надо бежать к ней домой! Дом он помнил хорошо. Так, а квартиру? Расположение и этаж тоже легко всплыли в памяти. Обрадованный, но все такой же суетливый от нетерпения, он стал одеваться. И тут раздался телефонный звонок.

Звонили из Польши, с места работы. Шеф редакции просил Мартина немедленно ехать в Варшаву: с завтрашнего дня редакции поставили условие сокращать штат и нужно переоформлять договора и решать коллегиально, что делать. Если он поторопиться, то успеет на вечерний варшавский поезд.

Мартин остолбенел, так как еще вчера никакой угрозы потерять работу не было. Но эта новость лишь подогрела его горячку, и он ощутил, что важнее сейчас совсем другое: иначе он опять окажется какой-то марионеткой, и это окончательно обессилит его по жизни. Поэтому он мягко ответил, что будет в Польше, скорее всего, через два дня максимум.

-- Лец, вы что не понимаете? Вы можете потерять работу! - заледенел голос редактора, который привык видеть в своем сотруднике исполнительного и рассудительного человека.

-- Я могу потерять еще больше, если сейчас уеду, - сказал Мартин и бросил трубку, застегивая последнюю пуговицу на пальто.

Он выбежал на улицу и пошел через парк к остановке такси. Фонари выхватывали из зимних сумерок падающие кусочки снеговой ваты. Над одним из них снег задерживался в воздухе, мягким контуром очерчивая нечто похожее на человеческие фигуры, сидящие в позе йогов. Но Гаврила и Симон не боялись быть замеченными: люди мало любовались на подающий снег в предвечерне.

-- Я бы предпочел остановить его старым проверенным способом - окунуть еще разок в речку, - поделился своими планами Гаврила.

Симон рассмеялся, но заметил, что это уж слишком -- так он чего доброго еще больше задумается над происходящим. Да и жалко как-то вечно в воду холодную окунать, того и гляди, здоровье его не выдержит.

-- Чтобы надолго его лишить желания и возможности встретится с Зоей, нужно его куда-нибудь заслать,- рассуждал он дальше.

-- Ну, ты же видел, что он уже не поддается на это. А ведь раньше даже и помыслить не мог так разговаривать с начальством.

-- Да. Тогда можно убить двух зайцев сразу. Тут скоро в парке кража сумочки будет. Подросток Миша Детко, еще далеко небезнадежный, под крики женщины побежит вот по этой дорожке прямо на встречу Мартину. Тот попытается его остановить, но дорожка скользкая и, вырвав сумочку у него из рук, поляк упадет и ... сломает руку.

-- Это, по-твоему, гуманней речки?

-- Но осознание того, что он сделал доброе дело, значительно облегчит ему страдания? - несколько неуверенно высказался в защиту своей спецоперации Симон, и вдруг заметил, что Мартин давно уже прошел мимо них и почти выходит из парка. Думать нужно было быстрее. На проезжей части останавливать сложнее, а Зою из дома уводить жалко: она сейчас спит, утомленная неизвестным ей еще грузом.

Мартин остановился под последним фонарем парка, чтобы проверить, не забыл ли он в спешке свой бумажник. Шаря по внутренним карманам пальто, он вдруг заметил, как один из сугробов под кустом начал дрожать. Неужели и землетрясение произойдет, чтобы я не попал к Зое? - мелькнула мысль у Мартина. Но он видел, что колышется только этот сугроб. Заинтригованный, он подошел поближе, нагнулся и тут же получил сильнейший удар в глаз. Сугроб вскочил на четыре стройные ножки с копытцами, которые не стали мягче от налепленного на них снега, и ринулся прочь в темноту аллеи. Но свет фонарей то и дело предательски высвечивал даже в страхе грациозную ламу, которая неслась по заснеженной поляне в вихре снега, окруженная вздыбленной шерстью, усеянной брильянтовой пылью зимы. Если сравнивать это зрелище в категориях человеческой эстетики, то действо было похоже на балет. Но Мартину не дано было насладиться этим зрелищем. И не только потому, что у него заплыл глаз. От неожиданности и толчка он-таки упал на ледяную дорожку головой и ушел в бессознательное. На данном этапе мироздания ему встречаться с Зоей уже было нельзя.

-- Я тут не причем, - переглянулся Симон с Гаврилой.

-- Да, приятно все-таки, когда что-то делается без твоего вмешательства, -ответил румяный шатен, и, сдерживая улыбки, парочка подлетела к поляку.

Глава шестая

Вторая полосочка на тесте стала очень даже красной. Это однозначный ответ - беременна! Шока у Зои не случилось. Наоборот, на нее нахлынуло некое хладнокровие: Бог устал давать мне шансы, надо платить по счетам.

За хладнокровием пришла совсем непредсказуемая радость. Первое, о чем стала думать девушка, насмотревшись на эту красную черточку, которая, казалось бы, должна перечеркнуть все ее жизненные планы, это о системе воспитания будущего детеныша. Какую музыку он будет слушать в утробе, какие сказки будет внимать через животик, на какие пейзажи будет любоваться, чтобы родится добрым эстетом. Более того, ее охватила тотальная уверенность, что благодаря ребенку она наконец решится действовать целеустремленно в этой жизни. Наступила совершенная гармония с собой и появилось желание быстрее с кем-то поделиться новостью. От этого Зою стало распираеть так, будто бы она уже на 9-ом месяце и удерживать плод внутри уже просто не возможно. Но это длилось недолго.

Петя! Снова он! Зоя с отчаянием осознавала, как все начинается поновой. Несмотря ни на что, она не на минуту не допускала мысли, что можно проигноировать его итересы и замолчать отцовство.

Поэтому-то она снова стала мучительно думать о том,как быть. "Ему-то хорошо,-- думала Зоя,-- он всю жизнь мечтал о семье, но почему я должна обеспечивать эту мечту за свой счет?" И тут же: "Но если любишь кататься, люби и саночки возить - за свои поступки нужно отвечать и отвечать тебе, а не ему. Он был честен, любил и совершенно естесвенно расчитывал на ответную любовь. Это ты прелюбодействовала, оправдывая себе лишь тем, что честно об этом предупредила." Потом: "Но ведь это иллюзия, что я смогу ради ребенка жить с человеком, с которым жить не хочу. Эти же страдания неминуемо скажуться на его детстве". И тут же: "А кто знает, может, ребенок изменит отношения и я невольно проникнусь к отцу привязанностью? К тому же, если это промысел Божий, может, это шанс прежде всего мне изменить свою жизнь? А вдруг это Его ребенок?" Зоя улыбнулась: как все-таки человек любит верить в чудо, когда у него идет все навыворот.

Господи, но неужели все же придется жить вместе? Ладно, встретимся - посмотрим, решила Зоя и назначила удивленному Пете свидание.

Она как всегда опаздала на 20 минут. Спеша к месту встречи, она была уверена в реакции Пети на это опоздание. Но молилась за ошибку, потому что в душе у нее начинала пробуждаться радость от материнсва и она хотела поделится ей с отцом.

-- Ты бы хоть учитывала, что зима на дворе, -- раздраженно приветсвовал ее Петя.

Зоя опустила руки, желающие обнять его. И не сказала ни слова.

И Петя использовал это молчание.

-- Я как собака, которую ни во что не ставят. Только жду, когда кость подкинут. Зато эти полчаса кому-то очень, наверное, понравились в твоем обществе, да?

А ведь они не виделись и не слышались две недели после последнего разрыва. К тому же, и слепому понятно, что если эта встреча вдруг состоялась, она несет в себе значительный смысл. И все равно человек не может справиться с собой, со своей обозленностью... Зоя еще раз внимательно посмотрела в глаза Пети и поняла, что ничего ему не скажет. А нет разговора, нет и ребенка!

Мысль об аборте обожгла глаза, и она, так не проронив ни слова, ушла прочь от Пети. Пошел он к черту! Я не буду из-за него портить свою жизнь. Нежелание рожать сначала ненавязчиво, а потом все более глубоко овладело девушкой и она вдруг поняла, что пойдет на операцию.

Но это была ложная уверенность. На утро мысль об аборте показалась ей такой же спорной, как и та, чтобы оставить ребенка. Что же делать? И с самыми близкими и важными в этой ситуации не посоветуешься. Маму нельзя привосукуплять к "делу", потому что она человек верующий и переживает, что когда-то сама сделала аборт по незнанию. А о Пете и говорить не приходится: это его окончательно убьет. Но есть подруги! И есть еще три дня до того срока, когда можно сделать безболезннеый вакуум, или отсос плода из чрева.

Поэтому Зоя собрала экстренный совет.

-- Я за то, чтобы оставить ребенка, - мягко сказала Ира, женственная натура, с зелеными глазами, по сути - всегда потенциальная мама, чью природу не сломить ложной эмансипацией. - Ведь уже тот самый возраст, - выдвинула она свой главный аргумент.

Возраст, подумала Зоя, действительно, ничего, ровненько 25 лет. Это значит, когда ребенок достигнет самого апогея детства, ей будет всего лишь 35, и она сможет еще быть ему верным товарищем в играх. Но этот аргумент малоубедительный, потому что эти десять лет еще прожить надо, а как - не знаешь.

Наташу он тоже не устроил. Она была в курсе всех выкидышей в отношениях Пети и Зои и переживала за подругу. Ей самой досталась порция угроз суицидом от неуравновешенного поклонника, который, остепенившись, все же стал ее хорошим другом. Поэтому Наталья агрессивно относилась к Пете.

-- Он не даст тебе теперь жизни, если узнает о ребенке. Для него он станет еще одним предметом шантажа и только. Тут либо не говорить, либо не рожать.

Зоя только вздохнула. Ясности пока никакой.

Но Ира, со свойственной ей эксцентричностью, выдала: А ты играй, ведь семейные отношения - это тоже игра. Живите каждый своей жизнью.

-- Вот так вот! Но игра - это вещь приятная, а притворство - совсем наоборот. Да и где вдохновение для игры взять? - поинтересовалась Зоя.

-- На игре долго не протянешь, - резюмировала Наташа.

На утро все началось сначала: Зоя чувствовала себя, как на колесе обозрения, от однообразных, повторяющихся видов с которого становилось все хуже и хуже. Тут-то ей и пришла в голову мысль призвать Небо в помощь и подать хоть какой знак. И небо ответило. В ночь перед назначенной операцией девушке приснился сон, будто бы в квартире завелся страус, длинноногий, с пушком на головке. Зоя почему-то решила, что он должен жить на балконе и закрыла его там. Но потом с ужасом подумала, что это ведь южная птица, она там замерзнет, и кинулась его освобождать. Весь трясущийся страусенок вылез нерешительно в комнату. С тех пор он стал жить в квартире. На утро сонник выдал ответ, что страус - это тайное накопление богатств.

Это на какой-то миг озарило измотанную душу Зои неким светом. Но, наверное, замутненное сознание перестало доверять Потустороннему, и она, совершенно разбитая, без решения в голове, стала собираться на операцию, которая была назначена на час дня. Лишь в самый последний миг -- пред дверью в операционную, ответ пришел ей в голову.

Глава седьмая

Из дневника Зои:

Поначалу я записалась в платную клинику, где аборт-вакуум стоил 40 у.е. Девушка по телефону умиротворенным голосом растолковала мне, как в шейку матки мне введут обезболивающую заморозку, так что я ничего не почувствую. Тут мне и вспомнился мой страусенок из сна, которого я чуть было не заморозила на балконе!

Я поблагодарила девушку и заверила, что буду в восемь утра у них на столе. Однако в течении дня я пришла к выводу, что не заслужила комфорта в этой ситуации, и если уж идти на аборт, то с мучениями. Это будет моя расплата, мое покаяние за грех. Ба! Это слово возникло впервые. До сих пор я не рассматривала свой выбор с религиозной точки зрения. Аборт не казался мне грехом, я лишь просто боялась, что лишившись ребенка, я лишу чего-то как свою жизнь, так и жизнь несчастного Пети. Но странным образом осознание греховности поступка наоборот уверило меня в том, что аборт нужно сделать, потому что я отплачу за него сполна: страхом, угрызениями совести, последующими осложнениями при родах. Значит, квиты! И вот с этим великомученическим настроением я направилась в свою обычную поликлинику. Когда я спросила, проводиться ли операция с обезболиванием, врач холодно ответила: покупайте обезболивающее, и - обезболят. И назвала то же средство, которое колют в десну при лечении зубов.

Что зуб удалить, что ребенка - одно лекарство, - отметила я, и это совпадение еще больше разожгла во мне страсть отвечать за свои поступки сполна.

На следующий день я вошла в поликлинику без пяти час, купила в аптеке ультрокаин, шприц на пять кубиков и пешком, оттягивая время, стала подниматься по лестнице на четвертый этаж. Впервые в жизни я ощутила, что такое деревянные ноги. Они просто еле-еле передвигались, а когда дошли до нужной двери, мне показалось, что я рухну перед ней. Мне пришлось сделать усилие, чтобы спросить у сидящих людей, кто последний в операционную (только потом я подумала, насколько же мы испорченны вездесущим социумом, что даже на лишение матери ребенка нас не смущает наличие очереди).

-- Я, - ответила сбитая брюнетка лет 25. И тут же они с подругой заулыбались друг другу, глядя, как я замахала карточкой перед лицом, потому что мне стало конкретно не хватать воздуха. И, чтобы скрыть неловкость! - все же, какое человек социальное животное, - я стала читать стенгазету, рассказывающую о том, что первый аборт может навсегда лишить женщину счастья иметь детей. Вдруг из операционной вышел врач, спросил, кто к нему...

И вот тут-то слезы так ударили в глаза, что мне пришлось согнуться... И я побежала в туалет, чтобы отплакать их. Я пыталась остановить рыдания холодной водой из-под крана. Но они лились и лились. И тут я почувствовала, что несмотря на физическую боль, они облегчают мои душевные терзания. И именно в эту минуту я поняла, что сделала свой выбор! И сентиментально реву сейчас только потому, что спасла кого-то, кто самовольно поселился внутри.

Страшно стало?

Нет. Это я могу сказать точно. О боли вообще забываешь в этом вихре сомнений и терзаний. Здесь другое. В первый миг мне показалось, что это небесное проведение сжалилось надо мной и подало знак не делать роковой шаг. Потом я подумала, что я такая благородная: не смогла плохо поступить с отцом плода и принесла себя в жертву и ему, и ребенку. Но через несколько дней я прочитала рассказ одной известной публицистки о том, как материнский инстинкт может заглушить все рациональное. На данный момент я прихожу к выводу, что так со мной и случилось: из всего перечисленного, громче всего я услышала элементарный материнский инстинкт, до сих пор мне просто незнакомый. Так ли это - покажет время. Мир многогранен, и ты зависишь от стольких вещей!

Через три дня я назначила встречу с ничего не знающим отцом. По телефону он без особой надежды в голосе спросил:

-- Ты дашь мне еще один шанс?

Впервые за несколько недель я рассмеялась.

Глава восьмая

Слова упорно комом застревали в Зоином горле. Петя в ожидании "приговора" тоже нервничал.

-- Как ты думаешь, что я хочу тебе сказать? - волнение и любопытсво переплелись сейчас в ощущениях девушки.

-- Не знаю. Если хочешь мне посочувствовать, приму от тебя и это.

-- В сентябре у нас родится... кто-то... Я боялась оставлять его. Но решилась.

Зоя почему-то покраснела и опять, о боже, эти слезы. Вообще, она заметила, что у беременных наступает повышенная плаксивость. Но поведение Пети настолько удивило, что слезы немного остыли.

-- Боже мой, и я еще мучил тебя все это время, -- после паузы замешательства прошептал он и стал целовать мокрые руки. - Не плачь, а то я сам сейчас заплачу... если смогу.

Наверное,прошоло минут 20, прежде чем они смогли восстановить разговор. Петя почувствавал, что теперь слово за ним. Но на сей раз он не мучился над словами, которые бы "угодили". Они приходили сами, ясные как солнце.

-- Спасибо тебе за твой выбор. Ты не будешь жалеть о нем, честно, - сказал он.

Его, безусловно, задело признание в том, что Зоя чуть было не лишила его ребенка жизни. Но он сам сейчас ощутил такую боль и страх от возможной потери, что понял, чего это ей стоило. Петя сидел и чувствавал, что время упреков проходит, и наступает пора соперживания. Неужели мне повезло наконец, спрашивал он себя и Другого. И впервые клялся себе, что не упустит этот шанс.

Вдохновленный новым поворотом в жизни, он весь последующий вечер строил планы: "я отправлю тебя отдыхать, позже снимем квартиру, брошу курить как примерный папа..."

Зоя слушала и наслождалась: она не чувствовала в его речи ни малейшего намека на то, что "теперь-то ты никуда от меня не уйдешь" и прочих вещей, которых в праве была ожидать.

Его реакция пробудила ответные чувства -- в тот миг Зоя тоже была счастлива, что сохранила ребенка. Ведь это принесло такую радость другому человеку. Человеку, который, оказывается, действительно, этого очень ждал. Ой-ей, неужели все удачно складывается?

Расстались они в этот день лучшими друзьями, готовыми к совместной жизни. Похоть и жалость сменила уверенность в том, что теперь есть более основополлагающяя причина пробывать ужиться и перестаь мучить друг друга. Оба искренне поверили, что ребенок изменит ситуацию в лучшую сторону.

Эта эйфория длилась месяц. А потом февральский ветер остудил ее, а юное мартовское солце высветило все трещинки их отношений. А они были ого-го какими, сами знаете.

На Петю навалилась целая гора непривычных для него усилий. Надо знакомится с братом Зои и просить руки у ее мамы. В этой роли он себя очень неловко чувствовал. Перед братом, почти ровестником, но уже состоятельным, обросшим престижем мужчиной - как несостоявшийся мальчик. Перед мамой - как непривыкший к галантным манерам кавалер. Да и с квартирой не очень везет - снимать дорого, придется дополнительно работу искать. Он не боялся работы, и готов был и ночью не смыкать глаз. Но ее нужно было найти. Раньше он работал, где Бог пошлет до тех пор, пока судьба не подкидывала другие варианты. Теперь же нужно мыслить перспективами. Да еще эти галстуки покупай, рубашки, когда можно ходить в одном и том же.

Каждый маленький срыв в его намеченных планах загонял его в прежнюю апатию. А тут еще Зоя совсем не хочет понять этот адапционный период и начинает раздражаться, вместо того чтобы поддержать.

Зоя действительно стала выходить из прежнего состояния спокойствия. Сначала она тихо плакала в ванной, когда слышала, что Петя хочет прийти к маме на официальный ужин в своем старом свитере. Плакала от того, что не могла понять, как человек сам не догадывается об элементарных вещах. Потом, когда в очередной раз Петя отказывался идти знакомится с братом, сославшись на работу, Зоя уже не скрывала нервного голоса. Но все равно не могла найти нужных слов, чтобы мягко объяснить человеку, что сейчас не время трусить, а надо всеми силами справляться с испытаниями, тем более они не такие уж сложные.

И это словестное бессилие наконец порадило агрессию. В Зое стало укрепляться ясное осознание того, что человек, ради котрого она оставила ребенка, совсем не понимает ее жертвы. Она изменила всем своим жизненным планам, решив подарить ему его мечту, а он и пальцем не шевелит, чтобы укрепить ее в этом желании и вере.

И новые-старые противоречия утопили их свадьбу перед самым ее пришествием.

Формальным поводом на сей раз послужил квартирный вопрос.

Петя давно хотел не расставаться по домам, и не понимал, почему бы им не попробовать жить у Зои, раз позволяют условия, пока они не найдут квартиру. А Зоя на эти наивные вопросы снова теряла дар речи. Как объяснить, что если он сам предложил изначально жить отдельно, значит, нужно держать слово? Что уважающий себя мужчина не будет жить у мамы будущей жены до свадьбы?

Пете же эти молчанки показались совсем иным. Он увидел в ситуации Зоину попытку снова убежать от него. И обстоятельства стали стекаться по заданному ими направлению. На дно.

За несколько недель до праздничного пикника они все же попробовали жить вместе в Зоиной квартире. Для Петра это было естественное состояние. Он окунулся в мирок семейного уюта и позабыл о реальности. Как теленок, он бежал после работы в свое стойло, тихо кушал приготовленный ужин, обнимал Зою до утра и засыпал. И совсем забыл, что его хотят видеть продуманным заботливым быком, а не сосунком. Ведь настоящий-то сосунок подрастает с каждым днем. Хотя поначалу Зою утомляло вовсе не это. Даже попытки объяснить маме, что нужно подождать, и Петя повзрослеет в своих действиях, не так тяготили. Наибольшую усталость вызвало то, что человек вошел в другой дом, не обращая на его сложившиеся традиции никакого внимания, не привнося в них свой положительный заряд, зато захватив свои старые фобии. Зоя ощутила, что Петя начинает пользоваться своей властью. Вот он уже неприкрыто нервничает от того, что она долго разговаривает по телефону с друзьями. А вот и не смущаясь высказывает прежние претензии. От этого у Зои снова в зобу дыханье от удивления и возмущения спирало. В ее же доме ее же и начинают ограничивать! Мелочь за мелочью, но ее терпения хватило не надолго. Она почувствовала, что внутренняя гармония, которую приносит беременность, под угрозой. И, не найдя лучшего способа выразить свою боль, Зоя стала просить Петю давать ей несколько дней отдыха. Иными словами, просила уходить домой.

И бедному Пете хватило этого, чтобы забыть про свою решимость не упускать шанса и поддаться прежним страхам, так легко освобождающим от усилий.

И в очередной раз, когда они снова были на одном диване у Зои, он выплеснул свою обиду. Тоже, как мог.

-- Может, мы не будем делать праздничного вечера, а лучше снимем на эти деньги квартиру, потому что я не могу так слоняться из дома в дом.

Зоя захлебнулась внутренними слезами. Она поняла всю безвыходность в попытках понимания друг друга. Но поддалась не этому чувству сострадательной горечи, а тому взаимному унижению, которому они подвергли друг друга.

Но силы разобраться в этом появились только на утро. Чувствуя, что сейчас состоится горячий разговор, они ушли на улицу. И поговорили.

-- Ну что, Петенька, похоже, мы провалили наше совместное дело? Не удается нам жить вместе.

-- Да, все неладно, но нужно пробовать еще...

-- После вчерашнего?

-- А что было вчера?

-- А ты не понял?

-- Разъясни.

-- Крах мужского начала, пафосно говоря.

-- И в чем же это я краханулся?

-- В том, что свои проблемы решил за мой счет. И даже этого не заметил? Дело не в праздничном вечере. Мы можем обойтись и без этого. Дело в том, что ты мстишь за свои уступки и усилия. Ты не понимаешь, что это низко? Я знаю, что тебе неудобно перед родными, когда ты возвращаешься домой, давая мне отдых. Но неужели нельзя по-взрослому поговорить со своей мамой и объяснить ей, что так мы пытаемся привыкнуть друг к другу, чем давать мне понять таким некрасивым образом, чего тебе стоит мой отдых?

Дальше их разговор пошел с минутными паузами на перевод дыхания от возмущения, непонимания, злости, боли и прочего.

-- А ты считаешь, что мое достоинство ничего не стоит?

-- Нет. Но я бы не ставила его выше всего остального. И если надо было уходить мне, я бы делала это без накопления злобы. Потому что знала, что это поможет тебе, а значит, нам.

-- Но почему-то уходить приходиться мне, и во всем, ты не замечаешь? А ты ничем не поступаешься ради этих же отношений.

-- Здорово! А то, что я пошла на них, хотя они мне совсем не нужны, это не шаг в твою сторону? То, что ради тебя я отказалась от перспектив, которые были бы куда красивее? Ты жертвуешь достоинством ради себя же, ради устройства своей жизни. А я ради чего? Ты хоть можешь ответить на этот вопрос?

-- А ты хоть замечаешь, что говоришь обо мне, как о дерьме каком-то, что от меня и взять-то нечего, что любая перспектива лучше. С перспектив бы и начинала. Я тебе мешаю обустроить личную жизнь! Ты думаешь, при таком отношении, когда мне все время указывают на то, что сделали большое одолжение, легко строить семью? Ты, как бездушная кукла, не вдохновляешь, а только требуешь и капризничаешь.

-- Легко называть чужими капризами собственную слабость. А ты в ней прокис, и даже ребенок не может сдвинуть тебя. Как мне вдохновлять, если даже твое дите, ничего плохого тебе не сделавшее, для тебя -- слабый стимул для вдохновения?

Что касается перспектив, то я имела в виду другое, нежели более успешное замужество. Ты отказываешь мне в любви...

В запале Зоя хотела высказаться насчет того, что Петя без зазрения совести принимает тот факт, что Зоя согласилась на совместную жизнь без любви, как будто бы это очень просто и приятно. И вместо того, чтобы ее добиваться, он еще чего-то требует!

Но о нелюбви, даже в злобе, сказать трудно. Физически чувствуешь, как резонет это по живой душе. К тому же Зоя видела, как Петины глаза наполняются той тяжестью, которую человек не переносит в глазах загнанного зверька. Она остановилась и уже готова была сказать, что справится, просто нужно ей немного помочь...

Но Петя уже уцепился за оборванную фразу.

-- Можно один вопрос? Ребенок мой?

Петя знал, что такое произносить нельзя - язык ершом обжег небо. Но как иначе получить объяснение неразъяснимой ситуации? Как иначе ответить на удар? Как иначе, как иначе, как иначе???

Зоя не обиделась. Подсознательно она ощутила боль, а не реальное подозрение за этим вопросом. Но даже в боли некоторые вещи так пошлы и жестоки, что не хватает ни мудрости, не мужества простить их. Да к тому же еще и тогда, когда внутри уже ликует статуя легкой свободы и простого счастья. Факел, правда, еще не горит в гордой руке, но это дело одного дополнительного вопроса.

У Зои хватило сдержанности на то, чтобы спросить, действительно ли он сомневается. Но когда она услышала саркастическое "ну что ты, просто мало ли что", она "заторжествовала":

-- Ну тогда нет смысла пытаться жить вместе. Действительно, мало ли что... лохатрон какой.

Факел загорелся, сжигая их мосты-мосточки в третий раз.

-- Они действительно не знают, как помочь друг другу, -- прошептал один песочный куличик другому в песочнице, возле которой

только что состоялся жаркий разговор.

-- Да, - ответил второй. - Хотя я не думал, что дойдет до такой классики, как "а мой ли мальчик?".

-- Ну, зато теперь самый удачный момент для выяснения этого вопроса, не так ли? -- одновременно спросили друг друга куличики и тут же рассыпались микрокристаликами, отдавая зашифрованнную в своей структуре информацию на прочтение Вездесущему солнцу.

Глава девятая

В эту ночь Зою разбудил крик Агриппы. Так звали кошку, которая вот уже лет 12 ела из Зоиных рук. Обычно, она спала в ногах девушки. Но сейчас крик раздовался из ванной. Включив свет, Зоя увидела, как из чрева кошки вылазит котенок. Еще один лежал рядом. У Агриппы были увеличены зрачки, отчего создавалось впечатление, что она неимоверна удивлена происходящим и кричит, прося объяснить ситуацию. Девушка сорвала полотенце, чтобы подстелить его под котят, лежащих на кафеле. Потом обтерла Агриппу и устроила им гнездо в корзине.

Поисходящее вызвало у нее легкий шок. Агриппа не могла родить - она никогда не имела котов. Когда ей было 5 лет, она упала с балкона и паломалась. Зоя выходила ее ложечками с лекарством и бульоном. Кошка выжила, но ветеринар предостерег: котят ей иметь нельзя. Поэтому она и не давала кошке сексуальной свободы. Никаких "мужчин" не было и в последнее время, потому как она выходила гулять с Агриппой на пять минут и всегда следила за ее поведенем, хотя это было и излишне: Агриппа, как правило, агрессивно махала лапами на сородичей.

Но вскоре удивление прошло. Глядя на это святое семейство, лежащее в импровезированных яслях, Зоя вдруг поняла, что пришел черед Встречи. Волнение сбило ее с ног и она уснула неземным сном. А в полдень встала для Разговора.

-- Привет, - сказал Бог.

-- Привет, - ответила Зоя.-- Спасибо за Агриппу, за то, что она познала радость хотя бы непорочного материнства и не умерла.

Улыбка залила комнату.

-- Ты тоже скоро родишь, и ты носишь моего Ребенка.

-- Я догадывалась. Прости, что не дождалась Тебя и предала, рассказав нашу тайну ...

-- Не за что просить прощение, поверь мне.

-- Он во мне для второго пришествия?

-- Будем считать. Ты готова к этому испытанию?

-- По-моему, об этом чуть раньше нужно было спрашивать? - улыбнулась Зоя. - А в чем будет испытание на этот раз?

-- В том, чтобы помочь самому Богу Всеведущему разобраться в...

-- В чем?

-- В человечестве и в Себе.

-- Что я должна сделать?

-- Решить, что делать.

-- Ну, если дело обойдется моими терзаниями, то я смело смотрю на все. Главное, чтобы Ты и Он во мне остались живы и были правы.

Зоя не видела Бога. Она была погружена в голубое небо, которое залило ее комнату. Просвеченные солнцем облака катились далеко за окном в этом океане и наполняли новоявленную богоматерь детским ощущением радости. Она хотела раствориться в прозрачном Отце, как его часть, но бирюза не пускала ее, лишь нежно обволакивая. Она только чувствовала реакцию Собеседника: когда Он улыбался - воздух рядом теплел, когда задумывался и уходил в себя - голубизна серела.

После последней ее реплики Бог одновременно посерел и потеплел.

-- Что ж. Я рад, что выбрал тебя, - сказал Он.

-- Спасибо.

-- Тебе спасибо. Прими от меня обручальное кольцо.

С этими словами из воздуха действительно вылетело полупрозрачное, с золотым отливом вращающееся колечко, которое проникло сквозь грудь девушки и остановилось в чем-то мягком.

-- Оно у тебя в сердце, - проводил его Бог.

-- Из чего оно?

-- Из металла, который от теплоты расширяется.

-- А мне какой подарок сделать Папе?

-- Совершить поступок.

-- Почему-то меня распирает счастье и мне любой поступок за манну.

-- Ты должна сказать Пете, что он - не отец ребенка.

Бирюза ослабила свои объятья. Зою, будто бы белое облако вдруг пронеслось сквозь нее, проняла дрожь.

-- Ему будет нелегко это услышать, - подумала она в голубизну. Но когда он узнает, кто отец - он же успокоится?

-- Его сознание закрыто для меня, - возразил Бог. - Я не могу послать ему видение, чтобы убедить в том, что тот, кто в тебе - мое чадо. Он не верит в меня, и ты сама знаешь, что не совсем по своей воле. К тому же его человеческий эгоизм и ревность не позволяют принять смиренно роль Иосифа. Поэтому, прости, я здесь тебе ничем помочь не могу.

Но нужно, чтобы он обязательно знал, что ребенок не его. Иначе, он разрушит миф, без которого миссия невыполнима.

Голубые ладони неожиданно распались и Зоя выпала в темную комнату, за окном которой уже была ночь. Разговор с Богом, оказывается, был почти целый день. Зоя взглянула на мартовское ночное небо.

Звезды ручьями текут с небоскреба ночного:

Плачет господь, рукава прижимая к очам,

-- вспомнила она классику. И снова уснула. Беременные вообще спят больше.

Глава десятая

Зоя решила сказать Правду в середине марта, когда было назначено первое УЗИ плода. Да, как это не смешно, но она, следуя своей человеческой материнской природе, строго выполняла все предписания врачей, чтобы не дай Бог, что-нибудь не пропустить в развитии малыша. Она знала, что Бог не даст, но она-то не богиня. К тому же ей не терпелось увидеть это творенье в себе, которое наравне с Чудом привнесло в ее жизнь и совсем банальные радости, о которых она уже позабыла. Она стала радоваться принятию пищи, а сладкое просто вызывало огромный восторг. Она без боли стала смотреть на играющих во дворе детишек, хотя раньше у нее начинался острый приступ ностальгии по собственному золотому детству. Стали сниться сны с яркими запоминающимися образами: облаками, из которых гигантскими сосульками свисает замерзший лед, красивая местность с табунами коней, водные пространства, у берегов которых ластились к ее ногам огромные моржи, и прочие, пропитанные милым очарованием и легкостью движений вещи.

Интересно, будет ли над малюткой нимб на экране? С этими мыслями она встретилась с Петей у входа в медцентр. К тому времени они снова общались, но без решения, как жить дальше. Его помятый вид - и это отец, который идет на первое свидание с дитем! - возмутил ее и придал решимости. После УЗИ она скажет все и не ее дело, как он это воспримет. К тому же он сам сомневался. Вот и успокоится. Если он не понимает, что его съедают злоба и обида, то это его проблемы. И если он сам не может справиться с ними, то она ему не поможет. Эгоисты не могут быть отцами, так я ему и скажу, продумывала Зоя свою защиту, ожидая обычную агрессию. Правда, когда она встречалась с глазами Пети, раздражение уходило, и она понимала, что все нужно сделать мягко.

Зою уложили на кушетку, обильно смазали живот гелем и плавно стали водить аппаратом по этой скользящей поверхности. Она не видела экрана, но по лицу Пети поняла, что творение вышло в эфир. Сначала напряженное выражение у Пети сменилось на удивление, а потом -- счастливая оторопь залила лицо улыбкой. Зоя не удержалась и попросила повернуть ей экран. На дисплее УЗИ-сканера она увидела прыгающего эмбриона. И он как будто бы помахал им своей 12-недельной крошечной ручкой! Увиденное залило Зою небывалой нежностью.

Но тут врач, подробно описывающий состояние органов малыша, замолчал и напрягся. Зоя и Петя встревожено посмотрели на него.

-- Странно, - сказал тот. - У вашего ребенка двойные половые органы, хотя на этом сроке один из них уже должен был атрофироваться.

Зоя облегченно вздохнула:

Ну не все же время вам - мужчинам думать, что Бог мужского рода, - мысленно улыбнулась она.

-- Я думаю, будет мальчик, - сказал Петя. - Иначе быть не может.

Зоя нежно посмотрела на него. Может, все-таки попробовать жить вместе? Ей даже пришлось шлепнуть себя по щекам, чтобы не поддаться этим совсем неожиданным сантиментам. Петя вышел из больницы, как из святой реки. Помятость в глазах пропала. Зоя видела, как они наполняются радостью, которая делает их прозрачными. И впервые Зоя смогла так глубоко заглянуть в них - голубые озера мягко пропустили в свой потаенный мир. И она отчетливо увидела в них желание быть кому-то нужным.

Тут же она ясно осознала: оказывается, это правда, что мужчины лучше начинают осознавать себя отцами после визуального подтверждения их деятельности. Сегодняшние глаза Пети говорили о том, что отцовство может изменить этого человека и придать ему те силы, которые не смогла дать ему она.

Что же делать? Сказать сейчас Правду - все равно, что бросить баллон с нефтью в голубую гладь его души. У Зои сжалось сердце, и впервые она почувствовала, как в нем напрягается какая-то теплая плотная сфера. Это причинило физическую боль. Но отпустило.

Всю дорогу домой Петя не выпускал Зоиной руки. Он молчал, как посвященный в таинство.

А у двери ее дома остановился и сказал:

В конце недели я принимаю крещение. Мне нужны силы.

Спасибо, Боже,- признательно посмотрела Зоя на облака. - Без тебя так сложно. Но я помню, что сама должна сделать этот Поступок. Только чуть попозже, хорошо?

Но Бог не мог ждать. Он сам истомился и был нетерпелив. Момент истины должен произойти завтра.

Глава одиннадцатая

Петя проснулся свежим и радостным. Ночью ему приснился сон. Будто бы он сам рожает сына. Ощущение были небывалые. Он еще никогда не испытывал такую легкую счастливую бескорыстную любовь. Проснувшись, он дал себе слово сохранить в себе это потустороннее чувство. Теперь это не составит труда, успокаивал он себя, ведь у него есть уже существо, плоть от плоти, которое будет любить его таким, какой он есть, не бросит и не предаст. Он-то и будет учить своего папку делать тоже самое. Может, я даже решусь отпустить Зою, ведь я ее заставляю быть при мне, - допустил смелую мысль Петя и поразился своему мужеству. А может, она и полюбит меня после этого? - тут же пришла спасительная вторая волна размышлений. Мысли, действительно, проносились в голове, как волны в бриз, и Петя, что тот Робинзон Крузо, нежился в них после плодотворного труда по спасению своей жизни.

Он выбежал в прохладное, но уже по-весеннему солнечное утро и направился к Зое, чтобы поделиться с ней радостью. На подходе к дому Петя заметил, как за ним неотступно следуют два человека. Он остановился в сквере, чтобы пропустить их вперед. Двое мужчин обогнали его, уселись на скамеечке перед Зоиным подъездом и стали оживленно о чем-то разговаривать. Когда Петя уже было поднялся на ступеньки подъезда, один из них, темноволосый с персиковым загаром на щеках, окликнул его.

-- Молодой человек, не могли вы уделить нам минутку?

И хотя Петя очень спешил увидеть Зою, в это утро он готов был оказывать услуги всем и каждому. Тем более, что этот шатен так тепло и дружески улыбался, как родной просто. Да и его спутник, высокий с косой льняных волос тоже очень приветливо и по-отечески сочувственно смотрел на него.

Петя уселся рядом.

-- Не могли бы вы разрешить наш спор? - начал персиковый.

-- Как Вы думаете, будет ли скоро второе пришествие Бога на землю?

-- Судя по всему, да, - ответил Петя, улыбаясь. -- Мне не может долго везти.

Косовлосый человек коснулся его руки, отчего Петя ощутил благодарность и спокойствие.

-- Вот мой брат Симон утверждает, что Бог спустится на землю с неба в виде неведомого доселе астрономического явления, - меж тем продолжал шатен. - А мне кажется, что он снова родится от земной женщины. А как Вы думаете?

-- А какое это имеет значение для финала нашей жизни?

-- Принципиальное. Ведь если Он спустится с неба уже Богом, то вас... простите, нас, действительно ждет конец земной жизни. А она ведь так хороша, несмотря на все ее несчастья, - неожиданно мечтательно протянул шатен. Но тут же продолжил:

- А вот если Он родится от женщины, то есть человека, то это может означать, что Бог дает нам еще один шанс. Значит, он снова хочет познать человеческую сущность, если наделяет Свою плоть молоком человека. Как Вам кажется?

-- Ну, тогда я за второй вариант. Думаю, Бог в нас еще многое может раскрыть. Мы не совсем еще конченные. Такие вот у меня ощущения сегодня.

-- Вот видишь, Симон, человек - оптимист.

-- Хорошо, - вступил в разговор косовлосый. - Тогда интересным представляется вопрос об отце ребенка. Я имею в виду земного папу. Способен ли сегодняшний человек, воспитанный атеистом в недавно еще атеистической стране, да и вообще живущий другими ценностями, поверить в божье зачатие?

-- Да, вопрос интересный, - подхватил шатен и уставился на Петю своими большими карими глазами, отчего у того чуть-чуть заныло под ложечкой. - Действительно, роль Иосифа как-то мало проанализирована в околоцерковной и художественной литературе. А ведь это был смелый, мужественный человек, принявший на себя беспрецедентное решение - поверить в то, чего никогда раньше не было. Он не побоялся насмешек и принял весть о божественном... конкуренте как человек с душой, а не как муж, деспотично претендующий на любовь и верность жены.

-- Да, ему не позавидуешь, - признался Петя. - Но он был вроде как верующий, что помогло ему воспринять это известие как честь, а не как лохатрон какой.

-- Мне кажется, тут дело несколько в другом, - начал Симон. - По-моему, это редкий пример человеческой любви не только к Богу, а к другому человеку. Пример безграничного, освобожденного от собственных интересов доверия другому, как самому себе. Подвиг Иосифа, мне кажется, в том, что он любил свою жену не для себя. Любил ее саму, и поэтому-то для него эта новость стала лишь радостью и легкой гордостью, ну, может, чуть-чуть тщеславием: ведь он почувствовал такую женщину, и она до Бога выбрала его! Своей верой ей он доказали веру Богу. И я думаю, что Бог выбирал мужа Марии не менее тщательно и скрупулезно, чем саму Богоматерь, - закончил Симон, и так тепло посмотрел в Петины глаза, что тот почему-то вспомнил о своем умершем отце.

Гаврила решил не упускать момента, и хотя Симон умолял взглядом не торопить события, спросил:

-- А вы, Петя, готовы были бы принять то, что у вашей возлюбленной ребенок оказался бы не от вас, а от Бога?

Небо над головой посерело, и Петя ощутил, как заболело сердце. Он вдруг вспомнил, что они не представлялись, а шатен только что назвал его по имени!

Это очередной друг Зои, который сейчас разыгрывает эту комедию, издеваясь надо мной, - тут же пронеслось в голове Пети. -- Неужели они намекают на то, что... Петя понял, что если все подтвердиться, ему больше не за что будет держаться в этой жизни. На ватных ногах он вбежал в подъезд и с такой силой ворвался в квартиру Зои, что окно напротив двери в зале распахнулось и комнату залило Голубым воздухом.

Зоя отпрянула от ворвавшегося юноши и стояла сейчас посреди комнаты, между горячим отчаянием Пети и прохладным Дыханием за окном.

Глава двенадцатая

-- Кто эта шатенистая морда, и почему он намекает мне, что наш малыш - не мой ребенок? - не сдерживая крика, вопросил Петя.

Зоя увидела позади него появившиеся фигуры виноватых Cимона и Гаврилы, и узнала в последнем юношу из сна. Она как-то сразу поняла, что это Дух и ангел, но совсем не понимала, зачем они решили сказать Пете правду вместо нее. А они просто хотели помочь. Да не угадали.

Замешательство в Зоиных глазах Петя трактовал по-своему.

-- Зоя, скажи, что это не правда. Я отпущу тебя, но не отнимай его у меня, - вдруг контрастно тихо с первоначальным порывом сказал он.

И заплакал. И даже не пытался закрыть лицо руками - так тяжела порой искренность.

Зоя почувствовала, как позади нее Бог совсем стал серым. В этот момент она превратилась в медиума между двумя субстанциями.

Привыкшая к Петиной агрессивной защите своего достоинства, она была поражена его слезами до боли в сердце и вдруг почувствовала, что любовь к нему может прийти и будет желанна. И еще почувствовала до последней эмоциональной черточки, как он умирает от горя, оттого, что никак не может достичь своего счастья, даже ценой собственного перерождения. За спиной же она чувствовала страдания Бога, который, как ей казалось, плачет потому, что она поставила его великую идею любви в зависимость от своего некогда неблаговидного поступка, проявления слабости. Ведь если бы она не поддалась тогда позывам похоти, не пришлось бы сейчас страдать ни тому, ни другому.

Сквозняк скинул белую простынь с еще не убранной кровати Зои. Но, постойте! Ведь недаром же Петя появился в ее жизни. Для этого нужно было встретить и лишиться Мартина! Не будь этого первого мужчины в ее жизни, никогда бы не было и второго! И почему она так подсознательно ждала промаха и не боролась за поляка? Не для того ли, чтобы уступить в своей жизни дорогу Пете? Ведь у Мартина, несмотря на жажду любви, была опора в жизни -- его дети, и Зоя для него не была так уж принципиальна. А для Пети ее выбор решающ. Ему она действительно нужна, чтобы почувствовать уверенность в этой жизни, свою созидательную силу.

Зоя безотрывно смотрела на застывшую в рубашечном вырезе слезу. Солнечный луч словно распял и пригвоздил ее к груди Пети.

И зачем являлся этот красный волк, угрожающий ему бедой, если я его покину? - продолжала думать Зоя. - Не сам ли Бог подвел к ней этого человека для спасения, а теперь требует от него отказаться, отпустить, как и все, его руку над обрывом?

Эта догадка напугала Зою своей очевидностью, и она бессознательно обернулась к окну. Но Божья бирюза так жалостно потянулась к ней в порыве ветра, что она тут же оставила эти думы. Окунулась в объятья сострадания и почувствовала, как сердце согревается под ними. Но они были недолгими.

Через мгновение Зоя отчетливо поняла, что сейчас одна в своем выборе, и никто ей не поможет. Она должна сказать Правду или выбрать человека, который этой правде все еще закрыт. Но что ее правда, если она убьет его душу? Да, но на другой чаше - души всего человечества, зависимые от этого малыша, который в ней.

Она прижала руки к животу и почувствовала легкое шевеление под ними.

Но ведь этого малютку я сохранила для обоих! Ведь не сделав аборт, я выбрала этого страждущего человека, и одновременно Бога, потому что обратное было бы против Его природы и желания! Почему же они сейчас делят его как противники? Неужели я не могу их примерить?

Стоя между Богом и человеком она почувствовала, как что-то теплое растет в ее сердце, напрягая его стенки и причиняя сильную боль. И поняла, что, похоже, не успеет сказать свое решительное слово. Тепловая сфера вдруг разорвала ее сердце и взрывной волной Зоя была отдана на волю серого ветра за окном, успев коснуться пытающихся упредить ее падение рук Пети.

Бог вынул из ее груди свое колечко и положил в сокровенный тайник остывать: раз их сердца еще могут разрываться от сострадания к себе подобным и ко Мне, пусть еще поживут, а я побуду холостым.

Сейчас Зоя на седьмом месяце беременности. Мысль о своем богоизбранничестве совсем оставила ее, потому что она поглощена приготовлениями к будущему рождению, и нет места блажи в ее голове. Она поняла, что такой тайной она лишь подсознательно хотела сгладить свои неурядицы с мужчинами, объясняя свои неудачи вмешательством Извне. Теперь это не нужно. Беременность придала уверенности в том, что лучше оценивать свою жизнь своим поведением и поступками. Можно, конечно, ссылаться на красного волка в глазах или трактовать события проведением Божьим. А можно и на себя со стороны посмотреть -- к чему ведет твой личный промысел.

С Петей они пока живут отдельно, надеясь, что родившийся ребенок поможет им понять тщету их противостояния и претензии друг к другу. Теперь это не так тяжело, потому что они нашли причину своим конфликтам.

Нам не хватает контекста мужества, -- решили они. Пете - для того, чтобы вырваться из своей пассивности перед жизнью и суметь завоевать сердце любимого человека; Зое - отдаться этому человеку полностью, чтобы придать ему силы для этих поступков. Сейчас они решают, чей крест тяжелее. И эти споры опять же сближают таких, одновременно родных и дальних, людей.

С Мартом Зоя уже давно не встречалась. Как-то в теленовостях на заднем фоне она увидела его дом (там какие-то пойманные за скупку краденых драгоценностей двое милиционеров показывали место, где они якобы нашли сокровища). По берегу этой речки она любила прохаживаться с ним вечерами. Увидела и подумала, что легкое общение и совпадение характеров не менее дорогой дар, чем душераздирающие попытки соединить противоположности.